Vernost'Number 136

The Editorial Board is glad to inform our Readers that this issue of “FIDELITY” has articles in English, and Russian Languages.

С удовлетворением сообщаем, что в этом номере журнала “ВЕРНОСТЬ” помещены статьи на английском и русском языках.

3. ЗАКОН БОЖИЙ. Игумен Филарет (В будущем Митрополит РПЦЗ)

6. ХРИСТИАНСКАЯ МИССИЯ МЕЖДУ ИМПЕРИЯМИ И ПАТРИАРХАТАМИ. Епископ Дионисий

8. ЖИЗНЕОПИСАНИЕ ВСЕЧЕСТНОЙ ИГУМЕНИИ РУФИНЫ ШАНХАЙСКОЙ

10. РОЛЬ ГЕНЕРАЛА А.А. ВЛАСОВА В РАЗВИТИИ РУССКОГО ОСВОБОДИТЕЛЬНОГО ДВИЖЕНИЯ. С. Аникин

12. Соотечественники! С Новым Годом! С новым счастьем!

13. СЕГОДНЯ ДЕНЬ ТАКОЙ… (памяти Св. Царственных Мучеников-Страстотерпцев). Александр Б.

14. Новая книга: ЗАМУРОВАННЫЕ. ХРОНИКИ КРЕМЛЕВСКОГО ЦЕНТРАЛА. Иван Миронов

ВЫСОКОПРЕОСВЯЩЕННЕЙШИМ ВЛАДЫКАМ РУССКОЙ ЦЕРКВИ, ДУХОВЕНСТВУ, МИРЯНАМ, ВСЕМ ЧИТАТЕЛЯМ И ЖЕРТОВАТЕЛЯМ НА РОДИНЕ И В ЗАРУБЕЖНОЙ РУСИ, ОСНОВАТЕЛИ И ПРАВЛЕНИЕ "Общества Ревнителей Памяти Блаженнейшего Митрополита Антония" И РЕДАКЦИЯ “ВЕРНОСТЬ” С ДУХОВНОЙ РАДОСТЬЮ ВОЗВЕЩАЕТ:

To the Son Who was begotten of the Father before the ages without change, and in these last days was without seed made flesh of the Virgin, to Christ our God let us cry aloud. Holy art Thou, O Lord! (Katavasia of Christ's Nativity, Ode Thre)

May God grant you a Blessed and Holy Feast of the Nativity and may our Good and Man Befriending God grant us the Light of true Knowledge and the Mind of Christ so that all who categorically reject unrepented Sergianism, World Ecumenism and Neo-Sergianist Globalism may soon unite in the common cup of Christ.

Я не пишу Вам о владыке, Владыку мало знала я.

Воспоминанье посвящаю- мой добрый пастырь для тебя.

Я помню, как ещё ребёнком с тобою нас свела судьба,

Как с воспитательницей всместе в «Славянский Храм» к вечерне шла.

Под праздник Рождества Пречистой вступила в храм нога моя.

Иконостас был белый- белый!!! И церковь крохотной была.

Большая чудная икона стояла с правой стороны

Пречистой лик был очень скорбный, глаза небесной доброты.

Три капли крови по ланитам рубинками стекали вниз.

Икону «Иверская» звали, «Вратарницею» для земных.

Из алтаря с кадилом вышел и замерла душа моя,

Ты мне «сердитым» показался, смотрели в даль твои глаза.

Похоже был ты с нами рядом и в тоже время далеко

Ты погружен был так в молитве, вокруг не видел никого.

А твою проповедь возможно? Мне не забыть её навек!!

И имя я твоё узнала- Архимандрит был Филарет.

То было первое знакомство, потом к тебе тянулась я.

Любил ты молодежь и паству, и сохранял её от зла.

Ты был всегда для всех доступным, к тебе с любым вопросом шла,

И в голову не приходило, что мог ты осудить меня!

Тебя я называю «добрым», но не для «красного словца»,

Ты сам имел совсем немного, но щедрая была рука.

Других всегда считал беднее, пытался что то детям дать

Не пожалел зимой ты шубу, и сняв с плеча её отдать!

Заочно отпевал ты «Бабу» чтоб горсть земли мне в руки дать,

«Послать, приклеить на бумагу, в могилу надо закопать».

Так врезалося ещё мне в память надгробный плачь моих друзей,

Ушел от нас наш одноклаcсник, покинул грешный мир он сей.

Великий Пост невольно вспомню, какие слышались слова.

Я раньше их не замечала, все чем то занята была.

А тут хотелось свою душу проснувшуся орошить

И слёзы – слезы покаянья хотелось с радостью пролить.

А на Заутрени бывало, как запоют «Христос Воскрес»!

И двери бысто отворялись «Воистину Христос Воскрес»!

Как будто что то неземное врывалось с пеньем в храм земной

Такую радость, ликованье не помню в церкви ни одной!

И все и вся преоброжались, cпешили радость передать

И все на свете забывали и горести все уходили вспять.

Всё это ты, мой добрый пастырь, ты отдавал себя сполна

Передовалась твоя вера в Воистину Воскресшего Христа.

Я помню день печальный, скорбный, пожар был , Бог им всем судья.

Кто в Харбине был, все собрались и с плачем ждали все тебя.

Ты вышел к нам такой веселый, светились радостью глаза.

Всем говорил: «Я имянниник! Спасибо, помните меня!»

Вся борода твоя сгорела, лицо - волдырь на правой был щеке

И руки все покрыты были сгоревшей кожей как в чехле.

Из них светилось «что то свыше», не понимала я тогда.

Не понимала что не просто с тобою нас свела судьба.

Все разговоры, наставленья храню я в сердце у себя.

Ты был наставник и учитель, я недостойная была

И, еслиб все вернуть обратно, другою б жизнь моя была.

Но возврвтить всё невозможно. Всевышняго благодарю,

Что Он послал мне утешенье и крепось крест нести земной .

Мой добрый пастырь, у Престола молитву Богу сотвори

И испроси ты у Пречистой мне даровать покой души.

(В будущем Митрополит Филарет / Первоиерарх РПЦЗ/ 1971) Причислен к лику Святых)
(По кн. "Христианская Жизнь" прот. Н. Вознесенского)
Издание Обители Милосердия, Харбин 1936 г.

ГЛАВА I.
Действия нравственные и безнравственные. Нравственный закон. Совесть, три ее функции. Условия нравственного вменения. Прирожденность нравственного закона.

На всем земном шаре, из всех существ, населяющих его, один только человек имеет понятие о нравственности. Всякий знает, что действия человека бывают или хороши - или дурны, или добры - или злы, нравственно-положительны, или нравственно-отрицательны (безнравственны). И этими понятиями о нравственности человек неизмеримо отличается от всех животных. Животные поступают так, как свойственно поступать им по природе, или же так, как они приучены, например, дрессировкой. Но они не имеют понятия о нравственном и безнравственном, а потому их поступки нельзя рассматривать с точки зрения понятий о нравственности.

Как же различить - нравственно-доброе от нравственно-дурного? Различие это совершается по данному нам, людям, от Бога особому нравственному закону. И этот нравственный закон, этот голос Божий в душе человека, мы чувствуем в глубине нашего сознания, и называется он совестью. Эта совесть и есть основа общечеловеческой нравственности. Человека, который никогда не слушал своей совести и усыпил ее, заглушил ее голос ложью и мраком упорного греха, часто называют бессовестным. Слово Божие таких упорных грешников называет людьми с сожженною совестью (1 Тим IV, 2); их душевное состояние - крайне опасно, и может оказаться гибельным для души.

Когда человек прислушивается к голосу своей совести, - он видит, что эта совесть в нем говорит, прежде всего, как судия, строгий и неподкупный, оценивающий все поступки и переживания человека. И часто бывает так, что какой-либо данный поступок выгоден человеку, или же вызвал одобрение у других людей, а в глубине души этот человек слышит голос совести: "это - нехорошо, это - грех..."

В тесной связи с этим, совесть в душе человека действует еще как законодатель. Все те нравственные требования, которые стоят пред душой человека при всех его сознательных действиях (например: делай добро, будь правдив, не кради и т. д.) являются именно нормами, требованиями, предписаниями этой самой совести. И голос ее учит нас как нужно и как не нужно поступать. Наконец, совесть еще действует в человеке как мздовоздаятель. Это бывает тогда, когда мы, поступив хорошо, испытываем мир и спокойствие в душе, и наоборот, после совершения греха испытываем упреки совести. Эти упреки совести иногда переходят в страшные душевные терзания и муки, и могут довести человека до отчаяния или до потери душевного равновесия, если он не восстановит мир и спокойствие в совести чрез глубокое и искреннее покаяние... (Ср. у Пушкина-монолог Скупого Рыцаря и Бориса Годунова, а также "Преступление и наказание" Достоевского).

Само собой понятно, что человек несет нравственную ответственность только за те поступки, которые он совершает, во 1-х, в сознательном состоянии и, во 2-х, будучи свободен при совершении этих поступков. Только тогда к этим поступкам применяется нравственное вменение, и только тогда они, как говорят, человеку вменяются в вину, в похвалу или в осуждение. В противоположность этому, люди, не сознающие характера своих поступков (младенцы, лишенные рассудка и т. д.) или же насильно вынужденные совершать их против своей воли, - считаются невменяемыми, и ответственности за эти поступки не несут. В эпоху гонений на христианство, язычники-мучители клали мученикам на руку ладан, и держали ее над огнем своего пылающего жертвенника. Мучители рассчитывали на то, что мученик не выдержит огня, пошевелит пальцами (или отдернет руку) и ладан упадет на огонь. Правда, обычно исповедники веры были настолько тверды духом, что предпочитали сжечь пальцы, но ладан не роняли; но если бы и уронили - кто мог бы утверждать то, что они принесли жертву идолу?.. Само собой понятно, что пьяных нельзя признать невменяемыми, так как они начинали свое пьянство - в нормальном и трезвом состоянии, прекрасно зная о последствиях опьянения. Поэтому в некоторых государствах северной Европы человек за совершение преступления в пьяном состоянии наказывается вдвойне: 1) за то, что напился, и 2) за самое преступление.

Несомненно то, что нравственный закон должен быть признан прирожденным людям, то есть вложенным в самую природу человека. За это говорит несомненная всеобщность в человечестве понятий о нравственности. Конечно, прирожденною может быть признана только самая нравственная потребность, своего рода нравственный инстинкт, но не раскрытые и ясные нравственные понятия и идеи. Такие ясные нравственные понятия и идеи развиваются в человеке отчасти чрез воспитание и влияние предшествовавших поколений, наиболее же всего на основе религиозного чувства. Поэтому у грубых язычников нравственные нормы ниже, грубее, уродливее, чем у нас, христиан, знающих и верующих в Истинного Бога - Того, Который вложил в душу человека нравственный закон, и чрез этот закон руководит всею его жизнью и деятельностью.

ГЛАВА II.
Греховность рода человеческого. Отражение ее в душе человека - в сфере ума, чувства и воли. Последовательные стадии - степени греха. Три источника греха.

Мы, все христиане, знаем из святой Библии и веруем в то, что Бог создал человека по образу Своему и по подобию. Поэтому в творении человек получил безгрешную природу. Но еще первый человек Адам не остался безгрешным, утратив свою первозданную чистоту в первом райском грехопадении. Отрава этой греховности заразила собою весь род человеческий, произшедший от согрешивших прародителей - подобно тому, как из отравленного источника истекает отравленная вода. А так как каждый человек к унаследованной от прародителей склонности ко греху прибавляет еще свои личные грехопадения - то нет ничего удивительного в том, что святая Библия о каждом из нас говорит: "несть человек, иже жив будет день един, и не согрешит"... Абсолютно чист от всякаго греха только один Господь Иисус Христос. Даже праведники, угодники Божий имели в себе грех и, хотя с помощью Божией боролись с ним, но смиренно признавали себя грешниками. Таким образом, все без исключения люди - грешны, заражены грехом.

Грех есть духовная проказа, болезнь и язва, поразившая всю природу человека и душу и тело его. Грех повредил все три основные способности или силы души: ум, чувство (сердце) и волю. Ум человека помрачился и сделался склонным к заблуждению (у римлян была поговорка: "errare humanum est" - человеку свойственно ошибаться), и человек постоянно ошибается - и в науке, и в философии, и в своей практической деятельности. Быть может еще более повреждено грехом сердце человека, - центр его переживаний и чувствований добрых и злых, печальных и радостных. И мы видим, что наше сердце затянулось тиной и плесенью греха, утратило способность чувствований чистых, духовных и христиански-возвышенных. Вместо этого оно сделалось склонным к усладам чувственности и земным привязанностям, а также заражено тщеславием и иногда поражает полным отсутствием любви и благожелательности к ближнему.

Но, конечно, более всего повреждена и скована грехом наша воля, как способность действования и осуществления намерений человека. В особенности человек оказывается бессилен а своей воле там, где нужно осуществить истинное христианское добро - хотя бы он и хотел этого добра... О таком печальном бессилии воли Апостол Павел говорит: "не еже хощу доброе, сие творю, а еже не хощу злое сие содеваю" (Римл. VII, 19). По-русски: "доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю"... И потому-то о человеке грешнике Христос Спаситель сказал: "творяй грех - раб есть греха" (Иоан. VIII, 34), хотя - увы! - самому грешнику служение греху часто кажется свободой, а борьба с сетями греха - рабством...

Как же развивается грех в душе человека? Святые отцы подвижники христианского аскетизма и благочестия, лучше всех ученых "психиатров" знавшие грешную человеческую душу, различают следующие стадии - степени греха: первый момент в грехе - прилог, когда в сознании человека только обозначился тот или иной соблазн - греховное впечатление, грязная мысль и т. д. Если в этот первый момент человек решительно и сразу отвергнет грех, - он не согрешит, а победит грех, и для души своей будет иметь плюс, а не минус. В прилоге легче всего одолеть грех. - Если прилог не отвергнут, он переходит сначала в неясное стремление, а затем в осознанное, ясное желание греха. Здесь человек уже начинает склоняться к греху данного рода. Но без особо тяжкой борьбы он здесь может не поддаться греху и не согрешить, в чем ему поможет ясный голос совести, и помощь Божия, если он прибегнет к ней.

Но вот - человек впал в грех. Упреки совести звучат громко и ясно, вызывая у неиспорченного еще человека лишь резкое отвращение к данному греху. Исчезает прежняя самоуверенность и человек смиряется (ср. Апостола Петра до и после отречения). Но и здесь еще победа над грехом не столь трудна, на что указывают многочисленные примеры (того же Апостола Петра, святого Царя и Пророка Давида и других покаявшихся грешников).

Труднее бороться с грехом - когда, он чрез частое повторение обратится у человека в привычку. После приобретения вообще всякой привычки, привычные действия совершаются человеком очень легко, почти незаметно для него - сами собою. А, поэтому, и борьба с грехом, который стал для человека привычным, очень трудна, так как ему трудно уже не только преодолеть себя, но и уследить, заметить приближение греха.

Еще более опасной стадией греха является порок. В этом случае грех настолько владеет человеком, что сковывает волю его как бы целями. Человек здесь уже почти бессилен бороться с собой, и является рабом греха, хотя сознает его вредоносность и в минуты просветления, быть может, ненавидит его от всей души (таков напр. порок пьянства, наркомании и ему подобные). Здесь без особой милости и помощи Божией человек уже не может справиться с собою, и нуждается и в молитве, и в духовной поддержке других. Нужно при этом помнить, что даже любой мелкий грех, напр. болтовня, любовь к нарядам, пустым развлечениям и т. д., может сделаться у человека пороком, если он совсем овладеет им, и заполнит собой его душу.

Высшею степенью греха, на которой он уже совсем порабощает себе человека, является страсть того или иного греховного типа. В этом состоянии человек уже не может ненавидеть свой грех, как в пороке (в этом разница между ними), но подчиняется греху во всех своих переживаниях, действиях и настроениях (срав. Плюшкина из "Мертвых Душ" или Феодора Карамазова из "Братьев Карамазовых", также - сребролюбца Иуду Искариота). Здесь человек прямо и буквально пускает (как и сказано про Иуду в святом Евангелии) сатану в свое сердце, и в этом состоянии кроме благодатной церковной молитвы и воздействия - ничто ему не поможет.

Но есть еще один особый, ужаснейший и погибельный род греха. Это - смертный грех. Человеку, находящемуся в состоянии такого греха, не поможет даже и церковная молитва! Об этом прямо говорит Апостол Иоанн Богослов (1 посл. Иоанна, V гл. 16 ст.), когда он, призывая нас молиться за согрешающего брата, прямо указывает на бесполезность молитвы за непрощаемого грешника...

Сам Господь Иисус Христос об этом грехе говорит, что этот грех - хула на Духа Святаго - не отпустится, не простится людям ни в сем веке, ни в будущем. Эти грозные слова Он произнес против фарисеев, которые ясно видели, что Он все творит по воле Божией и силою Божией - и однако, ожесточенно извращали истину, клеветнически утверждая, будто бы Он действовал силой злого, нечистого духа. Они погибли в своем богохульстве, и этот пример их поучителен и грозен для всех тех, кто грешит смертным грехом - упорным и сознательным противлением несомненной истине, а поэтому и хулой на Духа Истины - Святаго Духа Божия... Необходимо заметить то, что даже хула на самого Господа Иисуса Христа может быть прощена человеку (по Его же словам), так как она может быть совершена по неведению или временному ослеплению. Хула же на Святаго Духа может быть, по учению святого Афанасия Великого, прощена только тогда, когда человек прекратит ее раскаявшись, но - увы - этого обычно не бывает, так как самый род, самый характер греха таков, что делает для человека почти невозможным возврат к истине. Ослепленный может прозреть и возлюбить открывшуюся ему истину, загрязненный пороками и страстями может омыться покаянием и сделаться исповедником истины, - но кто и что может изменить хулителя, видевшего и знавшего истину и упорно отрицавшему и возненавидевшему ее?! Это ужасное состояние - подобно состоянию диавола, который верует в Бога, и трепещет, и однако, ненавидит Его, хулит Его и противится Ему...

Когда пред человеком предстает соблазн, искушение греха, то исходит обычно это искушение из трех источников: от собственной плоти человека, от мiра и от диавола.

Что касается плоти человека, - то совершенно несомненно, что она во многих отношениях является гнездилищем, источником противонравственных предрасположений, стремлений и влечений. Прародительский грех - это печальная общая наша склонность к греху, наследственность от грехов наших предков и наши личные греховные падения - все это, суммируясь и взаимно усиливаясь, и создает в нашей плоти источник искушений, греховных настроений и поступков.

Еще чаще источником соблазна является для нас окружающий нас мiр, которым, по слову Апостола Иоанна Богослова, "весь во зле лежит" (1 Иоан. V, 19), и дружба с которым, по слову другого Апостола, есть вражда с Богом (Иак. IV, 4). Соблазняют окружающая среда, окружающие нас люди (в особенности, намеренные сознательные соблазнители и развратители молодежи, о которых Господь сказал, "что если кто соблазнит одного из малых - лучше ему, если бы повесили ему мельничный жернов на шею, и утопили бы в пучине морской"...) Соблазняют внешние блага, богатство, комфорт, безнравственные танцы, грязная литература, бесстыдные "наряды" и т. д. - все это, безусловно, смрадный источник греха и соблазна...

Но главным и коренным источником греха является, конечно, диавол - тот о ком Апостол Иоанн Богослов сказал: "творяй грех, от диавола есть, яко исперва диавол согрешает" (1 Иоан. III, 8). Борясь с Богом и Его правдой, - диавол борется к с людьми, стремясь погубить каждого из нас. Особенно явно, зло и непосредственно - лично - боролся он со святыми (даже дерзнул искушать самого Господа Иисуса Христа), как мы видим в Евангелии и в житиях святых. Нас - немощных и слабых - Господь ограждает Своею силою от тех лютых искушений, которым подвергались от диавола сильные духом угодники Божий. Однако и нас он не оставляет без внимания, действуя через соблазны мiра и плоти, делая их более сильными и заманчивыми, а также искушая разного рода греховными мыслями. (В последние же годы его злое влияние помимо всего прочего в особенности сказывается в эпидемиях разного рода самоубийств..). Поэтому Апостол Петр диавола сравнивает с рыкающим львом, который ходит вокруг нас "ища кого поглотить"... (1 Петра V, 8).

ГЛАВА III.
Христианская добродетель. Нравственный характер. Жизнь христианина как борьба и подвиг. Необходимость духовного бодрствования.

Полною противоположностью греху является добродетель. Зачатки ее находятся в каждом человеке - как остатки того естественного добра, которое было вложено в природу человека его Творцом. Но в чистом и совершенном виде она может быть только в христианстве, так как Христос Спаситель сказал: "без Мене не можете творити ничесоже" - без Меня не можете делать ничего[1] ( - истинно доброго...).

Христианство учит нас тому, что земная жизнь человека есть время подвига, время приготовления человека к будущей вечной жизни. Следовательно - задача земной жизни человека заключается в том, чтобы должным образом приготовиться к грядущей вечности. Скоротечна земная жизнь - и не повторяется она, ибо один раз живет человек на земле. А потому - в этой земной жизни должен он трудиться в делах добродетели, если не хочет он погубить душу свою, ибо именно этих дел, добра потребует от него Правда Божия на пороге вечности.

Каждый христианин, при помощи Божией, есть творец своей земной жизни - в смысле направления ее в сторону добродетели. Но для того, чтобы быть добродетельным, он должен творить добро другим и работать над самим собою, борясь со своими недостатками и пороками и развивая в себе добрые, христиански-ценные начала. И эта борьба, и эта работа над собой, этот подвиг земной жизни человека - необходимы для каждого христианина. Сам Господь сказал: "Царствие Божие силою нудится (то есть, усилием достигается) и нуждницы (то есть, употребляющие усилие) достигают его"...

В таком подвиге жизни у каждого человека вырабатывается его нравственный характер и создается его нравственный облик. И, конечно, христианин должен быть христианином прежде всего, человеком с установившимся твердым нравственным характером и должен стремиться к выработке такого характера. Другими словами, он должен стремиться к улучшению себя, к нравственному совершенству.

Итак, с христианской точки зрения, жизнь есть борьба, подвиг, путь постоянного стремления к добру и совершенству. И остановки на этом пути не может быть, по закону духовной жизни. Человек, переставший работать над собою, не останется таким, как был, а непременно сделается хуже - подобно тому, как камень, брошенные вверх и переставший подниматься не останется висеть в воздухе, а непременно упадет вниз...

Мы уже знаем, что наши грехи обычно происходят от трех источников: от диавола, от мiра, лежащего во зле, и от нашей собственной греховной плоти. А так как грех есть главный враг и помеха добродетели, то очевидно, что христианин, стремящийся к добродетели, должен, [призвав] милость и помощь Божию, бороться против греха во всех его видах. В частности, здесь необходимо вспомнить слова Спасителя Апостолам в Гефсиманском саду: "бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение". Этими словами Господь не только Апостолам, но и всем нам указывает на то, что борьба с греховными искушениями возможна только для того, кто бодрствует и молится, стоя на страже своих переживаний.

ГЛАВА IV.
Недостаточность одного внутреннего закона. Внешний богооткровенный закон. Значение для нас Закона Моисеева и закона Новозаветного.

Итак, задача земной жизни человека - в том, чтобы приготовить себя для вечного спасения и блаженства. Для этого человек должен жить свято и беспорочно, иными словами, по воле Божией.

Как же может человек узнать эту волю Божию? Конечно, прежде всего - в своей совести, которая поэтому и называется голосом Божиим в душе человека. И если бы падение в грех не омрачило душу человека, то он мог бы безошибочно и твердо направлять свой жизненный путь по указаниям своей совести, в которой выражается внутренний нравственный закон. Но кто же не знает того, что у грешного человека не только повреждены ум, сердце и воля - но и совесть помрачилась, и суд и голос ее утерял свою безусловную ясность и силу. Недаром некоторых людей, как мы уже говорили, зовут бессовестными.

Таким образом, одной совести - ее внутреннего голоса - оказалось недостаточно для того, чтобы человек жил и действовал по воле Божией. Явилась необходимость во внешнем руководителе, во внешнем богооткровенном законе. Такой закон и был дан Богом людям - в двух видах: сначала подготовительный- ветхозаветный закон Моисеев, затем - полный и совершенный Евангельский закон.

В законе Моисеевом нужно различать две стороны: 1) религиозно-нравственную и 2) религиозно-обрядовую, тесно связанную с историей и бытом еврейского народа. Конечно, вторая сторона для нас, христиан, отошла в прошлое - отошли национально-обрядовые правила и законы. Но религиозно-нравственные законы Моисея - сохранили всю свою силу и в христианстве. Поэтому все 10 заповедей закона Моисеева - обязательны для христиан, и христианство их не отменило. Наоборот - христианство научило людей понимать эти заповеди не внешне-буквально, в порядке слепого рабского послушания и внешнего исполнения их, а раскрыло их глубокий смысл и научило совершенному и полному их пониманию и исполнению. Но, конечно, для нас, христиан, закон Моисеев имеет значение только потому, что его главные заповеди (10 заповедей, заповеди о любви к Богу и ближнему) - приняты и раскрыты христианством. Руководствуемся же мы в своей жизни не этим подготовительным и временным законом Моисеевым, а совершенным и вечным законом Христовым. Святитель Василий Великий говорит: "Если смешон тот, кто при солнце зажигает пред собою светильник, то гораздо смешнее тот, кто при евангельской проповеди остается в законной (- ветхозаветной) тени"... Главное отличие Новозаветного закона от Ветхозаветного заключается в том, что закон Ветхозаветный смотрел на внешность поступков человека, а Новозаветный смотрит на сердце человека, на внутренние его побуждения. В Ветхозаветном законе человек повиновался Богу- как раб своему господину, в Новом завете - он стремится к тому, чтобы повиноваться ему, как сын повинуется любимому отцу...

В настоящее время многие неправильно смотрят на Ветхозаветный закон: ничего доброго в нем не видят, а только отыскивают черты грубости и жестокости. Это - неверный взгляд. Нужно помнить ту низкую степень духовного развития, на которой стояли люди тогда - тысячи лет тому назад. И в условиях тогдашних, действительно грубых и жестоких нравов, те правила и нормы Моисеева закона, которые кажутся нам теперь жестокими (например, "око за око, зуб за зуб" и т. д.), - в действительности не были такими. Они, конечно, не уничтожали человеческой жестокости и мстительности (это могло сделать только Евангелие) - но сдерживали ее и ставили ей твердые и строгие границы... Кроме того, не следует забывать того, что те заповеди о любви к Богу и ближнему, на которые указал Господь, как на главнейшие, - взяты Им именно из закона Моисеева (Ев. Марка XII, 29-31). Об этом законе святой Aпостол Павел сказал: "закон СВЯТ, и заповедь свята, и праведна, и добра"... (Римл. VII, 12).

ГЛАВА V.
Вопрос о свободе воли. Детерминизм, его разбор. Ложное и истинное понятие об индетерминизме. Влияние на нас мотивов и свобода выбора. Сознание нами своей свободы и факт раскаяния.

Мы уже знаем то, что человек несет ответственность за свои поступки только тогда, когда он бывает свободен при их совершении. Но имеет ли и он ту духовную свободу, свободу воли, которая предполагается здесь? В последнее время в человечестве сильно распространилось учение, которое называется детерминизмом. Последователи этого учения - детерминисты - не признают в человеке свободы воли. Они утверждают, что в каждом отдельном поступке человек действует только по внешним причинам. По их учению, человек всегда действует только под влиянием мотивов и побуждений, не зависящих от него, и подчиняется обычно сильнейшему из этих мотивов. Эти ученые говорят: "нам только кажется, что мы поступаем свободно, это - самообман". Знаменитый философ XVI века Спиноза защищал это мнение. Он, в виде примера, говорил о брошенном камне, что если бы этот камень мог думать и говорить, - то он также сказал бы, что он летит и падает на то место, куда ему самому хочется. А в действительности - летит он только потому, что его кто-то бросил, а падает под действием силы тяжести.

К этому примеру мы возвратимся ниже. А пока заметим следующее. Учение, противоположное детерминизму и признающее в человеке свободу воли, называется индетерминизмом. Это учение принимается христианством. Но нужно помнить, что существуют крайние индетерминисты, учение которых принимает односторонне-ложный характер. Они говорят, что свобода человека есть его полная власть поступать именно так, как ему хочется. Таким образом, в их понимании, свобода человека есть полный его произвол, полная власть поступать по любому своему желанию или капризу. На ложную приманку такой "свободы" завлекли и захватили социалисты и коммунисты весь несчастный обманутый русский народ (о такой "свободе" говорит святой Aпостол Петр - 1 посл. Петра, II гл., 15-16 ст. и 2 Петра, II, 19). Конечно, это не свобода. Это злоупотребление свободой, извращение ее. Человек не имеет абсолютной, безусловной свободы, такой высшей творческой свободой обладает только Всемогущий Бог.

В противоположность такому ложному индетерминизму, истинный индетерминизм учит иначе. Его учение говорит о том, что человек несомненно находится под влиянием внешних мотивов и побуждений самого различного рода. Так например, на него действуют окружающая среда, условия жизни, политическая обстановка, его образование, культурное развитие и т. д. - все это отражается в чертах его нравственного облика. В этом признании того, что на человека действуют - и иногда очень сильно - различные внешние мотивы и влияния, индетерминисты согласны с детерминистами. Но дальше - коренное расхождение. В то время, как детерминисты говорят, что человек поступает так или иначе только под влиянием сильнейшего из мотивов, а свободы не имеет - индетерминисты утверждают, что он всегда свободен избрать любой из этих мотивов. Этот мотив может быть вовсе не сильнейшим, мало того, человек может даже предпочесть мотив, который другим людям покажется явно невыгодным. Примером этого может служить подвиг мучеников, которые мучителям язычникам казались безумцами, сознательно губившими себя. Таким образом, в воззрении индетерминизма, свобода человека - не безусловно творческая свобода, а свобода выбора, свобода нашей воли решить - поступить так или иначе.

Христианство принимает именно такое понимание человеческой свободы, соглашаясь с индетерминизмом. Применяя его к области нравственной, к вопросу о борьбе между добром и злом, между добродетелью и грехом, христианство говорит, что эта свобода человека есть его свобода выбора между добром и злом. По научно-богословскому определению "свобода воли есть наша ни от кого и ни от чего не зависящая способность самоопределения по отношению к добру и злу".

Теперь мы можем сразу разобраться в примере Спинозы о падающем камне. Мы убедились в том, что человек обладает свободой были в смысле выбора поступить так или иначе. Спиноза считает полет камня аналогией с действиями человека. Но это можно было сделать только в том случае, если бы камень имел свободу выбора - лететь или не лететь, упасть или не упасть. Но у камня такой свободы, очевидно, нет, а потому данный пример является совсем неубедительным...

Несостоятельность детерминизма, отрицающего свободу воли, видна еще вот из чего. Во 1-х, ни один детерминист в практической жизни не осуществляет своего учения. И ясно - почему именно. Ведь если смотреть на жизнь со строго детерминистической точки зрения, то не следует наказывать никого - ни ленивого ученика за леность, ни вора за воровство, ни убийцу - и т. д., так как они не действовали свободно, а были бы лишь рабами безвольными исполнителями того, что повелевали им мотивы, повлиявшие на них извне. - Абсурдный, но вполне последовательный вывод из детерминизма... Во 2-х, доказательством свободы воли служит факт всем известного переживания души, которое называется раскаянием, и каждому знакомо по личному опыту... На чем основано это чувство раскаяния? Да, очевидно, на том, что раскаивающийся человек мысленно возвращается к моменту совершения своего дурного поступка и оплакивает свой грех, сознавая ясно, что он мог поступить иначе, мог сделать не зло а добро. Очевидно, что такое раскаяние не могло бы иметь места, если бы человек не обладал свободой воли, а был бы безвольным рабом внешних влияний. В таком случае он не отвечал бы за свой поступок...

Мы, христиане, признаем человека нравственно-свободным, и управляющим своею собственною волею и поступками - и ответственным за них пред Правдою Божией. И такая свобода - есть величайший дар человеку от Бога, Который ищет от него не механического повиновения, а свободно-сыновнего послушания любви. И Господь Сам утвердил эту свободу, говоря: "ЕСЛИ КТО ХОЧЕТ идти за Мною, отвергнись себя и возьми крест свой и следуй за Мною..." (Матф. XVI, 24), а в Ветхом завете сказал чрез пророка: "Вот я сегодня предложил тебе жизнь и добро - смерть и зло... Избери жизнь, дабы жил ты и потомство твое" (Второзак, ХХХ, 15, 19).

ГЛАВА VI.
Троякого рода обязанности человека. Обязанности к себе: развитие духовной личности (отличие от эгоизма). Постепенность этого развития.

Живя в этом мире, христианин находится в постоянном, живом взаимообщении с Богом и с ближними - с окружающими людьми. Вместе с этим, в течение всей жизни - заботится о самом себе - о своем телесном благополучии и душевном спасении. А поэтому - и его нравственные обязанности можно разделить на три группы: обязанности 1) по отношению к самому себе, 2) к нашим ближним и 3) высшие обязанности по отношению к Богу.

Первою - и самою важною обязанностью человека в отношении к самому себе - является выработка в себе духовной личности - нашего истинного, христианского "я". Духовная личность христианина - это не есть что-то данное ему сначала, нет - это есть нечто искомое, приобретаемое и вырабатываемое его личными трудами и усилиями. Ни тело христианина, с его способностями, силами и стремлениями, ни самая душа его, как прирожденный центр его сознательных переживаний, как жизненное начало - не есть его духовная личность, духовное "я". Эта духовная личность в христианине есть то, что резко отличает его от всякого нехристианина, и в Священном Писании называется не душою, а духом. Этот дух - есть именно центр, средоточие духовной жизни, он стремится к Богу и бессмертной, блаженной вечной жизни. Задачу всей жизни человека мы определяем, как необходимость использовать земную временную жизнь для приготовления к вечной, духовной жизни. В данном случае это можно сказать и другими словами. Именно - задача земной жизни человека заключается в тем, чтобы oн в течение этой жизни сумел создать, выработать свою духовную личность, свое истинное живое, вечное "я".

О своем "я" можно заботиться по-разному. Есть люди, которых называют эгоистами и которые очень заботятся о своем "я" и лелеют его. Но эгоист думает только о себе, и ни о ком более. В своем эгоизме он стремится добиться личного своего счастия каким угодно путем - хотя бы ценою страдания и несчастия ближних. И в своем ослеплении он не замечает того, что с истинной точки зрения - в смысле христианского понимания жизни - он только вредит себе, своему бессмертному "я".

И вот - христианство, призывая человека к созиданию своей духовной личности, заповедует ему и здесь, в путях этого созидания - различать добро и зло, и истинно-полезное от мнимо-полезного и вредного. Оно учит нас тому, что мы должны все, дарованное нам от Бога, - здоровье, силы, способности, природные свойства и качества - все это считать не за свое "я", а именно за дарования нам от Бога. И это мы должны употребить (как материалы при постройке здания) - на созидание своего духа. А для этого мы должны все эти "таланты", данные Богом, - употребить не для себя - эгоистически - а для других. Ибо законы Небесной Правды противоположны законам земной выгоды. По понятиям земным, приобретает тот, кто на земле собрал для себя; по учению Божией Небесной Правды, приобретает (для вечности) тот, кто в земной жизни - раздает и благотворит. В известной притче о неправильном домоправителе (Луки XVI гл.) главною мыслью и ключом к правильному пониманию ее - и является принцип противоположности между понятиями земного эгоизма, и Божией Правды. В этой притче Господь земное богатство, собранное эгоистически - для себя, прямо назвал "богатством неправедным" и заповедал употреблять его не для себя, а для других, чтобы быть принятым в вечные обители.

Идеал христианского совершенства недостижимо высок. "Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный", - сказал Христос Спаситель (Матф. V, 48). И поэтому - в работе человека над собой, над своей духовной личностью - не может быть конца. Вся земная жизнь христианина есть беспрестанный подвиг нравственного самоусовершенствования. И конечно, совершенство христианское дается человеку не сразу, но - постепенно. Преподобный Серафим Саровский одному христианину, который, по своей неопытности, думал сразу достичь святости, говорил: "все делай потихоньку и не вдруг, добродетель не груша, ее вдруг не съешь..." И Апостол Павел, при всей своей духовной высоте и мощи, не считал себя достигшим совершенства, но говорил, что он еще только стремится к такому совершенству - "к почести вышняго звания во Христе Иисусе"... (Фил. III, 12-14).

ГЛАВА VII.
Добродетели смирения, духовного плача и правдолюбия (1,2 и 4 заповеди блаженства по Евангелию Матфея в их взаимной связи).

По учению святых Отцов - подвижников и светильников христианского благочестия, первой из всех христианских добродетелей является смирение. Это та добродетель, без которой не может быть приобретена никакая другая, и без которой немыслимо духовное совершенствование христианина. Сам Христос Спаситель Свои новозаветные заповеди блаженства начинает заповедью о смирении: "блажени нищие духом, яко тех есть царство небесное!.."

Нищими - в обычном значении этого слова - мы называем тех людей, которые ничего не имеют, и обычно просят помощи у других. (Такие нищие - отнюдь не всегда "блаженны" ибо среди них есть воры, и пьяницы, и обманщики, и т. д.). Христианин же (всякий - и нищий, и богатый) должен сознавать себя нищим духовно - то есть видеть, что в нем нет ничего своего доброго. Все доброе в нас - от Бога. От себя же мы прибавляем лишь зло: себялюбие, прихоти чувственности, и греховную гордыню. И это должен помнить каждый из нас. Ибо не напрасно сказано в Священном Писании: "Бог гордым противится, смиренным подает благодать". И, как уже мы сказали, без смирения невозможна и вообще никакая другая добродетель, ибо совершая ее не в духе смирения, человек непременно впадает в богопротивную гордыню и отпадает от милости Божией...

Рядом с искренним глубоким смирением у христианина должен стоять духовный плач, о котором говорится во 2-й заповеди блаженства. Кто не знает того, что смирение у человека часто бывает неглубоко и обманчиво. Мало того - не без причины создалась поговорка "смирение паче гордости". Часто человек, казалось бы, смиряется, осуждает себя. Но, оказывается, что это было не глубокая, постоянная настроенность и переживания души, а поверхностное, неглубокое чувство. Святые Отцы-подвижники указывали на один прием, по которому узнается искренность и глубина смирения. Именно - начни в лицо укорять и поносить человека за те самые грехи, и в тех самых выражениях, в которых он сам "смиренно" осуждает себя. Если его смирение искренно - он выслушает упреки без гнева, а иногда и поблагодарит за смиряющее вразумление. Если же истинного смирения у него нет - он не вынесет упреков и рассердится, ибо от этих упреков и обличении его гордыня встанет на дыбы...

И вот, Господь говорит: "блажени плачущи - яко тии утешатся..." Иными словами - блаженны те, кто не только скорбит о своем несовершенстве и недостоинстве, но и плачет об этом. Таким образом, под плачем здесь прежде всего разумеется духовный плач - плач о грехах и, в связи с этим, - об удалении от Царствия Божия. Кроме того, среди подвижников христианства много было и таких, исполненных любви и сострадания, которые плакали о других людях - об их грехах, падениях и страданиях. Но и вообще не противно духу святого Евангелия под плачущими понимать также - всех скорбящих и обездоленных людей, если они свою скорбь принимают по-христиански - смиренно и покорно. Они поистине блаженны, ибо утешатся, будут утешены Богом любви. И наоборот - те кто в жизни земной ищет и добивается лишь утех и наслаждений - они отнюдь не блаженны. Хотя они сами себя считают счастливцами, и другие их считают таковыми, - но по духу Евангельского учения они несчастнейшие люди. Именно к ним относится грозное предупреждение Господа: "Горе вам, богатые, ибо вы получили свое утешение. Горе вам, пресыщенные ныне, ибо вы взалчете. Горе вам, смеющиеся ныне, ибо восплачете и возрыдаете..." (Лк. VI, 24-25).

Когда человек исполнен смирения и скорби о своих грехах, он уже не может мириться с тем злом греха, которое так загрязняет и его самого и других людей. От своей греховной испорченности, неправды окружающей жизни он стремится уйти к правде, к святости и чистоте. И этой Божией правды, ее торжества над человеческими неправдами - он ищет и желает и сильнее, чем голодный хочет есть, или жаждущий - пить. Об этом и говорит нам 4-я заповедь блаженства, связанная с первыми: "блажени алчущие и жаждущие правды, яко тии насытятся…". Когда насытятся? Отчасти уже здесь, в земной жизни, в которой эти верные последователи Божией правды временами уже видят начатки ее торжества и победы в действиях Промысла Божия и проявлениях Божия правосудия и всемогущества. Но вполне их духовный голод и жажда насытятся и утолятся уже там - в блаженной вечности, на новом небе и новой земле, "в них же ПРАВДА живет" (2 Петра, III, 13).

ГЛАВА VIII.
Анализ Притчи о блудном сыне. Три ступени падения и обращения грешника.

После того, как мы рассмотрели вопрос о свободе воли человека, и о первых и основных добродетелях - смирении, духовном плаче, и стремлении к Божией Правде - нам нужно уяснить себе весь процесс обращения заблудшегося грешника на путь праведности. Лучшим примером для этого служит притча о блудном сыне, которая находится в Евангелии от Луки (XV, 11-24). Притча говорит нам о юном сыне, который тяготился заботливой опекой своего отца и в своем неразумии решился на измену ему. Он выпросил у отца свою часть имения - и ушел в "далекую страну". Всякому ясно, что под этим неразумным сыном Евангелие разумеет каждого грешника. В настоящее время измена человека Богу обычно выражается в том, что он, получив от Бога "свою долю" - все, дарованное ему от Бога в жизни, - перестает живо верить в Бога, перестает думать о Нем и бояться Его - и, в конце концов, забывает о Его законе. Не такова ли "светская" жизнь многих из современных "интеллигентов", не замечающих того, что в сущности, они живут в отдалении от Бога?..

И на дальней стороне, так заманчивой издали, неразумный сын расточил - растратил свое имение - живя распутно. Так и неразумный грешник растрачивает свои духовные и физические силы в погоне за чувственными наслаждениями и в "прожигании жизни" все дальше и дальше отходит сердцем и душой от своего Небесного Отца.

Но вот блудный сын расточил свое имение, начал голодать - и стал свинопасом (то есть, пастухом свиней - животных нечистых по закону Моисееву). И рад бы был насытиться свиными рожцами (свиной пищей) - но никто не давал ему... Не так ли и грешник, запутавшийся окончательно в сетях греха - духовно голодает, страждет и томится? Вихрем пустых развлечений, кутежами и распутством пытается он заполнить свою душевную пустоту. Но все это - лишь "свиные рожцы", не могущие утолить мук голода, от которых изнемогает его бессмертный дух...

И погиб бы несчастный - если бы не помощь от Бога, Который Сам сказал, что не хочет смерти грешника, но "еже обратитися, и живу быти ему". Услышал блудный сын спасительный призыв Божией благодати - и не оттолкнул, не отверг его, а принял. Принял - и пришел в себя, как больной приходит в себя после мучительного кошмара. И вот - спасительная мысль: "сколько наемников у Отца моего избыточествуют хлебом, а я - сын Его - здесь с голоду умираю".

"...Встану я", - решает он тут же, - "и пойду к Отцу моему - и скажу Ему: Отче, согрешил я против неба и пред Тобою, и уже недостоин называться сыном Твоим - прими меня в число наемников Твоих..." Твердое намерение, окончательное решение; он встал - "и пошел к Отцу своему..."

Пошел - весь проникнутый раскаянием, жгучим сознанием своей вины и недостоинства - и надеждой на милость Отца. И нелегок был его путь. "Но когда он был еще далеко, увидел его Отец его (а значит он ждал - и может быть, каждый день смотрел - не возвращается ли сын...). Увидел и сжалился, и побежав, бросился к нему на шею и целовал его". Сын начал было исповедь: "Отче, я согрешил на небо, и пред Тобою, и уже недостоин называться сыном Твоим"... - но Отец не дал ему и договорить, Он уже все простил и забыл, и распутного и голодного свинопаса принимает, как любимого сына. "На небесах больше бывает радости об одном грешнике кающемся", - сказал Господь, - "нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии..." (Лук. XV, 7).

Так постепенно проходит в человеке процесс его отпадения - и обращения к Богу. Он как бы спускается и поднимается по ступеням. Сначала - измена Богу, уход от Него "на страну далече". В этом отчуждении от Бога - всецелое служение греху и страстям. Наконец - полное духовное банкротство, духовный голод и мрак - человек дошел до глубины падения. Но тут, по слову Aпостола Павла - где умножился грех, там явилось обилие благодати, вразумляющей человека. Грешник принимает спасительный благодарный призыв (а может не принять и погибнуть, и увы - так бывает). Принимает и приходит в себя. Приходит в себя и твердо решает порвать с грехом и идти с покаянием к Небесному Отцу. Идет путем покаяния - и Отец выходит к нему навстречу, и принимает с всепрощением и прежнею любовию…

ГЛАВА IX.
Как совершается спасение человека в Церкви. Значение для нас таинства крещения. Вопрос о взаимоотношении между свободной волей человека, и действием благодати Божией (Пелагий и Августин). Синергизм.

Господь Иисус Христос о всякой истинно-доброй христианской деятельности человека сказал: "без Мене не можете творити ничесоже" (без Меня не можете делать ничего). Поэтому - когда идет речь о спасении человека, христианин должен помнить, что начало спасающей нас истинно христианской жизни - идет только от Христа Спасителя, и дается нам - в таинстве крещения.

В своей беседе с членом синедриона Никодимом на вопрос, появившийся а душе Никодима, - как войти в Царствие Божие, Спаситель ответил: "если кто не родится свыше, не может видеть Царствий Божия". Далее он сказал еще яснее: "если кто НЕ РОДИТСЯ ОТ ВОДЫ И ДУХА (то есть, не примет крещения) - не может войти в Царствие Божие..." (Иоанн. III, 3-4). Итак, крещение является как бы тою дверью, чрез которую человек только и может войти в Церковь спасаемых. Ибо спасен будет лишь тот, кто будет иметь веру и крестится (Марк, XVI, 16).

Однако, нужно помнить то, что крещением омывается в человеке - порча первородного греха, и вина за все проступки и грехопадения, совершенные до крещения. Но зародыши греха - греховные привычки и влечение ко греху - остаются в человеке, и преодолеваются усилиями самого человека, путем подвига всей его жизни - ибо, как мы уже знаем, Царствие Божие приобретается усилием, и лишь употребляющие усилия достигают его. И другие таинства церковные - покаяние, причащение, елеосвещение, и различные молитвы и богослужения - являются моментами и способами освящения христианина. В них христианин, по мере своей веры и нужды, получает божественную благодать, содействующую его спасению. Без этой благодати, по учению апостольскому, мы не только не можем творить добро, но не можем даже и пожелать его (Фил. II, 13).

Но если в деле нашего спасения такое огромное значение имеет помощь Божией благодати - то что же значат здесь наши личные усилия? Быть может, все дело спасения совершается за нас Богом, а нам остается только "сидеть сложа руки" и ждать милости Божией? В истории Церкви этот вопрос был остро и решительно поставлен уже в V веке. Ученый и строгий монах Пелагий стал учить о том, что человек спасается сам - своими силами, без Божией благодати. Развивая свою мысль, он в конце концов дошел до того, что в сущности, стал отрицать самую необходимость для людей искупления и спасения во Христе. Против него выступил знаменитый учитель церкви, блаженный Августин, который с особенной силой доказывал необходимость для спасения благодати Господней. Однако, возражая Пелагию, Августин сам впал в противоположную крайность. По его учению выходило то, что в деле спасения все для человека делает Божия благодать, а человек лишь должен с благодарностью принимать это спасение.

Истина, как всегда, находится между этими двумя крайностями. Ее выразил подвижник того же V века, преподобный Иоанн Кассиан, учение которого называется синергизм (то есть, содействие). По его учению, человек спасается только во Христе, и благодать Божия в этом спасении - главная действующая сила. Однако, кроме действия благодати Божией для спасения нужны и личные усилия самого человека. Одних личных усилий человека недостаточно для спасения - но они необходимы, ибо без них и благодать Божия не станет совершать дело его спасения. Таким образом, спасение человека совершается одновременно чрез действие спасающей Божией благодати - и чрез личные усилия самого человека. По смелому выражению некоторых Отцов Церкви, Бог сотворил человека без участия самого человека - а спасти его без его согласия и желания не может, ибо Сам отворил его самовластным. Человек свободен выбрать добро или зло, спасение или погибель - и Бог не стесняет его свободы, хотя и призывает его постоянно ко спасению.

ГЛАВА X.
Забота христианина о душе. Развитие ума. Значение светского научного образования. Необходимость образования духовного.

Психология признает в душе человека три основных силы или способности: ум, чувство (сердце) и волю. Умом человек познает окружающий мiр и его жизнь, а также все сознательные переживания своей собственной души. Чувством - сердцем - человек отзывается на воздействия и впечатления из внешнего мiра, и на свои переживания. Одни из них приятны для него, нравятся ему; другие - неприятны, и ему не нравятся. При этом, "приятное" и "неприятное" у многих людей не совпадают. То, что нравится одному человеку - не всегда нравится другому, и наоборот (отсюда поговорка: "о вкусах не спорят"). Наконец - воля человека есть та сила его души, чрез которую он сам вступает в мiр и действует в нем. Нравственный характер человека в особенности сильно зависит от характера и направления его воли.

Возвращаясь к вопросу о развитии в человеке его духовной личности, мы должны отметить то, что в работе над собой, над своим "я", человек должен надлежащим образом, по-христиански развивать упомянутые способности своей души - ум, сердце и волю.

Ум человека развивается прежде всего и больше всего - чрез изучение наук, чрез образование. И не нужно думать того, что христианство считает так называемые "светские" науки, или образование - ненужным (тем более - вредным). Против этого ошибочного взгляда говорит вся история Церкви древних веков. Достаточно взять хотя бы трех великих вселенских учителей и святителей - Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста. Они были образованнейшими людьми своего времени, прекрасно изучившими чисто светскую науку тогдашнего времени. А ведь эта наука носила определенную языческую окраску. Но они сумели усвоить нужное и полезное в этой науке, а ненужное и неполезное - отбросили. Тем более, мы должны ценить научное светское образование теперь - когда из науки исчезли былые языческие примеси, и она стремится к изложению чистой истины. Правда, и теперь многие ученые ошибочно полагают, что наука противоречит религии, и к научным истинам прибавляют свои антирелигиозные взгляды. Но чистая наука в этом не виновата. И христианство всегда приветствует и благословляет серьезное светское образование, в котором формируются и укрепляются мыслительные силы и способности человека.

Само собой разумеется, что христианин, принимая образование светское, еще большее значение придает образованию (и воспитанию) религиозному. Нужно помнить, что христианство вовсе не есть только и исключительно - сфера религиозных переживаний и чувств. Нет, христианство есть совершенно законченный цикл, система соответствующих знаний, самых разносторонних данных, относящихся к области не только религиозной, но и научной. И прежде всего, как нам христианам, не знать жизни своего Спасителя, и Его чудес и учения? Как, далее, не знать истории нашей святой церкви, и ее богослужения, которое нужно знать и понимать, а для этого - изучать?

В особенности, значение христианства как всесторонней законченной научной системы является в курсах христианского нравоучения (6 класса средней школы) и вероучения (курс 7 класса). Здесь христианство предстает пред нами, как богатейшая философская система, охватывающая и объясняющая человеку и весь мiр, и его самого, и указывающая истинный смысл и цель его земной жизни.

Но нужно помнить вот что: получая в науке религиозного образования полноту знаний о Божией истине, человек должен, познавая истину, служить ей и слушаться ее голоса. Сам Христос сказал: "кто не со Мною - тот против Меня..." И в отношении к Нему и к Его Святой воле и Закону, равнодушие, холодность и неисполнение этого Закона - гибельны для души, и делают человека врагом Христа и Его истины. А поэтому - никогда не следует забывать Его слов: "что вы зовете Меня: Господи, Господи - и не делаете того, что Я говорю?!" Подобным образом, и Его Апостол говорит: "не слушатели закона, но исполнители закона оправданы Будут" (Римл. 11, 13).

ГЛАВА XI.
Развитие сердца христианина. Чувство эстетическое. Отношение христианства к эстетике. Связь красоты и нравственности.

Переходим теперь к вопросу о развитии в человеке сердца.

Как уже было сказано, под сердцем мы понимаем нашу способность чувствований приятных и неприятных. Эти чувства бывают различного рода - от низших, органических (например, сладкое, горькое, шероховатое и т. д.) до высших (например, чувство эстетическое, нравственное, религиозное и др.), причем такие высшие чувствования называются также эмоциями. Воспитание сердца человека именно и заключается в развитии в нем этих эмоций. Остановимся на одной из таких эмоций - на чувстве эстетическом.

Эстетическим чувством называется чувство прекрасного - способность человека видеть и понимать, любоваться и восторгаться всякой красотой, всем прекрасным, где бы и в чем оно нам ни представлялось. Такое восхищение красотой может или доходить до бурного пламенного восторга (например, ода в поэзии, "Тебе, Бога, хвалим" - в церковных песнопениях), или переходить в тихое, спокойное, глубокое умиление (например, элегия или идиллия в поэзии, "Свете Тихий" в богослужении). Таким образом, эстетическое чувство неразрывно связано с идеей прекрасного, с идеей красоты.

На этот вопрос отвечают различно. Лучшим ответом нужно признать следующий: красота есть полное соответствие между содержанием и формой данной идеи. Чем возвышеннее содержание этой идеи, и чем чище, рельефнее и совершеннее та форма, в которой эта идея передается, - тем больше будет здесь красоты, тем прекраснее будет данное явление. И, конечно, высшую красоту христианство видит в Боге, в Котором - полнота всякой красоты и совершенства.

Эстетическое чувство в той или иной мере присуще каждому человеку - но далеко не всегда оно развито правильно, и в полной мере. Его надлежащее развитие и направление совершается путем раскрытия в человеке способности - правильно оценивать то или иное явление, или произведение искусства. Эстетически воспитанный человек сумеет найти черты совершенства и красоты - в хорошей картине, музыкальной композиции или литературном произведении. Он сам поймет и оценит, и другому сумеет объяснить - что именно красиво в данном произведении искусства, в чем - его содержание, и в какой форме оно передается здесь.

Христианство умеет ценить и любить красоту. И красоту в христианстве мы видим всюду: и в храмоздательстве, и в богослужении, и в музыке церковного пения, и в живописи - иконописи. При этом замечательно, что красоту в природе - любили и ценили самые строгие наши подвижники, вполне отказавшиеся от мiра. Так было в древности (святой Василий Великий и другие святые Отцы), так было и в нашей Русской Православной Церкви. Все лучшие русские монастыри были основаны в местностях, отличавшихся своею красотой, которая привлекала именно в эти места святых основателей и подвижников этих обителей, и восхищала всех без исключения богомольцев и посетителей их.

Так проявляется светлый дух христианства в отношении его ко всему истинно-прекрасному. В самом Евангелии мы видим, как Христос Спаситель с любовию и вниманием относится и к "крину сольному" (полевой лилии), в к птицам небесным, и к смоковнице, виноградной лозе, И еще в дохристианской Древности святой Царь и пророк Давид, созерцая красоту и величие Божия творения, восклицал: "вся премудростию сотворил еси - слава Ти (Тебе), Господи, сотворившему вся"[1]... - а в других псалмах, обращаясь к природе, как бы к живой и обладающей сознанием, говорил: "Всякое дыхание да хвалит Господа... хвалите Его солнце и луна, хвалите Его звезды и свет"...

Но, конечно, христианство может признать истинно-прекрасным только то, что не только ласкает наше чувство красотой, изяществом своей формы, но и является нравственно-ценным и доброкачественным. Истинная красота всегда возвышает, облагораживает, просветляет человеческую душу и ставит пред нею идеалы правды и добра. И никогда христианин не признает прекрасного того явления или произведения искусства, которое- хотя бы и в совершенном исполнении - не очищает и не просветляет душу человека - но опошляет и загрязняет ее...

ГЛАВА XII.
Другие эмоции. Развитие альтруистических чувств в детские годы. Христианская надежда. Упокоение сердца в Боге и ожидание будущего блаженства.

Эстетическое чувство, рассмотренное нами в предыдущей главе, является одной из эмоций человеческого сердца. Но, разумеется, не меньше, а еще больше значения имеют для христианина многие другие эмоции - например чувства симпатии и антипатии, привязанности семейные, дружеские и национальные, чувство милосердия и жалости и т. д. И, конечно, все эти возвышенные чувства должны быть развиваемы в сердце христианина - по возможности, с самых юных лет.

Увы - этого, как раз, обычно и не бывает! К сожалению, во многих, иногда очень и очень хороших христианских семьях, жизнь поставлена так, что родители сознательно отстраняют от своих детей картины человеческой нужды, печали, тяжелых бедствий и испытаний. Такое чрезмерное оберегание детей от суровой действительности - конечно, приносит только отрицательные результаты. Дети, выросшие в тепличной, оторванной от жизни обстановке, вырастают изнеженными, избалованными и не приспособленными к жизни, а часто - и толстокожими эгоистами, привыкшими только требовать и получать, и не умеющими уступать, служить, быть полезными другим. Но жизнь жестоко ломает и иногда невыносимо больно наказывает таких людей, и иногда уже - с юных лет, со школьного возраста. И поэтому-то, любя детей, нужно уже с детства закалять их. А главное: и пред глазами родителей, и пред глазами у их детей - должна быть всегда одна определенная христианская цель - чтобы дети, вырастая и развиваясь телесно, развивались и духовно: становились лучше, добрее, благочестивее, отзывчивее... А для этого нужно ставить пред детьми картины людской нужды и горя - и давать им возможность помочь. И тогда дети сами потянутся к добру и правде, ибо все чистое, доброе и светлое в особенности близко и родственно, неиспорченной детской душе.

Те эмоции, о которых говорили мы до сих пор, включая высшие из них - жалость и сострадание, - встречаются у всех людей. Переходя теперь к чувствованиям уже чисто-христианского типа, мы остановимся на чувстве христианской надежды. Христианскую надежду можно определить, как сердечное жизненное памятование христианина о Боге, неразрывно связанное с уверенностью в Его Отеческой любви и помощи. Человек, имеющий в сердце такую надежду, везде и всегда чувствует себя под кровом Отчим, подобно тому, как везде и всегда в физическом мiре над собою видит необъятный небесный свод. И поэтому, христианин, имеющий надежду на Бога, - никогда не придет в отчаяние, никогда не почувствует себя безнадежно одиноким. ,,Безвыходным" положение может казаться только неверующему; верующий же и надеющийся на Бога - знает Его близость к скорбящему человеческому сердцу, и у Него найдет и утешение, и ободрение, и помощь.

Но, конечно, венец и вершина христианской надежды - в будущем. Мы, христиане, знаем, что наш Символ веры, в котором собраны все основные истины христианства, оканчивается словами: "чаю воскресения мертвых, и жизни будущаго века. Аминь." (Слово "чаю" означает - ожидаю, и не только ожидаю, но и надеюсь, и желаю всем сердцем, чтобы это пришло поскорее). Итак, полное осуществление христианской светлой надежды - будет уже тогда, когда жизнь окончательно восторжествует над смертью, и Правда Божия - над мiрскою неправдою. Тогда "все минется, одна правда останется", говорит русская поговорка. Тогда покрыто будет всякое горе страдальцев, ибо "отрет Господь всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже: ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее - прошло" (Апокал. XXI, 4). "И радость вечная будет над головою их" (Исаии XXXV, 10). Вот - вершина, венец и полное осуществление христианской надежды, и торжество тех, кто в земной жизни был гоним и притесняем и изгоняем - за правду Христову...

ГЛАВА XIII.
Развитие воли. Упражнение. Самодисциплина. Добрые привычки. Значение принципов в деле выработки воли. Религия, как источник этих принципов.

Остается нам теперь разобраться в вопросе о воспитании и развитии воли человека. От направления и силы воли более всего зависит нравственный характер и нравственная ценность личности человека. И, конечно, всякому понятно, что для христианина важно, во 1-х, иметь волю сильную и решительную, а, во 2-х, иметь волю, твердо направленную ко благу ближнего в сторону добра, а не зла.

Как же приобрести сильную волю? Ответ прост: прежде всего- чрез упражнение ее. А для этого - опять-таки, аналогично телесным упражнениям - нужно начинать с немногого, с небольшого. Но - начавши упражнять свою волю в чем-либо (например, в постоянной борьбе с какой-либо своей греховной привычкой или прихотью) - уже не оставлять этой работы над собой. При этом, с самого начала, христианин, желающий укрепить свою волю, свой характер - должен избегать всякой разбросанности, беспорядочности и непостоянства в поведении. Иначе он будет человеком бесхарактерным, не представляющим из себя ничего определенного. На такого человека не могут положиться ни другие люди, ни он сам. А в Священном Писании такой человек называется тростью, ветром колеблемо.

Для каждого из нас нужна дисциплина. Она имеет настолько важное значение, что без нее невозможен правильный, нормальный порядок и успех работы - например, в школьной или в военной жизни. Еще важнее это в жизни каждого отдельного человека, причем место внешней школьной или военной дисциплины здесь занимает внутренняя самодисциплина. Человек должен сам поставить себя в известные рамки, создав определенные условия и порядок жизни - и от этого уже не отступать.

Заметим еще вот что: в деле укрепления воли большое значение имеют привычки человека. Мы уже видели, что привычки дурные, греховные - большая помеха для христианской, нравственной жизни. Зато добрые привычки - ценное приобретение для души, а поэтому ко многому хорошему человек должен себя именно приучать, чтобы это хорошее сделалось для него своим - привычным. В особенности важно это в молодые годы, когда еще формируется, складывается человеческий характер. Недаром говорят, что вторая половина земной жизни человека - складывается из привычек, накопленных за первую половину этой жизни (сравн. поговорку: "привычка - вторая натура").

Против того, что сильная воля нужна человеку - вероятно, никто спорить не будет. В жизни мы встречаем людей с разной силой воли, И часто бывает так, что человек очень одаренный, талантливый, с сильным умом и глубоким, добрым сердцем, оказывается слабовольным, и не может провести в жизнь свои планы, как бы хороши и ценны они ни были. И обратно - бывает так, что человек менее талантливый и одаренный - но более волевой, сильный характером - успевает в жизни, и, как говорят, свою линию проводит до конца.

Но еще более важным качеством человеческой воли является ее доброе направление - в сторону добра, а не зла. Если хороший, но слабовольный человек может в жизни оказаться мало полезным членом общества, то человек с сильной, но злой, разрушительной волей, является уже опасным; и он тем опаснее, чем сильнее его злая воля. Отсюда ясно, что крайне важными являются те принципы, те основные начала и правила, которыми руководится воля человека. Беспринципный человек - нравственное ничтожество, не имеющее никаких нравственных устоев, и опасное для окружающих.

Откуда же воля человека может взять для себя эти принципы - дабы действовать по ним? Для неверующего человека ответ здесь крайне труден, да, в сущности, и невозможен, неразрешим. Брать их из науки? Но наука, во 1-х, по преимуществу, интересуется вопросами знания, а не морали, а, во 2-х, она сама не представляет из себя чего-то твердого и принципиально - постоянного, ибо все время расширяется, углубляется и во многом изменяется. Из философии? Но философия сама твердит нам об относительности и отнюдь не безусловной достоверности своих истин. Из жизни практической? Еще менее. Эта жизнь сама нуждается в положительных принципах, которые могли бы упорядочить и устранить из нее разнузданную беспринципность.

Но если так труден ответ на поставленный вопрос для неверующих - то для верующего человека, в особенности - для верующего христианина - ответ прост и ясен. Источник добрых принципов - Божия воля. Она открывается нам в учении Спасителя, а Его Святом Евангелии. Только она имеет в этой области безусловный, незыблемый авторитет; и только она научила нас самопожертвованию и христианской любви ко всем - даже и к врагам; только она дала людям возвышеннейшие понятия о христианской свободе, христианском равенстве и братстве (понятия, украденные у нас социалистами, коммунистами и другими врагами веры). И об истинных христианах Сам Господь сказал: "не всякий, говорящий Мне: Господи, Господи - войдет в царствие Небесное - но ИСПОЛНЯЮЩИЙ ВОЛЮ ОТЦА МОЕГО НЕБЕСНОГО"... (Матф. VI, 21-23).

Archbishop Gabriel (in the world: Gabriel Dmitrievich Voyevodin) was born in 1869 in the city of Luga, St. Petersburg province. In 1890 he finished his studies at the St. Petersburg gymnasium, and in 1893 he was tonsured with the name Gabriel and ordained to the diaconate. In 1894 he graduated from the St. Petersburg Theological Academy with the degree of candidate of theology, was ordained to the priesthood and appointed teacher at the Vladikavkaz theological school. In 1895 he became a teacher at the Alexandrovsky missionary seminary in the city of Ardonskoye in Osetia. In 1896 he became a teacher at the Mogilev theological seminary. In 1898 he became an inspector at the Poltava theological seminary. In 1901 he became superior of the Dormition monastery in Ufa diocese in the rank of archimandrite and was a member of the Ufa theological consistory. In 1908 he was appointed superior of the Zhitomir Theophany monastery. From 1908 to 1917 he was head of the Zhitomir school of pastorship in Volhynia province. In July he became superior of the Trigorsky Transfiguration monastery in Zhitomir uyezd.

On July 25 (according to another source, 15), 1910 he was consecrated Bishop of Ostrog, a vicariate of the Volhynia diocese by Archbishop Anthony (Khrapovitsky) of Volhynia, Bishop Eulogius (Georgievsky) and others. From June 9, 1915 he was appointed Bishop of Chelyabinsk, the first vicariate of the Orenburg diocese. From January 26 / February 8, 1916 until 1917 he was Bishop of Barnaul and in 1917 - temporary administrator of the sees of Krasnoyarsk and Yeniseisk. He was a member of the Local Council of the Russian Church in 1917-18, being the deputy of Bishop Anatolius (Kamensky) of Tomsk. From 1919 to 1922 he was bishop of Akmolinsk and temporary administrator of Petropavlovsk, a vicariate of the Omsk diocese, being the deputy of the Archbishop of Siberia in Kolchak’s army. From 1920 to 1921 he was temporary administrator of the Zhitomir diocese. In the spring of 1921 he was appointed Bishop of Petropavlovsk, but did not arrive at his see. On September 14, 1921, he retired.

In September, 1922 he joined the renovationists and was appointed “bishop” of Tomsk and then of the Altai; and in 1923 he signed the decree depriving Patriarch Tikhon of his rank and monasticism. However, in the same year he repented and was received in his existing rank. In August, 1923 he was raised to the rank of archbishop. In 1924 he was appointed archbishop of Yamburg – according to another source, Kingisepp, - a vicariate of the Petrograd diocese. In 1925 he was exiled to Moscow without the right of leaving the city. From the end of 1926 to Pascha, 1927 he administered the Petrograd diocese temporarily, without the right of leaving the city. Then he retired. On April 19, 1927 he was arrested, and on November 19, 1927 he was released.

Archbishop Gabriel rejected the declaration of Metropolitan Sergius and stopped commemorating his name, but did not join the Josephites. From December, 1927 to 1928 he was archbishop of Polotsk and Vitebsk. In 1928 he was retired at his own request. On February 17, 1932 (or 1930 he was arrested, and on March 22 he was sentenced to five years in the camps. From 1932 to 1937 he was in the Mari camps. In February, 1937 he was released and exiled to Borovichi, Novgorod province. On September 9, 1937 he was arrested and accused that, “being an enemy of Soviet power and the VKP (Bolsheviks), on arrival in Borovichi, he headed a counter-revolutionary organization of churchmen, conducted the fresh enrolment of members into this organization and organized illegal assemblies where he instructed members of the counter-revolutionary organization on how to struggle against Soviet power”. On December 10, 1937 he was sentenced to death, and was shot.

(Sources: Pravoslavnaya Zhizn', N 1 (565), January, 1997, p. 12; Russkiye Pravoslavnye Ierarkhi, Paris: YMCA Press, 1986, p. 25; M.E. Gubonin, Akty Svyateishago Patriarkha Tikhona, Moscow: St. Tikhon's Theological Institute, 1994, p. 968; Ikh Stradaniyami Ochistitsa Rus', Moscow, 1996, p. 64; ; Pravoslavnaya Rus’, N 14 (1587), July 15/28, 1997, p. 6; Bishop Ambrose (von Sievers), “Episkopat Istinno-Pravoslavnoj Katakombnoj Tserkvi 1922-1997 gg.”, Russkoye Pravoslaviye, N 4(8), 1997, pp. 4, 6; Za Khrista Postradavshiye, Moscow: St. Tikhon’s Theological Institute, 1997, pp. 294-295; Michael Shkarovsky, “Iosiflyanskoye Dvizheniye i Oppozitsiya v SSSR (1927-1943)”, Minuvsheye, 15, 1994, pp. 446-463; I.I. Osipova, “Skvoz’ Ogn’Muchenij i vody Slyoz”, Moscow: Serebryanniye Niti, 1998, p. 256; http://www.histor-ipt-kt.org/KNIGA/yaroslavl.html#n.008)

ХРИСТИАНСКАЯ МИССИЯ МЕЖДУ ИМПЕРИЯМИ И ПАТРИАРХАТАМИ.

Миссия святых равноапостольных Кирилла и Мефодия среди славян к настоящему времени изучена весьма обстоятельно, как светскими, так и церковными историками, причем разных конфессий. Собраны все документы, так или иначе проливающие свет на исторические факты ее проведения, рассмотрены разные гипотезы, касающиеся спорных вопросов. Значительный вклад в изучение дела свв. Кирилла и Мефодия внесли и русские историки, как слависты, так и византологи. Результаты их работ к началу ХХ века обобщил академик Ф. И. Успенский [1]. Сильной стороной его труда является то, что он рассматривал миссию среди славян в конкретной исторической обстановке середины IX века в связи с общей западноевропейской и византийской историей. Хотя, конечно, значение миссии святых братьев в славянских народах далеко выходит за рамки своего времени и до сих пор определяет культурное лицо православного славянского мира.

Вечное и неотмирное совершалось посреди временного, мирского и человеческого. Значение миссии, выходящее за пределы времени, мы можем понять, лишь достаточно углубившись в исторический контекст эпохи. Это подобно тому, как и для понимания того вневременного, что содержится в Евангелии, мы изучаем именно его исторический контекст.

Христианское благовестие славянским народам на их родном языке было принесено святыми Кириллом и Мефодием в сложной, даже драматической обстановке борьбы двух империй (Западной и Византийской) и двух патриархатов (Римского и Константинопольского), причем географически – именно на главной арене этого соперничества. В этой борьбе за господство и первенство христианских империй и обмирщенных церквей проявилась стихия мира сего. Проповедь святых братьев-просветителей, совершавшаяся в этой исторической обстановке, имела целью приведение людей к благодатной жизни во Христе, которая, как известно, не от мира сего. Борющиеся империи Каролингов и Византийских василевсов ставили целью приобрести новые народы в качестве своих подданных; соперничавшие патриархаты пытались включить славян под омофор Римского папы или Константинопольского патриарха. А задаче подлинной христианской миссии империи и патриархаты могли отчасти содействовать, а отчасти мешать – в соответствии со своими задачами. При этом больше всего мешала миссии обстановка соперничества.

Новейшие римо-католические историки говорят, что миссия свв. Кирилла и Мефодия совершалась "под двойным омофором Рима и Константинополя". Реальная история показывает, что этот "двойной омофор" из-за острых противоречий многократно схлестывался, спутывался и завязывался в трудно разрешимые узлы. Правильнее говорить об омофоре Христовом, под которым проходила эта миссия и который покрывал ее, несмотря на все перипетии церковной борьбы. Попробуем проследить основные моменты этой миссии.

1. Империя Каролингов как соперник Византии

Империя Каролингов выросла к VIII веку из королевства франков. Франки приняли христианство позже многих других германских племен в самом конце V века после крещения короля Хлодвига с его дружиной св. Ремигием, епископом Реймсским. Но в отличие от других племен – готов, бургундов, вандалов, лангобардов, принявших христианство в арианском варианте, франки приняли его в кафолическом виде. В то время как другие германские королевства пали, франкское государство неуклонно росло в VI-VIII веках, включая в себя все новые племена и земли. К середине VIII века оно стало лидирующим христианским государством на Западе Европы. Разгромив арабское войско в битве при Пуатье (732 г) франки под командованием Карла Мартела, деда Карла Великого, остановили нашествие ислама на Европу, спасли ее от насильственной исламизации.

В конфликте с иконоборческими императорами Византии римские папы с середины VIII века сделали своими покровителями франкских королей из новой династии Каролингов. Коронация Карла Великого императором Священной Римской империи, совершенная папой Львом III на Рождество 800 года, стала признанием возросшего значения королевства франков, переросшего рамки национального государства и поставившего себе наднациональные, имперские задачи. Сам Карл Великий, объединивший под своей властью к тому времени почти весь христианский Запад, одновременно сознавал себя и христианским монархом, и наследником римских императоров. Фактически возглавляя имперскую церковь в своем государстве, он много сделал полезного по ее организации, открывая новые епархии, строя храмы и монастыри. Отдельно стоит отметить введение им христианских церковных начал в государственное законодательство, организацию взаимодействия с церковью на разных уровнях государственного управления. Особенно важным было учреждение императором Карлом начального христианского образования в масштабе всей империи – обязательная организация начальных школ при всех монастырях и соборных храмах.

Таким образом, империя Карла Великого заложила основы христианской Европы, проводя внутри ее культурную миссию и защищая ее от внешних врагов.

Но наряду с этим в империи Карла Великого с самого начала выступали и негативные черты имперского христианства. Большинством народных масс христианская вера была принята скорее внешне, чем внутренне, более по принуждению, чем по убеждению. Меч императора Карла всегда был серьезным аргументом в пользу его христианства. Достаточно вспомнить его многолетнюю кровопролитную борьбу по покорению и насильственной христианизации племени саксов. В деятельности Карла часто смешивались качественно разные понятия: приведение народов к вере во Христа и приведение их в подданство христианскому императору. Здесь мы видим не только несоответствие средств целям: вера во Христа не может быть достигнута таким сомнительным средством, как насилие и страх меча. Не менее важно и то, что христианская вера не может иметь лишь служебного значения в имперском строительстве, как религиозная опора империи, но она имеет самостоятельную и притом абсолютную ценность.

В первой половине IX века империя Каролингов, несмотря на частичный раздел между потомками Карла Великого, продолжала распространяться на восток Европы. После разгрома Карлом Великим в 790-х годах Аварского каганата на его месте образовалось славянское государство Великоморавия, занимавшая территорию нынешней Чехии, Словакии, Венгрии и Трансильвании. Походы немецких королей против великоморавских князей привели к частичному подчинению к середине IX века этого государства. Часть моравов во главе с князем Коцелом образовала отдельное княжество у озера Балатон, подчинившись германизации и христианизации по латинскому образцу. Другая часть моравов во главе с князем Ростиславом желала продолжать борьбу за свою независимость и для этого обратилась за помощью к сопернице Каролингов – Византийской империи.

После принятия Карлом Великим титула римского императора у него обострились отношения с Византией. Империя ромеев (прозванная Византией лишь у поздних историков) всегда рассматривала в качестве наследника Римской империи только саму себя. Византийские василевсы только себя считали законными правоприемниками римских императоров. Коронацию Римскими папами Каролингов в качестве римских императоров они оценивали, как вызов своим правам.

Римская империя по своему изначальному замыслу была единой всемирной универсальной империей, а потому исключала всякий дуализм, всякую империю-двойника, стоящую рядом и основанную на тех же принципах. Так называемое разделение Римской империи в IV-Vвеке на Восточную и Западную на самом деле было лишь разделением управления в единой и огромной империи между двумя императорами-соправителями, от имени которых издавались все указы. К IX веку сложилась совершенно иная ситуация. Рядом стояли две Римских империи: стареющая и слабеющая Византия с центром в Новом Риме – Константинополе, и набирающая силы молодая и агрессивная Западная империя, имеющая поддержку пап старого Рима. Ни на Западе, ни на Востоке равноправное и доброжелательное сотрудничество двух империй казалось невозможным, а только борьба, прикрытая или открытая. Одним театром враждебных действий стала Италия, где Византийские владения перемежались с владениями Каролингов. Другим местом противоборства стали Балканы и земли славян. Обе империи именно в середине IX века поспешили включить славянские племена и их новообразованные государства в сферу своего влияния. В качестве одного из средств этой политики стала посылка миссионеров. На территории Великоморавского государства произошел своего рода "встречный бой" между посланцами двух империй.

К середине IX века Византия с трудом вышла из затяжного внутреннего кризиса, вызванного иконоборчеством. Икономахия была сложным движением, включавшим в себя и чисто религиозную, и церковно-государственную, и социальную, и национальную, и культурную составляющие. Внутренние потрясения в течение более столетия оставили много не зажитых ран во внутреннем организме империи. Обострились противоречия между центром и провинциями страны, между европейскими и азиатскими народами. В частности это проявилось в рассматриваемый нами период в смене династии Аморрейской (азиатской) на Македонскую (европейскую) в 867 г. в результате переворота, совершенного Василием Македонянином.

К тому времени империя ромеев уже в течение двух веков испытывала натиск со стороны мусульманского мира. Арабы уже в VII веке отторгли от Византии все негреческие области: Египет, Сирию, Палестину, Африку, часть Малой Азии, а также острова: Сицилию, Кипр, Крит и другие. Усилиями императоров-иконоборцев этот натиск в середине VIII века был остановлен; арабы были отброшены от Константинополя. Но потерянные негреческие провинции были утрачены безвозвратно. Население в них постепенно переходило в ислам. Христиане, оставшиеся в национальных монофизитских церквах (копты, яковиты, армяне) в целом были враждебно настроены к Византийской империи.

Тем самым Византия фактически превращалась из универсальной многонациональной христианской империи в национальное греческое государство. Разрыв между декларируемой римской идеей государственности и реальной византийской политической системой был довольно значителен. Условно принято считать началом византийского периода VI век; императора Юстиниана Великого называют "последним римским и первым византийским императором". С самого начала Византийская империя складывалась на нескольких государствообразующих и национально-культурных традициях. Во-первых, традиция римской государственности; во-вторых, традиции эллинистических монархий Селевкидов и Птолемеев; в-третьих, традиции многовекового соседа и соперника – персидской монархии. И эллинистические государства, возникшие на обломках империи Александра Македонского, и персидское государство, тоже были империями, включавшими в себя много разных народов Востока, и тоже были монархиями. На стиль руководства и на самый облик византийской монархии, как и на разные стороны государственной жизни, они оказали влияние, пожалуй, не меньшее, чем римская традиция.

С начала VIII века, т. е. со времен императоров Исаврийской династии, латынь, бывшая до этого в Византии вторым государственным языком, окончательно вышла из употребления. В IX веке латинского языка в Константинополе не знал почти никто; даже весьма ученый патриарх Фотий называл латынь "варварским наречием". Соответственно, все памятники мысли, юридические и богословские, составленные на латыни, стали недоступны даже правящему классу. С некоторыми латинскими Отцами, например, с блаженным Августином, греки познакомились лишь в XIV веке, девять веков спустя после его жизни! Похожая ситуация складывалась тогда и на Западе, где считанные единицы еще знали греческий язык. Языковое отчуждение между Востоком и Западом сыграло важную роль в окончательном расколе, сначала культурном, потом и церковном. Незнание и непонимание друг друга постепенно сменялось враждебностью.

Показателен спор о правах на титул римского императора между Людовиком II Благочестивым и Василием Македонянином. Начал его император Василий, упрекая Людовика, как тот смеет называть себя Римским императором, когда настоящий Римский император – тот, кто правит в Новом Риме, Константинополе. Людовик отвечал, что он, в отличие от самого Василия (захватившего трон в результате переворота и убийства предшественника – императора Михаила III) воспринял титул по наследству: императорами были его прадед (Карл Великий), дед и отец. Затем он помазан на имперский престол в самом Риме римским папой, и наконец он является наследником подлинной римской императорской традиции, а не азиатской, как Василий, который даже не знает латыни. На эти аргументы Василию нечего было возразить.

Таким образом, отрыв от латинской культуры и от римской государственной традиции делал Византию национальным греческим государством и препятствовал ей претендовать в полном объеме на римское имперское наследство. Чтобы быть ей все-таки восточной империей, а не просто греческим королевством, более того, чтобы выжить перед лицом исламского нашествия, Византии требовалось включить в свой состав новые, свежие народы, взамен утраченных. Народы Востока, ранее принявшие христианство, в период христологических споров оторвались от Кафолической Церкви и были потеряны для империи. Оставалась надежда на новые народы, еще не охваченные христианской проповедью. Таковыми были славянские племена. Выживание империи требовало включения в нее свежих людских сил. Поэтому включение славян в состав империи, или, более широко – в орбиту ее политики, было жизненно важной задачей для Византии. Для этого было необходимо, во-первых, провести христианизацию славян и включить их в состав Константинопольского патриархата; во-вторых, добиться их политического подчинения империи.

В VIII веке большое количество славян в виде отдельных племен переселилось на территорию Византии. Достаточно сказать, что славяне (племя мелингов) заселили даже внутренние области Пелопоннеса – область древней Спарты. Греческое население осталось лишь в прибрежных портовых городах Ахайи. Императоры-исаврийцы переселили большое количество славян целыми общинами в пограничные с исламом районы Малой Азии, обязав их военной службой империи. Согласно законодательству императора Льва Исаврянина ("Эклоге") славянам оставлялось местное самоуправление и весь их уклад общинной жизни. Свободное славянское крестьянство, организованное в общины и несущее воинскую повинность, стало крепкой опорой империи почти на три столетия. Эти славяне, интегрированные в имперскую систему, постепенно ассимилировались с местным греческим населением, так что историки считают возможным говорить, что в VIII-IX веках империя ромеев "ославянилась".

Но большая часть славянства оставалась за пределами империи. В IX веке у них уже сложились два больших государства: Дунайская Болгария и Великая Моравия. Ближайший сосед Византии – Болгария в течение VIII- начале IX века была враждебным государством, с которым велись тяжелые войны. Религией славян все еще было примитивное язычество. На христианскую миссию возлагались надежды, что она сможет превратить эти народы сначала в союзников, а затем и в подданных Византии.

К середине IX века церковная власть Рима прочно заняла доминирующее положение среди церквей Запада и в общественно-государственной жизни Западной Европы. Этому способствовал ряд исторических причин, возвысивших роль папства. Во-первых, в эпоху разрушения Римской империи и великого переселения народов (V век), сокрушившего не только римскую государственность, но и всю античную цивилизацию, римское папство осталось последним символом этой цивилизации, последним центром духовности и образования, среди покрывшей Европу тьмы варварства. Во-вторых, поскольку нашествие варваров разрушило церковную жизнь в большинстве провинций Запада, вызвав массовую миграцию римского населения, только Рим оставался еще центром непоколебимой церковной жизни, к тому же со славой апостольского престола, многочисленных мучеников эпохи раннего христианства и других святынь древней церкви. Римская церковь поддерживала связь со всеми церквами Запада, соединяла их воедино, помогала бедствующим. Важной была и миссионерская деятельность Римской церкви среди варварских народов. Со времен папы св. Григория Великого, посылавшего миссионеров в Англию и Германию, эта деятельность не прекращалась. Существенно было и то, что среди всех западных церквей именно римские папы сохраняли наибольшую независимость от светской власти, не подчиняясь местным королям.

Наконец важнейшим было то обстоятельство, что из эпохи Вселенских Соборов Рим вышел, завоевав авторитет центра православия. Почти во всех догматических спорах этого периода папы удачно выступали против ереси за чистоту ортодоксии. В IV Рим крепко держался Никейского Символа веры, отвергал арианство, поддерживал св. Афанасия. На III-м Вселенском Соборе папа Целестин отверг Нестория и поддержал Кирилла Александрийского. На IV-м Вселенском Соборе важнейшее значение имел "Томос" папы Льва Великого, на VI- м – "Томос" папы Агафона. Рим непоколебимо держался Халкидонского Ороса, отвергая все унии с монофизитством. Исповедником православия и соратником преп. Максима был пострадавший вместе с ним папа Мартин. За св. Иоанна Златоуста, оставленного восточным епископатом, заступился лишь папа Иннокентий. Вообще, если среди Константинопольских патриархов было осуждено за ересь Вселенскими соборами 20 иерархов, то из римских – только один папа Гонорий за монофелитство.

Но этот авторитет, заработанный римской кафедрой в эпоху Вселенских Соборов, по-разному понимался на Востоке и на Западе. На Востоке признавали первенство чести Римского престола и авторитет папы постольку, поскольку папы держались православия. Наоборот, сами папы истолковывали свое православие как следствие своего особого положения в Церкви в качестве "преемников апостола Петра", которым предоставлено попечение о всей Церкви и которые поэтому, в силу своего первенства и не могут ошибаться, и, соответственно, не могут быть судимы никем. Частые смуты на Востоке в течение пяти веков (IV-IX в) внушали римским епископам самомнение, как якобы непоколебимых в вере и непогрешимых в других вопросах церковной жизни. Под многочисленные исторические случаи удачного вмешательства пап в церковные дела подводился ложный догматический фундамент папской непогрешимости в вере.

Как отмечал проф. В. Болотов, различие между папством и патриаршеством заключается в том, что "папство есть догмат, патриаршество есть исторический факт. Папство говорит, что оно должно быть, патриаршество говорит, что оно существует в силу определенных исторических условий"[6].

Многочисленные случаи обращения восточных христиан за папским судом над своими же иерархами внушали папам мысль об их юрисдикции над всей Вселенской Церковью. В эпоху иконоборчества такие обращения в Рим с Востока были весьма многочисленны. Например, преп. Феодор Студит, находившийся в конфликте даже с православными Константинопольскими патриархами святыми Тарасием и Никифором (по поводу известного бракоразводного дела императора Константина Порфирородного), обращался с жалобами на них именно в Рим. Вторая половина IX века в Константинополе ознаменовалась ожесточенной борьбой двух церковных партий: "игнатиан" и "фотиан", причем первая обращалась за судом к папе Николаю, не признавая своего патриарха Фотия. Тот факт, что немалая часть восточного духовенства и монашества периодически обращалась в Рим за судом над своей иерархией, только укреплял пап в их притязаниях на власть.

Эти притязания пап получили свое выражение в каноническом сборнике "Исидоровы декреталии", приписанном составителю св. Исидору, епископу Севильскому (VII в). Сборник объединил декреты пап, императоров и соборов, как подлинные, так и фальсифицированные, говорящие об особых правах римского папы. В сборник в частности входило и фальшивое "Завещание императора Константина", якобы предоставляющее римским папам, кроме церковной, еще и светскую власть в Западной половине империи. Этот сборник впервые был обнародован папой Николаем в его борьбе с патриархом Фотием в 860-х годах.

Как отмечают католические историки (например, [5]),некоторые папы, в том числе и папа Николай, переживали свое папское достоинство "мистически", даже в отрыве от политической реальности. Уже из этого "мистического переживания" папства рождались и папская политика, и разные "декреталии". Православный Восток, к счастью, никогда не переживал первоиераршество "мистически", и потому не мог ни понять, ни принять папских притязаний, вытекающих из этой "мистики".

Претензии пап на главенство в Церкви толкали их не только на конфликт с Константинопольским патриархатом, но и на конфликты с национальными поместными церквами Запада, еще сохранявшими свою независимость, и особенно – с императорами Священной Римской империи. Конфликт того же папы Николая с наследниками Карла Великого и с поддерживающим их имперским духовенством ясно обозначился уже в 850-е годы. Желая поставить весь Запад в подчинение себе, папы ослабляли императорскую власть всеми возможными способами, в том числе поддерживая с этой целью феодальную оппозицию императору. Во времена папы Николая только начинался этот многовековой конфликт пап с западными монархами, который тянулся через все средневековье. Эти обстоятельства также повлияли на христианскую миссию среди славян.

4. Константинопольский патриархат в IX веке

Эпоха Вселенских соборов содействовала возвышению Константинополя среди прочих восточных церквей. Христологические ереси подорвали значение основных его старших соперников: Антиохия была дискредитирована несторианством, Александрия – монофизитством. Оплотом халкидонского православия на Востоке остался Константинополь, бывший местом проведения большинства Вселенских и больших поместных соборов. В результате арабского нашествия от восточных патриархатов остались лишь тени былого величия, в основном – небольшие греческие общины в крупных городах. Их возглавители фактически назначались из Константинополя, который превратился не только в духовный, но и в административный центр Восточной церкви.

В VI веке император Юстиниан Великий выдвинул теорию "пентархии", то есть возглавления Вселенской Церкви пятью патриархами: Римским, Константинопольским, Александрийским, Антиохийским и Иерусалимским, на которые она якобы разделяется. На тот момент все пять патриархатов входили в состав империи Юстиниана, но оставались еще многие национальные церкви, как на Востоке, так и на Западе, которые не входили ни в один из вышеназванных патриархатов, ни в состав Византийской империи. Теория "пентархии" носила искусственный характер, не была принята на Западе, не была утверждена ни одним восточным собором, как не соответствующая соборной природе Церкви. Тем не менее, она утвердилась в сознании позднейших византийских публицистов и полемистов, которые использовали ее, например, для борьбы с папским приматом. В реальности эта теория даже на Востоке никогда не осуществлялась; реально восточную церковную жизнь возглавлял Константинопольский патриарх.

Известное 28-е правило IV Вселенского Собора предоставило Константинопольской кафедре права, равные с Римской, оставив за Римом первенство чести, на том основании, что Константинополь – Новый Рим, новая столица империи. Это правило, с одной стороны, завершало вековую борьбу с главным соперником Константинополя на Востоке – Александрией. С другой стороны, это правило стало поводом для соперничества Нового Рима со Старым. Папа Лев Великий (так сказать, заочный глава IV Вселенского Собора) не признал этого правила и протестовал против него в резкой форме; не признавали его и все последующие римские папы. Напротив того, Константинопольские патриархи именно на этом правиле обосновывали свои претензии на власть на Востоке. Неурегулированный вовремя конфликт тлел под спудом четыре столетия, пока не вспыхнул с новой силой в середине IX века.

Но возвышению административных прав Константинопольского патриарха в эпоху Вселенских Соборов далеко не соответствовал его духовный авторитет. Длинный список из двадцати патриархов, осужденных за ересь Вселенскими соборами, и другой, не менее длинный список тех иерархов, которые способствовали ересям и каноническим неправдам, но, принеся вовремя покаяние, сумели избежать осуждения, - не повышали авторитета столичного престола. Исповедников Православия, подобных Златоусту, на столичной кафедре было немного. Одна из важных причин этого явления заключалась в тесной зависимости патриарха от императорского двора. Например, императоры из династии Ираклидов (VII век) позволяли себе большой произвол в назначении и смене патриархов, в навязывании им ереси монофелитства и других своих незаконных деяний. Императоры из Исаврийской династии (VIII век) еще более наложили свою тяжелую руку на церковное управление. Стремление к цезарепапизму, т. е. полному господству императора над Церковью, обнаружилось у исаврийцев не только в навязывании ими ереси иконоборчества, но и в попытках узаконить свое господство, приписав императору в законодательстве первосвященнические функции в силу таинства миропомазания на царство.

Таким образом, из иконоборческой смуты Константинопольский патриархат вышел с сильно подорванным авторитетом, как среди своей паствы, так и за пределами своей юрисдикции. Многочисленное монашество, вынесшее на своих плечах основную тяжесть борьбы за иконопочитание, и руководимые им народные низы, привыкли смотреть на своих патриархов, как на ставленников власти, далеко не всегда православной, и очень часто – несправедливой и безнравственной. Более чем за столетие иконоборчества состояние то открытой борьбы, то глухой оппозиции к своему патриарху стало обычным состоянием византийских ревнителей православия. При этом ревнители обычно жаловались на своих патриархов в Рим, признавая право папы на высший церковный суд. Все это сильно усложняло положение даже лучших Константинопольских патриархов, таких как святые Тарасий, Никифор, Мефодий, парализовало всякую их созидательную деятельность. Первой заботой Константинопольских патриархов после иконоборческой смуты стало восстановление своего утраченного престижа в православном мире. Для этого надлежало погасить оппозицию внутри и установить равноправные отношения с Римским престолом.

Вмешательство императорской власти в IX веке снова осложнило положение столичного патриарха. Борьба придворных группировок, особенно дворцовые перевороты, сразу же сказывались на положении патриарха. Так отстранение от власти императрицы Феодоры (858 г) ее сыном Михаилом III привело и к смене патриарха. Ставленника Феодоры патриарха Игнатия сменил поставленный Михаилом Фотий. Через девять лет новый переворот (867 г), совершенный Василием македонянином, низверг Фотия и снова вернул на патриаршество Игнатия, которого поддерживали монахи и народные низы и лишь небольшая часть архиереев (25-30 епископов). Фотия же, возглавлявшего до патриаршества Константинопольскую академию, поддерживали его ученики – ученое духовенство, подавляющее большинство (более 300) архиереев. И Игнатий, и Фотий собрали соборы своих сторонников, обменялись взаимными анафемами. Игнатий апеллировал в Рим, к папе Николаю. Борьба партий "игнатиан" и "фотиан" затянулась почти на тридцать лет, будучи осложнена негативным вмешательством императорской власти и папского престола. Тем не менее, нельзя списать эту смуту только на внешние влияния. Борьба внутрицерковных византийских партий обозначила серьезные внутренние проблемы Восточной Церкви: противостояние монахов и иерархии, народного благочестия и академического богословия, отношение церкви к государству и общественной жизни и др. Она показала, что для достижения церковного единства недостаточно только ортодоксии семи Вселенских соборов, которой придерживались обе враждующие стороны. Константинопольскому патриарху эта борьба показала, что его власть в церкви очень сильно ограниченна: сверху – императорской властью, снизу – народными массами во главе с монахами, и еще извне – конкурирующим Римским престолом.

Посылка миссионеров к славянам в 860-е годы является заслугой патриарха Фотия, который, отличаясь широким кругозором, не замыкался в борьбе с ближайшими конкурентами, а смотрел дальше и пытался решать серьезные общецерковные задачи. Как бывший госсекретарь, Фотий понимал стратегические задачи империи; как самый образованный и деятельный патриарх IX века, он понимал и задачи Византийской церкви. Св. Кирилл (в миру Константин) был непосредственным учеником патриарха Фотия, входил в круг близких к нему лиц и был направлен к Моравскому князю Ростиславу самим патриархом. Христианское просвещение Болгарии также было делом патриарха Фотия.

За полтора века соседства с Византией (конец VII – начало IX века) болгары имели возможность близко познакомиться с христианством. В первой половине IX века в стране уже насчитывалось немало христиан. Это подготовило принятие новой веры и правящим классом. В 864 г. князь Борис обратился к императору Михаилу и патриарху Фотию с просьбой прислать духовенство для крещения подданных. Об этом событии сообщает сам патриарх Фотий в своем окружном послании 864 г. Крещение Болгарии не обошлось без драматических событий. Вскоре после крещения князя Бориса вспыхнул мятеж болгарской знати, верной язычеству и обвинявшей князя в измене вере отцов. Мятеж был подавлен, несколько сот человек были казнены. Недовольный тем, что из Константинополя ему не прислали епископа, необходимого для создания национальной Болгарской церкви, князь Борис через три года выходит из подчинения Византийской церкви и обращается в Рим. Папа Николай, бывший в это время в остром конфликте с патриархом Фотием, ухватился за эту возможность досадить сопернику и сразу же послал в Болгарию свою миссию.

Латинская миссия в составе двух епископов и ряда священников прибыла в Болгарию в том же 867 году и занялась разорением "дела Фотия". Греческое духовенство было изгнано из страны; началась реклама "самой истинной" Римской церкви и поношение "схизматической" церкви Греческой. Вместо христианской проповеди в новообращенном народе началась проповедь своей церкви, "вне которой нет спасения". Самым страшным церковным преступлением латинских миссионеров в Болгарии в то время была их хула на таинства "фотиевской" церкви. Поскольку папа Николай к тому времени анафематствовал патриарха Фотия, то таинства, совершаемые возглавляемой Фотием иерархией, латиняне считали недействительными. Поэтому в Болгарии они приступили к массовому перемазыванию своим миром новокрещеных болгар, к переосвящению церквей. Патриарх Фотий в окружном послании 867 года справедливо сравнил их с "вепрями, затоптавшими виноградник Божий". Духовное бедствие, которое постигло болгар от латинских миссионеров в 867-870 гг, стоит в длинном ряду подобных же происшествий, известных в истории Церкви, которые показывают, что благовестие и воцерковление, приведение людей ко Христу и приведение их к "самой истинной церкви" – это достаточно разные понятия. Они не только не совпадают, но и могут даже вступать в конфликт. Особенно трагично здесь то, что претензии "самой истинной церкви" на стадо Христово могут реально губить это самое стадо, могут губить дело Христово вместо того, чтобы ему служить. Наиболее ярко показала это в своей истории римо-католическая церковь, но, безусловно, не только она.

Князь Борис, допустивший подобный тяжелый эксперимент над своим народом ради создания национальной церкви, тем не менее не получил от Рима постоянного епископа для своей страны, несмотря на троекратное обращение к папе Адриану II (папа Николай умер в 867 году). Тогда в начале 870 г. он снова обращается в Константинополь уже к новому императору Василию Македонянину и патриарху Игнатию. Новое руководство Византии пошло навстречу болгарскому князю и согласилось на учреждение в Болгарии полуавтономной архиепископии. Латинское духовенство было выслано из страны. Болгария осталась в русле византийской церковной традиции, хотя ее тяжелая, многовековая борьба с Константинопольским престолом за национальную автокефалию была еще впереди.

Ни византийское, ни римское каноническое право, сложившееся в рамках единой Римской империи, не предусматривали такого понятия, как национальная автокефальная церковь, т. е. самовозглавляющаяся поместная церковь в национальном государстве за пределами Римской империи. Константинополь не шел здесь на уступки, упорно держась за свои права господства над восточными церквами. Хотя сама идея национальной церкви и таила в себе опасность церковного сепаратизма и национальной схизмы, для новообращенных народов эта идея была мощным средством в деле христианизации. Как мы видели выше, языческая оппозиция обвиняла князя Бориса в измене "вере отцов", в принятии чужой веры и в подчинении болгар грекам. Существование независимой национальной церкви должно было лишить почвы эти обвинения, показать людям, что вера Христова не есть "вера греков" или латинян, а ее принятие не есть политическое подчинение грекам или латинянам. Иными словами, нужно было дать возможность болгарам, став христианами, не превратиться в подданных Константинопольского патриарха или Римского папы. Нежелание Константинополя идти на уступки славянским государствам (Болгарии, Сербии и России) в вопросе автокефалии их церквей, манипуляции с канонами о правах "матери-церкви" по отношению к "дочерним" церквам (якобы подобных отношениям господина к своим рабам), в конечном счете, показывало, что византийские каноны в столице ставились выше Евангелия, права своей церковной структуры ставились выше дела Христова – просвещения всех языков.

Столкновение в Болгарии еще более обострило конфликт Рима и Константинополя. Рим претендовал на Балканский полуостров, ссылаясь на административное деление империи еще императором Диоклетианом, сохраненное и христианскими императорами, согласно которому провинции Иллирии, Македония и Дакия (входившие тогда в состав Болгарского царства), относились к западной половине Римской империи, и, соответственно, к юрисдикции Римского папы. Известно также, что под юрисдикцию Константинопольского патриархата эти провинции были переданы указом 730 г. императора-иконоборца Льва Исаврянина – в наказание Римскому папе, не поддержавшему иконоборчества. Римские легаты еще на VII Вселенском соборе (787 г) добивались отмены этого указа императора-еретика, но тщетно. Претензии Рима, формально законные, не учитывали существенных изменений, происшедших на этих территориях за прошедшее время: переселения народов, изменения государственных границ. В национально-культурном отношении балканские народы, в том числе и славяне, более тяготели к Константинополю, чем к Риму. Сам по себе спор патриархатов о территориях вне империи более чем о народах, на них проживающих, о правах господства над ними, сам по себе наглядно показывал степень обмирщения церковных лидеров, особенно римских пап.

Этот спор продолжался и позднее, и так и не получил окончательного решения. Но эта борьба, на которую было потрачено столь много сил, нисколько не созидала Царства Христова, а наоборот, разоряла его. Дело Христово в те времена в славянских землях делали свв. Кирилл и Мефодий, а также их ученики (свв. Наум, Климент, Горазд, Савва и Ангеляр), которые после их изгнания немецким духовенством из Моравии пришли в Болгарию и продолжили здесь дело своих учителей по переводу христианской литературы на славянский язык и подлинной христианизации славян.

6. Деятельность свв. Кирилла и Мефодия в Моравии

Святые братья, посланные патриархом Фотием по просьбе князя Ростислава, прибыли в Моравию в 863 году. С юности они знали славянский язык (македонское наречие), как уроженцы Фессалоники, в окрестностях которой жило много славян. За год до этого св. Кирилл предпринял миссию в пределы Хазарского каганата, был в Крыму и в Приднепровье, где также проповедовал славянам. Примерно в это время им была изобретена (или усовершенствована?) славянская азбука (глаголица или кириллица – об этом до сих пор ведутся ученые споры), и начат перевод на славянский язык Нового Завета. Поэтому для миссии среди славян святые братья были подготовлены наилучшим образом. При содействии князя Ростислава к ним были собраны ученики. которых они стали учить основам веры и славянской грамоте. В довольно короткий срок (три с половиной года) ими было обучено несколько сот учеников, которые продолжили среди славян проповедь на родном языке. Особое значение имел перевод св. Кириллом литургии и основных богослужебных книг на славянский язык. Богослужение на родном языке сильно привязало славян к христианской вере и именно к православию. Богослужение на славянском языке сделало христианскую веру для славян своей родной, а не чужой, иноземной верой. которой они до этого чуждались.

Введение славянского богослужения послужило поводом для нападок на святых братьев со стороны немецкого духовенства, утверждавшего допустимость для богослужения только трех языков: еврейского, греческого и латинского, на которых была надпись на кресте Иисуса. Но эта "ересь триязычия" была только поводом. Причина была в притязаниях на славянскую территорию со стороны немецкой церкви. В связи с продвижением Германской империи на восток в 830-840-х годах моравское племя попало в зависимость от нее. На территории Моравии и Паннонии в это время были открыты миссии от двух германских епархий: архиепископии Зальцбурга и епископии Пассау, которые разделили между собою завоеванную страну. За годы до прихода свв. Кирилла и Мефодия немцы прислали свое духовенство, построили церкви и крестили часть славян. Проповедь от завоевателей воспринималась неохотно и дело шло медленно. Но территорию Моравии и Паннонии германская церковь успела "застолбить" и считала своей канонической территорией.

Приглашение в страну Кирилла и Мефодия было связано с освободительной славянской борьбой, которую начал в 850-е годы князь Ростислав против германской империи и германской церкви за национальную политическую и церковную независимость. Тем не менее, с канонической точки зрения вопрос оставался не урегулированным. Германское духовенство обвиняло Кирилла и Мефодия во вторжении на их каноническую территорию. На эти же годы (863-867) приходится и пик в противостоянии патриарха Фотия и папы Николая.

В 867 г произошли серьезные изменения в политической и церковной обстановке. В борьбе с немцами потерпел поражение покровитель св. братьев – князь Ростислав. Он был предательски выдан врагам своим племянником Святополком, захватившим моравское княжение, ослеплен герцогом Баварским и умер в плену. Новый князь Святополк, человек вероломный и безнравственный, придерживался прогерманской ориентации и враждебно относился к деятельности свв. Кирилла и Мефодия.

В сентябре 867 года произошел переворот и в Константинополе; власть захватил Василий Македонянин, низложивший патриарха Фотия. Новым патриархом стал снова Игнатий, круто изменивший антиримскую политику Фотия на проримскую. В конце того же года умер папа Николай, новым папой стал Адриан II. По требованию нового папы свв. Кирилл и Мефодий отправились в Рим для отчета в своей деятельности. Это было в 868 г.

О пребывании святых братьев в Риме сохранились точные сведения, в частности два письма видного Ватиканского чиновника Анастасия библиотекаря. Св. Кирилл взял с собой мощи священномученика Климента, папы Римского, обретенные им в Херсонесе. Мощи были торжественно встречены папой Адрианом. Папа одобрил перевод Нового Завета на славянский язык, сделанный св. Кириллом и возложил славянское Евангелие на алтарь церкви св. Климента. Он также одобрил текст славянской литургии, которую дважды служили святые братья в разных римских церквах в присутствии чиновников Ватикана. В феврале 869 г. св. Кирилл скончался в Риме и был погребен с почестями возле алтаря церкви св. Климента. В Риме сохранились также две иконы Х и XI века, где св. Кирилл и Мефодий изображены вместе с апостолами Петром и Павлом. В своих письмах Анастасий библиотекарь называет св. Кирилла "мужем апостольской жизни". В 870-м году папа Адриан рукоположил св. Мефодия в архиепископы Моравии и Паннонии с непосредственным подчинением его папскому престолу и с правом вести славянскую миссию и совершать богослужение в славянских землях на родном языке.

Таким образом, Рим тогда не пошел на поводу у германского духовенства, защитил славянских просветителей и даже взял дело миссии среди славян под свое покровительство. Политическая обстановка того времени объясняет это решение римской курии. В феврале 870 года Болгария окончательно ушла из римского подчинения под Константинополь. Новый император Василий Македонянин и патриарх Игнатий, несмотря на низвержение ими патриарха Фотия, не собирались идти на территориальные уступки Риму. Славянское богослужение и славянская письменность стали совершившимся фактом, той культурной реальностью, которая привлекала к себе славян. В то же время нарастали противоречия у Римского престола с Германской империей и с имперской церковью, которая более подчинялась императору, чем папе. Риму было выгоднее оставить новые народы и новые епархии в своем непосредственном подчинении, чем отдавать их в руки имперской церкви Германии. Поэтому папа Адриан благословил дело славянских просветителей и поддержал их. Несмотря на политический расчет Рима, объективно это было решение, полезное для дела Христова.

Православный читатель этой истории не может не прийти в недоумение. Об этом, например, писал профессор Киевской Духовной Академии М. Э. Поснов. "Неужели святые Кирилл и Мефодий, пребывавшие в Риме в 868-69 годах не знали о бывшем в это время в Константинополе соборе, на котором был низложен и анафематствован их учитель патриарх Фотий, пославший их в Моравию?!" Как мог св. Мефодий принимать архиерейскую хиротонию от руки папы Адриана – того человека, который анафематствовал патриарха Фотия, рукополагавшего св. Мефодия в иереи? Конечно, нам не дано заглянуть в чужую душу, мы не знаем, какие душевные сомнения и терзания испытали славянские просветители, решаясь на этот шаг. Весь их духовный облик и жизненный путь говорит, что это были "мужи апостольской жизни", что было очевидно даже для чиновников Ватикана, то есть чуждые всяких личных интересов. Поэтому, если они решились сменить юрисдикцию и перешли из Константинопольского патриархата в Римский, то сделали это по очень уважительной причине. Конечно, не потому, как пишут латинские апологеты, что они исповедовали учение о папском примате, а потому, что не видели другого средства спасти дело подлинной христианской миссии среди славян. Взаимная борьба патриархатов только что чуть не затоптала христианские посевы в Болгарии, теперь та же опасность угрожала Моравии. Свв. Кирилл и Мефодий пошли в подчинение папе не как родоначальники "восточного обряда", использованного особенно широко Римской курией в ХХ веке для совращения православных в Восточной Европе. Но очевидно, что они прежде всего считали себя служителями дела Христова, а уже потом – служителями какого-то там патриархата, земной церковной организации. Они и приводили людей прежде всего ко Христу, а уже потом – в конкретную земную церковь. Благословение патриарха Фотия позволило им начать свою миссию среди славян, благословение папы Адриана позволило им эту миссию защитить и продолжить. Несмотря на ожесточенную вражду предстоятелей церквей Рима и Константинополя, святые славянские просветители чувствовали, какие церковные перегородки доходят до неба, а какие – нет, какие решения церковной власти, в том числе и соборов (таких, например, как Собор 869-870 г, осудивший патриарха Фотия) утверждаются на небесах, а какие – нет. Поэтому, не отрекаясь прямо от патриарха Фотия, они отказались от борьбы с его врагами, с врагами церковной партии "фотиан", от борьбы с притязаниями Рима. Папскую власть они мудро использовали в другом месте – для противодействия германскому имперскому духовенству, объективно наносящему вред миссии среди славян.

Св. Мефодий, будучи уже архиепископом Моравии и Паннонии, первоначально расположился в другом моравском княжестве – Балатонском, у князя Коцела в его столице Мосбурге. Здесь он продолжил перевод священного Писания, готовил учеников, рукополагал священников (около полутора сотен). Через некоторое время князь Великоморавский Святополк, повинуясь папскому распоряжению, принял св. Мефодия в свою столицу Велеград. Дело проповеди среди славян пошло особенно особенно успешно в эти 870-е годы, когда были закреплены первоначальные результаты миссии.

Следующий римский папа Иоанн VIII первоначально также поддержал св. Мефодия. Но политическая обстановка опять переменилась. Арабы, захватив Сицилию и высадившись в Южной Италии, угрожали Риму. Папе срочно требовалась помощь со стороны империи германцев. Чтобы получить эту помощь, он пошел на уступки в славянском вопросе и "сдал" св. Мефодия немцам. На своем соборе 882 г германские епископы осудили св. Мефодия за "вторжение на их территорию" и за славянское богослужение, лишили его сана и заточили в тюрьму. После двухлетнего заключения св. Мефодий был выпущен, но вскоре скончался в 885 г. Все его ученики подверглись преследованиям и были выгнаны из Моравии. Постыдную роль в предательстве св. Мефодия и его дела сыграл также моравский князь Святополк. Моравия и Паннония оказались в полном распоряжении германского духовенства, их насильственной политики воцерковления и германизации. Вместо христианской проповеди началось приведение моравов к "правильной" немецкой церкви вместе с разорением дела славянских просветителей.

Но дело св. Кирилла и Мефодия не погибло. Их изгнанные ученики нашли радушный прием в Болгарии, у князя Бориса, который оказал полное содействие в их миссионерской деятельности. Именно Болгария на полтора столетия стала центром славянской письменности и славянского духовного просвещения. Именно из Болгарии получила Русь первоначальную славянскую христианскую литературу. Таким образом, Промысел Божий очевидно хранил дело христианской миссии среди славян, как дело подлинно богоугодное, и самое зло - изгнание проповедников из Моравии – обращал во благо, к конечному торжеству их дела. Через три с небольшим столетия (1204 г) Византийская империя пала под ударом крестоносцев, окончательно исчезли ее претензии на господство в славянском мире. А дело св. Кирилла и Мефодия не умерло, а продолжало жить. Оно пережило и период латинской оккупации Византии, и наступившие затем "темные века" турецкого владычества.

В конце XIX века в связи с ростом славянского национального движения латинская пропаганда пыталась снова использовать кирилло-мефодиевское наследие в своих целях, допустив "восточный обряд" в богослужении, чтобы удержать одних славян под господством Ватикана и привлечь других. Но это – недобросовестное и своекорыстное перетолкование дела святых братьев. Вся их деятельность свидетельствует о том, что они не были изобретателями "восточного обряда", не были агентами Римского престола, как и не были агентами Константинополя. Они были подлинно посланниками Христовыми, а не церковно-политическими деятелями, приводили людей ко спасению во Христе и – как и изображены они на иконе рядом с Петром и Павлом – подражали первоверховным апостолам, для всех сделавшись всем, чтобы спасти хотя бы некоторых (см. 1 Кор. 9, 22). И потому их дело, лишь относительно связанное с патриархатами и империями, оказалось сильнее и долговечнее империй и патриархатов.

Для нашего времени история славянских просветителей имеет свою актуальность. После падения советской империи на ее пространстве уже три древних престола, Московский, Константинопольский и Римский, при участии нового – Киевского, ведут борьбу за "каноническую территорию" и за массы людей. Эта церковно-политическая борьба, осложненная вмешательством и местных политических сил, и международных глобальных структур, ничего общего с делом Христовым не имеет. В неофициальном православии также борются за приведение людей в свою, самую "чисто-истинную" церковь. Подлинной христианской миссией, чуждой политических расчетов занимаются немногие энтузиасты из самых разных церковных структур. Отрадно, что в последние годы наступает все большее осознание необходимости именно христианской миссии вместо церковно-политической борьбы и юрисдикционной пропаганды. И в этом деле современные русские миссионеры могут не только вдохновляться высоким идеалом славянских просветителей, но и использовать их исторический опыт.

1. Успенский Ф. И. "История Византийской империи" т. 2, М., 1997 г.

2. Поснов М. Э. "История христианской Церкви", Киев, 1991 г.

3. Лебедев А. П. "Очерки внутренней истории Византийско-восточной церкви", СПб., 1998 г.

4. Лебедев А. П. "История разделения церквей в IX, X и XI веках", СПб, 1999 г.

6. Болотов В. В. "Лекции по истории древней Церкви" т. 3, М., 1997 г.

ЖИЗНЕОПИСАНИЕ ВСЕЧЕСТНОЙ ИГУМЕНИИ РУФИНЫ ШАНХАЙСКОЙ

Кто вложил в сердце маленькой Оли неукротимое, крепкое как сталь, всежизненное устремление к иноческому житию? Господь, Матерь Божия, св. Божий человек!

Семья Кокоревых не была далека от Церкви, не была отчуждена от нее, но не было у родителей Олиных, этих крепковыйных промышленников свободного и широкого приуральского края, нарочитой тяги к Церкви, особой близости к Ней.

Случайны, могли лишь быть семена, которые, падая на впечатлительную душу ребенка, способны стали возрасти неутолимой жаждой иноческого подвига, уже с 8-лет ставшей содержанием Олиной жизни. Эти семена могли ронять рассказы матери о чтимых святых, но как благодатно подготовлена должна была быть душа девочки, чтобы ощутить привычные в каждой православной русской семье повествования эти, как властный призыв, к ней обращенный!

И стоило ей воочию увидеть Обитель, подышать монастырским воздухом, окунуться в святую атмосферу иноческой жизни, как решение оказалось принятым – раз и навсегда, и уже не стало силы на земле, способной разлучить Олю от места молитвы иноческой, ею однажды обретенного.

Этим местом был Успенский Женский Монастырь, настоятельницей коего была любимая церковным народом и им почитаемая Игуменья Руфина.

Временное отсутствие родителей совпало с моментом первого посещения Олей Обители. Эти посещения стали сразу же ежедневными. А когда вернулись родители, они стояли уже перед фактом столь тесной связи Оли с Монастырем, что ни угрозы, ни запреты не могли уже этой связи ослабить.

Через форточку убегала девочка, чтобы не опоздать к раннему монастырскому Богослужению, постылым стал для нее родной дом.

Попытки насильственно удержать ее в домашнем быту лишь укрепляли настойчивость девочки, умолявшей родителей отпустить ее в Обитель.

Болезненные явления, приобретавшие характер все более угрожающий, показали и матери и отцу, что перед ними не каприз своенравного ребенка, а нечто более серьезное и глубокое. И они сдались. В конце Июля 1880 г., Оля Кокорева перешла на жительство в Успенскую Обитель, а в канун Преображения облачена была в одежду послушницы.

- Быть тебе Игуменьей! – полушутливо, полусерьезно сказала ей при этом Матушка Руфина, ибо в самый момент облачения раздался колокольный звон, чего ни разу не случалось в практике Обители.

Со всей горячностью своей восприимчивой натуры отдается Оля монастырскому житию. Скоро она свой человек на клиросе. Успевает она и в иных монастырских деланиях, обнаруживая и сметливость и трудолюбие и умение слушаться. Особо удачлива она в работах рукоделья.

Как семья смотрит на эти успехи, на это постепенное и быстрое вживание Оли в монастырский уклад жизни? Не может, не хочет она признать Олю «отрезанным ломтем». Надеются родные, что кончится увлечение, что, вернется к ним дочь, что утешит она их старость. Доходило до того, что Оля должна была, уступая мольбам и требованиям отца и матери, возвращаться домой. Это кончалось ничем, обнаруживая каждый раз лишь то, что отрыв Оли от избранного ею пути способен самым губительным образом, если даже не роковым, отразиться на ее здоровье. Обмороки, кровотечения бывали, в подобных случаях, внешним проявлением ее глубоких внутренних переживаний. Вновь сдаваться приходилось семье перед крепостью сердечного устремления отроковицы Ольги – и снова послушницей монастырской возвращалась она в родную Обитель.

Надо ли говорить о том, как эта постоянная близость семьи, ее настойчивое вмешательство в жизнь монастырской послушницы, все эти проявления «мирской» любви к своему дитяти, которые буквально преследовали Олю на ее новом поприще, должны были кричащим диссонансом врываться в ровную тишину истового монастырского жития, - как болезненно – тягостно должно было отражаться все это на физическом и душевном здоровье юной послушницы, как должен был тормозиться самый духовный ее рост.

Божиим смотрением выход обнаружился простой. Посетившая в 1887 году Успенский Монастырь настоятельница вновь открывавшегося в Соликамске св. Предтеченского Монастыря, Игуменья Ангелина, оставила свой выбор на 16-тилетней послушнице Ольге, как на одной из своих будущих помощниц. Настойчивые зовы Игуменьи Ангелины, совпадавшие с желанием Ольги, преодолели сопротивление Игуменьи Руфимы, не охотно отпускавшей от себя свою любимицу – и вот начинается новый этап жизни послушницы Ольги. Наступает время ее созревания и роста, приведших постепенно к великому моменту прощания с миром - к постригу в рясофор.

ПОСЛУШНИЦА ОЛЬГА И СОЛИКАМСКИЙ БЛАЖЕННЫЙ.

Сидит 18-летняя послушница. Задумалась. Внезапно неожиданная, несуразная мысль пробегает в голове.

- Вот, попила бы чайку! Да с мягким белым хлебом!

И не отходит эта мысль, заманчивым и неотвязным образом прилепляется к сердцу.

- Ольга Семеновна! Иду это я и думаю: кому бы этот белый хлебец предложить? Попей-ка, Ольга Семеновна, чайку, да закуси мягким, теплым хлебом.

Изумленная, вскакивает юная послушница. Стоит перед ней пожилой человек необычайного вида. Волоса подстрижены скобкой. Простоволосый. Босой. В крестьянской холщовой рубахе, опоясанной шнурком. Взгляд простой, ясный, спокойный.

Сказал эти несколько слов, дал хлеб и исчез…

- Это – Василий Иванович! Блаженный, юродивый! Был когда-то богатым купцом. Теперь - нищий, убогий! Ничего не делает, живет на иждивении Обители, где-то на стороне… Чудачит. Матушка Игуменья не очень к нему благоволит: святых Тайн никогда не приобщается…

Прошло еще некоторое время. Забыла послушница Ольга об этой странной встрече. И вот опять необыкновенное явление.

Деньги понадобились зачем-то Ольге. Хотя и была она из очень состоятельной семьи, но тут, как на грех, под рукой не было того рубля, который во что бы то ни стало, казался ей нужным.

- Хоть бы, откуда взялся этот рубль! Пусть бы его послал Господь…

- Ольга Семеновна! Вот рублик-то! Куда он мне старику?… Возьми его себе!…

Все больше привлекает внимание Ольги этот необыкновенный человек. Решается она однажды обратиться к Матушке Игуменьи.

- Матушка, благословите сходить к Василию Ивановичу, посмотреть, как он живет?

- Да что тут интересного? – отвечает равнодушно Матушка. – А впрочем, если хочешь – сходи!

Идет Ольга, находит Блаженного. Тот встречает ее ласково и радушно.

- Да я не Ольга Семеновна! Почему Вы меня так называете?

- Ну, как-же ты не Ольга Семеновна! – упорствует Блаженный.

- Да мы с твоим отцом, на Верхотурии-то, вместе рыбу ловили.

- Ну вот, подожди, - переходит он разговор. С изумлением смотрит Ольга на Василия Ивановича. Тот готовит ей замысловатое угощение. Соль, горчица, перец, полынь, все попадает в эту странную смесь. Размешав необычайное пойло, Василий Иванович протягивает его Ольге.

- Не отведаешь горького, не вкусишь и сладкого, - внушительно говорит он ей.

- Неужели придется ей отведать эту чудовищную смесь?

Она перемогает себя и прикасается к ней губами. Горечь невозможная!

Ольга выдерживает характер и, превозмогая отвращение, начинает пить предложенное ей питье. К изумлению, постепенно горечь куда-то уходит и сменяется приятным вкусом. Когда питье выпито, она ощущается чем-то действительно слаще меда…

Ольга становится частой посетительницей Василия Ивановича.

- Какого я тебе Жениха нашел! – говорит как-то Василий Иванович Ольге.

- Больного места коснулся он. Сватовство проникает к Ольге и в Обитель! Свойства ее характера, ее обильные и разнообразные дарования у всех на виду. Не одному молодцу, из богатых купеческих семей, говаривает мать:

- Вот бы тебе такую жену, как Ольга Кокорева! Не хоронить же ей себя в монастыре!

И вот приходят в Монастырь люди, с намеками, с окольными речами…

Несут ей подарки, записки. Как соблазн, как искушение. Уничтожает Ольга приносимое ей добро и плачет, молится об избавлении от этой страшной докуки…

Дошло дело до того, что однажды, на Масленицу, Ольгу домой увезли. С трепетом вспоминает она, как ее посадили, в кругу гостей, рядом с одним из таких «женихов». Пропащей, погибшей чувствовала она себя! Ни жива, ни мертва, сидела, глаз не подымала, рта не раскрывала, а только повторяла мысленно:

- Господи! Спаси! Господи! Помилуй! А вдруг я уже согрешила?

А вдруг от меня, недостойной, откажется, отвернется Матерь Божия! Только бы скорее домой, в Обитель!

И вот сам Василий Иванович, этот друг ее души, этот прозорливый старец, говорит ей о том-же! Горьким плачем встречает эти слова Ольга.

- Не мучьте хоть Вы меня, Василий Иванович. Ни за кого я не пойду замуж!

- Не знаешь, ты, Ольга Семеновна, какого я тебе Жениха готовлю, - не унимается Василий Иванович. И снова и снова, при каждой встрече, все говорит он об этом Женихе, тревожа тайну юной души, вызывая новые слезы и новые горячие молитвы…

Течет время. Назначен постриг на 22-е Октября.

Озабоченно, хлопотливо встречает Василий Иванович Ольгу. Он что-то бормочет, где-то шарит, что-то вытаскивает… Келия, его вообще не богата – казалось бы, и найти в ней ничего нельзя, лампадки простой, и той в ней нет. Но все же, находит, наконец, Василий Иванович то, чего он ищет. Из какого-то полотна вынимает он восемнадцать восковых свечей и подает их Ольге.

Недоумевает Ольга, но послушливо принимает дар. Привыкла она к тому, что все имеет какой-то, пусть и неведомый, смысл, что бы ни говорил и не делал Василий Иванович.

- Вот на свадьбе, на свадьбе-то твоей и поставишь эти свечечки, - степенно внушает смущенной Ольге Василий Иванович, вручая ей свой таинственный дар.

В один из ближайших дней раскрывается загадочный смысл цифры восемнадцать, да и всех вообще речей Василия Ивановича о «Женихе», найденном им для Ольги: - от Владыки приходит распоряжение – перенести постриг на 18-е Октября!

Только теперь уразумевает наивная девушка, о какой «свадьбе» и о каком «Женихе» так настойчиво и наставительно говорил ей Блаженный.

С теплой благодарностью несутся ее помыслы к Блаженному, как бы благословившему ее на великий, ответственейший шаг ее жизни. Ясна и радостна ее душа, когда, наконец, совершается святое торжество, и сочетается Небесному Жениху новопоставленная Инокиня Ольга.

На крыльях летит она в новом своем облике к прозорливому старцу.

Но недолго уже остается ей черпать силы, умудрять свою душу, просвещать свой ум в уединенных беседах с Василием Ивановичем. Его жизнь клонится к закату. Из убогого закутка, где дает он скудный отдых своим старым костям, перебирается Василий Иванович на печку. С тревогой, с заботой, с волнением видит инокиня Ольга, как угасает он…

- А как-же со Св. Причастием? Неужто так и отойдет Василий Иванович, не приняв св. Тайн?

Набравшись храбрости, решается, наконец, Ольга напомнить Старцу о святом долге. Спокойно принимает он совет девушки, деловито отвечает.

Однажды, придя к Старцу, слышит Ольга, наконец, давно ожидаемый призыв.

Бежит Ольга в Обитель, за монастырским священником.

Когда приходят они к жилью Василий Иванович, тот сретает Господа, одетый во все чистое, стоя на коленях у порога.

Ольга остается за дверьми. Когда обратно выходит священник, глаза его полны умиленных слез.

- Не я исповедывал его, а он меня, - говорит он смиренно. Великий раб Божий…

С малых лет любит молиться послушница Ольга. Благолепное Богослужение монастырское не рождает в ней усталости. Тягуче-монотонные акафисты ложатся тихой и светлой радостью на ее молитвенно-настороженную душу. Навыкает она с малых лет и к молитве одиночной. Умеет ли она заразить своим молитвенным усердием других малолетних послушниц, или уж такова их общая благая настроенность, но детская резвость проникает в это святое, всех захватившее, дело: соперничество, соревнование, пытливая оглядка друг на друга заставляет девочек-послушниц молиться, так сказать, «взапуски».

Стоят на молитве, отбивают поклоны – а глаза, нет – нет, и метнутся в сторону: как-то другие?

С годами все углубляется молитвенный подвиг Ольги. Имеет тут, конечно, не малое значение та борьба с семьей, которую приходится выносить девочке. Жалость к родителям и любовь к ним, страх обидеть их и огорчить, естественная тяга к родному очагу – все соединяется в один общий фронт, направленный против ее однолюбного устремления к иноческой жизни. Где искать сил как не в молитвенных слезах пред образом Владычицы!? И навыкает, незаметно для себя, Оля неустанному общению с Царицей Небесной.

Молитва становится горячей потребностью ее души еще в Успенском монастыре. Крепнет, возгорается, можно сказать даже – взвихривается иногда ее молитвенное возношение к Богу в Соликамске.

Высшего напряжения достигает молитвенная настроенность послушницы Ольги – в преддверии пострига.

Мир в последний раз предъявляет свои права! На помощь семье, которая дала Олю миру и которая настойчиво зовет ее обратно в мир, идет Оле навстречу, в образе «женихов», представляющих лучшую мужскую молодежь края, ее собственная, будущая, возможная семья! Всеми красками готова играть перед ее мысленным взором привольная, красивая, счастливая, исполненная сладких земных радостей «мирская» жизнь, ждущая маленького намека, знака со стороны девушки, чтобы развернуться перед нею во всей своей привлекательной полноте и широте.

Но глуха душа чистой, целомудренной девушки, с младенчества устремленной к Богу, к этим соблазнам.

Они больше воспринимаются ею, как досаждение, докука, напасть.

Где-то в ином плане, высшем, чует ее душа возможность соблазнов, неизбежность их. Придут они, не могут не придти. Не знает душа, откуда ждать их – но уж как бы наперед взывает Оля к Владычице, умоляя о помощи, о защите…

Почитание Иконы Божией Матери было близко уже в те времена устремленной к Богу душе послушницы Ольги. Часто в ночной тишине, в полном уединении, в порыве духовного восторга, простиралась она пред Образом Пресвятой Богородицы и, обливаясь слезами, до изнеможения молилась, восхваляя Непорочную Деву.

- Теперь я верю, говорила юная Оля. – Теперь я молюсь, теперь я люблю Тебя, Пречистая, теперь сердце мое исполнено хваления. Но, может быть, придет время, когда я ослабею душой и охладею, или придут соблазны – Ты тогда не оставляй меня, Владычица!

Только соликамское звездное небо знает, сколько горячих молитвенных слез было пролито послушницей Ольгой, пока она укрепляла свой дух, утверждаясь в своей неотмирности.

И вот наступил решающий день. Послушница Ольга стала Инокиней Ольгой.

Попран мир со всеми его соблазнами. И куда дерзновенно устремляется духовный взор новопоставленной инокини?

К самым высшим высотам молитвенного подвига!

- Марфа, Марфа! О многом заботишься ты – единое же на потребу! Мария избрала благую часть – и не отнимется она у нее!

Удел Марфы не влечет инокиню Ольги. Деятельная служба Богу, столь уж ей знакомая и привычная по ее долголетней жизни в монастыре, кажется ей теперь чем-то суетным и низшим.

Молитвенное созерцание – благая Мариина часть – вот что влечет ее и на годы определяет направленность ее воли.

Она налагает на себя великие молитвенные труды, тщится подражать тем богатырям молитвенного бдения, которые бессменно стояли на молитве, смыкая утренние молитвы с вечерними. Она ищет отеческого руководства людей высокого духа, для чего вступает в переписку с Валаамскими Старцами. Все это кажется ей, однако, еще недостаточным, недостойным ее высокого звания невесты Христовой.

Самые успехи ее, столь наглядные, удивительная способность легко выдвигаться на ведущие роли, этот ставший для нее уже привычным, естественным, с какой то внутренней необходимостью совершающийся переход с положения послушной исполнительницы чужих велений на положение руководительницы, наставницы, эта как бы предопределенность ее на роль устроительницы текущего обихода монастырской жизни, начинает пугать ее, принимать в глазах ее образ соблазна и искушения.

Только не быть первой! Спрятаться, стушеваться, укрыться в тишину келейного подвига – вот чего взыскует ее душа, опасливо сторонящаяся добытых достижений.

Вопль души своей она несет, наконец, к Архимандриту Арефе, Настоятелю Верхотурского мужского монастыря, имевшему в своем окормлении и женские обители края – высокому авторитету в вопросах духа.

Мудрый старец спокойно внимает воспаленным речам юной инокини. Вотще льется елей его утишающих наставлений на душу, взмет устремившуюся ввысь в жажде великих молитвенных достижений. Неукротим порыв молодого сердца. Бежит покой от молодой инокини, горящей ревностью Бозе.

И не насилует ее совести благостный пастырь. В соответствии с советом Валаамских Старцев, благословляет он инокиню Ольгу на дальний путь, в поисках молитвенных примеров и назидания.

Куда же лежит путь инокини Ольги? В Москву. Едет она в Страстной Монастырь. Там надеется она должным образом углубиться в подвиг молитвы и постепенно подготовить себя к тому, что кажется ей сейчас конечным достижением всежизненного ее делания на земле – к схиме!

Два долгих года протекают в далекой столице. Остывает юношеский пыл. Разочарование грозит проникнуть в душу. Духовно окормляемая Валаамскими Старцами, инокиня Ольга переживает без тяжкого ущерба для души этот тяжелый урок и, по внушению св. Старцев, возвращается на Урал. Тут ее радушно встречает все тот-же умудренный опытом Архимандрит Арефа. Иначе звучат сейчас его речи в ушах инокини Ольги. Спокойно внушает ей старец, что ее крест, от Бога ей данный – не затвор. Устроение монастырское – вот к чему зовет ее Господь.

Знаем мы, что не просто труженицей и молитвенницей, преданной монастырю и верной его дисциплине, показала себя Ольга за годы ее жизни в Обителях. Умение направить других, передать им свои навыки и знания, способность в ослабевающих, быть сдержкой тем, кто склонны проявлять излишнюю смелость – эти великие дары водительства о Господе смолоду сказывались в Ольге и налагали особую печать на весь ее облик. Как-то само собой получалось, что она оказывалась в положении ведущей, управляющей, руководящей, делалась правой рукой настоятельницы, ее верной, умелой и послушной помощницей, в деле окормления насельниц Обители. Молодость не мешала Ольге уже занимать должности руководящие, причем не только технического порядка, как напр. заведующей мастерской, или регентшей хора, но и общеорганизационного. Так, в Соликаламском св. Предтеческом Монастыре, она несет ответственное звание «благочинной»!

С расширенным и углубленным опытом приступает теперь инокиня Ольга, вернувшись в родное Приуралье, к выполнению нового, ответственного послушания: не в знакомую соликамскую Обитель возвращается она. Получает она назначение в Верхотурье, - в Покровский Монастырь, в помощь Игуменьи Таисии.

Великим испытанием начинается служение Инокини Ольги на новом поприще. С честью выходит она из него, воочию показав другим, что высокой силы достиг уже ее дух.

Только успела прибыть инокиня Ольга на место нового своего служения, как ее постигает неожиданный удар. Видя в ней «новичка», приехавшего на предмет самовластного возглавления Обители, старые насельницы монастыря, исполнившись зависти, не остановились перед тем, чтобы написать жалобу-=донос правящему Архиерею. В самых невыгодных чертах обрисовали они новоприезжую, с ее якобы властительскими наклонностями чисто личного характера.

Тайна доноса обнаружилась внезапным ударом грома: указ Владыки предписывал инокине Ольге, впредь до рассмотрения дела Архиерейским судом, удалиться в отдаленный местный монастырь. Явная опала постигала новоприезжую инокиню Ольгу. Пораженная этим распоряжением Владыки, Игуменья Таисия, зная всю несправедливость обвинения, внушает Ольге мысль, что нет основания, незамедлительно выполнить указ Владыки. Он необходимо должен быть перерешен и будет перерешен, как только откроется правда. Юная инокиня проявляет, однако, твердость смиренного послушания.

- Для нас обеих будет лучше, говорит она настоятельнице, если я незамедлительно уеду, беспрекословно, безропотно выполнив распоряжение правящего Владыки.

Что могла возразить на это мать Игуменья? Опальная инокиня без замедления уезжает в назначенный для нее монастырь. Приезжает она туда к всенощной, под зимнего Николу. Ее встречают с любовью и лаской. О ней давно знают. Ее ценят. Первая мысль настоятельницы: использовать приезжую дорогую гостью во славу Божию. Ей предлагают возглавить хор и провести Всенощную.

- Но и здесь рассудительность Ольги превозмогает естественноежелание выполнить ласковое предложение Матери-Игумении.

- Подождем, Матушка, говорит она. Если Владыка благословит, я охотно потружусь у Вас, но сейчас – не смею.

Начинается Всенощная. Вся погружается в молитву инокиня Ольга. Не уныние, не ропот, не обида владеют ее сердцем. Нет, она счастлива. Она переживает блаженные часы.

- Слава Тебе, Господи, молится она, за то, что меня обижают, а не я кого обижаю…

Игуменья Таисия срочно зовет ее назад, на основании нового послания Владыки.

Многозначительно это послание, и слова его падают великим утешением и назиданием на душу инокини Ольги.

- Возлюбленное чадо, послушница, Инокиня Ольга. Радуюсь доброму устроению души Вашей и сорадуюсь восторжевавшей правде. Благодать Божия да почиет на Вас.

Так начинается многолетняя страда фактического управления Покровским Монастырем Инокиней Ольгой, в помощь благостно-тихой, препростой Игуменьи Таисии, едва умевшей подписать свое имя, но обладавшей умом широким и светлым.

Знаменитость приобретает монастырский хор в 75 голосов, лично поставленный и обученный Инокиней Ольгой. Монастырь обрастает мастерскими по новым и новым отраслям ручного труда. Примерный порядок царит в Монастыре, свидетельствуя наглядно о пользе труда, вкладываемого неустанно Инокиней Ольгой в дело управления Монастырем.

Строгая к себе, строга и взыскательна Инокиня Ольга и к другим. Это не суровая и взыскательная строгость начальственного надзора, а скорее забота богобоязненного сердца о своих сомолитвенницах и спостницах. Утреннее правило! Ко всем заглянет Инокиня Ольга, напомнит, разбудит – живой будильник! А бывает, что сама то и уснет. Уж журит ее Матушка – Игуменья.

- Других наставляешь, а сама дрыхнешь – своим грубоватым, простецким языком ласково допекает ее Матушка.

А не скажет ей Ольга, что ночью, не то за заботами, не то за молитвой, почти не отдыхала она – и берет свое молодой организм…

Характерный случай произошел с Ольгой в Керченском Иоанно-Предтеченском монастыре, куда послала ее Матушка совершенствоваться в рукоделиях: золотым шитьем славился Керченский монастырь.

Попала туда Ольга под праздник Усекновения Главы Иоанна Предтечи. В этот день обычно говеют в монастырях. Много исповедниц было и здесь.

Ночью слышит из своей келии Ольга громкие голоса, шутки, смех в просфорной. Не выдержало ее сердце. Вошла она в просфорную, стала усовещивать расходившихся просфорниц и их посетительниц.

- Неужели не боитесь, сестры, ведь завтра к св. Причастию подходить будете. А вдруг, как не сможете подойти? Ведь страшно!

- Ну, Ольга Андреевна, не пугайте нас, - не унимаются сестры.

Угомонились немного, но чувствует Ольга: не проняли их, как надо бы, уговоры ее, не вызвали той спасительной оторопи, которую должен был бы вызвать пробудившийся страх Божий.

Нет во время просфор! Дверь на запоре. Стучат – ответа нет. Взламывают двери: на пороге, в беспамятстве, лежат две младшие просфорницы, ничком. С трудом приводят их в чувство. А около печи, со спущенными ногами, чтобы бежать, сидит старшая. Она мертва!…

Потом выяснилось, что слышны были вопли, крики, но никто почему-то не пошел на выручку – думали: так, попусту этот шум!

Страшный урок. Глубоко приняла его к сердцу Ольга.

Печать будущего, скоро обозначается на ее облике.

Местный блаженненький, Платон, иначе не называет Инокиню Ольгу, как «Молоденькая матушка»!

Ни от кого ничего не берет юродивый, а к Инокине Ольге обращается с постоянной и неотвязной просьбой.

- Молоденькая матушка, шепелявит он, - дай копеечку, беленькую копеечку…

Получив серебряную монетку, начинает грызть ее, грызет так, что палец кровоточить начинает – а затем бросит, или отдаст кому.

А при новой встрече, опять с той-же просьбой обращается к «молоденькой матушке».

Был повод Ольге вспомнить и старого друга ее сердца, Василия Ивановича.

Зовет ее Чердынь на новое послушание. Заботами богатой промышленницы – пароходовладелицы, Евпраксии Николаевны Черных, намечена к восстановлению древняя Иоанно-Богословская Обитель. На Инокине Ольге остановился выбор щедрой благотворительницы, и вняли ее просьбам высшие церковные власти. Провожают ее местные люди на труд игуменства, в этой, имеющей ее же трудами быть восстановленной, обители.

Подносят ей образ чтимого Святого – Праведного Симеона Верхотурского.

И какие-же слова слышит Инокиня Ольга, когда оглашают адрес, сопровождающий подношение?

- Да будет Вам, высокочтимая Ольга Андреевна, с сего дня сей Угодник Божий – Отцом и Руководителем на Вашем новом нелегком поприще служения ближнему.

Вот, что прочат ей, чего, желают ей местные благочестивые люди, благословляя ее Образом св. Симеона!

Не случайно, значит, называл ее с такой внушительной настойчивостью Соликамский Блаженный – «Ольга Семеновна»!

Тридцать девять лет исполнилось инокине Ольге. Годы небольшие, а за ними, однако, уже большой и разнообразный опыт тридцатилетней монастырской жизни. Пора выходить на поприще самостоятельное. Вот на окрепшие Ольгины плечи и возлагается бремя не малое: задача восстановления древнего монастыря, упраздненного при Екатерине Великой. Точнее, дело идет о создании нового монастыря, на месте старого. Почти ничего не осталось от былой славной Иоанно-Богословской Обители, некогда числившей в своем синодике до 2000 схимников и монахов. Да и на ново должен возникнуть не былой мужской, а женский монастырь!

Торжество возведения инокини Ольги в чин монашеский происходит в Перми, в Успенском монастыре, там, куда 30 лет тому назад пришла 8-летняя Ольга Кокорева, чтобы никогда уже не сойти с избранного ее младенческим сердцем пути. Нет уже в живых ее первой наставницы, Матушки Игуменьи Руфимы. Но незримо присутствует ее дух и радуется о Господе, когда ее чадо, с новым именем РУФИМЫ, в честь и память почившей Игуменьи ей данным, со слезами благоговения принимает постриг, - того самого числа, когда, 16 лет тому назад, пострижена была послушница Ольга в рясофор – 18 октября 1911 г.

А 13-го ноября посылается новопоставленная монахиня к месту своего нового назначения и служения. С нею едут – семь сестер, которых дает ей Игуменья Успенского монастыря Нина, преемница Игуменьи Руфины. Эта малая рать мужественно берется за труд: там, где виднеются лишь сторожка да запущенный храм, должна начаться новая кипучая жизнь. Только в тот момент, когда прочно заложена, будет хозяйственная основа этой будущей жизни, превратится группа сестер-труженниц в подлинную монастырскую общину, а настоятельница их поставлена будет игуменьей.

Всего лишь год понадобился для того, чтобы обновленная Обитель могла формально стать устроенным монастырем. К зиме 1912 года готов был уже деревянный дом для жилья монахинь. 12-го ноября 1912 г., в том же Успенском монастыре, возведена была монахиня Руфина, строительница и настоятельница вновь учрежденного Чердынского Иоанно-Богословского женского Монастыря, в сан Игуменьи.

Вот как вспоминает это событие участник торжества Игумен Серафим: «Несмотря на то, что день был будничный, народу в храме собралось много, всякого звания и состояния. Ощущалось среди присутствующих молитвенное настроение, согревающее душу и уносящее ее туда, где вечное славословие Отца Светов.

«Во время малого входа, когда все служащие заняли на середине храма свои места, и, помолившись, поклоняются Архиерею, Игуменья Пермского Монастыря Нина и Обвинского – Магдалина, вместе с вновь возводимой, становятся на середину храма, между священнослужителями, кланяются Архиерею и идут к солее.

«По прочтении положенных молитв, Архиерей произнес: «Благодать Всевышнего Духа через нашу мерность производит Тя, Игумения честная Обители Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа и Св. Апостола и Евангелиста Иоанна Богослова» и, возложив руку на главу посвящаемой, возгласил «АКСИЯ».

При вручении посоха, в конце Литургии, Преосвященный Палладий сказал слово, которое заслуживает того, чтобы быть приведенным полностью.

«Господу Богу угодно было, чтобы в г. Чердыни восстановлена была древняя обитель во имя Святого Славного Апостола и Евангелиста Иоанна Богослова. Эта обитель древле была мужской, а ныне вновь учреждается женская, как более соответствующая настоящим потребностям и укладу жизни местного края…

«Доселе было на месте когда-то славной обители – запустение, а ныне, благодарение Богу, восстанавливается это святое место, вновь возжигаются заглохшие светильники, с надеждой, что будут светить среди глухого окружающего обитель края.. Несомненно, много из насельников бывшего Богословского монастыря получили дерзновение перед Богом и славят Его на Небе в Царстве Праведных. Славится имя Божие в настоящее время и собравшимися насельницами… Отныне затемненные душевно и обремененные скорбями найдут себе в обители покой, и свет души… Дай Бог, чтобы жизнь духовная в обители цвела и поднималась на должную высоту, дабы ищущие света находили этот свет в обители…

«Благодатью Всевышнего Духа отныне ты, Всечестная Игуменья, возведена на духовное начальство в этой юной обители, возложена на тебя сугубая ответственность за тех, которые вручаются твоему руководству, спасение вверенных тебе душ насельниц обители да будет отныне главным предметом твоих забот, намерений, помышлений, слов и действий…

«Безусловно, трудное дело управлять монастырем, где требуется большая осторожность и предупредительность во всех действиях, но надейся не на свои силы, а на помощь Божию, и будь покорна и послушна промыслу Божию…

«Мир зорко следит за каждым шагом монашествующих, нередко с той целью, чтобы бросить лишний упрек на обитель… Необходимо иметь во всем рассуждение и не налагать на сестер неудобоносимые дела и правила, но нужно узаконить посильное, и уже требовать настойчиво неуклонного исполнения.

«Дай Бог тебе, Всечестная Игуменья, при помощи Божией установить в обители доброе иноческое житие, строго согласное с заветами святых отцов.

«Нужно духовно воспитать сестер, дабы они, по своему произволению, стремились в храм Божий и находили в нем душевный покой и отраду. Пение было-бы стройное, умилительное, трогающее душу, в древнем духе, дабы оно растопляло души молящихся, а не ласкало слух одним внешним сочетанием звуков. Чтение в церкви также было-бы чинное, выразительное, понятное, неторопливое, осмысленное и читалось бы от души, с полным сознанием высоты перед Богом. В трапезе также, чтобы питались не одной телесной пищей, но и духовной. Для этого нужно читать жития святых и Слово Божие лучшим чтецам, дабы всем было понятно и слышно. Не следует допускать праздных бесед во время рукодельных работ, но чтобы порученные работы исполнялись с молитвою на устах или слушанием Слова Божия, читаемого одной из сестер. Чтобы в обители был добрый порядок, для этого во главе стоящая игуменья должна, прежде всего, исполнять все правила и уставы монастырские, дабы сердце и душа ее с сестрами была единодушная, и боялись бы ее не столько за страх, сколько за совесть. Не нужно одних любить, а других ненавидеть, одну поддерживать, а о других не радеть. Ей нужно с великой осторожностью и предусмотрительностью заботиться о спасении врученных ей сестер, помня непрестанно, что за каждую погибшую овцу она даст ответ Богу. Надо с большой осторожностью и только в крайней необходимости позволять вывод из обители, ибо бывает, что даже одно краткое пребывание среди общества, не духовно настроенного пагубно действует на души сестер и нередко губит таковые.

«Должно игуменьи с самой серьезной внимательностью и мудростью охранять сестер не только от явных соблазнов, но даже косвенных поводов к соблазнам. Обращаться с сестрами с истинной любовью, немощи немощных носить и согрешающих исправлять духом кротости, смирения и простоты, избегая гордости и заносчивости, иметь мудрость осторожно вразумлять и направлять провинившихся.

"Надо заботиться не только о внешнем, но и внутреннем порядке в обители, дабы не подать повода к соблазнам, ибо сказано: «великая пагуба душам, идеже правила и управления душ не жительствуют. Игуменья также должна обладать опытом душевного врачевания вверенных ей сестер, ибо одна душа болеет одной болезнью, а другая – другой. Одна падает духом и унывает, таковую надо ободрить, воодушевить и утешить. Есть души через меру порывистые и ревностные к подвигам, нередко непосильным – таковых должно сдержать и дать указание все делать в меру, с благословения, отсекая во всем свою волю, ибо сказано: «а иже несть управления»; если таковых не задержать от непосильных самовольных подвигов, то они подвергаются греху осуждения других, гордости, высокоумия и самомнения, а гордыни, по слову Писания, наказание – падение. Иные души требуют, по своему свойству, только чистой любви и доброго примера, ласкового и весьма осторожного обращения, дабы так умело на них действовать возможными средствами: «да всяко некия спасу».

«Посему игуменья должна уметь собственным примером учить смирению и терпению, так как тяжко грешит та настоятельница, которая еще не уничтожила свое самолюбие и личное чувство, или которая, по своей неразумной ревности, не различая больных, врачует единообразно. Она должна к серьезно больным душам, раны которых настолько застарели и огрубели, что требуют предварительного, осторожного елеем любви размягчения, относиться Внимательно, дабы неосторожным обращением и жестокостью не разбредить этих тяжелых ран и тем не нанести сильной боли, нередко приводящей в отчаяние. Игуменья должна иметь беспредельную любовь к своим чадам, которую-бы ничего не могло разрушить, болезнуя обо всех душою, непрестанно молясь за них Богу, прося Его помощи для несения ответственного послушания. Не должно быть того, что сегодня мы любим, а завтра презираем. Вот пример Преподобного Серафима, от него все уходили с радостью, утешением и обласканные. Для всех у него было слово утешения, всех он любил Христовой любовью, для всех без исключения у него было слово любящего отца: «Радость моя», и его слово любви растопляло всех приходящих к нему. Вот высокий пример истинной любви к ближним, которому нужно подражать… Наша воля должна быть отвернута, а была-бы во всем воля Божия. Мы должны быть проникнуты сознанием, что мы творим не свою волю, а волю Божию, которая нас будет воодушевлять и давать силу в трудном деле управления юной обителью.

«Вот сей посох пусть напоминает тебе, что надо надеяться не на свои силы, но на помощь Божию. Да будет, сей посох истинным посохом правосудного правления. Опираясь на него, иди с радостью в свой путь. Благодать Божия да возведет тебя на путь совершенства, а с тобой и всех сестер святой обители приведет на небо ко Христу. Аминь"»

Сам Господь говорит устами Ангела Своей Церкви. Крепко ложатся эти святые слова на душу новопоставленной Игуменьи. Не на песке строит она дом своего сердца!

Казалось, прочно и надолго сооружается молодою игуменью новый очаг молитвы и благословенного труда. Все силы своего сердца и ума, всю свою годами накопленную энергию созидательной воли, весь молитвенный порыв устоявшегося духа благоговейно вкладывает Игуменья Руфина в первый опыт самостоятельного монастырского строительства и водительства, который естественно воспринимаются ею, как неотменимое дело всей ее будущей жизни.

Короток срок мирного спокойного строительства, отмеренный ей Промыслом! Не мало, однако, успевает сделать за быстро протекшие довоенные годы Игуменья Руфина. Тяжек был первый год начального строительства. В пономарке древнего храма приходилось настоятельнице и сестрам ютиться первые зимние и весенние месяцы, пока не сооружен был первый деревянный корпус, куда и перебрались насельницы Обители на житье.

На второй год до 15-ти дошло число сестер, и стал возвышаться новый полукаменный двухэтажный корпус. То были еще трудные дни. Покровительница Обители, вызвавшая ее к жизни своим рвением, обеспечила своею помощью постройки первого года. Дальнейший рост Обители не мог опираться на средства, текущие из этого одного источника. Материальные заботы всей тяжестью легли на плечи Игуменьи.

Как определить размер строительства? Дерзать, или не дерзать? Сжиматься по нужде, или, с упованием на помощь Божию, не делать передышек и остановок?

Один случай любила рассказывать Матушка Игуменья своим сподвижницам – относящийся как раз к этому времени.

Пусто было в ее кошельке. Близилась зима. Заботы о самом простом и насущном стояли перед ней: как прокормить сестер? 5 рублей 5 коп. стоит мешок муки, и не так уж много нужно этих мешков, чтобы обеспечить сестер хлебом насущным – но нет денег, и ждать их неоткуда.

Поскорбела Матушка. Пришла даже ей малодушная мысль: а не отпустить ли по домам сестер? Гнала от себя эту мысль Матушка. Отошлет сестер – обратно соберешь ли? Но опять и опять возвращается та-же мысль. Выхода то не видно!

Горячо, видно, молилась Матушка пред Образом св. Иоанна Богослова. А был этот его образ старинного письма, почти в рост человеческий. Сидит в полуоборота св. Апостол, пишет. Войдешь в Церковь – как живого его видишь.

На утро идет Матушка к жене старосты, Августе Александровне Коротких, простой, доброй женщине, верному другу Обители, глубоко верующему человеку и к Богу близкому, как не раз на опыте то видела Матушка.

Та встречает ее в великом волнении и возбуждении.

- Ты что же это, Мать, о своих нуждах не говоришь, скрываешь от меня! Что, денег нужно? Говори, сколько нужно?

- Да что Вы, - отшучивается Игуменья, Вы и так нас, как можете, балуете. все наши ложки – плошки, с вашего стола. Еще денег просить!

Нужно сказать, что вещами одаривала щедро обитель молодую Августа Алексеевна, а деньгами не давала. Не было у нее этого обычая.

- Да ты говори, настаивает Августа Алексеевна. Ведь как мне за тебя ночью во сне досталось от св. Иоанна Богослова.

- Ты что же это, говорит мне, моих Иоанно-Богословских сестер забыла, не поможешь им. Смотри! – Да так погрозил пальцем – совсем такой, как на образе нашем написано…

Поведала Матушка свою скорбь. А всю обратную дорогу счастливыми слезами обливалась: сто рублей вынесла ей Августа Алексеевна. Всю потребу братского стола можно было покрыть этой суммой.

Помогал Господь Игуменьи Руфине стать на ноги. А став на ноги, она могла уже не думать о завтрашнем дне, так как ее хозяйственный опыт подсказал ей необходимость на собственном труде строить жизнь монастыря, а не ожидать лишь доброхотных даяний. Не иссякал и этот святой поток. С помощью друзей Обители Матушка строит уже и третий корпус для все увеличивающегося числа сестер и для нужд монастыря. Но это Матушке не мешает устраивать и свою хозяйственную опору! Смелую мысль подсказывают ей одни друзья. Матушка немедленно загорается ею и приводит ее в исполнение. Она едет в Петербург, просить о предоставлении монастырю заимки, у городской черты, для ведения, силами Обители, сельского и лесного хозяйства.

Умная, энергичная, деловая, Игуменья производит выгодное впечатление в столице. Министр Земледелия А.В. Кривошеин ведет с нею длительные беседы. Просвещенный государственный деятель не скрывает своего восхищения перед нею.

- Скажите, Матушка, спрашивает он ее, - где вы получили образование?

- Простите меня, Ваше Высокопревосходительство, если я Вам так отвечу – у мамы на печке.

- Нет, я ведь не шутя Вас, спрашиваю! – говорит озадаченный ее ответом сановник.

- Да и я, не шутя Вам, отвечаю, - возражает Мать Игуменья. Сами посудите – восьми с половиной лет я ушла в монастырь, и из него не выходила – где-же я могла получить образование?!

Это был прощальный визит к министру: билет был у Матушки уже в кармане. А.В. Кривошеин предложил Матушке ехать с ним в заседание Совета Министров, где должно было разбираться ее дело.

Смущенная Матушка указала на уже взятый билет.

Оторопела Матушка! Потом век не могла себе этого простить.

Полностью получила Матушка то, что просила. В десяти верстах от города отведена была ей заимка, на 20 верст: и поля, луга, и покос, и лес. Обзавелась она машинами, лошадьми, скотом. Научились сестры, и сеять, и жать, и косить, и лес валить, и дрова заготовлять. Часть сестер так и жила на заимке…

Как громом поразила она Россию. Не останавливается жизнь, но замедляется ее привычный ход: новые задачи, новые требования, новые заботы властно привлекают внимание живых сил страны. Откликаются на них и далекие окраины. Матушка Руфина делает свой вклад на Войну – помимо помощи раненым монастырским рукоделием и сбором вещей, - учреждением Приюта при монастыре для детей.

Имя Приюту дается в память Боярина Михаила Никитича Романова, дяди Царя Михаила Феодоровича, сосланного в Чердынь в сел. Нароб. «Детский Приют Имени Дома Романовых» принимает под свое попечение Царская Семья. Великая Княжна Татьяна Николаевна становился Покровительницей Приюта. Получат Приют и субсидию. Он успешно развивается, насчитывая в своих стенах до 75-ти детей.

К этому времени Матушка Руфина, каждый год возобновляющая личной поездкой связь со столицами, уже известна Царской Семье.

Взору ее одинаково оказывается доступным и чистый нравственный свет, излучаемый Царской Семьей – ее членами, каждым в отдельности, и всею образцовой семьею в целом, и темная изнанка, отбрасывавшая на Царскую Семью зловещую тень, которая в представлении всех связана, была со странной и страшной фигурой Распутина.

Григорий был для Матушки Руфины не неким загадочным олицетворением зла, окруженным фантастическими легендами, а земляком, прекрасно известным, во всей своей неприглядной обыденщине, всему, и близкому и дальнему, окружению. Знала Матушка тайну его влияния на Царицу и Царя, столь понятную любвеобильному, отзывчивому сердцу Матушки, но знала и то, что только безупречная нравственная чистота помыслов Царя и Царицы позволяла им спокойно и доверчиво искать общения со «старцем», оказавшим целительное действие на неизцельную немощь Цесаревича, - не видя темных сторон этого общения, так безжалостно грубо раздуваемых общественным мнением.

Живя на своей далекой окраине, скорбно переживала Матушка Игуменья Руфина трагедию Царской Семьи, чувствуя, как и многие другие друзья и почитатели ее, полную невозможность что-нибудь изменить и топя горькое чувство беспомощности в горячих молитвенных слезах…

Не могло не чуять прозорливое сердце Игуменьи приближения чего-то зловещего и неотвратимого, черным крылом своим начинавшего уже застилать свет на Святой Руси.

Судьба Чердынского Иоанно-Богословского Монастыря в эпоху Революции, в общем, воспроизводит судьбу, пережитую всеми очагами древнего благочестия в Советской России. Мать Игуменья оказалась, силой вещей, в положении безнадежно – в конечном итоге! – неудачливой, но не унывающей и настойчивой охранительницы своего уже цветущего и шедшего быстрым шагом к еще большему расцвету Монастыря, - охранительницы, как ее насельниц, так и духовных и хозяйственных ценностей, созданных и создаваемых Монастырем. Не сразу, конечно, но очень сравнительно быстро и уже, конечно, ко времени прихода к власти большевиков вполне ясно, поняла Игуменья Руфина, что перед нею – враг безжалостный и неукротимый, для которого все то, что составляет для нее смысл и цель жизни – является предметом неуклонного преследования вплоть до бесследного уничтожения.

Но Матушка была не из тех, кто бежит или сдается. Она стала на путь борьбы. В чем могла выражаться эта борьба? Только в одном: в отстаивании своего существования, в нарочитом сопротивлении тому процессу «сживания со света», которым является политика большевиков по отношению к Церкви и к Церковным ценностям. И тут, во всей своей внутренней силе сказалась необыкновенная стойкость Матушки, ее выдержка, ее несгибаемая воля, ее неутомимая находчивость, ее спокойное бесстрашие пред лицом опасностей, ее легкая готовность идти на риски, если они только оправданы, если они нужны во имя оказания помощи ближнему.

Пусть Монастырь подвергают обыскам, реквизициям, прямому грабежу, всевозможным формам унизительного произвола и насилия – Матушка продолжает вести свое дело, смиренно претерпевая насилия, терпеливо подчиняясь произволу, как Богом попускаемому бедствию, хладнокровно списывая, так сказать «в расход» все наносимые ущербы, убытки, неутомимо пытаясь залечивать раны и заделывать дыры – чтобы чрез силу, но все же продолжать тянуть свое святое дело, пока дается этому возможность и в полную меру этой все уменьшающейся возможности!

Надо ли говорить о том, что подобная тактика требовала общения с власть имущими. Этого и не избегала Игуменья. Для внешнего непроницательного взгляда могло даже составиться представление, будто Матушка проявляет недопустимую «лояльность» по отношению к власти, «примиренчество», «соглашательство».

Так оно и случилось! Матушка оказалась – как это выяснилось впоследствии – занесенной соглядатаями враждебных большевизму элементов – на черную доску!

Наступил счастливый день освобождения от большевиков. Отряд «белых», с полковником Протопоповым во главе, занял Чердынь. Радости Матушки не было предела. Растерянный город не сумел встретить освободителей. Не оказалось на площади никого из городского духовенства, чтобы отслужить благодарственный молебен. Одна Матушка со своим батюшкой и со своими сестрами было воплощением светлого ликования встречи освобождаемых с освободителями.

Одна она была на площади и могла от всего сердца сказать «добро пожаловать»! утомленным, голодным, иногда полуодетым и полу обутым победителям. И не было той жертвы, того внимания, той ласки, которую не оказала бы Матушка «Христолюбивому воинству», в лице чинов отряда Протопопова явившемуся на смену безбожникам, терроризировавшим край.

Родным домом стала Обитель для чинов отряда. Поощряемые и вдохновляемые Матушкой, сестры на перебой угощали и одаривали воинов, кто, чем мог.

Сам Протопопов так впоследствии описывал прием, оказанный его отряду Матушкой: «Накануне сочельника, 5-го января 1918 г. около 12 ч. дня, я с партизанским отрядом занял гор. Чердынь Пермской губ.

«Для встречи нас от гражданского населения вышла делегация, а Матушка Руфина организовала Крестный Ход с молебствием на площади этого города.

«До сего времени ни я, ни мои партизаны никогда и нигде не встречали такого внимания, а потому мы все были тронуты такой встречей, чуть ли не до слез.

«Но на этом заботы Матушки Руфины о нас не окончились. Она видела, что весь мой партизанский отряд не имеет ни теплого платья, ни валенок, а потому в первый же день, без всяких с моей стороны просьб, распорядилась прислать мне на весь отряд меховые шапки и валенки, а мне, как начальнику, свою дорогую очень хорошую доху.

«Оказывается, Матушка Руфина организовала сбор теплых вещей еще накануне вступления моего в город.

«Кроме того, Матушка Руфина организовала в Монастыре кормление партизанского отряда…»

Каково же было изумление, огорчение, негодование Матушки, когда однажды за трапезой, в непринужденной беседе, которая стала привычной и легкой, Протопопов внезапно сказал Матушке по какому то случайному поводу:

А ведь знаете, Матушка Игуменья, у меня был на руках приказ арестовать Вас, как человека заведомо обнаруживавшего свою лояльность по отношению к советской власти!

Что тут было! Пожалел полковник Протопопов, что сорвалось у него это неосторожное слово.

Перед изумленным Протопоповым и его соратниками, как на кинематографической ленте, развернулась внезапно картина поведения Матушки при большевиках, - не в ее внешней видимости, а в ее подлинной сути.

- Видели Матушку не раз на повозках рядом с комиссаром!

- А что же ей было делать! Отпускать с этими страшными, на все самое злое способными людьми подопечных ей сестер, ее питомиц, ею окормляемых послушниц и монахинь? Не надлежало ли ей самой взять на себя всю тяжесть мерзкого этого общения, а в крайнем случае, - не оставлять их без своего глаза, как бы это ни было неприятно ей.

- Ее вообще видели слишком часто на людях, в поездах, на улице, в дороге?

- А ведомо ли тем, кто из этого вывел заключение об ее тесной связи с большевиками, какую цель имели эти выезды? Знают ли они, что она с опасностью для себя, с риском стать жертвой случайного обыска, носила на себе продукты, муку, сахар, в особых мешках, упрятанных под ее монашеским одеянием, развозя их таким образом неимущим, остро нуждающимся – бывшим благодетелям Обители, теперь ставшими нищими, Владыке-Архиерею, отлучившимся сестрам и т.д.

- Ее видели в приемной и в кабинете у комиссаров?

- А с какой целью подвергала она себя этой унизительной пытке, вымаливая, выпрашивая, выторговывая послабление людям, попавшим в руки большевиков и зависящим от произвола тех комиссаров, к которым она не боялась обращаться с ходатайствами за их жертвы?

В смущении слушали Матушкины гости эту вырвавшуюся у нее исповедь, которая внезапно раскрыла им всю красоту ее подсоветского жития, исполненного длительного самоотвержения и безоглядочного служения ближнему.

Два образа как бы одновременно стояли у них перед глазами: знакомая им Матушка Руфина, ласковая, приветливая, отзывчивая, широкая, все готовая отдать своим братьям во Христе, какими она видела «белых», - и сосредоточенная, замкнутая, настороженная, закрытая, непроницаемая для «внешних», но изнутри просветленная тем же светом деятельной любви, ярко сияющей пред «своими», но зашифрованной для «чужих».

Недолговременна была радость встречи со «своими». Приходится покидать им Чердынь. Конечно, понимают теперь они, что, останься Матушка Игуменья после их ухода в городе – сочтены ее дни.

Монастырь жил еще полной жизнью. Матушка не удерживала тех из своих послушниц и инокинь, кому было, так сказать, куда идти… Кое-кто из молодежи разошлись по домам. Что делать с остальными? Думать было некогда, да и придумать ничего было нельзя…

Принесли Матушке из штаба приказ: срочно покинуть Чердынь, ввиду возможного оставления города белыми – временного! Матушку заверяли, что, быть может, не успеет она доехать до Перми, как сможет уже вернуться! Матушка повиновалась. Отправив несколько сестер трактом, она сама с другими села на пароход. Быстро убедилась она, однако, что дело гораздо серьезнее, чем ей это внушалось. Горькими слезами обливалась она всю дорогу. Не сходя на берег в Перми, она вернулась с тем-же пароходом обратно, считая, что она не вправе оставлять была в такой грозный момент вверенную ее попечению Обитель.

Узнав о ее возвращении, Штаб обратился к ней вновь с категорическим требованием, эвакуироваться (к отправке был готов последний пароход!), мотивируя свое требование не только желанием спасти Матушку Игуменью от расправы с ней большевиков, но и соображениями общего порядка: присутствие в городе Игуменьи способно ввести в заблуждение горожан, отчего эвакуация города замедлится, а это неизбежно повысит число жертв.

С горьким чувством, но Матушка должна была подчиниться. Утешением была надежда, что не на век прощается она с возведенными ею стенами, со святынями, древними и вновь обретенным им, за этими стенами хранящимися, с насельницами монастыря, дорогими ее душе старицами, инокинями, послушницами, с детьми, которых было до ста человек, с батюшкой…

Казалось Матушке, что лучшая часть ее сердца отрывается – но выхода не было.

В сопровождении четырех сестер, Матушка, ничего не взяв с собою, кроме небольшого ручного багажа и некоторого количества муки и масла, погрузилась опять на пароход.

На ближайшей же пристани, Березники, обнаружилась картина такой паники, что нужно было самим думать о своем спасении и искать его путей.

Теплушка Тобольского полка приняла Матушку и ее спутниц. И вот, в тесноте предельной (до 50 человек размещены ли в теплушке), но с радостным чувством избавления от грозившей близкой гибели, началось медленное, казавшееся иногда бесконечным, продвижение к Ново-Николаевску. В начале Июня 1919 г. была посадка, и лишь к Августу был, достигнут Ново-Николаевск.

Мука и масло обеспечивали по началу скудный паек беглянок. Купить что-либо было почти невозможно, ибо крестьянское население явно враждебно провожало беженцев. Полк и тут вошел в положение Матушки и ее спутниц: они взяты были на иждивение полка.

В Ново-Николаевске беглянки сразу попали на знакомое им дело. Мария Васильевна Востокова, местная общественная деятельница, приняла в них теплое участие. С мужем-доктором, с батюшкой, стареньким отцом Диомидом, вела она детские ясли и приют, насчитывавшие до 150 детей. Там нашли себе и кров, и стол и работу Матушка с сестрами.

Поощряемая четой Востоковых, Матушка пошла на большее; съездив в Тобольск, она получила благословение от Владыки Анатолия на открытие Марфо-Мариинской Общины (мысль ее, очевидно, летела к Вел. Кн. Елизавете Феодоровне, близкой ее сердцу!) и приступила немедленно к ее организации. Ядром должны были быть ее сестры, к ним должны были примкнуть местные силы.

Бежать, бежать дальше… Куда? Как? Полковник Николай Александрович Клюкин дал Матушке с сестрами приют в своем вагоне. Стали продвигаться к Чите. Сам Клюкин и сестры заболели тифом… Господь хранил Матушку; она стала бессменной сиделкой при полк. Клюкине, тяжело переносившем болезнь и никого кроме Матушки к себе не подпускавшем.

В Чите больных сестер пришлось оставить на попечение местной женской Обители. Игуменья же Руфина, в качестве сиделки больного Клюкина, проследовала во Владивосток, куда везли полковника.

В Феврале 1920 г. прибыла туда Мать Игуменья, - одинокая, усталая. Выходив Клюкина, она должна была искать себе пристанище и нашла его в одной знакомой семье, жившей на Седанке. Тяжелый физический труд ждал ее там. Вынужденная полоскать белье на проруби, она в изнеможении ложилась иногда на лед. Болезнь печени, не покидавшая ее всю последующую жизнь, получила здесь свое начало. До конца испила здесь чашу унижения Мать Игуменья и с умилением вспоминала девочку-подростка, Надю Сорокину, которая лаской своей однажды утешила ее исстрадавшееся сердце.

Шел в семье разговор о том, как кто должен будет сказать о себе, если войдут большевики, прихода которых уже боялись.

- Что-же, назвать мне себя прислугой? – спросила Игуменья, фактически и бывшая на положении таковой.

- Нет, при большевиках прислуги не полагается, был ответ. – Вы уж, как ни будь иначе устройтесь.

- А будете как моя мама, - внезапно вмешалась в разговор присутствовавшая Надя, - никто Вам ничего и не сделает.

До гробовой доски помнила Мать Игуменья эти слова, детским сердцем подсказанные.

Вздохнула Матушка в семье Васениных, ее приютившей и принявшей к себе и сестер, к этому времени прибывших из Читы.

Приехали сестры. Как найти Матушку? Идут по полотну. Навстречу – Мать Игуменья! Несет каравай хлеба.

- Ну, сестры! Вот, последние деньги заплатила! – 400.000. Делитесь!

- Кров был. Две маленькие комнатки. В одной расположилась Матушка, в другой две сестры. На еду зарабатывали сестры стиркой: и воду, и дрова, и посуду давали Васенины – а весь заработок сестры отдавали Матушке.

Был и у той свой заработок: Владыка Михаил поручил ей работу с хором на Седанке, в Архиерейском доме.

Так шло до знакомства с семьей С.С. Моисеева, видного путейца.

Возмутились Моисеевы, что сестры занимаются черным трудом.

- А разве рукоделий они не знают? – спросил С.С., помнивший по России, какими мастерицами бывали обычно монахини.

С места завалили Моисеевы сестер работой, а там стали тормошить и Матушку, на которую все пережитое и перенесенное наложило какую то печать усталости и апатии…

Как напоминание свыше ниспосланное, приняла Матушка этот от сердца идущий совет.

Сняла Матушка частную квартиру – три комнаты с кухней, по 7-ой Матросской улице. Поместилась там с сестрами – сразу же их число умножилось до семи. Продолжали зарабатывать себе на пропитание стиркой белья, но понемногу стала оттесняться черная работа более тонкими видами труда: стежкой одеял, рукоделиями. Продолжала Матушка ездить петь на Седанку.

Нашлись благодетели, сочувствовавшие делу создания Обители. Возникло хозяйство. Подарена была коровушка, а потом и лошадь. С особенной благодарностью вспоминала Матушка Э.Ф. Томашевскую, поддерживавшую Матушку и сестер в самые трудные моменты.

Не одинокими беглянками чувствовали они теперь себя, а насельницами Подворья Монастырского, покровительницей которого была избрана Богородица Смоленская, Одигитрия…

Тем временем шли хлопоты в Военном Ведомстве о предоставлении земли для устройства постоянной обители.

С помощью главного инженера-строителя Владивостокского Порта – Адмирала А. Исакова, хлопоты эти увенчались успехом. Матушке был предоставлен кладбищенский участок, прекрасно расположенный, соединенный с городом превосходным шоссе, размером около 4-х десятин, с правом постройки на ней своей Обители и пользовании кладбищенской Церковью, Божией Матери Всех Скорбящих Радости.

Энергия Матушки снова развернулась во весь свой богатырский размах. Поместившись в крайней простоте и тесноте, Матушка и сама погрузилась в работу, с трех часов утра уже находясь на постройке, и сестер вдохновляла на неустанный труд. Закипело дело.

Вели сестры хозяйство, смотрели за могилками, помогали в совершении треб, рукодельничали.

Благосостояние возникающей Обители росло. Росло и здание будущего Монастыря. Оно должно было, по мысли Матушки, иметь три этажа.

Первый, полуподвальный, предназначался под службы, второй под жилье, а в третьем должен был помещаться Храм.

На втором этаже постройка оказалась оборванной событиями: Матушке нужно было думать лишь о том, как спастись!

Путь лежал теперь на Харбин. – Иного не было…

В 1922 г. Митрополит Мефодий посетил Владивосток. При встрече с Матушкой Руфиной он недвусмысленно высказал ей свое сомнение в конечном успехе ее начинания во Владивостоке.

- Здесь путного ничего не выйдет, - категорически заявил он.

Настойчиво звал он Матушку в Харбин, полагая, что именно там Богом указывается место для прочного устройства Женской Обители. Со своей стороны, он предлагал – всяческое содействие и помощь.

Легко можно понять, почему ухо Матушки Руфины было глухо тогда к подобным увещаниям. Она, со всем рвением своей порывистой и самоотверженной натуры, была в это время предана идее завершения дела, успешно уже начатого во Владивостоке.

Харбин ее манил, но не как место постоянного устроения, а как источник средств для более скорого завершения ее строительства, начатого во Владивостоке.

Со свойственной ему широтой взгляда Митрополит Мефодий и здесь пошел навстречу Матушке, охотно дав ей благословение на сбор денег в Харбине.

Со своей стороны, Игуменья Руфина, с присущей ей рассудительностью, не дала руке Митрополита Мефодия повиснуть в воздухе. Сворю поездку в Харбин она широко использовала под углом зрения своих Владивостокских планов, но, вместе с тем, вняв добрым советам мудрого Архипастыря, закинула там и постоянный якорь, командировав в Харбин сестер не только для совершения эпизодического сбора средств, но и для постоянного жительства в Харбине, в учрежденном там подворье Владивостокского Женского Монастыря.

Это обстоятельство сослужило впоследствии Игуменьи Руфине большую службу – и не только в том смысле, что в Харбине образовался уже свой островок, на который она могла держать курс, после Владивостокской катастрофы, но и в том, совершенно неожиданном смысле, что практически самая ее «эвакуация» в Харбин смогла осуществиться под знаком, так сказать, обратным: она была выпущена из занятого уже большевиками Владивостока в Харбин на предмет «ликвидации» тамошнего подворья и возвращения с сестрами во Владивосток!

Захват Владивостока большевиками естественно поставил под удар все дело Матушки Руфины, а для нее самой нес прямую угрозу. Но Господь хранил Свою верную рабу. Вот как описывает эпизод встречи Игуменьи Руфины с комиссаром Приходько ее ближайшая сподвижница и будущая преемница.

«Чудо милости Божией произошло с Матушкой, когда она, хлопоча право на выезд в Харбин, встретилась с ведавшим пропусками чекистом, комиссаром Приходько, ныне покойным. Приходько вызвал Матушку по прошению ее в Чека и встретил ее внешне сурово, хотя и предложил сесть. «Как это Вы благословляли иконами Меркулова и Дитерихса истреблять нас? Это нам известно», - не то вызывающе – насмешливо, не то дерзко заявил Приходько. Матушка в простоте своей и чистосердечии, не смутившись, ответила: «Всякого обращающегося ко мне за благословением, как носительница духовного сана, я благословляю, и, если бы у нас не были разные дороги, и вы признавали бы то, что вы отвергаете – «наши святыни», и просили меня благословить и вас, я бы это во славу Божию выполнила». Приходько был смущен таким спокойным ответом Матушки и, закрыв дверь кабинета, рассказал Матушке о том, что от детства у него сохранились самые лучшие воспоминания о монастырях, и что он уважал Игуменью Уфимской Женской Обители, которая баловала его горячими просфорками и пряниками. При входе в кабинет посторонних лиц Приходько вновь принимал деланный суровый тон в отношении Матушки Игуменьи. Результатом беседы было то, что Приходько подсказал сам покойной Матушке, что она едет в Харбин «для ликвидации» подворья Женского Монастыря и вывоза сестер во Владивосток. Разрешение на выезд было немедленно дано и Матушке было предоставлено отдельное купе и, очевидно, по личному распоряжению Комиссара по церковным делам Приходько ее до Харбина никто не беспокоил».

Снова приходилось Матушке Руфине отрывать от сердца живой кусок, покидая плод денного и ночного своего, столь успешного, но незавершенного труда. В далекой Чердыни еще живет созданный ею Монастырь. Претерпевает он невзгоды, но продолжает нести свою святую службу. Долго-ли будет хранить его Господь? Теперь на произвол безбожной власти приходится оставлять во Владивостоке вновь сооруженную Обитель! Насельницы ее верили, что им удастся пережить лихие годы. Мать Игуменья своим дальнейшим присутствием не только не может им помочь, а, напротив, только способна им повредить. Ее имя на черной доске! Момент ее ареста – вопрос короткого времени. Игуменья понимает это. Она даже и знает это – от предостерегающих ее друзей.

Не может не знать и не понимать она и того, что все до сей поры ею совершенное есть, быть может, лишь приготовление к чему-то большему, на что и зовет ее теперь Господь!

Божиим смотрением, приведена она к границе России. Чаша гнева Божия продолжает изливаться на забывшую Его страну.

Своей спасительной Десницей ныне изводит Господь Свою избранницу на какие-то новые труды, на новое строительство, в новых условиях, в новой обстановке, ей до сих пор бывших неведомыми и чуждыми. Нет более места ее трудам на родной земле! Проникшись ее духом, предстоит Царской Игуменьи продолжать дело монастырского устроения, насаждать монашество, взращивать его в той России, которая хочет жить и оставаться сама собой, даже будучи и насильственно оторвана от родной земли.

Расставаясь с Владивостоком, не изменяет Мать Игуменья России, а с собой уносит ее, как великий и святой завет всей дальнейшей жизни. Не беглянкой, спасающей жизнь свою, ощущает себя Игуменья Руфина, не изгнанницей, уныло бредущей в темное, неизвестное будущее, а носительницей своего великого звания, ведомой Господом на новое служение, на новое послушание, так отчетливо, так внушительно ей уже заранее предначертанное Архипастырем, под окормление которого теперь и едет она.

И благодарной молитвой к Владычице изливается душа ее при мысли о благостном Митрополите Мефодии, ее ждущем и уже подготовившем ей место нового благодатного труда во славу Божию…

Посвящается игумении исповеднице Руфине (Кокоревой), Шанхай

РОЛЬ ГЕНЕРАЛА А.А. ВЛАСОВА В РАЗВИТИИ РУССКОГО ОСВОБОДИТЕЛЬНОГО ДВИЖЕНИЯ.

С. АНИКИН

            В советскую эпоху словосочетания «враг народа», «предатель», «изменник Родины», «власовец» были у всех на слуху. Такими ярлыками клеймили тех, кто отличался от большинства, хотел быть свободным и независимым, идти путем, отличительным от курса партии. Большевистская машина пропаганды без ложной скромности формировала советян, людей - готовых положить жизнь за предложенные идеалы. И в такой атмосфере инфотип «генерал Власов» стал главной мишенью против раскольничества, свободомыслия, проявлений национализма. И напротив, другой инфотип «генерал Карбышев» усиливался чертами мужества, стойкости, преданности идеалу.
           Казалось, что годы перестройки и демократизации постсоветских пространств, вдрызг разнесли подобные измышлизмы, не оставив от них камень на камне. Но не тут-то было! В современной России возник идеологический тупик, и вновь фигуры коммунистического призрака ожили, и появились на информационной сцене массового сознания. Но, как не странно, их проявили не партийные бонзы, а представители РПЦ МП.
           Что это, результат советской пропаганды или кризис внутри самой Церкви? Если это отрыжка социально-психологического влияния ушедшей эпохи, а, как известно подавляющее большинство клира родом из СССР, тогда на это можно закрыть глаза, сославшись на их невежество, т.е. психологическую несвободу. Хотя с другой стороны, если несвободен клир, то о какой свободе паствы, в конце концов, свободе окормляемого им народа может идти речь? Но если это внутрицерковный кризис, то ситуация усложняется отсутствием образцов, на которых можно воспитывать; кризисом ума воспитателей, что, собственно, подчеркивает их бездарность.
        Однако, скорее всего, не первое и не второе, а третье: власть, показывая явное отсутствие интереса к преображению граждан, расписалась в своей беспомощности, переложив всю степень ответственности за воспитание народных масс и формирование нации на плечи церковников, дабы избежать обвинений в свой адрес за этническую катастрофу. Мол, творите, отцы, а там уж что получится, то и получится. (Хорошего, дескать, всё равно не выйдет: свои люди, знают что делать.)
        Порывы власти понять можно. Пока суть, да дело, грабеж России продолжается, население нищает и планомерно сокращается, зато зародившийся класс российских капиталистов-волкодавов отрабатывает мертвую хватку, пусть и на своих соотечественниках, становясь надежной опорой для власть держащих.
Так кто же такой генерал-лейтенант А.А. Власов и почему вокруг его фигуры идут ожесточенные споры?
        Я, человек неискушенный в политических баталиях и исторических страстях, никогда бы не задумался над данным вопросом, если бы мне на глаза не попалась статья о коллаборационизме. Сама по себе статья дельная, правильная, но что-то меня в ней насторожило. Разговор о предательстве? Отнюдь. Тогда что? И тут я понял: на меня пахнуло идеологией! Да, да! Той самой коммунистической идеологией, когда нас формировали как советских граждан, горячо любящих свою родину, убежденных сторонника марксизма-ленинизма, преданных защитников отечества. Октябренок, пионер, юный ленинец – комсомолец, коммунист – таков путь был уготован каждому советянину. Ожидалось, что эта партологическая лестница укрепит сознание любого, сделает из индивида фанатично преданного бойца, готового за коммунистические идеалы хоть на амбразуру (как Александр Матросов), хоть в петлю (как Зоя Космодемьянская), хоть превратиться в ледяную глыбу (как генерал Карбышев), не говоря уж о кровном предательстве (как Павлик Морозов). Однако в данном случае пропагандистом выступил не член партии, а священнослужитель.
        Надо сказать, что очень уж удивляют в последнее время россиян представители РПЦ МП, все чаще выступая больше по социальным или политическим вопросам, чем по богословским. При этом создается впечатление, что ими решаются задачи не по вразумлению и просвещению пасомых чад, а наоборот – возбуждению и отрицанию. Что это, результат института младостарчества, когда юный иерей, не имея ни жизненного опыта, ни достаточных знаний, берется поучать, как жить, или церковная линия?
        Но вернемся к опальному генералу, на сторону которого я невольно встал, написав отзыв в его защиту. Автор статьи противопоставлял две персоны: Власова и Карбышева, с чем я согласится, не мог, т.к. был уверен, что так поступать нельзя, ибо речь идет о христианских душах. В частности, я писал:
«Уважаемый N!
        Безусловно, фигура генерала Власова заслуживает того, чтобы о нем говорили. Но Власов и Карбышев - это два крыла одного народа - русского. Я не знаю, кто из них был более русским, а кто более большевичным. Но Вы со мной согласитесь, что убеждение и вера это не одно и то же. Мне, например, трудно представить атеиста в рядах Белой армии, также как и православного в Красной.
        Говорят, что игумен Псково-Печорской Лавры Павел (Горшков) встречался с генералом Власовым, может быть, даже исповедовал его. Даже если это и не так, то о. Павлу было суждено исповедовать в годы войны как воинов РОА - власовцев, так и пленных красноармейцев и, наверняка, немецких солдат, а когда в Псков вошли советские войска, он, как мальчик, бежал к ним навстречу с букетом цветов. Есть ли здесь предательство, я не знаю. Может быть, предательство его состоялось еще в 1918 году, когда он с частями Белой армии был вынужден покинуть кровавую Россию?
        Порой удивляюсь, как легко удается людям судить: друг - враг, предатель - праведник… Позволю заметить, мы зачастую забываем, что по ту и другую сторону фронта стояли русские люди, только одни шли с православными хоругвями, а другие с большевистской звездой; одни воевали за Русь Святую, а другие за советскую власть.
        Как понять, когда произошло отрицание Христа, а когда возвращение и прилипление к Нему. Апостол Павел тоже некогда был гонителем христиан, и Апостол Петр трижды отрекался от Господа.
Можно ли переход Власова на сторону белого воинства назвать иудиным лобзанием? (Вы же не будете отрицать, что на стороне Германии воевали "белогвардейцы"?) Можно ли сомневаться в том, что генерал искренне желал в той войне победы русскому народу? Имеем ли мы право, допустить, что и Власова коснулось преображение?
        Сегодня, когда Зарубежная Церковь воссоединяется с Московской Патриархией, когда делаются попытки сплавить в общем, котле победителей и побежденных опасно рубить с плеча.
Лично мне кажется, что в Новой истории фигура генерала Власова по своей конфликтности аналогична таковой протопопа Аввакума, и суждения, типа, "он предатель и точка" поспешны».
        Реакция последовала быстро. Она была безапелляционна. Некая Валерия негодовала: «Власов воевал не за Русь, а против нее, прочитайте его биографию - он раболепствовал перед Сталиным, а затем перешел на сторону того, кто ненавидел славян и Истинное Православие - к Гитлеру.
        И белогвардейцы, сначала предавшие Царя в ФЕВРАЛЕ !!! 1917 года (ведь вот где была главная катастрофа), потом воевали против верных чад Православия - вы, что ж думаете, что среди советских генералов и простых солдат было мало истинно верующих? Думаю, принадлежность к "белой" гвардии, "белой" кости и внешняя псевдоправославность при внутреннем предательстве - не индульгенция и пропуск в рай, а лишь образ жизни. И еще Пётр и Иуда - антиподы: Пётр искренне каялся и плакал каждый рассвет даже после прощения, а предатель Иуда лишил себя жизни, потому что не было в нем ни веры, ни стремления к покаянию. Поэтому с Петром никак нельзя связывать ни Власова, ни, тем более, Шукевича, а вот с Иудой... Ну, возможна, золотая середина - просто не муссировать и не героизировать предателей, пусть решает каждый сам для себя, но рекламы предательства и садизма не должно быть. Да и воссоединение с РПЦЗ нужно РПЦЗ не меньше, чем нам, так что не следует повсеместно идти на компромисс».
        Ей вторила Ирина: «Мой дед - простой глубоко верующий крестьянин из Оренбургской области воевал не за Советскую Россию и погиб за неё, а его никто не спрашивал, при установлении новой власти. Он погиб, чтобы я родилась свободной на своей родной земле (а зовут её Россией) и могла исповедовать свою веру без ограничений. Просто, чтобы его дети могли выжить и их дети, и было, кому исповедовать православную веру дальше. А когда Власов переходил на сторону фашистов - это была Красная Армия.
Заметка из реалий сегодняшнего дня:
        Военный конфликт с Грузией в Северной Осетии (я не доверяю телевизионщикам, и не буду оспаривать кто прав, кто виноват, время рассудит), показывают убитого молодого грузинского солдата, на груди крест и икона Серафима Саровского. Опускаем все наши многоумствования - грузинский солдат молиться русскому святому, убивая русских!!!!!!!! Вот в чём ужас нашего времени и того тоже!»
        Что тут сказать? Ведь доля истины есть в каждом отклике, и пишутся они, в отличие от меня, сердцем. Это я разумом пытаюсь проникнуть в суть вопроса, понять, уяснить для себя, почему я заступаюсь за власовцев. Что ответить? Как реагировать?
       Наконец решаюсь написать:
    «Валерии.
    Спасибо за совет! Перечитал еще раз биографию Андрея Андреевича Власова: вызывает уважение стремление крестьянского паренька к знаниям, его настойчивость, порядочность, разумность, человечность, храбрость. Как оказалось, он окончил духовное училище и два года учился в духовной семинарии, затем в 1919 году (в 19 лет) был рекрутирован в РККА, где и началась его военная карьера. Дослужился до звания генерал-лейтенанта (1942). Его адъютант майор Кузин вспоминал, в укор генералу: «Власов имеет духовное образование, и он часто, сидя один, напевал церковные богослужения»
        Сравнивая сведения с биографией Дмитрия Михайловича Карбышева, с удивлением обнаруживаешь, что тот из семьи военных, кадровый офицер царской армии, в 1906 году был уволен в запас за большевицкую агитацию среди солдат. Впрочем, через год был вновь принят на военную службу. «Красный» октябрь встретил в звании подполковника, и в декабре 1917 г., в возрасте 37 лет, вступает в ряды революционных бойцов. В 1940 г. ему присвоено звание генерал-лейтенанта.
        Тот и другой попали в плен. Одного судьба известна и многими осуждаема, другого – одобряема и загадочно-героична: кроме мифа о ледяном столбе сведений нет. Два инфотипа со знаком «-» и «+» - по-сути, тот и другой – жертва пропагандистской большевистской машины».
        Модератор лицо заинтересованное и специально обученное, свою службу знает: поэтому видит в каждом отклике то, что необходимо для одиозного толкования. Неудивительно, что текст был исключен из всеобщего обозрения, и биографический раздел не увидел свет.
        Следующим адресатом была Ирина: «Не находите, что между Вашим дедом и генералом Власовым много общего: оба из крестьян, оба воевали за советскую власть? Оба погибли за Россию... Только, простите, Ваш дед пал смертью храбрых за большевистскую, а генерал Власов был предан позорной смерти за Россию русскую. У него хватило сил осознать свою этническую принадлежность и сделать выбор в пользу своего народа.
        Мне кажется, что, обсуждая данную личность, мы смешиваем религию, политику и национальный вопрос. Почему-то вытесняется из памяти, что вслед за войсками Вермахта на земли некогда Российской Империи пришло Православие: открывались церкви, в храмах начались службы, верующие воспрянули духом. Примером может служить хотя бы Псковская Миссия.
        Как-то скромненько замалчиваются деяния большевиков против «белой кости», когда они, например, в Питере пулеметами косили «чернь» - черносотенцев, членов братств трезвости, православных христиан, шествующих мирными рядами против иноверцев-большевиков; как те освобождали для себя жилплощади, через ликвидацию хозяев; как выборочно, по спискам за смерть Урицкого было расстреляно 10000 (десять тысяч) русских из числа священников, офицеров, интеллигенции, служащих и пр. Митрополит Антоний (Храповицкий) писал: «Хватают сотнями беззащитных, гноят в тюрьмах, казнят смертью, часто без всякого следствия и суда… Казнят епископов, священников, монахов и монахинь, ни в чем не повинных, а просто по огульному обвинению в какой-то расплывчатой и неопределенной «контрреволюционности»… Все проявления как истиной гражданской, так и высшей духовной свободы человечества подавлены беспощадно…»
        Сегодня не принято, «некорректно» как-то вспоминать, что мы русские люди, а вовсе не «россияне».
        Мне кажется, что совесть, а не выгода подсказала А.А. Власову решение, встать в ряды освободителей русского народа и возглавить РОА.
        Что касается Вашего наблюдения картин из военного конфликта с Грузией, замечу, что и здесь прав был генерал-предатель: большевизм жив, и Вы его увидели в действии».
        И данный текст был изрядно усечен, но часть все же опубликована. Вскоре и на нее последовала женская реакция. Но об этом ниже, а пока, вслед за первыми двумя ответами, вдогонку была направлена еще одна заметка в ответ на умничанье Валерии, которая писала: «Всем: И еще - может быть лучше говорить о другом: о настоящих героях и о святых, которые помогали нашей Родине во время войны, невзирая ни на пройденные лагеря, ни на испытанные гонения - такими были многие митрополиты и архиепископы
        Митрополит гор Ливанский Илия, молившийся и постившийся ради того, чтобы получить ответ - как спасти Россию, и получивший ответ от Самой Богородицы! Святой Архиепископ Войно-Есенецкий Лука - гениальный хирург, подвижник, боровшийся за жизнь солдат, не спрашивая за кого, они воюют - за Сталина, за Родину или за веру и несший пастырское служение с великой самоотверженностью, Козьма Раин - священнослужитель, который был партизаном и связным. Александр Романушко - священник, предавший анафеме предателей-полицаев, Николай Пыжевич - сожженный фашистами со всей семьей за отказ благословлять "победоносную" (так и хочется плюнуть) германскую армию. Вот настоящие, победоносные и христоносные пастыри и воины Христа Господа нашего!».
        Ну, как тут не ответить?
    «Всем: Безусловно, отделять добро от зла надо, и необходимо развивать православное, если хотите, трезвенное информационное пространство, но инфотипы, наполняющие его, обязаны быть честными, базироваться на правде, а не домыслах и предположениях. Предательство всегда плохо, но долгожданное предательство хуже.
        Перед нами два изменника: один предал царскую власть, другой большевицкую. Кто из них более ничтожен? О последних годах, и даже днях и часах, одного мы знаем почти всё, о другом – фактически ничего. Портрет Власова представляется из фактов биографии, Карбышева - из мифических домыслов и большевистских ореолов.
        Имеем ли мы право ореолить большевистский ореол? Надо ли вновь чернить русское зарубежье? В состоянии ли мы осмыслить то, что происходит с русским народом? Трезвы ли мы в своих оценочных суждениях?
Да! Коллаборационизм не пройдет! Как не пройдет и национализм, и фашизм…
        Эх, осознать бы, что нами обретенное Православие это не пилюля для сна, не забвение прошлого, а осмысление настоящего в понимании будущего, отраженного прожитым.
   Скажите, как воспитать детей русскими, православными? Или достаточно только россиянскими и егэшными?..
    Кстати, а за телеканал «Союз» каждый ли из нас внес свою лепту?».
    Но и это был глас вопиющего в пустыне.
        Тем временем на сцене начали появляться другие участники, среди которых Михаил писал: «Я согласен с Валерией. А делим мы себя на красных и белых, потому что одни были за сословность, за разделение на бедных и богатых, а другие были за упразднение этого. И вообще, сам факт возникновения и существования СССР повлиял на внутреннюю и внешнюю политику всех стран мира. Да много было не так, но какое государство на земле было идеально, да и возможно ли это. Но цели, идеалы и задачи большевиков были близки большинству народа, поэтому народ и поддержал красных. А белых поддерживали иностранные государства. А по-поводу хоругвей у белых - почитайте мтр. Вениамина (Федченков), а по-поводу митрополита гор Ливанский Илия - почитайте о. Андрея Кураева».
        Мое письмо Михаилу также не дошло до читателя: «В данном случае разговор идет не о сословии, а тем более не о шизофрении. Напомню, речь о коллаборационизме. Две фигуры - Власов и Карбышев, которые по моральным критериям мало отличаются: примерно в одном возрастном периоде (37-42 г) пошли на сотрудничество с оккупационными режимами. Вы же не станете отрицать сионистскую оккупацию России в 1917 г. и оккупацию части СССР коалицией стран фашиствующей Европы в начале 40-х гг. ХХ века?
        Если следовать Вашей логике, то и сегодня большинство народа поддерживает политику своего скотского прозябания только потому, что полностью разделяет чьи-то контр-национальные цели, задачи и, ценности».
И тут же полетел ответ для всех, но опять в пустоту: «Допустим ли коллаборационизм по национальным интересам? Надо ли идти на сотрудничество с оккупантами ради достижения высшей цели – национальной независимости? - вопрос спорный, но как показывают страницы отечественной истории, таковые варианты развития событий имели место быть. Яркий пример чему святой праведный Александр Невский. Поэтому я полностью соглашаюсь с Архимандритом Тихоном (Шевкуновым): «Если мы наконец не сделаем все, чтобы дети в нашей стране узнали и полюбили великие имена и подвиги своих предков, то люди нового поколения вынуждены будут выбрать для себя в герои тех, кого им навяжут, а не тех, о ком мы не нашли ни возможности, ни времени рассказать». Но герои должны быть настоящими, а не вымышленными, подвиги истинными, а не политическими мифами».
        А в это время на мои предыдущие опубликованные реплики лилась ушатами вода. Валерия словно оправдываясь, возмущалась: «Да я разве за большевиков! Я не замалчиваю их преступлений, а вот вы - замалчиваете преступление белой кости и белой гвардии перед отечеством и верой!
        В конце концов, повторюсь, если говорить об управлении России масоном Керенским и "белыми", многие из которых поддерживали и прислуживали масонам, морально-нравственным уничтожением империи при марионеточном царе, которого хотели поставить после Николая Второго - то не было бы ни мученического подвига русского народа, ни победы в ВОВ, было бы полное морально-нравственное разрушение империи. В общем, я против деления на белых и красных (все виноваты, так же как и все мы ответственны за сегодняшнее состояние дел, но еще более я против, считать - что дворяне и белая кость при рождении получают право считать себя святыми и высшей кастой, а крестьяне (от слова ХРИСТИАНЕ!!!) - низкое сословие, которое только одно виновато в революции (повторюсь - по моему, не октябрь, а его причина - ФЕВРАЛЬСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ - вот главный и страшный удар) и только для того родилось, чтобы гибнуть на войне и обслуживать элиту.
        А на земле оккупированного вермахтом, который вы так воспеваете, где чаще всего, открывались раскольничьи АВТОКЕФАЛЬНЫЕ приходы, сжигали жителей Хатыни, расстреливали жителей Бабьего Яра, зверски издевались над ДЕТЬМИ в концлагерях. Садизм фашисткой нечисти затмил садизм многих языческих гонителей христиан. И священников, отказывавшихся предать свою веру и свою родину и поклониться Гитлеру, безжалостно уничтожали.
        Хороши "православные" - утром в храме изображают из себя православных и лицемерно молятся, а по ночам устраивают облавы на семьи партизан и вешают детей и женщин! Да ведь глупо думать, что хождение в храм и формальное исполнение правил православия помогут войти в Царство Небесное, при том, что человек сознательно совершает такие страшные поступки, которые не совершали даже большевики после революции. Наоборот, такие действия станут обличаться на Высшем Суде. А настоящие пастыри, даже на оккупированных территориях рискуя собственной жизнью, прятали раненых советских солдат, иногда открыто, а иногда вполголоса, благословляли советских воинов, отказывались благословлять фашистскую нечисть (их за это сжигали), под дулом автомата, все-таки отказывались отпевать полицаев и вчерашних белых генералов, перешедших на сторону Гитлера, хотя благодарили за открытие храма, так, чтобы почет им был оказан уже на земле и не стал бы оправданием зверств против нерукотворных храмов тел и душ.
        КСТАТИ вы ТОЖЕ ЗАБЫВАЕТЕ, ЧТО РУССКИЙ НАРОД ВОСПРЯНУЛ ДУХОМ НЕ С ПРИХОДОМ ВЕРМАХТА, А С НАЧАЛОМ ВОЙНЫ, которая сплотила всех и заставила задуматься о будущем. Лицемерие фашистов проявилось даже ПРИ ОТКРЫТИИ ХРАМОВ - они рассчитывали на то, что "темные и необразованные" полулюди-славяне будут считать их освободителями только за то, что им открыли храм, а кому и за кого они будут молиться в этом храме - фашисты смогут сами диктовать. ПРОСЧИТАЛИСЬ НАЦИСТЫ, и не случайно победила все-таки не Германия!!!»
        Напирала и Ирина: «Простите, но политику, религию и национальность смешиваете всё же Вы. Уберите политическую подоплёку из ваших же суждений и увидите, что останется.
Церковь (во Вселенском её понимании и домостроительном тоже), не смотря на гонения и репрессии, всё-таки в России сохранилась (молитвами Божией Матери и всех православных и в России и за пределами её границ). Иначе здесь сейчас ничего не было бы. Игумен Павел исповедовал и окормлял не политических оппонентов, а свою паству, нуждающуюся в этом (независимо от того, красный, белый, русский, нерусский), Мы, потомки наших дедов, через всё это горнило прошли, кто-то выжил, кто-то нет. Мы своей шкурой это всё знаем, прочувствовали результаты предательства, малодушия, богоотступничества.
        А отпуск религии произошёл после того, как Сталину было доложено, что было сказано Митрополиту гор Ливанских Илие (и получившему ответ самой Богородицы) и он так и сделал. Поэтому "большевистская" (как вы её постоянно именуете) Россия победила эту страшную войну (с Божией помощью за правое дело).
А Православие на нашу русскую землю пришло не с Вермахтом, а с равноапостольной княгиней Ольгой и с тех пор его не покидало. (Вообще-то немцы - лютеране в основной своей массе, а они с нескрываемой нелюбовью относятся к православию из всех христианских конфессий).
        Простите, но уж больно в вашей головушке всё намешано».
        Ну что тут возразишь? И все же, потеряв всякую надежду на возможность публиковаться, посылаю ответ Валерии и Ирине, в надежде, что его опубликуют (но тщетно), в котором пишу: «Большевики достаточно потрудились над сознанием советян, что ярко проявляется в ваших суждениях, а последующая мифологизация, мимонезация и деформация личности превратила в фанатиков.
        Бывшим членам компартии никогда не разрешить проблему разъединения русской нации: на ее угнетении они строили и строят свою политику. С уходом из жизни представителей эпох исчезают и противоречия их разъедающие. Будем надеяться, что когда-нибудь исследователь, изучающий судьбу русского этноса в ХХ веке, даст объективную оценку и данному периоду, и муссируемым нами персонажам.
Горько, что большевицкие мифы пытаются выдать за образцы православного воспитания».
        Казалось бы, что на этом можно было поставить точку, но не тут то было! Вдруг обнаруживаю, что в Интернет уже давно идут споры по этому поводу. Причем пропагандистские голы забиваются в одни ворота: свои!
        Невольно начинаю дискутировать с неведомыми мне оппонентами, исподволь понимая, что мои мысли печатать не будут, но все же упорно пытаюсь достучаться до… До чего? До разума? До сердца? До совести? Наверное, я уже «власовец». Эх, не одобрили бы мои дядья, участники второй Отечественной на стороне СССР. Но обратной дороги нет: «Апология власовства - это удар по самим основам русского мировоззрения? Скорее апология власовства - это удар по самим основам большевизма, ответ русского сопротивления по иноверческой власти. Подвиг генерала Власова аналогичен тактике и стратегии св. прп. Александра Невского. Где здесь зло, а где добро? Патриарх говорит, что границы размываются, зачастую зло выдается за добро. Зло ли, что А.А.Власов поднял дух против большевизма, без содрогания уничтожавшего русский народ? Добро ли, что генерал для этого попрал свое честное имя и взял в руки оружие того, кто объявил войну Отечеству, пытаясь освободить его от христоборцев?
        ВЫБОР ЗА ВАМИ! поле боя - сердце человека».
        Ну, куда меня понесло? - «Интересно, а Венгрия, Австрия, Польша, Италия и др. европейские страны, чье воинство участвовало в войне против СССР, тоже страдали коллаборационизмом?
Хороша же ваша логика: христоборцы у власти, но всякий выступивший против них с оружием врага в руках – предатель родины. Хм…
        Не забывайте: сегодня среди клира не у всех был партбилет в кармане и не вся Церковь заражена большевицким фанатизмом. В её рядах достаточное количество думающих людей, сознательно сделавших свой выбор в пользу Православия. Заметьте, не партийной принадлежности, а веры!
        Очернять русского человека, плевать в его душу, хлестать по щекам – дело известное. Но как бы вы не изголялись, армия-то была, и она была Русская, в функции которой входило ОСВОБОЖДЕНИЕ!!!».
        Ну откуда мне это известно? Я что был рядом с Власовым? Что за странная реакция на очередной балаган?
«Эти или близкие по смыслу слова":... с 1918 года казачество со стороны коммунистов подвергалось геноциду похлеще, чем евреи от арийцев", - вероятно, были произнесены генералом Красновым. Но не будем забывать, что уничтожение русского народа происходило на глазах генерал-лейтенанта А. А. Власова, который за годы своей службы в рядах РККА, как А.В. Суворов, всегда находился рядом с русским солдатом, вместе с ним переживая все тяготы и лишения солдатской доли.
        Не будем забывать, что как профессионал он был лучшим и сдаваться в плен не намеревался. Бездарное командование, паника в рядах командного состава, страх вышестоящих за свою шкуру отражалось на боеспособности армии. Рядовой состав погибал бесславно и глупо, солдата посылали на смерть ради прикрытия чьей-то офицерской задницы.
        Андрей Андреевич уже не в первый раз выходил из окружения, и каждый раз полагался только на Бога. Попав в плен, он, как человек верующий, рассматривал происшедшее с ним не иначе, как Божий промысел. Вновь оказавшись рядом с русским солдатом, но теперь не в траншее, а на наспех сколоченных нарах, став одним из них, советский генерал ясно почувствовал не только кровное, но и духовное единство с большинством из подчинённых. Они, также как и он, не любили большевиков и комиссаров и патологически ненавидели евреев, узурпировавших власть в стране,   они также как и он жаждали перемен. То, что они рассказывали друг другу, откровенно, не опасаясь большевистских глаз и ушей, повергло Власова в ужас: Россия изо всех уголков отрыгала смертью. Плененные воины, впервые за долгие годы, забыв о страхе, нисколько не заботясь о своей дальнейшей участи, с горечью, а порой и рыданием, исповедовались друг перед другом о зверствах большевистского режима. Аналитический ум генерала высветил карту Родины, она была красной от крови русского народа. Раньше он мог только предполагать или догадываться, но теперь перед его взором предстала вся картина геноцида русского народа. Впервые закралась мысль: «Отечество надо спасать от большевизма!».
Он запел псалмы. Их подхватили нестройные голоса соратников. Впервые, за двадцать с лишним лет он открыто пел богослужебные молитвы, впервые за долгие годы он был не один.
        Ночью состоялся разговор с совестью: она требовала отчета за прожитую жизнь. Нужно было принять решения.
        На следующий день в лагере появился священник, он ходил между командами военнопленных. Завидев его, пожилые экс-солдаты подходили к нему за благословением, некоторые исповедовались. Потянулась и молодежь. Подошел и генерал. Исповедь была по-солдатски коротка: «Честно служил большевикам. Церкви не разрушал, но и открыто не молился. Много грешил, в основном по женской части: любовь к Богу подменил влечением к женщинам и к службе. Считаю себя виновным в гибели сотен бездарно погибших русских солдат. Только здесь осознал, насколько ошибался, находясь на службе у антихристов. Но всегда был честен и искренен, думал, что служу Отечеству. Большевиков ненавижу всем сердцем, как врагов Христа и России. Прошу благословить на борьбу с иноверческим большевизмом». Священник пристально посмотрел в глаза блудного сына: «Бог простит», - произнес и заметил, как радостно сверкнула надежда, как трепетно тот приложился к кресту, как дрожь долгожданной истомы прошла по телу. Через секунду это уже был совсем другой человек: уверенный в себе, готовый к новой жизни: к борьбе за освобождение русского народа от коммунистического ига.
       Теперь он знал что делать: его звал Господь!»
       Генерал Власов и власовщина встают для меня теперь в ином свете. Я вспоминаю рассказы фронтовиков, плачущих о смерти своих однополчан, которых пулеметными очередями гнали безоружных вперед на врага, и партизан-очевидцев, забрасываемых на оккупированную территорию для карательных операций среди местного населения. Во мне оживает повествование военнопленных, которым «посчастливилось» после войны долгие годы находиться в советских лагерях, и мечтавших вновь оказаться в фашистских застенках. Передо мной всплывают лица русских людей, искренне служивших Родине с немецким оружием в руках. Они не раскаиваются, но сожалеют, что не смогли довести дело до логического конца: изгнать иноверческий большевизм с Русской земли.
        Требуется ли им реабилитация? Думаю, что нет! Это нам, сегодняшним нужно осмысление истории русского народа и принятие нас самих такими, какие мы есть. Мы не красные и не белые, мы – русские! И в этом наша сила, в этом наша единство! До тех пор пока мы не осознаем себя единым этносом, одной нацией, одной семьей, до тех пор будут продолжаться наши несчастья и страдания. Русскому народу требуется русское правительство, русскому народу требуется русская власть, русскому народу требуется русская мысль! Именно ради такой России отдал свое имя на поругание генерал-лейтенант Андрей Андреевич Власов, ради нее сложили свои головы его соратники.
        Нам еще предстоит изучить концепции Движения за свободную Россию. Но мы уже понимаем, что преобразование не может быть насильственным. Всем нам следует набраться терпения: осмысление – процесс эволюционный. И он уже пошел.

       "Послесловие.

        Всем, особенно русофобским активистам, а также Валерии и Ирине Рекомендую: И. Ильин. БЕЛАЯ ИДЕЯ

        "Движущая идея Белой борьбы проста, как сердце честного патриота; сильна, как его воля; глубока, как его молитва о родине. Она вела белых с самого начала; и тогда, когда их сознание не могло еще сформулировать ее; она поведет их и далее, после того, как она будет до конца осознана и выговорена. Без нее вооруженная белая борьба была бы обычною гражданскою войной; с ней и через нее – она возрождала древнюю русскую патриотическую традицию и знаменовала зарождение новой, государственно-здоровой России"
"Пройдут определенные сроки, исчезнут коммунисты, революция отойдет в прошлое; а белое дело, возродившееся в этой борьбе, не исчезнет и не отойдет в прошлое: дух его сохранится и органически войдет в бытие и строительство новой России".
" в наших рядах с самого начала были и будут до конца люди самых различных сословий и классов, положений и состояний; и притом потому, что белый дух определяется не этими вторичными свойствами человека, а первичным и основным – преданностью родине. Белые никогда не защищали и не будут защищать ни сословного, ни классового, ни партийного дела: их дело – дело России – родины, дело русского государства. И самая белизна личной воли определяется именно этой способностью – жить интересами целого, бороться не за личный прибыток, а за публичное спасение, потопить и сословное и классовое, и партийное дело – в патриотическом и государственном","и то, чего мы желаем для России, это – исцеление и возрождение, здоровье и величие".
        По глубокому смыслу своему белая идея, выношенная и созревшая в духе русского православия, есть идея религиозная. Но именно поэтому она доступна всем русским – и православному, и протестанту, и магометанину, и внеисповедному мыслителю. Это есть идея борьбы за дело Божие на земле; идея борьбы с сатанинским началом, в его личной и в его общественной форме; борьбы, в которой человек, мужаясь, ищет опоры в своем религиозном опыте. Именно такова наша белая борьба. Ее девиз: Господь зовет, сатаны убоюсь ли?

        «Это означает, что белая идея есть идея волевая. Пассивный мечтатель, колеблющийся, сентиментальный, робкий – не шли и не пойдут в белые ряды. Белый – человек решения и поступка, человек терпения, усилия и свершения. Жизнь есть для него действие, а не состояние; акт, а не стечение обстоятельств. Ему свойственно двигаться по линии наибольшего, а не наименьшего сопротивления. Ему свойственно не созерцать свою цель и не мечтать о ней, а пробиваться к ней и осуществлять ее. Поэтому его девиз: умей желать, умей дерзать, умей терпеть. И еще: в борьбе закаляюсь, в лишениях крепну.

        И все это во имя идеала, которому белое сердце предано, во имя которого белая воля напряжена. Жизнь без идеала, жизнь безыдейного авантюриста и карьериста непонятна и отвратительна белой душе. Белый живет чем-то таким, чем поистине стоит жить, стоит потому, что за это стоит и умереть. Этот идеал для него не мечта, а волевая задача; не предмет пассивного воображения, а предмет живых усилий. Он любит его огнем своей души и любовь эта может стать грозою. И поэтому девиз его: грозная любовь, честная борьба»
«Наше достоинство в том, что мы блюдем в себе нашу святыню. Она наш духовный Кремль; в служении ей слагается наша жизнь; к ней мы обращаемся в трудные минуты нашей жизни; она дает нам уверенность и силу. Она дает нам способность быть, а не казаться; и этому девизу мы должны быть верны до конца. Святыня веры и родины – вот наше достоинство и честь. И тот, кто имеет ее, тот блюдет себя и свое уважение к себе, тот сохраняет свое благородство во всех жизненных положениях: и в изгнании, и в черной работе, и в нищете, и в опасности. Ему дорога его честь, а не почести; таков его девиз и искушения честолюбия не уведут его на кривые пути.

        Наша свобода в том, что мы, согласно великим заветам нашей церкви, сами любим и сами видим то, во что мы верим, как в святыню. Наша святыня живет в нас; мы преданы ей без всяких приказов и понуждений, без всяких разрешений и запретов. Мы духом не рабы; мы свободны духом – свободны верою, чувством и волею. Поэтому мы и не приняли с самого начала ига революционной черни и коммунистического рабства; но восстали за свободу, которая стала нашим девизом, за священное право молиться, любить, творить и умереть в свободе. И это право мы утвердим в России навсегда.»
«Россия для нас не просто «территория», и не просто «люди», и не только «быт», «уклад» и «мощь». Но это прежде всего, национальный сосуд Духа Божия; это наш родной алтарь, и храм; и освященный им, кровный, дедовский очаг. И поэтому «родина» есть для нас не предмет бытового пристрастия, а подлинная религиозная святыня. Борясь за родину, мы боремся за совершенство, и силу, и свободу русского духа; а для его расцвета нам нужна территория, и быт, и государственная мощь. И потому – не бытовой, а религиозный смысл имел для нас всегда наш кличущий девиз: все за родину, всё за родину».
        «Да, Белое дело состоит в том, чтобы бороться за родину, жертвуя, но не посягая; утверждая народное спасение и народное достояние, но не домогаясь прибытка для себя; строя национальную власть, но не подкапываясь под нее; служа живой справедливости, но не противоестественному равенству людей. Мы не верим в справедливость насильственного уравнения и имущественного передела; мы не верим в целесообразность общности имуществ, в правоту социализма, в спасительный коммунизм. Дело не в бедности, а в том, как справляется дух человека с его бедностью. Дело не в богатстве, а в том, что делает человек со своим богатством. Дело не в бедности и не в богатстве, а в том, чтобы каждый человек мог трудиться; трудясь, строить и преумножать; преумножая, творить новое и делиться с другими. Мы утверждаем естественность и необходимость частной собственности и видим в ней не «грех» и не «стыд», а личное и общественное духовное задание. И потому наши девизы: собственность и творчество; изобилие и щедрость.

        И мы знаем, что на этих основах будет строиться грядущая, новая Россия.

        Она предносится нам единою, ибо в центробежном распаде государство не живет, а умирает, не крепнет, а слабеет и гибнет. Она предносится нам великою, – в качестве и в размере, в духе и в силе, в заданиях и в достижениях. Она предносится нам примиренною – установившей мир, терпимость, доверие и уважение среди своих народностей, классов, провинций и сословий. Она предносится нам возрожденною – в религии и в просвещении, в правопорядке и в хозяйстве, в семье и в быту. И мы выражаем этот облик в нашем исконном девизе: единая великая, примиренная, возрожденная»
«Мы не сомневаемся в том, что это грядет и осуществится. Россия была духовно больна перед смутой; революция явилась, как обострение и развитие этой болезни. И вот, в страданиях и лишениях открываются глаза у наших братьев, несших доселе иго коммунистов: идет отрезвление и оздоровление; выдыхается ненависть и истощается зависть; в душах пробуждается патриотизм и гражданственность. Русский в русском опять научается видеть брата по крови и духу, а в России единую и общую мать. Близится тот час, когда все поймут, что у родины нет и не может быть пасынков; что у нее не должно быть обездоленных, бесправных, беззащитных и угнетенных; что русским становится всякий, кто огнем своей любви и воли говорит «я – русский!» И когда придет этот час, тогда все почувствуют и поймут, что в единстве русского лона – все остальные деления второстепенны и несущественны; что все «классы» и все «партии» – для России, что Россия существует не для классов и не для партий. И тогда победят наши девизы: первый – сыны и братья; второй – один за всех, все за одного.

        Вне этих основ нет здоровой государственности; и на них будет стоять наша Россия. Знаем, что для этого русские души по обе стороны родного рубежа должны очиститься от предреволюционных недугов и революционных страстей; что они должны погасить в себе старый дух и зажечь новый; что они должны приять по-новому родину, как целое и восчувствовать по новому государственное дело России. И прежде всего усвоить дух качества и дух служения.
        Не худшему, а лучшему должен быть открыт путь вверх. Всякий государственный строй, не соблюдающий этого, обречен на гибель. Путь вверх должен быть открыт не тому, кто одержим похотью властвования, а тому, в ком государственная воля и разумение соединяются с обостренным чувством ответственности; не бесчестному демагогу и не бездарному интригану, а мужу служения и совета; не тому, кто ранее чем то был, а тому, кто ныне способен к несению государственного бремени. Тому – кто умеет обретать свое достоинство в служении; кто словом или делом исповедует, что власть есть бремя и что верность долгу есть утешение. Мы верим, что править Россиею и вести ее должны ее лучшие сыны. Отсюда наш девиз: дорогу честности и таланту; и еще: нами правит лучший.
        Будет ли это русский Государь? Доживем ли мы до этого счастья, чтобы его благая и сильная воля всех примирила и объединила, всем дала справедливость, законность и благоденствие?.. Будет, но не ранее, чем русский народ возродит в себе свое древнее умение иметь Царя… А до тех пор мы примем волю и закон от того русского патриота, который поведет Россию к спасению, кто бы он ни был и откуда бы он ни пришел: ему наша сила, ему наша верность, ему наше свободное повиновение за совесть. Ибо он будет живым органом России, орудием ее национального самоспасения.

        Пусть в этом деле не проснется дух раздора, тягания, отмщения, требовательности и местничества… Пусть личная жертвенность и государственная амнистия совместно погасят обиды и несправедливости смутного времени. Пусть раскаяние и личная годность духа дадут исход тому, кто позволит революции увлечь себя; пусть только бывшие «красные» солдаты и офицеры поймут, кому они служат, вспомнят свой долг перед Россией и братски, да, братски воссоединятся с нами; пусть, наконец, всякий русский, живший за рубежом, свободно вернется и найдет свое место в возрождающейся родине. России нужны все ее национальные силы, все ее верные сыны, все, кто несет ей преданность, а не предательство. Все они составляют ее живое достояние; все они должны быть призваны и соблюдены; все должны быть допущены к новому творчеству и строительству. И наш девиз выговаривает это в словах: творю и соблюдаю. Ибо в жизни человека и народа – новое всегда создается и вырастает из соблюденного старого; и отвергающий свое историческое достояние, обессиливает себя самого…».

 * * *

НОВЫЙ ГОД.

Новый Год у разных народов и в разные времена начинался и праздновался различно.

С введением в Риме Юлием Цезарем (в 45 г. до РХ) нового летоисчисления началом года окончательно установлено было 1 января.

Римский Юлианский календарь был принят и христианской Церковью на Первом Вселенском Соборе (в 325 г.), но начало года было перенесено отцами собора с 1-го января на 2-е сентября, в память победы Константина Великого над Максенцием.

День Нового года праздновался римлянами-язычниками торжественно и шумно. Кроме торжественных жертвоприношений богу Янусу, было в обычае приходить друг к другу с поздравлениями и приносить подарки. Императору приносились подарки от всего римского народа. Новогодние празднества сопровождались разного рода гаданиями, переряживанием в странные костюмы с масками и шумным разгулом. Новый год встречали мужчины и женщины на рассвете, нарядившись в лучшие костюмы, со стаканами вина; весь день Нового года старались провести в веселье, суеверно думая, что каков будет первый день, таков и весь год.

Языческий обычай веселой встречи Нового года перешел и к христианам римской империи, и пастырям Церкви с первых веков пришлось много бороться против новогодних языческих суеверий среди христиан… «Нам предстоит борьба с демонами, которые ходят торжественно по площади, - говорит Св. Иоанн Златоуст в своем слове Новый год. – Происходящие сегодня диавольские всенощные гулянья, шутки, бранные крики, ночные пляски и смешные забавы хуже всякого неприятеля пленили наш город… Более всего прискорбны состязания, которые происходят сегодня в гостиницах и преисполнены распутства и великого нечестия: нечестия потому, что занимающиеся им замечают дни, гадают и думают, что если первый день этого месяца они проведут в удовольствии и веселье, то и во весь год будет тоже; а распутства потому, что на самом рассвете и женщины и мужчины, наполнив стаканы и чаши вином, напиваются с великою неумеренностью».

В противовес новогодним языческим развлечениям, пастыри и учителя Церкви первых веков предписывали христианам встречать и проводить день новолетия в посте, покаянии и молитве. «В этот день, пишет блаж. Августин, мы постимся, и в то время как они (язычники) веселятся, мы плачем».

В средне века у западноевропейских народов Новый год начинался различно. Более всего склонялись начинать новолетие или с праздника Рождества Христова или с 1-го января, как времени ближайшего ко дню Рождества Христова, когда Церковь вспоминает духовное обновление мира. Об установлении новолетия 1-го января и начале летоисчисления от Рождества Христова особенно горячо ратовал римский монах Дионисий Малый (родом скифянин), живший в 6-ом веке. С этого времени действительно постепенно входит в практику у христианских народом вести летоисчисление от Рождества Христова (до сего же времени летоисчисление велось от сотворения мира). Но, тем не менее, Новый год еще долго продолжали начинать в разное время: во Франции (до пол. 8-го в) – с 25 декабря, в Англии с 26 марта, в 12 и 13 вв. с 1-го дня Пасхи. Только с начала Новых веков на западе повсеместно устанавливается практика начинать Новый год 1-го января.

У нас на Руси 15 декабря громким барабанным боем москвичи были извещены об издании важного указа. На Красную площадь собралось множество народа. С высокого помоста дьяк громко прочел царский указ, которым повелевалось впредь «лета счисляти в приказах и во всех делах и крепостях» не с 1-го сентября, а с 1-го января и вести счет годам не от сотворения мира, а от Рождества Христова. «А буде кто похочет, говорилось в указе, от сотворения мира, и им писать оба те лета от сотворения и от Рождества Христова сряду свободно». Основанием к перемене летоисчисления указывалось то, что не только западноевропейские народы, но и народы славянские и самые его великого государя подданные черкасы (т.е. малороссы) и все греки, от которых наша вера православная принята, согласно лета свои счисляют от Рождества Христова, в восьмой день спустя, т.е. января 1 числа, а не от создания мира за многую рознь счисления в тех летах». Далее в указе устанавливался порядок торжественного празднования 1-го января наступающего новолетия (1700 г.) Указывались торжественные молебствия по церквам, стрельба и «огненные потехи» (костры и ракеты) на площадях, украшения домов сосновыми ветками и в «знак веселья поздравлять друг друга с Новым годом и столетним веком».

Первое январское новолетие (1700 г.) было отпраздновано в Москве с большой торжественностью и пышностью. Дома и улицы города были украшены сосновыми и еловыми деревцами и ветками по образцам, которые были указаны правительством и выставлены для всеобщего сведения на гостином дворе. На площадях Москвы были устроены «огненные потехи». Сам Царь, после торжественного молебствия, возвестил о празднестве новолетия, пустив на Красной площади первую кету.

Затем последовала пушечная стрельба. Частные владельцы на своих дворах пускали ракеты и стреляли из ружей. В течение семи дней (до 7 января) по улицам, площадям и во дворах горели смоляные бочки и костры, и были устроены другие «огненные украшения». Когда начались эти «огненные потехи», все «в знак веселья» поздравляли друг друга с Новым годом и «столетним веком». На другой день Нового года Царь Петр принимал поздравления и во дворце был устроен блестящий праздничный пир.

Так установлено было у нас празднование Нового года 1 января.

* * *

Соотечественники! С Новым Годом! С новым счастьем!

Но где это новое счастье? Только в Евангелии, – которое люди забыли!

Все мы сознаем, что у нас как кажется, непреодолимые затруднения, и что из них необходимо найти путь для выхода. Поэтому, для спасения Отечества и своих душ: нам нужно серьезно задуматься о своей жизни, честно, согласно совести, и подумать: имеем ли мы право на счастье в наступающем году? Можем ли мы надеяться на лучшее будущее? Поскольку все в нашей жизни зависит от Бога, то заслужили ли мы и достойны ли мы, получать Его Милости?

Нам не известно будущее, как и то, что, не пошлет ли Господь нам новые тяжелые испытания для доказательства верности к Нему? Возможно, Он подвергнет нас новым наказаниям?

Но мы можем оглянуться на прошлое, для того, чтобы увидеть и осознать, наши грехи перед Богом, Отечеством и ближними. И, увидав и осознав прошлое, постараться, чтобы грехи не повторялись.

Наше горе, горе всей Зарубежной Руси – пользующейся сравнительной свободой, в том, что мы потеряли Первоиерарха РПЦЗ – Блаженнейшего Митрополита Виталия и его верных помощников. Церковь захватили люди с другой идеологией, согласившихся на «унию» с МП, сотрудничающей с неокоммунистическим правительством Р.Ф. С ужасом зарубежники видели как реликвии Белых Армий, РОА, Русского Корпуса, Казачьих Войск, Кадетских, а также как церковных и гражданских организаций архивы и коллекции были передаваемы в РФ. Будущность этих ценных для России и Зарубежной Руси ценностей неизвестны, что наблюдается по тому, что происходит в Суздале и других местах, где церковное имущество, не находящихся в административном подчинении МП включая предметы пожертвованные из Зарубежной Руси, для храмов и музеев, присваиваются МП и властями.

Но этого горя мало. После подписания «унии» с МП на Родине и в Зарубежной Руси, Архиереи не согласившиеся быть в патриархии, не могут, собравшись договориться между собой, продолжая отдельно возглавлять «осколки» прежней РПЦЗ. У них имелась возможность, которой не воспользовались объединить духовных лиц и верующих в одну Церковь. Пример того, как в прошлом происходило церковное объединение, можно было взять с Собора Архиереев в 1946 г. когда Архиереи, покинувшие СССР и находившиеся в Зарубежной Руси, несмотря на все национальные, политические и другие затруднения в течение нескольких дней их преодолели, возобновив деятельность РПЦЗ. За церковным тогда также последовало объединение и различных гражданских организаций.

Верующие в Зарубежной Руси в беспокойстве задают вопросы о том, кто их будет духовно окормлять, как долго «осколки» будут находиться в неопределенном положении и когда, наконец, возможно будет вести нормальную церковную деятельность? В ответ от Архиереев в продолжение долгого времени слышно одно повторение: «Нами ведутся переговоры об объединении, подождите». Кто с кем встречается и о чем договаривается, ни священникам ни верующим не известно! То договариваются с греками, то по слухам ведут переговоры с другими этническими группами. А кто же заботится о духовном окормлении русских? У верующих уже лопнуло терпение, распространяются слухи, не поведут ли их проживающие в Отечестве Архиереи также в МП? Сколько можно священникам и верующим ждать того, чтобы Преосвященные собрались, для того чтобы внести мир в Церковь? Объединение «осколков» нужно было провести уже давно, так как многие верующие расходятся по другим национальным Церквам, а некоторые, отчаявшись дожить до объединения, обращаются со своими духовными нуждами к протестантам, католикам и даже не христианам. По этой же причине нет возможности открыть независимую от МП и «униатов» типографию, где бы печаталась духовная и светская литература, не возможно иметь свечной завод, теснение крестиков и образков и т.д.

От неопределенного положения страдают священники, оказавшиеся в неясном положении в связи с тем, что в случае объединения «осколков», они могут оказаться в подчинении другого Преосвященного. Священники находятся под непрерывной атакой со стороны тех, кто принял «унию», членов патриархии, иноверцев, безбожников старающихся повредить Церкви и русофобов. Верующие, смотря на несогласие между Архиереями, не знают за кем же им следовать, кому же им следует помогать!

Чашу горечи, позора и унижений, чашу всяческих страданий приходится пить не только жителям Зарубежной Руси, но и соотечественникам в Отечестве. Вина всех русских в том, что в нужные моменты они не объединились для защиты Церкви и Отечества, допустив захват страны врагами. Церковь на Родине захвачена лояльными не Богу, но правительству патриархом и митрополитбюро. Эти люди в согласии с неокоммунистическими правителями РФ, не соблюдают и не защищают Православную Церковь, но увлекают верующих по ложному пути, не ведущему к спасению их душ. Это главная причина несогласия между РПЦЗ и МП.

Многие русские ищут виновников несчастного прошлого Отечества, обвиняя иноверцев, иноплеменников, членов тайных организаций и иностранных финансов, но не предполагают, что главная вина лежит на самих русских: за их хладное отношение к религии и обязанностям к Отечеству. Вина лежит, даже на Вел. Кн. Кирилле, оставившем Царскую семью без защиты, поспешившем на службу к бунтовщикам. Виноваты Генералы, Синод и все население России не вышедшее на улицы для защиты Царя и Родины!

Как на Родине, так и в Зарубежье ощущается глубокое одиночество и сиротство. Нас окружают распри, ложь и клевета. Многие люди не сознают, что необходимо обратиться к небу, перестав малодушно страшиться угроз земли. Необходимо как в Отечестве, так и в Зарубежье навести мир в Церкви, простив друг друга за прошлое, ошибки и заблуждения. Нужно серьезно подумать, что самое в жизни главное, что нас всех объединяет: Церковь! Для Монархии Отечество еще не готово! Не готово оно и для созыва Земского Собора! Если современное правительство РФ благосклонно относится к семье Кирилловичей, то не значит, что оно хочет их видеть на Русском Престоле, но вероятно готовит для этой цели чужого Церкви и России иноверца иноплеменного.

Отечество покрыто кровью мучеников и исповедников. Многих из них Церковь уже прославила, причислив к лику Святых. Но страдания населения Отечества продолжаются, и Зарубежная Русь о них не должна забывать. Чуждая Отечеству неокоммунистическая власть жестоко осуждает все, что истино-православное и русское, состоя в союзе с патриархом и митрополитбюро. Позор что страна, пославшая спутники земли, не в состоянии улучшить жилищное положение в стране и накормить население. Расхищение ресурсов страны широко распространено, что можно сравнить с «банановыми республиками».

В Зарубежной Руси люди должны сознавать и помнить о том, что там, в Отечестве находятся их истинные братья, по вере и крови, и они живут в горестях, муках и страданиях. В Зарубежье нельзя, когда в Отечестве страдания увлекаться стремлением к личному счастью, личному благополучию, перекладывая вину за беду Отечества на других. Нельзя ни на минуту забывать о христианском долге и о том, что человек сам является виновником всякого обстоятельства. Как Отечество, так и Зарубежная Русь одно тело, с одним сердцем. Поэтому их судьба связывает, и если одной части плохо, то страдает и другая часть Руси.

Осознав все перечисленное, нужно самим себя спросить о том, что имеют ли жители в Отечестве и Зарубежной Руси, право на счастье в наступающем Новом Году? Можем ли мы все смело ответить, что мы будем иметь право на прощение от Господа, Св. Царской Семьи и Новомучеников?

Да! мы все будем иметь это право, если слезами покаяния очистим свои сердца от посторонней грязи, ото лжи, от клеветы, от зла, сделавшиеся спутниками нашей жизни и наполним наши сердца любовью к Богу, Добродетелью, Всепрощением и Милосердием.

С Новым Годом, дорогие Соотечественник! Поздравляем вас с пожеланием, чтобы каждый исполнил в этом году Завет Иисуса Христа о Правде и Любви, и тогда Сам Господь ниспошлет счастье и благоденствие!

      * * *

        СЕГОДНЯ ДЕНЬ ТАКОЙ…

(памяти Св. Царственных Мучеников-Страстотерпцев)

Александр Б.

Сегодня день такой… особый,

Точнее, полночь, первый час:

От иноверной адской злобы

Кровь государева на нас.

Голубоглазый царь с царицей,

С княжнами, с младшим Алексием

И слугами. На лицах –

Боль за предавшую Россию.

В идоложертвенном расстреле,

В сожжении царственной семьи

Наказан Богом был на деле

Всяк русский за грехи свои.

Сровняли место то с землёю,

Но не смывается их кровь.

Ночной июльскою порою

В них распинается Любовь…

Москва. 16-17 июля 2009 г.

* * *

НОВАЯ КНИГА

Иван Миронов. Замурованные: хроники Кремлевского централа. Москва, Вагриус 2009, 414 стр. Твердый переплет

Жители Зарубежной Руси ужасались повествованиям о советских тюрьмах и концлагерях из книг Б. и И. Солоневичей, Н. Краснова, А. Солженицына и многих других. Теперь, когда в Зарубежье «чиновники» МП уверяют, а «униаты» повторяют о том, что «на Родине все изменилось к лучшему», некоторые люди им верят, так как им в это хочется верить. Говорят также о том, что на Западе жизнь хуже, чем в РФ. Что не соответствует истине, а является пропагандой подобной той, какую вели раньше представители СССР, становится известно из сообщений и рассказов о том, что в РФ ведутся преследования тех Православных верующих, которые не желают быть в административном подчинении МП. Из сообщений о том, что свободной печати в РФ почти не существует, что карательные органы делали угрозы и у писателей и издателей забирали рукописи и компьютеры.

К прежним рассказам о жизни на Родине в советский период истории, теперь добавлена книга Ивана Борисовича, повествующая о том в каком он оказался положении, арест и судебное делопроизводство, напоминающее о том, что, к сожалению, советские приемы у «охранников порядка», прокуроров и тюремного начальства в РФ остались прежними. Из его печального повествования становится ясно, что на Родине по-прежнему соблюдается несправедливое отношение к русскому населению. Выражение полковника-следователя Краснова « Мы – это система, которая позволяет стране жить и развиваться. И система эта и была, и будет», также как сделанные им И. Миронову угрозы, показывают о бесправном положении арестованных в РФ. Разве можно такое положение сравнить с США, где существует закон «Миранда». Ведь то, что произошло с И. Мироновым, в Америке было бы достаточно, чтобы судья прекратил дело.

И.Б. Миронов окончил исторический факультет МПГУ и аспирантуру, автор книги «Роковая сделка: как продавалась Аляска», которая была полностью помещена на страницах «Верности».

Вместе с В. Квачковым, Р. Яшиным и А. Найденовым И. Миронов был обвинен в покушении на Чубайса и провел два года в застенках, как он пишет «самой жесткой тюрьмы» в РФ, откуда он был вызволен под поручительство депутатов Госдумы. Суд еще продолжается.

В «Верности» мы с разрешения автора, поместим несколько глав с различными тюремными эпизодами. Благодарим автора Ивана Борисовича за предоставленную в наше распоряжение книгу, и желаем ему и его семье, скорейшего окончания этого позорно затеянного правительственными органами судебного дела.

* * *

* * *

ЗАМУРОВАННЫЕ

ХРОНИКИ КРЕМЛЕВСКОГО ЦЕНТРАЛА

Иван Миронов

( Продолжение см. №. 126)

ФЕДЕРАЛЬНАЯ ТЮРЬМА НОМЕР ОДИН

Единственное здание, не разрушаемое временем, не подвластное ходу истории, непоколебимое в войнах и революционных потрясениях, - это тюрьма.

Тюрьма – неизменный символ своей эпохи, непременная изнанка государственного прогресса и просвещения, свободы и равенства, демократии и политического плюрализма. Историю Франции можно изучать по узникам Бастилии, историю Российской Империи – по Шлиссельбургской крепости и Петропавловским казематам, а образы «подвалов Лубянки» и ГУЛАГа неотделимы от доброй половины советской эпохи.

Уже почти двадцать лет кремлевским острогом, наводящим ужас на обитателей высоких кабинетов, является Федеральная тюрьма № 1. Суровый образ политической тюрьмы, как хороший коньяк, требует выдержки. Пройдут годы, и мрачная слава централа в Сокольниках затмит легендарный блеск своих исторических предшественников. Снимут фильмы, напишут книги, сложат песни. Да и как иначе. Ведь эти стены обрекали на страдания гэкачепистов, опальных олигархов, проштрафившихся министров, зарвавшихся банкиров, главшпанов самых могущественных ОПГ – организованных преступных группировок. Все, по своей сути, - жертвы собственных преимуществ.

Название сего заведения уложилось в три цифры – ИЗ-99/1. Две девятки говорят о федеральном значении изолятора (всего в России две федеральные тюрьмы, вторая – 99/2 – «Лефортово»), остальные имеют региональный статус: 77/1 – «Матросская тишина», 77/2 – «Бутырка», 77/3 – «Пресня»… Неофициально ИЗ-99/1 называют и «фабрикой звезд», и «девяткой», и «Абу-Грейб», и «подводной лодкой», и «Бастилией», и «Гробом»… Здесь ждут своей участи фигуранты всех самых громких дел последнего десятилетия. Многие сидят годами, и дорога отсюда на свободу в разы уже, чем на пожизненный остров «Огненный». ИЗ-99/1 – это точка, реже многоточие в сумасшедших карьерах, блистательных биографиях, захватывающих боевиках и душераздирающих трагедиях. Это скала в море власти и успеха, о которую разбиваются судьбы их вершителей.

Посадочных мест на «девятке» не больше сотни, именно «посадочных», поскольку, как правило, им всегда предшествует стремительный взлет. Избранностью клиентуры определяются индивидуальный подход и исключительная изоляция. Единственная связующая нить с родными – письма, насквозь пропахшие едкой, безвкусной парфюмерией цензоров, с размазанным, словно с медицинской справки, штампом - «проверено». Камеры, адвокатские, прогулочные дворики, продолы от души нашпигованы подслушивающей и подглядывающей электроникой. Под запретом любые веревочки, даже шнурки, и, чтобы подвязать на подбитых баландой животах штаны, сидельцы плетут веревки из сорочек от Бриони, Армани и Гучи…

ПРОПИСКА

Проехав шлюз, «Газель» остановилась. Сквозь наслоение стекла и решеток воронка я смог разглядеть лишь кусок серой обшарпанной стены да нижний угол большого окна. Зато шума снаружи прибавилось. Кричала «дорога», истошно выплевывая цифры: «два два семь», «четыре три девять», «три один пять» - номера камер, созвучные статьям Уголовного кодекса. Своим бесконечным жужжанием «Матроска» напоминала необъятный улей.

Работавшая в машине печка не грела, но мерзли только ноги. Сильное внутреннее возбуждение согревало лучше всякой шубы. Два конвоира выскочили из воронка, оставив водителя в одиночестве. Тот заглушил двигатель, достал миниатюрный дивиди-проигрыватель, по экрану которого запрыгали титры. Американская комедия отвратного качества с гнусавым переводом пробивала мента на «ха-ха» каждые пять минут. Сколько было таких пятиминуток, сложно сказать, но судя по развитию сюжета и по онемевшим пальцам ног – не менее часа. Наконец, вернулись автоматчики, и мы снова куда-то ехали, наворачивая непонятные круги по тюремным дворикам, пока не остановились возле одинокой полуоткрытой двери под аккуратным резным козырьком. Меня вывели на улицу. Зимнюю ночь угрюмо разрезал масляный лунный серп.

Навстречу милицейскому конвою вышли трое в зеленой пятнистой форме. Стандартное «фамилия, имя, отчество» - из уст одного из них прозвучало как-то неофициально, непривычно растянуто. Получив ответ, он, зевая, приказал следовать за ним.

Меня поразила тишина. Пчелиный гул утих. Где я? Куда завезли? Что дальше? Новые провожатые явно не походили на экскурсоводов: небольшие ростом, с отекшими лицами, потертый безразмерный камуфляж, сбитые ботинки и словно лейблом этого человеческого материала на рукавах красовался шеврон «Министерство юстиции. ГУИН». Три ступеньки вниз – подъезд и три лестничных пролета вверх. «Менты, вертухаи – все одно, - размышлял я, считая ступеньки, - но, по крайней мере, зеленый цвет приятнее мышиного». Эстетика на тюрьме – дело далеко не последнее, но об этом позже. Как только мы вошли в здание, шедший впереди меня конвоир нажал на стене кнопку – по ушам ударили разрывы сирены…

Поднявшись на третий этаж, ведущий постучал ключом-«вездеходом» по железной двери, провел рукавом по черному электронному датчику, на котором, пискнув, зажегся зеленый диод, далее три оборота ключа и дверь впустила нас на этаж. В коридоре стояли еще несколько вертухаев. Снова «фамилия, имя, отчество», не успел оглянуться по сторонам, как оказался в камере – сборке, временной для прохождения посаженным процедур.

После изолятора на Петровке «хата» выглядела вдохновенно. Четырехместная, пустая и необъятная: по паре двухъярусных шконок, между ними стол – по-местному «дубок», над раковиной для мыльно-рыльных принадлежностей висел зеркальный пластиковый ящик, вместо привычной параши в углу возвышался унитаз, а сам «дальняк» был обнесен бетонной оградкой высотой в метр. Возле двери, по-местному «тормозов», висела радиоточка, над которой громоздилась металлическая полка под телевизор – антенный кабель торчал из стены. Размером камера примерно пять метров в ширину и три в длину. Метра под три – потолок. Окно впечатляло: решетка снаружи, решетка изнутри, матовая пленка на стеклах, зато нет скрадывающих свет сеток и «ресничек». Не было и шершавой, оспой изъеденной, «шубы» – стены ровные, выкрашены в голубые тона. Пол бетонный – в мелкую коричневую клетку. Камеру освещали две стандартные потолочные лампы дневного света и фонарь над дверью, правда, фонарь был почему-то погашен, но чуть ниже радиоточки я узрел выключатель – одиночный, белый, клавишный.

«Ух ты, значит тут светом можно манкировать», - я нажал на кнопку в ожидании фокуса, но фокус не удался: ничего не загорелось ничего не погасло. С десяток тщетных попыток и я сдался. Зато после долгих манипуляций с радио из динамика раздалось «Ретро-FM».

После недели принудительного слушанья на Петровке шипучего «Маяка» музыка показалась райской. Дальнейшее изучение местности проходило уже под сиплые вздохи Юрия Антонова. На стене ярким белым пятном красовались «Правила содержания в следственном изоляторе подозреваемых, обвиняемых и осужденных». Самым увлекательным показался раздел «Распорядок дня»:

« 1. Подъем 6 час. 45 мин. – 6 час. 50 мин.

2. Утренний туалет, уборка камер и заправка спальных мест 6 час. 50 мин. – 8 час. 00 мин.

3. Запись на прием к врачу и руководству изолятора 8 час. 00 мин. – 9 час. 00 мин. (во время утренней проверки).

4. Завтрак 8.00 – 9.00.

5. Обед 1 час в период с 12.00 – 14.00.

6. Ужин 18. 00 – 19.00

7. Отбой 22.45.

8. Ежедневная прогулка 1 час.

9. Санитарная обработка (душ) – один раз в неделю (15-20 мин.).

10. Стрижка один раз в три месяца.

12. Выдача книг – один раз в 7 дней.

12 Подача заявлений ежедневно (в рабочие дни), во время утренней проверки.

13. Просмотр телепередач ежедневно с 6.45 до 22.45».

Между тем, нервное напряжение продолжало будоражить каждую мышцу. Несколько десятков приседаний, отжиманий, и волнение, погашенное усталостью, начинало понемногу отпускать. Зарядку прервал хруст замка: вошел невысокого роста капитан с бодрой выправкой и забавной прической, за ним – сутулый лысеющий майор.

- Знаете, куда попали? – спросил капитан после набивших уже оскомину формальностей (фамилия, имя, отчество, дата и место рождения, уточнения прочих анкетных данных).

Судя по всему, вопрос с ударением на слове «попали» должен был нагнать на меня жути. Но не к месту щегольской вид офицера, его нелепая прическа-укладка и плохо скрываемая улыбка вселяли слабый оптимизм и некоторую уверенность в ближайшем будущем. Что-то подсказывало, что хуже уже не будет.

В отличие от капитана, майор был строг, молчалив, держался подчеркнуто отчужденно. Приказав раздеться до пояса, он изобразил медицинский осмотр и снова ушел в себя. Как выяснилось позже, майор - начальник медчасти изолятора, капитан – «ДПНСИ», в переложении на слова – «Дежурный помощник начальника смены изолятора», за свою внешность среди мужского контингента заключенных получивший погоняло «мальчик-девочка», а среди женского – «красавчик».

Офицеры вышли, посоветовав внимательно ознакомиться с настенными правилами содержания, и моя зарядка продолжилась.

Спустя еще минут сорок появился тучный прапорщик в сопровождении двух сержантов. Личный обыск и опись вещей прошли довольно быстро. Спортивная сумка и почти все вещи были отметены на склад, вместо них выдали квитанцию «о приеме изъятых вещей у арестованного», в правом углу которой в графе «наименование органа» от руки вписали «ФГУ ИЗ-99/1», но название тюрьмы мне пока ни о чем не говорило.

В то время как прапорщик оформлял бумаги, тщедушный младший сержант притащил положняковую казёнку – старый матрац, грязную подушку, комплект застиранного постельного белья и небольшую картонную коробку, запаянную в целлофан, в которой лежали кусок хозяйственного мыла, зубные паста и щетка. Потом повели в «баню».

С третьего этажа под рявканье сирены спустились на второй. Отсыревшую раздевалку с тщательно зачищенными надписями на деревянной лавке отделяла от душа очередная железная дверь. В душе всего пять леек, вентили с холодной водой сняты, из горячего крана вода лилась чуть теплая. После помывки – обратно на «сборку». Матрац – в одну руку, миску, кружку – в другую, так и двинулись в камеру.

По дороге мне, наконец, удалось рассмотреть, где нахожусь. Тюремный продол, по которому вели, был на удивление аккуратным и никак не подходил к традиционному образу темницы. Приятное освещение, снежные потолки, вездесущая чистота создавали больше санаторно-больничную, нежели тюремную атмосферу. Камеры располагались по обеим сторонам коридора, по десять хат на этаже, рядом с каждой висела белая табличка с номером, первая цифра которого соответствовала этажу. Подойдя к триста восьмой, находившейся почти в самом конце продола, вертухай приказал встать лицом к стене, открыл глазок и, не отрываясь от «штифта», несколько раз повернул ключом в замке. «Тормоза», громыхнув, открылись, насколько позволяли фиксаторы. Из камерной утробы ударили дискотечные басы на полную мощность работавшего телевизора. Боком обогнув ворота, я протиснулся внутрь.

Представшая передо мной картина всколыхнула яркие, противоречивые чувства, подытоженные долгожданностью конечной остановки. По планировке «хата» аналогична «сборке», но из-за обжитости выглядела гораздо теснее – нечто среднее между комнатой в общаге и продуктовым складом. Вдоль стен рядами возвышались многочисленные коробки с овсяными, гречневыми хлопьями, пакеты молока и кефира, стаканы со сметаной, колонны синих пластиковых банок с повидлом, фальшивой бронзой блестели плошки с тушенкой и кашами. Под шконками пухли баулы, просвет между телевизором и стеной забили блоки «Мальборо» и «Парламента».

В нервном ожидании воплощения художественных представлений о тюрьме с ее «прописками» и «пресс-хатами» стал рассматривать публику. По краям верхних шконок в одинаковой позе лотоса, словно сфинксы, застыли два внушительного вида и габаритов сидельца. Хмурые лица, бритые затылки, спортивная «заточка» - в тучных фигурах проглядывало многолетнее самоистязание железом. Один слегка переваливал за центнер, другой мог не вписаться и в полтора. Этот сиделец весь был запартачен цветными картинками. Сидя, он опирался на изуродованную руку, на которой отсутствовали указательный, средний и безымянный пальцы. На нижней шконке робко жался парнишка лет двадцати двух, имея улыбку за обыкновенное выражение лица, что-то вроде приобретенного рефлекса – единственной для него возможной психологической защиты. Киношный образ пресс-хаты разрушал последний сокамерник – несуразно сложенный высокий очкарик, примерно мой ровесник. Толстые диоптрии, облегающая водолазка и кальсоны цвета хаки подчеркивавшие рахитизм фигуры, нелепость движений, неосознанно подгоняемых под музыку, невольно вызывали улыбку и недоумение. К тому же шконку этот танцор хамовато-интеллигентного покроя занимал, по моим вольным представлениям, самую почетную – правую нижнюю, возле окна.

- Здравствуйте, - механически бросил я, озираясь по сторонам и пытаясь анализировать увиденное.

Кто-то поздоровался, остальные молча кивнули, пристально изучая вновь прибывшего. Свободные нары были заставлены, но тут же сверху пошла команда: «Заяц, убери вещи». И парень в камуфлированных кальсонах, не сбиваясь с музыкального такта, ловко принялся рассовывать и утрамбовывать в пустые щели камеры, баулы, пакеты, мешки.

Когда я, наконец, бросил матрац на освободившееся пространство, началось знакомство с круговым рукопожатием. «Заяц» представился Севой, остальные оказались Сергеями.

- Что за беда, Вань? – поинтересовался Сергей с погонялом Алтын.

- Чубайс.

- Да, точно, - подпрыгнул танцор Сева, изобразив на лице необъяснимое удовольствие. – По ящику тебя видели и фотку твою в газетах пропечатали.

- А мы тут поспорили, кто к нам заедет – комерс или не комерс, - объясняя нечаянную радость Зайца, нехотя добавил Алтын.

- Серега, ну и кто угадал? – Сева самодовольно уставился наверх, на что собеседник лишь криво ухмыльнулся.

- А у вас что за дела? – спросил я в ответ.

Алтына грузили убийством в составе банды, беспалого тяжеловеса по кличке Бубен судили за организацию наркомафии, самый юный пассажир уже получил срок за мошенничество и ждал этапа на зону.

Сева Заяц назвал свои статьи.

- Это куда? – для меня цифирь Уголовного кодекса начиналась и заканчивалась убойной сто пятой.

- Изнасилование, - расстроенно пояснил Заяц. И без того, мягко говоря, сомнительная шутка прозвучала глупостью с тухлым душком.

- Ты чё гонишь?! – закипел Бубен.

- Серега, ну, я пошутил, - извиняясь развел руками Сева и, переведя на меня взгляд, театрально выдержал паузу: - Вымогалово шьют. Я – «Черный плащ». Слышал?

- Нет пока, - за последнюю неделю я первый раз рассмеялся.

- Значит здесь такая постанова, - вполголоса напутствовал Бубен. – Живем людским, шнырей нет, на тряпку упасть не западло. О своих делюгах не базарим. Собрался на дальняк - распрягаешь занавеску, если в хате кто-то ест - дождись, пока закончит. В остальном по ходу разберешься.

Камера дружно закурила. Тренировать волю натянутыми до предела нервами не достало сил. Сигареты хватило на три жадных затяжки: отпустило, согрело, расслабило.

- А как вещи с воли затянуть? – прикуривая, я машинально пытался греть ладони от горящей спички.

- Здесь все через заявление на имя начальника изолятора. Утром на проверке забирают, в течение трех дней рассматривают, если отказ не принесут, значит, разрешили.

- Как писать заявление? Не силен я в подобном жанре.

- В правом верхнем углу пишешь: «Начальнику ИЗ 99/1 полковнику внутренней службы Прокопенко И.П., к.308, по центру – «Заявление». С новой строки: «Прошу Вас разрешить», далее суть просьбы, например, получить от моих родных или выдать со склада то-то и то-то, или посещение спортзала и т.п., затем число и подпись.

- Какого спортзала? – недоверчиво переспросил я.

- Да, есть здесь такое, - улыбнулся Серёга. – Сто сорок рублей в час с рыла, как правило, вместо прогулки, и то в порядке поощрения. Начнешь с ними кусаться – о спорте можешь забыть.

Я вспомнил, что шесть дней ничего не ел. Тут уж по-хозяйски уважил Бубен. После недолгого колдовства над электрочайником по шленкам растеклось что-то очень вкусное, сочное и жирное. Глаза слипались в полудреме. Но хата на покой не собиралась. В телевизоре бесперебойно гудела музыка.

- Может, чифирнем? – спросил Бубен.

- Можно, - Алтын лениво приподнялся со шконки. Пластиковое ведерко из-под повидла Бубен наполовину засыпал чаем и залил до краев кипятком. Минут через двадцать густую жирно-бурую, словно отработанное масло, жидкость он слил в другое ведерко, которое пошло по кругу. Каждый, сделав по три-четыре глотка, передавал «братину» следующему. Вкус необычный и немного тошнотворный, с тупой горечью.

- Ну, как? Бодрит? – поинтересовался Заяц, явно хорохорившийся передо мной своим семимесячным тюремным стажем.

- Ты вообще заткнись! – оборвал Севу Алтын, повернувшись ко мне, пояснил: – Заяц две недели назад пару таких бадеек в одно рыло засадил. Сначала блевал дальше, чем видел, потом сутки проср… не мог. Так ведь?

- То ж «конь» был, - попытался оправдаться «Черный плащ».

- Что такое «конь»? – спросил я.

- «Конь» – почище чифиря будет, - хохотнул Сева, воспользовавшийся предоставленной возможностью съехать с неприятной темы. – Много чая, много кофе и банка сгущенки.

За разговором закончился чифирь, оставив на дне бледно-ржавый осадок.

Взгромоздив на шконку пачку прессы из толстой стопы газет и журналов, возвышавшейся в углу хаты, я жадно принялся за чтение, изголодавшись по новостям. Список изданий оказался внушительным – от «Коммерсанта» и «Комсомолки» до «Работницы» и «Мурзилки».

- А я всё выписываю, - поймав мое удивление, пояснил Заяц.

- Все подписываются на издания, а Сева – на подписной каталог, - заржал Бубен.

- И сколько стоит это удовольствие? – не удержался я.

- Фигня. Что-то около двушки зелени в месяц, - отмахнулся Сева,

Алтын злобно поморщился.

Расположение стола и шконок напоминало вагонное купе, только в купе поуютнее, а здесь поудобнее. Подобная мебелировка обеспечивала эстафетную бесконечность беседы, текущей в камере. Заяц, узрев во мне благодарного слушателя, ударился в вольные воспоминания, смакуя их пополам с тюремными байками. Было Севе Зайцеву двадцать четыре года, еврей по национальности, манерам, взглядам и суетливо-юркому уму. Свое гневное возмущение на обращение «Эй, жид!» со стороны блатных сокамерников он беспощадно давил в себе страхом, в ответ на сию бесцеремонность Сева обидчиво и беспомощно разводил руками: «Ну, зачем вы так».

По словам Зайца, он учился в двух аспирантурах, и подавал большие надежды отечественной науке. Себя Сева относил к «золотой» молодежи высшей пробы, в кругах которой был известен как «Сева-ГАИ». Хвастался близкой дружбой с Митрофановым и Кирьяновым… Свое погоняло «Сева-ГАИ» получил за способность решать любые проблемы, связанные с ГИБДД, на чем собственно и погорел. Подвела молодость и жадность. При обысках на квартирах у него нашли под миллион вечнозеленых, тридцать незаполненных «непроверяек», форму майора ФСБ с липовой ксивой хозяина погон, выписанной на Севу, и главную реликвию Зайца – комплект автомобильных номеров с надписью «Черный плащ».

От правосудия Севу спасали семь адвокатов, энергично, но бестолково.

Устав тарахтеть, Зайцев достал «дембельский альбом», где вперемешку с похабными распечатками из Интернета он расфасовал личные фотографии.

- Вот этих, - причмокивая, Сева водил пальцем по фотографиям, – Листерман подгонял… Это мы в Барвихе… Это в Куршавеле год назад…

- Ты чего, сука, меня не понял?! – свой вопрос сверху Алтын сопроводил гулким ударом по шконке, от чего затряслась вся конструкция.

- Зачем стучишь? – весь передернулся Заяц.

- Я тебе сейчас, жид, по чердаку стучать буду, - взбеленился Алтын от наглости соседа.

- Хорош, Серега, - жалостливо-заискивающе пролепетал Заяц, на что Алтын издал матерную тираду в адрес Севы и уставился в телевизор.

* * *

Отношения Зайца с Алтыном не задались с первого дня их знакомства. Когда Алтынова, Бубнова и вора Леху Хабаровского перекинули с пятого этажа в 308-ую, там уже прописались Сева Зайцев и Слава Шер, якобы наладивший производство фальшивых «полосатых» номеров. Шера увезли в суд на продление срока содержания, на хозяйстве оставался Черный плащ. Войдя в хату, вор и авторитеты увидели похабно развалившегося на нижнем шконаре юношу.

- По какой статье? – ошарашил молодой человек вопросом вошедших.

- Я – жулик, - растерянно пробормотал вор.

- Двести девятая, сто пятая, - по инерции прожевали блатные.

- Ну, с тобой все понятно, - Сева взглядом оттеснил Хабаровского. – А вы, значит, людей убивали?! За деньги!

- Да, - буксанул Алтынов, по делу будучи в полном отказе.

- С каких группировок?! – с прокурорским задором продолжил Заяц.

- Я тебе, псина, покажу группировки! – первым очухался Алтын, нога которого в хлестком щелчке прошла в сантиметре от головы юноши, но тот успел вжаться в дальний угол шконки.

- Раскрутка голимая, Серега, - Бубен грудью заслонил Зайца. – А если оперская постанова?

С тех пор Сева жил под страхом неминуемой расправы, несмотря на то, что грел хату едой и куревом на несколько тысяч долларов в месяц. Однако страх не останавливал Зайца в его стремлении поравняться с сокамерниками, что у последних вызывало в лучшем случае лишь насмешку. Однажды Сева доверительно сообщил Бубну, что имеет твердое намерение встать на блатную стезю. Намерение встретили с должным сочувствием.

- Масть – не советская власть, может поменяться. Для начала надо закурить. Без этого никак не получится, - авторитетно заявил бродяга некурящему юноше.

И Заяц начал курить. Много и часто, одну за другой просмаливал до фильтра и на последний вздох зажигал от окурка новую сигарету. Бывало, по две-три за раз, до сильного кашля, до зеленых обмороков. Чернели легкие, но не масть. Вскоре было решено переходить ко второй ступени посвящения в уголовники.

- Слышь, Заяц, надо качать режим, - как-то на прогулке заявил Бубен.

- Как же его раскачаешь, на нашем-то централе? - почувствовав недоброе, пролепетал кандидат в блатные. – Ни дорог, ни телефонов, и хрен до кого достучишься.

- Вскрываться будем, - с похоронной торжественностью заявил Бубен. Стоявшие рядом Алтынов и Шер одобряюще мотнули головами.

- К-к-как вскрываться? – Сева начал заикаться.

- Как-как, всей хатой, - раздраженно уточнил Сергей.

- Ну, да. Утром перед поверкой заложим доминишками тормоза, чтобы цирики не вломились, - развивал мысль Бубен. – Дружно суициднемся. Часа на три нас должно хватить, за это время подтянем журналистов и выставим требования.

- Требования? – Севу перекосило.

- А как же! Телефоны, дороги, бухло, наркотики. Кокаина хочешь?

- Я не смогу суицы… суицы… калечить себя, - простонал Черный плащ.

- Эх, ни своровать, ни покараулить. Ладно, ты не волнуйся, мы тебя сами вскроем. Вот так, – Бубен провел ребром ладони по сонной артерии юноши. – Шер, справишься?

- С удовольствием, - отозвался мошенник.

- У моего папы сердце больное, он не переживет, - Севу колотило.

- Зато по телевизору тебя увидит, - без намека на иронию подбодрил Алтын.

- Не гоните жути. Может, все еще обойдется. Условия примут, врачи успеют, – зевнул Бубен.

Сева лег на лавочку и не поднимался до конца прогулки.

По возвращении в хату день пошел по новой кривой. Алтын с непроницаемым видом взялся точить пластмассовый нож. Мерный скрежет пластика о железные нары звучал в ушах Зайца нарастающим набатом. Он давился куревом и панически перебирал в голове возможные варианты срыва. Увы, ничего порядочного в голову не приходило. И вдруг осенило! Раскопки в развалах газет и журналов увенчались успехом. На свет была извлечена «Работница» с иконой Михаила Архангела на одной из страниц. Аккуратно вырвав образ, Сева умиленно обратился к блатным:

- Смотрите, это Сергий Радонежский. Ваш святой!

- И чего? Соскочить хочешь? - Бубен всегда старался смотреть в суть проблемы.

- Я?! Нет… - замялся Заяц. – Просто, если я погибну, папа не переживет. И на вашей совести будут две смерти. Нельзя, грех большой.

- Ты когда это верующим стал? – поинтересовался Алтын, аккуратно снимая с ножа пластиковую стружку. - Заяц, ты от греха подальше засухарись до утра, а то вскроем тебя не по расписанию.

После отбоя потушили свет. Зэки завалились на койки, в полудреме топчась по музыкальным телеканалам. Сева, дабы не раздражать общество, тихохонько сидел за столом в засаде на спящих сокамерников. Он твердо решил не смыкать глаз, угроза Алтына звучала как приговор. Взбадривал себя Заяц методичным уничтожением недельных запасов растворимого кофе и курева. Храп, раздавшийся сверху, стал для него сигналом к действию. Достав из баула блокнот, Сева судорожно вырвал страницу и крупными буквами написал: «Утром камера вскроется, заблокируют дверь, вызовут прессу. Меня хотят убить! Помогите!!!».

Засунув маляву в кальсоны, Заяц с кружкой направился к шипящему чайнику, руки ходили ходуном, но кофе на этот раз в его планы не входил. Налил кипятка, сжал зубы, зажмурился и плеснул на руку.

Сева взвыл благим матом, камера проснулась, вертухаи застучали в «тормоза».

- Позовите, пожалуйста, врача! Я сильно руку обжег! - промычал Заяц, прижавшись щекой к штифту.

- А ну-ка иди сюда! - сонный Бубен заподозрил подвох. – Давай сюда руку!

Все было взаправду. В натуральности ожога и искренности страданий Севы сомневаться не приходилось. Таких последствий от членовредительства не ожидал и сам пострадавший.

- Иди отлей на руку, дебил, - участливо посоветовал Бубен. Заяц послушно пошкандыбал на дальняк.

Через десять минут «кормушка» отвесилась, в проеме замаячила медичка.

- Что у вас произошло? – доктор недоуменно поморщилась от запаха покалеченной руки.

- Ошпарился, доктор! – прокартавил Сева, здоровой рукой незаметно просовывая в «кормушку» записку.

- Сам ошпарился? – скинув маляву в карман халата, недоверчиво уточнила врачиха, брезгливо натягивая перчатки.

- Сам, сам, - облегченно вздохнул Заяц. – Случайно получилось.

Обработав сваренную руку, медичка удалилась. Сева, распечатав очередную пачку сигарет, направился к дубку.

- Стоять! – заорал Бубен. – Куда пошел?

- В смысле, Серега? Чего ты? – залепетал Заяц.

- Тыкни кобыле под хвост! Все, теперь живешь у «тормозов».

- Почему? – Сева начал заикаться.

- Зафаршмачился, народный целитель, сам себя обос…

- Ты же сам сказал?!

- А если я тебе скажу в … …, начнешь?

- Или уже начал? – ехидно подхватил Шер с соседней полки.

Заяц обмяк, сполз по стене на корточки и уставился в пол.

- Ладно, утром посмотрим на тебя. Может, заработаешь себе скачуху, – зевнул Бубен, переворачиваясь на другой бок.

Скачуха Севу не интересовала. Ночь перевалила за экватор, реакции на записку не наблюдалось. Поскольку доступ к баулу был закрыт, пришлось воспользоваться клочком туалетной бумаги, на котором под шум воды Заяц накропал: «Заберите меня из камеры! Спасите!».

- Будьте так любезны, позовите, пожалуйста, врача. Пусть, если возможно, принесет обезболивающее, - заныл он, вжавшись губами в дверной косяк.

- Ты что такой тревожный? – встрепенулся Бубен.

- Рука болит, - проскулил Сева.

- Не помогает больше народная медицина? – загоготал Шер.

Железная форточка отворилась, в ней снова возник женский профиль.

- Сделайте что-нибудь, - Сева высунул наружу голову дальше руки, скинув в коридор очередное послание.

- Не волнуйтесь, все утром, - шепнула врач и громко продолжила. – Кроме но-шпы, ничего больше нет.

- Давайте, - Сева сгреб таблетки.

Ровно в семь включили свет. Все мирно спали. Один лишь Заяц, одев под утро толстый шерстяной свитер с воротом под горло, куртку с капюшоном и сверху замотавшись шарфом, изо всех сил таращил глаза, борясь с одолевающей дремотой. В тишине из-за двери отчетливо доносилось шуршание, сопение вертухаев. Ждали представления, но оно не начиналось. Настало время поверки. Под лязг замка арестанты попрыгали со шконок, все еще пребывая в сонном забытьи. Вместо дежурного офицера в камеру ввалился «резерв» – тюремный спецназ в полной амуниции: маски, каски, щиты, дубинки. Из-за щитов выглядывала знакомая рожа капитана.

- В камере четверо. Все нормально, - доложился Шер, накануне назначенный дежурным.

- Точно все в порядке? – оскалился капитан.

- В порядке – спасибо зарядке, - ошарашенный взгляд Алтына разрывался между ощетинившимися гоблинами и закутанным Зайцем.

* * *

Со Славой Шером и Зайцем вышла некрасивая, но очень живописная история. Заяц признавал в мошеннике неоспоримый авторитет, опору и защиту в непостоянстве тюремных будней. Но с появлением в хате блатных он решил поменять учителей, переметнувшись под бандитское крыло. Как-то раз, желая закончить пустой спор с Зайцем, Шер в сердцах назвал его петухом. На следующий день во время прогулки Бубен, внимательно оглядев Зайца, спросил его:

- Сева, ты действительно дырявый?

- Нет, ты чего, нет, конечно, - замельтешил Заяц.

- Интересная фигня получается. Тебя Шер при всех объявил пидором, а ты смолчал.

- Серега, а что мне теперь делать?

- Если объявил, пусть обоснует. Обоснует – будешь курой, если нет – тогда должен с него спросить.

- Как это – спросить? – предложенная альтернатива Севу не вдохновляла.

- Как с понимающего! – в глазах Бубна блеснул кровожадный огонек.

Спустя часа два сокамерники уселись за дубок. Заклокотал чайник, по кружкам захлюпал кипяток, поднимая со дна пряные россыпи.

- Слава, ты меня вчера петухом назвал, - без предисловий начал Заяц, косясь на Бубна.

- Ну, и что? – зевнул в ответ Шер.

- Обоснуй! – дерзость была напускной и фальшивой, Заяц геройски посмотрел на Серегу, тот одобрительно кивнул.

- Без объяснения причин, - отрезал Шер.

Заяц не растерялся. Схватив кружку Алтына, он резко плеснул содержимое в лицо обидчику.

Кипяток плетью врезался в кожу, оставив на щеке и шее мошенника размашистые рубцы. Шер не успел матерно взвыть, как под грохот тормозов в хату влетели вертухаи…

После моего заезда Заяц пробыл в хате четыре дня, не переставая развлекать и раздражать окружающих.

Модным аксессуаром среди сидельцев изолятора были беруши. Их периодически запрещали и изымали, но Севу эти репрессии обходили стороной. И вот, затромбовав берушами уши, Плащ наслаждался послеобеденным сном. В камере дым стоял коромыслом: шла непрекращающаяся готовка, перед штифтом мелькали спины, заслоняя нижнюю шконку с похрапывавшим юношей.

- На «З» с документами, - раздалось с продола.

В целях конспирации сотрудники изолятора при вызове арестанта обязаны называть одну лишь заглавную букву его фамилии.

- Сейчас, старшой, позову его, - доброхотом откликнулся Бубен. – Заяц, просыпайся, зовут тебя.

Но то, что слышал выводной, не мог слышать Сева с набитыми паролоном ушами. Зато вместо него и под него, ломая голос и картавя, прокричал Бубен:

- Через пару часов приходи!

- Чего ты сказал?! – возмущенно донеслось по ту сторону порога.

- Я даже для тупых мусоров два раза не повторяю. Отвали, я сплю, - Серега прекрасно справился с закадровой озвучкой.

- Да я сейчас резерв вызову! - в хате запахло грядущей расправой.

- Пошел ты в ж… со своим резервом, мусорюга! – хата дрогнула от хохота. Но, решив не дожидаться атаки гоблинов, Бубен в последний момент тряхнул Севу. Тот подпрыгнул, ударившись головой о верхний шконарь, выдернул беруши и поскакал к тормозам выяснять причину трехэтажного гнева вертухая…

То были истории моих сокамерников, в которых тюрьма окрашивалась в новые, пока непонятные мне цвета.

* * *

Ощущения от происходящего в первую неделю на тюрьме очень разные, яркие, но в большинстве своем смутные и тягостные. Здесь это называют «гонкой». «Гоняют» все, кто постоянно, кто периодически. Неимоверно трудно смириться с мыслью, что тюремная реальность отныне данность, которой не избежать, что жизнь резко и безвозвратно сменила русло, течение по которому не остановит ни одна плотина. Гулкой болью бьет по вискам звук топора в саду, который ты сажал, лелеял, сберегал. Все, чем дорожил, что наполняло радостью и смыслом твое существование – теперь безжалостно рубится и выкорчевывается, оставляя в сердце пустырь и пепелище. Словно «Вишневый сад», только без антрактов, оваций, театральной бутафории. От тоски рецепта нет, тоска – самый суровый приговор, который ты выносишь себе сам по требованию судьбы. Как спастись? Мысленно отречься от свободы, определить, что хорошего может дать тебе тюрьма, и постараться не вспоминать, что она отнимает. Во что бы то ни стало сохранить нервы и здоровье.

Но над чем плачут в одиночестве, хором – смеются. Арестантское житье – горькое веселье. Стадный цинизм оказывается очень даже полезным и действенным в борьбе с индивидуальным тюремным психозом.

В первую ночь в новой обстановке я заснул быстро под телевизор и густой табачный смог. Часа через четыре проснулся от холода. Натянул на себя все, что было – куртку, шапку, перчатки и снова провалился в сон. Ровно в семь утра разбудил треск накаляющихся галогенок – подъем! Чтобы не загреметь в карцер, надо заправить шконку и одеться, хотя и так все спали в одежде. Еще немного погодя брякнула кормушка.

- Завтрак! – раздался неприятный женский голос.

- Не будем! – сквозь дремоту крикнул Бубен вслед захлопывающемуся окошку. Минут через двадцать, словно передернутый затвор, громко лязгнул металл.

- Что это? – вздрогнув, поинтересовался я.

- Тормоза разморозили, - не вдаваясь в детали, пояснил Алтын. – Сейчас проверка придет.

Пока выходили на середину камеры, дверь открылась и порог переступил плешивый низкорослый, с отвислым мамоном капитан, за которым толпились пятеро в камуфляже.

- Доброе утро! – офицер огляделся по сторонам.

- В камере пятеро человек. Все в порядке, - бойко доложил самый молодой.

- Вопросы есть? – продолжил капитан.

Хата лениво мотнула головами.

- Тогда по распорядку, - служивый забрал стопку заявлений и вышел из камеры.

Хата ожила. Поставили чайник. Вся кухонная утварь, за исключением чайника да еще положняковой алюминиевой посуды - миски, ложки, кружки - пластиковая: терка, друшлаг, разделочная доска, плошки, чашки, нож. По мискам запарили овсяные хлопья, добавив в разбухшую серую массу немного тертого сыра. На пробу было непривычно, но вкусно.

После трапезы повели на прогулку. Как только вывели из камеры, сразу: «руки на стену, ноги на ширину плеч!» – неполный личный досмотр; перемещения по тюрьме – руки строго за спиной. Поднялись на седьмой этаж – такой же коридор с нумерованными дверями, за которыми крохотные прогулочные дворики размером с камеру. Пол во дворике закатан асфальтом, посередине вмурована металлическая лавка. Бетонный колодец метра четыре глубиной сверху был закрыт мощной решеткой и железной сеткой. От дождя, снега, солнца и неба арестантов укрывает высокая оцинкованная крыша, под козырьком которой дефилирует вертухай. Расстояние в метр между краем крыши и стенкой колодца скрадывает сетка и двойная колючка. Над двориком свешиваются фонарь и динамик –радио орало так, чтоб не слышно было гуляющих за стенкой зэков. Все продумано. Ни одной детали зря.

Кружит поземка, ощущение холода не перебивается ни надвинутой на глаза шапкой, ни зимними башмаками, уступленными мне Бубном. Иллюзию теплоты создает лишь сигарета, согревающая воображение обжигающей пурпурной окаемкой. Дружно закурили.

- Женат? – спрашивает Бубен.

- Теперь уже не знаю, - грустно хмыкаю я в ответ.

- Сел в тюрьму – меняй жену, - назидательно изрекат Алтын.

- Они редко дожидаются, - добавляет Бубен.

К горлу подступает комок. Я поднимаю голову и отрешенно вглядываюсь в самую желанную полоску на свете – волю, зимней серостью растворявшую стальные заросли проволоки.

- Вань, здесь самое главное – не гонять, - нарушает мое тоскливое созерцание Алтын, протягивая сигаретную пачку.

- Легко сказать, Серёга…

- Знаешь, это как гнилой зуб: дергать больно, тянуть еще больнее Чем дольше тянешь, тем сильнее и бесконечней боль. А резко выдрал, сплюнул, пару дней поболело, через неделю и думать забыл.

- Зубов до хрена, сердце одно – не вырвешь.

- Ну, это у кого как. Сидел я с одним рейдером. Так он пять месяцев со шконки не вставал, все ныл, что там кто-то спит с его бабами. Быстро спекся. Здесь или нервы побеждают тебя, или ты побеждаешь нервы. Да и вообще, зашивай горе в тряпочку. Мне лично здешнего головняка с лихвой хватает, чтобы еще о вольных заморочках гонять.

- Неужели всё так скучно?

- Этот централ – единственный в своем роде. Считай, что научно-исследовательский институт. Разбирают и собирают каждого по молекулам по нескольку раз.

- Как это?

- Начинают от пассивного составления твоего детального психо-физиологического портрета, а заканчивают провокациями, направленными на изучение принимаемых тобою решений в состоянии аффекта. Мы здесь как собаки Павлова: то жрать дают, то глотки режут. И все во имя науки и правосудия.

- Мрачновато, - я недоверчиво покосился на собеседника.

- Скоро сам все поймешь. Каждое твое движение, слово – точкуются. Ни одна хата не обходится без суки. Постоянно прививают изжогу…

- То есть?

- Вот смотри, опера просчитывают твои самые болевые точки и начинают на них давить. В первую очередь это что или кто. Как правило, это жена, дети. Если это так, ты начинаешь получать письма от всех, кроме них. И так месяц, два, три, полгода. Называется – «сколько можно мучиться, не пора ли ссучиться».

- Люто!

- А ты как думал. Все бы отдал, чтобы с прожарки этой сорваться, – Серёга помолчал, сделал пару затяжек. – Случайностей здесь не бывает. Одна сплошная оперская постанова. Через полгода сдают нервы, начинаешь точить клыки. Уже и кормушку ногой выбивали, и продол заливали, и оголенные провода на тормоза кидали.

- Ну, и?

- Ничего. Списали с лицевого счета пятихатку за ремонт кормушки. Воду убрали. А то, что какого-то сержанта - сироту казанскую трошки током тряхануло, вольтами брови повыпрямляло, - это вообще мало кого заботит. Неделя, максимум две карцера, и все по новой. Эх, поскорей бы на зону!

- А как здесь со спортом? – я попытался свернуть с тоскливой темы. Грусти на сегодня и так через край, но не тут-то было.

- Как и с остальным. Только втянешься в режим со спортзалом, тебе тут же его заморозят. Две-три недели регулярно водят, потом – бах, забудь месяца на три. Но если во дворике будешь ногами махать, Ван Дама из себя корчить - заточкуют как опасного каратиста, влепят в дело полосу, чтобы по приезде в зону гоблины из тебя последнее здоровье выбили. Короче, поплаваешь здесь до весны, сам во всем разберешься.

- Благодарю за науку.

- Судьбу благодари! –усмехнулся Алтын.

Потянулись на выход к заскрипевшим тормозам.

ЗА КОЗЛА В ОТВЕТЕ.

С прогулки подняли обратно на этаж. Термин «опустили» здесь используется обычно по другому назначению, поэтому глагол «поднять» применяется ко всем разнонаправленным перемещениям по тюрьме. Перед заводом в камеру традиционный обыск: «руки на стену!», «Ноги на ширину плеч!», удар берцем по внутреннему ребру ступни, чтобы раскорячить тебя, как натянутый парус, и тщательное прощупывание одежды.

Сегодня суббота. Все оперативно-следственные мероприятия отложены до понедельника. Зэки тоже имеют право на выходные. Бубен принимается кашеварить. Своими кулинарными талантами он гордится и вовсю пользуется ими на радость хате. Бубен утверждает, что он по специальности повар, а мать его в своё время трудилась шеф-поваром в «Праге». Местную баланду есть невозможно – макароны, перловка, пшено, сечка, ячка, разваренные в склизкую кашу, обильно сдобренную комбижиром, напоминают корм для скота. Частицы мяса, случайно попадавшиеся в этом месиве, баландерши остроумно называли «волокнами». Отсюда оригинальное название блюд: перловка или макароны «с волокнами». Обязательные в арестантском рационе супы обычно порошково-гороховые, щи или борщ – из замороженной почерневшей капусты и гнилой свеклы, отчего бульоны отсвечивают серо-бурой радугой. Остается надеяться только на передачи – по местному «дачки» – да на ларек.

Бубен неутомимо трудится над дубком, разгоняя тоску и с пользой убивая время. Рецепты разные, технология одна. Плиту, кастрюли и сковороды заменяет классический советский металлический двухлитровый электрочайник с медной спиралью. В доведенную в чайнике до кипения воду забрасываем мелко нарубленную морковь, минут через десять – нашинкованный лук, затем капусту. Добавляем растительное масло и соль. В овощную суповую основу вместо мяса кидаем кусочками нарезанную колбасу. Чайник выдергиваем из розетки, накрываем стол. К горячему в добавок –морковные салаты, творог со сгущенкой, запариваем гречневые или овсяные хлопья, куда добавляем тертый сыр. Жить можно. Однако передачки имеют свойство заканчиваться, а ларька приходится ждать по два месяца. День-другой разгрузочной «голодовки» и на ура идёт баланда.

Горячая еда – это не только здоровье, это способ согреться. В середине декабря мороз не лютовал, но нас это не спасало. Внешняя стена промерзает насквозь, покрываясь ледяными пупырышками, словно гусиной кожей. И если днем греешься едой, куревом и чифирем, то ночью приходится худо, особенно с непривычки. Перед сном я натягиваю на себя всю одежду, которая есть, в том числе три пары носков, шапку и шерстяные перчатки. Однако ближе к утру, просыпаясь от холода, мастыришь грелки из залитых горячей водой пластиковых бутылок. До подъема хватает. Рваный мерзлый сон восполняешь днем: после наваристого обеда глаза сами собой слипаются, остается лишь занырнуть под фуфайку и часа два блаженственно давить шконарик.

- Может, в нарды? – предлагает мне Бубен, доставая деревянную коробку.

- На просто так, - скалится Заяц.

- На просто так ты со своими корешами дырявыми будешь шпилить, - рявкнул Бубен, обнажив пару одиноких зубов (остальные, как утверждает, выбиты при задержании). – Играем без интереса.

- «Просто» - это жопа! – заливаясь смехом на верхней шконке, прокомментировал реакцию Бубнова Алтын.

Расставили фишки, кинули кости, Удивительно, но первая партия оказалась за мной. Бубен лишь сокрушенно качал головой и по новой расставлял нарды. Но дальше начался разгром: Бубен сравнял счет «марсом» (два очка за победу), потом вышел вперед «коксом» (три очка), далее последовала простая, опять «марс»… На счете 10:2 довольный Бубен предложил передохнуть.

Заварили чифирь – пустили по кругу.

- Давно сидишь? – интеесуюсь у Бубнова, закусывая шоколадом чайную горечь

- Одиннадцать месяцев уже да четыре в Загорской тюрьме.

- Как здесь народец?

- Необычный. Считай, почти по всем громким делам: «ЮКОС», «Три кита», кингисеппские, орехово-медведковские: «Генерал», «Карлик», «Грибок», два «Солдата»…

- Солонник отсюда сбежал?

- Ушел, как дети в школу. Точнее, вывели. Он в четыре утра с прогулочных двориков спустился, тогда еще крыши не было, на глазах у арестантских близких с большой «Матроски», стоявших в очереди с дачками. Так ему вся эта толпа аплодировала. Кстати, Саша Копцев здесь недавно сидел.

- Это которого в синагоге порезали да еще дали, сколько не живут?

- Ага. Его сразу с Петровки к нам в хату закинули. Дело менты за неделю закрыли, еще на Петрах.

- Как это?

- Он мне так рассказывал. Представляешь, говорит, посадили меня на Петровке к двум жуликам. Они прямо так и сказали, мол, мы воры в законе. Саша, говорят, со следствием надо сотрудничать, и даже чистиху помогли написать. Подсказали-продиктовали, короче, за вечер уложились. Теперь, говорят, проблем у тебя не будет. Потом вызывает его следак и говорит: «Саня, если бы не мои погоны, с тобой бы пошел жидов резать. Всё, что смогу, для тебя сделаю. Ты пока расскажи без протокола, по-дружески, что там случилось». Копцев и повелся на эту шнягу, исповедался перед мусором. А тот еще ему и говорит: мол, ты не обращай внимания, что я пишу, это совсем другое дело, зашиваюсь, ничего не успеваю. Потом просит его подписать там-то и там-то. Копцев спрашивает: «Что это?». Следак отвечает: «Справка, что ты у меня сегодня был». Саша и подмахнул собственный приговор. Жалко парнишку. Хотя воля для него беспросветней тюрьмы была. Ни работы, ни учебы, еле концы с концами сводил, на еду и то не хватало, да еще и сестра умерла… А паренек духовитый, на зоне может далеко пойти. Он тут с Гимрановым сцепился…

- Подожди, подожди… Это который подельник Шутова?

- Да, которому в оконцовке пыжик (п.ж. – пожизненное заключение – ред.) выписали. Гимранов по первости на Сашку жути гнал: «С такой статьей тебе на зоне петля… Ты людей хотел гасить за их национальность». Как-то раз что-то готовили, а Копцев спал в это время. Я говорю Гимранову, что надо морковку натереть. Тот начинает трясти спящего Копцева, бить его по щекам и орать: «Ты, сука, не слышишь, что тебе старшие говорят!». Саня спросони наотмашь хлопнул по чердаку этому «старшому». Делать нечего, пришлось вмешаться мне, выломить Гимранова из хаты, а то забил бы Сашку.

- Не скучно у вас.

- Теперь и у вас. Недавно с Мавриком месячишко скоротали.

- С каким Мавриком?

- Ну, с Мавроди.

- Он тоже здесь?

- Уже как четыре года. Сидится ему сладко, как никому. Личный повар с воли пожрать загоняет: медвежатину, оленину, устрицы, крабы. С администрацией договорился – лампу с переноской затянул. Днем спит, ночью хрень всякую пишет и пресс качает, как одержимый, по паре тысяч раз за подход. Чистый черт, грязномазый, носит разом по три пары носков.

- Зачем?

- Чтобы не поддувало. Носки-то все дырявые и протертые, но в разных местах. И так во всем.

- Чего его здесь держат?

- Где ж его еще держать? Такой заморозки больше нигде нет. С него бабки хотят получить, а он артачится.

- За свободу можно поделиться. Надо же быть таким жадным!

- Жадный, но не тупой. Маврик, когда граждан на билетах-то разводил, наличку в квартирах складывал. Бабло считали комнатами. После раскулачки у него хата осталась, где маются семь миллиардов зелени. Ему чекисты говорят: давай два ярда и свободен. Понятно, что если им дать ключи от квартиры, где деньги лежат, они заберут все, а этого демонюгу отправят зону топтать. Это при самых благоприятных для него раскладах. Маврик, естественно, буксует, тянет время, четыре года с мусорами компромиссы ищет.

- Крутоваты суммы.

- А какими же еще быть. Полстраны выставил. Сыта свинья, а все жрёт.

Около восьми вечера кормушка открылась, сиплый голос спросил: «Врач нужен?». Арестанты потянулись за таблетками от головной боли, поноса, изжоги, по дороге придумывая недуги, чтобы приболтать врача-лепилу– заглушить скуку. Впрочем, Алтына действительно мучили головные боли от контузии, а Бубна донимали язва и гепатит. Тюрьма здоровья не прибавляет.

В девять над «тормозами» зажглась лампочка, на продоле загремели двери – вечерняя поверка. Через пару минут в хату вошел дежурный, в точности повторив утренний церемониал. С этого момента можно лезть под одеяло. В 22.45 выключили галлогенки. Мои первые сутки на тюрьме подошли к концу.

* * *

В воскресенье вместо прогулки нас ведут в «спортзал», оборудованный в противоположной камере и по своим размерам рассчитанный на восемь пассажиров. Вместо коек и стола на деревянном полу стояли две атлетические скамьи, две стойки со штангами, три шведских стенки, две сломанные беговые дорожки, допотопный велотренажер, универсальный «Кетлер», бесполезный за неимением приводных тросиков, на полу валялись две пары гантелей. За этот спортивный восторг хата официально платила 700 рублей в час.

Тренером выступил Бубен, задававший темп и последовательность упражнений. Он бинтом привязывал двадцатикилограммовую гантель к искалеченной руке, в ловкости и отлаженности движений не уступавшей здоровой. В «спортзале», точнее «спортхате», почти не до разговоров, выкладывались по полной. К финишу руки налились свинцом, футболка набухла липкой влагой.

По возвращении «домой» начались банно-прачечные движения. По карусели мылись, стирались, заодно наводили порядок в самой хате. В хозяйственном отношении в коллективе царили семейственная идиллия и равноправие, на которые личные осложнения между сокамерниками никак не влияли.

Между тем, тучи над Севой стремительно сгущались. От суровой расправы его спасало лишь бдительное око продольного. Масла в огонь подливали постоянные вызовы Зайца к операм, что давало лишний повод блатным видеть в нем суку и интригана. Осознавая всю тщетность оправданий, Сева жалко лебезил перед авторитетами в надежде выкрасть у судьбы еще денек пацанской доли. В ответ на очередную матерную тираду Бубна гламурный мальчик, завсегдатай «Дягилева», «Феста» и Куршавеля, «майор ФСБ» нежно брал за руку наркобарона, жалостливо заглядывал ему в глаза и, подвсхлипывая, грассировал на местечковый манер: «Сехгей, ну, зачем ты такое говогишь?». Брезгливо-снисходительную улыбку Бубна Заяц воспринимал как заветную отсрочку экзекуции и, подбоченясь, в своем костюме ихтиандра отплясывал на радостях «семь сорок» возле дальняка, под негритянский рэп телевизионной музыкалки.

- Как ты думаешь, мне разрешат на суд пригласить Сережу Зверева, чтобы он меня постриг? – как-то раз полюбопытствовал у Бубна Сева.

- Проще голову в парашу обмакнуть. Так и красоту наведешь, и местечко себе под шконкой забронируешь.

Через пару дней Зайца забрали из хаты к большой досаде соседей.

- Сам, сука, на лыжи встал («встать на лыжи» – сломиться с хаты, по тюремным понятиям, западло – И.М.). С опером договорился. – Бубен был категоричен. – Мы же на него ларек выписали тысяч на шестьдесят. Вот и встретили Новый год! Забрали булку с маслом.

- Черт с ним, - Алтын не разделял уныния сокамерника. – День-два и я бы на этой животине по сто пятой раскрутился.

- Проехали, - вздохнул Бубен. – Глядишь, к праздникам заедет какой-нибудь да комерс.

Но на следующий день вместо комерса на пороге с матрацем под мышкой возник молодой человек лет двадцати восьми. Спортивная, но уже поплывшая и сгорбленная фигура, напряженный пляшущий взгляд, скромные пожитки, уместившиеся в одном пакете, проявляли портрет стрелка или бандитской сошки.

Бросив вещи на пустую шконку, бродяга поздоровался, представившись Максом.

- Сто пятая проклятая? – спросил Алтын, отрешенно улыбнувшись.

- Так, - в растяжечку произнес вновь прибывший, исподлобья рассматривая сидельцев. – Грузят, как самосвал.

- Встал под загрузку – грузись, - монотонно изрек Алтын.

- Что-то громкое? – поинтересовался Бубен.

Парень замялся, подобные откровения да еще и в незнакомой компании были ему явно не по душе.

- Убийство… эта… - промямлил он. – Козлова.

- Зампреда ЦБ?! Так это вас недавно приняли? Как там твоя фамилия? – Бубен почесал затылок. – Половинкин? Четвертинкин?

- Прогляда, - буркнул Максим. – Тот, которого ты назвал, - мой подельник.

- Понятно с тобой, - протянул Алтын и прибавил звук в телевизоре.

Больше Прогляду никто расспросами не донимал. Дело было уже после отбоя. Вскоре в хате раздался мирный дружный храп.

Следующий день ознаменовался приходом начальника тюрьмы. Вошел невысокий худощавый товарищ в дорогом, идеально выглаженном костюме, черный узкий галстук завязан по чекистской моде мелким узлом. Лацкан полосатого пиджака украшал значок с летучей мышью.

Последним навстречу хозяину со шконки слез Прогляда, приняв расслабленную стойку уставшей путаны.

- Как вы стоите? – вместо «здрасьте» изрек начальник, обращаясь к Максу.

В ответ Прогляда вальяжно перевалился с ноги на ногу и грозно зыркнул на хозяина, мол, иди, куда шел. Доморощенный стрелок явно играл на публику, пытаясь утвердиться в коллективе.

Как только за начальником громыхнули «тормоза», Прогляда, окинув хату орлиным взором, резюмировал:

- Совсем мусор попутал… «Как вы стоите?». Пошел бы он…

Однако все получилось с точностью до наоборот. Не успело общество оценить дерзость и патетику гражданина Украины, как в дверь застучали: «Всей хатой, с вещами по отдельности!».

- Слышь, ты, чмо, тебе кто разрешил хлебало разинуть? – первым от такой неожиданности пришел в себя Алтын.

- Да ладно тебе, братан, - не успев выйти из образа, ляпнул Прогляда.

- Твой братан за Амуром желуди роет!

- А че он того… Как он эта… разговаривает… Нормально я стоял, - беззубо парировал Прогляда, в ежовый комок свернувшись на шконке.

Камера в злобном трауре молча принялась скручивать хозяйство. Провизия делилась поровну, разбирались и расфасовывались по тюкам доселе аккуратно выстроенные стеллажи из провианта. Вскоре хата стала похожа на разгромленный продсклад. Прогляда беспрестанно курил, стараясь ни с кем не пересекаться взглядом. Он даже покаянно отказался от дежурно предложенной пайки, заглушая голодняк никотином. На мешках просидели почти до отбоя, пока с продола не донеслось глумливо-задорное: «Переезд отменяется!».

Все вздохнули облегченно, кроме Прогляды, у которого сорвалось расставание с опасными попутчиками. Но горевал он недолго, быстро оценил продуктовый потенциал «хаты», и, что главное, казалось, неисчерпаемые запасы сала. Дорвавшись до буфета, Прогляда остановиться уже не мог, поглощая постоянно все подряд. Сжирался весь неликвид, выкинуть который не поднималась или не дошла рука: рыба с душком, пожелтевшее сало, подкисшее молоко, пластмассовые запарики. На прогулки Максим не ходил, используя любую отлучку сокамерников, чтобы вольготно похозяйничать в холодильнике. Любимым блюдом Прогляды было порошковое картофельное пюре, заправленное колбасными ошметками и селедкой. Сей гастрономический писк он ласково именовал «оселедица с картоплей».

Буквально через пару дней по телевизору пошли сюжеты, посвященные убийцам первого зампреда ЦБ и его шофера. Увидев себя по ящику, Прогляда преобразился, подтянул живот, крутанул грудь, на лице заиграла горделивая улыбка. Между тем с экрана повествовалось о «жестоких бандитах», некогда входивших в Луганскую организованную преступную группировку, оборвавших «славный трудовой путь» банкира Козлова.

- Слышь, Макс! Рассказывай, как было. Ты же в раскладах. - прервал Бубен вожделенное самолюбование Прогляды.

- Я не хочу об этом говорить, - смутился стрелок.

- Ты че, хохол, сухаришься? - раздраженно продолжил Бубен. - Сам раскололся до жопы, вся страна знает, как ты водилу мочил, а здесь говорить не хочешь? Или ты только с мусорами откровенничаешь?

- Денег-то тебе обломилось? – спросил Алтын.

- Пятерка грина, - сквозь зубы процедил хохол.

- Конченные дебилы! Это ж надо за пятеру в такой блудняк вписаться! Вы что, не знали, на кого заходите?

- Знали бы, не влезли, - робко огрызнулся Прогляда.

- Знал бы прикуп, жил бы… Вы ж его пасли?! А у нас граждане на «полосатых» номерах не ездят.

- Сказали же по ящику, - уточнил Бубен, - что не курсанули, кого валить придется. А как прочухали, кого зажмурили, решили тупо сдаться.

- Гонят они, - возмутился стрелок. – Это дружок мой с мобилы бабе своей позвонил на домашний. Ну, мусора его и пробили.

- За пять тысяч долларов, - задумчиво произнес Алтын. – Так вы, получается, энтузиасты-бессеребренники. Вы хоть магнитолу из «мэрса» выдрали?

- Только золотые фиксы у жмуров, - заржал Бубен под скрежет зубов Прогляды. – Ну, теперь киллеры-гасторбайтеры за козла ответите. Пыжик - не пыжик, а двадцатку выхватить проще некуда.

- Мне за чистуху обещали не больше червонца.

- Сколько можно мучиться, не пора ли ссучиться! Не знаю, как у вас в Луганске, а у нас чистосердечное признание смягчает вину, но увеличивает срок. В России вернее с цыганами договориться, чем с мусорами, - сочувственно изрек Алтын.

- Значит, сдал корешей, как пустые бутылки, - резюмировал Бубен, на что голова Прогляды резко нырнула в плечи. - Анекдот в тему: один хохол – гопник, два – банда, три – партизанский отряд, четыре хохла – партизанский отряд и один предатель.

На следующий день, с утра пораньше Бубна выдернули опера, по возвращению от которых его негодованию не было предела. Со слов Сергея выходило, что Сева настрочил на него и на Алтына несколько заяв об угрозах расправы и вымогалове. Бубен немедленно заклеймил Зайца петухом и сукой. От соответствующей сопроводиловки по тюрьме Севу-ГАИ спасало лишь полное отсутствие межкамерных коммуникаций, за исключением «доски объявлений» - широкой деревянной планки под вешалку в душевой. Однако краткие надписи, ручкой выцарапанные на дереве, были безымянны и оперативно затирались вертухаями. Неприкосновенными оставались лишь те послания, которые устраивала сама оперчасть для дискредитации определенных сидельцев в глазах тюремной общественности.

* * *

Первые недели кипучая суета тюремных будней проносилась мимо меня. Я пребывал словно в коме, в психологической коме. Вокруг лихо закручивалась арестантская жизнь с острыми сюжетами и интригами, ценностями и мерзостями, правилами и понятиями, я ощущал ее физически: кожей, носом, ушами, но духовно меня там не было. Мое тогдашнее состояние сродни мгновениям после пробуждения: видишь кровать, люстру, шторы, слышишь дребезжание будильника, но сознание все еще продолжает переживать бурные перипетии сновидений. Здесь эти мгновения растянулись в недели. По-настоящему я оживал только в письмах, где окружающая действительность преломлялась через разум, отражаясь на клетчатых листках осмысленным изложением. Писал не для того, чтобы быть прочитанным, а дабы вернуть душе дорогие образы. Разговаривал с сокамерниками и не слышал самого себя, но каждое слово, выскальзывавшее из-под «шарика», казалось, обретало голос громадной силы, важности и убежденности, захватывало воображаемого собеседника и возвращало меня домой.

По-настоящему я просыпался только во сне. Любые грезы были понятней, ближе и реалистичней каменного мешка, километров колючки и пронзающего до костей холода.

На третий день пришла посылка, зашла дачка, как здесь говорят: чай, конфеты, шоколад, сахар, сало, колбаса, масло, сыр. Все сладкое и жирное – у родных сработал стереотип «голодной тюрьмы». Плевать было на еду, очень не хотелось отдавать бланк о получении передачи, заполненный материнской рукой. С воли передали вещи: толстенный шерстяной свитер и, самое ценное, что только можно было вообразить, - фуфайку. Обыкновенную рабочую фуфайку, синюю, ватную, спасительно теплую. В эту ночь я в первый раз выспался: ноги по пояс засовываешь в свитер, фуфайку – на оставшуюся человеческую половину, – блаженство.

Дни неслись быстро, изматывающе и бестолково. Постоянно ели, качались и чифирили, последнее, чтобы разогнать кровь и просто от безделья. Чифирили под шоколад, курево и даже воблу. В качестве альтернативы чифирю мастырили тошнотворного «коня» или бросали в смолянистый отвар горсть донормила, после такого компота топорщились волосы и таращились глаза. Много курили, за день уходил блок. Для меня курево стало спасением от… курева. Куришь, чтобы не задыхаться от дыма, чтобы не чувствовать смрад хабариков, въевшийся в полотенце, постельное белье, одежду, волосы. Дурацкий замкнутый круг.

Сидели весело, даже смешно. Чтобы не плакать, в тюрьме смеются. Сначала остроумие и злословие оттачивались на Зайце, потом на Прогляде. Но дальше анекдотов и тюремных баек разговоры не шли. Всякая другая тема на этом централе могла привести к «новым обстоятельствам по делу».

Как-то Алтын с грустью завел разговор о родном Питере, быстро съехав на политическую конъюнктуру северной столицы: «Тетя Валя – формальность и недоразумение, реальный губернатор – Кумарин. В Питере последнее слово всегда за ним».

Удивительно, но в тюрьме очень часто слова материализуются. Стоит только вспомнить о семье, и именно в этот день придет письмо из дома. Порой темы разговоров сидельцев, будто подслушанные, тут же начинают звучать по телевизору. Напоешь мотив всплывшей в памяти мелодии, можешь идти включать радиоточку и слушать ее в оригинале. Не случайно сонник Миллера – одна из самых востребованных книг на централе. И вот спустя буквально тридцать минут после упоминания всуе Барсукова-Кумарина, в камеру завели свежего постояльца.

Подтянутый, годами слегка за сорок, он вошел в хату уверенно, не по-хозяйски, но с видом долгожданного гостя. Вещей не было вовсе за исключением казенки. Дутая ярко-красная куртка «айсберг» подчеркивала спортивную выправку. На лице играла сдержанная волевая улыбка, глаза в хитром прищуре скорее сравнивали и сопоставляли, нежели удивлялись, что выдавало в нем человека, не понаслышке знакомого с российской пенициарщиной. Поздоровался, представился Славой, познакомились.

- Сам откуда? – поинтересовался Алтын.

- Из Питера.

- Выходит, что земляки мы с тобой.

- Даже здесь наши. А я близкий Сергеича, - сразу обозначился Слава.

- Понятно, - нараспев произнес Алтын, бросив на меня изумленный взгляд. «Сергеич» в Питере звучало не менее убедительно, чем Барсуков, Кумарин, или просто Кум, правой рукой которого следствие считало нашего нового соседа.

- Сюда-то какими судьбами? – присоединился к разговору Бубен, явно не испытывавший приливов гостеприимства.

- Сняли с рейса, домой собирался лететь. Маски-шоу устроили прямо в самолете. Причем, суки, закрыли технично, задним числом объявили в розыск, и лишь по этому единственному основанию суд принял решение об аресте. А это что за централ?

Далее последовал матерный, но емкий комментарий.

Слава с сочувственным эгоизмом посмотрел на нас.

– Я-то здесь проездом, меня везли на «пятерку» (ИЗ-77/5 – «Водный стадион»), но у мусоров на полпути бензин кончился. Сказали, что сегодня здесь переночую, а завтра дальше поедем.

- Шуткуют мусора. Ты не первый, кто сюда с такой хохмой заезжает. Здесь транзитных нет, сидят плотно, решение о размещении официально принимает заместитель генпрокурора.

Разговор продолжили за подоспевшим чаем и наскоро собранной поляной.

* * *

Благодарим автора "Венец года"! Получивши это стихотворение и не зная желание автора, мы не указали имя и фамилию автора, а только инициалы. Так как номер уже был выставлен, то уже не было времени запрашивать автора об его желании.

* * *

ВЕНЕЦ ГОДА.

С.В.

Наступал 2010 год. Мороз, Москву засыпал снег,

Пургу и вьюгу, даже, «вечный» мэр не смог остановить.

Под снегом японские автомобили у подъезда дома.

Я за окно смотрел и думалось о наших днях нелепых…

Злодеи умирали, власть придержащие им пели дифирамбы,

Склонялись почтенно перед дорогим соратником.

Священник был застрелян, но странно, что с «Покорностью» Творцу боролся он.

Как репетиция Последнего пожара сгорала «Хромая лошадь».

Шли споры о фильме «Царь». Взгляды, как и на все, противоположны были.

На Николая чудотворца гремел в столице Motorhead.

Знакомые все в норы затворялись, от тягот беспристанных,

И отчужденные, в семейных очагах - в гаванях тихих спасение искали.

Предновогодних огоньков не видно было – не весело так стало на Руси.

Хотя, гирлянды и петарды пытались запретить, но взрывы слышались порой.

И небоскребы из стекла и стали вставали новым Вавилоном.

Готовые заполниться людской послушной массой.

Вспоминался «Раint to black» - а было все белым бело… укрыто саваном.

Звучал Сен-Санс, печальный лебедь плыл из прошлого в сей день.

Дети за окном, в ближайшем детском саду, все разноцветные,

В снегу резвились и, к счастью, не ведали про тяжесть Бытия.

Хаосообразная молодеж вершила свою кипучую судьбу.

Старики вспоминали бедную, но стабильную советскую действительность.

Верующие об избавленье от напастей молились Богу.

Патриоты рвали волосы и посыпали главы пеплом.

Дядюшки Скруджи Российской Федерации в деньгах купались,

А ночью, порой, смотрели сны ужасов про будущность свою.

Работники, блудницы и дельцы в газеты посылали объявления и фото,

На утро, их по подъездам разносили почтальоны.

Невымершие, состарившиеся, полысевшие хиппи – противники режима,

Православные, многодетные и нищие кое как существовали в окруженье чуждом.

Сектанты всех мастей заставляли себя и всех уверовать

В неоспоримость истины лишь своего бессмертного ученья.

Матерьялисты лечили и холили свои почтенные тела и, с горем наблюдали,

Как корабль их безнадежной веры ветшал и уходил в пучину.

Среди заснеженных полей, в забытых деревнях, крестьяне покормив скотинку,

Сходив к колодцу за водой, садились к телевизору и коротали с ним житье.

Коммунисты кусали локти и, с пеною у рта, рьяно уверяли всех,

Как под сению Гулага, под диктатурой партии, сладко в СССР жилось.

Эмигранты мечтали о России, а та, похоже, разделила судьбу империй древних -

Великих Инков, Царств Египта, и в Лету канула навечно.

Возводились храмы, монастыри поднимались из руин и украшались Иконами,

Но от того не становилось почему-то веселей.

Евреи и иноверцы Русью управляли, и усмехались победе легкой.

Нет, не на поле брани победили, а тихо, яко тать в ночи.

Под хитрой властью мировых банкиров, в полной безопасности,

Уже 92 года диктовали свою волю всему народу государства.

Наш президент все продолжал в одном котле мешать несовместимое.

Так надежда на возрождение Отечества все угасала.

А Илья Муромец сидел у экрана и чашу забвения от уст неотрывал.

Сном непробудным почил наш Богатырь от того зелья.

Каждое утро, по силам, мы молились, и так напоминало это

Молитву староверов перед самосожженьем в обветшавшем храме.

Но мчались поезда, и самолеты парили в бесконечности небесной,

К определенным делам и отдыху доставляя пассажиров.

Какие-то работали заводы, и возводились новые «Samsung»и, «Volvo», «Ford»ы,

«Ашаны», «Вавилоны», «Леруа Марлены» – родного не было средь них.

Детям, почти безрезультатно, я объяснял о приоритете Высшего над низшим,

Что все должно быть на своих местах, а не наоборот.

О «Днях торжествующего зла» вещал, хотя с времен Адама они идут

Непрекращаясь и, очевидно, лишь при кончине света оборвутся.

И «Между Небом и Землей - война» все продолжалась…

Как быть тому, кто ощущал себя духовной сущностью, а не удобрением земли?

В лихое время, патриарх Гермоген рассылал послания повсюду

С призывами к борьбе с врагами, к свержению поганых.

Но постсоветский патриарх того не делал. Кому враги – кому друзья.

Быть может, все хорошо у нас и необратим поток сей Жизни?

А может некому уж посылать? Хомосоветикуамерикетикусы мы?

И безнадежно будить навсегда уснувшего Героя?

Но верить хочется, что Он пробудится и сбросит иго племени жестоковыйных.

Со стягом Спаса, в час призыва, сразится с ними заполонившими страну.

* * *

 НАМ  СООБЩИЛИ – WE  WERE  INFORMED:

На пути к вожделенному единству «осколков» РПЦЗ

Призывы «Нашей Страны» о необходимости примирения «осколков» РПЦЗ не остались тщетными. Они нашли живой отзвук в среде зарубежного духовенства и паствы различных «осколков», как РИПЦ, так РПАЦ и РПЦЗ(А).

Как признался епископ Георгий (Кравченко) Болградский (РПЦЗ(А)), «вопрос о необходимости попыток по налаживанию диалога поднят «снизу», от паствы, которая болезненно переживает разделение, особенно в зарубежье, где оно в ряде случаев прошло даже по семьям».

Серьезным и прогрессивным сдвигом в этом направлении стало обсуждение на Епархиальном собрании Восточно-Американской и Канадской Еппархий РПЦЗ(А) 14 октября 2009 года, где зарубежное духовенство в открытой полемике с архиереями выразило свою точку зрения о том, что «при собирании РПЦЗ необходимо учитывать обстоятельства, которые фактически вынудили многих преждевременно выйти из уходящей в МП РПЦЗ», и что ради постепенного достижения единства Церкви необходимо признать «возможным существование двух параллельных церковных структур на одной канонической территории».

Развитие этих идей нашло свое дальнейшее продолжение на заседаниях Богословской комиссии РПЦЗ(А) под председательством епископа Георгия (Кравченко) Болградского, который озвучил мнение зарубежного духовенства, что «можно попытаться найти общий язык с бывшими частями РПЦЗ, примириться и установить евхаристическое общение без создания единой административной структуры. И после этого, существуя параллельно на одной канонической территории, постепенно двигаться к полному единству. Такое состояние дел явилось бы временным, до Поместного Собора свободной Российской Церкви, и оправдывалось бы чрезвычайными обстоятельствами, связанными с гонениями на истинное православие со стороны еретиков и поддерживающих их государственных органов».

Можно с уверенностью сказать, что если бы епископ Агафангел в 2007 г. стоял на такой же позиции, как некоторые из его клириков и архиереев, то долгожданное единство «осколков» РПЦЗ было бы достигнуто еще два года назад. Однако тогда, к сожалению, вл. Агафангел в ответ на призыв Синода РИПЦ о примирении и объединении поставил последнему ультиматум – самораспустить Синод и присоединиться к его «осколку», обозвав РИПЦ «раскольниками», «безблагодатными» и «самочинным сборищем», и что «с РИПЦ, как организацией, уже никаких переговоров быть не может». Более того, по свидетельству епископа Фотия Триадицкого, еп. Агафангел тогда в одностороннем порядке отказался от намеченной встречи в Софии с Председателем Синода РИПЦ Архиепископом Тихоном Омским, о чем было предварительно договорено при посредничестве Болгарской Старостильной Церкви.

Такие действия со стороны вл. Агафангела завели в окончательный тупик намечавшиеся переговоры между РПЦЗ(А) и РИПЦ. Однако с этим не стали мириться духовенство и паства РПЦЗ(А), начавшие настойчиво требовать от митр. Агафангела возобновления диалога с РИПЦ.

И вот уже появились отрадные известия: «епископ Георгий, в ходе телефонного разговора с предстоятелем РИПЦ архиепископом Тихоном, договорился об официальной встрече в начале будущего года, в ходе которой предполагается уточнить, в чем конкретно заключаются разногласия между РПЦЗ и РИПЦ».

Конечно, такая встреча запоздала на два года. За это время появились уже и новые препятствия на пути к единению. Два года назад резрешить имевшиеся разногласия было намного легче, чем сейчас. И все же позитивно, что, хоть и с опозданием, но такие встречи становятся возможными.

Подобные двухсторонние встречи, консультации и обмен мнениями есть важный шаг на пути к установлению диалога. И хотя это еще не диалог, а лишь предварительное выяснение общих позиций и разногласий, и все же это достойное и важное начинание. Живой человеческий контакт и общение всегда лучше виртуальных свар. Отрадно, что это понимают архиереи и РИПЦ, и РПЦЗ(А), и РПАЦ.

Все эти три «осколка» объединяет не только общее наследие РПЦЗ, но и общая архиерейская преемственность от архиепископа Лазаря (и епископов РИПЦ, и епископов РПАЦ, и еп. Агафангела в свое время рукополагал именно архиеп. Лазарь). Тот факт, что у истоков всех этих «осколков» стоял один человек, было не случайным, промыслительным... И в этом также залог их будущего единства.

По сути это и есть одна Церковь, только в соответствии с Постановлением Св. Патр. Тихона № 362 «О самоуправлении епархий» имеющая в нынешних чрезвычайных условиях три разных временных церковных управления, как это было в 20-е гг. Тогда тоже одновременно действовали самоуправляющиеся ВВЦУ Юга России, ВВЦУ Сибири, автономный синод на Украине, московский синод Патр. Тихона и даже оппозиционный "даниловский синод" архиеп. Феодора (Поздеевского), а также Синод РПЦЗ. Не смотря на несколько разных временных церковных управлений, все это была единая Русская Церковь. Точно так же обстоит дело и сейчас.

Постановление № 362 предусматривает возможность временного самоуправления митрополичьих церковных округов. Так было одно время даже внутри РПЦЗ, где в 20-е гг. были созданы несколько митрополичьих церковных округов с центрами в Белграде (митр. Антоний Храповицкий), США (митр. Феофил Пашковский) и Париже (митр. Евлогий Георгиевский), объединенных общим Собором. В нынешних условиях это был бы идеальный принцип восстановления единства «осколков», в полном соответствии с Постановлением № 362. Тем более, что все «осколки» действуют исключительно на основании этого Патриаршего Постановления, которое никому не дает прав претендовать на полноту высшей церковной власти в Российской Церкви, но предусматривает исключительно временное и ограниченное самоуправление «для нескольких епархий, находящихся в одинаковых условиях» (см. п. 2). Предусматривая создание лишь временных органов церковного управления, Постановление № 362 заканчивается следующими словами: «Все принятыя на местах, согласно настоящим указаниям мероприятия, впоследствии, в случае возстановления центральной церковной власти, должны быть представляемы на утверждение последней». В Постановлении № 362 не говорится, что одна «группа» должна представлять на утверждение другой «группе» свои действия, но что «в случае возстановления центральной церковной власти, должны быть представляемы на утверждение последней».

Постановление № 362 остается тем каноническим фундаментом, на котором не только основывается существование всех современных «осколков», но на основе которого только и возможно их объединение. Дай Бог архиереям сил, мужества и мудрости пройти до конца провозглашенным путем, и, отложив все личные амбиции и обиды, достичь столь вожделенного примирения и единства Русской Церкви.

П.Бондаренко, США

Газета «Наша Страна», декабрь 2009 г.

* * *

СВИДЕТЕЛИ- ФАНТОМЫ И ЛЕСОВОЗЫ- ПРИЗРАКИ

Хроника суда по делу о покушении на Чубайса

Есть в юриспруденции такое понятие как вещественное доказательство по делу, – вещдок. Все материальные свидетельства, доказывающие, что преступление совершено и обвиняемые лица к нему причастны, следствие накапливает в особых хранилищах, чтобы предъявить потом на суде. В деле о покушении на Чубайса таковые тоже имеются. Прокурор предложил присяжным заседателям обозреть вещдоки, и процесс обозрения с величайшим интересом наблюдали все присутствующие на суде.

Обозрение началось с конфуза. Адвокат Чубайса Шугаев сделал судье Пантелеевой выговор, - на юридическом языке он именуется «возражением на действия председательствующего судьи». Шугаев поставил судье на вид, что она позволила стороне защиты обратить внимание присяжных на характер повреждений чубайсовского БМВ в то время, когда они рассматривали фотографию пострадавшей бронированной автомашины главного энергетика, а ныне главного нанотехнолога.

- Только при осмотре вещественных доказательств, - назидательно поучал судью Шугаев, - лица имеют право обращать внимание присяжных на существенные для дела обстоятельства.

- Сторона обвинения будет предъявлять автомобиль БМВ в качестве вещественного доказательства? - уточнила судья у прокурора и сама не ожидала, что попала в болезненное место стороны обвинения.

- На д-данной с-стадии – нет, - поперхнулся прокурор, кляня про себя чубайсовского адвоката, который подозрительно притих. Было от чего запаниковать обвинению. Не от хорошей жизни принародно врал судье господин прокурор. Потому как главный вещдок происшествия на Митькинском шоссе – чубайсовский БМВ с простроченными стёжками осколков на капоте, способный правдиво рассказать, что за фугас взорвали на его пути, каков был заряд по составу и мощи, как далеко заряд залегал от машины, и сколько потом было стрелявших по нему, из чего и чем стреляли, - так вот этот вещдок вскорости после случившегося на Митькинском шоссе подрыва, был поспешно отремонтирован и продан. Почему следствие торопилось избавиться от столь ценного вещдока суду ещё предстоит выяснить. Интересно уже то, что прокурор утаил от судьи правду, не сказав ей, что ни сегодня, ни завтра обвинение не сможет представить БМВ, и не просто промолчал прокурор, уклонился от ответа судьи, он соврал!, заложив под себя мину в протоколе. Будем ждать теперь, когда она взорвётся. А пока прокурора с головой поглотили другие заботы. На нем лежала обязанность предъявлять вещественные доказательства, долженствующие, во-первых, убедить присяжных заседателей, что покушение было, во-вторых, доказать причастность к покушению подсудимых Квачкова, Яшина, Найденова, Миронова.

Прокурор с усердием принялся оглашать список вещдоков, в котором значились: гильзы, фрагменты изоленты, фрагменты скотча, куски стекла от автомашины, аккумулятор, фрагменты железного гвоздя, листовой стали, полимерной пленки, а также оболочки от пуль, сердечники пуль, и всякие разные «не идентифицированные металлические объекты». Перечень настолько реально напоминал мусорную свалку, что судья всерьез встревожилась: «Я надеюсь, окурки-то предъявлять не будете?».

Окурки среди вещдоков действительно значились, два заседания назад прокурор буквально умучил присутствующих подробным описанием окурков «Золотой Явы», «Кента», «Парламента», найденных на обочине вблизи места взрыва. Назывались длина недокуренного остатка в миллиметрах, вымерялось расстояние окурков друг от друга. Сами «объекты» проходили под номерами – 1, 2,.. 15... Правда, прокурор забыл упомянуть, что большинство из подсудимых некурящие.

Вопрос судьи об окурках вызвал веселое оживление. Судья вовсе не намеревалась развлекать собрание и жестко пресекла сдержанный смех некурящих подсудимых: «Подсудимые, можно без вашего участия?». В ответ - изумленный хор голосов: «А как же без нашего участия?!».

Признаться, я никогда еще не видела, чтобы с таким вниманием и серьезностью демонстрировали мусорную свалку. Прокурор ставит на стол опечатанную картонную коробку, вскрывает печати, извлекает оттуда тщательно упакованный в целлофановые пакеты мусор – куски изоленты желтого цвета, белые мешки из-под сахара, смятые целлофановые пакеты... Попадались и замечательные вещи. Из коробки были извлечены на свет десять гильз калибра 7,62, их высыпали аккуратной кучкой перед присяжными, и те потом, как дети в игре в колечко, азартно пересыпали звенящую горстку друг другу в ладони. Затем из отдельного пакетика вынули пулю-одиночку, тоже калибра 7,62, но совершенно особенную. Это была гильза 1943 года выпуска, ее нашли на месте покушения в мае, когда стаял мартовский снег. Эхо Великой Отечественной отчетливо аукнуло в зале судебных слушаний. Подумалось, что приди следователи к месту покушения не с металлоискателем, а с лопатами, то, глядишь, обнаружили бы там ещё и копья да луки со стрелами.

Прокурор продолжал демонстрировать свалку. Из громыхающих картонных коробок он как фокусник на манеже извлекал банки, стаканчики, коробочки с металлическим хламом – фрагментами начинки фугаса. Присяжные озадаченно и спешно передавали это добро друг другу, словно желая как можно скорее от него отделаться.

Сторона защиты просит прокурора уточнить, откуда эти «вещи», чтобы присяжные поняли их происхождение. Судья отказывает, она пытается найти понимание у самих заседателей: «Уважаемые присяжные, может быть, Вам и непонятно, что предъявляется, и откуда это взято, но Вы, возможно, поймете позже. Ведь невозможно вложить в ваши головы всю информацию сразу». Никто не возражает, все продолжают сосредоточенно перебирать мусор.

Наконец, прокурор достает из большого картона тщательно свернутые туристические коврики – «фрагменты полимерного материала», на которых, по версии обвинения, лежали в засаде автоматчики. Он зачем-то предлагает присяжным их пощупать. Щупать коврики никто не решается, их складируют в углу.

Процесс демонстрации вещдоков нарастает. Перед глазами присяжных мельтешат «обрезок нитки с места происшествия», аккумуляторная батарея, бытовой переключатель, провода, панель из пластика, на которой, по уверению прокурора, написано «BMW» и «сделано в Германии». Это единственное, пожалуй, что осталось на складе вещдоков от броневика Чубайса. Наконец, прокурор вытягивает из коробки темный лоскут и, раскачивая им перед лицом судьи, торжественно провозглашает: «Обрывок тонировочной пленки с осколками стекла».

Судья опасливо отодвигается: «От какой машины?».

Прокурор пожимает плечами: «От БМВ, наверное, там же стекла тонированные».

Присутствующие не верят, разглядывая жалкие осколки, мало похожие на толстенные бронированные стекла БМВ Чубайса. «От «девятки», - поправляет прокурора кто-то из адвокатов подсудимых, вспомнив, что лишь у одной автомашины на месте взрыва высыпались стекла, и то у посторонней. Прокурор не спорит.

Как главное блюдо пиршеского стола, в зал вносят основной документ обвинения – «Журнал суточных сводок ЧОП «Вымпел-ТН», в котором охрана Чубайса фиксировала все потенциальные угрозы «охраняемому объекту». Зачитываются две справки от 10 и 17 марта 2005 года. В первой сообщается о группе подозрительных мужчин у станции Жаворонки в 7.50 утра, во второй – о взрыве БМВ и Мицубиси на Митькинском шоссе. Скупо, сжато, но с деталями, от которых на суде те же самые охранники - авторы журнала - отклонялись весьма далеко.

Сторона защиты просит разрешения огласить сомнения в подлинности документа.

Миронов: «В данном журнале отсутствует нумерация страниц. В справке нет подписей лиц, ее составлявших. В документе отсутствует время его составления, какие-либо печати, что свидетельствовало бы о его подлинности».

Квачков: «За справкой от 17 марта 2005 года сразу следует справка от 2-3 августа того же года. Неужели столько времени охранники жили без всяких потенциальных угроз охраняемому лицу, и это сразу после неудавшегося покушения?».

Закалюжный, адвокат Яшина: «Журнал представляет собой скоросшиватель. Такая структура журнала позволяет изымать и удалять листы, а также вставлять их. Поэтому невозможно установить, когда появились в журнале эти справки».

Судья прерывает адвоката и просит присяжных оставить без внимания слова стороны защиты. Ее интересует, кто писал исторические справки.

«Я писал справку от 10 марта», - как провинившийся ученик, поднимается водитель машины сопровождения Чубайса Хлебников и тут же препровождается судьей к микрофону.

Его в очередной раз допрашивают, и что удивительно: с каждым новым допросом Хлебникова суд открывает для себя все новые и новые факты, бывшие доселе никому неизвестными.

Яшин: «В справке указано, что группа мужчин появилась на станции Жаворонки в 7.50 утра, а уехала в 9.35. Вы это своими глазами видели?».

Хлебников: «Нет, я лично сам этого не видел. Справка пишется коллективно».

Першин, адвокат Квачкова: «Кто конкретно видел, что группа мужчин уехала в 9.35 со станции?».

Хлебников: «Сотрудники второго экипажа Ларюшин и Кутейников».

Все в шоке. Ошеломительная новость! Никто никогда за пять лет расследования, допросов, судов ничего подобного не слышал ни про Ларюшина, ни про Кутейникова, ни про второй экипаж сопровождения Чубайса вообще. О них почему-то целых пять лет все свидетели, все потерпевшие молчали, сцепив до судороги зубы.

Першин: «Почему Вы не сообщили, что Ларюшин и Кутейников видели, как группа мужчин уезжала со станции?».

Хлебников: «Меня об этом никто не спрашивал».

Першин: «Объясните, почему второй экипаж оказался на круге 10 марта?».

Хлебников: «А откуда Вы знаете?».

Першин изумлённо: «Вы сами сказали... А 17 марта второй экипаж был в Жаворонках?».

Хлебников: «Может и был».

Михалкина, адвокат Миронова: «Кто из двух экипажей именно так описал внешность группы мужчин на станции Жаворонки 10 марта?».

Хлебников: «Что мне продиктовали, то я и написал, а кто диктовал - не помню».

Квачков: «17 марта второй экипаж уходил к РАО ЕЭС, чтобы там встретить БМВ Чубайса?».

Хлебников: «Я не помню».

Квачков: «К даче Чубайса 17 марта вы ехали с эти экипажем вместе или порознь?».

Хлебников: «Не помню».

Яшин: «Почему за пять лет Вы только сегодня упомянули, что второй экипаж присутствовал в этом районе 10 марта и 17 марта?».

Судья почему-то снимает вопрос.

Закалюжный: «Почему за пять лет мы впервые слышим такую версию и почему второй экипаж до сих пор не допрошен?».

Но и этот вопрос почему-то судьёй снят.

Да как же узнать хоть что-нибудь про таинственный «второй экипаж», про этих двоих Ларюшина и Кутейникова, которые, как фантомы, оказывается, везде присутствовали, всё видели, документы составляли, но в уголовном деле как свидетели напрочь отсутствуют?

Сначала лесовоз, теперь вот второй экипаж сопровождения машины Чубайса… Сколько еще таинственно появляющихся и исчезающих неопознанных объектов появится в этом деле, остается только гадать и внимательно следить за ходом судебного следствия.

Следующее заседание суда 23 декабря, как всегда в 11.00.

Любовь Краснокутская.

(Информагентство СЛАВИА)

* * *

СВИДЕТЕЛЬ ПО ВЫЗОВУ

Хроника суда по делу о покушении на Чубайса

Любое событие становится непреложным историческим фактом, если у него есть очевидцы или, выражаясь языком юриспруденции, свидетели. Свидетель – лицо, видевшее нечто, запечатлевшее это нечто в памяти и поведавшее об этом миру. Как всякое лицо, свидетель может оказаться субъективен, избирателен в своих пристрастиях или зависим, то есть быть подверженным давлению, подкупу, уговору, даже если делает вид, что он абсолютно беспристрастен. А бывает и так, что свидетеля определяют заранее, и он оказывается в нужное время в нужном месте, чтобы засвидетельствовать нужное следствию.

В деле о покушении на Чубайса присяжным заседателям после потерпевших представили первого свидетеля обвинения – милицейского подполковника Сергея Иванова, в марте 2005 года служившего начальником штаба батальона ДПС, и ходившего тогда ещё в майорах.

Свой рассказ о событиях 17 марта 2005 года Иванов начал неожиданно, с извинения: «Рассказать – расскажу, но если что-то не то, простите…».

Повествовал он ладно и складно: «Был я в тот день ответственным по подразделению. Утром поднялся к себе в кабинет, потом начал спускаться со второго этажа и в этот момент дежурный сообщил, что на Минском шоссе идет перестрелка. Я сел в машину и поехал выяснить, что происходит, где происходит. Все эти события происходили не на нашей территории обслуживания. Я выдвинулся по Минскому шоссе, доехал до перекрестка, потом чутьем почувствовал, что надо ехать налево. Подъезжаю, а навстречу мне машина простреленная катит, Мицубиси, ну, прямо в лоб. Приехал на место происшествия. Посмотрел. Ко мне подошли люди, показали пробоины, повреждения. Моя задача – сразу попробовать экипажи подтянуть, огородить место, там еще ДТП было неподалеку… До прибытия более компетентных органов мы кое-какие действия сделали и начали заниматься своей территорией».

Милиционер, ведомый чутьем к месту происшествия, замолчал, ожидая вопросов. Их не замедлил задать прокурор: «В какое время Вы получили информацию о стрельбе?».

Иванов: «Точно не помню, где-то в 9.28 - 9.33».

Прокурор: «До поворота с Минского на Митькинское шоссе Вы каких-либо людей, машины замечали?».

Иванов, как по команде, зачастил: «Когда много работаешь, все обозреваешь. Я выехал, полетел. Скорость 100 - 120 километров в час. Я всегда обращаю внимание, когда автомашины стоят на обочинах, потому что обочины – это такое место, там и угоняют машины, и всякие преступления совершаются, и помощь людям нужна… Лично я всегда смотрю – почему машина стоит? Не доезжая метров 600 - 700 в сторону Москвы, на противоходе, возле садового товарищества, там есть еще пара пеньков, на которых люди отдыхают, смотрю – иномарка. Голова одна уже в машине, а другая – заходит, и машина с пробуксовкой начинает уходить».

Прокурор: «Так куда эти две головы садились?».

Судья вмешивается: «Постойте: головы - это люди, коровы или кто?».

Иванов поясняет, что это все-таки люди, описывает виденное в деталях: «Машина находится в начале полудвижения. Один человек уже сел в нее, одна шапочка у него торчала, а другой человек садился, оба - на заднее сиденье. Не знаю – мужчины, женщины?».

Прокурор: «Что за машина была?».

Иванов: «Ну, теперь-то я знаю, а тогда – иномарка и все. Запомнил фрагмент номера. Потом приехал на пост, посмотрел систему «Поток», нашел этот номер и сразу определил – СААБ и все. Мой разговор по рации, когда я о фрагменте номера говорил, наверное, подслушали. И поэтому когда я с места происшествия на пост поехал, то увидел на месте, где СААБ стоял, уже кто-то работы вел. И уже объявили план-перехват. Я еще говорю: «Подождите-подождите, сейчас я по системе «Поток» уточню – тогда объявите».

Картина, живописуемая подполковником, вырисовывалась красочная. На скорости 100 - 120 километров в час он едет, руководимый одним лишь чутьем, но едет точно к месту взрыва, не останавливаясь нигде, даже не притормаживая, не снижая скорости, успевает заметить «на противоходе» - на противоположной обочине - иномарку, отчетливо видит двоих садящихся в неё и запоминает номер в придачу! Но каковы следователи! Они же обобрали майора, украли его славу, как свидетельствует Иванов, подслушав сообщение Иванова своему начальству о фрагменте номера встреченной им иномарки, не проверив даже ее полные данные по системе «Поток», объявили план-перехват этой машины! Но вернемся к резонным вопросам прокурора: «Чем Вам показалась подозрительной эта автомашина?».

Иванов впервые задумался: «Ну, автомашина стоит уже готовая к движению, а тут человек еще не сел в машину, а она уже пошла. У меня чисто интуиция сработала. Я и сегодня, когда сюда ехал, примерно половину машин видел подозрительных».

Прокурор поспешил уклониться от скользкой темы навязчивой подозрительности свидетеля: «Что представляет из себя система «Поток»?».

Иванов: «Она считывает транспортные номера автомашин, проходящих как в сторону Москвы, так и в сторону области. Может скорость измерить».

Прокурор: «В том месте, где иномарку видели, какие-либо еще машины стояли?».

Иванов: «Больше не было».

Прокурор: «В момент, когда автомашина трогалась, находился ли в ней водитель?».

Иванов озадаченно: «Без водителя машина не поедет. Кто-то был».

Прокурор: «Вы его видели?».

Иванов: «Нет, машина была грязная. И потом у меня профессиональное чутье – я смотрю на номера».

Прокурор: «Во что были одеты люди, садившиеся в автомашину?».

Иванов: «Во что-то темное».

Прокурор: «Теперь поподробнее: что Вы увидели на месте происшествия?».

Иванов напряжённо и осторожно: «Пара машин стояла разбитых. На дороге земля разбросана, как курям корм бросают. Люди мне говорят: в нас вот оттуда стреляли. Я близко к воронке не подходил, может, что еще не разорвалось. Воронка глубиной сантиметров девяносто, до полутора метров. Шайбы разбросаны…».

Майору, вернее уже подполковнику Иванову не откажешь в трезвости ума. Он, как, впрочем, и Вербицкий, водитель «девятки», случайно попавшей под взрыв, не стал подходить к воронке, правильно решив, не грохнет ли по новой, ведь террористы обычно делают два, а то и три заряда, стремясь максимально нарастить количество жертв, что, кстати, и случилось совсем недавно при подрыве «Невского экспресса». И на фоне их нормального здравого рассуждения, тем более странно поведение охранников Чубайса, которые, - смотрите предыдущие наши репортажи из зала суда, - после взрыва остановились, вышли из машины одного любопытства ради – поглазеть на воронку. Сторонние люди осторожничают, а профессиональные охранники, офицеры ФСБ-ФСО, чуть ли не строевым шагают к месту взрыва без малейшей осторожности. Только в одном случае могут повести себя так профессионалы, когда заранее и точно знают, что должно взорваться, как должно взорваться, сколько раз должно взорваться, и тогда действительно любопытно взглянуть как получилось то, что им было заранее известно.

Гозман, представитель Чубайса: «Какие повреждения были у автомашин?».

Иванов: «Крыша сложилась, домиком встала. Три машины были повреждены».

Сысоев, адвокат Чубайса: «Вы сказали, что раскореженная Мицубиси катила прямо на Вас?».

Иванов поправляет адвоката: «Простреленная, а не раскореженная. Раскореженные стояли на месте происшествия».

Все напряжённо слушают свидетеля. Память ли его подводит или у бывшего майора плохо с арифметикой, а может он невзначай проговорился, ведь всего пострадавших машин было три: бронированный БМВ Чубайса, который уехал, не притормозив, и видеть его Иванов никак не мог, и остаются тогда всего две - «девятка» Вербицкого и Мицубиси с охранником Моргуновым за рулем, которая встретила Иванова на дороге и вместе с ним вернулась к воронке, которую сам Иванов в расчёт не берёт, потому и поправил адвоката Сысоева. Тогда какие ещё две раскореженные автомашины он видел на месте взрыва? Или просто перестарался бывший майор в своих свидетельских показаниях, полагая, что чем страшнее изобразит побоище, тем сильнее впечатлит присяжных?

Сторона защиты принялась проверять память майора-подполковника.

Квачков: «Кроме чутья, какие были у Вас основания выехать на происшествие за пределы зоны Вашей ответственности?».

Иванов бодро и бойко: «Я, как сотрудник милиции, могу пресекать противоправные действия на всей территории России».

Квачков: «Как часто Ваше чутье уводит Вас за пределы Вашей ответственности?».

Вопрос снят, он показался судье слишком ироническим, суд – дело серьезное.

Квачков: «Как далеко повело бы Вас ваше чутье, если бы Вы не наткнулись на происшествие на 650-м метре Митькинского шоссе?».

Вопрос, разумеется, снят

Квачков: «Кем, когда и в каком документе 17 марта 2005 года зафиксировано сообщение о взрыве и обстреле кортежа Чубайса?».

Иванов: «Я не знаю, записал это дежурный в книгу или не записал».

Квачков: «В Ваши обязанности входит контроль за ведением документации?».

Иванов: «Входит».

Квачков: «А как часто обстреливают машины в зоне Вашей ответственности?».

Иванов: «Первый раз».

Квачков: «И Вы сочли этот эпизод незначительным и не внесли его в служебный журнал?».

Вопрос снят.

Квачков: «На каком расстоянии Вы заметили СААБ?».

Иванов: «На расстоянии от 70 до 90 метров».

Квачков: «И Вы смотрели на эту машину, двигаясь ей навстречу со скоростью 100 - 120 километров в час?».

Иванов не без гордости: «Я могу три минуты смотреть в одну сторону и в другую, и вижу все. Меня отец учил видеть все на триста шестьдесят градусов. Я глядел на машину и видел, как в нее садились люди и она двигалась».

Квачков: «Фрагмент номера Вы видели ясно? Вы же сами сказали, что машина была грязная?».

Иванов: «Я запомнил – либо 226, либо 626».

Квачков: «Когда давали в тот день показания, Вы уже знали номер машины СААБ?».

Иванов: «Да».

Квачков: «А почему не сообщили о нем следователю?».

Иванов, резко сбавив тон, бурчит: «Не помню».

Квачков: «Через два часа после события уже был объявлен план-перехват?».

Иванов: «Был».

Квачков: «После введения плана-перехвата машина СААБ могла пройти в обратном направлении в Москву?».

Иванов: «Могла».

Квачков: «Так почему ее не задержали?».

Иванов: «Не знаю».

Квачков:«Вы готовы участвовать в эксперименте – запрыгнуть в заднюю дверь тронувшегося с места СААБа?».

Иванов хмыкает: «Я что – плохо воспитан?».

Неожиданный эквивалент нашёл Иванов яркому и точному, но неприемлемому в суде: «Я что – дурак?», хотя ухмылка его именно это и выражала.

Квачков: «Сколько человек было в Мицубиси, когда Вы ее встретили?».

Иванов: «Два, это точно. Может и больше».

Ух ты! У многих дух перехватило. Мне показалось в тот момент, что сторона Чубайса побледнела. Ещё бы!: и Моргунов, и Клочков, и Хлебников из машины сопровождения Чубайса, стоя на том же самом месте, где сейчас стоял подполковник Иванов, всего лишь несколько дней назад убеждали суд, что Моргунов на Мицубиси с места взрыва уехал один и никого, это все они подчёркивали особо, никого с места происшествия не вывозил, а Иванов без всяких сомнений, уверенно свидетельствует, что в Мицубиси было не менее двух человек, да ещё и подчёркивает «это точно».

Квачков: «Люди, которые вышли к Вам из Мицубиси, они сообщили Вам номер лесовоза?».

Иванов изумленно: «В первый раз слышу!».

И снова все затаили дыхание, ведь Хлебников уверял суд, что Моргунов для того именно и уехал, бросив товарищей под обстрелом, чтобы немедля сообщить милиции номер загадочного лесовоза!

Першин, адвокат Квачкова: «Через какое время после сообщения о стрельбе Вы оказались на месте происшествия?».

Иванов: «Через семь-десять минут».

Першин: «Вы один выехали?».

Иванов: «Один».

Першин: «А почему Вы выехали один на место, где идет стрельба?».

Иванов: «О том, что идет стрельба, я мог только догадываться, я сначала информацию просто проверял».

Першин: «Выходит, то, что шла стрельба – это только Ваши предположения?».

Судья снимает вопрос.

Миронов: «Вы сказали, что Мицубиси была прострелена, а повреждений лобового стекла Вы не заметили?».

Иванов: «Не могу сказать, не врезалось в память».

Странная какая-то память бывшего майора: то фиксирует фрагмент номера на скорости в 120 километров, то в упор не видит растрескавшегося лобового стекла Мицубиси, выехавшего прямо на него, лоб в лоб.

Миронов: «Двух человек, которые вышли из Мицубиси, Вы можете описать?».

Иванов: «Люди и люди. Я не физиономист».

Миронов: «Пассажиры Мицубиси покинули автомашину?».

Видно было, как заволновалась сторона обвинения. Затряс кудрями Гозман, заколыхался тучным телом Шугаев. Это не прошло мимо внимания свидетеля. Он попытался выпутаться из щекотливой ситуации: «Я остановился, когда Мицубиси выехал мне прямо в лоб. Обычно от милиции бегут, а тут ко мне все кинулись. Я не понял – то ли это люди из Мицубиси, то ли не из Мицубиси».

Миронов участливо: «Когда Вы сказали, что по дороге сюда около половины машин Вам показались подозрительными, это Вы так фигурально выразились, или это свойство Вашей психики?».

От ответа Иванова спасает судья.

Адвокат Михалкина: «Вы, как начальник штаба батальона, выезжаете лично на каждое ДТП?».

Иванов высокомерно: «Нет, конечно, только в особых случаях».

Михалкина: «И Вы всегда в особых случаях выезжаете один?».

Иванов растерянно: «Что значит – особый случай?! В основном у нас происходят ДТП. Могу один выехать, могу не один».

Михалкина: «А на Вас бронежилет был? Ведь там была стрельба».

Иванов: «Я бронежилетов не ношу!».

Завершил опрос свидетеля Роберт Яшин вопросом, ставшим почти ритуальным: «17 марта 2005 года на маршруте движения и на месте происшествия Вы видели кого-либо из подсудимых?».

Иванов пожал плечами: «Нет».

На «нет», как верно говорится, и суда нет, - увы, неусвоенная Генеральной прокуратурой мудрость.

Первый же свидетель обвинения с треском провалил показания потерпевших, и так не сводивших концы с концами. Но главное даже не это, а странное, ничем не оправданное появление тогда майора Иванова в нужном месте и в нужное время - в зоне чужой ответственности, примчавшегося проверить информацию о стрельбе, полученную из так и не установленного ни следствием, ни судом источника. Попутно «случайно» приметил СААБ на обочине Минского шоссе и даже «на всякий случай» запомнил его подозрительный номер, и ухитрился по спецсвязи его кому-то выболтать, а майора кто-то подслушал и объявил план-перехват на СААБ, даже не выяснив полностью его номер по системе «Поток»… Не слишком ли много случайностей, заложивших следствию основу невиданного успеха, что уже через несколько часов после происшествия и машина известна, и сам подрывник, брать которого прокуратура прибыла с огромной свитой телекамер. И не эти ли «случайности» так скоро принесли майору подполковничьи погоны?

25 декабря в 11 часов суд продолжит заседание.

Любовь Краснокутская.

(Информагентство СЛАВИА)

* * *

Белорусские власти вводят цензуру в интернете

Работу интернет-ресурсов Белоруссии будет контролировать правительство и специальная структура при администрации президента. Провайдеры - все они контролируются властями - получат право отключать доступ к определенным ресурсам. Проект указа Александра Лукашенко опубликовали оппозиционные СМИ Белоруссии. Доступ к информации о незаконной деятельности, размещенной на зарубежных сайтах, также будет легко перекрыть - ведь единственный кабель, обеспечивающий выход Белоруссии в глобальную сеть, контролируется государственным предприятием "Белтелеком", пишет "Коммерсант".

Проект указа обнародован оппозиционной газетой "Наша нива" (на белорусском языке). На русском языке проект указа представляет газета "Телеграф".

После вступления в силу указа "О мерах по уточнению использования национального сегмента глобальной компьютерной сети интернет" контролировать работу белорусских интернет-ресурсов будет правительство вместе с провайдерами, а также специальная служба - оперативно-аналитический центр при администрации президента (ОАЦ).

ОАЦ появился весной 2008 года и сразу взял под контроль всех белорусских провайдеров. Как отмечается в проекте, "пересчет операторов электросвязи, которые имеют права непосредственного доступа (присоединения) к международным сетям электросвязи, а также уполномоченных поставщиков услуг сети интернет" будет определять ОАЦ "по соглашению с президентом Республики Беларусь". В частности, центр будет контролировать регистрацию доменных имен .by. Практически все неподконтрольные белорусским властям интернет-ресурсы зарегистрированы за пределами страны. Но специалисты считают, что чисто технически "заглушить" неудобные сайты белорусским властям будет несложно. Дело в том, что Белоруссия с всемирной паутиной связана лишь одним кабелем, который контролируется государственным предприятием "Белтелеком". Все остальные провайдеры закупают трафик именно у этой структуры.

ОАЦ будет перекрывать доступ к информации, противоречащей белорусскому законодательству. В пункте 1.5 проекта указа говорится, что "поставщики услуг сети интернет по запросу пользователя осуществляют услуги по ограничению доступа к информации, содержание которой направлено на осуществление экстремистской деятельности". Таким образом, по запросу одного пользователя провайдер сможет отключить интернет-ресурс. В условиях Белоруссии очевидно, кем будет этот пользователь и какая информация у него вызовет ассоциации с экстремизмом, полагает "Коммерсант". Для особо непонятливых провайдеров документ предусматривает возможность приостановления деятельности "согласно постановлению совета министров".

Отметим, к экстремистской деятельности в проекте указа, в частности, относятся: разжигание национальной и религиозной розни; незаконный оборот оружия, боеприпасов, взрывчатых, радиоактивных, сильнодействующих, токсических веществ, наркотических средств, психотропных веществ и их прекурсоров; организация незаконной миграции и торговли людьми; распространение порнографических материалов; пропаганда насилия, жестокости и других деяний, запрещенных законодательством.

"Уполномоченные поставщики услуг сети интернет обеспечивают в обязательном порядке ограничение доступа к указанной информации при оказании услуг с использованием сети интернет государственным органам (за исключением государственных органов, указанных в части второй подпункта 1.2 настоящего пункта), государственным организациям, учреждениям образования, культуры", - гласит текст проекта. Таким образом, об ограничении доступа частных лиц к информации о незаконной деятельности там не сказано.

Хотя, согласно пункту 1.8, ОАЦ "устанавливает порядок оказания услуг по ограничению доступа пользователей сети интернет к информации, запрещенной к распространению в соответствии с законодательством Республики Беларусь ".

Интересно и положение, согласно которому в течение полугода Совет Министров республики обязан будет, в частности, определить: "порядок идентификации пользователей сети интернет в местах коллективного пользования, в том числе пользователей интернет-кафе, домашних сетей... обеспечить проведение мероприятий по стандартизации услуг с использованием сети интернет, механизмов идентификации пользователей".

Нынешний проект указа ограничивает срок его применения. Там говорится, что на протяжении одного года после его вступления в силу планируется разработать проект закона о национальном сегменте сети интернет и представить его на рассмотрение президенту. Тем не менее руководители интернет-ресурсов и журналистских объединений были возмущены уже самим проектом. Как заявила "Коммерсанту" редактор популярного оппозиционного сайта "Хартия`97" Наталья Радина, представленный документ - это "провокация власти, задуманная к предстоящим президентским выборам". Впрочем, она полагает, что из этой затеи ничего не выйдет. "Получат по рукам от Запада, и все устаканится",- уверена Наталья Радина.

С этим не согласен главный редактор другого оппозиционного ресурса "Солидарность" Александр Старикевич. По его мнению, "если Запад закрыл глаза на похищения молодых оппозиционеров, он вряд ли встанет на защиту интернет-сайтов".

В феврале правительство еще не усматривало необходимости в подготовке нормативно-правового акта по регулированию деятельности интернет-сми. Первый заместитель министра информации Белоруссии Лилия Ананич, по сообщению информационного агентства БЕЛТА, заявляла тогда:

"Новый закон о СМИ не регулирует порядок регистрации и распространения интернет-СМИ. В настоящее время Министерство информации не ведет разработку какого-либо правового акта по регулированию их деятельности. Законодательство прописало эту возможность, но такой необходимости у государства нет. В отношении регистрации интернет-СМИ, мое субъективное мнение таково, что у нас сегодня в информационном пространстве уже есть интернет-СМИ, хочется этого или нет. Мне кажется, что журналисты данных СМИ могут быть немного обижены, что у них нет такого права регистрации".

НАМ  ПИШУТ  -  LETTERS  
TO  THE  EDITOR.

Здравствуйте, уважаемая редакция журнала "ВЕРНОСТЬ". В №132 за 2009г., в статье "Представителям Великой и Первой ССС Республики от11.10.1924г. Я обнаружил упоминание о своём деде Апарникове Иване
Кузьмиче, как об адвокате Патриарха Тихона. Я знаю, что Иван Кузьмич (Козмич) входил с 1924 г в состав Высшего Церковного Совета и, возможно, был церковным старостой Храма Христа Спасителя. Я собираю
данные о своих предках, что не так просто из-за несохранности и уничтожения документов. Иван Кузьмич родился в 1881 г. в зажиточной крестьянской семье, в селе Лесок (или Юсупово) Стролесковской волости Одоевского уезда Тульской губернии. Получил в Москве юридическое образование как и его брат Александр Кузьмич. Оба были присяжными поверенными - адвокатами. Иван Кузьмич был арестован в 1928 г. и осуждён как социально вредный элемент к тремгодам ссылки, которую отбывал в Нижнеудинске в Сибири, и до особого распоряжения. Из ссылки бежал, был снова арестован и осуждн. В 1934 г. умер в Дальлаге под Хабаровском. Им была написана книга "Почему я христьянин" в которой утверждал, что лозунг "равенство и братство был
провозглашн 2000 лет назад и только церковь может построить социализм". Этот труд в России я обнаружить не могу. родственники говорили, что дед состоял в переписке с Генри Фордом и через него получал благотворительную помощь для голодающй России. У меня частично сохранились письма деда к своим детям, написанные в ссылке, в котрых есть много интересного. Я обращаюсь к вам с глубокой просьбой, нет ли у Вас или в Американских архивах каких-либо сведений о мом деде. Буду благодарен за любую весточку.--
С уважением,
Апарников Георгий Леонидович.

Ответ

Многоуважаемый Георгий Леонидович!

То что в архивах ААРПМ в Миннеаполисе, касается только времени управления Св. Патриархом Русской Церкви в Америке, и в частности организации Духовной Семинарии и миссионерства.

С самыми лучшими пожеланиями к Рождеству Христову и наступающем новом году!

Ваш во Христе

Георгий Солдатов

* * *

When the State Church of Greece adopted the new calendar, the Lord gave many miraculous signs that the path they had embarked on was false. The most famous such sign was the Appearance of the Cross over the Old Calendarist faithful in Athens in 1925. Another was given to the new calendarist Bishop Arsenius of Larissa on December 12/25, 1934, the feast of St. Spyridon according to the Old Calendar, but Christmas according to the new calendar.

“In the morning the bishop went by car to celebrate the Liturgy in his holy church. When he arrived there, he saw a humble, aged, gracious Bishop with a panagia on his breast. Arsenius said to him: ‘Brother, come, let’s proclaim the joyful letters of Christmas and then I will give you hospitality.’ “The humble Bishop replied: ‘You must not proclaim those letters but mine, St. Spyridon’s!’ Then Arsenius got angry and said: ‘I’m inviting you and you’re despising me. Go away then.’

“Arsenius went into the church, venerated the icons and sat in his throne. When the time for the katavasias came, he sang the first katavasia, and then told the choir to sing the second. Arsenius began to say the third, but suddenly felt anxious and unwell. He motioned to the choir to continue and went into the altar, where they asked him: ‘What’s the matter, master?’ He replied: ‘I don’t feel well.’

“When Arsenius’ indisposition increased, they carried him to his house, where his condition worsened, and the next day he died. He had been punished by God for his impious disobedience to St. Spyridon. This miracle is known by the older Orthodox faithful of Larissa.”[1]1

] I Agia Skepe (The Holy Protection), № 122, October-December, 1991, p. 109 (G)

Received from Dr. V. Moss

* * *

Читайте электронный Западно-Европейской Журнал РПЦЗ, под редакцией о. Протодиакона Германа Иванова-Тринадцатого:

Журнал Белой Эмиграции «Карловчанин» объясняет, что для русского человека самое главное это Вера, Царь и Отечество. Что русскость это не исключительно географическая, как это у западных народов национальность, но это сущность – служение Церкви и Отечеству. Что русский, всегда стремился к высшему смыслу и духовным ценностям, не раболепствуя перед жизнью. Что русский стремится копить не материальные, но духовные богатства, перед которыми открываются все двери. Что если русский религиозен, то он православный, т.е. правильно славит Творца, сознавая себя грешным человеком. Что русский оценивает ближнего по его душевным качествам: отношению к больным и нуждающимся, а не по имущественному положению. Что русские всегда стремятся и ищут Правду.

Журнал предостерегает своих читателей о грозящей потери родиноведения: знания прошлого и понимания современности и об угрозе промены «первородства на чечевицу» – западного материализма и равнодушия к духовным ценностям.

Журнал призывает верующих в «осколках» бывшей единой Зарубежной Церкви к объединению в одну религиозную организацию, без которой невозможно бороться против обновленческих новшеств и экуменизма вводимого МП. Отец Герман предостерегает верующих от возможного заблуждения вследствие лицемерных посулек представителями «униатов» являющихся ничем иным как сателлитами МП.

Некоторые авторы хорошо умеют писать, и другие борзописцы, весьма плодотворны в писании статей, но о. Герман отличается от них, так как он обладает обоими этими качествами и главное в том, что он пишет содержательно. Некоторые люди умеют писать десятки тысяч слов, но при анализе содержания их статьи не сообщают читателю ничего поучительного и интересного. Не таковы статьи о. Германа являющегося одним из лучших современных духовных писателей в Зарубежной Руси и он заслуживает более похвалы, чем ему оказывается. Читателям нравятся его статьи своим содержанием и стилем и они не разочаровываются а, начав их читать, не откладывают чтение «на потом».

Если бы была награда в РПЦЗ, то за писание духовно-патриотических статей о. Герман, несомненно, заслужил получение награды.

Поэтому Общество Блаженнейшего Митрополита Антония советует читателям регулярно обращаться по адресу:

===============================================================================================

РУССКАЯ РЕЛИГИОЗНО-НАЦИОНАЛЬНО-ПАТРИОТИЧЕСКАЯ ГАЗЕТА «НАША СТРАНА» НЕ ДЛЯ ПЕССИМИСТИЧЕСКИ НАСТРОЕННЫХ ЧИТАТЕЛЕЙ, ОНА ОБЪЯСНЯЕТ ОШИБКИ ПРОШЛОГО И СОВЕТУЕТ, ЧТО НЕОБХОДИМО ДЕЛАТЬ ДЛЯ СВЕТЛОГО БУДУЩЕГО. ОНА НЕ ПРОВОЗГЛАШАЕТ, ЧТО ПОЛОЖЕНИЕ НАСТОЛЬКО ПЛАЧЕВНОЕ ЧТО, ПОХОЖЕ, НАСТУПИЛИ, ДЛЯ ВСЕГО МИРА И НАСЕЛЕНИЯ, ПОСЛЕДНИЕ ДНИ, И ЧТО ПОЭТОМУ, НЕТ БУДУЩЕГО, К КОТОРОМУ НУЖНО СТРЕМИТЬСЯ.

«НАША СТРАНА» ВЕРИТ В СВЕТЛОЕ БУДУЩЕЕ ДЛЯ РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ, РОДИНЫ И ЗАРУБЕЖНОЙ РУСИ. ПОЭТОМУ ОНА БОРЕТСЯ ПРОТИВ НЕОКОММУНИЗМА И ЗЛА ПОРАБОТИВШЕГО РУССКУЮ ЦЕРКОВЬ И РОДИНУ. И БОРЕТСЯ ОНА НА СТРАНИЦАХ ГАЗЕТЫ - ПРАВДОЙ!

ПОЭТОМУ ЧИТАТЕЛИ "НАШЕЙ СТРАНЫ" ВО МНОГОМ ОТЛИЧАЮТСЯ ОТ ТЕХ, КТО УВЛЕКАЕТСЯ ДРУГОЙ ЛИТЕРАТУРОЙ.

ПОЭТОМУ С ЧИТАТЕЛЯМИ «НАШЕЙ СТРАНЫ» ПРИЯТНО ОБЩАТЬСЯ И ГОВОРИТЬ О БУДУЩЕМ, СОВМЕСТНО МЕЧТАТЬ И СТРОИТЬ ПЛАНЫ.

НИКТО НЕ ХОЧЕТ БЫТЬ В СРЕДЕ ТЕХ, КТО ПОСТОЯННО НОЕТ, ЖАЛУЕТСЯ НА ВСЕХ И НЕ ВИДИТ ТО, ЧТО ОКРУЖАЕТ ЕГО ПОЛОЖИТЕЛЬНОЕ. В ОКРУЖЕНИИ ТАКОГО ПЕССИМИСТА ТЕ, КТО С НИМ ОБЩАЕТСЯ, САМ ПОДПАДАЕТ ПОД ЕГО НАСТРОЕНИЕ И НЕ СТРОИТ НИ СВОЕГО, НИ ДРУГИХ БЛАГОПОЛУЧИЯ.

ПОЭТОМУ РЕДАКЦИЯ «ВЕРНОСТИ» СОВЕТУЕТ СВОИМ ЧИТАТЕЛЯМ ПОДПИСЫВАТЬСЯ, ЧИТАТЬ И ДЕЛИТЬСЯ СОДЕРЖАНИЕМ ЕДИНСТВЕННОЙ В ЗАРУБЕЖНОЙ РУСИ, ГАЗЕТЫ ПРИЗЫВАЮЩЕЙ СООТЕЧЕСТВЕННИКОВ К ОБЪЕДИНЕНИЮ "ОСКОЛКОВ" ПРЕЖДЕ ЕДИНОЙ РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ ЗАГРАНИЦЕЙ, СТРЕМЛЕНИИ ИДТИ ПО УКАЗАННОМУ ЦЕРКОВЬЮ И РУКОВОДИТЕЛЯМИ БЕЛОГО ДВИЖЕНИЯ ПУТИ, ДЛЯ СПАСЕНИЯ СВОЕЙ ДУШИ И ПОСТРОЕНИЯ СВЕТЛОГО БУДУЩЕГО ДЛЯ БУДУЩИХ ПОКОЛЕНИЙ СООТЕЧЕСТВЕННИКОВ.

Основана 18 сентября 1948 г. И.Л. Солоневичем. Издательница: Лидия де Кандия. Редактор: Николай Леонидович Казанцев. 9195 Collins Ave. Apt. 812, Surfside, FL. 33154, USA Tel: (305) 322-7053

Электронная версия "Нашей Страны" www.nashastrana.info

Просим выписывать чеки на имя редактора с заметкой "for deposit only" Денежные переводы на: Bank of America, 5350 W. Flagler St. Miami, FL. 33134, USA. Account: 898018536040. Routing: 063000047.

Цена годовой подписки: В Аргентине - 100 песо, Европе - 52 евро, Австралии - 74 ам. долл. Канаде - 65 ам. долл. США - 52 ам долл. Выписывать чеки на имя:Nicolas Kasanzew, for deposit only.

НЕ ЗАБУДЬТЕ СДЕЛАТЬ РОЖДЕСТВЕНСКИЙ ПОДАРОК "НАШЕЙ СТРАНЕ" - ЕДИНСТВЕННОЙ МОНАРХИЧЕСКОЙ ГАЗЕТЕ В ЗАРУБЕЖНОЙ РУСИ!

===============================================================================================

(Более крупные суммы на почтовые, типографские и другие расходы принимаются с благодарностью.)

I wish to join the Society and am enclosing the annual membership dues in the amount of $25 per family. Students

pay $ 10. The amount of annual dues is only for those in US, Canada and Australia. Others pay as much as they can afford.

(Larger amounts for postage, typographical and other expenses will be greatly appreciated)

ADDRESS & TELEPHONE ____________________________________________________________________________

Если Вы прихожан/ин/ка РПЦЗ или просто посещаете там церковь, то согласны ли Вы быть Представителем Общества в Вашем приходе? В таком случае, пожалуйста укажите ниже название и место прихода.

С княжнами, с младшим Алексием

THE BLESSED METROPOLITAN ANTHONY MEMORIAL SOCIETY

Желаю вступить в члены общества. Мой годовой членский взнос в размере $ 25