Vernost'Number 119

The Editorial Board is glad to inform our Readers that this issue of “FIDELITY” has articles in English, and Russian Languages.

С удовлетворением сообщаем, что в этом номере журнала “ВЕРНОСТЬ” помещены статьи на английском и русском языках.

1. КАНОН СВЯТИТЕЛЮ АНТОНИЮ, ПЕРВОНАЧАЛЬНИКУ РУССКИЯ ЗАРУБЕЖНЫЯ ЦЕРКВЕ

3. ЧЕМУ УЧИЛ БЛАЖЕННЕЙШИЙ МИТРОПОЛИТ АНТОНИЙ О ЦЕРКВИ?. Г.М. Солдатов

4. ПРИМИРЕНИЕ МОРАЛИ И ВЛАСТИ. Вадим Виноградов

5. THE WHITE BROTHERHOOD. Or: THE LIVING APOSTOLIC CHURCH OF JESUS CHRIST AND THE MOTHER OF THE WORLD. By Seraphim Larin

7. ШПИОНСКАЯ ЦЕРКОВЬ. Константин Преображенский

8. NEW BOOK: KGB-FSB's NEW TROJAN HORSE: AMERICANS OF RUSSIAN DESCENT. by Konstantine Preobrazhensky - REVIEW: G.M. Soldatow

12. БЛАЖЕННЕЙШИЙ МИТРОПОЛИТ АНТОНИЙ ЖЕЛАЛ ОБЪЕДИНЕНИЯ В ЗАРУБЕЖНОЙ РУСИ! Г.М. Солдатов

КАНОН СВЯТИТЕЛЮ АНТОНИЮ, ПЕРВОНАЧАЛЬНИКУ РУССКИЯ ЗАРУБЕЖНЫЯ ЦЕРКВЕ

Церкве Русския изгнанныя первосвятителю, согрешающих исправителю, нравов добрых укоренителю, спострадавый людем паствы твоея, и наставник пастырем предивный явился еси, святителю отче Антоние, моли Христа Бога спастися душам нашим.

Канон, глас 2, егоже краегранесие: Горе любве приступим и поклонимся.

Песнь 1. Ирмос: Грядите людие, поим песнь Христу Богу, раздельшему море и наставльшему люди, яже изведе из работы египетския, яко прославися.

Грядите вернии, песнь во умилении воскликнем святителю великому Антонию, пастырю доброму, душу свою за многия полагавшему.

Отче Антоние, ты от юности благочестие возлюбил еси и вся красная мира сего презрев, на служение Христово уготовал еси душу твою, яко храм Духа Святаго освященный.

Речением евангельским добре последуя, кротость и незлобие от юности храня, еще же и благоговение к дому Божию и усердие преискреннее, сими добродетельми светло украшенный на служение Церкве непорочное поставляешися.

Богородичен: Едина Ты в женах благословенная, едина Ты девство и рождество сочетавшая, едина прибежище еси душ наших по Бозе и спасения нашего Ходатаица непостыдная.

Песнь 3. Ирмос: На камени мя веры утвердив, разширил еси уста моя на враги моя, возвесели бо ся дух мой, внегда пети, несть свят, якоже Бог наш, и несть праведен паче Тебе, Господи.

Любезен Богу и человеком от юности быв, в научении же книжнем паче всех сверстник премудр и искусен, наставник юношей поставляешися и предивный руководитель обрелся еси всем ко служению пастырскому приготовляющимся.

Юже приял еси от Господа любовь нелицемерну, тою и наша сердца возгрей воспевати присно Богу во умилении и исповедании теплом, и ближнему во благое послужити.

Богородичен: Богородице Дево Пресвятая, не презри молитвенник Твоих воздыхания, но посети нас во время благопотребное вседейственным заступлением Твоим.

Седален, глас 2. Не прещением, ни ласкательством грешных души к покаянию пробуждаеши, но состраданием твоим теплым, и познавшии дар твой сей умиления слезы проливают и исправление усердное являют, темже и нам обращение невозвратное даруй и грехов оставлению моли дароватися чтущим святую память твою.

Песнь 4. Ирмос: Пришел еси от Девы не ходатай, ни ангел, но Сам Господи воплощся, и спасл еси всего мя человека, тем зову Ти: слава силе Твоей, Господи.

Воистину пастырь добрый людем твоим явился еси, веру живую и действенную в сердцах возгревая, умиления дар подая и ожесточение сердечное милостивно врачуя.

Единаго Бога Небеснаго бояся, противу крамольник безбожных твердо стал еси обличением огненным и ко пришедшим убити тя без страха воззрев, на бежание тех обратил еси.

Пастырь добрый сый людем твоим многия от братий твоих пастырской мудрости обучил еси, еже сострадати всякому грешному человеку тех наставляя, и друг друга тяготы носити.

Богородичен: Радости нашея вина и спасению Ходатаице, Богородице Пречистая, Тя молим: посети и утеши расточенное стадо Твое.

Песнь 5. Ирмос: Просвещение во тьме лежащих, спасение отчаянных, Христе Спасе мой, к Тебе утреннюю, Царю мира, просвети мя сиянием Твоим, иного бо разве Тебе Бога не знаю.

Исходища водная изведосте очи твои, егда царства православнаго сокрушение зря, верность и любовь к поносимому Самодержцу хранити призывал еси и крамольником противостати твердо.

Со иными многими пастырьми в заточении сый, и тамо служитель Божия слова обретаешися, научаеши грешники теплому исповеданию согрешений своих, сопастыри же наставляеши душевныя недуги человеков со тщанием и кротостью врачевати.

Богородичен: Тобою, Владычице, мир с Богом обретаем, надеждо спасения нашего, теплая Предстательнице нам буди и споручница покаяния нашего.

Песнь 6. Ирмос: В бездне греховней валяяся, неизследную милосердия твоего призываю бездну: от тли, Боже мя возведи.

Утробою о погибели православного отечества болезнуя, оружие христолюбивых воинов в защиту поругаемых святынь благословил еси и вождь духовный тем явился еси, противу безбожных крепко стоя и мученическаго венца желая.

Промышлением Вышняго противу воли твоея на земли сохранен быв, да во изгнании сущую Церковь возглавиши, ейже послужил еси до кончины твоея, яже и чтит тя, первоначальника своего.

Изгнанником русским началовождь явился еси и заветов Руси Святыя хранитель, от соблазнов, пленения и обольщения люди твоя ограждая.

Богородичен: Множество прегрешений моих очисти, Препетая Дево, множеством милости Твоея и пречудным заступлением Твоим.

Кондак, глас 4. Образ верным был еси, духом верою и чистотою, и любовь нелицемерну стяжал еси состраданием к грешным и страждущим, темже молим тя, святителю Антоние, пастырь добрый и нам ныне буди и ко спасению наставник.

Икос: От юности Христа возлюбившему и дар сострадания падшим стяжавшему пастырю доброму нашему возопиим: радуйся, горо любви нареченный, радуйся, Подвигоположнику твоему подражавый, радуйся, Гефсиманскому страданию с Ним приобщивыйся, радуйся тайну пачеестественныя молитвы Христовы уразумевый, радуйся, души от сна лености возбудивый, радуйся, слезы умиления из потухших очес источивый, радуйся, сердца окамененныя умягчивый, радуйся, к действенному исправлению грешники побудивый, радуйся, Антоние, пастырю наш добрый и ко спасению наставниче.

Премудрости наставниче, сострадания исполнение, мужества стено и веры утверждение, любве горо воистину тучная, святителю отче Антоние, молим тя ныне падшии, якоже иногда ученик твой: подаждь нам от елеа твоего, светильницы бо наша угасают, да не постигнет нас тьма кромешняя, но да внидем на брак нетленный, предстательством твоим снабдеваемы.

Песнь 7. Ирмос: Образу златому на поле Деире служиму, трие Твои отроцы небрегоша безбожнаго веления: посреде же огня ввержени орошаеми пояху: благословен еси Боже отец наших.

Истины проповедник и пастырь добрый явился еси, одебелевшия сердца к покаянию обращая и сострадати немощным душею навык, обновление жития подаеши вопиющим: благословен еси, Боже отец наших.

Пастырь добрый явился еси, пред овцы словесными выну ходя и душу за них полагая, темже отверзеся тебе разумение таин Христова смотрения, Емуже взывал еси: благословен еси, Боже отец наших.

Отче Антоние, поспеши в помощь нам, в гордыни и злобах изнемогшим и елей сострадания твоего и нам подаждь вопиющим: благословен еси, Боже отец наших.

Богородичен: Кую Ти похвалу достойную наше принесет неможение, Богородице Пречистая, но и от недостойных устен призывание теплое приими, вопиющих непрестанно: радуйся, Благодатная.

Песнь 8. Ирмос: В пещь огненную ко отроком еврейским снизшедшаго и пламень в росу преложшаго Бога, пойте дела яко Господа, и превозносите во вся веки.

Любве гора по достоянию нареченный, лицемерия же, ласкосердства и человекоугодия всяко непричастен был еси, во страдании бо любы твоя рождается и в скорбех сущим открывается, вопиющим Единому возлюбившему нас даже до смерти: Господа пойте и превозносите во вся веки.

Очи твои потоки слезныя источиша об отечестве твоем и людех твоих, молитвы бо и воздыхания сердечныя принесл еси и безплодныя сердца оросил еси к плодоношению духовному во еже пети: Господа пойте и превозносите во вся веки.

Наставниче покаяния и пастырем учитель быв, кончине приближився, дар умиления стяжал еси и в немощи плоти твоея велия духа сила явися, да ею утешеннии выну поют Господа и превозносят во вся веки.

Богородичен: Изми нас, Пречистая из челюстей духа злобы и от сетей его покрый, изнемогших в страстех и скверных помышлениих, да умиленным сердцем выну зовем: Господа пойте и превозносите во вся веки.

Песнь 9. Ирмос: Безначальна Родителя Сын Бог и Господь, воплощся от Девы нам явися, омраченныя просветити , собрати расточенная: тем всепетую Богородицу величаем.

Молитвою твоею, отче Антоние, еще на земли сый, оляденевшия сердца ко Господу обращал еси, темже и ныне ходатайства твоего просим, память твою чтущии верно.

Смерти крепчае любы твоя бысть, Бога бо возлюбил еси всею душею и крепостию твоею и ближняго твоего, яко сам себе и множае паче себе, темже и ныне учреждаемся от трапезы духовныя писаний твоих и в памяти твоей светло празднуем.

Богородичен: Явилася еси всем грешным предстательница и Ходатаице непостыдная, прибегающим к Тебе, Пречистая Дево и тепле прощение согрешений испрошающим.

О, пречудне святителю Антоние,теплый наш наставниче и ко Господу добрый предстателю о всех, память твою чтущих и к тебе прибегающих с верою! Призри и ныне милостивым оком на расточенныя овцы стада твоего, яко поистине первоначальник еси Церкви Русския изгнанныя от отечества своего во языки многия. Подаждь же пастырем святыню, иноком благоговение, всем же нам разумения дар, да во истине и смирении укрепится обуреваемая Церковь наша. Наипаче же подаждь нам от елея милосердия и сострадания твоего, да научимся тяготы друг друга носити и не себе угождати, но Богу и ближнему во благое к созданию. Дондеже время купли и делания есть, к тебе прибегаем в милости богатому: подаждь нам от елея твоего, светильницы бо наша угасают, да не с юродивыми девами вменимся в час страшный, но купно с тобою прославим Пострадавшего по нас и Сострадавшего нам Господа Иисуса Христа со Отцем и Святым Духом во веки, аминь.

Неофициальное православие в России в последние годы переживает тяжелый кризис. После унии с Московской патриархией, заключенной Зарубежным Синодом, те части РПЦЗ, которые входили в ее юрисдикцию в России и теперь оказались самостоятельными, показали свою духовную нежизнеспособность. Отвергнув унию с МП, эти части РПЦЗ не явили достойной альтернативы официальному православию. Во-первых, мы разделились на добрый десяток разных групп, которые так и не смогли объединиться. Причем речь идет не только об отсутствии общего административного центра управления. Такой центр должен был бы сформироваться только на авторитетном соборе объединения, а этот собор в свою очередь должен был бы увенчать процесс взаимного сближения, начинаемый взаимным признанием и общением. Более тягостно глубокое внутреннее разделение, выражающееся во взаимном непризнании архиерейских санов, непризнании совершаемых в другой группе таинств, во взаимных обвинениях в грехе раскола. Все это усугубляется партийной и личной враждой, злобной полемикой между теми, кто еще недавно принадлежал к одной Зарубежной Церкви.

Во-вторых, оказалось, что и внутри каждой из групп церковная жизнь отстоит далеко от нормальной. Служение духовенства с каноническими препятствиями к священству, ложное духовничество и пастырство, сектантские проявления, междоусобная брань из-за власти и материальных ресурсов – все это в разной степени присуще всем группам. Правда, эти внутренние язвы пытаются маскировать фальшивой саморекламой в Интернете, заклиная самих себя и своих сторонников, будто, мол, у нас все хорошо и не может быть плохо, а все плохо только у наших конкурентов. Но, как верно замечено: можно долго обманывать некоторых, или недолго обманывать всех, но долго обманывать всех – невозможно.

После восьми последних лет, когда в группах, оставшихся в российском неофициальном православии, многими начала осознаваться необходимость объединения, и были приложены все человеческие усилия по нормализации положения, хаос и внутреннее разложение, тем не менее, продолжали нарастать. Не есть ли это знак Божьего оставления того пути, который Ему не угоден? Хочется верить, что это не окончательное отвержение от лица Господня, а попытка нашего вразумления и исправления. Но в любом случае, это явный знак того, что путь альтернативного русского православия нуждается в серьезном критическом осмыслении. Не в самохвальстве, не в самооправдании, не в поиске всяких врагов, внутренних и внешних, на которых можно списать все собственные ошибки и провалы, а в выяснении внутренних причин своей несостоятельности. Одно из правил военного искусства гласит, что тактические ошибки можно исправить за несколько дней, оперативные – в течение месяца или двух, но стратегические просчеты невозможно исправить в течение всей кампании. Не совершили ли мы общих ошибок стратегического масштаба? Попробуем понять хотя бы важнейшие из них.

Первое, что бросается в глаза, это разрыв альтернативного православия с кафолической церковной традицией и полусознательное или бессознательное усвоение себе традиции схизматической, которая в течение многих веков тянется параллельно с традицией кафолической, но не совпадает с нею. Второе, что обращает на себя внимание при углублении в вопрос, это несоответствие и даже прямое противоречие Евангелию Христову, как отдельных положений в идеологии, так и самого духа альтернативного православия. Похоже, Евангелие перестало быть опорой и компасом в повседневной нашей церковной жизни. В своих церковных шагах мы давно уже им не руководствуемся, не читаем, не цитируем (кроме краткого сборника вырванных из контекста цитат). Не превращаем ли мы Евангелие в ритуальный предмет на исповедном аналое, подобно президентам, клянущимся на конституции, но живущим и правящим по своим понятиям?

Альтернативное православие построено на консерватизме и охранительстве, на отвержении всякого либерализма, модернизма и попыток использования всякого не православного христианского наследия (сие последнее часто называют экуменизмом). Но что служит исходной точкой для священного оберегания? Что беречь и хранить призвана Церковь? В схизматической традиции (о которой мы говорим, как об альтернативе традиции кафолической) отмечено три варианта неверных ответов. Это Типикон, абсолютизация которого ведет к обрядоверию, или Номоканон, воспитывающий хранителей своих в духе законничества, или Апокалипсис, без внимательнейшего и самочинного толкования которого не построилась, наверное, ни одна секта в мире. Возможны и любые комбинации из трех.

Между тем, исходной точкой, предметом хранения, мерилом поведения христианства в целом и каждого христианина в отдельности должно быть Евангелие, и только оно. Все остальное имеет ценность лишь постольку и поскольку из него вытекает и к нему же возвращается. Именно таково православное предание в его главной части. Известно, например, определение монашеского жития, данное преп. Иоанном Лествичником: монах это тот, кто руководствуется единственно заповедями Господа во всякое время, на всяком месте и во всяком деле. А не указаниями Типикона или наставлением старца – добавим от себя.

Подобный же критерий применим и к остальному церковному наследию. И вот, выбирая предметом охранительства не Евангелие, а что-либо другое, внешнее, мы, пусть невольно и бессознательно, рискуем сделаться наследниками не Апостолов Христовых, а фарисеев. Именно партия фарисеев (отделенных), в состав которой входили и ревнители-зелоты, была партией консерваторов, ревнителей преданий и строгого соблюдения Закона. Противостоявшая ей партия саддукеев, занимавшая ключевые посты при Храме и в контактах с римской администрацией, отличалась большим нравственным либерализмом, широтой кругозора и жизнью на широкую ногу, но и саддукеев нельзя считать "чистыми модернистами" или "экуменистами". Отвергая фарисейские предания и толкования к закону, саддукеи хвалились своей верностью четкой букве Писания, то есть опять-таки консерватизмом, понимаемым на свой лад. По понятиям обеих партий Иисус был разорителем Закона, то есть ультра-модернистом, хотя на самом деле Он возвращал веру иудеев к исходному смыслу священных обетований, служа и Сам – исполнением Закона и пророков. Но хранители одних священных букв, равно, как и хранители других священных букв, за буквами не разглядели духа, за словами не расслышали воплощенного Божьего Слова. Путь Христов был не фарисейский, не саддукейский и не модернистский, он лежал выше этой ложной дилеммы. Это не разорение закона, но и не рабство закону, а его исполнение и завершение и дарование благодати и благодатной свободы сынов Божиих. И путь Апостольской Христовой Церкви не был каким-то средним арифметическим между либерализмом и консерватизмом, каким-то неопределенным компромиссом. Этот подлинный путь в каждую эпоху постигался Отцами Церкви через углубление в Евангелие и усвоение евангельского духа, что выражалось в конкретных словах и делах. Отцами Церкви становились те из епископов, кто раскрывали евангельское учение в понятиях, доступных для современников.

Между тем, современное консервативное православие часто просто не видит никакого третьего пути, а только два: консервативный (хороший) и либеральный (плохой). Все внимание сосредотачивается на декларациях верности первому, а в большей мере – на критике последнего. Тем самым совершается не просто количественная ошибка – слишком сильный правый уклон, но ошибка именно качественная – движение не по пути Христову. Эта качественная ошибка наглядно проявляется в том, что современное православие слишком часто усваивает дух не евангельский, а именно фарисейский. В этом отношении уже нет большой разницы между неофициальным православием и "ревнителями" в среде официальной церкви.

Такой неразумный консерватизм, чуждый евангельскому духу, имеет в истории Восточной Церкви давнюю традицию, однако же не исконную, не изначальную. Известно, что в Х – XIV веках в Византии существовала целая церковная партия зелотов, которая в свою очередь вела свое родословие от партии "игнатиан" IX века. Фарисейский дух проявлялся в этих партиях многочастне и многообразне. Отметим лишь некоторые выразительные черты.

Прежде всего, это любовь к анафемам. Здесь видится не исконное вынужденное отлучение от церковного общения, как и следует понимать слово анафема, но нечто гораздо большее. Это горячее пожелание вечной погибели своим врагам, это радость об их погибели и глубокая вера во всесилие своей анафемы, в то, что своей анафемой ревнители связывают Самого Бога и запрещают Ему миловать тех, кого они сами присудили к вечному мучению. Например, на соборе 869 г. "игнатиане" составили анафему св. патриарху Фотию в самых изысканных выражениях злобы, ("новому Иуде и Симону волхву" и под.) и подписали ее евхаристической кровью, макая трость в чашу со Святыми Дарами. Таким кощунством они надеялись повязать и заклясть Самого Бога! Это подлинно роднит таких ревнителей с зелотами иудейства, любителями херемов, обрушиваемых на голову "внутренних врагов" синагоги и нарушителей фарисейского благочестия. Если вспомнить историю, то именно эта еврейская ревность вызвала основные потери Иудейской войны 66-70 гг, ставшей по преимуществу гражданской войной.

Между тем, частью Предания Церкви в понимании церковной анафемы должно являться слово св. Иоанна Златоуста "О проклятии", в полном варианте: "О том, что не должно проклинать ни живых, ни умерших" (Том 1 русского издания сочинений святителя, стр. 760). Произнесено слово в Антиохии, в 386 г. по поводу борьбы между четырьмя церковными партиями: крайними арианами (аномеями), аполлинаристами, павлинианами и сторонниками кафолического епископа Флавиана, к которым принадлежал и сам святитель. Христолюбивый дух златословесного пастыря смущен той простотой и обыденностью, тем ожесточением, с которым христиане разных партий проклинают друг друга. Златоуст призывает бороться с ересью, а не с еретиками и не пытаться предвосхищать суд Божий. Он указывает, что апостолы и их преемники никак не злоупотребляли таким духовным оружием, как анафема, и вообще, не предавали анафеме конкретных людей. Не имея здесь возможности привести всю речь святителя, ограничимся лишь одной цитатой. Ссылаясь на поучение св. Игнатия Богоносца, тоже епископа Антиохийского, Златоуст говорит: "как облекший себя в царскую багряницу простолюдин, и сам, и его сообщники предаются смерти, как тираны; так и злоупотребляющие определением Господним и предающие человека церковной анафеме подвергают себя совершенной погибели, присвояя себе достоинство Сына Божия. Или вы считаете маловажным – прежде времени и Судии произнести на кого-нибудь такое осуждение?"

Вообще, это слово – интересное и поучительное святоотеческое чтение для современных ревнителей, особенно для тех, кто сложили и повторяют такой слоган: нет ереси без еретиков.

Особо следует здесь сказать об анафеме на экуменизм, принятой в РПЦЗ в 1983 г. Понятно, что экуменическое движение уже в те времена вступило на путь отступления от древнего христианства и от самых евангельских основ. Понятно, что с экуменизмом не по пути никому из православных христиан. Но, во-первых, свое неучастие в экуменизме можно было и тогда оформить каким-то иным способом, как это было неоднократно выражено ранее в разных документах Зарубежной Церкви, в постановлениях соборов и в трудах идеологов РПЦЗ. Церковь может анафематствовать, то есть отлучить от себя только своих собственных членов, а не тех, кто ей не принадлежит, как об этом говорил в своем Рождественском послании 1986 г, первоиерарх РПЦЗ митр. Виталий. Во-вторых, сам текст анафемы, составленный ревнителями Бостонского монастыря, нуждается в уточнении. Анафеме предаются лица, имеющие общение с сими еретики, то есть все, кто хотя бы как-то сослужил с православными участниками экуменического движения. При желании под таких имеющих общение можно подвести почти всех. Ныне часто слышишь, что Зарубежная Церковь, дескать, попала под свою анафему. Но эта анафема так высказана, что не попасть под нее – мудрено. А кроме того, слова: мнящие ю (то есть экуменическую ересь) братскую любовь и единение разрозненных христиан быти, фактически подразумевают, что братская любовь и единение разрозненных христиан худы сами по себе, что это никак не заповедь, высказанная Самим Христом в молитве в Гефсиманском саду.

Такая анафема принималась Собором РПЦЗ не единогласно, а после принятия привела к Бостонскому расколу. Часть ревнителей в РПЦЗ приняли этот текст вполне буквально, а некоторые епископы, как митрополит Виталий, в частности, истолковали текст, как предупреждение экуменистам и "приглашение задуматься". "Пригласить задуматься", впрочем, можно было и без анафемы. Но новым зелотам было мало самого отвержения экуменизма, как лжеучения. Они настаивали на отсечении от благодати всех "приглашенных задуматься", всяких "полу-экуменистов" и "криптоэкуменистов", то есть вообще всех, кто не соответствовал их зелотскому критерию православия.

Люди такого духа в христианской истории любили низвергать из сана своих противников и провозглашать безблагодатность и пустоту их священнодействий. Например, те же "игнатиане" на том же соборе 869 г извергли из сана десятки епископов и сотни иереев, поставленных св. патриархом Фотием, и внесли этим страшное опустошение в церковь. Они торжественно сожгли акты фотиевских соборов 864 и 867 г, для чего развели костер прямо посреди храма св. Софии. Другие зелоты, "арсениты", борцы против Лионской унии, в конце XIII века, добившись победы, устроили свое "торжество православия". Своих противников, епископов, служивших при униатах, они сначала облачили в священные одежды, а затем срывали облачения под крики "анаксиос", били их по лицу и с побоями изгоняли из храма. Во всех этих спектаклях люди зелотского духа находили для себя какое-то особое удовольствие.

Другим любимым занятием зелотов было переосвящение храмов, "оскверненных" служением их противников, а также перерукоположение епископов и клириков, попавших к ним "в плен". Здесь приходит на память крылатое выражение одного из лидеров донатизма (IV век): "проломим ему голову нашим перерукоположением". Именно так и оценивали они свои действия. Но путь кощунств и хулы на благодать вел в тупик сам собой. Показательный случай произошел с теми же "арсенитами", которые по-своему вздумали восстановить истинную церковь. Для своей службы они искали храм в Константинополе, не оскверненный служением униатов, - и нашли единственный храм, в аварийном состоянии, готовый в любую минуту рухнуть. Искали епископа, никогда не служившего с униатами, - и нашли единственного, который не служил, потому что был запрещен за симонию и другие нравственные преступления. Это довольно символическая картина того, чем кончаются попытки создать "самую чистую" церковь без благословения Божия, - развалившийся храм с аморальным архиереем. И наглядное свидетельство оставленности Богом тех, которые, подобно древним фарисеям, не разумея праведности Божией и усиливаясь поставить собственную праведность, не покорились праведности Божией (Рим. 10, 3).

И в наше время для многих деятелей "правого" православия подобные настроения и действия служат примером для подражания. Таким путем развивают они не кафолическую традицию, не традицию св. патриарха Фотия, патриарха Георгия Кипрского, св. Григория Паламы, а "игнатиан", "арсенитов" и других подобных деятелей.

Характерным является и воспроизведение деятелями альтернативного православия донатистского отношения к совершителю таинств. Вопрос не ставится о влиянии личных грехов священнослужителя на благодать его таинств. О личных своих грехах старые и новые донатисты все-таки помнят и более надежным почитают утверждение, что личные грехи священника не связывают благодать. Зато она жестко связывается в их мнении с правильной церковной принадлежностью клирика. Если он принадлежит правильной церкви, то, будь он хоть блудник, хоть колдун, хоть содомит (лишь бы не был обличен по церковному суду) – таинства его действительны. А вот если он рукоположен еретиками, или, что то же самое, епископами "нечистой" церкви, - его таинства суть сплошная профанация, и никакая личная добродетель и даже "духовность" ему не поможет.

Совершенно игнорируется учение кафолических епископов Оптата Милевского и блаженного Августина Гиппонского, высказанное в их полемике с донатистами. В деле совершения таинств, в даровании благодати, первым и главным источником и действующим лицом является Сам Бог, вторым – человек, приемлющий по вере благодать таинства, и лишь третьим – совершитель таинств. У донатистов же сей третий стоял на первом месте, почему свои таинства они рассматривали, как свою печать, накладываемую на членов своего общества. И в наши дни один из возглавителей группы альтернативного русского православия публично заявлял, что клириков МП надо перерукополагать, чтобы "поверх печати их священства поставить свою печать".

Снова одна и та же ошибка, одно и то же стремление сделать Бога, подающего благодать лично и по вере приходящих, хорошо знающего всех приступающих к благодати, - сделать Его заложником своих церковных разборок, ограниченным и связанным священнодействиями "самой истинной" церкви.

Чтобы обвинения в безблагодатности тех, кто не принадлежит к их группе, были более убедительными, деятели альтернативного православия прибегают к обвинениям в ереси своих противников и конкурентов, причем по любому поводу. Злоупотребление этим обвинением стало уже обычным. Вот что писал сто лет назад профессор Московской академии, видный патролог И.В. Попов: "Св. Василий Великий, обвиняемый в аполлинарианстве, в одном из своих писем сказал: У нас всегда так: кто нам неприятен, тот и неправославен. Таким образом, прием, столь распространенный в наши дни – сводить счеты с противником на почве догматических укоризн – имеет за собой почтенную давность". Интересный пример на эту же тему приводил и другой светильник русской богословской науки проф. А.П. Лебедев. В конце 1890-х годов в Петербург, в Синод был вызван один ставленник в архиереи, выпускник духовной академии, почитавший себя столпом догматического православия. В синодальном общежитии он столкнулся со знаменитым профессором Петербургской Академии В.В. Болотовым, который для смирения ревнителя устроил ему неофициальный экзамен и обличил его в полдюжине ересей, в разное время анафематствованных соборами. По этому поводу известный публицист В. Розанов восклицал: "что же это за чистое православие, которое знают и понимают всего лишь несколько профессоров, а остальные десятки миллионов пребывают вольно или невольно в ереси?" Этот пример методом доведения до абсурда показывает всем ревнителям не по разуму, чем заканчиваются усиленные поиски ереси друг у друга.

Но насколько оправданы претензии нынешних самозванных зелотов-инквизиторов быть точными хранителями и выразителями православных догматов и тем более беспристрастными судьями других в этих вопросах? Может быть, они сами кончили академии и знают догматику не хуже профессора Болотова? Так вот, если бы взялись за эту тему всерьез, то не смогли бы уйти от очень сложной и подчас противоречивой картины становления догматов в истории Церкви.

Действительно, для спасения христианину нужна правая вера. Но это именно вера во Христа Сына Божия, Спасителя мира в том объеме, как определяет символ веры. Эта вера должна быть обязательно живой и личной, с осознанием своих крещенских обетов сочетания Христу, с живым восприятием отношений завета, в которые христианин вступил со своим Спасителем при крещении. Вот что в первую очередь нужно понимать под правой верой, а не выученный учебник православной догматики. Еще блаж. Августин ставил такой вопрос: "если мудрствующий явно не православно не принадлежит к Церкви, то принадлежит ли к ней лицемер, православно мудрствующий на словах, но не имеющий живой веры?" Ответ на такой вопрос не очевиден и должен, видимо, решаться индивидуально, когда речь пойдет о конкретных живых людях, и притом окончательный суд принадлежит лишь Богу. Но опыт Церкви в течение многих веков говорит о том, что заключение веры в одних лишь правильных словах и усиленные поиски еретиков всегда приводили к росту количества религиозных лицемеров (опять-таки, как и во времена фарисеев). Главная болезнь византийского общества, способствовавшая его падению, даже получила особое название: "ипокрисия", то есть именно лицемерие, и развивалась она на фоне гордости за прекрасно развитую догматическую систему. Культ формальности сочетался с исчезновением у множества христиан живой личной веры. И это, конечно, не случайно.

Точное знание догматики невозможно без изучения истории раскрытия догматов, а она в свою очередь показывает долгие пути постепенного осмысления догматов в полемике с еретиками, выработки наиболее точных формулировок. Здесь обнаруживаются некие пределы постижимого, до которых человеческая мысль доходит и не должна простираться дальше, ибо дальше лежит область того, что не открыто нам Богом. Кроме того, поблизости от пределов нашего человеческого знания обретается область возможных мнений, когда и святые Отцы расходились во взглядах между собой. Ошибкой было бы полагать, будто согласие Отцов охватывает все православное богословие. Но допустимы ли анафемы в области допустимых мнений?

У нас в Православии объем догматического учения меньше, чем у католиков, придумавших свои собственные догматы о чистилище, о Божией Матери, о папском примате – измышления, не имеющие практически никакой основы в Писании или древнейшем Предании. У нас и соборов Вселенских признается семь, а не двадцать три, как у католиков. И что же? Хорошо ли, когда догматистам всегда предоставляется их почетный труд, а их творческие достижения становятся жестким законом? Стоит ли в этом подражать латинянам? И напротив, в Православии по многим вопросам оставлены частные мнения Отцов, а не жесткие догматические формулировки. Это, например, такие вопросы, как предопределение и Божие призвание, реальность Христова присутствия в евхаристии, понимание смысла искупительной жертвы Христа и другие. Существует некий диапазон мнений, показывающий, что православное исповедание – это не тонкая линия, а некая полоса, имеющая определенную ширину.

Всего этого деятели альтернативного православия не хотят понимать. Диакон Андрей Кураев не так давно писал, что проверить степень православности нашего духовенства можно, просто побывав на экзамене по догматике на заочном секторе Московской семинарии, где обучаются преимущественно уже рукоположенные клирики. Легко убедиться, что многие там не отличат никео-цареградского исповедания от арианства и савеллианства, не говоря о более тонких и сложных вопросах. В альтернативном же православии картина не менее, а более удручающая. Богословская безграмотность – явление повальное и всеобщее. Как же при этом хватает совести быть обличителями ересей?

Еще более важное обстоятельство заключается в том, что вопросы христологии и сотериологии, которыми преимущественно занимались Отцы Церкви и которые составляют главную часть нашей догматики, нашим догматистам совершенно неинтересны. Их интересы сосредоточены в области "прикладной экклезиологии", канонники, обрядов, апокалиптики, - здесь наши "эксперты" ищут ереси у своих врагов. Между тем, без правильной христологии и общей христоцентричности мировоззрения у христианина не может быть и правильной экклезиологии. Проще сказать, если Христос не воспринимается ежесекундно, как живой, свободный, любящий, всемогущий и действующий Спаситель и Глава Церкви, то и взгляд на Церковь непременно вырождается и становится искаженным и однобоким, то есть, ложным. Тем более, в канонах и обрядах важнейшим является то, что вытекает из Евангелия, то, что принято в Церкви раньше и шире, то есть то, что кафолично, а не то, что возникло в определенном месте в определенное время в силу определенных исторических условий.

Любимой темой современного альтернативного православия является философствование по поводу так называемой "новой ереси о больных и здоровых членах Церкви". Причем, имеется в виду болезнь и здравие в вере. Кто допускает согласие с какими-то еретическими взглядами, того определяют, как "больного в вере". Ревнители же утверждают, что в Церкви не может быть больных в вере членов, а только здоровые. "Больные" же, - как утверждается далее, - суть никакие не больные, а отпавшие от веры. Заболел – значит, уже и отпал.

В такой позиции угадывается прямая историческая аналогия с древними новатианами, учившими, будто в истинной Церкви не может быть грешников, ибо Церковь свята. Однако от новатиан современные ревнители несколько дистанцируются, ведя речь не о личных грехах, а о погрешениях в вере. И в итоге получается очень серьезный разрыв между требовательностью нравственной (близкой подчас к нулю) и требовательностью догматической. Не это ли, собственно говоря, и ставилось целью: обмануть свою совесть кичением своей догматической непорочностью?

На самом же деле все члены Церкви Христовой сами по себе, конечно, духовно и нравственно больны, а в плане познания путей Божиих, все наше богословие сильно ограниченно и приблизительно. Все свое духовное здоровье, чистоту, даже самую благодатную спасающую веру все христиане получают от Главы Церкви – Христа, получают по вере и по молитве. Реальное положение дел в альтернативном православии отнюдь не дает нам оснований хвалиться ни точным знанием православной догматики, ни глубокой живой верой, ни безупречностью нравов. И тем, кто мнит себя "здоровым членом" (хотя бы даже и только "здоровым в вере"), стоит подумать, что нам предстоит экзамен по вере не у профессора Болотова в келье, а на Страшном Суде Христовом. И, вместо того, чтобы всуе хвалиться своей ортодоксией, лучше заранее признать свою болезнь и просить здравия у Врача всех человеков: верую, Господи, помоги моему неверию.

Говоря о Суде, стоит сопоставить значимость в тот час догматического и нравственного слагаемых. Не замечаем ли мы полной аналогии с догматом о папской непогрешимости? Католики часто подправляют неточность своих православных критиков. Мы, - говорят, - вовсе не утверждаем, что папа безгрешен, как человек; он может быть даже очень грешен, но мы утверждаем, что, несмотря на это, его учение с кафедры непогрешимо в силу заслуг св. Петра. Во всем католицизме это самый злейший и неприемлемый догмат. Именно тем, что он пытается отвязать нравственное состояние человека от умственного его учения. Такого быть не может: человек един, и грешник никак не может быть непогрешимым в истине, никакая кафедра его таковым не сделает. А в Евангелии Христос не раз подчеркивал, что на Суде будет оцениваться в первую очередь состояние нравов, а не интеллектуальная точность и тем более – не правильная церковная принадлежность.

Известно, что древние еретики и схизматики, уклонявшиеся от Кафолической Церкви вправо, обвиняли ее в ереси, проникшей будто бы через введение неких новшеств. Например, монофизиты держались за учение трех Вселенских Соборов, а четвертый, Халкидонский отвергали из-за нового вероопределения о двух естествах во Христе. Формально монофизиты были представителями консервативного охранительного направления, но по сути они отклонились от богооткровенной истины, более точно выраженной именно Халкидонским догматом. При этом, как отмечает прот. Георгий Флоровский, "слова монофизитских богословов были православнее, чем самочувствие народных монофизитских масс". Основой монофизитского сознания был антропологический минимализм, гнушение всем человеческим, особенно разумом и волей, ради растворения в Божественном. Возникнув в обстановке аскетического надрыва монофизитского монашества и ложного пастырства монофизитских "старцев", подсознательно монофизитство влияло и на догматические положения и на экклезиологию. Расчеловечив Христа, неизбежно придется постепенно расчеловечить и Церковь и вообще человека. Как отмечал проф. Карташев, для правых расколов и вообще для правого уклона характерно именно подсознательное монофизитство, - что мы видим и теперь вокруг себя. Христос стал далеким Богом и Судьей, а на земле Он никак, по сути, не может вмешаться, оставив людям только закон и Церковь. Такое подсознательное ощущение в частности проявляется и во взгляде на историю Церкви, ее уставы и даже обряды, как на чисто Божественные, свыше данные учреждения. Игнорируется двухприродность Церкви и человеческий фактор в ее истории, отрицается человеческая мысль в раскрытии Божественного откровения и в формировании церковного предания, отрицается человеческая воля в истории Церкви. А про такие вещи, как использование святыми Отцами лучших достижений античной философии при раскрытии догматов, упоминать здесь и вовсе излишне. О таких влияниях, сколько бы ни были они научно доказаны, у нас и слушать не станут. Подсознательное монофизитство не чувствует и не понимает православного Халкидонского догмата о двух естествах и двух волях во Христе и их синэргизма. А потому не понимает, что история Церкви есть результат тонкого взаимодействия Промысла Божьего и воли человеческой, видит в церковном предании только божественное, исключая всякое человеческое. На этом же основывается и абсолютизация обряда, которая также свойственна ревнителям, испытавшим влияние старообрядчества.

Правый уклон всегда демонстрировал нарочитое и надрывное отвержение мира по мотивам частью ложно-аскетическим, частью апокалиптическим. При этом он искажал евангельское учение на эту тему, доводя до абсурда его правильные положения. Христианство, в отличие от дуалистических религий, никогда не рассматривало мир сей, как исключительное царство дьявола, но подчеркивало, что мир и человек сотворены Богом без всякой примеси зла и греха. Через обольщение дьявола и вольное согрешение человек внес в мир смерть и страдание. Через воплощение Второго Адама – Христа и Его искупительный подвиг мир спасается от тления и смерти, от власти диавола и получает благодатное освящение. Православное сознание всегда держало во внимании эти две стороны: грехопадение человека и спасение его во Христе. Известный "космизм" Православия, выражающийся в частности в освящении всех сторон жизни и деятельности человека, сложился в полемике с мрачным гностико-манихейским взглядом на мир, как исключительную область зла.

В современном "правом" православии слишком часто забывают о творении прекрасного мира Благим Богом и о спасении его во Христе. Весь упор делается на том, что мир – царство диавола, и от него (мира) следует бежать. Соответственно, и миссия Церкви – проповедать Евангелие всей твари, заменяется бегством в пустыню, даже когда есть возможность для нормальной открытой проповеди и церковной деятельности. И, даже выходя на проповедь, гораздо чаще проповедуют ужас перед царством дьявола, нежели само Царство Божие, открытое пришествием Христовым. Особенно опасными являются практические выводы из этой установки, которые приводят к образованию откровенно тоталитарных сект православного обряда. Эта проблема встала очень остро в последние годы, как в официальном, так и в неофициальном православии. Подобно классическому марксизму, который отрицал семью, частную собственность и государство, тоталитарные секты отрицают эти общечеловеческие установления, хотя и по иным религиозным соображениям. Идеалом православия фактически провозглашается невежество, бесправие и рабство - сначала духовное закрепощение, а потом и житейское. Зловещую роль играют многочисленные лже-старцы, собирающие вокруг себя людей, которых они запугали, подчинили себе и тем самым лишили свободы, семьи, жилья, возможности самостоятельно и независимо зарабатывать на хлеб.

Отрицание светского образования доходит в тоталитарных сектах, в том числе и православного обряда, до запрещения отдавать детей даже в начальные школы под предлогом, что, дескать, в школе обучат всякому разврату. Но и в плане духовного образования запреты старцев простираются далеко, конкретнее – до отождествления всякого образования с ересью. Людей до старости консервируют в состоянии неофитов, воспитанных на благочестивых сказаниях вперемешку с благочестивыми (и не очень) апокрифами, преимущественно недавними, советского изготовления, и не знающих ни Писания, ни Отцов Церкви, ни реальной истории. Фактически в таком "православии" идеалом является пресловутая "вера угольщика" (невежды, который полностью находится под внушением папы Римского). "Вера угольщика" – еще одно изобретение католицизма, против которого восставал в частности А.С. Хомяков. Наш великий мыслитель спрашивал, почему идеалом является вера угольщика, а не рыбаря-апостола, тоже простеца? И объяснял далее разницу между простой, но зрячей, живой и предметной верой и верой слепой, мертвой, беспредметной.

Крайне пагубным является отрицательное отношение многих современных "старцев" к браку, разжигание семейных конфликтов, понуждение супругов к постригу. Удобным инструментом для разрушения семьи является приравнивание брака верующего с неверующим к блуду или прелюбодеянию, отрицание гражданской регистрации брака, как "печати антихриста" и подобные приемы. Главной же целью и здесь является порабощение личности и подчинение ее своей собственной воле.

Не станем долго задерживаться и на таком вопросе, как отказ от паспорта, ведущий к лишению человека всяких прав и собственности, ставящий его в положение бомжа. В наше время это вопрос сложный, да и люди бывают разные. Здесь требуется от пастыря большая чуткость и мудрость, и прежде всего, - отказ от навязывания своей воли, уважение произволения людей.

В конечном счете правый уклон выдавливает христианина из общества, обрекает его на изоляцию и постоянный конфликт с окружающими, начиная с самых близких людей. В этом разница с древней церковью, когда христиане, живя среди языческого мира, сохраняли внутреннюю от него обособленность, но постоянно свидетельствовали этому миру о Христе и Его Царстве словом и делом и имели доброе свидетельство от внешних. В отношениях с миром правый уклон демонстрирует свое преемство не с кафолической древней церковью, а с древними сектами, вроде монтанистов, кафаров, донатистов, основанных самообольщенными и злобными фанатиками.

К разным общественным явлениям можно применить известное высказывание о революции: замышляют идеалисты, осуществляют фанатики, а плодами пользуются негодяи, или, мягче выражаясь, циничные прагматики и политиканы. Подходит ли это к разным деятелям альтернативного православия и к какой из трех групп они ближе всего? Пусть это знают лишь Бог и совесть. Но среди известных нам лидеров немало людей, достаточно далеких не только от идеализма, но и от фанатизма, которые, нагнетая апокалипсические настроения и борясь за "церковную чистоту", отнюдь не собираются бежать в катакомбы и питаться подаянием. Это трезвые политики и крепкие хозяйственники, возглавители религиозных "обществ с ограниченной ответственностью", нашедшие свою экологическую (а не только экклезиологическую) нишу в современном мире, сообразно своему нраву и способностям. Разрыв между тем, что декларируется, и тем, что осуществляется на практике, доходит до полной противоположности. Вообще говоря, это тоже типичная сектантская установка: для рядовых членов декларируется добровольно-принудительная нищета и бесправие, скорый Армагеддон, а лидеры живут, пусть небогато, но в достатке, в дружбе с сильными мира сего, или хотя бы под крылышком частных покровителей и спонсоров. В этом нет ничего нового: все секты в истории рано или поздно приходили к двойному стандарту и двойной морали для профанов и для посвященных.

5. Особенности правого уклона в пост-советском обществе

Советский тоталитарный строй наложил неизгладимый отпечаток на всех людей той эпохи, находившихся под его властью, в том числе и на бывших в оппозиции к нему. И русское альтернативное православие, состоящее из бывших советских людей, усилило многие негативные черты, изначально присущие правому уклону.

Прежде всего, в сознании многих религиозность отождествилась с идеологией, с партийной программой и лозунгами, что сильно мешает обретению живой веры в личного Бога. "Чистое православие" воспринимается на уровне лозунгов, выражающих "генеральную линию партии". Слова, не вписывающиеся в категории мышления этой линии, воспринимаются, как ересь. Люди, с детства пропитанные гордостью за "самое передовое учение в мире", придя в альтернативное православие, так же гордятся "самым чистым и истинным" учением своей группы. Привычка видеть в партии привилегированное сословие приводит к такому же взгляду и на свою церковную партию, в принадлежности к которой усматривается свое особое преимущество, на этот раз религиозное. В соответствии с советской традицией ведется непримиримая борьба с "врагами партии" снаружи, а изнутри проводятся "партийные чистки" от "неустойчивых и мягкотелых элементов".

Для сплочения своих рядов, в соответствии с той же традицией создается образ внешнего врага, причем чаще всего это не какие-то еретики или даже не официальное православие в лице МП, а ближайшая конкурирующая группа того же альтернативного православия. По советской традиции никакой самостоятельный инакомыслящий не возможен, возможен только агент иностранной разведки. Так и у нас все церковные неурядицы постоянно списываются на реальных или вымышленных агентов спецслужб и, разумеется, масонов. Поскольку партия не может ошибаться, во всех провалах ее деятельности виноваты только предатели, - и начинаются поиски предателей, обычно среди недостаточно лично-преданных руководству группы или тех, кто пытается занять примирительную или объединительную позицию. Средства Интернета предоставляют сейчас широкие возможности для шельмования всех неугодных, вплоть до взлома чужих ящиков электронной почты.

Искаженный страхом и ненавистью взгляд бывшего советского человека повсюду видит только зло, радуется о неправде и не радуется об истине, ищет на кого бы обрушить проклятия. Последний наглядный тому пример – новоизмышленная "ересь цареборчества", обвинения в которой раскрутили недавно правые круги. Проклинают уже не только и не столько самих деятелей февральской революции, и даже не только белых генералов, но уже и весь Поместный Собор 1917-18 гг, даже архиереев-новомучеников. Весь русский народ, неизвестно до какого колена поражают анафемой – в лучших традициях иудейской синагоги. И это те, кто считают себя истинной русской церковью. На этом фоне удивительно скромное место занимают порицания в адрес сергианства и вовсе отсутствуют анафемы марксизму и тоталитарному коммунизму.

Впрочем, это внутреннее сродство или солидарность с советским строем и идеологией у многих нынешних правых уклонистов вполне объяснимы. Марксизм был тоталитарным учением, он ломал человеческое общество по образцу тоталитарной секты. По сути, марксизм и был тоталитарной сектой, просто очень сильной и влиятельной. Потому и иные секты всех мастей имеют и ощущают с ним внутреннее сродство, лежащее глубже идеологических и политических различий. Подлинное преодоление советского тоталитарного наследия возможно только при глубоком личном обращении ко Христу, а не методом усваивания одной идеологии вместо другой.

Печальные размышления о состоянии альтернативного православия завершим вопросом пророка Иезекииля: Господи, оживут ли кости сии? Да, мы знаем, что Господь силен оживить и сухие кости как отдельных людей, так и церковных обществ, что неоднократно случалось в истории. Но для этого нужно осознание себя тем, чем мы являемся в духовном отношении перед Праведным Богом, а затем искание и прошение благодатной помощи Божией.

ЧЕМУ УЧИЛ БЛАЖЕННЕЙШИЙ МИТРОПОЛИТ АНТОНИЙ О ЦЕРКВИ?

Некоторые духовные лица высказывались об сделанных Митрополитом ошибках, упущениях или неправильном учении в составленном им катехизисе. Однако критики не указывают на что-либо специфически. Разберем, что писал Блаженнейший Митрополит и чему он учил верующих.

«… В настоящее время, будучи арестован и интернирован в униатском монастыре, в Галиции, я получил возможность располагать своим временем вот уже 4-й месяц и за это время выполнил помянутую работу как бы начерно, т.е., без справок с прежними, до-филаретовскими, катехизисами, которые я читал в свое время, но которых здесь не мог иметь под руками, кроме католического катехизиса Тридентского собора (впрочем, изданного через 200 лет после последнего) и православного катехизиса митрополита Филарета… я отнюдь не желал бы, чтобы он целиком затенял Филаретовский катехизис в школе, но ничего не имею против того, чтобы тот или другой законоучитель при истолковании догматов и заповедей воспользовался иногда моими мыслями и ссылками на Св. Писание и Св. Предание и дополнил ими пробелы учебного катехизиса по разным религиозным вопросам, коих народилось со времени кончины его автора очень много». Написанное показывает, в каких условиях писался катехизис, и что Блаженнейший Митрополит указал на то, что он может содержать некоторые пробелы.

«… Церковь есть от Бога установленное общество человеков, соединенных Православною верою, законом Божиим, священноначалием и Таинствами». Так написал Преосвященнейший Владыка, и мы разберем, чему он учил о Церкви в катехизисе и в многочисленных статьях.

Его высказывания, в особенности в наше время на Родине и в Зарубежной Руси важны, поскольку многие духовные лица упускают из виду учение о единстве Церкви. Единство Церкви налагает обязанность на нас, писал Владыка. «Блюсти единение духа в союзе мира» (Ефес. 4,3). Национальные Церкви, части «единой Вселенской Церкви. Отдельность видимого устройства их не препятствует им духовно быть великими членами единого тела Церкви Вселенской, иметь единого главу Христа и единый дух веры и благодати. Единство сие выражается, видимо, одинаковым исповеданием веры и общением в молитвах и таинствах». Единство между пребывающею на земле и небесною Церковью существует, как по отношению их к единой главе, Господу нашему Иисусу Христу, так и по взаимному общению между тою и другою и при общении Церкви сущей на земле и небесною является молитва веры и любви».

Архиереи РПЦЗ не пожелавшие быть частью МП, забыв о необходимом единстве, организовали подчиненные им лично «осколки» РПЦЗ, не добиваясь единства, и поэтому походят на религиозные протестантские организации. Каждый из «осколков» к ужасу верующих в своей деятельности претендует на права автокефальности или даже поместности. Результаты такого поведения архиереев вызывают среди верующих подражание протестантским еретическим организациям. Например, в одном из «осколков», под влиянием американского полового либерализма, идеолог высказался за допустимость гомосексуализма. Другой высказался об ограничении власти архиереев и передачи ее собранию пресвитеров и мирян. Чего могут в таком случае ожидать верующие от таких «идеологов» управляющих «осколками»?

Блаженнейший Митрополит, следуя примеру, выведшему свой народ из рабства пророку Моисею, наставлял порученных ему Богом русских людей быть верными Богу и объединенными. Он учил о Церкви невидимой и видимой согласно Священному Писанию, Учению Св. Апостолов, Символу Веры Вселенских Соборов и Святых Отцов Церкви. Невидимой частью Церкви писал он, являются ее верующие на земле и также ангелы на небесах. Невидимою является божественная сила, руководящая Церковью, от которой во имя Пресвятой Троицы крещаются все входящие в Церковь. Поэтому в Церкви не могут быть организованные подобно единомышленникам люди в отдельные партии. Владыка не допускал в мыслях создание, подобно как это произошло, в Европе «реформации», которая была вызвана отхождениями в римокатоличестве от Православного Учения.

Таким образом, согласно пониманию Владыки те верующие, которые покинули Единую Православную Церковь, совершили разрыв между идеей видимой и невидимой Церкви, между небом и землей. Церковь на земле основана по прямому повелению Господа Иисуса Христа во время Его земной жизни, завершившись в Пятидесятницу излиянием Даров Святого Духа на Апостолов и через них на всех членов Церкви. Мир был создан Богом, для человека, а человека Он создал, чтобы видеть в нем своего друга, чада Божия с дальнейшим планом приобщения его к божественной жизни. Таким образом, человек сотворен для Церкви и ради Церкви, и после падения человека в раю по Своей доброте Господь предопределил воплощение Единородного Своего Сына, дабы дать верующим в Него жизнь вечную (Иоанн 3, 16-17). Но человек должен заслужить вечную жизнь желанием быть с Богом. Он должен следовать по пути указанному Спасителем, как бы он не казался трудным, помня, что как в Адаме все умирают, так и во Христе все оживут (1 Кор. 15,22).

Следуя по пути к спасению души, верующие должны соблюдать верность, помня что »ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем». ( Рим. 8, 38-39) Таким образом, как учил Владыка, жизнь со Христом должна быть жизнью во Христе, жизнью Христа в нас. А «Церковь есть Тело Его, полнота, наполняющая все во всем» (Еф. 1, 23;4,12; Кол. 1, 24). Следуя Апостольскому учению, Владыка наставлял о том, что поскольку Церковь является Телом Божиим, то нельзя Его делить на части. В создавшихся в настоящее время условиях, после проведения «осколками» своих «соборов», как бы не казалось невозможным, но необходимо с помощью Божией найти путь, для единства РПЦЗ помня, о том что «стараясь сохранять единство духа в союзе мира. Одно тело и один дух, как вы и призваны к одной надежде вашего звания; Один Господь, одна вера, одно крещение, один Бог и Отец всех, Который над всеми, и чрез всех, и во всех нас» (Ефес. 4, 3-6). Поскольку Церковь является Телом Христовым, то ничто так не оскорбляет Господа как разделение в Церкви. Как сказал Св. Игнатий Богоносец, такого греха не может загладить даже кровь мученическая. Дабы не быть виновными в этом грехе, духовные лица и верующие в "осколках" попрося Господа помочь, обязаны проявить стремление к объединению всех тех, кто не считает для себя возможным состоять в МП.

"У нас есть Библия и каноны. Отрицающаго Святую Троицу должно признать неправославным и до Собора. Не верно и отрицание за епископами значения главы Церкви: они так именуются в канонах, а митрополит главою соседних епископов (Апост. 34, Антиох. 9) Если бы Собор ввел в Синод в качестве членов мирян, то и сам Собор оказался бы неправославным". Митрополит Антоний

19 октября 2008 года очередное грандиозное шоу «Имя России» обсуждало имя «Сталин». Рогозин, Михалков, Миронов, Черномырдин, Варенников, Капица, Глазунов, Зюганов и кой кто ещё, излагали «свой» взгляд на Сталина. Естественно эти взгляды были резко противоположны. Одни упор делали на сталинские репрессии, другие на достижения при его правлении. Умный Капица высказал единственно умную мысль из всей этой очередной пустой брехни, изобиловавшей единственным желанием каждого «показать свою ученость». Капица возвысился над фактами, сказав: “Необходимо примирить мораль и власть”. Любимов, автор всего этого хитрого пиара, зацепился: «Сделайте это примирение», - обратился он к Капице. И честный Капица, не раз признававшийся, что он православный атеист, и тут не посрамил своего определения, как православного атеиста. Он признался: «Я не могу этого сделать!». Это он сказал, естественно, как атеист. А как «православный», он единственный из всех присутствовавших «мудрецов» процитировал апостола Павла, что всякая власть от Бога. Так постоянно, мол, говаривал его дед. 12-ть атеистиков с микрофонами, естественно, развить мысль Капицы не смогли и потому её похерили. А, между тем, это была единственная мысль, заслу-живающая внимание, чтобы появился у сиих «мудрецов», как любит говаривать незабвенный Никита Сергеевич, вектор, который бы вывел их из исторического тупика, в который они сами себя загнали.

Ибо желание Капицы примирить мораль и власть, приводили к настоящему глубинному вопросу: За что страдает невинный? Поставив же так вопрос, сии публичные мужи, цель коих, всего лишь, как можно чаще появляться на публике, с помощью, правда, какого-нибудь православного не атеиста, могли бы придти к истинному имени России, А, именно, к Господу нашему Iисусу Христу, чьё Имя и носила Святая Русь. Сегодня, правда, двенадцать «вид-ных» мужчин представляли Российскую Федерацию. Но, как привыкшие обманом приходить к доверчивому народу, они ведь назвали этот свой проект «Имя России». А не один смертный не имеет никакого права носить этого имени. Имя России принадлежит только Тому, Кто удручённый ношей крестной, всю тебя, земля родная, в рабском виде исходил, благословляя. Тому, кто дал народу нашему победу в Великой Отечественной войне, о которой в этот день много говорили наши не разгневанные мужчины. Да, и во всех войнах победы народа нашего, всегда были ему даром Господа Iисуса Христа за стояние в вере его Малого русского Христова стада, не иссяка-ющего духом, как бы мало оно ни было, при какой бы власти оно не сущест-вовало.

"Государственный суд личный имеет в виду таких людей, которые вредят друг другу внешним образом. Духовные же дела касаются внутренней жизни, нравственности. С точки зрения духовных законов большая часть духовенства подлежала бы суду. Если отечески-пастырскую точку зрения из сферы духовного суда устранить и применить все церковные правила, как не пройдет и года, как все духовенство будет отдано под суд, даже и сами архиереи. По церковным правилам за пьянство, блуд, драку и даже самозащиту, также за злоупотребление церковными суммами - клирики подлежат извержению из сана. Кто же тогда останется в клире? " Митрополит Антоний.

This truly satanic instrumentality was spawned in the late 19^th century by that infamous Helena Petrovna Blavatsky, co-founder of the Theosophical Society and exponent of the New age. Embracing Buddhist and Brahman notions such as reincarnation, and structuring her teachings on pseudo-science and intellectualism, she proclaimed that theosophists will collaborate with the imminent arrival of one of the Ascended Masters of the Great White Brotherhood, whose aim is to assist the evolution of the human race. Although over the decades, the sect made new pronouncements and edicts under successive leaders, the basics that Blavatsky established endured. After the death of Bailey – her successor – the organization splintered into a number of independent theosophical groups, where the New Age teachings flourished. Claiming the gift of communication with preternatural beings, they boast of their ability to transmit spiritual energy to the world. They also proclaim that they receive channelled messages from various numinous beings, especially from the Ascended Masters of the Great White Brotherhood.

The actual birth of the White Brotherhood movement per se`, came about in 1970 through an American theosophist David Spangler. Preaching the Age of Aquarius, he believed that the New Age was initiated by the release of new waves of spiritual energy, indicated by certain astrological changes.

Adapting themselves to the Western mentality and culture, the sect’s teachings freely use many Christian terminologies and pronouncements, creating an impression that they do not contradict but rather complete the “inadequate” Christian teachings. As a result, these false instructions place people on the wrong spiritual path because in reality they are in direct conflict with the Christian edicts.

Unfortunately, few people are qualified to interpret the deceiving aspects of their promotions, particularly as they are interwoven into the tapestry of the Christian Word. Consequently, their brain-washing techniques have improved alarmingly because of psychological advances in the manipulation of minds.

Like every other sect that has infected Russia since “perestroika”, the White Brotherhood promotes itself as a “Christian” faith, whose teachings are based on Christ. However, unlike all other fraudsters and charlatans, this insidious movement differs from others in that it actually gains mental control over its followers.

The movement surfaced in Russia in 1990 - embellishing their fraudulent teachings with the Holy Scriptures, prophesies of Prophets Daniel and Jeremiah – and started enticing the unwary to partake of “baptism with a ray from Mother Earth”, thereby receiving an additional “guardian-angel”.

Dressed in white cassocks akin to those worn by monks, these “missionaries” preach about the satanic mark “666”, the degenerating state of humanity, its declining morals and the need for general repentance – all admirable and factual Christian utterances. However, that’s as far as it goes – words! In reality, the essence of this vile sect is a demonic amalgam of Buddha, Hari Krishna, Agni-Yoga, many false “psycho-scientific” researches and the popular notion of reincarnation.

The sect teaches that the Mother of God incarnated several times in a physical body as – Prophets Ezekiel and Enoch, Juliet (of Romeo and Juliet fame), Grand Duchess Olga and Aphrodite. Currently, she is an individual named Marina Tsvigun, who after experiencing a 30 year clinical death, underwent a “transfiguration” and after appearing before the “Lord’s altar”, realized her “messianism” upon receiving the name “Mother of the Earth Maria Virgin-Christ”. In order to fulfill her destiny, she abandoned her child and married through a “spiritual wedding”, a Yuri Andreevich Krivonogov – aspirant of technical sciences, specialist in mystical and higher Yoga, psycho-energy, extrasensory perception, and promoting himself as a “transfiguration” of John the Baptist, under the name of John Swami (meaning “holy” in Sanskrit). Prior to his current status, he was Prophet Daniel, Adam and Tsar Nicholas11. This list is not exhaustible as there are many more blasphemous and inane teachings that can be cited from their belief.

Essentially, these are the fundamental “truths” upon which the White Brotherhood is built.

Using this background as the basis for their activities and “prophesies”, they approach their victims with hypnotic effect by taking a true prophesy of a Prophet, contaminating it with their own current fantasies, and then placing it in front of the listener. Unless one is aware of the true undistorted Biblical text, it would be very difficult for that person to detect the lie.

Many more examples of their obvious alterations and falsifications of the Holy Scriptures can be found in their teachings that range from the bizarre to plain demonic.

Assuming an air of innocence, these “white brothers” clothe themselves in white robes akin to a monk’s cassock. Applying psycho-physiological methods, the emphasis is placed on reconstituting one’s organism without regard to its dire consequences. The participant becomes a vulnerable object to the influence of evil spirits, resulting in the alteration of its biological process to such an extent that even a qualified physician is unable to explain the reason for the changed behaviour. It commences when the convert is subjected to a “baptism”, where all the sins are “released”. In reality, the women-preachers are applying a treatment with the aid of a cross, inscribed with cabbalistic signs, a powerful extra-sensory treatment of the brain – from the parietal bone and forehead. This unsuspecting process concentrates on that section of the brain called the “third eye”, which is responsible for the individual’s mental telepathy, clairvoyance and “contacts”. During this ritual, Orthodox signs of the cross are executed and components of Orthodox prayers uttered, which in reality are expressions of worship of the idol-photograph of “Mary Virgin” – a personage that according to their writings was demonically ordained during her clinical death. There is also a heavy application of occult formulae and invocations.

This demonic rite has produced some incredibly startling scenes during its performance. Recorded instances of tens and even hundreds of ostensibly Orthodox people, crawling on all fours toward the stage and surrounding the idol - photo on their knees, have even the mental specialists stymied as to the cause of such a reaction. What unseen power is unleashed on people’s consciousness to produce such a disturbing result? Bearing in mind that the person in the idol-photo was demonically ordained, the answer is not very difficult to ascertain. And the influence of this unseen power becomes more apparent in practical terms: “brotherhood” members receive preferential treatment wherever they go; they occupy rent-free premises, are not asked for identification papers (a must in Russia); all clubs are open to them.

In order to solidify their image as a “Christian” institution, they fraudulently reject various occults and Protestant sects, and preach highly destructive practices to any society i.e. the abandonment of “demonic parents”, disown your parents or your children, cessation of child-birth as all children born after 1993 will have demonic souls etc... However, the most damaging activity of these devil’s disciples, is their concentration of effort toward children. Drawn by childish inquisitiveness, children are attracted to the “brotherhoods” open rituals, and are unobtrusively receive on their forehead, a “life’s sign” – a satanic mark, a code that can be used by them to issue instructions at some future date. The “brotherhood” acknowledges the potent mark and doesn’t attempt to hide its application, declaring it as being the sign of “salvation” to the wearer.

In March 1993, extraordinary incidents began to occur after a mass “baptism” of the newly converted to the “brotherhood” in the township of Alexander… parents bring their 15 year old daughter to the cathedral of Nativity in the hope of curing her through prayer. Apparently, after her “baptism” and mental encoding, she began to have continuous fits. While standing in church, these fits continued every few minutes, causing her to fall and strike her head against the floor… In the same town 2 months after the mass “baptism”, the suicide rate – particularly among the young, inexplicably jumped dramatically.

Any criticism of this nefarious group produces open threats from them. They are very aggressive in their activities among the uninitiated, using psychological pressure and outright brainwashing to enforce their evil teachings. Unfortunately, submission comes relatively easy from people that have been “nurtured” by the false soviet religion of the Moscow Patriarchate – they simply have no knowledge of the spiritual truth. Consequently, they have no informed ability to expose this evil apparatus.

The tragic reality in Russia is that this true disciple of antichrist is only one of many, who have fastened themselves onto the heart of religious Russia, and are spewing into Her all sorts of spiritual refuse and satanic lies, in the hope that the poison will see the ultimate demise of the world’s sole and last source of spiritual salvation for humanity.

Apart from anything else, for some mystifying reason, those Orthodox Christians from MP, who are not in the spiritual womb of the True Russian Orthodox Church, act as though She was their worst enemy, surpassing in hatred of even those many putrid sects that have infested Russia. Unfortunately, the worst of these Orthodox Christians are the new additions to the MP ranks – self-deluded and spiritually duped members of the former true ROCA. Acting contrary to facts and rational thought, they have followed their “false shepherds” by ignoring Christ’s warning: “Do not go after them or follow them” (Luke 17:23). Because of worldly accommodation by the Moscow Patriarchate and other “inducements”, these sorry spiritually bankrupt vagrants left Christ’s shadow to tag along behind those, “whose glory is in their shame – who set their mind on earthly things” (Philip. 3:19). In a sense, they are worst than the vile White Brotherhood because they walked away from the Truth!

Since the True Russian Orthodox Church is alive and well, and continues to stand out as a Beacon of Light, it remains as a constant reminder of God’s Truth to all who seek it. It is a troublesome revealer of spiritual deceit and specious teachings, forcing the MP’s newly acquired flock to frantically seek justification through theological determinants and canonical prescriptions - for their move of betrayal – thereby salving their conscience and retaining their so-called societal integrity… to enjoy succe`s d’estime (a success of esteem)! Unfortunately for them, they will not be able to find any canonical or theological foundation for their desertion – only condemnation.

In writing about many sects and devil’s instrumentalities, I found the danger from them to the Russian people as being quite significant and real if left unchecked, yet easily neutralized by individuals that are spiritually qualified in Orthodox scholarship, and competent in expressing the written word.

However, in comparison to the great ROCA betrayal of May 2007, these devil’s diseases become minor irritants because with betrayal, you don’t influence the soul, you damage it. For almost 4 generations, the responsible Orthodox faithful in Russia had always regarded ROCA as the TRUE Orthodox spirit of the world. To them, and indeed to all of us, she was the living beam of light that touched upon the conscience of the whole Orthodox world. She was God’s Witness, the Martyrium. With the signing of the infamous act of unia with Colonel Drozdov’s (aka patriarch Alexis) soviet instrumentality – the Moscow Patriarchate – she forfeited all these blessings.

The result was not only the serious rifts and devastating upheavals that this created among the overseas faithful, but the total annihilation of trust and belief in ROCA by the faithful in Russia.

In begging for forgiveness on ROCA’s behalf - through the highly publicized 2 grovelling exhibitions by Archbishop Mark of Germany before Colonel Drozdov (pat.Alexis) – his actions has shown ROCA was in fact wrong all this time, while the MP was the correct “church” all along!.. a “church” that was instrumental in betraying countless true faithful and committing them into the bloody hands of the KGB. Consequently, the belief of the Russian faithful – both within and without Russia – in ROCA being the “keeper of the true flame” was obviously and completely MISPLACED! It should have been directed at Sergius’ MP!... the “true living church”!!

The damage this has done to the feeling of trust of the faithful is incalculable – particularly when there is nobody there to explain and spiritually comfort the betrayed… except the MP agents in cassocks.

And so, the spiritual agony grows among the faithful in Russia, fed by the ever-increasing numbers of sects and “false prophets” that have proliferated throughout the length and breadth of our long-suffering Motherland, aided and abetted by Colonel Putin’s anti-Christian government and his “spiritual” lackey – Colonel Drozdov (aka patriarch Alexis 11) and his commercial enterprise – the MP, now joined with the newly acquired ROCA (L)…

and THE WHITE BROTHERHOOD… as well as all the other destructive satanic sects in Russia.

“Have no fellowship with the unfruitful works of darkness, but rather expose them” (Ephes. 4:11).

"Кто кроме архиерея, дерзнет смягчать приговоры вселенских соборов, дающих ему только подобные полномочия? Поэтому никто, кроме архиерея, не может предавать духовных лиц суду, исключая только виновных в уголовных преступлениях, - иначе придется сгубить много людей. Конечно, и такое смягчение канонов есть превышение власти, но архиерей берет уже на свою совесть; кроме того, он может улаживать те или другие инциденты с духовными лицами, напрмер, переводом их в другой приход. Вести судебные дела без епископа значит погубить всю церковную жизнь. Мудрость архипастыря заключается в том, чтобы, по возможности, не допускать духовных лиц до суда." Митрополит Антоний.

Like Roman Catholicism, the religion of Leninism logically leads to the worship of one man as the infallible incarnation of the one truth. The truth is History, and the vanguard of History is the Party, and the leader of the Party is the one true interpreter of the will of the Party. He is the incarnation of History, its infallible vector or arrow, while all those who oppose him are deviants who miss the mark, being consigned, in Trotsky’s phrase, “to the dustbin of History”.

Although this teaching had always been implicit in Leninism, and although the Tenth Congress in 1921 had gone a long way, through its banning of all factionalism, to prepare the way for its universal acceptance, it required the five-year period following the departure of Lenin from centre stage in the winter of 1922-23 to the rise of Stalin as undisputed dictator in the winter of 1927-28 to impress it upon the hearts as well as the minds of the Bolshevik faithful. For before then Lenin was the undisputed vozhd’, but it was not clear whether there could be Leninism without Lenin. After it, the answer was clear: just as there can be no Catholicism without the Pope, so there can be no Leninism without Lenin. And the new Lenin is – Stalin…

The rise to power of Stalin over the whole of Russia and over all his fellow-Bolsheviks is one of the mysteries of Soviet history. In particular, historians have been surprised why it should have been Stalin, and not the more striking Trotsky, who conquered in their famous struggle for power in the 1920s. The question could be put – misleadingly, as we shall see – as follows: how did Stalin, the most undistinguished of the leading Bolsheviks from an intellectual point of view, the uncharismatic plodder with little contact with the masses and little hold (in a personal sense) over his fellow Bolsheviks, the non-Russian, non-Slav, non-European ex-seminarian and bank robber, acquire, within ten years of the revolution, such ascendancy within the party and the nation that he could expel from both the party and the nation – Trotsky, the hero of 1905 and October and the Civil War, the brilliant writer and demagogue and courageous man of action, the dynamic, cultivated and popular European internationalist?

As a provisional hypothesis to explain this fact we may apply to the Soviet situation the words of the ancient Greek historian Thucydides in his History of the Peloponnesian War: “Inferior minds were as a rule more successful; aware of their own defects and of the intelligence of their opponents, to whom they felt themselves inferior in debate, and by whose versatility of intrigue they were afraid of being surprised, they struck boldly and at once. Their enemies despised them, were confident of detecting their plots, and thought it needless to effect by violence what they could achieve by their brains, and so were taken off their guard and destroyed.”

In agreement with this hypothesis, there is plenty of evidence that Trotsky grossly underestimated Stalin, “the outstanding mediocrity of our Party”, as he said to Sklyansky. Boris Bazhanov, Stalin’s secretary during the mid-twenties, confirms Isaac Deutscher’s opinion that “Trotsky felt it beneath his dignity to cross swords with a man as intellectually undistinguished and personally contemptible as Stalin”[1]. Trotsky also felt it beneath his dignity to indulge in the kind of political skulduggery that Stalin excelled in, especially the tactic of “divide and conquer”. Stalin’s very obscurity, the stealthy but steady way in which he acquired power, lulled his opponents into inactivity. Trotsky was like a hare, opening up a large lead very quickly but then sitting back and preening his whiskers, while Stalin the tortoise crept past him to the finishing-line. And indeed, we know that he was vain and arrogant, “treasuring his historic role”, in Lunacharsky’s words, in the looking-glass of his imagination. Stalin, too, was vain, but he hid this fault more carefully…

In any case, Stalin was far more talented, even intellectually, than Trotsky supposed. He was a highly skilled and tenacious guerilla fighter, bank-robber and organizer in the pre-revolutionary period; and during his numerous exiles and escapes from exile he acquired endurance, prudence, ingenuity and watchfulness. He was a very good judge of character, and could be very charming and attractive, strange as it may seem, to women, without ever being controlled by them. As Simon Sebag Montefiore’s biographical researches have revealed, he knew several languages, had a fine voice, was thought to be a considerable poet, liked to instruct people in Shakespeare and art and music, and read voraciously in many subjects. “Far from being the colourless bureaucratic mediocrity disdained by Trotsky, the real Stalin was an energetic and vainglorious melodramatist who was exceptional in every way…”[2]

He could not match Trotsky in oratory, and avoided making speeches at mass meetings. But this, too, he turned to his advantage, since it marked him out as a genuine proletarian, which Trotsky certainly was not: in the eyes of rough Bolsheviks from the provinces, “his flat quiet public speaking was an asset, a great improvement on Trotsky’s oratorical wizardry. His very faults, the chip on the shoulder, the brutality and fits of irrational temper, were the Party’s faults. ‘He was not trusted but he was the man the Party trusted,’ admitted Bukharin. ‘He’s like the symbol of the Party, the lower strata trust him.’ But above all, reflected the future secret police chief, Beria, he was ‘supremely intelligent’, a political ‘genius’. However rude or charming he was, ‘he dominated his entourage with his intelligence’.”[3]

In fact, Trotsky was more impressed by Stalin than he liked to admit. Montefiore writes: “Stalin impressed Trotsky, whose description reveals why he lost their struggle for power. ‘Stalin was very valuable behind the scenes,’ he wrote. ‘He did have the knack of convincing the average run of leaders, especially the provincials.’ He ‘wasn’t regarded as the official leader of the Party,’ says Sagirashvili, another Georgian Menshevik in Petrograd throughout 1917, but ‘everyone listened to what he had to say, including Lenin – he was a representative of the rank and file, one who expressed its real views and moods’, which were unknown to émigrés like Trotsky. Soso [Stalin] was the ‘unquestioned leader’ of the Caucasians. Lenin, says Sagirashvili, ‘felt that behind him stood countless leaders from the provinces’. While Trotsky was prancing on the stage at the Circus, Stalin was finding new allies such as the young man he had unceremoniously kicked off the Bureau, Molotov.”[4]

There was another aspect to Trotsky’s vanity that placed him at a disadvantage in relation to Stalin. As Edmund Wilson has shown, he was a deeply committed believer in History, and in the ultimate triumph of international Socialism under History’s aegis.[5] But it was self-evident to him that such a great movement must have great leaders – educated, internationally minded men who had absorbed all the riches of bourgeois culture, decisive men of action who would jump to the forefront of the masses and be immediately accepted them. Lenin fitted this role, which is why Trotsky, from 1917 onward, accepted his leadership unquestioningly. But Stalin, the uncouth Asiatic, did not fit this role. Trotsky could not see how History could anoint him, of all people, to be the leader of the revolutionary movement. Perhaps this betrayed a certain lack of culture and historical knowledge on Trotsky’s part. After all, the ultimate victor in the great French revolution was the provincial, boorish Napoleon. Stalin, too, was a provincial – and he had studied Napoleon…

Trotsky’s fanatical faith in History was indeed a major bonus at those moments when History seemed to be most active – in 1905 and 1917-21.[6] At such times fiery ardour, disregard of obstacles and the infirmities of men (up to a point), firm faith in the goal and hope in its attainment, are at a premium. And these were the times when the plodding, cautious Stalin did not shine – although he did not lose ground, either.

But in the ebb of revolutionary fervour, when History seemed to have hidden her face from her devotees, different qualities were required – patience above all. This was a quality possessed by Stalin, and these were the years – 1906-16 and 1921-27 – when he advanced most rapidly up the ladder of power. Moreover, he continued to show faith in his goddess even in the most difficult times, as during his Siberian exile during the First World War. “Even this fanatical Marxist,” writes Montefiore, “convinced that the progress of history would bring about revolution and dictatorship of the proletariat, must have sometimes doubted if he would ever return. Even Lenin doubted the Revolution, asking Krupskaya, ‘Will we ever live to see it?’ Yet Stalin never seems to have lost faith. ‘The Russian Revolution is as inevitable as the rising of the sun,’ he had written back in 1905 and he had not changed his view. ‘Can you prevent the sun from rising?’”[7]

From 1922 onwards Trotsky frittered away the enormous advantage given him by his reputation as a war-leader by refusing to build up a political power-base, or appeal to the mass of the party against the growing centralization of power in the Politburo, or in any way to pander to the vanities and jealous susceptibilities of his colleagues. Thus he elicited their contempt by pointedly reading French novels while the Politburo was in session. Through his arrogance and lack of political circumspection, Trotsky made enemies easily – and one of the first was Stalin. Thus when, at the London Congress of 1907, Trotsky attacked the bank robberies that Stalin had organized on Lenin’s behalf, Stalin was hurt, later talking about Trotsky’s “beautiful uselessness”. Trotsky again embittered Stalin by attacking his conduct at Tsaritsyn (later Stalingrad) during the Civil War.

Unfortunately for Trotsky, Stalin’s nature was not such as could shrug off personal insults. He was a bully; but, as Robert Service puts it, “he was an extremely sensitive bully”.[8] And that gave him the defining trait of his nature: vengefulness. Thus “at a boozy dinner, Kamenev asked everyone round the table to declare their greatest pleasure in life. Some cited women, others earnestly replied that it was the progress of dialectical materialism towards the workers’ paradise. Then Stalin answered: ‘My greatest pleasure is to choose one’s victim, prepared one’s plans minutely, slake an implacable vengeance, and then go to bed. There’s nothing sweeter in the world.’…”[9]

This vengefulness is the critical element in Stalin’s character, the element that truly distinguishes him from his colleagues. Not that vengefulness was not characteristic of the whole revolutionary movement. But Stalin possessed it to a quite exceptional degree.

It appeared early in his life. Thus Vershak writes: “Stalin’s comrades in the seminary circle say that soon after his expulsion [from Tiflis seminary], they were in turn expelled as the result of a denunciation by Stalin to the rector. He did not deny the accusation, but justified the deed by saying that the expelled students, having lost their right to become priests, would become good revolutionaries…”

Again, in 1930 the Georgian Menshevik newspaper, Brdzolis Khhma, made an accusation that was first levelled against him by Martov in 1918: “From the earliest days of his activity among the workers, Djugashvili [Stalin] attracted attention by his intrigues against the outstanding Social Democratic leader, Sylvester Jibladze. He was warned but took no notice, continuing to spread slanders with the intention of discrediting the recognized representative of the local organization. Brought before a party tribunal, he was found guilty of unjust slander, and was unanimously excluded from the Tiflis organization.”

Again, Iremashvili relates what Stalin said to him on the death of his first wife, Ekaterina: “This creature softened my stony heart. She is dead, and with her have died my last warm feelings for all human beings.”

Iremashvili comments: “From the day he buried his wife, he indeed lost the last vestige of human feelings. His heart filled with the unutterably malicious hatred which his cruel father had already begun to engender in him while he was still a child. Ruthless with himself, he became ruthless with all people.”

It would be unwise to discount the important attached here to the death of Stalin’s first wife. Russian history provides us with a striking parallel: it was after the death of Tsar Ivan IV’s first wife, Anastasia Romanova, that he became “the Terrible”, cruel and rapacious to a paranoiac degree. Ivan’s decimation of the Russian boyars through his oprichnina in the 16^th century bears a striking resemblance to Stalin’s of the Communist Party through the NKVD in the 1930s; and Stalin showed great interest in the Terrible Ivan (Russians call him "Tsar Ivan the Formidable" Ed.).

While no purely psychological hypothesis can fully explain the extremes of evil that the Russian revolution threw up, it is legitimate to seek a partial explanation of the actions of a man like Stalin in his early childhood. Thus Montefiore calls Stalin a “paranoid megalomaniac”. And Alan Bullock is sympathetic to the thesis, put forward by Erich Fromm, that Stalin, like Hitler, was a narcissist: “’Narcissism’ is a concept originally formulated by Freud in relation to early infancy, but one which is now accepted more broadly to describe a personality disorder in which the natural development of relationships to the external world has failed to take place. In such a state only the person himself, his needs, feelings and thoughts, everything and everybody pertaining to him are experienced as fully real, while everybody and everything else lacks reality or interest.

“Fromm argues that some degree of narcissism can be considered an occupational illness among political leaders in proportion to their conviction of a providential mission and their claim to infallibility of judgement and a monopoly of power. When such claims are raised to the level demanded by a Hitler or a Stalin at the height of their power, any challenge will be perceived as a threat to their private image of themselves as much as to their public image, and they will react by going to any lengths to suppress it.

“So far psychiatrists have paid much less attention to Stalin than to Hitler. Lack of evidence is part of the reason. There has been no parallel in the case of the Soviet Union to the capture of documents and interrogation of witnesses that followed the defeat of Germany. But more important is the striking contrast in temperament and style between the two men: the flamboyant Hitler, displaying a lack of restraint and extravagance of speech which for long made it difficult for many to take him seriously, in contrast to the reserved Stalin, who owed his rise to power to his success, not in exploiting, but in concealing his personality, and was underestimated for the opposite reason – because many failed to recognize his ambition and ruthlessness. Nor surprisingly, it is the first rather than the second who has caught the psychiatrists’ attention. All the more interesting then is the suggestion that underlying the contrast there was a common narcissistic obsession with themselves.

“There is one other insight, which Stalin’s American biographer, Robert Tucker, has adopted from Karen Horney’s work on neurosis. He suggests that his father’s brutal treatment of Stalin, particularly the beatings which he inflicted on the boy, and on the boy’s mother in his presence, produced the basic anxiety, the sense of being isolated in a hostile world, which can lead a child to develop a neurotic personality. Searching for firm ground on which to build an inner security, someone who in his childhood had experienced such anxiety might naturally search for inner security by forming an idealistic image of himself and then adopting this as his true identity. ‘From then on his energies are invested in the increasing effort to prove the ideal self in action and gain others’ affirmation of it.’ In Stalin’s case, this fits his identification with the Caucasian outlaw-hero, whose name he assumed, and later with Lenin, the revolutionary hero, on whom he fashioned his own ‘revolutionary persona’, with the name of Stalin, ‘man of steel’, which echoed Lenin’s own pseudonym…”[10]

Stalin’s paranoid cruelty first manifested itself on a large scale in his suppression of his native Georgia’s independence in 1921. The fact that this was his native land did not inhibit him from calling for “the smashing of the hydra of nationalism” there, and burning out “the nationalist survivals with hot iron”. And in 1924 Stalin said of Jordania’s uprising: “All Georgia must be ploughed under.” Now the cruelty and desire to dominate that had been evident in him even as a child began to manifest itself more and more. Not for nothing did he say that the death of one man was a tragedy, but the death of a million – only a statistic.

It is in the period 1923-26 that the rivalry between Stalin and Trotsky became most intense, and for these years we have the invaluable testimony of Bazhanov. He says that Stalin’s sole concern during this period “was to outwit his colleagues and lay his hands on the reins of unrestricted power”. He accused Stalin of murdering Frunze and Sklyansky. And he says: “It was clear to me already in those early years that Stalin was a vindictive Asiatic, with fear, suspicion and revenge deeply embedded in his soul. I could tell from everything he said and left unsaid, his tastes, preferences and demeanour, that he would recoil from nothing, drive every issue to its absurd extreme and send me to their deaths without hesitation if they stood in his way.”

Bazhanov considers Trotsky to have been potentially as ruthless as Stalin. But there was an important difference between the two kinds of ruthlessness. Trotsky’s was not a personally directed emotion but a kind of impersonal passion stemming directly from his faith in the revolution and in essence an extension of it. As Deutscher said (perhaps over-generously): “His judgement remained unclouded by any personal emotion against Stalin, and severely objective.” Stalin, on the other hand, had the great advantage of really hating his opponent. Deutscher suggests that Stalin must have had “better qualities and emotions, such as intellectual ambition and a degree of sympathy with the oppressed, without which no young man would ever join a persecuted revolutionary party”[11]. But he produces no evidence in support of this dubious statement. And even he had to admit that Stalin’s betrayal of the Warsaw rising in 1944 could have been motivated, not by political expediency, but by nothing else than “that unscrupulous rancour and insensible spite of which he had given so much proof in the great purges”.[12]

But hatred and ambition, without intelligence, accomplishes little. And here we must revise somewhat the simplistic notion that Trotsky was intelligent and Stalin stupid. Lenin, for one, did not share this opinion, considering Stalin to be second only to Trotsky in ability among the members of the Politburo.

Trotsky was a brilliant intellectual, one of the most acute judges of the national and international scene. Not for nothing did Deutscher call him a “prophet”. But he had his weaknesses apart from the vanity that we have already mentioned. Bazhanov says that he was naïve with the naïveté that comes from fanaticism. Lunacharsky said that he was a bad organizer. These two faults were linked to a third which may be called a kind of stupidity: his blindly optimistic faith in the infallibility of the party. As he wrote to Zinoviev: “The party in the last analysis is always right, because the party is the single historic instrument given to the proletariat for the solution of its fundamental problems… I know that one must not be right against the party.”

It was because of this faith in the party – and in Lenin – that Trotsky accepted the ban on factionalism at the Tenth Party Congress in 1921. And yet he understood better than anybody what this “egocentralist” restriction of free speech within the party would lead to. As he had declared several years earlier: “The organization of the party takes the place of the party itself; the Central Committee takes the place of the organization; and finally the dictator takes the place of the Central Committee.”

Why, then, did he not protest when he saw Stalin attaining supreme power by precisely these means, using his position as General Secretary to fill the party organization with men loyal to himself alone? Partly because, as we have seen, he underestimated Stalin. And partly because, after Lenin’s death in 1924, he did not want to appear to be stepping too eagerly into Lenin’s shoes. But mainly because he simply trusted in the party to get it right in the long run.

This attitude of Trotsky’s persisted for a long time, even after he had been expelled from the country and the horrors of the First Five-Year-Plan had revealed the extent of Stalin’s “bureaucratic collectivist” heresy. As late as October, 1932, Trotsky refused to support a “Remove Stalin!” slogan because it might encourage counter-revolution. Instead, he proposed the formation of a Fourth International opposed to the Stalin-controlled Comintern – but only after Hitler (aided by the Comintern’s refusal to form a Popular Front with the other left-wing parties) had come to power in Germany. Even then he said that this new International should have jurisdiction only up to, but not beyond, the frontiers of the USSR. And it was only in October, 1933 that he declared that the Opposition should constitute a new party against the Bolshevik party within the country. And it was not until the later 1930s that he began, in a letter to Angelica Balabanov, to rebel both against the Party and History herself: “History has to be taken as she is; but when she allows herself such extraordinary and filthy outrages [Stalin’s show-trials], one must fight back at her with one’s fists…”

Stalin had no such ideological scruples, no agonies of a revolutionary conscience. He had the great good fortune – or good judgement – to become a follower of Lenin as early as 1903 and to stick to him, in spite of some disagreements, right up to the revolution. Not that he loved Lenin – he was delighted at the news of Lenin’s death, according to Bazhanov, whereas Trotsky fainted for two hours, according to Krupskaya. Nor was he a consistent Leninist thereafter, for all his propaganda to the contrary – Stalin’s career covers the most extraordinary range between extreme communism to near-convergence with capitalism, from the most strident Russian nationalism to the purest internationalism. What mattered to him was not ideological purity, but power; and while he did not underestimate the importance of ideology in the attainment and maintenance of power – in this respect Lenin trained him well, - he never mistook the means for the end.

Thus he paid attention to organization – he was an excellent administrator – and to the shifting patterns of alliances within the party. He did not wear his heart on his sleeve, and was capable of the most studied hypocrisy in the manner of Shakespeare’s Richard III. In October, 1917 Trotsky had impetuously condemned Zinoviev and Kamenev “to the dustbin of history” for their refusal to back Lenin’s call for an immediate putsch; but Stalin held his fire. Thus he was able to use Zinoviev and Kamenev against Trotsky, and then, when his own power base had been established, destroy all three of them. This combination of hatred with prudence, cunning with caution, made him a formidable politician.

Other objective aspects of the political situation in the mid-twenties favoured Stalin against Trotsky. As Deutscher points out, Trotsky’ doctrine of permanent revolution, while critical to the success of the October revolution, offended the self-confident complacency of the party. On the other hand, Stalin’s discovery (with Bukharin) of the slogan “Socialism in One Country” answered to the country’s pride in itself, its weariness with the failure of European revolution and its longing for stability. The fact that Stalin later stole so many pages out of Trotsky’s book – his emphasis on rapid industrialization, on militarization of the unions and on discipline within the party – does not contradict this thesis. In the early twenties, when Trotsky proposed these policies, the time was not yet ripe for their implementation; whereas in the late twenties and early thirties, when the New Economic Policy had run into the sands and political power was concentrated exclusively in Stalin’s hands, they could be embarked upon with some prospect of success – according to Stalin’s criteria, that is.

Have we then succeeded in explaining why Stalin triumphed over Trotsky? Can we say that Stalin’s greater hatred, cunning, prudence and organizational ability, on the one hand, and Trotsky’s vanity, naiveté, on the other, were bound to lead to Stalin’s triumph in the conditions of war weariness, ideological cooling-off and party sclerosis that prevailed in the Soviet Union of the mid-1920s? In the present writer’s opinion we cannot say this, because the factors mentioned above do not help us to understand the extraordinary drama that took place over Lenin’s will in the critical years 1922-24, when Stalin was very nearly catapulted from power, and in which it is difficult not to see another, metaphysical factor entering into the situation…

In April, 1922 Stalin became General Secretary, the critical platform for his rise to supreme power. In May, 1922 Lenin suffered his first stroke, thereby removing the main obstacle to Stalin’s exploiting the secretariat in his personal bid for power. Then, during the autumn of that year, while he was slowly recovering from his stroke, Lenin fell out for the first time with the man whom, in 1913, he had called “the wonderful Georgian”. The quarrel seems to have been over Georgia, which the Second Army, on instructions from Stalin, had invaded the previous year. Dzerzhinsky reported that Stalin’s underling, Ordzhonikidze, had committed brutalities there, and complaints also reached Lenin against Stalin. Lenin wanted Stalin to pay more attention to Georgian national sensitivities. But Stalin, who had been the Party’s expert on Nationalities for years, believed his countrymen should be kept on a close rein.

But then, in December, 1922, came Lenin’s second stroke. Recovering somewhat, Lenin began to draw up a kind of will, in which, in the course of comments on each member of the Politburo, he wrote: “Comrade Stalin, having become General Secretary, has concentrated enormous power in his hands; and I am not sure that he always knows how to use that power with sufficient caution.” He also hinted at the possibility of a split between Trotsky and Stalin, which the party should act to avoid.

Five days later, on December 30, he wrote: “I think that the hastiness and administrative clumsiness of Stalin played a fatal role here [in Georgia], and also his spite against the notorious ‘social chauvinism’. Spite in general plays the worst possible role in politics…”

Fairly mild criticism, perhaps. But a quarrel between Stalin and Krupskaya led to a significant hardening in Lenin’s attitude in the few months remaining to him.[13] Thus on January 4, 1923, in a postscript to his will, he wrote: “Stalin is too rude, and this fault… becomes unbearable in the office of General Secretary. Therefore I propose to the comrades to find a way to remove Stalin from that position and appoint to it another man more patient, more loyal, more polite and more attentive to comrades, less capricious, etc.”

Then, on March 4, there appeared in Pravda a blistering attack by Lenin on Stalin’s work as Commissar of the Workers’ and Peasants’ Inspectorate. Deutscher wrote: “This was Lenin’s first, publicly delivered blow. Behind the scenes he prepared for a final attack at the twelfth party congress, convened for April; and he agreed with Trotsky on joint action. On 5 March, the day after Pravda had at last published his criticisms of Stalin’s Commissariat, he had a sharp exchange with Stalin. He then dictated a brief letter to Stalin, telling him that he ‘broke off’ all personal relations with him. The next day, 6 March, he wired a message to the leaders of the Georgian opposition, promising to take up their case at the congress: ‘I am with you in this matter with all my heart. I am outraged by the arrogance of Ordzhonikidze and the connivance of Stalin and Dzerzhinsky.’ He again communicated with Trotsky about their joint tactics in the Georgian business; and he briefed Kamenev who was to depart for Tiflis with a special commission of inquiry. Just in the middle of all these moves, on 9 March, he suffered the third attack of his illness, from which he was not to recover…”[14]

There can be little doubt that if Lenin had survived, Stalin would have been sacked, and the whole course of Soviet history would have been different. There can be little doubt, either, that if he had died that March, and not ten months later, Stalin would still have been sacked. For then his will would have been opened at the twelfth congress in April. But Krupskaya scrupulously observed the instructions on Lenin’s will: “Open only after my death”, so the contents of the will were not made known until shortly before the fourteenth congress in May, 1924. By that time, however, Stalin had worked hard to create a bloc with Zinoviev and Kamenev against Trotsky. So when the matter came up before the Central Committee, Zinoviev and Kamenev spoke in favour of Stalin and against the publication of the will. Trotsky was silent, the vote was taken – and Stalin was saved. Three years later, Stalin was stronger than all three. In November, 1927 Trotsky and Zinoviev were expelled from the party, and in December the Fifteenth Party Congress confirmed the decision…

Bazhanov writes: “Trotsky’s position in 1923-4 was strong. If he had used the cards history had dealt him, Stalin could have been stopped. Of course Stalin was an accomplished schemer, but with the support Lenin had given him Trotsky could have lined up the party behind him if his temperament had not stood in the way. But he failed to understand the nature of the Party machine, Stalin’s use of it, and the full significance Stalin’s position as General Secretary had acquired by the time of the 13^th Congress.”

And yet there was more to it than that. The vital factor, which depended neither on psychology nor on politics, was the timing of Lenin’s strokes, and above all the fact that the last stroke incapacitated him without immediately killing him. Chance? History’s choice of Stalin? Or God’s judgement on apostate Russia? For a believer in the true God there is only one possible answer. God acted now as He had acted in allowing the cruel tyrant Phocas to ascend the throne in seventh-century Byzantium. When a hermit asked Him: “Why did you allow Phocas to rule the empire?” the Lord replied: “Because I could find no-one worse…”

[1] Bazhanov, “Stalin Closely Observed”, in G. Urban (ed.), Stalinism, Maurice Temple Smith, 1982; Deutscher, The Prophet Outcast: Trotsky: 1929-1940, Oxford University Press, 1963.

[2] Montefiore, Stalin: The Court of the Red Tsar, London: Phoenix, 2004, p. 3.

[3] Montefiore, Stalin, p. 50.

[4] Montefiore, Young Stalin, pp. 333-334.

[5] Wilson, To the Finland Station, London: Fontana, 1940.

[6] Bertram Wolff, Three Who Made a Revolution.

[7] Montefiore, Young Stalin, p. 305.

[8] Service, Stalin, London: Pan, p. 247.

[9] Montefiore, Young Stalin, p. 309.

[10] Bullock, Hitler and Stalin, London: HarperCollins, 1991, pp. 10-12.

[11] Deutscher, The Prophet Outcast, p. 455.

[12] Deutscher, Stalin: A Political Biography, Oxford University Press, 1949, p. 524. This spite may have been linked with the defeat that the Poles inflicted on the Red Army near Warsaw in 1920, for which Stalin bore some responsibility.

[13] It appears that the Politburo had banned Lenin from working more than ten minutes a day, which led to the quarrel with Krupskaya and then with Lenin himself. “Stalin’s row with Lenin’s wife, Krupskaya, outraged Lenin’s bourgeois sentiments. But Stalin thought it was entirely consistent with Party culture. ‘Why should I stand on my hindlegs for her? To sleep with Lenin does not mean you understand Marxism-Leninism. Just because she used the same toilet as Lenin… ‘ This led to some classic Stalin jokes, in which he warned Krupskaya that if she did not obey, the Central Committee would appoint someone else as Lenin’s wife. That is a very Bolshevik concept. His disrespect for Krupskaya was probably not helped by her complaints about Lenin’s flirtations with his assistants, including Yelena Stasova, the one whom Stalin threatened to promote to ‘wife’” (Montefiore, Stalin, p. 37).

[14] Deutscher, Stalin, pp. 252-253.

Статья написана за несколько месяцев до окончательного падения РПЦЗ в "чистые руки" (и "горячее сердце с холодной головой") Московской Патриархии – прим.ред.

Интересно, почему наш епископат так упорно не кается в агентурном сотрудничестве с КГБ? Ведь сделал же это митрополит Хризостом, и ничего с ним не случилось, никто его не уволил. Почему же молчат остальные? Раньше я думал, что из страха новых разоблачений. Признаешься в своей работе на КГБ, как всплывет еще и членство к КПСС. Как отреагирует на это Зарубежная Церковь?

Да, верхушка Патриархии состояла в КПСС, и это обстоятельство до сих пор удается держать в секрете. Говорят, что первым коммунистом был патриарх Пимен, старший офицер Красной Армии, вступивший в партию на фронте. А верующих офицеров там быть не могло, даже беспартийных. Более того, все они были обязаны бороться с религией. Это означает, что будущий патриарх отрекался от веры.

Высокопоставленные работники ЦК КПСС, раскрывшие мне в свое время этот секрет как офицеру разведки, практиковали такую грубоватую шутку. Подловив на кремлевском приеме или на конференции борцов за мир человека в епископском облачении, они хлопали его по плечу и громко осведомлялись: «Скажи, отец, в каком кармане рясы партбилет носишь?». Архиерей конфузливо улыбался, но не возражал: ведь вокруг были все свои!

И все же они молчат по другой причине. О ней недавно рассказал мне знаменитый генерал КГБ Олег Калугин. В девяностом году он стал депутатом Верховного Совета СССР и первым начал разоблачать агентов в рясах.

Патриархия не на шутку встревожилась. Там боялись не отдельных разоблачений, а раскрытия главного секрета. О том, что Патриархия намеренно создавалась Сталиным так, чтобы быть сообщающимся сосудом с Лубянкой, как и другие советские учреждения. Никому же не придет в голову выявлять агентов КГБ в нашем МИДе, где все агенты. Но если признать, что то же и в Патриархии, в чем тогда ее святость?

Вскоре генерала Калугина пригласили на приватный обед к патриарху, где Алексий Второй сказал так:

– Ну, что вы муссируете эту тему? Да, мы сотрудничали с органами, и я в том числе. Но ведь это была борьба за мир, за разоружение! Что же в этом плохого?..

Выдавать стукачество в КГБ за борьбу за мир – до этого не додумывался ещё никто! Да и не было у нас такого направления работы, как борьба за мир. Эти слова – пропагандистская чепуха. Наоборот, мы боролись за войну! В результате нашей деятельности военные конфликты вспыхивали один за другим – в Афганистане, Эфиопии, Мозамбике, Анголе. Это приводило к неимоверному разбуханию военно-промышленного комплекса, частью которого была разведка. Страна не выдержала этой тяжести, и СССР рухнул.

Алексий Второй ясно дал понять, что не считает свое стукачество в КГБ чем-то зазорным и совершенно не собирается в нем раскаиваться. Наоборот, он гордится им, как Путин сейчас гордится своей работой в КГБ в советские годы. Отсутствие такого покаяния перебрасывает мост к продолжению сотрудничества Патриархии с КГБ в наши дни. И почему родовитый дворянин Ридигер так предан Советской власти? Что их связало накрепко?

В далёком теперь 1996 году журналистская судьба привела меня на коммунистический митинг в Новочеркасске. В стране шли президентские выборы, и серьезным соперником Ельцину выступал глава КПРФ Зюганов. Он приезжал за поддержкой в этот казачий край, где его предшественники в двадцатые годы проводили «расказачивание» и массовые расстрелы. Но сейчас там сильны прокоммунистические настроения.

На митинге выступал и пожилой священник местного собора, отец Владимир. Он тоже призывал голосовать за Зюганова, что вызвало огромное удивление у иностранных журналистов. Но отец Владимир твердо заявил так:

– Для того, чтобы мы учились в Духовной семинарии, нас отозвали с фронта! Мы до сих пор благодарны Коммунистической партии за это! И потому учебу в семинарии воспринимали как фронтовое задание. Мы так и называли себя всю жизнь – беспартийные коммунисты!

А какое ведомство имело право отзывать людей с фронта, да еще в критический год войны, когда в армию гребли даже больных и немощных? Только НКВД. А кому он мог дать эту неслыханную привилегию, спасающую от смерти? Только надежной и проверенной агентуре.

Сталин создал Патриархию руками Лубянки! Это ведомство стало ее матерью. Генетическая связь с КГБ – такой же родовой признак Московской Патриархии, как связь с Белым Движением у Зарубежной Церкви.

Стукачество Патриархии в КГБ – серьезный аргумент против соединения с ней Зарубежной Церкви: а вдруг оно продолжается и по сей день? Кто может поручиться, что сейчас его нет?

Сторонники объединения стараются всячески приуменьшить это стукачество и свести его к частным случаям: мол, лишь некоторые священники становились агентами КГБ на фоне, в общем, независимой жизни Церкви. Здесь, на Западе, эту наживку заглатывают легко.

Настоятель Свято-Иоанно-Предтеченского собора в Вашингтоне протоиерей Виктор Потапов так рассуждает в августовском номере журнала «Приходская жизнь»:

«В ограде Русской Православной Церкви Заграницей идут горячие споры о ее будущих путях и по поводу воссоединения с Московской Патриархией. В связи с этим приходится слышать резкие выпады против отдельных архиереев и церковных деятелей. Возражения порою сводятся к тому, что нельзя объединяться с церковью в России потому, что там некоторые священнослужители коррумпированы и сотрудничали с КГБ и не покаялись в этом. Могут ли затемнить святость Церкви недостатки отдельных людей?».

Совсем даже не отдельных, дорогой отец Виктор! Отдельные – это как раз те, кто избежал вербовки. А сотрудничали с КГБ абсолютно все епископы и подавляющее большинство священников. Ведь Церковь считалась враждебной средой, и ее надо было контролировать через агентуру. Даже сам механизм поставления в епископы допускал туда только агентов.

Епископы входили в номенклатуру ЦК КПСС, и потому каждого утверждал Идеологический отдел. А какое ведомство посылало туда документы для важных кадровых назначений? Правильно, КГБ. Справку о будущем епископе готовило Пятое управление, осуществлявшее общий надзор за Церковью, и разведка, если он хотя бы раз побывал за границей. Каждая из справок заканчивалась одной фразой: «Сотрудничает с такого-то года».

Именно она и была для ЦК КПСС самой главной! Эта фраза свидетельствовала о том, что будущий епископ не только лоялен к Советской власти, но и висит у нее на крючке: ведь на каждого агента непременно имеются компрометирующие материалы! А это значит, что от такого епископа можно не ждать никаких диссидентских выходок. Справедливость этого правила подтверждает и сегодняшний день: все епископы свято хранят обет молчания.

Церковные же заслуги кандидата в епископы не только не интересовали Идеологический отдел, но и были ему враждебны. Чем меньше заслуг – тем лучше. После этого ЦК санкционировал хиротонию. Да вот только можно ли считать ее таковой?..

Впрочем, хиротонией дело не завершалось. После нее надо было получить регистрацию в качестве епископа в Совете по делам религий. Она давалась после конфиденциальной беседы с его председателем Куроедовым, генерал-лейтенантом КГБ.

Он любил приезжать обедать в генеральскую столовую на Лубянке. Входя, показывал всем пропуск в кремлевскую столовую и говорил:

– Видите? С самим Брежневым отобедать могу! Но предпочитаю делать это со своими ребятами!

Генералы отвечали приветственным гулом и отодвигали стулья, приглашая Куроедова каждый к своему столу. Нередко его партнером по застольным беседам бывал и мой отец, заместитель начальника пограничных войск КГБ. По вечерам он пересказывал мне удивительные истории из церковной жизни, в то время совершенно закрытой. А все епископы, "благословленные" Куроедовым, до сих пор занимают свои посты и даже пытаются присоединить Зарубежную Церковь.

Все они по-прежнему остаются в агентурной сети. Их бы исключили из нее за расшифровку в случае публичного покаяния, но ведь его не было. Это означает, что их досье по-прежнему лежат в сейфах Лубянки. И не в архиве, а в оперативных кабинетах.

Наши иерархи не только стучали друг на друга в КГБ, но и занимались шпионажем. В первую очередь – в среде русских эмигрантов. Не гнушались им даже митрополиты. Например, митрополит Венский и Австрийский Ириней завербовал в 1969 году американского военного разведчика Джорджа Трофимова, отбывающего сейчас в США пожизненное заключение.

Около тридцати лет резидентура КГБ в Израиле помещалась в Духовной Миссии Московской Патриархии. Ибо других советских учреждений в этой стране не было после разрыва дипломатических отношений в середине шестидесятых. В штате Миссии офицеры разведки работали как священники и миряне, а «настоящее» духовенство было агентурой у них на связи. Секретарь Миссии и майор КГБ Дубов убежал в конце восьмидесятых на Запад, и Патриархия сделала все, чтобы избежать огласки.

Сотрудничество Патриархии с КГБ, увы, не осталось в прошлом, как считают многие на Западе, а при Путине даже возрастает. Причина этого – в новом типе общественного устройства, которое Путину удалось создать в России: государстве спецслужб. Внутренней политикой и пропагандой у нас ведает ФСБ, а внешней – СВР. Все остальные ведомства находятся у них в подчинении. Участвуя в сегодняшней российской политической жизни, просто невозможно избежать контактов с разведкой и контрразведкой. Патриархия с готовностью использует в них свой советский опыт.

Например, заигрывания Путина с северокорейским диктатором Ким Чен Иром держатся в страшной тайне, чтобы о них не узнали американцы, однако Патриархия к ним допущена и принимает в них самое живое участие.

B Пхеньяне близится к концу строительство патриархийного храма Пресвятой Троицы, хотя религия в этой стране запрещена, и вера считается политическим преступлением. Но Ким Чен Ир сделал для своего русского друга исключение. Строительство ведется в основном на российские деньги, но и Ким Чен Ир любезно выделил из бюджета своей нищей страны около миллиона долларов. Это дало ему право именоваться «Зиждителем храма сего».

– О зиждителе храма сего Господу помолимся! – будет отныне возглашать русский дьякон на каждой службе. Сделать северокорейского диктатора объектом религиозного поклонения – такого не удавалось еще никому из иностранных президентов! Появление в в столице КНДР русского храма, первый камень которого был заложен в июне 2003 года, это знак огромной личной дружбы Ким Чен Ира с Путиным в пику американцам.

Ким был настолько добр, что по такому случаю даже основал новое государственное учреждение – Православный Комитет КНДР, хотя ни одного православного верующего в этой стране нет уже более полувека.

Делегация этого липового Комитета ездила недавно в Москву. В Патриархии она посетила только один отдел, кроме внешнецерковного. Какой бы вы думали? По сотрудничеству с вооружёнными силами и правоохранительными органами! Интересно, что ей там было нужно? Похоже, что Ким Чен Ир считает Патриархию военизированной организацией, предназначенной для решения специальных задач.

Появление русской церкви в Пхеньяне создает для обоих лидеров канал тайных контактов, недоступный международному контролю. Ведь никто не будет знать, какие послания станут привозить в Пхеньян молчаливые священники в черных рясах.

Этот канал особенно ценен тем, что всеми остальными могут официально поинтересоваться американцы. Например, Буш спросит Путина на одной из встреч:

– Скажи, друг Владимир, не ведешь ли ты закулисных шашней с Ким Чен Иром?..

И Путин вынужден будет объясниться, потому что все это проверяется средствами разведки. А на вопрос о церковных контактах Путин с полным правом может ответить так:

– А вот это тебя не касается, дружок! Вера – дело святое!..

И Бушу будет нечем крыть, потому что его правительство действительно не вмешивается в дела церкви.

А в Московской Духовной Академии теперь учится четверо студентов из КНДР. Интересно, откуда они взялись? Ведь если бы они были настоящими верующими, их бы посадили. Ответ напрашивается сам собой – только из Министерства государственной безопасности. Ким Чен Ир создает у себя православную церковь по сталинскому образцу, руками чекистов.

Но все офицеры дружественных спецслужб, аккредитованные в России, находятся под ненавязчивым патронажем Службы внешней разведки. Их приглашают в дома отдыха, на закрытые собрания, банкеты. Интересно, уезжая из Лавры в Москву, говорят ли северокорейские семинаристы своему духовнику так: «Благословите, батюшка, на поездку в Дом приемов СВР, что в Колпачном переулке»?

«Засветилась» Патриархия и в шпионском скандале, вызванном убийством российскими разведчиками бывшего чеченского лидера Зелимхана Яндарбиева в Катаре. В феврале нынешнего года они подорвали автомобиль, в который садился Яндарбиев, выходя из мечети, после чего были арестованы.

Один из них оказался местным резидентом ГРУ. Дипломатический иммунитет не позволял ему находиться в тюрьме, и его отпустили. Но двое других задержались там надолго. Они сразу же признались в своей принадлежности к ГРУ, став живым свидетельством того, что Россия занимается международным терроризмом. Тем самым, с которым она так горячо призывает бороться. Путин был в бешенстве. Он приложил титанические усилия к тому, чтобы вызволить незадачливых террористов, но все было тщетно.

И тогда к ним устремился поток российских представителей. Множество официальных лиц под различными предлогами пытались прорваться в камеру, но катарские власти никого не пускали по соображениям безопасности. И правильно делали: ведь киллеров положено ликвидировать! Для этого достаточно распылить в камере крошечную ампулу бесцветного вещества, спрятанную под ногтем. И – нет человека, нет и проблемы, как говорил товарищ Сталин.

Отчаявшись, Москва решила использовать своего самого безотказного помощника для деликатных поручений – Патриархию. В камеру устремился епископ Ставропольский и Владикавказский Феофан. Якобы томящиеся там офицеры – настолько глубоко верующие люди, что их хлебом не корми, а дай выслушать наставление епископа. Причем именно Феофана, известного своими контактами с разведкой. До этого он долгие годы служил в Отделе внешних церковных сношений, где был ближайшим помощником митрополита Кирилла, проходящего в чекистских сводках как агент «Михайлов».

Катарцы и его не пустили. Возможно, они знали о том, что Патриархию используют в шпионаже. Да и вера наших разведчиков вызывает большие сомнения! Ведь во взорванном ими автомобиле находился и малолетний сын Яндарбиева. Едва ли верующий христианин решится убить невинного ребенка. Даже террористы-эсеры, взорвавшие генерал-губернатора Москвы Великого Князя Сергея Александровича в 1905 году, поначалу несколько раз отказывались от покушения, видя, что он едет с детьми. А наши горе-террористы до этого прошли Чечню, где ГРУ пытает и убивает людей. Раз именно их назначили исполнителями, резонно предположить, что все это они делали собственными руками. В том, что с ними произошло, скорее можно усмотреть карающую Божью длань. А епископу Феофану лучше бы войти в тюрьмы к тысячам людей, невинно осужденных в России!

Московская Патриархия удивительно милостива к убийцам, выполняющим президентский наказ. Недавно Алексий Второй наградил орденом равноапостольного князя Владимира полковника белорусских спецслужб Александра Павличенко, известного организатора «эскадронов смерти». Они ликвидируют политических противников президента Лукашенко. Патриарший экзарх в Белоруссии митрополит Филарет лично ходатайствовал о награждении, ссылаясь на то, что в подведомственном Павличенко гарнизоне построили храм. Такой повод явно не соответствовал высокому статусу ордена.

«Новая газета» сообщила об этом в статье «Церковь особого назначения» в августе нынешнего года. «Награждение Дмитрия Павличенко орденом святого равноапостольного князя Владимира никакому логическому объяснению не поддается. Потому что за построенными на территориях воинских частей и даже тюрем храмами в Беларусь ходить не надо – этого и в самой России более чем достаточно. Но почему-то тех, кто строит храмы по всей России, орденами не награждают. А может, патриарх с митрополитом решили, что тот, кто собственной рукой отправляет людей к Богу, заслуживает высокой церковной награды?» – пишет газета.

«Никто в Европе уже не сомневается в причастности Павличенко, а также Шеймана и Сивакова, бывших секретаря Совета безопасности и министра внутренних дел, к организации и исполнению убийств, – продолжает газета, – Потому и отказались греческие власти впустить в Афины Сивакова, который сейчас занимает пост министра спорта и должен был возглавить олимпийскую делегацию. Евросоюз сделал по этому поводу специальное заявление. А ровно через три дня Русская православная церковь награждает Павличенко орденом. Случайность? Или все-таки «наш ответ Чемберлену»?!».

Светлана Завадская, жена похищенного 7 июля 2000 года оператора ОРТ Дмитрия Завадского, сказала: «Очень печально, что Русская православная церковь награждает вторым по значению орденом в России Дмитрия Павличенко, которого знают в цивилизованном мире как человека, подозреваемого в причастности к похищениям и убийствам людей. Как человека верующего, меня это очень оскорбляет. Православная церковь в России и Беларуси настолько политизирована, что мне, видимо, пока будет лучше общаться с Богом без посредников».

А у нас, в русской эмиграции, многие, наоборот, мечтают слиться с Московской Патриархией. Зачем?

Священники в погонах – не редкость в Московской Патриархии. С одним из них я встретился в самый первый день работы в штаб-квартире разведки КГБ в Ясенево в 1977 году.

Помню, как там меня поразили огромные, чуть ли не километровые коридоры, по которым деловито сновали сотни мужчин в штатских костюмах с галстуками. Пиджаки их были акуратно застёгнуты, волосы расчёсаны на прямой пробор, и весь их прилизанный внешний вид должен был свидетельствовать о высочайшей лояльности. Но вот мимо меня прошагал офицер с большой рыжей бородой. Что это за вызывающий внешний вид, недопустимый для коммуниста-чекиста?!

– Не волнуйся, он отпустил бороду по приказу начальника разведки! – со смехом объяснил мне приятель в отделе кадров. – Сейчас этот оперработник стажируется в иностранном отделе Патриархии, а вскоре уезжает в зарубежную командировку!

Куда именно – мой приятель скрыл, подчиняясь принятому в КГБ правилу конспирации, но зато рассказал о своём знакомом профессоре из Краснознамённого института КГБ (ныне Академии внешней разведки), в чьём домашнем платяном шкафу рядом с полковничьим мундиром висела ряса. Когда патриарх Пимен отправлялся за рубеж, профессор-полковник надевал рясу и присоединялся к его свите.

В те же годы молодой начальник внешней контрразведки, генерал Олег Калугин приехал инспектровать резидентуру КГБ в Восточном Берлине. В один из дней к нему подошёл полковник Гуменюк Иван Назарович и пригласил вечером заехать в русский собор.

– Я там буду служить, – пояснил полковник Гуменюк.

Он делал это так профессионально, что прихожане, подходя к нему под благословение, были уверены, что целуют руку у отца Иоанна, а не у полковника Гуменюка.

– Ну, ты прямо как настоящий! – с восхищёнием сказал ему генерал Калугин следующим утром в резидентуре.

Такие "прямо как настоящие" священники входили в штат храмов Московской патриархии по всему миру, но в дружественных арабских странах они составляли практически весь клир. Местные мусульманские контрразведки закрывали на это глаза, поскольку священники-чекисты работали против Запада. Поэтому если ваш знакомый священник служил на Ближнем Востоке, это значит, что он служил также и в КГБ.

Судьба этих людей не всегда складывалась счастливо. Господь подвергал их тяжёлым испытаниям. У одних дети начинали верить в Бога, что считалось недопустимым в семье чекиста, другие сами познавали бытие Божие. Коллеги-чекисты это моментально унюхивали и ставили крест на их карьерах. Об участи горе-священников от разведки я подробно рассказал в своей книге "КГБ в Японии" (М., "Центрполиграф", 2000).

Ну, а сейчас где эти чекисты-священники? Остаются ли среди клириков Московской патриархии?

На Западе принято считать, что они испарились. Но почему? Разве хотя бы в одном российском учреждении произошла люстрация чекистов? Увы, она была задавлена мощным коммунистическим лобби. Тем более не было никакой люстрации в Московской патриархии, нынешнем главном воспевателе советского прошлого.

Мне известна всего одна такая попытка. Она состоялась в газете "Известия" сразу после провала августовского путча 1991 года. Тогдаший главный редактор Игорь Голембиовский вызвал в свой кабинет всех чекистов, работавших в его газете в качестве журналистов, и предложил им уволиться или из "Известий", или из КГБ. Совместительства он более был терпеть не намерен.

Голембиовскому этой вольности не простили, в путинской России его преследуют. Алексей Второй, напротив, пребывает в зените славы. Из чего можно заключить, что чекистов из своих рядов он не изгонял.

Кажется, и американские власти начинают понимать, что присоединение Зарубежной Церкви к чекистской Москве несёт прямую угрозу национальной безопасности США.

Ведь многие из русских американцев служат в государственных учреждениях, имеют допуск к секретам. Им совсем не улыбается перспектива исповедоваться полковнику Гуменюку. Некоторые из храмов Зарубежной Церкви расположены недалеко от американских секретных объектов, где работают их прихожане. Если Гуменюк придёт и туда, перед ними замаячит призрак американской тюрьмы за сотрудничество с российской разведкой.

Но самую большую ценность для неё представляют всё же не эмигранты, а коренные жители западных стран, принявшие православие – американцы, англичане, французы. Их разведывательные возможности шире. Не знающие подводных камней русской жизни, по-западному доверчивые, безгранично верящие священнику, они станут лёгкой добычей СВР, её лакомым десертом.

В США к духовным лицам относятся с большим уважением, чем в России. Само предположение о том, что священник может оказаться шпионом, воспринимается как кощунство. Таков здешний старорежимный предрассудок. Даже спецслужбы должны преодолеть некое психологическое сопротивление, чтобы начать разрабатывать священника как иностранного разведчика. Здесь соблюдается принцип отделения Церкви от государства, и слежка за священником-шпионом может быть истолкована как вмешательство государства в дела Церкви.

Российскую Службу внешней разведки такое положение устраивает как нельзя лучше. Её офицер, облачённый в рясу, чувствует себя в США гораздо комфортнее, чем его его коллега, носящий фрак дипломата или деловой костюм бизнесмена.

Может быть, лидеры Запада выразили Путину своё недовольство готовящимся массовым десантом гуменюков к ним, и это стало одной из причин весьма странного недавнего послания митрополита Лавра духовенству Австралийской и Новозеландской епархии РПЦз(Л), в котором он, как некоторые считают, пошёл на попятную.

Ядро австралийского духовенства возроптало против немедленного объединения с Московской патриархией. Оно оказалось крепким орешком, ибо происходит из той части русской эмиграции в Китае, которая отказалась возвращаться в Советский Союз после второй мировой войны. Убеждённые антикоммунисты, эти люди предпочли новую эмиграцию, возглавленную святителем Иоанном Шанхайским.

К тому же Австралия славится своим жёстким контрразведывательным режимом. Резидентура КГБ там всегда была блокирована полицией, и советские разведчики не могли развернуться. Они не любили ездить в Австралию, несмотря на её шикарную жизнь, потому что там нельзя было добиться вербовочных результатов, дающих карьерный взлёт. Поэтому русская эмиграция в Австралии оказалась значительно меньше затронутой разлагающим влиянием КГБ, чем в США или Западной Европе.

Митрополит Лавр поспешил успокоить австралийцев. Он заверил их в том, что что в административном отношении Зарубежная Церковь сохранит независимость. Однако окончательно с Московской патриархией не порывает, оставляя совместные богослужения, которые, впрочем, уже и сейчас идут. Можно было бы оспаривать богословскую допустимость этого, если бы захват Зарубежной Церкви был чисто религиозным мероприятием, а не оперативно-чекистским.

А чекистам всё равно, что административное подчинение, что общая Чаша. Они в эти подробности не особенно вникают. Им важно получить зацепку, а остальное – дело техники.

KGB/FSB’s New Trojan Horse: Americans of Russian Descent, by Konstantin Preobrazhensky, Gerard Group Publishing, 2008, 224 pg. Soft cover.

It is our pleasure to inform Fidelity readers that this book, written by a former lieutenant-colonel of the KGB (now FSB), is available.

The author worked in the Soviet Intelligence community. He has been in the U.S. for only a short time so his up to date descriptions of the methods and practices of the FSB, which is still active in the RF, is illuminating for everyone. In his book this spymaster warns of the ways in which Soviet influence is introduced into Western countries. As a specialist, he knows the FSB as a terrifying organization, and warns Russian Exiles and other people that the FSB threatens imminent disaster for the entire world. He warns that the present government in the RF is no different than that which was in the USSR. All that happened is that one monster was traded for another. Instead of a bloodthirsty dragon of Stalin’s creation they have now a more sophisticated snake, created by the KGB. This giant snake sleeps in the Kremlin, and bides its time until the moment is right. Then it opens its jaws and swallows a victim, as it recently swallowed the Russian Church Abroad.

As before, the system in RF is against a free press, against free speech, against travel to other countries and against other freedoms. As before, all religious activity is controlled by the government.

Mr. Preobrazhensky points out that the same soviet functionaries are still in government and in the administration of the MP. They were all selected and appointed, for their loyalty, to all positions, including in the Moscow Patriarchate. They are the same bureaucrats educated in communistic ideology and goals and with hate toward the West. The only difference is that the dragon changed it’s from to a snake; names and organizations in the RF are called differently. These officials in the Kremlin are not interested in well being of the population and they hold their power by deceit. Just a few years ago, as members of the Communist party, they opposed religion. It was not permitted, says Mr. Preobrazhensky, for believers to be party members and therefore they could not hold governmental or clerical positions. And now Communist party members deceive people, saying that they are religious people, that they care for the Church’s future and its unity.

This book contains 3 parts: “Russia and the Church”, “Russia and the Press” and “My Personal Experience with the FSB”. The author does not publish any documentation, but he tells about facts, that he knows or believes, since the documents of KGB, like other secret organizations, are not available to the public. In some cases, he assumes KGB recruitment of some clergy members in Exile by analyzing their actions and the response of lack thereof by the government. Their corrupt involvement in delivering the ROCOR to the MP is seen by everyone. These people told Church members and other clergy, that they were against unity with MP, but their secret deeds show, that for many years they prepared for such an event. Their betrayal of all that the First Hierarchs, clergy and believers of ROCOR stood for could be compared to the betrayal of Judas. The author points out how this treason could have happened, and why Putin’s FSB was so interested in achieving control over the Russian Church Abroad. He believes that with the collapse of the official Soviet State, and the trust that the communistic system will bring people of the world to a new happy era, the Putin government can no longer depend on the support of communists and their sympathizers in the West. Therefore, it was necessary for the FSB to find new agents in the West, and it was concluded that the Russians abroad could become new fifth column functionaries. The Russian Church hierarchs and clergy have contacts with representatives of other religions; they can travel and speak to anyone in the West. Even more, the Russians abroad in their desire to serve the Church and their nostalgia for their country of origin do not have to be financially rewarded for their services.

Since the union of the MP with the ROCOR, strongly supported by Putin, it became a history, but as places of worship in the West become part of the Moscow Patriarchy, they are turned into bastions of the RF government and the FSB. Here is what Mr. Preobrazhensky wrote about Russians in the Cathedral in Washington, DC, who became part of the MP: “Right now the parishioners are sure that nothing can threaten them, that the cathedral belongs to them, and that their interests are protected by American law. But the KGB will not take them to court! It will use other methods – illegal, but effective”. And this is how he sees the future: “Let Bush do what he wants in his White House. Our Russian president will do the same two steps away from him, in a Russian church, on a scrap of native soil in the hostile American environment. Imagine what propaganda effect this will have in Russia? After this, Putin will spend a few more terms in his presidential office.”

This book is recommended reading for people who did not have to escape from the Soviet Paradise. They do not understand the Soviet system or the position of the Church there. They have all the liberties that should be guaranteed by the government in any country and therefore have much to lose from the neo-communistic attack on the West. It is for those people who care about their places of worship and do not wish their denominations to be absorbed by FSB propagandists and functionaries.

"The light language of this book and a lot of new facts make it not only interesting, but also very easily read, like the novels by Russian writers." Very Reverend Igor Hrebinka, ROCA

"A first look at the old stories should not be left unheeded". Oleg Kalugin former KGB Major General

"Preobrazhensky's book can be called a work of an investigative journalist who has studied the development of a church takeover with his own eyes, and comments on it - all this emanating from his own work experience in the KGB. For those who lived under the Soviet regime, it is difficult to doubt Mr. Preobrazhensky's deductions". Novoe Russkoe Slovo , Russian Language Daily in New York

Single copy $15 plus $5 shipping & handling ($20 total)

MasterCard and VISA accepted | ALL ORDERS MUST BE PREPAID

To order-- make check or money order to:

THE ST. JOHN OF KRONSTADT PRESS : 1180 Orthodox Way , Liberty, TN 37095-4366

For larger orders or orders outside the USA please inquire by e-mail:, E-MAIL: frgregory@sjkp.org

Итак, Ижевский совет был разогнан, его активнейшие депутаты были арестованы либо бежали. Еще за неделю до того, 25 июля 1918г., милиция в Ижевском (И.Рогалев) потребовала прописки и регистрации ВСЕХ ЛИЦ, проживающих на квартирах. Разумеется, Иван Рогалев не сам дошел до идеи тотального контроля - военные комиссары Второй советской армии, что «побитыми собаками покидали Ижевск», и чекисты из губернского центра дали ему строгие и четкие указания.

С упорством, свойственной только их режиму, тут же пошли по домам и квартирам. Шли вооруженные чекисты и милиционеры. Опрашивали соседей, допрашивали владельцев жилья. Если находили «беспачпортного», забирали в кутузку, в арестный дом у речки Карлутки.

Ижевцы ответили молчанием и глухим ропотом. Любые регистрации при большевиках, как известно, не предвещали ничего хорошего. Им нужно было знать: кто и где? А за что, они придумывали быстро.

Хронология событий не оставляет никаких сомнений о замыслах большевиков.

Так, 2 августа 1918 На территории Вятской губернии объявлено военное положение, вся власть в руки губернского чрезвычайного революционного штаба.

В эти же дни, а то и раньше, идет подобная узурпация власти ревштабами и ревкомами в уездных городах губернии: в Сарапуле, в Глазове, Нолинске, Уржуме, Малмыже. Ревкомы стали появляться в больших селах и заштатных городках, как грибы после дождя. Например, в Кукарке чрезвычайный ревштаб был образован еще 22 июля 1918 г.

Что представляли из себя эти ревштабы? Это были, как правило, двое-трое особо уполномоченных большевиков или максималистов. Уполномачивала их на карательные действия верховная власть из Москвы - ЦИК (Свердлов), ЧК (Дзержинский), Реввоенсовет (Троцкий).

Но что же заставляло деревни и села, города и многотысячные заводские поселки подчиняться им?

Ответ мы находим в мемуарах самих «делателей революции».

Чтобы призывы ревштабов доходили до населения лучше, военными комиссарами и командованием советских армий были созданы так называемые «боевые организации народного вооружения» (БОНВ).

Это не были собственно говоря продотряды, не были войсковые подразделения регулярной армии, это не были даже обычные отряды особого назначения. Это были особые карательные отряды, состоявшие в основном из нерусских: из латышей, эстонцев, китайцев, бывших пленных мадьяр, австрийцев, немцев, из малых народностей России: башкир, татар и проч. мусульман.

Возглавляли такие БОНВ по преимуществу уголовники, садисты, лица психически ненормальные, уже зарекомендовавшие себя в предыдущей криминальной активности.

Карательная деятельность БОНВ направлялась через армейские реввоенсоветы. Нередко приказы шли прямиком из ЦИКа (Свердлов, Ленин, Троцкий) - командирам отдельных крупных карательных соединений по так назывемым «секреткам», то есть секретным инструкциям и предписаниям, которые нередко включали все, вплоть до дислокации карательного отряда и подетального предписания карательных действий.

Так, на юг от Ижеского, гуляла крупная, в 150 штыков, с тремя пулеметами и трехдюймовой пушкой, банда А.Чеверева. Ее поддерживал штаб 2-ой советской армии (командарм Блохин, а затем Шорин). На счету этой банды десятки сожженных и разоренных сел и деревень, сотни казненных люднй, от местного священничества и вернувшихся домой фронтовиков-офицеров до сельских торговцев, мелких чиновников, местной интеллигенции, да и просто рабочих и крестьян. Как похвалялся сам Чеверев, «чтобы другим не повадно было!»

Как и «Чертова дюжина» Г.Сокольникова (он же Бриллиант) при главаре И.Журавлеве, о которой было упомянуто во предыдущей главе, «бонв» А.Чеверева находилась в прямой связи с членами реввоенсовета Гусевым-Драбкиным, Мрачковским, Штернбергом, координировала свои действия с начальниками продотрядов в Вятской губернии А.Шлихтером и Г.Зусмановичем, а «секретки» получала прямо от Ленина.

Состояла эта банда по преимуществу из лиц нерусского происхождения, ударную часть ее составляли мусульмане. (Об уголовнике и убийце Чевереве, а также о его работе палача на службе у комиссаров будет рассказано отдельно).

Подобный же отряд действовал под начальством С.Боброва у Сюгинского завода, что на расстоянии однодневного перехода от Ижевского, и в тех же местах - мусульманская рота Ф.Мельникова. На востоке от Ижевска, возле г.Воткинска это был отряд кокаиниста и озверелого деграданта Ю.Аплока. На севере, под Глазовым, это были каратели С.Барышникова, известного своими публичными казнями русских священников и фронтовиков.

Таким образом, разгон большевиками Советов был поддержан террором многочисленных карателей.

Методы карательных отрядов не укладывались в сознание. Вырезанные деревни, соженные до тла починки, поселки, массовые казни, вплоть до средневековых вроде публичного четвертования, а часто расстрелы даже своих, тех же продотрядовцев, «за недостаточную бдительность и верность революции» достигали цели: Вятская, Казанская, Уфимская губернии были повержены в шок.

Но шоку оказались не подвластны Ижевцы, народ привыкший к металлу, к оружию, к трудовой дисциплине.

За разгоном Ижевского совета последовали столкновения 5 августа 1918 г. на Базарной площади с последующим арестом участников - им грозила смерть. По городу поползли зловещие слухи: ревком будет казнить людей вне зависимости, виновны ли они, или безвинны. Безвинных в Ижевском, по мнению большевицкой верхушки, не было. Ижевцы стали готовить отпор. Доносчики дали в ревштаб С.Холмогорову, В.Жечеву, И.Пастухову и А.Бабушкину сведения о планах «Союза фронтовиков», который ушел в подполье.

О том, что чекистско-большевицкая банда была осведомлена о планах «Союза фронтовиков», они позже сами и писали. Но более явственно обнаруживает это их реакция. Большевики объявили о поголовной мобилизации 6 августа 1918 года. Мобилизация поначалу охватывала 19(!!!) возрастов, другими словами, призывали мужчин в возрасте от 21 до 40 лет, а на самом деле брали молодежь с 18-19 лет. Отправка на фронт против так называемых «белочехов» мужского населения имела цель обескровить Ижевский завод.

Тем же вечером 6-го августа чекистские налеты были совершены на дома членов «Союза фронтовиков». Одиннадцать членов «Союза» были арестованы.

Чем были вызваны эти аресты? Неожиданным демаршем Ижевцев. Фронтовики во главе с фельфебелем С.Солдатовым решили... поддержать большевиков и всем составом «Союза» прийти на мобилизационный пункт. Три тысячи фронтовиков, повидавших войну, имеющих опыт боев и сражений, предлагали себя к услугам рев-воен-большевицкой власти.

Большевики тут же сняли 15 возрастов, оставив самые молодые. Оказывается, не так уж и нужны был опытные солдаты, унтера и офицеры - нужна была молодежь. Так вымогатели и бандиты во все времена брали заложников. На этот раз заложниками должны были стать дети и младшие братья фронтовиков. Ижевцы-фронтовики сразу поняли, что их планы известны большевикам.

6-го августа они пришли к военному отделу на Красную площадь перед Михайловским собором, в Нагорную часть. Стали требовать, чтобы их записали в советскую армию, а молодежь не трогали бы. Как передает уже упоминавшийся Н.Сапожников, «председатель Союза фронтовиков фельдфебель Солдатов заявил ревкому, что союз не даст ни одного своего члена, родившегося в 1898-1899 гг. в Красную армию...»

(Сапожников тут несколько обмишулился, называя 19-20-летних ребят «членами» Союза, так как в царскую армию призыв производился только по достижении 21-летнего возраста и к 1918 году последний призыв в старую армию охватывал только часть 1896 года, но никак не родившихся двумя-тремя годами позже. Другими словами, Ижевцы выступили против того, чтобы их детей забирали на бойню).

Однако одним из условий фронтовики поставили: формирование, выдача обмундирования и оружия должны состояться здесь же, в Ижевском. Тут же приводили факты, когда безоружных красноармейцев бросали на фронт, о последствиях этого даже не нужно было догадываться - информированность Ижевцев всегда ставила в тупик большевиков. Зато с винтовками, с патронами, с пулеметами и огнезапасом для них, обмундированные, они соглашались двинуться на Сарапул, где размещались штабы 2-ой армии, ее полков и дивизий.

На это большевики ответили, что будут рассматривать этот «революционный почин» Ижевцев. И что вагоны их ждут, пока идет это рассмотрение. А потому пусть они грузятся и на ст.Агрыз получат вооружение и обмундирование. Чего опять не учла большевицкая верхушка, это осведомленности фронтовиков: они знали, что на станции Агрыз размещен отряд карателей.

Не трудно представить ответ Ижевцев. Они больше не молчали, они жестко и твердо потребовали: либо вооружение в самом Ижевском, либо никакой мобилизации. Сказав свое последнее слово, фронтовики выстроились колонной и прямо по Набережной прошагали к мосту, а затем в Заречную часть, к основному корпусу Завода.

Этои действия фронтовиков не на шутку всполошили большевиков. Марширующие по брусчатке отряды, пусть пока не вооруженных, но готовых к противодействию Ижевцев были признаком организованности и дисциплины. Ревштаб во главе с Холмогоровым принял решение об арестах. Тем же вечером чекисты с милиционерами совершили налеты и обыски в штаб-квартирах Союза фронтовиков и Союза Георгиевских кавалеров, тут же пошли по домам и произвели аресты тех, кто им попался.

В ночь с 6-го на 7-ое августа, в три часа утра, Ижевцы были разбужены ревом Заводского гудка - поистинне могучим, слышимым в тихую погоду за 40 верст от города! - это большевики призывали их на митинг.

Само отношение власти к рабочим: в 3 утра реветь гудком на весь город, несомненно имело цель морально подорвать Ижевцев. Дескать, мы можем сделать, что угодно. Вытащить вас в 3 часа утра из теплых постелей, собрать на митинг, прокричать там то, что мы хотим, про контр-революцию.

Об этом и орали большевики на митинге в три утра: что Казань взята силами белых и чехов, что революция в опасности, что нужно всем тотчас записываться в Красную армию и отправляться на защиту революции.

В ответ неслось: «Ишь ты, какой умнай! Али со вчерашнего не проспался?»

Язвительные замечания становились все крепче. Тем более, что фронтовики принесли известия об арестах, учиненных несколько часов назад. Ижевцы заволновались не на шутку.

Как вспоминают коммунисты несколько лет спустя, уже там, на митинге, были заявки большевиков, что с фронтовиками нужно говорить пулеметами. Именно на этом настаивал прибывший из-под Казани В.Матвеев, который с Артуром Сицинским и П.Лихвинцевым объявил себя «военным комиссаром», обладающим всей полнотой власти. Все они входили в так называемый «ревштаб».

Более умеренные большевики (из местных) предлагали подождать подходы карательных частей Второй советской армии, а также вызова таких частей от Третьей советской армии. Сил на массовые репрессии у большевиков не было - они вызывали подкрепления. Об этом стало известно не только Союзу фронтовиков - перехваченные телефонограммы и телеграфные сообщения о готовящейся «варфоломеевской ночи» в Ижевском передавались по мастерским, из квартала в квартал, с улицы на улицу, из дома в дом. Рассказывают, что старый рабочий взял слово: «Варфоломеюшек зовете? А если мы всех их перережем, кого звать будете?»

Было ясно, что страха Ижевцы перед большевиками не ведали.

Там же, на митинге, фронтовики взяли инициативу в свои руки. Как оказалось, ночью далеко не всех, и далеко не тех, кого нужно, перехватали чекисты. Фронтовики, депутаты Ижевского совета, уважаемые мастера потребовали выпустить на свободу их товарищей, расформировать милицейские и охранные отряды из интернационалистов, вместо них фронтовики уже собрали отряд в 600 чел., а самое главное, требовали восстановить законную выборную власть - советскую! - в Ижевском.

Все эти предложения вызывали громкое одобрение Ижевцев. Большевики пытались и здесь вести агитацию. Однако как только такой выбирался на помост, многотысячная рабочая масса начинала громко орать: «Долой его!», «Пшел отсюда!»

То, что удавалось большевикам на заводах Петрограда, Москвы, Харькова, Орла, Рязани, Нижнего Новгорода, Иванова, Вятки, не получилось в Ижевском. Разложение и моральное подавление рабочих не прошли. Напротив, Ижевцы были мобилизованы этим последним издевательством и ответили теперь уже откровенным и громким неприятием.

Для большевиков еще было не поздно понять, что происходит. А поняв, бежать куда глаза глядят. Потому что если на смену долгому молчанию приходит рев толпы: «Долой!», то это значит, накипело. И следом за «Долой!» последуют действия. Старик-рабочий громко высказал, какие: перережем варфоломеюшек!

Но у большевиков было гипертрофированно развито чувство мессианизма - не без влияния тех, кто прибыл с Лениным в пломбированных вагонах! Они были заворожены собственными лозунгами: мы несем свет миру, будущее за нами, за коммунизмом! - и это делало их в самом деле глухарями в брачный период.

Впрочем, они предприняли некоторые меры, чтобы погасить возмущение или по крайней мере, обезоружить Ижевцев. Пока шел митинг, из Ижевского по Гольянскому шоссе выбрался крупный обоз - на десятках телег большевик Г.Ожигов, по решению ревштаба, вывозил 10 тысяч винтовок и сотни тысяч патронов.

Однако цель митинга - переломить ситуацию в свою сторону большевиками не была достигнута. Ижевцам надоело выслушивать весь этот бред. Они прошли мимо столов с писарями - по домам.

Открытое противостояние и размежевание сил в Ижевском состоялось.

Весь день 7 августа большевики, засевшие в военном отделе на Михайловской площади, запрашивали Сарапул и Вятские Поляны, а также Глазов и губернский центр о посылке карателей. В то же время устанавливали пулеметы на ключевых позициях. Весь этот день фронтовики готовились к решающему выступлению: обходили своих, проверяли наличие вооружения, готовность к боевым действиям.

Они быстро выяснили, что большая часть готовой продукции - винтовки - вывезены из Ижевского. Однако это их не останавливало - в каждой семье было и гладкоствольное, и нарезное оружие. Кроме того, в поверочной мастерской, на складах, по сведениям заводчан, хранилось еще от 2 до 7 тысяч стволов. Охрану составляли... мадьяры и австрийцы.

В то же время все перехваченные депеши большевиков и чекистов сразу становились достоянием гласности. Ижевцы уже знали, что тысячные отряды коммунистов и максималистов направляются к Заводу. Частично, из тех самых, что ушли из Ижевского на «борьбу с белочехами» за пять дней до того. Не далеко же они ушли! Приказ им - расправиться с Ижевцами по законам военного времени. Этот приказ тоже был перехвачен по железнодорожному телеграфу и сообщен Ижевцам. Промедление было подобно самой смерти.

На следующий день, 8-го августа, фронтовики тем же самым могучим паровым Заводским гудком призвали Ижевцев на митинг. Большевики выслали конный патруль милиционеров разогнать рабочих. Рабочие сбили милиционеров, и по свидетельству большевика Сапожникова, двух из них растерзали. Дмитриев и Куликов этот инцидент описывают более обтекаемо: «организаторы мятежа спровоцировали столкновение участников митинга с конными милиционерами у заводской проходной».

Никто из совпарт-агитпроповских исследователей не сообщает, что нужно было конным милиционерам на митинге и как они собирались на своих лошадях проехать через проходную. Думается, что тут произошло наложение событий: 5 августа конные милиционеры разгоняли торговцев и покупателей на Базарной площади. Это событие описано выше.

В это же утро 8-го августа 1918 года собственно был объявлен не митинг. Знаменитый Заводской гудок звал рабочих к оружию. Фронтовики уже были распределены по ротам, взводам и отделениям. Многие пришли вооруженными: с домашней выделки браунингами, с трофейными парабеллюмами и вальтерами, а то и с карабинами собственной сборки.

О том, что происходило дальше, советские источники предпочитают сочинять сказки. Потому что самое начало восстания - это классика! Нет сомнений, что позже оно тщательно изучалось целыми поколениями чекистов и гебистов, в их НИИ, «академиях», «высших школах» и проч. Но подробного отчета или анализа вы не найдете нигде, так как по этому классическому образцу свержения власти комиссаров и чекистов можно до сих пор устраивать ликвидацию ИХ тоталитарной власти. В отдельно взятом городе, в области, во всей стране.

Ижевские мемуаристы восполняют этот пробел.

Итак, в центре восстания ушедшая в подполье организация военных. Аресты 6-7 августа не достигли главной цели - обезглавить ведущую силу, Союз фронтовиков. Почему чекистам не удалось это сделать? Потому что руководство Союза фронтовиков не было строго иерархической структурой. Ижевцы-фронтовики применили так называемое «бесформенное» или «аморфное» руководство.

Председатель Союза был в чине фельдфебеля (старшины роты). Это уже говорит о том, что С.Солдатов, при всех его прекрасных качествах трибуна, не был главным действующим лицом. Не от него исходила главная инициатива и приказы. Он был одним из нескольких, которые собирались на своих нелегальных посиделках и намечали, что надо делать дальше.

В мемуарах Д.Федичкина есть указание на то, что организатором восстания был капитан Цыганов. Действительно в самом начале капитан Цыганов играл серьезную роль. Однако и он не был инициатором и вождем - сразу после успешного подавления и изгнания большевиков он откажется встать во главе всей Народной Армии.

Не был главным руководителем и капитан Федичкин. Он станет главнокомандующим Ижевцев позже. Не были во главе восстания ни полковники Власов и Сорочинский, старшие по рангу, но как такового боевого опыта не имевшие, ни прапорщик Ермаков, один из самых решительных офицеров.

Штабс-капитаны Журавлев, Перевалов и Терентьев, поручики Зебзиев, Куракин - имена, которые в званиях «полковников» прогремят и станут известны всем позже. Они были в центре восстания, но никто из них не был «вождем».

Сама психология Ижевцев подсказала им совершенно правильную организацию - офицеры, унтера, военные чиновники объединились не иерархически, а функционально: за каждым был свой участок, своя мастерская, свои люди.

Члены Союза фронтовиков были в каждой из 29 мастерских (цеха) Завода. Ижевцы, прошедшие фронт, вернулись к станкам, стали снова рабочими. Но они оставались военными, и их отцы, братья, дядья, шурьяки, кумовья, крестные и крестники, друзья и знакомые смотрели на них, как на людей опытных. Именно они становились приводным ремнем восстания: передача решений подпольного «аморфного» руководства рабочим массам шла через них.

Мастерские-цеха были разбросаны по всему Ижевскому. Таким образом, возникла естественным путем «сеть» - узлами групп фронтовиков в трудовых артелях, через родственные связи, плелась она, охватывая город. Арестами 6-7 августа чекисты прорвали эту сеть в нескольких местах. Но уничтожить совсем не смогли.

Высокий образовательный и политический уровень Ижевцев позволял им быстро разбираться в сложных вопросах, раскрывать суть той или иной большевицко-максималистской провокации, ставил их на два-три порядка выше «исполкома» и «ревштаба».

Хорошая информированность Ижевцев лишала большевиков последнего козыря - все планы ревкомов, чекистов и карателей становились известны. Этому способствовала насыщенность Вятской и Казанской губерний телефонно-телеграфными линиями. Наличие офицеров-фронтовиков, опытных унтер-офицеров и солдат, прошедших школу старой Русской Армии, дало Ижевцам запас решительности и стойкости.

Варвары разрушают цивилизации, это конечно, замечено верно. Однако только при условии, что цивилизации прежде сгнивают сами в себе, приходят в упадок и разложение.

Ижевцев образца 1918 года никак нельзя было назвать «цивилизацией периода упадка». Это был культурно-экономический анклав на пике своего саморазвития. Экономически процветающие, общественно развитые, в военном отношении подготовленные и хорошо вооруженные, с опытом армейской жизни и боевых действий, имеющие социальную базу и сумевшие сорганизоваться, Ижевцы резко отличались, таким образом, и от подпольных офицерских организаций в Ярославле, в Казани, в Москве, и от Добровольческой армии на Юге России.

Также замечено, что варвары, натолкнувшись на подобные цивилизации, ломают себе шею.

(В самом начале 1990-х, практически ничего не зная об Ижевском восстании, мы, горожане среднего по размерам (124 тысячи чел.) города, в самом центре так называемого «красного пояса» РСФСР применили принцип «аморфного» руководства при создании антикоммунистического движения.

Против нас были силы: 9 тысяч членов городской организации КПСС, их горком - 40 обожравшихся партфункционеров, связанных с обкомом, с агитпропом, имеющих на своем вооружении: городскую газету, городское радио, партийно-общественный актив, средства связи и транспорта, типографию и безразмерные денежно-материальные средства.

Коммунисты опирались на вооруженную силу: городская милиция - более 400 человек (офицеры, рядовой и сержантский состав), расквартированный в городе полк - 1,500 вооруженных профессионалов, кустовой отдел КГБ - 8 человек, все офицеры, оплетшие системой сексотов наш город, линейный отдел железнодорожной милиции - 120 офицеров и рядовых с сержантами, охрана и администрация городской тюрьмы - количество неизвестно, прокуратура города (прокуроры, зам. и пом.прокуроров, следователи и проч.) - более 50 человек.

Организационно члены КПСС доминировали в системе городских школ, нескольких техникумов, профтехучилищ, двух вузов, трех НИИ, городского здравохранения, на железной дороге, на заводах и фабриках (только директорский корпус, все члены КПСС - более 160 человек), причем некоторые заводы были оборонного значения, некоторые фабрики относились к МВД; на предприятиях автотранспорта, связи, почты сидели закоренелые коммунисты...

Против этой силищи нас было всего 7 человек плюс еще 5 - из родственников, итого 12 человек «аморфного» руководства. Нас поддержали активно примерно 60 горожан, которые, как и все мы, были связаны родственными, межклановыми связями. И это все! Правда, примерно 90 процентов всех городских антикоммунистов имели высшее и высше-техническое образование. Очевидно, поэтому мы выиграли все выборы, как на местном, так и на всероссийском уровне, начиная с 1990 года до 1993 года, практически размазав пенкой во всю стенку и 9 тысяч коммунистов, и их горком, и их агитпроп, и перетянув на свою сторону весь милицейский корпус, а заодно нейтрализовав офицеров полка.

Это происходило во многих городах и областях РФ в начале 1990-х. Исключительно предательство Б.Ельцина и его клевретов (Чубайс, Гайдар, Шахрай, Федоров, Шохин, Авен, Ясин и проч.), проведение «прихватизации» в угоду красным директорам и гебе-мафиозным структурам, восстановление КП-гебешного режима подорвала попытку народовластия в РФ уже в 1992 году, а к середине 1990-х полностью подавила ростки реального народовластия в стране).

Итак, с утра Ижевцы-фронтовики сами призвали рабочих Заводским паровым гудком на митинги. Фронтовики и их сторонники пошли по домам, объявляя о выступлении. Рабочие отозвались, прихватывая стволы и туески с едой, крынки с квасом и молоком. Улицы и переулки Ижевского заполнились рабочим людом.

Это не было одно многотысячное сборище. По всему городу проходят антибольшевицкие митинги: по мастерским оружейного завода, в Заречной части, в Нагорной части. На каждом митинге ораторы из фронтовиков, а по сути, свои же Ижевцы-рабочие, зачитывают перехваченные телеграммы от ревкома и «штаба»: «...просим выслать отряд матросов для подавления контрреволюционных сил...», «С нетерпением ожидаем полки красной армии и особого назначения... С.Холмогоров».

Слухи о «варфоломеевской ночи» таким образом получали доказательства. Гневом наполнились сердца рабочих. Кричали: «Значит, правда? Значит, жечь нас и вешать, как мужиков по деревням?»

Разбросанность и многочисленность очагов восстания также из классического наследия. Соберись Ижевцы только в одном месте, чекисты и большевики окружили бы их пулеметами и устроили бы «ликвидацию». До тридцати мест сборов рабочих и фронтовиков полностью дезорганизовали противника. Ревком пытался рассылать патрули милиционеров и чекистов. Однако что могут сделать пять-семь оболтусов, когда вываливает против них рабочая масса в пятьсот-семьсот человек?

Большевицкие патрули оказались разоружены. Кому для острастки в морду въехали, у австрийцев, что стояли на посту, винтовки отняли, дали хорошего пинка под зад: а ну, пошли к чертовой бабушке, немчура! Навалились на поверочную мастерскую, сбили замки, обнаружили до двух тысяч винтовок. Тут же организовали выдачу винтовок и патронов согласно штатных списков - вот где именно фельдфебельские навыки и умения строевых офицеров и унтеров пригодились.

Хотя патронов было немного, на винтовку по пять-семь штук, офицеры Цыганов, Ермаков, Власов, Зебзиев, Федичкин, Куракин быстро вооружили свои роты и взводы. Отряды сразу же стали занимать позиции, согласно плана.

К полудню большевики попытались заблокировать Заречную часть, оставив за собой Нагорную с красноармейскими бараками, пороховым складом и военным отделом. Выставили заставы, усилив их пулеметами. Однако там же, в Нагорной части, оставались и семьи Ижевцев.

Кое-где между противостоящими силами начались переговоры: Ижевцы предлагали коммунистам мотать удочки, пока не поздно - за свои дома и семьи рабочие были готовы разорвать в клочки любого. Большевики и чекисты стращали карами. Потом прозвучали первые выстрелы. Красные пулеметчики начали обстрел Заречной части и Завода, имея в своем распоряжении более высокую Нагорную часть.

Ижевцы, как фронтовики, так и рабочие, ответили очень профессиональным огнем, выбивая пулеметчиков и милиционеров. Дальше в ход пошли уже военно-тактические знания и навыки: придерживая красных по Набережной, фронтовики совершают маневр, отдельным подразделением перебираются на ту сторону по Длинному мосту, собирают дополнительные силы и ближе к вечеру 8 августа атакуют укрепленные позиции красных. Перестрелка перекидывается на улицы и переулки Нагорной части.

Красные беспорядочно отстреливаются и, чтобы не быть отрезанными, оставляют здание Офицерского собрания, где ранее размещался Ижевский совет, и «генеральский дом», в котором творили свои грязные дела ЧК во главе с А.Бабушкиным. Сам Бабушкин с отрядом чекистов, не дожидаясь развязки, уже наладился бежать из города.

Другие большевики с их наемными «интернационалистами» отбегали по Нагорной части, все выше, к Михайловскому собору, возле которого расположен арсенал, пороховой склад и военный отдел. Собственно, песенка их была спета. Они поняли это и в массовом порядке стали бросать винтовки и наганы. А прямо к Красной (Михайловской) площади уже шли по улицам и переулкам тысячи вооруженных рабочих. Ко взрослым присоединились гимназисты и ученики Оружейной школы.

Как такового, штурма зданий Ижевского совета, милиции, военотдела и порохового погреба не было. Большевики, включая братьев Пастуховых, И.Рогалева, Ф.Фокина, членов «исполкома» Матвеева, Кокоулина, Ильина и Хмуровича, разбегаются. Пытается отстреливаться С.Холмогоров, но разъяренные рабочие сминают его и забивают насмерть. По словам мемуариста, участника событий, один из рабочих затем впихнул трупу огрызок огурца в рот со словами: «Жри теперь, собака!»

Этот факт осторожно обходят записные совпарт-агитпроповцы. А он как раз говорит о многом. Именно бывший заводской письмоводитель Холмогоров пытался задавить Ижевцев голодом и нуждой. Молодой да рьяный, это он был инициатором урезки огородов и покосов. Он был послушным исполнителем «национализации» частных предприятий, введения налогообложения, установления государственной монополии на продажу продуктов питания.

Особый гнев вызвал факт, что когда обыскали труп «борца за справедливость» Холмогорова, то нашли у него в карманах... 38 тысяч рублей.

Воров на Руси всегда били! В напутственной фразе безымянного Ижевца, воткнувшего недоеденный огурец в пасть врага, - вся суть антагонизма между Россией и большевицкой властью. Комиссары задались целью превратить в огромный конц-лагерь некогда богатую, сытую, щедрую страну.

Можно сказать, что потери Ижевцев были минимальные, несколько раненых. В основном, большевики сосредоточились на краже заводской казны и бегстве, а не на сопротивлении.

Ижевцы же, после подавления последних очагов, принялись вылавливать большевиков и чекистов из окрестных лесов, сел и деревень. Так как они были гораздо лучше знакомы с местностью, чем заезжие орелики от РПК(б), то все стежки-дорожки, обходные пути и проселки были перекрыты в считанные часы.

Результаты не заставили себя ждать. Очень быстро в пригородном лесу попали в засаду Ф.Фокин, И.Рогалев и М.Пастухов. Первый сразу нашел смерть, второго захватили, третий убежал. Но количество денег, вытряхнутых из большевиков, изумило Ижевцев: от нескольких десятков тысяч до нескольких миллионов рублей.

Оказалось, И.Пастухов выкрал из сейфа заводского казначейства 27 миллионов рублей и раздал их своим сторонникам: большевикам - 13 миллионов, максималистам - 5 миллионов. Стали ловить большевиков и максов. Когда находили у них в подкладках, в кошелках, в карманах и за пазухой суммы в несколько десятков или сотен тысяч рублей, то задавали риторический вопрос: «Ты заработал эти деньги?» Таких тут же пристреливали на месте.

Позже один из военных руководителей восстания и главнокомандующий Народной Армией Д.И.Федичкин лаконично опишет этот момент: «рабочие поднялись с оружием в руках и 12 часов ловили и расстреливали большевиков в Ижевске».

Главный ижевский чекист А.Бабушкин, как было сказано, заблаговременно ушел со своими палачами из Ижевска. Добрались до станции Барашки, там перепились, как им это было свойственно, и повалились дрыхнуть. Перед этим они решили связаться со станцией Гольяны (она же и пристань на Каме) по телеграфу, чтобы вызвать подкрепления - на пристани должны были быть каратели и вооружение, те самые 10 тысяч винтовок и патроны, что вывез Ожигов.

По версии советских агитпроповских историков, они ошибочно попали со своим запросом в Ижевск. Надо же было так набузгаться самогона, чтобы телеграфной связью попасть к своим противникам! Впрочем, весьма верояно, что это телеграфист на ст.Барашки продублировал запрос чекистов в Ижевск.

Ижевцы под командой капитана Д.Федичкина тут же погрузились на железнодорожные платформы и кинулись вдогонку чекистам. Видать, так ужрались спиртным «бойцы революции», что не услышали даже, когда паровоз с платформами прогрохотал по станции. В результате короткого боя почти все они были перебиты, но самому Бабушкину с дюжиной головорезов удалось вырваться и убежать в лес к северу от с.Завьялова.

Был отловлен также Иван Пастухов, вернувшийся в Ижевск. Он успел к этому времени, по материалам следствия, увезти и закопать в лесу большую сумму денег. Место «клада» он указать не мог.

Уже в наше время продолжаются споры, какую роль сыграл И.Пастухов, захватив Заводскую казну. Разумеется, советские партпропагандисты утверждают, что исключительно забота о родной партии и советской власти комиссаров была лейт-мотивом кражи. Сама кража, таким образом, становится делом «спасения казны» для трудового народа.

Коммунистические же архивные материалы проливают иной свет на характер действий большевиков:

«Председатель Ижевского Совета Рабочих Депутатов Пастухов, во время вступления белогвардейцев в Ижевский завод, взял в местном казначействе 12 миллионов рублей и увез их с собой. Впоследствии Пастухов был арестован белыми, НО ДЕНЕГ ПРИ НЕМ НЕ НАШЛИ. Предполагалось, что деньги зарыты им землю, но, где именно, неизвестно. При отступлении из Ижевского завода, вместе с Пастуховым были члены исполкома Кокоулин, Ильин и Хмурович, которые бежали в Вятку. В Вятке у Кокоулина и Ильина было замечено на руках много денег в новеньких купюрах. Финансовая коллегия требовала принять меры к задержанию проворовавшихся руководителей. Одновременно сообщалось, что сведения по этому делу может дать член Ижевского исполкома Матвеев, который находится в Вятке и живет в номере гостиницы 'Эрмитаж'...»

Из текста можно понять, что добравшиеся до Вятки большевики Кокоулин и Ильин стали широко праздновать свое спасение. Хмурович оказался хитрее: либо сдал деньги, либо так спрятал, что не показал даже самым близким товарищам по партии. Зато Матвеев, очевидно бывший в той же группе, что и Пастухов, а потому знавший о дележке, готов был теперь заложить своих подельников.

Остановим внимание читателя на этой фразе из советского источника: «Финансовая коллегия требовала принять меры к задержанию проворовавшихся руководителей...» Подмечено очень точно: руководители Ижевского большевистского исполкома - воры!

Внимательное прочтение иных документов той поры обнаруживает «маленькие хитрости» И.Пастухова. Так, неизвестно зачем вернувшись в Ижевский и будучи арестован, он стал показывать на следствии, что деньги он передал С.Холмогорову, «а как с ними поступил Холмогоров, он не знает» - бесстрастно свидетельствует газета «Ижевский Защитник» от 23 августа 1918 г. Другими словами, выяснив, что С.Холмогорова прикончили и он больше ничего сказать не сможет, лидер большевиков стал валить все на него.

Конечно же, Пастухов лгал. С.Холмогорову была отведена роль крикуна, бузотера и заводилы. Отношение к деньгам, золоту, материальным ценностям у большевицкой верхушки всегда было самое трепетное. По «секреткам» из центра повсеместно предписывалось вывозить деньги, конфискованные драгоценности, иные материальные ценности, продовольствие. За тем и были созданы все эти «БОНВ», ЧеКа, продотдряды.

Пока межеумки вроде Холмогорова, Жечева, Бабушкина поставляли свои кочерыжки под пули, а Пастуховы, Чеверевы, Бобровы и Мельниковы пытались выдать это за «защиту революции», хитрые люди вроде Бриллианта-Сокольникова, Гусева-Драбкина, Зусмановича, Шлихтера, Аронштама, Спундэ, Штернберга гребли капиталы большой лопатой.

Если же в среде межеумков и отщепенцев заводились ловкачи вроде Матвеева Кокоулина, Ильина или Хмуровича, то начинала действовать «финансовая коллегия» или та же ЧК. Как говорили древние, quo licet Jovi, non licet bovi. В более поздней советско-криминальной интерпретанции это выглядело как хороший пинок и заява пахана шестерке: «Твое место у параши!»

Куда затем шли все эти ценности? В наше уже время было опубликовано, что много лет спустя после смерти Якова (Ешуа Мовшовича) Свердлова, председателя ЦИК-а, в его кремлевском сейфе были найдены: «Золотых монет царской чеканки на 108 525 рублей. 705 золотых изделий, многие из которых с драгоценными камнями. Чистые бланки паспортов царского образца, семь заполненных паспортов, в том числе на имя Я.М.Свердлова и его родственников. Кроме того, царских денег на сумму 750 тысяч рублей» (секретная записка начальника ОГПУ Г.Ягоды лично И.Сталину).

Так вот в чем была настоящая цель революции. Хапнуть, что можно, и бежать, если запахнет жареным.

Такой же была их практика и все 90 лет, что они в той стране у власти. Менялись формы понятия «хапнуть». Не менялась сущность. В 1941-ом, при наступлении немцев, сталинская гвардия повсеместно «хапала и бежала», кто за Волгу, кто за Урал, а некоторые аж до Бухары, Ташкента и Пишпека.

И так называемые «партийные деньги», которых якобы так и не нашли в начале 1990-х, вдруг возникший Альфа-Банк, а затем целая финансовая империя Альфа-Групп (заправила там уже упоминавшийся П.Авен) - это тоже «хапнуть и бежать». И «самый богатый человек России» с его долей в Газпроме в несколько миллиардов долларов, премьер-вор В.Черномырдин - это не «хотели как лучше, а получилось, как всегда», а это «хапнуть и убежать!»

Председатель совета безопасности РФ Б.Березовский в конце 1990-х лозунг большевиков осуществил практически: хапнул с Автоваза, что смог, и бежал на Запад. Этим он сильно рассердил вора-гебешника В.Путина. Впрочем, 45 миллионов долларов Путина - это не только «замочим в сортире», но еще и «хапнуть, и еще хапнуть, нахапаться до тошноты».

Ижевцы были совсем другим народом. Они продолжали жить по нравственным законам великой христианской державы. Арестовав И.Пастухова, В.Жечева, а позже А.Бабушкина и других, они провели по возможности полное расследование его деятельности. Инкриминировалась им не только кража заводской казны. Им были представлены обвинения в грабежах, незаконных арестах и репрессиях, а также их собственные телеграммы, призывающие карателей в Ижевский.

Если конкретных карателей-исполнителей Ижевцы расстреливали, захватив с деньгами или с оружием в руках, то большевицкие и максималистские политические деятели должны были ответить за свои деяния именно по суду.

События же в самом Ижевске и вокруг города развивались стремительно и не в пользу арестованных большевиков.

Итак 8 августа 1918 года власть комиссаров и чекистов в Ижевском была сметена. Арестованные большевиками Ижевцы были освобождены. Ижевский совет рабочих депутатов, разогнанный было пришлым большевистским элементом, вновь вступил в свои права. Впрочем, гражданская власть скоро поняла, что не время упиваться политическими лозунгами и депутатскими мандатами.

Уже 9 августа, на следующий день, телеграфисты и железнодорожники сообщили в Ижевский, что каратели выдвигаются со станции Агрыз. Именно там дислоцировалась банда Чеверева. Туда ушли за несколько дней до того максималисты в количестве 200 человек, якобы с целью дальнейшей посылки на фронт против восставших чехословаков.

Советские партисторики сообщают об обряде в 180 человек, «коммунистов и максималистов», которые были посланы под Ижевский. В мемуарах участников восстания называется цифра ровно в два раза больше - 360 человек. По получении известия о посылке карателей Д.Федичкин тут же формирует отряд из 300 Ижевцев. Тремя ротными колоннами, быстрым марш-броском фронтовики выдвигаются навстречу эшелону с красными.

Д.И.Федичкин пишет в своих воспоминаниях: «Пройдя по линии железной дороги 5 верст от Ижевска, ижевцы увидели впереди себя едущий им навстречу поезд красных. Они моментально рассыпались в цепь и быстрым движением своих флангов охватили поезд с красными с обеих сторон. Затем залегли в высокой и зеленой траве. Большевики пытались было высаживаться из вагонов, но падали убитыми у дверей вагонов. Ижевцы, не желая напрасно расстреливать их в вагонах, предложили красным сдаться. Красные охотно согласились и сдались ижевцам. Их было 360. Двадцать были молодые ижевцы, по глупости попавшие в ряды красной армии. Теперь они радовались, что попали к себе домой в плен».

Таким образом, первый бой против карателей был выигран почти бескровно для Ижевцев. Это вселило надежду во многих: значит, можно бить красную нечисть!

Более того, вылавливать красноармейцев и интернационалистов по лесам вокруг Ижевска оказалось еще и доходно: почти у каждого находили большие суммы денег и драгоценности. Мемуарист сообщает родившееся тогда мнение: «Это повыгоднее охоты: у каждого красноармейца и большевика груды денег», - смеялись фронтовики...»

От политкомиссаров и командиров сдавшегося отряда Ижевцы стали выяснять подоплеку большевистского владычества. Среди них были максималисты, то есть ультра-левые эсеры, орудовавшие еще весной 1918 года. Они дали верные данные о сотрудничестве большевиков с максами по установлению террора в Ижевском.

Вернувшись в город, отряд Д.Федичкина принял участие в обсуждении дальнейших планов: как вести Оборону? По показаниям пленных, на Ижевский в самом ближнем будущем будет послан еще больший отряд. Телеграфные перехваты и разведка Ижевцев сообщали о настойчивых требованиях губернских большевицких властей показательно покарать Ижевск. Это значило только одно: на этом этапе единственно правильным будет военно-политическое руководство городом и заводом.

«Союз фронтовиков», который подготовил и провел вооруженное выступление Ижевцев, восстановил Ижевский Совет рабочих депутатов в его правах. На партийную принадлежность, за исключением большевиков и максималистов, внимания не обращали. Провели выборы исполкома. Председателем стал член партии РСДРП (меньшевиков) П.Михайлов.

Совет приступил к работе, восстанавливая функции государственной власти в городе. Все закрытые большевиками государственные, общественные и кооперативные организации были открыты. Отменялись запреты на свободную торговлю - и окрестные крестьяне потянулись в город сбыть продукты своего труда и закупить товары, производимые городом. Открыты были магазины, лавки, чайные, рестораны, мучные лабазы и продовольственные склады.

Были объявлены выборы в профсоюзах, в мастерских, в коллегиальное управление заводами. Объявлялись в силе все гражданские свободы: слова, печати, собраний...

Мобилизационные предписания, разумеется, объявлялись недействительными. Молодежь оставалась в городе. Было распоряжение открыть учебные заведения точно в срок: учащиеся гимназий, Школы Оружейного мастерства, ремесленных училищ, земских и приходских школ должны были продолжать образование.

Возобновлялась производственная жизнь в мастерских. Заводы стали наращивать производство: восставшие нуждались в броневых листах, в винтовках, пулеметах, артиллерийских орудиях, в запасных частях.

Другими словами, налаживалась мирная жизнь в Ижевском.

Вместе с тем, Ижевцы уже на третий день после начала восстания, получив подтверждения из Самары, Уфы и Казани, определились: «советы» - форма власти на время, настоящую форму власти в России, как и было уговорено, должно выработать Учредительное Собрание.

Так это описывается в газете «Ижевский защитник» от 23 августа 1918 г.: «До установления прочной связи с Казанью (взятой, как мы помним, войсками полковника В.О.Каппеля 6 августа 1918 г. - Н.С.-С.) исполнительный комитет Ижевского совета рабочих депутатов оставил власть за собой, причем по настоянию Штаба и Исполнительного комитета привлечен к работам член Всероссийского Учредительного собрания о Вятской губернии В.И.Бузанов».

Легко заметить, в чьих руках оказалась власть после свержения большевиков. Это Штаб обороны, созданный «Союзом фронтовиков», а также исполком Совета. Совместно эти два органа власти вводили третий элемент - членов Учредительного собрания.

Из этих лиц был создан Прикамский комитет членов Всероссийского Учредительного собрания (Прикомуч). Прикомуч состоял из трех, а позднее из четырех человек. К привлеченному В.И.Бузанову присоединились Н.И.Евсеев, А.Д.Корякин, затем еще К.С.Шулаков.

По большому счету Прикомуч должен был обеспечивать представительство Ижевцев в Учредительном собрании. На данном этапе этим людям было поручено постоянно держать связь с Самарой, добиваться централизованного политического руководства.

При непосредственном участии Прикомуча был создан юридический отдел Совета. Этот отдел занимался подготовкой правовых оснований, занимался также следственными и судебными делами. Большое участие Прикомуч принял в созднии и работе финансовой комиссии. Опытные чиновники были приглашены работать, чтобы восстановить и упорядочить налоговую систему, распределение денежных и материальных средств по гражданским учреждениям и армейским подразделениям.

Сами члены Прикомуча неоднократно выезжали в войска и участвовали в боевых действиях - тот же Василий Бузанов брал винтовку и становился рядовым роты. Поддержанные с одной стороны всем Ижевским Советом, а с другой Штабом Обороны, они быстро стали набирать политический вес в Ижевском, а затем и по всему Прикамью.

Можно сказать, что заработал переходный орган, призванный в определенных условиях трансформировать «совет» в народом избранный орган управления, в народом учрежденную форму власти.

Ижевский Совет из 250 человек, большая часть которых хотя и очень уважаемые, но немолодые люди, без опыта руководства боевыми частями, тыловыми службами, фронтовой связью, прифронтовыми работами, постепенно передавал главные функции Прикомучу.

В воспоминаниях Д.Федичкина есть одна неточность, с особым рвением подхваченная совпартпропагандистами. Он пишет, что «гражданская власть... перешла было в руки Ижевского Совета рабочих депутатов,... но через два дня Ижевцы воочию убедились, что такой громоздкий, в 250 человек орган власти абсолютно неспособен к быстрым решениям и распоряжениям, которые до крайности необходимы в период восстания. Поэтому гражданская власть на третий день восстания была передана Прикамскому Комитету...»

Этот факт совпартисторики подают как явное доказательство «антисоветского восстания» в Ижевском. На самом же деле Ижевский совет не принимал решения о саморасформировании на 2-3 день после победы восставших. Он действовал до конца октября 1918 года, фактически до последних дней Обороны.

Так, через неделю после начала восстания, 15 августа 1918 г., Ижевский Свет единогласно выносит резолюцию «По вопросу о смертной казни», опубликованную в газете «Ижевский Защитник».

Резолюция эта касалась казалось бы частного случая: Ижевцами был выловлен и арестован П.Лихвинцев. Чужак в Ижевском, сам родом из Калуги, этот ярый большевик был правой рукой С.Холмогорова. Это Лихвинцев создавал бандитскую «красную гвардию» вместе с максималистами зимой-весной 1918 г. Он был комиссаром при помощнике начальника Завода по оружейному отделению. Последняя должность Лихвинцева - городской военком. Это он вместе с В.Жечевым предлагал выставить против рабочих пулеметы - «и пусть помитингуют!»

Чугунолитейная мастерская (в действительности, огромный цех в несколько сот человек) на своем собрании постановили требовать расстрела П.Лихвинцева. Что же Ижевский Совет? В резолюции говорится:

«...принимая во внимание, что российская демократия всегда стояла за отмену смертной казни, а Совет состоит из сынов этой демократии, Ижевский Совет рабочих, солдатских и крестьянских депутатов единогласно постановил, что он не может одобрить постановление Чугунолитейной мастерской о расстреле Лихвинцева, о чем и довести до сведения этой мастерской и оповестить об этом всех товарищей рабочих, фронтовиков, крестьян и всех граждан г.Ижевска.

В Ижевске не должно быть и речи о смертной казни и расстрелах, которые применялись царскими сатрапами и большевистскими насильниками народной воли!

Ижевский Совет рабочих, солдатских и крестьянских депутатов».

Данная резолюция - свидетельство настоящего гуманистического уровня и высокой христианской морали Ижевцев. Даже испытав неслыханные притеснения и насилия, русские люди в Ижевском находили в себе силы следовать христианскому долгу: не убий, не осуди, прости...

Да, пройдет всего несколько недель, и сами они поймут, что с большевиками говорить о милости, добре, прощении не приходится. Они увидят, что «царские сатрапы» - младенцы по сравнению с выродками-интернационалистами. Что царская Охранка - детский сад перед карательными отрядами Бриллианта, Азина, Барышникова, Чеверева, Аплока, Мельникова.

Из лексикона Ижевцев исчезнет слово «товарищ» и войдет определение «краснокожая дрянь». Понятие «российская демократия» будет оттеснено понятием «наша Оборона». И родится 35-тысячная (!!!) Народная Армия, совершенно необычная вооруженная сила для того времени.

Ижевский Совет будет участвовать во всех важнейших событиях лета и осени 1918 года, вплоть до введения 26 августа военного положения в городе, до обращений к горожанам в сентябре и октябре 1918 года.

Он сохранит свои функции практически до последних дней восстания, оставаясь рупором волеизъявления народа. Об этом периоде деятельности Ижевского совета совпартпропагандисты стараются не сообщать ничего. Потому что как раз в эти три месяца Совет стал образцом власти без коммунистов.

Если и есть специальные исследования, то они сделаны исключительно в интересах режима и держатся под спудом. Задача будущих честных историков, которые когда-нибудь получат в свое распоряжение архивные данные по работе Ижевского совета в августе-октябре 1918 года, обнародовать этот опыт.

Несомненно, что под тяжестью испытаний, в период восстания в самом Совете начались брожения и изменения. Появились группировки. Есть свидетельства, что среди депутатов были даже сторонники примирения с большевиками. Снова были проведены перевыборы членов и председателя исполкома. Взамен П.Михайлова месяц спустя станет Астраханцев. Депутаты Совета будут искать все новые формы политического обустройства, постоянно заявляя, что окончательно этот вопрос в стране должно решить Учредительное Собрание.

Прикомуч в это же время будет набирать политическую силу, исключительно за счет поддержки его Штабом Обороны. Ижевский Совет, как представляется, уступал политические позиции Прикомучу. Однако оставлял за собой право быть органом обсуждающим и рекомендующим. Ижевцы, многое понимающие именно так, как это сказано, само слово «совет» рассматривали, как постоянное представительство тех, кто обсуждает проблемы, обдумывает положение, дает советы.

Несомненно также и то, что военно-политическая обстановка в Ижевске и вокруг него требовала новой организации самоуправления. Первый наскок красных банд, 9-го августа 1918 года, был удачно отбит.

Однако это было лишь начало долгой, кровопролитной, трехмесячной Обороны. Город-Завод должен был перестроиться на иной лад. Военные руководители понимали это прекрасно. Роль Ижевского Совета становилась все более консультативной и вспомогательной. Роль Штаба Обороны возрастала с каждым днем.

Кстати сказать, резолюция Ижевского совета по поводу смертной казни вообще и приговора П.Лихвинцеву, в частности, получила широкую огласку. Однако поддержку ей Ижевцы не оказали - и в этом тоже сказался характер города, характер заводчан. Высокие слова сказаны и услышаны, благие намерения поняты, но чувство справедливости у горожан было развито очень сильно.

Тем более, что каратели шли волна за волной и очень скоро Ижевские семьи начнут терять кормильцев, родных, близких, отцов, мужей, братьев, сестер. Плач и причитания по убитым будут слышны то в одном, то в другом доме, а то и в нескольких сразу домах на одной и той же улице. Священники не будут успевать отпевать упокоившихся героев. Ложевая мастерская Завода, частные мастерские по изготовлению сундуков, телег и мебели будут завалены работой - заказы на гробы пойдут нескончаемым потоком. Удивительно ли, что сами депутаты Совета очень скоро будут заняты совсем иными проблемами, а не спасением жизни преступникам?

Совпартпропагандисты позже обвинят Ижевцев, что они скатились до уровня военной диктатуры.

О том, что за «диктатура» родилась в Ижевском и как вооруженный народ сумел отбиваться от многотысячных армий в течение трех месяцев, в следующих главах.

"Я не в заботах об усилении архиерейской власти, а именно в интересах обвиняемых, высказываюсь за суд епископский. Вести нам дело на строгом основании канонов нельзя и процессы ведутся заведомо фальшиво. Не лучше ли вместо лицемерного правосудия держаться милосердия? Милосердие же в этих делах может принадлежать исключительно личности епископа, который имеет возможность назначать следствие только тогда, когда того желает сам обвиняемый, исключая дел уголовных." Митрополит Антоний.

The biography and adventurous escapades of Alexander Bulatov, the main controller and instigator of the Russian tragedy at Mt.Athos, forces one to ponder as to what is his aim in life. Has he ever had any firm convictions that resulted in tangible consequences, or did he gravitate from one extreme to another?

Bulatov was born in 1870, to a family whose lineage stretches back to the Tartar khan Bekbulatov. He was king of Kasimov who accepted Orthodoxy in 1563 under the christened name of Simon, having received the title of “tsar of all Russia” from Tsar Ivan the Stern. His descendants intermarried with Russians and Georgians. Young Alexander enrolled in Alexander College, where he was often incarcerated for his misbehaviour and insubordination.

Having completed his college studies, Bulatov served in the Hussar life-guard regiment, where he became a fencing instructor. As a cornet (junior officer), he was placed in charge of the academic command. His attitude toward the soldiers earned him the nickname “Mazepa”.

When armed conflicts erupted in Ethiopia at the end of the century, the Russian government decided to send humanitarian aid to the local and Italian population that have suffered through the wars. Bulatov volunteered to serve in the Red Cross detachment. Having spent a year in Abyssinia and travelling through the various regions of the country, he learned the local language. The detachment returned to Russia in 1897, while Bulatov decided to remain and learn more about the country. In his travels throughout the country, he met many Christians, Muslims and Judeans, studying their faiths and convictions. He found an important friendship with the Negus (Emperor), who invited him to go hunting atop elephants.

Returning to Russia, he was promoted to Lieutenant, decorated with the Order of St.Ann, 3rd class. Shortly after, he published a book containing information on Ethiopia.

After a second visit to Ethiopia, he produced a map of the country’s rivers, which earned him an inclusion in a diplomatic mission. He was then attached by the Negus to a unit that was uniting new territories. During these operations, Bulatov was creating a map of the country, names to open areas like the ranges of “Emperor Nicholas 11”, and in honour of a youth that attached himself to him – “Bazza’s head-land”.

Upon returning home in 1918, Bulatov was promoted to a second-captain and awarded with second degree medal of St.Stanislaus (an award usually given to Catholic Poles). After publishing a book in 1899 titled “With Menelik’s the Second forces”, Bulatov was again sent to Ethiopia in order to study their army. There, he offered to re-educate the army and re-form the forces with him being appointed vice-regent of the lands adjoining the river Baro. As there was no response forthcoming to his offer to join Menelik, he left Ethiopia and returned to Russia by a route that passed through the Holy Land. After visiting the Resurrection Cathedral in Jerusalem, he made a vow to devote his life to God. However, upon returning to Russia, he made a request to be sent to Manchuria, where he took part in crushing the “Boxer rebellion”. He regarded the war as a joyous adventure and for his bravery in the field, he was appointed in 1901 as commander of a regiment, and in 1902, he was promoted to a full captain of cavalry and awarded with the second degree medal of St.Ann with swords and 4th degree medal of St.Vladimir, as well as receiving the Legion of Honour medal from the French government.

Upon his request, he was placed in reserves in 1903. In the same year, he entered the Nikifor-Gennadius Hermitage (on the outskirts of St.Petersburg) as a novice together with six soldiers from his squadron. One of the reasons for his entry into a monastery was because of his unrequited love of a princess.

During his visit to St.John of Kronstadt, he received a book from the Saint with the words “this is for your guidance”. In the book, Bulatovich came across the words “The name of God is God Himself”, and took that as a revelation from the Lord. Together with his 6 former soldiers, they set out to Mount Athos where they settled at the Skete of Andrew. In 1907, he received the schema (the most extreme austerities selected by the monk) with the name Anthony, and in 1910, he was ordained as a hieromonk. Normally, a person that had accepted a schema distances himself away from everything earthly, and devotes his life to prayer to God. However, in 1911 hieromonk Anthony set forth to Ethiopia to meet his godson and explore the possibility of opening a church mission. Having met with Menelik in 1912 and receiving a rebuff to his proposal to open a mission on the island of Shalle, he and his 6 monastics were recalled to Mt.Athos.

Returning to Mt.Athos, he recalled the words that he found in Saint John’s book, and took a leading role in the struggle for venerating God’s name.

He launched himself into the struggle as though it was a continuance of his military campaigns, which can be seen in his words: “Glory be to God and I thank Him for having favoured me to proceed in the forefront of a cavalry detachment, which led me to command it in battle, and for currently granting me inestimable mercy in finding me worthy to continue in the leading detachment of defenders of the Lord’s Name”.

Amidst the name glorifiers as well as in their propaganda, there were no definitive doctrines, and Bulatovich, destitute of any theological studies, began to disseminate teachings that were not based on the Holy Gospel or the Holy Fathers, but on whatever he regarded as being correct.

Consequently, it was no wonder that Archbishop Anthony Khrapovitsky dispraised it as being not sincere, verbal trickery, ravings of a lunatic, while noting that Bulatovich himself was an “eremite parvenu”.

Saint Basil the Great, instructed that “there is not one name, which could encompass all of God’s nature and that would fully express it… even to His Saints… God did not reveal His Name…” In the Book Exodus, when God appeared in the form of the Trinity, Abraham was told: “He who is their God, and do not reveal my name to them”. Consequently, Vladika Anthony and other theologians consider that in as much as the name “Jesus” was also given to other people, it doesn’t of itself appear as God. The teachings of the name glorifiers are akin to the Judean and Jehovah sects, who while not acknowledging the Divinity of Jesus Christ and the Holy Spirit, sought to venerate only God the Father.

Under the influence of Judaism, the pursuit of the name glorifiers recognise the name “Yagve” as more than just a name, sign or title. They perceive this name as being God’s attitude toward His people. That’s why, to the Jew, the name “Yagve” represents Divinity in the manner that He is understood by those that venerate Him with the manifestation of the power of His activities i.e. exactly as the name glorifiers envisage Him.

The Jews are forbidden to “mention God’s name in vain”. By God’s will, He has an unlimited number of names, and new ones can always arise. That’s why the Jews apply His name in a way that corresponds to the situation of His presence, might and glory, such as when the Lord commanded the Israelites, stating that His angel will lead them into battle and they will be given victory. Thus, God demanded obedience to the angel as “My name is in him”.

Having plucked the words “God’s name is God Himself”, the name glorifiers adopted them not in concordance with the Holy Writings and the Church’s Teachings.

The reason why their books and articles accuse Vladika Anthony of blood-letting on Mt.Athos is quite understandable. However, what has to be taken into account is that the monastics from Andrew’s Skete on Mt Athos, submitted themselves without the use of force, and were ready to sail back to their Fatherland. However, after fruitless submitted themselves without the use of force, and were ready to sail back to their Fatherland. However, at the Panteleimon monastery, after fruitless persuasions by Bishop Tikhon, the monastics had to be forcibly evicted by soldiers and placed aboard the ship. But Vladika Anthony was not in command of those soldiers, who in fact were dispatched by the Foreign Ministry.

The new name glorifiers are now pointing out that the former name glorifier – Archimandrite David – in the 20’s, co-celebrated a Church Service with Saint Patrarch Tikhon. Because of this happening, they are now avowing that the Patriarch acknowledged David’s teachings as being correct. At the same time, they point out that the main persecutor and responsible for the “bloodshed” on Mt.Athos i.e. Metropolitan Anthony, is also guilty for injecting the heresy “nameoclasm”. Under the influence of such utterances, some of the faithful have sent us letters, which stated that their reverence of him has changed now that they have familiarized themselves with his ideologies. Also, because he had nurtured a whole generation of clergy, there is a need to re-examine the whole attitude towards the activities and teachings of ROCA.

That’s why we think that this question has been raised, and the movement “Society of confessors of God’s name” in the Russian Federation, re-established! As can be seen, this is only the continuation of the battle against the Overseas Church and that, which has been preserved in Overseas Russia as being most precious – the Truth - to be returned to Russia upon her liberation from her enemies.

На дворе осенняя хмарь. Холодно, мокро, противно. Хозяйка визгливо жалуется, что печь плохо тянет. Это зачуханная неопрятная баба в грязной обвисшей юбке и такой же грязной кофте. Она забивает печь мокрыми дровами и гоношится около нее. Дрова, как и можно предположить, загораться не желают. Мой деньщик Матвеич отодвигает бабу:

Пять минут спустя, его стараниями печь потрескивает, шипит, стонет. Потом гудит и поет. А хозяйка, угрюмо зыркнув в Матвеича, ушлепывает к себе в закут.

Да-с, господа, неласково встречает и провожает нас курская земля, думаю я. Ой неласково! От нечего делать я выглядываю в окно на грязную, мокрую, какую-то потерянную деревенскую улицу. Единственное украшение ее - рябина с алыми кистями. Она растет неприкаянно, одиноко возле старого пепелища. Когда и кто там жил, неизвестно. Рябина мокнет под мелким осенним дождичком, который то начинается, то останавливается.

Эту халупу мы делим с капитаном Сергиевским. Его пока нет. Он неизменен в своих привычках и устоях. Пока не проверит и не удостоверится, что каждый боец его учебной команды устроен, он и не помышляет об отдыхе.

Его деньщик Веретенников, расторопный малый лет двадцати пяти, колготится возле самовара, выговаривает хозяйке, что кроме трухлявого сенника, не на чем спать, и время от времени трудно вздыхает:

Слышу, как за перегородкой Матвеич не выдерживает:

- Цево случцилось-то, Григорцик? Али живот у тя разболелси?

- Ниче у меня не болит, Матвеич. Ты делай свое дело, а я - свое...

Какое-то время он сдерживается, щеплет лучину с помощью немецкого тесака, качает самовар сапогом. Потом вновь испускает тяжелый вздох:

Мне надоедает это. Я выхожу на хлипкое грязное крыльцо. Кривые ветви старых яблонь. Покосившиеся, а то и вовсе запавшие крыши амбаров. Сорванные с петель ворота, обвалившиеся плетни. Клочки сена в грязи. У дома наискосок, справа от пепелища, точнее, у такой же халупы, во дворе суетятся офицеры 1-ой роты. Взводный Кугушев машет мне рукой:

- Иван Аристархович, милости просим, на ужин-то! Лихарев поросенка прикупил, славное угощение будет...

Я не голоден. У меня паршивое настроение. От того, что вчера пришлось оставлять Хлебников. Наши позиции в его предместьях были удачны. Мы бы отбились хоть от самого черта. Но отошли донцы справа, снялась гаубичная батарея с пехотным прикрытием слева. Да и как ей не сняться? У них снарядов не осталось. Какая польза от гаубиц, если снарядов нет? От артиллеристов прискакал вестовой, нашему полковнику Волховскому бросил:

Наши заставы уже постреливали по разъездам красных. Пушки красных уже ахнули по Хлебникову. С расстояния трех верст. Нам обоз грузить, полевые кухни, батальонный лазарет отправлять, нашу полевую артиллерию на передки, все равно снарядов нет, уводить надо наши четыре пушки. Я как раз своей трофейной австрийской бритвой щетину скоблил - не доскоблил. Приказ поднимать роты, собирать прикрытие...

Капитан Сергиевский помог немало. Вывел свою учебную команду, все сорок человек, и принял арьегардный бой. Потрепал красных достаточно. Это он умеет. Под вечер увел людей, маневром ложным. Всех потерь - один убитый юнкер, двое ранены. Почитай, тем самым весь батальон спас.

Наконец, и сам он показался. На коне, весь в грязи. Но вид бодрый, собранный, как всегда.

- Иван Аристархович, что буйну голову повесил да на левое плечо?

С коня сошел, бросил поводья ездовому Лыкову.

Сам упругим легким шагом вошел в халупу. Я еще постоял, выкурил папироску, потом последовал за ним. Поросятина пища тяжелая, она под настроение. Хорошо под водочку и дружескую беседу. Но не хочется ни с кем разговаривать. Как начнутся тары-бары-растабары... А вот в штабе дивизии так, а вот в штабе армии эдак, а полковник Х. уехал в Севастополь, а тыловые крысы мадеру пьют, нам не дают. Дальше больше. Не дают мадеры, так мы и сами за нею можем к вам съездить. На бронепоезд - и айда, господа офицеры! Ростов далековато, так и поезда у нас быстрые... И прочая катавасия!

Чайку же можно и без настроения. Особенно, ежели с таким собеседником, как Михаил Сергиевский...

- Веретенников, да ты что ж это?.. Ты же меня зарезал! Без ножа, без штыка, просто взял и зарезал!

- Виноват? Да ты же душу мою загубил, Веретенников!

- Ваш-блародие, не уследил. Виноват! Ах, ты ж, Боже...

Я вошел в половину, отделенную для капитана Сергиевского. Он тотчас же повернулся ко мне.

Первый раз в жизни я увидел растерянность на лице доблестного капитана.

- Он! - энергично ткнул вытянутой радонью Сергиевский в деньщика. - Все он!

- Помолчи, Веретенников! - прикрикнул я. - Господин капитан...

- Этот болван на квартире в Хлебникове забыл фотокарточку... Захожу - где карточка? Нету! Как это «нету»? Эта карточка у меня одна, я вожу ее с собой с 1915 года!

- Тебя расстрелять, Веретенников, мало! Какой из тебя деньщик, а? В конюха! Прямо тотчас навоз грести будешь!

- Что за фотокарточка, Миша? - чуть не закричал я.

- Так жены моей, Семушки моей единственной, ненаглядной!

Но тут надобно рассказать о самом капитане Сергиевском. На время этих событий в октябре 1919-го было Михаилу Иннокентьевичу тридцать четыре года.

Роста он выше среднего, сухощавый, длинноногий, длиннорукий, прекрасно сложенный. На широких плечах небольшая породистая голова, походка легкая, часто кошачье-крадучаяся. Славился он как замечательный спортсмен, между прочим. Еще до Великой войны участвовал и побеждал в международных состязаниях.

Примечательно было его лицо. Это было лицо настоящего петербургского аристократа. Нередко оно было слегка насмешливо-надменное, чему способствовали французские бакенбарды, тонкий нос с горбинкой, аккуратно постриженные усы, а в особенности его светлые серые, какие-то ручьисто-прозрачные глаза - вот словно смотришься в горный поток, и каждый камешек видишь в нем.

Увидеть на лице Сергиевского гримасу усталости, изнеможения или отчаяния было невозможно. Даже намека на неудовольствие чем бы то ни было! Хотя бы и во время трудных переходов, когда все без различия чины нашего Офицерского батальона тянули на себе и оружие, и огневые припасы, и другое войсковое снаряжение. Разве что иногда оно становилось сосредоточенным и затем неожиданно смелым.

Это он бродил по заснеженной степи во время Первого Похода и набрел на красногвардейский отряд вшестеро больший его полуроты. Но не растерялся, вызвал командира отряда к себе, вынул бомбу, выдернул шнур: «Приказывай своим каторжникам положить оружие, иначе - на куски разорву!» И тот подчинился.

Это с ним мы ездили расстреливать казачьего сотника, что оседлал и отхлестал по заднице ресторатора. Расстрел произошел «мимо». Нас, офицеров батальона, объявили бунтовщиками. Пришлось защищать свой статус, как говорится, с оружием в руках. Как раз он, Сергиевский, направлял винтовку в грудь полковнику Лепницкому, говоря: «Прошу не усугублять свое положение, господин полковник!»

Только он мог сказать это с такой глубокой убедительностью.

Это он обрубил хвост у кобылы красного комполка под Харьковом, а потом гнал его версты полторы и кричал: «Эй ты, куцехвостый, твой кобыла с-под хвоста бриллианты рассыпает!» Потом гнал того краскома назад те же полторы версты: «Собирай теперь бриллианты, красный бандит!»

А еще раньше это он сказал подполковнику Волховскому: «Господин подполковник, дозвольте этих пленных привести в порядок!» Что и стало началом его учебно-войсковой команды. Через ту команду прошли сотни добровольцев нашего Офицерского батальона, от пленных рабочих-шахтеров до мальчиков-гимназистов, которые потом почти все получили офицерские звания.

Кроме того, капитан Сергиевский был председателем офицерского суда. Никто другой, как он, не знал всех тонкостей офицерского бытия и способов разрешения конфликтов. Это он предотвратил две дуэли у нас в батальоне, а также убедил поручика Фролова, что стреляться из-за потерянной пушки - вред всей Добровольческой армии гораздо больший, чем сама потерянная пушка.

Но конечно, самое главное его детище - это учебная команда. А в учебной команде - классы рукопашного боя. Рукопашный бой был его изюминкой. Сколько раз я наблюдал: вновь набранные стрелки, человек тридцать-сорок, сидят полукругом на лужайке, а он в центре:

Вчерашний мастеровой, руки грабли, косая сажень в плечах, неловко держа винтовку, поднимается, приближается к капитану Сергиевскому.

- Бирюков, чем и как уничтожается живая сила противника?

- Живая сила противника уничтожается ружейным огнем, который ведется с соответствующего или установленного расстояния.

- Молодец, Бирюков! А кончились патроны, ты в атаке - что будешь делать?

- Продолжать бой штыковым ударом, господин капитан.

- Правильно. Теперь показывай, как это, продолжать бой штыковым ударом? Я - комиссар, патронов у тебя в винтовке нет, бей комиссара!

Бирюков плохо соображает, как это капитан Сергиевский может вдруг стать комиссаром. Но Сергиевский не отступает. Он снова и снова требует, чтобы Бирюков всерьез, по-настоящему ударил его штыком. Наконец, Бирюков, пробормотав «Владычица, сохрани!», тыкает штыком перед собой. Сергиевский слегка отстраняется, штык повисает в воздухе.

Бирюков снова тычет штыком. Уже норовя задеть капитана. Но Сергиевский опять едва заметно уклоняется.

- Очень плохо, Бирюков. Комиссар расстегивает кобуру и достает свой маузер...

С этими словами капитан Сергиевский в самом деле расстегивает кобуру и начинает доставать наган. Бирюков делает выпад, штыком вперед. Сергиевский неуловим, он делает шаг в сторону, левой рукой отводя винтовку, а правой уже направляя свой наган в лицо Бирюкову:

- Бирюков, бросай винтовку! Застрелю, как щенка!

Бирюков растерян. Опускает винтовку, готовый выполнить приказ.

И тут Сергиевский разражается чуть не площадной руганью:

- Я тебе, сукин сын, брошу винтовку! Я тебя, курячий помет, без винтовки в землю заколочу! - он вталкивает наган назад в кобуру. - Бей комиссара! Бей всем, чем можешь!

Бирюков наотмашь бьет винтовкой в лицо Сергиевского. Тот внезапно отскакивает. Точно так же быстро подскакивает вновь и дает сильную затрещину Бирюкову. Шапка у того слетает.

Бирюков, растерянный, разозленный, бьет Сергиевского прикладом. Но тот начеку. Ловко подставляет кулак под локоть Бирюкова, и удар не получается. А Сергиевский тут же отвешивает новую звонкую затрещину Бирюкову.

Бирюков, видать парень в уличных драках поднаторевший, понимает, что это всерьез. Он снова пытается достать капитана Сергиевского - теперь уже скользящим ударом наотмашь. Сергиевский подныривает под винтовку и оказывается лицом к лицу с Бирюковым.

Когда в его руке оказался клинок, никто не заметил. Это его тонкий стальной стилет, отделанный бирюзой и серебром. Опасное оружие в умелых руках. Прошьет сердце - никакой дратвой не залатаешь. Сейчас клинок прижат острием к низу левых ребер добровольца. Бирюков тяжело дышит и бледнеет, вдруг осознавая, что смертоносное жало всего в дюйме от его сердца.

В Санкт-Петербурге у Михаила Сергиевского была своя фехтовальная школа. К нему на уроки ходили князь Юсупов, граф Беспалов, барон фон Дрейер, офицеры-кавалергарды и лейб-гвардейцы. У него учились лучшие фехтовальщики России: драться на рапирах, на саблях, на самурайских мечах.

Самурайские мечи он привез из плена. Раненый японской гранатой шимозе, он попал в плен под Сандепу. Осколок пробил ему спину и разорвал почку. Японский врач в лагере сделал ему операцию, удалил почку, потом похлопывал по плечу всякий раз, проходя мимо: «Холосо зити, Селагиесаки? Холосо!» И он, девятнадцатилетний мальчишка-вольноопределяющийся, сын генерала Сергиевского, начинал понимать, что такое благородство на войне. Два с половиной года в плену, на острове Хоккайдо, не прошли даром. Он заговорил по-японски, он научился японскому искусству боя на мечах. Полковник Йоиширо Йода был его наставником и даже предложил офицерский чин и место в своей школе.

Сергиевский вернулся осенью 1907 года в Россию.

О военной службе не могло быть и речи. Офицер с одной почкой для Императорской Армии было нон-сенсом. Получив орден Владимира с мечами и погоны поручика, Михаил Сергиевский и то, и другое запрятал в шкаф. А полгода спустя пришел к отцу-генералу: «Папа, мне нужно шестьсот рублей. Я знаю, что с ними делать. Это будет школа...»

В 1909 году его фехтовальщики выиграли состязание в Льеже, побив хвастливых Дюпре и Казалини. Знаменитый Роберт Монтгомери, через своего импрессарио, послал Сергиевскому письмо-приглашение в Лондон.

На следующий год рыцарский турнир во французском городе Компьень собрал лучших из сильнейших. Там гвардейский поручик Юрий Ветер выбил из седла Готфрида фон Шуле и был удостоен Большой Золотой цепи городского майората в награду за прекрасный бой. Свою победу Юрий Ветер отмечал в Стрельне, под гитары цыган, под топот «русской» да вприсядочку, под крики и тосты друзей по полку. Там он, потребовав полной тишины, торжественно перевесил цепь на грудь Михаила Сергиевского, своего учителя:

В том же году пять гвардейцев-преображенцев, специально подготовленные Сергиевским, провели показательный бой перед Государем: деревянными винтовками, обтянутыми мочалой и кожей для мягкости и недопущения членовредительства, они раскидали двадцать казаков Его Императорского Величества Конвоя.

Командир Конвоя князь Трубецкой хмурился и отводил глаза. А что хмуриться, рукопашный бой - не парад, не джигитовка, не рубка лозы и глиняных пирамид, а тем более не лезгинка с кинжалом в зубах.

Государь высочайше повелел ввести в Армии новую методику рукопашного боя. За основу взяли приемы, которым обучал Михаил Сергиевский в своей школе. Самого Сергиевского зачислили по ведомству военных училищ, присвоив чин штабс-капитана.

Впрочем, надо было знать Сергиевского. Кто владеет оружием, для того нет понятия хомута. Вся служба его состояла в том, что он раза три-четыре в год выезжал для инспекции в гарнизоны. Обычно брал с собой лучших учеников, гвардейских офицеров. Те демонстрировали свое искусство. Все остальное время он проводил в столице, был принят в высшем свете, сильно играл, хотя никогда не проигрывался в прах, писал недурные стихи, даже опубликовал кое-что.

В 1912 году он женился. Взял первую красавицу Петербурга, с которой познакомился на балу у Бобринских. Сразу же увез Семушку заграницу, на целый год. Объехали полсвета. Были во Франции, Швейцарии и Португалии, в Италии, на Святой Земле, в Палестине. Как сам признался, с момента женитьбы - никаких карт. Баловство стихами забросил. А вина или водки вообще вкуса не знал.

Где он подхватил это новшество, неизвестно, только после возвращения в Петербург особые классы открыл: бой на кинжалах, на ножах, на стилетах; бой с оружием в двух руках: эспадрон и стилет, шпага и кинжал, сабля и ятаган, два ятагана; а еще бой с ножом и плащом, бой с кинжалом и шляпой, бой на палках...

Семушку свою обожал, как только русский офицер может обожать свою жену. На балы, на благотворительные вечера, на концерты, в оперетку, на балет - все только с Семушкой. Зимой Семушка носила великолепные русские меха, летом - последние парижские модные всплески от Пуаре, с легким налетом Японии, всех ее красноватых листьев клена, золотистых и черных шелков, бумажных зонтиков, нежного бамбука и висячих мостиков через дымчатые водопады...

- Иван Аристархович, покажи-ка мне на карте, что у нас делается по фронту, - сказал он мне в тот же вечер.

- Что у нас может делаться, Михаил Иннокентьевич? Отступаем - сала для пяток не хватает...

- И не заикайся, Миша! Как старший по команде, запрещаю!

Да, я снова начальник штаба батальона. В моих руках власть над всеми тремя ротами, над артдивизионом, над разведкой, над обозом, над кухней и лазаретом, над связью, нашими телефонистами и телеграфистами.

- Ты не понял, Иван. Я же к ним не сдаваться. Я за моей Семушкой к ним. Раз она попала в их лапы, значит, надо выручать...

Он смотрит на меня своими серыми прозрачными глазами. Можно сказать, гипнотизирует меня. Гиль! Не такие пытались загипнотизировать!

- Да тебя первый же дозор красных остановит, - говорю я.

- Это бабушка на-двое сказала, - отвечает он. - Переоденусь под мужика…

- Михаил, ты в зеркало смотрелся? Ты - под мужика? Да у тебя на лице…

По холодному тону, по выносу красивой головы, по тому, как обозначились ноздри, как смотрят его серые прозрачные глаза, мне все становится понятно. Я могу приказать запереть его в сарае. Но завтра утром сарай будет пустой, а часовой будет хлопать глазами и ничего не понимать. Я могу...

Да что я могу, если капитан Сергиевский все решил?

- Извините, капитан, меня пригласили на свинину. Кугушев из первой роты. Пойдете со мной?

Он чуть заметно улыбается. Даже не улыбается, а просто оттаивает.

- Нет, Иван Аристархович. У меня кое-какие личные дела. Если позволите, я в следующий раз...

И глаза его неожиданно становятся смелыми, летящими.

...Поздно вечером я перехожу через чавкающую грязь. От выкуренного табака немного побаливает голова. Хозяйки в халупе нет, а может, прячется где. В комнате горит керосиновая лампа. Мой Матвеич сидит, как положено, при всем параде, читает свое Евангелие.

- Так они, знамо дело, ушли, - поднимается Матвеич и одергивает гимнастерку. - И саблéю-то свою не взяли. Зато деньсцика, Григориску, с собой погнал...

Что ж, у него, моего Матвеича, свой охват всего. Рисковать жизнью из-за клочка бумаги, пусть даже с изображением первой красавицы Петербурга, это вне его сообразования. Как и моего. Но что тут поделаешь?

Тут я обнаруживаю, что моя офицерская сумка раскрыта. Оперативные карты торчат из нее углом. И к чему это все? Что было верно вчера утром, то завтра будет совсем наоборот. Сергиевский это знает. Что ж, помогай ему Господь!

Матвеич, кряхтя, стягивает с меня сапоги и уносит их на просушку и почистку. Завтра они будут блестеть.

В эту ночь я засыпаю быстро, без сновидений. Возможно, потому что горячая свинина согрела все мое тело. Едва я вытягиваюсь на сеннике, как моя тяжелая голова куда-то откидывается.

Мы стоим в этой полуголодной и бесприютной деревне два дня. Подполковник Волховской получает приказы и донесения один другого вычурней. По утреннему приказу мы должны быстро выдвинуться на расстояние в двадцать верст, занять высокий берег реки Псёл и не допустить переправы красных. Едва ординарцы ускакали, едва ротные и взводные разбежались по домам, поднимая людей, другой приказ: оставаться на месте, ждать прибытия конного полка с конной же артиллерией.

В штабной избе мы пьем чай. Подполковник Волховской в таких случаях становится въедливо-язвительным.

- Погляди-ко, Иван Аристархович, а яти с ерами в приказе не перепутаны?

Не успеваем мы закончить второй самовар, как на двор въезжает бричка. На бричке офицер из штаба дивизии. Это молодой и совсем еще свеженький поручик. Может, чей-нибудь племянник или сын старого однополчанина. Нашли молодцу местечко, вроде бы и на фронте, но не совсем. Пульки не долетают, осколки не прошныривают, спать на гнилой соломе не приходится, скрести ложкой по солдатскому котелку не доводится.

Ему страсть как не хочется сходить с брички в грязь. На нем новая светлая шинель, новые начищенные сапоги. Он подзывает вестового Карпова:

- Так точно, ваше благородие. В этой самой избе они и есть.

Карпов из унтеров старой армии. Он тянется перед офицером, но понять то, что у того на уме, не хочет. Прикажи офицер подойти и забрать у него пакет - сделает. Без приказа - ни шагу.

Мы наблюдаем эту сценку из окна дома. Василий Сергеевич не выдерживает, громко подзывает офицера:

- Поручик, вы на чурбачок станьте. Видите, чурбачок у дороги? И другой - невдалеке. С чурбачка на чурбачок...

Поручик прослеживает глазами чурбачки. Наконец, понимает, что Волховской посмеивается над ним. Ступает в грязь. Идет к нам.

Приказ из штаба дивизии: оставаться до подхода двух пулеметных команд с ротой корниловцев. Затем всем вместе отступать на станцию В.

Тут же по телеграфу Юза наши связисты получают донесение от соседей: у них беспокойно, наблюдаются скопления красных, замечен бронепоезд, станцию В., которую они занимают, приказано оставить.

- Другими словами, - говорит Василий Сергеевич поручику, - нам вместе с ротой корниловцев и двумя пулеметными командами идти прямиком к красным...

В таких случаях мы больше полагаемся на нашу батальонную разведку. Вика Крестовский никогда не подводит.

- Иван Аристархович, прикажи-ка Сергиевскому усилить заставы людьми из учебной команды, - говорит мне подполковник. - А вы, поручик, не хотите ли чайку? У нас он с липовым цветом, с сушеной малиной...

- Я должен тот час возвращаться в штаб, - говорит поручик. - Полковник Андреев мне за опоздание голову снесет!

- Не снесет, поручик, - скупо улыбается Волховской. - Отовретесь, что попали в переделку, вовремя не могли ноги унести...

Я выхожу от них. Не знаю, отоврется ли поручик, но как же мне теперь отовраться, что капитана Сергиевского в расположении батальона нет?

К юнкерам и добровольцам из учебной команды я иду сам. Они размещены в конце улочки, в пяти-шести домах с краю. Меня встречают настороженно. А может, мне это только кажется. Их фельфебель Копылов доложил, что в учебной команде тридцать семь человек, все налицо, убывших нет, происшествий нет.

- Где твой командир, Копылов? - на всякий случай спрашиваю я.

- Не могу знать, господин штабс-капитан! - бодро рапортует Копылов. - Так они с вами в одной избе становились…

Я всматриваюсь в его мордатую ряху, такую родную, такую близкую. Ах, Копылов, Копылов, да мы же с тобой не пуд, уже три пуда соли вместе съели. И ты пытаешься обмануть своего наштабата?

Я распоряжаюсь выделить восемнадцать человек, по шесть на каждую из трех застав. Через шесть часов - смена им оставшимися. И так чередоваться, пока не разъяснится ситуация. Предположительно со станции В. будет наступление красных. Не зевать! В случае наступления, вся учебная команда поступает в мое личное распоряжение. Связь через вестового Карпова. Он придается команде.

В беспокойстве проходит следующая ночь. Офицеры и солдаты отдохнули, кое-кто сообразил даже баню истопить. Намылись, напарились. Теперь нервничают в неведении. Если отступать, то почему нет приказа? Если обороняться, то почему сидим по избам?

Охотники Вики Крестовского под утро возвращаются «со смотрин». Это так они называют свои рейды. «Смотрины» провели удачно. Привезли красного отделенного. На нем добротный полушубок, валяные сапоги на резиновой подошве, суконная шапка с шишаком. Такие шапки, слыхали мы, называются «буденновки».

Пленный показывает, что два пехотных полка, усиленные бронепоездом, были готовы атаковать станцию В. Полки сильного состава, почти по тысяче человек в каждом. Но начать должна была конная бригада товарища Самуйлова. Она оставалась в Хлебникове все эти три дня. Что-то там произошло, что бригада не подошла. Что именно, пленный не знает.

Подполковник Волховской требует у красного армейца все новых и новых данных. Сколько сабель в бригаде Самуйлова? Сколько пулеметов? Есть ли артиллерия, кроме той, что на бронепоезде? По скольку пушек в артдивизионах? Обеспечены ли снарядами? А патронами?

- Непонятно все это, Иван Аристархович, - наконец, говорит он. - Ни обещанных пулеметных команд, ни роты корниловцев нет. Перед соседями все те же два полка и бронепоезд под парами. Конная бригада в полторы тысячи клинков должна смести нас, как осеннюю листву. Но она не выведена из Хлебникова...

Я слежу за его пальцем по пятиверстке. Наши позиции - дрянь. Бронепоезд на В. отрежет нас от главных сил. Его пушки и пулеметы прижмут нас к земле. Затем пойдет конница. Копыта начнут, штыки докончат. Почитай, вчера нас не должно было быть.

- Позови-ка, Иван Аристархович, отцов-командиров. Совет будем держать, - вздохнул Василий Сергеевич.

Ротные Шишков, Никитин и Видеман, наш командующий бомбардирным делом, штабс-капитан Соловьев со своим заместителем Фроловым, капитан Белов, ныне заведующий батальонной связью, Вика Крестовский с Алешей Беме и начальник обоза полковник Саввич вскоре сидели в избе. Курили. Негромко переговаривались. Два ординарца внесли самовар.

- Где Сергиевский? - оглядев всех, спросил подполковник Волховской.

Офицеры посмотрели друг на друга. Кое-кто пожал плечами. Кое-кто посмотрел на меня. Я начальник штаба, с меня и спрос.

- Сергиевский заставы проверяет, - громко сказал Вика. - Вы же его знаете - служака еще тот.

Но объяснение принял. В самом деле, в такой ситуации хоть один старший офицер должен быть на чеку. Начал наше небольшое совещание. Вкратце объяснил ситуацию. Особо выделил, что бригада Самуйлова остается в Хлебникове. Что связи со штабом дивизии и армии у нас опять нет. Что приказы поступают - лучше б их вовсе не было. При таком положении дел, по его мнению, нужно выступать и выводить батальон из-под возможного удара. Но выступать куда?

Неожиданно дверь в избу шаркнула. Разведчики Вики, все в грязи, но отчего-то сияющие, как новые пятаки, ввалились.

- Господин подполковник, дозвольте обратиться!

- К Панкратову, господин подполковник. Мы за ним шашнадцать верст на конях гнались. Он с развилки на Лиски вдруг ушел к Панкратову…

- Мы за ними, за стрелками, тоже присмотрели. Похоже, на станцию не идут. Передовые заставы в землю зарываются.

- Черт разберет эту красную шваль, - сказал Волховской, помолчал и снова переспросил: - Уверены, что бронепоезд ушел?

- Как есть ушел, господин подполковник, - сказал Можальсков.

- А наших каких не заметили? Может, отряд какой крупный появился? - спросил Видеман.

- Господин подполковник, дозвольте послать на станцию людей. Там есть железнодорожный телеграф, может, узнаем что определеннее?

Василий Сергеевич склонил седоватый бобрик над картой. Было видно, как усиленно пытается он представить себе изменившуюся ситуацию. Конница красных не выходит из Хлебникова. Бронепоезд зато неожиданно оставил своих. Два полка занимают оборонительные позиции. И это при том, что их никто не атакует. Что это? Ловушка? Выманивают? Пригнать-то бронепоезд назад - час-полтора. И покрыть кавбригадой тридцать верст - два часа. А то и меньше, если налегке.

- Разве что бросить нам батальон на эти два полка, - раздумчиво проговорил Никитин. - Подойти скрытно, под покровом ночи, да взять их позиции.

- Атаковать с нашими силами две тысячи красных? - испытующе взглянул на него Волховской. - С их полной шестидюймовой батареей, с тридцатью пулеметами...

- С тридцатью двумя, - поправил его Крестовский.

- Ах, мне бы снарядов… Хоть сотню-полторы, - мечтательно сказал Соловьев. - Вот ужо пропечатали бы им!

- Была бы курочка, сварит и дурочка! - сказал полковник Саввич.

Мы с удивлением посмотрели на него. Никогда не замечали за нашим добрейшим Саввичем язвительности или злости. А тут вдруг будто что-то нашло на него. Лысина его взопрела. Белые усы распушились.

- Да где же этот Сергиевский? - вдруг вспылил и Василий Сергеевич.

Мы даже вздрогнули. У кого научился он этой своей кошачьей походке? Опять вошел никем не замеченный. Отделился от косяка, как был, в рваном зипуне, в старой солдатской шапке. Обозначился в круге света. Нос с горбинкой, прозрачные глаза поблескивают, тонкие губы в полуусмешке.

- Проверили заставы? - спросил подполковник Волховской.

- А что это за наряд такой на вас, Михаил Иннокентьевич?

- Да болван мой, деньщик, взялся помыть шинель, а просушить позабыл. Оставил в сенях. Такой недотепа!

Волховской стал вкратце повторять. О бронепоезде, о пехотных полках, о кавалерийской бригаде Самуйлова, которая отчего-то приушипилась в Хлебникове. Неожиданно Сергиевский сказал:

Он сказал это с каким-то даже сомнением. Словно бы спрашивая нас: того ли Самуйлова, о котором речь идет?

- Говорю: Самуйлова я заколол. И начальника штаба его тоже.

Сергиевский вытянул руку. Из рукава его зипуна выблеснул узкий стальной клинок. Показав нам стилет, капитан Сергиевский убрал его снова в рукав.

- И комиссара еще, - пожал плечами Сергиевский. - Там были еще какие-то, не то эскадронные, не то еще кто… Тоже пришлось…

Подполковник Волховской сдвинул брови. Ус его стал дергаться еще сильней.

- Капитан Сергиевский, доложить о происшествии!

Рассказ Сергиевского был прост. Как те затрещины, что он отвешивал добровольцам, обучая их рукопашному бою. Потребовалось ему вернуться в Хлебников. С деньщиком добрались до предместий. Там, у мельницы, Сергиевский нашел это рванье, переоделся. Оставил своего Веретенникова с конями. Сказал ждать остаток ночи и другой день и ночь, а утром уходить, если он не вернется.

Сам пробрался в городишко. Залез на вышку пожарной команды, оттуда весь Хлебников был виден, как на ладони. Там и просидел до следующего вечера, наблюдая за красными. Он видит всех, его - никто.

Сразу определил, что в особняке купца Гордеева, где он давеча столовался, теперь остановилось большое начальство красных. Видел два пулемета на тачанках. Видел, как к дому купеческому подъезжают красные командиры. Усмотрел и самого комбригады. В полдень вышел плотный, кучерявый «образчик» в кожаной куртке. Все сразу вокруг засуетились.

Почему Сергиевский назвал Самуйлова «образчиком» я не сразу понял.

Во второй половине дня новые части подошли. Вкатились трехдюймовые пушки, не меньше трех батарей. Приехал автомобиль. В автомобиле сидел еще один «образчик», точнее - пшют, в кожаном пальто, с пенсне на носу. Охраной у него было человек двадцать красных конников. Из автомобиля вытащили и внесли в дом две или три канистры. Еще большая суета началась. Со всех сторон Хлебникова к дому Гордеева поскакали командиры. Ближе к вечеру началась у них пьянка. Не иначе, как был спирт в канистрах.

Пьянка большевицких командиров была Сергиевскому на руку. Он всего и хотел, что зайти в дом Гордеева, взять там кое-что, интересующий его предмет, потом выйти и огородами, лужком пойменным, по-за кустам, зарослями приречными добраться до мельницы.

Ближе к полуночи, он спустился с вышки. Дом купца Гордеева он знал хорошо. С главного, высокого крыльца даже не думал подходить. Подобрался с подворья, через угольный склад, через дровянник. Там посидел, дожидаясь, пока угомонятся красные. Но они как двужильные. Три часа утра, а они галдят, хохочут, потом стали из револьверов стрелять.

- Разобрало меня тут, господа, любопытство, - пожимал плечами Сергиевский. - По кому же можно стрелять в три часа ночи?

Подобравшись к самому окну, заглянул. И ахнул. Сидят красные бандиты за столом, на столе всякая снедь, не иначе что из купеческих ларей, окорока, капустка, моченые яблоки, пироги и все такое прочее. Из канистры в кружки спирт льют. Потом кружки в глотки запрокидывают. И начинают целиться из своих браунингов, наганов и маузеров. Общим счетом человек восемь-десять.

А целятся по трем купеческим дочкам. Они возле отца сгрудились, у каждой на голове по свече. У самого купца Гордеева на голове свечи не было. Может сбили, может, сама упала. А на девчушках, из которой самой маленькой было шесть лет, по свечечке. Купец стоит в одном исподнем перед ними, на самом лица нет, весь белый, борода мокрая, губы трясутся, умоляет их: «Граждане-товарищи! Казните меня, Христом Богом прошу! Деток моих не трогайте…»

Те в ответ: Ба-бах! Ба-бах! Купцу руку оцарапало. Кровь по рубашке потекла. Дети визжат. Купец на колени падает: «Христом молю, убейте меня, не дайте видеть этого!» Самуйлов с пшютом, что в пенсне, хохочут: «Убьем, убьем!» И остальные ржут. И снова целятся по детям.

- Тут мое терпение иссякло, - продолжал капитан Сергиевский. - Открыто пошел я в сени. Часовой там был… Ну, с ним разговор короткий. Кто идет? Лопе да Вега! Он и ружье не успел поднять. А дальше, с его-то ружьем, со штыком, еще проще стало…

Самое примечательное, что капитан Сергиевский даже не думал стрелять. Еще более странным было то, что и красные, увидев перед собой человека в рваном зипуне и с винтовкой, вдруг словно бы разучились нажимать на спусковые крючки. Он их колол, а они пытались отбиваться саблями да казачьей пикой, да карабином. Или так напились, что представлялось им все игрой?

Потом, после не самого удачного удара, когда штык пришпилил краскома к печи и сломался, Сергиевский продолжал свое дело стилетом. Стилет он предусмотрительно спрятал в сапог. Добрался до товарища Самуйлова. Самуйлов стал размахивать саблей. Очевидно, решил, что он мастер сабельных ударов.

- А в сабельном бою, господа, сами понимаете, дается право только на один удар. Он рубанул, да по столу попало, а я - возле него… Сами понимаете, человечья кожа не кираса, против стали не защита! Да если б и кираса была, так что ж?..

Купец Гордеев тоже подмог. В один из моментов ударил красного кавалериста кулаком по виску. Тот и скувыркнулся, аж из сапог своих вылетел. А пшюта в пенсне животом придавил, у того и пенсне лопнуло.

Потом они бежали, слава Богу, что городишко-то свой купец Гордеев знал до каждого лабаза, до каждой завалинки, до каждого куста. С дочками и бежал, задыхаясь и зажимая им рты ладонью. По задворкам, огородами, лужками прокосными, по-за кустам приречным. Добрались до мельницы, девчонок поперек коней, сами по двое на хребтину: выноси, сивка-бурка, а не то запрягут тебя красные в свои телеги…

- Уже когда к заставе нашей подобрались, купец-то и говорит: Михаил Иннокентьич, а перебил ты, почитай, всю верхушку бригады. Тот с саблей - Самуйлов. А в пенсне был комиссар ихний. А с усами - начальник штаба. Пикой хотел тебя заколоть молодец - то командир полка червонных казаков…

Тишина в горнице - мышь под половицей скребется, а нам слышно.

Подполковник Волховской молчит. Молчим и мы все.

Неожиданно полковник Саввич высоким голосом, точно подвывая по-бабьи, кричит:

- Так что вам там нужно было, в этом Хлебникове?

И никто не рассмеялся. Нет, повернулись снова к капитану Сергиевскому.

- Так я же докладывал господину штабс-капитану. Иван Аристархович, разве нет?..

Подполковник Волховской удивленно посмотрел на меня.

Спустя час, наш батальон выходил. Теперь мы были уверены, что красные нас преследовать не станут. Я смотрел, как на рысях удаляются разъезды наших охотников. Как не в ногу, по липкой слякоти, шагают офицеры, рота за ротой. Вот рота Шишкова, за нею рота Видемана. На лицах офицеров терпение и упрямство. Выйдем, выживем!

За ними, напрягаясь изо всех сил, тянут постромки лошади, артиллеристы подталкивают пушки и зарядные ящики сзади. Бредут за фурами санитары, эти как всегда кто в лес, кто по дрова, для них строя нет, да и на что он им? Их дело - таскать да перевязывать. Между ними семенит наш батальонный фельдшер. В телегах сидят, свесив ноги, раненые и связисты со своими телефонами. Потом прочие обозные, всякое имущество, чемоданы, мешки, тюки, рухлядишка походная. Наконец, месят грязь и помогают лошадям кашевары - руками подпихивают полевые кухни.

Последними, прикрывая наш отход, движется учебная команда капитана Сергиевского. Два пулемета на тачанках. Сам на жеребце. Рядом его деньщик Веретенников. Увидел меня, разулыбался.

- Ты так и не сказал, Миша... Насчет фотографии. Забрал ты ее?

Его Семушка умерла в январе этого 1919 года. От тифа. Ехала к нему из Питера.

БЛАЖЕННЕЙШИЙ МИТРОПОЛИТ АНТОНИЙ ЖЕЛАЛ ОБЪЕДИНЕНИЯ В ЗАРУБЕЖНОЙ РУСИ!

Сотворив человека, Господь дал ему свободную волю выбора «от всякого дерева в саду ты будешь есть; а от дерева познания добра и зла, не ешь от него; ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь» (Быт. 2, 16-17) . Адам и Ева не послушали и нарушили предупреждение Господа и в наказание стали смертными.

Но если верующие в Спасителя Иисуса Христа не могут вкушать пищу от дерева жизни в раю, то значит ли это, что они обречены на смерть? Нет! По Своей великой Милости Господь Бог предоставил им выбор быть с Ним в будущем и от каждого из них зависит достижение вечного блаженства и служения Богу или, не только телесно, но и духовно умереть. Даже если они не могут, есть плоды с дерева жизни, у них всеже имеется возможность пребывать постоянно с Ним, принимая каждое воскресение Св. Евхаристию, следуя данным Господом заповедям и в случае их нарушения на исповеди просить у Него прощение, ибо сказано что не всякий «войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного» (Мат. 7, 21).

Необходимо понять, что сказано о жизни и смерти в Священном Писании: «Уже не я живу, но живет во мне Христос. А что ныне живу во плоти, то живу верою в Сына Божия» (Гал. 2,20). После своего крещения верующие соединились со своим Господом, крепкой, тесной связью, которую необходимо им сохранить в бесконечных веках, чтобы наслаждаться вечными радостями там, куда их зовет Спаситель. Как сохранить эту связь?

К храму, к Отцу Небесному должен стремиться христианин, туда, где Господь обещает что «жаждущему дам даром от источника воды живой» (Отк. 21, 6). Многие верующие также как и самарянка, вначале не понимала, что значит, этот источник, о котором говорил Спаситель, из которого Он может дать пить и человек более не возжаждет. В беседе с самарянкой Господь возвел ее мысль от чувственного к духовному, от внешнего в глубину души, к пробуждению ее совести. Спаситель возвел мысль этой грешницы на высоту понятия о Боге, объяснив ей что, настало время, когда поклонение Богу не будет более связано с каким либо определенным местом. «Бог есть Дух, и поклоняющиеся Ему должны поклоняться в духе и истине». Также как самарянка, слыша добрую весть, верующие должны всей душой стремиться к Господу. Услышав добрую весть, она побежала в город, чтобы сообщить о происшедшем с ней и привела к Господу своих соседей. В ее душе зажегся огонь света духовной истины.

Также как во время земной жизни Спасителя между иудеями того времени и самарянами существовала бездна, так и у православных верующих и руководством МП, пропасть, через которую нет общения, и верующие выражают к патриарху и его митрополитбюро лишь знаки презрения, считая, что эти люди далекие от Бога, что советская богоборческая власть назначила их на административные места и если бы у этих людей была бы хоть капля совести и Божьего страха, то они бы отказались от своих мест, предоставив духовенству и верующим на Соборе решить, достойны ли они или выбрать других для исполнения обязанностей руководства РПЦ.

Но, поскольку Архиереи МП не собираются этого делать, и нет возможности заставить их собрать Собор с участием клира и мирян, то верующие, предоставив их на суд Божий, должны сами заботиться о своих душах и стремиться делать в духовной жизни правильный выбор.

Подобно древним иудеям, некоторые духовные лица и миряне, находящиеся под административным управлением МП говорят о том, что Богу поклоняться можно только в патриарших храмах, что вся полнота истины только у них. Этим они вводят многих людей в соблазн и затрудняют решение о том кто прав. Чью молитву принимает Бог? И так же как сатана совращал сердце Каина против его брата Авеля, чью молитву и приношение принял Господь, так он натравливает патриархийцев против тех русских православных верующих, которые не подчинены патриарху.

Но от священников Истины на Родине и в Зарубежной Руси верующие также слышат слова Христа: « Это – Я, Который с вами. Я говорю с вами!»

Спаситель с нами был и всегда будет, и мы слышим и поклоняемся Ему; как общему Отцу, в духе и истине. Он предлагает всем нам выбор между Правдой и ложью, между жизнью и смертью. Верующие знают о политической зависимости иерархов МП, и также они видят подобное правительственное вмешательство в церковные дела ВВЦУ, занимающегося оранжевой деятельностью – внесением розни между братскими славянскими народами и противлением объединению «осколков» РПЦЗ. Как у одних, так и у других верующие сознают, что они не получат "воды живой" и, собираясь в бедных храмах, часовнях и на частных квартирах на Родине и в Зарубежной Руси, молясь и совершая Божественную Литургию, приобщаясь Тела и Крови, Господней питаясь для жизни вечной со Спасителем, они получают ту «воду живую» о которой говорил Христос самарянке.

От каждого русского верующего зависит выбор: идти ли ему в красивые храмы МП и ВВЦУ или оставаться в бедных, но верных Христу церквах? Решение это для спасения души важное и христианин должен вспомнить о бедной земной жизни Спасителя и Его Апостолов и подвергаясь притеснениям продолжать благодарить Бога за все доброе и плохое, в надежде на Его мудрость, помня слова псалмопевца: «Бог нам прибежище и сила, скорый помощник в бедах. Посему не убоимся, хотя бы поколебалась земля, и горы двинулись в сердце морей» (Пс.45, 2-3).

Зная о будущей вечной жизни, верующий должен также сознавать, что одной веры не достаточно и от него требуется также дело. Также как сделала самарянка, его обязанностью является поделиться о «доброй вести» со своими знакомыми и соседями. Спаситель не ждал, что люди придут к Нему, а Сам пошел на проповедь о Царствии Небесном. Своим последователям Он дал указание подражать Ему: «Итак, идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа. Уча их соблюдать все, что Я повелел вам; и се, Я с вами во все дни до скончания века» (Матф. 28, 19-20). Посылая Учеников, Спаситель предупреждал о грозящих им неприятностях «Идите! Я посылаю вас, как агнцев среди волков… В какой дом войдете, сперва говорите: «мир дому сему!» (Лук.10, 3-5).

Некоторые "осколки" прежней РПЦЗ провели "соборы" с участием своего духовенства и мирян. В ноября этого года ВВЦУ провел в Нью-Йорке «Собор», делегатов на который назначило само «управление». Пригласили на него также как наблюдателей Епископа Стефана и представителей иноплеменных противостоящих Церквей. Вход был по билетам. Этот «осколок» прежней РПЦЗ, претендует на право изъявления воли всей русской Церкви и русского населения, на Родине и в Зарубежной Руси, но многие члены руководства, делегаты на «собор» не являются русскими (т.е. они не белоруссы, русские или украинцы), а «Собор» и деятельность организации оплачивается из сомнительных источников. Как сознались сами организаторы в распространявшихся брошюрах «собор» обойдется во много десятков тысяч долларов. Кто предоставил эти средства – правительство Украины, организаторы "цветных" революций или кто другой не известно.

Возникает вопрос - могут, быть ли действительными решения этого сборища, быть каноническими и действовать от имени всей Русской Поместной Церкви? А в программе предстоящих решений этот маленький «осколок» именно и претендует на свое исключительное право решать дела всей Русской Поместной Церкви! Мне лично это собрание ВВЦУ напоминает по своему составу первое правительство Ленина, в котором православных и русских почти не было! И тогда также враги Церкви и России, выносили решения под влиянием интернациональных антирелигиозных сил. Поэтому можно сомневаться что «собор»ВВЦУ в религиозных интересах и защиты русской Церкви на Родине и в Зарубежной Руси. Главной целью "собора" были "выборы" "первоиерарха" для Русской Зарубежной Церкви. Выборы прошли не совсем в согласии. Выбрали как это и ожидалось "Еп. Агафангела" при небольшом численном перевесе голосов. Ожидалось, что так как не было за него трех четвертей голосов, то как это делалось в прошлом, будут решать жребием. Но этого руководители "собора" не допустили, провозгласив "Митрополитом" Агафангела. Протоиерей Алексий Микриков предложил, чтобы на "соборе" выступил Епископ Стефан, но Владыка Агафангел, как сообщают, заявил что в програме выступления нет, и кроме того для этого нет времени. Станно получается: как может в таком случае произойти объединение "осколков"?

Но что же остается делать русским православным верующим на родине и в зарубежье? - Молить Господа Бога, дабы Он услышал молитвы страдающего православного русского народа, оказал ему милость, простив ему отхождение от Церкви, революцию и цареубийство. Пред иконой Богоматери, просить Ее о ходатайстве к Сыну Божию о прощении и умоляя Царицу Небесную быть пред Ним поручицею в том, что верующий обещает соблюдать Учение Христа. - Помнить о том, что человек создан Богом со свободной для выбора между добром и злом душой. - Отойти от греха и не принимать участия предательства Церкви подобного Иуде! Обратиться к членам Правления каждого "осколка", в их публикациях и выступлениях, не забывать о вежливости по отношению к членам других "осколков", не употреблять унизительные о них выражения. Этим они не будут тогда унижать о самих себе, духовенстве и русском народе мнение иноверцев и наций. - Просить архиереев и руководство всех «осколков», включая членов ВВЦУ, объединения и тогда организовывать Православный Русский Всезарубежный Собор. Нельзя забывать о том, что "осколки" не являются врагами друг к другу и что у них общий враг - неокоммунизм, экуменизм и МП.

Блаженнейший Митрополит Антоний старался объединить Русскую Зарубежную Церковь, но к чему стремятся современные Архиереи, возглавляющие "осколки", претендуя на право быть его наследниками? К мнению и как к авторитету РПЦЗ обращались прежде представители Поместных Православных Церквей. Но сохранился ли авторитет "осколков" РПЦЗ в наши дни? Этот авторитет, в особенности необходим теперь, поскольку во всех Поместных Церквах, благодаря усилиям антирелигиозных сил произошли недоразумения и разделения. РПЦЗ и "осколки" занявшись борьбой против МП, оставила свое миссионерское служение другим нациям. Ведь это служение было предопределено Русской Церкви, как оно было прежде поручено Святым Апостолам. Как может духовенство РПЦЗ учить других, в особенности принявших Святое Православие из других вероисповеданий, если Архиереи "осколков" не могут договориться между собой?

Поскольку руководство патриархии и руководство "осколков" в настоящее время заняты не миссионерством, то долг проповеди лежит на каждом православном русском верующем и он должен мужаться, доказать своей жизнью, что он достоин к вечной жизни со Христом, и подражая Св. Апостолу Павлу «горе мне, если не благовествую! Ибо, если делаю это добровольно, то буду иметь награду… За что же мне награда? За то, что, проповедуя Евангелие, благовествую о Христе безмездно» (1 Кор. 16-18).

Долг всех верующих Зарубежной Руси, продолжать начатое дело Блаженнейшим Митрополитом Антонием, хранение этой «воды живой» во всю их жизнь, следовать не лжеучителям, а Христу. И ежедневно просыпаясь от сна делать правильный выбор пить от «живой воды» то есть соблюдать Христово Учение, которое пребудет с ним как источник, текущий в жизнь вечную со Христом. Верующий во Христа должен стать примером своей жизни «так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного» (Мат.5,16)

===============================================================================================

(Более крупные суммы на почтовые, типографские и другие расходы принимаются с благодарностью.)

I wish to join the Society and am enclosing the annual membership dues in the amount of $25 per family. Students

pay $ 10. The amount of annual dues is only for those in US, Canada and Australia. Others pay as much as they can afford.

(Larger amounts for postage, typographical and other expenses will be greatly appreciated)

ADDRESS & TELEPHONE ____________________________________________________________________________

Если Вы прихожан/ин/ка РПЦЗ или просто посещаете там церковь, то согласны ли Вы быть Представителем Общества в Вашем приходе? В таком случае, пожалуйста укажите ниже название и место прихода.

THE BLESSED METROPOLITAN ANTHONY MEMORIAL SOCIETY

Желаю вступить в члены общества. Мой годовой членский взнос в размере $ 25