Vernost'Number 120

The Editorial Board is glad to inform our Readers that this issue of “FIDELITY” has articles in English, and Russian Languages.

С удовлетворением сообщаем, что в этом номере журнала “ВЕРНОСТЬ” помещены статьи на английском и русском языках.

ВЫСОКОПРЕОСВЯЩЕННЕЙШИМ ВЛАДЫКАМ РУССКОЙ ЦЕРКВИ, ДУХОВЕНСТВУ, МИРЯНАМ, ВСЕМ ЧИТАТЕЛЯМ И ЖЕРТОВАТЕЛЯМ НА РОДИНЕ И В ЗАРУБЕЖНОЙ РУСИ, ОСНОВАТЕЛИ И ПРАВЛЕНИЕ "Общества Ревнителей Памяти Блаженнейшего Митрополита Антония" И РЕДАКЦИЯ “ВЕРНОСТЬ” С ДУХОВНОЙ РАДОСТЬЮ ВОЗВЕЩАЕТ:

Приветствуем Вас с Великим Праздником Рождества Христова, когда на все времена и для всех народов прозвучал голос радости с неба: "Слава в вышних Богу и на земле мир, в человеках благоволение" (Лк. 2,14)

В этот праздник наполняются радостью сердца всех христиан, потому, что на землю пришел с неба мир, которого жаждало человечество, родился Спаситель, "Начальник мира", и осветил тьму земли сиянием лица Своего, о чем молил древний пророк: "Боже! будь милостив к нам и благослови нас, освети нас лицем Твоим, дабы познали на земле путь Твой, во всех народах спасение Твое" (Пс. 66, 2-3)

Путь Христов, который люди получили возможность познать на земле, - это путь мира для спасения всех народов. Мир, как примирение с Богом и ближними, не только как возможность, но и способность обновления жизни в отношении внутреннего устроения человека и внешнего его поведения, Божий мир, как покой и благоденствие на всей земле.

Молим Господа Спасителя дабы в эти Святые Дни празднования Рождества Христова в наступающем 2009 Новом Году, дни проявления величайшей любви Бога к людям, был построен и укреплен мир и согласие между Преосвященными Владыками РПЦЗ, не пожелавшими быть с МП. Молим Бога, дабы между ними было избежание холода в отношениях и, согреваясь теплотой любви сошедшего на землю Бога, наступил мир в отношениях друг к другу и согласие на объединение всех "осколков" в единую РПЦЗ, как к этому в прошлом призывал Блаженнейший Митрополит Антоний.

2. HERITAGE FROM VLADIKA VITALY. Protodeacon Herman Ivanov-Trinadtsati. Translated by Seraphim Larin

8. ХРИСТОС ПРИШЕЛ СПАСТИ ГРЕШНИКОВ П. Котлов-Бондаренко

10. Я ПРИШЕЛ СПАСТИ ГРЕШНИКОВ. П. Котлов-Бондаренко

12. ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЗАКОНА О ПРЕСТОЛОНАСЛЕДИИ В РОССИИ. Епископ Иоанн (Максимович)

13. "ВЕЛИКИМ НАЦИЯМ НЕ ПРОЩАЮТ БЫЛОГО ВЕЛИЧИЯ" - Дмитрий Балашов

14. ВОЗРАЖЕНИЕ НА ФРАЗОЧКУ: "ЛЮБОВЬ ЗЕМНАЯ - ЛЮБВИ НЕ ЗНАЕТ" Вадим Виноградов

15. КРОШКУ-АНГЕЛА В СОЧЕЛЬНИК БОГ НА ЗЕМЛЮ ПОСЫЛАЛ. Ф.М. Достоевский

17. БИБЛИОГРАФИЯ. Константин Преображенский. «КГБ в Японии. Шпион, который любил Токио».

18. НА КУРГАНАХ. Рассказы Штабс-капитана Бабкина

21. ABOUT THE DANGERS OF SECTARIANISM IN ORTHODOXY COUNCIL OF THE RUSSIAN TRUE ORTHODOX CHURCH. (For the guidance of Clergy and Laity). Translated by Seraphim Larin

23. СВЯТОСТЬ ЦЕРКВИ И МОСКОВСКАЯ ПАТРИАРХИЯ Г.М. Солдатов

It’s already been two years since our dear Metropolitan Vitaly, our spiritual leader is not among us.

By taking him to His world, our Lord God saved him from witnessing the terrible scene of 17th May, 2007, although alas, not from the betrayal of his brother hierarchs, many of whom felt his prelate’s hands upon their heads.

Equally painful and distressing is the fact that among those that didn’t follow the betrayers, and ostensibly remained true to the First Hierarch – matters are far from ideal inasmuch as there have been no appropriate responses demanded by this grave situation.

There was a fear that with his death, it would be impossible to find a new Metropolitan. However, it turned out to be the opposite. There are too many pretenders, each one tearing and pulling at the reposed metropolitan’s chiton.

White, not only in political characteristics but in all aspects of an ideological plan, which saw him following the decrees of his conscience that are bound with White… that which he taught us while he administered the Church, endeavouring to lead us along the narrow path of his predecessors, while “betrayal, cowardice and deceit” reigned all around him, and when he remained silent when some individuals began to administer the Church in his name, according to their whims.

Oh, how correct was of blessed memory Metropolitan Vitaly, when he openly declared to the gathered betrayers in October 2001 that there were no successors among them to the office of the Metropolitan! He left his pastoral letter to them with the following forthright and didactic words: “Being conscious of the depth of the sinful fall of some of the members of the Hierarch Council of our Church in their intensive, but not yet enunciated full desire for unity with the Moscow Patriarchate, I, with full responsibility before God, the Russian Orthodox people and before my conscience, consider it my hierarch’s duty to declare that the impending Hierarch Council, which is to convene on the 23rd October 2001, cannot be called anything but a gathering of the irresponsible”.

Let us delve into the opening words: “… depth of the sinful fall..” A precise and significant analysis, and at the same time – prophetic…

Let us be reminded that these “irresponsibles” then, and for two years after, falsely hammered away that they were not pursuing any desire to unite with the MP, and that ostensibly all these notions were a product of disinformation. This is what they kept on avowing to the elderly Metropolitan Vitaly, surrounded by the schismatics… It’s little wonder that these hypocrites, having become amnesic Ivans, completely obliterated their official site on the internet in order to forget the past – as well as all their lying assurances – and begin a new unimpeded soviet-patriarchal life with a new, contemporary site.

They had to erase, extirpate from their personal and societal memories all that they have taught, they wrote, what they believed in – or at least professed what they believed in – over many decades. And this doesn’t apply only to the full acclimatization of sergianistic thesis and accommodating submission to them.

Let us remember how they avowed that they were submitting to the soviet patriarchate in the field of administration only, while continuing their unchanged attestation to immutable Orthodoxy, with a firm hope to cure the Patriarchate of its heretical ecumenism. And what do we see?!

It’s worth taking a look at the Geneva internet site, which primarily contains photographs glorifying Michael Donskov, to be perplexed but convinced that the triple anathematized (by metropolitan Vitaly) Donskov with his subordinate clergy, do not overlook any opportunity to betray and squander the Overseas’ Teachings and former stance in truth through co-celebrations of church services… like the recent co-celebration in Lyons with every type of new calendarists, rampant ecumenists and religious liberals.

It appears that the memory of their former Overseas stand is gone. But what is most revolting is to observe how our miracle-working Kursk-Iversk Icon, Guide of the White Immigrants, is continually exploited in all these acts of spiritual lawlessness. Can’t they themselves see the whole impropriety and blasphemy in this type of application of this Holy Icon, which illuminated the path of uncompromising stance and conscience of the Overseas Church for 80-odd years? What have they made it into…?!

However, memories are erased in other ways. Recently, there has been talk that the new administration of “sub-patriarchal Overseas Church” expects to sell the New Root Hermitage in Magopak. There are places and buildings, which carry deep-rooted historical memories of the Overseas Church. The New Root Hermitage happens to be one of these locations. Apart from functioning for many years as the summer residence for our First Hierarchs and hosting a number of Hierarch Councils, the Hermitage was the first home to the miracle-working Kursk icon upon its relocation to America. Now, the new masters intend to unceremoniously sell this halidom. To what end?... to extract cash!

There is also talk of selling the Synodal building itself. Just imagine the mountain of dollars they could get for this magnificent building, situated in the heart of Manhattan! Will those – whose path is not of the Church’s – shed tears over the demolished rubble? To demolish that which they have not created or acquired is of no consequence to these usurpers.

The inheritance is a spiritual one, in the broadest sense of the word, which any willing person can have recourse to.

The memory of this great Hierarch, the last of the estimable Metropolitans of our Church, shall remain for a long time. The memory of a person thanks to whom, those who had the privilege of communing with him, came into contact with the old Tsarist Russia.

Such a person no longer exists, but what remains is what he taught us with his words, with his conduct, with his “id”.

Memory of such a person will remain from generation to generation to all those who have access to, understanding of and cherish the path of the Overseas Church.

"Прославим же, братие, явившегося Господа, возрадуемся о Рождестве Его! Этой радости ничто не отнимет от нас - ни бедность, ни обиды, ни труды деннощные: все это Он благословил, и возвеличил, и освятил Собою во граде Вифлеемском. Нам да будет отсюда научение, а Ему, возлюбившему нас, слава и держава, честь и поклонение со Отцем и Духом во веки. Аминь."

РОЖДЕСТВО

Александр Б.

Под сенью Небесного Света

Так хочется счастья, любви, понимания,

Время от времени некоторые члены митрополитбюро допускают возможность посещения в скором будущем России римским папой. Движущей силой в этом возможном визите является Путин, без воли которого ничего в стране не происходит. Он был инициатором захвата Мосаковской Патриархией нашей РПЦЗ и привлечения на службу просоветскому государству новых заграничных кадров, лиц русского эмигрантского происхождения. По мановению его палочки дирижёра, кагебисты начали поход для захвата Зарубежной Руси, уверяя людей о своем якобы перерождении в национально настроенных людей. Объявив себя наследником и СССР и Царской России, путинское правительство занялось перевозом из-за границы останков героев Белой Армии, известных зарубежников, архивов, да и много другого, что попадало в их цепкие руки.

Захватив и переправив в РФ церковные архивы, лидеры МП, потеряв всякое чувство человеческой совести и чести, (если таковое вообще у них оставалось) после заключения унии с частью РПЦЗ стали вновь обвинять наших усопших Первосвятителей и членов Синода, стоявших на защите Истинного Православия.

На что они надеются, возводя всевозможные ложные обвинения? На то, что - после перевоза в Москву архивов из Сремских Карловцев и недавно из Ньюиоркского Синода РПЦЗ - никто из Зарубежной Руси не сможет их уличить в подлоге и подтасовке фактов. Однако расчет этот ошибочен: Бог поругаем, не бывает. В Зарубежной Руси многие документы или их копии сохранились, и обличения неокоммунистов и руководства МП будут продолжаться. Найдутся небось защитники доброго имени верного зарубежного духовенства, а также боровшихся против безбожного коммунизма воинов Белых Армий, Русского Корпуса, РОА и казачьих формирований.

Руководители МП часто делают заявления, противоположные канонам и православному учению. Нынешний «местоблюститель патриаршего престола», митрополит Кирилл Гундяев, даже договорился до того, что верующим допустимо молиться в неправославных местах поклонения. На самом же деле, для православного только православная церковь является местом молитвы, а не католические костелы, протестантские кирхи, мусульманские мечети или иудейские синагоги.

Согласно канонам Церкви, за участие в молитве с еретиками или с неправославными, так же как за молитву в чужих местах поклонения, полагается церковное увещевание, наказание или даже отлучение от Церкви, а для духовных лиц - лишение сана.

Но подполковником КГБ Путиным и членами митрополитбюро МП церковные каноны не принимаются во внимание.

Можно предположить, что бывшие члены компартии и кагебисты вообще в Бога не верят и лишь притворяются, делая вид, что молятся - как с православными верующими, так и с еретиками или нехристианами. Вероятно только для поднятия своего авторитета на Западе, они дошли даже до того, что употребляли перед нехристианами формулировку «ваш Бог и наш Бог». Поэтому им безразлично, например, смотреть как Святые Иконы Богородицы ставятся на пол!

В общем, они ведут себя совсем не так, как полагается православным верующим, тем более духовным лицам. Они духовно чужды русскому народу, и потому их высказывания не могут приниматься всерьез.

Правительство Ельцина, а затем и Путина допустили в Россию организаторов масонских лож и других тайных антихристианских организаций.

Недавно Путин разрешил также открытие в РФ тайного общества католиков «Опус Деи» («Дело Божье»). В декабре 2007 года оно открыло свое представительство в Москве; планирует открыть тоже в Петербурге и других городах.

Православным верующим известно о целях иезуитов – возвеличивание римских пап и организация учебных заведений, в которых студенчество воспитывалось бы в желательном для Римской Церкви духе.

Русскому населению известно, что ничего из приходящего на родину с Запада не было для их душ полезно и не вело в Царство Божие: ни крестовые походы, ни протестантские и сектантские вероучения, ни социализм и коммунизм.

Теперь же, для нашего морального разложения, с Запада - под прикрытием «прав человека» - от русского народа требуют признания прав не только для сектантов, но и для сатанистов, мужеложников, лесбиянок. Требуют и признания однополых браков!

В то время как православные молились Господу, Богородице и Святым, иезуиты вводили в обязанность своих пасомых ежедневные молитвы за «наместника Христа на земле» – римского папу.

Известно как иезуиты привлекали в католичество членов русских княжеских семейств как Волконских, Голицыных и других.

Многие подозревают, что когда митрополит Кирилл Гундяев заявил о том, что молиться можно в других местах поклонения, то он имел в виду католические храмы. Уже давно верующие подозревают его в том, что он является тайным католиком и находится в сговоре с папским престолом. Его цель - провести унию католиков с православными, в чем его поддерживает Путин.

Такое предположение весьма правдоподобно,так как он часто встречался с представителями Ватикана, а вербовщики "Опус Деи" имеют целью – привлечение в их сети не рядовых, а влиятельных лиц, руководящих политическими, религиозными и финансовыми делами. «Опус Деи» походит в своей деятельности на тайную масонскую организацию стремящуюся, при малочисленности членов и строгой дисциплине, влиять на разные государства в отдельности и на весь мир в целом.

В течение более чем тысячелетия в католичестве было много рыцарских и прочих орденов, каждый из которых имел определенную цель. В этом большое различие католичества с православием, которое не имело воинственных или политических орденов, лож и тайных организаций.

Для более успешного достижения своих целей «Опус Деи» тайно организовала также ряд других подведомственных ему организаций. Прежде «Опус Деи" руководилось епархиальными епископами, но теперь её руководство принял на себя сам папа.

В течение столетий Ватикан запрещал католикам состоять в тайных и масонских организациях под страхом отлучения от церкви, но в 1983 году папа аннулировал канон запрещения (2335). В католических епархиях организовались ложи «Рыцарей Колумба», которые в своей деятельности не отличаются от протестантских лож, проповедующих космополитизм.

Папа Бенедикт XVI стремится к усилению Европейского Союза под руководством Германии и под влиянием Ватикана. Он стремится к созданию нового Рейха, – в котором Ватикан будет решать не только духовные, но и политические дела. Для достижения этой цели Ватикан опирается на духовных и мирских членов "Опус Деи", лиц никому не известных, так как членство в организации сохраняется в тайне.

Мы видели какую политическую роль сыграл Ватикан, когда он поддержал Германию в разгроме и разделении Югославии. Он постыдно требовал защиты исключительно католиков, не принимая во внимание массовые убийства православного населения.

Ввиду печального исторического прошлого православных отношений с Ватиканом, нарушавшего соглашения и обещания при заключении уний, невольно возникает вопрос: может ли православный человек серьезно принимать на веру обещания римских пап? Как Ватикан, так и строители «Нового Порядка не имеют целью вести верующих к спасению их душ, но к организации на земли всемирного государства. По идее Ватикана – им будет руководить римский папа. А по идее демократов и неокоммунистов им будеи управлять некое меньшинство, при власти которого все религии будут объединены в одну.

Разве посылая Своих учеников на проповедь о Царстве Божьем, Иисус Христос поручал делать это тайно? Тайно, обманом действовал только враг Бога и людей диавол, цель которого мешать проповеди о Пришествии Спасителя и Царстве Божьем. Его цель - готовить царство антихриста, которое может наступить только после полного духовного и морального разложения людей.

На пути к проведению этого разложения находится православие, против которого объединились в стремлении его разрушить как Ватикан, так и его мирские союзники. Поэтому возможно предположить, что руководство РФ и МП, являясь тайными агентами Ватикана или «нового мирового порядка», подготовляют то, чего преследованиями, концлагерями, физическим уничтожением и созданием подконтрольной им Патриархии не смогли достигнуть правители СССР – уничтожения Христовой Церкви. Только этим можно объяснить согласие властей РФ и МП на допущение в страну разлагающих Церковь и народ различных антиправославных, аморальных и антирусских организаций.

"Новая жизнь есть родившийся ныне в Вифлееме Господь наш Иисус Христос, как Он и говорил в последние дни Своей земной жизни: "Я есмь путь, и истина, и жизнь" (Иоан.14, 6).

В чем же, братие, новая жизнь? и почему она вожделенна для людей? Потому, что прежнею жизнью люди до Христа были недовольны, да и теперь бывают недовольны все, кто только отделяется от Христа; недовольны же они бывают потому, что земная жизнь не соответствует их желаниям. Они желают быть здоровыми и сытыми, а жизнь обременяет их болезнями и голодом; они желают богатства и высоких чинов, но их стережет бедность и безславие, а если и не впадают они в эти беды, то все-таки остаются недовольными тем, что имеют, и желают больших благ."

ЧАДАМ ХРИСТОВЫМ

It has always seemed a strange coincidence that the “Ecclesiological Antitheses” of Metropolitan Cyprian of Orope and Fili should have appeared in 1984, only one year after ROCOR anathematized ecumenism and the ecumenists. Although they never admitted it publicly, this first formulation of the Cyprianites’ distinctively new ecclesiology appeared to be an attempted “antithesis” to the “thesis” of ROCOR’s anathema of the year before. These oblique, non-explicit attempts to discredit the anathema have continued unremittingly to the present day. The most recent example comes from the pen of Archbishop Chrysostomos of Etna.[1] However, there are signs that the gloves are coming off and it is now considered expedient to attack the anathema openly. We see a clear example of this in a recent interview given by Bishop Ambrose of Methone.[2] An examination of these two assaults will reveal that the Cyprianites do not only question the validity of certain anathemas, but appear to be casting doubt on the very ability of hierarchs to bind and to loose, to exercise their God-given power of excommunication...

Archbishop Chrysostomos writes: “Plato tells us that there were engraved at the Oracle of Apollo at Delphi two mottos in ancient Greek: ‘Meden agan’ (nothing in excess, or all things in moderation) and ‘Gnothi Seauton’ (know thyself). Applied to Christian doctrine, we are called to moderation in the application of the truths which we know as well as we know ourselves: we cannot be moderate without fidelity to that which defines us.

“One can see, quite easily, why our austere stand against the religious syncretism of ecumenism does not render us religious bigots, or sympathetic with those who, usurping the place of God, believe that they have the right to condemn ecumenists and ailing Orthodox (and us, in our witness of love) as heretics outside the Church. We are acting in perfect balance within the dual truths of confessional exactitude and pastoral love, as we should.”

A very strange statement that begins with two quotations from a pagan oracle, continues by stating that we must be “moderate” in the application of the truth of Christian doctrine, and ends by saying that those who anathematize the ecumenist heretics are usurping the power of God!

The Apostle Paul firmly rebuked and then exorcised the girl possessed by a pythonic spirit, although she was speaking the truth (Acts 16). And the Lord forbade the demons to acknowledge His Divinity, although that, too, was the truth. So why should we be more accommodating to the Delphic oracle? It is not enough to reply that even the Holy Apostles and Fathers sometimes quoted from pagan authors. It is one thing to quote from a pagan author, and another to quote directly from a demon!

In any case, the use that the archbishop makes of these gnomic utterances is far from Christian. “Nothing in excess” applies, perhaps, to ascetic practices, but it certainly does not apply to truth! When it comes to truth, we Christians are insatiable! We want the truth, the whole truth and nothing but the truth! There can be no “moderation in the application of truth” when “applied to Christian doctrine”. It is the ecumenists who want such moderation. Their heresy derives from indifference to truth. The fullness of Orthodoxy is “too much” for them; so “nothing in excess” would actually be a very appropriate banner for the ecumenical movement as a whole. No excessive condemnation of other religions, please… In fact, no condemnation at all would be preferable… Except, of course, the True Orthodox…

And of course there must be no sympathy for “those who, usurping the place of God, believe that they have the right to condemn ecumenists and ailing Orthodox”. So: no sympathy from Archbishop Chrysostomos for Metropolitan Philaret and the ROCOR Synod that condemned the ecumenists – they were undoubtedly “usurping the place of God”! Of course, Chrysostomos would deny that his words apply to Metropolitan Philaret, whom the Cyprianites continue to praise fulsomely while undermining and denigrating the main achievement of his life. But there can be no doubt about it: even before the anathema of 1983, Metropolitan Philaret condemned the Moscow Patriarchate as graceless, and after it he was perfectly consistent in his application of the anathema to all the ecumenists.

Let us now turn to the criticisms that Bishop Ambrose makes of the 1983 anathema. “Firstly, if you read the text of the anathema, its definition of the teaching of ecumenism is so extreme that almost no orthodox ecumenist, apart from Patriarch Athenagoras, could ever be put into the category of those who were preaching this new doctrine”.

Now the anathema is divided into several parts. The first is directed against “those who attack the Church of Christ by teaching that Christ’s Church is divided into so-called ‘branches’ which differ in doctrine and way of life”. In other words, the branch theory of the Church is anathematized. What is wrong or extreme about that? All the ecumenists confess the branch theory. So they are all under anathema.

The anathema continues: “or that the Church does not exist visibly, but will be formed in the future when all ‘branches’ or sects or denominations, and even religions will be united in one body.” Here a more extreme form of ecumenism is anathematised. Not all “Orthodox” ecumenists would fall under this part of the anathema, although many would – and not only Patriarch Athenagoras. So in the first part of the anathema a “moderate” form of ecumenism, the inter-Christian branch theory, is condemned, and in the second part a more extreme, inter-religious form is condemned.

The anathema continues: “and who do not distinguish the priesthood and mysteries of the Church from those of the heretics, but say that the baptism and eucharist of heretics is effectual for salvation”. This is simply a re-statement of Apostolic Canon 46, so it is not “extremism”, but straightforward church doctrine. In essence, it is a condemnation of the branch theory as applied to the sacraments. Of course, there is a question whether the Cyprianites themselves fall under this part of the anathema, because they do not distinguish the priesthood and mysteries of the Church from those of the heretics; for, while saying that the ecumenists are heretics, they still recognize that they have true sacraments…

The anathema continues: “therefore to those who knowingly have communion with these aforementioned heretics or advocate, disseminate, or defend their new heresy of Ecumenism under the pretext of brotherly love or the supposed unification of separated Christians, Anathema.” Here not only the ecumenists themselves, but also those who remain in conscious communion with them, are condemned. This applies perhaps most closely to the Patriarchate of Jerusalem, which, while often expressing reservations about ecumenism, nevertheless remains in communion with the ecumenists.

So we see that the range of application of the anathema is very broad, and applies to far more than the most extreme ecumenists such as Patriarch Athenagoras. In fact, a strict interpretation of the anathema would place the Cyprianites themselves under it, as well as those who accept their ecclesiology. Thus when ROCOR entered into communion with them in 1994 and officially accepted their ecclesiology, Bishop Gregory (Grabbe) pointed out that the Cyprianites “confess their own and by no means Orthodox teaching on the possibility of the grace-filled action of the Holy Spirit in churches that have clearly become heretical”. Moreover he declared: “In passing this Resolution on communion with the group of Metropolitan Cyprian, our Council has unfortunately also forgotten about the text of the Resolution accepted earlier under the presidency of Metropolitan Philaret, which anathematized the ecumenical heresy… In fact, by not looking into the matter seriously and forgetting about the anathematizing of the new calendarist ecumenists that was confirmed earlier (and perhaps not having decided to rescind this resolution), our Council, however terrible it may be to admit it, has fallen under its own anathema… Do we have to think that our Hierarchical Council has entered on the path of betraying the patristic traditions, or only that out of a misunderstanding it has allowed a mistake which it is not yet too late to correct at the November session in France?”[3]

That mistake was thankfully corrected some years later, and now, of those parts of the old ROCOR that have not entered into communion with the MP only the followers of Bishop Agathangel remain in the clutches of the Cyprianite ecclesiology (and not only of their ecclesiology – their apostolic succession also depends critically on the Cyprianites’ legitimacy). But Bishop Gregory’s main point remains: the Cyprianite ecclesiology is incompatible with Metropolitan Philaret’s anathema against ecumenism. So all Orthodox have to choose the one or the other, and cannot claim to be loyal to both.

Bishop Ambrose continues: “Secondly, the way that this anathema was approved, or rather not approved by the Russian Synod is altogether very peculiar. Having spoken to many bishops of the ROCOR, most of them claimed to have been unaware of the existence of this anathema until it was published, including the late Metropolitan Lavr, and this makes, at least, a curious impression.”

Metropolitan Lavr is, of course, not the most reliable witness that Bishop Ambrose could have cited! It has been reported that he died on the eve of the Sunday of the Triumph of Orthodoxy, just after ordering that this anathema should not be read in the service the next day. Surely a more reliable witness is Metropolitan Philaret himself, who sent a copy of the anathema to Fr. Anthony Gavalas of New York City, confirming that this was now official ROCOR doctrine. Nor did Metropolitan Vitaly deny its existence. In his Christmas Epistle of 1986/87 he commented on the anathema without at any time hinting that it may have been a forgery, and in 1998 his Synod reiterated it without changing its wording in any way. Why, if it was a forgery, did the ROCOR Synod never say so? The conclusion can only be: it was not a forgery, but some of the bishops did not like its clear implications…

“Thirdly,” continues Bishop Ambrose, “this anathema was actually written in Greek, and translated into English, then into Russian: this is evident from the syntax. Was it the work of the Russian bishops? No, we know where it originated… The monastery of Boston - namely Holy Transfiguration Monastery. This led to all the qualifications that were made by Metropolitan Vitaly and other ROCOR bishops when they said that the anathema refers only to the members of their own flock – “we are not anathematising anybody outside… It would thus be absurd to claim that the anathema was proclaimed with the aim of cutting all ecumenists off from the Church even if they did profess the extreme doctrines described in the text of the anathema.”

There is more than one non-sequitur in this extract. First, so what if the anathema was written by Holy Transfiguration Monastery? The important fact is that the Synod accepted the text and it became part of ROCOR’s official confession of faith. So what if the anathema were originally written in Greek? This would be relevant only if the official Russian or English versions are inaccurate in some way – which Bishop Ambrose does not claim.

Then, according to Bishop Ambrose, the fact that the anathema was originally written in Greek by HTM is the cause of the further supposed “qualifications” of the anathema by Metropolitan Vitaly and others. But this doesn’t follow. Any interpretation of the anathema – whether Metropolitan Vitaly’s or anybody else’s – is valid if, and only if, it can be shown to have a firm basis in the text of the anathema, and for no other reason. The fact that the anathema was originally written in Greek, or in HTM, is completely irrelevant. As it is, the interpretation that “it would be absurd to claim that the anathema was proclaimed with the aim of cutting all ecumenists off from the Church” cannot in any way be justified from the text, which is a perfectly general anathematization – i.e. exclusion from the Church – of all those who confess the branch theory. The attempt to interpret the anathema as applying only to members of ROCOR not only has no basis in the text but leads to absurd consequences. Thus if this interpretation were correct, an ecumenically-minded babushka in ROCOR would find herself under anathema while the Pope of Rome, the Archbishop of Canterbury, Patriarch Alexis of Moscow and Patriarch Bartholomew of Constantinople would all get off scot-free!

Immediately after this Bishop Ambrose moves to absolve Metropolitan Philaret of all criticism, saying that we should not confuse the “unclarities” in the anathema (which, as we have seen, do not exist) “with Metropolitan Philaret's uncompromising, confessional, and absolutely clear condemnation of the ecumenist heresy which he saw advancing around him, and which he expressed in his ‘open letters’”. In other words, the early Philaret – the Philaret of the Open Letters – was good, while the late Philaret – the Philaret of the Anathema against ecumenism – was, well, not exactly bad, but “unclear” – and we can blame this lack of clarity on bad advisors…

However, if we look at Metropolitan Philaret’s confessional stand from the Open Letters of the 1960s to the Anathema of 1983, we see a very clear and consistent path. The Open Letters warned the heads of the Local Churches that ecumenism was a heresy, that they were betraying the truth of Orthodoxy. However, nobody was anathematized, nor were all relations with these Churches broken at this time. However, when it became obvious that the Local Churches were not going to respond to his warning, the metropolitan moved his Synod to strengthen sanctions against them and in other ways to adopt a stricter position:

(i) In 1967 he led the ROCOR Synod of Bishops to reverse its 1964 ruling on the preservation of communion with the official Serbian Church. The decision was marked “Top Secret” and dated June 1. Early in 1970, he announced to the members of the ROCOR Synod that since the Serbian Patriarch German had chosen to serve as Chairman of the World Council of Churches, ROCOR should avoid joint prayer and service with him, while at the same time not making a major demonstration of the fact.[4]

(ii) In 1969-71 he led the ROCOR Synod into communion with the Greek Old Calendarists, accepting their confession of faith.

(iii) On March 31, 1970 he led the ROCOR Synod to condemn the MP’s decision to give communion to Roman Catholics as “contrary to the dogmatic teaching of Orthodoxy”, an act whereby the MP “itself becomes a partaker of their heresy.”[5]

(iv) In September, 1971 the ROCOR Sobor rejected the validity of the election of Moscow Patriarch Pimen, and decreed that all converts from Catholicism and Protestantism should now be received by baptism.

(v) In 1974, at the Third All-Emigration Council in Jordanville, Metropolitan Philaret moved for an official statement that the MP was graceless. According to the witness of a seminarian present at the Council, the majority of bishops and delegates would have supported such a motion. However, at the last minute the metropolitan was persuaded not to proceed with the motion on the grounds that it would have caused a schism.[6]

In the next few years, worried by the metropolitan’s steady increase of pressure for a final break with the whole of World Orthodoxy, the liberals in ROCOR under the leadership of Archbishop Anthony of Geneva fought back. However, the apostasy of World Orthodoxy could not be denied, and after the 1983 General Assembly of the World Council of Churches, meeting in Vancouver, Canada, reached new heights of anti-Christianity, the ROCOR Sobor, also meeting in Canada, anathematized ecumenism. This was the culmination and completely consistent climax of Metropolitan Philaret’s struggle, ever since he became metropolitan in 1964, to draw a firm line between Truth and falsehood, between the True Church and the false church – a line which the Cyprianites have tried to muddy ever since…

Bishop Ambrose continues with a direct attack on the anathemas against ecumenism launched by the Eastern Patriarchs in 1583, 1587 and 1593: “The 16th Century Synods anathematised the introduction of the new Papal Paschalion based on the New, Gregorian Calendar. They did not however specifically anathematise the peculiar hybrid used by the ‘Orthodox’ New-Calendarists who use the Julian Calendar for celebrating Pascha (in order to avoid the clear condemnations of those who change the Paschal calendar), but the New Calendar for the fixed feasts.”

This is sophistry. The seventh point of the 1583 Pan-Orthodox Council (which was attended by the plenipotentiary of the Russian Church) declares: “That whosoever does not follow the customs of the Church as the Seven Holy Ecumenical Councils decreed, and the Menologion which they well decreed that we should follow, but in opposition to all this wishes to follow the new Paschalion and Menologion of the atheist astronomers of the Pope, and wishes to overturn and destroy the dogmas and customs of the Church which have been handed down by the Fathers, let him be anathema and outside the Church of Christ and the assembly of the faithful…” It is obvious that not only the Papal Paschalion, but also the Papal Menologion – that is, “the new calendar for the fixed feasts” – is under anathema.

If Bishop Ambrose wishes to argue that only the combination of both the Papal Paschalion and the Papal Menologion is under anathema, and that of these two innovations only the Papal Paschalion is really serious, he has to answer the question: why did they not say that? Why, on the contrary, do the Eastern Patriarchs give the clear impression that both innovations are equally anathematized? If only the Paschal Paschalion was a really serious innovation, why was it necessary for the Greek Old Calendarists to break away from the new calendarists, since the new calendarists still retained the Orthodox Paschalion? And why have so many Orthodox hierarchs understood the Patriarchs to have anathematized the new Menologion if in fact they meant something different?

Thus Archbishop Theophan of Poltava, Rector of the St. Petersburg Theological Academy, Tutor of the Royal Family and Deputy First-Hierarch of ROCOR writes: “Through the labours of this [1583] Council there appeared: a Conciliar tome, which denounced the wrongness and unacceptability for the Orthodox Church of the Roman calendar, and a canonical conciliar Decree – the Sigillion of November 20, 1583. In this Sigillion all three of the above-mentioned Patriarchs with their Synods called on the Orthodox firmly and unbendingly, even to the shedding of their blood, to hold the Orthodox Menaion and Julian Paschalion, threatening the transgressors of this with anathema, cutting them off from the Church of Christ and the gathering of the faithful…

“In the course of the following three centuries: the 17^th, 18^th and 19^th, a whole series of Ecumenical Patriarchs decisively expressed themselves against the Gregorian calendar and, evaluating it in the spirit of the conciliar decree of Patriarch Jeremiah II, counselled the Orthodox to avoid it…

“Question. Is the introduction of the new calendar important or of little importance?

“Answer. Very important, especially in connection with the Paschalion, and it is an extreme disorder and ecclesiastical schism, which draws people away from communion and unity with the whole Church of Christ, deprives them of the grace of the Holy Spirit, shakes the dogma of the unity of the Church, and, like Arius, tears the seamless robe of Christ, that is, everywhere divides the Orthodox, depriving them of oneness of mind; breaks the bond with Ecclesiastical Holy Tradition and makes them fall under conciliar condemnation for despising Tradition…

“Question. How must the Orthodox relate to the new calendarist schismatics, according to the canons?

“Answer. They must have no communion in prayer with them, even before their conciliar condemnation…

“Question. What punishment is fitting, according to the Church canons, for those who pray with the new calendarist schismatics?

Again, in a letter to Metropolitan Epiphanios of Cyprus dated September 20, 1975, Metropolitan Philaret wrote: “It is obvious to all that the calendar innovation caused a schism in the Greek Church in 1924, and the responsibility for the schism weighs exclusively on the innovators. This is the conclusion that will be reached by anyone studying the Patriarchal Tomoi (as that of 1583)…” Since the calendar schism of 1924 affected only the Menologion, and not the Paschalion, it is evident that Metropolitan Philaret, following the supposedly “extremist” Greek Old Calendarists and not the Cyprianites, regarded the 1583 Council as expelling the new calendarists from the Church…

Bishop Ambrose continues his attack on the Pan-Orthodox anathemas as follows: “There is one last aspect to this matter that should be mentioned: all three Synods appear to be saying exactly the same thing. If one Synod had made a definitive and binding pronouncement, then why, after just a few years did another synod need to be called to make the same pronouncement? And why, a few years after that, yet a third? Also, the texts that have been preserved are in demotic Greek – very demotic Greek – and it is a very peculiar thing for an Ecumenical Patriarch to put out such an important encyclical in demotic Greek. Conceivably there was a text in church Greek which has been lost.”

This is really scraping the bottom of the barrel… Why are anathemas repeated? For the same reason that we repeat the same Gospel cycle every year, and the Beatitudes every Sunday: Because they are important!

As for the fact that the encyclical is written in demotic Greek, what possible bearing can this have on the validity of the thought contained in it? If, as Bishop Ambrose hints, following the founder of the new-calendarist schism, “Archbishop” Chrysostomos Papadopoulos, the text of the anathemas is a forgery by someone who wrote only demotic Greek, why was this not pointed out by anyone for over three hundred years? Why, even as late as 1919 (that is, five years before he changed the calendar), did Chrysostomos Papadopoulos himself declare that if he adopted the new calendar he would become a schismatic? The vital fact is that the Orthodox Church has accepted the thought expressed in the anathemas as corresponding to her own thought – and the Church has the mind of Christ. If new calendarist schismatics, or their old calendar fellow-travellers, choose to cast doubt on an event or fact that the Church has accepted for hundreds of years, this should not affect those who trust the Church more than their own or others’ fallen reasoning.

Bishop Ambrose continues, answering the question whether only the 1848 Epistle of the Eastern Patriarchs should be taken seriously with regard to the new calendar: “Yes certainly, but the others can also be taken seriously but with some reservations. They are not a decision of an ecumenical council where we have the original text and we know when it was done and why.” So according to Bishop Ambrose only anathemas issued by Ecumenical Councils, and of which we have the original text, can be accepted wholeheartedly. That rules out all Church Councils without exception since 787, the date of the Seventh Ecumenical Council, including: the 1054 Local Council that anathematized the Roman Catholics, the fourteenth-century Councils that anathematized the Barlaamites, the sixteenth-century Pan-Orthodox Councils, the 1918 Local Council that anathematized the Bolsheviks, the 1923 Local Council that anathematized the renovationists, the Catacomb Church Councils that anathematized sergianism, the decisions of the True Orthodox Church of Greece in 1935, 1950, 1974 and 1991 that declared the new calendarists to be graceless, the 1983 Local Council that anathematized ecumenism, its reiteration in 1998... It looks as if the all the most important decisions of the higher levels of the Orthodox Church for the last 1200 years must be placed under doubt if we are to accept the Cyprianite thesis.

Perhaps, Bishop Ambrose concedes, some of these decisions should be “taken seriously”: but only with “reservations” – reservations that enable him to escape those consequences that he finds personally unpalatable. Indeed, so resourceful are the Cyprianites in finding excuses for not really taking seriously the most important decisions of the Orthodox Church hierarchy that one begins suspect that they may have a problem with the concept of ecclesiastical anathematization in general. However, such a drastic conclusion is unnecessary: it is sufficient to point out that that the Cyprianites specifically attack only those anathemas – whether by Russian bishops or Greek bishops, whether in modern times or ancient times – that make their own “loving” attitude to the new calendarists and ecumenists impossible.

But the Cyprianite position does have important general consequences, especially when one remembers that they have rejected the right of any other Synod to judge them. Thus they regard themselves as belonging to the Church of Greece, and yet reject the claim not only of the Greek new calendarist hierarchy but also of the Greek Old Calendarist hierarchies to judge them. Perhaps they consider only ROCOR, which resurrected the Greek Old Calendarist hierarchy in 1969, to be their judges? No: they prefer to stand in judgement over ROCOR. Thus last year, having rejected all the (non-MP) Russian bishops who remained faithful to the confession of Metropolitan Philaret, they chose the one bishop who rejects that confession, Agathangel of Odessa, proclaimed him the only true ROCOR bishop, and then ordained further uncanonical bishops with him!

This disastrous invasion into the affairs of the Russian Church shows that the apparent modesty and caution of the Cyprianites when assessing the rights of Orthodox bishops to anathematize heretics, or simply summon other Orthodox bishops to judgement, is distinctly one-sided. If their “stablemates” in the Greek Old Calendarist hierarchy call them to judgement, they say: “That’s none of your business; you cannot judge us.” If, on the other hand, the opportunity presents itself for them to interfere into the affairs of the Russian Church, ascribing to themselves the powers that could only belong to the future All-Russian Sobor, they jump in with both feet…

It should be noted also that in May, 2008 the Agathangelite hierarchy, having steadfastly refused to condemn the MP or ROCOR-MP (and even praising Metropolitan Lavr as a holy hierarch), effectively declared all the True Orthodox Russian hierarchies – the Vitalyites, the Suzdalites and the Tikhonites – to be graceless schismatics. No murmur of protest has so far been heard from their Cyprianite “sister-church” – in spite of the Cyprianites’ refusal to accept decisions of this kind by any except Ecumenical Councils. So we must assume that the Cyprianite-Agathangelite coalition is now committed to the position that the MP and ROCOR-MP (the Lavrites) have grace, but that the True Orthodox Russians are outside the Church!…

So who now is “usurping the place of God”? Who now, in the exquisite phrase of Professor-Archbishop Chrysostomos, is failing to act “in perfect balance within the dual truths of confessional exactitude and pastoral love”? While we wait (and it may be a long wait) for an answer to this question, let us recall the words of the Lord about him who seeks to extract the mote from his brother’s eye while failing to see the beam in his own (Matthew 7.5)…

Finally, we conclude, contrary to the Cyprianites, that the power of a council of bishops to judge another bishop does not depend on its ecumenical status, nor on its locality, nor on the language in which it is spoken, but on the Orthodoxy of the bishops who compose it – and on that alone. For it is God Who judges bishops in the first place: He then inspires those bishops who are Orthodox to proclaim His judgements to the world. So the power of excommunication and anathema held by the hierarchs of the Church is not held independently of God’s judgement, but strictly in consequence of it and in obedience to it. That is why heretics are “pseudo-bishops” even before a synod of bishops has condemned them, as the 15^th Canon of the First-and-Second Council of Constantinople declares – for God has already judged them. As St. Dionysius the Areopagite writes: “Insofar as the [hierarch] makes known the judgements of God, he has also the power of excommunication. Not indeed that the all-wise Divinity gives in to his every unthinking impulse, if I may so speak with all reverence. But the hierarch obeys the Spirit Who is the source of every rite and Who speaks by way of his words. He excommunicates those unworthy people whom God has already judged. It says: ‘Receive the Holy Spirit. If you forgive the sins of any, they are forgiven; if you retain the sins of any, they are retained.’ And to the one enlightened by the sacred revelation of the All-Holy Father it is said in Scripture: ‘Whatever you bind on earth shall be bound in heaven, and whatever you loose on earth shall be loosed in heaven.’ Thus [Peter] himself and all the hierarchs like him have had the judgement of the Father revealed to them, and, being themselves men who provide revelation and explanation, they have the task of admitting the friends of god and of keeping away the ungodly. That sacred acknowledgement of God came to him, as Scripture shows, not on his own, not from a flesh-and-blood revelation, but as something from the understanding and under the influence of the God Who initiated him into what he knew. Similarly, God’s hierarchs must use their powers of excommunication, as well as all their other hieratic powers, to the extent that they are moved by the Divinity which is the source of every rite. And everyone else must obey the hierarchs when they act as such, for they are inspired by God Himself. ‘He who rejects you,’ it says, ‘rejects Me’.”[8]

[1] “The Absolute Primacy of Orthodoxy and the Exclusivity of Christ”, June 21, 2008.

[2] http://sbn-nathanael.livejournal.com/, June 27, 2008.

[3] Bishop Gregory (Grabbe), “The Doubtful Orthodoxy of the Group of Metropolitan Cyprian”, in “Arkhierejskij Sobor RPTsZ 1994 goda: Istoria Prinyatia Russkoj Zarubezhnoj Tserkoviu Yereticheskoj Ekkleziologii Mitropolita Kipriana”, Sviataia Rus’, 2003; Vernost, 98, December, 2007.

[4] The metropolitan’s co-worker in this matter was Archbishop Averky, who on September 14/27, 1967 wrote to him: “With regard to the question of the Serbian Church, whose Patriarch German is a stooge of the communist Tito, as the Serbs themselves are convinced, calling him ‘the red patriarch’. We have heard this from many clergy and laity who have fled from Serbia. How can we recognize, and have communion in prayer with, ‘the red patriarch’, who maintains the closest friendly relations with red Moscow? Cannot our Hierarchical Council make erroneous decisions? Do we in the Orthodox Church have a doctrine about the infallibility of every Council of Bishops?”

[5] Archbishop Averky commented on this decision: “Now, even if some entertained some sort of doubts about how we should regard the contemporary Moscow Patriarchate, and whether we can consider it Orthodox after its intimate union with the enemies of God, the persecutors of the Faith and Christ’s Church, these doubts must now be completely dismissed: by the very fact that it has entered into liturgical communion with the Papists, it has fallen away from Orthodoxy and can no longer be considered Orthodox.” (Contemporary Life in the Light of the Word of God: Sermons and Speeches (1969-1973), volume III, Jordanville, p. 216).

[6] Fr. Basil Yakimov, “Re: Fundamental Question”, orthodox-synod@yahoo.groups.com, 4 June, 2003.

[7] Archbishop Theophan, “Kratkie kanonicheskie suzhdenia o letoschislenii” (Short canonical judgements on the calendar), in V.K., Russkaia Zarubezhnaia Tserkov’ na Steziakh Otstupnichestva (The Russian Church Abroad on the way to Apostasy), St. Petersburg, 1999, pp. 29-30 ®.

[8] St. Dionysius, On the Ecclesiastical Hierarchy, chapter 7, 564B-564D.

Здесь тягостный ярем до гроба все влекут.

Какую карусель закрутят 19 февраля 2011 года наши СМИшки, отмечая 150-тилетие Манифеста Государя Александра II об освобождения в России крестьян от крепостной зависимости? Никакой нашей фантазии не хватит предположить даже и малую толику того, что ожидает зрителей, которые прильнут в тот день к телевизору, слушателей, которые включат радио, читателей, которые развернут газеты. Памятник Александру II завалят цветами. Ведь не проведи он этой реформы, не видать бы нам этого памятника, в сущности, памятника реформе. А те, кто не знает сна, борясь за права человека, в этот день устроят себе профес-сиональный праздник, ибо их “святое” дело берёт в России свое начало, по их понятиям, именно, 19 февраля 1861 года. Какое коленце выкинет в этот день Радзинский? Что преподнесёт Венедиктов? Какими образами осчастливят благодарный электорат: Сванидзе, Толстая, Альбац и тысячи их единомыш-ленников, включая даже и таких непременных тусовщиц на ТВ, на радио, на глянце и в Интернете, как Ксения Сопчак? И поднимут сии обработчики человеческих душ свое излюбленное слово “свобода” на недосягаемую высоту.

И вот, чтобы никоим образом не охладить праздничного пыла 19 февраля 2011 года, мы загодя, а именно, более, чем за два года, чтобы было достаточно времени для полного забвения этого письма, решаемся опубликовать четверть странички дневника оптинского старца Евфимия, сделавшего свою запись, именно, 19 февраля 1861 года. Вот она:

19-го сего месяца Россiя вступила на новый путь – свободы. Волею Благо-честивейшаго Самодержавнейшаго Государя Императора Александра II Русскiй народъ освобожденъ отъ крепостной зависимости.

До сего дня онъ шелъ путёмъ послушанiя и смиренiя; теперь – свободы и, по-видимому, без указанiя на необходимость сохраненiя за собой прежнихъ христианскихъ добродетелей.

Во что можетъ обратиться подобная свобода, мы видели уже на примере Францiи и на другихъ Европейскихъ государствахъ. Но то – Западъ, а на западе, что можетъ быть кроме царства тьмы? Мы – Востокъ; но и на востоке солнце также восходитъ и…заходитъ.

Реформа прошла без указанiя на необходимость сохраненiя за собой прежнихъ христианскихъ добродетелей.

Здесь тягостный ярем до гроба все влекут... И здесь Александр Сергеевич, ещё вчера, писавший своему другу, у которого скончался младенец:

здесь, вдруг, у гроба крепостного русского человека почему-то, останавливается. Ну, раз Александр Сергеевич, видимо из дружбы с декабристами, заглядывать в загробную жизнь безропотно терпевших земные муки не захотел, давайте мы сами заглянем. Так что же за гробом у людей, несших всю жизнь тягостный ярем, друзья человечества? Разве не подобает нам взглянуть на сих невинных страдальцев, как на нищего Лазаря, который, когда умер, был отнесен Ангелами на лоно Авраамово? А их мучители, барство дикое, без чувства, без закона,- все, как и тот богач, после смерти пребывают в адских муках? А, ежели, так посмотрим, то, может быть, по-другому взглянем и на саму реформу 1861 года? Давайте ка, взглянем на неё, как на стрелку, которая перевела рельсы, ведшие в рай, на путь в геену огненную? Ибо реформа, освободившая крестьян без указания на сохранение христианских добродетелей, стала пособницей пополнения числа мучающихся в адовом пламени за счёт потомков этих самых крепостных, души которых отдыхают на лоне Авраамовом. А многие их потомки, ставшие мучителями Новомучеников, например, печально известные служители Лубянки, после перевода этой реформаторской стрелки, сами свободно и добровольно поехали в ад. А ведь мучители сии почти все происходили в основном из крестьян, влачивших тягостный ярем. И вот эти люди, крещёные, не лишенные в дореволюционных школах слышания Закона Божiего, обретя “свободу”, соблазнились безбожной пропагандой, и пошли в услужение к слугам сатаны. Это они, как панургово стадо, признали своим вожаком Троцкого. Это они стали основой непобедимой и легендарной, обрушившей всю мощь своего искреннего служения на своих же русских братьев. Это они, русские крещёные люди, сами своими руками уничтожали свои святыни. Не с 19-ого ли февра-ля1861 года, когда в России, вроде бы, было совершено величайшее благодеяние, начали покидать русское сердце христианские добродетели, что и привело в результате к появлению «нового русского» человека, от которого ныне вздра-гивает весь мiръ, и в первую очередь сама многострадальная Россия?

- Что ж, не надо было освобождать крестьян? – небрежным тоном, прихихи-кивая, подбросят убийственный вопросец, навсегда заграждающий рассуждения о загробии “наши” властелины телевизионных каналов, всесильные нынешние телеведущие, разнузданные диджеи радиопрограмм и их единомышленники в ничего не стыдящихся печатных СМИ.

Но давайте без всезнающего абсолютизма, сваливающегося ныне на русские души с бесстыжего «Эха Москвы» и др. СМИ, посмотрим, чего же лишились друзья человечества, горевшие свободой, когда перестали понимать речи Христа, когда не могли уже слышать слова Его. Посмотрим, чего же отринули напрочь уже декабристы, разбудившие Герцена, который разбудил народников, которые разбудили Ленина, который… разбудил нынешних “наших” либералов – безбожников.

- “Что?” - встрепенутся сванидзы, “Что? Что?” - воскликнут познеры, - ”Нас разбудил Ленин? Да, ты в своем уме?”

- В своем, в своем! Не кипятитесь и не горячитесь, а лучше оглянитесь на то, как вы храните всех этих разбуженных бесом идолов. Назовите хотя бы един-ственный какой-нибудь городок из тысячи городов многострадальной России, в котором бы вы не сохраняли памятниками, названиями улиц, площадей, парохо-дов в качестве идола своего горниста Ленина. А Свердлов, Володарский, Урицкий, и все-все те, кто будил вас и призвал душить русскую православную мысль, они, ведь не случайно, и по сей день прочно удерживают улицы в каждом городе РФ. И вы после этого не их наследники? Сохранением имен этих бого-борцев, вы сами противъ себя свидетельствуете, что вы преемники техъ, кото-рые сокрушили сначала Самодержавие, а потом принялись сокрушать и Веру. Дополняйте же меру учителя вашего. (Мф. 23. 31,32)

Но главное то доказательство вашего преемства от Ленина, конечно же, не хранение его идольства. Главное доказательство вашей общности с Лениным – богоборцем… ваше собственное богоборчество. Да, ваше богоборчество совер-шенно иное, чем ленинское. Но корень богоборческий у вас с Лениным общий – это гонение на Духъ Веры. Как гонят Духа Веры Познер, Сванидзе, какая-нибудь Ксеня Ларина и её товарки по “Эху преисподней”? Как гонит Духа Веры Ксения Сопчак? Это же элементарно, Ватсон! Внедрением в сознание электората РФ пустоты и пошлости, исполнением похоти отца своего, который когда говорит ложь, говорит свое, ибо он лжец и отец лжи. (Ин. 8. 44) Вот он, корень то, общий и для Ленина и для нынешних служителей в СМИ, он один и тот же, ибо отец и тех и других… диавол. Не оскорбляйтесь, познеры, не оскорбляйтесь сванидзы, не оскорбляйся Ксения Собчак, эти слова из Евангелия, а там нет ни одного бран-ного слова. В Священном Писании только то, что есть на самом деле, то есть, Истина, а на Истину разве надо сердиться? И потом, вам просто надо знать кому вы служите, чтобы не уподобиться Журдену, который всю жизнь говорил прозой и не знал об этом.

Ну, а теперь, наконец, посмотрим, что о крепостничестве глаголет Духъ, про который позабыли уже при декабристах, а при либералах и вовсе погнали Его.

Почему ап. Павел не возмущался убийственным позором рабства дикого, без чувства, без закона, как убивались в России друзья человечества? А только по той причине, что апостолу Павелу был известен один единственно верный путь к изменению отношения рабовладельца и раба. А по российскому: помещика и крепостного. Вот и почитаем, то, что напрочь отринули друзья человечества, возможно, имевшие в свое время не плохие оценки по Закону Божiему. Итак…

Каждый оставайся въ томъ званiи, въ которомъ призванъ. Рабомъ ли ты призванъ, не смущайся; но если и можешь свободен быть больше поработи себя*. Ибо рабъ, призванный в Господе, есть свободный Господа; равно и призванный свободнымъ есть рабъ Христовъ. Вы куплены дорогою ценою; не делайтесь рабами человековъ. Въ какомъ званiи кто призванъ, братiя, въ томъ каждый и оставайся предъ Богомъ. (1 Кор.7.20-24)

Слуги, со всякимъ страхомъ повинуйтесь господамъ, не только добрымъ и кроткимъ, но и суровымъ. Ибо то угодно Богу, если кто, помышляя о Боге, пере-носитъ скорби, страдая несправедливо. Ибо что за похвала, если вы терпите, когда васъ бьютъ за проступки? Но если, делая добро и страдая, терпите, это угодно Богу. Ибо вы къ тому призваны: потому что и Христосъ пострадалъ за нас, оставив намъ примеръ, дабы мы шли по следам Его. (1 Петр. 2. 18-21)

Призваны ли к такому исповеданию нынешние “инженеры” телевизионных душ? Все эти познеры, сванидзы, толстые татьяны… коим несть числа? Призваны ли к такой жизни много говорящие, но мало думающие болтуны из “Эха Москвы” и других радиоканалов? Ясно, что нет. Тогда… вот интересный вопрос: к чему же они, эти людишки из четвёртой власти, призваны?

Почему же все эти либералы, делая вид, что бьются за свободу, никогда не обращаются к Священному Писанию, 1000-у лет служившему русскому народу, в своем роде, конституцией? (Скажем так, чтобы либералам было понятно, чем руководились в своей жизни русские люди) Ответ простъ: вся эта либеральная рать, сегодня 24 часа промывающая русские мозги через ТВ, через радио, через бумажную макулатуру духа … безбожна в той же мере, как и разбудивший её Ленин. Хотя, что я? Ленин то богоборец! А эти, наши… ведь золотят купола? В этом золочении куполов и сокрыта вся великая тайна либерализма! Они - богоборцы не менее Ленина! Но методы их богоборчества прямо противо-положны. И в этом их единая разрушительная сила, суть которой объяснит нам, естественно, Священное Писание, которого, как огня одинаково страшатся и Ленины, и нынешние либералы. Ибо и Ленин, и либералы призваны употреблять свободу для прикрытiя зла. (1 Перт. 2. 16) Точнее и яснее не скажешь! Именно пото-му, призваны, сии витии, повторить свой лукавый вопросец к нам: - “Что же, может нам возвратить крепостничество, чтобы стяжать Царствие Божие?” Но… оружiемъ обыдетъ тя истина Его. А мы то теперь защищены истиной, ибо предупреждены об ихней свободе, употребляемой ими для прикрытия зла. А потому и избавлены от сети ловчи и сванидзев, и венедиктовых, и всех-всех богоборцев, золотящих ныне купола храмовых зданий. Вот и продолжим ковать свое оружие - напитываться святоотеческим откровениям, напитываться истиной.

Рабы, повинуйтесь господам своим по плоти со страхом и трепетом, в простоте сердца вашего, как Христу, не с видимою только услужливостью, как человекоугодники, но как рабы Христовы, исполняя волю Божию от души, служа с усердием, как Господу, а не как человекам, зная, что каждый получит от Господа по мере добра, которое он сделал, раб ли, или свободный. И вы, господа, поступайте с ними так же, оказывайте рабам должное и справедливое, умеряя строгость, зная, что и над вами самими и над ними есть на небесах Господь, у Которого нет лицеприятия.(Еф. 6; 5-9)

Вот оно единственное то решение ликвидации крепостного права! Чтобы и господа облеклись в любовь, и тогда не будетъ ни раба, ни свободного, но все и во всем Христосъ. (Кол. 3. 11) То есть, только христианская любовь сможет посте-пенно вытеснять рабство, не сотрясая устоев народных. Но этот путь уничто-жения крепостничества при всё увеличивающейся в мiре греховности был совер-шенно нереальным. Поэтому на каверзный вопрос четвёртой власти, что мол раз так, то, “может быть не стоило отменять крепостное право?”, ответ один: решение Государя Александра II об отмене крепостного права, закреплённое Манифестом от 19 февраля1861 года**, было неизбежным. То есть, все сверша-лось по Промыслу! хотя Россия с сего дня и покатилась по наклонной плоскости прямо в нынешнее царство тьмы. На вид невероятно благое дело, оказалось вкладом в вымащивание дороги антихристу. И как Христосъ шел по писанию, так и Россия идёт по предназначенной ей дороге.

Но мы видели, что уже в тот самый год реформы те, кто не отринул этой истины о рабстве, уже во время ликования тех, кто перестал понимать речи Христа, кто не могъ уже слышать слова Его, с печалью взирал на эту эйфорию 1861 года.

Чего же страшился узреть старец Евфимий, увидевший, что реформа проведена без указанiя на необходимость сохраненiя за собой прежнихъ христианскихъ добродетелей?

Сегодняшний день России страшился он узреть.

которое накрыло сегодня собою всё человечество.

Но, как признавать себя жителями царства тьмы,

когда кругом тебя, так называемые, «символы возрождения»?

Сыны человеческiе, вскую ищите лжи? (Пс. 4, 4)

* На сей текст имеется следующее толкование Златоустого: "Это значит: тем больше поработи себя. И почему повелевает пребывати рабом могущему освободиться? Чтоб показать, что рабство не приносит никакого вреда, нап-ротив, приносит пользу. Не неведаем, что некоторые это наипаче употребляй думают сказанным о свободе, говоря: если можешь освободиться – освободись". (Свят. Игнатий. “Ищите всюду духа, а не буквы”)

** Об освобождении крестьян от крепостной зависимости крепко думал ещё Государь Николай I. И ясно, что думали, по какому пути пойти, что выбрать: сохранять ли христианские ценности или же предоставлять угнетённым права человека? Выбор одного обязательно уничтожал другое. Николай I никак не мог решиться ни на один из этих путей. Александр II выбрал права человека. Причём, идеологом реформы был митрополит московский Филарет. Так что, сказать, что пренебрегли сохранностью прежних христианских ценностей, потому что прини-мали решения без совета с Церковью, никак нельзя.

Бунт 1917 года? Не была ли реформа 1861 года, освободившая крестьян от крепостного права без учёта сохранения прежних христианских ценностей, тем толчком, который ускорил подготовку бунта 1917 года?

Ну, будет ли принимающий это православное, истинное понимание цели земной жизни печься о тягостномъ яреме так, как этого требовали и продол-жают требовать и по сей день души, удаленные от Бога, кто перестал понимать речи Христа, кто не может слышать слова Его и, естественно, потому и не могущие принять и этого разъяснения апостола Павла?

и это подтвердилось жизнью, как раз в России после 1861 года, и совершенно не случайно запечатлено в великой русской литературе.

Z.B. - Примеры из русской литературы (Фирс и др.)

на которых ныне обрушивает всю силу своего негодования сергианское духовенство?

Может быть, все мы, друзья человечества, постоянно думаем не о том, что Божiе, а только о том, что человеческое? И не потому ли Господь Iисусъ Христосъ говорит сегодня сергианскому духу, покорившему Россию:

"Действительно, Он и принес новую жизнь и Себя Самого назвал жизнью всех. И те, которые приняли Его жизнь, пошли по Его стопам и соединились с Ним, действительно перестали испытывать то недовольство жизнью, которым томились и томятся люди, не познавшие Христа. Что же? сделались они сразу богатыми, знатными, здоровыми, свободными от борьбы с греховными страстями? Нет, братие, они стали беднее и безславнее всех; пребывая в трудах и пощении, не знали наслаждения телесного здоровья, а борьбу со страстями еще умножили, потому что боролись и с такими пожеланиями и мыслями, которых прежде и за грех не считали, напр., с самолюбием, с гневом, с блудною похотью.

Отчего же стали они блаженны? от каких скорбей избавила их Христова благодать, и какое условие счастья принесла им?

Одно условие счастья, братие, - чтобы добровольно отказаться от счастья, от богатства, от славы, от желания здоровья, от покоя. Они отвратили сердце свое от всего, к чему стремились прежние люди, кроме добродетели, и возлюбили все, примирились со всем, что прежние люди считали за величайшее горе, кроме греха и порока. А когда так расположили они свое сердце, то грех перестал быть так заманчив, добродетель перестала быть тягостна; напротив, в ней они начали постепенно находить тот источник радости, которую язычники находили только в земных наслаждениях."

The Russian church writer Lev Regelson has recently pointed out: “The concept of the ‘Local’ [pomestnoj] Church has long ago lost its literal sense. Nobody is surprised any longer by the existence of communities of the Russian Church in Africa, consisting of local aborigines. So that now it would be more correct to speak about the Autocephalous Russian Church as the historical successor of the Orthodox Church of the Russian Empire, which has gone beyond the bounds of the territorial, state or national principle.”[1] In fact, not only has the concept of the Local Church been lost: the administration of the Orthodox Church as a whole has been in a state of increasing anarchy since the fall and break-up of the Russian and Austro-Hungarian empires in 1917-18. The resultant enormous political changes, combined with the creation of large Orthodox minorities of various nationalities in the non-Orthodox countries of the West, have created huge problems of administration that have stretched the concept of the Local Church almost to breaking point. If these problems have afflicted the heretical, but more-or-less well-organized Churches of “World Orthodoxy”, they threaten completely to tear apart the right-believing, but divided True Orthodox Churches. This article is an attempt to introduce some clarity into the debate by going back to basic principles, on the one hand, and the witness of Church history, on the other.

The first principle of Church organization, according to canon law and the early patristic sources (such as St. Ignatius of Antioch), is that the primary unit of the Local Church is the bishop and the Christians of the territory he administers. There can be only one bishop for any one given territorial unit. All the Christians living within that territory, whatever their nationality, must submit to the bishop of the territory. It is forbidden to create sub-units within the territorial unit on the basis of race, class or any other criterion unless they are blessed by the bishop and under his overall control. It is forbidden to divide the territorial unit into smaller sub-units, each with his own bishop, without the agreement of the bishop of that territory.

Although the power of the bishop is largely autocratic within his diocese so long as he rightly divides the word of truth, he is obliged to join with other bishops of neighbouring territories to form synods presided over by the senior of the bishops - the metropolitan or archbishop. This rank does not constitute a fourth level of the priesthood above bishops, priests and deacons, and a metropolitans or archbishop cannot impose his will on the other members of his synods. At the same time, the bishops of a synod cannot make any decisions in synod without the agreement of the metropolitan or archbishop.

Synods of bishops have the right to investigate complaints against the behaviour of an individual bishop within his diocese and to discipline, or even to defrock, him if he is found to have transgressed the dogmas or canons of the Church. Moreover, they, and they alone, have the right to ordain the successors of bishops who have been defrocked or who have died, and to create new dioceses. It is this collective, collegial character of the episcopate, as expressed in the meetings and decision-making of synods of bishops, that both ensures apostolic succession within individual dioceses and the organizational unity of the Orthodox Church as a whole.

In essence, these two levels of Church organization – that of the individual diocese, and that of the metropolitan or archiepiscopal district – are the only levels of Church organization that are required in order that the Church should carry out all her essential functions…

The third level of Church organization with which we are familiar today - that of the patriarchate – did not come into being formally speaking until the fourth century, although there are signs of it already in the second. It was immediately accepted by the Church, and therefore undoubtedly constituted a natural development. It consisted in bringing the main centres of Church life and authority into correspondence with the five main centres of political power and cultural life in the Roman Empire – Rome, Antioch and Alexandria, in the first place, joined later by Constantinople and Jerusalem (Jerusalem was not important politically, but it was important spiritually and historically as being “the Mother of the Churches”). This was a natural development because, on the one hand, these centres contained larger numbers of Christians living in the midst of more, and more varied, temptations, who therefore needed more, and more experienced and educated clergy to serve them, and on the other, there was an obvious need for Christians to establish good relations with the political authorities and, if possible, convert them to the faith. And so the metropolitans of these large urban centres acquired great prestige, becoming “super-metropolitans”, or patriarchs, exercising authority over a wider area and a larger number of bishops and metropolitans.

However, problems began to arise when the Empire began to lose territory in some directions, and acquire it in others. Thus from the seventh century three of the five patriarchates – Antioch, Alexandria and Jerusalem – found themselves outside the bounds of the Roman Empire under Muslim rule and administering a much smaller proportion of the local population than before (for most had become heretics or Muslims). Inevitably, this led to a decline in their de facto importance (even if they retained de jure their titles and places in the pentarchical order), and a corresponding increase in the importance of the new “duarchy”, Rome and Constantinople.

But Rome and Constantinople had problems caused by their very success in converting the barbarians. The Roman pope, although technically still a subject of the Eastern Roman Emperor until the mid-eighth century, had to deal with several newly converted kings over whom the Emperor had no real suzerainty, and whose power could have been used to create national Churches independent of Rome. Some of the remoter Western Churches, such as the Irish, were essentially autocephalous; but Rome was remarkably successful, partly through her own skilful and energetic diplomacy, and partly because of the genuine reverence of the Germanic peoples for Roma Aeterna, in containing the threat of “ecclesiastical nationalization” until the late eleventh century, when theological differences with the Eastern Church, on the one hand, and the secession, first of England, and then of the German “Holy Roman Empire”, on the other, precipitated the transformation of the patriarchate into a semi-ecclesiastical, semi-political institution with strongly militaristic tendencies – the heretical papacy of Roman Catholicism.

Now the Latins effectively deny the concept of the Local Church. For them, there is only one Church, the Roman, which is not local, but universal. All local churches around the world are simply parts of the Roman Church. The idea of a Local Church standing alone in the world, without the symbiotic link to Rome, is unthinkable – Rome is the Church, and no Church can exist outside or independently of the Church that is in Rome. For the Orthodox, on the other hand, a Local Church contains within itself the fullness of God’s grace, and if all the other Local Churches in the world fell away from the truth, it could continue to exist on its own. So the idea of an “ecumenical” or “universal” patriarchate is incompatible with the Orthodox concept of the Universal Church as a family of Local Churches whose only Head is Christ. Moreover, as St. Gregory the Dialogist, Pope of Rome, pointed out to St. Eulogius, Patriarch of Alexandria, when refusing the latter’s offer of the title “ecumenical”, if there is an ecumenical or universal patriarchate, when that Church falls, the whole Church falls with it...

Unfortunately, the Patriarchate of Constantinople, while not falling into the heresy of Papism, did accept the title “ecumenical” and began to act in some ways like an eastern papacy. The concept of the Local Church was not denied, as in Romanism, but the Local Churches increasingly came to be seen as satellites of the Ecumenical Patriarchate (EP) whose independent status could be ignored as and when necessary. Within the bounds of the Orthodox Empire, in which the EP was also the Church of the Orthodox Emperor, a certain degree of ecclesiastical centralization was perhaps natural and even beneficial. Thus a small, Greek-speaking Local Church such as Cyprus would naturally look for support to the Orthodox Emperor, and therefore come within the orbit of the Imperial Church, too. But what about Local Churches that were outside the Empire and not Greek-speaking?

A critical test-case came with the conversion of the Bulgarians to Orthodoxy. The Bulgarian Tsar Peter wanted an autocephalous Church for his independent kingdom. This, at first, the Greeks were prepared to give – especially since Pope Nicholas I would offer it if they did not. However, the Bulgarians later overplayed their hand, demanding not only an autocephalous Church, but even that their tsar should be in the place of the Roman Emperor. But since the threat here was as much political as ecclesiastical, it elicited a politico-military response: the Byzantine emperors, especially Emperor Basil “the Bulgar-killer”, invaded Bulgaria, made the country again a part of the Empire, and removed the autonomous status of the Bulgarian Church. The patriarchate undoubtedly agreed with the emperors in this action, but its symphonic relationship with the Empire delivered it from the necessity, unlike Rome in relation to England or Germany, of dirtying its hands by direct political action in order to bring her insubordinate daughter to heel.

However, the threat posed by Bulgarian (and, in the fourteenth century, Serbian) claims to ecclesiastical autonomy, raised a question that the Byzantines were never really able to answer satisfactorily: what was to be the status of the Churches in newly converted territories beyond the bounds of the Roman Empire? The original web of Local Churches, Metropolias and Patriarchates had grown up within the cocoon of the Empire, and was held together, not only by unity of faith, but also by the Roman Emperor, who convened Councils and enforced discipline when necessary. There had been bishoprics and even Local Churches outside the Empire from an early date (in Ireland, Armenia, Georgia, Ethiopia), but they lived in lands that were not a threat to the Empire politically and therefore could be treated as honorary confederates of the Empire. However, by the eleventh century at the latest it was evident that the idea of a Universal Church coterminous with a Universal Empire was a myth that had outlived its usefulness. Large numbers of Orthodox Christians lived in independent States that were either friendly (Russia, Georgia) or only intermittently friendly (Bulgaria, Serbia) or openly hostile to the Empire (the Arab Caliphate, the “Holy Roman Empire”). And yet the Byzantines continued to cling on to the idea of a pentarchy of autocephalous Churches, all obliged to pay formal allegiance to the Emperor in Constantinople, in spite of the fact that his Empire was becoming steadily smaller and less powerful. The idea of expanding the pentarchy to admit new Local Churches, or patriarchates, that did not owe civil allegiance to the Emperor was accepted only with great difficulty. But the irony is that when the Empire did eventually fall, in 1453, the Balkan Orthodox peoples were not freed to form their own autocephalous Churches, but came under a new uniting power: the Ottoman Sultan, who appointed the Ecumenical Patriarch as “ethnarch”, or ruler, of the “millet”, or race-as-defined-by-religion, of all Orthodox Christians of all nationalities. Evidently, it was not pleasing to Divine Providence that the centrifugal forces of ecclesiastical nationalism should be given free rein just yet…

This situation began to change in the late eighteenth, and especially in the early nineteenth century, when the Greek and Serbian revolutions set off a long-running revolution against Ottoman rule throughout the Balkans, with the result that by the end of the century the Greeks, Serbs, Bulgars and Romanians had all acquired independent States and Churches. However, this essentially political achievement came at a heavy spiritual price: a schism between the newly-autocephalous Church of Greece and the Ecumenical Patriarchate, which remained under Ottoman rule, and another schism between the Ecumenical Patriarchate and the Bulgarian Church. Thus in 1872 the Ecumenical Patriarchate condemned the Bulgarian Church’s attempt to claim that all Bulgarians living in Turkey, that is, on the territory of the patriarchate, belonged to her jurisdiction. This was a clear violation of the principle of territoriality, and was condemned as the heresy of “phyletism”. Unfortunately, however, it was not difficult to accuse the Greeks of the same heresy they had just condemned. For centuries during the Turkish yoke, the Phanar had appointed Greek bishops serving only in Greek over Serbian, Bulgarian and Romanian congregations. The “phyletism” of the Bulgarians, though wrong, had been elicited to a large degree by the nationalism of the Greeks of the Phanar…

Moreover, independence did not bring with it any obvious spiritual fruit: on the contrary, monasticism declined sharply throughout the liberated regions, while the essentially western-inspired doctrine of nationalism brought with it, as Constantine Leontiev noted, other western diseases, such as liberalism, ecumenism and modernism. The Russians, while sympathetic to the desire of the Balkan Orthodox to be liberated from Ottoman rule (it was Russian armies that liberated Bulgaria in 1877-78), were worried that their success in liberating themselves would encourage separatist movements in their own empire. Some of the Russian Tsars, such as Nicholas I, as well as some of the Greek elders, such as Athanasios Parios, even doubted whether the Balkan Orthodox had the right to rebel against the Sultan; for “all authorities are of God”, including the Sultan, and it would have been better for them to remain in obedience to him until they were liberated from outside.

Nevertheless, the new State Churches of Greece, Serbia, Bulgaria and Romania came to be universally recognized (though in the case of the Bulgarian Church, not until 1945). However, problems relating to the legitimacy of self-proclaimed autocephaly remained. Thus:- On what basis can a group of Orthodox bishops break free from their ecclesiastical head and form a new, autocephalous Church? Is it sufficient simply that political conditions should change, placing the group in a different State from its former head? But surely nothing is done in the Church without obedience and the blessing of higher authorities? Surely their previous head should bless it? And perhaps even that is not enough, perhaps the approval of all the autocephalous Churches has to be obtained in an Ecumenical Council? What if the bishops and flocks involved do not represent more than a small minority of the population of the State they live in? Could not this lead to evident absurdities, such as autocephalous Turkish and Albanian Orthodox Churches (both of which “absurdities” actually came into existence in the early twentieth century)?

In 1906 an important conference took place in St. Petersburg to discuss the issue of Georgian Church autocephaly. In 1783, at the Treaty of Georgievsk, the Georgian king had given control of the foreign policy of the kingdom to Russia in exchange for the preservation of its territorial integrity and royal dynasty. However, in 1800 the Russians violated the treaty, annexing the country and abolishing its royal dynasty and ecclesiastical autocephaly. Now the Georgians were agitating for restoration of ecclesiastical autocephaly, if not for political independence.

The Georgians’ case for autocephaly was strong, since nobody denied that the Georgian Church had been autocephalous since the fourth century, and that autocephaly had been abolished without their consent. However, most delegates at the conference argued that in one state there should be only one Church administration, so that the Georgian Church, as existing on the territory of the Empire, should remain part of the Russian Church. Moreover, to encourage a division of Church administrations would encourage political separatism, would undermine the unity of the Empire, and therefore work against the interests of all the Orthodox of the Empire (and beyond it). This view prevailed. The delegates accepted a project put forward by Protopriest John Vostorgov (the future hieromartyr) giving the Georgian Church greater independence in the sphere of the use of the Georgian liturgical language, of the appointment of national Georgian clergy, etc., but the project for Georgian autocephaly was rejected.[2]

A minority view was put forward by the Georgian Bishop Kirion, who after the revolution became leader of the Georgian Autocephalous Church. In his report, “The National Principle in the Church”, he argued, as Pavlenko writes, that “Georgia ‘has the right to the independent existence of her national Church on the basis of the principle of nationality in the Church proclaimed at the beginning of the Christian faith.’ What does principle consist of, and when was it proclaimed? ‘It is sufficient to remember,’ writes Bishop Kirion, ‘the descent of the Holy Spirit on the apostles, who immediately began to glorify God in various languages and then preached the Gospel to the pagans, each in their native language.’ But in our [Pavlenko’s] view, references to the preaching of the apostles in connection with the affirmation of the national principle in the Church have no firm foundation. The preaching of the apostles in various languages was necessary in order to unite the peoples in the Truth of Christ, and not in order to disunite them in accordance with the national principle. That is, the principle of nationality is precisely that which Christianity has to overcome, and not that on which the Church must be founded. Since the Bulgarian schism phyletistic argumentation has characteristically sought support in references to the 34^th Apostolic canon. ‘The basic canonical rule,’ writes Bishop Kirion, ‘by which the significance of nationality in relation to Church administration is recognised, is the 34^th Apostolic canon which is so well known to canonists… According to the direct meaning of this canon in the Orthodox Church, every nationality must have its first hierarch.’ But the 34^th Apostolic canon… has in view ‘bishops of every territory’ and not ‘bishops of every people’. The word ethnos, which is employed in this canon in the ancient language and in the language of Christian antiquity, is translated in the dictionary of Liddell and Scott first of all as ‘a number of people accustomed to live together’, and only then as ‘a nation’. It is precisely the first sense indicated here that points to the territorial meaning of the Apostolic canon. So references to its national meaning are groundless.”[3]

Bishop Kirion also argued that dividing the administration of the Church along national, racial lines had the advantage of preserving the idiosyncracy of each nation. And in support of his argument he cited the 39^th Canon of the Council in Trullo in 692, which allowed Archbishop John of Cyprus to retain all his rights as the head of the autocephalous Church of Cyprus while living, not in Cyprus, but in the Hellespont, to which he had been exiled because of barbarian invasions. Bishop Kirion argued that this canon prescribed the preservation of Cypriot idiosyncracy, and so “acquires a very important significance from the point of view of Church freedom”.

However, as Pavlenko points out, in this canon “not a word is said about ‘national religious-everyday and individual particularities’ and the like, but there is mention of the rights of first-hierarchs over bishops and their appointment. ‘Let the customs of each [autocephalous] Church be observed,’ it says in this canon, ‘so that the bishop of each district should be subject to his president, and that he, in his turn, should be appointed from his bishops, according to the ancient custom.’ The émigré Church of Cyprus, of which mention is made in this canon, did not become the national Church of the Cypriots, but took into herself all the peoples of the Hellespont district where they emigrated [the bishop of Cyzicus, who was under the jurisdiction of the Ecumenical Patriarchate, was temporarily placed in subjection to the Archbishop of Cyprus]. Where is mention made here of a conciliar sanction for the preservation of ‘local ecclesiastical traditions’ with the aid of administrative isolation?”[4]

The example of the Cypriot Church paradoxically once again demonstrates the priority of the territorial principle over the racial principle. For the Cypriots living in the Hellespont were not allowed to form a second Church administration on the territory of the Hellespont in addition to that of the Bishop of Cyzicus. Rather, the two “races” were placed under a single Church administration – only, perhaps unexpectedly, it was not the Cypriots who were subordinated to the Cyzican bishop, but the other way round…

However, there is at least one clear example in Church history when the territorial principle yielded to the racial principle with, it would seem, the blessing of God. The Russian Church Abroad (ROCOR) began its autonomous existence in 1920, when a number of South Russian bishops together with their flocks fled to Constantinople, and from there to Serbia. The Serbian Church, grateful to the Russians for their defence of Serbia in the First World War, not only offered the émigrés hospitality, but allowed them to form an essentially autonomous administration on Serbian territory. Although this situation is sometimes compared to that of the Cypriot Church discussed above, it in fact differs from it in one very important aspect; the Russian hierarchs were not placed in subjection to, or integrated into, the Serbian Church hierarchy. So here we have a clear violation of the territorial principle: two Church administrations occupying the same territory. Moreover, the Russian Church Abroad established similarly autonomous dioceses in many other parts of the world, making it a truly global Church – but the global Church (outside Russia) of a single nation.

There were powerful reasons, besides gratitude, for making this exception to the rule. First, Russian hierarchs were clearly better able to look after the spiritual needs of their Russian émigré flock than Greek or Serbian or Bulgarian or Arab hierarchs; and the trauma of revolution and persecution in the Homeland combined with poverty and homelessness abroad made the pastoral needs of the Russian émigré flock paramount. Secondly, the reputation of the Russian Church, and in particular of the leader of the Church Abroad, Metropolitan Anthony (Khrapovitsky) of Kiev, was very high throughout the Balkans and the Middle East. Metropolitan Anthony was an internationalist in the best sense of the word, enjoying close relations from well before the revolution with the leading hierarchs of the non-Russian Churches; and if anyone could have maintained peaceful relations with the non-Russian hierarchies, it was he. Thirdly, it was in the interests of all the Orthodox that the terrible threat posed to them all by Soviet communism should have a powerful rebuker in the form of an autonomous Russian Church Abroad, which witness would be lost if the Russians merged into the various jurisdictions of the Local Orthodox Churches.

If the violation of the territorial principle could be justified in the case of the Russian Church Abroad on the basis of pastoral considerations and for the sake of the Orthodox faith, the same could not be said of the “ecclesiastical imperialism” indulged in after the First World War by the EP. The patriarchate did sometimes bow to force majeure, as when it recognized the annexation to the Serbian Church of all areas within the boundaries of Yugoslavia in 1922, and agreed to the inclusion within the State Church of Greece of a number of dioceses in the Greek State, and recognized the autocephaly of the Albanian Church in 1937. However, where it saw political weakness it pounced like a bird of prey. Thus as the Russian Empire disintegrated Patriarch Meletius Metaxakis and his successors carved out autonomous jurisdictions around its edges in Finland, Estonia, Latvia, Poland, Czechoslovakia and Hungary – and later even penetrated closer to the heart of the empire in the Ukraine. And in America, where before the revolution all the bishops of all nationalities had been subject to a Russian archbishop (the future Patriarch Tikhon), it formed a purely Greek “archdiocese of North and South America”, thereby encouraging the formation of other racially defined Churches on American territory. All this was justified on the basis of a perverse interpretation of the 28^th Canon of the Fourth Ecumenical Council, which supposedly transferred all the “barbarian territories” into the jurisdiction of Constantinople. And yet the irony was that on the Ecumenical Patriarch’s own canonical territory of Turkey Orthodoxy was declining very sharply while his own power was severely limited by the secular authorities.

The example provided by the EP encouraged other Local Churches to carve out overseas empires for themselves. Thus, as pointed out by Lev Regelson at the beginning of this article, the Moscow Patriarchate now has “colonies” in Africa and all around the world; and the same applies to the Serbian, Bulgarian, Romanian, Antiochian, Alexandrine and even Albanian Churches. The only Local Churches which still apply the territorial principle in anything like its original meaning are the State Church of Greece and, to a lesser extent, the Patriarchate of Jerusalem, which do not allow any other jurisdictions on their canonical territories and are severely restricted (by the Ecumenical Patriarchate) in having “colonies” overseas.

The absurdity of the situation is illustrated by the names of the bishops. Take, for example, Britain, where the bishops of Thyateira, Diokleia, Telmessus, Sourozh and Sergievo all have flocks - but none in their titular dioceses, which have been defunct for centuries (except for Sergievo)! Only the ROCOR bishop was (until the 1980s) more realistically called “of Richmond and Great Britain”. By their titles these bishops evidently wanted to indicate their submission to their imperial heads in Moscow or Constantinople rather than the real identities of their flocks. Only the ROCOR bishop, being a “rebel”, could preserve the territorial principle in his title.

After the fall of communism in 1991, some of the global jurisdictions began to falter. The most dramatic collapse was that of ROCOR, which (apart from substantial “rebel” groups) entered into communion with the MP in 2007. This demonstrates both the importance of having a territorial base (which the MP had but ROCOR did not) and the continuing pull of ethnic ties in World Orthodoxy. And by “ethnic ties” we mean old, Orthodox ethnic ties (Greek, Russian, etc.); for Local Churches based on more recent ethnic groups seem to be less successful. Thus the “Orthodox Church of America” attracts only a minority of the American Orthodox, and has no global empire…

As for the True Orthodox, they, too, tend to have global jurisdictions (the TOCs of Greece, Russia, etc., several for each country). The difference is that quarrels about the faith are more important for the True Orthodox, so that they are divided both from the World Orthodox (because of the heresies of ecumenism and sergianism) and among themselves (usually because of canonical differences, but also partly because of race). The canonical differences among the True Orthodox often come down to the question: where or what is the Local Church (of Greece, Russia, etc.)?

Now if the hierarchy of a Local Church has fallen into heresy and therefore out of the Orthodox Church, it is reasonable to assume that that minority of hierarchs, priests and laity who remain faithful to the truth now constitute the Local Church. For, as St. Sophronius of Jerusalem writes: “If any should separate themselves from someone, not on the pretext of a [moral] offence, but on account of a heresy that has been condemned by a Synod or by the Holy Fathers, they are worthy of honour and approbation, for they are the Orthodox.”[5] And, as St. Nicephorus of Constantinople writes: “You know, even if very few remain in Orthodox and piety, then it is precisely these that are the Church, and the authority and leadership (concerning) the ecclesiastical institutions remains with them.”[6]

However, two problems tend to arise at this stage. The first is that the True Orthodox are divided among themselves – about, for example, the degree of the fall of the official Local Church, whether it still has grace or not. In this case, it is not obvious how to decide which of the two or more groups constitutes the true Local Church, or whether several or all of them do. The former mechanism for settling ecclesiastical disputes – appeal to the decision of the Synod of the official Local Church – no longer exists. Sometimes appeal can be made to another Local TOC to mediate, as when the “Matthewite” TOC of Greece appealed to ROCOR in 1971. But it is not clear whether any of the groups is obliged to accept the decision of this “foreign” TOC…

A second problem relates to the size of the TOC, and whether it has bishops or not. It may be that the TOC in question has no bishops, and is obliged to turn for help to other TOCs. The question then arises: is the very small TOC now truly autocephalous, or does it form part of the larger TOC to which it has turned for help?

The example of the TOC of Greece is important here. In 1924 the official Church of Greece fell into schism by introducing the new, Grigorian calendar. Those who refused to follow the official Church into schism formed the movement of the True Orthodox Christians of Greece. At first, the TOC consisted almost exclusively of laypeople with a very few priests (although more priests came to their help from the autonomous monastic republic of Mount Athos). By the early 1930s the movement had swelled to some hundreds of thousands of people – in spite of the fact that they had no bishops. In 1935 three bishops joined them from the official Church. In 1955 they again found themselves without bishops, but in 1971 ROCOR officially restored their hierarchy. Throughout the period from 1924 to the present day the True Orthodox Christians of Greece have considered themselves to be the Local Church of Greece – and there is no good reason to deny them this title. Nor did ROCOR attempt to subsume them into their own Church or in any way restrict their independence, as befitted a true Local Church. In supplying the Greeks with bishops the ROCOR bishops saw themselves as helping a sister Church to re-establish herself – no more.

A similar example is provided by the True Orthodox Christians of Cyprus. This Church was in communion with the “Matthewite” True Orthodox Christians of Greece, and received her first bishop from them in 1948. Although small and at no time with more than one bishop, this Church’s autocephaly was recognized by the TOC of Greece.[7]

A third example is provided by the True Orthodox Christians of Romania. After the calendar change in 1924, the True Orthodox Christians of Romania had no bishop and only one priest. In spite of this, and fierce persecutions from the State Church, they received their first bishop in 1955 and now have a large Church with a full complement of bishops.

From these examples it follows that neither smallness of size nor paucity of clergy can deny the right of those few Orthodox Christians who have resisted a dominant heresy on the territory of a Local Church to call themselves the true successors of the Local Church. We have quoted the words of St. Nicephorus: “Even if very few remain in Orthodox and piety, then it is precisely these that are the Church, and the authority and leadership (concerning) the ecclesiastical institutions remains with them”. This must be accepted in principle, whatever the practical difficulties that these “very few” may encounter in maintaining an independent ecclesiastical existence...

Against this thesis it may be objected that to call a group of Christians without a bishop a Local Church is to contradict our first basic principle: “the primary unit of the Local Church is the bishop and the Christians of the territory he administers”. Moreover, if the mark of a Local Church is its autocephaly (or, at any rate, autonomy), how can it be autocephalous (that is, with its own head) if it is in fact “acephalous” (without a head)? Is not any other view a form of Protestantism?

Of course, if a group of Christians finds itself deprived of true bishops in their own Local Church, they should seek to find one in another Local Church; for there is no doubt that without a bishop they will be severely hampered in their activity and cannot survive in this condition for long. However, this does not mean that they are necessarily “acephalous” if they do not have an earthly bishop. If they are baptized and confess the true faith, and are not voluntarily without a bishop, then they remain members of the Church, whose Head is Christ. “For it is better to be led by no one,” says St. John Chrysostom, “than to be led by one who is evil. For the former indeed are often saved, and often in peril, but the latter will be altogether in peril, being led into the pit of perdition”.[8] Even if they are without a bishop on earth, they are still under the omophorion of the Bishop of bishops, the Lord Jesus Christ. For “where two or three are gathered together in My Name, I am there in the midst of them” (Matthew 18.20), said the Lord. And again the Apostle Peter says: “You were like sheep going astray, but have now returned to the Shepherd and Bishop of your souls” (I Peter 2.25). It is not Protestantism to consider such Christians within the Church: rather, it is Romanism to consider that a Christian without an earthly bishop is necessarily outside the Church. So a Local Church that has been deprived of its Local Head is not dead so long as there are members of the Church that still retain their bond with the Head of the Universal Church, the Lord Jesus Christ.

Moreover, even if the members of this Local Church acquire another Local Head from another Local Church, this must be considered only a temporary “transplant”, as it were, until the Local Church can acquire a bishop of its own again. Let us take as an example the Church of Serbia, which fell into the heresy of ecumenism in the 1960s. In the 1990s, a revival of Orthodoxy took place there when some Serbian monks from Mount Athos returned the True Faith to their Homeland. Since then, the Serbs have been served by a bishop from the TOC of Greece – but without ceasing to call themselves, and being in fact, the TOC of Serbia. Now the desire of all those who love Serbian Orthodoxy must be that the TOC of Serbia will become strong enough to cease to need a “transplant” from her sister Church, and will acquire a bishop or bishops of her own in order to demonstrate to the world, and especially to the apostate ecumenists in Serbia itself, that the Local Church – the true Local Church - of Serbia is alive and well.

For if a Local Church has only recently fallen into heresy, it must be desirable to attempt to restore this Church by giving her her own bishops as soon as possible, rather than destroying her as an independent unit and subsuming her indefinitely under some other Local Church. And this for two major reasons: it will strengthen those who have remained faithful to Orthodoxy, and it will facilitate the conversion of those who have fallen away. For historical experience has demonstrated without a doubt that faith is strengthened in a people if the faith can be shown to be native, that is, already linked to the land by deep bonds of language, race, tradition and statehood; so that in converting to Orthodoxy the people feel that they are returning to their own native Church rather than joining a foreign one.

It is a different matter, of course, if the Local Church has been dead for many centuries, or if the land is pagan. In this case, the land must be considered to be missionary territory, and remain under the tutelage of a “Mother Church” in another country until Orthodoxy is firmly implanted in it. Even then, however, as is proved by the practice of the best missionaries, such as St. Innocent in Alaska or St. Nicholas in Japan, the aim must be to create the conditions for Local, autonomous or autocephalous Churches, with their own native clergy and with services in the native language, as soon as possible…

I. The Orthodox Church, unlike the Roman Catholic Church, is composed of Local Churches governed on the territorial principle by Synods of Bishops.

II. The boundaries of Local Churches have fluctuated greatly depending on political changes, the movements of peoples, and the rise and fall of Orthodoxy in different parts of the world.

III. Over the centuries the territorial principle has been distorted by political pressures and heterodox ideologies, such as phyletism and global imperialism, until now it is hardly to be found.

IV. The restoration of the Local Church must go hand-in-hand with the restoration of the territorial principle. Where possible, the pre-revolutionary Local Churches should be restored with bishops and priests living on the territory of the Local Church.

V. It is impossible to predict the future map of the Local Orthodox Churches. Much will depend on whether an Orthodox empire will arise to regulate the relations of the Churches. In any case, it is hoped that the distortions of the past will be eliminated, and the principle of territoriality reasserted.

[1] Regelson, “O kanonicheskikh osnovaniakh Katakombnoj Tserkvi”, report delivered on January 28, 2008; www.portal-credo.ru/site/print.php?act=lib&id=2073 (in Russian).

[2] Eugene Pavlenko, “The Heresy of Phyletism: History and the Present”, Vertograd-Inform, September, 1999.

[3] Pavlenko, op. cit.

[4] Pavlenko, op. cit.

[5] St. Sophronius, P.G. 87, 3369D-3372A.

[6] St. Dionysius, Apologeticus Minor, 8, P.G. 100, 844 D.

[7] Personal communication of Archbishop Andreas of Athens to the present writer, 1978.

[8] St. John Chrysostom, Homily 34 on Hebrews, 1.

It was in Eden that the snake, in responding to Eve’s doubts concerning the threat of death for disobedience, said: “Ye shall not surely die” (Gen. 3:4). In believing the father of lies, Adam and Eve made all humanity mortal. As a consequence, having entered the world, omnivorous death mows down everybody indiscriminately: the rich and the poor, famous and the unknown, leaders and their subordinates, the healthy and the ill. In a frank conversation with Count de Montholne in 1821, the great conqueror, Napoleon Bonaparte exclaimed: “I will die and my body will return to earth and become food for worms. Such is the fate of him that was named the Great Napoleon! What a great chasm that exists between my insignificance and Christ’s eternal Kingdom!” When another great conqueror – Alexander the Great was dying, he requested that upon his burial, one of his hands remain outside the coffin as a witness that he was a mere flawed, corruptible mortal who had achieved nothing in this life and whose body decomposes just the same as any other.

Before death, every person’s life appears before him, and he suddenly realises that all his “conquests” are nothing in the face of immortality.

However, it is not death itself that is frightening, but its consequences; behind death’s door eternity is revealed, in which there are two paths: a bright one that leads us to the blessed presence before God, generously sharing with us His unlimited love; and the other, that leads us down into the dark fate of the hater of Christ – the devil and his servants. We structure our future in this life: we prepare our place in eternity: we realise our own fate.

“The death of a sinner is terrible” – declares the Prophet David. Ungodly Voltaire, renowned throughout the whole world, whose “pen was mightier than the sword”, conqueror of minds, the “enlightener of Europe”, the “liberator” of morals and promoter of immorality, was dying from a stroke – slowly and agonisingly. His close friends recorded his frightening demise: “Because his agonies only increased through our presence, he cursed us all the time, constantly exclaiming: ‘Go away! You are the ones who have brought me to this state! Leave me I tell you, go away! What miserable glory you have prepared for me!’” He attempted to smother his suffering with a written confession, which was prepared and signed by him, and read before him. However, all was in vain. Two months before his death, he was tortured with internal agonies, at times grinding his teeth in a feeble hatred against God and people…On occasions, having turned away his face, he would invoke: “I must die – forsaken by God (Whom he despised) and everyone!” Not being able to bear this spectacle, his nurse occasionally kept uttering: “I would never agree to be witness to the death of another godless individual for all the wealth of Europe.”

Another “great” representative of this world, L.N.Tolstoy – whose own death was not an easy one - could never understand as to why his peasants passed away so quietly and peacefully… a Christian ending.

Normally, people either don’t think about hell, or reject it fully, or imagine that after death they would arrive there, where “there shall be no more death, nor sorrow, nor crying”. Philosophies that promote libertine behaviour and impunity only tend to reinforce in a person the theories of contemporary notables of medicine, like doctors E.Kubler-Ross, Moodie, Professor Ring and others. They all confirm that those who had spent time beyond life’s boundary and returned (out of body experience), have experienced exceptionally “positive feelings.” These doctors had written many books about this ostensibly “positive” spending of time beyond the grave by patients, after they had been pronounced clinically dead.

From the Holy Gospel, the teachings of our Church, writings of the Holy Fathers, from the lives of Saints and finally from personal experience, we know that the life hereafter can be quite dismal. Indeed, it could be quite the opposite - agonising and eternal. Even contemporary medicine has studies that testify to the “negative” suffering of people that had spent time being clinically dead, as well as “negative” torments of those, on the eve of their deaths. Unfortunately, contemporary psychiatry – for whatever clandestine reasons - remains mute on these cases.

In 1993, an American doctor – Maurice C. Rowling – an eminent cardiologist and specialist in clinical deaths, president of the Institute of Cardiologists in the State of Tennessee, former physician to President Eisenhower, wrote a book titled “To Hell and Back”. In it, he cites many examples where people that had experienced clinical death, landed in hell but initially didn’t want to reveal this. Having gathered many testimonies as to the existence of the “negative” side of life beyond the grave, he sent copies of them to: Kubler-Ross, Ring, Moodie and others, proposing to organise a meeting with his patients that have experienced hell in the world hereafter. Unfortunately, he received no response from any of them, except Kubler-Ross. She declined the meeting under the pretext that the investigations were finished, and they were unwilling to return to the subject.

It should be noted that doctors Kubler-Ross, Moodie and others, who were mentioned in Father Seraphim Rose’s book “Soul after death”, have since travelled far along the path of truth distortion. Doctor Moodie is currently a specialist in the diverse realms of shamanism and occultism, holding lectures and seminars, where he teaches how to pass your mind through mirrors and crystals. He turned his house into a temple to the Greek god of medicine, Asclepius. Doctor Kubler-Ross busied herself with spiritism, and in her practice calls upon the spirits of Salema, Anka and Villi – even recording their voices on tape. UFO’s, shamanism and spiritism had captivated Doctor Ring, attempting to bring all of them into a single configuration.

Apparently death doesn’t frighten them, as they have created for themselves a fantastic perception of the future after death, and if they don’t change, they will realise their lethal self-delusion upon separation of body and soul – when its too late, and then a cry of innocence will not be heard from the depths of hell!

The death to some unbelievers can bring about ineffective fear. As an example, Sigmund Freud, the father of contemporary psychoanalysis had a mortal fear of death. Notwithstanding the fact that he was a doctor, he even refused to come close to cadavers. Once, while having a discussion with another “father” of psychoanalysis, Jung, Freud fainted when Jung went into an enthusiastic description of death and cadavers. Later, he accused Jung of subconsciously wishing his demise. This accusation was taken quite seriously by Jung, and for the next 6 years of their collaboration, he was as he wrote, “on the edge of a nervous breakdown”, fearing that he would indeed kill Freud. And these are the fathers and founders of psychiatry and psychology, inspirers of contemporary medical “lights” – Moodie, Kubler-Ross and many others.

Jung likewise practiced spiritism, having written his work “Septem Sermons and Mortuos” under the influence of the summoned spirits. As he writes: “My whole house was full of spirits, packed to the doors, and the air was that heavy that I could hardly breathe… It was here that I was inspired and began to write, and over a period of three nights, I had finished my work.” The leader of the spirits and Jung’s acknowledged friend and mentor was none other than Philimon. He had met him at the very beginning of his venture into spiritism. In describing his outer appearance, Jung wrote that he had “horns and wings” and “had a limp in one leg”, this “wise old man”. He also reminded him of Goethe’s Faust!

It is to the demons’ advantage to reject the existence of eternal suffering, which has been prepared for them and their father – the devil. In following their motivators, the adaptors – some of the authorities of contemporary medicine - also reject the sad fate of fallen souls. The sobering and life-saving thought of eternal suffering is quite alien to them.

“Remember your last day and you will never sin”. Just like fear of God, fear of death can appear as the beginning of wisdom, the beginning of conversion. While out walking one day, the Byzantium Emperor Isaac 1 got caught in a storm. In running toward shelter from the surrounding flashes of lightning, one bolt of lightning crashed right next to him. This shook him up so much that he uttered: “I have seen the closeness of death! And what have I done for my soul? Nothing”. He returned to the palace and abdicated, entered a monastery, was tonsured and became its gatekeeper.

“Just as it is impossible for a hungry person not to think of food, so it is impossible for a person to be saved that does not think of death and Final Judgment”, writes Saint John Climactus. How many offences had not been committed because of the thought of eternal suffering, and how many souls inherited eternal life because of the sobering thought of death!

“My brothers, let us not deny the existence of Gehenna so as not to end up in it” writes Saint John Chrysostom, “because he who doesn’t believe in its existence, becomes lazy and remiss in good deeds. And a lazy and neglectful person in good deeds, will reach a stage of unrepentance and undoubtedly will end up in hell. Let us unreservedly believe in Gehenna and discuss it constantly, and then we will not fall into sin so easily and quickly. Because just like bitter medicine, thoughts on sufferings in hell cure and avert evil”.

Let us treat physical death as the final earthly step toward eternity… let us treat life on earth as the determinant of our eternal future… and let us hold fast to Christ’s Truth… notwithstanding that the vast majority “walk in a false spirit” and regard the true faithful as schismatics and disrupters, because “the stone which the builders rejected has become the chief cornerstone”. It is only through resolute commitment to true life and belief, can we face with calm certainty that “mercy and truth go before Your face” (Psalm 89:14).

" Христианин, пройди мысленными взорами все, что возвестило нам Евангелие о Рождестве Христовом, и найдешь здесь изменение к новой жизни всего человеческого естества всех наших обычаев, всех понятий. Скорбишь ли ты о том, что подвергся неправедному гонению? Но ведь не правее же ты, чем Христос, преследуемый злочестивым Иродом. Скорбишь об изгнании и ссылке? Вспоминай бегство во Египет. Тяготишься ли игом закона? Взирай на обрезание Господа и принесение в храм в 40-й день. Или тебя огорчает, что должен ты повиноваться худшему тебя, будучи сам прсвещеннее и лучше других? Но более тебя превосходил Иисус старца Иосифа и, однако, повиновался ему. Почитаешь ли твоего наставника или начальника человеком случайным, недостойно занявшим начальство? Но Господь Иисус мнимого отца чтил, как истиннаго. Итак, пойми, что тягота жизни не в труде, не в бедости, не в послушании, не в перенесении обид и даже гонения, - нет, но в том, чтобы считать для себя потребным праздность и богатство, своеволие и постоянное веселие. Все это отнимает у человека радость бытия, все это и бывает причиною и питанием в нем злых страстей и пороков, и от всех этих заблуждений избавил нас Господь, осветив Своим раждеством и бедность, и терпение обид, и тяжкий труд и унижение. Вот почему воспевает ныне вселенная: "Рождество Твое, Христе Боже наш, возсия мирови свет разума".

ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЗАКОНА О ПРЕСТОЛОНАСЛЕДИИ В РОССИИ

     "Помянухъ дни древнiя и поучихся". (Псаломъ 142,5).

Въ началъ 1925 года Блаженнъйшiй Митрополитъ АНТОНIЙ поручилъ мнъ, проходившему тогда Богословскiй факультетъ Бълградскаго Университета, составить докладъ O ПРОИСХОЖДЕНIИ ЗАКОНА о ПРЕСТОЛОНАСЛЪДIИ въ РОССIИ для выясненiя того, насколько данный законь соотвътствуетъ духу русскаго народа и вытъкаетъ изь его исторiи. Получивъ благословенiе отъ Владыки Митрополита и имъя горячее желанiе точно освътить вопрос, я приступилъ къ работъ въ день памяти св. ФИЛИППА, Митрополита Московскаго, 9-го января 1925 года и закончилъ таковую 14-го августа того же года, въ канунъ праздника УСПЕНIЯ БОГОРОДИЦЫ - храмового дня Московскаго Успенскаго Собора и Кiево-Печерской Лавры, имъвшихъ величайшее значенiе въ исторiи русскаго народа. Вмъсто короткой докладной записки получилось довольно большое изслъдоваше, содержанiе котораго было мною изложено тогда въ краткой статьъ, напечатанной въ Бълградъ. Самый же трудъ в цъломъ не былъ напечатанъ до сего времени. Ввиду просьбы о его напечатанiи призываю Божiе благословенiена его изданiе, желая, чтобы читающiе его почерпнули себъ пользу и назиданiе.

     IОАННЪ, ЕПИСКОПЪ ШАНХАЙСКIЙ.

     5 марта 1936 года. Память князя Феодора Смоленскаго и чадь его Давида и Константина.

     Настоящая государственная жизнь Руси начинается с Владимира Святого. Бывшие до него князья были не столько государями-правителями, сколько завоевателями, для которых не так важно было благоустроить собственную страну, сколько покорить себе или заставить платить дань какую-нибудь богатую землю. Еще Святослав предпочитал жить в покоренной им Болгарии, а не в своей столице. Принесенное в Россию христианство сначала Ольгой, имевшей большое влияние на старших внуков своих - Ярополка и Олега, а затем окончательно святым Владимиром Красное Солнышко, крестившим Русь, положило твердые устои российской государственности. Христианство связало общей культурой княжеский род норманнского, как утверждают, происхождения и многочисленные славянские и чужие племена, составлявшие население древней Руси, оно научило князей смотреть на себя как на защитников слабых и угнетенных и служителей правды Божией, а народ оно научило в них видеть не просто вождей и военачальников, а лиц, коим власть дана Самим Богом.

     Однако государственные воззрения русских людей XI и двух последующих веков сильно отличались от соответственных понятий теперешнего времени. Власть над Русской землей принадлежала не одному определенному лицу, а всему княжескому роду в совокупности. Отдельные князья лишь осуществляли эту власть в различных землях, составивших Российское государство, сообразуясь при этом с местными бытовыми условиями. Возглавлял княжеский род киевский князь, называвшийся великим князем и бывший "вместо отца" остальным князьям. Отношения великого князя к другим князьям были не столько государственно-правовыми, сколько семейно-нравственными. Он был главой княжеского рода и старшим братом-советником всех остальных князей. Однако в важных делах созывались княжеские съезды, своего рода семейные советы. Остальные князья должны были слушать его как отца (завет Ярослава Мудрого), но проявляемое князьями своеволие и непокорность старшему, не имевшему достаточной силы заставить других князей себе повиноваться или хотя бы с ним считаться, были главным недостатком этого строя, бывшим причиной его падения. Великим князем был старший в роде. Остальные члены княжеского рода получали уделы, на которые была разделена вся тогдашняя Русь.

     По первоначальному правилу при распределении уделов соблюдался принцип старшинства: чем старше был князь, - тем лучший удел доставался ему. По кончине великого князя киевский стол должен был заниматься следующим по старшинству, удел этого доставался следующему за ним и т. д., все князья как бы по лестнице должны восходить к киевскому престолу. Однако этот порядок не соблюдался точно. Одной из причин этого было правило, что член рода, отец которого умер до получения княжения, считался изгоем и не мог получить удела. Обиженные судьбой князья силою оружия заставляли остальных князей признавать и за ними право участия в распределении уделов. Споры между князьями приводили нередко к тому, что князь владел уделом не столько по указанному правилу, сколько на основании захвата, признанного со стороны остальных.

     С другой стороны, не оставалось пассивным и население при переходе княжеского стола в другие руки. Нередко оно само призывало кого-нибудь из князей, или, наоборот, ввиду народных неудовольствий князь принужден бывал удалиться. Это вскоре свело на нет систему "лествичного восхождения". Князья большею частью стали получать уделы в своей "отчине", т. е. там, где владел их отец. В Черниговско-Северской земле утвердилась линия Святослава Ярославича, Переяславской - Всеволода и т. д. Наряду с этим продолжались, однако, "искания столов" князьями и смена князей самим населением. Государственное устройство какой-нибудь области не мыслилось без возглавления ее князем. "Князя с ними не было, а боярина не все слушают", - говорит летописец, объясняя причины военной неудачи. Князьями были все члены княжеского рода, т. е. законнорожденные княжеские сыновья, и лишь только они. Когда в 1187 году галицкий князь Ярослав Осмомысл, умирая, оставил стол своему незаконному сыну Олегу, галичане прогнали последнего (любовница Ярослава, Анастасия, была ими сожжена еще при его жизни) и поставили князем законного - Владимира. Известен лишь единственный случай, что княжение захватил боярин, не принадлежавший к княжескому роду, - это галицкий боярин Володислав, наложивший этим на себя несмываемое пятно в глазах современников.

     Единство княжеского рода и единый митрополит были олицетворением единства Руси в удельный период и предохранили ее от распадения на ряд отдельных государств. Главой княжеского рода, как было уже сказано, был великий князь, которым должен был быть старший член рода. Были случаи, что великим князем делался не старший, но это всегда рассматривалось как исключение из правила. Когда Святослав Ярославович, изгнав своего брата Изяслава, захватил киевский престол, преподобный Феодосий убеждал его вернуть престол брату и не хотел сначала поминать его как князя, а потом хотя и поминал его, но после законного Изяслава. Владимир Мономах долго не соглашался занять киевский стол помимо старших двоюродных братьев, несмотря на настойчивые просьбы киевлян. Но природные качества и авторитет Мономаха настолько возвышали его, что и народ, и князья лишь в нем видели лицо, могущее явиться примирителем раздираемой усобицами Руси. По смерти Святополка Изяславовича Владимир в 1113 году, помимо Святославовичей, сделался великим князем, а в 1116 году Ефесским митрополитом Неофитом венчан на царство. Мономах своим авторитетом сумел примирить князей и успокоил немного терзаемую Русскую землю. Но по смерти его вновь начались усобицы. Русь гибла от набегов половцев, междоусобных войн, постоянной смены князей, переходивших на лучшие уделы. Народ начал переселяться на север, где зародился новый центр русской государственности.

     Благоустройство Суздальско-Ростовского княжества начал младший сын Мономаха - Юрий Долгорукий, долго там княживший и скончавшийся в 1157 году великим князем киевским. Его дело продолжил его старший сын Андрей. Сделавшись великим князем, Андрей, не поехав в Киев, остался жить на севере, при этом не в старых городах Ростове или Суздале, а в небольшом тогда своем городе Владимире, ему лично обязанном своим возвышением и благоустройством. Андрей ясно стремился к уничтожению старого государственного устройства и установлению едино- и самодержавия. С князьями он обращался как с подчиненными, отдавал им приказания, сам назначал им уделы, а непокорных изгонял из Русской земли. Такою деятельностью Андрей возбудил во многих сильное неудовольствие, и 30 июня 1174 года был убит заговорщиками в своем селе Боголюбове. Жители Владимира с плачем встретили его святые мощи, принесенные туда 4 июля и доселе там нетленно почивающие.

     Великокняжеский престол наследовал его брат Всеволод Большое Гнездо, продолжавший жить во Владимире. Северная Русь сравнительно с Южной пользовалась большим благополучием и спокойствием. В то время как на юге переходили с удела на удел, на севере князь старался облагоустроить свою область, увеличить и украсить свой стольный город. Население южных княжеств, переселяясь на север, заселяло новые княжества, основывая новые города, часто называемые при этом именами городов, из которых переселялось (Галич, Переяславль и т. д.). На князя это население смотрело как на хозяина и чувствовало свою зависимость от него. Всеволоду должен был наследовать на великокняжеском престоле его старший сын Константин. Но он навлек на себя гнев отца тем, что не хотел дать Владимиру старшинство перед Ростовом. Собрав на совете духовенство и дружину, Всеволод решил старшего сына лишить старейшинства и передать его второму сыну, Юрию. После смерти отца Юрий сделался было великим князем, но вскоре у него произошло столкновение с Новгородом и некоторыми князьями, которые вспомнили, что он занимает престол в нарушение права старшего брата, и решили восстановить старый порядок. Войска встретились на реке Липице. В стане Георгия были уверены в победе, но и там некоторые дружинники колебались в правоте своего дела и советовали добровольно вернуть старейшинство Константину. Войска Георгия были разбиты, и по мирному договору великим князем сделался Константин. После смерти Константина Георгий, уже по праву старшинства, сделался опять великим князем и оставался им до мученической кончины своей в битве на реке Сити 4 февраля 1237 года. Это был последний независимый великий князь удельной Руси.

     Отсутствие власти и силы у великого князя, ссоры и несогласия между князьями и общая разруха слишком обессилили Русскую землю, чтобы она могла устоять перед татарской силой, все сокрушавшей на своем пути. Татары, покорив Русь, оставили ей прежнее внутреннее устройство, но князья должны были получать утверждение в Орде. После смерти Св. Георгия старшим князем оказался его брат Ярослав, который и был утвержден великим князем.

     В это время Русь окончательно разделилась на ряд отдельных княжеств - Тверское, Ярославское и т. д. В каждом княжестве правила определенная княжеская линия. Члены этой линии получали уделы лишь в пределах своего княжества, дробившегося на все большее количество маленьких уделов. Старший князь назывался великим князем - Тверским, Суздальским и т. д., старейший же из этих великих князей с ханского утверждения именовался великим князем Владимирским и всея Руси. С конца XIII века великие князья, получая великое княжение всея Руси, не переезжают во Владимир, а лишь именуются владимирскими, продолжая жить в своем родовом княжестве. По смерти удельного князя удел его делится между его сыновьями, причем вдова часто получает маленькую волость в пожизненное владение. За отсутствием сыновей наследуют братья или следующие ближайшие родственники из княжеской линии этого великого княжества.

     Когда в 1243 году, после смерти ярославского князя Василия (вспоминаемого Церковью 3 июля вместе с братом Константином, скончавшимся до него), княжившая в Ярославле линия прекратилась, престол перешел к единственной дочери Василия - Марии, и князем сделался женившийся на ней смоленский князь Феодор. Мария через несколько лет скончалась. Тогда мать ее, княгиня Ксения, с боярами объявила, что так как княжество наследовала Мария, а не Феодор, то после смерти ее законным и природным князем является их единственный малолетний сын Михаил. Феодор, находившийся в это время в Орде, по возвращении своем не был впущен в город "как инородный князь" и принужден был удалиться, а опека над малолетним князем перешла к Ксении. Но через несколько времени князь Михаил умер. Ближайшим родственником почившего князя теперь являлся его отец Феодор, и он, за отсутствием других ярославских князей, опять занял ярославское княжение и княжил до своей смерти в 1286 году, оставив в наследство ярославское княжество сыновьям своим от второго брака с крещеной ханской дочерью - Давиду Константину, так же, как и отец, прославившимся святостью и чудесами (память их 19 сентября).

     Великим князем всея Руси хан утверждал обыкновенно старшего в роде. Перечисляя 15 великих князей, княживших в период с 1212 по 1328 гг., историк С. Ф. Платонов отмечает, что только трое из них захватили великое княжение с явным нарушением порядка старшинства. Однако великий князь не имел никакой силы и авторитета, другие князья не слушались и даже часто враждовали с ним, стремясь его ослабить. Споры между князьями о праве на звание великого князя еще более разоряли и без того разоренную Русь.

     Южная Русь, эта колыбель России, начинает подпадать под власть литовских князей. Сначала это не вносило особых перемен в южнорусскую жизнь. Казалось, что идет лишь перемена династии и подчинение не великому князю всея Руси из дома св. Владимира, а великому князю литовскому, даже принявшему титул Литовского и Русского. Литовские князья, садясь на русские уделы, принимали православие и русскую культуру, женились на русских княжнах, иногда даже подчинялись не литовскому, а русскому великому князю. Св. Довмонт - князь литовского дома - прославился святостью и на вечные времена сделался защитником Пскова. Но это было вначале. Последовавшее затем соединение Литвы с Польшей и введение в ней католичества подвергли Южную и Западную Русь, перешедшую под другую власть, страшному порабощению. Митрополиты российские еще после разорения Киева татарами переехали на север и жили большею частью во Владимире, объезжая и другие города. Южные князья стали тогда домогаться особого митрополита.

     Последние знаки единой русской государственности исчезли бы, если бы не нашелся новый центр, объединивший Русь, и не изменилась вся система государственного управления. Этим центром была Москва - до середины XIII века маленький городок, а при Александре Невском доставшаяся его младшему сыну Даниилу. Мудрый св. Даниил сделал из своего маленького удела сильное и спокойное княжество. После него княжили его сыновья. Св. митрополит Петр, объезжая города, познакомился с князем Иоанном, замещавшим своего старшего брата Юрия, ведшего тогда бесславную борьбу за великое княжение со своим двоюродным дядей святым Михаилом Тверским. Святитель полюбил князя Иоанна и прозрел будущее Москвы. Он посоветовал князю заложить каменную церковь во имя Успения Богородицы, сказав при этом: "Если меня, сын, послушаешься, храм Пречистой Богородицы построишь и меня успокоишь в своем городе, Бог благословит тебя и поставит выше всех других князей, и распространит город этот паче всех других городов; и будет род твой обладать местом сим вовеки; и руки его взыдут на плечи врагов ваших; и святители поживут в нем, и кости мои здесь положены будут". 21 декабря 1326 года святитель Петр скончался и был погребен в собственноручно им устроенном гробу близ жертвенника строящегося храма. Великим князем в это время был Александр Михайлович Тверской, а Московским князем - Иоанн, наследовавший Юрию. Но вскоре в Твери народ перебил татар. Хан лишил Александра звания великого князя и дал его Иоанну Даниловичу. Став великим князем, Иоанн деятельно продолжал увеличивать Московское княжество, присоединяя к нему соседние уделы. Иногда употреблял оружие, иногда родственные связи, подкуп, убеждения. Он требовал, чтобы и остальные князья его слушались. С татарами же умел мирно ладить и этим доставил успокоение измученной Русской земле. "С тех пор, как сел он на великое княжение, - говорит летописец, - бысть тишина велика по всей русской земле на сорок лет и престаша татарове воевати Русскую землю". Иоанна в его деятельности поддерживал преемник св. Петра - св. митрополит Феогност. Когда бывший великий князь Александр Тверской отказал в повиновении Иоанну и укрылся в Пскове, митрополит Феогност отлучил псковитян от Церкви, чем заставил Александра покориться. Перед смертью Иоанн Калита разделил свое княжество трем своим сыновьям, город же Москву завещал им всем. После его смерти хан утвердил в великом княжении его старшего сына Симеона (1341 г.). Симеон не только продолжал объединение Русской земли вокруг Москвы, но и весьма властно обращался с остальными князьями, которые прозвали его за это Гордым. С братьями своими, Иоанном и Андреем, он заключил договор, скрепленный крестным целованием на гробе отца, о том, чтобы действовать им во всем сообща и заодно. Братья обещались держать Симеона "в отца вместо", а он - советоваться с ними в важных делах. В этом договоре в первый раз удельные князья, обращаясь к великому князю, называют его "господин великий князь". В 1353 году от моровой язвы скончались великий князь Симеон и младший брат Андрей. Удел Андрея перешел к его маленькому сыну Владимиру, среднему брату Иоанну, соединившему, таким образом, в своих руках две трети Московского княжества и получившему от хана ярлык на великое княжение.

     Представитель старшей линии, князь Константин Васильевич Суздальский, пытался было сам сделаться великим князем, но безуспешно. Иоанн Иоаннович был великим князем в течение шести лет, заслужив наименование Кроткий. Умирая, он оставил двух сыновей, из коих старшему, Димитрию, было девять лет, и которые наследовали его удел. Старший из суздальских князей, Андрей Константинович не захотел искать великого княжения: он видел, что на Руси устанавливается уже новый порядок, и идти против него считал лишь тратой времени и средств. Искателем великого княжения явился следующий за ним по старшинству его брат, князь Димитрий Константинович. Борьба за великое княжение закончилась, однако, тем, что великим князем был утвержден малолетний Димитрий Иоаннович Московский. Конечно, он сам не мог отстаивать перед ханом своих прав. За него это сделали московские бояре, возглавляемые преемником св. Феогноста - святым митрополитом Алексием.

     Димитрий Константинович должен был смириться перед новым порядком преемства великокняжеской власти и выдал за великого князя свою дочь, прославленную впоследствии св. великую княгиню Евдокию, в иночестве Евфросинию (память 7 июля). Вскоре самому Димитрию Константиновичу пришлось прибегнуть к защите великого князя. По смерти старшего суздальского князя Андрея младший брат, Борис, помимо Димитрия захватил Нижний Новгород. Димитрий Константинович за разрешением спора обратился к великому князю. Слова пятнадцатилетнего Димитрия Иоанновича не оказались достаточно авторитетными. Тогда, по повелению святителя Алексия, преподобный Сергий, поехав в Нижний, потребовал от князя Бориса явки в Москву и после его отказа затворил в Нижнем Новгороде все церкви. Борис должен был покориться и уступить Нижний Новгород своему брату. При Димитрии Иоанновиче значение великого князя весьма возросло.

     Самые сильные удельные князья - тверской и рязанский - принуждены были заключить с ним договоры, в которых признавали себя его младшими братьями, равными его двоюродному брату князю Владимиру Андреевичу. Владимир Андреевич был ближайший родственник великого князя в боковой линии, так как младший брат Димитрия Иоанновича, Иван, умер в 1365 году, оставив свой удел брату. Владимир владел третью Московского княжества, наследованною от отца, и тоже заключил с великим князем договоры. В них он признавал Димитрия Иоанновича своим старшим братом и отцом и обещался служить ему "честно и грозно", за что великий князь должен был "кормить его по службе". То же повиновение по смерти Димитрия обещал Владимир оказывать его старшему сыну Василию и признавал его за старшего брата, второго сына великого князя - братом, а младших сыновей - младшими братьями. Так договорами начал юридически закрепляться новый порядок престолонаследия. Умирая, великий князь Димитрий Иоаннович Донской мог сделать уже неслыханное до тех пор завещание: он благословляет своего старшего сына Василия великим княжением, которое зовет своей отчиной. Притом великому князю Василию был определен удел, почти равный уделам его братьев, взятым вместе, и выражена надежда, что сыновья перестанут давать выкуп в Орду.

     Василий Дмитриевич был продолжателем дела отца. Он присоединял к Москве удельные княжества, с оставшимися же еще удельными князьями заключал договоры о том, что они должны ему подчиняться и не искать великого княжения. С рязанским великим князем договор был заключен от имени всех князей Московского княжества. В нем московские князья делятся на младших и меньших братьев великого князя. Младшими называются следующие по старшинству за великим князем Василием Дмитриевичем его брат Юрий и их двоюродный дядя, князь Владимир Андреевич, а меньшими - остальные. Рязанский великий князь приравнивался к младшим братьям. К ним же был приравнен и тверской великий князь. Василий Дмитриевич заключил договоры и со своими родными "меньшими" братьями, по которым они обязывались после его смерти признать великим князем его старшего сына. Младший брат великого князя, Юрий Дмитриевич, не захотел, однако, признать нового порядка престолонаследия и решил добиваться великого княжения после брата.

     Когда великий князь Василий Дмитриевич в 1425 году скончался, оставив наследником десятилетнего сына, тоже Василия, митрополит Фотий известил об этом князя Юрия, оставшегося старшим в великокняжеской семье, и пригласил прибыть в Москву. Юрий не пожелал подчиниться племяннику и пошел с войском на Москву. По поручению вдовы Василия Дмитриевича и московских бояр для переговоров с Юрием к нему в Галич выехал митрополит Фотий. Юрий не хотел отказаться от своих притязаний, и святой Фотий, не благословив ни Юрия, ни жителей Галича, выехал из него. По отъезде митрополита в Галиче начался сильный мор, и Юрий был теперь уступчивее. Сначала он хотел перенести дело на ханский суд, но потом счел за лучшее признать племянника великим князем. В 1431 году, воспользовавшись переменой обстоятельств, Юрий, однако, возбудил в Орде вопрос о своих правах на великое княжение, но московский боярин Всеволжский ловко привлек хана на сторону Василия, и спор разрешился в пользу последнего. В 1433 году Юрию, при помощи некоторых недовольных московских бояр и военной силы, удалось овладеть Москвой и сесть на великое княжение. Василию он отдал в удел Коломну. Но едва Василий прибыл в Коломну, к нему стали стекаться люди всех сословий. Юрий принужден был сам позвать Василия на великое княжение и уехать обратно в Галич в сопровождении лишь пяти человек. Юрий не оставил, однако, своих притязаний. В 1434 году он снова овладел Москвой и вскоре там скончался. Несмотря на то, что борьба велась Юрием во имя наследования престола по порядку старшинства, на московский престол после его смерти сел его старший сын Василий Косой по праву первородства. Однако братья его не надеялись, что ему удастся удержаться в Москве, и сами послали к законному великому князю Василию Васильевичу звать его на престол. Василий Косой бежал. Великий князь Василий занял свой престол и распределил уделы между князьями. Попытки Косого вновь коварством овладеть Москвой закончились неудачей и его ослеплением. В 1445 году великий князь Василий Васильевич попал в плен к татарам и был отпущен за большой выкуп. Москва начала утверждать, будто великий князь обещал отдать татарам все Московское княжество. Этим воспользовался второй сын Юрия, Дмитрий Шемяка, и овладел Москвой. Василий был схвачен и ослеплен. Через несколько времени Шемяка, уступая настояниям местоблюстителя митрополии, рязанского епископа Ионы, отдал ему "на епитрахиль" детей великого князя, а самого Василия отпустил в Вологду, взяв с него "проклятые грамоты" (клятвенное обещание) не искать великого княжения. Но как только Василий был освобожден, к нему стал стекаться народ. Игумен Кирилло-Белозерского монастыря Трифон взял на себя "проклятые грамоты", разрешив Василия от присяги. Василий двинулся с войсками в Москву, где немедленно произошел переворот в его пользу. Шемяка и его сторонники принуждены были просить мира и присягнуть Василию. Шемяка, однако, не выполнил клятвы и продолжал действовать против великого князя. Тогда от лица всего духовенства Шемяке было отправлено послание, подписанное пятью епископами (Ростовским, Суздальским, Рязанским, Пермским и Коломенским) и двумя архимандритами. Сначала в послании напоминается о начале борьбы за великокняжеский престол и грех отца Шемяки-князя, Юрия, беззаконно возжелавшего великого княжения, сравнивается с грехом Адама, которому сатана вложил в сердце желание быть равным Богу. "Сколько трудов перенес отец твой... но великокняжеского стола еще не получил, чего ему Богом не дано, ни земскою изначала пошлиною (древним обычаем)". Последними словами, как отметил историк С. М. Соловьев, духовенство не только признает новый порядок престолонаследия, но и объявляет его древним правилом. Далее в послании говорится о поступках самого Шемяки, которые сравниваются с делами Каина и Святополка Окаянного, и в заключение Шемяка призывается покориться и исполнить договор с великим князем, а в противном случае отлучается от Церкви. Войска Василия принудили Шемяку подчиниться и дать клятвенное обещание в верности.

     В декабре 1448 года епископ св. Иона был поставлен в митрополиты всея Руси, и в окружном послании по этому событию он призывает всех людей быть верными великому князю, напоминает о клятвонарушениях князя Дмитрия Шемяки и говорит, что если он вооружится опять на великого князя, то не будет на нем милости Божией, Пречистой Богородицы и святых чудотворцев, ни святительского благословения ни в сей век, ни в будущий; народ же, который станет на его сторону, митрополит отлучает от Церкви, причем священнодействие среди того народа им прекратится и все храмы им затворятся. Шемяка пытался еще бороться с великим князем, но был побежден и умер в 1453 году в Новгороде, будучи отравлен.

     Так закончилась борьба за великое княжение, продолжавшаяся почти 30 лет. Началась она ввиду стремления князя Юрия сесть на великокняжеский престол по прежнему порядку - старшинства в роде; продолжена была Василием Косым, хотевшим по новому порядку наследовать престол, которым удалось было овладеть его отцу, закончилась попыткой Дмитрия Шемяки, воспользовавшись плодами деятельности отца и брата, утвердиться на великом княжении. Но новый порядок престолонаследия был одним из главных устоев Московского княжества, собиравшего воедино разрозненную Русь. Народ всех сословий видел в нем залог спокойствия и мира и объединялся вокруг того, кого признавал законным носителем великокняжеской власти, даже тогда, когда эта власть фактически переходила в другие руки. Духовенство видело в нем Богом указанного главу Руси и, почитая недействительными клятвы об отречении от великокняжеского достоинства, вынуждаемые у него его соперниками, разрешало его от этих клятв. Наоборот, восстание против законного государя и нарушение данной ему присяги почиталось тяжким грехом, отпадением от христианства (грамоты св. митрополита Ионы - о поставлении своем и к Новгородскому архиепископу - о неукрывательстве Шемяки).

     После смерти Шемяки Василий Васильевич продолжал дело московских князей - укреплял Московское княжество и, присоединяя к нему другие уделы, объединял Русскую землю. Главным советником его был св. митрополит Иона. Старшего сына своего, Иоанна, Василий Темный сделал своим правителем с титулом великого князя, так что грамоты писались от имени обоих великих князей. Разделяя перед смертью уделы своим сыновьям, Василий оставил великому князю Иоанну удел, превосходивший уделы четырех младших сыновей, взятых вместе, и, вступив беспрепятственно после смерти отца (1462 г.) на московский престол, Иоанн легко смог продолжить и почти завершить дело строения единого Русского государства. Осторожными, но верными шагами шел Иоанн к этой цели. Он не ломал сложившихся порядков, где не было особой необходимости, не ломал уклада русской жизни, но не останавливался и перед крутыми мерами где было нужно. Подчеркивая везде свое самодержавие и неограниченность своей власти, Иоанн в то же время руководился в своих поступках "стариной" и часто, даже вводя какие-нибудь необходимые новшества, старался, чтобы инициатива этого исходила как бы не от него. Постепенно и не сразу накладывал Иоанн свою руку на все, что противоречило идее едино- и самодержавия, но плоды его деятельности были обильны. В 1480 году без кровопролития было окончательно свержено татарское иго. Уничтожена была новгородская вольность, и великий Новгород сделался одним из городов Московского великого княжества. Присоединено было к Москве большинство удельных княжеств. Рязанское удельное княжество сохраняло лишь тень самостоятельности, так как распоряжался в нем Иоанн Васильевич через свою сестру - вдовствующую великую княгиню рязанскую Агриппину, бывшую опекуншей своего малолетнего внука. Тверской великий князь сначала слушал Иоанна, но потом завел было сношения с Литвой; Иоанн двинулся на него с войском; не имея возможности сопротивляться, тверской великий князь бежал в Литву, и оставшиеся без государя тверичане послали бить челом Иоанну Васильевичу.

     Выехав в Тверь, московский государь отдал Тверское великое княжество своему старшему сыну Иоанну Иоанновичу, так как его мать, первая супруга Иоанна Васильевича, Мария Борисовна, была родной сестрой последнего тверского великого князя и, таким образом, Иоанн со стороны матери являлся потомком тверских князей. Великий князь Иоанн старался и внутри Московского княжества сократить уделы. Два его брата умерли бездетными, и он большую часть их уделов присоединил к великокняжеской области, дав остальным двум братьям лишь по нескольку городов; братья должны были оказывать полную покорность, и когда один из них, Андрей, был заподозрен во властолюбивых стремлениях, то был с сыновьями своими посажен под стражу до смерти, и на все хлопоты об освобождении Иоанн, опасаясь смуты за наследство, отвечал: "Жаль мне брата, но освободить его не могу". Собрав в одно государство почти всю северо-восточную Русь, Иоанн простер свои взоры и на Русь, подпавшую польскому и литовскому владычеству, откуда стремились к нему бывшие удельные князья и народонаселение, предпочитая служить православному русскому государю, а не чужеземному и иноверному. Литва принуждена была признать за Иоанном титул государя всея Руси.

     По смерти первой своей супруги Иоанн Васильевич в 1472 году женился на племяннице последнего византийского императора Софии Фоминишне Палеолог и, как единственный православный государь, возглавлявший громадное православное государство, сделался вместе с этим преемником византийских царей, защитником и покровителем всего православного мира. Как внешний знак этого, он принял византийский герб, соединив его с московским - св. Георгием Победоносцем, и в сношениях с иностранными государями стал именоваться царем всея Руси и императором, продолжая называться в актах внутреннего управления по большей части по-прежнему великим князем. Наследником Иоанна III Васильевича считался его старший сын, Иоанн Молодой, рожденный от первого брака. Во избежание споров о престолонаследии Иоанн III, по примеру своего отца, назвал и наследника великим князем, и государственные дела решались от имени обоих великих князей. В 1490 году Иоанн Молодой скончался. Возник вопрос, кто будет теперь наследником? После Иоанна Молодого остался сын Димитрий. Кроме того, у Иоанна Васильевича было 5 сыновей от брака с Софией, среди коих старшим был Василий. Со времени установления нового порядка престолонаследия подобного случая не было на Руси, и в данном случае нельзя было поступить "по старине". В то же время порядок престолонаследия не был установлен и регламентирован каким-нибудь законом, и великому князю предстояло решить, внук ли Димитрий или сын Василий является его преемником по теперешнему порядку. Приближенные Иоанна разделились на сторонников того и другого, стремясь доставить престол наиболее желательному для себя кандидату. Верхи московского боярства не любили Софию, так как именно с ее приездом в Москву русский великий князь превратился в самодержавного государя, единолично решавшего все дела, и бояре потеряли свое прежнее влияние и приглашались на совет, лишь когда великий князь того пожелает. Опасаясь влияния Софии и в случае воцарения сына ее Василия, они усердно поддерживали Димитрия. София Фоминишна убеждала своего мужа передать престол Василию. Великий князь Иоанн Васильевич, понимая, что, по принципу права первородства, после Иоанна Младшего наследником должен быть Димитрий, не поддавался на увещевания супруги и склонился на сторону прав внука.

     Сторонники Софии стали убеждать Василия поднять восстание и погубить Димитрия, самому сделаться наследником. Заговор был открыт в декабре 1497 года. Главные заговорщики были казнены, а Василия великий князь посадил под стражу; София тоже была в опале. В начале 1498 года великий князь торжественно венчал внука на царство. Это было первое венчание на царство на Руси после Владимира Мономаха. Посредине Успенского собора было поставлено три седалища - для митрополита, великого князя и его внука. Сначала был отслужен молебен Богородице и святителю Петру, после чего митрополит и великий князь сели на свои места, а Димитрий стал перед ними. Великий князь сказал: "Отец митрополит, Божиим изволением, от наших прародителей великих князей старина наша оттоле и до сих мест; отцы наши великие князья сыновьям своим старшим давали великое княжение; и я было сын^ своего первого Ивана при себе благословил великим княжением; но волею Божией сын мой Иоанн умер, у него остался сын дервый Димитрий, и я его теперь благословляю при себе и после себя великим княжением Владимирским, Московским и Новгородским; и ты бы его, отец, на великое княжение благословил". Митрополит приказал Димитрию стать на свое место и, возложивши на него руку, прочитал молитву о даровании ему царства: потом, взяв приготовленные на аналое бармы и шапку Мономаха, передавал их великому князю, а великий князь возлагал на внука. После многолетий, приветствий и поучений митрополита и великого князя была отслужена Литургия. При выходе Димитрия в шапке и бармах из церкви старший после Василия, его дядя Юрий, трижды осыпал его золотыми и серебряными деньгами.

     Венчав внука на царство, великий князь Иоанн вскоре, однако, начал раскаиваться в своем поступке. Димитрий был безвольною и бесхарактерною личностью, находившейся под полным влиянием матери, которая, в случае воцарения его, и сделалась бы фактической правительницей государства. Мать его, дочь молдавского господаря Елена, была главной покровительницей распространяемой тогда на Руси жидовской ереси, а ближайшими советниками ее были именитые бояре Ряполовский и Патрикеевы, весьма недовольные установлением на Руси самодержавной власти и мечтавшие ограничить великокняжескую власть боярами и по смерти Иоанна самим распоряжаться, пользуясь слабостью царя.

     В 1499 году великий князь казнил Ряполовского, а Патрикеевы были пострижены в монашество. В то же время увещания митрополита и горячая деятельность ревнителей православия, возглавляемых святыми Геннадием, архиепископом Новгородским, и преподобным Иосифом Волоцким, заставили великого князя переменить свой взгляд на жидовствующую ересь. Еще в 1494 году православным удалось добиться ухода на покой жидовствующего митрополита Зосимы и поставления в митрополиты строго православного Симона. Но под влиянием княгини Елены великий князь не придавал особого значения этой ереси. Теперь же Иоанн III стал понимать, какую опасность представляет эта ересь для Церкви и государства и какое зло может произойти, если у власти окажутся ее приверженцы. С другой стороны, если Димитрий по праву первородства был ближайшим наследником российского великокняжеского престола, то Василий, по матери происходивший от византийских царей, имел преимущественное право на наследование герба, титула и преемства власти их - того, что особенно возвысило московского великого князя в глазах всего православного мира. Приверженность же православию София доказала: хотя римский папа всячески покровительствовал ей и даже устроил ей брак с Иоанном, она не склонилась к унии и не поколебалась в истинной вере. Иоанн III не сразу решился переменить прежде им принятое решение и захотел испытать характер старшего сына Софии.

     Василий был вызван из-под стражи к великому князю. Изложив тяжесть проступка сына и его виновность, Иоанн III спросил Василия, что сделал бы он сам с таким сыном. Простил бы?

     "Нет, не простил", - ответил Василий. Иоанн III освободил Василия и дал ему великое княжение Новгородское и Псковское. Жители Новгорода и Пскова, среди которых было много выходцев из Москвы, были поражены выделением их земель в особый удел и отправили посольство к великому князю Иоанну просить, "чтобы было по старине: кто государь в Москве, тот и в Новгороде и Пскове". С гневом выслушал это Иоанн. "Разве не волен, - сказал он, - во внуке и детях? Кому захочу, тому и дам княжение". Некоторые историки ошибочно указывают на эти слова Иоанна III как доказательство того, что у великих князей не было руководящего принципа при передаче престола и они назначали себе наследников по своему личному выбору. Однако здесь речь шла не о наследстве великокняжеского престола, а о выделении части Московского государства в особый удел. В вопросах же о разделении земли на уделы и о распределении их между сыновьями русские князья были "вольны в делах" во все времена существования в России уделов. Иначе рассуждал Иоанн III в вопросе престолонаследия. Хотя впоследствии, лишив Димитрия наследства и сделав наследником Василия, он говорил, что "какой сын отцу норовит, того он больше жалует, а если сын отца не слушает, того за что жаловать", но в действительности, имея внука и пять сыновей от второго брака, он выбирал лишь между сыном старшего сына и старшим из остальных своих сыновей, несмотря на то, что остальные четыре сына не выходили из его повиновения и были более покорны, чем старший. Правда, и в вопросе престолонаследия Иоанн III не потерпел бы противоречия со стороны подданных и не стал бы выслушивать их указания, приняв, быть может, то или иное мнение в лучшем случае лишь как совет; самодержавные государи не имеют ограничений извне. Но ограничением их является их собственная совесть, их сознание ответственности перед Богом и решимость идти по пути, завещанному их предшественниками, для достижения благосостояния их державы. Хотя Иоанн III везде подчеркивал неограниченность и независимость своей власти, он всегда руководствовался "стариной" и заветами своих предков, собирателей Руси.

     Димитрий продолжал еще некоторое время носить титул великого князя и считался наследником. В 1502 году великий князь посадил Елену и Димитрия под стражу, запретил поминать их на ектениях и называть Димитрия великим князем. Василий был посажен на великое княжение Владимирское и Московское, и имя его стало писаться во всех грамотах рядом с отцовским. Вслед за этим были приняты меры и против жидовствующей ереси. Преподобный Иосиф Волоцкий был принят великим князем, который раскаялся в своем прежнем попустительстве еретикам и обещал сделать все от него зависящее для их искоренения. В 1504 году Собор осудил ересь, а великий князь казнил главных еретиков и сослал менее виновных. Елена скончалась в темнице почти одновременно с этими событиями. Димитрий оставался в заключении и умер в 1509 году. Иоанн III, объявив Василия великим князем, позаботился, чтобы порядок наследования престола оставался впредь ненарушенным. Для этой цели он велел наследнику Василию заключить еще при жизни отца договор со следующим за ним по старшинству братом Юрием. По этому договору Юрий обещается держать Василия "господином и братом старшим, честно и грозно", а после смерти Василия состоять в таких же отношениях к сыну его, которого он благословит на великое княжество, "быть под ним и не подыскиваться никаким способом". Умирая, Иоанн III разделил уделы своим сыновьям, но при этом великий князь Василий получил 66 городов, а все остальные четыре сына вместе - 30 городов; только великому князю принадлежало право чеканить монету, собирать таможенный сбор и судить уголовные дела, и этим удельные князья совершенно подчинялись государственной власти московского государя. Иоанн III скончался в 1505 году, а Василий продолжил царствование отца. Он закончил то, что не успел сделать его отец. Лишен был тени самостоятельности Псков, присоединено Рязанское княжество и, наконец, в 1523 году последнее удельное княжество - Северское.

     Так закончился удельный период Руси, так как братья Василия были уже не удельными князьями в прежнем смысле, а его подручниками. Когда северский князь был посажен Василием под стражу, по улицам Москвы бегал юродивый с метлой и кричал: "Пора последний сор выметать". Братья Василия оказали ему полное повиновение, трое из них умерли еще при его жизни. Детей у Василия долго не было, и наследником являлся следующий за ним брат Юрий. Василий скорбел об этом, так как считал, что Юрий неспособен быть хорошим государем, и очень желал иметь сына. Наконец, в 1530 году от второго брака, с Еленой Глинской, у него родился сын Иоанн, а через год и несколько месяцев - Юрий. Брат его, князь Юрий Иоаннович, в договоре с ним подтвердил свое прежнее обещание, данное при жизни Иоанна III, признав наследником старшего сына Василия - малолетнего Иоанна. В 1533 году великий князь Василий опасно заболел и почувствовал приближение смерти. Он благословил трехлетнего Иоанна на великое княжение крестом св. чудотворца Петра-митрополита, а другим крестом благословил второго сына, Юрия, который получил небольшой удел.

     Предав наследника "Богу, Пречистой Богородице, святым чудотворцам и митрополиту Даниилу", он увещевал своих братьев исполнять данное слово и под сыном его работать на благо Руси. Так же и бояр убеждал верно служить после его смерти сыну, сказав им при этом: "Вы знаете, что государство наше ведется от Владимира Святого. Мы - ваши прирожденные государи, а вы - наши извечные бояре". Как только Василий III скончался, митрополит Даниил привел к присяге на верность великому князю Иоанну Васильевичу братьев покойного великого князя, а также бояр и остальных приближенных. Правительницей государства сделалась мать малолетнего государя Елена. После смерти ее правление перешло в руки бояр, враждовавших между собою и думавших более о личных выгодах, чем о благе государя и государства. Тяжелые впечатления этих лет навсегда наложили роковой отпечаток на характер Иоанна. Достигнув тринадцатилетнего возраста, Иоанн взял правление в свои руки. В 1547 году 16 января великий князь венчался на царство и 3 февраля женился на дочери боярина Романа Юрьевича Захарьина-Кошкина Анастасии. В 1547 году Иоанн вступил в сношения с восточными патриархами по вопросу о признании за ним царского сана. Все четыре патриарха приветствовали его посланиями как царя, покровителя православия, и обещали молиться за него, как молились о прежних византийских царях. Вселенский же патриарх прислал, кроме того, особую грамоту, подписанную им и Собором 31 митрополита в 1561 году, в которой подтверждал совершенное в 1547 году митрополитом всея Руси Макарием царское венчание и признавал его царем, законным и благочестивейшим. Имя царя Ивана стало поминаться и балканскими славянами, и другими православными. Таким образом, русские великие князья всем православным миром признаны защитниками православия, преемниками равноапостольного Константина, "епископа внешних дел", и остальных благочестивых царей, блюстителей православия.

     Угнетенные иноверцами православные народы стали взирать на русского царя как на своего покровителя и будущего освободителя. В первую очередь русские государи, конечно, должны были позаботиться о частях Русской земли, подпавших под польско-литовское владычество, продолжая этим дело своих предков - объединение Руси. Вместе с этим границы Руси нужно было обезопасить от остатков Орды, делавших набеги на русские окраины. Последняя задача блестяще начала выполняться покорением в 1552 году Казанского царства. С этим радостным событием совпало рождение царского первенца - Димитрия. В 1553 году царь Иоанн опасно заболел и, составив духовную грамоту, потребовал от двоюродного брата Владимира Андреевича и бояр присягу на верность наследнику Димитрию. Однако многие приближенные не пожелали целовать крест, так как в малолетстве царя правительницей стала бы царица Анастасия, а главное значение должны были получить ее родственники - Захарьины. Опасаясь опять боярских смут, они хотели объявить наследником князя Владимира Андреевича. Царский брат Юрий, скончавшийся впоследствии, не оставив потомства, тогда не упоминался, так как, очевидно, не считался способным быть твердым царем. После долгих споров, которые слышал больной царь, все присягнули Димитрию, но это своеволие навсегда осталось в памяти Иоанна. В неверности своему наследнику Иоанн усмотрел неверность и ему самому. Царь выздоровел, и сначала все продолжалось по-прежнему. Малолетний Димитрий через несколько месяцев умер. В 1560 году скончалась царица Анастасия, любимая царем и народом, оставив сыновей Иоанна и Феодора и дочь.

     После ее смерти начался мрачный период жизни Иоанна. С недоверием относясь к окружающим, он везде видел измену. Начались казни. В 1564 году он уехал в Александровскую слободу и объявил, что не хочет больше царствовать. Оставшись без законного государя, все пришли в ужас. Никто не думал о другом царе. Народ, бояре и духовенство умоляли Иоанна вернуться. Иоанн вернулся, поставив условием, что ему не будут мешать выводить измену; все соглашались, чтобы царь правил как ему угодно, лишь бы не оставлял царства. Видя своим больным воображением везде измену и заговор, Иоанн начал ужасные казни, думая, что этим он исполняет священный долг возложенного на него Богом царского служения: давать благоустройство своей земле, очищая государство от злых людей.

     В поисках измены царь опустошал целые города (Новгород). Никто не мог быть уверенным, что завтра его не постигнет царский гнев. В 1569 году погибли двоюродный брат царя, князь Владимир Андреевич со своим семейством, и вдова родного брата Юрия, княгиня Иулиания. Государство было разделено на опричнину - собственно царская область, населенная особо преданными, как ему казалось, слугами-опричниками, и земщину - все остальное государство, управлявшееся обычным порядком, через бояр. Опричники грабили земщину, клеветали царю и производили расправы, иногда с необычайной жестокостью. Бывало, что казнь производил сам Иоанн. Все ужасались, но молчали, а в песнях, в которых вспоминается это время, народ даже отчасти становится на сторону царя и как бы считает, что на самом деле Грозный царь лишь выводил измену и лихих людей. Ревностный первосвятитель Русской Церкви святой митрополит Филипп не вытерпел того, что творилось, и громко обличил царя. Но Иоанн не внял голосу святителя и на него самого воздвиг гонение; святой Филипп безропотно отправился в ссылку и предпочел получить мученический венец, чем вызвать возмущение против царской власти. В 1574 году Иоанн поставил над земщиной крещеного пленного татарского царя Симеона Бекбулатовича с титулом великий князь Симеон всея Руси, назвав себя московским князем Иваном, и, как обыкновенный подданный, писал челобитные: "Государю великому князю Симеону Бекбулатовичу Иванец Васильев со своими детишками с Иванцем да с Феодорцем челом бьет, государь, смилуйся, пожалуй". Через два года, однако, Иоанн Васильевич лишил великого князя Симеона власти и сослал его в Тверь. Под конец жизни разделение Руси на опричнину и земщину было уничтожено Иоанном, все время не забывавшим, что отчиною его является не только все Московское государство, но и части Руси во главе с Киевом, подпавшие под иностранное владычество. И находясь на высоте своего царского величия, и отделяясь от власти, Иоанн оставался в глазах всего народа тем же прирожденным и Богом данным государем, а все остальные власти существовали, лишь пока это угодно было царю. Иоанн хорошо сознавал, в чем заключаются сила и преимущество его власти. "Мы, смиренный Иоанн, царь и великий князь всея Руси по Божию изволению, а не по многомятежному человеческому хотению", - писал он, побежденный Стефаном Баторием, своему победителю, выборному польскому королю. И в светлые, и в мрачные дни своего царствования он всячески старался сохранить преемственность русской царской власти, вне зависимости и влияния "многомятежных человеческих хотений".

     Когда после смерти его первенца Димитрия в 1554 году у него родился сын Иоанн, то Иоанн IV взял со своего двоюродного брата Владимира Андреевича запись, по которой князь обязывается после смерти царя признавать царем родившегося царевича Иоанна и не отступать от него, хотя бы к этому подговаривал родной брат родившегося царевича. Этим Иоанн IV хотел у своих будущих детей отнять всякие возможности к выступлениям против старшего брата. В случае же смерти царевича Иоанна и остальных царских детей князь Владимир обязывался выполнить завещание царя, сохраняя должное почтение к его вдове. В 1572 году Иоанн Грозный составил духовное завещание. В нем он благословлял сына своего Иоанна "царством Русским, шапкой Мономаховою и всем чином царским", а второму сыну Феодору оставлял удел в 14 городов, но и этот удел оставался частью государства Московского. Феодор не только должен был во всем покоряться старшему брату, но и переносить его гнев и милость. В 1581 году Иоанн Грозный в порыве гнева убил царевича Иоанна, не оставившего после себя потомства. Наследником сделался Феодор. Иоанн не считал его способным твердо держать скипетр, так как Феодор был более склонен к монашеской рясе, "чем царской порфире". "Звонарем тебе быть, Федя, а не царем", - говаривал ему царь Иоанн. Однако он не умалял его прав на престол по первородству.

     Задумавши в 1582 году жениться на племяннице английской королевы, Иоанн хотел отпустить свою супругу Марию Нагую, так как считал полезным породниться с английским королевским домом и для этого пожертвовать рабой, т. е. подданной. Но посол должен был предупредить английскую королеву, что дети от нового брака получат лишь уделы, а царем будет Феодор, потому что дело "иначе статься не может". Брак, впрочем, не состоялся, и Иоанн остался жить с Марией Феодоровной Нагой, своей шестой или восьмой супругой. От этого брака в 1582 году родился сын, как и скончавшийся маленький первенец царя, названный Димитрием. Иоанн IV предполагал учредить опеку на случай своей смерти, но все время оставался неизменен в мысли, что царем после него будет Феодор. 18 марта 1584 года Иоанн Васильевич Грозный скончался, и старший из бывших в живых сыновей, Феодор, стал царем.

     Как только царь Иоанн скончался, в народе распространился слух, быть может, из личных целей пущенный некоторыми боярами, что царя Иоанна извел боярин Богдан Бельский, воспитатель маленького Димитрия, и что он хочет извести и царя Феодора. Произошло волнение, и народ бросился в Кремль на защиту царя. Волнение было прекращено тем, что Бельский был выслан в Нижний Новгород. Димитрию в удел дали Углич и послали его туда с матерью и дядьями. В России по всей земле было известно, что царевич Феодор не любит светской жизни, и опасались, как бы он не отказался от принятия царской власти. Поэтому вскоре съехались представители духовенства и населения, 4 мая состоялось заседание образовавшегося таким образом Земского собора, который обратился к Феодору Иоанновичу с просьбой не откладывать венчания на царство. На Вознесение 31 мая царь Феодор венчался на царство. Главным его боярином сначала был его родной дядя Никита Романович Захарьин, который управлял всеми делами. После его смерти в 1586 году царь Феодор поручил правление государством своему шурину Борису Годунову, сам почти совершенно удалившись от государственных дел. Борис Годунов осуществлял, можно сказать, всю полноту царской власти, лишь действуя от имени царя. Детей у Феодора Иоанновича не было, и наследником являлся подраставший в Угличе царевич Димитрий. 15 мая 1591 года св. благоверный царевич Димитрий был найден убитым в своем дворе. Среди народа распространился слух, что убийцы были подосланы Борисом Годуновым, желавшим сделаться самому царем. Жители Углича, растерзавшие убийц, были строго наказаны, так как следственная комиссия, посланная из Москвы Годуновым, объявила, что царевич зарезался сам и что растерзанные были невинные люди. Но этому сообщению не верили. В 1592 году у царя родилась дочь Феодосия, но скоро умерла. В 1596 году скончался царь Феодор Иоаннович, не объявив никого наследником. С его смертью пресекся род великих князей и царей московских.

     Бывшие удельные князья, поступившие на службу московских князей, хотя и помнили свое происхождение, все же считались членами царского дома и являлись обыкновенными боярами - холопами царя. Встал вопрос: кому быть царем? Опекуншей оставшегося без наследников царства и его правительницей считалась, когда умер царь Феодор, его вдова царица Ирина; подобно тому как и прежде вдовы великих князей управляли при малолетнем наследнике. Но на 9-й день после смерти супруга царица постриглась с именем Александры и отказалась принимать участие в государственных делах. Государство осталось без главы. Казалось, что лучшим выходом из создавшегося положения было бы, если бы Борис Годунов, приняв царский титул, продолжил бы управлять Россией, что он с таким умением делал в течение 8 лет именем царя Феодора.

     После бурного царствования Иоанна Грозного царствование Феодора Иоанновича было отдыхом и успокоением для Руси. Были произведены весьма благодетельные для населения мероприятия, были защищены от неприятеля границы. Первосвятитель Русской Церкви был возвышен из митрополичьего в высший патриарший сан. Все это происходило при непосредственном участии Бориса Годунова. О смерти царевича Димитрия уже перестали говорить, и Борис Годунов, как правитель, приобрел всеобщее расположение. Поэтому, когда народу сообщили, что царица постриглась, сейчас же раздались голоса: "Да здравствует царь Борис Феодорович". Патриарх Иов горячо поддерживал это, считая Бориса Годунова умным государственным деятелем и благочестивым христианином. Борис отказался принять царскую власть и уехал в Новодевичий монастырь к своей сестре, вдовствующей царице-инокине, которая тоже отказалась благословить брата на царство. Тогда был созван Всероссийский земский собор. Земский собор вслед за патриархом решил умолять Бориса быть царем. Указывалось на его родство с последним царем, на то, что будто Иоанн Грозный, умирая, поручил Феодора заботам Бориса Годунова, что от скончавшегося царя был поставлен во главе государства, показал при нем свою государственную мудрость и является теперь лучшим его преемником. Громадный крестный ход во главе с патриархом отправился в Новодевичий монастырь, причем духовенство угрожало отлучить Бориса от Церкви, если он и дальше будет упорствовать. Искренно или притворно, Бог весть помышления человеческие, отказавшийся прежде от престола Борис теперь согласился принять престол от Земского собора, как бы уступая лишь настоянию патриарха и всего русского народа. Царица-инокиня благословила его. Через несколько месяцев Борис венчался на царство, причем, указывая на ворот своей сорочки, обещал и последнюю сорочку разделить с бедными своего царства. В грамоте о восшествии на престол Бориса Годунова и в приветственной речи патриарха указывались вышеприведенные его права на престол. Присягали не одному Борису, а также сыну его и дочери, т. е. династии. Подобно тому как прежде Русь принадлежала своему княжескому роду, позднее московскому царскому, хотя власть сосредоточивалась в руках старшего в порядке первородства ее члена, так и теперь царский престол переходил всему роду Годуновых, хотя самодержавную власть восприял единолично Борис.

     Сын Бориса Феодор, в силу самого вступления на престол отца, делался наследником престола по установившемуся со времен Иоанна Калиты обычаю.

     Первое время царствования Бориса было продолжением его прежней деятельности как правителя, и было много сделано для благосостояния страны. Но потом, вследствие неурожаев, начался голод, и появились разбойничьи шайки. Борис, вступивший на престол хотя и по всенародному избранию, но помнивший, что права его на доставшийся престол были не исключительны, что были и другие лица, которые могли иметь такие же, или даже большие, чем он, права на наследование престола после царя Феодора, стал преследовать тех, которые, как ему казалось, могли считать себя обойденными. Борис боялся, чтобы кто-нибудь из них не выступил претендентом теперь, воспользовавшись начавшимися несчастиями. Но бояться нужно было не их. В народе воскресли слухи о причастности Годунова к убийству царевича Димитрия, и начали говорить, что Бог карает Русь за то, что на престоле сидит убийца законного наследника. В 1604 году в Польше явился человек, который объявил, что он Димитрий, спасшийся от подосланных к нему Борисом убийц, убивших по ошибке другого мальчика, и что он зовет русских людей помочь сесть ему на прародительский престол. К нему стал стекаться народ. При поддержке римского папы и поляков Лжедимитрий составил войско и перешел границу Московского государства. Борис и патриарх сделали все возможное, чтобы изобличить самозванца, кроме того, Борис сделал все, что было в его силах, чтобы облегчить народные несчастья. Ничто не помогало. Перед тенью законного царя исчезла любовь к мудрому правителю, всенародным избранием восприявшему царский венец. Народ массами переходил на сторону Лжедимитрия, считая, что лишь воцарение законного царя прекратит Божий гнев. Переходили на сторону самозванца и многие бояре, хотя и не верившие ему, но ненавидевшие Бориса за то, что он возвысился над ними и, не имея особых прав по рождению, утвердился на престоле московском. Взволнованный успехом самозванца, царь Борис скоропостижно скончался, и на престол вступил его сын Феодор. Московское государство опять присягнуло роду Годуновых: вдове царице, молодому царю и его сестре. Однако вскоре царский воевода Басманов, посланный против самозванца, со всем войском перешел на сторону последнего. В Москву прибыли посланные Лжедимитрия, и москвичи восстали против того, кому недавно присягали, думая, что защищают права более законного наследника московских государей. Годуновы из царского дворца были перевезены в свой прежний боярский дом, а к самозванцу было отправлено посольство с повинной грамотой. Через 10 дней прибыли новые посланные от самозванца, которые свели с кафедры патриарха Иова, отправили его в Старицкий монастырь и сослали родственников Годуновых. По их же поручению пять человек отправились в дом Годуновых и зверски умертвили Феодора Борисовича и его мать. 20 июня 1605 года Лжедимитрий, восторженно приветствуемый народом, въехал в Москву. Вдова Иоанна Грозного, инокиня Марфа Нагая, признала его своим сыном, Шуйский, производивший расследование об убийстве царевича Димитрия, также много способствовал торжеству самозванца, так как всенародно объявил, что царевич в действительно спасся от подосланных убийц и вместо него погребен попов сын. Однако после вступления Лжедимитрия в Москву он начал втихомолку говорить, что новый царь - самозванец, а настоящий царевич убит. Прежнее показание он, очевидно, дал, чтобы добиться низложения Годуновых. Уличенный, Василий Шуйский был приговорен к смертной казни, но, уже приведенный на плаху, помилован Лжедимитрием.

     Лжедимитрий во всем старался показать, что он настоящий царевич и законный царь. Он возвысил и приблизил к себе мнимых родственников и, не боясь других претендентов на престол, вернул всех сосланных Борисом. Лишь родственники Бориса и наиболее ревностные его приверженцы были удалены. В своем правлении Лжедимитрий показывал довольно большую государственную мудрость и даже значительно упорядочил правительственную систему. Однако что неприятно поражало москвичей - это пренебрежение новым царем народных обычаев, церковных уставов и обрядов, а также благоволение, которое он оказывал пришедшим с ним немцам и полякам. Особенное возмущение вызвала его женитьба на польской панне Марине Мнишек, не желавшей оставить католичества. Казанский митрополит Ермоген и Коломенский епископ Иоасаф требовали крещения царской невесты, но за это были высланы из Москвы. Патриарх Игнатий, поставленный по желанию Лжедимитрия вместо Иова, благословил брак без перекрещивания Марины, хотя брак был совершен по православному чину, а перед ним она была коронована в московские царицы и причащена Святых Тайн.

     Неудовольствием народа решил воспользоваться Василий Шуйский. Он поехал к стоявшему возле Москвы отряду войск и объявил ему, что на престоле сидит самозванец с женой еретичкой, предающий православную веру. Отряд решил свергнуть самозванца. Но так как народ, несмотря на недовольство поступками Лжедимитрия, все же видел в нем настоящего, законного царя, то нужно было действовать хитростью. В ночь на 17 мая отряд был введен в Москву. С криками "Поляки хотят убить царя" ударили в набат, и народ побежал толпами ко дворцу спасать царя. Василий Шуйский с крестом в одной руке и мечом в другой подъехал ко дворцу во главе отряда. Заговорщики кинулись во дворец и потребовали от Лжедимитрия сознаться в самозванстве. Он уверял, что он настоящий Димитрий, и пробовал защищаться, но был убит. Марфа Нагая объявила, что убитый вовсе не сын ее и она признавала его лишь из страха. Беспорядки, сопровождавшие смерть самозванца, длились два дня. Обезображенный труп был сначала выставлен напоказ, а потом сожжен; пеплом зарядили пушку и выпалили на запад, "туда, откуда пришел польский свистун". 19 мая на Красной площади были собраны жители Москвы и было предложено приступить к избранию патриарха (Игнатий, как поддержавший самозванца, был удален), который созовет Земский собор для выбора царя. Но сторонники Шуйского боялись, что независимый патриарх и совесть русского народа подскажут другое имя. Они закричали, что царь нужнее патриарха и что царем должен быть Василий Шуйский. Василий Шуйский был объявлен царем и I июня венчан на царство, а вслед за этим собор святителей вручил патриарший жезл Казанскому митрополиту Ермогену. Во все города были разосланы грамоты от нового царя и Марфы Нагой о самозванстве убитого Лжедимитрия. Кроме того, Василий Шуйский в своих грамотах старался обосновать свое право на престол. Он указывал, что является потомком Александра Невского, происходя от старшего сына Андрея, и является законным преемником верховной власти на Руси, которая до сих пор находилась у прекратившейся линии младшего сына Александра Невского Даниила; и сел он на престол, упрошенный всеми людьми Московского государства. В этих утверждениях была доля правды. Действительно, Шуйские были представителями более старшей линии, чем угасшая линия великих князей московских. Но на них перестали уже давно смотреть как на членов княжеского дома: князья Шуйские, как и прочие удельные бывшие князья, сохранили лишь свой княжеский титул и были, наравне с прочими боярами, обыкновенными холопами московского царя. Поэтому указание на права его на престол представлялись значительной натяжкой, тем более что не было доказательств, что при переходе престола в старшую линию великих князей именно Василий Шуйский являлся ближайшим наследником. Еще неверным было утверждение, что избрание произведено "всеми людьми Московского государства". Даже если под Московским государством подразумевать не все царство, а лишь ядро его - первоначальное Московское княжество, то и тут не было правильного избрания, а князь Василий Шуйский был выкрикнут толпой москвичей.

     Вновь избранный патриарх Ермоген был поставлен уже после воцарения и венчания на царство Василия Шуйского. Не переоценивая прав, которые имел князь Шуйский на вступление на престол, патриарх Ермоген считал, что совершенное над ним царское венчание закрепило за ним эти права, тем более что князь Василий если не имел сам, то и не задевал чьих-нибудь исключительных прав на престол. Не сходясь и разногласия имея с ним во многих вопросах, патриарх Ермоген не переставал оказывать ему всяческую поддержку против его врагов, видя в нем представителя и охранителя порядка и законности на Руси. В первый момент казалось, что воцарение Василия Шуйского спокойно принято по всей Руси. Однако многие все же не верили, что царствовавший под именем Димитрия был самозванец, и продолжали думать, что это настоящий сын Иоанна Грозного. Вскоре начали носиться слухи, что Димитрий Иоаннович и теперь спасся. Особенно сильно эти слухи распространились в Южной Руси, где находились высланные или убежавшие из Москвы многие приверженцы убитого Лжедимитрия.

     Возвращавшийся в Россию из турецкого плена холоп Иван Болотников, встретившись в Польше с одним из приближенных Лжедимитрия, был уверен им, что спасенный царь скрывается там. Явившись в Россию, Болотников стал собирать войско в защиту законного царя, и восстание против Шуйского охватило вскоре весь юг России. Войско Болотникова состояло из холопов и крестьян, так как Болотников, сам холоп, поднимая восстание за царя, в то же время призывал к уничтожению боярства и крепостных порядков. В Рязани же собралось для восстановления на престол Димитрия дворянское ополчение под предводительством братьев Ляпуновых. Из юго-восточных степей двинулся еще и третий отряд под предводительством Лжепетра. Еще в последние дни царствования Лжедимитрия терский казак Илейка объявил, что он в действительности сын царя Феодора Иоанновича Петр, родившийся в 1592 году и подмененный Борисом Годуновым на скончавшуюся девочку Феодосию. Лжедимитрий понял, что открыто бороться с новым самозванцем нельзя, так как наследником Феодора Иоанновича должен бы быть его сын, а не брат, и в случае столкновения его с Лжепетром войско и народ могут перейти на сторону последнего. Поэтому он обратился к Лжепетру с приглашением прибыть в Москву, распорядившись, чтобы его встречали с подобающими почестями. Однако по пути в Москву Лжепетр узнал о гибели своего мнимого дяди и остановился. Теперь же он соединился с Болотниковым для борьбы с их общим врагом - воцарившимся в Москве князем Василием Шуйским. Соединенные ополчения Ляпуновых, Болотникова и Лжепетра двинулись на Москву. Ляпуновы увидели вскоре, что отряды Болотникова хотя идут под знаменем восстановления законной власти, но в то же время настроены против теперешних порядков на Руси, а по приемам мало отличаются от разбойничьих шаек. К тому же они усомнились в действительном спасении Димитрия и, не желая дальше участвовать в разрушении Русского государства, признали царя Василия и покорились ему. После этого войска Василия Шуйского осадили Болотникова и Лжепетра в Туле и принудили их к сдаче. Оба они были казнены, хотя Болотников и уверял, что действовал все время из желания верно служить законному царю Димитрию, но теперь, оставленный им без помощи "на произвол судьбы", он так же верно будет служить царю Василию.

     На юге тем временем продолжали собираться войска под знамена царя Димитрия. Но где находился и скрывался сам Димитрий, все еще никто не знал. Один из сторонников Лжедимитрия прибыл набирать войско в Путивль и объявил, что недалеко находится сам царь. Чтобы увидеть царя, посольство путивльцев отправилось с ним в Стародуб, но, видя, что там нет царя, хотело его избить. Желая избежать расправы, он закричал: "Да вот же перед вами царь!" - и указал на одного самозванца, выдававшего себя за Феодора Нагого, дядю Димитрия. Тот грозно закричал на них: "Как! Вы не узнаете меня, вашего государя?!" Никогда не видавшие ни маленького царевича, ни царя Лжедимитрия, путивльцы и стародубцы повалились в ноги, прося прощения, а самозванец присвоил с этого времени себе имя убитого Димитрия. Известие, что спасенный царь объявился, охватило Русь, и многие области признали его. Собрав войско, Лжедимитрий Второй двинулся на север, но Москвы взять не смог. Борьба из-за подмосковских областей шла с переменным успехом. Наконец самозванец укрепился недалеко от Москвы, в селе Тушине. Многие области, особенно окраинные, искренне признавали за царя тушинского самозванца. Были с их стороны даже примеры героизма во имя защиты правды и законности. Так, один стародубский боярский сын отправился в стан Шуйского к самому царю, спросить его, зачем он подыскался царства под прирожденным государем. Он скончался, поджариваемый на медленном огне, повторяя обвинение против Шуйского. Большая часть центральных областей, более знакомых с тем, что делалось в Москве, последнее время не верила самозванцу и признавала царем Василия Шуйского. За Шуйского же стояла большая часть монастырей и духовенства, следуя примеру св. патриарха Ермогена и Троице-Сергиевой обители. Однако, кроме искренних приверженцев одного из царей, законного, как они считали, и того, и другого окружали еще лица, заботившиеся только о личной выгоде и ради нее готовые служить даже заведомому самозванцу. Были такие, метко названные современниками "перелетами", которые ехали к одному из них, выпрашивали у него всяких милостей и привилегий, а затем, чуть ли не в тот же день, проделывали это у другого. Положение Тушинского вора очень укрепило признание его вдовой первого Лжедимитрия Мариной Мнишек, которая сделала это по настоянию иезуитов, тайно обвенчавшись затем с ним. Римский престол надеялся использовать Лжедимитрия в целях насаждения в России католичества. Единственно, что их смутило, было появление Лжепетра, так как была опасность, что у Лжедимитрия не окажется более законных оснований считать себя царем. Однако и из этого сумели извлечь пользу. В Польше был изготовлен тайный наказ о переговорах с Лжедимитрием о введении в России унии, и одним из побуждений к этому было выставлено, что в случае если окажется живым сын его старшего брата, то, значит, он и должен (по русским порядкам) наследовать престол; но если Димитрий обещает принять унию, то, конечно, римский папа скорее поддержит того, кто более ревностен в делах веры. Лжепетр погиб еще в 1607 году, и Тушинский вор старался отделаться от появлявшихся новых самозванцев.

     Взаимная борьба между русскими истощала и без того разоренную Россию. Среди обоих разделенных враждою частей ее, как всегда бывает в подобных случаях, стали возникать неудовольствия на своих государей, тем более что не было всеобщей твердой уверенности в законности каждого из них. Сначала начались волнения среди подданных Шуйского. 17 февраля 1609 года была первая попытка свергнуть его. Говорили, что он несчастлив, что из-за него кровь льется. Заговорщики стали кричать в толпе, собравшейся около Лобного места, что Василий избран незаконно одной лишь Москвой, а не всей землей. Патриарх Ермоген, всячески старавшийся защитить царя, возразил, что до сих пор ни один город Москве не указывал, а Москва всем указывала. На этот раз попытка свергнуть царя не удалась. Однако положение Шуйского становилось все труднее. Польский король, воспользовавшись смутами в России, вторгся в ее пределы и, ссылаясь на родство свое с московскими царями, выставил кандидатом на престол своего сына Владислава. Племяннику царя Михаилу Скопин-Шуйскому удалось при помощи шведского отряда и восставших против самозванца северных областей разбить тушинское войско, и Лжедимитрий бежал в Калугу.

     Москвичи встретили с восторгом Скопин-Шуйского, сделавшегося народным героем, и надеялись, что он поведет теперь войска на польского короля, осаждавшего Смоленск. Но Михаил Скопин-Шуйский скончался на пиру у царского брата Димитрия, и народная молва приписала это отраве. Войско, посланное под начальством этого же Димитрия против поляков, было разбито, а шведы, перестав помогать царю Василию, заняли Новгород. Поправились отчасти и дела самозванца. После его бегства из Тушина часть не последовавших за ним приверженцев отправила посольство к польскому королю Сигизмунду для переговоров о воцарении в России Владислава. Переехавшие в Москву тушинцы поддерживали эту мысль и среди москвичей. Неудачи в борьбе с поляками и "вором" усилили движение против Шуйского. В это время из лагеря самозванца пришло предложение: бросить взаимную борьбу и, свергнув обоих царей, избрать одного, общего. Некоторые ухватились за это предложение. 17 июля 1610 года несколько человек с Захарием Ляпуновым во главе явились к царю Василию и предложили ему оставить царство. Шуйский переехал в свой прежний дом. Через два дня, 19 июля, его насильно постригли в монахи. Так как он не пожелал произносить монашеских обетов, их произносил один из заговорщиков.

     Свергнув Шуйского, обратились в стан самозванца за выполнением условия, но услышали ответ: "Вы своего царя свергли, а мы за нашего государя помереть готовы". Патриарх Ермоген вопиял против беззаконного свержения венчанного на царство Василия Шуйского, не признавал его пострижения и продолжал молиться, как за царя, а постриженным считал того, кто произносил обеты. Но его не слушали. Во главе государства стала временно боярская Дума. Гетман Жолкевский, начальствовавший над польским войском, подступил к Москве и потребовал признания царем Владислава. Бояре, предпочитая польского королевича "вору", начали свыкаться с мыслью, что единственным выходом является соглашение с поляками. Не все, однако, были согласны с этим. Раздавались голоса, что нужен русский царь, и указывались бояре - князь Василий Васильевич Голицын и четырнадцатилетний Михаил Феодорович Романов. Патриарх всячески старался убедить в опасности избрания иноверного царя. Тем не менее переговоры об избрании королевича Владислава начались. Патриарх согласился благословить это под единственным и непременным условием - крещения в православную веру королевича. Это было внесено в предварительный договор, заключенный боярами и гетманом Жолкевским, и в конце августа Москва, а за ней и другие города присягнули королевичу Владиславу. Однако избрание Москвой польского королевича усилило на Руси движение в пользу самозванца, так как там была хоть надежда, что это православный царевич, а в принятие Владиславом православия мало верили. Польские войска отогнали самозванца от Москвы, и гетман начал настаивать на скорейшей отправке посольства к королю Сигизмунду. Большое посольство, возглавляемое князем Голицыным и митрополитом Филаретом Романовым, было отправлено под Смоленск просить короля дать сына на Русское царство. Условия сводились к немедленному принятию Владиславом православия, охранению им православной веры и русской народности, для чего, между прочим, он должен и жениться на православной, и сохранению целости Русского государства, что должно немедленно выразиться в отступлении короля от Смоленска. Однако выяснилось, что король не только не намерен признать эти условия, но и думает сам быть русским государем. Осада Смоленска продолжалась, а послы оказались в положении пленных. Переговоры без всяких успехов продолжались несколько месяцев. Между тем стоявший под Москвой польский отряд вошел в саму Москву, как бы для защиты от самозванца и поддержания порядка с согласия бояр. Однако произошло то, что предвидел св. патриарх Ермоген, которому сторонники поляков говорили, что его дело смотреть за Церковью и не вмешиваться в государственные дела.

     Поляки стали вести себя как настоящие хозяева, совершенно не считаясь с русскими властями и чувствами русских людей. Бывший царь князь Василий Шуйский по их требованию был сначала выслан из Москвы, а потом вместе с братьями увезен поляками в качестве пленника в Польшу, где и скончался в 1612 году. Такое поведение поляков возмущало население, и целые области стали переходить на сторону "вора", видя в нем опору против иноземцев. Ему подчинились такие крупные центры, как Казань и Вятка. В декабре 1610 года "вор", в котором уже лишь немногие продолжали видеть настоящего Димитрия, был убит одним из приближенных. Родившегося после его смерти от Марины сына Ивана только самые ревностные приверженцы признали за царевича. Разделение Руси на две части, существовавшее со времени воцарения Шуйского, таким образом, уничтожилось, и города стали переписываться между собою об изгнании общими усилиями врагов. К этому призывал своими грамотами и св. патриарх Ермоген, который, в понятии русских людей, в это безгосударственное время возглавлял государство, являясь как бы блюстителем пустующего царского престола и стражем благосостояния и целости Руси. Напрасны были попытки поляков заставить плененное ими русское посольство признать тот или другой акт, исходящий из Москвы, если на нем не было подписи патриарха. Напрасны были и усилия их русских приспешников в Москве ограничить влияние патриарха на дела государственные или заставить его замолчать. Первоначально движение русских городов не было направлено против королевича Владислава. Русские собирались общими усилиями изгнать из своей земли иноверцев и иностранцев, соглашаясь признать царем Владислава в случае его крещения в православную веру. Однако когда выяснилось, что король не думает дать сына на православное Московское царство, патриарх разрешил русских людей от присяги Владиславу. Патриарх Ермоген, уже посаженный под стражу, призывал, несмотря на угрозы поляков и их приспешников, Божие благословение на русскую рать, под начальством Прокопия Ляпунова двигавшуюся к Москве, занятой врагами, и, наконец, начавшую ее осаду.

     Несогласия между русскими и споры из-за первенства разрушили, однако, это ополчение. Прокопий Ляпунов был убит, а ополчение распалось. Св. патриарх Ермоген скончался от голода и нужды 17 февраля 1612 года в подземелье Чудова монастыря, но его дело продолжили любимый им архимандрит Троице-Сергиева монастыря св. преподобный Дионисий с келарем Авраамием Палицыным. Они всюду рассылали грамоты, призывая русский народ встать на защиту православной веры и московских святынь. Эти грамоты всколыхнули русские сердца. По почину нижегородского гражданина Минина-Сухорука стало собираться второе русское земское ополчение "на защиту Дома Пресвятой Богородицы и Московских чудотворцев". Движение скоро охватило почти всю Русскую землю. Под начальством князя Пожарского земское ополчение, при котором было создано и временное Управление Земли, осадило Москву, и 22 октября 1612 года русская столица была освобождена от неприятеля. Теперь от всей Русской земли стали созываться выборные для устроения государства. Земской Собор собрался к январю 1613 года. На нем была представлена вся не находившаяся под властью иноземцев Русь. Общее число его участников неизвестно, так как хотя под актами его имеется 227 подписей, но большинство было неграмотных. Историки предполагают, что всего в нем участвовало около 800 человек. Первый и главный вопрос был об избрании царя. Другой верховной власти на Руси никто не предполагал и не допускал. Но кому быть царем? Первое постановление, которое сделал Собор, - это "не избирать ни одного из иностранных и иноверных королевичей" и "не хотеть Маринкина сына", а избрать своего, русского, "из великих московских родов". Этим было сразу покончено со всеми кандидатурами, выдвинутыми во время русской разрухи: польского королевича Владислава, шведского Филиппа, избранного было новгородцами под давлением занимавших Новгород шведов на Новгородское государство, а также со всеми отпрысками самозванщины. Но оставалось самое трудное - решить, кто же именно должен возглавлять Русь. На этом долго не могли согласиться члены Собора. Было много великих московских родов, из коих многие хотя и были теперь обыкновенными боярами, однако происхождение свое вели от прежних удельных князей, от литовских князей и даже от татарских крещеных царевичей. Другие обладали большими вотчинами и поместьями, третьи славились государственными заслугами, иные большою мудростью и гражданской доблестью. У многих являлась мысль - возложить царский венец на того, кто, возглавив земское ополчение и русских людей, освободил Русь от неприятеля.

     "Говорили, - пишет летописец, - о царевичах, которые служат в Московском государстве, и о великех родех, кому из них Бог даст быть государем. Многое было волнение всяким людем, кийждо хотяше по своей мысли деяти, кийждо про коего говоряше, не помянуша бо Писания, яко Бог не токмо царство, но и власть кому хощет, тому даст, и кого Бог призовет, то и прославит; начаша советовати о избрании царя и много избирающи искаху, не возмогоша вси на единаго согласитися; овий глаголаху того, иний же иного, и вси разно вещаху и всякий хотяше по своей мысли учинити и тако препровождаху не малые дни. Многие же от вельмож, желающи царем быти, подкупахуся, многим и дающи, и обещающи многие дары". 7 февраля один галичский дворянин подал на Собор письменное заявление, что ближе всех по родству с прежними царями стоит Михаил Феодорович Романов, и поэтому он и должен быть царем. Это имя, упоминавшееся и прежде, возбудило недовольство среди части членов Собора, и раздались голоса: "Кто принес такую грамоту, кто, откуда?" В это время подходит донской атаман и тоже подает письменное мнение. "Что это ты подал, атаман?" - спросил князь Пожарский. "О природном царе Михаиле Феодоровиче", - был ответ. Одинаковые мнения галичского дворянина и донского атамана, указавших не на достоинство, а на права лица, ими предлагаемого, решили дело. Собор остановился на Михаиле Феодоровиче Романове и прервал свои занятия на две недели, чтобы члены Собора узнали мнение народа по городам и уездам. 21 февраля 1613 года, в Неделю православия, Собор собрался, и все подали письменные мнения. Все они оказались одинаковыми - в цари указывался Михаил Феодорович Романов. Рязанский архиепископ Феодорит, троицкий келарь Авраамий Палицын, новоспасский архимандрит Иосиф и боярин Морозов, взойдя на Лобное место, спросили у народа, наполнявшего Красную площадь, кого хотят в цари. "Михаила Феодоровича Романова", - был ответ. Так единодушно закончились распри русских людей о том, кто должен быть всероссийским царем, столько лет волновавшие и губившие Русь. Но что же привлекало сердца всех к Михаилу Романову? Он не имел ни государственного опыта, ни каких-либо государственных заслуг. Он не отличался государственной мудростью Бориса Годунова или знатностью рода, как князь Василий Шуйский. Ему было всего шестнадцать лет, и "Миша Романов", под коим именем он был всего больше известен, не успел еще себя ни в чем проявить. Почему же на нем остановился русский народ и с его воцарением прекратились все споры и волнения относительно царского престола? Русский народ истосковался по законном, "природном" государе и убедился, что без него не может быть порядка и мира на Руси.

     Когда избирались Борис Годунов и князь Василий Шуйский, то хотя они и имели, до некоторой степени, права на престол по родству с прежними царями, но избраны они были не по причине их исключительных прав, а принимались во внимание их личности, здесь не было строгого законного преемства. Этим и объяснялся успех самозванцев. Теперь русские убедились в обмане самозванцев. Однако избрать в цари какое-нибудь лицо за его качества было почти невозможно, каждый оценивал кандидатов со своей точки зрения. Отсутствие определенного закона, который предусматривал бы наследника в случае пресечения линии великих князей и царей московских, делало, однако, необходимым, чтобы народ сам указал, кого он желает в цари. Потомки удельных князей, хотя и происходили из одного рода с царями московскими и сами об этом никогда не забывали, в глазах народа являлись обыкновенными боярами, "холопами" московских государей; их отдаленное родство с царствующей линией уже утратило свое значение, да к тому же и трудно было установить, кто именно из потомков св. Владимира по мужской линии имеет наибольшие основания быть признанным ближайшим преемником прекратившейся царственной линии. При таких обстоятельствах все объединились на предложении, чтобы угасшую царскую ветвь продолжил ближайший родственник последнего "природного" законного царя. Ближайшими родственниками царя Феодора Иоанновича были его двоюродные братья по матери: Феодор, в монашестве Филарет, и Иван Никитичи Романовы, оба имевшие сыновей. Престол должен бы перейти в таком случае к Феодору, как старшему, но его монашество и сан митрополита Ростовского препятствовали этому. Наследником его являлся его единственный сын Михаил. Таким образом, вопрос шел уже не о выборе царя, а о признании за определенным лицом его права на престол. Измученный смутой и беззаконием, русский народ приветствовал такое решение, так как видел, что порядок может восстановить лишь законный, "природный" царь. Народ вспоминал и заслуги Романовых перед родиной, их страдания за нее, кроткую царицу Анастасию Романовну, твердость Филарета Никитича. Все это еще сильнее привлекало народные сердца к нареченному царю; но эти качества имелись и у некоторых других государственных мужей и печальников за Русь. И не это было причиной избрания царем Михаила Феодоровича, а то, что именно в нем Русь увидела своего наиболее законного и природного государя.

     В актах об избрании на царство Михаила Феодоровича тщательно устранялась мысль, что он вступает на престол в силу народного избрания, и указывалось, что новый царь - Божий избранник, прямой преемник последнего наследственного государя. "А мы, всякие люди Московского государства от мала до велика и из городов выборные и невыборные люди, все обрадовались сердечною радостию, что у всех людей одна мысль в сердце вместилась - быть государем царем блаженной памяти великого государя Феодора Иоанновича племяннику, Михаилу Феодоровичу; Бог его, государя, на такой великий царский престол избрал не по чьему-либо заводу, избрал его мимо всех людей, по Своей неизреченной милости; всем людям о его избрании Бог в сердце вложил одну мысль и утверждение". В грамоте об избрании Михаила Феодоровича перечисляются прежде бывшие русские великие князья и цари, после чего говорится, что все православные крестьяне всего Московского государства, от мала и до велика, "и до сущих младенцев, яко едиными усты вопияху и взываху, глаголюще", что быть на Владимирском и на Московском и на Новгородском государствах и царствах государем царем и великим князем всея России, самодержцем блаженной памяти и хвалы достойного великого государя царя и великого князя Феодора Иоанновича всея России самодержца сродичу, благоцветущия отрасли от благочестивого корени родившемуся - Михаилу Феодоровичу Романову-Юрьеву. Михаил Феодорович, таким образом, явился как бы продолжателем старой линии московских царей, которого народ не выбрал, а лишь признал законным своим государем. Никогда русские государи не были царями волею народа, а всегда оставались самодержцами Божией милостию, государями по Божию изволению, а не по многомятежному человеческому хотению. Вступившие на престол Романовы восприяли все мировоззрение, заветы и обычаи своих царственных предшественников, ибо смотрели на себя так же, как на них смотрел русский народ, - не только как на преемников власти, но и продолжателей рода московских царей.

     Когда царь Алексей Михайлович послал митрополита Никона за мощами святителя Филиппа в Соловецкий монастырь, то он дал ему грамоту, в которой слезно обращается к святителю Филиппу с просьбой прибыть и разрешить грех прадеда его царя Ивана Васильевича. Романовы, как ближайшие родственники, как бы восполнили отсутствовавшее прямое потомство Иоанна Грозного, как бы влились в прежнюю династию. При этом был соблюден порядок первородства: на престол был призван сын первородного из ближайших родственников последнего наследственного царя, а этот ближайший родственник, не могший сам занять престол ввиду своего духовного сана, возглавил Русскую Церковь как патриарх всея Руси, нося в то же время титул великого государя и являясь руководителем и соправителем сына. Патриарх и великий государь Филарет Никитич скончался в 1633 году, а царь Михаил Феодорович продолжал единолично управлять Русью до своей смерти 12 июля 1645 года. Перед смертью он благословил на царство единственного оставшегося в живых своего сына Алексея, который за два года перед этим по достижении четырнадцатилетнего возраста был торжественно "объявлен" наследником престола. Земский собор, собравшийся в это время в Москве, лишь засвидетельствовал, что такое престолонаследие сообразно с прежними обычаями и согласно с правовоззрениями и духом народа. Царь Алексей Михайлович имел много детей, но наследником престола неизменно считался старший из сыновей - Димитрий, родившийся 22 октября 1649 года (с какого времени этот день стал праздноваться по всей России, а не только в Москве, как было с 1612 года по этот год). Он умер в 1651 году. После него наследником был второй сын царя - царевич Алексей, родившийся в 1654 году, который в 1667 году был тоже торжественно "объявлен" - показан послам, чинам и народу как наследник престола. Царевич Алексей умер в 1670 году, немного раньше его умер следующий за ним его брат Симеон, и царь Алексей Михайлович I сентября 1674 года, в день празднования Нового года, так же торжественно объявил наследником престола своего четырнадцатилетнего четвертого сына Феодора. По кончине царя Алексея Михайловича царь Феодор Алексеевич вступил на престол и, процарствовав 8 лет, скончался после непродолжительной болезни. Его единственный сын Илия умер малюткой еще при жизни отца. Из братьев царя Феодора Алексеевича в живых в это время находились следующий за ними по старшинству Иоанн и младший брат, сын царя Алексея от второго брака, Петр. Ни один из них не был формально объявлен наследником престола, так как, пока был Феодор, можно было ожидать, что у него родится еще сын, который и будет наследником. Не было также и писаного закона о престолонаследии. По духу ставшего уже древним обычая, неизменно соблюдавшегося в Московском государстве, в силу которого престол наследовал старший сын государя, царем должен был быть теперь Иоанн, остававшийся старшим из сыновей царя Алексея Михайловича, после смерти бездетного царя Феодора. Однако царевич Иоанн был больной, плохо видел и соображал. Он мог только носить царский титул, управляли бы за него другие.

     Между тем Петр был живой, здоровый и многообещающий двенадцатилетний мальчик. После 2-3 лет опеки над ним он мог сам вступить в управление страной. Эти причины побудили патриарха и высших сановников предложить решить избранием вопрос о наследнике. На площади перед церквию Спаса были собраны "всех чинов люди Московского государства", т. е. те, кто проживал или временно находился в это время в Москве. Патриарх с архиереями и вельможами вышел на крыльцо и спросил у собравшихся: "Кому быть царем?" Почти единогласный ответ был: "Петру Алексеевичу". Лишь немногие крикнули: "Иоанну Алексеевичу!" Патриарх вернулся во дворец и благословил на царство царевича Петра. Однако это избрание не внесло полного успокоения. Если прежде всех занимала мысль, кто должен быть царем, теперь многим стало казаться, что сделано что-то не ладно, сделана какая-то несправедливость, какое-то правонарушение. Одни указывали, что неправильным было отдавать престол младшему брату помимо старшего, другие - что был незаконен и самый способ избрания. Этим воспользовались стрельцы, среди которых было брожение ввиду недовольства ими своим начальством. Один из полков даже отказался целовать крест царю Петру, и с трудом удалось уговорить его это сделать. Брожение среди стрельцов, начавшееся при царе Феодоре, продолжалось после воцарения Петра. Оно было направлено против стрелецких полковников, на притеснения которых они жаловались государю.

     Недовольные же тем, что царем сделался Петр, а не Иоанн, решили взять стрелецкое движение в свои руки и направить его в выгодную для них сторону. Этими недовольными главным образом были родственники первой жены царя Алексея Михайловича, Милославские, знавшие, что при Петре они не будут пользоваться тем влиянием, какое имели бы в случае воцарения больного Иоанна. Душой этой партии сделалась умная и энергичная дочь Алексея Михайловича от первого брака царевна София, не хотевшая примириться с мыслью, что ей придется подчиниться мачехе, которая будет правительницей государства - против этого древнего обычая никто не спорил - до совершеннолетия сына. Софии хотелось, чтобы царем был объявлен Иоанн, а она могла бы тогда быть правительницей при больном брате. Мачеха со своими родственниками потеряла бы тогда при дворе первенствующее положение. Для приведения в исполнение этого плана и воспользовались стрельцами. Приверженцы Софии и Милославских начали возбуждать стрельцов против Нарышкиных и других бояр и обещать им всяких милостей от царевны Софии. Но довести стрельцов до открытого мятежа было трудно, и поэтому прибегли к обману. 15 мая, в день убиения святого царевича Димитрия, по стрелецким полкам проскакало двое бояр-заговорщиков с криком, что Нарышкины задушили царевича Иоанна. Эта весть казалась правдоподобной. Раз была допущена несправедливость, царевич Иоанн был лишен принадлежавшего ему по правовоззрению русского народа и обычаю московского царского дома престола, это являлось уже показателем того, что есть люди, которые действуют против него, законного наследника царя Феодора. Не опасаются ли эти люди, что право восторжествует и они получат должное возмездие, и не считают ли они более спокойным для себя совсем отделаться от того, кто является живым напоминанием о совершенном правонарушении? Подобные мысли находили себе подтверждение в распускаемых сторонниками Милославских слухах, что Нарышкины сами хотят завладеть престолом и что один из них, Афанасий, даже примеривал царский венец. Поэтому, когда стрельцы услыхали про смерть царевича Иоанна, то со знаменами и пушками двинулись в Кремль выводить царских изменников. Когда они подошли ко дворцу, царица Наталия Кирилловна вышла на крыльцо со Иоанном и Петром Алексеевичами. Увидев это, стрельцы опешили. Подставив лестницу, они спешили убедиться, что это в самом деле царевич Иоанн. "Сам ли это ты, государь-царевич? - спрашивали они его. - Какие изменники тебя изводят?" Услыхав из уст царевича, что это он сам, стрельцы заколебались. Еще мгновение - и, окончательно убедившись, что больному царевичу не угрожает никакая опасность, они ушли бы обратно. Но, на несчастье, в дело вдруг вмешался нелюбимый начальник стрельцов князь Михайло Долгорукий. Он начал кричать на стрельцов, как осмелились они нарушить порядок. Только что утихший гнев стрельцов воспламенился опять и обрушился на Долгорукого; несколько человек вдруг бросили нелюбимого начальника на стрелецкие копья, и он был немедленно зарублен. Этим моментом воспользовались и заговорщики: некоторые, выбежав из дворца, кинули на копья стрельцов приближенного царицы Наталии Кирилловны и ее родственника боярина Матвеева. Это было как бы сигналом. Первая кровь как бы одурманила головы стрельцов, и они кинулись разыскивать "царских изменников", а также своих нелюбимых начальников, крича, что если цареубийство еще не совершено, так будет совершено. Особенно разыскивали они брата вдовствующей царицы Ивана Нарышкина, который якобы примерял царский венец. Списки изменников, которых нужно было истребить, были заранее розданы приверженцами Милославских. Минутами совесть и рассудок брали верх у выводителей измены. Они отправлялись к родителям убитых и просили прощения, уверяя, что лукавый попутал. Но безумие вскоре опять овладевало ими, и какое-нибудь неосторожное слово делало жертвой того, перед кем они только что извинялись. Наконец, все, кого они считали изменниками, были истреблены, и они начали приходить в себя. Чтобы оправдать себя в произведенных убийствах, они подали челобитную, в которой перечислили всех убитых ими с указанием, за что именно был кто убит: за измену или за притеснение стрельцов, просили, чтобы на Красной площади был поставлен столп с именами "преступников" и указанием их вины, а стрельцам были выданы жалованные грамоты и запрещено было их называть бунтовщиками и изменниками. Кроме того, они просили о ссылке некоторых лиц, "причастных к измене", и о выдаче стрельцам жалованья. Все просьбы разнуздавшихся стрельцов беспрекословно исполнялись растерявшимся правительством. 23 мая во дворец было донесено, что стрельцы хотят, чтобы царями были оба брата, Иоанн и Петр Алексеевичи. Созванный немедленно собор, состоявший из архиереев и выборных всех чинов, находившихся в Москве, решил, что царями должны быть оба брата. 26 мая, по просьбе тех же стрельцов, боярская дума с архиереями решила, что Иоанн должен быть первым царем, а Петр - вторым. Еще через три дня, 29 мая, таким же образом было объявлено, что, по молодости обоих государей, правительство вручается их сестре царевне Софии, которая теперь выдвигалась на первый план, так как вдовствующая царица Наталия Кирилловна приходилась "первому царю" Иоанну только мачехою. Собственно, после воцарения Иоанна Алексеевича стрельцы должны были считать свою задачу - истребление царских недругов и восстановление царского престижа, нарушенного якобы царедворцами, - оконченной. Однако всякие народные волнения и тем более воинские беспорядки редко оканчиваются с достижением первоначальной цели. Особенно это должно было случиться здесь, где обманом использовали и без того уже неспокойную стрелецкую массу и где сразу к высоким государственным мотивам присоединилось и чувство личной обиды на свое начальство. Восстановив древний обычай, по которому царский престол переходил по порядку первородства, стрельцы возомнили себя вообще призванными восстановить нарушенные, как им казалось, предания старины. Среди стрельцов многие не сочувствовали никоновским реформам и с большим уважением относились к противникам патриарха Никона. Опьяненные успехом в государственных делах, они хотели восстановить и "истинное благочестие". Через месяц после описанных событий вожди раскола имели прение с патриархом в Грановитой палате в присутствии царской семьи. Не могши переспорить православных, они все же с криками "Победихом!" вышли оттуда и думали торжествовать победу. Но на их стороне не было всеобщего сочувствия и в стрелецких полках, а царевна София, олицетворявшая теперь законную царскую власть, вела себя решительно. Главные зачинщики этого спора были схвачены. Пыл раскольников охладел, но в делах государственных стрельцы еще продолжали оказывать некоторое влияние. Однако теперь у них уже не было возможности утверждать, что они охраняют царский престол от посягательств на него лиц, не имеющих на него права. Их поведение становилось теперь обычным самовольством. Это чувствовали и они, и правительство, сознавшее, что теперь стрельцы не имеют никакой опоры. Через несколько времени царская семья выехала из Москвы в подмосковные дворцы и монастыри. К Москве двигались ополчения, созванные правительством с той же целью, во имя которой 15 мая стрельцы двинулись ко дворцу для того, чтобы защитить царский престол и царскую семью от окружавших их недругов. Но на этот раз недругами были сами стрельцы. С ними заговорили решительно, по повелению царевны Софии был схвачен их начальник Хованский и казнен. Стрельцы, чувствовавшие теперь свое бессилие и неправоту, просили у царской семьи прощения и о снятии поставленного на Красной площади столпа. Столп был снесен, а правительство снова взяло власть в свои руки. Управляла государством царевна София. Петр подрастал для будущей деятельности, живя с матерью в селе Преображенском, а царь Иоанн не мог по болезни заниматься государственными делами. Однако ни один указ не издавался без упоминания имен обоих царей, ибо они были источниками власти, хотя бы и временно находившейся в других руках. Царевна София знала, что, как только Петр подрастет, он возьмет бразды правления в свои руки и будет осуществлять власть, принадлежавшую ему и брату. Она знала также, что теперь нет возможности помешать воцарению Петра, ибо и права старшего брата Иоанна оставались незатронутыми - Петр был бы его соправителем, подобно тому, как и при последних до принятия царского титула великих князьях наследник носил иногда титул, равный титулу государя. Теперь не было возможности указывать на отнятие царского венца у того, кто должен им обладать. Не имея возможности удержать в своих руках кормило власти законным путем, София хотела добиться этого другим способом. Задуман был заговор на жизнь Петра, а от приближенных ее была приготовлена грамота, в которой София упрашивалась венчаться на царство. Но заговор был вовремя раскрыт, главные участники его казнены, а вдохновительница его, царевна София, отправлена в монастырь, где впоследствии пострижена в монахини. Ввиду болезни царя Иоанна Алексеевича страной начал управлять царь Петр Алексеевич, дав своему старшему царю-брату обещание почитать его яко отца. 29 января 1696 года царь Иоанн Алексеевич скончался, оставив трех дочерей; царь Петр стал единым государем и самодержцем всероссийским.

     Наследником его был его единственный сын от первого брака, царевич Алексей. Первое время Петр, занятый преобразованиями и другими государственными делами, не мог много времени уделить сыну, и царевич вырастал под влиянием матери - царицы Евдокии из рода бояр Стрешневых и других приверженцев старины. В 1699 году царица Евдокия Феодоровна была насильно пострижена по распоряжению царя. Царевич Алексей Петрович остался на попечении своей тетки, царевны Наталии Алексеевны, и ряда русских и иностранных воспитателей. Общее руководство его воспитанием взял на себя сам Петр, но благодаря постоянным отлучкам он не мог оказывать на сына сильного влияния. Царевич Алексей по природе и характеру представлял полную противоположность царю Петру. К преобразованиям и деятельности отца он относился с большим несочувствием, и приверженцы старины с надеждой смотрели на молодого наследника. Петр всячески старался приохотить сына к "заморским наукам" и военному делу и сначала старался воздействовать на него своими убеждениями, но царевич оставался верен своему характеру. В 1711 году, по желанию царя, царевич Алексей женился на Брауншвейг-Бланкенбургской принцессе Софии-Шарлотте. Принятие ею православия не было поставлено в условие, хотя царевич и выражал надежду, что она, приехав в Москву, пленившись величием и простотой богослужения Православной Церкви, сама пожелает обратиться к истинной вере. Однако кронпринцесса не сделала никаких шагов, чтобы сблизиться с народом, царицей которого собиралась быть. Она оставалась такой же немкой, как и прежде, и весь двор ее составляли иностранцы. Царевич удалялся от принцессы, что еще более подчеркивало его отрицательное отношение ко всем начинаниям отца. Все поручения, которые возлагал на него царь, царевич исполнял с крайней неохотой. Петр начал угрожать сыну лишением наследства, думая этим заставить его изменить свое поведение. Однако царевич продолжал себя вести по-прежнему, тем более что знал о несочувствии большинства реформам Петра. В 1714 году у царевича Алексея родилась дочь Наталия, а в 1715 году сын - Петр, после рождения которого кронпринцесса умерла. Царь Петр был в это время женат (с 1711 года) вторым браком на лифляндской выходке, при переходе в православие получившей имя Екатерины Алексеевны. От нее у него были две дочери, получившие титулы цесаревен со времени брака их родителей, Анна и Елисавета Петровны; в 1715 году, вскоре после смерти принцессы, у них родился сын, тоже Петр. Царь стал требовательнее к своему старшему сыну. Отношения между ними натянулись до крайности, и, наконец, опасаясь отцовского гнева, царевич бежал за границу и отдался под покровительство австрийского императора. Царь Петр узнал местонахождение сына и потребовал его возвращения. Царевич после долгих колебаний согласился, поставив условием, чтобы ему разрешили жить в его деревнях и жениться на девке Евфросинии, которая везде сопровождала его и с которой он был неразлучен. Это ему было обещано. Прибыв в Москву, царевич, бросившись в ноги отцу, просил простить его и даровать жизнь, отказываясь от наследства. Царь ответил: "Прощаю, но наследства лишаю", - и подписал манифест, которым объявлял, что царевич Алексей, ввиду неохоты к гражданским и военным делам и предосудительного поведения, лишается прав на престол. Наследником объявлялся сын царя от 2-го брака, цесаревич Петр Петрович. Царевич Алексей дал клятвенное обещание не искать престола и признавать наследником брата. От царевича царь потребовал указать его сообщников, посоветовавших ему бежать на запад к цесарю. Началось следствие. Сначала обвиняемыми являлись советчики и соучастники царевича Алексея, но когда явилось подозрение, что царевич открыл не все, его тоже посадили в крепость и пытали. Не желая принимать единолично решение о судьбе царевича, царь обратился к высшим духовным и светским лицам и, изложив вину царевича, а также свою ответственность перед Отечеством, просил указания. Духовенство, сделав выписки из Священного Писания об обязанностях детей к родителям, представило царю применить к царевичу те наказания, о которых говорит Ветхий Завет, или же последовать примерам милосердия, имея за образец Самого Христа. Светские вельможи вынесли царевичу смертный приговор. Через два дня, 26 июня 1717 года, царевич Алексей Петрович после пытки скончался и был погребен в Петропавловском соборе.

     Еще при жизни его по всей России были разосланы присяжные листы для приведения к присяге новому наследнику. Не везде, однако, приведение к присяге проходило гладко. Сторонники старых порядков не хотели признать лишенным наследства царевича Алексея. Так, 2 марта, в Соборное воскресенье, к царю в церкви подошел человек, оказавшийся подьячим Докукиным, и подал бумагу. Это был присяжный лист на верность новому наследнику со следующей надписью: "За неповинное отлучение и изгнание от всероссийского престола царского Богом хранимого государя царевича Алексея Петровича христианскою совестию и судом Божиим, и Пресвятым Евангелием не клянусь и на том животворящего креста Христова не целую, и собственною рукою не подписуюсь, ... хотя за то и царский гнев нами произмется, буди в том воля Господа Бога моего Иисуса Христа, по воле Его святой, за истину аз раб Христов Иларион Докукин страдати готов. Аминь. Аминь. Аминь". Докукин, конечно, был казнен, но Петр отлично понимал, что он является лишь более смелым выразителем убеждения многих. В 1719 году скончался и новый наследник, царевич Петр Петрович. Все стали смотреть как на законного наследника на сына покойного царевича Алексея, великого князя Петра Алексеевича. Однако царь Петр опасался, что внук его будет характером похож на отца или что из преданности памяти своего несчастного родителя по воцарении своем отменит преобразования своего деда. Петр Великий решил предотвратить возможность этого. Права его внука, царевича Петра Алексеевича, на российский престол основывались на неписаном законе, ведущем от основания Московского великого княжества свое начало обычае, по которому престол переходил в порядке первородства. Этот обычай был не только освящен преданием старины, но сделался основным принципом государственного правовоззрения всех чинов и людей Московского государства. Царь Петр лучше, чем кто другой, помнил, какими беспорядками и потрясениями сопровождалось его собственное вступление на престол ввиду попытки обойти этот принцип, лишив царского венца не могущего по болезни управлять страной его старшего брата Иоанна.

     Однако царь Петр не останавливался ни перед чем, что казалось ему необходимым. Великому Петру не дорога была сама жизнь, "жила бы только Россия во славе и благоденствии", но, к сожалению, ему, проведшему детство в бурную эпоху и не получившему правильного образования и воспитания, не дороги были предания и устои его Отечества. В 1722 году он объявил новый порядок престолонаследия. "Понеже всем ведомо есть, какою авессаломскою злостью надмен был сын наш Алексей, и что не раскаяние его оное намерение, но милостию Божиею всему нашему Отчеству пресеклось, а сие не для чего иного и взросло, токмо от обычая старого, что большему сыну наследство давали, к тому же один он тогда мужеско пола нашей фамилии был, и для того ни на какое отеческое наказание смотреть не хотел. Сей недобрый обычай, не знаю чего для, так был затвержден, ибо не токмо в людях по рассуждению умных родителей бывали отмены, но и в Св. Писании видим, еще же и в наших предках оно видим (пример Ивана III). В таком же рассуждении в прошлом 1714 году, милосердуя мы о наших подданных, чтоб партикулярные их домы не приходили от недостойных наследников в разорение, хотя и учинили мы устав, чтоб недвижимое имение отдавать одному сыну, однакож, отдали то на волю родительскую, которому сыну похотят отдать, усмотря достойного, хотя и меньшому мимо больших, признавая удобного, который бы не расточил наследства. Кольми же паче должны мы иметь попечение о целости всего нашего государства, которое с помощью Божиею ныне паче распространено, как всем видимо есть; для чего благорассудили сей устав учинить, дабы сие было всегда в воле правительствующего государя, кому оный хочет, тому и определит наследство, и определенному, видя какое непотребство, паки отменить, дабы дети и потомки не впали в такую злость, как писано, имея сию узду на себе. Того ради повелеваем, дабы все наши верные подданные, духовные и мирские без изъятия, сей наш устав пред Богом и Его Евангелием утвердили на таком основании, что всяк, что сему будет противен или инако како толковать станет, то за изменника почтен, смертной казни и церковной клятве подлежать будет. Петр".

     Указ этот вызвал большое смущение в народе, так как затрагивал самое сердце русской государственности - царскую власть. И без того часто не понимавший реформ Петра народ в отмене порядка, в силу которого наследник престола определялся самим рождением, независимо от человеческой воли, увидел покушение на вековые устои Русского царства. Волнение усиливалось еще тем, что как вторая супруга царя, так и его покойная невестка, супруга царевича Алексея, были иностранками; поэтому распространялись слухи, что преемником царя будет инославный король, и создавалась благоприятная почва для распространявшихся раскольниками рассказов, что царь Петр подменен за границей, что теперь царствует антихрист, и других самых фантастических слухов о царской семье. В некоторых местах к присяге на верность новому закону пришлось приводить насильно, а в Таре (Сибирь) несколько человек, не желая присягнуть, взорвали себя на воздух. Царь счел себя вынужденным считаться с подобным настроением своих подданных и, чтобы объяснить и оправдать издание этого закона, поручил составителю знаменитого Духовного Регламента архиепископу Феофану Прокоповичу написать соответствующее сочинение. Феофан Прокопович написал трактат "Правда воли монаршей", вошедший впоследствии в полное собрание законов. В этом сочинении Феофан Прокопович подробно развивает теорию монархического абсолютизма, пользуясь господствовавшим тогда учением о естественном праве. Он излагает мысли Гуго Греция, Пуффендорфа и других о первоначальном договоре, в силу которого подданные отреклись от своей воли в пользу монарха, и на этом основании заключает, что монарх может повелеть, что считает необходимым, а подданным остается лишь повиноваться.

     Однако, как, по-видимому, ни высоко ставится в "Правде воли монаршей" власть монарха, она, в сущности, подвергалась в глазах русского народа безмерному унижению. Русские издревле смотрели на своих государей не как на поставленных человеческим хотением, а как на получивших власть от Самого Промыслителя Бога, и в идеале русский царь являлся всегда проводником воли Божией и олицетворением Его Правды. Обоснование же власти государя на рассуждениях было вредно и опасно уже потому, что с падением теории, на которой эти рассуждения основаны, оказывается лишенным смысла и оправдание, и самое существование царской власти. Правда, и в настоящем трактате Феофан Прокопович говорил, что воля народная, передавшая свою власть монарху, есть в то же время и проявление воли Божией, ибо народное согласие всегда и везде есть следствие премудро действующего смотрения Божия, но по русским понятиям царская власть была непосредственно Божественным установлением, и когда Русь оставалась без царя, никогда не поднимался вопрос о самой форме правления. Что же касается того, кто должен был быть царем, то хотя народ иногда и принимал участие в выборе царя, но только тогда царь мог удержаться на престоле, если был соблюден принцип законности, т. е. избранное лицо являлось ближайшим наследником своего предшественника. Законный государь был основа государственного благополучия и потребность русского народного духа. Поэтому все принесенные совне ученые доказательства о необходимости монаршей власти и ее правах являлись излишними и чуждыми русскому народу. В особенности это нужно сказать о таких теориях, где сама предпосылка, как, например, в данном случае предварительный уговор, являлась фикцией и в действительности не существовала. Поэтому и "Правда воли монаршей" осталась лишь литературным памятником, не имевшим никаких реальных последствий. Указ же о престолонаследии, как изданный государем закон, определил собою дальнейшую судьбу русского престола. Однако указ этот в самом себе носил внутреннее противоречие. Упоминая о том, что бывали исключения из права первородства, он этим свидетельствовал, что общим правилом было "большему сыну наследство давать", упомянутые же случаи отмены настоящего правила нисколько не соответствовали теперешнему, ибо то, что говорится в Священном Писании, было делом Божьего Домостроительства и каждый раз делалось по особому Божьему внушению и указанию, а великий князь Димитрий Иоаннович был лишен престола в силу исключительных обстоятельств, о которых уже писалось, и тогда Иоанн III всячески старался оберечь самый порядок престолонаследия по первородству.

     Отмена этого порядка Указом о престолонаследии 1722 года дала самые печальные результаты, воочию убедившие всех, что указ достиг как раз обратного тому, что хотелось законодателю. Сам Петр Великий скончался, не успев назначить себе преемника. Высшие чины государства собрались во дворце умиравшего царя для того, чтобы решить, кто должен наследовать царю Петру. Естественным преемником его был царевич Петр Алексеевич, сын царевича Алексея Петровича, так как все сыновья императора Петра умерли при его жизни, а царевич Петр Алексеевич являлся в этот момент единственным мужским представителем царского рода. Однако многие вельможи, возвысившиеся в оканчивавшееся царствование, боялись воцарения этого царевича, на которого, как на законного наследника, смотрели все до издания Указа 1722 года. Боялись по той причине, по которой и царь Петр опасался сразу провозгласить его своим наследником. Они опасались, что малолетний царевич Петр, выросши, окажется более приверженцем взглядов своего отца, чем своего деда; к тому же у них не было уверенности, что при нем они сохранят то положение и влияние, каким пользовались у умиравшего царя. Поэтому у них явилась мысль провозгласить преемницей императора Петра Великого его супругу, Екатерину Алексеевну, во всем разделявшую взгляды своего мужа. Желание царя видеть свою супругу своей преемницей они усматривали в том, что в 1724 году император Петр торжественно короновал ее, что являлось, по их мнению, актом волеизъявления царя передать свою власть императрице. Так как, однако, воля царя не была ясно выражена, то вельможи разделились на сторонников великого князя Петра Алексеевича и императрицы Екатерины Алексеевны.

     Таким образом, вопрос о престолонаследии перешел в руки тех, кто никем не был уполномочен на его разрешение. Сторонники воцарения Екатерины, большею частью представители "новой знати", привели к окнам дворца, где обсуждался вопрос о преемнике царя, гвардейские войска и этим без труда добились желаемого ими решения. Это явилось прецедентом к тому, что царский престол сделался игрушкой в руках вельможи гвардейских частей. Они распоряжались им по своему усмотрению, не считаясь ни с волей умершего и даже царствовавшего монарха, ни с историческими преданиями. Благодаря этому они и при царствовании поставленного ими монарха пользовались громадною властью и влиянием, и даже заслоняли собою личность монарха, принужденного опираться на отдельные поддерживающие его партии или лица. Эта эпоха является одною из самых мрачных страниц истории русского престола и носит название "эпохи временщиков", или "эпохи дворцовых переворотов".

     Так, после смерти Петра I, 28 января 1725 года, вступила на престол императрица Екатерина Алексеевна, провозглашенная самодержицей в одной из дворцовых зал собранными там сановниками и офицерами немедленно, как только испустил последний вздох император Петр Великий. Она старалась, чтобы ее царствование было продолжением царствования ее супруга. Главным вельможей при ней был Меньшиков, пользовавшийся неограниченной властью и доверием и успевший добиться перед последовавшею в 1727 году смертью императрицы, чтобы она в оставленном ею завещании выразила желание, чтобы малолетний Петр Алексеевич, которому завещала свой престол императрица Екатерина, пришедши в возраст, женился на одной из дочерей этого вельможи. Назначение великого князя Петра Алексеевича наследником престола вызывалось самою необходимостью, так как во всей России на него смотрели как на законного наследника и государя и попытка устранить его от престола могла создать серьезные безпорядки и даже невозможность другому лицу удержаться на престоле. Еще при жизни Екатерины Меньшикова сравнивали с Годуновым, и ему легко было понять, что выгоднее постараться упрочить свое положение при Петре II, чем действовать против него. Завещав престол великому князю Петру Алексеевичу, Екатерина в этом завещании определила порядок престолонаследия в случае, "ежели великий князь без наследников преставится". В таком случае престол должна была наследовать старшая дочь царя Петра Великого, цесаревна Анна Петровна со своими потомками, затем вторая дочь его, цесаревна Елисавета Петровна со своими потомками, а после них дочь царевича Алексея Петровича, великая княжна Наталия Алексеевна со своими потомками. При переходе престола должны были быть соблюдаемы следующие условия: 1) наследники мужского пола должны были быть предпочитаемы лицам женского пола и 2) на российский престол не могло вступить лицо неправославное и уже занимающее другой престол. Таким образом, завещание Екатерины представляло собою возвращение к искони сложившемуся в Московской Руси порядку престолонаследия. Единственным исключением из строгого соблюдения первородства здесь было только то, что дочь царевича Алексея Петровича, великая княжна Наталия, была поставлена после своих теток, царевен Анны и Елисаветы, дочерей Петра I, и писавшей завещание императрицы Екатерины.

     Однако в этом завещании было довольно много неясного. Неясно было, кто должен вступить на престол, если Анна умрет прежде Петра II, - царевна ли Елисавета или потомство Анны. Непонятно было, отменялось ли право царствующего государя назначить себе преемника или завещанием устанавливался порядок, который должен был соблюдаться в случае, если государь будет умирать без завещания. По-видимому, Екатерина I хотела опять поставить престолонаследие в России на твердую почву, но так как она не отменила указа 1722 года, а сделала это в форме завещания, то все осталось по-прежнему. Петр II процарствовал только два года, успев отделаться, однако, от князя Меньшикова, сослав его вместе со своею нареченною невестою в Сибирь. Обручившись с княжною Долгорукой, он вскоре затем скончался от оспы, не достигнув 15 лет от роду. Еще при его жизни скончались его сестра Наталия Алексеевна и царевна Анна Петровна, у которой незадолго до смерти от брака с герцогом Гольштинским родился сын, тоже Петр. Так как царь Петр II не оставил никаких распоряжений, то члены Верховного Тайного совета, который управлял страной ввиду его малолетства, собрались для решения вопроса о его преемнике. Совет не стал считаться с последней волей императрицы Екатерины. Главные стремления его членов были направлены к тому, чтоб удержать за собой власть. Поэтому, оставив в стороне царевну Елисавету Петровну и маленького сына Анны Петровны, Совет решил, за прекращением мужской линии царя Петра I, передать престол в линию царя Иоанна Алексеевича и, находя неудобным воцарение замужней старшей его дочери Екатерины Ивановны, избрал императрицей следующую за ней по старшинству Анну Иоанновну, вдову герцога Курляндского. Немедленно вслед за этим Верховный Тайный совет выработал пункты, ограничивающие власть императрицы верховным советом. Члены совета полагали, что не ожидавшая русского трона Анна Иоанновна скорее согласится разделить свою власть с ними, чем совсем отказаться от нее. Анна Иоанновна действительно сначала приняла и подписала условия. Однако попытка ограничить царскую власть была встречена в России с большим негодованием. В церквах стали поминать Анну Иоанновну императрицей и самодержицей, и члены Верховного совета принуждены были признать за ней полный титул русских государей. Вслед за этим, немедленно по прибытии Анны Иоанновны в Москву, к ней явилась многочисленная депутация дворянства и просила отменить ограничение самодержавной власти.

     В присутствии Верховного совета царица разорвала подписанные ею пункты. После этого Верховный совет был уничтожен, а члены его поплатились казнями и ссылками за свою попытку уничтожить в России самодержавие. Хотя престол в это время значительно зависел от приближенных к нему, но русский народ, не вмешиваясь в вопрос престолонаследия, так как в этот момент ни одно из лиц царской семьи не имело исключительных прав на престол, желал повиноваться только царственному носителю верховной власти и никому больше. Анна Иоанновна вместо оставленных вельмож взяла новых советчиков. Главным лицом при ней вскоре сделался курляндец Бирон, благодаря покровительству Анны Иоанновны из простых конюхов возвысившийся до герцога. Пользуясь большим влиянием и доверием у императрицы, он сделался фактическим правителем государства. Он всячески стремился упрочить свое положение, и головой платился тот, кто ему стоял на пути. Он возвышал немцев, а русские и все русское подвергалось гонению. Опасаясь заговора, Бирон ввел страшный шпионаж, и множество невинных пострадало по ложному доносу. Однако, несмотря на страшное народное и национальное унижение, нигде не было стремления к перемене правления, так как носительницей верховной власти все же была дочь русского царя - и сама православная, и русская по духу Анна Иоанновна. Только иногда появлялись самозванцы, выдававшие себя за законных царей Алексея или Петра Петровичей; народ их с радостью встречал, но обыкновенно обман вскоре обнаруживался. Императрица Анна Иоанновна объявила, что после смерти ее престол должен перейти в мужское потомство племянницы ее, дочери ее старшей сестры Екатерины Ивановны и герцога Мекленбургского, при принятии православия нареченной Анной Леопольдовной. Бирон пытался женить на ней своего сына, но принцесса, чтобы избежать этого брака, согласилась выйти замуж за Брауншвейг-Бевернского принца Антона Ульриха. В 1740 году у них родился первый сын Иоанн, а вскоре затем предсмертною болезнью заболела императрица. Вельможи, преданные Бирону или просто желавшие ему угодить, подали императрице прошение о назначении Бирона регентом на время малолетства Иоанна, объявленного наследником. Императрица сначала колебалась, но перед смертью подписала это назначение. После смерти ее было прочитано духовное завещание, и маленький Иван Антонович сделался императором, а герцог Бирон - регентом. С первых же дней своего регентства Бирон стал преследовать всех недовольных его назначением в правители государства.

     Преследованию подверглись даже родители императора, причем принц Антон Ульрих был посажен под домашний арест. При таком унижении принцесса Анна Леопольдовна обратилась к фельдмаршалу Миниху, который с помощью несших во дворце караул офицеров арестовал Бирона. Правительницей была объявлена Анна Леопольдовна. Приближенными при ней были почти исключительно немцы. Можно было думать, что воцарилась немецкая династия и немецкое правительство смотрит на Россию как на немецкие владения. Поэтому взоры русских людей все чаще останавливались на русской царевне, дочери Петра Великого Елисавете. Правительница и ее супруг заметили, какою любовью пользуется цесаревна, и ей стало угрожать заточение, так как все громче раздавались голоса, что право на престол имеет царевна Елисавета Петровна, а не немецкая династия. Тогда в ночь на 25 ноября 1741 года Елисавета явилась в казармы Преображенского полка и обратилась к гвардейцам со словами: "Знаете ли, чья дочь я? Меня хотят выдать насильно замуж или постричь в монастырь! Хотите ли идти за мною?" "Готовы, матушка!" - был ответ. Елисавета потребовала клятвы не проливать напрасно крови, после чего при помощи своих приверженцев арестовала правительницу с семьей и ее главных сотрудников. Вступление на престол Елисаветы Петровны было встречено общим восторгом. Сановников, не избравших в свое время Елисавету на престол, судили, но казнь всем была заменена ссылкой. Сослана была и брауншвейгская фамилия. Елисавета вызвала из Гольштинии своего племянника, сына цесаревны Анны Петровны. Присоединенный к православию, он был наречен великим князем Петром Феодоровичем и объявлен наследником престола. В невесты ему была избрана Ангальтцербстская принцесса София-Августа, которая, по принятии православия с именем Екатерины Алексеевны, и была с ним обвенчана. От этого брака в 1754 году родился сын Павел.

     Сама царица Елисавета Петровна тайно обвенчалась с малороссийским казаком Алексеем Григорьевичем Разумовским. К великому огорчению императрицы и всех русских, однако, оказалось, что наследник Петр Феодорович остается таким же немцем в душе, каким был. Даже совершенная немка по происхождению, его супруга быстрее приблизилась к своему новому Отечеству и народу. В связи с недовольством на несоответственное поведение наследника возникла мысль выслать Петра Феодоровича из России, назначив наследником его сына Павла и поручив опеку над ним его матери. Однако и тут опасались осложнений, ввиду того что в России уже привыкли смотреть на Петра Феодоровича как на законного наследника престола. Так как в 1761 году скончалась царица Елисавета Петровна, Петр III Феодорович вступил на "престол, ему как сущему наследнику по правам, преимуществам и узаконением принадлежащий", как об этом возвещалось в манифесте. Все присягнули ему и по нем "по высочайшей его воле избираемым и определяемым наследникам". Сделавшись императором, Петр III продолжал вести образ жизни, совершенно не соответствующий монарху. Однако что оскорбляло русских людей - это полное презрение ко всему русскому и предпочтение всего немецкого. Прусского короля, только что побежденного русскими войсками, Петр III слушал, словно был его вассалом. К православной вере он проявлял полное пренебрежение, и в душе, и в своих поступках оставаясь настоящим лютеранином. Супруга его, Екатерина Алексеевна, наоборот, сделалась совершенно православною и русскою по духу. Петр III не скрывал своего намерения развестись с ней и жениться на одной из придворных, графине Воронцовой. Екатерина решила взять в свои руки бразды правления. 28 июня 1762 года она прибыла в Петербург и была провозглашена самодержицей, а цесаревич Павел - наследником. В манифесте о ее воцарении говорилось, что императрица принимает на себя власть ввиду угрожающей Российскому государству опасности перемены православной веры на иноверную, а также начавшегося порабощения России только что побежденным врагом и полного расстройства внутреннего управления. Правительственные учреждения, войска и народ с радостью приветствовали царицу, так как в самом деле видели в ее воцарении избавление от большой опасности. Некоторые лишь пытались помешать перевороту и остались верными Петру. Увидев, что большинство перешло на сторону его супруги, Петр III отрекся от престола и через несколько дней скончался насильственной смертью. Воцарение Екатерины приветствовалось громадным большинством населения как спасение государства от гибели.

     Однако, как ни привыкла Россия к дворцовым переворотам в несчастный XVIII век - век действования указа 1722 года, - в народе не угасло чувство необходимости законного царя. Вельможи и гвардия привыкли распоряжаться троном по своей воле. Право сановников избирать государя даже отчасти было подтверждено Анной Иоанновной. В ее завещании говорилось, что в случае смерти Иоанна Антоновича и его братьев без законных наследников или если наследство будет ненадежно, регент Бирон с кабинет-министрами, Сенатом, генерал-фельдмаршалами и прочим генералитетом должны благовременно избрать и утвердить преемника, и постановление это должно иметь такую же силу, как бы исходило от самой государыни. Но несмотря на это, все-таки в народе жило чувство, что царь должен иметь право на престол. Поэтому и при воцарении Анны Иоанновны, Елисаветы Петровны и Екатерины II в манифесте объявлялись те права, которые имела вступавшая на престол царица. Елисавета, вступив на престол, не только подробно разъяснила, что ее действия вполне согласны с последней волей ее матери, императрицы Екатерины Первой, но и отдала под суд лиц, виновных в неисполнении ее завещания. Впрочем, не могло быть скрыто в манифестах и то, что перевороты делались не только в силу законных обстоятельств, но и по прошении всех верноподданных, а наипаче - лейб-гвардии полков.

     Россия принимала обыкновенно то, что было принято столицей, так как предполагалось, что там все виднее, и потому что привыкла подчиняться распоряжениям, оттуда исходящим. Но если возникало сомнение в том, что совершившееся там есть дело правое и законное, то это встречало глухое сопротивление в русском народе, проявлявшееся иногда весьма своеобразно. Так, насчет Петра III распространялась весть, что он жив и вернется на царство. Не знавший Петра III народ, живший в отдаленных от столицы местах, верил тому, что Петр III низвержен за свое благочестие, и местами на него стали смотреть как на мученика за правду. Его именем воспользовались раскольники, объявившие, что среди них находится царь, который, победив своих врагов, восстановит древнее благочестие. При таком настроении легко понять появление самозванцев, выдававших себя за царя Петра Феодоровича. Среди них особенною известностью пользуется казак Емельян Пугачев, действовавший по примеру Лжедимитрия II - Тушинского вора. Опираясь на низшие слои, которым он обещал разные льготы в качестве законного императора Петра Феодоровича, Пугачев успел завладеть всем Поволжьем. Екатерине II стоило больших усилий подавить этот мятеж, так как, кроме личных интересов, многие действительно руководствовались нежеланием отказывать в повиновении тому, кого они ошибочно считали законным русским государем. Имя законного русского царя производило обаяние не только в России, но и среди других православных народов, видевших в нем своего защитника и покровителя. В 1768 году в Черногории появился самозванец, объявивший себя низложенным царем Петром III. Ошибочно принимая самозванца за законного благоверного защитника святой веры, пострадавшего от злобы врагов, черногорцы признали его власть над собой, и никакие уговоры Екатерины, посылавшей для сего особое посольство, не могли заставить черногорцев изменить Стефану Малому, под каким именем управлял ими самозванец, пока в 1774 году он не был изменнически убит своим слугой.

     Несмотря на все эти замешательства, Екатерине II удалось сделать свое царствование одною из самых блестящих эпох, совершить ряд преобразований и значительно распространить владения своего государства. Она мечтала уже о восстановлении византийской империи, причем предполагала предоставить византийский престол своему второму внуку, великому князю Константину Павловичу, в то время как старший сын цесаревича Павла Александр должен был наследовать русский престол. Цесаревич Павел Петрович, проведший свое детство при дворе императрицы Елисаветы Петровны, причем мать не могла оказывать непосредственного влияния на него, во многом различался по своему характеру и убеждениям с императрицей Екатериной. Поэтому Екатерина II предполагала устранить сына от наследства и сделать наследником старшего внука, Александра Павловича. Опасаясь, однако, осложнений, так как Павлу как наследнику присягала уже вся Россия, решение вопроса все откладывали, причем Екатерина старательно изучала вопрос о престолонаследии в России со времени указа 1722 года. В конце 1796 года Екатерина II окончательно решила назначить наследником Александра, минуя Павла, но неожиданно скоропостижно скончалась. На престол вступил наследник - цесаревич Павел Петрович, первым и главным делом которого было восстановить твердый порядок престолонаследия в России. Павел I ясно видел, сколько зла принесло России наследование не по определенному порядку, а по личному избранию. Он ясно понимал, что для благосостояния государства и избежания смут необходимо, "дабы государство не было без наследника; дабы наследник был назначен всегда законом самим; дабы не было ни малейшего сомнения, кому наследовать; дабы сохранить право родов в наследовании, не нарушая права естественного, и избежать затруднений при переходе из рода в род". Эти положения он сам высказал в акте о порядке наследования престола.

     Для этого нужно было, чтобы прекратил действие Указ 1722 года и наши государи, оставаясь вполне самодержавными, в то же время добровольно передавали свой престол тому, кто является естественным наследником по установившемуся в Русском царстве обычаю. Павел I сам, не ограничивая своей самодержавной власти, в день священного коронования, положив составленный им акт на жертвенник Успенского собора, этим перед Богом обещал не изменять того порядка, который им признавался справедливым и необходимым. Наши великие князья - собиратели Руси, не будучи ограничены никаким писаным законом и не будучи связаны обычаем, добровольно каждый раз передавали престол "сыновьям своим первым". Это сделалось как бы их заветом. Теперь, давая согласно уставу Павла I присягу на верность закону о престолонаследии, восходящий на престол государь, оставаясь независимым и не ограниченным со стороны какой бы то ни было человеческой власти, перед Самим Богом, давшим ему царскую власть, обязуется не изменять завещанного строителями Русской земли порядка.

     Что же касается самого порядка наследования престола, то акт Павла I по форме изложения близко подходит к завещанию императрицы Екатерины I, а по существу представляет последовательное проведение принципа наследования престола по первородству - того принципа, который твердо соблюдался с Иоанна Калиты до Петра Великого. Тогда только это не было формулировано или регламентировано каким-нибудь писаным законом и существовало по обычаю. Теперь, издавая указ о возвращении к исконным началам русского государственного права, Павел I не мог ограничиться указанием на возвращение к порядку, действовавшему до 1722 года, ибо всякая норма, издаваемая письменно, должна быть точно формулирована. Так было всегда во всех отраслях права при переходе обычного права в писаный закон. Поэтому на Павле I лежала задача ясно указать, в каком порядке должно происходить наследование престола. Павел I, исполняя эту задачу, дал указания, в каком порядке престол переходит среди его потомков, и этот акт сделался примерною таблицею для закона о русском престолонаследии. В нем ясно выражены исконные русские начала, и если некоторые находят в нем сходство с кое-какими немецкими законами, то, во-первых, нет ничего удивительного, если и в других странах порядок престолонаследия был такой же, как в России, а во-вторых, для ясности Павел мог употребить уже готовые формулы, хотя и здесь нужно опять напомнить, что еще завещание Екатерины I было составлено приблизительно так же, как и акт Павла. Акт, обнародованный императором Павлом в день священного коронования 5 апреля 1797 года, был составлен им еще в 1788 году, перед отправлением в поход, и подписан был им и его супругою Мариею Феодоровною. В нем наследником престола "по праву естественному объявляется старший их сын Александр, а по нем все его мужское поколение. По пресечении сего мужского поколения наследство переходит в род второго сына, где наследование происходит тем же порядком, а после этого в мужские поколения остальных сыновей Павла, сколько бы их ни было, что и есть первородство. При пресечении последнего мужского поколения сыновей наследство остается, - как говорится в акте, - в женском поколении последнего царствовавшего как в ближайшем престолу, дабы избегнуть затруднений при переходе от рода в род, в котором следовать тому же порядку, предпочитая мужское лицо женскому; однако здесь приметить надлежит единожды навсегда, что не теряет никогда права то женское лицо, от которого право беспосредственно пришло".

     Здесь Павел предусматривает случай прекращения мужской линии царского дома и разрешает его вполне в духе русского права. Вспомнить нужно только историю наследства Ярославского княжества после смерти св. князя Василия (см. выше), а также что Иоанн II устранив от княжения тверскую княжескую линию, но не желая сразу присоединить Тверь к Москве, сначала князем туда назначил сына сестры последнего князя Тверского, своего первенца Иоанна Молодого, и лишь таким образом соединил Московское и Тверское княжества. Таким же образом определяла порядок престолонаследия и Екатерина I в своем завещании. По пресечении рода последнецарствовавшего мужского поколения императора Павла - как в мужских, так и в женских линиях, - престол должен был перейти опять в род его старшего сына, в женское его поколение, в котором наследовала опять-таки ближайшая родственница последнецарствовавшего государя из этого рода. По пресечении рода старшего сына императора Павла - как в мужских, так и в женских линиях, - престол переходит к женским поколениям остальных его сыновей по их старшинству, и по тому же правилу, причем среди лиц, одинаково близко стоящих к наследству, мужское лицо всегда предпочитается женскому.

     По прекращении всего потомства сыновей Павла престол переходит в мужское поколение старшей дочери государя, затем в ее женское поколение, после чего наследуют потомки остальных его дочерей, соблюдая вышеуказанные правила и порядок старшинства линий. Только полное прекращение всего потомства царя-родоначальника не было предусмотрено, и тогда, в случае отсутствия распоряжений последнего государя, создалось бы положение, подобное тому, как было при кончине царя Феодора Иоанновича. При этом нужно напомнить, что под потомством русского царя, способным к занятию престола, подразумеваются лишь те лица, которые или исповедуют православную веру, или примут православие, как только дойдет до них очередь вступления на престол, причем в последнем случае одновременно должен принять православие и прямой наследник лица, вступающего на престол. Лицо, не пожелавшее принять православие, к числу потомков царя, имеющих право на занятие престола, не принадлежит, так как русские князья, и в особенности цари, являются издревле охранителями церковных законов, защитниками святой веры, ревнителями о церковном благоустройстве и покровителями православных христиан даже в других государствах. Поэтому, как метко отметил профессор церковного права Суворов, "принадлежность русского императора к какому-нибудь вероисповеданию, кроме православного, есть такая же невозможность, как принадлежность, например, римского папы к евангелическому исповеданию". К сожалению, эта чисто православная и русская мысль была выражена в акте Павла совершенно неправославно - "что государи российские суть глава Церкви". При составлении Свода Законов было обращено внимание на неправильное выражение, допущенное Павлом, благодаря пользованию немецкими формулами и неумению излагать мысли языком церковным. Поэтому сочли необходимым указать, как следует понимать это выражение, в прямом его понимании являющееся чисто лютеранским. Однако гораздо правильнее было бы обратить внимание на основную мысль - что русский престол неразрывно связан с православием, и выразить это в строго православной терминологии, чего не мог сделать Павел I, получивший воспитание в веке полного пренебрежения церковностью, а также родным языком. Нужно, впрочем, помнить, что эта лютеранская формула не имела никакого влияния на самое решение вопроса о том, кто должен быть царем, и на то, что касалось приятия и осуществления верховной власти.
     Кроме порядка, в коем члены царского дома наследуют престол, в акте Павла I были предусмотрены вопросы, касающиеся женитьбы членов Дома, а также опеки и правительства над малолетним государем. Женитьбы законными признавались лишь в случае дозволения царствующего государя; обычай испрашивать у государя согласие на заключение брака укоренился среди членов царской семьи с установления московского единодержавия. Если царствовало женское лицо, то муж не мог иметь прав и титула государя. Что же касается опеки и правительства до достижения малолетним государем 16 лет, года совершеннолетия, то распоряжение об этом должен был сделать последнецарствовавший государь. В случае отсутствия распоряжения к правительству и опеке призывались отец и мать малолетнего государя (отчим и мачеха исключались), а за их смертью - следующее ближайшее к престолу совершеннолетнее лицо царского дома. Это были принципы старого русского права. При правителе должен был состоять совет правительства из шести лиц; подобное учреждение было предусмотрено и завещанием Екатерины I, в виде существовавшего тогда Верховного Тайного совета; в древней же Руси при малолетстве государя тоже призывались к участию в правительстве особенно доверенные бояре, но это имело тогда более личный характер, и эти бояре не составляли организованного учреждения, что не могло уже иметь места после Петра I. Таким образом, акт о престолонаследии императора Павла как в целом, так и в частях был проникнут духом и идеями русского права. Несмотря на тяжелое изложение и местами не совсем ясную формулировку, Павлу удалось издать закон, представляющий из себя систему, основанную на принципах, проводимых в жизнь московскими собирателями Руси и укоренившихся в душе русской. Поэтому он сразу нашел отклик в сердцах русского народа, и, начиная от членов царской семьи, все заботились о том, чтобы не был нарушен тот порядок, который один мог дать успокоение стране, измученной неопределенностью престолонаследия в XVIII веке. Сам Павел, хотя накладывал свою немилость на Александра, все же оставил в неприкосновенности его права на престол.

     После убийства Павла I старший сын его беспрепятственно вступил на трон. Ввиду неимения мужского потомства Александр I наследника не объявил при своей жизни, так как не терял надежды на рождение сына. Следующий за ним по старшинству его брат Константин, "могущий иметь право" на занятие престола в случае бездетной смерти Александра I, женясь на польке-католичке Грудзинской, добровольно отказался от этого права, сознавая, что этот брак не соответствует достоинству русского царя. Александр I подписал манифест о том, что достоинство наследника "передается тому, кому оно принадлежит после него (Константина)", следующему их брату, Николаю Павловичу. Однако не объявив прежде наследником цесаревича Константина, царь Александр и теперь не обнародовал подписанного им манифеста. Ввиду этого по получении известия о смерти государя великий князь Николай Павлович, а за ним вся Россия принесли присягу на верность Константину Павловичу, "яко законному по праву первородства наследнику престола всероссийского". "Дабы оградить коренной закон о порядке наследия престола от всякого прикосновения", великий князь Николай Павлович не принял царской власти и по вскрытии запечатанного конверта, в котором хранились отречение цесаревича Константина и манифест Александра I о сем отречении, считая, что не имеет права признавать невозвратным отречение, "в свое время всенародно не объявленное и в закон не обращенное". Лишь получив от цесаревича Константина письмо, в котором он, обращаясь к Николаю Павловичу как к государю, подтверждал уступку ему своего права на наследие престола, Николай Павлович издал манифест о своем восшествии на престол. Заминкой в наследовании престола решили воспользоваться некоторые революционные организации, мечтавшие ограничить в России царскую власть или даже совсем ее уничтожить. Не надеясь на сочувствие и поддержку народа, вожаки движения прибегли к обману и начали распускать слухи, что Константин не добровольно отрекся от престола. Часть войск, поверив этому, решила встать на защиту того, кто являлся законным государем согласно закону о престолонаследии, выражавшему правовоззрения русского народа. Когда 14 декабря, в день принесения присяги царю Николаю, заговорщики, напитанные идеями Запада, готовились произвести государственный переворот, обманутые ими войска и народ кричали: "Да здравствует Константин, да здравствует Конституция!", думая, что тем приветствуют законного государя и его супругу-царицу, имя которой мало кто знал. Никакие уговоры сначала не могли подействовать. Беспорядки готовы были начаться, предательски уже убит был генерал-губернатор граф Милорадович, и только самообладание и решимость императора Николая I не позволили повториться событиям 1682 года, когда, тоже обманутые, стрельцы шли защищать законного наследника Иоанна Алексеевича. Окружив вовремя верными ему войсками обманутые части, император Николай вовремя усмирил мятеж. Но для полного рассеяния всех недоумений потребовалось, чтобы и во время самой коронации цесаревич Константин при всех братским поцелуем подтвердил добровольность своего отказа от принадлежавших ему прав. В манифесте о своем вступлении на престол император Николай I объявил наследником своего старшего сына Александра, и присяга на верность подданства была принесена им обоим.

     В царствование государя Николая Павловича был издан в 1832 году Свод Законов Российской империи. Закон о престолонаследии вошел в первую часть первого тома свода, содержащего в себе Основные законы. Раздел второй этих законов составило "Учреждение об императорской фамилии", утвержденное императором Павлом I в день священного его коронования 5 апреля 1797 года, одновременно с законом о престолонаследии. "Учреждение об императорской фамилии" имеет весьма важное значение, так как определяет состав царствующего Дома, степени родства его членов, правила о вступлении в брак и обязанности членов Дома к своему главе, а также имущественное их положение. "Учреждение об императорской фамилии" после издания Свода Законов было пересмотрено и с некоторыми изменениями издано вновь в 1886 году. В 1889 году в нем опять были сделаны изменения: до 1886 года при заключении брака принятие невестою православия требовалось, если вступает в брак лицо, могущее иметь право на наследование престола, в то время как остальные члены царского Дома могли вступать в брак и с лицами иноверными. При издании в 1886 году соответствующая статья была изложена так: "Брак Наследника престола и старшего в Его поколении мужского лица с особою другой веры совершается не иначе, как по восприятии ею православного исповедания". В 1889 году именным высочайшим указом было восстановлено действие старой редакции. В том же 1889 году было воспрещено членам царского дома вступать в неравнородные браки, каковое воспрещение Указом 1911 года было ограничено только великими князьями и княжнами. Хотя эти изменения касались не закона о престолонаследии, а "Учреждения об императорской фамилии", но они имели отношение и к вопросу о престолонаследии, поскольку определяли права потомства, происшедшего от тех или иных браков, на причисление к императорской фамилии и на получение соответствующих прав.

     Лицо, не причисленное к царской семье, не обладает правами, принадлежащими его членам, в том числе и правом наследования престола, ибо императорский всероссийский престол есть наследственный в ныне благополучно царствующем императорском доме (статья 25, глава II, раздел 1), что вполне соответствует истории, ибо всегда царствующим признавался весь Дом (Рюриковичей, Годуновых и т. д. - см. выше), хотя полнота власти принадлежала исключительно его главе. Согласно 126-й статье "Учреждения об императорской фамилии", "все лица, происшедшие от императорской крови в законном, дозволенном царствующим императором браке, с лицом соответственного по происхождению достоинства, признаются членами императорского дома". Эти-то лица и призываются к наследованию российского престола в порядке, указанном в законе о престолонаследии. Самый закон о престолонаследии оставался и остается до сих пор в основе своей тем самым законом, который утвердил и обнародовал император Павел I в день своего священного коронования. Он был изменен только: 1) по форме - при включении в состав Свода Законов разбит на статьи, причем выражения, относящиеся лично к Павлу и его сыновьям, вроде "мой, наш, Александр", были заменены соответствующими нарицательными именами, могущими быть применимыми и к другим государям и их потомкам; 2) дополнен правилами о свободном отречении от престола лица, имеющего на него право и 3) о лишении права на престол лиц, происшедших от неравнородных браков. Последнее последовало в силу манифеста Александра I от 20 марта 1820 года о расторжении брака великого князя Константина Павловича с великою княгинею Анною Феодоровною, в коем царь "пред лицом царя царствующих обязует всех и каждого, до кого сие касаться может, сохранять сие дополнительное постановление в вечные времена свято и ненарушимо". Согласно закону о престолонаследии, по смерти Николая I вступил на престол его старший сын Александр II, при коем наследником был объявлен сначала старший сын цесаревич Николай, а по кончине его - второй сын, Александр, вступивший на престол по смерти отца.

     По вступлении на престол Александра III наследником сделался его старший сын Николай. Наследник императора Александра III, его старший сын император Николай II, вступив на престол, не имея сына, объявил наследником следующего за собою по старшинству своего брата Георгия, а по смерти его, до рождения сына, наследником был объявлен второй государев брат, Михаил. После рождения первенца государя - цесаревича Алексея он, согласно закону, сделался наследником престола, причем присяга на верность ему была принесена еще до его рождения, так как после объявления наследником великого князя Михаила присягали законному его императорского величества всероссийского престола наследнику. Таким образом, присяга была принесена на верность тому, кто явился бы законным наследником государя Николая Александровича и, в случае смерти цесаревича Алексея, при отсутствии других сыновей Николая II, таковым оказался бы опять Михаил Александрович со своим законным мужским потомством; в случае же, если бы великий князь Михаил Александрович к этому времени уже скончался, не оставив сына, происшедшего от законного и дозволенного царствующим императором брака с лицом соответственного по происхождению достоинства, то присяга, принесенная в 1899 году, после смерти великого князя Георгия, относилась к тому, кто являлся следующим ближайшим к престолу лицом по закону о престолонаследии. В силу этого немедленно после смерти государя сей член царского дома должен был манифестом возвестить о своем восшествии на престол, а все российские подданные подтвердить ему свою верность, принеся ему, государю, а также новому законному наследнику присягу на верность подданства.

     Однако преступный мятеж и предательство в 1917 году направили исторический ход событий совершенно другим путем. Государь император Николай Александрович был вынужден при жизни своей отречься от престола, но, не желая расстаться с сыном, помимо него передал наследство великому князю Михаилу Александровичу. Последний, видя себя окруженным главарями мятежа, отказался восприять власть до выяснения воли всего русского народа и призвал всех подчиниться до сего времени правительству, возникшему во время мятежа и захватившему к моменту отречения всю полноту власти. Вскоре после сего государь со своей семьей, великий князь Михаил Александрович и многие другие члены царского дома были арестованы и сосланы Временным правительством, которое через полгода, не испрашивая воли русского народа, провозгласило республику. Обманувшие царский Дом и русский народ люди не смогли удержать власть в своих руках, так ее взяло новое правительство, так же самочинно возникшее, но более организованное, чем первое. Русский народ подвергся неслыханному еще дотоле унижению и порабощению, и еще в сравнительно лучших условиях оказались те русские люди, которым удалось убежать из родной земли, залитой кровью. При таких обстоятельствах взоры большинства, естественно, обратились к основе могущества и благоденствия Руси - ее царской власти. Однако первое время не было достоверных известий о сосланных в глубь России членах царской семьи. Кроме того, не представлялось сначала вполне ясным толкование 135-й статьи "Учреждения об императорской фамилии", и ввиду этого неизвестно было, кто же является законным главой Руси.

     В связи с вопросом о престолонаследии за границей возникла довольно обширная литература, причем некоторые при толковании Российского закона о престолонаследии стали пользоваться законами и правилами, существующими по этому вопросу в иностранных государствах. Последнее является совершенно недопустимым, ибо порядок наследования верховной власти в России выработался исторически, покоится на чисто русских основах и в целом является вполне русским по духу. Поэтому при толковании его должно пользоваться исключительно русскими источниками права. Если же отдельные статьи закона не соответствуют историческим правовоззрениям, то лишь самодержавный государь может изменить эти отдельные статьи, не нарушая, однако, коренного закона, согласно присяге, приносимой членами императорского дома, а также ввиду подтверждения оной государем при его священном короновании. Как на такое, противоречащее русской истории, правило указывают на дополнение, сделанное в 1830 году к закону о престолонаследии, об ограничениях при заключении неравно-родных браков, а также позднейшее запрещение великим князьям и княжнам вступать в таковые браки. Нельзя не согласиться, что это совершенно противоречит истории и старым русским обычаям. Вполне бы, с другой стороны, соответствовало духу русского права требование, чтобы все члены царского дома исповедовали православную веру, чтобы при вступлении в брак лица, не принявшие православия, к особам царствующего дома не причислялись и русскими титулами не обладали, а лица, от православия отпавшие, теряли и достоинство, и права члена царского дома. Однако все это может иметь законную силу лишь после соответствующего указа российского самодержца, коему одному принадлежит право устанавливать законы. Кроме того, нужно заметить, что ввиду того, что царский дом в свое время признал для себя обязательным закон о воспрещении лицам, происшедшим от неравнородных браков, наследовать престол и о невключении их в состав царской семьи, - закон, который Александр I всех заклял соблюдать, - едва ли было бы полезно, чтобы даже сам государь отменил его без соответствующего разрешения от клятвы российским патриархом или законным Собором российских иерархов. До того же времени никакие изменения или произвольные толкования не могут иметь места, и исторический российский закон, получивший свое начало вместе с началом объединения Руси, действителен в том виде, в каком находился в день страшного преступления - лишения законного царя принадлежащей ему власти. Россия несет и будет нести тяжелые последствия этого преступления, пока власть в ней не перейдет опять в руки того, кто Самим Промыслом сделан ее объединяющим главою, опорою и хранителем ее благосостояния. А таковым является старший по первородству член царского рода. Пренебрежение тем законом, который выработан собирателями Руси и осенен благословениями ее святых заступников и святителей, было причиной многих печальных последствий, а в дальнейшем будет источником новых потрясений и волнений, ибо русский народ во все эпохи стремился к своему законному царю, только под властью которого Русь всегда обретала успокоение и благоденствие.

     Из постановления великого Московского Собора в 1613 году: "...быти на Владимирском и Московском и на Новгородском государствах и на царствах Казанском и Астраханском и Сибирском, и на всех и преславных Российских государствах государем царем и великим князем, всея России Самодержцем, прежних великих благородных и благоверных и Богом венчанных Российских государей царей, от их царского благородного племени, блаженныя славныя памяти великого государя царя и великого князя Феодора Иоанновича всея России сородичу, Михаилу Феодоровичу Романову-Юрьеву, из иных государств и из московских родов на Московском государстве государем никак иному никому не быти". "...Заповедано, чтобы избранник Божий, царь Михаил Феодорович Романов, был родоначальником Правителей на Руси из рода в род с ответственностью в своих делах перед Единым Небесным Царем, а кто же пойдет против сего соборного постановления: сам ли царь, патриарх ли, вельможа ли и всяк человек, да проклянется таковой в сем веке и в будущем отлучен бо он будет от Святыя Троицы".

     По изданию Русского Просветительного Комитета в г. Шанхае, 1936 г.

Дмитрий Балашов: "ВЕЛИКИМ НАЦИЯМ НЕ ПРОЩАЮТ БЫЛОГО ВЕЛИЧИЯ"

7 ноября исполнился бы 81 год писателю-историку Дмитрию Балашову

Мы встретились с ним в Великом Новгороде за несколько недель до его трагической гибели (он был убит в собственной усадьбе в деревне Козынево Новгородской области в возрасте 72 лет). Возможно, это последнее его интервью.

- Дмитрий Михайлович, что бы сейчас сказали о нас герои ваших произведений: великий князь Симеон Гордый, Сергий Радонежский, патриарх Алексий - как бы оценили они то, что происходит сегодня в России?

- Ну, они скорее всего просто ничего бы не поняли. Потому что в ту эпоху, которую я описываю, была более высокая пассионарность самого общества. Вот, скажем, в наше время восстало Приднестровье, не согласившись на то, что его куда-то там отдают. Восстала Абхазия. В “мое” время в сходной ситуации восстали бы все те земли, населенные русскими, которые, так или иначе, отдавали бы кому-то, 25 миллионов человек, оказавшиеся за пределами новых рубежей Отечества. Послушайте, в Эстонии 40 процентов населения - русские, а они даже не шевелятся, как их ни третируют. Люди той эпохи просто не могли бы себе этого представить.

- Мы еще недавно говорили, что у нас самый читающий народ, самая высокая культура, а только «обруч» сбили, и полезло наружу такое...

- Дело в том, что мы не только народ свой не знали, мы не знали историю свою. Жили в мире каких-то иллюзий. Не только мы. Вот писатель Иван Солоневич разговаривал с немцами накануне войны. И убеждал их, что воевать с Россией не стоит: у нас же в половине губерний дрались стенка на стенку. А немцы ему отвечали: а вот Платон Каратаев? То есть приводили пример безмерно смиренных, безмерно терпеливых русских. Ну и Солоневич прибавляет: когда советские солдаты набивали солому под шинели, чтобы переплыть Шпрее и поскорее добить немцев, вспоминали ли те тогда о долготерпении и кротости русского народа? Но вот чего мы не понимали и не понимаем до сих пор, и что нам разъяснил один Гумилев, это то, что народный характер - не статика, а динамика. Идет развитие. И развитие по определенной кривой, которую Гумилев установил - это кривая пассионарной энергии. Когда она резко поднимается, то во время этого подъема образуется новый этнос из кусков старого, затем идет определенное развитие, которое продолжается около полутора тысяч лет. По дороге происходят всплески, и через шесть веков после начала этногенеза в каждой нации случается так называемый надлом. То есть где-то накапливаются подспудно силы распада, и стоит кому-то олицетворить их - а такие деятели всегда находятся - все, распад. Ленина накануне революции кто-то спросил: “Владимир Ильич, вы же должны понимать ситуацию в стране, на кого вы рассчитываете?” Вы знаете, что он ответил? “На сволочь!” Впрочем, и Сталин тоже рассчитывал на сволочь. Надо, чтобы переварилась эта сволочь, чтобы снова вырос статочный мужик. Крепкий, земельный крестьянин, который в зубах бы держал страну.

- Погодите, до “сейчас” надо доползти. Вот. А мы, совершенно не понимая, что народ не одномерен и состоит из пассионариев высокого, среднего, низкого накала, из обычных обывателей, наконец, из субпассионариев, то есть людей, которые не способны сдерживать свои вожделения. Ниже их - последняя стадия - люди, не способные удовлетворять свои вожделения.

- Ну хорошо, допустим, “субы”, превысив критическую массу, взорвали этнос. Но ведь если исходить из того, что закон пассионарности присущ всем народам, то не мы первые, не мы последние...

- Этот надлом, который происходит через шесть веков после начала этногенеза и продолжается полтораста-двести лет, переживали все. Обычно он бывает замешан на религиозных спорах, но не только. В Риме - это переход от республики к императорской власти. Заметьте, за 20 лет они сумели уничтожить две трети римских граждан. Перебили сами себя. А западноевропейские этносы сложились на развалинах империи Карла Великого. Восьмой век. Отсчитайте шесть столетий. И вот началась Реформация. Все это растянулось тоже на полтораста лет. Резня была страшная. В Германии погибла половина населения страны. Сравните с тем, что у нас было в тридцатые годы при Сталине. Этногенез Московской Руси, который спас нас в те времена, о которых я пишу свои романы, это 14-й век. Где-то с середины 13-го начался у нас пассионарный подъем, который поднял Литву и чуть позже Русь. Но литовские великие князья в период акматической фазы приняли католичество. При девяти-то десятых подданных православных! Это было, конечно, величайшей ошибкой. В результате литовское государство разделилось на четыре части и попало в руки Польши, а затем мы долго и медленно отвоевывали эти территории. У нас надлом начался в 19 веке. Первый такой звонок, даже колокол - это движение декабристов.

- Но как же сопоставить: надлом и такой всплеск духовности, золотой век русской литературы?

- Вот опять вы рассуждаете однозначно. Да, экономика шла к подъему. Реформы необходимые были проведены, правда, с запозданием. Крепостное право нужно было отменить после победы над Наполеоном. Тогда, может, и Крымскую войну не проиграли бы. Да если бы столыпинская реформа была проведена сразу после раскрепощения крестьян, тогда и никакой революции не было бы, для нее просто не стало бы оснований. Был подъем. Но дело в том, что революции не связаны ни с какой экономической разрухой. Разруха и голод приводят к вымиранию народа, но не к революциям. И это страшное явление до конца не объяснено. Простите, где произошла первая революция? В Англии. Самая передовая промышленная страна Западной Европы. А Франция? Искали там бедного мужика. Нашли в Вандее, то есть в той земле, которая встала за королевскую власть. Ни английская революция, ни французская с надломом не связаны. Наша оказалась связана. И отсюда эти страшные жертвы, страшная ненависть внутри нации. Вот говорят, Свердлов со товарищи занимались расказачиванием. Но кто стрелял в этих казаков? Свердлов? Русские мужички. Солдатики. Учтите год - они все крещеные, к исповеди ходили. А возьмите коллективизацию. Мне рассказывали о небольшом рыбацком племени на Амуре. В означенное время оно, как положено, образует колхоз. Естественно, есть председатель колхоза. Но есть и князь. И люди, получив наряды на работу, идут к князю и спрашивают: это надо делать или не надо? Если надо - делали, не надо - не делали. Почему этого князя не схватили, не сослали на Колыму, не расстреляли? А потому, что когда народ пытали, где у вас князь, они смотрели своими наивными глазами и отвечали: “У нас таких нета”. А князь сидит рядом и на него никто не укажет. Ни женщина, ни ребенок, ни старик, ни какой-нибудь обиженный человек - никто. А представьте обычную русскую деревню, куда приезжает комиссар в кожанке, с револьвером, в сопровождении славных матросов Балтфлота, готовых стрелять направо и налево, а крестьяне говорят: у нас кулаков нет. Это, может быть, в тех волостях, где хлеб, а у нас все бедные. Ну и что сделал бы этот самый представитель? Да ничего. Просто хватать и стрелять? Вроде не восстают. Им велено сделать колхоз, они его сделали. Но, простите, ведь в каждой деревне находились эти гады комбедовцы, лодыри, которые бегали смотреть, сколько там сосед хлеба собрал, а сами ничего не делали, только пили водку и думали, как бы чужое отобрать и пропить. Когда я в деревне вел свое хозяйство, понял, что (при прочих равных условиях), чем больше человек работает, тем он богаче. И чем больше у него богатства, тем больше надо работать, чтобы это богатство сохранить.

- Из этого надлома мы должны были вылезти где-то в 80-м году.

- Вы обратите внимание, вся страна, как сумасшедшая, стала строить дома. И только инфляция 91-го года украла деньги и сумела это как-то сорвать. Заметьте еще такое: при невероятном росте цен на бензин, таможенных ограничениях, совершенно грабительском курсе доллара - при всем этом машин становится больше. Это признак золотой осени, которая начинается после того, ежели народ, переживший надлом, не пропал, а сохранился. Что произошло в Риме после гражданских войн? Какой-то человек покупает дом Гнея Помпея. Рассматривает лачугу и спрашивает: “Простите, а где же обедал великий полководец?” Для него было дикостью, что такой человек не имел даже столовой. А теперь сопоставьте это с особняками, которые строят у нас новые русские, с одной стороны. С другой - страна рассыпается, мы промотали все - кого-нибудь это колышет? Ничуть. Большие идеалы кончились. Остались идеалы золотой осени - дом с садом и огородом. Если бы революция прошла по-другому, и не было коллективизации - а могло не быть, во Франции же не было коллективизации, как дали мужикам землю, так они и сидят на ней до сих пор.

- У нас бы появился точно такой же крестьянин. Тот, кого мы поторопились назвать кулаком, кем он был в третьем поколении? Ведь посмотрите: многие недавние передовики производства - из кулацких семей. Так вот, если бы их не расточали, в первом бы поколении созрели крепкие крестьяне. И власти, если бы она хоть чуточку была патриотическая, национальная, следовало убрать из деревни бедняка. А бедняков этих - самое большее десятая часть. Что, не могли их мобилизовать в армию? А в деревне остался крепкий крестьянин. Во втором поколении - это купцы, заводчики, в третьем - ученые, полководцы. То есть страна бы сейчас на Америку сверху смотрела. Только важно было этот взрыв взаимной ненависти, который разделил общество по самым немыслимым группам, преодолеть наименее кроваво.

- Важно было бы да можно было бы... Поздно, это уже свершилось.

- Но понятно же почему. Во-первых, этих пассионариев перебили… А на кого было опираться здоровым-то силам? Потом, партия в войну и после нее – хочешь - не хочешь - насытилась патриотами. Можно даже думать, перестройка и затеяна была именно потому, что марксистская партия, созданная для завоевания России, стала постепенно превращаться в патриотическую, национальную партию. И почему, скажите, эту самую перестройку сделала партноменклатура? Кто такой Ельцин? Член ЦК. Кравчук, Яковлев, Шеварнадзе, Алиев, Снегур? Интересная картина получается: так называемые борцы с партией - это все партийная номенклатура? Люди, которые на деле показали всем (они уже не боялись этого показать, потому что были под защитой Америки), что наплевать им на Родину, что никогда никакой Родины для них не существовало, а существовала база, где можно воровать и приобретать, и они радуются сейчас, что это наворованное можно передать по наследству детям. То есть перед нами факт грандиозного национального предательства, вполне объяснимого, потому что эта верхушка воспитывалась на ленинских традициях, в которых подразумевалась обязательная ненависть к России и ненависть к религии. А, простите, без религии народа не существует.

Весь ужас происходящего в том, что, с одной стороны, нужен людям этот переход к золотой осени, но с другой, вопрос стоит так: или полное уничтожение русских, или восстановление в вере. Третьего, к несчастью, не дано. Великим нациям не прощают их былого величия. И еще: в том виде, в каком мы существуем сейчас, мы существовать не можем, это иллюзорное существование. То, что разделились славянские народы, что у России отняли Крым, все это происходит потому, что люди не поняли, что получилось. То есть это настолько чудовищно, настолько ненормально, что очень трудно понять. А у украинских националистов положительная программа только в одном - в отмене русского языка. Русский же язык за последние 300 лет, благодаря работе сотен и тысяч гениальных писателей и ученых, сумел вобрать в себя весь речевой состав новейшей культуры. Попробуйте на украинском языке, который остановился в своем развитии на 17-м веке, выразить математику, военное дело - да что угодно. Ничего не получится. Надо или варягов звать, которые будут на своем языке это делать - то есть кому-то отдаться, либо, что они сейчас делают, обратиться к польскому языку, сблизить Украину с Польшей, что, опять же, означает отдачу. То есть, у них нет возможности и желания взять, во-первых, русский язык, как язык государственный, а во-вторых, взять на себя полностью тот крест, который несет русские народ - то есть ответственность за все государство до Чукотки. Почему? Да потому, что это государство таким было и иным быть не может.

- Да, надлом. Рубеж веков. Россия проводит железную дорогу на Дальний Восток. А поэт Маяковский чем восхищается? Бруклинским мостом. Что такое этот мост по сравнению с невиданной в мире железнодорожной магистралью, которая перебросила мосты через великие реки Сибири, проделала гигантские каменные тоннели вокруг Байкала? Есенин в ту же дуду дудит: нам Америку ни за что не догнать. А мы за его спиной после позора Цусимы построили лучший в мире броненосный флот. У них перед глазами росло величие России, а они этого не узрели.

- Еще хуже. И вопрос заключается в том: найдется ли достаточно пассионариев, которые пожелают спасти страну, и сумеют ли эти пассионарии собраться воедино, чтобы эту страну спасти? Но спасать надо ЦЕЛУЮ страну, даже современный развал, который мы имеем, для нее смертелен. Мы так не просуществуем, как, впрочем, и Украина, которую разорвут на части. Турки уже сейчас в школах дают детям карту, на которой весь юг - Крым, Украина, Белоруссия - покрашены “турецким” цветом. Подрастающему поколению внушается, что это турецкие земли.

- И китайцы смотрят на наш Дальний Восток, как на свою будущую территорию...

- И китайцы, и японцы. Курильские острова, между прочим, запирают нам выход из Охотского моря, и с отдачей их мы теряем весь смысл Сибири, сибирской торговли. Там самый широкий пролив 40 километров . Двух хороших батарей достаточно, чтобы прекратить все. А наше правительство, начиная с Горбачева, только и делает, как бы их отдать. Людей поставили в такие условия, что им жрать там нечего. Две трети рыбы уходит за кордон, а свой рыбоперерабатывающий комбинат закрыт. Но, простите, десяток человек надо расстрелять, только и всего. Даже до десятого не дошли бы. Пятый или шестой сказал бы: “Завтра же открою”.

- Но ведь это же методы, которые обществом осуждены и от которых мы едва избавились.

- А что еще? Почему сейчас все Пиночета вспоминают? А вы знаете, что сделал Наполеон, придя к власти? В каком состоянии была Франция накануне наполеоновского переворота? Хотя Наполеона в зряшней жестокости никто не упрекал. Но вот он приезжает в итальянскую армию. Та представляет собой толпу босяков, уголовников, людей вороватых и без всякой дисциплины. Телеграмма в Директорию: “Приходится много расстреливать”. Заметьте, “приходится”! Через месяц эта армия - закаленная, дисциплинированная - разбивает лучшие австрийские войска, захватывают Италию, солдаты носят его на руках, а “приходится много расстреливать” никто не вспоминает. На юге Франции нельзя было без опасности для жизни проехать из деревни в деревню. Что делает Наполеон? Ловит бандитов и без всякой судебной волокиты расстреливает их полностью, целиком. Коррупция в полиции процветала. Все коррумпированные бандитами полицейские участки арестовывали и расстреливали. Целиком. Через полгода не осталось ни одного бандита. Кто-нибудь упрекал его за это? Нет. Кто-нибудь говорил, что мне было лучше, когда меня грабили на дороге, а мою дочь насиловали по три раза на дню? Нет. Никто почему-то об этом не пожалел. Почему одно время - правда, слава Богу, очень короткое - все вдруг Лебедя полюбили? Да потому, что народ устал. У нас нет милиции. Наши судебные органы охраняют бандитов. То есть они якобы их не охраняют, но... попробуйте убить бандита. Вам придется, по крайней мере, бежать за границу. Потому что у себя на Родине вас посадят, а в лагере добьют дружки того бандита. И все будет шито-крыто. А милиция скажет: у нас нет доказательств, нет свидетелей...

- Но тогда что такое национальная идея, о которой так много говорят сегодня?

- Да опять-таки трепология. Во-первых, надо вот что понять: Россия не есть европейское государство и ее нельзя сопоставлять ни с одним из них. Это своя законченная этническая суперструктура, которая тысячелетия назад была завязана на великом шелковом пути. И граница наша с Западом очень четкая. Каждый раз, когда мы лезем решать западные дела, нам потом дают по носу. Александр I начал наводить порядок в Европе, нам она заплатила Крымской войной. Сталин разделил Германию, и чем это кончилось?

- Бог с ней, с Германией. С Россией-то что делать?

- У России должна быть своя валюта. Причем, я лично считаю, что ее следует построить не на золотом, а на серебряном стандарте. У меня на это есть свои соображения. Дело в том, что самые крупные запасы, из не истощенных, сейчас находятся на Камчатке. Представляете, серебро в мире исчезает, то есть становится все дороже. Вместе с ним дорожает и рубль. То есть валюта будет укрепляться сама по себе. А в остальном, что нам нужно? Понимаете, Петру приходилось придумывать, а чем бы это с Западом торговать, потому что Россия абсолютно ни в чем не нуждалась. Покупали в основном предметы роскоши.

- Совершенно достаточной. У нас всегда были и сегодня есть большие запасы земли, леса - хлеб, зверь, рыба. Дело, выходит, за экономикой. А у нас вон самые центральные земли пустуют - тульские, орловские, воронежские. Кабаны развелись, яблоки осыпаются в заброшенных садах...

" Возмем Христово смирение, как неложный светоч для нашего служения Ему и людям и будем твердо верить, что по мере такого усвоения Христовой жизни, - и никаким иным способом, - нам суждено будет вносить всюду ту духовную радость, то духовное оживление, которого тщетно добивается мир и о котором ныне с такою уверенностью вещает Церковь. Чрез Христову благодать принесем мы людям "радость и веселие, а печаль и воздыхание удалятся" (Ис. XXXV, 10)

ВОЗРАЖЕНИЕ НА ФРАЗОЧКУ : "ЛЮБОВЬ ЗЕМНАЯ - ЛЮБВИ НЕ ЗНАЕТ"

Достоевский - великий популяризатор Евангелия. Но настолько непрос-той, что его толкование Евангелия само требует, чтобы его истолковывали. И ни кто-нибудь, а такие великие аввы, как святитель Антоний Храповиц-кий и преподобный Iустин Попович.

А как толкует Евангелие Феодор Михайлович? Он толкует Евангелие, неимоверно усложняя его понятия до крайности. Он преподносит непростые Евангельские понятия через саму жизнь человека, через его страдания, мысли, чувства. Но, закручивая спираль своих головокружительных сюже-тов, Феодор Михайлович ни на мгновение не прерывает нить евангельского духа, подчиняющую каждую малюсенькую деталь, каждую образную краску единой евангельской цели в каждом своем романе. Для чего так неимоверно всё усложняет Достоевский, а не говорит прямо (Ин. 16,29)? А вот, для того, чтобы “Любите друг друга!” коснулась самого сердца и, может быть, и осталась бы в нем.

Святой апостол и евангелист Iоаннъ Богослов в конце своей земной жизни, когда уже не мог и передвигаться, и его переносили его ученики, твердил им всего только одну фразу: “Любите друг друга!”. Ученикам надоело слушать это однообразие, и они сказали ему, наконец, что-то вроде: “Отче, ну, что уж ты заладил одно и тоже?” - “Так ведь, если будете это соблюдать, то больше ничего и не надо”- ответил он.

В эту самую точку бьёт, совершенно, как и Iоаннъ Богослов, и Феодор Михайлович Достоевский. Только он повторяет эту фразу, не произнося её, а наоборот, закапывая всё глубже и глубже в людские страдания, в людские немощи, в людское неразумение. Для чего он это делает? А вот, для того, что, ежели, кому удастся самому докопаться до этой главной заповеди Христа через описанные им глубины людских страданий людской мерзости, то тот уже не скажет: “Ну, что заладил?” Но чтобы это состо-ялось, чтобы читатель его романов главную заповедь Христа: “Любите друг друга!” воспринял не как фразу, а как цель и смысл каждой чело-веческой жизни, да, необходимы толкователи Достоевского: святитель Антоний Храповицкий и преподобный Iустин Попович. Вот, после их анатомии творчества Достоевского все его хитросплетённые сюжеты отваливаются на второй план, и в сердце читателя проникает становящаяся доступной для этого проникновения главная заповедь Христа: “Любите друг друга!” (Ин. 13, 34).

Главнейшая мысль Достоевского та, что больше всего человеку в его земной жизни необходима любовь! Такую фразачку Марины Гардениной: “Любовь земная - любви не знает”, Феодор Михайлович, что называется, отметал бы с порога. Хотя совершенно понятно, что вкладывала Марина Николаевна Гарденина в эти свои строки: “Любовь земная - любви не знает”. Конечно же, человек, возлюбивший Христа, испытывает такую любовь, которая, да, превосходит всякую земную любовь. Но, получивший в дар такую неземную любовь может сказать, что любовь земная - любви не знает, только себе. Потому что иначе это будет превозношение, мол, вот мне дана любовь, это любовь, а любовь Свидригайлова, Пульхерии Александ-ровны, Разумихина… ну, какая это любовь? Для Феодора же Михайловича такая мысль недопустима. Через земную любовь, только через земную, человек может возлюбить Господа Бога своего всем сердцем своим, и всей душею своею, и всем разумением своим (Второзак. 6,5).

И вот, эту земную любовь, величайший Божiй дар людям, намного пре-восходящий дар свободы, которым Он тоже снабдил людей, Достоевский и преподал мiру. Раскольников решился идти с повинной. И перед тем, как направиться в контору предавать себя, он идёт к матери, к которой не при-ходил несколько дней, запретив и ей приходить к нему, хорошо понимая, на какую муку он обрек её такой своей жестокостью. Что же теперь он идёт успокоить мать? Подготовить её к страшному известию, которое она узнает, когда он сознается в убийстве? Нет, это мог бы иметь в уме любой писатель, но не Достоевский! Родион Романович Раскольников перед каторгой идёт к матери, чтобы спросить её…

- Маменька, оставьте это, я сейчас пойду. Я не для того пришел. Пожалуйста, выслушайте меня.

Пульхерия Александровна робко подошла к нему.

- Маменька, что бы ни случилось, что бы вы обо мне не услыхали, что бы вам обо мне ни сказали, будете ли вы любить меня так, как теперь? – спросил он вдруг от полноты сердца, как бы не думая о своих словах и не взвешивая их.

Но не только спросить об этом у своей маменьки пришел к ней Родион Раскольников, перед своей каторгой, он пришел к своей маманьке также и сказать ей:

- Я пришел вас уверить, что я вас всегда любил, и теперь рад, что мы одни, рад даже, что Дунечки нет, - продолжал он с тем же порывом, - я пришел вам сказать прямо, что хоть вы и несчастны будете, но всё-таки знайте, что сын ваш любит вас теперь больше себя, и что всё, что вы думали про меня, что я жесток и не люблю вас, всё это была неправда. Вас я никогда не перестану любить… Ну, и довольно…

Вот, что необходимо Раскольникову в самый трудный момент его жизни - любовь тех, кого он любит. Это было необходимо самому Феодору Михай-ловичу, когда он стоял на эшафоте. Это необходимо каждому человеку, хотя не каждый скажет, как Родион Раскольников, не каждый осознаёт это… но каждый чувствует это.

Вот он, Феодор то Михайлович Достоевский, до сих пор колеблющий безбожный мiръ, не могущий справиться со своей душей христианкой, кото-рая уже при полном разгуле плоти продолжает рваться к своему Творцу. Вот, она разгадка недоумения всего “образованного” мiра, узнавшего, что переведённый на японский язык роман “Братья Карамазовы” миллионным тиражом был сметён с японских прилавков в одно мгновение. И это во времена господства «гарри поттеров»! Душа японцев, а не извращенное их сознание пакемонами и поттерами, заставила ринуться их за откровением Достоевского. Потому что и в “Братьях Карамазовых” раскрывается этот же призыва Христа “Любите друг друга!”, то есть, та любовь, которой любили и Сонечка, и Раскольников, и Алёша, и мальчики, и Илюшечка, и все-все персонажи, вышедшие из мученической души Феодора Михайлови-ча Достоевского.

КРОШКУ-АНГЕЛА В СОЧЕЛЬНИК БОГ НА ЗЕМЛЮ ПОСЫЛАЛ.

                                              Ф.М. Достоевский
                                         Крошку-ангела в сочельник
                                                             Бог на землю посылал:
                                                            “Как пойдешь ты через ельник,
                                                            - Он с улыбкою сказал, -
                                                            Елку срубишь, и малютке
                                                           Самой доброй на земле,
                                                            Самой ласковой и чуткой
                                                           Дай, как память обо Мне”.
                                                            И смутился ангел-крошка:
                                                            “Но кому же мне отдать?
                                                            Как узнать, на ком из деток
                                                            Будет Божья благодать?”
                                                            “Сам увидишь”, - Бог ответил.
                                                            И небесный гость пошел.
                                                            Месяц встал уж, путь был светел
                                                            И в огромный город вел.
                                                            Всюду праздничные речи,
                                                            Всюду счастье деток ждет…
                                                            Вскинув елочку на плечи,
                                                            Ангел с радостью идет…
                                                            Загляните в окна сами, -
                                                            Там большое торжество!
                                                            Елки светятся огнями,
                                                            Как бывает в Рождество.
                                                            И из дома в дом поспешно
                                                            Ангел стал переходить,
                                                            Чтоб узнать, кому он должен
                                                            Елку Божью подарить.
                                                            И прекрасных и послушных
                                                            Много видел он детей. –
                                                            Все при виде божьей елки,
                                                            Все забыв, тянулись к ней.
                                                            Кто кричит: “Я елки стою!”
                                                            Кто корит за то его:
                                                            “Не сравнишься ты со мною,
                                                            Я добрее твоего!”
                                                            “Нет, я елочки достойна
                                                            И достойнее других!”
                                                            Ангел слушает спокойно,
                                                            Озирая с грустью их.
                                                            Все кичатся друг пред другом,
                                                            Каждый хвалит сам себя,
                                                            На соперника с испугом
                                                            Или с завистью глядя.
                                                            И на улицу, понурясь,
                                                            Ангел вышел… “Боже мой!
                                                            Научи, кому бы мог я
                                                            Дар отдать бесценный Твой!”
                                                            И на улице встречает
                                                            Ангел крошку, - он стоит,
                                                            Елку Божью озирает, -
                                                            И восторгом взор горит.
                                                            Елка! Елочка! – захлопал
                                                            Он в ладоши. – Жаль, что я
                                                            Этой елки не достоин
                                                            И она не для меня…
                                                            Но снеси ее сестренке,
                                                            Что лежит у нас больна.
                                                            Сделай ей такую радость, -
                                                            Стоит елочки она!
                                                            Пусть не плачется напрасно!”
                                                            Мальчик ангелу шепнул.
                                                            И с улыбкой ангел ясный
                                                            Елку крошке протянул.
                                                            И тогда каким-то чудом
                                                            С неба звезды сорвались
                                                            И, сверкая изумрудом,
                                                            В ветви елочки впились.
                                                            Елка искрится и блещет, -
                                                            Ей небесный символ дан;
                                                            И восторженно трепещет
                                                            Изумленный мальчуган…
                                                            И, любовь узнав такую,
                                                            Ангел, тронутый до слез,
                                                            Богу весточку благую,
                                                            Как бесценный дар, принес.

On the fateful day of 17th May, 2007, ignoring the obvious and self-evident truths about the soviet created monstrosity styled the Moscow Patriarchate, the majority of hierarchs, clergy and laity of ROCOR embraced the tragic unia that ended the existence of a true canonical and unadulterated Russian Orthodox Church outside Russia. We must continually recall that this act of betrayal silenced the only true Russian Orthodox voice that reflected the unsullied conscience of the much-suffering Russian people. We must also remember that this paved the way for the MP – condemned by ROCOR some 6 years ago as a “soviet creation” - to promote itself as being the true Russian Orthodox Church, having undergone some miraculous and undisclosed canonically recognized process of cleansing – for no one to see!

And each and every day, with the going down of the sun, we should remind ourselves what the Moscow Patriarchate (Inc.) with her newly “ingested” ROCA represents, what it stands for and what expanding spiritual indignities and heretical practices it keeps indulging in on an ongoing basis.

Since the creation of the MP and the appointment of its head – heretic met.Sergius – in 1927 by the godless soviet government, its existence has always been subject to censure because of its uncanonical creation and illegal existence, its most incisive critic being the then true ROCA. As successor to this “soviet creation” and its initial stooge met.Sergius, comrade Drozdov (aka “patriarch” Alexis 11) with his “apparatchiks’ – metropolitburo – also inherited the absence of acknowledged legitimacy of their organization and deficiency of grace in their spiritual positions within it. “What can be done to reverse this image and in a sense, re-invent the whole scenario?” is a question at that time - would no doubt have crossed the minds of both Gorbachov and Colonel Drozdov. The answer was really quite simple, albeit fairly long-term and to be implemented in two stages. Through blackmail, intimidation, monetary considerations, appeal to nationalism (for the mentally lame) and other “persuasive” methods, the KGB as renowned experts in these fields – would develop a number of MP “moles” within ROCA… and then wait for an opportune moment. It came in the form of Metropolitan Vitaly’s ultimate removal from ROCA’s stewardship, leaving the true Church in the trembling hands of Judases and overawed clergy and in the main, uninformed and spiritually simplistic laity. Those who saw the true picture and its infamy and remained faithful to Saint Patriarch Tikhon’s directives by rejecting this unholy unia – were labeled “schismatic’. The bulk of the faithful that joined the wide path with the MP, are immured in their own insulation of ignorance and physical comfort, and refuse to realize that they have fallen under the spiritually lethal and culpable influence of their spineless clergy.

As a result, even though it took 17 years, phase one was achieved and figuratively speaking, “without a shot being fired”. The only authoritative major source of truthful condemnations of the MP and Russia’s “democratic” government has been silenced.

While the MP finally proclaimed itself as the complete Russian Orthodox Church – without fear of contradiction or criticism from ROCA of old – there was still this nagging and embarrassing question of its founder’s (met.Sergius) canonicity, legality and grace. Because Sergius created an uncanonical “church” according to a soviet blueprint, then usurped his position through the initiatives of a godless government – thereby divesting himself of God’s grace, all these damning sins continued through the line of succession, which now resided with comrade Drozdov, aka “pat”Alexis 11. How can a non-Church become a true Church… and its fraudulent pretend patriarch, a grace-filled true spiritual leader? The answer came through an old axiom that declares “the best form of defense is offense”.

And so it was time for the KGB expertise to be concentrated on this vexing problem. The modus operandi was quite straightforward - attack the foundation of ROCA, discredit its founder (Metropolitan Anthony) as being a less than true servant of God, and portray him as a hierarch that condoned Masonic membership, communed with the heterodox, violated Church statutes etc… If they can throw enough mud at him and enough lies, some of it might stick, thereby destroying the past authority of ROCA and its subsequent First hierarchs. This in turn would nullify all their rightful condemnations of the MP for the past 70+ years – including that of the ANATHEMAS passed on their collaboration with the communist government, and participation in ecumenism for their membership in the WCC.

Articles against Met.Anthony containing these accusations have suddenly started to appear in persistent abundance, under the guise that recently unearthed documents prove these indictments. Using sophistry in its finest form, these accusers revealed themselves long on words but short on facts, because the “proof” that they claim to have, remains a secret and certainly not one to be examined by specialists to determine their authenticity.

By destroying the pre-MP ROCA and Her hierarchs, MP hopes to elevate the creation and behaviour of the MP and met.Sergius’s position as valid and canonical, demanding admiration and reverence for having “saved” the Church. It was ROCA that was the fraud, that was headed by heretical hierarchs, that made massive mistakes, that perpetuated divisions within the Russian Church, that made false accusations against her “Mother Church”! Archbishop Mark of Berlin added credence to these absurd and despicable lies, by his demeaning and grovelling exhibitions before pat.Alexis – TWICE – begging forgiveness for ROCA’s past critical condemnations of the MP and its metropolitburo’s shameful behaviour.

Undoubtedly, these attacks that lack not only substance but struggle to attract even childish credibility, are preparations to elevate the vile heretic met.Sergius into the ranks of Saints and demote the true hierarchs of Christ, to the ranks of heretics. This process is in full swing and gaining momentum every day, without a murmur from any ROCA (MP) clergy or laity, proving that their shameful capitulation to evil, nurtured with large doses of financial largesse, has now become so ingrained in their psyche that nothing will change their catatonic state from the MP’s anaesthetic ether of lies.

In attempting to achieve this grotesque end, the MP tactics are also aimed at eradicating all the physical reminders of ROCA’s existence. All buildings and locations that carry significant importance in the history of ROCA will no doubt be discarded. Currently, moves are afoot by the new administration of “sub-patriarchal Overseas Church” to sell off the New Root Hermitage in Magopak – a location that carries a deep historical meaning to the Overseas Church. This Hermitage was the first home to the miracle-working Kursk Icon upon its relocation to the USA, and apart from hosting a number of Hierarch Councils, it functioned as the summer residence for our First Hierarchs. There is also serious talk of selling the Synodal building itself that is situated in the heart of Manhattan - a structure of immense importance in the history of ROCA. Of the 300 plus locations under their control in the US, why did the MP select these two sites?? No doubt some simple minds will view this as coincidental, with no evil agendas behind these decisions. Yet who will reverse all the wept tears once they are sold and reduced to rubble? How will this lost glorious heritage be passed on to our future generations?

More importantly, the MP have transferred all the ROCA archives to their Moscow HQ, thereby removing the living history of the voice and conscience of the Russian people. In all probability, specialists in cassocks will commence to rewrite the shameful activities of the MP over the past 8 decades, as recorded in these appropriated chronicles, resulting in “documents” coming to light that prove that met.Sergius did save the Church, and that he was indeed a true servant of God. To embellish their creative “releases”, they may reveal a number of serious violations by the ROCA hierarchs over the years that were kept under lock and key e.g. collaboration with the Nazis, or some such imaginative fabrications in real settings. The possibilities and variations are there in great abundance, limited only by one’s inventiveness. Time will tell.

The MP’s evil aims are quite clear, and their destructive actions intentional.

Apart from these quite recent developments, let us refresh our memories on the MP’s past proven heretical/spiritually illegal/uncanonical and downright disgraceful activities:

19/10/2006: (Published in Orthodox Russ) met. “nicotine” Kirill Gundaev issues a call not to impede the proliferation of rock “music”, and sees no reason to struggle against it because some rock bands convey Orthodox witness through their “music” !

He further declared that some rock bands mention a few phrases on Orthodoxy, which is far more beneficial than a lengthy church sermon!

3/6/2006: (Published in Orthodox Russ) Each year, an ecumenical church service is performed by Catholic Archbishop Francesco Cacucci and met. Kirill “nicotine” Gundaev in the church of St.Nicholas in Barri.

14/2/2006: (Published in Orthodox Russ) In a dialogue with author Angelica Carpifavi, “pat”Alexis in referring to the Roman Catholic Church, declared that there can be no proselytism between “sister churches”! A statement of pure heresy.

4/2/2005: (Published in Orthodox Russ) “pat.Alexis 11 agrees that met.Sergius was a true servant of God that saved the Russian Church, while Stalin was a God-sent martyr who saved Russia! This obviously makes ROCA’s 80 year existence irrelevant, while Stalin’s satanic butchery of the Russian faithful and her true clergy were but acceptable measures that “saved Russia”! Even the Russian Communist Party regards Stalin as a mass-murderer, yet “pat”Alexis looks upon him as a God-sent saviour of Russia!

8/10/2005: (Published in Orthodox Russ) “pat”Alexis wrote a congratulatory epistle to the president of Vietnam on the occasion of 30 years since the communist victory in the Vietnam War, calling it a "glorious anniversary." Similar letters were sent to the leaders of North Korea and Cuba. What is conspicuous is the absence of any congratulatory notes being sent by this “anti-communist” to heads of non-communist, Christian states e.g. USA.

Moscow, June 25, Interfax - Head of the Moscow Patriarchate Department for External Church Relations Metropolitan Kirill of Smolensk and Kaliningrad said that Orthodox believers can pray before heterodox shrines in churches of other confessions.

Tuskarev A. (The Two Poles Of the Russian Church), Veche, Munich, No. 54, p. 60.

In 1993, pseudo-Metropolitan Kirill (Gundaev) – a more than likely clandestine Cardinal in the Roman Catholic Church - while enjoying himself at a Christmas party organized by the Central Television in Moscow was asked the following mocking question by a certain reporter: "What do you think of the Last Judgment and Resurrection as I do not believe in them?". Met. “Nicotine” Kirill replied laughingly: "And neither do I".

At this stage, it’s timely that we mention some of the Church canons and statutes upon which our Church stands:

Apostolic Canon XLV : "Let a bishop, presbyter, or deacon, who has only prayed with heretics, be excommunicated: but if he has permitted them to perform any clerical office, let him be deposed".

Laodicia Canon XXXIII: "No one shall join in prayers with heretics or schismatics".

Laodicia Canon XXXIV: "No Christian shall forsake the martyrs of Christ (New Martyrs) , and turn to false martyrs (sergianists), that is, to those of the heretics, or those who formerly were heretics; for they are aliens from God. Let those, therefore, who go after them, be ANATHEMA!" This refers particularly to the present situation of those ROCA adherents that are now in total communion with the MP and its false “martyrs”. They have to venerate them together with the TRUE martyrs for Christ. How can they reconcile their conscience with such an outrageous profanity???!!!

Let us remind ourselves that through the May 2007 betrayal, ROCA (MP) has buried herself in the quagmire of at least two ANATHEMAS:

The anathema of Saint Patriarch Tikhon in 1918 applied to the godless Bolsheviks and their collaborators. Because the Moscow Patriarchate – with met.Sergius as its head - was set up by the anathematised Bolsheviks in 1927, and was in full collaboration with the Soviet Government – praying for them at every church service – they became damned by this anathema, which is still current.

The second anathema is the one declared in 1983 by the ROCA Synod itself – headed by Met.Philaret – against ecumenism i.e. the World Council of Churches. The MP, being executive members of this satanic organization, are also under this anathema and getting deeper and deeper under it every day as they increase their activity within the WCC ranks. This of course is not surprising, given the fact that “pat”Alexis’ right hand operative – met. “nicotine” Kirill Gundaev, declared some time ago that the WCC is the cradle of the future world religion!

We must also keep in mind the despicable methods used by the MP in order to keep the newly “ingested” ROCA (MP) faithful happy and contented. Sadly, these “faithful” have lost their power of lucid response to valid indictments of their concessions to the vulgar spirits of the age, personified by the MP. Exploiting the fact that the majority of them are spiritually illiterate, and that they are all about nostalgic memories, myths and comfortable self-delusions, motivated more by misspent fervour than by raw facts, the MP keep “order in the ranks” by deploying tactics of summoning up silent imaginary support of Saints, Holy Icons, outstanding church choirs or any other spiritually authoritative forms. As an example, by stating that Saint John of Shanghai prayed for armed forces during WW 11, the MP “spin doctors” imply that he was in fact supporting the godless Soviet regime!! In reality, Vladika prayed for the Russian people to be victorious – and not the Soviet government and furthermore, he condemned Sergius for “having entered a union with the godless”.! adding that “You cannot be with those who deviate from Church canons”! This is a typical example of the KGB methods applied by the MP apparatchiks – including the treacherous ROCA (MP) clergy, who have further expanded their guilt by pursuing a failed philosophy that is underpinned by sophistry and dogmatized apostasy.

Despite all the obvious facts as to the MP’s grotesque character, adherents like met. Hilarion and his partners in betrayal, still persist in promoting themselves as honourable Christians of high ideals, good intentions and benevolent feebleness by denying their obvious intoxication of their own blind purpose of submission. Their strident spokesman, Fr.Perekrestov is a man for all seasons, with an answer for everything and not a question for anyone… so much so that his statements, with all their facile aspects, are categoric to the point of total incoherence.

As I wait and pray for God to restore Russia’s spirituality and re-establish Her true Russian Orthodox Church and Her national fortune, the black dog of despair often visits me during the exaggerated darkness and seeming hopelessness of night, prompting me to remember the Lord’s calming words to Isaiah: “fear not, neither be fainthearted”… “for it is your Father’s good pleasure to give you the kingdom” (Like 12:32).

We must continually think about the Great Betrayal of May 17th 2007…. LEST WE FORGET!!

Константин Преображенский. «КГБ в Японии. Шпион, который любил Токио». Москва 2000, 457 стр.

Книга «супер шпиона» Константина Георгиевича содержит серию рассказов о работе КГБ в Японии. В этих рассказах, содержится много информации о профессиональной и личной жизни работников государственной безопасности не только заграницей, но и в СССР. Описывается печальная судьба тех, кто попадает в немилость ЦК и о том, что над всеми служащими постоянно висит дамоклов меч быть обвиненными, остаться без возможности на получение любой работы и как последствие быть обвиненными в тунеядстве.

Открывая книгу, читатель невольно вспоминает книги Флеминга, о похождениях 007 – Джеймса Бонда, окруженного красивыми дамами, помогающими ему бороться со злом. Или книгу Грина «Наш человек в Гаване», в которой повествуется о продавце, агенте английской разведки – Джеймсе Ворголде, посылавшем «в центр» обманные сообщения о своих успешных вербовках агентов и успехах. А может быть, читателю вспоминаются многочисленные другие книги, описывающие успехи шпионов-героев, рисковавших жизнью во имя любви к родине или побуждаемых материальными выгодами, привлечением к похождениям или по другим причинам?

Русскому зарубежнику книгу Константин Георгиевича нужно добавить на полку в ряд с другими описывающими жизнь в СССР, о постоянном страхе доносов соработников, соседей и даже членов семьи. О жизни в СССР жители Зарубежной Руси знакомились по книгам Б. Солоневича – «Молодежь и ГПУ», И. Солоневича – «Россия в Концлагере», А. Солженицына – «Архипелаг Гулаг» и многих других авторов, кому удалось переселиться на Запад.

Жителям в Зарубежной Руси было известно о преследовании в СССР религии, и об организации МП, ставшей частью правительственного аппарата. Было известно об уничтожении, перед мировой войной, почти всего военного командного состава, о том, что КГБ ненавидел чинов военной разведки ГРУ, на руководство которой делались обвинения и затем проводились массовые расстрелы. Белой эмиграции было также известно о проводившихся сталинских чистках в рядах партийной оппозиции даже в числе членов политбюро. В общем, русским переселенцам в другие страны было известно, что в СССР никто не был в безопасности от внезапного ареста, ссылки или расстрела. Ведь при Сталине расстреливали даже 12 летних детей! Поэтому люди в СССР привыкли думать одно, а говорить другое и К. Преображенский прекрасно описал в своей книге о том, что не только население страны, но и работники КГБ жили в постоянной тревоге.

Читателю может показаться неожиданностью опасение автора жившего в Японии ходить в православную церковь. Но дело в том, что для связи с духовенством в других странах КГБ направляло своих агентов «священнослужителей» из МП. А если его увидели бы в храме свои или агенты контрразведки, то могли бы сделать необоснованные выводы.

Теперь при Путине, начали хвалить сталинское время, отмечать «патриотическую» работу КГБ – ФСБ, и даже ввели в декабре празднование этой страшной организации. Под таким правительственным влиянием в различных издательствах вышло много книг о КГБ и шпионах: А.И. Байгушева: «Партийная разведка», А.П. Шевякина: «3 Шага в пропасть», «Разгром советской державы», «Загадка гибели СССР», К.А. Капитонов: «Египтолог из внешней разведки» – книге о резиденте на Востоке В.А. Кирпиченко, А. Север: «История КГБ», О.Н. Глазунов: «Китайская разведка» и многих других авторов.

Книга К. Преображенского отличается во многом от других авторов тем, что он указал на то, что у всех членов разведки КГБ и ГРУ развилась болезнь шизофрении, вследствие постоянного страха, что за ними следят другие агенты, подслушивают члены своей или иностранной разведки. Как он пишет, поэтому разговоры работников КГБ сводились к пище, что и понятно, так как большинство времени они проводили в ресторанах при встречах со своими агентами. Автор указывает на то, что благополучием и судьбой агента власти не интересуются и всегда готовы его осудить по подозрению, даже без вины.

Агентом КГБ он стал вследствие того, что его интересовала Япония, и он стал японоведом. Как специалист он был обязан бывать в стране, которую он изучал. Это требовало сотрудничества с КГБ. Япония его интересовала, и он о ней, ставши журналистом, опубликовал статьи и книги: «Бамбуковый меч», «Спортивное кимоно», «Как стать японцем» и «Неизвестная Япония». Его чрезмерное увлечение Японией вызывало недовольство начальства КГБ, и партии что вредило ему на службе, так как КГБ не доверяло журналистам.

Он пишет о том, что из среды советских служащих разведки было большое количество перебежчиков на Запад. В западных странах как, например, в США разведчиков ценили за их службу государству и всегда были готовы заступиться за них и помочь семьям. Возьмем, например дело агента ЦРУ Фредди Вудрофф, погибшего 15 лет тому назад около Тбилиси. Он был резидентом, одним из агентов направленных в республики бывшего СССР. ФБР, адвокат и его семья продолжают вести дело расследования об его убийстве, требуя детали и поиска убийцы. До прибытия в Тбилиси Вудрофф служил в Ленинграде, Турции, Эфиопии и Казахстане и его прикрытием в американском консулате было положение местного специалиста. На самом деле в Тбилиси, он занял место оперативного руководства, руководя тренингом телохранителей для президента Шевернадзе и малой элитной группы «омега» против находившейся в РФ «альфы». Он был застрелен выстрелом в голову при загадочных обстоятельствах, когда должен был встретиться с агентом на пустыре за городом.

Американское правительство не оставляет розыска также других своих агентов, военнослужащих и граждан, предоставляя всем равную защиту и заботу. В этом разница между двумя системами - демократической и коммунистической и она гнетуще влияла на советских агентов.

Константин Георгиевич покинул ряды КГБ в 1991 г., ставши ярым критиком этой организации публикуя статьи о ее нелегальной и бесчеловечной работе. В 2000 г. его книга была опубликована. Его статьи печатались в московских газетах вплоть до 2002 года, вызывая возмущение среди его прошлых сослуживцев по работе в КГБ. Ему угрожал арест, от которого пришлось скрыться, а когда к власти президента в РФ пришел В. Путин, то бывший шпион и журналист бежал в 2003 г. в США, которое предоставило ему в 2006 г. политическое убежище.

Судьба автора похожа на многих других ученых, лингвистов, историков, географов и т.д. интересовавшихся заграничными странами, которые были вынуждены стать не только членами партии, но и агентами КГБ.

Теперь, находясь в свободном мире, К. Преображенский занялся своим любимым делом писателя, чему ему в прошлом препятствовала партия и КГБ. Будем надеяться, что в недалеком будущем автору удастся переиздать для Зарубежной Руси эту книгу с внесением некоторых изменений и дополнений о западных странах ранее ему не бывших известными.

Эти курганы были насыпаны, очевидно, еще печенегами. Они были седые от времени, кое-где осыпавшиеся яминами вовнутрь, покрытые кустами, ковылем, серой и жесткой степной травой.

Мы их взяли с налету. Наш батальон выгрузился под утро. Поезд, дав короткий гудок, ушел в сторону станицы Камышевской. Роты, не задерживаясь ни минуты, развернулись в атакующие цепи. Красные затакали пулеметами. Но тут же стихли. Только вдали слышались их крики и понукания. Они убегали.

- Полдела сделано, - сказал полковник Волховской. - Остается вторая половина...

В батальоне оставалось девяносто три штыка и охотниче-драгунская полусотня. Была еще наша двух пушечная батарея с семьюдесятью пятью снарядами. Гаубицы за неимением снарядов мы отослали в тыл. Охотники тут же заняли сторожку смотрителя, примерно в полуверсте от крайнего левого кургана. Первая и третья роты стали окапываться на склонах. Вторую Василий Сергеевич вернул на станцию.

Станция находилась позади нас. От нее шла дорога к югу, на город Б-ов в трех верстах. В городе размещались обозы отступающих дивизий и корпуса генерала Барбовича. Мы должны были прикрывать их уход. Только прикрывать.

Курганы были захвачены красными за два дня перед тем. То, что краснюки не упорствовали, нас не вводило в заблуждение. Они не упорствовали потому, что были передовой заставой. Вырвались вперед, захватили курганы, а что с ними делать, не знали. С округлых вершин, как на ладони, был виден уездный Б-ов. С его садами, церквями, базарной площадью, дачным пригородом чуть в стороне, по высокому берегу речушки, а также людской массой, которая шевелилась, коловращалась, перемещалась.

Эта масса были, в основном, тыловики. Госпитали, походные лазареты, кухни, мастерские, артиллерийские парки без снарядов, обозы гужевого транспорта, а попросту телеги с продовольствием, фуражом и амуницией. Да еще гражданские беженцы со своим бесконечным и жалким скарбом.

К вечеру красные подошли основными силами. Они высыпали на гряду, что тянулась в двух верстах от курганов. Сначала конной сотней. Попытались точно так же с налету взять наши позиции. Только они сошли вниз, с гряды, в широкую ложбину перед подъемом, мы открыли огонь.

Сотня, потеряв несколько человек, отхлынула, ушла вверх по ложбине, вылетела снова на гребень и исчезла.

Через час с гребня ахнули по нам шестидюймовые пушки. Капитан Соловьев ответил из своих пушек. Восемь пушек против двух - сразу было видно, на чьей стороне перевес.

Разворотив два передних кургана, вывернув горы земли и известкового щебня, красные перенесли огонь своих батарей на станцию. А на нас пошли густые цепи их пехоты. Шли деловито, быстро, но с какой-то неумелостью.

- Новобранцы, - сказал капитан Шишков. - Отобьем и глазом не моргнем!

Так и произошло. Где залповым огнем, где умело перемещаемыми пулеметами, мы встретили большевицкие цепи достойно. Они залегли, потом подались назад, оставив несколько десятков трупов. Уже в который раз мы поражались их черствости. Ни санитаров, ни солдат похоронной команды с их стороны. Бросили убитых, бросили раненых, словно это не их люди.

Офицеры из молодых постреляли по раненым. Добили нескольких из них. Опять играли на пари. С какого выстрела возьмет красного армейца. Я приказал прекратить. Чем тяжелей, становилась война, тем упрямее цеплялся я за старые привычки.

- Господин штабс-капитан, так они будут теперь всю ночь кричать! - сказал подпоручик Ручкин, славный хлопец, но какой-то без руля, без ветрил.

- Пусть кричат, может до совести своих же, докричатся...

Ночью охотники Вики Крестовского сделали вылазку. Взяли красного из передового поста. Мы с Никитиным допросили его. Это был испуганный деревенский парень с оттопыренными ушами и побелевшими от страха глазами. Он показал, что подошло не менее двух пехотных полков. Полевая артиллерия. Пушки, гаубицы, пулеметы. Еще кавалерийский полк. Завтра будет нам всем окончательный расчет.

- Пленных нам девать некуда, Рыбин, - сказал ему штабс-капитан Никитин. - Хочешь, оставайся у нас, на довольствие запишем. Не хочешь - расстрел. Но помни, если останешься, то завтра тебя твои же дострелят...

Рыбин осунулся в тот же миг. Куда ни кинь, везде клин. Он потрогал свою синюю шишку на лбу, это была работа одного из башибузуков Вики. Потом, подумав, все же решился:

Настроение у нас было поганое. Василий Сергеевич послал в город нарочного. Просить хотя бы роту солдат на подмогу. Однако кому не знать этих тыловиков! Заместитель генерала Барбовича по тылу только руками замахал,: какая рота, у нас одни возницы да конюха, да санитары с фельдшерами, да раненых несколько сотен.

Этот мотив не оставлял меня весь день. С самого утра.

Для начала красные повели мощнейшую артиллерийскую подготовку. Наши наблюдатели донесли, что уже не восемь пушек садят по нам, а целых двенадцать. Добавилась тяжелая гаубичная батарея. Это сразу почувствовалось. Мы в первые же полчаса потеряли человек десять. Были убиты подпоручик Жаркович и вахмистр Погонов. Тяжело ранен поручик Еськин. Шрапнелью его истыкало, как дуршлаг. Почему он не умер на месте, было непонятно. Только в голову ему попало не менее пяти картечин. Были ранены юнкер Козлов и унтер старой службы Квасов. Оба в живот.

Полковник Волховской отдал приказ встречать их залповым огнем. Мы встречали. Они залегали, потом снова поднимались. Наконец, мы заметили, как рота Шишкова стала оттягиваться назад, к железнодорожному полотну. Сначала пошли раненые. Потом потянулись офицеры. Стали отбегать, друг друга, прикрывая стрельбой с колена. Сила солому ломит! Батальон наполнением в неполную роту сдержать два полка да с полевой и дивизионной артиллерией не сможет.

- Отходи, Иван Аристархович, - дал приказ в телефон наш полковник и напомнил, - У водокачки твой следующий рубеж!

Офицеры уже бежали, подхватывая раненых, беспорядочно отстреливаясь из винтовок и револьверов от наседавших красных.

Позиции у станции были не самые удачные. Но роты рассредоточились вдоль железной дороги, за насыпью. Бойцы пришли в себя, вторая рота капитана Видемана прикрыла отступление с курганов. Красных, которые пытались атаковать станцию, встретили кинжальным огнем двух пулеметов и скорыми выстрелами пушек. Они, потеряв, десятка три из первых шеренг, залегли. Потом стали уползать назад, на курганы.

Не прошло и часа, как они выкатили свои орудия на открытые позиции. Если с курганов город хорошо просматривался, то не менее хорошо он и простреливался. С первых же залпов на улицах началась паника. Где-то загорелся дом. Потом другой. А что делать? Мы же просили набрать хотя бы роту для подмоги.

- Сама себя раба бьет, коль нечисто жнет, - просипел старший фейерверкер Чусовских. Он был из старой армии, в батальон прибыл из-под Царицына, а раньше дрался под Казанью. Капитан Соловьев в нем души не чаял.

Капитан Соловьев расстреливал последние снаряды. Трудно сказать, почему большевики не пошли дальше. Численное преимущество было на их стороне. Снести нас они могли в какие-то полчаса. Орды гражданских и тыловиков ни позади какого сопротивления им бы не оказали. Они растекались по большакам и сельским дорогам, улепетывая от снарядов. Догнать, и перебить их было проще простого.

Только с курганов время от времени били красные орудия. Как там пелось, "францу-у-узы тут как тут!.."

Н-да, угощу я друга. Только вот нечем. Нечем отбиваться, господа!

Неожиданно бой изменил свой характер. Откуда-то по позициям красных ударили из шестидюймовок. Это не были наши пушки. Наши уже стреляли, будто приказчики на паперти милостыню давали. По грошику, по копеечке. А тут вдруг - разрыв за разрывом.

И выплыл стальной короб нашего бронепоезда "Россия". Его носовая трехдюймовая пушка оказалась на удивление скорострельной. Она выпускала в минуту по семь-восемь снарядов. Да еще шестидюймовые башенные орудия добавляли. Как ахнет одно, как ахнет другое, как ахнет третье - огонь и сталь из жерл, красные позиции всмятку, по небу лошадиные трупы и пушечные колеса летят.

Из-за курганов показалась красная конница, сотен в пять, двумя лавами пошли на нас. Но поздно. Перелом боя уже произошел. Снова заработали наши пулеметы. Моя рота сшибла левую лаву. Сотни сбились, скучились, стали напирать друг на друга. Им было тесно в пространстве между курганами и железной дорогой. А тут еще наш бронепоезд все ближе и ближе...

"Господа офицеры! - прозвучал голос полковника Волховского. - В атаку, а-а-арш!"

И сам пошел, прихрамывая со своей палочкой в левой руке, с наганом - в правой. Как всегда он ходил в атаки.

Ночевали мы опять на курганах. Назвать это ночевкой было трудно. Полночи зарывали трупы большевиков, чтобы не смердели. Отвозили назад, в город, и хоронили на городском кладбище наших офицеров и солдат. Потом возвращались. Наскоро ели консервы. Мне попалась баночка с гусиным паштетом.

Бронепоезд, оставив нашей батарее до ста снарядов, ночью ушел. Зарево пожаров в городе угасало. Оттуда пришел слабосильный комендантский взвод. Семнадцать человек при двух офицерах. Их мы влили в наиболее пострадавшую первую роту. Сам командир ее штабс-капитан Шишков был контужен. Он сидел на перевернутой телеге и бессмысленно таращился на огонь внизу, в окопе.

- Ваня, у меня в голове будто Макарьевская ярмарка... такой гул и звон... И бабы бубликами торгуют...

У него была жалкая улыбка. Есть он не мог. Попытался выпить водки, но поперхнулся и выплюнул. Потом откашливался и хватался за голову.

Наши коноводы и кашевары получили приказ привезти соломы. Несколько возов с соломой было доставлено на курганы. Мы устлали наши окопы и стрелковые ячейки соломой, набросали кое-какой одежды, так и дремали до утра, слыша, как подъезжают патронные двуколки, как унтера и взводные распределяют патроны и ручные бомбы.

А утром красные, подтянув новые силы, опять бросились в атаку.

В это утро мотивчик меня оставил. Я даже не заметил этого.

Все повторилось. Сначала беспрерывный обстрел наших позиций. Мы укрывались в окопах, ячейках, переходах.

- Густо черт жарит, ой, густо! - кричал Гроссе.

- Нехай жарит, нам горячего три дня не давали! - храбрился Сабельников.

Затем густые цепи красных армейцев. Наши пушки били по ним. Большевики залегали, снова поднимались. Подгоняемые командирами, пытались идти вперед. Но откатывались.

Тогда выскакивала их кавалерия. Размытой массой шла на нас, увеличиваясь в очертаниях. Пушки опять начинали бить. Пулеметы работали. Ружейный огонь и крики раненых дополнял какофонию боя. Красные разбивались о наши позиции и утекали назад. Тогда за нас опять бралась их артиллерия. И так целый день.

По вечеру от батальона оставалось не больше сорока человек. Аркадий Шишков был добит. Он получил множественные осколочные ранения в грудь и живот. Скончался после полудня. Были убиты поручик Коноваленко из моей третьей роты, корнет Патрикеев из первой, штаб-ротмистр Сомов, взводный во второй роте, поручик Киссель из второго пулеметного расчета, вольноопределяющийся Иванов из того же расчета, девять из семнадцати комендантцев, двое ездовых, два номерных на батарее.

Были ранены Фролов и Гроссе, прапорщик Костин и разведчик Легкостаев, капитан Белов, командир наших телефонистов, и с ним все четыре телефониста. Был ранен в лицо наш батальонный горнист Жора Федонин.

Были поранены или убиты все наши батарейные лошади. Пришлось пушки откатывать вручную, прикрываясь пулеметным огнем.

Василий Сергеевич дал команду отходить. Горн не пропел "Отбой! Отход!" Некому было дудеть в него. Я увидел Жору два часа спустя, он лежал на шинели, все лицо в окровавленных тряпках. Фельдшер грубым голосом кричал: "Ослобони, Федонин, руки убери, надо же кровь остановить..."

Я получил приказ через своего ординарца. Передал взводным оставить наш левый курган и возвратиться на позиции у водокачки.

Похоже, большевики не ожидали, что мы оставим курганы без сопротивления. Они ждали до самого глубокого вечера. И только потом, прикрываясь темнотой, стали занимать эти высоты.

Ночь была чернющая. Никогда не видел таких ночей. Или, может, это после гибели моих боевых друзей. Очень жалко было Патрикеева. С ним мы отбивались от "червонных" казаков, с ним ездили на переговоры к красным, с ним "расстреливали" нашего казачьего офицера, много что было пережито, многим, чем связались мы с корнетом. И вот - нет больше его.

В комнате станционного начальника Василий Сергеевич разложил нам нашу диспозицию. Из двух пушек осталась одна, вторую заклинило. Соловьев приказал отправить ее в город. От батальона рожки да ножки. Патронов - кот наплакал. Снарядов - семь. Из четырех пулеметов только два, "Льюис" и "Максим" в боевом состоянии. Два других отправлены в починку. Обоз с лазаретом выведен в город. На позициях у станции оставлена одна полевая кухня. В лучшем положении находятся наши охотники. Вика Крестовский вступил в бой только под конец. Его потери всего три человека. Так что мы теперь по праву можем считаться кавалерийской частью, а не пехотным батальоном.

- Но есть и добрая весть, господа, - сказал полковник, - к нам направили роту юнкеров, этой ночью они должны быть здесь. Что ж, посмотрим...

Такого подкрепления нам не было с поздней осени прошлого года, когда пришла учащаяся молодежь из Ставрополя. Те гимназисты и студенты технических училищ либо давно лежат в степях Кубани и Донбасса, либо стали заматерелыми бойцами, вроде Фролова или Костина.

Юнкера прибыли после полуночи. Со стороны города заскрипели телеги, закричали что-то возницы. Ночные дозоры их пропустили. При свете керосиновых ламп и электрических фонарей мы увидели, как с подвод спрыгивают мальчишки. Вытягивают винтовки, забрасывают их на плечо. Гимнастерки на них третьего срока. Многие заштопаны и в заплатах. Сердце мое оборвалось, когда я увидел эти юные лица, эти тонкие фигурки. Офицер подошел ко мне:

- Господин штабс-капитан, юнкерская рота из Ростова...

Их было восемьдесят человек. Три училищных офицера с ними. Василий Сергеевич принял их в той же комнате станционного начальника. Пожал крепко руки. Остановил взгляд на старшем фельдфебеле. Это был статный, гвардейской выправки юноша. Чистое открытое лицо, серые веселые глаза, ямочка на подбородке, пробивающиеся усики над верхней губой.

- Старший фельдфебель роты портупей-юнкер Александров, - представился он командиру батальона.

В отчетливости, в несколько щеголеватой манере чувствовалась настоящая, родовая военная косточка. Василий Сергеевич, как мне показалось, чуточку дольше, чем следовало, всматривался в лицо юнкера. Потом улыбнулся:

- Что ж, юнкер, Офицерский батальон рад новому пополнению. Надеюсь, не уроните честь русского оружия!

Александров вспыхнул до мочек ушей. Он был польщен и горд, что сам командир Офицерского батальона обращается к нему с такими словами.

Юнкера были распределены по всем трем ротам. Каждой роте досталось по двадцать семь штыков при училищном офицере. В мою третью роту попал штабс-капитан Анастасиади, смугловатый улыбчивый грек, и старший фельдфебель Александров. Я увел взвод пополнения на водокачку. За нами двинулись три подводы с патронами. Это радовало больше всего. Невозможно выиграть войну, если нечем стрелять. Теперь мы с большевиками были на равных. А значит, мы победим!

Там, в расположении роты, я объяснил ситуацию Анастасиади и Александрову. Отчего-то сразу появилось доверие к этому юноше. Я видел, как он склонился над моей самодельной четырехверстной картой. Как цепко ухватил суть диспозиций. Штабс-капитан подмигнул мне, дескать, знай наших.

Офицеры приняли новеньких по-доброму. От дневного боя они уже немного оклемались. Дали места у костров и на телегах, предложили поесть. Меньше, чем через час, рота заснула. А я сидел у костра, шурудил железным штырем поленья. Не мог спать. Все думал о Патрикееве. О Шишкове. О Коноваленко. Он как раз за неделю до этого получил письмо от невесты. Ждала она его... Я варил в чугунке чай, пил его из жестяной кружки. Мне было тяжело. Хорошо хоть прибыло пополнение.

Утро следующего дня принесло еще одну радостную весть. Наш бронепоезд "Россия" возвращается. Так уж выходило, что на этом участке фронта, прорванного красными в нескольких местах, оставалась только "Россия". Бронепоезд должен был курсировать по дистанции в сто пятьдесят верст, часто под огнем противника, подавляя его батареи, останавливая массы красной конницы, разгоняя толпы пехоты.

Мы первые увидели бронепоезд. Мы как раз заканчивали завтрак. Допивали чай и дожевывали хлеб с колбасой. Бронепоезд выплыл из-за рощицы с севера, с нашей стороны. Проплыл, лязгая всем своим железом, мимо водокачки. Вблизи он был еще более устрашающ, чем издали. Мы смогли рассмотреть толстые швы стальных листов и крепежные болты, держащие листы. Бойницы с жерлами орудий. Пулеметные гнезда на площадках. Поездная команда приветствовала нас криками. Юнкера возбужденно махали в ответ. Офицеры улыбались.

- Это тебе не "мешочники", это - мáхина экс деус!

Прискакал вестовой. Передал приказ от Василия Сергеевича: подготовиться к атаке.

- Господа! Сразу, под прикрытием огня, наступаем на левый курган. Это - наше орлиное гнездо! Будем брать его назад. Большевицкой вше там не место...

Офицеры и юнкера сноровисто рассредоточились. Я мог только порадоваться, видя, как умело занимают свои места молодые. Не напрасно гоняли их в училище.

Красные не стали дожидаться. Ударили из своих двенадцати пушек и гаубиц по станции, по бронепоезду. Бронепоезд тревожно закричал. Паровозы обдали паром насыпь и придорожные кусты. Бронированная махина ушла от разрывов. Ее пушки изрыгнули ответное пламя и сталь. На курганах ахнули разрывы фугасов. И, похоже, что выстрелы не были в "небо". Там забегали фигурки. Маневренность бронепоезда сразу перевесила огневую мощь неподвижных красных батарей.

Капитан Соловьев с оставшейся пушкой поддержал бронепоезд. Стал выпускать снаряд за снарядом. Мы рассыпались неровными цепями, пошли быстрым шагом вперед.

И снова большевики недооценили нас. Они, похоже, не понимали, как жалкая кучка офицеров-"золотопогонников" за ночь могла превратиться в быстрый мощный батальон. Который рвется в бой. Который не знает преград.

Бронепоезд бил и бил по курганам. Орудия красных огрызались. Над нами нависли облачка шрапнели. Я закричал:

Атака была молниеносная. Возможно, потому что из ста двадцати атакующих две трети были молодые мальчишки. Ноги у них оказались быстрые, бежали они легко, перепрыгивая через колдобины и воронки, стреляя на ходу, увлекаясь и увлекая других. А может, в старых-то башмаках легче бегать, чем в новых тяжелых сапогах...

- Не залегать! - кричал я уже в двухстах шагах от вершины кургана. - Не залегать! Вперед!

Пулей сорвало фуражку с моей головы. Красный стрелок брал меня на прицел. Он правильно определил, что я - командир. Я отсчитал "три", и быстро присел. Услышал явственно посвист пульки. Она должна была поразить меня.

Встал в полный рост, вытянул руку с наганом. Стал стрелять по маячившим фигурам впереди. Куда, постой-ка, хрен мусью! Пожалуй к бою, комиссаришка!

Через пять минут вершина кургана была в наших руках. Красные были сбиты. Их раненые поднимали руки. Я увидел Александрова, винтовка с примкнутым штыком наперевес, бегущего куда-то вниз. Хотел остановить его. Однако от бега задыхался. Обернулся назад. Бронепоезд "Россия" уходил вниз, к югу, продолжая изрыгать пламя из жерл, поливая из пулеметов позиции красных. Батальонные цепи отсюда казались все равно жидкими. Но первая и вторая роты неудержимо рвались вперед.

С фланга неожиданно вылетела конница. Это были красные. Не меньше двух эскадронов. С тачанками. Правильное решение - контратака конницей. Красные кавалеристы должны были нас опрокинуть, тем более что бронепоезд уже оставил нас.

Засвистели взводные. Пулеметная команда выставила наш ротный "Льюис". Красных от станции заметил Соловьев. Перенес огонь своей пушки в нашу сторону. Снаряды стали перелетать через курган, прямо над нашим головами. Иногда, случайно проследив темную тень в бирюзовом небе, можно было словно бы увидеть цилиндрическую гранату. Раздались хлопки шрапнели. Буро-оранжевые облачка нависли над конной лавой.

Юнкера еще не приобвыкли к боям. Залп получился разрозненный. Они должны были просчитать после моей команды: раз и два! И нажать на спусковой крючок.

Богиня войны взирала на нас с высоты и решала, кому же дать перевес. Этим ли, закаменевшим в ожидании, или тем, мчащимся на лошадях?

Да, но брать кавалерией холмы и курганы - трудно! Особенно, если стоят там насмерть офицеры.

Второй залп прозвучал лучше и точнее. Пулемет все такал и, похоже, конница попала прямо под прицел его. Еще один орудийный выстрел от станции. Одна тачанка красных неожиданно теряет управление, возница слетает с козел, лошади понесли, пулеметчик не то сбитый пулей, не то пораженный шрапнелью, сваливается кулем в сторону и катится в пыли. Другая тачанка разворачивается и открывает огонь по нам. Конные поворачивают вспять. Пулемет на тачанке теперь прикрывает их уход.

Я не заметил в пылу боя, как получилось, что прямо перед несущими лошадьми первой тачанки выросла тонкая фигурка. Один миг, и юнкер бросается на лошадей, ухватывается за дышло. Тачанка остановлена. Тотчас фигурка перебирается в кузов тарантаса. И пулемет весело такает, поливая свинцом пулеметчиков на второй тачанке. Их возница рвет с места в карьер...

Теперь у нас два пулемета. Кто же этот смельчак? Неужели Александров?

А вот и наши башибузуки. Вымахивают на своих отдохнувших конях. Вика Крестовский впереди. Сабелькой посверкивает. Его верный Беме рядом. За ними - охотники и драгуны. Мчатся вослед красным, лупят из карабинов, добивают их...

... Он сидит на облучке. Гимнастерка белая от пыли, бескозырку где-то потерял, светло-русые волосы ворошит степной ветерок. Глаза пьяные от счастья!

- Н-но, красные копыта! Будете теперь серебряными, Офицерского батальона!

Штабс-капитан Анастасиади в это время говорит мне:

Глаза Анастасиади сияют гордостью за питомца.

- Полковник Александров?.. Это не тот, что во время прорыва генерала Брусилова...

- Тот самый, господин штабс-капитан, тот самый и есть! С дюжиной смельчаков атаковал австрийскую гаубичную батарею... И какой фейерверк потом устроил, а? Государь лично наградил его бриллиантовой табакеркой. Сын - весь в отца. Нет плохого плода от доброго дерева!

До самого вечера мы приводим позиции в порядок. Выставляем ночные дозоры. Получаем запоздалый обед. Отдыхаем. Легко раненые уходить с курганов не хотят. Тем более что вернулись из угона ребята Крестовского. Привезли добычу - бочонок самого настоящего рома, осмоленного поросенка фунтов на пятьдесят, да еще четыре мешка кускового сахара. Юнкера и офицеры греют чай, колют сахар. Когда мальчишки тянутся губами к краю кружек, они такие дети. Сердце мое снова обрывается. Слава Богу, в этом бою мы не потеряли ни одного юнкера убитым. Четверо ранены, причем один серьезно. Но убитых нет.

Из окопа юнкерского отделения слышу разговор.

- Ах, господа благородные корнеты, ни о чем так не мечтаю, как только бы отец мой узнал...

- Костя, да тебя к награде представят, сам слышал, штабс-капитан Бабкин нашему Язону Колхидскому говорил!

- Что мне награда, Василек? Мне важнее любой награды похвала отца!

Не хочу подслушивать. Тихонько выхожу из своего места и отправляюсь за Анастасиади. Это его юнкера прозвали Язоном Колхидским. Почему, пока не известно. Но у кого в училищах нет прозвища?

Грек сидит с офицерами, пьют ром. Рассказывают о странной особенности Вики Крестовского: он стреляет без промаха, когда назюзюкается, как говорится, до поднятой юбочки. Вспоминают ротмистра Дондурчука с его бессмертной фразой: "водочки покушать". Смеются над проказами нашего квартирьера Паши Семеновского, что у любой станичницы выманит-выжулит и шмат мяса, и ведро молока, и пирожков с капустой на всю роту. Грустят по убитой сестре милосердия Дашеньке Милославской.

У каждой боевой части есть своя не записанная история. История бойцов и командиров. История забавных и трагических ситуаций. История победы духа над смертью. Офицеры приняли Анастасиади. Первый же бой все показал. Теперь его, Язона Колхидского, черед входить в историю батальона...

- Господин штабс-капитан, командир батальона вызывает нас.

- Нет, обычное дело после боя. Должны доложить лично.

Мы идем по склону кургана. Он весь изрыт воронками, яминами. На темнеющем небе, с востока, вываливает широкая и какая-то неправдоподобно большая луна. Из ртов у нас идет пар. Ночи становятся все холоднее. Мы стараемся не подвернуть ногу. Натыкаемся на убитую лошадь. Обходим ее. Дозор из кустов тихо останавливает нас:

Справа, по железной дороге мимо проходит эшелон. Это отступает армия. Ее отступление мы и прикрывали все эти дни.

Мы идем дальше. Анастасиади вдруг начинает рассказывать об Александрове. Видно, что и его глубоко восхитил подвиг молодца. Говорит, что вообще-то портупей-юнкер Александров уже обстрелян, еще с Великой войны. Будучи кадетом, в 15 лет, упросил отца взять его на фронт, на передовую. Два месяца воевал. Как говорится, понюхал пороху. Все тяготы фронтовой жизни на себе испытал. В окопах, в грязи и вшах, под обстрелами, сидел. В атаки ходил. Отступал. Отстреливался в арьергарде. Отца своего обожает. Еще бы! Прославленный офицер! Нет для юнкера иной мечты, как заслужить похвалу от полковника Александрова. В обыденной училищной жизни - строгий службист. Вот произведен в старшие фельдфебели. Но в бою - сорвиголова!

На центральном кургане, где должен быть полковник Волховской, нам сказали, чтобы мы ехали на станцию. Командир бронепоезда дает обед. Для нас уже была приготовлена бричка. На козлах сидел... Рыбин.

- Жив, ваше благородие! - кивает он довольный и счастливый. - Ох, же и натерпелся страху седни... Но ништо-о-о! Жив и, слава Богу! Дали жару большачкам-кровопивцам!..

Справа, по железной дороге проходит еще один эшелон. Из вагонов слышатся крики, играет гармошка. Почему они отступают? Эшелон за эшелоном. Почему не дерутся за свою землю, за свои дома?

Мы быстро добираемся до станции. Бронепоезд, пыхтя паровозными котлами, стоит на запасном пути. Добровольцы пулеметных и артиллерийских команд шутливо приветствуют нас:

- Чинам Офицерского батальона - особое почтение!

- Бронепоезду "Россия" - уважение и благодарность!

Мы поднимаемся на командирскую площадку. Железные ступени гудят от наших шагов. Начальник бронепоезда, полковник Эккерт крепко пожимает мне руку.

- Видели мы, как ваша рота эту красную погань разметала! Вот что значит Офицерский батальон!

Василий Сергеевич уже здесь. Он пьет кофий из фарфоровой чашечки, сидя у ломберного столика. Несколько офицерских чинов тут же. Подходят к другому столику, с инкрустированным орнаментом, наливают водки, коньяка, шерри-бренди. Хорошо живут люди в бронепоездах!

От Офицерского батальона здесь также находятся полковник Саввич, штабс-капитан Никитин, капитан Видеман, штабс-капитан Кугушев, Вика Крестовский с Алешей Беме... Они смеются, рассказывают что-то артиллеристам бронепоезда. Те тоже взрываются хохотом.

Кто-то из артиллеристов крутит ручку граммофона.

Поет Плевицкая. Как называл ее Государь - "российский соловей". Проникновенно поет. "Мой костер в тумане светит..."

Я едва могу подавить чувство горечи. Боже ты мой, но ведь на этих курганах мы положили лучших из лучших! Шишков, Жаркович, Патрикеев, Киссель, Сомов, Коноваленко. Все молодые, полные сил, желания жить, служить Отечеству!.. Не будет их больше среди нас. Не засмеются они шутке Вики Крестовского. Не поцелуют невесту или жену. Не поднимут бокал за победу Русского оружия!

- Что, Иван Аристархович, засмурнел? - подошел ко мне наш полковник.

Полковник внимательно смотрит мне в глаза. Потом говорит:

- Получил я телефонограмму из штаба армии. Требуют списки для награждения и представления...

- У нас в третьей роте юнкер Александров... В одиночку отбил тачанку с пулеметом... Тут же перенес огонь на красных. Поразил немало живой силы противника...

- Представить к подпоручику, а я впишу его в наградной лист!..

Василий Сергеевич снова внимательно смотрит мне в лицо. Потом обнимает за плечи. Мы стоим и молчим. Офицеры пьют за здоровье Главнокомандующего, за победу над красными бандитами, за Святую Русь. А мы стоим и молчим. И вдруг Василий Сергеевич говорит:

- Видел я все в свою трубу, Иван Аристархович! Славный парнишко. Ты береги его, не давай ему особенно-то геройствовать...

Что-то прозвучало в голосе моего командира. Теперь я отстраняюсь и смотрю в его серые, тускловатые глаза. Какая смертельная тоска в этих глазах! Стон боли - вот какая тоска! Я понимаю, о чем он. О Саше, о сыне своем. Нет покоя больше старому воину. И в юнкере Александрове вдруг увидел он схожесть с сыном.

- И это не просьба, - неожиданно жестко проскрипел его голос. - Это, Иван Аристархович, приказ тебе!

- Вот и хорошо. Теперь пойди присоединись к столу. Я сейчас еду назад, в батальон. А ты тут за старшего...

Я видел, как попрощался он с полковником Эккертом. Вышел на открытую площадку. Его ординарец на шарабане уже здесь. На станции горит электрический фонарь. Это снова заработала станция в городе. Возница, кубанский казак, с бородищей по грудь, поворачивается, ожидая, пока командир сядет.

И кубанцев среди нас все меньше и меньше. Одни ушли от нас домой. Другие погибли. Третьи рассыпаны по госпиталям да по хатам. Что с ними? Бог весть.

Я возвращаюсь к офицерам. Им похоже, всем нравится Плевицкая, потому что они уже в десятый раз заводят головку граммофона над пластинкой:

Два следующих дня мы проводим в укреплении наших позиций. Нам подвозят патроны, снаряды. Капитан Соловьев получает две новые пушки. Из тыла возвращаются наши 48-линейные гаубицы системы Шнейдера. На каждую по сто снарядов. Батарея снова превращается в артдивизион. Из города приходят одиннадцать человек-добровольцев. Их зачисляют к Соловьеву. Людей все равно не хватает. Тогда вместо выбитых номерных зачисляются еще трое пленных красноармейцев, артиллеристов старой Армии. Ездовые и коноводы - тоже из пленных. Офицерам очень не нравится, что нам нужно пополнять ряды из пленных. Офицерский батальон славится на всю Добровольческую Армию своим неприятием красных.

- Ни в каком живом виде. Исключительно в мертвом! - хрипло говорит поручик Фролов. - Это закон нашей войны.

Василий Сергеевич долго беседует с капитаном Соловьевым на эту тему. Тот боится, что офицеры дивизиона могут бывших красных просто перебить ночью. Да и сами пленные напуганы. Они чувствуют отношение к ним.

- Пойди, объясни, Владимир, своим "богам войны", что не будет людей, не будет и орудий, а не будет орудий, сядете вы на зарядные ящики голыми задницами... - услышал я последнюю фразу полковника.

Юнкера зато радуют нас. Молодые, окрыленные первой победой. Жаждущие опять сразиться с красными. Они лихо и молодцевато козыряют офицерам. Любое распоряжение выполняют быстро, с охотой, с удовольствием. К концу второго дня возвращаются двое из лазарета. Убеждают меня и капитана Видемана, что раны их - царапины. И потому их отпустили. Нам ясно, что сбежали. Но мы не можем останавливать их порыв.

Юнкер Александров назначен мной командиром пулеметной команды. Что взял с бою, то твое, - гласит военное правило. Не нами выдумано, не нам отменять. Он сияет от радости и гордости. Такого он не ожидал. Это офицерская должность. Он знает, что представлен к офицерскому званию. И все равно пока что он - юнкер.

Он возится со своим трофейным "Максимом", разбирая, смазывая, собирая его и наполняя глицерином, еще и еще раз показывает двум другим юнкерам, Чижову и Беренике, некоторые хитрости обращения. Я некоторое время наблюдаю. Потом не могу удержаться от похвалы:

Красные тоже не дремлют. Наша разведка доносит, что всего в одном дне перехода от нас первые два полка 23-й советской дивизии. Когда они сольются с корпусом крайкома Удодова, начнется светопреставление. Их тысячи и тысячи, нас - сто пятьдесят добровольцев. Им задача - перерезать железнодорожную ветку на Ростов. Нам - удержать позиции, дать, как можно большему количеству эшелонов пройти. Курганы наши, станция наша, город Б-ов - наш.

Эшелоны идут и идут. Отходит Добровольческая армия. Не взяли мы Москвы. Оставили Орел и Курск. Оставили Харьков. Оставляем города и села. Ставни домов и лабазов захлопываются, будто не хотят видеть нас больше. Не хотят видеть красного зарева, что ползет с севера на юг.

Через день все пространство за гребнем покрыто войсками. Дымы костров. Передвижение колонн. Это 23-я советская дивизия. Это кавкорпус Удодова. Это сделавшие марш и ловким маневром вышедшие к курганам незнакомые части. Их передовые заставы рассредоточены по гребню. Их орудия пока не тревожат нас. Но разведка доносит: более тридцати орудий!

Приказ из штаба: продержаться еще один-два дня. Последний бронепоезд нас заберет. В двадцати верстах к югу подготовлен заслон из двух полков. Мы проскочим и отправимся на отдых.

- Господин штабс-капитан, на вашем фланге ударная часть. Московские красные курсанты. Офицеры у них за командиров...

Он мотает головой, как от зубной боли. Поворачивает жеребца и уносится прочь. Большего он не знает. Но и то, что сообщил, имеет большое значение. Офицеры на службе у красных... Нам известно, что большинство их пошло служить большевикам вынужденно. И все-таки, взяв в плен, мы расстреливаем их.

Я вспоминаю штабс-ротмистра Барановского. Как он стоял перед нами. В лице не страх - облегчение. Как он, откашлявшись, сказал: "Благодарю вас, господа офицеры. С Богом!" Мы дали залп...

То, что красные курсанты - не мужики из Тульской и Калужской губерний, мы уже испытали на себе. Это отборные части. Несколько месяцев их муштруют лучшие кадры бывшей Императорской Армии. Комиссары умно и упорно вбивают в их головы ложь: добровольцы - враги, убийцы, бандиты, они достойны только одного - смерти, революция в опасности, сегодня вожди мировой революции надеются только на вас, красных курсантов...

То, как на гребне эти курсанты выдвигаются, занимают позиции, расставляют пулеметы, готовятся к атаке, подсказывает мне: они хорошо обучены, у них опытные командиры. Эх, командиры!..

Я наблюдаю в бинокль за одним из них. На прекрасном тонконогом жеребце-дончаке. С двумя ординарцами. Возможно командир батальона или полка. Он ловко сидит в седле. Время от времени тоже подносит бинокль к глазам. Потом отдает приказания, показывает рукой на кусты, на ложбину, на заливной лужок. Курсанты послушно выполняют все, что он требует. До взвода их окапывается перед кустами. Еще до полуроты роют стрелковые ячейки под гребнем. Вгрызаются в серую твердую землю. Другие укрываются за увалами.

Это мой взводный Кулебякин, тоже штабс-капитан, начинавший воевать еще на Стоходе в 1915-ом. У него острый взгляд, тонкий кривоватый нос с резким вырезом ноздрей, топорщащиеся усы.

Мы, офицеры со стажем, не злимся, если видим против себя достойного противника. Иногда мы даже любуемся им. Мы знаем, что в случае плена с нами он сделает то же, что и мы. И дай Бог, чтобы это был честный расстрел!

Некоторые офицеры пробуют судьбу: берут на мушку красного командира с ординарцами. Их выстрелы всадника не заботят. Он знает, что на расстоянии полутора-двух верст только сам Господь может направить пулю ему в сердце. Но комиссары отменили Бога. А сам этот краском привык не бояться ружейной стрельбы.

- Все готово, Владислав Борисыч? - спрашивая я Кулебякина.

- Не подведут! Юнкер Александров скрытно переместился во-он туда, под ракитник...

Первый выстрел пушки с той стороны все-таки заставляет нас вздрогнуть. За ним ударила вторая, третья... пятая... двенадцатая... Ахнули разрывы, засыпав нас землей. Началось!

Снарядов красные не жалеют. У них никогда не было недостатка в них. Лупят по нам вдоль и поперек. В первые же полчаса курганы превратились в сплошное пекло. Взрывы выворачивают столбы земли, песка, разметывают наши укрепления. Бревна сыпятся на головы зарывшихся офицеров и юнкеров. Уже есть первые потери, кто-то ранен, кто-то контужен. Самое паршивое - быть убитым таким бревном или тележным колесом или быть придавленным лошадью.

Наш Соловьев отвечает на большевицкий огонь. Его пушки и гаубицы стараются подавить красные батареи. Но пять стволов против тридцати!

Они неправдоподобно густы. Первая, вторая, третья, четвертая... Откуда у большевиков столько живой силы? Да, мобилизацию они провели образцово. Тех, кто не желает идти в "красную армию", расстреливают. Тех, кто укрывает дезертиров, вешают, а дома их сжигают. Политотделы работают. Агитаторы размахивают наганами и флагами по сельским советам. Два месяца, и полки их снова в полном составе.

На моем левом фланге разгорается ружейно-пулеметный огонь. Офицеры и юнкера сбивают первый вал красных курсантов. Такают наши два пулемета. Винтовочный огонь густ, деловит, прицелен. Курсанты залегают.

Вижу красного наблюдателя с телефоном. Он неосторожно высовывается из "лисьей норы". Он корректирует огонь красной батареи. На огневую точку поручика Лепешинского, командира второй пулеметной команды, обрушивается шквал огня.

Опять поднимаются курсанты. Торопливо стреляют из винтовок и наступают.

Из ракитника в то же время полыхнуло во фланг курсантам. Они оказались зажаты огнем, как ножницами. Сначала они этого не понимают. Потом начинают откатываться. Назад, к кустам, к вырытым окопам, за прикрытие брустверов. Оставляя там и здесь серые комки убитых и раненых. Александров со своим пулеметным расчетом чрезвычайно удачно выбрал момент вступления.

- Хорошо, Иван Аристархович! - кричит в телефон полковник Волховской. - Мы тут их тоже поуспокоили...

- Их наблюдатель на высотке Кудрявая. Корректирует огонь...

Через две минуты единственным выстрелом из 48-мм гаубицы красный наблюдатель накрыт. Вместо высотки Кудрявой - дымящаяся воронка.

- За кустами скопление. Подходят еще две колонны. Не меньше трехсот штыков!

- Кусты, квадрат 24, большое скопление противника!

Но и красные не сидят без дела. Их батареи просыпаются и бьют с таким остервенением, что кажется, пришел конец света. Ах, Михаил Юрьевич, нет вас рядом с нами. Некому описать эту жуть! Разрывы, визг осколков, пулеметные очереди, винтовочные залпы, крики раненых. Бегут санитары с носилками. Свистят взводные. Красные курсанты, подкрепленные двумя колоннами, снова ведут наступление. Они поднимаются во весь рост. Их командир на красавце-дончаке гарцует, не обращая внимания на ружейный огонь. Оба ординарца и знаменосец позади. Знамя небольшое, красное, видное издалека.

Я вижу, как мои стрелки стараются сбить и командира и знаменосца.

- По цепям противника...- я делаю паузу, чтобы все взяли прицел. - Пли!

Лепешинский косит курсантов из своего "Льюиса".

Они продолжают бежать на нас. Позади их - бездвижные трупы, корчащиеся раненые. Но они бегут, кричат "ура!", винтовки наперевес.

Тут я замечаю, что пулемет из ракитника молчит. Нет огня Александрова! Неужели накрыли снарядом, как и мы, накрыли их наблюдателя?

- Дай мне Александрова! - кричу я телефонисту.

Я вижу глаза юнкера. Не могу вспомнить его фамилию. Но глаза его горят ожиданием приказа.

- Юнкер, быстро вниз, к ракитнику! Выясните, что с пулеметом. Почему не открывают огня...

Молоденький юнкер легко выбрасывает свое тело за бруствер. И бежит вниз...

Моя рота дерется с отчаянием обреченных. Мы вдруг все успокаиваемся. Мы понимаем, что нам этого вала не остановить. Что вслед за первыми шестью цепями, формируются уже следующие шесть. А там - новые шесть или восемь. И полки за полками будут накатывать на нас, пока не собьют вниз, к станции.

Нам снова улыбается военное счастье. Два или три гаубичных разрыва прямо в самой гуще красных курсантов. Одних разметывает на расстоянии двадцати-тридцати саженей. Другие застывают, неожиданно увидев смерть в ее самом ужасном воплощении. Разорванные тела, вырванные внутренности. Мне знакомо это чувство. Нельзя на все это смотреть. Нужно отвернуться и передернуть затвор.

Щелкают винтовочные выстрелы. Курсанты шарахаются назад. Цепи их смяты, некоторые пытаются залечь, другие отступают, отстреливаясь. Кажется, и второй вал мы сбили...

И тут я вижу, как на красавце дончаке вылетает их командир. Он хорош. Поджарая фигура сидит в седле, как влитая. Он вскидывает правую руку с клинком. Что-то кричит. Я прикладываю бинокль к глазам. Несомненно, это бывший офицер, и не в малом ранге. В нем все: порода, воспитание, выучка, чувство боя, личная отвага.

Теперь они сплочены единой волей. Они рассыпаются в цепи. Начинают обход нашего кургана слева.

Через пять минут их правый фланг оказывается под ударом из ракитника. Но пулемет Александрова по-прежнему молчит. Посвист пули. Совершенно безобидный. Фьить! Влажный шлепок. Юнкер Масловский откидывается на стенку окопа. Над левым глазом у него небольшая дырка. Его ноги дергаются в агонии. Его руки хватаются за воздух. И все. Он мертв!

Штабс-капитан утирает грязь и кровь со лба. Кивает: все понял.

Я сам выскакиваю из-за бруствера и бегу, что есть сил вниз, обок кургана, пригибаясь к кустам ракитника. В тридцати-сорока шагах натыкаюсь на труп юнкера. Он лежит на спине навзничь. Его глаза смотрят в серое небо. Не добежал мальчишка.

Мне некогда. Я ныряю в кусты. Слышу, как по ним, позади меня, хлещет пулеметная очередь. Мимо!

Через минуту я уже на скрытой позиции Александрова. Это молодой осинник с густым подлеском. На самом краю - несколько ячеек для стрелков и пулеметное гнездо. Первая ячейка пуста. Во второй сидит юнкер. Он свесил голову между острых коленок, руки брошены вниз. Винтовка словно бы аккуратно прислонена к стенке ячейки. Убит!

Первое, что я вижу - фигура Александрова. Он сидит за пулеметом, руки на рукоятках. Сидит, как изваяние.

В нескольких шагах от него полулежит другой юнкер. Он окровавлен. Кровь на выцветшей гимнастерке, на животе. Кровь на шее.

- Господин штабс-капитан, я стреляю! - говорит он.

Он поводит ее в сторону красных. Нажимает спусковой крючок. Выстрел.

- Я не могу стрелять, господин штабс-капитан... Там...

Я не понимаю, о чем речь. Красные батареи громыхают, перенося огонь на средний курган, где уцепились за землю офицеры с полковником Волховским.

- Я не буду стрелять, господин штабс-капитан!

И тут его лицо оживает криком. Оно - сплошной визгливый, мальчишеский крик!

Красные курсанты тем временем уже подбегают к основанию нашего, левого кургана. Они кричат свое "ура!". Моя рота... Она отбивается. Она готова драться и штыками. В рукопашную. До последнего! До смерти!

Лента продернута. Прицел выверен. Все готово. Я навожу ствол на цепь красных курсантов, на их спины. Жатва... Жаркая в поле жатва... Солнце палит нещадно... Капли едкого пота... Мужики-косари идут лесенкой. Вжик, вжик, вжик! Размеренно, сильно.

Я кошу курсантов. Будто я один из этих косарей. Тихон, а, Тихон, ну, дай мне литовку... Обожди-ка, Ваня, еще накосишься...

Тихон, и сторож нашему саду, и кучер у моего отца, и плотник, и пасечник, и знаток трав, летних, душистых, медвяных, пьянящих луговых трав... Как ты узнал, что буду еще я косить, накошусь до устали смертельной?..

Я работаю пулеметом, как наши косари работали своими косами.

Курсанты сыплются, спотыкаются, падают носом в землю, замирают бездвижно, другие разбегаются.

Я выхватываю фигуру командира на коне. Сейчас, "товарищ" красный командир, и ты под мою литовочку...

Нет, двоится у меня в глазах. Едок пот. В мареве плывет все. Красный флаг трепещет. Вот он! Получи, красная тряпка, нашей кровью напитанная!

Потом жуткая черная стена. Медленно. Поднимается на меня, выбирая землю из-под ног. И обваливается.

Не знаю, сколько времени проходит. Но оно проходит. Черное, жестокое время.

Возвращение в этот мир мучительно. Я не хочу. Я медлю. Я пытаюсь уцепиться за мглу. Но что поделать? Сознание вернулось вместе со зрением. Свет режет глаза. Правда, я ничего не слышу, но это мне уже знакомо. Контузия. Вторая. Значит, еще жив.

Я бреду в гору. На курган. Пулемет разбит. Я его там и оставил. И юнкера, который стрелял из винтовки. И другого, который сидел в ячейке. По плечу, от ключицы и вниз, растекается темное пятно. Рука моя висит. Ноги не сгибаются, но поддерживают мое тело.

Я бреду открыто. От трупа до трупа. Это красные курсанты. В новеньких, еще не обтертых гимнастерках. В свежих, еще не сбитых сапогах.

И вдруг - наш. Молоденький. В старых, второго срока башмаках. В выцветшей гимнастерке. Лежит навзничь. Лицо белое и чистое. И ямочка на подбородке. Юнкер Александров.

Оно спокойно. Оно ясное, красивое, без единой морщинки. Будто спит юнкер посреди степи, у древних седых курганов.

Я наклоняюсь. Только теперь замечаю, что левую сторону черепа его снесло.

Красная батарея стреляет. Разрыв слева, разрыв позади. Волна горячего воздуха толкает меня вперед. На шею и голову сыплется земля и мелкий дробленый известняк.

Крепкие руки офицеров втаскивают меня в окоп, передают друг другу. Сами тут же назад, к винтовкам. Бородатая рожа санитара Пугасова. Он что-то бубнит. Наконец, до меня доходит смысл: "Вашь-бродь, сюда, сюда... Надоть рану промыть..."

ЧИТАЙТЕ ЕДИНСТВЕННУЮ ГАЗЕТУ РУССКОЙ МОНАРХИЧЕСКОЙ МЫСЛИ В ЗАРУБЕЖНОЙ РУСИ:

Прочитайте внимательно хоть один номер газеты, и Вы убедитесь в том, что там сказано то, что, думаете, Вы, и все честные православные русские люди у которых душа отказывается принимать коммунизм.

Подумайте о том, что долг нас всех бороться за свободу Русской Православной Церкви, против клеветы на русский народ, на Родине и в Зарубежной Руси обвиняемого в том, в чем он не виновен.

Наша Страна борется против клеветы – ПРАВДОЙ!

Основана 18 сентября 1948 г. И.Л. Солоневичем. Издатель: Михаил Киреев. Редактор: Николай Леонидович Казанцев. 9195 Collins Ave. Apt. 812, Surfside, FL. 33154, USA Tel: (305) 322-7053

Просим выписывать чеки на имя редактора с заметкой "for deposit only" Денежные переводы на: Bank of America, 5350 W. Flagler St. Miami, FL. 33134, USA. Account: 898018536040. Routing: 063000047.

Цена годовой подписки: В Аргентине - 100 песо, Европе - 52 евро, Австралии - 74 ам. долл. Канаде - 65 ам. долл. США - 52 ам долл.

ЕСЛИ ВЫ ЦЕНИТЕ МАТЕРИАЛЫ "НАШЕЙ СТРАНЫ" - НЕ БЕРИТЕ ЕЁ НА ЧТЕНИЕ У ДРУЗЕЙ. ПОДПИШИТЕСЬ САМИ! И ЭТИМ ВЫ ПОМОЖИТЕ ГАЗЕТЕ В ЕЁ НЕЛЕГКОМ СТОЯНИИ. ЕСЛИ ВЫ ПОЛУЧАЕТЕ ГАЗЕТУ БЕСПЛАТНО И НЕ МОЖЕТЕ ЕЙ ПОМОЧЬ МАТЕРИАЛЬНО, ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ ОТЗОВИТЕСЬ! НАМ НАДО ЗНАТЬ: ИНТЕРЕСУЕТ ЛИ ВАС ДАЛЬШЕ ГАЗЕТА?

Ваши пожертвования помогут высылать «Нашу Страну» на Родину и тем, кто материально не в состоянии ее выписывать. Каждая, даже маленькая Ваша жертва, поможет этим людям узнать ПРАВДУ о церковных и национальных новостях. Поэтому, мы призываем, всех помочь по своим возможностям. Сделайте Ваш подарок соотечественникам к Рождеству Христову!

РАСПРОСТРАНЯЙТЕ ЕЕ СРЕДИ ВАШИХ ДРУЗЕЙ И ЗНАКОМЫХ!

In many places, the Holy Scriptures speak of the couple, beginning with Adam and Eve in paradise; they also sing the Bride and the Groom, in the poetry of The Song of Songs. They define the role of the Groom and of the Bride in the couple, the hierarchy of their unity. But most of all, they tell us the extraordinary Paulinian analogy between, on the one hand, the relationship between the Christ and His Church, and, on the other hand the relationship between the groom and his bride in marriage. This relationship founds society, either on its family elemental structure, or within the body of its hierarchical ecclesial society, in other words at the levels of both the small Church and of the fighting Church on earth. This is a great mystery, tell us the Apostle Paul. The Bride is her Groom’s Body, Christ’s Body. The faithful are the living stones who compose the Body of Christ; they are the building blocks of His Bride. Jesus-Christ is a Great Priest in the order of Melchizedech, that means that He is a Sovereign Priest, both a Priest and a King: He is a King on the Palms Sunday, when, humble, He enters Jerusalem, over the clothes and leaves thrown on the ground by His people who greets Him. He is a King by the very acclamation of His people, and also in the words written on the board that Pilate had wanted to be kept on His Cross, words that tell this reality to the world forever: King of the Jews! He is a great Priest during His Passion between Guetsemani and the Golgotha, a visible Supreme Bishop, in the human nature He shares with us.

This paradigm of Christ’s Royalty and Priesthood is organizing Christian nations and couples as well. ”Christ saith to Peter, Feed my sheep” (John 21:16). He spoke to His heirs, to the heirs of His Priesthood, the Apostles, who inherited the duty of feeding the sheep, and to the heirs of His Royalty, Christian Kings and Queens, Emperors and Empresses, who shall inherit the flock, in their coronation. Human history has separated His High Priesthood and His Sovereignty, since celibacy is soon going to be the rule for the episcopate, whereas Christian Monarchs observe the dynastic principle. Indeed, in their coronation, Christian Kings and Emperors, Queens and Empresses, have received Christ’s royalty over their flocks, which is a supreme deaconship that unites them mystically to their people. In the Byzantine and the Russian empires, royal and imperial brides were chosen by their grooms among a collection of national young virgins carefully selected: a royal or imperial bride was given by Christ’s Bride to the royal or imperial groom. Christian Monarchs of divine right and Patriarchs have endeavoured to conform themselves to this Christian principle. The Bride, Christ’s Body, is mystically linked to her Head, the Sovereign Groom and Deacon in the coronation marriage, and in an enlightened waterfall of oaths, that unite Her with Him, that empowers the Monarch to fulfil his sacerdotal supreme deaconship, in order to bring the Bride’s gifts, i.e. the souls of the living and the dead, to the Holy Table, to lead Her liturgy, i.e. to represent Her before the Priests and Bishops, from essentially the Proscomedia to the Great Entrance, for the Eucharist to be celebrated by the Priests and Bishops. The Monarch represents before the altar the whole community of the faithful while the superior two degrees of the clergy is at her spiritual service, in fulfilling Christ’ sovereign order given to Peter of the feeding of the sheep. The Monarch is Christ’s living figure or icon, Who, in His royalty commands Peter: “Feed My sheep”.

In the history of the Church there were many occurrences of royal meddling in ecclesiastical affairs. Reciprocally, from the part of the ecclesiastic hierarchy, there were many attempts to get rid of Christ’s sovereign command to feed His sheep, in recuperating the Monarch’s liturgical duties.

For instance, in the end of the seventeenth century, Patriarch Nikon’s theocratic tendencies were definitely choked by Peter the Great who got rid of the Patriarchate altogether and instituted the Holy Synod, headed by an Ober-Procurator, a layman theoretically in charge of controlling the good feeding of the sheep from the part of the ecclesiastical hierarchy.

Rome evaporated altogether the issue by transgressing the separation of functions necessary to the Monarch’s control of the good feeding of the sheep by the higher clergy, in uniting the three crowns, the two swords in the same person. After receiving a kingdom from the Carolingians in the eighth century, Roman Popes, who had only been the first Patriarchs in honour, became kings as well, up to this present day, where the Italian genius for juxtaposition still allows the Popes to rule as Kings over their Vatican extraterritorial enclave.

- We also assist to the recuperation by the higher clergy, of the Monarch’s liturgical prerogatives: the Proscomedia and the Great Entrance, which originally, were part of the Deacons’ ministry, were recuperated by the Priesthood, who in doing so, has evicted within the very midst of the liturgy the obvious manifestation of the Monarch’s liturgical prerogatives that consist of bringing in the name of the faithful their gifts to the altar, for their Eucharist consecration by the higher clergy.

- Matth. 22:17-22 says: Tell us therefore, What thinkest thou? Is it lawful to give tribute unto Caesar, or not? But Jesus perceived their wickedness, and said, Why tempt ye me, ye hypocrites? Shew me the tribute money. And they brought unto him a penny. And he saith unto them, Whose is this image and superscription? They say unto him, Caesar's. Then saith he unto them, Render therefore unto Caesar the things which are Caesar's; and unto God the things that are God's. When they had heard these words, they marvelled, and left him, and went their way. Byzantine miniatures also show the Emperor entering the Royal Doors in order to depose a plate full of gold on Haghia Sophia’s altar. Christian sovereignty is not only temporal but also spiritual in the fighting Church, where heavenly and earthly kingdoms coincide. This is what was implicitly recalled by the all-Russian Council gathered in 1613 for the election of the new dynasty of the Romanoffs, who stroke those who threaten the throne with anathema. In giving a lesson to the Pharisees, Christ is not advocating for the separation of state and church in its modern republican understanding. In His spoken gesture, he nevertheless sends an utterly political message to the Pharisees:

· He accepts the alliance or what is to become the symphony between the altar and the throne,

· He accepts taxation in order not only to finance the throne, as Joseph in Egypt, but also the altar,

· He accepts a financial monetary system based on the metallic standard, gold or silver,

· He accepts the Monarch’s coining rights, i.e. his sovereign emission monetary rights,

· He accepts many other things, and those mentioned above are far from exhausting the symbolic political, economical and religious figurative wealth of Christ’s spoken gesture to the Pharisees.

The modern organisation of the world financial monetary and political system, where currencies are not any longer based on a metallic standard, where the monetary emission is not any longer sovereign but private, is the contrary.

Almost everywhere it is taken for granted through civil constitutions of the clergy, that only civil law prevails, as for Pilate. This modern republican separation of Church and state is, in the urban space, a spatial delimitation between the profane space outside the exo-narthex, and the sacred space, within it. But the liturgical separation between Christ’s political Deaconship and the higher clergy takes place at the open Royal Gates between the Great Entrance and the Eucharist canon, with the hymn of the Cherubims, where the earth ponders in itself on the heavens, the doors between earth and heaven being opened in order to pass to the heavens. Indeed, the spatial and temporal line between politics and the Eucharist passes between deacons and priests, i.e. between those invested with the exclusive ministry of the Eucharist, before the altar, and the supreme Deacon and King who brings the gifts of his flock for their Eucharistic consecration. Not anywhere else but here is the frontier, at the beginning of the liturgy of the faithful, at the end of the liturgy of the catechumens. The Great Entrance and the Royal Gates constitute the orthodox separation and passage, the bridge between State and Church.

The Sanhedrin, headed by the Great Priest, condemned Jesus to death, but did not make any mistake as far as the Law and its interpretation were concerned, it made a mistake on the identity of the Accused. This Man Who claimed divine rank was truly God. It is Caiaphas’s eternal fault no to have discerned Him as Such. But could he do it? It was a strange Accused Man who only gave the Court an alternative, and in both cases, an absolute and an extreme one: putting Him to death for blasphemy, or adoring Him as the True God. Jesus’s confrontation with Caiaphas was the gravest, the heaviest moment of all Israel’s history. As far as Christ and His heavenly Kingdom were concerned, He entirely denied, before Pilate, the competence of the Court before which He was brought. In order to obtain Jesus’s legal murder from Pilate, the Priests, on the contrary, lowered themselves at the level of the governor. When priests lower themselves at the political level, they cannot any more deal with anything else but politics, they are ready for all kinds of disavowals. From Jesus’s spiritual Royalty, they made a political accusation before Pilate. Those priests prefigure so many others through the ages: they not only have disavowed their spiritual mission, but also even the political hopes of their people. The impossibility of lying is the closed field of honour and undoubtedly of grace. Individual conscience goes far beyond political obligations, since there is in men something that dominates society, since death is accepted in order to save this integrity, and since life is refused when it is at the price of this integrity. Here are the essential elements of martyrdom: death in order to witness before what is above life, in order to manifest what cannot be claimed by death¹.

Nicholas II’s revolutionary regicide in 1918 is the murder of the Groom. There is a complicity between, on the one hand, the Sergianist priests and bishops, and, on the other hand, the Bolsheviks, since Metropolitan Sergius Stragorodsky and the sergianist clergy have usurped not only the hierarchy of the Church, but also, without saying it, the dead Monarch’s liturgical prerogatives. They got rid of the One Who commands them to feed His sheep when they blessed His Bride’s union with the political power that eliminated Christ’s living sovereign figure who voiced His order. With this pact with the murderers, they also recuperated his supreme deaconship. Without saying it, they think the flock is theirs. They think that they have then become kings; that they can voice in its name. Few hierarchs remained loyal to the Romanoff dynasty, and called in order to defend its legitimacy. Metropolitan Anthony Khrapovitsky is one of them, especially in his letter to the Genoa conference in the early twenties.

Pushkin puts an immensely beautiful sentence in Tatiana’s voice, after she had come out of her provincial chrysalis, as she answers Onegin’s adulterous invitation: ‘Ia drugomu otdana, I vo vek emu verna’, “To another I was given, and loyal shall I forever remain”. Everything is said. The understanding, the acceptation that she was given as a bride by her family to a worthy groom, and that she is immortally loyal to him, beyond the grave. This is the dense expression of the perfect refusal of adultery, of the loyalty to the Groom, to the royalty of the Groom. This is magnificent, this is the immensely grand expression of feminine power. Tatiana refuses Onegin’s attempt of usurpation of the royalty of her Groom. Tatiana is the great queen, the immense queen of Russian literature. She is the symbol of the Bride, of the Body of Christ, loyal to her Groom. On the contrary, Anna Karenina is a Tatiana who says yes to Onegin. But let us come back to the ecclesiastic level of the Paulinian analogy, and consider the Metropolitan Sergius Stragorodsky, the former hierarch of the Living Church. In the people’s name, he proclaimed that the people shares the joys and sorrows of the regicide Bolsheviks, he called everybody to agree with him in his blessing of this illegitimate union. He made a deal with the bolsheviks and got as a reward the cold clothes of the dead Monarch’s liturgical political powers, of his Sovereign Deaconship. Sergius and the Bolsheviks respectively share the liturgical and profane remains of the sovereignty of the murdered monarch, they agree to disinherit the Bride of her liturgical and profane Royalty. As a perverse confessor, Sergius tells Tatiana: “Accept, and if he kills him, all the better, he will marry you’, since he aims at the recuperation of the conjugal authority in her small Church. Sergius’s usurpation is of an adulterous and a murderous nature, without forgetting his unlawful embezzlement of the Bride’s inheritance. His agreement caused the Bride’s prostitution with the murderer of her own Groom, in exchange of the liturgical royal prerogatives of her dead Spouse, i.e the inheritance of Christ’s flock. Sergius is the Bride’s pimp. Sergianism is the pimping of the Bride of Christ. This is ugly, in the sense of the Russian term ‘bezobraznyi’, or iconless, in other words, this has no heavenly prototype; this has no spiritual reality whatsoever. No divine light passes through this.

Nicholas II abdicated in March 1917, and appeared the “Reigning” Kolomna Icon of the Mother of God, the Sovereign Ruler of the Russian Land.

If proof is brought that a priest has blessed an illegitimate marriage while knowing that there was an impeachment, (here an existing and valid marriage with Christ) he is reduced to secularism, in other words defrocked. Children of this marriage are illegitimate as well, have no link whatsoever with the legitimate children and are deprived of inheritance².

As living stones of the Bride of Christ, we tell the Sergianists: “Ia Drugomu otdana, I vo vek Emu verna”.

1 R.-L. Bruckberger. L’Evangile. Albin Michel. 1976. pp. 561-569. ‘John’s Gospel. Commentaries. The Jewish Trial. The Roman Trial.’

2 Timothy of Alex. 11, Nicephorus the Confessor. Can. 153 (in Pitra II, 341). Balsamon, 61^st can, answer (Synt. Th.. IV, 495). Canon 53 of the Nomocanon (Grand Ritual). Blastares , B, 8 (Synt. Ath. VI, 129). In Marko Markovic. Le Droit Matrimonial de l’Eglise Orthodoxe d’après Nicodème Milash. Université de Droit, d’Economie et de Sciences Sociales de Paris, 1976, pp. 51, 80.

"A first look at the old stories should not be left unheeded".
Oleg Kalugin
former KGB Major General

"This book addresses one of the unforeseen developments of the consolidation within the Russian Orthodox Churches
that can have significant counterintelligence implications for the United States and the Western world."
"It is not incredible to contemplate how Russian intelligence can very cynically use even Russian Priests
to implement its intelligence agenda."
Paul M. Joyal Director, P.S.S at National Strategies, Inc. Former Director of Security for U.S. Senate Committee on Intelligence

"Preobrazhensky's book can be called a work of an investigative journalist who has studied the development
of a church takeover with his own eyes, and comments on it - all this emanating from his own work experience
in the KGB. For those who lived under the Soviet regime, it is difficult to doubt Mr. Preobrazhensky's deductions".
Novoe Russkoe Slovo
Russian Language Daily in New York

Single copy $15 plus $5 shipping & handling ($20 total)

MasterCard and VISA accepted | ALL ORDERS MUST BE PREPAID

To order-- make check or money order to:

THE ST. JOHN OF KRONSTADT PRESS
1180 Orthodox Way
Liberty, TN 37095-4366 - www.sjkp.org

For larger orders or orders outside the USA please inquire by e-mail:
E-MAIL: frgregory@sjkp.org

One of the dangers facing contemporary Orthodoxy is the problem of false ministry and counterfeit eldership. The Council of the Russian True Orthodox Church has considered the time has arrived to examine at least some of the - continually recurring – false ministry methods. Equally, it’s essential to spell out to the laity the dangers of counterfeit eldership, thereby reducing the desire among the Church faithful to seek out elders and totally subordinating themselves to them, which in turn produces serious temptations to some ministers.

False ministry (“eldership”) always ends with sectarianism. While currently, there is no single and precise determinant that defines a sect, this understanding is invariably correlated to definite one-sidedness and narrow-mindedness. “A sect is a fragment of a grand idea, a shoal of a large river, a distortion and narrow-mindedness, one might say – religious provincialism” – writes Father Alexander Elchaninov –“If a religious movement doesn’t vivify, doesn’t regenerate those countries through which it flows through, if under its influence there is no flourish in human thought… then we are dealing with a sect. Finally, if individual followers of a given teaching don’t accrue any wisdom, a feeling of being connected with the whole world with its past and present, then this teaching is incomplete and is not a life-giving truth, but a sect”.

Thus, the main feature of a sect is its particularity, its fragmented state – so to speak, and if we speak of a sect, we are articulating about the diminution of something large, about a fragment of the big concept, about the shoal of a deep river, which has already been flowing.

Universal Christianity, with all her richness in theology and practices, in Church Revelations, Tradition, Divine Services etc.. is that wide and deep river. It’s pertinent to speak about a sect only when viewed as a few threads that have been plucked from the tapestry of Church Tradition. The sum total of a sect is the separated minor from a major that attempts to make the separated minor into something complete.

This is the general and dangerous characteristic trait of a sect. Its traceable range of false ecclesiastical determinations all lead to sectarianism. It blocks all paths in life, except theirs: only HERE you can be saved, only I am your spiritual head and only to ME – your correct path - will you be totally obedient and by leaving all your possessions here, only by rejecting your family, or from gaining an education can you arrive at the true faith and salvation! This is the general montage that is being constantly sermonised by the counterfeit elders. Ordinarily, in any sect, all of this is instilled into a person’s consciousness either in one revelation, or sequentially, gradually. Not only is this infused with convincing words, but it is done in conditions that are amenable for the recipient to accept, while at the same time making it as hard as possible – indeed dangerous – for him to disbelieve.

Based on his experience as a pastor in the MP, a contemporary author outlined the following details on pastoral methods employed by the sectarians: “Lately, I have given much thought to the question – Are we, people of the Church, not creating an anti-promotion of our Church, our Lord? What a large number of examples that comes to mind: here was a normal person, who after being inducted into the church, has become befuddled, dogmatic, impatient to his close ones. How many families had collapsed before our eyes after this church induction of either husband or wife? .. such mind-set, such current visualization of the Church is quite normal to many Orthodox people – and such perception is actively supported by those within the Church, who have assumed the mantle of “teachers of the law”. Naturally, it’s much easier to control the unfortunate, the pitiful, the feeble, and the emasculated individuals. Some of these “spiritual guardians”, formulate their objective of “saving souls” of their charges by “breaking their sinful will”. However, quite often, with the breaking of the sinful will, the whole of the person’s will - which was entrusted to his spiritual guide - is destroyed. The ability to shatter a person’s will, make him hapless and dependant upon his “spiritual guru”, requires no great mind or impressive talents. Just commence to practice “eldership”.. It’s painful for me to watch how “guides” of this ilk, are transforming my church into a grey society of citizens that are dependant on the daily and never-ending “priest’s blessing”, incapable of preaching the Gospel… or to even organize their personal and family life “without a priest”. Additionally, this type of false spiritual teaching – referred to in Orthodox asceticism as spiritual deception – can also be outside the confines of the Moscow Patriarchate.

Additionally, the author goes on to point out the historical support for his well-grounded thoughts: “If in the history of Christianity, the governance of this type of psychology of impotency was in evidence, if adherence to God’s will, God’s Providence was senseless while passively floating with the tide, then the Apostle’s sermons would not have been heard, neither would there have been the creation of Christian realms, nor erection of monasteries and churches. If the preceding generations of Christians immured themselves in their inutility, helplessness and unworthiness, Christianity would have withered away and would not have endured to this day”.

Having expounded on the general essence of understanding about sects, it now makes sense to examine the concrete “pastoral” policies and directives that lead the Orthodox Christian into the sectarian path.

The fallaciousness of this pastoral decree has been attested to by the whole history of the Universal Church. To all the sects, beginning with Montanists, Novations, Donatists and the Monophysite monastic fathers, and ending with the contemporary sects, this remains their main principle. No sect can survive without this. As an illustration, consider the following words of the contemporary founder of Krishna, Swami Prabhupadi: “If you have a problem with God, only a guru would be able to help you. However, if you have a problem with the guru, no one will be able to help you”.

The fallaciousness and corruptness of absolute submission, has been extensively examined by Saint Ignatius Branchaninov, Hieromonk Seraphim Rose and other authoritative Orthodox writers. Of course, the history of Orthodox monasticism recognized that the principle of obedience, was an essential initial stage for a novice conventual. It goes without saying that anarchy and willfulness, lead to self –conceit and pride – maladies that are treated with obedience. But this is the whole point that in a genuine pastoral order, the application of obedience is to the Church, it can be even said: submission to the Church i.e. to the Gospel’s and Apostolic Word, to the holy canons, past historical lessons of the Church. In other words, the novitiate obeys the fullness of the Church teachings, and swims in the deep river of Orthodoxy. When the completeness of the Church knowledge is replaced by a singular will of the preceptor, then there is an onset of “shallowness of the great river and provincialism in the religion” i.e. this begets a sect. Additionally, this occurs not so infrequently within the Church enclosure – a type of “state within a state”, like an inflammation on the healthy Church body…

Authentic elders, true Orthodox mentors never asserted their “spiritual” superiority, and in fact never sought it. Quite the opposite – their very lifestyle mirrored their Christian humility. Saints Theodosius of Kiev-Pechersk or Sergius of Radonezh, were the first to undertake heavy labours and carry out unpleasant monastic obedience. When a conflicting situation arose, these elders relocated to dense forests or wastelands – they didn’t attempt to assert their authority, especially their spiritual influence over their flock. In writings about the lives of elders and in the Paterikon, we will not find one instance where those people that have attained the high spiritual level of eldership, didn’t pass through the ordeal of obedience themselves, that didn’t experience those burdens themselves, which they apply to others. Apart from this, the varying attitudes of the monastic spiritual fathers toward their own novitiates and toward visiting parishioners, are enshrined in the Patristic Traditions. As an example, the true Optina elders frequently helped lay people to strengthen their faith and love to piety, but it certainly didn’t suppose a relationship of full obedience.

In the narrations on the lives of holy fathers e.g. Saints Acacius or John of Damascus, we find the that the practice of full monastic obedience brings forth very dubious fruit. Then and now, we find that in assuming the role of a spiritual “guru”, an uneducated and cruel self-willed elder can spiritually and physically torment his novitiate. Then and now, the novitiate endures this torture, and sometimes it so happens that he is saved by the Lord Himself, or the Mother of God, which by no means can be credited to the cruel and inept mentor. On the contrary, the history of these events is outlined in fine detail in the Paterikon with the sole purpose of highlighting such false spirituality.

More so, the principle of total monastic obedience cannot be applied to the laity. A person not living inside the monastery bounds but among the outside community, is obliged to make independent decisions, and the aim of spiritual guidance is to educate the individual in the responsibilities for his salvation, but not to crush his will. Apart from this, spiritual fathers from the monastic, as a rule, don’t have the necessary family experience – at least not a practical family experience. In fact, sometimes they may have a personal experience of a failed family life, making them ill-equipped to give pastoral advice that includes the carrying out of specific family obligations.

The demand for absolute obedience has one sole aim – irrespective whether this aim is open or clandestine: break the person’s will, make him their own obedient instrument. This has nothing in common with the cardinal aim of the Orthodox Christian ascesis: rejuvenate and bless the person, created free in God’s image and called to strive toward God’s likeness, and not become a likeness of his “spiritual father”.

Majority of sects display their pretensions toward their convert’s property when they try to direct the faithful to donate their property for the benefit of the sect. This is applied gradually, according to the adherent’s level of obedience - sometimes through different stages. Nonetheless, it’s done slowly but surely, “if not by brain-washing, then by calendering”, and the person is “plucked”. The aim of this divestment of property is not so much as to enrich the “guru”, as to seize control over the victim. Homeless and stripped of his possessions, the adherent can only sit at the feet of his “guru” – like a dog on a short lead.

In defence of such unconscionable fraudulent acts, they cite the first Jerusalem Church as an example, when all property belonging to all the faithful was regarded as communal. However, the following has to be noted on this point. Firstly, the aim of combining the property in the Jerusalem Church was for her to be all the more benevolent: aid to the poor, which was in total accord with the prophetical traditions in Judean society of those times. In those days, the Judeans were totally conversant with the practice of giving away property for the benefit of the poor. Suffice to remember the example by the Essenes. Secondly, as can be seen from the words of Apostle Paul to Ananias and Sapphira, the Apostles didn’t force anyone to sell their possessions and give everything to the Church, nor provoke feelings of rejection of worldly possessions (Acts 5:4). Thirdly, the Apostles actually didn’t administer any of the Church’s chattels. Very early in their ministry, they relinquished the responsibility of dealing with material matters and assigned this social service to a selected council of seven deacons (Acts 6:1-6). Fourthly, this formation immediately introduced disputations and dissent among the Christians, which is witnessed by the above outlined segment, including the tragic episode of Ananias and Sapphira. Fifthly, that’s why by the 60’s, we don’t see any mention of this practice in the Jerusalem Church, and the Epistle to the Jews, directed at this Church, carries no such implications even though it does mention the need for hospitality to strangers and to administer charity. Sixthly - and finally, from then on, the practice of having communal ownership of property by the laity ceased. From the aforesaid, the reference to the Jerusalem community is incorrect. This example, by its exclusivity, cannot serve as a guiding force for the future.

Parenthetically, it can be noted that classical Marxism preaches the destruction by force of not only governments and private property, but also that of families. The commonality of the totalitarian communist configuration with totalitarian sectarianism, and their identical spiritual essence is quite apparent.

However, it’s worth noting that the “elder” doesn’t always demand that the adherent relinquish his property, so that such action doesn’t confuse and push him away from himself. But full spiritual obedience by the adherent may lead him to “voluntarily” give away his chattels – and not being able to stop himself from doing so.

There is an old Orthodox tradition where a person donates his possessions to the monastery before entering it as a novitiate. This of course, is totally different to a lay person being forced to give up his chattels. At the same time, such a tradition can also serve as a ploy to achieve the objective of the total enslavement of an individual’s persona.

By ignoring the dangers of emerging false-“eldership” and degenerating into a sect within our Church, this sickness can become incurable – not only to individual priests and individuals that have fallen under the influence of the self-spiritually deluded “spiritual fathers”, but for whole communities and even dioceses. This has been witnessed, and not so uncommonly, throughout the history of our Church, including in contemporary times. It’s very important to comprehend this, bearing in mind the constant pressures on the clergy and laity by an apostatic world and false “orthodoxy”, “official”, as well as the so-called “alternative” one… which as a consequence, could infect the whole organism of the Church. We call upon not only our clergy and laity to comprehend this danger, but all other Orthodox Christians – irrespective of “jurisdictions”.

НЕЗАВИСИМЫЙ АНАЛИЗ ПОЛОЖЕНИЯ В ЗАРУБЕЖНОЙ РУССКОЙ ЦЕРКВИ

Электронный официальный орган печати Западно-Европейской Епархии

РПЦЗ, под редакцией О. Протодиакона Германа Иванова-Тринадцатого

Спаситель пришел на землю, дабы опять дать людям возможность, быть с Ним. Празднуя Рождество Христово, забудем обо всем прошлом и начнем жить заново, с желанием послужить Господу.

В наступающем Новом Году забудем о несогласиях, обидах и несправедливостях и вспомним о своих собственных грехах.

Опять ушел один год в вечность, напоминая о земном.

Нет, не скорби, мой друг сердечный, и не жалей ты не о чём.

Когда уходит год за годом, ты вспоминай же о былом,

Какие знания и мудрость оставил в сердце он твоём.

И вспомни в тяжкую минуту тебе кто руку подавал.

Как говорил Апостол Павел, когда в послании писал:

«Пророчества все прекратятся, язык умолкнет навсегда,

И знания все упразднятся». ЛЮБОВЬ же будет навсегда!

Ещё есть в этом мире СЕРДЦЕ, где время не имеет власть.

Всё может быстро измениться, но сердцу не давай упасть!

Вступая в Новый Год все вспомним, что было в прошлом у тебя,

И в сердце широко открытoм хоть капля жалости была?

Прощал ли всем всегда обиды, ни осквернял ли сам себя?

Мы немощьны и очень слабы, а враг работает всегда.

И, в сердце полного смиренья, – заискрится ЛЮБЬВИ звезда!

Всех с НОВЫМ ГОДОМ поздравляю! ЛЮБОВЬ и СЕРДЦЕ навсегда!

«Блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят».

В редакцию «Верности» приходили от верующих на родине многочисленные протестующие высказывания о том, что в МП нет «Божественной Благодати» и «Святости». Поэтому считаю, что необходимо объяснить нашу точку зрения.

Говоря о святости Церкви, христианин в первую очередь подразумевает неразрывную связь Церкви с Богом в которой Сам Иисус Христос есть Глава Церкви, являющейся как бы Невестой Христовой. Ниспосланный Им Дух Святой, от Отца исходящий, со своими благодатными дарами присутствует в жизни Церкви до скончания века, и, наконец, присутствие Самого Бога Отца в жизни Церкви и всего мира, с установлением мировых законов. Все это осуществляет непрекращающуюся связь между Церковью Небесной и Церковью Земной.

Сама Церковь на земле свята – так как жизнь в Духе Святом, с Самим Христом является спасением для верующих. Церковь Дом Божий, в котором совершается тайна непостижимая – «нас ради человек и нашего ради спасения». В этом доме верующий получает благодатные дары и возносится в высь, нерасторжимо связывается Милостью Сына Божия с Всеблаженством Божественной Жизни через Вознесение и Восседение рядом с Небесным Отцом. Эти тайны трудны для человеческого понимания и только символически приоткрываются разуму. Только настолько известно человеку, насколько это пожелал и открыл Сам Господь Бог.

Из Священного Писания нам известно о том что: « Единым человеком грех в мир вниде и грехом смерть, и тако смерть во вся человеки вниде, в немже вси согрешиша» (Рим. 5, 12), и «Егда же прииде кончина лета» (Гал. 4, 4), «то Сын Божий прииде и дал нам свет и разум» (1 Ин. 5, 20), «по воле пославшего Отца» (Ин. 6, 38), совершается чрез Богочеловека искупление всего человечества, на крестный путь посылается и страдает Сам Иисус Христос и в Его лице весь род человеческий. «Дорогой Ценой», покрываются грехи нарушения заповеди послушания человечества. Сам Иисус Христос – Сын Божий «вземляй грех мира» (Ин. 1, 29) и чрез Его крестные муки, смерть и затем Воскресение из мертвых восторжествовала правда на земле.

«Христос за всех умер, чтобы живущие уже не для себя жили, но для Умершего за них и Воскресшего» (2 Кор. 5, 14). Так произошло непонятное человеческому уму, непостижимое ввиду обладанием только пятью чувствами, Искупление и Освящение человечества Божеством. Ввиду этого, верующий, созданный по образу Божию, становится Храмом Божиим. Человек призывается к соблюдению Христовых заповедей, ведущих при их исполнении к Божьему Усыновлению и даже Соцарствованию со Христом.

При несоблюдении заповедей, сам человек осудится своими словами, как об этом нам повествует евангелист Матфей. Бог дал человеку высший дар – Свободу. Если бы не было свободы творения зла, то добро стало бы принудительным. Господь мог бы Своим всемогуществом мгновенно прекратить все зло в мире. Но Он дорожа свободой человека, не хочет этого, и эта Божия терпимость только показывает человечеству любовь Господа к личной свободе человека.

Человек поставлен пред путем к Добру и Злу, и в его свободной воле избирать желанное. Нет никакого насилия со стороны Бога, и поэтому в Церкви и есть та Истинная Свобода, которой не могут добиться земные организации, воображающие себя носителями абсолютного добра, во имя которого сопротивляются, применением силы тому, что они почитают злом.

Церковь ведет к абсолюту. Абсолюту и Добра и Свободы. Ведет к этому Церковь, своим чистым и непогрешимым учением христианской веры. Церковь Христова призывает христианина к Добру в вечном пребывании с Богом. Св. царь Давид воспел: «Во всякое время; хвала Ему непрестанно в устах моих» (Пс. 33, 2). Всегда должен внутренне христианин хвалить и благодарить Бога. Всей своей жизнью должен хвалить Бога, а за грехи слезно просить прощения. Св. Григорий Богослов призывает верующих «делать ум Храмом Бога, чтобы иметь внутри своего сердца невещественное пребывание Царю». Все другие отцы и учителя Церкви как Св. Иоанн Златоуст, пр. Макарий Великий, пр. Симеон Новый Богослов, Св. Марк Ефесский, Св. Григорий Палама и наш св. о. Иоанн Кронштадтский учили «всегда иметь память о Боге, ибо написано: Возлюби Господа Бога твоего от всего сердца твоего, чтобы Он не только тогда, когда входит в молитвенный дом, любил Господа, но и тогда, когда ходит, беседует, ест, и пьет, имел память о Боге и любовь и желание, ибо сказано: «иде же есть сокровище ваше, ту будет и сердце ваше». Поэтому Святая Церковь учит о том, что самое умное и спасительное занятие это повторение «умной молитвы»: «Господи Иисусе Христе Сыне Божий помилуй меня грешного».

Сам Господь Иисус Христос указал на разграничение Царства Божия от царства Кесаря и поэтому христианин в первую очередь призван творить добро, а не заниматься истреблением зла. В этом запуталась часть христиан, мечем и огнем, насаждая христианство, устанавливая насилие, понуждение и нарушая Божию Волю свободы человека. Великие русские миссионеры Св. Стефан Пермский, Святитель Схимитрополит Феодор, Св. Герман Аляскинский и многие другие дали пример тому, как приводить к Православию иноверцев. Примером своей святой жизни они приводили в христианство многие тысячи новых верующих.

Человек в Церкви получает больше свободы на добровольных началах, чем это видят некоторые ученые, призывающие освободиться от «каких то законов» и «стать «свободными».

Для человечества, есть какие то преграды и если М. Горький с пафосом восклицал – «Человек звучит гордо» а В. Путин сказал «я верю в человека», то все же человек не может, по меткой народной поговорке, прыгнуть выше себя.

Но вот, находясь в Церкви Божией, по своей собственной воле, по указанному Богом пути, человек может не только прыгнуть выше себя, но с молитвой он может преодолевать все законы природы – ходить по водам и т.д., и, что ценнее всего, человек может попасть в самое Царствие Божие.

Учение Церкви, как об этом говорится в «Послании Восточных Патриархов», непогрешимо и неизменно, оно тоже, каким его передал Иисус Христос Св. Апостолам, а они передали его нам. Вне Церкви нет спасения, ибо жизнь в Церкви и есть спасение. Церковь едина, как Един Господь Иисус Христос и Дух Святой, и Единая Церковь не может ни разделяться, ни соединяться, ибо вне себя она ничего не знает.

Пути Господни, однако, непостижимы, и Церковь по милосердию своему разделяет не православных на две категории. В первой категории находятся люди, предающиеся всякому непотребству (Рим. 1, 22, 32), прямых отступников от Христа или даже богоборцев, чем они опять таки по своей личной свободной воле отказываются от Христовой Свободы, о которой Апостол в послании к Галатам (4,6) , пишет: «христиане не рабы, но сыны». Люди этой категории приобщаются страстям, т.е. повторению пороков, в которых возрастает ложь, своеволие и своемыслие. Они становятся рабами Зла. Рабами по своей собственной воле, так как не захотели следовать заповеди христианской свободы, сказанной апостолом: «итак, стойте в свободе, которую даровал нам Христос и не подвергайтесь опять игу рабства..., к свободе призваны вы братья"» (Гал. 5-1, 13).

Во второй категории находятся люди, как и древние праведники, живущие по Законам Божиим, живущие как бы в притворе Храма и, по словам Св. Иустина Философа и Климента Александрийского, являющиеся «христианами до Христа». Эти люди не по своей вине не знают христианства, но по сложившимся обстоятельствам времени и места. Об этих людях Церковь приоткрывает завесу в своем учении о проповеди Христа в аду. (1 Петр 3, 19).

Добро, стремится к доброму, а злое к злому, перефразировка закона магнитной энергии о полюсах. Об этом законе говорил философ Лосский в его произведении «Бог и мировое зло». Лосский сообщил о том, как он молился Богу, в своем непонимании всеблагости Божией, и Господь ему открыл Свою Добрую Волю. Лосский предполагал, что если чертик увидит, как хорошо в Царствии Небесном, то изменится и захочет там остаться. Маленького чертика подхватил ангел и потащил на небо: но чем ближе они приближались к Царствию Небесному, тем муки чертика становились сильнее, он стал даже задыхаться, и его схватили судороги. Тогда Лосский взмолился к Богу, чтобы Он отпустил чертенка. Чертенок, с удовольствием махнув хвостиком, окунулся в самое смрадное пекло ада. Подобно этому чертику, некоторые люди отказываются по собственной воле от Царствия Божия, говоря: «мы сами себе построим царство…»

Церковь будет существовать до скончания века, и врат ее не одолеют бесовские силы. Святость Церкви не теряется, когда в ее служение вмешиваются земные власти или греховные иерархи и миряне. Благодать и Высшее Добро, вечно пребывают в лоне Церкви, и все греховное и мирское, занесенное в церковную сферу, остается Ей чуждым и со временем отсевается.

Церковь основана Спасителем для всех людей, как праведников, так и для грешников. Дело только в том, что с каждого по- разному спросится на Страшном Суде: Кому дано более, с того более и спросится.

Что же в таком случае требуется от христианина и что самое главное для спасения его души? В чем выражается Любовь и Милосердие Божие?

По учению Св. Православной Церкви, человек не совершенен, и он не способен по своей личной воле бесконечно противиться злу. По этой причине верующий должен не только удаляться от Зла, но и просить Самого Бога защитить его. Важно также искреннее раскаяние в совершении проступка зла.

В жизни одного праведника, известно было много падений и затем восхождений. Он также как царь Давид, молился, каялся в своих грехах и опять падал. Однажды, он даже сошелся с женщиной и вернулся в монастырь с ребенком. Он опять каялся и всей душей просил у Господа себе прощения. Когда он умер, то в откровении, данном настоятелю монастыря, было сообщено о том, что он удостоился высшей награды – Венца Мученичества, за те страдания, которым он сподобился. Ибо Господь отступал от него, и он соблазну не мог сам противиться.

Итак, в случае греха, от которого должен христианин отказываться, он должен искренне каяться и молить Бога о прощении. Господь Бог всемилостив, и при условии искреннего покаяния, все кроме хулы на Духа Святого, прощается.

Все хулящие Духа Святого, умаляющие Божество Христово – еретики, отщепенцы и раскольники – самовольно отделившиеся от Церкви. Сама Церковь продолжает быть Единой, и ошибочно говорить о разделении или соединении церквей. Церковь не может по Своему естеству разделяться, вследствие этого не может и соединяться.

У отошедших от Церкви, происходит подмена ценностей. Первичное Добро заменяется вторичным добром в соединении со злом. Усиленно выдвигается это вторичное добро и прикрывается зло.

Мы русские верим в то, что Иисус Христос родился в Вифлееме, но Он живет в России. Вера в Него заложена в русской душе, и русский этим отличается от всех других народов мира. Русского верующего можно отличить от других верующих. Также как евангельский мытарь, он молится с покаянием.

За веру в Господа пострадали многочисленные духовные лица и миряне, не согласившиеся для сохранения жизни на предательство Церкви. Многие из них причислены к лику Святых, а другие ожидают своего прославления за Веру. Эти гонимые властями и МП праведники на Руси, в прошлом, также как и в настоящее время, члены Русскай Истинной Церкви. Русская Православная Церковь в Зарубежье, всегда считала себя частью этой гонимой на родине Церкви. В настоящее время на Руси много верующих, бывших без церковного окормления в течение многих лет, которые молятся: «Боже! будь милостив ко мне грешнику!» (Лк. 18, 13) Именно эти кающиеся верующие спасали веру на родине, а не иерархи МП, (некоторые из которых, будучи назначены на иерархические должности КПСС, столько же страдают, не будучи способны к Божественной Правде и Святости, как и маленький чертенок) пошедшие на соглашение с безбожной советской властью и призывавшие к каким то невозможным «объединениям» церквей, что невозможно, так как Святая Церковь всегда была и есть Неделима, как и Ее Основатель, Иисус Христос. Благодаря этим молитвенникам вера сохраняется на Руси и на них держится весь мир.

Когда я был с десяток лет тому назад в РФ, то Господь уподобил мне увидеть на улицах С. Петербурга и других городов бедных старушек, стоящих на коленях и крестившихся на кресты храмов. И тогда, во мне утвердилась вера в мой великий русский народ, что вера на Руси безбожниками не уничтожена. Такое же чувство, я пережил на Св. Голгофе у Креста, когда там дежурил. Перед крестом на коленях в продолжение долгого времени стояла женщина, крестясь и кладя поклоны. Я подошел к ней, и чтобы ее ободрить, сказал ей по-английски, что я надеюсь, что ее молитвы услышаны Спасителем, и Он ей поможет. К моему удивлению, она мне по-русски ответила: «Я с Новгорода и говорю только по-русски». За все трехмесячное пребывание, на Русских Раскопках, часто бывая в Храме Воскресения и других Святых местах, я увидел, как отличаются молящиеся русские и некоторые другие славяне от других верующих. Поэтому я с гордостью могу воскликнуть: «Господи! благодарю Тебя за то, что я родился православным и русским!».

В виду всего выше сказанного можно быть уверенным в том, что только в Церкви Святость – так как Глава Свята, Дух Святой проникает и помогает в жизни, а Господь Бог Отец Вездесущий всем руководит. Церковь Господня, это не только Ее Иерархи – члены митрополитбюро, но все духовенство и миряне, в которых именно и сохраняются Святость и Единая Святая Православная Вера.

Поздравляем всех Православных верующих на Родине и в Зарубежной Руси с наступающим 2009 Новым Годом, желая им исполнения их молитв по решению Господню, и более всего мира и благосостояния в стране. Будем твердо верить в то, что Господь Бог будет продолжать слышать молитвы наших богомольцев Бабушек-старушек, благодаря которым мы продолжаем незаслуженно получать от Господа всевозможные дары. Да пошлет Господь Бог и им радость земную и помощь для пути в жизнь Небесную!

Спаситель пришел на землю, дабы опять дать людям возможность быть с Ним. Празднуя Рождество Христово, забудем обо всем прошлом и начнем жить заново - с желанием послужить Господу.

В наступающем Новом Году забудем о несогласиях, обидах и несправедливостях и попросим у Господа благополучия и мира на земле.

НОВЫЙ СОБОР АВСТРАЛИЙСКОЙ ЕПАРХИИ РИПЦ Заграницей (Катакомбной)

Во время Архипастырского визита в Австралию ВысокопреосвященнейшегоТихона Архиепископа Омского и Сибирского в 2008 году на Пастырском Совещании 25го мая во Флемингтоне было принято решение о создании комиссии по приобретению нового Храма (Собора). Во исполнении этого решения на следующем Пастырском Совещании 17го июня было постановлено поручить Администратору Епархии возглавить эту комиссию и подобрать себе помощников.

Первое организационное собрание было 17го июля 2008 г. На повестке дня было: 1.Распределение должностей, 2. Приобретение или постройка нового храма (Кафедрального Собора), 3. Печать для храма. Должности были распределены слудующим образом: Председатель митрофорный протоиерей Иоанн Стукач, Администратор строительного комитета Н. Смолоногов, ответственный по строительству В.Лещёв, председатель ревизионной комиссии П. Ячменников, Казначей Мrs. С. Карачану, секретарь Mrs. О. Эванс. Так началось осуществление бытия нового Собора. Начало любого святого дела всегда связаны с искушениями со стороны врага нашего спасения и без скорбей не бывает. Архиепископ Тихон в своём указе от 5/18 августа 2008г в связи с неотложной необходимостью и для пользы Церкви передал Администратору Епархии митрофорному протоиерею о.Иоанну Стукач права принимать необходимые решения для покупки недвижимого имущества - здания под Кафедральный Собор. В районе Лидкомб была на продаже деревянная пресвитерианская церковь построенная в пятидесятых годах прошлого столетия. Начали сбор средств на покупку, а собрать надо было сумму не малую.

Начало положило крупное пожертвование ( по завещанию) от раба Божия Сергея, но нужно было ещё собрать столько же. По желанию жертвователей престол нового Собора был определён в честь иконы Божией Матери Казанской с праздником 8/21 июля.

С Божией помощью ключи от купленного храма были получены 8го декабря 2008г. Помещение требовало капитального ремонта, Закипела горячая работа. Был отремонтирован потолок, стены храма. Приведён в порядок пол и покрашен. Сделан амвон. Пол в алтаре и амвон покрыты паркетом. Проведена новая электропроводка. Помещение покрашено снаружи и внутри. За время работы вывозились тонны строительного и накопившегося мусора. Пожертвованы и установлены три прекрасных хрустальных паникадила с гармонирующими бра на боковых стенах. На фоне потолка и стен красиво выделяются тёмнокоричневые стропила в западноцерковном стиле. С правой стороны амвона клирос. С левой стороны алтаря пономарка и ризница. Хорошего размера гардероб.

Минут за пять до водосвятного молебна перед первой всенощной в субботу 27го декабря заканчивалось установление иконостаса. Пожертвована в храм, и судя по серебренной табличке с надписью, исторический образ Казанской Божией Матери.

Прекрасно сделанные хорошего размера подсвечники и панихидный столик с достаточным местом для свечей. Старый стол из алтаря, как на своём месте, стоит в притворе, служа теперь свечным ящиком. С западной стороны храма находится помещение, которое отделяется от него раздвежными дверями. После

Первой Божественной Литургии в воскресенье 28го декабря 2008 был отслужен благодарственный молебен. Пропели “вечную память” усопшим жертвователям Сергею, Ирине и Валентине, а затем многолетие здравствующим жертвователям.

Господь сподобил нас великой радости, Слава Тебе Боже наш, слава Тебе и наша Заступница Усердная, Пресвятая Богородице слава Тебе!

(Более подробное сообщение и благодарение всем труженникам и о жизни нашего храма будет помещено в следующих номерах “Верность”)

АМЕРИКА
В ПРИХОДЕ ПРОТОИЕРЕЯ СЕРГИЯ КЛЕСТОВА

Николай Дмитриев

О том, что наш приход Успения Божией Матери, что в Квинсе, в церкви на Лефферт Бульваре, переходит под омофор епископа Зарубежной Церкви Стефана Сабельника, мне стало известно лишь из публикаций в Интернете.
Причиной нашего ухода вместе со священником протоиереем Сергием Клестовым называлось несогласие с руководством ВВЦУ РПЦЗ по ряду вопросов. Это несогласие выявилось на 5-ом соборе ВВЦУ РПЦЗ, который проходил в г.Спринг-Вэлли, штат Нью-Йорк, с 17 по 22 ноября с.г. Несогласные составили так наз. «оппозицию». В оппозицию, как нетрудно догадаться, вошли наш батюшка Сергий, а также протоиерей Алексий Микриков и мирянин Н.Чертков.
Репортер газеты «Новое Русское Слово» В.Ярмолинец с известной толикой издевки сообщал, что у о.Сергия Клестова крохотный приход, а протоиерей Алексий Микриков и вовсе «передвижник». О Николае Черткове в последние месяцы и так сказано слишком много - любопытствующие могут зайти в Интернет и обнаружат обширную переписку, десятки, если не сотни самых различных мнений, а также прямые призывы к запрещению Н.Черткова в церкви.
Вообще издевка, ирония, сарказм, как средства, усиливающие внимание читателей, в журналистике допустимы. Что в честной журналистике недопустимо, это ложь и подтасовка фактов.
Конечно, добросовестный журналист прежде всего сам посетил бы наш приход, и возможно, не один раз, чтобы выяснить, насколько крохотный он и вообще ли крохотный. Добросовестный журналист, несомненно, выслушал бы одну сторону, а затем попросил бы также высказаться другую сторону. Если же репортер следует правилам агитации и пропаганды Совинформбюро, то, несомненно этого он делать не будет. В системе агитпропа свои законы, а в настоящей журналистике - свои.
Между прочим, В.Ярмолинец взял на себя смелость заявить, что в приходе еще будет голосование по поводу ухода из ВВЦУ РПЦЗ. Добавив, что кое-кто из прихожан уже «голосует ногами».
Так как я принадлежу этому приходу практически с первых месяцев его возрождения под окормлением о.Сергия Клестова, то кому, как не мне, известно, что по воскресным дням на службы приезжают около тридцати-сорока человек, на двунадесятые праздники - до 60, а на Пасху в последний раз было более 150 человек.
Жизнь нашего прихода далеко не замерла после 17 мая 2007 года. Происходят венчания и крещения. Отец Сергий ездит по домам к больным, неустанно печется о духовном окормлении как здоровых, так и немощных. У нас прекрасный хор, в котором тон задают дети священника. Недавно был поднят вопрос о создании при церкви школы. Трапезная, к сожаленью, не велика, часто едва вмещает желающих. Однако, благодаря усилиям сестричества, кухня отличается и разнообразием и соответствием православным традициям: во время поста ни мяса, ни сыра, ни иного скоромного.
Точно так же мне хорошо известно, что, допустим, у о.Григория Котлярова по воскресным дням собираются те же 30-40 человек, на праздники - до 80, а на Пасху - 150. При церкви хороший хор, в котором поет моя давнишняя знакомая Любовь Яхно. А с прошлого года работает церковно-приходская школа, в которой, между прочим, преподает и о.Сергий Клестов. Другими словами, «крохотный» приход о.Сергия в Квинсе вполне соразмерим со старым и утвердившимся приходом на Толстовской Ферме, в Спринг-Вэлли.
Но конечно, мне далеко не безразлично, кто же вдруг, еще до очередной воскресной службы, стал «голосовать ногами». Старая «белая» русская община достаточно немногочисленная, все знают всех, каждый новый человек привлекает внимание, каждая потеря - урон всей общине.
Именно поэтому в ближайшее воскресение, 30 ноября, я отправляюсь в церковь. С утра зарядил препротивный нью-йорский дождик. Световые табло на дорогах требуют снизить скорость до 40 миль в час. В такую погоду ехать за 30-50 миль в церковь захотят немногие. А как известно, наши прихожане добираются не только с разных уголков Большого Нью-Йорка, но также из Нью-Джерси, из широко разбросанных русских мест в дальних пригородах, с Лонг-Айлэнда и Коннектикута.
По дороге думаю о превратностях журналистской работы. Недавно кто-то отметил: «Дмитриев - не церковный публицист». Это верно. На церковные темы не пишу, потому что считаю это уделом избранных, особо одаренных Господом.
Мой конек - расследовательская журналистика. Например, после публичного выступления белого эмигранта, 85-летнего Анатолия Рытикова в небезызвестной «Отраде», какой-то мерзавец избил его до смерти. Анатолий Григорьевич был моим добрым знакомым, старался приобщить меня к некоторым русским эмигрантским изданиям, делился своими соображениями о финансовых махинациях в той же «Отраде». Полагаю, что именно за это он и был убит.
Американские официальные власти, включая районного прокурора Джона Мюэла, постарались скрыть преступление. Они даже не объявили это «висяком», как это было бы в РФ, они просто объявили, что Анатолий Рытиков умер… естественной смертью. Я опубликовал статьи по этому поводу.
Недавно о.Сергий Клестов рассказал мне, что будучи членом предсоборной комиссии, он предложил мою кандидатуру в качестве журналиста для освещения 5-го собора ВВЦУ РПЦЗ. Сделал он это без уведомления меня.
Впрочем, пройди его предложение, я бы, разумеется, не отказался. Например, собрание в июле 2007 года, когда ВВЦУ РПЦЗ получило организационное оформление, как раз мною и освещалось, причем в издании, оппозиционном самому ВВЦУ - в газете «Наша Страна». Никаких нареканий после этого ни с одной стороны не было. Но конечно же, в нашей общине я больше известен как журналист по разного рода криминалу, в том числе политическому.
Выслушав предложение отца Сергия, один из активнейших членов ВВЦУ РПЦЗ Е.Магеровский спросил: «Кто это такой, Дмитриев?» Батюшка ответил: «Этот тот журналист, который написал о гибели белого воина Анатолия Рытикова…» Магеровский тут же ответил: «Нет, таких нам не надо». Я улыбаюсь реакции Е.Магеровского, который, кстати, по его собственным словам, вообще не знает меня.
Любопытно, что старые русские задолго до собора и задолго до предложения о.Сергия, стали мне звонить и предлагать посетить собор. Связались со мной казаки из Лейквуда. Обращались старики, по-прежнему посещающие Ново-Дивеевскую церковь. Были у нас телефонные разговоры с теми же Яхно, Алексеем Илларионовичем и Любовью Ильиничной, моими старинными друзьямм и знакомцами из Наяка:
«Николай, ты обязан быть на соборе. Мы хотим, чтобы именно ты рассказал нам о происходящем». Я отвечал в том духе, что «незванный гость хуже татарина». Раз не приглашают, значит, не требуется.
Алексей Илларионович настаивал. Предлагал даже написать еп.Диомиду и пригласить его на собор. Предлагал просто появиться на соборе, хотя бы гостем без права голоса. Я соглашался с ним: мне голос не нужен, я давно уже не голосую нигде и ни за кого. Однако если не будет приглашения, то стоит ли мне тратить деньги на бензин, на проезд через Вашингтонский мост? А главное, тратить мое время!
Г-н Яхно упорствовал: «Я поговорю с отцом Григорием (Котляровым), разве ж это дело, что такое событие, как собор, будет описывать этот из «Нового Русского Слова»?
Впрочем, потом выяснилось, что о.Григорий утаил от своего многолетнего прихожанина А.И.Яхно даже место проведения собора. Я смеялся: «Какие тайны мадридского двора! Оставьте, Алексей Илларионович. Что нужно, мы и так узнаем…»
Обо всем этом я думал, подъезжая к углу Лефферт Бульвара и паркуя мою машину напротив церковного здания. Дождь за час моего путешествия из Бруклина не только не успокоился, но пошел сильнее. В такую погоду лучше всего сидеть на мягком диване, грызть кукурузные хлопья и смотреть очередной футбольный или бейсбольный матч. А с учетом того, что многие прихожане в довольно преклонном возрасте, вполне объяснимо будет, если на службе окажется пять-семь человек.
К моему приятному удивлению, народу в церкви было препорядочно. Приверженец факта, я пересчитал прихожан. Тридцать два человека. Действительно, не было двух семей. У свечного ящика мне прошептали, что они в самом деле «проголосовали ногами» - пять человек, включая младенца. Вместо них зато приехали семь человек, которых мы в церкви давненько не видели. Честно сказать, такой обмен меня устраивал.
Служба прошла, как всегда, спокойно и торжественно. Кто бывал у о.Сергия, тот понимает, о чем я говорю. Вера в Бога - дело несуетное, требующее душевного напряжения и чистого сердца. Впервые в нашем церкви поминали не Агафангела и Андроника, а владыку Стефана (Сабельника) и владыку Тихона (Пасечника).
Хотя это и не дело, наблюдать во время молитв за другими, но грешен я, журнализм сидит в подсознании: как же люди воспринимают перемену? Спокойно и сосредоточенно, следуя о.Сергию, творят молитвы наши прихожане. Один правда, стоит пень пнем. Такой в усиках. Но я давно уже приметил его, все пытался он вести разговоры, что эмигрантам надо уезжать назад, «в Россию», что здесь, в Америке, нам делать нечего... Ну, да Господь с ним!
Проповеди о.Сергия всегда отличаются глубоким проникновением церковного взгляда в нашу земную жизнь. И на этот раз, говоря о чуде исцеления Иисусом женщины, страдавшей тяжелым недугом 12 лет, он обратил внимание на православную сущность веры: нас спасает не следование букве, утверждаемое фарисеями, а безусловное следование Истине, приобретение благодати Господней. Что пользы в форме, если отрицается содержание? Какой смысл в том, если мы будем исполнять обряды, но иметь мертвую холодную душу, не обращенную к Господу?
После проповеди батюшка объявил: в трапезной я отвечу на любые вопросы касательно нашего перехода под омофор Владыки Стефана Сабельника.
Его вступительная речь была, как и проповеди, вдумчивой, серьезной и обстоятельной. Он описал обстановку на прошедшем соборе ВВЦУ РПЦЗ. Решающим поводом к его уходу с собора был отказ руководства ВВЦУ решать важнейшие вопросы соборно. В частности, вопрос о приеме так называемых «секачевских епископов» в сущем сане.
Казалось бы, это очень частный вопрос, однако он затрагивает основополагающие утверждения православия. В немногих, но емких и простых словах, о.Сергий объяснил, что Архиерейский Собор РПЦЗ в 1990 году отказал группе так называемых «катакомбников» Геннадия Секача в признании за ними Апостольского преемства. Другого решения с тех пор канонически принято не было.
К его изумлению, еп.Агафангел неожиданно принимает двух «секачевцев» в сущем сане - епископами. Тем самым еп.Агафангел и несколько лиц при нем по сути отвергли решение Архиерейского Собора РПЦЗ, нарушив церковные каноны и превысив свои полномочия.
Какой мог быть выход? Прежде всего, решения Архиерейского Собора может отменять или исправлять только Архиерейский Собор, либо Собор всей Церкви. При этом есть веками установленный порядок приема клириков из иных православных конфессий. Называется этот порядок хиротесией, и применяется при использовании принципа икономии, или снисхождения, по отношению к форме во благо церковного развития.
Что касается Геннадия Секача и его группы, то до сих пор остается многое непонятно. Кто, когда и при каких условиях провел хиротонию самого Секача и последующих за ним епископов? Эти достоверно неизвестно. Как могла быть передана Апостольская преемственность «секачевцам», если одни свидетели давно умерли, а другие перешли в МП РПЦ?
Когда же о.Сергий обратился за разъяснениями к секретарю Северо-Американского административного округа о.Виктору Доброву, то ответ о.Виктора его поразил. Якобы точные сведения о верности хиротоний «секачевцев» содержались в протоколах КГБ, а недавно эти протоколы были рассекречены. Следовательно, можно верить и не сомневаться.
«Были ли эти протоколы опубликованы? И если да, то где?» - спросил о.Сергий.
«Были. Можете найти их на Интернете», - ответил прот.Виктор Добров.
«У вас есть интернетский адрес?»
«Нет».
«Вы сами читали эти протоколы?»
«Нет, не читал», - ответил о.Виктор.
Не возвышая голоса, но твердо и ясно о.Сергий сказал:
-Это была настоящая насмешка.
Люди в трапезной заволновались. Это была не просто насмешка, это было издевательство. Такого никогда не знала Зарубежная Церковь.
О.Сергий продолжал свой рассказ. Именно о.Виктор Добров выдвинул своим приоритетом наводить ревизию решений Синода РПЦЗ. Когда же ему стали указывать на его неправомочность подобных действий, он отвечал, что решения Синода и Архиерейских Соборов РПЦЗ - не «священная корова». Другими словами, нечего им следовать, им подчиняться, при необходимости решения Синода могут и должны быть исправлены, и на то был создан ВВЦУ РПЦЗ.
О.Сергий Клестов был принципиально против таких «канонических» определений для решений и актов Синода РПЦЗ. Какие бы ни были эти решения, это решения Синода архиереев, отменяться или исправляться они могут быть только Синодом же, либо Собором, но никак не о.Виктором Добровым.
Обращение к еп.Агафангелу не привело ни к чему. Еп. Агафангел окружил себя людьми вроде о.Виктора Доброва и Арсения Манько. (А мы все помним, что не где-нибудь, а именно в нашем приходе обнаружилась ложь Арсения Манько, официально представлявшегося «доктором философии», но оказавшегося самозванцем. У «доктора» не оказалось ни диплома, ни самой докторской диссертации. Он мог бы отовраться наличием кандидатской и показом реферата. Но и тех у Арсения Манько не обнаружилось. Тогда люди обратили внимание на то, что «иеромонах» не очень любит ни литургий, ни других молений. Странный «иеромонах»! Да иеромонах ли он? Да Манько ли он на самом деле?)
Другой одиозной фигурой, очень близкой еп.Агафангелу, оказался Е.Магеровский, человек не только далекий от православия, но своими выступлениями насаждающий антихристианскую культуру. Неоднократно о.Сергий предупреждал руководство ВВЦУ РПЦЗ от пагубности взятого курса на полное отделение ВВЦУ от других так называемых «осколков» Зарубежной Церкви. Открыто говорил, что лица вроде Магеровского забивают клин между прихожанами, хотя как раз зарубежникам делить-то и нечего: одна вера у нас, одна Церковь, один Дух!
В ответ слышались совершенно безответственные заявления, затем последовали и просто личные оскорбления известных и уважаемых клириков. Так, Магеровский дошел до того, что стал публично обзывать владыку Стефана... кентавром. Кто такие кентавры? Это мифологические существа, созданные воображением язычников Древней Греции, наполовину люди, наполовину кони...
...Тут необходимо сделать небольшое отступление.
В начале лета сего года я ездил к владыке Стефану в Трентон. Ездил по собственному почину, никто меня не посылал, никому я отчитываться не был должен. Владыка, несмотря на острые боли, уделил мне почти полтора часа времени. Говорили о нашей Церкви, о том, что происходит с каждым из «осколков», как нам разделение преодолеть.
Хотя формально я принадлежал как раз ВВЦУ РПЦЗ, однако епископ Стефан вызвал у меня чувство непреходящего уважения. Простой и вдумчивый, страдающий физически и сильный духовно, не имеющий ни своего жилья, ни обстановки, живущий в приходском доме, питающийся кое-как, одетый в старенькую монашескую рясу, но удивительно светлый, искренний и глубоко верующий человек.
Дохнуло на меня нашей старой, доброй, щедрой и строгой православной Русью. Той, что запомнил я от своей крестной, тети Веры, от своих дедов и бабок, от матери, которая ловила каждую крохотную весточку из сокрытой, уходящей навсегда в прошлое страны, от старенькой Кузьмовны, крестившей еще мою маму, носившей на длинной позеленевшей медной цепочке древний, медный и тоже позеленевший крест.
Возможно чем-то я даже обеспокоил владыку Стефана. Задавал вопросы не самые приятные, часто основываясь на слухах и домыслах. Но от кого же услышать правду, как не от самого владыки? Кто же может подтвердить или опровергнуть слухи, если не он сам?
-Владыка, все-таки есть у меня сомнение: разве не правильно пишут и говорят, что владыка Тихон Омский, взяв под омофор Ваши приходы, теперь не отпускает их, цепко держит, возможно, из финансовых соображений, а возможно, по заданию Лубянки?
-Знаю о таком мнении, - ответил еп.Стефан. - Оно неверно. Архиепископ Тихон неоднократно заявлял, что РИПЦ только помогает нам восстановить церковную жизнь. Да что там неоднократно? Совсем недавно, в личной со мной беседе, он сказал: владыка, а не пора ли вам, зарубежникам, самостоятельными снова стать, гнать вас не гоню, так как братской любовью мы связаны, однако очень хочу, чтобы Зарубежная Церковь снова стала самостоятельной.
-То есть он открыто говорил, чтобы вы отделялись от РИПЦ?
-Открыто и убежденно. И будет способствовать этому, как только мы снова обретем необходимые силы...
И вот этот епископ, искренне и чисто верящий, отдавший здоровье в буквальном смысле нашей Церкви - надорвался на строительстве кафедрального собора в Сан-Франциско - а сегодня на пределе человеческих возможностей удерживающий Зарубежную Церковь, и вдруг подвергается шельмованию, циническому зубоскальству каких-то психически ненормальных людей?
О.Сергий рассказывает, как в прошлое воскресение, 23-го ноября, он с семьей и несколькими прихожанами ездили в Трентон, как служили в приходе вл.Стефана.
-Дух нашей Зарубежной Церкви, той, в которой мы родились, выросли, окормлялись, там сохраняется, - говорит батюшка. - Мы встретили многих наших знакомых и друзей. Это были теплые встречи. Затем провели необходимые переговоры, обнаружив полное единство по всем вопросам. И попросились под омофор к владыке Стефану, что было принято с душевной радостью.
На этом можно было бы поставить точку. Однако объективности ради, нужно рассказать о следующем факте.
Речь о.Сергия неоднократно прерывалась одной женщиной. Она заняла место прямо перед батюшкой, и едва он заговорил, как тут же громко перебила: «Можно задать вам вопрос?» Это повторилось две минуты спустя еще раз. И еще раз. Когда кто-то из прихожан попытался ее слегка приостановить, эта женщина характерным пренебрежительным жестом отмахнулась: вас не спрашивают.
Снова изумился многотерпению нашего батюшки. Он остановился, говорит: «Хорошо, задайте ваш вопрос».
Конечно, это не был вопрос. Это было подделанное под вопрос выступление. Почему о.Сергий ушел с собора? Почему он не досидел до конца? Почему он не делился своими наблюдениями и сомнениями с прихожанами? Ведь вот она говорила ему на исповеди... (полуоборот к собравшимся) вам не надо знать, что я говорила на исповеди, но я говорила, предупреждала... я была в Синоде, я всех там знаю... я была в Болгарии... и как можно обвинять иерархов, основываясь на частном мнении... говорил ли батюшка с отцом Виктором? И что он ответил? Обращался ли к владыке Агафангелу? Я знаю каноны... «секачевцы»... это вопрос экклезиастический, они не понимают (полуоборот и отмашка в сторону присутствующих), а мы с вами, отец Сергий, понимаем...
В одном месте пришлось эту женщину прервать и спросить:
-Извините, как вас звать-величать?
Очень уж захотелось узнать имя малознакомой женщины, которая в свои нечастые визиты обычно занимает место в углу, с людьми в беседы не вступает, зато разбирается в экклезиологии.
Она пробормотала свое имя очень уж быстро.
Пришлось повторить вопрос. Тогда последовало более отчетливо:
-Лариса Федоровна Ян.
Невооруженным глазом было заметно, что пришла эта самая Лариса Ян устроить скандальчик. Если получится, то и большой скандал. За тем же самым, очевидно, приехал к нам в церковь на Лефферт Бульвар и брат о.Всеволода Дутикова - Вячеслав Дутиков с женой.
На заготовленные вопросы Ларисы Ян неожиданно пошли ответы от прихожанок. Поднялась молодая женщина, американка греческого проихождения, извинилась, что будет говорить по-английски, так как по-русски не умеет, и рассказала о своем духовном прозрении в отношении еп.Агафангела и еп.Георгия, их имен она не знала, могла по фотографиям указать на них: нечистые они, зло исходит от этих людей!
Поднялась еще одна прихожанка, рассказала о том, как о.Виктор Добров отбросил просящего о духовной помощи парня, потерянную душу, но умолявшего об исповеди... Отмахнулся о.Виктор, быстро сел в машину и уехал. А парень этот, американец, крестившийся в православие у того же о.Виктора, не мог сдержаться: да что же у вас за церковь такая? В тюрьме он сейчас, этот Симеон...
-Господь говорит: не оставите ли девяносто девять овец, чтобы пойти искать единую заблудшую? Тут сама заблудшая душа тянется к священнику, он же отпихивает его. Как какую-то ненужность!
Сбивчиво и эмоционально, но каждый о своем наболевшем говорил. О том, что давно надо было уходить от этих кагебешников. О том, что «по плодам узнаете их», а плоды таких людей, как Магеровский, Манько, Добров - это плоды зла. О том, что сам стиль и тон 5-го собора - советчина в самом мерзком проявлении. Правильно батюшка Сергий сделал, что ушел с этого собрания нечестивых.
Тогда о.Сергий достал из папки бумагу.
-Да, только хочу вам зачитать это письмо, обращенное епископу Стефану Сабельнику. Подписано оно архиепископом Тихоном, архиепископом Вениамином и епископом Гермогеном. Вот его содержание: «Мы, в полном согласии между собой и заручившись поддержкой Освященного Собора, выражаем свое согласие на Вашу свободу в выборе дальнейшего пути строительтва автономной церковной жизни в зарубежной части Поместной Русской Церкви. Вы можете оставаться членом Синода РИПЦ и в рамках единой администрации готовить и создавать зарубежную администрацию с возможностью восполнения епископата за границей, или сразу управляться автономно на соборных началах общения с нами и предлагать нам на обсуждение кандидатуры на епископство, в рукоположении которых мы окажем свою помощь».
Люди с воодушевлением восприняли это обращение архиереев РИПЦ. Тем самым выбивался последний козырь из рук тех, кто все еще полагал, что архиепископ Тихон не дает зарубежным приходам свободы выбора. Нет, вот она, свобода на выбор: хотите - оставайтесь в РИПЦ, хотите - начинайте самоуправляться на правах автономии, вам нужно епископство - давайте ВАШИ кандидатуры, мы поможем.
Это было совершенно противоположным тому, что делалось в ВВЦУ РПЦЗ, когда в епископы принимались лица, практически не знакомые пастве, а в руководство пробирались лица с сомнительным прошлым.
Лариса Ян, наконец, пробормотала, что у нее муж болен, нужно уезжать. И оставила нас. Тогда последнюю попытку «перенаправить» поток выступлений сделал Вячеслав Дутиков:
-Что вы все время говорите? Дайте священнику сказать!
Все повернулись к нему. Странно, почему вы помалкивали, когда Лариса Ян забрасывала нашего о.Сергия своими «экклезиастическими» вопросами? А сейчас вдруг проявляете такую заботу о свободе слова?
-Наш батюшка все вам сказал, - ответила одна прихожанка. - И мы с ним.
Собственно, это и было окончанием и прений и решением прихода. Прихожане опять вернулись к своим заботам: батюшка так и не поел, кушайте, отец Сергий, всю службу стояли, читали, молились, да еще тут с нами...
То, что гебешники не оставят вниманием нашу Церковь, тоже нет сомнений. Каких мы только тут не встречали! Например, бегающих от стены к стене девушек, которые играли в дурочек, обцеловывали все иконы, умилительно вздыхали, сладоточно молились, да вдруг в иной обстановке жестко заявляли: в России чудеса происходят, а что в этой РПЦЗ - ни одного чуда за 70 лет? Они публично объявляли, что едут назад и всем того желают. Уезжали, но проходило пять-шесть месяцев, и они вдруг возвращались, то ли соскучившись по зеленым долларам, то ли затосковав среди «чудес» возрожденной РФ.
Видели бодреньких старушек, которые втирались в доверие к немощным клирикам, выманивали у них святыни, неизвестно на какие деньги летели в РФ, аж в самую Сибирь и сдавали там наши святыни, а среди них рясу Иоанна Кронштадтского, тамошним священникам, которые были без ряс, без крестов и ходили в джинсах.
Видели мы благообразных старичков, чьи детки устраивались в американские банки, работающие на территории РФ. «Они работают на возрождающуюся Россию», - гордо декламировали старички и сдавали белые архивы, библиотеки, знамена и хоругви казачьих и царских полков посланцам из РФ.
Видели мы как бы «потерянных» из предпоследней волны эмиграции. Эти придумывали себе всякие истории воцерковления, становились в храме напоказ и крестились странным по фигурообразованию крестом: от лба - вниз, потом справа - налево, но руку несли высоко над головой, описывая некий полукруг. То ли не любили они наш обычный православный крест, то ли мышечное защемление у них происходило, что требовало выбрасывать руку над головой.
Видели мордатых, мнящих из себя если не Билл-Гейтсами, то по крайней мере Рокфеллерами свежего набора, слышали: дайте мне смету ваших расходов по храму, я смогу вам помочь...
Видели таких, что приходили с чиновничьими лицами, с разворотом плеч под погоны. Видели серых, со стирающимися лицами, что внимательно наблюдали за нами в церквях. Заговори с ним, он и понятия не имеет, что такое КГБ. Потом начнет убеждать тебя, что «там все переменилось...»
Думаю, еще больше увидим в ближайшем будущем. В той стране населения 146 миллионов человек, из них всегда отберут несколько тысяч мерзавцев, которых обучат и канонам и экклезиологии, и будут засылать сюда, волна за волной - у них есть в этом опыт.
У нас есть наша вера в Бога.

Вам предстоит пережить очередное издевательство над Вами и над Армией. Часть генералов подала в отставку после попытки вступиться за Вас. Сокращая 117 тысяч кадровых офицеров власть неминуемо обречёт их семьи на неустроенность, а их самих использует как низкоквалифицированную рабочую силу, как «удобрение» для своей грабительской экономики. Подобное было уже не раз и ни разу никто из советских правителей на деле ничем не позаботился об офицерском корпусе, не выполнив никаких своих обещаний. У руля власти стоят антинациональные элементы и им не нужны ни Вы, ни боеспособная Русская Армия: Курилы кремлёвские пигмеи не смогли продать из-за недовольства простого народа, но уже «1-го января 2008 года Путин передал во владение коммунистическому Китаю два русских острова на Амуре» (см. в газете «Наша Страна», № 2836, стр. 7, www.nashastrana.info). Это предательство было совершено уже без лишнего шума, тайком от народа. Не пора ли перестать быть вне политики? Не пора ли остановить 90-летнюю полосу предательств? Не пора ли кадровому офицерскому корпусу перестать быть безгласными «мальчиками для битья»? Безоговорочно верным можно и должно быть только «Богу, Царю и Отечеству», как оно издревле на Руси и велось. И именно этим Русь была сильна, этим и процветала. Но не лживым политикам, что попирая Русь стремятся, как сказал поэт, «мощь России неоглядной размыкать и продать врагам: сгноить её пшеницы груды, пожрать запасы, сжечь леса и высосать моря и руды».

===============================================================================================

(Более крупные суммы на почтовые, типографские и другие расходы принимаются с благодарностью.)

I wish to join the Society and am enclosing the annual membership dues in the amount of $25 per family. Students

pay $ 10. The amount of annual dues is only for those in US, Canada and Australia. Others pay as much as they can afford.

(Larger amounts for postage, typographical and other expenses will be greatly appreciated)

ADDRESS & TELEPHONE ____________________________________________________________________________

Если Вы прихожан/ин/ка РПЦЗ или просто посещаете там церковь, то согласны ли Вы быть Представителем Общества в Вашем приходе? В таком случае, пожалуйста укажите ниже название и место прихода.