Vernost'Number 139

The Editorial Board is glad to inform our Readers that this issue of “FIDELITY” has articles in English, and Russian Languages.

С удовлетворением сообщаем, что в этом номере журнала “ВЕРНОСТЬ” помещены статьи на английском и русском языках.

1. ВЕЛИКОПОСТНАЯ ПРОПОВЕДЬ СВ. ФИЛАРЕТА НЬЮ-ЙОРКСКОГО.

3. ГЕРОИ. Посвящается Белому воинству. В. Соколов

4. HIEROMARTYR DAMASCENE, BISHOP OF GLUKHOV and those with him. Dr. Vladimir Moss

5. ORTHODOXY in RUSSIA: COVERT PERSECUTIONS. Dimitri Savvin. Translated by Seraphim Larin

6. О НАШЕМ ПРЕЕМСТВЕ С ИСТОРИЧЕСКОЙ РОССИЕЙ. Еп. Новгородский Дионисий

7. ЖИЗНЕОПИСАНИЕ ВСЕЧЕСТНОЙ ИГУМЕНИИ РУФИНЫ ШАНХАЙСКОЙ. (Продолжение см. № 136, 138)

8. ЦЕННАЯ РАБОТА, ПОВОД ДЛЯ СЕРЬЕЗНЫХ РАЗМЫШЛЕНИЙ. М. Захаров

11. НОБЕЛЕВСКАЯ ПРЕМИЯ. СОВЕРШЕННО НЕВЕРОЯТНОЕ СОБЫТИЕ Вадим Виноградов

12. ГЛОБАЛЬНОЕ ПОТЕПЛЕНИЕ ЗАПРЕЩЕНО! Л.К.Фионова доктор физико-математических наук

13. МЕНЯЕТСЯ ЛИ НАШ КЛИМАТ? В.Е. Татаринов (Берлин 1929)

15. ПЕТЕРБУРЖКА. Рассказы Штабс-капитана Бабкина.

16. У ЛУКОМОРЬЯ НОВЫЙ РУССКИЙ. А.С.Пушкин (Пародия)

17. ВОТКИНСКОЕ НАРОДНОЕ ВОССТАНИЕ. С. Простнев. (Продолжение см. No. 137)

18. 150^th ANNIVERSARY OF INCIPIENCE OF THE ORGANIZED TEMPERANCE MOVEMENT IN RUSSIA. A.N. Mayurov, Professor

19. 150 – ЛЕТИЕ НАЧАЛА ОРГАНИЗОВАННОГО ТРЕЗВЕННИЧЕСКОГО ДВИЖЕНИЯ В РОССИИ Маюров А.Н., профессор

20. ВРЕМЕНА ИУДЫ! Владимир Сиротенко(Вербицкий)

21. СВЯТОЙ МИТРОПОЛИТ ИОАНН МАКСИМОВИЧ. Г.М. Солдатов (Глава из книги)

22. НАМ СООБЩИЛИ – WE WERE INFORMED. Примеры самосуда в Р.Ф.

Слава Отцу и Сыну и Святому Духу * Glory to the Father and to the Son and to the Holy Spirit

Общество Блаженнейшего Митрополита Антония, со времени своего основания, следуя примеру своего небесного покровителя, непрестанно стремилось объединить разразненные части, совсем еще недавно, бывшей единой Русской Православной Церкви Заграницей. Поэтому Общество с великим прискорбием относится ко всем возникающим распрям между этими разразненными частями, призывая их вновь сплотиться воедино для совместного противостояния, находящейся под государственным контролем, Московской Патриархии, пока МП не вернется на путь истиного Православия.

ВЕЛИКОПОСТНАЯ ПРОПОВЕДЬ СВ. ФИЛАРЕТА НЬЮ-ЙОРКСКОГО.

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Приближается Великий пост. Только две недели отделяют теперь нас от него и в молитвословиях Церковных все больше и больше звучат покаянные мотивы.
Вот сегодня впервые в этом году мы с вами слышали, как Церковь поет один из псалмов Давидовых, который из глубокой древности она приняла и сохранила для своего новозаветного богослужения. "На реках вавилонских, - говорит этот псалом, - тамо седохом и плакахом внегда помянути нам Сиона."* То есть, на реках вавилонских, там, куда отвели нас в плен наши враги, там мы сидели и плакали, когда вспоминали мы о Сионе, о своих святынях, о родине своей. И дальше говорится в этом псалме с разных сторон о том, как настойчиво говорили тогда пленники Иудейские, что ни за что мы не забудем о святынях, о Сионе своем, о Иерусалиме, о там, что мы любили и от чего нас оторвали. А дальше вот - слова , которые требуют объяснения. Поется там: "Помяни, Господи сыны Едомские, в день Иерусалимль глаголющие: истощайте, истощайте до оснований его." Здесь идет речь о той трагедии, которую пережил израильский народ, когда грозный завоеватель покорил его себе. Сыны Едомские, потомки Исава, обещали израильскому народу, которому грозила опасность, обещали помощь. А когда завоеватели нахлынули и стали разрушать побежденный город, то вместо обещанной помощи сыны едомские говорили завоевателям: " истощайте, истощайте до оснований его", то есть, да самых оснований разрушайте его, так чтобы в нем не осталось камня на камне.
Страшная измена и предательство, а пожаловаться было некому, недаром говориться: горе побежденным! И только к Богу Израилеву обращали тогда евреи эти свои воздыхания и плач, говоря: Господи! Ты все веси, Сам
вспомни об этих сынах Едомских, которые так обманули, изменили и предали нас. Это песнопение потому Церковь приняла, что оно всем напоминает о духовном плену, в котором находится грешный человек. Вот завтра, Бог даст, мы услышим Евангелие о блудном сыне. ** Трогательнейшая Евангельская притча в которой Господь Иисус Христос показал нам своего Отца. Показал нам Его как Отца любящего, Отца милующего, Отца всепрощающего. Притча говорит: человек некий имел два сына, и младший из них взбунтовался против отеческой власти и стал требовать от отца, чтобы отец дал ему как сыну, как наследнику причитающуюся ему часть имения.
Тогда - времена были другие. Тогда - дисциплина и порядок были строгие. Отец мог просто сказать ему: сиди дома и молчи, и тот - не осмелился бы ослушаться. Но мудрость отеческая знала, что если отец запретит, то сыну придется подчиниться, но в душе у него постоянно будет бунт, огорчение и ропот. Отец увидел в опыте своем, что сыну полезно отведать той самой свободы, к которой он устремился. Как часто ведь бывало всегда и в наши дни, что родительская рука и родительская опека кажутся детям тяжелыми. Вот отец и дал сыну свободу, дал ему его часть имения... Он все это взял и ушел "на страну далече", далеко от отеческого дома, и там целиком погрузился в распутную жизнь. Среди разврата и кутежей он мигом промотал свое имение. А в таких
случаях бывает, что пока человек богат и живет такою рассеянною, грешною пустою жизнью, то у него всегда много друзей и, как говорят, собутыльников, участников его кутежа. А как только разорится - все они его оставят. И вот он остался нищий, голодный, одинокий. Настолько стал нуждаться, что пришлось ему пасти свиней. А нужно иметь ввиду, что это, что свиньи - животные запрещенные Моисеевым законом, и только, действительно, крайность и голод могли заставить этого сына сделаться свинопасом.
И, как говорит притча, он настолько голодал, настолько был измучен, что желал бы насытиться и свиным кормом, но ему и того вдоволь не давали.
И вот, говорит притча, он пришел в себя. Увидел все безобразие своего состояния, понял, что он натворил, как он оскорбил отца своего, его отеческую любовь и заботу. И решает он: встану и пойду к отцу моему. И скажу ему: "Отче, я согрешил на небо и пред тобою и я недостоин уже называться твоим сыном; прими меня как единого, одного из наемников, работников твоих."
А как часто бывает у человека, что как будто покаянная дума, покаянное ощущение, настроение охватывают его, но на этом дело и оканчивается. А перемены на добро - не получается. А вот тут он решил: встану и пойду.
И не только решил, но - встал и пошел. Труден был его путь. Измученный, изголодавшийся, вероятно, и оборванный идет он к отцу. А в душе горит страх перед тем, как отец примет: ведь он заслужил отвержение! Отец может в праведном, справедливом своем гневе -просто выгнать вон! И - не знает он, что его ждет... И с этой боязнью, измученный упреками совести, идет он к отеческому дому. Приближается, видит эти знакомые картины: поля, леса, в которых он играл когда-то чистым, невинным ребенком, - все это усилия превосходит... Тревожно, со страхом приближается он все ближе и ближе...
А там оказалось, что его ждали и простили. Оказалось, что отец увидел его, когда он был еще далеко, а значит - выходил и смотрел с надеждой: не возвращается ли заблудившийся? И вот сын в этом позорном, униженном состоянии наконец приблизился, и увидел его отец. И - вместо гнева справедливого, вместо возмущения законного у отца вырвался из души поток отеческой любви, который - все затопил. Приближается сын, отец -побежал ему навстречу, упал ему на шею и стал его целовать... Сын начал свою покаянную исповедь: "Отче, я согрешил на небо и пред тобою и я уже недостоин назваться сыном твоим...", - но отец и договорить ему не дал до конца. Отец уже все забыл, отец уже все простил, и он приказывает слугам своим принести лучшую одежду и перстень на руку сына. "И будем веселиться! - сказал отец, - ибо этот мой сын был мертв и ожил, пропадал и нашелся."
И вот это, как видите, Церковь и ставит пред нами в приближении Великого поста, как бы, говоря каждому их нас: "Велики грехи твои. Прогневал ты Отца Небесного этими грехами, этой неверностью Его святому Закону, но не падай духом: принеси Ему покаяние. И если придешь к Нему с таким искренним покаянным духом, как пришел этот сын, то и тебя Отеческие объятия с любовью и прощением примут". Никогда не нужно допускать, что какие бы то ни было человеческие грехи могут перетянуть, так сказать, на чашке весов Божие милосердие. Божие милосердие не побеждается никакими нашими грехами. Бог - бесконечен. Бесконечна Его любовь, бесконечно Его милосердие. Что бы не натворил человек - грехи его в бездне Божия милосердия исчезнут без следа, как капля - в океане! Но только нужно каяться. Некающийся грешник в конце концов испытает на себе грозное и страшное правосудие Божие, а кающийся грешник будет с любовью и прощением принят. И вот об этом-то Церковь нам напоминает в этой трогательной притче в приближении Великого поста.

Аминь

O our Saintly father Philaret, God chosen confessor of recent times, true Orthodox hierarch, guide, upholder and dependable intercessor before God for all true Orthodox faithful, standing and praying for them before God’s altar: implore our ever benevolent God to forgive us our sins and wash them away through our repentance. Through your prayers, save us from calumny of the godless and endow us with a fear of God, so that we may remain faithful children of Christ’s True Church to the end. Strengthen us in the confession of our Faith, so that we will not be frightened of persecution or suffering, and should we suffer for our Orthodox Faith, grant us strength not to reject Christ and not to accept the mark of the accursed antichrist.

In not hiding your labours and enduring extreme conditions for the sake of True Orthodoxy, we extol and propagate your good works:

Glorifying the Royal Martyrs and the new Russian Confessors of Orthodoxy; for giving all true Orthodox Christians a true Apostolic succession; for anathematizing ecumenism that is the heresy of all heresies, and maintaining the rightness of authority through the unwavering truth of Christ’s words.

We lay before you our prayer for your help, blessing and intercession, and at all times beseech your prayers for us.

Do not cease to utter prayers to the Lover of Man God for the small flock of true Orthodox Christians, and may He grant peace to his Church, and may He deliver Her from heresies and schisms. May He also deliver us from the darkness of sin and lusts, from the clandestine snares of the sly antichrist, and may we remain steadfast unto death in confessing our holy Orthodoxy, so that in the end we may without condemnation receive Communion of the Lord’s Holy Flesh and Blood from true clergy. And at the close of our lives, may we secure mercy and clemency from the Lord, Who created us and gave us life and made us what we are, and to Whom is due every glory, praise, honour and adoration, with the eternal Father and Holy Spirit, now and ever, and to the ages of ages. Amen.

Во времена забвения всего, что есть святого,

Вспоминаются Великие ушедшие Белые Герои –

Генерал Врангель, атаман Семенов, отчаянный барон Унгерн.

Сражались они на Кубани, Урале, в Забайкалье, Крыму.

И как бы ложь под доброй маской не скрывалась…

Многолетняя агония коммунистов мучительна была.

И, изнутри себя, изжив, их власть почти распалась,

И вскоре «Солнцем мертвых» интернационал взошел.

Но, очам видно, в государстве так ослабла Вера,

Что за безбожными певцами пошел обманутый народ.

Не встанет в иноверные, разбойные полки Иуд.

Свою Историю целенаправленно взялись искоренять,

Но тщетно утвержденье нового лукавнущего строя –

Хоть на Земле поныне правит балом дьявол с тьмою бед.

Всегда зовет Спасителем распахнутая дверь…

Там узкий вход, но за которым безконечный Свет.

Bishop Damascene, in the world Demetrius Demetrievich Tsedrik, was born on October 29, 1878, in the hamlet of Mayaki, Odessa uyezd, Kherson province, in the family of a poor postal official. The mark of grace lay on the whole family. His brother Nicholas became a priest at the beginning of the revolution and was soon shot by the Bolsheviks for his fearless denunciation of them.

Demetrius finished his studies at Kherson theological school in 1893, and was then for two years Odessa theological seminary before entering Kherson pedagogical seminary in 1895. Then, under the influence of Bishop Anthony (Khrapovitsky), he studied eastern languages and missionary work in the Kazan Theological Academy. After graduating, on June 9, 1902, he was tonsured into monasticism, on June 10 he was ordained to the diaconate, and on June 30 – to the priesthood. Then, according to one source, he went to Bei-Guan, as a member of the Orthodox Mission in Peking. Here he worked so successfully as a missionary that the journal Niva made special mention of the activity of the young hieromonk and a small lifeboat was named "Damasy-khoshen" in his honour. According to another source, however, on October 26, 1902 he was sent as director of the Chita missionary school. On November 15, 1903 he became a missionary in Chita district, and on January 1, 1904 – in Bargusinsky district, Trans-Baikal province. On September 12, 1905 he became a student at the Eastern Vladivostok Agricultural Institute, while teaching singing and the Law of God in a men’s gymnasium. On February 1, 1907 he was appointed to serve in the Hierarchical House in Vladivostok, while carrying out the duties of rector of the church of the Vladivostok Eastern Institute and serving in the church in Sedanka. On July 1, 1907 he was appointed dean of the Kamchatka and Gizhiginsky districts, but on August 2 was released from this post and left in Vladivostok. In November, 1908 he became rector of the church in the men’s gymnasium. After graduating from the Vladivostok institute as an agronomist in 1909, he went on leave to St. Petersburg, where he expressed the desire to enter the fourth course of the Eastern faculty of St. Petersburg University. Then he went to Moscow, where he took part in a congress organized by Protopriest John Vostorgov from October 27 to November 4. On May 31, 1910 he was sent as a missionary to the village of Boltun-San, Chernoyarsk uyezd, Astrakhan province. On October 20, 1910 he was appointed missionary among the Kalmyks, living in the Hierarchical House of the Don diocese.

In 1915 he was appointed head of the medicinal-nutritional section of the Red Cross, and (from 1916) of its section for fighting infectious diseases, on the Caucasian front. At the beginning of 1917 he was appointed military priest and medical orderly in the Tenth Armenian Reserve regiment on the South-Western front. In June, 1917 he took part in a congress of learned monastics in the Moscow Theological Academy. On May 9, 1918 he was demobilized.

During the revolution he returned to Russia just at the moment when his brother was martyred. Whether together with his brother or on his own, he was arrested for the first time in Orel province in 1918 and condemned to death. We do not know how he escaped. Perhaps it was through the intervention of the White Armies. In any case, the experience had a lasting effect on him:

"In those minutes the whole of a man's life passes in front of him," he recalled.

He arrived in Kiev, where his beloved Metropolitan Anthony appointed him as diocesan missionary. At the same time he became a student at the Kiev Theological Academy and was numbered among the brethren of the Zlatoverkhov St. Michael monastery. Already he had a keen sense of the apocalyptic nature of contemporary events, regarding them as the fulfilment of the prophecies and citing Soloviev's Three Conversations about the Antichrist.

Hieromonk Damascene founded a small brotherhood in the name of St. Vladimir not far from the monastery. Every feastday he would come to the brotherhood at six o'clock, serve a moleben and akathist and give a sermon. One stormy winter evening he was about to leave when gunshots sounded on the street. The door onto the street was instantly locked. After some time, since nothing more was heard, everyone went out onto the street. On the opposite side, against the brilliant white snow, there could be seen the dark figure of a murdered man. Fr. Damascene cried out:

"What kind of Christians we are! Around us they kill people, and we hide instead of helping!"

In the autumn of 1919, after the retreat of the White Army, Hieromonk Damascene left Kiev for the Crimea, where, in 1920, Archbishop Demetrius (Abashadze) of Tauris raised him to the rank of archimandrite and made him superior of St. George's monastery near Balaclava.

When the Soviet armies captured the Crimea, Archbishop Demetrius and Archimandrite Damascene remained in Simferopol, and in 1922 they were arrested. On November 5 they were brought to trial together with the ruling hierarch of the Tauris diocese, Archbishop Nicodemus, and Bishop Sergius (Zverev) and other clergy. However, they were then freed under guard because the Bolsheviks had begun a propaganda campaign aimed at tempting the émigrés to return, and the imprisonment of these notable churchmen was harmful to their plans.

At the beginning of 1923 Archimandrite Damascene was again arrested in Simferopol, was condemned for “resistance to the requisitioning of church valuables” and cast into prison together with Bishop Eugene (Rozhdestvensky) of Stavropol. After nine months in prison, he was released under guard but exiled beyond the bounds of the Crimea. He went to Moscow where he lived in the Danilov monastery. Soon he would be called to serve as a bishop in the Ukraine…

O.V. Kosik writes: “In the 1920s the Chuch in the Ukraine was torn by many church schism. On its territory the renovationists, the self-consecrated Lipkovtsyites, Lubentsy and others struggled for power over the parishes. The spread of the false diocese of V. Lipkovsky, the pressure exerted on the believers by the autocephalists and renovationists, and the forcible removal from their diocese of the Tikhonite bishops stirred the Orthodox of the city of Glukhov to send their representative to his Holiness Patriarch Tikhon in October, 1923, asking him to take them “under your spiritual leadership”. The patriarch expressed his agreement, and recommended that they elect a candidate for the episcopate.

“At first the clergy of Glukhov put forward Bishop Matthew (Khramtsov) as candidate, ‘on condition that he does not belong to the Living Church…’ This qualification was not by chance. Protopriest Matthew Khramtsov of the Exaltation church in Chernigov had been appointed Bishop of Glukhov and Novgorod-Seversky, a vicariate of the Chernigov diocese, on February 15, 1923 by a decree of the Council of Ukrainian Bishop on the recommendation of Archbishop Pachomius (Kedrov) of Chernigov and Nezhin.

“His consecration on April 23 of the same year in Chernigov was carried out by Archbishop Pachomius and Bishops Nicholas (Mogilevsky) of Borza and Nicephorus (Bogoslovsky) of Gorodnyan. Nine days later, ecclesiastical authority in Chernigov passed into the hands of Bishop Alexander (Migulin), who had been appointed by the just-formed renovationist All-Ukrainian Higher Church Administration in Kiev (the canonical archbishop of Chernigov Pachomius had by this time been removed from his see). Bishop Matthew (Khramtsov) subjected himself to the authority of Alexander and on May 1 of the same year was sent to Novgorod-Seversky to administer his district. In September, Bishop Matthew broke with the renovationists.

“In his letter of repentance to his Holiness Patriarch Tikhon written at the beginning of the following year, he said: ‘My close acquaintance with them [the renovationists] has convinced me that their slogans about the return of the Church to the purity of the first Christian times were only fine words, and that they are not pursuing the good of the Church, but exclusively their own sinful intrigues. Having suffered heavy days of great emotional torments of repentance, in the middle of September 1923 I de facto broke all links with them and firmly decided to offer sincere public repentance for my sin both before the people and the clergy and before Your Holiness, and to ask you to accept me, the greatly sinful one, into your lofty communion. I have already partly carried out this decision of mine: after the liturgy I publicly declared from the see of the cathedral of Novgorod Seversky that I was breaking with the renovationists and that I was intending to seek canonical communion with Your Holiness and the other bishops who have courageously stood for the God-established order of Church authority. Meanwhile, I have addressed a special epistle to my co-worker pastors on the field of Christ in my vicariate district. I confessed my serious sin of apostasy to my spiritual father before the Holy Gospel and the Life-giving Cross.’

“Nevertheless, the reunion of Bishop Matthew to the Orthodox Church did not take place that autumn. In spite of that, he agreed to the suggestion of the Orthodox of the Glukhov uyezd, declaring, however, that he would consider himself Bishop of Glukhov only nominally. Therefore representatives of the Glukhov communities wrote to Bishop Macarius (Opotsky), the former vicar of the Novgorod diocese, asking him to resolve the disagreements in the Glukhov region. accept the whole uyezd under his leadership and unite the Orthodox, ‘thereby creating peace and love in the Glukhov region’. His Eminence Macarius accepted the election on principle. But neither did this candidature bring the peace and love they longed for the inhabitants of Glukhov. Having been ordained in 1922 as Bishop of Cherpovets, a vicariate of the Novgorod province, Bishop Macarius was for some reasons retired, and shortly after this joined the renovationists.

“A representative of the Orthodox organizations of the Glukhov region was sent to Patriarch Tikhon. He brought a request that an Episcopal see be opened in the city of Glukhov. He also informed [the patriarch] about the unanimous election of Bishop Macarius (Opotsky) and asked that he be confirmed in the rank of Bishop of Glukhov.

“However, His Holiness did not confirm the choice of the Glukhov communities and named Archimandrite Damascene, who was at that time in Moscow, having been exiled there from the Crimea by the authorities. Vladyka Damascene became the beloved hierarch of the Glukhov region and the whole of the Chernigov diocese. {According to one source, he was also given the temporary administration of the Starodub diocese.} In his report to His Holiness Archbishop Pachomius asked that Archimandrite Damascene, superior of the St. George monastery in Balaclava, be consecrated on one day in the near future as Bishop of Glukhov, a vicariate of the Chernigov diocese, ‘so that the dean arriving in Moscow can take the future Bishop of Glukhov away with him’. On the reverse side of the petition there was written the resolution of Archbishop Nicodemus (Krotkov), under whose leadership Archimandrite Damascene had served in the Crimea and together with whom he had been put on trial: ‘I have no objections to the transfer of Fr. Archimandrite Damascene to the Chernigov diocese. While serving in the Tauris diocese, Fr. Archimandrite recommended himself by his special zeal in defending the interests of the Church before the civil authorities, for which he suffered privations. He is a lover of beautiful church serving (he is a fine reader and chanter), and is a fervent preacher and skilful practical activist. I myself hope to have him as a vicar bishop, but circumstances have hindered this. Nicodemus, Archbishop of Tauris. November 1/14, 1923.’

“Another document reads: ‘November 14 (new style), 1923. We fully recognize the autonomy given to the Ukrainian Church by the Council of 1917-1918, but, taking into account that at the present time it has neither a metropolitan, nor an Exarch to take his place, nor a Holy Synod, His Holiness the Patriarch and the Higher Church Administration attached to him blesses the opening in Glukhov of a see for a vicar-bishop of the Chernigov diocese, to which Archimandrite Damascene (Tsedrik) is to be appointed, as indicated by the Archbishop of Chernigov. His induction as bishop is to be carried out by members of the Higher Church Administration, while his consecration is to be assigned to the decision of His Eminence the Archbishop of Chernigov, with the provision that the group of ordaining bishops should be headed by his Eminence Metropolitan Seraphim [signatures: Archbishop Tikhon, Archbishop Seraphim, Archbishop Peter, Archbishop Hilarion].’

“The Episcopal consecration of Archimandrite Damascene as bishop of Glukhov, a vicariate of the Chernigov diocese, was carried out on Sunday, November 18, 1923, in the Donskoj monastery in Moscow by His Holiness Patriarch Tikhon, Archbishop Pachomius (Kedrov) of Chernigov and Nezhin and Bishop Parthenius (Bryanskikh) of Ananiev. Vladyka Nicodemus (Krotkov) wrote with regard to the consecration: ‘I was sorry to let him go, such a lively and active person, but it was not fitting to detain him, since a broader field of activity was opened to him. He speaks Little Russian [Ukrainian], they don’t know him there, perhaps he will succeed in doing some work there.’

“Soon Vladyka was elected as their hierarch by the Orthodox communities of Nezhin, Novgorod-Seversky and other districts, and was appointed temporary administrator of the whole of the Chernigov diocese. In December, 1923 Vladyka Damascene arrived in Glukhov in Chernigov province. He began his archpastoral work by putting the diocesan administration and chancellery into order and organizing the vicar and deanery administrations.

“In May, 1924 the Soviet press printed stories about Patriarch Tikhon’s receiving V. Krasnitsky, the leader of the renovationists, into communion, the letter of ‘His Holiness the Patriarch’ about the inclusion of the renovationist churchmen into diocesan councils that was written by Krasnitsky, and the decree of His Holiness Patriarch Tikhon and the Holy Synod about the formation of higher organs of Church administration – the Holy Synod and the Higher Church Administration – with the inclusion of Krasnitsky and others into it. These publications were actively used in the Ukraine by the self-consecrators in order to undermine trust in the Russian Orthodox Church.

“In order to clarify the situation that had arisen in the Church in connection with the activity of Krasnitsky and Vvedensky, his Grace Damascene again went to Moscow and spoke to the Patriarch. On his return, he wrote an epistle to the pastors and flock of the Church of Chernigov, in which he completely exposed the slander concerning the recognition of the ‘Living Church’ by His Holiness Patriarch Tikhon, and conveyed the call of the Patriarch firmly to stand on guard for Orthodoxy.

“The principal question was the commemoration of the name of His Holiness Patriarch Tikhon at Divine services. In December, 1923 there came out a circular from Narkomiust, in which ‘the public honouring of people who have been condemned or are under trial for the committing of serious crimes against the State (section 1, chapter 1, special part of the Ukrainian Codex), in particular in relation to Citizen Bellavin (Tikhon)’ must be regarded as a criminally punishable act’. Although the Patriarch was released, the circular on the ‘criminality’ of raising the name of Patriarch Tikhon at Divine services remained in force. After the exile of Bishop Pachomius, the diocesan administration headed by Bishop Alexander had distributed an order round the communities concerning the non-commemoration of Bishop Pachomius and Patriarch Tikhon as counter-revolutionaries. With the arrival of Bishop Damascene in the Chernigov diocese, everyone except the renovationists began to commemorate Patriarch Tikhon.”

Vladyka said about the "Living Church": "At its base is a lie, its weapon is violence, its aim - the disintegration of the Orthodox Church".

“Vladyka travelled much around the diocese. He often visited the community of the Exaltation of the Cross created by the well-known public activist N.N. Neplyuev [+1908] as an attempt to construct a model of society on the basis of Christian morality and social justice. Bishop Damascene saw in this community a means of spiritual defence against the onset of atheism. Vladyka spoke to A. Sekundov, a member of the Sacred Council of the Russian Orthodox Church of 1917-18 and other members of the community. He especially loved spending time with children, and taught them the Christian faith.

“In September, 1924 the hierarch again went to Moscow. He served with Patriarch Tikhon and the Ukrainian hierarchs exiled to Moscow: Archbishop Pachomius (Kedrov) of Chernigov, Archbishop Procopius (Titov) of Odessa, Bishop Ambrose (Polyansky) of Kamenets-Podolsk and Bishop Parthenius (Bryanskikh) of Ananiev in the Trinity cathedral of the Danilov monastery. On September 12, 1924 he took part in the consecration of Archimandrite Stephen (Znamirovsky) as Bishop of Shadrinsk.

“But on his return to the diocese on September 15, 1924 Vladyka was arrested in Nezhin and put in the Chernigov DOPR. While he was being searched Vladyka threw out of the window the seal of his diocesan administration – the creation of a chancellery without the permission of the authorities to register was a chargeable offence. The formal reason for his arrest was a denunciation against Vladyka made in June, 1924 by Priest Maltsev of the city of Oster, who had joined the ‘Living Church’ and at the same time renounced his priesthood. Vladyka suggested to the church council that they find another priest. In his denunciation Maltsev told the GPU that Vladyka during services commemorated the names of Bishops Pachomius, Parthenius and Procopius, and that even before his consecration Bishop Damascene had left Kiev together with Metropolitan Anthony [Khrapovitsky] (the informer knew what links with the émigré metropolitan meant for the GPU). Maltsev also touched on a sermon which he himself had heard in which Vladyka, speaking about the removal of the relics of St. Theodosius [in 1921], called for repentance, and foretold that ‘there will come a time when people return to God and then the holy hierarch Theodosius will return to us’.

“Vladyka spent many long months in prison without trial. One invented accusation was followed by another. He wrote a letter to ‘The All-Ukrainian Warden Petrovsky’ entitled ‘A Voice from the Chernigov Region’: ‘Now I have already been about six months in DOPR. Does that mean that I am really a criminal in the eyes of Soviet power? The representative of the GPU immediately put a whole mass of accusations in front of me. But what kind of accusations were these, if three months after the raising of my case before the Chernigov Procurator they have all fallen away? The GPU is bringing forward a new accusation on the basis of a denunciation by a defrocked renovationist priest. But this accusation, too, fell away when it was investigated by the procurator. Now, in the sixth month of my imprisonment, the GPU has brought forward new accusations (I have not been told them yet) in connection with a case brought by the GPU against the Neplyuev workers’ community (the only Christian commune in Russia, which came into being forty years ago and has now been disbanded). I dare to affirm that these new accusations will also be dispelled, for my relations with the Brotherhood were only of an ideal-ecclesiastical character… But what is characteristic of the whole of this case is the consistency of the accusations, as if they are counting on keeping me in prison.’ In this Vladyka was absolutely right.

“They also interrogated the members of the community of the Exaltation. From them they obtained witnesses to the monarchist and anti-Soviet convictions of the bishop. In the records of the protocols of the interrogations there are indications on how the investigation was conducted, and how it was necessary ‘to make the questions detailed’ [so as] ‘to clarify, down to the smallest details, even the words and expressions used by him [Bishop Damascene] in his sermons’, to establish the whole content of each sermon, and to interrogate even ordinary listeners.

“Stories about his walks with children were interpreted as education which ‘tears the children away from contemporary life and does not prepare to make them citizens of the Soviet state, but on the contrary, makes them slaves of individual personalities (testimony of one of the members of the artel). Another witness said: ‘He charmed everyone on his arrival. He has a fine voice. He delivers sermons well, and often touches on Soviet power in them. He almost always prayed “about the difficult, troubled time” that ‘is now in Rus’”, and called on people to struggle against this time, so as to be able to overthrow the existing authorities. And he always said that the radiant moment would come in Rus’ when Soviet power would be overthrown.’ The last words were probably written by the investigator.

“The representative of the GPU was very dissatisfied with the course of the investigation. He wrote on the protocol: ‘All these are general phrases or simply empty. We have to find concrete phrases, acts, etc.’ And again they tried without success to extract some kind of information which would convict the bishop of monarchist convictions, but such was simply not to be found. And yet, paradoxical as they may be, the whole community, whose life was constructed on communist and religious principles, was declared to be monarchist. The majority of the members of the artel were arrested.

“In the ‘Summing-Up on the Case of Bishop Damascene’ dated February 19, 1925, which was drawn up by the provincial procurator, it was affirmed that ‘Citizen Tsedrik illegally organized vicar and deanery administrations without registering them in the local organs of Soviet power, united the clergy of Tikhonite orientation and tried to prove that the renovationist movement was heretical and therefore supported by Soviet power. He warned the citizens to be careful in relation to the communications of Soviet power on the situation of the Tikhonites, calling these communications deliberately false and made up. During Divine services he commemorated bishops in prison on counter-revolutionary charges “as martyrs for the faith and Christ” who were persecuted by Soviet power. And in general he tried by every means to undermine its authority.’

“However, the representative was forced to admit that he did not have enough evidence to bring the bishop to trial, in spite of the fact that as a whole ‘all his work within the confines of the Chernigov region was directed to undermine Soviet power and had a counter-revolutionary character’.

“The Orthodox people stood up for their bishop. In October, 1924 the believers of the Nezhin, Glukhov and Novgorod-Seversky regions brought a petition before the provincial procurator signed by five thousand people asking that ‘the bishop should be brought to trial, or, if there are no accusations against him, be released’. The petition produced no result.

“On February 24, 1925 the Orthodox communities of Chernigov, Nezhin and Glukhov delivered a declaration to G.I. Petrovsky. They wrote: “The communities are well acquainted with the personality of Bishop Damascene, his activity and the profound moral influence he exerts on the broad masses of believers… The communities of believers are unshaken in their conviction that no criminal act can be linked with the personality of Bishop Damascene that would require the bishop’s isolation – and what is more, his isolation before his trial.’

“The believers asked that Bishop Damascene be released from prison under the guardianship of the community councils. If proven accusations were discovered, then a public trial should be brought forward. The authors of the letter especially insisted on this, ‘rejecting the administrative resolution of the question concerning him, which would lie as a heavy burden on the psychology of the broad masses of believers’.

“However, what the Chernigovians feared took place. There was no public trial. On February 13, 1925 the indictment was finally published. It summed up ‘the counter-revolutionary activity’ of the bishop. It said that the material collected was insufficient ‘for the conviction of him (Damascene) by means of a public hearing’. Therefore, taking into account that Damascene in his world-view was a socially dangerous element, exerting a corrupting influence on the population, and that his continued remaining in the Chernigov region could create open opposition to Soviet Power and the Communist Party, as expressed in the formation of illegal circles of a monarchist organization’, the decision was taken at a special meeting of the GPU of the Ukrainian SSR to ask the GPU of the Ukrainian SSR to petition the Central Commission for exiles to exile the bishop beyond the bounds of the Ukrainian SSR to the north.

Only three months later, on May 14, 1925, the bishop was released. The next day was the feast of the Ascension of the Lord. ‘The Chernigovians always remembered with compunction how, when first release from prison before a great feast (of course, only because the GPU forgot about this), Bishop Damascene served the all-night vigil. Exhausted by many months imprisonment and interrogations, Vladyka was not able to stand. Therefore he anointed people sitting. In the altar he had a heart attack. But this did not stop him from serving the liturgy the next day – for him there was no greater joy than to celebrate a Divine service, moreover it did not have to be in a church.’

“In July, 1925 Vladyka was again arrested [for “counter-revolutionary propaganda”], but was soon released. On August 4 he was again searched. Bishop Damascene signed a document to say that he would leave for Moscow and to the OGPU not later than September 4. In the short period that remained to him he succeeded in consecrating, with Archbishop Gregory (Lisovsky), Archimandrite Basil (Zelentsov) [the future hieromartyr] as Bishop of Priluki in Poltava. On August 25, 1925 Bishop Damascene arrived in Poltava on the morning train, and went straight to the cathedral from the station. He took part in the consecration, and then returned by the first train. Bishop Basil continued the work begun by Bishop Damascene, and composed a refutation of Lubensk schism. Meanwhile, Bishop Damascene arrived in Moscow in September, 1925. A new stage in his service began, which was to be crowned by his exile to the Turukhan region.

From September Bishop Damascene was living again in the Danilov monastery. On November 30 he was arrested with a large group of bishops in connection with “The Case of Metropolitan Peter (Polyansky) and others, Moscow, 1926”. He was accused of being in the so-called “Danilov Synod”, of “serving in the capacity of a messenger of all the instructions of the two former over-procurators Samarin and Sabler” and of “arranging meetings among them to discuss questions of the practical implementation of the Samarin-Sabler line”.

From December, 1925 to June, 1926 Vladyka was in the inner prison of the OGPU in Moscow and in Butyrki prison. His only consolation there was an English Bible which someone had given him. He never used to talk about these periods of imprisonment, but on being asked by his cell-attendant usually replied:

On June 17 (or May 21), 1926 he was condemned to three years exile in Poloi on the banks of the Yenisei in Siberia, 200 kilometres north of Turukhansk and 10 degrees north of the Arctic Circle. On the way there, in September, Vladyka stopped in Krasnoyarsk, where he had to spend some time until the river froze solid. The clergy and the people met him with great honour and offered him a good flat in the city. They invited him to serve in church, and his services were especially well attended.

In November, the bishop set off north, accompanied by a convoy of the GPU. They travelled in long, narrow sleds pulled by six or twelve dogs. The journey to Poloi lasted six weeks. Poloi was a tiny settlement consisting of a single house in which lived the family of a hunter, another little house in which two exiled bishops lived, and, some distance away, a half-ruined cabin, the roof full of holes, with a broken-down stove and holes two inches wide in the board walls. It was in this cabin that Vladyka Damascene settled.

In the spring Vladyka's cell-attendant arrived. He told him how even he, a young novice, had been met with burning love and attention by the local clergy and people on his way through Krasnoyarsk. The two of them then began to repair their dwelling-place.

Vladyka knew a lot about carpentry, and repaired the hole in the roof himself. He taught his cell-attendant how to prepare bricks by hand; with them they reconstructed the stove. They left the holes in the walls - the snow did the best repair job on them. Being a lover of labour and inventive, Vladyka Damascene with the help of his cell-attendant made the things they most needed, including a wooden altar-table, which was glued together with fish glue. Then, using particles from his own pectoral cross, Vladyka was able to make an antimins from a simple cloth with a cross drawn upon it.

The mail, which came from Turukhansk by dog-sled once a month, brought Vladyka several parcels with wheat flour and grape wine from his numerous friends and admirers. Now he was able to celebrate the Divine Liturgy every day in a place where previously there had not stepped a single Christian foot. And he wrote to his clergy: "I see all of you, my near and dear ones, standing with me at the altar-table."

When the Liturgy was celebrated for the first time, the few inhabitants of the village of Poloi attended. They had no idea of Christianity, being for the most part pagans of Mongol blood. However, on hearing the church chanting, the children leapt up and down and began to chant themselves, and it required much effort to quiet them down.

Vladyka was in exile together with Archbishop Nicholas (Dobronravov) of Vladimir and, perhaps, Bishop Joasaph (Udalov) of Christopol.

Bishop Damascene had some knowledge of medicine and was able to give the local inhabitants medical help. With the coming of sunny days they cultivated a small kitchen-garden. The greens from this garden and the parcels which came to him from his Chernigov flock, who remained devoted to him, gave Vladyka the ability to survive in this remote arctic settlement and to save, not only himself, but also the local inhabitants from the scurvy which usually raged there. Gradually his health, which had been severely undermined by his cruel trials in prison, recovered.

It was in Poloi that Vladyka Damascene wrote his famous inspired epistles, which made him well-known and loved, not only in the whole of believing Russia, but even far beyond her borders. The first of these that is known to us was written in the spring of 1927 with regard to the closing of a church in Nizhin. In August, 1927, Vladyka received news of Metropolitan Sergius' notorious declaration, in which he placed the Russian Church in submission to the God-hating Bolsheviks. This declaration made a terrible impression on him; he understood immediately that the Russian Church had been dealt the heaviest of blows. About 150 of his epistles are devoted to the denunciation of the declaration.

In the best-known of these he wrote: "There is one important thing we need to know: does Metropolitan Sergius, and do those with him, all believe what they say and write? Could Metropolitan Sergius swear, before the Cross and the Gospel, that what he writes, including his giving thanks to Soviet power, is truly the voice of his conviction, the witness of his unconstrained and pure pastoral conscience? We are convinced and we affirm that Metropolitan Sergius and his co-pastors could not do this without oath-breaking. But can anyone, in the name of the Church, from the height of the ambon, proclaim something that he could not swear to be the complete truth?

"What will those who have come to the Church say? What will they feel when, even from there, from the height of the last refuge of righteousness rejected by the world, from the height of the ambon, there sound words of hypocrisy, of man-pleasing and slander? Will it not seem that falsehood is achieving its final victory over the world, and that there, in the place where the image of Incarnate Truth flashed for them with the Unwaning Light, there now laughs in a disgusting grimace the mask of the father of lies?

"It is one or the other: either the Church is truly the immaculate and pure Bride of Christ, the Kingdom of truth, in which case the Truth is the air without which we cannot breathe, or, like the whole world which lies in evil, it lives in lies and by lies, in which case everything is a lie, every word is a lie, every prayer, every sacrament.

"It seems to us that Metropolitan Sergius and those with him are enslaved by a terrible fantasy, the fantasy that it is possible to build the Church on man-pleasing and untruth. But we affirm that a lie can give birth only to a lie, and that it cannot be the foundation of the Church. Before our eyes we have the shameful path of "the church of the evil-doers" - renovationism. And this shame of the gradual immersion in the engulfing mud of ever more terrible compromises and apostasy, this horror of complete degradation awaits the community of the Church if it goes along the path marked out for it.

"It seems to us that Metropolitan Sergius has wavered in his faith in the omnipotence of the All-conquering Truth, in the omnipotence of God. And this wavering has been transmitted in the form of a terrible jolt to the whole body of the Church, making it shudder. There will be more than one heart that on hearing the words of untruth within the walls of the church will shake in its faith and perhaps be wounded in its most secret sanctuary; it will tear itself away from the Church that has deceived it and will remain outside her walls. The silence of thousands will utter a terrible word to the very heart of the people, wounding their much-suffering soul, and the rumour will spread to all the ends of the earth that the Kingdom of Christ has become the kingdom of the beast.

"What a pitiful and unworthy existence. Truly it is better to die than to live in this way. A black cloud has come to threaten the Church. There in the heavenly dwellings the Russian hierarchs, the champions of the Church in past ages, together with the martyrs and confessors of the recent past, are weeping over our earth. There in the underworld the dark forces are preparing to celebrate a new and decisive victory. O Lord, my heart sinks at the fate of Your Church. And yet she is still Your Bride..."

It was unthinkable to send this epistle and all 150 letters on this same theme by Soviet post. So Bishop Damascene decided to sacrifice what was most valuable for him - the company of his friend and brother cell-attendant. He dispatched him to Moscow to deliver some of them personally to their addressees and distribute others by post in various towns on his way.

"Soon after the publication of Metropolitan Sergius' declaration," writes E. L., "Bishop Damascene had thought about the fate of the Russian Orthodox Church in the image of two of the churches of the Apocalypse: those of Philadelphia and Laodicea. The Church of Patriarch Tikhon was the Church of Philadelphia… And next to the Church of Philadelphia was the Church of Laodicea - that of Metropolitan Sergius."

In his essay, "The Seal of Christ and the Seal of the Antichrist", Bishop Damascene wrote: "Why is it that the seal of the Antichrist, as St. John the Theologian affirms, will be placed not upon the forehead and the hand simultaneously, but upon the forehead or the hand? Likewise, St. Andrew, archbishop of Caesarea, writes: 'He will strive so that the mark might be place upon everyone... In some it will be on the right hand, so as to instruct those who have been deceived to be bold in their deception and darkness.' This will occur because at that time there will be people who will affirm that it is possible and permissible to recognize the God-fighting authority of the Antichrist if only one remains a Christian in one's soul. From such ones the Antichrist will not demand that they share his way of thinking; in other words, upon all such ones he will not place the seal on their forehead, but will demand of them only the recognition of his authority, which is, according to St. Hippolytus, the seal on the hand, since through the recognition of the human authority which will be God-fighting and against God, lawless and filled with every impiety, a Christian by this very fact will cut off from himself every possibility of doing good and righteous deeds, for in his faith there will be missing the chief sign of uprightness - the confession of God as God and the recognition of Him as the Being Who stand above all. All such ones, even though they might bear the name of Christian, in very deed will be, according to the works of their hands, true servants of the Antichrist, who has deceived them by the worship of his image, which is the mark of the beast. Repentance is impossible for such ones, according to the teaching of the Holy Church; and it is impossible only because the seal of Christ and the seal of the Antichrist are incompatible with each other. The banishing of the Grace of the Holy Spirit through the mark of the beast fills the heart of all such ones with the first sign - fearfulness - which will bring them to an easy destruction. St. Hippolytus writes: 'On the contrary, if anyone is deprived of the Holy Spirit, that is, if he does not have upon himself or has lost the seal of the gift of the Holy Spirit which was given in Holy Chrismation, he will fight with fear in a cowardly manner, will hide, will be afraid of the present temporal death, will conceal himself from the sword, will not endure chastisement, since he is constantly thinking about this world..."

In the winter of 1928, the greatest of all the contemporary Russian martyrs, Metropolitan Cyril of Kazan, passed by Poloi on his way still further north. The two holy champions of God's truth met and from that time on were bound by the closest bonds of spiritual friendship and complete mutual understanding. This meeting of the two martyr-hierarchs had the greatest significance for the future history of the Russian Church, for it was precisely then, in the course of these few days of Metropolitan Cyril's stay in Poloi, that the foundations were laid and the principles set out of that movement which refused to make any compromise with the God-fighting authorities or with the church administration that had been enslaved by them.

In November, 1928, Bishop Damascene's term of exile came to an end. He arrived in Krasnoyarsk and there for the first time met that corrupting atmosphere that had infected the Church of Metropolitan Sergius, the consequence of his compromising politics. Instead of the courage and decisiveness and fearless loyalty to the Church and her martyrs which had reigned there two years before, now in the Church circles of Krasnoyarsk there reigned fear, double-mindedness and indecisiveness. The believers of Krasnoyarsk had fearlessly confessed their unity with the exploit of the exiled hierarch. But in November, 1928, these same people were frightened and avoided him.

That which Vladyka had so clearly foreseen was coming to pass; the wavering in the truth of the official head of the Church, Metropolitan Sergius, was being passed on with a terrible jolt to the whole body of the Church. Vladyka wrote about these bitter impressions from Krasnoyarsk: "I have absorbed a lot of bitterness in this short period while observing the church life of Yeniseisk and Krasnoyarsk. What shall I meet in Moscow and beyond?"

He was forbidden to return to Chernigov province. But he received an invitation from the nearby town of Starodub, which belonged to the Chernigov diocese but by Soviet law was in Bryansk province. On the way there he stopped in Moscow, where he fell ill with pneumonia. This illness gave him the chance to have a long conversation with Metropolitan Sergius on December 11.

As he wrote: "I see something providential in my illness - otherwise I could not have gone to Moscow, while now I not only have been there and have seen some necessary people, but I even had a prolonged conversation with Metropolitan Sergius. As for the result of this conversation, I will say the following: If from afar I still assumed the possibility of facts which might justify his conduct, now these assumptions also have been destroyed. Now for me there is no justification whatsoever for Metropolitan Sergius and company!"

Arriving in Starodub in December, 1928, Bishop Damascene began to serve in the monastery of St. John the Forerunner. He adopted an uncompromising position in relation to sergianism. As Archbishop Stephen (Protsenko) of Chernigov said in the course of his interrogation by the NKVD in August, 1936: "Damascene Tsedrik… did not recognize not only Metropolitan Sergius, but also Metropolitan Constantine [Dyakov, exarch of Ukraine] and myself, the ruling bishop. This fact became concretely known to me from the village of Bereza in Glukhov region."

On March 29, 1929 Bishop Damascene wrote to Metropolitan Sergius: “It is frightening to think the degree to which you have shockingly undermined the authority of the Church Hierarchy by your Declaration; what a rich harvest our enemies are gathering in these circumstances; how many believers, not seeing a good example for themselves in their pastors, have doubted their belief in the Eternal Truth; and how many of them have fallen away from the Church and are perishing in the swamps of apostasy and streams of sectarianism! The enemies skilfully take advantage of the confusion you have created in the Church and increase their impudence tenfold as they carry out their godless plans… In Christ’s Name, consider it, think about what is happening in the Church, and the results of the course you have selected! Pay heed to the cries and prayers heard from all sides! If not, it will be too late to correct your mistakes and too late to repent of them…

“Alas, if you insist on the path you have chosen and openly ignore the voices of the Church, then the Church, as it continues the way of the Cross, will reject you, as accomplices of those who choose to crucify the Church.

“You have gone far beyond the bounds which you yourself set, and your path ahead will lead precipitously outside the dominion of the Church. This truth will be revealed eventually to all. We stopped and did not go further with you and continue to plead, to ask you to return and join with us again. We remain near you and are prepared to reach out to you. If, nevertheless, you do not heed our call, do not turn back, and continue down your path, you can go, but without us.”

In May, Bishop Damascene wrote again to Metropolitan Sergius, urging him to distance himself “a long way from the Declarration, since it has produced such disturbance among the believers, and since it has already created such divisions”.

On May 29, 1929, Bishop Damascene wrote from Starodub: "I received an invitation from Metropolitan Seraphim (Chichagov) of Petrograd to be his helper, and of course I refused, as before I refused all the offers of the sergianists."

In the summer of 1929 Fr. Gregory Seletsky visited Bishop Damascene, and established that there were only “insignificant” differences between him and the Josephites, since Bishop Damascene mistakenly thought that Archbishop Demetrius of Gdov considered that all those who did not belong to the True Orthodox Church, including those who did not agree with Metropolitan Sergius, were graceless.

It was while Fr. Gregory was with Bishop Damascene that the latter, with the help of Deacon Cyril Tsokot, Nun Irina (Burova) and others, organized the sending of parcels to Metropolitan of Krutitsa, the locum tenens of the Patriarchal Throne and legal head of the Russian Church, who was in exile in the remote village of Khe, Obdorsk region. Through Deacon Cyril he sent Metropolitan Peter twenty-two documents, including letters from Metropolitan Cyril to Metropolitan Sergius, in which he painted a terrible picture of ecclesiastical collapse and inner enslavement to the atheist government. Vladyka also gave Metropolitan Peter copies of all the orders and speeches of Metropolitan Sergius from July, 1927 to the summer of 1929, and asked him to raise his voice against the anti-ecclesiastical actions of his deputy.

With great difficulty Deacon Cyril reached the little village situated 200 kilometres from the railway and the old, sick monk sheltering in the corner of a log-cabin amidst the numerous family of his Samoyed landlord. The inhabitants of Khe, Nentsi-Samoyeds, were pagans and semi-pagans, and had no idea who it was that was living in their midst. Metropolitan Peter had not received any news or money or parcels from Russia since 1927, although he knew that such things addressed to him arrived in Tobolsk. So what Bishop Damascene sent was complete news to him. As Bishop Damascene wrote from the words of Deacon Cyril: "After acquainting himself with the contents of the documents, granddad [that was what Bishop Damascene called Metropolitan Peter in his letters] spoke about the situation and the further consequences deriving from it in almost my own words."

However, Bishop Damascene did not succeed in obtaining a written reply from Metropolitan Peter; for Fr. Cyril could not stay longer than 24 hours in Khe without risking being discovered by the unsleeping eye of the GPU and subjected to arrest, which could have had disastrous consequences both for him and for many clergy.

Bishop Damascene continued to wait for Metropolitan Peter's reply. But in October, 1929 he wrote: "What actually am I waiting for? I am coming to the conclusion that even a decisive word from Metropolitan Peter would not substantially change the situation, because the essence of the great sin which is being committed is not understood by many."

And yet the revealing to Metropolitan Peter of the true state of affairs in the Church was not completely fruitless. In 1930 Metropolitan Peter managed, by means unknown to the GPU, to get a letter to Metropolitan Sergius in which, after expressing his negative attitude towards his compromise with the communists, he demanded: "If you don't have the strength to defend the Church, step aside and give your place to a stronger person." Metropolitan Sergius never published the letter, apart from the cited phrase. The GPU did everything in their power to find out how this letter reached Metropolitan Sergius, but without success. As a punishment, Metropolitan Peter's exile was extended by three years.

In October and November, 1929, there matured in Bishop Damascene a clear thought which he would repeat in all his later epistles: "Christianity in Rus' must go underground." It had become impossible to exert influence on the broad masses of the people. Only a small flock could be saved from moral corruption and the gangrenous disease of the lie. The masses would at any rate know that somewhere there existed "a refuge for the righteousness that the world has rejected, where the Unwaning Light still shines."

On November 29, 1929, Bishop Damascene was again arrested, cast into prison in Smolensk and accused of “counter-revolutionary opposition to Metropolitan Sergius and leading a church counter-revolutionary grouping”. He had been betrayed by a member of the sergianist church, Protopriest N., who denounced Bishop Damascene before the GPU, declaring that he had given counter-revolutionary sermons.

On May 28, 1930 he was sentenced to ten years in the camps in “The Case of Bishop Damascene (Tsedrik), 1930”. The indictment claimed that Bishop Damascene had given his “grouping” two tasks: (1) “the organization of active opposition to the undertakings of Soviet power that are directed against the Church”, and (2) “the preparation of the transfer of all church activity to the underground (catacombs)”. At the investigation he rejected denunciations that he had organized “conspiratorial counter-revolutionary meetings”, and in a letter to the provincial section of the OGPU he emphasised the non-political character of True Orthodoxy: “Not wishing to serve as a weapon of your party aims, it [True Orthodoxy] at the same time does not want to be a political weapon. It places spiritual-moral aims above all others.” He also said: “It is impossible to annihilate the age-old idea of Christianity, for it dwells in the spirit of man.”

In June, 1930 Bishop Damascene arrived on Anzer island on Solovki. There he met many clergy who thought as he did and whom he had known up to then only by correspondence. But it was very difficult to correspond with prisoners at that time, and letters neither reached Bishop Damascene nor were received from him. Igumen Barsanuphius (Yurchenko) arranged for material help to be sent to him. He said almost nothing about his time in Solovki, except that hunger had often forced him and the other prisoners to collect mussels and snails on the sea-shore. His fellow-prisoners said that he used every moment of his freedom during work to leave the working group and pray in the depths of the forests. They said that when the martyr-bishop was praying not far away, an atmosphere of unusual peacefulness and quiet radiance reigned in the crudest of the working groups, although they were not inclined to any form of piety.

On his release at the end of November, 1933, Bishop Damascene went to Kherson (according to another source, Starodub), arriving on January 1, 1934. He was now an invalid, and at the end of February told the authorities that he was not intending to undertake any church-administrative work. After this he moved to the village of Bereza, Glukhov region, Sumsk province, and then to Svetly khutor, Glukhov region, and finally to the city of Nezhin, although he was still registered in Kherson.

He went round the towns known to him, visiting those of like mind with him and calling on priests to join the Catacomb Church. One of these was a venerable protopriest, a professor in the Kiev Theological Academy. The latter's refusal to join Bishop Damascene's underground flock so grieved Vladyka that he suffered a heart attack, and his health began to decline.

Some time after this, the protopriest who had refused to join the Catacomb Church was arrested by the authorities and died in prison, having become convinced from his own experience that honourable church work necessitated departing into the underground, however difficult that was in Soviet conditions.

During his travels, Vladyka visited towns which he was forbidden to enter, without registering with the local organs of the NKVD but staying with members of the True Church. And he never took off his rasson or shaved his long beard, as almost all the secret clergy in Russia did. Moreover, he would walk around Kiev with his bishop's staff even though he was not allowed to show himself anywhere in Ukraine.

Vladyka was no longer able to write long epistles, or address large assemblies, or serve in crowded churches, although it is known that he celebrated secret services in flats in Kiev. A friend of his quoted him as saying: "The general anti-religious degeneration, including intra-ecclesiastical degeneration, has forced me to think of the salvation, not of the majority, but of the minority."

And again he said: "Perhaps the time has come when the Lord does not wish that the Church should stand as an intermediary between Himself and the believers, but that everyone is called to stand directly before the Lord and himself answer for himself as it was with the forefathers!"

E.L., writing about the Bishop Damascene, comments: "He warmed the hearts of many, but the masses remained… passive and inert, moving in any direction in accordance with an external push, and not their inner convictions... The long isolation of Bishop Damascene from Soviet life, his remoteness from the gradual process of sovietization led him to an unrealistic assessment of the real relations of forces in the reality that surrounded him. Although he remained unshaken himself, he did not see… the desolation of the human soul in the masses. This soul had been diverted onto another path - a slippery, opportunistic path which led people where the leaders of Soviet power - bold men who stopped at nothing in their attacks on all moral and material values - wanted them to go.. Between the hierarchs and priests who had languished in the concentration camps and prisons, and the mass of the believers, however firmly they tried to stand in the faith, there grew an abyss of mutual incomprehension. The confessors strove to raise the believers onto a higher plane and bring their spiritual level closer to their own. The mass of believers, weighed down by the cares of life and family, blinded by propaganda, involuntarily went in the opposite direction, downwards. Visions of a future golden age of satiety, of complete liberty from all external and internal restrictions, of the submission of the forces of nature to man, deceitful perspectives in which fantasy passed for science… were used by the Bolsheviks to draw the overwhelming majority of the people into their nets. Only a few individuals were able to preserve a loftiness of spirit. This situation was exploited very well by Metropolitan Sergius..."

On August 1, 1934 Vladyka Damascene was arrested in Nezhin and cast into prison in Chernigov. At his investigation he did not hide his convictions, but categorically denied participation in any counter-revolutionary organizations. On August 14 he was transferred to a prison in Kiev at the disposal of the NKVD. On February 15, 1935 he was sentenced in accordance with articles 54-10 and 54-11 to three years’ exile in the north for “organized work directed against the undertakings of Soviet power” and for being “a member of the illegal organization of churchmen, ‘The True Orthodox Church’”. He was sent to Arkhangelsk, where, on June 23, 1935 he wrote an epistle arguing for the necessity of a complete transfer to the catacombs.

On March 3, 1936 he was arrested again and cast into prison in Arkhangelsk. In April he was transferred to a prison in Vyatka (Kirov), where he wrote a note to the authorities on “The Abnormal Situation of Believing Citizens of the USSR”, in which he accused the state organs of “unconstitutional forms of relationship towards the Church”. On October 27, 1936 he was sentenced in accordance with article 58-10 to five years in the camps in “The Case of Bishop Damascen (Tsedrik), 1936”. He was accused of “illegally heading ‘The Vyatka Diocese of the Orthodox Church’ of Victorite orientation” and of “illegally leading this through a counter-revolutionary group of churchmen, giving them instructions of a counter-revolutionary character”. Bishop Damascene rejected the accusations as “artificial”.

He was sent to Karlag, Karaganda, Kazakhstan, arriving at the Burminksoye section on December 7, 1936. At that time not only was correspondence with prisoners forbidden, but also the sending of parcels. News about the prisoners only came from people who had been in prison with them and had later been released. According to one of these reports, Vladyka Damascene worked as an accountant and even as an agronomist.

He was transferred sometimes to the north, sometimes to the south. During one such transfer, when weakened exiles were falling exhausted onto the road and the armed guard were shooting stragglers, Vladyka Damascene heaved his fellow-prisoner and spiritual son, Fr. John S., onto his shoulders. And then, although he was himself exhausted, he carried him all the way to the station.

Fr. Andrew Boychuk, a priest of the Catacomb Church, witnessed that Bishop Damascene had been in one of the Siberian prisons, but had been taken out of the common cell and put into a punishment cell without windows or lighting. There was ice on the floor of this cell, and hoar-frost covered the walls. He was put there "for preaching and prayer", that is, because he had had spiritual conversations with his fellow-prisoners. According to Fr. Andrew, Bishop Damascene contracted frostbite in his feet, which then became gangrenous and led to his death.

According to another witness, Vladyka had been transferred north when he was already ill. Perhaps he was taken out of the punishment cell referred to by Fr. Andrew. In late autumn the convoy stopped on the bank of a great Siberian river, waiting for a ferry. At the last minute a priest dressed only in a light cassock was brought onboard. He was shivering from cold. Then Bishop Damascene took off his own outer rasson, and with the words: "Whoever has two garments, let him give to him who has none," put it on the priest. But his ruined health could not endure the cold, and there on the ferry, on which the convoy was to travel for several days, he died. His body was dropped to the bottom of the river.

On August 13, 1937 Vladyka Damascene was arrested in Karlag. The reason was that he and his fellow-prisoners had celebrated Pascha. On September 10, 1937 he was sentenced to death for “anti-Soviet agitation” and “the organization of illegal meetings”. The sentence was carried out on September 15 at 23.00.

(Sources: M.E. Gubonin, Akty Svyatejshego Patriarkha Tikhona, Moscow: St. Tikhon's Theological Institute, 1994, pp. 856-57; Pravoslavnaya Rus', N 10 (1204), 15/28 May, 1981, pp. 8-11; I.M. Andreyev, Russia' Catacomb Saints, Platina: St. Herman of Alaska Brotherhood, 1982, chapter 14; Russkiye Pravoslavnye Ierarkhi, Ispovedniki i Mucheniki, Paris: YMCA Press, 1986, p. 30; Pravoslavnaya Zhizn', N 9 (536), September, 1994, pp. 6-12; E.L., Episkopy-Ispovedniki, San Francisco, 1971; Lev Regelson, Tragediya Russkoj Tserkvi, 1917-1945, Moscow: Krutitskoye patriarsheye podvorye, 1996, pp. 535, 578-579; Bishop Ambrose (von Sievers), “Episkopat Istinno-Pravoslavnoj Katakombnoj Tserkvi 1922-1997g.”, Russkoye Pravoslaviye, N 4(8), p. 5; Za Khrista Postradavshiye, Moscow: St. Tikhon’s Theological Institute, 1997, pp. 360-361; http://www.omolenko.com/texts/katakomb.htm; http://www.pstbi.ru/bin/code.exe/frames/m/ind_oem.html?/ans/; M.V. Shkarovsky, “Istinno-pravoslavniye na Ukrainye”, Pravoslavnaya Zhizn’, 48, N 9 (585), September, 1998, p. 18; I.I. Osipova, Skvoz’ Ogn’ Muchenij i Vody Slyoz…”, Moscow: Serebryanniye Niti, 1998, p. 280; M.V. Shkarovsky, Iosiflyanstvo, St. Petersburg, 1999, pp. 282-283; http://catacomb.org.ua/modules.php?name=Pages&go=print_page&pid=1155; O.V. Kosik, “Arkhierejskoye Sluzeniye Svyaschennomuchenka Damaskina (Tsedrika) v Chernigovskoj Eparkhii (1923-1925)”, Catacomb.org.ua)

Utterances on the rebirth of Orthodoxy in Russia have lost their normal meaning when they are expressed by representatives of civil authorities, as well as by those from the episcopacy of the Russian Orthodox Church, Moscow Patriarchate. Gold cupolas, the erection of walls and churches of new monasteries, brocades on vestments, and stately church services – all create a feeling that indeed the Orthodox Church is again becoming a strong, spiritual force. However, behind all this glitter – in which the Putinites perceive “the second baptism of Russia”, while the armchair liberal-Left view it as the “establishment of a government religion” – the unfolding of a somewhat convoluted and joyless picture for the Russian Orthodox person.

Over the past few months, a number of symptomatic events occurred, which in their turn are a continuation of long ongoing processes:

1) The devastation of the spiritual-administrative centre of the Russian Orthodox Autonomous Church (ROAC) in the city of Suzdal. ROAC appears as one of the “fragments” of the Russian Overseas Church (Her branch within Russia’s boundaries), and regards Her jurisdiction as being that of True-Orthodox or Catacomb traditions. According to a court decision, all the churches in Suzdal – formerly handed over by the authorities to ROAC, which in turn were restored through the efforts of their parishioners – were seized. Inasmuch as the courts may be independent in some things, they certainly are from their consciences, as it’s possible to determine definitely that the authorization to devastate ROAC’s parishes in Suzdal (which appears as Her centre since the ‘90s), came from the top.

2) The socio-legal “raid” on the Saint-Bogolubski monastery by the liberal community (Vladimir Diocese of ROC MP). The cause for this action was prompted by a letter sent to no other than Dimitri Medvedev, written by a minor named Valentine Perova, who formerly lived and studied at the orphanage attached to the above monastery. The letter recounts the tearful history about some type of Auschwitz for young children, organized by the evil genius of Bogolubov – Archimandrite Peter (Koocher).

Generally speaking, these types of “attacks” on monasteries by the Moscow Patriarchate don’t appear as something new in the church-societal life. Handing over architectural complexes of monastic cloisters in a normal fashion is fraught with an enormity of complications. This may be a collision with those that want to rake in monastery lands, often located in very “desirable” areas; often, it may be problems related to the eviction of some proletarian communal living, where the “hegemonic class” that more than anything behaves like robbers, and normally are unable to live in peace with the monks. Finally, alas and alack, one shouldn’t overlook the worldly tricks inherent in some church personalities, as well as those ploys – clearly copied by them from analogous skills of officials and other “serious people”. However, this is an especial incident. The “raid” is not associated with some type of material-financial shake-up – it was directed at the Orthodox orphanage attached to the monastery. This by itself, implies that it is a simultaneous blow against every Orthodox children’s orphanage throughout the land. The second aim of the attack – and this is noteworthy – is against the spiritual father of the cloister, Father Peter, who is portrayed as a torturer of small girls.

Father Peter is an extremely colourful character. His theological and political views are far from being incontrovertible – on the one hand, he is a monarchist and an ardent devotee of Saint Tsar Nicholas 11, while on the other, he is an admirer of the “Great Stalin”. Still, within the Moscow Patriarchate, specific viewpoints as such and by themselves do not attract any substantial persecution. In the ROC MP, there is a very successful state of co-existence of conservatives-monarchists, parishes of Old Believers, and distinctly pronounced ecumenists that are entrenched in diametrically opposed theological positions – all co-existing until such time as they deviate from the path of the Synod, or more so, that of the Russian authorities (often, it is one and the same – I know from personal experience). And it’s here that Archimandrite Peter deviated from the “path” many times – when he urged the people to vote only for monarchist parties and movements (this is something that I read in a collection of his sermons; as well as his call to vote for the Communist Party of the Russian Federation, about which much is being spoken and written currently); when he spoke out against the entry into INN and new passports; when he remonstrated against the many obvious social and governmental ulcers, about which the town criers of the “official Orthodoxy” prefer to remain quiet.

Together with this, Archimandrite Peter is not an obscure priest that is from a village of 20people and 3 dogs. His ecclesiastical rank itself speaks of his substantial merits. Incidentally, these merits are not exclusively of a spiritual nature, as he is a Cavalier of the order of Glory (3^rd degree), medal holder of the Great Patriotic War (2^nd degree), and others). He is extraordinarily popular in some circles within the ROC MP. Among his spiritual flock, there are truly many very influential people from government instrumentalities, especially from agencies that wield significant power. His wide-ranging stance makes him a natural focal point for near-conservative opposition – opposition not only to the Patriarchate hierarchy, but to the anti-Russian regime.

Taking all this into account, the appearance of this dispatch (which is too grammatically juridical to have been written by an underage, traumatized girl) from Fr.Peter’s “victim”, makes it difficult to appraise it other than as a signal for persecuting the “obdurate” Archimandrite. The creators of this tearful letter have clearly overdone it. Any person who has attempted even slightly to get closer to the Church or, better still, lived in the monastery, understands only too well the meaning of the applicable punishments for the actions that were outlined in the letter: 1000 daily prostrations, 12 hour working days with only 6 hours of sleep, etc… An average child subjected to this discipline for 2 or 3 months, would no doubt be driven to his or her grave; and if something like this was systemic within the orphanage, then there would have been a whole procession of deaths from exhaustion a long time ago. On the whole, the attempt to besmirch Fr.Peter with odious muck was way over the top, resulting in the presentation of the monasterial Auschwitz as being an unconvincing caricature.

With regard to ROAC - it has a theological stance, which intentionally or un-intentionally, implies Her opposition to the current regime. The very fact that She exists (just as other Overseas and true Orthodox jurisdictions exist that are independent of the Moscow Patriarchate), condemns the artificial and strong-arm character of Putin’s “unification” of ROCOR and the MP in 2007. This also shows the reality and capability of the so-called “alternative Orthodoxy” to exist, which views the current regime – legal successor of the USSR – as being an anti-Christian regime.

When the question of Church politics of the Kremlin is raised, it’s essential to remember that the current regime of the Russian Federation is a neo-Bolshevik government, which incidentally, the political leader Leemonov was recently obliged to characterize as being an “ersatz-national-Bolshevism”. It’s here we can see - especially vividly - the methodological succession from proper Bolshevism. Toward the end of Stalin’s rule in the USSR, there was a totally clear-cut position with regard to the Orthodox Church:

1) Because of the impossibility to eradicate the Orthodox Church, it’s imperative to control Her, reducing Her influence gradually.

2) Consequently, it’s necessary to form one controllable and “loyal” jurisdiction, which will – before the eyes of the world community - fulfill the role with the fullness of the Orthodox Church.

3) All other denominations have to be eliminated through repressive-administrative methods.

4) The leadership of their “own” jurisdiction to be allowed fringe benefits where necessary, permitting them the nomenclature holiday retreat-cognac joys.

5) To develop an image for the named jurisdiction as being “ predominant and flourishing” through holding “high-dignitary receptions”, handing out awards, and other elements from the window dressing department.

6) With all that, where possible, to inconspicuously reduce the real number of faithful of their “own” Church; impede the development of Orthodox scientific-theological thinking and continually lessen its influence on society, because even the most controlled and loyal Orthodox church jurisdiction remains the centre of a potential opposition to the regime.

Due to changing circumstances, the required minor changes to this scheme were allowed – but only during the “settling down” of Yeltsin’s regime; in Putin’s time, the above-mentioned scheme started to be realized in the Russian Federation, although in a somewhat different form – with “softer” methods. The Kremlin considers – and one must say, not without good reason – that any Church life that is independent of the regime’s auspices, by its very nature appears as a centre of attraction to the opposing forces. This question acquired exceptional currency over the last 2-3 years, when during the process of various “measures”, the rapidly evolving shoots of free elections were uprooted, while any type of political opposition was subjected to the cruelest form of annihilation. Strictly principally speaking - apart from religious institutions - the contemporary Russian society does not contain any type of influential instrumentalities, which are not part of the Putin-Medvedev chain of command. “The Presidential unification” of ROCOR and MP was undoubtedly a huge success for the Kremlin brotherhood.

Traditionally, the Russian Overseas Church that always held a negative evaluation of not only the Soviets, but the Yeltsin-Putin regime, was neutralized and ceased to be a powerful centre for Russian opposition. However, this achievement had to be consolidated. It naturally followed that the next blow had to be against the “fragments” of the traditional ROCOR, and the most influential and steadfast one was ROAC.

With all this, the regime’s vivisectors do not ignore their own MP (“loyal” jurisdiction). On the one hand, the leading government figures continually curtsy before ROC MP as being the “traditional religion”, and demonstrating their skill of correctly crossing themselves and kissing icons – a skill acquired over the past 20 years. Then, on the other hand, the regime zealously watches so that the influence of personal Orthodoxy on Russian society is kept as much as possible to a minimum. The role for the clergy has been allocated as that of celebrants who - in conjunction with some imported Italian clowns - have to entertain the masses during Church feast days… walk around in processions with icons and gonfalons (church banners) – and nothing more than that. And if the clergy is obliged to make a statement, it carries the Sergianist stamp of approval, and is usually about the fact that every authority – even a cannibalistic one - is from God, or that “our president is Orthodox” etc… Every effort to strengthen personal Orthodox influence – in the spheres of culture, morals, social life, in politics, is suppressed wherever possible. Naturally, the development of a network of Orthodox orphanages is bringing no joy to the regime’s kingpins.

In any case, these orphanages are much less noticeable than the “patriarch” - bathed in floodlights and flashing camera bulbs – conversing with rockers. But it is precisely the Orthodox orphanages and not some ageing rockers, which are really participating in forming the future of our country by bringing up their small citizens in an Orthodox spirit. These citizens that will refuse to be reconciled not only with abortions and pornography, but with all the other tolerant tolerances. And if the mentors of these orphanages are truly attempting to bring up the children in the Russian tradition - and not raising citizens of the world with pseudo-church habits – then they are simply inviting red-hot attention to themselves. Although they don’t wish this to be so, it may be for this simple reason that they invariably appear as a real opposition to the current anti-Russian pornocracy, and are effectively influencing the formation of tomorrow’s Russian society.

Emanating from this together with the annihilation of ROAC’s Suzdal parishes, as well as the RF’s Community chamber’s sudden “community” attack on the Bogolubov monastery and on Fr.Peter personally, it’s impossible not to evaluate this as the realization of a plan to quietly crush the so-called “alternative Orthodoxy”, which in all probability could become an active political entity in a situation of intensified disturbances.

The only thing left to add to this is that if the pressure against ROAC was rather crude - as an administrative procedure – then Fr.Peter and his orphanage will be dealt with by a different process, although it too will still be a soviet plot. This is akin to the Khrushev period, when the civil authorities acted through unworthy bishops and priests, who themselves informed on their parishioners, refused Holy Communion to children etc… Currently, this situation is quite similar where more than likely, pressure is being brought to bear on the recalcitrant Archimandrite by means of “church bans”, prompted by civil authorities to the MP.

In all probability, the next steps that the Russian authorities will take in the Church arena will be the following:

1) Extend the active refining of the Russian Orthodox Old Believers Church, which after the “neutralization” of the ROCOR, has started to attract many conservatively inclined clergy and laity that have left the ROC MP.

2) Possible beleaguerment of the Russian True Orthodox Church (RTOC), which has recently established Eucharistic communion and unity in prayer with one of the Old Style Churches of Greece. As a consequence, the position of RTOC in the “family” of the Catacomb Tradition has strengthened. This is highly unlikely to please the Kremlin.

3) It’s necessary to wait and see further “expurgations” by the ROC MP, under the guise of struggles against the radical-conservative elements. This will be conducted – where possible – by the Moscow Patriarchate, at whose head stands a very contemporary and super-enlightened leadership. However, herewith arises the question: how far is “pat”Kirill (Goondaev) willing to gratify the Kremlin in a situation where a systemic collapse, which will shake the Kremlin to its foundations, becomes imminent?

One can hope that the current patriarch would have sufficient sound sense to distance himself as much as possible, away from the Russian regime, when it is standing on the brink of destruction. However, thus far, such hopes fundamentally, have not been justified. And to be quite truthful, I personally harbour no such hopes.

How far am I correct in my scepsis? The answer to this - to a certain degree – will be determined by the end result of the “sorting out” at Bogolubov.

В русской истории очень тесно переплетены церковная, государственная и национальная составляющие, так что вычленить какую-либо одну из них довольно затруднительно. Один из русских церковных историков верно заметил, что история Русской Церкви разделяется на эпохи по великим князьям, царям и императорам. Но и сами русские князья, цари и императоры, как христианские государи воспитаны Церковью, и вся их деятельность так или иначе от Церкви исходила и к ней же направлялась. Русские при св. благов. князе Владимире получили от Византии не только христианское догматически отчеканенное учение, но и христианский государственный строй - православную монархию. Под влиянием монархического идеала складывалась вся русская государственность со своими отличительными особенностями. В рамках этого государства под водительством Церкви постепенно формировался единый русский народ. Окормляя народ и взаимодействуя с государством, одна из провинциальных митрополий Константинопольского патриархата постепенно возросла в Русскую Церковь.

Эти три составляющих русской истории: церковная, государственная и национальная, позднее нашли свое выражение в триединой формуле: Православие, Самодержавие, Народность, и в аналогичном воинском призыве: За Веру, Царя и Отечество. Вместе их можно объединить понятием Историческая Россия, та Россия, которая сложилась за девять с половиной веков своей христианской истории. Очевидно, что и сегодня всякому движению, претендующему на название русского патриотического необходимо исповедывать свою преемственность с исторической Россией. Для этого нужно не только хорошо знать русскую историю, но и правильно ее понимать и любить.

История России изобилует страданиями и кровью, многими бедствиями и катастрофами. Один историк верно засвидетельствовал, что если обозначить русскую историю одним словом, то этим словом будет трагедия. Трагедий в нашей истории много, причем самые большие из них случались даже не от внешних напастей, а от внутренних разделений. Только при поверхностном взгляде на русскую историю можно говорить, что разделения и расколы в нашем народе случались лишь по причине личных страстей и амбиций. Едва ли не больше конфликтов (и наиболее ожесточенных!) бывали между единокровными по причине разных жизненных установок и национально-государственных идеалов. Уже князю Владимиру пришлось разрывать с языческой верой и обычаями отцов ради истины Христовой, и конфликт его с бывшими соратниками, оставшимися в язычестве, был неизбежен. Великие князья суздальские, а затем московские для объединения Руси строили самодержавие, и не могли убедить новгородских демократов в его пользе иначе, как только на поле брани. Разрывом кончилась прежняя дружба царя Иоанна Грозного с князем Андреем Курбским, царя Алексея Михайловича с патриархом Никоном и сего последнего с протопопом Аввакумом - и прежде всего потому. что их церковно-государственные взгляды оказывались несовместимы.

В этом смысле историю России интересно сопоставить с историей ветхозаветного Израиля, в котором постоянно происходило промыслительное разделение между рабами Божиими и рабами греха (Исаака и Измаила, Иакова и Исава и т.д.) В истории Израиля служители истинного Бога постоянно сталкиваются с богоотступниками, пророки Господни - с пророками Вааловыми. Одни создают храм Божий, другие оскверняют его; одни радостно встречают пришествие Мессии, другие готовят Ему крест. В одном поколении встречаются Иоанн Креститель и Апостолы с одной стороны, и Ирод, Анна и Каиафа с другой. При таком диапазоне духовно-нравственных состояний желаемое национальное единство постоянно рвется. Обретается оно Израилем только после христоубийства и извержения из своих рядов евреев-христиан. И основа этого единства антихристианская, противобожная.

Нечто подобное мы наблюдаем и в истории России. В лице своего крестителя - благоверного князя Владимира, русский народ вступает в завет с Богом. Но далеко не все способны понимать высоту этого служения, тем более подчинить свою жизнь (личную, общественную, государственную) этому служению. Отсюда такое внутреннее напряжение в русской истории, где святость и грех часто встречаются рядом, как свет и тень: святые Борис и Глеб - и окаянный Святополк, святой князь Михаил Тверской и Юрий Московский, и т.д. Русская история знает много примеров святости, благочестия и доблести, но едва ли меньше примеров низости и подлости. По этому поводу Константин Леонтьев остроумно заметил, что русский человек может быть или отчаянным грешником, или святым, но редко бывает просто порядочным человеком. Таковым гораздо чаще бывает человек западный, верующий, но прохладный к религии, честный, но при этом свободный от укоров совести, благотворительный к ближним, но далекий от идеала жертвенного служения Богу. И западное общество, составленное из таких людей, более стабильно, не знает потрясений, подобных обвалам в русской истории. Цели земного преуспеяния и материального благополучия объединяют западное общество, как и еврейство.

Смысл же русской истории не в построении технически развитой цивилизации, обслуживающей сытое общество, не в зоологическом империализме или шовинизме, а в жизни ради Царствия Божия, в трудах ради получения этого Царствия. Именно здесь проходит главная линия русской истории. Конечно, живя на земле, нашим предкам приходилось отстраивать свое государство, собирать свой народ, организовывать его, технически вооружать. Но это все-таки являлось вспомогательным, не основным для русского человека, и когда он об этом забывал, промысл Божий напоминал ему об этом суровыми испытаниями.

Обилие тяжелых бедствий в русской истории часто ставило исследователей в тупик: почему? за что? Почему самые тяжкие национально-государственные потрясения в нашей истории свершаются на фоне относительного внешнего благополучия? За что это Провидение постоянно не дает русским возможности жить, как все другие народы? Западники искали причины национальных бедствий в конкретной связке исторических условий и причин, не возвышаясь в своих обобщениях выше обличений “реакционной сущности царизма”, тормозившего прогресс. На самом деле главная причина тяжелых исторических испытаний в том, что, избрав и будучи избрана на служение Богу, Россия подверглась многим искушениям со стороны сил зла. В течение веков Россия была ареной борьбы Христа с велиаром. В этой борьбе испытывалось произволение русских людей, они окончательно выбирали, с кем они.

При этом многое в русской истории остается до конца непонятным и в принципе непостижимым, даже если сойти с материалистической и рационалистической точки зрения и постоянно иметь в виду фактор Промысла Божия. Так, например, рассматривая причины российской катастрофы после 1917 года, мы не можем полностью ответить на проклятый вопрос: за что? Да, были грехи, было отступление от веры, было стремление к самовольству, было обольщение различными идейными химерами. За все это нужно было понести наказание. Но и у других народов и государств подобных грехов бывало не меньше нашего, а героических примеров подвига за веру и верность Богу, по сравнению с русской историей, случалось не столь много,- однако эти народы не подвергались столь страшным испытаниям. Да, народу, вступившему в завет со Христом, должно было не только нести свой крест, но и сораспяться своему Господу, но почему же не сразу после распятия и Воскресение? Почему уже 80 лет бывшая православная страна лежит во гробе и истлевает? Неужели недостаточно крови стольких новых мучеников, чтобы омыть ею прежние отступничества и прегрешения? - Вопросы дерзновенные, на них нет ответа. Промысел Божий о России остается для нас непостижимым, судьбы Божии от нас скрыты. Христианская вера подает нам утешение в сознании того, что Бог пребывает и благим, и справедливым и всемогущим, даже если, любя человека, не дает ему отчета в Своих действиях.

Идейное, нравственное и духовное состояние русского народа ныне, по-видимому, наихудшее за всю нашу историю. По данным социологического опроса, какие качества государственных деятелей следует ценить больше, на первом месте для отвечавших оказалась компетентность, за нею воля, гибкость ума, решительность и т.п. На 11-м месте честность, на 12-м справедливость, а совестливость на 22-м. (см. “Наша страна” № 2587-88 от 18.03.2000 г. стр.6) Предлагалась ли в этом списке качеств еще и 23 позиция, нам неизвестно, однако и без того представленная раскладка общественных идеалов говорит о многом. Если глядеть на пути Промысла, как на отражение воли человеческой, то вот мы и получили теперь как раз то, что хотели: президента компетентного - представителя очень компетентных органов, у которого совесть едва ли превышает двадцать вторую отметку в списке личных качеств.

Но с другой стороны, прежде в истории Промысл не только “отслеживал” мнения и настроения черни. Почему же, Православная Россия, рухнув, не исчезла из истории совсем? Почему отнятое от нас Царство Божие не передано иному языку, приносящему плоды его, а с другой стороны, колеса истории все еще крутятся, столько лет, приближая мiр к концу, который все же непосредственно еще не проглядывается?

Эти вопросы так же следовало бы отнести к дерзновенным. При этом заметим, что для огромного большинства современных русских людей представляется невозможным и недопустимым поставить точку в конце книги собственно русской истории. Все соглашаются, что современное наше народно-государственное и церковное состояние является крайне жалким, но все верят, что Россия может восстать вновь в каком-то новом облике. Не монархия - так республика, не Святая Русь - так советская, не советская - так корпоративная, национально-демократическая. Во всяком случае какого-то будущего чают и каким-то образом к нему стремятся. Взглядов покойного о. Льва Лебедева, что историческое бытие России и русского народа кончилось, не разделяет практически никто. Что воздыхать о прошлом, нужно как-то делать будущее,- на этом тезисе сойдутся, пожалуй, выразители самых разных общественных идеалов.

Но если хотя бы кратко окинуть взглядом эти общественные идеалы, то окажется, что собственно исторически-русского нам практически ничего уже и не предлагается. Люди думают о том, как обустроить потомков русского племени на его исторической территории, и, возможно, таких общественных моделей, вполне научно обоснованных, предложить можно несколько. Но могут ли они претендовать на соответствие имени Россия? СССР, Российская Федерация, какие-нибудь Соединенные Штаты Евразии, - все эти именования не означают ли нечто принципиально новое по сравнению с традиционным русским государственным идеалом? Если они осуществятся, то не означает ли это начало бытия иного государства, объединяющего иной народ? Ведь никто не говорит, что, к примеру, современная Греция может считаться продолжением Византии, а Италия - продолжением Древнего Рима; или что народы, населяющие эти территории теперь, суть преемственные потомки тех же древних народов. Только западные страны как-то не замечают переломных моментов истории, после которых государство и народ могут потерять свое прежнее качество. Так Англия свою историю до и после Кромвеля, а Франция - свою историю до и после свержения монархии, могут представить в одной книге. Революция не разорвала в этих народах исторического преемства. Пусть парламентская, но та же Англия, пусть республиканская, но та же Франция.

А что же сказать о России? Показателен сам факт, что, в отличие от западных стран, революция в России переименовала саму страну. Советские историки писали в разных книгах и преподавали в разных курсах историю русскую и советскую. Имена писателей, деятелей науки так же были распределены по двум различным категориям: русский писатель, композитор, ученый - или советский. Путаницы здесь обычно не бывало. Русскость и советскость взаимно отгородились друг от друга; совместить их едва ли было возможно, между ними приходилось делать выбор. Потому приведенное суждение о.Льва не является, по крайней мере, каким-то искусственным построением. История знает, что государства, цивилизации, народы по природе своей безсмертием не обладают.

Ключ к пониманию русской истории - во Христе. Без живой веры во Христа понять русскую историю и русскую душу решительно невозможно. Именно со Христом связаны лучшие движения души русского человека, лучшие проявления его творчества. Христу служили лучшие люди России - ее святые, а за ними тянулись и остальные. Непонимание русской истории многими современными патриотическими деятелями связано с тем, что это или откровенные атеисты, или принимающие Православие, как партийную идеологию, но по сути тоже неверующие (показательно, что они не любят называть себя христианами, легче именуют себя “православными”, понимая под этим нечто отличное от традиционного церковного значения этого слова).

У современных славянских язычников с их известной триадой: антисионизм, антихристианство, антимарксизм в центре проповеди, несомненно, стоит антихристианство. Именно сюда направляется их главное устремление, а словоблудие, будто “христианство есть троянский конь иудаизма”, используется лишь для прикрытия. Личная неприязнь ко Христу служит главной опорой их вражды к исторической России, отвержения всей русской истории, начиная с князя Владимира, и она же является побудителем для сочинения мифов о “славном языческом прошлом Руси”.

Евразийцы также избрали для себя путь “быть Востоком Ксеркса, а не Христа” (если перефразировать известные слова В. Соловьева). Достаточно сравнить, каким “высоким штилем” повествует их учитель проф. Л. Гумилев о Чингиз-хане или Тамерлане и с каким презрением пишет он о князе-мученике Михаиле Черниговском и других благоверных русских князьях и воинах, павших в боях с азиатскими завоевателями. Находя множество оправданий для кровавых восточных деспотов, он не находит ни одного оправдания для Руси, растоптанной монголами. Как человек, чуждый живой веры, он не может оценить подвига мученичества за веру, не может сочувствовать русским христианам, предпочетшим умереть, чем стать “евразийцами”. И потому историк Гумилев, несмотря на его огромную эрудицию и остроумные соображения относительно истории евреев, остается чуждым исторической России.

Вместе с язычниками и евразийцами свой национально-государственный идеал исповедуют и национал-большевики, подобно им основывая его на культе внешней силы государства. И для них тоже совесть остается на 22-м месте, а компетентность - на первом. Потому историческая Россия в ее совокупности неприемлема и для них (за исключением отдельных, вырванных и криво перетолкованных эпизодов), в особенности же - императорский период. Чтобы оправдать советский строй и его высшее достижение - эпоху Сталина, они стремятся всячески опорочить Россию царскую, представить ее насквозь прогнившей. Правда сейчас уже не повторяют советские штампы о “крайне отсталой стране” и “тюрьме народов”. Больше говорят о социальной несправедливости, которая, якобы, была ликвидирована революцией. Социальная несправедливость неизбежна в любом государстве, была она и в царской России, но в последнее царствование имп. Николая II она была наименьшей за всю историю страны: за чертой бедности жило не более 5-7% населения. Величайшую социальную несправедливость установил как раз коммунистический режим, ликвидировавший народ целыми классами, сословиями и социальными группами.

Любимая тема национал-большевицких идеологов, поддерживаемая и патриархийными “правыми”, это “промасоненность” высшего слоя царской России, от которой нас якобы спасла опять-таки революция. Тщательно собирая компромат на всех видных деятелей русской истории, борцы с масонством дополняют отсутствующие факты вымыслами и фантазиями. Записанными в масоны (читай: в платные, тайные агенты сионских лож) оказалось множество выдающихся русских людей: все цари от Петра I до Николая II, многие герои и полководцы, включая М.И. Кутузова, писатели, историки, государственные деятели и т.д. Принадлежность же того или иного лица к масонству (действительная или предполагаемая) в соответствии с советской традицией рассматривается как несмываемое клеймо, как нечто такое, что полностью и отрицательно определяет человеческую личность и ее роль в истории. В последние годы нам усиленно внушается, что вся классическая русская литература была масонской, так же как и русская школа. Отсюда в конце концов выводится оправдание революции, покончившей с масонством.

В условиях широкой и подлинной свободы для творческой мысли в царской России в русскую культуру, действительно, проникло много западных неправославных влияний. Многие деятели русской государственности и культуры, действительно, были увлечены и масонством, но впоследствии отвергли его. Да и степень посвященности в сатанинские глубины была весьма малой для огромного большинства русских “каменщиков”, которые не имели должного понятия о тайной стороне и подлинных целях масонства. Увлечение масонством равнялось увлечению гуманизмом вообще, что, конечно, несравнимо с какой-то темной эзотеричностью или революционной борьбою. Практически все русские мыслители XIX века от Ивана Киреевского до К. Леонтьева и Л. Тихомирова прошли период увлечения Западом, но затем преодолели его. Притом сделали это совершенно свободно и сознательно (в царской России не было политруков, способных убеждать кого угодно в правильности курса партии). В полемике с западными учениями они и обосновали русский путь. Их произведениями мы назидаемся и доныне. Подобно и русская богословская школа по свободному убеждению, а не по синодальному циркуляру, к концу XIX века практически освободилась от влияний Запада.

В русской классической литературе, несмотря на наличие пустой беллетристики и не в меру критических произведений, содержится нечто весьма ценное, на что указывал еще Митр. Антоний (Храповицкий), а именно то, что она в лучших своих произведениях остро поставила вопросы нравственные. В этом проявились ее христианские корни. Для наших писателей того времени совесть и правда были важнее всего - и, вероятно, это сложно понять тому, кто этим категориям отводит у себя 22-е место. Привыкший заниматься бстрактной идеологией или сбором компромата вряд ли побоится того, что изгнание из школы русской классической литературы порвет еще одну (возможно последнюю) связь подрастающего поколения с исторической Россией. А пустое место займет или советская идеологическая продукция или современная грязная прозападная макулатура.

Царская Россия предоставила людям слишком большую свободу, которой пользовались и добро, и зло. Добро от этого становилось добрее и краше, зло от этого становилось сильнее и злее,- ведь то и другое выбиралось свободно. Революция дала свободу только злу, не оставив добру вообще никаких прав. Если царская Россия достойна упрека за то, что плохо служила Богу, то советская (и современная) полит. система открыто (или скрыто) боролась с Богом, служа врагу Его. Потому-то революция и разрывает живую ткань русской истории и, действительно, после революции историческая Россия, Россия под своим собственным именем, продолжается уже не в виде государства, а в виде осколков его: в Белом движении, в русском Зарубежье, в подлинной части Катакомбной церкви; в широком смысле слова - в потаенной России.

Приведенная нами выше шкала человеческих качеств и ценностей в ее современном понимании заслуживает того, чтобы вновь и вновь вернуться к ней мыслью. Может быть, в ней вообще наиболее ярко выражен самый корень русской трагедии. Честность - дело одиннадцатое, благородство - восемнадцатое, а впереди - компетентность, решительность и гибкость ума. Соедините компетентность и гибкость ума с совестью, стоящей на 22-м месте! Пожалуй, сам дьявол не отказался бы расставить в таком порядке свои душевные качества.

И вот отсюда все оценки исторической России, ее прошлого и будущего. Для русского царя, для русского дворянина, для русского воина благородство не может стать на каком-то третьем месте, оно вместе с совестью будет впереди. А слова “компетентность” в прошлом веке и вовсе, наверное, не понимали. Кому же из современных людей понравится такое “некомпетентное” государственное правление? Такая шкала ценностей не оставляет места собственно русским идеалам. Потому неудивительно, что те же опросы общественного мнения дают 40% сторонников демократии западного типа, 25% выступающих за социализм, и лишь около 1% монархистов. Монархию, как своего рода “диктатуру совести”, не понимают по той самой причине, что о самой совести представления весьма расплывчаты.

Но и среди самих монархистов нет единства идеалов. Кто-то видит в монархии просто наследную диктатуру, не чувствуя ее глубоких религиозных основ. Имеются ведь и монархисты, превозносящие царство Ивана Грозного, как зенит монархической идеи, и также отрицающие имперский период. Иные видят в монархии просто наиболее традиционную и законопреемственную (легитимную) форму правления, опять же не обращая должного внимания на религиозный смысл царской власти. Таким образом, и этот жалкий процент русских монархистов следовало бы на самом деле еще значительно уменьшить в поисках сторонников неповрежденной идеи.

Все эти грустные упражнения в статистике подтверждаются и с другой стороны. До сих пор в России нет сколько-нибудь заметного общественного монархического движения, тем более, партии, способной о себе громко и внятно что-то сказать. Православное население России (если относить к нему хотя бы слегка прицерковленных людей) также вряд ли превысит 5%, из которых большинство, воспитанное в советской церкви, вполне разделяет советский государственный идеал и не относит себя к сторонникам монархии.

Итак, с какой стороны ни взглянуть, шансов у русских монархистов немного. Гораздо больше в России этнически русских кришнаитов, пятидесятников, не говоря о каких-нибудь иеговистах. Может быть и прямых сатанистов окажется больше, чем русских православных людей, не утративших (или же вновь обретших) живую духовную связь со своей исторической родиною. О каком восстановлении и какого православного царства тут можно мечтать? Мы уподобились евангельскому расслабленному при Овчей купели, который 38 лет все чего-то ждал, потеряв всякую надежду, но и не решаясь бросить своего места, потому что идти ему было некуда. Так и мы, при всяком помутнении воды в политической Вифезде, пробуем шевелиться, но, естественно, всякий раз иной прежде нас слазит в нее.

В патриотической малотиражной прессе усиленно проповедуются теперь идеи некой революционной, подпольно-конспиративной деятельности с патриотическими целями. Одни возлагают надежды на сотрудников спецслужб, не продавшихся режиму, другие хотят создать некий орден, типа тамплиерского, или братство опричников ради установления монархии. Если даже такая проповедь не является провокационной, то на сегодняшний день вполне уместно поставить к ней такой вопрос: зачем навязывать народу тот исторический путь, который (как бы он ни был хорош сам по себе) огромным большинством этого народа отвергается и притом теперь уже сознательно? Если вкрапление русских по духу людей в постсоветское население исчисляется не миллионами, а самое большее, десятками тысяч, то не уместнее ли привыкать жить на положении национально-религиозного меньшинства, в своеобразной внутренней эмиграции? Даже если бы группа жертвенных, безстрашных, умных православных борцов и смогла бы вернуть России православное Царство, то кому здесь оно оказалось бы нужным? И если его почти никто не хочет, то зачем его людям навязывать силой?

Отметим при этом, что идея “патриотической революции” идет рука об руку с настощей революционной идеей: цель оправдывает средства. Неслучайно подобные патриоты превозносят таких героев, как, например, недавно погибший Аркан, командир сербской террористической организации “тигров”. Про него ничтоже сумняся с похвалою рассказывают, что среди неприятелей он не щадил никого, ни мирных жителей, ни раненных; знал только “своих” и “чужих”.

Но ведь в нашей русской истории мы постоянно отмечаем как раз противоположные черты: благородство, великодушие, милость. Убить раненного неприятеля или ограбить мирного обывателя - такое в русской армии всегда считалось не только преступлением, но и позором; делом, не просто подлежащим наказанию, но и крайне постыдным. Патриотическим терроризмом и революцией не вернешь ту Россию, которая была и которая нам нужна. И если перед нашим народом встал выбор: умереть тихо, но по-христиански, или же умереть, взяв на душу побольше чужой крови, - то лучше избрать первое, нежели второе.

Тем более, что постсоветский народ в целом сам избрал для себя вымирание, как бы его к этому ни подталкивали и не соблазняли. За последние десять лет Россия потеряла около 10-12 млн. населения - примерно столько же, сколько между двумя переписями 1927 и 1937 гг. Но то были годы голода, коллективизации и политических репрессий, красная мясорубка была раскручена на всю мощность. А теперь-то этого нет. Ныне просто не рожают детей. Конечно, мы стали жить беднее, но все-таки еще не умираем от голода.

Кстати, в русском вкраплении наблюдается совершенно иная картина. Здесь к семейным вопросам относятся по-христиански и с пониманием демографической политики правящего режима. Здесь сознают, что родить и воспитать ребенка по нынешним временам - подвиг (в аскетическом смысле слова), и на него идут спокойно и радостно, потому что видят в нем смысл. Обычный же постсоветский народ смысла своего бытия уже не видит ни на земле, ни в вечности. Отсюда, кстати, и рассмотренная выше раскладка нравственных ценностей, и общественные идеалы. В этом-то и состоит вся беда нынешней России.

Но в конце концов, не станем от этого впадать в уныние. Пусть даже дело наше на земле безнадежно проиграно. Лучше без политического авторитета и народной популярности войти в живот вечный, нежели, имея оные, быть ввержену в геенну огненную. Русским лучше быть даже в том случае, если наш народ полностью вымер или переродился, даже если рядом вообще нет ни одного русского православного человека.

Но, к счастью, до такой степени бедствие еще не дошло. Дело в том, что русские православные люди, в России и за ее пределами, имеют некоторую форму своего объединения и общения. Мы имеем в виду под русскими сознательных, сочувственных, деятельных сторонников исторической России, чуждых советчины, языческих пережитков, фашистских увлечений, психопатической “ультраправославности” и прочих уклонов, которым в истории Русской Церкви не было места, или которые сошли с русского пути. Спрашивается, чем объединены такие русские? Какое человеческое объединение способно собрать их под своей крышей?

Ответ существует, и притом единственный! Это Русская Зарубежная Церковь, во отечестве и в рассеянии сущая. Со времен самого своего основания, с Карловацкого и Владивостокского Соборов и Рейхенгальского Съезда, она живет исторической Россией, проповедует ее, изучает ее, обращает к ней русских, забывших духовное родство. Словосочетание “подвиг православной русскости” стало ключевым понятием именно здесь. Только представители Русской Зарубежной Церкви могли правильно понять и оценить русскую историю, русскую государственность. Только здесь старую Россию, подлинную Россию любили по-настоящему. К вопросам истории здесь обращались постоянно. В русском прошлом искали выхода для будущего. Расходились во мнениях, иногда допускали крайности, но никогда в Зарубежной Церкви не допускалось равнодушия к своей истории, и никогда не отступали от общего православного взгляда на нее. Здесь трудились такие наши историки и идеологи, как архиепископы Аверкий (Таушев) и Никон (Рклицкий), архим. Константин, Н. Тальберг, Н. Зызыкин, Н. Кусаков и многие другие. Их дело продолжили и в России прот. Лев Лебедев, М. Назаров. Где еще можно представить себе этих авторов? В Патриархии? - Она безнадежна больна советчиной, причем теперь эта болезнь ностальгически усиливается. В Парижском экзархате или в Американской митрополии? - Там от русского имени отказались еще со времен Митр. Евлогия и с тех пор русскую историю и дух умели лишь анализировать и анатомировать. В Суздальской группировке или других карликовых образованиях, отколовшихся от Зарубежной Церкви? - Эти люди самим фактом раскола ясно показали, что не ценят наследия наших отцов и основателей.

Корни Зарубежной Церкви - в Белом движении. А оно имеет для нас очень важное значение. Это была последняя попытка удержать историю России на ее собственном богоначертанном историческом пути. После революции, впервые в русской истории, получилось так, что большинство народа не встало горой за сверженного Государя или за монархию вообще. Никакие западнические увлечения, положим, Петра I или Екатерины II не уводили большинства русских людей на чужую дорогу. Большевикам же именно это и удалось - путем массового террора, но и не менее массового обольщения. Собственно же русским путем, теперь уже опасным и жертвенным, пошло меньшинство.

Пример белых и показал, что такое в истории может быть: выразители народного духа и подлинные продолжатели его истории могут среди собственного народа оказаться в меньшинстве. Этого не должно бояться. И нам теперь не должно удивляться, если так получилось.

И сейчас наши приходы в России собираются, растут за счет тех людей, для кого историческое русское преемство есть вопрос важный. Вернуться к своему историческому пути, проникнуться своей народной идеей и духом оказалось возможным для всякого бывшего подсоветского человека - в той же мере, как и вообще обратиться ко Христу. Тому, кто этим пренебрегает, можно подобрать другие юрисдикции. Человек советский по духу из Патриархии не уйдет никуда. Еврейскими диссидентами и сочувствующими им из прочих народов людьми, не советскими и не русскими, не любящими нашу историю, не сочувствующими монархии, постепенно наполняются Суздальская группа и т.н. Киевский патриархат Филарета (Денисенко), имеющий свои приходы и на территории РФ. (Известным представителем последнего направления является Глеб Якунин, личность, достаточно характерная). Лица, помешанные на какой-то сверх-чистоте сверх-православия, ищут и находят себе более экзотические группировки во главе с подобными же лидерами, зачастую - просто авантюристами.

А члены Зарубежной Церкви, в том числе и катакомбные христиане, присоединившиеся к ней, стоят и терпят не только внешние гонения, но и всю нынешнюю организационную разруху, в сущности по одной-единственной причине. Они чувствуют, а иногда и ясно сознают, что в любой другой юрисдикции свою связь с исторической Русской Церковью волей-неволей придется утратить.

Не ошибемся, если скажем, что для приходов Русской Зарубежной Церкви в России сложились самые невыгодные условия, по сравнению с прочими путями “неофициального православия”. Мы вызываем к себе наибольшую ненависть сторонников патриархии, и кроме того, имеем самую слабую, неповоротливую, разбитую церковную администрацию. И тем не менее пока еще стоим. Причина тому только одна - Зарубежная Церковь есть единственное не просто формально законное, но и по духу преемственное продолжение исторической Русской Церкви.

ЖИЗНЕОПИСАНИЕ ВСЕЧЕСТНОЙ ИГУМЕНИИ РУФИНЫ ШАНХАЙСКОЙ

Чудо обновления святых икон – явление нашего времени. Никогда в прежние века ничего подобного не наблюдалось. Зло торжествует на улицах и площадях, все меньше и меньше вспоминают Бога люди в своем государственном и общественном делании, а часто строят они теперь это свое делание не только без Бога, а и против Бога!

Тем ближе становится Бог к тем, кто не утратил общего языка с ним: общение человека с Богом снова, как и в первые времена существования Церкви, становится «обыденным»! Дух Святой зримо осеняет «верных». Это благодатное свидетельство присутствия Божия и облекается в форму просветления темных от времени святых изображений. Отблеск света Фаворского ложится на то малое стадо, которое остается с Богом в покидающем Его и Им покидаемом мире…

Не только храмы, обители, святые места посещаются подобными чудесными явлениями: скромные помещения, обитаемые скромными людьми неожиданно озаряются Светом Нездешним! Дух дышит, где хочет…

Женская Обитель оказалась излюбленным местом посещения Божия. К началу тридцатых годов в ней насчитывали уже до тридцати различных икон, или обновившихся в стенах обители или туда принесенных благочестивыми людьми, по смирению своему не считавших себя вправе оставлять у себя иконы, чудесно обновившиеся на их глазах в их квартирах.

Но и в других формах обнаруживалась Рука Божия, над Обителью распростертая.

На рубеже 1934-1935 гг. новое великое чудо посетило Обитель: чудо самописания образа Господа Саваофа на бумажке, прикрепленной к небольшому образку-копии обновившейся иконы Божьей Матери «Владимирской».

Вот как свидетельствовала Мать Игуменья об этом чуде в комиссии, образованной для обследования его Владыкой Мелетием.

«Многим уже известно, что совершено много чудес через этот св. Образочек, который я носила на себе 5 лет, который представляет фотографическую копию с чудотворной Божьей Матери «Владимирской», он же «Неопалимая Купина» ввиду того, что сохранился в огне, и целлулоид при его свойстве воспламеняться не сгорел. Тяжко больные и умирающие возвращались к жизни после того, как на них возлагался этот дивный Образок-копия. После нескольких таких чудес в минувшем году я его не стала уже носить на теле.

«В мае прошлого года я сняла золотую пластинку, которая была на обороте этого Образочка, чтобы осмотреть все ли в чистоте и в порядке после возложения на больных, у которых он оставался иногда по несколько дней. Когда я сняла золотую пластинку, то Образок с обратной стороны остался прикрытым лишь белой глянцевитой бумажечкой. В это время я и заметила, что снаружи на этой белой бумажке появилось какое то серое пятнышко, как будто что-то началось вырисовываться. После этого мы прикрепили Образок к наперсному моему кресту.

«С течением времени темно-серое пятнышко понемногу увеличивалось и становилось отчетливее. Его заметили и сестры обители, живущие со мною в одной кельи, но никто не придал этому значения. Мы продолжали давать этот Св. Образочек на больных.

«Через него Царица Небесная так помогала болящим, что доктор «Н», когда бывал у умирающего больного, куда приносили этот Образочек, встречал Царицу Небесную со словами: - «Ты победишь, победишь», и нам врачам, говорил, делать нечего.

«Три доктора были свидетелями, что эта Иконочка вырывала больных из рук смерти, другими словами, Царица Небесная неоднократно ниспосылала через этот св. Образочек великую милость по горячей молитве родственников.

«Последний тяжко больной мальчик Виктор был до того в безнадежном состоянии, что сделался слепым, глухим и немым, наконец, потерял сознание ввиду того, что при осложнении болезни случилось заражение головного мозга мочевиной. Была произведена трепанация черепа, и мальчик был уже при смерти.

«Я дала этот св. Образок убитой горем матери мальчика и говорила: «Если Ты, Царица Небесная, поднимешь его, то больше больным посылать этот Образок не будем». Когда я не стала его посылать, то темное пятно, появившееся на обратной стороне, стало увеличиваться сильнее, и стало, наконец, ясно, что чудесным образом самонаписуется св. Образ Господа Саваофа.

«За неделю до того, как мы поехали к правящему Владыке доложить об этом чуде, случилось еще другое чудо с этим же св. Образочком, то, что Он чудесно сохранился от огня. Видя, что самонаписуется Образ Господа Саваофа, я решила, чтобы перед Ним всю ночь теплилась свеча.

«К празднику Рождества Христова наперсный золотой Крест с чудотворным Образочком-копией мы подвесили на ленте к ручке корзиночки с искусственными цветами на столе, в моей келии. Послушница… по моему благословению поставила свечу перед этим Крестом. Это было ночью, вскоре после нового года старого стиля. Я же пошла по обыкновению, поставить свечу в церкви перед обновленным и Чудотворным Образом Владимирской Божьей Матери. Помолившись там и возвратившись в келию, я почувствовала запах гари и увидела великое чудо. От упавшей свечи сгорела атласная лента с пышным бантом, на которой висел крест, выгорела часть ручки корзиночки сплетенной из прутьев: Крест упал в корзинку с остатками не догоревшей ленты с четверть вершка, а бумажный Образок нисколько не поврежден от пламени… А главное чудо в том, что целлулоидная легковоспламеняющаяся пластинка, вставленная вместо стекла, в золотую круглую рамку Образочка – не загорелась, тогда, как она должна была вспыхнуть моментально от близости огня, и Образок должен был сгореть, но целлулоид не вспыхнул, хотя свеча фитилем упала на него так, что на нем образовалось восковое пятно. Да и все окружающие предметы, скатерть – все это было хорошим горючим материалом, но по воле Божией мы успели скоро заметить пожар и погасить его.

«Пораженная таким чудом, я взяла эту святыню и со слезами стала лобызать ее. Взглянув на оборотную сторону святого Образочка, я заметила, что начавшееся появляться пятнышко, изображающее часть Лику Господа Саваофа, сравнительно с прежним, стало еще больше и яснее.

«Стало отчетливо видно изображение почти половины главы Господа Саваофа с сиянием. 17 янв. Ст. ст. (1935 г.) я поехала к Высокопреосвященнейшему Владыке Мелетию вместе с Иоанном Дмитриевичем Законовым доложить об этом чуде и показать ему крест с этим св. Образком, а также обгоревший кусочек ленты и погоревшую корзинку.

«Его Высокопреосвященство внимательно выслушал доклад о событии, затем взял в руки крест, продолжительно молился и благоговейно приложился к этой святыне, после отстегнул панагиечку и рассматривал долго самонаписующийся Св. Образ. Он благословил созвать комиссию, собрать свидетелей и составить акт об этих чудесных явлениях.

«Чудесно появившийся Лик Господа Саваофа на бумажке Владыка благословил назвать «Самонаписавшийся Образ Господа Саваофа», а Образок копию Владимирской Божьей Матери, сохранившийся от огня, назвать «Неопалимая Купина».

«При нашем уходе правящий Владыка еще раз взял в руки крест, помолился и, снова отстегнув панагиечку, благоговейно облобызал самонаписующийся св. Образ Господа Саваофа.

«Исполняя благословение Его Высокопреосвященства, я и созвала комиссию для составления акта. Возблагодарим и прославим Господа и Пречистую Владычицу за милостивое посещение нас грешных.

А вот что читаем мы в заявлении И.Д. Законова, сделанном в той же комиссии:

«На святых днях праздника Рождества Христова я зашел в женскую Обитель, где Настоятельница Игуменья Руфина встретила, настроенная торжественно и радостно, и сообщила мне: «какое у нас величайшее чудо, Иван Дмитриевич. Самонаписуется Образ Господа Саваофа». И сама Матушка Игуменья порывисто ушла к себе в келию, через некоторое время принесла свой золотой наперсный крест с панагиечкой, копией чудотворной иконы Божией Матери «Владимирской» и, отстегнувши Образок, показала со словами: «Такого чуда от века не было». Когда я взглянул на обратную сторону этого образка, мне показалось на бумажке, прикрывающей его с этой стороны, какое то маслянистое темное пятно; зрение у меня слабое и для того, чтобы рассмотреть, что ни будь мелкое, мне необходимо надевать другие очки, а вторых очков в то время со мной не было, и я подумал, что Матушка в мелочи жаждет увидеть чудо, и никак не реагировал на ее радость, с которой она хотела поделиться. Я только молчал и чувствовал, что Матушка как бы стала замыкаться, она более ничего не стала говорить и разъяснять об этом. Матушка, вероятно, заметив мою холодность и как бы безучастность к этому явлению, добавила: я не буду теперь никуда отправлять больным эту святыню, но Вам я дам с тем, чтобы Вы с семьей помолились, и Господь устроит дела Ваши, а завтра Вы ее мне вернете. Завернула этот св. крест в чистую салфетку, и я отправился домой, дома я созвал своих детей и жену, развернул этот св. крест и, отстегнув панагиечку, спросил, что они видят.

«Младшая дочь Галина всмотревшись, сказала: «Папа, посмотри, тут Лик Бога Саваофа», жена и старшая дочь тоже увидели лик Господа Саваофа, тогда я быстро снял очки, надел другие и был поражен, сам, увидев частичное изображение Лика Господа Саваофа. Тут я подробно рассказал семье, повторял, какой конфуз, как я небрежно отнесся к заявлению Матушки Игуменьи.

«Господь так привел, что к празднику Рождества Христова младшая дочь подарила мне для устройства папки свою рукодельную работу – бархатный малиновый кусок – плат, украшенный рисунком гвоздики, выделенный мелкими брызгами туши. Не зная, на какое бы подобающее место положить такую великую святыню, я вспомнил об этом плате, расстелил его на письменном столе и с трепетом (мы все плакали) положил на него Святыню.

«Так она лежала сутки, и мы все молились перед нею вечером и утром. На утро заметили, что изображение Господа Саваофа по размеру увеличилось и стало более отчетливым. Когда я привез его Матушке Игуменье, я чистосердечно рассказал о своем первом сомнении и о том, как я сильно был сконфужен, когда дома семья увидела изображение Господа Саваофа.

«Я низко поклонился и сказал: «Матушка, простите меня»… Матушка радостно просияла, и мне ясно стало, что мои сомнения она поняла с первого момента, и теперь довольна, что и другие радуются»…

А годом позже, уже в последнее пребывание Матушки Игуменьи в Харбине, совершается еще одно чудо, в приюте: Ангел Хранитель является одной из девочек и тем предотвращает бедствие пожара! Это событие вызвало со стороны Матушки особое обращение к верующим.

«Многолетнее испытание выпало на долю православных верующих людей. Тяжкий крест, который несем мы, русские, послан нам во искупление греха нашего перед Государем и Родиной.

«Лишь за последние годы очнулись люди, православные и приблизились к подножию животворящего креста Господня, на котором был распят Спаситель Мира.

«Ручьем льются теперь в церквах скорбные слезы православных. Наступило время полного и общего раскаяния во всех грехах, содеянных нами.

«И вот Всемилостивый Господь, по молитвам и ходатайству перед Престолом Всевышнего Пречистой и Преблагословенной Матери Христа Спасителя, начал посылать нам, грешным, на землю свои великие милости, указывая этим самым на то, что к концу приходит испытание наше, и что приял Господь раскаяние людей русских.

«Но не таковы мы, чтобы заметить этот указывающий перст Господень. Погрязшие в мути житейской, сбитые с толку нечестивым учением различных богоотступников, мы проходим мимо тех чудесных явлений, которые посылает нам Господь, как знамение для нас – недостойных сынов Церкви.

«Неоднократно многие из нас пытались объяснить все посылаемые чудесные милости простою случайностью, или явлением природы или даже простым подлогом со стороны служителей Алтаря Господня.

«Словно кто нарочито вывихнул мозги у православного русского человека. Словно какой то пеленой покрылись глаза у каждого из нас, и мы перестали отличать деяния Божьи от дел рук человеческих.

Но вот в ночь на третье февраля сего (1936) года в Приюте имени Святой Княгини Ольги при Богородице-Владимирской женской Обители, где нашли себе кров и пищу девочки-сиротки, начался пожар.

«Уставшие за день дети и сестры спали крепким, здоровым сном, когда огненная стихия, пробираясь с потолка в помещение Приюта, стала заполнять едким дымом небольшие комнаты корпуса Обители, где спало около сорока девочек, в возрасте от 14-ти лет.

«Но всемилостивый Господь, видя неминуемую беду и неизбежные детские жертвы, посылает в Обитель верного своего Ангела- Хранителя.

«В сияющей одежде, с крестом в руке, подходит посланец Божий к той самой девочке Юлии, которая лишь накануне с особым вниманием слушала поучение Святого Серафима Саровского и с наибольшим усердием, двенадцать раз прочитала перед сном молитву Ангелу-Хранителю. Ясным и твердым голосом говорит ей Ангел-Хранитель: «Встань, чадо, разбуди всех, иначе Вы все погибните», и при этих словах он взял Юлию за руку и благословил крестом.

Девочка открыла глаза. Услышав, что в комнате пахнет гарью, бросилась она к кровати сестры Феодоры, той самой сестры, которая перед сном читала детям о значении Молитвы Ангелу-Хранителю и криком разбудила ее.

«Поднявшийся шум разбудил сестер, живших в главном корпусе, те бросились в помещение Приюта и быстро вытащили всех девочек из загоревшегося дома, а прибывшие пожарные ликвидировали начинавшийся пожар, залив все помещение водой.

«Что на это скажете Вы, дорогие братья и сестры? Неужели снова найдется человек, который по ученому начнет толковать описанное мною явление?

«Неужели повернется у кого-либо из нас язык, чтобы возвести обвинение на одиннадцатилетнюю девочку Юлию, обвинив ее во лжи?

«Неужели, наконец, и тут никто из верующих не увидит указующего перста Господня и не возрадуется в сердце своем?

«Воспряньте же духом, русские люди! – Поверните лицо свое ко Господу и с горячей молитвой и верой ждите всеми желанного чуда – СПАСЕНИЯ НАШЕЙ ВЕЛИКОЙ РОДИНЫ РОССИИ.

«Мы должны быть счастливы одним только тем, что это новое знамение Господа произошло в нашем городе и среди нас.

Счастливую избранницу Господа – девочку Юлию можно всегда увидеть в Обители и из ее детских уст непосредственно услышать дивный рассказ о виденном ею чудесном явлении Ангела-Хранителя.

Обитель в Харбине росла и развивалась, а жизнь ставила Матушке Игуменье вопрос о новых и дальнейших передвижениях, в поисках убежища от будущих бед.

События нависали, громоздились, зрели, свершались. Возникала вокруг совершенно новая политическая коньюктура, обещавшая и Харбину какой-то новый режим.

Жизнь продолжала течь своим обычным чередом, никаких угроз Обители не предъявляя. Ближайшее будущее способно было даже открывать перспективы, благоприятствующие преуспеванию Обители, тихой и спокойной ее деятельности.

Но надолго ли утверждается этот режим? И долго ли будет он именно таким, каким он представляется в данный момент начального своего возникновения?

Быть может, умом, рассудком Матушка и не сумела бы распознать, расшифровать и вразумительно истолковать смысл событий, но сердцем чувствовала она безошибочно, что рядом с остающейся насущной задачей укрепления того, что уже сделано в Харбине, - как очередная повелительная задача, возникает и забота о будущем, о подготовке дальнейшего этапа следования – куда?

Это был большой вопрос, давно уже лежавший на душе у Матушки, давно ею вынашивавшийся, успевший получить уже в ее сознании ответ ясный и окончательный.

Америка, Соединенные Штаты – вот куда глядели зоркие глаза Матушки, вот о переходе, куда она думала, вот какой план она лелеяла и к подготовке осуществления которого приступила еще в 1927 г.

Соединенные Штаты Северной Америки, вот то место на земном шаре, которое должно принять Обитель с ее Великими Святынями и дать ей и охрану и пристанище, вплоть до того вожделенного момента, когда откроется вновь Россия для своих верных чад и когда, с ними вместе, вернется и Обитель со своими Святынями в родную землю…

Не только не страшится Матушка, никогда заграницей не бывшая, ни одного иностранного языка не знавшая, переселения в Заокеанские страны – всей душой стремится она туда, воспринимая это переселение не как бегство и удаление от России, но как приближение к той России, которой она служит и в возрождение которой верит.

И тут одно далекое воспоминание было ей утешением, отрадой и укреплением.

Была на Чердыни, в окормляемой ею Обители, Икона Божьей Матери «Владимирская» – впоследствии, уже в отсутствии Матушки, обновившаяся.

И что говаривала иногда, глядя на нее, одна боголюбивая женщина?

Непонятными были тогда эти слова, а теперь они приобретали, после всего свершившегося и пережитого, глубокий, светло-обнадеживающий смысл…

Но это далекое путешествие за океан было делом далекого еще будущего…

Можно ли было, допустимо ли было дожидаться его осуществления, ничего не предпринимая, не подготавливая выхода для будущего ближайшего?

А этот выход был ясен до очевидности, и Господь звал к нему Матушку, даже и независимо от каких либо привходящих соображений, - звал через друзей и знакомых, уже неоднократно настойчиво, убедительно звавших ее в Шанхай, на работу большую, важную, неотложную.

Масса русского люда скопилась в этом громадном городе, являвшем, во всех формах от грубейших до утонченнейших, все возможные соблазны и искушения современной цивилизации. Какая обильная жатва сатане и его слугам! Не место ли Матушке там, на этом поле брани духовной?

Харбин – тихая пристань по сравнению с взбаламученным морем Шанхая. Вот где великая работа ждет ее команду по спасению погибающих, вот где Святыни Обители явились бы поистине маяком, во мгле адского мрака сияющим и зовущим одинокие души, в тоске и унынии изнывающие, к Свету Нездешнему, этот адский мрак прогоняющему…

Не колеблется Матушка Игуменья. Последние силы собирает она, чтобы начать новый свой труд – последний!

Не скрывает этого она от своего духовного отца, о. Петра Триодина. Не только великие скорби и испытания провидит она на месте своего нового послушания, но чает и завершения там своего земного пути. Там скажет она Господу свое «Ныне отпущаеши»…

И вот в Шанхае Матушка, на новой своей страде… Начинает она снова на пустом месте свое строительство – и видит она кругом не только друзей и утешителе, но и врагов и недоброжелателей…

Скорби и испытания, испытания и скорби вновь окружают ее, но сквозь них, вопреки им, чрез них рождается, зреет, принимает осязательные формы святое дело, ею зачинаемое. Из маленькой частной квартирки – перебирается она в большую, где уже имеется домовая церковка.

Еще малое время – и, наконец, вступает она в то большое и благоустроенное помещение, в стенах которого суждено Обители и Приюту, проводить всю позднейшую жизнь.

Одно имя звучит в ее сердце и проявляется на устах Матушки, сливаясь с благодарной молитвой к Богу.

Как в Харбине Ангелом-Хранителем Обители был Митрополит Мефодий, так здесь ее помощником и покровителем был Патриарх Варнава. Сам убежденный почитатель монашества он в Матушке учуял верного соратника на этом благом поприще. И словом и делом поддерживает он ее, укрепляя ее дух. Особенно тронула Матушку присылка, чрез епископа Димитрия, частицы мощей святителя Евстафия, Сербского чудотворца.

К 1937 года завершена вся предварительная работа. Водворены на месте нового постоянного жительства Обитель и Приют. Не «выселок» это, обособившийся от своей «Митрополии» Харбинской. Нет! Это основное ядро, ибо здесь обретаются великие Святыни Обители, и около них, на страже стоит со своим посохом – Царская Игуменья!

Твердой поступью идет Игуменья Руфина, твердой рукой ведет за собой сестер.

Устроена Обитель. Устроен Приют. Точно указаны дальнейшие пути развития. Намечена преемница по руководству Обители и Приюта. Со всей нужной осмотрительностью вручает она ей Игуменский посох. Задолго подготавливает ее Матушка к великому труду, ее ожидающему, - назидая ее, делясь своими планами, напутствуя отдельными замечаниями и указаниями, только потом становившимися до конца понятными, облегчая заранее, загодя, ее будущие труды…

Смерть не застает Матушку Игуменью «врасплох». Давно Мать Руфина живет уже как бы надвое. Ангел смерти посетил ее еще в Харбине, и веяние его крыла наложило неизгладимую печать на ее душу…

Как, когда это было? Тайну эту Мать Игуменья унесла с собой в могилу, не поделившись ею даже с самыми близкими ее душе сподвижницами своими, от которых, казалось бы, у нее ничего не было сокрытого…

Да и осознали это, уразумели ее поведение и некоторые его особенности, как проявление этого веяния смерти, этого как бы даже какого-то знания об ней, сестры только задним числом, уже после ухода Матушки Игуменьи.

Произошло это еще в Харбине. По каким-то непонятным соображениям Мать Игуменья распорядилась однажды, чтобы постоянно пели тропарь Успения Божьей Матери. Только потом вспомнили об этом сестры. Тогда же ввела Матушка в Обители ночные бдения. Ночь стала для Матушки излюбленным временем молитвы.

Конечно, пыталась она сделать это с возможной незаметностью, чтобы не нарушать покоя сестер, не лишать их заслуженного отдыха. Делала Матушка иногда вид, будто засыпает, спокойно отходит ко сну. А там вставала, и начиналось многочасовое блуждание по Обители, по ее Храму, молитвенное припадание ко Святыням, нескончаемые беседы ее сердца с небесными покровителями Обители и Приюта…

Твердой, уверенной поступью продолжает Матушка ступать по земле, но порою на долго уходил ее взор в премирное, и, там пребывая, забывала она о земле…

Так и привыкла она жить «надвое». Была у нее дневная жизнь, полная деятельного труда, внимательная к каждой мелочи быта, исполненная любовной заботы обо всех и каждом из ею окормляемых, и сестер, и детей и мирян. И была у нее ночная жизнь, когда она давала выход своему горе, устремленному сердцу, приучая его к общению с миром нездешним, который уже ждал ее и звал ее…

В эту пору ее жизни обыкновением Обители, так сочувственно принятым церковным народом, стали «ночные моления», приуроченные к памятным датам Обители. Всенощная с Акафистом и без расходу – Божественная Литургия, за которой приобщались св. Таин почти все молящиеся, густой толпой заполнявшие скромное помещение Обители – незабываемую память оставили эти умилительные богослужения, переносившие ко временам первохристианским тех, кто сподобились участвовать в них…

«Матушка поила начало НОЧНЫМ МОЛЕНИЯМ. Эти ночные службы нашли отклик в сердцах верующих, привлекая богомольцев, в большом количестве, создавая особо повышенное молитвенное настроение. Только после смерти Матушки для меня стало ясно (понятно), писала впоследствии Игуменья Ариадна, что устройство ночных молений, как идея, появилась у Матушки, надо полагать, в силу, какого то чудесного откровения, о котором она нам не поведала.

«Бывало, Матушка проводит целые ночи в молитве, но я и сестры сначала относили это к ее болезненному состоянию. Однако это было не так. Она именно молилась не внешне, а молилась с любовью, уходя в себя. У покойной Матушки это было всегда подряд, целыми неделями и даже особенно последнее время – месяцами. Матушка подготовляла себя к исходу души из тела молитвою и бодрствованием. Последние десять лет, мы, все близко к ней стоящие, видели ее молитвы, а поняли все это только у ее изголовья, когда она умирала в ночной час».

ЦЕННАЯ РАБОТА, ПОВОД ДЛЯ СЕРЬЕЗНЫХ РАЗМЫШЛЕНИЙ

Статья Михаила Елисеева «Истинное православие и «официальное православие», опубликованная в «Верности» №138, является серьезной попыткой анализа церковного состояния общества, ныне раздираемого двумя кардинально противоположными учениями, суть которых вынесена в ее заголовок.

Это – истинное православие и «официальное православие», причем под первым предполагается понимать все те церковные объединения, которые являясь православными по своему вероисповеданию, не приемлют государственного вмешательства в той или другой форме, а под вторым, собственно, МП РПЦ и связанные с этой государственно-религиозным «иститутом» (термин их «патриарха» Алексея Редигера) образования.

Материал этот несомненно ценен тем, что наконец-то в наше время сделана попытка разобраться по содержании самого «сергианства» с точки зрения православных канонов и церковных правил, и дан перечень, почему невозможно ни одно «сергианское» образование считать православным, не считаясь с фактом количества приверженцев, или международного признания, или любыми другими «земными» привязками.

Повторим этот перечень в порядке изложения. Итак, «сергианство» - это:

1. Захват и узурпация церковной власти с помощью врагов Церкви

2. Подчинение церковной власти и аппарата управления врагам Церкви

3. Отступничество, выраженное в искажение учения о Церкви и Спасении в Церкви, в признании коммунистического мировоззрения, в молитве за власть врагов Церкви, в оклеветании исповедников, в отрицании гонений.

6. Потворство антинациональной политике властей СССР, а затем РФ, фактическое одобрение проводимой государственной политики пропаганды разврата, абортов, геноцида в отношении русского и других коренных народов России, поддержка инородцев и иноверцев, в том числе в проникновении их в церковное управление.

7. Политика церковного экуменизма (с 1950-х гг.), дополнившаяся открытым сближением и сотрудничеством с антихристианскими иудейскими силами (с 1990-х гг.).

8. Сознательное сотрудничество с иудо-демократическим режимом по корыстным и идейным причинам (с 1990-х гг.).

Из этого списка, по моему мнению, стоило бы отредактировать некоторые пункты. Например, пункт 6, в котором объединены совершенно разноплановые - в православном соотношении - утверждения. Говорить о «потворстве антинациональной политике властей СССР, а затем РФ» со стороны МП РПЦ - это слишком широко, удар в пустоту.

Стоит говорить о поддержке МП-ой «антирусской и антиправославной политики безбожных властей». Однако в этом случае, мы можем скатиться к сугубому национализму в области церковной, что также недопустимо.

Да, все признают, что Русское православие - это уникальное явление, присущее Русскому этносу в его историческом развитии. Вместе с тем, уникальность Русского Православия состоит, в частности, в том, что наше вероучение совершенно отражает Христовы заповеди, подчинено им, соответствует им. Нигде не найдете вы утверждения самого Господа или его учеников, слов о племенном приоритете или даже особенности какого-либо племени или страны. Вспомните, ту же самарянку у колодца, с изумлением вопрошающего Господа, как он может просить воды и пить из ее рук, рук человека другого племени. Вспомните, что ответил ей Господь о воде вечной Жизни.

Уникальность Русского Православия в этом отношении состоит в том, что любой, приявший Православие, становился... русским. Да, еще одно-два поколения сохранялось за этим человеком: он из немцев, он из крещеных татар, он из выкрестов, он из окрещенных чувашей или вотяков или осетин, или поляков. Проходило время, и все эти немцы-шведы-татары-евреи-чуваши и прочие переставали осознавать себя частью их исконного народа. Они становились частью великого русского народа, перенимая вместе с верой и ту несомненно потайную особую духовность, которой отличается Русское Православие даже от нашего исторического истока - греческого Православия.

Отсюда, и другая часть этого пункта «поддержка инородцев и иноверцев, в том числе проникновение их в церковное управление» требует доработки. Инородцы всегда были внутри великороссов, жили рядом, трудились рядом, торговали рядом, воевали рядом. Инородцы нередко становились клириками Российской Церкви и проходили до высоких уровней.

Тому же способствовала национальная политика Русского Самодержавия. Кому неизвестно, что малоросы нередко становились на исконне российские епископские каферы, что перешедшие из католичества поляки могли быть и архимандритами и епископами, что принимались за своих грузины, православные немцы, французы, финны... Главное - Вера!

А вот иноверцам хода в Православии не было ни тогда, не должно быть и сейчас. Причем почувствовать иноверца мы всегда готовы: не нашего Духа! Допустим, тот же Александр Мень. Молился вроде бы, кресты воздымал, поклоны клал, людей к Христу призывал, толстые книги писал. А в глубине души каждый из нас чувствовал: не наш он, иноверец!

Взять же архимандрита Константина Зайцева, одного из знаменитых публицистов в РПЦЗ. Никто из нас, русских, даже не усомнится, что это наш, исконний русский и православный человек, старой доброй формации, глубоко убежденный монархист, искренний и чистый православный. И когда нам говорят (часто, с поганым прихихикиванием), что о. Константин (Кирилл) Зайцев - инитически, так сказать, не совсем русский, то мы просто отмахиваемся: иди ты отсюда, наш он, русский!

Пункт 7, заостряющий внимание на «иудейских силах», переводит наше внимание в иную плоскость. В национально-патриотических кругах РФ сейчас болезненно рассматривается роль евреев в истории последних лет двухсот. И не видят эти круги, что следующие лет 200-500 могут оказаться для народонаселения РФ и для них самих совершенно оторванными от этой проблемы - потому что история РФ будет нераздельно связана с историей... великого китайского народа.

Те русские, кто живет в приграничных землях, меня поймут. Пишут мне из Хабаровского края, с Дальнего Востока: что делать? Давят нас китайцы. Вползают, захватывают земли, работы, целые индустрии. Теперь уже пошли детишки, мама - наша, отец - китаец...

Вот где нам надо просто остановиться и оглядеться. Когда они, китайцы, пойдут до Урала, а одновременно экономически подчинят и европейскую часть РФ, тогда забудутся все вопли: «двести лет вместе» - нет, триста, нет - девяносто лет мы под их властью!

Автор совершенно правильно замечает: «Разрушается Россия, уничтожается православный русский народ, опутывается и подчиняется остальной мир, создается послушная единая всемирная церковь с нужной богоборцам религией».

Экуменизм - это не только и не столько иудейская приманка. Это уловка Антихриста, для которого тоже национальных различий нет, а заодно нет и различий религиозных. Он принимает всех, от католиков до баптистов или каких-нибудь меннонитов. В его объятия попадают и ошалелые от изменений бывшие советские люди, и горделивые британцы, и скупенькие французы, и объевшиеся гамбургерами американцы.

Для русских, исповедующих Православие, не может быть и сомнений: если цель Православия - спасение души человека для жизни вечной, то все остальное - от лукавого.

Давно установлено, что экуменическое движение в области духовной и религиозной сопряжено с глобализацией в области политико-экономической. В глобализации обвиняют Америку, выдумавшую такого монстра. Но при этом не видят, что сам ход истории вдруг изменил запланированную картину с точностью до «наоборот»: глобализаторы в 2008-2010 годах потерпели сокрушительное поражение. Экономико-политическое положение США, как лидера, пошатнулось. А на сцену вылез монстр желто-коричневого цвета: Китай и Индия, разметавшие все западные доктрины.

Все эти неудачные и плохо прожеванные всемирные форумы, интернациональные симпозиумы, евро-союзы с последующим экономическим, финансовым и прочими кризисами, - хорошая почва для «экуменистов». Бог один? Один! Давайте соберемся и помолимся. Даже если и не один, а как у индусов, много его воплощений, так что ж, мы все равно будем молиться все вместе. Идущие вместе, молящиеся вместе! МП РПЦ - тут как тут. И мы с вами, и мы шагаем в ногу со временем. Для объяснения, почему мы молимся с католиками, называем иудеев нашими «старшими братьями», лезем в объятия масонов, мы можем придумать довод, что это для распространения учения Христа.

При этом полностью отбрасывается главное в христианстве - учение о спасении, заповеди Спасителя.

В связи с этим, последний 8-й пункт «сергианства» на нынешнем этапе, а именно, «сознательное сотрудничество с иудо-демократическим режимом по корыстным и идейным причинам (с 1990-х гг.)», я бы полностью отбросил. И вот по каким причинам.

Это не вероисповедный пункт, это, скорее, пункт политический. Он не отражает нарушения вероисповедания, тогда как первые пункты точно указывают на еретичность МП РПЦ. Изменится «иудо-демократический режим» на какой-нибудь «государственно-народный», на «царско-выборный», на «республиканско-державный», - не все ли равно, как его назовут! - но если это государство не будет построено на основах Православия, так не важно, по корыстным или идейным соображениям люди в рясах машут кадилами. Они машут ими не для спасения души!

Неважно, с каким режимом сотрудничает церковь - согласившись на подчинение мирским властям, церковь тут же перестает быть Церковью. В этом смысле первые положения статьи М.Елисеева совершенно точно указывают отступничество МП РПЦ: узурпация церковной власти с помощью врагов Церкви, подчинение церковной власти мирскому аппарату управления, искажение учения о Церкви и Спасении в Церкви, признание коммунистического мировоззрения, молитва за власть врагов Церкви, клевета на исповедников, отрицание гонений, которые были приняты тысячами и тысячами новомученников, а также учинение церковного раскола и потворство безбожию. Остальное же - вторично, политизировано, временно, не относится к основе церковной предвечности.

Русская Правосланая Церковь зарубежом за 80 лет своего существования вне страны «победившего социализма», показала удивительную стойкость и приверженность твердым принципам Православия. Это не значит, что не было для РПЦЗ испытаний, что все шло гладко, бойко и беспроблемно.

Были и расколы (Евлогий), и растерянность некоторых крупнейших архиереев (еп.Иоанн Шанхайский в 1945 г.), духовное падение столпов Церкви (Нестор Камчатский, ответивший за это 8 годами советских лагерей), были случаи апостасии, ухода с Истинного пути (Виктор Пекинский), были измены и тайное служение маммоне, было поражение целых епархий, в 2007 году мы стали свидетелями почти полной погибели самого Синода РПЦЗ с его предстоятелем Лавром Шкурлой (и конечно, по простоте души, не раз говорили: рыба гниет с головы!)

Однако вот уже третий год идет постепенное возрождение Русского Православия в зарубежье. Поднимаемся под непрестанными ударами врага Церкви: образовались какие-то «осколки», главы которых занимаются грязеобливом друг друга, потом вдруг начинают создавать комиссии по объединению, потом опять возвращаются к процедурам грязеоблива.

Я уже не говорю о тех теоретических псевдо-церковных забросах в нашу среду. То выдумывают каких-то имяславцев, которым место на давно забытой свалке церковной истории. То начинают забивать нам мозги какими-то Матронушками, да «иконами» Сталина, да требованием перекрещивать всех подряд...

То, что, вероятно, находит «сбыт» на пост-советской территории, у тамошнего населения, для которого Православие - это как бы экзотика из прошлого, для нас просто чуждо. Потому что РПЦЗ за десятилетия своего служения избавилась от мусора приземленности, политической суеты.

Наши первоиерархи митрополиты Антоний (Храповицкий), Анастасий (Грибановский), Филарет (Воскресенский), Виталий (Устинов), преемственно и Боговдохновленно сменяя друг друга, вели церковный корабль со всей прозорливостью старой русской традиции. Конечно, ошибки были и у них, однако курс этот никогда не терял главного ориентира - служения Богу во спасение душ человеческих.

М.Елисеев говорит, что мы «во всех странах мира ... сохраняли и жили “Маленькой Русью”, воздвигнув храмы и воспитывая в верности Православной вере и Отечеству детей». Это верно, но только отчасти. Русское Зарубежье, мне кажется, все-таки не ощущало себя «маленькой Русью». О нашем мироощущении хорошо сказал поэт: мы не в изгнании, мы - в послании.

Нам, в самом деле, все равно, в какой стране жить. Для нас гораздо важнее, чтобы иметь возможность молиться, поститься, праздновать церковные праздники, великие и малые, поминать наших святых, служить панихиды по ушедшим, следовать церковным обрядам, сохранять традиции, язык, знание о том, кто мы, откуда, почему мы здесь.

Русские жили и в Китае, и в Сербии, и в Бразилии, и в Марокко, и в Америке, по всему свету. В самых разных условиях, от полной нищеты до настоящего земного благополучия, как это понимают материально озабоченные люди: несколько домов, несколько машин, мощные бизнесы (тот же И.Сикорский, создавший свою империю самолето- и вертолетостроения), всемирная слава (великие танцовщицы А.Павлова, О.Спесивцева, писатель И.Бунин, создатель телевизора В.Зворыкин, композитор С.Рахманинов, экономист В.Леонтьев). И повсюду мы ошеломляем аборигенов особым видением мира, высокой духовностью, умением обходиться малым, способностью добиваться большого.

После так называемого «объединения» МП РПЦ с РПЦЗ(Л), трудно было не заметить в части населения РФ разочарование: они в самом деле ожидали прихода каких-то исключительных духовных наставников. Но те не появились. Отклики пост-советских несут неизбывный характер советского менталитета: и что вы нам дали?

Мы отсюда только можем пожать плечами: а что вы хотели получить от таких, как Лавр Шкурло, Иларион Капрал, Гавриил Чемодаков, Марк Арндт, Кирилл Дмитриев и подобных? Из Зарубежной Церкви ушли худшие, ушли те, кто потерял веру, кто зачастую и не имел ни веры, ни духа Русского Зарубежья. Это во-первых.

А во-вторых, мы вам ничего давать не должны. Вы можете попросить, приехать и обратиться к нам: братья, мы с вами одной крови, одного корня, одних предков, одного духа - не откажите, дайте нам побыть с вами, помолиться единой молитвой, причаститься из той же Чаши, послушать вас, как вы выжили в ваших Америках, Уругваях, Китаях, Франциях, Германиях и прочих краях, как собирали по копеечке на строительство церквей, как создавали семьи, как остались Русскими. Многие из нас рассказут, поделятся, помолятся. Так осознаем себя единым народом - но не через бумажки, подписанные духовно-нездоровыми лицами.

Еще одно замечание. М.Елисеев убежден, что «поле борьбы все-таки остается за русским народом, русской церковью, на русской земле».

На мой взгляд, это несколько пропагандно-романтизированное утверждение. Оно красиво, однако оно не имеет под собой реальной основы. Увы, русская земля захвачена и загажена иноверцами и безбожниками, русский народ переживает тяжелейший кризис, если не сказать большего, а вместо Русской Церкви на той территории функционирует религиозный институт МП РПЦ, все так же подконтрольный спецслужбам РФ, работают тысячи «служителей культа», прошедших спецподготовку в «семинариях» и «академиях», их вариант «православия» принят в качестве новой идеологии.

Еще со времен митрополита Илариона (11-й век), оставившего нам свое гениальное «Слово о Законе и Благодати», в сознании русских установилось ясное и непреложное различие между «законом», запечатленном в Писании, и благодатью, той силой Господней, что ведет нас к духовному спасению.

Испокон веков Русский человек отдавал приоритет, вслед за митр.Иларионом, Божьей благодати. Да, Закон важен, важны и земные законы, законы общества, всякие политико-экономические формации, базисы и надстройки, уголовное право, гражданское право, государство, обеспечивающее действие всех законов. Однако сила Господня, связующая нас через Церковь с главнейшим итогом нашего земного пребывания - спасением души - все-таки намного важнее.

«Дорога к храму» - так в свое время озаглавлена была статья в «Русском Вестнике».

Время подмен! Оно подменяет сегодня понятия на всех направлениях человеческого мышления. Давным-давно, во времена уверенно властвующей советчины в фильме «Покаяние» был преподнесён советским зрителям такой диалог:

- Какая же это дорога, если она не ведёт к храму?

Ясно, что слова «дорога к храму» - олицетворяли в фильме дорогу к духовному, дорогу к Богу.

Советских людей слова «дорога к храму» так потрясли, так пришлись по сердцу, что и сегодня, уже новые поколения, повторяют их, когда надо высказаться высоким штилем. Милые советские люди, забывшие даже слово «храм», встрепенулись, восхитились смелостью авторов фильма, и навсегда закрепили в своих сердцах этот диалог, как вершину духовной жизни.

Особенно словами «дорогой к храму» оживились сергианчики! «Дорога к храму» - ведь это дорога к ним! Не важно, в какой храм понесут несушки свои денежки - им в любом случае перепадет.

Потому и сегодня в почти православной газетёнке слова «дорога к храму» призывают к прочтению о чём-то очень высоком. «Дорога ко Христу!» - это совсем не в духе времени. Тут экуменизм подтачивается. А нынешний духъ времени, который уже только единственный и принимается населением зем-ного шара, он весь пронизан экуменизмом, знает то электорат или не знает, но только им он проверяет всю информацию, доходящую до него. Если информация не в духе времени - он её и на дух не принимает. Поэтому, чтобы быть человеком публичным, чтобы тебя понимали, путь один - всё сотворять только в соответствии духу времени, ныне извратившему Истину на все 100!

А ведь, было предостережение святаго праведного Iоанна Кронштадского: «Как хитёръ и лукав сатана!», которое сегодня мало кто и воспринять то способен. А, между тем, именно, этими словами следовало бы восполь-зоваться для того, чтобы увидеть, что словечки - «дорога к храму», изоб-ретение самого этого хитреца. Ибо хитрец сей утаил от людей характе-ристику храма, таким образом, направил всех доверчивых наших людей к храму, в котором нет спасения. К какому храму ведёт дорога? К серги-янскому, где лицемерство? К католическому, где исказили Христа? К про-тестантскому, где Христа потеряли? К адвентистскому? К иеговистскому? К любому сектантскому? Вообще, к любому религиозному зданию, в кото-ром нет благодати?

В Святой Руси, где этих всех еретических храмов не существовало, всё равно не могло даже быть такого понятия - «дорога к храму». Потому что, народ Святой Руси искал только одну дорогу - дорогу ко Христу, которую прекрасно разъяснил в своем стихотворении Александр Б.

Другая подмена в том же номере «Русского Вестника» № 13, 2005 года.

Почтеннейший и патриотичнейший Илья Сергеевич Глазунов, ничтоже сум-няся, определение «русский», данное Фёдором Михайловичем Достоевским и принятое всем нашим народом, как: «Русский тот, кто православный», что и означает- «Русский - тот , кто любит Христа», подменяет: «Русский - тот, кто любит Россию».

Какую Россию? Ту, которая начинается с картинки в твоем букваре что ли?

Кстати, каковы сегодня картинки то в букваре?

Все познается в сравнении. Думая о наших днях, вспоминаются более мрачные времена. Весь период Советской власти можно назвать Торжеством зла. Но сейчас, в постсоветское время, силы зла сменили тактику. Змея сбросила старую кожу, но осталась змеей…

На расстрел никого не ведут, железный занавес открыт, капитализм хоть и дикий возродился, открыто веровать в Бога не запрещают, храмы открыты, принудительно работать не заставляют, любая информация доступна, голода в стране нет, относительная свобода столь чаемая в советский период имеется….Но, всматриваясь в современность, находишь – недостойных в достойном…Роскошь, многолюдие МП, утвержденной и обустроенной жесточайшим тираном и его слугами. А те, которым верит сердце – Истинные наследники Русской церкви, в рассеянии….Горько узнавать о последних годах и днях жизни Первоиерарха Митрополита Виталия окруженного «православными христианами»…. Православие – последняя надежда. Но ежели соль не соль, то, что говорить про не соль…. Наверно - «…не восстанет никогда…» Куда доскакала эта Тройка? К общей тупой апатии, к ожиданию конца, в окружении кликуш, под разбойным игом… Поколение безбожников, в «апофеозе безпочвенности» прожившие жизнь, пришли в церковь, а там - советское наследие. Как сказал один современный блаженный: «…остается келейно молиться.». Кто будет читать эту газету? Лучше СМИ - там веселей развлекут и не призовут к Покаянию, не призовут к возрождению Руси. Завет Христа так высок…. Забудем о нем. В розовой тине земных будней протянем свой век совсем не плохо среди Турций, Ниссанов, бань, футбола и пива…Внушение второстепенных ценностей, навязчивое вдалбливание не истин…Болеющие за Россию – живут не в России….На территории России уже не болеют – хирургически орган боления отнят….А те кто не поддался «хирургам» вспоминают Сталина, или смешали Христа и Сталина….Несовместимость. Нет Идеи. Вырождение…. СССР держался на Идее, на Утопии. Убрали Идею – развалилась страна. А Россия без Идеи Духа, без Бога и Царя разве может возродиться? Заполненная большевистской топонимикой, распродается, обезлюдивает, заполоняется всем чужеземным, чужеродным. Иноверцев власть и сила. «Пир во время чумы». Путин отвечает народу – так продолжается фарс…. Поновленный «Рабочий и колхозница»…Наверно, скоро железный Феликс явится на прежнее место при казематах Лубянки….

….Среди города и окрестностей, храмы, как редкие перлы на земном берегу, напоминают, что были когда-то, под Самодержавием Святого Царя, Дни Торжествующего Добра, неосознанные, незамеченные….

Когда была учреждена Нобелевская премия по совершенно замечательному разделу “Лучшая мысль, необходимая сегодня человечеству”, то произошло и совершенно невероятное событие, может быть, за всю историю человечества - члены Комитета, которому было поручено присудить Нобелевскую премию в этом разделе, оказались единомышленными во всем все до единого. Но просто сказать об их единомыслии и приводить это единомыслие в сравнение со всей историей человечества, было бы очень глупо. Так как невероятность единомыс-лия членов Комитета состояла в том, что все они верили в Царство Небесное, все, как один, абсолютно были убеждены, что целью жизни является: Поиск Царства Небесного и правды его, и что всё остальное приложитъ Господь, разделяя каждому особо, какъ Ему угодно (1Кор.12,11).

И ещё одно удивительное явление сопровождало веру этих вершителей судеб Нобелевской премии по разделу “Лучшая мысль” - всё они были известнейшие всему мiру учёные, писатели просветители, и сами были Нобелевскими лауреата-ми, каждый из коих реально ощутил, что без Господа не мог бы сделать ничего!

И потому, когда в адрес Нобелевского комитета полетели представления с изложением ярчайших мыслей человечества от: “Лишь только тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идёт за них на бой” Гёте, до мысли Сталина: “Мао Дзе Дун спросил Сталина: -Что же самое главное? - Что бы люди работали!” да, ещё с прибавкой, что “китайцы совет услышали”, то, когда пришла наивная заявка из России, откуда-то из Ярославской области из городка РомановЪ: “Архимандрита Павла Груздева одна прихожанка спросила: - Как спастись? - Не смотри телевизор! - был ответ”, то сей необычный Комитет не рассмеялся, не выбросил бумажку с этими простодушными словами в корзину, а, наоборот, перестал перебирать заявки и вслух зачитывать великие мысли. Наступило мол-чание от величия тайны.

И пока продолжается это молчание единомышленников, вызванное тем, что каждый из них ощутил, что произнесены слова совершенно не в духе времени, но, именно, эти слова, может быть, единственные самые главные, заставляющие каж-дого из них в тишине продумать одну и ту же мысль, мы обратимся к истории человечества, чтобы ещё раз удивиться, как это стало возможным такое едино-мыслие.

Ведь, представим себе, что слова: - Как спастись? - Не смотри телевизор! - пришлось бы прочесть в компании, где собрались бы, например, первейшие кардиналы и митрополиты. Как бы они, оказавшись вместе, отреагировали бы на сии слова? А тут и гадать не надо, ибо каждый уже представляет эту сцену и видит единодушную ухмылку собравшихся иерархов. Нет, сии иерархи ухмы-ляются совсем не потому, что не согласны с этими ёмкими словами. Они, как никто, знали, что это так. Даже, если кто из них и не верит в Царство Небесное, то из своего громадного багажа религиозных знаний, конечно же, приемлет такой ответ на вопрос: - Как спастись? А ухмыляются они наивности приславших эти слова. Потому что в век всеобщего отступления от Бога, в век симфонии всех религий с безбожными властями, когда каждый из присутствующих сам каждый раз чувствует себя счастливым, лишь только на него направят свет софитов, изве-щавший о скором включении телекамеры, - поэтому признать ему - Не смотри телевизор! – значило бы перестать шагать в ногу со временем. Да, так невольно, обволакиваясь прелестями мiра, и кардиналы - свет софитов возлюбили паче Света Христова, просвещающего всякого человека… желающего Его просвеще-ния. Поэтому, присоединяться сим господам к словам: Не смотри телевизор! – было бы очень даже опрометчиво.

Вот, почему совсем противоположная реакция нашего Комитета на: - Не смотри телевизор! - представляется не просто неожиданной, но, прямо таки, фантастической. Как будто в одно и то же время сошлись вместе и Исаак Ньютон, и Блез Паскаль, и Дмитрий Менделеев, и Микеланджело Буанарроти, и Феодор Достоевский, то есть, все великие люди планеты, верившие не только в Бога, но верившие Богу, и за Его дары, посланные им, готовые кричать всему мiру: Не нам, не нам, а Имени Твоему!

Но вот, молчание “комитетчиков” было нарушено сегодняшним Ньютоном, который сказал: - А не эта ли для нашего времени главная то мысль?

Никто не возразил! Только сегодняшний Микеланджело тихо добавил:

- А вы знаете, господа, что в сущности эту же мысль необычайно ярко выразил в своем фильме “Джинджер и Фред” Федерико Феллини?

И он живо напомнил, какими выразительными в фильме показаны изображения телевизионных экранов, несущих людям только одно: пустоту и пошлость, пошлость и пустоту. А сами эпизоды подготовки к Рождественскому шоу и само шоу закрепило эту мысль о тотальной пошлости и пустоте телевидения. И, обла-дая неимоверной памятью, он почти дословно передал следующий номер Рож-дественского шоу фильма Феллини:

«Ведущий этого шоу вдруг заявляет: - Героические личности существовали всегда. Среди них без колебания назову одну простую домохозяйку. За хорошую плату она согласилась на эксперимент - ровно месяц она совершенно не смотрела телевизор. Объясню подробно. Она подписала с нами контракт, всё, как положено. Затем к ней пришли техники. Они опечатали её телевизор, отключили на время внешнюю антенну, которая располагалась на крыше, и, таким образом, лишили её семью любой возможности смотреть телевизор.

Вы скажете: - Это почти невероятно! Я тоже не мог в это поверить. И, тем не менее, такая женщина есть, это Петруция Сильвестра.

И с этими словами ведущий выводит на сцену довольно пожилую женщину и, обращается к ней: - Скажите, сеньора, вы пошли бы снова на этот эксперимент?

- Не пойду ни за что! - говорит женщина, плача, - это было просто невыносимо! Нам платили хорошие деньги - это верно. Но будь они прокляты! Я против таких экспериментов. Людям они противопоказаны, особенно, если в доме есть старики и малые дети.

И ведущий подитоживает номер с героической личностью:

- Ни за что, никто в этом зале не будет жить без телевидения!

И на экране тут же встык появилась зажаренная на вертеле свинья, сопровож-даемая бодрыми словами: - Свиная отбивная от Ломбардини на каждое Рождес-тво!»

Многие члены Комитета не видели этого фильма. А кто видел его довольно давно, ведь прошло 25 лет, как “Джинджер и Фред” вышел на экран, то признались, что, когда смотрели фильм, то всё свое внимание концентрировали на героях. И не увидели, что фильм то этот совсем не о Джинджер и Фреде, а об оболванивании людей через главный инструмент диавола - телевидение. Решено было всем вместе посмотреть эту картину. На другой же день был организован для них просмотр. И вот, когда в зале после слова «конец», зажегся свет, воодушевлению Нобелевских лауреатов не было предела. Как дети они один за другим стали напоминать друг другу только что просмотренные эпизоды фильма. Как смотрел футбол портье. Как каждая пошлость завершалась рекламой жратвы. А номер с дамой, не смотревшей телевизор месяц, почти каждый желал повторять дословно. А нынешний Менделеев даже заметил, что великие художники, вот, как Феллини, всегда раскрывают глубокую мысль, которую уже высказали отцы Церкви. Художник возможно и не читал её у подвижника, но независимо от него проил-люстрировал его мысль, так как её подсказывала сама жизнь. Феллини в этом фильме ярко раскрыл мысль святителя Николая Сербского: “У Христа Спасителя была любимая младшая дочь - Европа. Очень любил Христосъ младшую дочь, и младшая дочь любила Его и жила при Нем, не отделяясь тысячу лет. Но спустя тысячу лет возненавидела Европа Христа, Родителя своего, и стала удаляться от Него, пока не отделилась совсем, уйдя на чужбину, в страну не Божiю, языческую, вернулась на помойку”. Вот, Феллини и показал, какова она, тепе-решняя помойка Европы, в которой Христос заменён телевизором.

- Посмотрите во что превращено празднование Рождества Христова! В празд-ник под именем Christmas, не знающий Христа! И это не только у Феллини - это повсеместно в жизни.

- И потому центральная мысль фильма: - Ни за что, никто не будет жить без телевидения! Означает: - Ни за что, никто не будет жить с Христом! Телевидение этого не допустит!

- И эта замена Христа телевизором в сознании людей имеет свой внешний признак: почти в каждом доме урод - телевизор красуется ведь, на месте икон. Красный углу теперь его законное место! Иконам же место не определено - зачем они будут мешать смотреть ТВ.

- А вспомните, как от одной благочестивой женщины на иконе вдруг от-вернулась Божiя Матерь. Раба Божiя со слезами стала молить: “Укажи, Пречистая, святую волю Твою!” И услышала тихий приятный нежный голос: “Убери из дома этот ящик”. Какой ящик? - волновалась женщина. Хотя сразу поняла, то есть, ей дано было понять, что ящик этот - телевизор. Но у неё в доме никогда не было телевизора. Она обыскала всё в кладовке, в сарае… и вдруг, на чердаке, действии-тельно, валяется маленький, старый, изломанный… телевизор. Когда она вынесла его на помойку и бегом вернулась к иконе… Пресвятая Богородица по-прежнему ласково смотрела на неё. Значит, если Божiей Матери тяжко видеть телевизор даже, когда он валяется сломанным на чердаке, то трудно и представить тот плачъ Божiей Матри о погибающих душах, смотрящих на светящийся экран, на котором беснуются познеры, лолиты, сванидзы, сопчатницы и всякая прочая пустая и пошлая шелупонь.

- Кстати, отец то Павел, ведь, только конкретизировал применительно к нашему времени всеобъемлющие слова апостола любви Iоанна Богослова, призы-вавшего к нелюбви: Не любите мiра и все, что въ мiре, мiръ во зле лежитъ. Кто любитъ мiръ въ томъ нетъ любви Отчей. Так что, фразачка: Не смотри теле-визор! – ой, какая не простая. Она очень точная, ибо ныне в телевидении вся гадость мiра обрела себе пристанище. Это такой экуменизм пошлости. Ведь, как бывало: хлеб ты покупал в булочной, гвозди - в хозтоварах, а щапку - в промоварах. Теперь, всё можно купить в одном месте - в супермаркете. Вот, теле-видение - это супер! Это супер пошлости, супер ненависти, супер разнузданности. И потому: Не любите мiра и все, что въ мiре! - теперь, да, имеет точный адрес: Не любите телевизор! То ест, не смотрите телевизор.

Много и долго в таком вот роде говорили выдающиеся творцы, сохраненные Богом даже во всё извращающем ХХI-ом веке, которым предстояло определить, что же является для людей нашего времени первостепенной необходимостью.

В итоге: - Не смотри телевизор! - стала для всех членов Комитета безспорной главной мыслью, самой необходимой человечеству.

И единственный раз было нарушено их единодушие, когда произошла заминка, кому же присуждать премию: архимандриту ли Павлу или режиссёру Федерико Феллини? Одни говорили, что да, хотя Феллини и выразил эту мысль ярко, но. всё же, он не произнёс её. Другие считали, что, зато Феллини высказал её на весь мiръ, а отец Павел лишь келейно, и то, когда его спросили. Предложение разделить премию внёс, кажется, сегодняшний Достоевский. Он сказал, что перед нами уникальный случай, когда один дополняет другого. Отец Павел раскрывает Феллини, Феллини же объясняет отца Павла. Единодушие снова воцарилось на этом проявлении соборности, совсем нереальном для времени, когда здравого ученiя уже не принимаютъ, но по своимъ прихотямъ избираютъ себе учителей, которые льстили бы слуху; и отъ истины отвращаютъ слухъ и обращаются къ баснямъ. (2 Кор. 4, 3)

И вот, настало время, когда надобно было объявить решение Комитета во-всеуслышание. В большущем зале все главные мировые телеканалы поставили свои камеры, чтобы в системе on lainе вести репортаж на весь мiръ,. Все члены Комитета вышли на сцену и разместились в удобных и красивых креслах. Объявлял результат напряженного отбора тысяч мнений современный Лейбниц, математик особенного абстрактного мышления. Он, прежде всего, сообщил, что решение, которое он сейчас объявит, было не только единогласным, но и едино-душным. И зачитал решение Комитета. Пока ещё зал, наполненный телевизион-щиками от неожиданности не сориентировался в произошедшем, Лейбниц, разъ-ясняя решение, успел сказать довольно много слов о спасении душь, что тут же разлеталось в эфир по всему свету. И он говорил бы свою вдохновенную пропо-ведь ещё бы очень долго, но… в него полетел “ботинок Буша”! Видя летевший в него ботинок, Лейбниц даже не дрогнул. Он стоял выпрямившись, словно сам подставлял щёку, готовую принять удар. Но Ангелъ Господень не дал Христовым воинам преткнуться о камень, то бишь, о ботинок. Он изменил траекторию летев-шего в Лейбница ботинка, и ботинок, словно бумеранг, врезал в челюсть кор-респонденту «Эха Москвы», стоящему у камеры НТВ, нокаутировав его, и тот, падая, зацепил нтвешную камеру, и та, рухнув на каменный пол, разлетелась в дребезги. И тогда в зале началось нечто похожее на сцену взбунтовавшихся музыкантов из фильма Феллини «Репетиция оркестра».

Но самый большой грохот начался на следующий день во всех мiровых СМИ. Первым делом, все бросились к своим «святым отцам», и стали требовать от них комментариев. Как ни странно, суждения духовенства самых разных конфессий были на редкость тоже единодушны. Все невозмутимо, языком велеречивым говорили, что это старческий маразм некогда достойных людей. Приводили как раз те слова апостола Павла, где говорится о баснях. Так вот, по мнению всего мiрового религиозного мiра сии «математики», так единодушно называли членов Комитета все разъясняющие недоумение, и занимаются баснями, которые пред-сказывал ещё апостол Павел. Кто-то из русских назвал «демарш» Нобелевских лауреатов религиозным экстремизмом. В общем, надо сказать, что cпокойный с достоинством прессинг по всему мiровому пространству принёс наилучшие результаты. Через несколько дней уже на улицах всех мiровых столиц стали опрашивать прохожих, как они относятся к маразму Нобелевских лауреатов. Вот, теперь уже покой и достоинство покинули экраны ТВ. Улица выплеснула на экраны ТВ такое… Все с негодованием говорили о том, почему выжившим из ума предоставлено было решать, что самое главное в нашей жизни. Многие пред-лагали вообще закрыть эти Нобелевские премии, а деньги Нобеля потратить на дома для обездоленных сирот. Были и другие предложения, но если их все перечислять, то, пожалуй, под натиском их единодушного неприятия членов Нобелевского Комитета, и мы могли бы дрогнуть и насторожиться, мол, а уж правы ли побеждающие конформизм то, раз все против них?

Но, всё-таки, некоторые дотошные журналисты не довольствовались только разъяснениями религиозных деятелей. Они всякими правдами и неправдами на-ходили способ проникнуть к опальным лауреатам, несмотря на то, что те находи-лись под негласным наблюдением, хотя и жили не только в разных странах, но и на разных континентах - нигде в отношении провинившихся различия над дос-мотром над ними не было. И всё же папарацци находились и допытывали наших единомышленников:

- Что явилось причиной их такого экстравагантного решения?

И, о, очередное чудо! Каждый из бывших членов Нобелевского Комитета сам задавал настигшему его человеку с микрофоном, а чаще и с видеокамерой, один и тот же вопрос: - Согласились бы Вы, если Нобелевская премия была бы присуж-дена, например, человеку, спасшему людей от диабета или, допустим, от рака? Каждый из папарацци, естественно, отвечал, что вот за это, конечно же, нужно было бы непременно присуждать столь высокую премию. И тогда каждый из “провинившихся” мудрецов говорил:

- Правильно, потому что учёный, нашедший рецепт против диабета или рака, облегчил бы страдания многих людей в их временной жизнь. А тут дан рецепт, как сохранить радость жизни бесконечной, как оказаться на лоне Авраама, а не там, где только одно желание, чтобы кто прохладил язык, хотя бы смоченным водою пальцем. И ведь, как просто, никаких таблеток - только не смотреть теле-визор, который прекращает всяческое памятование о Боге, и милосердный Гос-подь, желающий всем спасения от ада преисподнейшего, по своей святости не в состоянии спасти того, кто превратил Его в своем сознании в ничто.

Но уже на словах о лоне Авраама папарацци начинали выключать свои микрофоны, снимали со штативов свои видеокамеры, и мудрые лауреаты уже вдогонку им почти кричали последние слова своих проповедей, которых мiръ уже не мог слышать. Да, и мы повторять их не будем, потому что это были азы христианства, но, правда, преподносимые нашими Максимами - исповедниками в таком понятном, таком привлекательном виде, что нам не повторить их искро-мётный стиль.

И каждый из новых Максимов - исповедников, оставшись уже наедине с самим собой, размышлял:

- Хотя, разве это просто - не смотреть телевизор? Феллини же доказал, что для человека ХХI-ого века это просто… невозможно…

Доказал? Как же он это доказал? – спрашивал уже себя - и сразу же сам и ответил: - А тем и доказал, что каждый, смотрящий этот фильм Феллини, полностью соглашался с тем, что невыносимо оказаться без телевизора, что уж он то ни за что не будет жить без телевидения! Так что, сам фильм Феллини стал экспери-оментом, который он поставил над всем человечеством.

Так, что же это? Никто из ХХI-ого… не спасётся? Ведь, нынче все, кроме Малого Христова стада, сделали телевизор своим идолом!..

Ах, как хорошо, что имя Феллини, всё же, прозвучало на весь мiръ, как имя лауреата Нобелевской премии. Не важно, что король не утвердил.

И этот отец Павел! Ведь, как сказал: - Не смотри телевизор!

Не стал рассусолевать, дескать… В наше греховное время вера во всевышнего есть единственное прибежище рода человеческого во всех скорбях и испытаниях жизни, ровно как и в уповании вечного блаженства, обетованного праведникам… А сразу в десятку! И дальше не продолжил, потому что в глазах своей духовной дочери увидел, что она поняла, почему главное в жизни - не смотреть телевизор… чтобы не отлучиться от любви Божiей.

Комментарии по поводу саммита ООН по изменению климата в Копенгагене

В Копенгагене провалился климатический саммит ООН. Две недели с 7 по 19 декабря команды переговорщиков, поддержанные тяжёлой артиллерией – президентами, ожесточённо торговались друг с другом ради одного – продолжать отравлять Землю. И отстояли право делать это. Саммит завершился формальной декларацией с красивым названием «Копенгагенский аккорд», принятой в авральном режиме лидерами США, Китая, Бразилии, Индии и Южной Африки и от безысходности поддержанной большинством стран. Вместо плана мероприятий и конкретных обязательств всё свелось к выделению 30 миллиардов долларов на срочные проекты в течение ближайших трёх лет – до истечения срока действия Киотского протокола, с перспективой резервирования 100 миллиардов долларов до 2020 г. и рыхлой рекомендацией ограничить выбросы углерода настолько, чтобы повышение среднегодовой температуры не превысило 2 градуса Цельсия. Ибо, как считают эксперты, подъём температуры выше этого уровня будет означать экологический коллапс.

Сократить выбросы – значит сократить производство. Но господствующая в мире рыночная экономика живёт под флагом непрерывного роста производства. Прекращение роста означает сокращение потребления, а, значит, падение прибылей владельцев транснациональных компаний - финансовых спекулянтов, создавших «общество потребления». Мыслительные способности «глобальной элиты» не простираются дальше умножения прибыли. Сегодня. Умерить их аппетиты предупреждением о том, что завтра с ростом производства не справится планета, так же невозможно, как объяснить хищнику пользу вегетарианской пищи. Для «глобальной элиты» и нанятых ею руководителей «развитых стран» Земля - склад дармовых ресурсов и бездонная помойка. И потому провал саммита был абсолютно прогнозируем.

Тех же, кто понимает, что разрушение природы однажды уничтожит людей, на саммит не пустили. 18 декабря агентство РИА- новости сообщило в статье «Активисты-экологи требуют подписать договор по климату», что толпы молодёжи окружили Белла-центр, где проходила климатическая конференция ООН, и решили не выпускать оттуда премьеров и президентов без подписанного договора, назвав свою акцию «Сейчас или никогда!» Другая группа организовала акцию «Климатический позор: побрей свою голову». Но ни обритые наголо головы, ни плакаты «Шок, гнев, стыд!», ни многотысячные акции протеста во многих городах Европы не возымели действия. На 100-тысячную толпу митингующих в Копенгагене была брошена полиция, задержано около тысячи человек.

В дни саммита пресса и эфир всего мира были переполнены огромным количеством лжи, подтасовок и передёргиваний. С одной стороны, даже неискушённому видно, что с погодой творится нечто странное. Декабрь 2009 года в средней полосе России – непрерывная аномалия: невиданные для России перепады температур от +9 град С до -23 град С (при среднемесячной норме -5 град С). Небывало обильные снегопады и морозы сменяются почти полным таянием снежного покрова. Приморский край засыпают снега, вызывающие лавины, сотрясают шквалистые ветры. Европа страдает от непривычно сильных снегопадов и морозов. Китай ждёт наступления невиданных снегопадов и морозов. И всё это – аномалии. Нормальная погода на Земле стала редкостью. Это видят все, кто смотрит за окно. А те, кто смотрят на телеэкран, видят хоровод комментаторов, которые тщатся доказать: всё нормально! Отклонения были и раньше!

«Климат вообще то теплеет, то холодеет!» - такой высоконаучный комментарий подарил обществу глава Росгидромета Р.Вильфанд, ещё раз доказав, что компетентных нынче не допускают ни к руководящим должностям, ни к эфиру. Никакого глобального потепления нет! В этом должен был убедить широкую публику спектакль, разыгранный накануне саммита – утечка переговоров учёных, в личных беседах якобы сознавшихся, что глобальное потепление – миф, придуманный ими ради выколачивания грантов.

«Безапелляционные разговоры о глобопотеплении – это политика. Это бизнес больших корпораций, которые хотят создать новые рынки (торговли квотами на выбросы в атмосферу, производство гибридных автомобилей, выпуск кислород-водородных топливных элементов и т.д.) На самом деле, современная наука знает о тайнах климатических изменений слишком мало. Нужно не политиканством заниматься, а серьёзным изучением Земли» (М.Калашников, «Климатический маятник и будущее Арктики»).

Изучать Землю надо – с этим нельзя не согласиться. Но для этого нужны квалифицированные и честные учёные, которые будут говорить правду, а не то, что требуют от них те, кто платит гранты. Вопрос в том, где таких учёных найти? Очевидно, не в руководстве Российской академии наук.

«Чего больше в теории глобального потепления, научных исследований или финансовых спекуляций?» - так формулировалась тема встречи высших чинов Российской академии наук с Президентом Д.Медведевым накануне его вылета в Копенгаген. Ключевым было выступление вице-президента РАН Н.Лавёрова, заявившего: «глобальное потепление – миф». Ссылаясь на результаты бурения глубоких скважин он заявил: «…Мы видим систематическое чередование холодных и тёплых периодов в истории Земли. За эти 10 тысяч лет уже самый главный пик потепления прошёл. И теперь … начинается, так сказать, похолодание».

Академик старательно делал вид, что не понимают (а, может, он и вправду этого не понимает?) - людей волнуют не тысячелетние циклы смены температур, обусловленные природными процессами, а быстрое изменение климата, источником которого является человеческая деятельность. Вся проблема глобального потепления, по мнению академиков, сводится к поиску ответа на вопрос: Кому это выгодно? И Н.Лавёров этого получателя выгоды нашёл: «К великому сожалению, в качестве таких лиц, которые выступают критично и с очень большой переоценкой негативных последствий, несомненно, выступают люди, которыми движут политические принципы и некоторые коммерческие интересы».

Из этого мутного заявления следует, что у академиков ни политических принципов, ни коммерческих интересов у академиков нет. Однако в последнем приходится усомниться. Собрание явно источало запах нефти, а ключевой была фраза: «Мы – углеводородная страна!» Итог собрания был сформулирован так: «Сокращение выброса парниковых газов - это длительный и дорогой путь. Затраты исчисляются триллионами долларов, к тому же, результат не очевиден». То есть академики сказали ровно то, что хотели от них услышать хозяева страны – нефтяные олигархи. Ведь сокращение выбросов, ради которого был затеян саммит в Копенгагене, для владельцев нефти означает падение спроса на их товар, а значит сокращение прибылей.

Президент РФ академиков одобрил: «Если я правильно уловил вашу позицию, то нам не нужно паниковать, нам не нужно бросаться в крайности. Нам не нужно говорить о том, что с одной стороны, всё, так сказать, пропало, с другой стороны - нельзя ничего не делать» И в своём выступлении на саммите Президент похвастал тем, что Россия впереди планеты всей по сокращению выбросов – на 30% начиная с 1990 года. Правда, он не уточнил, что столь выдающихся успехов в охране природы мы добились не за счёт перехода к новым технологиям, а просто в результате закрытия предприятий. Чудовищная деиндустриализация России - разрушение её экономики было представлено как «зелёное достижение». США же, напротив, за это время увеличили свои выбросы на 14%. Если учесть, что эта страна поставляет в атмосферу более 40% парниковых газов, то этот прирост огромен. Вклад быстро развивающейся промышленности Китая в загрязнение воздуха почти сравнялся с американским, тем более, что эта страна использует в основном дешёвые, вредные для природы технологии, отчаянно сражаясь за рост своей промышленности, категорически отказываясь сокращать выбросы, Россия же покорно согласилась на дальнейшее сокращение выбросов.

Вся эта глубоко патриотическая деятельность сопровождалась мощной кампанией, призванной доказать, что глобальное потепление – это миф. Организаторы кампания стремились охватить все слои населения. Так, статья О. Четвериковой «Копенгагенский саммит: шоу глобальных спекулянтов» была нацелена уже не на широкую публику, а на посвящённых – конспирологов, знающих, что такое теория заговора. Основная мысль автора такова: «После очередной ежегодной встречи членов Бильдербергского клуба, состоявшейся в мае 2009 года, выстраивание системы институтов глобального управления стало развиваться в ускоренном темпе, воспроизводя сюжеты американских апокалиптических блокбастеров. Как только финансовая верхушка сделала, наконец, свой выбор в пользу затяжного, поэтапно проходящего кризиса, бойцам глобального менеджмента были спущены установки по проведению двух основных сюжетных линий единого сценария: раскрутка мифа об опасности эпидемии свиного гриппа для установления контроля над национальными системами здравоохранения (с преобразованием ВОЗ в глобальное министерство здравоохранения) и усиленное нагнетание угрозы глобального потепления для установления международного контроля над природными ресурсами и введения единого мирового «зелёного» налога (с созданием нового органа наднационального управления - международного министерства экологии). Одной из важнейших целей обеих операций является запугивание и устрашение населения, позволяющие обосновать особые полномочия международных организаций, о чём, в частности, заявил председатель совета управляющих «Бритиш Петролеум» Питер Сутерлан, откровенно признавший, что он хочет использовать нагнетание страха перед глобальным потеплением для повышения налогов и контроля за образом жизни людей».

Итак, народу пытались вбить в голову, что глобальное потепление – миф, придуманный алчными учёными, спекулянтами и тайным мировым правительством. Ещё одна задача пропагандистской кампании – доказать, что даже если изменения климата и есть, в них неповинен человек. Всё тот же Р.М.Вильфанд заявил, что антропогенный вклад в потепление ничтожно мал, не более 20% (это мало?), поскольку человеческая деятельность в планетарном масштабе ничтожна. Цель всей этой кампании абсолютно ясна: поскольку ничего не происходит, то человечество, отравившее воздух, воды и почву, уничтожившее недра Земли, завалившее околоземное пространство тоннами космического в том числе радиоактивного мусора, может продолжать спокойно жить как жило. И продолжать убивать свою планету, принося огромные прибыли владельцам транснациональных компаний, мировой ростовщической системе, тайному мировому правительству - владельцам капиталов, на которые можно покупать политиков, журналистов учёных…

Как же обычному человеку разобраться в этой каше противоречий? Ведь в морозы дикторы захлёбываются от сарказма: « И это – потепление?» Но, если глобальное потепление - миф, почему тают полярные и горные льды, поднимается уровень океана и умирают в морях чувствительные к повышению температуры воды кораллы? И никто не объяснит замороченной публике – глобальное потепление – это отнюдь не плавное потепление каждый день, а увеличение среднегодовых температур, что приводит к разбалансировке водно-воздушной среды, вызывая резкие перепады температур, давлений, увеличение числа природных катаклизмов, а также общее сокращение количества осадков и опустынивание планеты, что уже ясно ощущают жители и без того засушливой и жаркой Африки – и потому так много чернокожих было в протестующей копенгагенской толпе. Потепление уже к подъёму уровня океана. Поэтому в день открытия саммита более двадцати тысяч человек вышли на демонстрацию в Лондоне – столице уходящих под воду Британских островов.

В России же общественный резонанс саммита был минимальным. Чему немало способствовали материалы типа: «Что для мира смерть, то для русского тёплая зима. Россиян не интересует глобальное потепление. И правительству это только на руку». Ключевой была оптимистическая фраза: «Если потеплеет, то мы сможем выращивать бананы в России!» В сознание населения страны усиленно и успешно вдалбливается психология кочки, на которой мы проживём, когда пропадут земля и небо. Однако любители русских бананов умалчивают, что потепление до бананового уровня чревато летними засухами, уничтожающими урожай, как это было летом 2009 года в Среднем Поволжье. А радующиеся грядущему теплу экономисты, подсчитывая выгоды от сокращения отопительного сезона, скрывают, что зимняя экономия энергии будет с лихвой компенсирована летними расходами на кондиционеры. В результате такой информационной обработки Россия оказалась впереди планеты всей не только в сокращении выбросов, но и в полнейшем равнодушии к экологическим проблемам. Страна интеллектуалов успешно превращена «реформами» в страну тупиц, никак не реагирующих на грозную опасность.

Правда, в преддверии саммита 28 ноября прошли «Первые московские климатические слушания». В кафе «Ex Libris» были собраны 70 случайных людей, далёких от климатических проблем, по признанию самих организаторов (Гринпис Россия), Фонд имени Генриха Бёлля, Оксфам Россия, фонд дикой природы Россия и др. при поддержке Посольства Королевства Дания). Кроме московских участников присутствовали гости из Белоруссии, которые планируют провести в ближайшее время слушания по изменениям климата. Были выработаны рекомендации делегации РФ на саммите и Правительству РФ.

Активное, правдивое, научно обоснованное просвещение населения Земли об изменении климата.

Разработка и финансирование программы климатической грамотности, направленной на просвещение широких масс населения с обязательным введением спецкурса по изменению климата в ВУЗах.

Введение эко-образования, обязательным условием для поступления в любой ВУЗ мира должен стать экзамен по экологии.

2. Экология важнее экономики: соглашение должно быть научно обоснованное и подкреплено механизмом финансового регулирования.

3. Снижение добычи углеводородов сырьевыми странами с целью приблизить цену традиционной энергии к цене альтернативной, дотировать развивающиеся страны за счёт доходов от нефти.

4. Использование возможности природы поглощать углеводород, перевод углеводородных технологий на экологически чистые.

Но пресса об этих рекомендациях промолчала. Зато громко прозвучала организованная 9 декабря передача радиостанции «Эхо Москвы» «Народ против глобального потепления». Народ был против директора Института водных проблем РАН академика В.И.Данилов-Данильяна, который утверждал, что потепление наблюдается в слое атмосферы, прилежащем к поверхности Земли, что свидетельствует об антропогенном характере явления, причём в высоких широтах – в России, Канаде, на Аляске – среднегодовая температура растёт почти втрое быстрее, чем в других регионах мира. Народ представляли семеро не знакомых с проблемой слушателей «Эха», названных почему-то «привилегированными». Они отчаянно и безграмотно отстаивали тезис, что никакого глобального потепления нет, вызывая в памяти фразу мамаши Простаковой из Фонвизинского «Недоросля»: «Всё вздор, чего не знает Митрофанушка».

Главный урок саммита в Копенгагене таков: на Земле сформировалась чёткая двухпартийная система - Партия Смерти, заседавшая на саммите, и бившаяся на улицах Партия Жизни. И у человечества остался последний путь к спасению - поменять местами толпу активистов на улицах и официальные делегации переговорщиков, выгнав последних под дубинки полиции - они это заслужили. Тем же, кого не пустили внутрь здания Белла-центра «по соображениям безопасности», дать полномочия выработать новый международный договор по спасанию планеты. А главой новых полномочных представителей человечества назначить не услужливого Генсека ООН, а Уго Чавеса, который, обращаясь к переговорщикам, сказал: «Если климат был бы банком, его давно бы спасли!»

Поскольку о природе и климате так много говорится и пишется в наши дни, то посмотрим, о чем писали журналы в начале прошлого века?

Так называемые «старожилы» склонны ответить утвердительно на этот вопрос. По своей всегдашней манере, они никак не могут вспомнить столь холодного лета и столь теплой зимы, какие наблюдаются за последние годы. Но старожилы как будто для того и существуют, на белом свете, чтобы ничего не помнить. Более интересно узнать, что думает по этому вопросу наука, которая, наоборот, «все помнит».

Хорошо известно, что за время своей истории наша планета переживала разнообразные изменения климата, о чем свидетельствует «геологические памятники». Так, - залежи соли указывают на былые пустыни, каменный уголь говорит о тропическом влажном климате, окаменевшие деревья с годичными кольцами свидетельствуют о климате умеренном, мертвящее дыхание ледниковой эпохи проявилось в валунах и мореных отложениях Латвии. Когда-то Шпицберген покрывали тропические болота, из которых образовались каменноугольные залежи, а в седую древность «пермской» эпохи на месте знойных пустынь Южной Африки лежали материковые льды, подобные Гренландским. Совсем «недавно» – около 150.000 лет тому назад, - вся Восточная Европа до широты Курска была одета сплошным покровом льда. Лед лежал и в Центральной Европе, в Канаде, и в Северной Америке. Ледниковая эпоха раза два прерывалась более теплыми «межледниковыми» периодами. Когда ледники отступали, то на их месте последовательно появлялась тундра, степь и лес, со слонами, носорогами и бегемотами, жившими там, где теперь дымят трубы Лондона, Парижа и Берлина.

В историческую эпоху также отмечены изменения климата. В XV веке, например, наблюдались такие холодные зимы, что Балтийское море неоднократно замерзало, и из Швеции люди верхом ездили в Лифляндию.

Итак, климат земли меняется, при том в довольно значительных пределах. Чем же вызываются эти изменения? На этот вопрос отвечают разно. Возможно, что причина лежит в изменении наклона земной оси к плоскости эклиптики, т.е. к той плоскости, в которой земля вращается вокруг солнца. От этого наклона зависит смена времен года, - различные пояса земного шара при вращении вокруг солнца получают то больше, то меньше солнечных лучей – наступает лето или зима. Всякое изменение наклона земной оси к плоскости эклиптики вызывает перераспределение климатических поясов земли, причем полярные области становятся экваториальными, и наоборот. Что же касается причины самого изменения наклона земной оси, то по этому вопросу еще идут ожесточенные споры.

Знаменитый шведский ученый Сванте Аррениус выдвинул другую теорию изменения климата. Он утверждает, что климат зависит от количества углекислоты в атмосфере. Углекислота обладает способностью пропускать без поглощения световые лучи, идущие от солнца на землю и задерживать лучи тепловые, испускаемые нагретой землей. Этим же свойством пускать световые и не пропускать тепловых лучей обладает и обыкновенное стекло, на чем и основано устройство парников и теплиц. Если взять, например, ящик, обернуть его ватой со всех сторон, за исключением одной, забранной тройным рядом стекол, то воздух внутри ящика может нагреться до 120 градусов, в, то время как внешняя температура может быть не выше 10 градусов.

Такой же «тепличный» эффект дают для земной поверхности содержащиеся в атмосфере углекислота и водяные пары.

Если из атмосфер исчезнет вся углекислота, то средняя годовая температура земли уменьшится на 9 градусов. Вслед за исчезновением углекислоты, автоматически уменьшится и содержание водяных паров, что вызовет новое понижение температуры приблизительно на такую же величину. Результатом этого явится полное оледенение земного шара и гибель органического мира. Если содержание углекислоты уменьшится на половину, то средняя температура упадет на 4 градуса и тогда в Европе и в Северной Америке вновь наступит ледниковый период.

Наоборот, увеличение углекислоты на 50% вызовет потепление на 4 гр. И тогда на всей земле наступит тропический климат. Земля окутается густыми облаками, не пропускающими солнца, и от полюса до экватора будет стоять сырой и теплый климат с одной температурой.

От каких же причин меняется содержание углекислого газа в атмосфере? От деятельности вулканов, отвечает Сванте Аррениус. При вулканических извержениях в атмосферу выбрасываются огромные массы водяных паров и углекислого газа, и в эпохи усиленной вулканической деятельности, - например, в каменноугольную и третичную – на земле господствовал теплый и влажный климат, указывавший на повышенное содержание углекислоты. И вот последнее десятилетие как раз характеризуется усиленной вулканической деятельностью. В том же направлении работает и человек, ежегодно сжигающий около 1.3 миллиарда тонн угля, что дает значительное увеличение углекислого газа в атмосфере.

Увеличение содержания углекислоты в воздухе неминуемо должно повлечь за собою наступление более ровного, так называемого морского климата, когда температуры в разные времена года стремятся выровняться и приблизиться друг к другу, т.е. когда лето сделается более холодным, а зима более теплой. Такое явление мы как-будто наблюдаем в настоящее время. Метеорологические наблюдения, произведенные в арктических областях, констатировали повышение температур, начиная с 1919 года. Теперешние арктические температуры значительно выше тех, какие наблюдались Нансеном в конце прошлого столетия. Таким образом, зима становится менее суровой не только в Западной Европе, ни и в высоких широтах. Что же касается, летней погоды, то не надо быть метеорологом, чтобы сказать, что она определенно изменяется к худшему.

Итак, соображения Сванте Аррениуса оказываются, как будто, правильными и климатическое будущее пройдет под знаком теплой зимы и холодного лета.

Москва, ежемесячный литературный и научно-популярный журнал. Изд. Русским Центром в Чикаго, Илл. Май 1929, стр. 15-16

он с протокольной строгостью отразил состояние душ своего поколения.

Для описания поколения, дружно отступавшего в России от Христа, и приведшего Россию к царству тьмы, в котором она сегодня во всей его полноте и пребывает, был избран Антон Павлович Чехов. Певец изгиба России, исто-рического периода, когда чётко обозначился её перелом от державы Правос-лавной к стране обессилившего народа, был наделён и особым даром художника, даром изысканной художественной притчи. О русских душах, которых ещё не покинул господь Богъ, но которые сами уже покинули Его Господа Своего, всё творчество Антона Павловича Чехова. Притчи, рассыпанные по всем произ-ведениям Чехова до сих пор мало кому открываются, потому что сочинения Чехова, как «рояль, который заперт, а ключ от него потерян». И вот 100 лет активнейших мировых постановок и экранизаций чеховских пьес и рассказов - это все попытки отыскать потерянный ключ от чеховского рояля. Ибо и сам Чехов, описывая бессилие своего поколения, переломившего Россию пополам, только, может быть, как никто лишь видел, что его народ и ахнуть не успел, как на него медведь насел, но сам, похоже, не ведал, что медведем этим, футляром полонившим русскую душу стало безверие, опустившееся на Русскую землю. Тем более не видят сути чеховского медведя сегодняшние интерпретаторы Чехова. Они очаровываются его внешними, ни с чем несравнимыми сатири-ческими находками, но не в состоянии отыскать ключ от чеховского рояля, потому что сами в гораздо большей степени, чем чеховские герои, задавлены насевшим на них медведем обмiрщения, пленены многочисленными футлярами, отделившими их от Творца, Который то и разделяет каждому особо, как Ему угодно “ (1Кор.12,11). И только иногда, невольно восхитившись его изысканными находками, интуитивно отражают и внутреннее их наполнение.

Святому Царю-Мученику Николаю II дано было увидеть путь, на который уже вступила Россия: «Кругомъ измена, трусость, и обманъ». Ему же было суждено поставить и диагноз этого болезненного пути: «Народ сознавал свое безсилие». Чувством своего бессилия проникнуты и все персонажи А.П.Чехова. (Кстати, не за это ли Государь так любил Чехова). Мы будем работать!, - постоянно восклицают персонажи Чехова. Тоской по какой работе обременены герои чеховских произведений? А ведь, это душа их просит работы. А работа у души только одна - соединяться с Творцом. И душа просит этой работы … молитвы. И молитвы не внешней, а молитвы сердечной, самой трудной, самой напряженной работы. А они, чеховские герои, прекрасные, чистые люди лишились молитвы, как и большинство русских людей начала ХХ-ого века. А это то и стало предпосылкой, которой и воспользовались враги и изменники нашей Родины (слова, принадлежащие Государю Николаю II), чтобы свершить революцию. Описателем этого внутреннего народного бессилия, сознаваемого, а вернее ска-зать, ощущаемого нашим народом, и был Антон Павлович Чехов. Именно, бесси-лия внутреннего. Потому что как раз внешне то, какое бессилие? И невиданный промышленный подъём и его пик в 1913 году. А позже энергия Сталинских пятилеток, и великая военная победа в 1945 году. Победа, которая то, как раз и обернулась для России невиданным её поражением - распадом и ограблением, именно по причине того самого внутреннего народного бессилия, на которое указал ещё Святой Царь-Мученик Николай II, певцом же зачатка этого бессилия и был Антон Павлович Чехов.

А.П.Чехов со всех сторон исследует источник бессилия – одиночество!

Каждый персонаж Чехова - страдает от одиночества! Хотя он всё время находится среди людей, и даже чаще всего среди друзей, но он всегда одинок! Одиночество - причина всех воздыханий чеховских персонажей о будущей жизни, о времени, когда они все будут работать. Что заключено в словах Ивана Петровича Войницкого: Дитя мое, как мне тяжело! О, если бы ты знала, как мне тяжело! И это не только от отвержения его любви Еленой Андревной. Это не от страданий из-за его стрельбы в Серебрякова. Это от одиночества! Которое неизбежно, когда человек покидает своего Творца. Персонажи Чехова - это люди покинувшие Христа. Но в то же время люди, которых ещё не покинул Христсъ Спаситель, и потому в них ещё живы те нравственные начала, которые им доста-лись от их отцов, бывших крепко связанных с Богом сердечной молитвой. Это ещё не новые русские конца ХХ-ого века. Но они их предтечи. Одиночество, которое поразило нынешний мiръ, как пандемия, начало свое берёт во дни потери молитвы сердечной. А, именно, это время и описывает Чехов. Ведь, все его герои регулярно, как полагается, ходят в храмы. Но представляет ли это их хождение в храмы чем-то важным и существенным в их жизни? Нисколько! Вера уже при-няла обрядовый смысл! А это значит, что ложь входит в святая святых души человеческой - в сердце человека. И вот тогда, вместе с ложью, в сердце человека начинает обуревать одиночество, как результат жизнь без Бога. И потому трудно понять чеховским персонажам, что же с ними происходит? Почему он с женой замучился, с домом замучился, с имением замучился, с лошадьми замучился... Желая понять это, они ищут другой мир. Но мiръ во внешнем: будем работать! Хотя часто ловят самих себя на этой нелепости: «Какой вздор! – успокаивал он себя. - Ты – педагог, работаешь на благороднейшем поприще... Какого же тебе нужно другого мира? Что за чепуха!» А причина то тоски – внутри! Дай Мне сердце твое! - просит Христосъ Спаситель у Своего творения. А человек обря-довой веры не даёт Ему, своему Творцу, свое сердце. А уж, что говорить о безбожнике?

Но свято место пусто не бывает. И место сердечной молитвы в сердцах людских заполняют уже демоны. А их задача заполнить человеческое сердце пустотой. Вот и одиночество! Ничего в сердце нет. И тогда его томление: Где я, Боже мой?! Меня окружает пошлость и пошлость. Скучные, ничтожные люди, горшки со сметаной, кувшины с молоком, тараканы, глупые женщины... Нет ничего страшнее, оскорбительнее, тоскливее пошлости. Бежать отсюда, бежать сегодня же, иначе я сойду с ума! Пошлость то и есть проявление пустоты, а пустота то и есть безбожие. От пошлости, порожденной пустотой безбожия, и хотят бежать персонажи Чехова. А куда от неё убежишь, если не заполнишь свое сердце молитвой сердечной?

И никому нибудь, а, именно, диагносту Чехову открылось, что:

Истинное счастье невозможно без одиночества.

Не одинок только тот, кто не разорвал с Творцом связь.

Ежели безбожник счастлив, то это счастье сытого животного, не более. При малейшей неудачи - он уже несчастен.

А человек, достигший истинного упования на Бога, приобщается к блажен-ству. А тут уж ничего не страшно, кроме одного - утратить это самое блаженство, которое приходит, когда молитва становится молитвой сердечной.

И движение души в обратную сторону: когда утрачивается сердечная молит-ва, исчезает и благодать. Ушла благодать, разорвана односторонне связь человека с Богом, пришла оставленность. Та оставленность, которая внешне может быть окружена друзьями или даже дружной семьей, живущей по удовольствиям мiра сего. Такая оставленность будет наполнять сердце пустотой. А пустота – это бессилие. То бессилие, которое и стало причиной: и революции, и гражданской войны и всякого несчастия.

И вот какая тут появляется прямая связь веков ХIХ и ХХI. ХХI век в России позолотивший купола на восстановленных после советской разрухи храмах, на советчиков возложил все грехи за отступление русских людей от Бога. А вот, теперь, позолотив купола, мы возрождаемся. Что же возрождают сегодня серги-ане в оболваненной России? А вот, ту самую обрядовую веру, которую во всей полноте нам представила наша великая русская литература ХIХ-ого века, и, пожалуй, А.П.Чехов в первую очередь. Восстанавливается та же обрядовая вера, которая уже приводила Россию и к разрушительным войнам, и к революциям.

Не советчики ответственны за безбожие России, а обновленческий духъ, пора-зивший все слои русского общества. Советчики стали просто следствием этого духа, как болезнь следствие заражения вирусом.

Ну, неужели же на жестоких римских воинов, распинавших Христа, возложим ответственность за все Страсти Христовы? А Каиафа с сенидрионом не причём? Так и советчики. Они всего лишь римские легионеры. А разрушители веры... вот, нам сообщили об этом из заточения Новомученики и Исповедники российские причину всеобщего отступления русских людей от Бога по откровению, полу-ченному ими от Святаго Духа, как узникам Iисуса Христа:

Ну, конечно же, Чехов не только ставит диагноз. Знает он и рецепт: Мне кажется, человек должен быть верующим или должен искать веры, иначе жизнь его пуста, пуста... Но рецепт этот Чехов даёт между прочем, никак не акцентируя. Он боится акцента на самом главном по той же причине, почему выискивал сложнейшие пути, чтобы сказать о Христе Ф.М.Достоевский. Русские писатели, понимающие, что нужно русскому человеку, вынуждены были изоб-ретать свой эзопов язык, чтобы их не отвергли с порога и их современники, и уж особенно потомки, к коим принадлежим мы, люди ХХI-ого века.

Искромётный и лёгкий юмор Чехова - это и есть его эзопов язык. Весь юмор Чехова исходит из юмора, которым наделёно само внутреннее бессилие человека, внешне всё ещё пытающегося казаться вполне самодостаточным. На основании внутреннего бессилия и на том, что оно не осознаётся тем, кто сам является носителем этого бессилия и воздвигается весь чеховский юмор. Чеховский герой быть больше не в состоянии, он может только казаться. Может быть, я и не человек, а только вот делаю вид, что у меня и руки, и ноги, и голова; может быть, я и не существую вовсе, а только кажется мне, что хожу, ем, сплю. (Плачет.) О, если бы не существовать! (Перестаёт плакать, угрюмо) Третьего дня разговор в клубе; говорят, Шекспир, Вольтер... Я не читал, совсем не читал, а на лице своем показал, будто читал. И другие тоже, как я. Пошлость! Низость! Кем же уже не в состоянии быть ни один чеховский герой? Чеховский герой находится в состоянии, когда он не может уже быть побеждающимъ. Тем побеждающим, который не потерпитъ вреда отъ второй смерти; который обле-чётся въ белые одежды и чьё имя не будетъ изглажено изъ книги жизни; который будетъ сделанъ столпомъ въ храме Бога. Таковым побеждающим ни один чеховский персонаж уже стать не может, потому что в годину искушения, которая пришла на всю вселенную, чтобы испытать живущихъ на земле (Откр. 3, 10) связь его с Богом прервалась. И чеховские персонажи - это как раз те люди, которые-то эти испытания искушением, пришедшим на всю вселенную, и не способны уже выдержать. То, как они клюют на эти искушения, и вызывает смех по сей день. Хотя люди, смеющиеся над чеховскими героями сегодня, на самом деле смеются над собой. Но только человек ХХI века так раскрутил в себе свое самодовольство, что уже никак не в состоянии увидеть себя истинным потомком тех, кто более, чем они, неспособен стать побеждающим. Мы вовсе не потомки русского верующего народа, оказавшегося способным своей верой вышвыр-нуть в 1612 году из Москвы католиков – полячишек. Почему сегодня Чехов самый частый автор и в кино, и на театре? Потому что именно у Чехова, как ни у какого иного писателя, зашифрована тоска русской души - христианки по утраченной вере. Мы будем работать! Мы отдохнём!, - постоянно утешают себя и окружающих чеховские герои. Но, как работать? Какую работу, необходимость которой они ощущают, нужно делать, они не знают. Для них это тайна! Всё, написанное А.П.Чеховым, подчинено «Поиску утраченной веры». Поиску того ориентира, который объяснял бы все вопросы, все сомнения, который обес-печивал бы покой и тишину.

Таким образом, Чехова можно назвать певцом русского бессилия ХХ века. Какое бессилие красной нитью проходит через все творчество Чехова? Бессилие, вызванное дурным страхом. Русская интеллигенция, запутавшаяся в сети ловчей и неспособная от неё избавиться, - вот среда, которую описывал Чехов.

- Я хотел сказать на могиле товарища теплое слово, но меня предупредили, что это может не понравиться директору, так как он не любил покойного. (Учитель словесности) Разве это не общее состояние и людей в ХХI-м веке? Состояние, получившее определение уже в начале ХХ-ого века:

Гротесковый Беликов в «Человеке и футляре» только приманка для того, чтобы было провозглашено желание освободиться от этой сети ловчей, а также и невозможность осуществления этого желания.

«А разве то, что мы живем в городе в духоте, в тесноте, пишем ненужные бумаги, играем в винт – разве это не футляр? А то, что мы проводим всю жизнь среди бездельников, сутяг, глупых, праздных женщин, говорим и слушаем разный вздор – разве это не футляр?

Видеть и слышать, как лгут, и тебя же называют дураком за то, что ты терпишь эту ложь; сносить обиды, унижения, не сметь открыто заявить, что ты на стороне честных, свободных людей, и самому лгать, улыбаться, и все это из-за куска хлеба, из-за теплого угла, из-за какого-нибудь чинишки, которому грош цена, - нет, больше жить так невозможно!» Ради вот этих фраз и накручивает Антон Павлович десяток страниц гротескового нереального Бели-кова, чтобы высказать свою сокровенную мысль. Но читатель его хватается только за Беликова, потому что есть повод над кем-то посмеяться.

Жить так невозможно! – это о постоянной жажде русской души вырваться из духоты футляра безверия и о бессилии, которое то и не позволяет ей от этого футляра освободиться.

Об этом все до единого и рассказы, и повести, и пьесы А.П.Чехова.

Всё его творчество только об одном: о скорби, а лучше даже сказать,

Душу же, оставившую Бога, неизбежно заполняет пошлость. Этот вывод тоже легко сделать, присоединившись к взгляду Чехова на его поколение.

Меня угнетает тишина и спокойствие, я боюсь смотреть на окна, так как для меня теперь нет более тяжелого зрелища, как счастливое семейство, сидящее вокруг стола и пьющее чай. (Крыжовник)

А чеховское признание: «Я всю жизнь выдавливал из себя раба»! Это же его исповедь! Это вершина всех исповедей в ХХ веке. Исповедь в том, что тот дурной страх, которым он наделил всех своих персонажей, был присущ и ему, Антону Павловичу Чехову. Я вижу свободу, я вижу, как я и дети мои стано-вимся свободными от праздности, от квасу, от гуся с капустой, от сна после обеда, от подлого тунеядства… Кажется, ещё немного, и мы узнаем, зачем мы живём, зачем страдаем… Если бы знать, если бы знать! (Три сестры)

Ведь, каков главный признак бессилия, о котором идёт речь? Это, прежде всего, неспособность человека чем-либо, пожертвовать за други своя по любви своей. Всякая работа - только лишь бы обеспечить свое существование. На помощь нуждающимся уже сил нет. А самое страшное, что нет на это желания. Вот, в чём суть бессилия, как следствия от рабства обмiрщения.

Как уже говорилось, определение состояния русского народа было дано нам через Святаго Царя-Мученика Николая II в 1917 году: «Русский народ сознавал свое бессилие». Так вот, Антон Павлович Чехов, в сущности, был автором одной этой темы, темы бессилия русского народа. Ему было открыто это бессилие народа задолго до 1917 года.

Об обрядовой вере: На другой день, в воскресенье, он был в гимназической церкви и виделся там с директором и товарищами. Ему казалось, что все они были заняты только тем, что тщательно скрывали свое невежество и недовольство жизнью, и сам он, чтобы не выдать своего беспокойства, приятно улыбался и говорил о пустяках. Для утративших живую веру хождение в храм стало просто внешним неизбежным ритуалом без намёка на молитву, и уж тем более молитву сердечную.

“Три сестры”!!! Почему плакал Чарльз Спенсер Чаплин, когда увидел под-линного Чехова, а не какого-нибудь там, фоменковского? Он плакал потому, что увидел страдающими трёх прекраснейших созданий Божiих! Страдающих не от материальных невзгод, а от того, что чистейшие их сердца оказались пусты и пошлость медленно заползала в них, а они не могли её принимать… Но и сопро-тивляться ей не было сил, потому что Тому, Кто мог им помочь, Который стоял и стучался в дверь их сердец, Тому они дверь своего сердца не открывали, потому что или забыли, или просто никогда не знали, что есть Тот, Который стоит и стучит в дверь их сердец.

Маша. О, как играет музыка! Они уходят от нас, один ушел совсем, совсем, навсегда, мы останемся одни, чтобы начать нашу жизнь снова. Надо жить... Надо жить...

Ирина (кладет голову на грудь Ольги). Придет время, все узнают, зачем все это, для чего эти страдания, никаких не будет тайн, а пока надо жить... надо работать, только работать! Завтра я поеду одна, буду учить в школе и всю свою жизнь отдам тем, кому она, быть может, нужна. Теперь осень, скоро придет зима, засыплет снегом, а я буду работать, буду работать...

Ольга (обнимает обеих сестер). Музыка играет так весело, бодро, и хочется жить! О, боже мой! Пройдет время, и мы уйдем навеки, нас забудут, забудут наши лица, голоса и сколько нас было, но страдания наши перейдут в радость для тех, кто будет жить после нас, счастье и мир настанут на земле, и помянут добрым словом и благословят тех, кто живет теперь. О, милые сестры, жизнь наша еще не кончена. Будем жить! Музыка играет так весело, так радостно, и, кажется, еще немного, и мы узнаем, зачем мы живем, зачем страдаем... Если бы знать, если бы знать!

Съ нимъ есьм въ скорби - только тогда, когда: яко на Мя уповахъ!

Не знали, на Кого уповать, не знали Кто их избавит и покроет, Кто им явит спасение. И их стремление в Москву: - В Москву! - Да! Скорее в Москву, - это же грусть об утраченном рае, это грусть о Царствiи Небесномъ, которое они спутали с Москвой.

Грусть людей прекрасных, но утративших веру Христову, от которой остались у них одни только ряженые. И потому они ищут спасение… где? Всё в том же самом мiру, который они именуют Москвою, от которого сами они постоянно бегут.

И всё-таки они ещё живут вопросом: зачем мы живем, зачем страдаем... Если бы знать, если бы знать! Кто в наше время задаётся таким вопросом? Зачем? Всё ясно! Лучший друг - телевидение со своей сестрой радио всё объясняют нам просто, доходчиво, а, главное, очень уверенно, что и не оставляет места ни для каких вопросов. Как это: зачем живём? Живём для счастья. Зачем страдаем? За «Челси» страдаем, за «Спартак». Да, мало ли у нас страданий? Вот, Пугачёва уходит. Ну, как мы будем без Пугачёвой?

Едят, пьют, спят и, чтобы не отупеть от скуки, разнообразят жизнь свою гадкой сплетней, водкой, картами, сутяжничеством, и жены обманывают мужей, а мужья лгут, делают вид, что ничего не видят, ничего не слышат, и неотразимо пошлое влияние гнетёт детей, и искра Божiя гаснет в них, и они становятся такими же жалкими, похожими друг на друга мертвецами, как их отцы и матери…

Значит, как же ошибался Вершинин, когда говорил: Сейчас таких, как вы, только три… но вы не исчезните, не останетесь без влияния; таких, как вы, после вас явится уже, быть может, шесть, потом двенадцать и так далее, пока наконец такие, как вы, не станут большинством. Для создания образа, отражающего духъ нашего времени, стоит сказать: сегодня таких, как три сестры, в нашем изменившемся мiре… ни одной.

И только Малое русское Христово стадо, ныне благоразумно скрывшее себя от людей, как и во все века, как и при Чехове, знало истинный ответ на этот вопрос: Для того мы и живём, чтобы любовью соединиться съ Господомъ на веки.

- Господа, вы не оставите нас здесь? - голос старчески дрогнул.

Я глянул на полковника Волховского. Его сивый подрезанный ус дернулся. Кто ж такие вопросы задает? Кто ж на такие вопросы отвечает?

Вокруг нас - крики, понукания, шевеление и копошение. Десятки подвод, лошадиные костистые крупы, смурные мужики и бабы, в старых повытертых салопах и овчинах с прорехами, в стоптанных башмаках и опорках.

Ноябрьское небушко над нами. Оно и в Крыму в это время бледное и низкое. Облака по нему чередой-чередушкой. Одно за другим. Как писал Лермонтов, «Тучки небесные, вечные странники, степью лазурною, цепью жемчужною...»

Ничего жемчужного в этих грязноватых паровых клочьях. Похожи они на развешанное нательное белье, старое, до износу ношеное. И лазурь небесная поблекла, повисла полинялым ситчиком. Опускаешь глаза - высохшая, примерзшая трава на серой земле.

Наши офицеры, однако, деловиты. Было им внушение от Василия Сергеевича. На них глядючи, и юнкера подтянулись, а между ними кадетики, которых бросили «отцы-командиры» посреди степи.

Кадетиков мы подобрали по пути от Джанкоя, посреди этой серой степи. Они были голодные, растерянные. Но некоторые с винтовками. По неопытности решили было, что мы красные, чуть не открыли огонь по башибузукам Крестовского. То есть даже стрельнули раза два-три. Но не попали - на их счастье. Сейчас мальчишки тянутся перед старшими чинами. Чуть какое распоряжение, со всех ног бегут исполнять.

Запряжка с нашей последней оставшейся трехдюймовкой. Лошади, - морды в мешках, - хрустят овсом. Давайте, родимые, наедайтесь. Вам тащить орудие еще верст семьдесят, не меньше. В зарядном ящике восемь снарядов. На ящике сидят и зыркают по сторонам прапорщик Чусовских, поручик Лосев и коновод Федулов. Двое номеров собирают кое-какие пожитки, бросают на телегу. Это все, что осталось у нас от нашего артдивизиона.

-Что вы решите о нас, господа? - еще тише и еще безысходнее произнес тот же голос.

Василий Сергеевич словно очнулся. Эк тебя! Лицо напряглось, бровь поднялась, сивый стриженый ус снова пошевелился.

-Ваше Превосходительство, кадр Офицерского батальона своих начальников никогда не бросал...

Генерал З-овский был маленький, обрюзгший, состарившийся человечек. Куда что девалось? Давно он утратил свой пыл и начальственность. Как говорится, уходили бурку крутые горки. Для нашего Офицерского батальона он никакой не начальник. Никогда и не был. Так, cедьмая вода на десятом киселе. Числился в штабе Армии по тыловой службе. Когда-то, в Японскую, его имя звенело по всей России. В Большую войну ему дали будто бы покомандовать дивизией. Правда, вскоре он был разбит, от дивизии рожки да ножки, сам едва спасся. Судачили позже, мол, воевал по старинке...

У генерала Деникина чем-то вроде архивариуса. При главнокомандующем Врангеле получил должность повыше - вел учет поставкам вооружений. Дважды я сталкивался с ним, когда прохлаждался в Ростове после ранения и тифа. То бишь не с ним самим, а с его тыловыми хлыщами, волосы припомажены, ремни хрустят, сапоги жаром пылают, а сами - бестолковее только Акулька с дальнего порядка.

...На эту станцию мы вышли на зорьке. Позади гулко громыхали пушки красных. Красные брали Симферополь в клещи. Последний приказ батальону, как всегда, одно недоразумение. Идти в город, то есть прямо под нож красным.

-Да что ж там за умник такой, при главнокомандующем, засел? - осердился было наш добрейший полковник Саввич.

-Мерзавцев везде полно, - привычно сказал Василий Сергеевич тогда и приказал мне вызвать ротных и прочих командиров.

Совещание длилось меньше получаса. Собственно, думай не думай, а кочерыжка не кочан. Кому ж это невдомек? И потому будем уходить к морю.

Таким образом, оставив упования на свежие постели, мы свернули от Симферополя. И пошли, пошли, ряд в ряд, прямо на восток. Мимо татарских деревень, мимо пустых обобранных бакчей, мимо молчаливых белых курганов, под которыми лежали кости татарских мурз да пашей, мимо известняковых каменоломен, из коих возили в свое время рубленные валуны на постройку дворцов в Ливадии, да в Ялте, да, поди, в самом Санкт-Петербурге.

Шайка гражданских, которые вздумали было стрельнуть по нашей колонне, была тут же разогнана охотниками Крестовского. С нами не балуй! А то есть у нас мастера из вас крем-брюле навзбивать.

Ночевали в поле, забравшись для тепла и уюта в пастушечью сторожку. Там, небось, едва двое-трое пастухов вмещались, а нас натолкалось больше сорока человек. Другие - у костров. Поутру - снова в поход. Станция перед нами. Пока ничья.

На рельсах и обнаружился вагон с генералом. Все повторялось, как два года назад: станция, беженцы, генеральский вагон...

-Но мы идем не по железной дороге, - предупредил Волховской. - Мы обходим Симферополь. Так что если вы желаете с нами, то прошу пересесть на подводу.

-Что значит «желаете»? - резкий женский голос заставил всех повернуть головы. - Кто спрашивает наше желание? От красных бандитов пощады ждать?

Из вагона высовывалась жена генерала, настоящая петербуржка, это было видно по всему: по повороту головы, по накидке, заколотой на старый лад, по расправленным плечикам, по лорнету, который она вынула из потертого ридикюля.

-Тогда милости просим, - сказал Василий Сергеевич. - Иван Аристархович, прикажи перенести вещи Георгия Макаровича на обозную телегу.

-Какие там вещи! - снова возмутилась генеральша. - Баул с постельным бельем да походный рундук. Это вы называете вещами?

Чусовских спрыгнул на землю. Прошел мимо меня, буркнув:

Два юнкера сноровисто выполнили приказание. Так и оказалось, мягкий баул и кованый солдатский рундук. В этом вся движимость и недвижимость генерала З-овского. Я поднялся в вагон вместе с двумя-тремя офицерами.

-А это что, господин генерал? - спросил капитан Лепешинский.

-Это? - З-овский стал бессмысленно озираться. - Это?.. М-м... Солдаты, наверное, оставили. Они отняли наши вещи, все, что Ксения Андреевна везла, а эти ящики бросили.

-Возможно, какое-то вооружение. В таких ящиках...

Офицеры и юнкера уже отдирали верхние доски.

Война часто подбрасывает такие штуки. То поймаешь после боя чудесного ахалтекинца, а то потеряешь самого близкого друга. За годы войны, яростных схваток, горького и хмельного отдыха, радостного наступления и безславного отката, чего мы только ни насмотрелись. Бывали мы и на вершине славы, когда пели и смеялись с неустанной радостью церковные колокола, прекрасные женщины забрасывали нас цветами, а богачи устраивали банкеты, приглашали нас в рестораны пить шампанское и есть стерляжью уху под холодную водочку из серебряных стаканчиков. Эх, что было, того не вернуть!.. Но бывали забыты всем миром, отверженными, едва бредущими по степям, почти мертвыми, обугленными, завшивевшими, обмороженными. Бывали богатыми, как Крезы, почти миллионщики. А то и нищали до рваных штанин, рваных и прожженных шинелей без пуговиц и дырявых валенок.

-И в этом ящике пулемет, - восторженно восклицает юнкер Марченко. - Это «Льюисы», господин капитан!

А то мне не видно, что это «Льюисы»! Двадцать восемь ящиков. В восьми длинных - фабрично смазанные и уложенные машины-многострелы. Еще не побывавшие в деле. В двадцати коротких ящиках - патроны к ним. Тщательно уложенные круглые коробки-кассеты, набитые патронами. По сорок семь патронов в кассете. Триста двадцать коробок. Что-то около пятнадцати тысяч патрон, упражняюсь я в умножении.

-Вы не знали, Ваше Превосходительство, что у вас в наличии восемь пулеметов?

-Ах, оставьте, капитан, - ответил З-овский. - Что из того? Мы тому рады, что солдаты не прихватили нас вместе с нашими пожитками. Представьте, как радовались бы большевики?

-Радовались? - проходя за следующим ящиком, спросил штабс-капитан Гроссе. - Они шлепнули бы вас, господин генерал, и даже не ойкнули бы...

Рослый, белокурый, с красным обветренным лицом и грубым голосом, Гроссе часто забывал о субординации. Из всего батальона только с полковником Волховским по уставу, с остальными офицерами - запанибратство. Перед чужим ромистром честь не отдать, военного чиновника цукнуть, перед случайно забредшим генералом не вытянуться - весь Гроссе в этом.

Генерал З-овский втянул голову в плечи. Не было больше генерала. Растерял Емеля лапти, остался, как есть, босиком, без порток да на чужой ярманке.

-Штабс-капитан, у вас еще молоко на губах не обсохло, когда Георгий Макарович командовал полком! - возвестила она.

Гроссе с удивлением посмотрел на нее. Потом вспыхнул, что та барышня на первом балу у губернатора.

И побежал куда-то. Будто бы по срочному делу.

Офицеры засмеялись. Всему батальону было известно, что Гроссе большой любитель молока. А сливки и вовсе мог лакать, что тот кот на подоконнике.

Юнкера и кадетики вытащили наружу все двадцать восемь ящиков. Принялись перетаскивать их на подводы. Зачем нам эти пулеметы, мы не знали. Это был инстинкт войны: нашел оружие, прихвати его. Может, пригодится.

Но на данный момент первейшим делом было продвигаться на восток, на юг, к Судаку. Как можно скорее. Ускользать от кавалерийских атак. Загодя разведывать, кто где. Вовремя хвосты подбирать. Отбиваться от матросских банд, что возникали то тут, то там. И спасать себя, своих родных и близких, а заодно беженцев, прилепившихся к нам, как банный лист к... сами знаете чему. А куда их девать, этих побродяжек, потерявших дом и кров?

-Разведка, на две-три версты вправо и влево! - распоряжение Волховского.

-Айда, ребята. Алексей, присматривай позади... - махнул нагайкой Крестовский.

-Слушаюсь, господин подполковник, - откликнулся Беме.

Двинулся наш табор. Унеслись разъездами охотники Крестовского, закрипели давно не мазанные тележные колеса, ударили разбитые сапоги и башмаки по примерзлой земле, зашагали офицеры и юнкера, штыки тускло блестят. За ними потащились беженцы.

-Что ж, Копылов, последний переход? - говорю я нашему славному бывшему фельдфебелю, который за дело под Перекопом был произведен в подпоручики.

-Наступать - сапоги топтать, отступать - сапоги топтать, невелика разница, пока ноги держат.

Хорошо сказал. Оптимистично и с верой в общее дело.

Странное, щемящее чувство - что Россия, когда-то огромная, богатая, обильная, щедрая и боголюбивая, вдруг сжалась до размеров этой оборванной толпы. Чуть более двухсот чинов батальона, да столько же гражданских. Вот бредем по степи. Куда, сами не знаем. Что ждет нас, не ведаем. Но Копылов прав: ноги держат - надо двигаться.

Небольшие хутора проходим без остановки. Многие постройки с проваленными крышами, с выбитыми окнами. По пустым дворам ветер сорный гуляет. Раззор!

Карасу-Базар - первый городишко на нашем пути. Притихший, полувымерший, чего-то ожидающий. Дома из известняка и глины. Кривые улочки. Старухи в платках, подслеповато смотрят и молчат. Небольшая рыночная площадь. Мы делаем здесь дневку. Покупаем у местных татар овощи. Казаки и охотники ведут коней к реке. Офицеры пьют козье молоко и выменивают корзины яблок на старые сапоги.

Беженцы бродят, как будто так и надо. Тоже что-то выменивают. Многие не понимают, что с ними вообще происходит. Вот пожилой инженер-механик Рогалев с хорошенькой и молоденькой женой. Он в «буржуйском» пальто и бобровой шапке, она - в изящном меховом бурнусе поверх жакетки, в перчатках, в шляпке. Вуальки только не хватает. Идут от Джанкоя.

Купец Куроедов с женой и четырьмя детьми. Прибились к нам с Перекопа. Никак от них не отделаться. У купчихи, поверх дюжины шерстяных юбок и полудюжины вязаных кофт, красное лицо с желтыми кругами вокруг глаз. В глазах - потерянность и ужас. Сам Куроедов, в картузе, в старой поддевке, в запыленных высоких сапогах, сидит на облучке, помахивает кнутиком и все хорохорится: я, де, бывалый, я, де, не пропаду.

Есть еще журналист из Москвы Илья Аркадьевич Гаврюшин, писавший в «Новом Времени» под псевдонимом «Резунов». На привалах он что-то заносит в свою тетрадь. С ним на просевшей бричке сидит дама в меховом манто. У нее безумные глаза. Она все время молчит. Случайная попутчица.

К ним спиной - маленький, толстенький, в бородке клинышком - профессор права Харьковского университета. Не знаю его имени. Он вцепился в связку книг, перетянутых ремнем, и убито смотрит в одну точку.

Кроме них, с нами катят к морю две семьи немецких колонистов, эти с нами аж с Таврии. Обе семьи - Шмидты, но не родственники. Мы их различаем по прозваниям: Шмидты-худые и Шмидты-шустрые. Из шустрых Шмидтов старший сын Отто сразу полез к пушке, получил подзатыльник от Валентина Чусовских, но не обиделся, а стал угощать его табаком. Валентин, в нарисованных на плечах погонах прапорщика, от табака отказаться не мог, набил свою трубочку и позволил шустрому Отто даже повисеть на стволе.

Шмидты-худые - резкая противоположность первым. Они мрачные, неразговорчивые, запуганные, ни дать не взять, едут на собственные похороны. Эх, немчура-немчура, выше нос, прямее плечи!

Армянин Багдасарян со своим крикливым семейством бежит от Ростова. Там имел дом в Нахичевани, так хорошо знакомой мне. Отступал с одним полком, потом с другим, потом с артиллерийским дивизионом. Чуть не попался к красным. Опять бежал. С ним жена, родители жены, пятеро детей. К этому горластому семейству добавьте еще сестру жены, вдову, с ее тремя, да впридачу молодого армянина, который у них не то возница, не то утешитель вдовы.

Это только те, кого я знаю по именам-фамилиям. А есть еще какие-то люди, одиночки и семейные, разного рода-звания, кто бывший военный чиновник, кто из мещан или мужиков, кто из железнодорожников, есть даже дьякон, но почему-то он стесняется об этом сказать, да мы и не настаиваем, а при нем на двух телегах едут какие-то женщины с детьми, не то родня, не то односельчане.

- Георгий Макарович, перестань торговаться, не хочу я их кукурузы, - резко и командно раздается голос генеральши.

-Как скажешь, мой друг, - дребезжит в ответ генерал З-овский и бредет к шарабану.

Я смахиваю улыбку, чтобы не сочли меня за невежу. Но честно сказать, дал бы Государь дивизию генеральше, смотришь, иначе вся война обернулась бы...

Мы выходим из Карасу-базара до полудня. Впереди не меньше сорока верст. Надо двигаться. Татарин на арбе тащится, говорит: верст через десять будет большое село, там можно передохнуть. Сам он назад, через Карасу-Базар, в свою деревню возвращается. К семье. Двуколесная арба, выцветшая тюбетейка татарина, старый слабосильный ослик на тонких ножках – а у меня сердце защемило.

Когда и при каких обстоятельствах присоединились к нам еще три или четыре казацких семьи, даже я не углядел. Среди них нет молодых мужчин, одни бабы да старухи, да дети. На весь бродячий курень один-единственный дед, и тот с культей вместо правой руки. Деду Назарию, по его словам, девяносто лет. Руку он потерял в Крымскую кампанию. Но воинственности у него - еще на один батальон хватит.

-Чево раскудахтались? - скрипит он, шевеля своими седыми кустистыми бровями. - Будя, будя... Заворачивай, Марья, налевака...

Мария, немолодая казачка, ловко управляет вожжами, перетягивает пристяжную тычком, быстро выправляет телегу в общую колонну. Белоголовые мальчишки в телеге напряженно смотрят на офицерские ряды. Ни улыбки, ни любопытства. Серьезно и строго - будто что-то спросить хотели бы.

Через полчаса батальон снова вытягивается по набитому шляху.

Мы идем быстро. Впереди казачий разъезд Шепеля, затем две роты, первая и третья. За ними, чуть подотстав, чтобы не давиться пылью, ползет батальонный обоз, лазаретные фуры, полевая кухня с дымком из жестяной трубы. Дальше - сборный взвод из приблудных солдат и офицеров. Кадетики отдельным строем, их сразу взял под свое теплое крылышко полковник Сергиевский. Наконец, пулеметная команда с капитаном Лепешинским.

Уже за Лепешинским тянется вся разномастная толпа беженцев, теперь получившая пополнение в виде генерала с генеральшей. Арьегардом у нас вторая рота. Она замыкает колонну, а последними - тачанка с подпоручиком Щукиным и вольняшкой Клюгге, парнем из немецкой колонии.

Башибузуки Вики Крестовского - во фланговых выездах. Их осталось очень мало, всего два десятка. Но держатся они по-прежнему, на особинку: мы - конная разведка, нас не трожь, башку снесем любому! Алеша Беме, получивший штабс-капитана за рейды у Перекопа, ведет свой десяток вправо от колонны. Сам Крестовский с несколькими охотниками - влево.

-Господин полковник, большая группа конных - наперерез нам!

Вокруг серая холмистая степь. Балки, курганы, белые скалы известняка вдалеке. Под скалами - мазанки татарской деревушки. Мы хотели ее обойти, тем более, что главная дорога идет обок ее. Однако оборону лучше держать в населенном пункте. Это мне так представляется. Я жду приказа командира.

Полковник Волховской подносит к глазам свою трубу.

-Иван Аристархович!.. Передай Соловьеву... Орудие на позицию!.. Дать для острастки пару выстрелов.

Через три минуты Чусовских, пыхнув трубочкой, дергает за шнур. Потом еще раз. Два снаряда разрываются с небольшим недолетом до красных. Конники разворачиваются и уходят.

Татарская деревушка остается справа и позади. Конечно, мы понимаем, что это всего лишь крупный разъезд. Разведка - пощупать, потрогать. Коли дадут по пальцам, так спрятать грабалки. И назад - к основным силам с донесением. Дескать, движется по степной дороге какой-то белый обоз. Их пехоте нас не догнать. Арьегард будет держать на расстоянии. Если же кавалерия, то все зависит, насколько они многочисленны. Против кавалерийского полка мы устоим. Не впервой. А если больше?

Красные, прорвавшись через Перекоп, валят густо. Бригада за бригадой, дивизия за дивизией. Мы сдерживали их под Джанкоем. Мы трепали их, с севера прикрывая Симферополь. Нам хорошо известно, что нынче части у них усиленного состава. О полках в двести-триста человек можно не вспоминать, это было у Екатеринодара, на пути к Харькову, под Курском и Обоянью - сто лет назад. Теперь все иначе. Сейчас у красных двух- и трехтысячные полки, десятки пулеметов, конная артиллерия, снарядов не жалеют, бронепоезда туда-сюда гуляют, их кавалерия нашу топчет, эскадроны по двести конников, тачанки с пулеметами, сверху - аэропланы...

Стрекот в небе. Аэроплан выскакивает из облачности. Летун направляет свою машину прямо в нашу сторону.

-Сукин сын!.. Сейчас бомбу бросит, - приподнимается на телеге капитан Никитин.

Он ранен в руку и ногу. Но из роты не ушел. Он смотрит наверх, приложив здоровую руку ко лбу. Его впалая щека гуляет желваком.

-Офицер, прекратите ругаться! - это сухой и недовольный голос генеральши.

Красные аэропланы - наш бич. Они бомбят обозы и колонны, они наводят страх на гражданских. От них не скрыться. Тем более в степи.

Так и есть. Аэроплан снижается. Его стрекот все ближе. Первыми бегут приблудные. Винтовки побросали, руками головы прикрывают, словно это им поможет. Бегут, как кролики, в разные стороны. Их паника перекидывается на остальных. Начинается суета, бабы визжат, лошади ржут, командиры кричат.

А чего кричать? Отбиваться надо. Пулеметчики Лепешинского пытаются выставить «Максим» под углом, чтобы дать очередь по летуну. Поздно. От машины отрывается два или три небольших черных круглых предмета. Через какие-то мгновения - взрывы. Они ложатся саженях в двадцати от дороги. Чей-то истошный визг, то ли бабы, то ли юнкера. Зацепило, никак.

Жеребец подо мной шарахается в сторону. Я едва удерживаю его. Тут же взгляд выхватывает полковника Сергиевского. На длинных ногах, высокий, широкоплечий, со стэком в правой руке, он невозмутимо отдает приказания мальчикам-кадетам и юнкерам. Те сноровисто выстраиваются в небольшое каре, вскидывают трехлинейки вслед улетающему аэроплану.

Дюжины две винтовок дают нестройный залп. Мальчишки против убийственной машины. Аэроплан делает широкий разворот. Нет, он невредим. Пропеллер блестит. Крылья покачиваются. Он идет на следующее бомбометание. Ах, ты ж, мерзавец! Я спрыгиваю с коня, бегу к подводе, где лежат наши новенькие «Льюисы». Что ж, время проверить пристрелку!

Сергиевский провожает меня взглядом. Мне кажется, он одобрительно кивает. Но мне не до его одобрений. Да и он занят.

-Рота! Готовьсь! По аэроплану, прицел - двести...

Мальчишки начинают осознавать, что происходит. Они уже успокоились. Голос Сергиевского, его петербургские бакенбарды, его прозрачный серый взгляд - взгляд бретера и дуэлянта! - его стэк в белой сильной руке. Юнкера и кадеты переводят планку на деление «двести». Стараются взять в прицел летящую машину.

Я выхватываю в это время “Льюис» . Где коробки с патронами? Они на другой подводе. Чертова сопелка! Какого лешего патроны отдельно от пулеметов?

Ко мне бежит, чуть пригибаясь, мой деньщик, Матвеич.

Ах, Матвеич, Божий человек! Да что бы я без тебя делал?

Этот залп кадетов и юнкеров более слаженный. Два новых разрыва. Только намного впереди разбегающейся колонны. Поторопился красный летун. Теперь и моя очередь всыпать перцу. Занавес поднят. Публика бешено аплодирует. Автора - на бис! Я откидываю стальные вилки пулемета, упираю его в тележную слегу, сам присаживаюсь и, подведя ствол, нажимаю на спусковой крючок.

Я вижу, как пули моего «Льюиса» рвут ткань-обшивку аэроплана, пропарывают корпус его. Машина зловещей тенью проходит надо мной.

И тут вдруг мой взгляд останавливается на высокой, худощавой даме, нашей генеральше З-овской. Она энергически шлепает ладошкой по плечу своего мужа, что-то выговаривая ему. Потом открывает все тот же ридикюль, достает из него все тот же лорнет и к нему... маленький «бульдог». Левой рукой приложив лорнет к глазам, она спокойно целится вслед красному летуну.

Голос Сергиевского будничный, даже скучный. Для него это дуэль. Во время дуэли он всегда собранный и расчетливый. Никакого волнения. Человек защищает свою жизнь и честь, вот и все.

Выстрелы из «бульдога» покрылись залпом трехлинеек. Я не могу отвести глаз от генеральши. Не отнимая лорнета, она продолжает стрелять. Пах-пах-пах! Сухие острые плечи ее вздрагивают при каждом выстреле. Нет, господа, не знаете вы наших петербургских дам. Это же поэма!

-Попали! - закричали юные голоса, пуская «петухов».

Нет. Аэроплан выровнялся, стал подниматься к облакам, уходя все дальше и дальше...

Медленно, нервически посмеиваясь и переругиваясь, чины батальона собираются в колонну. Выползают из лощинок, из-за кустов, из-под телег. Отряхиваются, напяливают шапки и фуражки. Офицеры подтрунивают друг над другом. Нижние чины выводят повозки в колонну, качают головами. Вот же напасть!

Полковник Волховской подъезжает к шарабану, в котором сидит генеральская чета. Он пересаживается к ним, и я вижу, как он склоняется над сухой ладонью генеральши. Он все видел. Он не был бы нашим командиром, если бы в любой, даже самой маленькой стычке не оказался рядом.

-Ксения Андреевна, вам не следовало так рисковать, - слышу я его сипловатый голос, но в котором столько признательности и теплоты.

-О чем вы говорите, полковник? Этот подлец на своей леталке...

Я удаляюсь. Мне вести колонну. Роты, беженцы и команды собираются. Путь нам неблизкий. Нужно поспеть.

Его бомбометанием у нас убило только ту даму в меховом манто, попутчицу журналиста Гаврюшина. Она лежит в пыли и грязи, ее манто изодрано, ее тело обезображено осколками. Рядом около нее - профессор права. Все лицо в мелких кровавых брызгах.

Офицеры подскочили к нему: вы ранены, профессор?

Он молчит. Оказалось, что это ее кровь, этой безымянной дамы. Профессор остался невредим, хотя бомба разорвалась буквально в нескольких саженях от их брички. Гаврюшин контужен, он сидит на земле и раскачивается из стороны в сторону. Кто-то из офицеров обращается к нему. В ответ - только невнятные звуки: мы-ы-ы... мы-ы-ы...

Убитую мы схоронили тут же, при дороге. Ни креста, ни какой-либо таблички оставлять нет времени. Как это в Евангелии: оставьте мертвым хоронить мертвых. Жестоко! До сего дня не понимал этих слов. И вдруг словно прозрение: Господь обращается к живым! Мы еще живы. Мы должны жить...

Все стиснули зубы, шаг удлинился, стал легче. Бабы и дети на подводах замолчали, армянское семейство тоже попритихло. Офицеры и подавно. Даже ядреного солдатского словечка не услышишь. Только сухие понукания. Только мерный стук сотен сапог. Да храп лошадей.

Генеральша сидит чинно в своем шарабане. Лицо бесстрастное, тонкие губы поджаты. Ее муж-генерал все качает головой. Кажется, он даже не подозревал, что хранила супруга в своем ридикюле. А Василий Сергеевич отчего-то разговорившись, вдруг начинает рассказывать что-то из своей петербужской жизни.

                                                                                У лукоморья новый русский,
                                                                                Златая цепь на русском том,
                                                                                Пиджак малиновый французский,
                                                                                И телефон мобильный в нем;
                                                                                А в "Мерседесе" телик "Сони",
                                                                                В "Фольксвагене-пассат" - второй...
                                                                                Там чудеса: там вор в законе
                                                                                Живет на воле, как герой;
                                                                                Там на невиданных тусовках
                                                                                Следы невыданных зарплат;
                                                                                Красотка там в одних кроссовках
                                                                                Свой демонстрирует фасад;
                                                                                Там стадионы шмоток полны,
                                                                                Там на заре прихлынут волны
                                                                                Торговцев темных и лихих,
                                                                                И взвод омоновцев проворных,
                                                                                С оружием и в масках черных,
                                                                                Укладывает наземь их.
                                                                                Там рэкетир, лишенный дани,
                                                                                Пленяет хитрого дельца;
                                                                                Там бизнесмен с министром в бане
                                                                                По воле крестного отца
                                                                                Доводят сделку до конца;
                                                                                Путана там подстилкой служит,
                                                                                А бравый мент бомжа утюжит;
                                                                                Там киллер, что не лыком шит,
                                                                                Средь бела дня свой суд вершит.
                                                                                Там склад горит, там взрыв как жахнет!
                                                                                Там русский дух... там Русью пахнет.

Не продержавшись месяца, 7-го сентября 1918г. пала Казань. Печатный орган Самарского Комитета Учредительного Собрания - газета «Волжский день» № 78 за 12 сентября 1918г. сообщала: «Бои с красными, сосредоточившимися в Соколках, Мамадыше, Вятских Полянах, Елабуге и Набережных Челнах, закончились с полным успехом для нас. 7-го сентября части Народной армии с боем заняли Соколки. На рассвете 9-го сентября также с боем был взят Мамадыш. Елабуга занята нами без боя. Красные, потеряв много убитыми и ранеными, в панике бежали. Нами захвачено восемь пароходов, три орудия, шесть пулеметов и много продовольственных и вещевых запасов».

На общей панораме событий восстания 13-го сентября ижевские народоармейцы освободили Камбарку. Около Елабуги, у Пьяного Бора, красными были обнаружены огневые точки «150 офицеров и 150 человек ижевских рабочих и добровольцев - интеллигентов разного сброда».

В Воткинске первые серьезные военные операции сосредоточились со стороны Камы, и их масштабы настолько разрослось, что действиями лишь отдельных добровольческих красноармейских отрядов и вооруженных пароходов их было просто не подавить. Поэтому по стратегическому плану командования Красной армии, совместные наступательные силы 2-й, 3-й и 5-й армий должны были окружить и ликвидировать «всю раковую опухоль в Прикамье».

В 3-й армии для координации всех сил, действующих против воткинских мятежников, в конце августа 1918г. был создан Отряд Особого назначения, которому впоследствии была подчинена Камская броневая флотилия тов. Ф. Каплан. Командиром Отряда назначен Начальник штаба 3-й армии тов. Ю. Аплок.

Штаб в Перми стал формировать из матросских, красноармейских и других мелких отрядов регулярные Камские полки, а позднее и бригады. Основной ударной силой отряда являлись 1-й и 2-й Камские полки балтийских матросов и китайских интернационалистов. 3-й полк Отряда действовал на левом берегу Камы на участке Елово-Оса. По мере комплектования полков реорганизовывался и сам Отряд. Сначала он был преобразован в Камскую бригаду, а затем из нее были сформированы две бригады отрядного подчинения.

Общая численность Отряда достигла четыре тысячи человек. Огневая поддержка состояла из шести орудий и двух бронеавтомобилей. Позднее Отряду будут приданы три бронепонтона и бронепароход «Урицкий» для огневой поддержки со стороны реки.

После весьма печальной участи, постигшей первый пермский карательный отряд, из Перми были выдвинуты новые силы — 1-й и 2-й Камские полки силой 1200 штыков каждый, при 3-х орудиях и 10 пулеметах. Кроме этого к пристани Бабки подошли три вооруженных парохода с понтонами и орудиями.

Здесь, в завязавшихся крупных боях, молодая Воткинская армия впервые обнаружила тот удивительный массовый героизм, который дал ей заслуженное право носить официальное именование «доблестных Воткинских частей».

Военный корреспондент армии Г. Миленко писал: «Мне пришлось как-то ехать с одним из первых отрядов, отправляющимся в бой. Не обутые, не одетые, с одними винтовками в руках, любовно поглаживая стоящий между ними добытый пулемет, люди шли буквально как на праздник. Такого непосредственного детского веселья я никогда не встречал. И это наблюдалось повсеместно, во всех отрядах. Абсолютно никто не интересовался, можно ли, в силах ли будут отбить наседающего со всех сторон врага. Всех занимал исключительно один вопрос – удастся ли захватить пулеметы, патроны, а главное – орудия».

Приказом армии № 13 от 7-го сентября Начальник штаба Юрьев (не капитан-авт.) просил «Всех легко раненых вернуться в строй», «Ротным командирам и начальникам команд приказываю разъяснить солдатам, что винтовки заряжать только четырьмя патронами, причем один должен быть в магазинной коробке под засечкой отсекателя». Кроме Начальника штаба все приказы подписывались Старшим адъютантом штаба, скреплялись подписями Председателя Союза фронтовиков, и члена Исполнительного Комитета совета рабочих и крестьянских депутатов.

9-го сентября к вечеру 1-й Камский полк достиг с.Бабка и развернулся от берега Камы к северу. Севернее от него развернулся 2-й Камский полк. Пароходы с понтонами встали на одной линии с ними. Бой воткинских повстанцев против двух красных полков,ядро которых составляли китайские наемники под командой Го-Лай-Биня, остался интересен в памяти воткинцев как образец выдержанного до конца замысла по окружению и уничтожению крупной группировки противника. Героизм и самопожертвование людей, их мужество и отвагу удалось соединить с планомерным и четким управлением действий всех частей под командой Мудрынина.
Как начинался бой и его результат, видно из выписки оперативной сводки Штаба Воткинской Народной армии.

Бабкинский участок: «Выяснив окончательно силы и расположение противника, который сгруппировался для удара севернее Бабки, силой до 1200 штыков при 3-х орудиях, наш отряд, под командой N, не ожидая наступления со стороны противника, повел таковое сам. В 4 часа 30 мин. было выпущено три сигнальных ракеты. Без единого выстрела наши цепи приблизились к передовым частям противника. В это время показалась наша обходная колонна для удара во фланг и тыл. Обезумевшие красные бросились бежать, бросая оружие, боеприпасы, снаряжение. Командир роты с обходной колонной бросились на тыл противника и захватили часть его обоза. Прикрытие красноармейского обоза бросилось бежать к Каме, спасаясь, вплавь, но были все перебиты и потоплены в реке. Некоторые наши отряды гнали противника к Ножовке. Трофеи: 100.000 патронов и несколько пулеметных лент, 4 пулемета, 13 лошадей, сбруя, 5 телефонов, более 100 винтовок, 250 гранат, три походных кухни, до 100 пудов мяса и других продуктов».

Участник этого боя вспоминал: «Это было одно из славных дел нашего Мудрынинского фронта. Втрое превышающего по численности и силе врага, в изобилии снабженного пулями и пулеметами, уничтожил один наш полк, вооруженный только винтовками, по три патрона на каждого. Мы не имели артиллерии, кроме одного горного орудия, временно перевезенного с другого участка фронта. Наши колонны расстреливали, били прикладами и душили руками красноармейцев. Командир 5-й роты с обходной колонной бросился в тыл, забрал обоз и, отогнав противника к реке, разогнал и расстрелял его.

К концу боя были получены сведения, что у д.Пермяковка противник подогнал свои силы и, расстреливая отступающих, сам втягивается в бой, но пароходы, обстрелянные с берега нашим ружейным огнем, отошли вверх по Каме. Командир 1-го полка тов. Соболев и 2-го - Булкин, не унесли своих ног за Каму. Соболев был убит в Бабке. О судьбе второго командира, Начальник боевого участка Г.И. Мудрынин докладывал в Штаб армии следующее: «Представляю вам револьвер системы «Маузер», отобранный у командира полка Булкина, которого жители Ножевки сами утопили в Каме, предварительно набив ему рот землей».

11-го сентября тов. Аплок донес командующему 3-й армией Берзину: «Чтобы прекратить бегство, отправляю последний резерв под командой матроса Матвеева с двумя пулеметами для задержания бегущих. Сам нахожусь в Частых и всех появившихся здесь дезертиров расстреливаю. Бабка, Бугры, Гари, Опалиха заняты противником».

Ветераны-краснофлотцы также надолго запомнили этот бой. Бывший балтийский матрос Кириллов с судовождением был знаком поверхностно, но это не помешало ему принять на себя командование мощным бронепароходом «Михаил». В ночь на 9-го сентября пароход благополучно отошел от Осы и, выйдя на речной плес, занял свою боевую позицию на правом берегу около с.Бабка. Около 4-х часов утра из-за излучины реки неожиданно появились корабли повстанцев, которые следовали вверх по Каме в строю двух кильватерных колонн. Приблизившись, суда открыли огонь по «Михаилу» из всех своих орудий.

Мадьяры, которые составляли артиллерийскую прислугу, быстро заняли свои места и открыли ответный огонь по флагманскому судну повстанцев. В самом начале боя на «Михаиле» быстро подняли якорь. Учитывая превосходство противника, «капитан» Кириллов решил выйти из боя, уводя судно вверх по реке. Путь бронепарохода лежал через узкую протоку (длинный остров разделял Каму на два рукава - так наз. Бабкинский перекат-авт.). Следуя по более широкому рукаву реки, «Михаил» решил с ходу форсировать перекат. Однако осуществить сложный маневр не удалось. Судно со всего размаха плотно село на мель. Противник приближался. Кириллов положил штурвал на борт и развернул его к последнему левым бортом.

Бронепароход беспомощно стоял посреди реки. Умело маневрируя, флагманское судно повстанцев, резко сбавив ход, стало на траверзе «Михаилу» (перпендикулярно продольной оси судна), который представлял неподвижную мишень. Используя внезапность нападения и, не вступая в переговоры, с носовой части судна были выпущены две прицельные пулеметные очереди, которые превратили капитанскую рубку в щепу, а прямым попаданием снаряда была ликвидирована вся прислуга кормового орудия. На судне начался сильный пожар и паника: загорелось топливо в судовой топливной системе. Прицельным вторым выстрелом было повреждено носовое орудие, а новое попадание вывело из строя судовую машину. Остатки команды, спасаясь на шлюпках и вплавь, представляли прекрасную мишень для пулеметов и винтовок воткинцев.

В бою под Бабкой безвозвратные потери белых составили сорок человек. 27 были отпеты и захоронены рядом с близкими на Нагорном кладбище. 13 не местных солдат - у алтаря Преображенской церкви в братской могиле. Также были раненые и пропавшие без вести.

Свой расстрел в плену рассказывал находящийся в Воткинской земской больнице ижевский рабочий М. Максимов. «Захватили нас двоих большевики и повели вдоль своих позиций в Ножевку. Встречные красноармейцы спрашивают: «Кто такие?» и как узнали, что мы «чехо-словаки», сейчас же решили расстрелять, но вмешался их комиссар. Привели нас в арестное помещение, скоро туда привели одного красноармейца, который в чем-то провинился. Сначала мы думали, что хоть мы и арестованные, убивать нас не будут. Если бы хотели убить, то сделали это сразу. Арестованный красноармеец, зная повадки своих приятелей, уверил нас – обязательно расстреляют.

Наступил вечер. Слышим топот ног и бряцание винтовок за дверями: слышим, ищут ключника, чтобы войти, но ключника нет. Начинают ломать дверь, но это не удается. В дверях есть оконце, заделанное решеткой. Против него стоит арестованный красноармеец и пытается урезонить своих расходившихся товарищей. Почти одновременно вслед за этим раздается несколько выстрелов. Арестованный валится со стоном.

Я и мой товарищ падаем, он ближе к двери, я сзади него. Следует пять залпов один за другим. После них мой товарищ вздрогнул и сжался в конвульсиях. Потом я почувствовал сильный ожег в живот… Я еще недолго слышал, шум превратился в звон и я потерял сознание.

Когда очнулся, то почувствовал, что правая рука затекла от лежащего на ней моего товарища – он лежал ко мне спиной. Я чувствовал холод его мертвого тела и понял, что он мертв. Я боялся пошевелиться, боялся изменить положение, чтобы не выдать, что я жив. Мои опасения оправдались. Скоро пришли красноармейцы с фонарями, отперли дверь и начали нас осматривать, но, очевидно, найдя нас мертвыми, удалились. Несмотря на это, я продолжал лежать, не изменяя позы.

Это спасло меня, так как эти же красноармейцы скоро вернулись, но уже с начальством. Начальство осмотрело нас, заявив, что «туда нам и дорога» и удалилось. Боясь пошевелиться, я лежал в объятиях мертвого до самого утра. Утром пришли мужики, чтобы похоронить трупы и, стоя над нами, стали жалеть нас, ругая большевиков.

Сначала вытащили красноармейца, затем взяли от меня товарища, а когда подошли ко мне, я моргнул глазами одному из них. Мужички обрадовались, но не надолго. «Если узнают большевики, что мы не донесли, то и нас расстреляют», - логично рассудили они. Я умирал от жажды и, по моей просьбе, они принесли молока, хлеба и яиц. Затем, посоветовавшись, меня и два трупа решили оставить в коридоре; меня приложили к стенке и, привалив трупом, ушли. Через час входит женщина и спрашивает: «А что земляк, ты можешь встать и идти со мной?». Я ответил утвердительно. Меня привели в избу, напоили чаем, но держать побоялись и отвели в пустую избу. Скоро приехала наша разведка».

Были перебежчики из насильно мобилизованных в РККА. «Сначала нас согнали в Частые, - вспоминал один из них. – Мы стали требовать оружие, но нам не дали, разбив всех на части. Здесь же сформировали роту. Против построенной роты вышел командир, по-видимому из латышей. По-русски говорил непонятно. Нас он стал уговаривать, чтобы мы шли против чехо-словаков. А под конец выкрикнул: «Да здравствует Ленин и Троцкий!». Из Частых мы двинулись полной ротой в 250 человек. В Змеевке нас поджидали три роты китайцев и человек 60 флотских.

В Змеевке нас вооружили и двинули на Ножевку. Покуда шли, немножко сговорились промеж себя, организовались и отказались идти дальше. Наши командиры телеграфировали о нашем отказе и получили предписание – расстреливать, если мы будем препятствовать. Поставили против нашего помещения пулемет да китайцев. Пришлось согласиться. Разбили нас. Один взвод на Березовку, а два на Пьянку отправили. Только из 250, нас 180 осталось, остальные разбежались. Идет Красная армия, грабит по дорогам, душегубствует, издевается над крестьянами, особливо китайцы, а сделать ничего нельзя. Взяли китайцы и матросы Бабку и нас туда привели.

И если они грабили по дорогам, то в Бабке грабеж дошел до того, что церковь ограбили. Один в ризу оделся и давай промеж своих «комаринского» отплясывать. О крестьянском добре и говорить нечего. Тут бой пошел. Стали их прижимать, а мы воспользовались. Шесть нас было из одной местности и пошли в противоположную сторону. Только стали в концы села подходить – глядь, женщина бежит, в ноги бух и голосит: «Трех дочерей китайцы насилуют, помогите!». За ноги нас хватает. Видим, что не уйти нам незаметно, да ее жалко стало.

Заходим во двор. Девушки в клети заперлись, а китайцы двери ломают. Мы к ним, а они из двора к комиссару. Мы же девушек выпустили и вместе все успели убежать в лес. Я на немецком и австрийском фронте был, но такого издевательства не видывал».

Как уже говорилось, особенность общественной атмосферы, которая царила в Воткинске в период героической борьбы с большевиками, характеризовалась крепко спаянными между собой самыми разнообразными общественными элементов. Общая ненависть к большевикам, вынужденная замкнутость, в крепко стесненном вражеском кольце, объединила всех вокруг общего дела. Нужно отдать должное, как военным частям армии, так и рабочим, являющимися по существу представителями общественности. Они сумели мобилизовать все свои силы, могущие своим опытом и знаниями способствовать общей тяжбе.

В целях устранения параллелизма и дублирования «исследователей» восстания, хотелось бы сказать, что никто в указанное полную зарплату не получал. Сознательному и самоотверженному труду отдавались все, не зная ни выходных, ни праздников, работая сверхурочно. И за этот напряженный труд, как на заводе, так и в армии, все получали только две трети содержания, так как касса местного казначейства пустела, не имея никаких притоков. Отказ от 1/3 заработка прошел безропотно, ибо все осознавали преобладание нужд армии и общественных нужд над частной потребностью. Это служило примером здоровой, крепко спаянной общности, так необходимой в тяжелые для России часы испытаний.

19-го сентября газета «Воткинская жизнь» на своих страницах, без фамилии, заклеймила позором служащего отдела снабжения завода, принесшего для оплаты сверхурочные ведомости. «Граждане Российской Республики, - сообщалось в газете, - чтобы избавиться от насильников, призвали старых, измученных трехлетней войной солдат-фронтовиков для защиты революции и Государства. И верные сыны своей родины, забыв еще незажившие раны, вступили в борьбу, рискуя своей собственной жизнью и не требуя никаких сверхурочных. Истинные граждане своего государства в момент борьбы за лучшее будущее многих поколений, не требуя никакой благодарности, пошли, кто в армию, чтобы доказать, что им не чужда гражданское чувство, а кто был оставлен в тылу, помогал той же армии переносить лишения, стараясь облегчить их.

Когда шум стрельбы стих, обыватель выбрался на свет Божий, осмотрелся и стал соображать, нельзя ли как-нибудь заработать лишний рубль? Оказалось, при желании можно. Выбирают такого «гражданина» обывателя послужить делу народной обороны с нашим почтением, а он под шумок пишет в ведомости, чтобы час его работы оплачивался полуторным. И глубоко прав наш Председатель городской Управы, что этот гражданин в настоящий момент никогда подобных претензий больше не предъявит».

Целые страницы газет также были посвящены благодарностям лицам и учреждениям, пожертвовавшим деньги и имущество на нужды армии. Жертвовали все. От служащих членов Общественных собраний и Медицинского союза до крестьянина, отдававшего один рубль.

В приказах по армии Начальник штаба также и неоднократно благодарил и церковные приходы, и гимназиста Виссова (будущий детский писатель Е. Пермяк-авт.), отдавшего несколько рублей, полученных от поставленного им спектакля, и скромную буфетчицу Утробину, и многих, многих других.

Военнопленных в городе-заводе было столько, что не хватало специальных помещений. Их приходилось размещать в частных домах. Разумеется, жить в одном доме с пленным китайцем или латышом, хоть и под охраной, воткинскому обывателю не очень улыбалось. Поэтому для арестованных были приспособлены три, не отправленные потребителю баржи, которые были поставлены на р.Вотка.

Приказом Начальника штаба Народной армии № 23 от 16-го сентября, в п.6 объявлялось, что «все арестованные, содержащиеся в частных домах, перемещены на баржи и прежние их помещения освобождены. Справка: рапорт коменданта г.Воткинска с/г. за № 346». О массовых и одиночных расстрелах в этих «баржах смерти» написано не мало Рождественных сказок и даже поставлен памятник «погибшим баржевикам».

Официально известен только один случай расстрела, который был опубликован в местной газете. Брожение арестованных началось и вылилось в виде незаконных требований к караулу и открытой брани в адрес часовых. «Начальнику караула были отданы соответствующие распоряжения - принять самые решительные меры в случае возникновения беспорядков. Арестованный до суда Швецов позволял себе неоднократно обращаться с угрозой к часовым и по адресу Начальника караула Русских, крича, что он их всех расстреляет, как только выйдет на свободу. С наступлением темноты настроение среди арестованных повысилось, и появилась угроза возникновения открытого бунта. Начальник караула на точном основании гарнизонного устава и, согласно инструкции Штаба армии, приказал расстрелять главного зачинщика, что и было сделано в 22 часа и о чем он донес по команде».

С освобождением уездного г.Сарапула, 31-го августа, началось формирование Сарапульской Народной армии. Здесь были организовано 17 крестьянских рот, две роты фронтовиков, один эскадрон, 1-я Сарапульская запасная команда и Ударный батальон под командой Матросова, позднее расформированный в особую роту. В период середины сентября 1918г. строительство трех армий выходит на новый организационный уровень. При том Воткинская и Ижевская армии продолжали формироваться независимо друг от друга. Командующим последней Д.И. Федичкин был назначен Главнокомандующим войсками Прикамского края.

Главный штаб формирования (ГЛАВФОР) ведал формированием всех войск Учредительного Собрания в Прикамском крае и находился в г.Ижевске, который являлся центральным местонахождением Комитета Учредительного Собрания. Весь Прикамский край разбивался на военные округа (по уездам), в которых находились окружные отделы формирования, ведающие организацией войск всех родов оружия. (так, например, при Воткинской армии – Воткинский Отдел формирования, при Сарапульской – Сарапульский Отдел формирования). В свою очередь каждый округ разбивался по районам, в которых находились районные сборные пункты, мобилизующие людей по волостям находящимся в их районах воинским начальником.

Во главе штаба формирований Прикамских войск Учредительного Собрания стоял Начальник Штаба формирования, который был подчинен непосредственно Главнокомандующему и являлся ответственным лицом перед ним в исполнении своих задач. Помощник Начальника Штаба формирования являлся ближайшим сотрудником и заместителем Начальника Штаба формирования.

Главный Штаб формирования разделялся на окружные отделы формирования

Начальник Отдела формирования «………….» округа.

Пехотная часть Начальник пехотной части «….» округа,

Артиллерийская часть Начальник артиллерийской части «…» округа,

Инженерная часть Начальник инженерной части «…» округа,

Интендантство Конский запас со статистическим отделом «…» округа,

Склады Склад оружия и огнестрельных припасов «…» округа

К 20-го сентября в Воткинской армии были сформированы два пехотных полка. 1-й пехотный Воткинский заводской им. 17-го августа полк был сформирован из трех батальонов 3-х ротного состава каждый. Командиром полка был назначен Мудрынин. 2-й пехотный Воткинский им. Учредительного собрания полк был также трех батальонного состава, но по две роты в батальоне. Командир полка Русанов. Первому полку на городской площади было преподнесено освещенное знамя, которое, по воспоминаниям старожилов, представляло собой зеленое полотнище с широкой ярко-красной каймой и надписью «За свободную Россию».

Но история военного строительства Народной армии в Воткинске не будет отличаться полнотой и глубиной, если не исследовать героический путь хотя бы одной отличившейся воинской части. Таким примером, без сомнения, являлся артиллерийский дивизион.

Забегая вперед, нужно сказать, что во время перехода через всю Сибирь, эта была единственная на Восточном фронте часть, которая сохранила и вывезла с боями в Читу все свои 12-ть орудий из 14-ти. За этот подвиг Воткинскому артдивизиону в Забайкалье будет вручен Георгиевский флаг, а 484-е его артиллериста отмечены Знаком Отличия Военного ордена «За Великий Сибирский поход» 1-й и 2-й степени.

По истечении десятков лет уроженец Кельчинской волости крестьянин В. Наумов вспоминал в эмиграции, как доставались эти орудия. «Это было мое первое боевое крещение. А мне было всего 18 лет. Мы шли в бой с одними винтовками, имея около двадцати патронов на каждого. Красные дружно встретили нас пулеметным и орудийным огнем. Они поставили пулемет на часовню, а внизу стояли орудия и били по нам прямо в лоб.

В бой шли: 2-я, 7-я, 5-я роты и отряд рабочих. Я был впереди, но страха не было – шел прямо под пулеметную очередь и, как ни странно, именно это и спасло меня. Первая наша линия не имела потерь, а идущие сзади были ранены, убиты, контужены. Очевидно, пулеметная очередь перелетала нашу линию. Шел я в бой спокойно, страха не было совершенно, страшнее было сознание попасть в плен, твердо зная, что лучше быть убитым. Красные не выдержали нашего натиска и отступили, бросив свои орудия и пулеметы».

Г. Миленко писал: «Я помню, как в Воткинск привезли две трехдюймовки, захваченные, что называется, горячими, в упряжках, с лошадьми. Вокруг орудий, сплошь забрызганных кровью, стояла кучка обутых в лапти, усталых, замученных и все-таки радостно гогочущих солдат. И, кажется, никому не приходило в голову, сколько жизней стоят эти страшные игрушки. Командующий приказал выдать участникам этого дела 10000 рублей. Они все поголовно отказались от денег. Не знаю, есть ли в военной истории случаи снаряжения и пополнения армии за счет неприятеля».

Этот, один из многих похожих, бой не был бесшабашной русской удалью воткинцев, – это была крепкая вера в то, что однажды сделанный выбор нужно доводить до конца.

На основании приказа «отказные» деньги пойдут на образование особого фонда помощи семействам убитых воинов в этом бою и будут «записаны по денежному журналу в графу переходящих сумм по квитанции № 138».

Юрьев, как кадровый артиллерист-капитан, закончивший Михайловское училище, внес заметную лепту в создание артиллерии армии. Было разработано и успешно применено руководство, схема и план формирования этой части. Инспектором артиллерии был назначен В. Коробов.

Но обратимся к непосредственным документам.

Регистрация всех имеющихся в городе артиллеристов представляет первый и весьма важный шаг при формировании части. От умелого проведения этой регистрации зависит успешность работы. Основной принцип – самое тщательное знакомство с личностью каждого пришедшего на запись с целью выяснения его специальности и боевой подготовки. Необходимо, чтобы регистрация велась лицами из командного состава и сведения по прилагаемой форме давалось бы по возможности самые полные. Такие же сведения должны быть поданы каждым из лиц бывшего командного состава артиллерии, для чего заготовляются анкетные листы, заполняемые собственноручно каждым из бывших офицеров. Эти анкетные листы служат материалом для дальнейшего ознакомления друг с другом лиц командного состава.

Так как условия настоящего времени ставят на первый план быстроту формирования, то лиц, не служивших, а только желающих служить в артиллерии, регистрировать не следует, все равно учить их негде и некому. Необходимо обойтись хотя бы незначительным кадром, но состоящим из фронтовиков - артиллеристов.

Закончив регистрацию артиллеристов, приступить к разбивке людей по батареям, взводам и командам. Число батарей всецело зависит от числа зарегистрированных и наличия материальной части. Число взводов в каждой батарее должно быть не менее двух, а лучше трех. Каждый взвод должен представлять собой цельную единицу, могущую полностью обслужить свое орудие. Поэтому в состав каждого взвода должны входить, кроме номеров и взводных, представители всех специальностей, как-то разведчики, телефонисты, наблюдатели, артиллерийские техники, фуражиры, каптенармусы и санитары. При соблюдении этих условий состав взвода выразится в числе 25-30 человек.

Такой взвод, находясь в отделе, сможет обслужить себя вполне самостоятельно. Остальные взводы (2 и 3) той же батареи, сформированные по указанной схеме, представляют собой ничто иное, как смену личного состава первого взвода.

Т. е. имея на позиции только одно орудие, которое и представляет собой собственно батарею и обслуживая его взводом, получаем возможность каждые два дня производить смену личного состава, и в этом случае имеем возможность предоставлять людям, сменившимся с позиций, 4-х дневной отдых и использование его для обучения личного состава.

Кроме собственно боевой части батареи и взводов необходимо иметь отдельные команды разведчиков, телефонистов, пиротехников, наблюдателей и специалистов по ремонту орудий. Число команд зависит от материальных средств и личного состава, имеющихся в распоряжении лица, производящего формирование.

Закончив разбивку людей, необходимо позаботиться об устройстве и оборудовании артиллерийского парка, который должен служить сборным пунктом артиллеристов, местом для их занятий и собственно парком, т. е. местом для хранения орудий, ящиков и т. п. При нынешних условиях формирования устройство казарм для всей артиллерийской части осуществить крайне затруднительно, но все же весьма желательно иметь при парке помещение хотя бы для одного только дежурного, т.е. предназначенного для отправки на позиции взвода.

Правильная постановка дела формирования требует, чтобы довольствие людей, их обмундирование и снаряжение производилось в том самом парке. Взвод, отправляющийся на позицию, должен получать через своего артельщика все виды довольствия (чай, сахар, хлеб и особенно табак) на весь свой состав и на все время пребывания на позиции, т. е. на два дня, и через своего фуражира на весь конский состав взвода – на те же два дня. Командир взвода должен озаботиться.

Конюшни артиллерийской части также должны быть устроены поблизости от артиллерийского парка для большего удобства их обслуживания. Это же указание относится и к необходимым складам амуниции и фуража.

Занятия с личным составом должны состоять, прежде всего, в ознакомлении.

Занятие командного состава с подчиненными им взводами путем расспросов и бесед/ командира взвода с каждым из его подчиненных/. Затем необходимо добиться того, чтобы люди научились обращаться с находящимся у них в руках оружием, для этого следует вести занятия по сборке, разборке и стрельбе из карабинов и револьверов, при наличии таковых. Если позволяют материальные средства, то желательно обучить хотя бы часть номеров каждого взвода стрельбе из пулеметов. При систематических занятиях с людьми стрельбой из карабинов и пулеметов в конечном результате добиться того, что в случае крайней необходимости каждая батарея сможет защититься своими средствами, не прибегая к помощи особого пехотного прикрытия.

Занятия с командным составом должны заключаться в возможно полном ознакомлении всех командиров взводов со всеми артиллерийскими позициями данного района, что может быть достигнуто дежурством командиров взводов /в свободные четыре дня/ на соседних артиллерийских участках. Занятия же с отдельными командами обуславливаются специальностью каждой команды, и производятся под непосредственным руководством ее начальника.

Приложение к руководству по формированию.

!/ Схема численности взвода с указанием специальности

Схема организации артиллерийской части Народной Армии.

Во главе всей артиллерийской части армии стоит Инспектор артиллерии, который подчиняется Командующему армией.

1 Из Начальника Штаба, в ведении которого находится канцелярия инспектора артиллерии и все лица командного состава. Он помогает Инспектору артиллерии в общем руководстве артиллерийской частью и предоставляет проекты приказов по артиллерии.

2. Из трех дежурных по Штабу артиллерии, в обязанности коих лежит следить за своевременной отправкой батарей и взводов на позиции для смены: они должны знать, где в определенный момент находится Инспектор артиллерии, Начальник Штаба и Командир дивизиона, чтобы во всякое время была возможность вызвать их в Штаб: дежурный должен записывать все указания, данные Инспектором артиллерии и докладывать о них Начальнику, дабы последний всегда был в курсе того, что происходит в Штабе в его отсутствии; ко времени смены каждого дежурного он должен делать выборку из всех телефонограмм и распоряжений, полученных в Штабе за время его дежурства, и предоставлять эти выборки Начальнику Штаба для составления журнала военных действий.

3. Начальнику связи, на обязанности коего лежит забота о быстрой и постоянной связи с пехотой, батареями и командным составом. В его распоряжении находятся команды телефонистов и ординарцев.

Артиллерийский дивизион состоит из батарей, количество которых определяется наличностью орудий и удобством управления ими. Каждая батарея состоит из трех или четырех взводов.

Во главе дивизиона стоит Командир дивизиона. Он замещает Инспектора артиллерии в его отсутствие, перемещает батареи в зависимости от боевой обстановки и с ведома или по уполномочию Инспектора артиллерии, определяет для батарей комплект снарядов, заведует сменой и пополнением личного и конского состава и материальной части, следит за правильным и своевременным питанием артиллерийским парком батарей боевыми припасами.

Во главе каждой батареи стоит командир батареи. Он командует батареей, заведывает (так в документах-авт.) набором и обучением личного состава, требует от парка для всей батареи: продовольствие, фураж, снаряжение и, в общем, заботится о полном обеспечении батареи всем необходимым.

В каждом взводе имеется командир. Он является Начальником своего взвода, исполняет все распоряжения по взводу командира батареи. При недостатке орудий и наличии в каждой батареи только одного орудия, батарея разделяется для дежурств на позиции по числу взводов на три или четыре смены, причем каждая смена дежурит на батарее по двое суток. Остальное время взводы стоят на отдыхе в тылу и используют это время для обучения стрельбе из карабинов и пулеметов.

Артиллерийский дивизион имеет канцелярию в составе одного делопроизводителя и двух писарей, которые ведут все делопроизводство, касающееся вышеуказанных функций.

Артиллерийский парк находится в непосредственном распоряжении командира дивизиона. В состав его входят:

Командир парка заведывает хозяйственной частью артиллерии, а именно:

д/ заведывает приемом и отправкой всего упомянутого по батареям и ведет учет по имуществу при помощи своей канцелярии

ж/ по требованиям командиров батарей пополняет снаряды на батареи не выше комплекта.

Канцелярия парка состоит из делопроизводителя и четырех писарей.

На обязанности ее лежит: ведение всего делопроизводства, касающегося всей хозяйственной части парка, в смысле правильного и своевременного питания ими батарей нужными боевыми средствами по требованию командира дивизиона. Ведет учет людей, конского состава парка, отчетность по их довольствию, снаряжению, конской амуниции и пр. Делопроизводитель отвечает за правильное и своевременное исполнение чинами канцелярии порученного каждому из них дела, являясь общим руководителем делопроизводства парка.

 * * *

150^th ANNIVERSARY OF INCIPIENCE OF THE ORGANIZED TEMPERANCE MOVEMENT IN RUSSIA.

A.N. Mayurov, Professor

Sobering movement in Russia is a centuries-old history. The first-ever in the Russian history preachment “Discourse of drunkenness” has been drawn up by Feodosiy Petchersky yet in the XI^th century. It read that through the use of alcohol a man drives the Guardian-Angel away and calls up the demon.

The year 2008 is abounding in anniversary celebrations of the world and national sobering movement. 400 years ago (April 1608) an active struggle against korchemstvo got started at the national level. This year international community celebrates the 200^th anniversary of incipience of the modern-day international sobering movement. In April 1808 the first-ever in the present-day history temperance association was established in Morso, Saratoga (New York State). 150 years ago the first powerful organized sobering movement in Russia sprung up under the leadership of a bishop Moteyus Valanchus. The wave of sobering indignation at the ruining the Russian nationalities by drinking raged first over the Baltic provinces and then all over the Old country. And 100 years ago (December 1908) the mass sobering movement began in the Russian army where by order of the Military Department the cup rationing of soldiers was discontinued and the sale of alcohol in barrack-shops and refreshment-rooms was also prohibited.

In the XIX^th century the Russia, USA and a number of European countries enacted legal instruments on the ban on alcoholic beverages import to places of the origin residence of ethnic groups whom the ingestion of alcohol due to their physiological nature caused fast degeneration and extinction. These acts are as follows: “On the yasachny non-Russians“(native-born nationalities) of Siberia and the Far East (1822 and later) – in Russia; on the First Americans and Esquimaus – in the USA. In 1885 the Russian tsar by his order imposed a local ban on the trading of alcohol and thus saved many the few-in-number nationalities of the North, Siberia and Far East. The Brussels international treaties: On the ban on alcohol import to the German East and North-East Africa (Tanganyika and Cameroon) of July 1890, English Nigeria, Italian Somalia and on June 8, 1899 – On the introduction of heavy alcohol import duties for all of the rest Central African countries.

In the XIX^th century the Russian drunkenness completely swept not only urban communities but also peasants’ farmsteads. Inns and taverns started lining up by roadside of the every road: in 1860 there were 77’386 inns in Russia. As it would be expected - a drunken action all the way results in sober counteraction.

During the industrial boom of 1810 – 1870 sobering movements opposed to drunkenness, for the abstinence from ingestion of alcohol – vodkas – spring up in the USA, the majority of European countries (except for some vine-making countries in the South Europe), in Russia. In 1830 – 1870 at the end of industrial boom the movements for the absolute soberness, abstinence from ingestion of any alcoholic products - vodka, vine and beer get going.

By the beginning of 1911 according to estimations made by the historian A.L. Afanasyev more than 3.7 Million people participated in the sobering movement in 9 countries in the Europe, Russia and USA. Temperance associations and individual participants were found in Australia, Canada, South Africa, India and some other American, German, French colonies in Africa, Asia and America. That was one of the most numerous and authoritative international movements.

Though nowadays the most significant for us are events of 1958 – 1961 when under the guidance of the Russian clergy and progressive intelligentsia all the Russia clamoured against alcohol. And the first we would like to be named is one of apostles of the sobering movement the bishop Moteyus Valanchus.

Moteyus Valanchus was born in Lithuania in the family of a free peasant. He studied at the Varnyaisk seminary, later he polished up his knowledge in the Vilnius seminary where he was a professor when it was moved to Saint Petersburg.

On the 24^th of February 1850 he was episcopize as the bishop of Zhemantiysk. The Zhemantisk diocese then comprised not only the west Lithuanians – Zhemanchay but also inhabitants of Kaunas, Panevezhis, Ukmerge, Utene, Obyalyaya and Zarasaya. About 1 Million Catholics lived on the territory of the diocese: the Zhemantians, Aukshtaitians, Letts.

The bishop Valanchus has clearly understood that seeds of virtue, education and literacy would only yield fruits if planted into the soil of soberness and spirituality. Since summer 1858 he actively started speaking in favour of soberness. The following is as recalled by the bishop in his testamentary missive: “In 1858 during a regular trip round the diocese an urge to commit a pleasing to God act on the propagating of soberness came to my mind through the prompting of the Holy Spirit and I commenced to perform this good deed. In the village of Palevyane me myself was the first who enlisted a few dozens people into sobriety books. Later on this book was pronounced by me and my priests all over the diocese”.

Sporadic attempts to introduce soberness in certain parishes were made even before Valanchus. In 1846 Roman Catholic priests of the Shaulyai parish S. Shtakhas (1796 - 1854) and A. Kibartas (1795 - 1860) seek to register each in his respective parish people who wished to get through with drinking and lead a sober life. But such idea in those days did not meet with much support. Moteyus Valanchus distinguished himself by the ability to perceive the time-spirit, historical moment. Being sensible of the inward turning point in his people and their longing for sober life he made strong efforts to lead them up on the way to sobriety. Officials of the Russian Empire in one of their letters on the M. Valanchus’s experience in the development of the sobering movement wrote as follows: “A few words were now enough while the most painstaking moral teaching before was to no effect”.

At this particular time the tsar Alexander II on his way to Warsaw called at Kaunas. During the audience M. Valanchus informed him of expansion of the sobering movement in the Zhemantisk diocese. The tsar accorded thanks to the bishop. Having received the tsar’s benediction Valanchus had no longer applied to the tsarist government for the official permission to carry legitimate activities of then created temperance associations.

The formal date of incipience of the sobering movement is considered to be October 11, 1858 when M. Valanchus in a special letter appealed to deaneries exhorting priests to initiate setting up sobriety as the mode of life all over the Zhemantisk diocese and first of all by way of giving a personal example. He addressed to parish priors who were slow in the setting up sobriety with special letters where he strictly admonished of the ingestion of alcoholic beverages, stringently commended to make personal vows of soberness and in case that alcohol was taken prohibited the service. In November 1858 the sobering movement spread almost all over the Kaunas province. It happened exactly when the Rules of tempering association prepared by M. Valanchus in the Lithuanian language was propagated. The enlistment in association was held as a solemn occasion. Entrants on their knees in front of the alter and icon of the Holy Mother had to take the pledge to abstain from alcohol. Each of them was enlisted into the “Sober Person Book”. The prior of the kostel presented them with the teetotaller certificates and badges of the tempering association. The Rules required that entrants would not ingest alcohol all through their lives. The celebration of the liturgical warship of sobriety was held especially solemn in the chime of bells. The relatives were first of all explained the aberrant pattern of such intemperance which requires Christian mercy and the understanding of one’s neighbour.

During the very first days of Alexander II reign he was informed that out of almost 70 million people there were only 216 publicans who practically managed the potatory business in Russia. When the buy-out reached its utmost limits and heavy drinking was already raging throughout the whole Russia the back-talks on the abstinence and soberness started growing up among the Russian intelligentsia.

News spread that the first tempering association was established in the Lithuanian land. In one of the companies the shoemaking and woodworking shops entered in an agreement on the putting a stop to ingestion of alcohol. A new stage of fighting the alcohol expansion started in Russia. In August 1858 in Vilensk and Kovensk provinces one of the first tempering associations in Russia were created. At the end of 1859 almost all the Kovensk province went in with the abstentionists from alcohol and in three months the Vilensk and then the entire Kovensk provinces joined them.

In token of the victory of the sober mode of life people raised crosses by road sides and at their houses and then holily sanctified them. In 1860 Valanchus let V. Nazimov - Governor-general of Vilnius – know that there were 718 520 diocesans in his diocese who abide by soberness which totaled to 84% of the whole number of the believers(855 230).

Already by the mid of 1860 the abstentionists in the Kaunas province comprised 83.2% of the whole Catholics. In the Kurshsk province which inhabitants on the 14^th of March 1859 were addressed to by M. Valanchus with the “Exhortation of soberness”, the sober mode of life was adhered to by 87.1% of its residents. At the same time A.S. Krasinskis - the bishop of Vilnius (who governed the Vilnius diocese in 1859-1863) – went in for the advocacy of soberness. Due to his efforts 51.5% Catholics in the Vilnius province enrolled in the tempering association. The soberness spread also over the Grodnensk province; rumours about it flew through the whole Russia. That was a great success in the sphere of development of spirituality and culture of the Lithuanian, Byelorussian and Polish peoples. In one of his letters the shepherd thus narrated of his joy “In Heaven judgement I shall show all my sheep sober”.

In order to uphold soberness and keep control of it Valanchus has regularly read the “Exhortations of soberness”. In it he expressed his confidence in the virtue of people, admired the unflinching determination to part with drunkenness and at the same time angrily railed at and admonished those who still continued to ingest alcohol.

In 1859 the Holy Synod of the Russian Orthodox Church by order blessed the clergymen “… by giving a living example of one’s own life and frequent preaching in the Church of God the benefits of temperance encourage the determination arisen in some certain urban and rural classes to abstain from the ingestion of wine…”.

Further on temperance associations were created in another 32 north-west, central, Uralian and privolzhsky provinces of Russia. The mass sobering movement rose in our Motherland as a public protest against the buy-out alcohol distribution system through almost 80 000 public houses. At first participants of the sobering movement were state-owned peasants who were joined by the landlord-owned and appanage peasants, urban gutter and retired solders. The mass sobering movement was one of the most serious elements of the peasants’ anti-villeinage struggle during the period of a revolutionary situation in 1859 – 1861. The boycott of public houses was carried out through the created tempering associations. The issue of taking alcoholic beverage was decided at peasants’ congregations of tempering associations. In May 1859 a mass destruction of public houses owned by publicans was organized by tempering associations mostly in Povolshzhye and the Urals. A pledge not to drink wine was taken in the Zaraisk district of the Ryazan province; and on the 7^th of January (Christmas!) in Nikopol of the Ekaterinoslavsk province a priest (archpriest) Ivan Korolev spoke of temperance in public. In Nizhny Novgorod in the epiphany market where up to ten thousand people gathered the public did not drink wine (!) making to publicans proposals to drink it themselves (It would do no hurt if we also declare - “Directors of wineries and tobacco-making plants, drink and smoke your muck yourselves, it would clear your bodies of chemical waste and radiation”). In the mid January associations are being created in the Kursk province and by the end of the month in Saratov. In the first part of February in Tula and by the end of the month tempering associations existed already in the Vladimir, Penza, Ekaterinoslavl and Twer provinces and in a year it spread to dozens of others. The publicans at first consoled themselves that soberness would not last long. But the people kept temperance. What is to be done? Place yourself in publicans’ shoes. You have invested a whaling sum so to obtain a license, in the construction of a plant etc. but your product is not selling. The publicans hand out bribes to officials in order to make people drink! For example, an ispravnik (Head of a district police office since 1775 till 1862 elected by the gentry (all of publicans are naturally noble) then appointed by the government) sends his men so that “to study out what’s up”. The following is how the police arrival is described by the historian Ivan Pryzhov – “Upon the arrival to a count’s estate the police squad starts persuading muzhiks to drink vodka (!!!)”.

The higher-ups summon peasants with the collector of potatory dues (i.e. the person who pays money to the proprietor – a publican) and inquire – “Why do they not take wine?”

- Just don’t want to, the peasants answer.

- Why don’t they want then?

- They have perceived - the peasants answer – that wine is nothing but the destruction of property!

Then the collector himself offered money to the muzhiks so it's all being kept dark but the money from him was not taken. The collector brought forward a tierce of wine for free but no one touched it and then it was carried away like that. Well the income is none; what is to be done? That’s where the sellers found the most cunning move.

In April 1859 one of the publicans solicited the Minister of internal affairs so that clergymen would announce in public that the pledge given by people may relate to the drunkenness only but safe drinking is the need; but the Minister considered such a request as inappropriate.

The first stage of the sobering movement was then mastered by force. Many makebates of potatory pogroms were imprisoned at penal servitude. However in October 1860 due to the impact of the sobering movement the buy-out system had been abrogated the one that in 1863 was changed for the excise system; and in 1861 the serfdom itself was abolished. But as it was popularly noticed there is small choice in rotten apples. The tsarism happened just to find out a new method of pumping money out of the public purses in the form of an excise. The alcoholising of people has continued.

Nevertheless in his social selfless labour Valanchus had to surmount very hard difficulties both on the part of the administrative government that raised immense revenues from the sale of vodka and on the part of local landlords owners of wineries and taverns and who were selling alcoholic products.

As it was already mentioned Valanchus succeeded in finding agreement with the administrative government (at least at the commencement of his sobering activities). It was far more difficult to overcome the opposition of landlords. They were keeping wineries, produced vodka trying their best to sell as much as possible of it to the population of their possessions.

What can be done against landlords? The bishop had no immediate power over them. It was rather difficult to rely upon the personal authority only. Indeed all the bishops before Valanchus descended from the noble and him along came of the “muzhiks”. There was nothing for it but to resort to clever diplomacy – on the 14^th of March 1859 when the first yields of enlightenment activities were already evident, after the address to all clergymen and the people of diocese with an appeal to abstain from alcohol the bishop wrote the “Exhortations to landlords”.

His appeal does not sound edifying but persuading – “Respected landlords wide known by your deeds, power or prominence, reputation or wealth. Treating your people with love, wishing them unending welfare, abstain from ingestion of alcohol and selling it in your house and district … It is damnable and improper to avoid mutual actions and move counter. There is no way to raise people from the moral lapse other than your own total and overall abstinence from alcohol”.

The landlords understood clearly the meaning of a non-intrusive allusion “to avoid mutual actions and move counter”; these were days before the mutiny of 1863 and such an allusion piqued ambitions of the Poles and landlords modelling themselves on them. After that it was really improper “to avoid mutual actions”. The bishop’s appeal in the second edition of the “Exhortations to landlords” sounds yet more rigorous – he expresses hope that landlords would be “sons but not black sheep of the Church and Motherland”.

Soberness was given support by the prince I. Oginsky, count Chapsky and others. But those who did not hurry to follow the lead of them were personally encouraged by the bishop to take that path. For many of the landlords though it was not quite easy to refuse the profitable business. The most vigorous resistance was offered by the landlord Naryshkin and officials of excise departments (excise is a government duty levied on the production and sale of vodka). Fictitious complaints started pouring wherein the preachers of soberness were accused of their alleged resort to force and even application of punishment with regard to drunkards. In the beginning of 1859 in order to deprive the local and tsarist administration of any grounds to interfere with the strengthening of the sobering movement Valanchus gave notice to everyone not to trespass against the principle of free expression of one’s own will, to teach soberness by educational methods – “Would anyone resort to force he may show that he is running short of enough spirit…”.

Tavern-keepers were those who most aggressively argued against the sobriety. Valanchus in his testamentary prescription wrote – “Tavern-keepers offered me a lot of money so that I would command the priests not to any more rail at drunkards. I rejected the money”.

Publicans consoled themselves saying that soberness would not last long. “They’ll drink again anyway” – the manufactures and sellers of vodka were saying. But as ill luck would have it the vows and pledges were strictly held to. It happened ones though that a peasant in the Shavelsk district all the same fuddled himself in spite of the given vow. The fellow villagers court him, hanged a signboard “Drunkard” on his back and drag him twice around the village.

In the Vilensk province vodka started selling at 8 grosz per quart instead of the previous 14. No one took it. The price then was brought down six fold. Not a single desirous! After all a local publican ordered to put free wine before the inns – no one even touched it.

Some took the verbal pledge. The others draw up written commitments and signed it by whole villages, towns, districts. The third went to a church so before the icon to swear alcohol off.

In the long run the government did not sustain the role of a casual observer. Not only a tear appeared in the treasury but the muzhik’s behaviour itself was incomprehensible, alarming and fishy. The response did not keep waiting. In March 1859 three ministers at a blow – of finance, internal affairs and the government properties simultaneously issued an order for the prohibition of village judgements in favour of sobriety and for the debarment of taking such thenceforth.

The needless cruelty to “public mutineers” was noted by almost all the newspapers – from very moderate to conservative. The “Kolokol” wrote – “Kabak was raised to the rank of a church or palace and an offence of kabak becomes the contempt of majesty”.

The unprecedented public war against the government aggression brought forward its martyrs and its heroes.

The Church alone only approved the policy of sobriety within the people. But publicans complained even to the Minister of internal affairs against the orthodox priests who by all means tried their best to withhold people from drinking. The only left was hope that – the set free people should have to adhere to heavy drinking. But 1861 came and the serfdom was abolished and the people ones again failed to justify prognoses and channelled its energy to the improvement of the new household.

And then publicans changed the tactics. In certain provinces they through offering bribes and gifts succeeded in concerting with the local government so that people were forcefully made to frequent kabaks. And in a moment the prices were changed for exorbitant. The drink ones again became expensive and as ever repugnant.

Civil commotions and discontent took rise. A cautious recommendation was rendered from the “above” – sell the polugar at a firm fixed price; no more than three Roubles per pail. As a rule the said may not at all presume the unconditional fulfilment. The stinking slop as usual was sold at 8 – 10 Roubles per pail.

The people somewise heard about the tsar’s benevolence. Making reference to the monarch’s directive the muzhiks started smashing down kabaks as if punishing the obstinate publicans. Within a few days commotions encompassed the major part of the povolzhsky and perhaps all the central provinces. In spite of a destructive ardour the rioters touched nothing but the kabaks’ property that with amazement was reported to by the police officials.

The government reaction was immediate and cruel – “Potatory mutinies” as nicknamed by the official historiography were mercilessly stifled. For example, in Ostrozhsk of the Voronezh province the governor-general upon the arrival to the place of mutiny has immediately laid on the mass flogging of peasants; some instigators were put in chains.

In 1863 the buy-out system in Russia was superseded by the introduction of excises. It is significant that the realization of this measure had to tail out almost on fifteen years for the publicans refused to voluntarily cede their positions. Even when they were boycotted by public, even when tavern-keepers – the sellers of vodka and customers themselves joined together against them the publicans could anyway find the way to foul things up and mislead their opponents. Thus on certain occasions they provoked or immediately staged the peasants’ riots so as to cause the use of force against the insurgents; in other cases they initiated the unprecedented delivery of free vodka so to win their favour or wreck some or other seasonal works and inflict damage to masses that made the boycott. In short the publicans violently and all out struggled for their “rights”.

However the abolition of serfdom having given the way to the development of capitalism in Russia made the tsarist government not to square up interests or requirements of any single class but take actions in concordance with the market laws. That is why the choice was made not in favour of state monopoly but in favour of the excise system accommodated to the capitalist economy and working in the countries of West-Europe that was regarded as an example.

The excise system “did not progress” but more often than not started skidding and after all “failed” from the view point of its economic expedience. First of all it has notably squeezed the prices on spirit and vodka down; the potatory revenue of the treasury dropped from 100 million down to 85 million Roubles. The drunkenness first crumpled during the peoples struggle against the buy-out system has ones again grown to the breathtaking scale; and at that not only as an increase in the size of consumption but also as the social and health aftermath so far as the cheap hebenon “for the people”, uncontrolled “new” “nowadays” formulations of some certain vodka-making companies accounted altogether for the catastrophic growth of alcoholism and the emergence of chronic alcoholics that had been never noticed in Russia before the epoch of capitalism.

Since 1868 only five years after the excise system came into effect new efforts start taking place to reform it, make amendments of those distortions that emerged in a social sphere. All those attempts of reforms in the 1870^th as it rather often happened in the second part of the XIX-th century in Russia intensely savour of the “intelligensism” and “idealism” and were oriented not to the point but to particulars. So it was proposed to “democratize” the excise system, “regulate” it by way of placing a limitation on the quantity of public houses, handing the sale of vodka over to the general public (zemstvo), setting up the appointment by-election of sideletzs and by according the village community assemblies the right to ban the sale of vodka in their village, district etc. Except for the last item (local ban system) all of those mentioned were impracticable projects incapable of yielding whatever actual positive results.

In 1881 the ministers meeting on the vodka issue on the agenda was taken. As a result it was resolved to make successive sacrilegious changes – to replace the kabak with the tavern and inn i.e. places where not only “bare” vodka but also snacks were traded. At the same time it was first ever allowed to sell takeout vodka portionwise no less than a pail. Properly speaking the retail trading was established. Indeed no one before would ever start talking of buying vodka in the volume of less than a pail. Whereas the decision to change over for the sale of vodka in bottles pursued the objective to allow taking vodka anywhere including homes. The new mass drinking set in.

The sobering movement in Russia was in particularly heavy conditions all along of the counter stand of the state (that were drawing up a significant part of the revenue for account of the sale of drinks), distillers and wine merchants all because of inadequate rights of the local government and representative bodies. The mass peasants and clergymen sobering movements of 1837 – 1839 (in the East-country) and 1858 – 1859 in the European part of the Russian Empire were stifled by the government that had never happened in any other country.

One of the first highlighted by historians was a wide peasants sobering movement of 1858 - 1859 in the Russian, Lithuanian-and-Byelorussian and Ukrainian provinces. It was opposed to the ripping-off workpeople through the selling of low quality vodka at overcharged prices and compelled the government to abolish wine buy-outs. A historian I. Pryzhov following N.A Dobrolyubov underlined the public nature of actions in which course judgments of refusal to ingest formal wine (vodka) were taken, tempering associations were created and kabaks more often than not fell under destruction – “And now without whatever blandishments, without any walk-outs, without any extraneous interference the people of their own accord stop taking wine… And all that - as it has to be nowadays acknowledged - had been done on the only initiative of people”.

The results of sobering movement speak for themselves. Surely M. Valanchus has not exaggerated when in his fourth ““Exhortations of soberness”” (October 28, 1861) noted – “In many parishes it may be hard to find at least a single drunkard”. The highest per cent of drinkers was made up of the aristocracy, especially tsarist officials but amidst the general public the atmosphere of total intolerance of drinking was reigning. The sobriety became even a source of inspiration for some Lithuanian writers and poets. For example, the poet A. Baranauskas wrote a few poetic compositions – “The song of drunkenness”, “The song of gratitude to sobriety” and even a poem “The scourge of God and favour” that was re-written and passed round by people. I.C. Dovidaitis was the author of a collection of didactic stories in several parts – “Grandfather from Shaulyai” and also “Lives of Styapasa-Copper Nose” and other soul-stirring works.

For the propaganda of sobriety M. Valanchus also hoped to use a periodical publication “Pakeleivingas” (A fellow traveller) perceived then by M. Akalyaitis, L. Ivinskis, C. Daukantas. So far as the authority did not consent to the publication Valanchus began to agitate priests so that they should write booklets advocating soberness.

Valanchus enjoying glorious results of sobering movement continued to appeal – “having ones learned the spiritual and corporeal delight of sobriety, continue to rejoice in it up to the end that is until the time when the drunkenness is vanished forever and a new generation unfamiliar with the taste of vodka is grown… Can it be true that for two hundred years our Zhemantians and Lithuanians have not yet enough suffered of vodka?” And in 1861 – 1862 having been informed that drunkenness in some parishes occurred again Valanchus immediately strictly admonished – “I, the Bishop and Shepherd yours, tell you that not a single drop of vodka is allowed to be taken and you ought to obey me”. Such admonitions were received by the parishes Skapishkis, Kamaiya, Kupishkis, Veivirshenai and Plunge.

Somewhile later the authority started resorting to repressive methods against the sobering movement. In 1950 – 1862 after the commencement of sobering movement the state from only one Kaunas province received 3 731 102 currency notes less. When the sobering movement was only at the initial stage A. Knyazhyavichus - the Minister of Finance – and S. Lonskoyus paid their attention to the “Rules of tempering association” published in 1858. By order of V. Nazimov - the Governor-general of Vilnius - the “Rules” was confiscated and the publishers punished; Valanchus had to write explanatory notes not only to the Governor-general of Vilnius but to the minister of internal affairs as well. On the 31^st of December 1858 the Governor-general of Vilnius received a secret directive to have activities of the clergymen who support the sobering of people shadowed. Same A. Knyazhyavichus suggested the tsarist government that the sobering movement was prohibited and Valanchus sent in exile. Fortunately it has never been done.

It was not quite long, for only four and a half years that Valanchus waged the war against drunkenness. After the riot of 1863 M. Muravyov the then governor-general of the krai threatening with heavy fines and military tribunal prohibited execution of the sobering programme as a political action. But the idea of sobering continued to exist. Valanchus cherished it even unto his death.

Some tempering associations did not cease its activities and remained clandestine centres of spirituality. For example, in 1867 the prior of the Salantaisk kostel wrote Valanchus that “until nowadays his parish has not turned away from sobriety; people at weddings, christenings, wakes do not take vodka, do not even keep it in their houses”. In 1868 Obolensky – the Governor of Kaunas - reported to Saint Petersburg that people were still under the influence of tempering associations and that to his astonishment he has not in that krai found the vice of heavy drinking that so deeply rooted in central Russia.

The bishop M. Valanchus himself in his sobriety advocating letters to intelligentsia often named sobriety the “reform of good morals” and even “reform of national estate”. He was a real reformer – “a little time may pass and every one will become convinced in the usefulness of fruits yielded by this reform: old people will sink into the grave, a new sober and powerful generation will grow and no doubt that the revival in all aspects will come” that is why “our hopes are first of all turned towards the young generation: it should be encouraged and forwarded to soberness”.

In a few years in 1889 in Russia by order of the Holy Synod the clergymen were newly officially offered to engage in the organization of tempering associations.

We know how high the Russian revolutionary democrats rated the first sobering movement. So that people expressed its readiness and ability to lead its life sober was where N.A. Dobrolyubov found the value of boycott to alcoholic products. In his article “People’s Affairs. Expansion of Tempering Associations” (Dobrolyubov N.A., Collected works in 9 volumes, v. 5, M-L., 1962, p. 285) he wrote – “In divers places of the vast kingdom hundreds thousand people within some five – six months without any preliminary agitations and proclamations refused vodka”.

In connection with the sobering movement and its suppression K. Marks wrote – “Any attempt to raise their (peasants) moral level is punished as a criminal act. Suffice it to mention government repressions against tempering associations that strived to save Muscovites… from vodka”. (Marks K., Engels F. Works, v. 16, p. 207).

So what are the lessons of the first sobering movement for our contemporaries?

First – A sobering movement is easily started but it is more difficult to bring it to the logical end – total soberness of the whole people.

Second – One should be utmost cautious with traitors and agent provocateurs inside a patriotic sobering movement.

Third – The problem of alcoholising can be not solved in a swoop; people need to be properly and systematically prepared for the enactment of the law on sobriety. Knocking off thistle tops will not lead to positive results. The actual grubbing of the problem is required.

Fourth – One should have a permanent creative and matter-of-fact dialog with the power to be on the reestablishment of the total sobriety in the country.

Fifth – One must not let to dissociate; on the contrary confessional forces for the sobering of masses need to be consolidated.

Sixth – At the enactments of the law on sobriety one should make explicit provisions for the economic component of this complicated issue.

Seventh – Activist of the sobering movement should provide for a consistent and qualitative work in all the party and public organizations.

Eighth – Wherever it may deem possible activists of the movement should boldly come into power: legislative, informational, executive, judicial and religious.

Ninth – The present-day business should be more consequentially and specifically engaged in the dealing with problems of the sobering of Motherland.

Tenth – All the deputy corps of the country need to be mobilised for the course of sobering people.

Eleventh – The problem can be not solved without the exact scientific sobriological attitude.

Twelfth – Nowadays when the nation is perishing, people sinks to history the moves for the sobering of our society similar to the revolutionary ones are required. And the leading role at that belongs to the headship of our countries.

* * *

150 – ЛЕТИЕ НАЧАЛА ОРГАНИЗОВАННОГО ТРЕЗВЕННИЧЕСКОГО ДВИЖЕНИЯ В РОССИИ

Маюров А.Н., профессор

Трезвенническое движение в России имеет многовековую историю. Первую в русской истории проповедь "Слово о пьянстве" составил ещё Феодосий Печерский в ХI веке. В ней говорилось, что через потребление алкоголя человек отгоняет от себя Ангела-хранителя и привлекает беса.

2010 год богат на юбилейные даты мирового и отечественного трезвеннического движения. 400 лет назад (апрель 1608 года) в России началась активная борьба с корчемством на государственном уровне. В текущем году мировое сообщество отмечает 200-летие начала современного мирового трезвеннического движения. В апреле 1808 года в Морсо, Саратоге (штат Нью-Йорк), возникло первое в современной истории общество трезвости. А 150 лет назад, под руководством епископа Мотеюса Валанчуса, началось первое мощное, организованное трезвенническое движение в России. Вначале в Прибалтийских губерниях, а затем по всему Отечеству прокатилась волна трезвеннического возмущения против спаивания народов России. А 100 лет назад (декабрь 1908 года) началось массовое трезвенническое движение в русской армии, где приказом по военному ведомству России была отменена выдача чарки солдатам, а также запрещена продажа алкоголя в солдатских лавках и буфетах.

В XIX веке Россией, США, рядом европейских стран были приняты юридические документы о запрете ввоза спиртных изделий в места проживания народов, у которых в силу их физиологических особенностей потребление алкоголя вызывало быстрое вырождение и вымирание. Это законы: России о «ясачных инородцах» (коренных народах) Сибири и Дальнего Востока (1822 г. и позднее); США - об американских индейцах и эскимосах. В 1885 году русский царь, своим указом, ввел систему местного запрета на торговлю алкоголем, чем спас многие малочисленные народы Севера, Сибири и Дальнего Востока. Брюссельские международные соглашения: 2 июля 1890 г. о запрете ввоза алкоголя в германские Восточную и Северо-Западную Африку (Танганьику и Камерун), английскую Нигерию, итальянское Сомали и 8 июня 1899 г. - об установлении для всех других стран Центральной Африки обязательной высокой ввозной пошлины на спирт.

В XIX веке российское пьянство полностью охватило не только город, но и крестьянские усадьбы. У всех дорог стали выстраиваться корчмы и трактиры: в 1860 году в России насчитывалось 77 386 трактиров. Как и следовало ожидать: пьяное действие всегда приводит в трезвому противодействию.

В 1810-1870 гг., в период развития промышленного рывка, в США, большинстве европейских стран (кроме некоторых винодельческих в Южной Европе), в России возникают трезвеннические движения, направленные против пьянства, за воздержание от употребления крепкого алкоголя - водок. В 1830-1880-е гг., в период завершения промышленного рывка, начинаются движения за полную трезвость, отказ от употребления любых алкогольных изделий - водки, вина, пива.

По подсчётам историка Афанасьева А.Л., к началу 1911 г. в 9 странах Европы, в России и США в трезвенническом движении участвовало более 3,7 млн. человек. Общества трезвости и отдельные участники имелись также в Австралии, Канаде, Южной Африке, Индии и ряде других английских, германских, французских колоний в Африке, Азии, Америке. Это было одно из наиболее многочисленных и влиятельных международных движений.

Но особенно для нас значимы сегодня события 1958-1961 годов, когда под руководством российского духовенства и прогрессивной интеллигенции против алкоголя выступила вся Россия. И первым нам хотелось сегодня назвать одного из апостолов трезвеннического движения литовского епископа Мотеюса Валанчуса.

Мотеюс Валанчюс родился в Литве, в семье свободного крестьянина. Он учился в Варняйской духовной семинарии, позже совершенствовал свои знания в Вильнюсской духовной семинарии, в которой работал профессором в период ее перевода в Санкт-Петербург.

24 февраля 1850 года его назначили епископом Жемайтийским. В епископство Жемайтийское в те времена входили не только западные литовцы – жемайчяй, но и жители Каунаса, Паневежиса, Укмерге, Утены, Обяляя, Зарасая. На территории епископства проживало около 1 млн. католиков: жемайтийцев, аукштайтийцев, латышей.

Епископ Валанчюс прекрасно понимал, что семена нравственности, просвещения и грамотности могут дать плоды, только в том случае, если они будут посеяны в почву трезвости и духовности. С лета 1858 года он начал активно пропагандировать трезвость. В своем завещательном послании епископ так вспоминал об этом: «Во время очередной поездки по епархии в 1858 году явлением Святого Духа мне пришло убеждение в необходимости свершения богоугодного деяния по распространению трезвости, и я приступил к выполнению этого доброго дела. В деревне Палевяне сам первым внес в книги трезвости несколько десятков человек. Позже я вместе со своими священниками огласил эту книгу по всему епископству».

Отдельные попытки введения трезвости в некоторых приходах были еще до Валанчюса. В 1846 году ксендзы Шяуляйского прихода С. Штахас (1796-1854) и А. Кибартас (1795-1860) попытались регистрировать в своих приходах людей, желающих покончить с пьянством и вести трезвый образ жизни. Но в те времена эта идея большой поддержки не получила. Мотеюс Валанчюс отличался способностью ощущать дух времени, исторический момент. Чувствуя духовный перелом своего народа и жажду трезвого образа жизни, он принял решительные попытки вести его по пути трезвости. В одном из писем об опыте М. Валанчюса по созданию движения трезвости и его успехах чиновники Российской империи писали следующее: «Нынче хватило и нескольких слов, а раньше и самые усердные нравоучения не помогали».

Именно в это время по пути в Варшаву в Каунасе остановился царь Александр II. Во время аудиенции М. Валанчюс проинформировал его о расширении движения за трезвость в епископстве Жемайтийском. Царь выразил епископу свою благодарность. Получив царское благословение, Валанчюс больше не обращался к царскому правительству за официальным разрешением для легальной деятельности создаваемых обществ трезвости.

Официальной датой начала движения за трезвость считается 11 октября 1858 года, когда М. Валанчюс специальным письмом обратился к деканатам, призывая священников приступить к введению трезвости как образа жизни, в первую очередь личным примером, по всему епископству Жемайтийскому. К настоятелям приходов, которые не торопились вводить трезвость, он обращался специальными письмами, в которых строго предостерегал от употребления спиртных изделий, настоятельно рекомендуя давать личные обеты трезвости, а в случае приема спиртного запрещал служение. В ноябре 1858 года движение за трезвость уже охватило почти всю Каунасскую губернию. Именно в это время был распространен подготовленный М. Валанчюсом на литовском языке Устав обществ трезвости. Вступление в общество трезвости проводилось в торжественной обстановке. Вступающие должны были на коленях перед алтарем и иконой Матери Божьей давать зарок не употреблять спиртного. Каждый из них заносился в «Книгу трезвых лиц». Настоятель костела вручал им свидетельства трезвенника и значки общества трезвости. Устав требовал, чтобы вступившие в общество не употребляли спиртного на протяжении всей своей жизни. Богослужения за трезвость проводились особенно торжественно, под звон колоколов. Родственникам в первую очередь разъяснялся болезненный характер этого пристрастия, требующий христианского милосердия и понимания ближнего.

В первые же дни царствования Александра II донесли, что среди семидесятимиллионного населения было всего лишь 216 откупщиков, которые практически и заведовали всем питейным делом в России. Когда откуп достиг крайнего предела, а пьянство уже бушевало по всей России, среди интеллигенции стали ходить разговоры о воздержании и трезвости,

Дошли вести, что в Литовском крае было открыто первое общество трезвости. На одном предприятии сапожный и столярный цеха заключили договор о прекращении потребления алкоголя. И в России начался новый этап борьбы с алкогольной экспансией. В августе 1858 года в Виленской и Ковенской губерниях возникли одни из первых обществ трезвости в России. В конце 1859 к воздерживающимся от алкоголя перешла почти вся Ковенская губерния, через три месяца к ним присоединилась Виленская, а затем вся Гродненская.

В знак победы трезвого образа жизни люди ставили у дорог и своих домов кресты, торжественно их освящали. В 1860 году Валанчюс сообщил генерал-губернатору Вильнюса В. Назимову, что в его епископстве 718 520 прихожан соблюдают трезвость, что составило 84% от числа верующих (855 230).

Уже к середине 1860 года в Каунасской губернии трезвенники составили 83,2% всех католиков. В Куршской губернии, к жителям которой 14 марта 1859 года М. Валанчюс обратился с «Наставлением трезвости», трезвый образ жизни соблюдали 87,1% там проживающих. В то же время пропагандой трезвости занялся и епископ Вильнюсский А.С. Красинскис (он управлял епископством Вильнюсским в 1859-1863 гг.). Благодаря его усилиям, в Вильнюсской губернии 51,5% католиков записались в общество трезвости. Трезвость также распространилась и по Гродненской губернии, слух об этом прошел по всей России. Это было большим достижением в области развития духовности и культуры литовского, белорусского и польского народов. В одном из писем пастырь так говорил о своей радости: «На Божьем суде всех своих овечек я покажу трезвыми».

Для поддержания трезвости и контроля за ним Валанчюс регулярно оглашал «Наставления трезвости». В них он выражал свою веру в нравственность народа, восхищался твердой решимостью людей отказаться от пьянства, в то же время сердито браня и предупреждая тех, кто все еще продолжал потреблять алкоголь.

В 1859 году Святейший Синод Русской Православной Церкви своим указом благословил священнослужителей “…живым примером собственной жизни и частым проповедованием в Церкви Божией о пользе воздержания содействовать возникшей в некоторых городских и сельских сословиях решимости воздерживаться от употребления вина…”.

Затем общества трезвости были созданы еще в 32 северо-западных, центральных, уральских и приволжских губерниях России. Массовое трезвенное движение возникло в нашем Отечестве как протест населения против откупной системы распространения алкоголя через почти 80000 питейных заведений. Участниками трезвеннического движения вначале были государственные крестьяне, к которым присоединились помещичьи и удельные крестьяне, городские низы и отставные солдаты. Массовое трезвенническое движение явилось одним из серьезных элементов антикрепостнической борьбы крестьянства в период революционной ситуации 1859-1861 гг. Через образовавшиеся общества трезвости повсеместно осуществлялся бойкот питейных заведений. На крестьянских сходках при обществах решался вопрос об отказе от употребления спиртных изделий. В мае 1859 года общества трезвости, особенно в Поволжье и на Урале, организовали массовый разгром питейных заведений, принадлежавших откупщикам. В начале января 1859 г. приняли зарок не пить вино в Зарайском уезде Рязанской губернии, а 7 января (в Рождество!) в Никополе Екатеринославской губернии священник (протоиерей) Иоан Королев публично говорил о воздержании. В Нижнем Новгороде на крещенском торгу, где собиралось до десяти тысяч народа, народ не пил вина(!), предлагая его пить самим откупщикам (Вот и нам бы так не мешало заявить: «Директора табачных и винных заводов пейте и курите сами свою гадость, она у вас выведет все шлаки и радиацию из организма!») В середине января создаются общества в Курской губернии, к концу месяца в Саратове. В первой половине февраля в Туле, а к концу месяца общества трезвости уже существовали во Владимирской, Пензенской, Екатеринославской, Тверской губерниях, а через год распространилось на десятки других. Откупщики вначале утешали себя тем, что трезвость не продержится долго. Но народ хранил трезвость. Что делать? Представьте себя на месте откупщиков. Ты вложил огромные деньги на выкуп лицензии, на строительство завода и т.д., а твою отравляющую продукцию не берут! Откупщики дают взятки властям, чтобы заставить пить людей! Например, исправник (глава уездной полиции с 1775 до 1862 избирался дворянами (естественно все откупщики дворяне), затем назначался правительством) посылает своих людей, чтобы «разобраться, в чем дело». Вот как историк Иван Прыжов описывает приезд полицейских «… Отделение, прибыв в имение одного графа, начинает убеждать мужиков, чтоб они пили водку (!!!)

Начальство собирает крестьян при управляющем питейными сборами (т.е. человек, который платит деньги хозяину – откупщику), и спрашивает: «Почему они не пьют вина?»

- Так не желают, - отвечают крестьяне.

- Отчего же не желают?

- Очувствовались, - отвечают крестьяне, - это вино один разор хозяйству!

После уже управляющий предлагал деньги мужикам, чтобы все было шито-крыто, но денег у него не взяли. Управляющий выставил даром бочку вина, но никто до нее не дотронулся, так назад и потащили. Итак, доходов нет, что же делать? И вот тут продавцы нашли самый хитрый ход.

В апреле 1859 г. один откупщик ходатайствовал у министра внутренних дел, чтобы обязать священников, объявить публично, что данные народом обеты относятся только к пьянству, а умеренное употребление вина необходимо, но министр нашел такое требование неуместным.

Первый этап трезвенного движения был усмирен тогда войсками. Многие организаторы питейных погромов попали на каторгу. Тем не менее, под влиянием трезвенного движения, в октябре 1860 года была отменена откупная система, которая к 1863 году была заменена акцизной, а в 1861 году в России было отменено и само крепостное право. Но, как метко подмечено в народе, хрен редьки не слаще. Царизм просто нашел новый способ выкачивания денег из народных кошельков в виде акциза. Спаивание народа было продолжено.

Однако в своем общественном подвижническом труде Валанчюсу приходилось преодолевать очень серьезные препятствия как со стороны административной власти, получавшей огромные доходы от продажи водки, так и со стороны местных помещиков, владевших винокуренными заводами и трактирами и торговавшими алкогольными изделиями.

Как уже говорилось, с административной властью Валанчюсу удавалось договориться (по крайней мере, в начале его трезвенной деятельности). Значительно сложнее было преодолеть противодействие помещиков. Они держали винокуренные заводы, производили водку, стараясь при этом как можно больше ее продать населению своих владений.

Что можно было предпринять против помещиков? Непосредственной власти над ними епископ не имел. На один только авторитет надеяться было трудно. Ведь до Валанчюса все епископы происходили из знатного сословия, а он один был из «мужиков». Оставалось применить хитрую дипломатию: 14 марта 1859 года, когда уже были очевидны первые плоды просветительской деятельности, после обращения ко всем священникам и жителям епископства с воззванием отказаться от спиртного епископ написал «Наставления помещикам».

Его обращение звучит не назидательно, а с увещеванием: «Уважаемые помещики, известные всем своими делами, властью или значимостью, уважением или богатством. Обращаясь с любовью к своему народу, искренне желая ему вечного благополучия, откажитесь от употребления и продажи спиртного в вашем доме и волости... Осудительно и неприлично избегать совместных действий и идти вспять. И нет другого пути, чтобы поднять народ из нравственного падения, кроме как полный и всеобщий отказ самим от алкоголя».

Помещики понимали, что означают этот ненавязчивый намек и слова «избегать совместных действий»: время было перед восстанием 1863 года, и такой намек задевал амбиции поляков и подражавших полякам помещиков. После этого на самом деле неприлично было «избегать совместных действий». Во втором издании «Наставлений помещикам» обращение епископа уже звучит более строго: он выражает надежду, что помещики будут «сыновьями, а не выродками Церкви и Родины».

Трезвость поддержали князь И. Огинский, граф Чапский и др. А тех, кто не торопился последовать их примеру, епископ сам лично поощрял ступить на этот путь. Все же многим помещикам было трудно отказаться от прибыльного дела. Особенно сильно трезвости сопротивлялся помещик Нарышкин и чиновники акцизных (акциз – государственная пошлина за производство и продажу водки) управлений. Посыпались выдуманные жалобы, в которых проповедники трезвости обвинялись в том, что они якобы прибегают к насилию и даже применяют по отношению к пьяницам наказания. Чтобы у местной и царской администрации не было основания помешать усилению движения трезвости, Валанчюс еще в начале 1859 года предупредил всех не нарушать принцип самоволия, пропагандировать трезвость просветительскими методами: «Если кто пользуется физической силой, то он показывает, что у него не хватает моральной силы...».

Особенно активно против трезвости выступали владельцы трактиров. В завещательном письме М. Валанчюс писал: «Трактирщики предлагали мне большие деньги, чтобы я приказал священникам не ругать более пьяниц. Я отказался от денег».

Откупщики утешали себя, дескать, трезвость долго не продержится. «Опять запьют!» - говорили производители и торговцы водкой. Но как назло обеты и зароки соблюдались строго. Правда, был случай, когда один крестьянин в Шавельском уезде, несмотря на данный им обет, все-таки напился. Односельчане поймали его, приклеили на спину вывеску «пьяница» и дважды провели вокруг села.

В Виленской губернии стали продавать водку по 8 грошей за кварту вместо прежних 14. Никто не пил. Тогда цену опустили в шесть раз. Ни единого желающего! В конце концов местный откупщик дал приказание выставить перед корчмами даровое вино - никто даже не подошел.

Одни делали зарок словесный. Другие составляли письменные обязательства и подписывались целыми деревнями, селеньями, волостями. Третьи ехали в церковь, чтобы перед иконой отказаться от алкоголя.

В конце концов, правительство не выдержало роли стороннего наблюдателя. Мало того, что в казне образовалась прореха: непонятно, тревожно, подозрительно было само поведение мужика. Меры не заставили себя ждать. В марте 1859 сразу три министра - финансов, внутренних дел и государственных имуществ одновременно издали распоряжения о запрещении сельских приговоров в пользу трезвости и о недопущении их принятия впредь.

Избыточную жестокость над «кабацкими мятежниками» отмечали почти все газеты - от весьма умеренных до охранительных. «Колокол» писал: «Кабак поднялся в ранг церкви и дворца, и оскорбление кабака становится оскорблением величества».

Беспримерная народная война с алкогольной агрессией государства выдвинула своих героев и своих мучеников.

Лишь одна церковь одобряла политику трезвости среди народа. А откупщики даже жаловались министру внутренних дел на православных священников, которые всяческим способом старались удержать народ от пьянства. Оставалась одна надежда: по прогнозам откупщиков, выпущенный на волю народ должен был спиться. Но наступил 1861, в стране было отменено крепостное право, а народ опять не оправдал прогнозов и направил свою энергию на обустройство нового быта.

И тогда откупщики поменяли тактику. Взятками и подарками они добились от местных властей в некоторых губерниях того, что народ насильно заставили посещать кабаки. И вмиг были заломлены цены. Питье стало вновь дорого и как всегда мерзко.

Начались народные волнения и недовольства. Последовала осторожная рекомендация «сверху» - продавать полугар по твердой цене, не дороже трех рублей за ведро. Как водится, указанное вовсе не предполагало безусловного исполнения. Вонючее пойло по-прежнему отпускали по 8-10 руб. за ведро.

Народ каким-то образом прознал про царское благодеяние. Ссылаясь на указания государя, мужики принялись крушить кабаки - как бы в наказание строптивым откупщикам. В считанные дни волнения охватили большинство поволжских и едва ли не все центральные губернии. Несмотря на разрушительный запал, бунтовщики не трогали ничего, кроме кабацкого добра, - о чем с удивлением доносили полицейские чины.

Реакция правительства была мгновенной и безжалостной: «питейные бунты», как окрестила их официальная историография, были нещадно подавлены. К примеру, в Воронежской губернии, в городе Острогожске, прибывший к месту волнений губернатор немедленно устроил массовую порку крестьян; некоторые зачинщики были закованы в кандалы.

Откупная система была заменена в 1863 введением в России акцизов. Показательно, что осуществление этой меры вынуждено было затянуться почти на полтора десятка лет, ибо откупщики не желали уступать свои позиции добровольно. Даже когда население устраивало им бойкот, даже когда против них объединялись трактирщики - торговцы водкой и сами потребители водки, откупщики все равно находили способы внести сумятицу и обмануть своих противников. Так, они в одних случаях провоцировали или прямо инсценировали крестьянские бунты, чтобы вызвать применение войск против восставших, в других - шли на беспрецедентную раздачу даровой водки крестьянам, чтобы добиться их благорасположения или срыва тех или иных сезонных работ и нанести ущерб массам, выступающим с бойкотом. Словом, откупщики яростно и всеми средствами боролись за свои «права».

Однако отмена крепостного права, открыв дорогу развитию капитализма в России, заставила царское правительство не считаться с интересами и требованиями какого-либо одного класса, а действовать согласно законам рынка. Вот почему выбор был сделан не в пользу введения государственной монополии, а в пользу акцизной системы, приспособленной к капиталистическому хозяйству и действовавшей в странах Западной Европы, на которую смотрели как на образец.

Но акцизная система «не пошла», стала все чаще пробуксовывать и, в конце концов «провалилась» с точки зрения своей экономической выгодности. Во-первых, она сразу сильно понизила цены на спирт и водку, и питейный доход казны упал со 100 млн. до 85 млн. рублей. Пьянство, сократившееся в период борьбы народа с откупной системой, вновь достигло умопомрачительных размеров, причем не только в виде роста объема потребляемой водки, а и по своим социальным и медицинским последствиям, поскольку дешевая отрава «для народа», бесконтрольность «новой», «современной» рецептуры отдельных водочных фирм привели в целом к катастрофическому росту алкоголизма, к массовому появлению хронических алкоголиков, чего в России до эпохи капитализма никогда еще не наблюдалось.

С 1868, спустя всего пять лет после начала действия акцизной системы, появляются новые попытки реформировать ее, внести исправления в те перекосы, которые появились в социальной сфере. Все эти попытки реформ в 1870-е гг., как это часто наблюдалось в истории России второй половины XIX в., сильно отдают «интеллигентством», «идеализмом» и направлены не на суть, а на частности. Так, предлагалось «демократизировать» акцизную систему, «регулировать» ее, введя ограничение числа питейных домов, передачу продажи водки общественности (земству), установление выборности сидельцев, предоставление права сельским сходам запрещать в своем селе, волости продажу водки и т. п. Кроме последней позиции (система местных запретов) это были прожекты, не способные дать никаких реальных положительных результатов.

В 1881 состоялось совещание министров по водочному вопросу. В результате было решено провести очередные кощунственные изменения: заменить кабак - трактиром и корчмой, то есть точками, которые бы торговали не только «голой» водкой, но и закусками. Вместе с тем впервые разрешалось продавать водку на вынос порциями меньше ведра. По сути дела, была введена розничная торговля. Ведь раньше о покупке водки в количестве меньше ведра никто и не стал бы вести разговоры. Решение же перейти на бутылочную торговлю водкой преследовало цель разрешить пить водку везде, в том числе и в домашних условиях. Началось новое повальное пьянство.

В России трезвенное движение находилось в особенно тяжелых условиях из-за противодействия государства (черпавшего значительную часть доходов за счет продажи питей), винокуров и виноторговцев, из-за малых прав местного самоуправления и представительных органов. Массовые трезвенные движения крестьянства и духовенства 1837-1839 гг. (в Прибалтике) и 1858-1859 гг. в Европейской части империи были подавлены правительством, чего не было ни в одной другой стране.

Одними из первых историки осветили широкое крестьянское трезвенное движение 1858-1859 годов в русских, литовско-белорусских и украинских губерниях. Оно было направлено против обирания трудящихся посредством продажи водки низкого качества по завышенным ценам и вынудило правительство отменить винные откупа. Вслед за Н.А. Добролюбовым историк И. Прыжов подчеркивал народный характер выступлений, в ходе которых принимались приговоры об отказе от употребления казенного вина (водки), образовывались общества трезвости, а нередко и подвергались разгрому кабаки: «И вот без всяких уговоров, без всякой стачки, без всякого постороннего вмешательства народ сам собою перестает пить вино... И все это - должно теперь признаться - делалось по одной лишь инициативе народа».

Результаты движения за трезвость говорят сами за себя. Наверное, М. Валанчюс не преувеличивал, когда в четвертых своих «Наставлениях трезвости» (28 октября 1861 года) отметил: «Во многих приходах трудно найти хотя бы одного пьяницу». Самый большой процент пьющих в то время составили высшие слои общества, особенно царские чиновники, а в народе господствовала атмосфера всеобщей нетерпимости к пьянству. Трезвость даже стала источником вдохновения для некоторых литовских писателей и поэтов. К примеру, поэт А. Баранаускас создал несколько стихотворных произведений – «Песню о пьянстве», «Песню благодарности за трезвость» и даже поэму «Божий бич и милость», которую люди переписывали и передавали друг другу. И.С. Довидайтис стал автором сборника дидактических рассказов в нескольких частях «Дедушка из Шяуляй», а также «Жизни Стяпаса-Красный Нос» и других душеполезных сочинений.

Для пропаганды трезвости М. Валанчюс надеялся использовать и задуманное в это время М. Акялайтисом, Л. Ивинскисом, С. Даукантасом периодическое издание «Пакелейвингас» («Попутчик»). После того как власть не дала согласия на его издание, Валанчюс начал агитировать священников, чтобы они писали брошюры, пропагандирующие трезвость.

Радуясь прекрасным результатам движения трезвости, Валанчюс продолжал призывать: «...познав однажды духовную и телесную благодать от трезвости, продолжайте наслаждаться ею до конца, то есть до того времени, когда полностью исчезнет пьянство и вырастет новый род, не знающий вкуса водки... Неужели еще недостаточно наши жемайтийцы и литовцы за двести лет настрадались от водки?» А получив в 1861-1862 гг. известие о том, что в некоторых приходах опять случается пьянство, Валанчюс сразу же строго предупреждает: «...я, Епископ и ваш Пастырь, говорю вам, что не дозволено пить ни одной капли, и меня слушаться вы обязаны». Такие предупреждения получили приходы Скапишкиса, Камаяй, Купишкиса, Вейвирженай и Плунге.

Некоторое время спустя власть стала применять репрессивные меры против движения трезвости. После начала движения трезвости, в 1859-1862 гг., государство от одной только Каунасской губернии недополучило 3 731 102 денежных знаков. Когда движение трезвости находилось только в начальной стадии, министр финансов А. Княжявичюс и министр внутренних дел С. Лонскоюс обратили внимание на изданный в 1858 году Устав обществ трезвости. По приказу Вильнюсского генерал-губернатора В. Назимова Устав был конфискован, издатели наказаны, а Валанчюс должен был писать объяснительные не только генерал-губернатору, но и министру внутренних дел. 31 декабря 1858 года генерал-губернатору города Каунаса было дано секретное указание вести слежку за деятельностью духовенства, поддерживающего трезвение народа. Тот же А. Княжявичюс предложил царскому правительству запретить движение трезвости, а Валанчюса отправить в ссылку. К счастью, этого не было сделано.

Довольно недолго, всего лишь четыре с половиной года, епископ Валанчюс вел борьбу с пьянством. После восстания 1863 года тогдашний генерал-губернатор края М. Муравьев запретил выполнение программы трезвости как политическую акцию, угрожая большими штрафами и военным судом. Но идея трезвости оставалась жить. Валанчюс лелеял ее до самой своей смерти.

Некоторые общества трезвости не прекратили своей деятельности и оставались тайными центрами духовности. К примеру, настоятель Салантайского костела в 1867 году писал Валанчюсу о том, что «его приход до сегодняшнего дня не отошел от трезвости, люди во время свадьбы, крестин, поминок не употребляют водки, даже не держат ее в своем доме». В 1868 году Каунасский губернатор Оболенский сообщил в Петербург, что люди все еще находятся под влиянием деятельности обществ трезвости, что он с удивлением не обнаружил в этом крае порока пьянства, так сильно укоренившегося в средней России.

Сам епископ М. Валанчюс в своих письмах к интеллигенции, пропагандирующих трезвость, часто называет трезвость «реформой нравственности» и даже «реформой народного сословия». Он был настоящим реформатором: «…пройдет немного времени, и все убедятся в полезности плодов этой реформы: старые люди уйдут в могилу, вырастет новое, трезвое и мощное, поколение, и нет сомнений в том, что наступит возрождение во всех отношениях», поэтому «наши надежды, прежде всего, направлены на молодое поколение: его нужно поощрять и направлять в трезвость».

Через несколько лет, в 1889 году, и в России указом Святейшего Синода духовенству вновь было официально предложено заняться организацией обществ трезвости.

Мы знаем, как высоко оценили первое трезвенническое движение русские революционные демократы. Н. А. Добролюбов ценность бойкота спиртных изделий видел в том, что народ показал готовность и способность вести свою жизнь трезво. В статье "Народное дело. Распространение обществ трезвости" (Добролюбов Н. А. Собр. соч. в 9-ти томах, т. 5. М. - Л., 1962, с. 285) он писал: "Сотни тысяч народа, в каких-нибудь пять-шесть месяцев, без всяких предварительных возбуждений и прокламаций, в разных концах обширного царства отказались от водки".

В связи с трезвенническим народным движением и его подавлением К. Маркс писал: "Всякая попытка поднять их (крестьян) моральный уровень карается, как преступление. Достаточно вам лишь напомнить о правительственных репрессиях против обществ трезвости, которые стремились спасти московита... от водки" (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 16, с. 207).

Каковы же уроки первого трезвеннического движения для наших современников?

Первое: трезвенническое движение легко начать, но сложнее его довести до логического конца – полной трезвости всего народа.

Второе: нужно всегда быть предельно осторожными с предателями и провокаторами внутри патриотического трезвеннического движения.

Третье: проблему спаивания наскоком не решить, нужно очень хорошо и системно подготовить народ к введению закона трезвости в стране. Сшибание макушек четрополоха не приводит к положительным результатам. Нужна настоящая корчевка проблемы.

Четвертое: необходимо иметь постоянный творческий и деловой диалог с власть придержащими по восстановлению полной трезвости в стране.

Пятое: нельзя разобщать, напротив - нужно объединять конфессиональные силы по отрезвлению народных масс.

Шестое: при введении закона трезвости в стране, необходимо четко предусмотреть всю экономическую составляющую этого непростого вопроса.

Седьмое: активистам трезвеннического движения следует предусмотреть более последовательную и качественную работу во всех партийных и общественных организациях.

Восьмое: там, где это возможно, активистам движения смело идти во власть: законодательную, информационную, исполнительную, судебную, духовную.

Девятое: следует более последовательно и конкретно привлекать современный бизнес на решение проблем отрезвления Отечества.

Десятое: для дела отрезвления народа нужно мобилизовать весь депутатский корпус страны.

Одиннадцатое: без четкого научного собриологического подхода проблему не решить.

Двенадцатое: сегодня, когда гибнет нация, уходит в историю народ, нужны неординарные, близкие к революционным, шаги по отрезвлению нашего общества. И в этом первая роль принадлежит руководству наших стран.

* * *

  ВРЕМЕНА  ИУДЫ!

Владимир Сиротенко(Вербицкий)

О 2 туре выборов в Украине

Первый тур уже опубликован.

В нём на первом месте – Янукович.

Рано веселиться регионам,

Как всегда, победу проворонят,

Как обычно, Юля всех обдует –

Юлю ж остановит только пуля!

Нет у регионов беспредела,

Без него ж их Юля одолеет…

Будет врать и предавать нас снова.

Ведь безверье у неё в основе.

И во лжи нет у неё предела,

А за ней – только слова, не дело!

С ней Ляшко, Лозинский и Терёхин,

У неё – убийцы, пустобрёхи.

Их с собой в парламент привела…

Мы же выбираем

зло из зла.

Даже я сегодня, смех и грех,

Галочку поставив «против всех»

Думал, что на что-то повлияю,

Лучше б оставался в «Хате с краю»-

Как ни голосуй, «как надо» будет!

Украина.

Павнук автора слов «Ще не вмерлы Украины ни слава, ни воля, ще нам браття молодии усмихнеться доля» - столбового дворянина Российской империи, первого переводчика «Еще Польська не згинела» - 18 летнего студента Киевского и Петербургского университетов Николая Вербицкого-Антиоха.

«Позорная награда позорному человеку от позорного человека»

Глава так называемого «киевского патриархата» на Украине гражданин Филарет Денисенко на прошлой неделе был удостоен величайшей почести: высочайшим указом Президента Всея Украины Виктора Ющенко ему был дарован «Крест Ивана Мазепы». Данная награда в честь анафеманствованного Русской Православной Церковью изменника России была учреждена в марте прошлого года.

В указе Виктора Ющенко, опубликованном на сайте президента Украины, сказано, что Денисенко удостоен этой награды «за выдающийся личный вклад в духовное обогащение украинского народа, многолетнюю плодотворную церковную деятельность». О «выдающемся вкладе» и «плодотворной деятельности» гражданина Денисенко мы уже писали.

Известный священник протоиерей Александр Новопашин в интервью «Русской линии» по этому поводу сказал предельно точно: «Позорная награда позорному человеку от позорного человека». «Я затрудняюсь ответить, насколько психически здоров Ющенко, вероятно, свои последние указы он принял от бессильной злобы, стараясь сделать хоть что-то, что ему не удалось совершить при длительном охаивании всего, связанного с историей России, и с прославлением всего того, что связано с подлостью в отношении России», – сказал священник об уходящем украинском президенте.

Еще один священнослужитель, протоиерей Геннадий Беловолов, назвал "Крест Ивана Мазепы» не наградой, а клеймом. Отец Геннадий предложил Ющенко посмертно наградить этим знаком Иуду Искариота, «поскольку именно именем этого исторического прототипа принято у христиан называть предателей». «Конечно, это иудина награда, и честно говоря, не завидую тем, кому Ющенко вздумает её вручить. Любой нормальный человек в России или на Украине откажется от такой награды как от клейма. Думаю, что эта награда останется нонсенсом в истории современной Украины и позором самого Ющенко", - сказал священник.

Ющенко присвоил Степану Бандере звание «Героя Украины»

На минувшей неделе пока еще действующий президент Украины Ющенко присвоил звание «Героя Украины» Степану Бандере посмертно. Указ, подписанный еще 20 января, был опубликован на сайте главы "государства".

Степан Бандера возглавлял вооруженное украинское профашисткое сопротивление, которое боролось против советских войск на Западной Украине во время и после Великой Отечественной войны. Бандера был ликвидирован (в Мюнхене, Германия) агентом КГБ в 1959 году.

По словам Ющенко, звание «героя» присвоено Бандере «за непокоренный дух в отстаивании национальной идеи, проявленные героизм и самопожертвование в борьбе за независимую Украинскую державу».

В знак протеста против присвоения звания «Героя республики» Бандере депутат Ленинского райсовета, активист Прогрессивно-социалистической партии Украины Константин Заруднев 24 января на площади Нахимова в Севастополе сжег свой паспорт гражданина Украины.

Заруднев заявил журналистам, что «своим указом президент Украины Виктор Ющенко фактически узаконил государственный терроризм, убийство, поскольку, под руководством Степана Бандера убивали директоров школ, учителей, представителей органов власти, органов внутренних дел».

Примечание редакции: Как нам сообщили, президент Ющенко старается доказать, что он более щирый украинец, чем Юлия Тимошенко. Для этого он не только одевает национальный костюм, но стал брать уроки игры на бандуре. Его любимая песня:

Ни один иностранный враг не сделал так много вреда Церкви и населению Украины, как свои же люди. Вспомним к примеру, сколько раз Украине приходилось обращаться к своей северной Сестре за помощью, в чем Ей никогда не было отказа.

Когда было согласие Трех Православных Славянских Сестер между собой, то ни одной из них враг не страшен.

(Глава из книги: Г.М. Солдатов, Митрополит Филофей, в схиме Феодор, Просветитель Сибири 1650-1727. Minneapolis, Minnesota, 1977, 147 стр.)

Заменивший Филофея-Феодора на кафедре сибирской митрополии Максимович родился в 1651 г. в Малороссии в семье пользовавшейся известностью и покровительством гетмана Мазепы. В то время, как младшие братья и племянники служили в казачьем войске, занимая различные должности, включая полковничьи, Иоанн избрал себе другой путь. Окончивши курс наук в Киевской Духовной Академии, он стал там преподавателем, затем принявши монашество, вскоре вступил в исполнение должности эконома Лавры. Будучи экономом Лавры, Иоанн, также как и Филофей, прошел чрез школу административной работы, что очень пригодилось им обоим впоследствии. Когда в 1678-1679 г. Малороссия отправила в Москву посольство просить царя защиты от турок, то в число послов был выбран и Иоанн. Он получил поручение не только от казачьего войска, как посол, но и от Лавры, просившей, в случае необходимости принятия насельников в один из русских монастырей у границы с Малороссией. Миссия Иоанна увенчалась успехом. Он ездил затем опять послом от Лавры в Москву для подтверждения древних грамот, данных московскими государями, Литвой, Польшей и восточными патриархами, давших Лавре различные привилегии, обеспечивавшие ей ведущее положение в Малороссии. В Лавре Иоанн исполнял также должность проповедника[Ю1].[1] Затем он стал архимандритом Черниговского Елецкого монастыря, а в 1696 г. был избран архиепископом Черниговской епархии с некоторыми духовными привилегиями.[2] По своем возвращении из Москвы в Чернигов Иоанн посвятил Димитрия в архимандрита Елецкого монастыря. Димитрий впоследствии стал митрополитом Тобольским, а затем Ростовским и Ярославским, а после смерти, при митрополите Арсении Мацеевиче, был причислен к лику святых. В 1700 г. Иоанн основал первую в Великороссии семинарию. В нее принимались дети от всех сословий. В течение 25 летнего управления епархией Иоанн написал, перевел 10 сочинений. В присутствии Петра он произносил замечательные по содержанию проповеди. В 1708 г. он стал на сторону Петра в конфликте с Мазепой и вместе с другими лицами присутствовал при избрании гетмана Скоропадского.

С отречением митрополита Филофея от управления сибирской епархией, Иоанн назначен управлять ею. В Тобольск он прибыл 14 авг. 1712 года, когда ему было уже более 60 лет. Митрополией он управлял недолго – меньше трех лет, т.к. умер 10 июня 1715 года. Ему пришлось заняться всеми административными делами епархии, необходимо было продолжать дело миссионерства, а также открытой Филофеем школы. Феодор к этому времени выздоровел и, т.к. он, как никто другой, знал дела миссионерства в Сибири, Иоанн со своей стороны его просил продолжать миссионерство, обещая всяческую поддержку. В распоряжение Феодора для проповеди были предоставлены священники и монахи, церковная утварь и т.д. На себя митрополит Иоанн взял труд всех сношений с гражданскими и духовными властями, а также всю административную работу в епархии, предоставив Феодору полностью заняться делом миссионерства. Иоанн рассылал по Сибири указы и грамоты о богомольях по случаю рождений в царской семье царевен Маргариты[3] и Наталии,[4] о проведении переписи всех священников и причетников,[5] о сборах денег для походных священников,[6] продолжал вести начатую ранее связь с Китаем, а также решения дел, связанных с монастырями и церквами. В Сибири оказались, таким образом, два опытных администратора, выдававшихся своей ученостью и близко стоявших друг к другу по образу мыслей, имевших много общего, как в прошлом, так и в настоящем. Вместе оба архипастыря обсуждали дела митрополии и составляли дальнейшие планы работы. Сам Иоанн в дела миссионерства не вмешивался и за время управления епархией только раз послал от себя священника для крещения в Кошуцкие Юрты, где было крещено около 300 туралинских татар. Он старался всячески помочь Феодору в миссионерстве и, понимая, что необходимо продолжать работу по просвещению среди новокрещенных туземцев, распорядился о постройке среди остяков церквей для принявших православие.[7]

В 1714 г. согласно давнишнему желанию царя Петра, после многих стараний, в Пекине была открыта Православная Духовная Миссия. Начальником ее был назначен привезенный Иоанном из Малороссии Илларион Лежайский, который до своего назначения в Пекин исполнял должность эконома архиерейского дома в Тобольске. Перед отъездом в Пекин он был посвящен в архимандриты якутского Спасского монастыря.

Как отмечалось выше, на Сибирскую епархию, Иоанн был назначен уже на склоне лет, и у него недоставало сил исполнять многочисленные обязанности, однако, несмотря на это он во многом помог за короткое свое управление митрополией. Как о монашествующем прекрасное описание Иоанна сделал А. Сулоцкий:

«… главным занятием преосвященнейшего Иоанна была молитва. Запершись во внутренних своих комнатах, он, как слыхали и подмечали жившие при нем, повергался на колена, проливал слезы, и в этой умной, сердечной беседе с Творцом и Искупителем проводил по часу, а иногда и по несколько часов…»[8]

Много времени Иоанн посвящал чтению, переводам и писанию различных назидательных сочинений, которые, однако, в то суровое время были приняты за вольнодумство и после его смерти, указом в 1720 г. запрещены.[9] Бывало, что он занимался милостыней, но делал это через доверенных людей втайне или сам, переодевшись, чтобы его не узнали, [10] посещал богадельни, бедных людей или сирот. Он старался заботиться о вдовах и сиротах духовенства и о заключенных. Также как и схимитрополит Феодор, Иоанн отличался исключительной скромностью и невмешательством в светские дела. В гости он никогда не ездил и во время своего пребывания в Тобольске ни у кого не бывал и только однажды ездил по просьбе самого губернатора кн. Гагарина к нему на обед. Умер преосвященный Иоанн после того, как он в сослужении городского духовенства отслужил литургию. Может быть, предчувствуя смерть, он угостил у себя в покоях священнослужителей, простился с ними и заперся в покоях. Усопшего Владыку нашли, когда взломали двери, пред иконой Спасителя. Над могилой Иоанна впоследствии совершались благодатные действия.[11] Эти чудеса побудили произвести освидетельствование останков Святителя.[12]

«21 Января 1916 г. по докладу Святейшего Синода Митрополит Иоанн был причислен к лику угодников Божии, и его нетленные останки признаны святыми мощами».[13] Св. мощи Иоанна почивали в Тобольском зимнем соборе в пределе носящем его имя.[14]

[1] При духовных академиях, архиерейских кафедрах и больших монастырях в Малороссии, Белоруссии и отчасти и в некоторых местах Великороссии была в то время должность проповедников, бывших из ученого духовенства и отличавшихся даром умения хорошо читать проповеди.

[2] Архиепископ Иоанн получил право на ношение саккоса, который до учреждения Св. Синода имели право носить только сам патриарх и митрополиты.

[3] Мелетий, архим. – ДЦГ, стр. 159-160

[4] Там-же, стр. 161

[5] Томские Губернские Ведомости, 1865, № 37, стр. 2

[6] Мелетий, архим. – ДЦГ, стр. 162-163

[7] ПСИ, т. 2, стр. 22-23

[8] Сулоцкий, А.И. Жизнь Иоанна Максимовича, митрополита Тобольского и всея Сибири, Странник, т. 1, № , 1864, стр. 26

[9] Русский Биографический Словарь, С.П. 1896, т. 8, стр. 279-280

[10] Сулоцкий, А.И. – Жизнь Иоанна Максимовича, митрополита Тобольского и всея Сибири, стр. 26.

[11] Там-же, стр. 32-37, и Варфоломей, арх. Новосибирский и Барнаульский, Сибирские Святители – Чудотворцы, Журнал Московской Патриархии, М. 1948, № 3, стр. 33.

[12] Варфоломей, арх. – там-же

[13] Там-же

[14] Там-же.

* * *

НАМ СООБЩИЛИ – WE WERE INFORMED

Сообщения о ходе судебных дел типа называемого на Западе "Kangaroo court", т.е. в котором не соблюдают законы и судебные правила. Такие суды (самосуды, напр. линчевания) проводились только преступниками.

* * *

Понедельник, 01 Февраля 2010

Верующие РПАЦ готовятся к новому этапу отнятия у них храмов

В преддверии заседания владимирского арбитражного суда по искам владимирской областной администрации к РПАЦ, назначенного на 11 февраля, верующие РПАЦ решили забрать из храмов свои иконы и утварь. В храме св. Александра Невского в с. Весь община вынесла все иконы из иконостаса, в Михаило-Архангельском храме в с. Ивановское было забрано большое распятие, из других храмов верующие забирают самые ценные иконы. Люди не верят больше чиновникам, не так давно убеждавшим их всё оставить на своих местах, так как «храмы всё равно будут открыты и служба будет идти». Примеры с отнятыми суздальскими храмами убеждают людей в обратном: государству эти храмы не нужны, и даже Московская патриархия, которой храмы «были переданы», не стремится делать из них дом молитвы, а скорее дом торговли: в Рождественские праздники все отобранные у РПАЦ храмы стояли на замках, без службы, и лишь в одном — Успенском, стоящем на туристическом маршруте, шла бойкая торговля иконками и сувенирами. Как объясняют новые хозяева: служб не проводится, потому что холодно, однако заниматься бизнесом в церкви температурные условия вполне позволяют. Если раньше в каждом храме звонили колокола, над городом плыл медовый звон, то сейчас все смолкло, засыпанные снегом храмы стоят без голосов.
Господ Полтавченко, Пожигайло, Виноградова, Горланова, Денисова и иже с ними совершенно не интересует, что будет с этими зданиями, будет ли вновь идти в них молитва, да и вообще, пойдут ли в эти храмы люди, которым властные чиновники и судьи так наплевали в душу? Суздаляне прекрасно видят, как на отобранных храмах отмываются деньги, проводится косметический ремонт, снимается и увозится куда-то крепкое кровельное железо с кровель Антипиевской и Лазаревской церквей и так далее. Они помнят, как владимирские судьи в мантиях в кулуарах суда убеждали людей, что «всё останется по-прежнему, службы будут вестись, храмы будут открыты». Они помнят, как бывший секретарь владимирского обкома КПСС Виноградов начинал свою предвыборную кампанию в губернаторы с рекламного фотоснимка на фоне восстанавливаемого Васильевского храма РПАЦ в с. Борисовское. Народ устал от постоянного вранья этих мелкодушных людишек, держиморд режима, крепко держащихся за свои «кормления» и плюющих на «народные массы». Поэтому люди готовятся к тому, что их изгонят из храмов даже зимой, ведь чиновникам плевать на отопление "памятников".

* * *

Пятница, 05 Февраля 2010

Высший Арбитражный Суд РФ отказал РПАЦ в ходатайстве

Пленум Высшего Арбитражного Суда РФ, рассмотрев ходатайства РПАЦ о восстановлении пропущенного срока подачи надзорной жалобы на постановление Арбитражного суда Владимирской области об изъятии 12 городских храмов РПАЦ в Суздале, отказал в его удовлетворении, сочтя приведенные обстоятельства (вынужденное отсутствие руководителя, находившегося в заграничной командировке) не существенными.

Таким образом, судебные решения владимирского арбитражного суда об изъятии у РПАЦ суздальских храмов на основании прекращения действия Договоров безвозмездного пользования, обжалованные во всех надзорных инстанциях кроме самой последней, отменены не будут.

Между тем РПАЦ намерена в ближайшее время направить судебные иски к «Государственному центру по учету, использованию и реставрации памятников истории и культуры Владимирской области», который незаконно передал стоящие у него на балансе суздальские храмы РПАЦ — Владимиро-Суздальской епархии РПЦ МП в обход заключенных с РПАЦ Охранных договоров, которые не расторгнуты, не прекращены, не оспорены в суде и остаются действующими.

* * *

23 Янв, 2010 г. - 08:40
РосПЦ Запрещение судебными и правоохранительными органами РФ хранить и распространять Вероисповедание Российской Православной Церкви (РосПЦ) под омофором митрополита Дамаскина (Балабанова) – первый прецедент РЕПРЕССИИ на проповедь Веры Христовой ВСЕЙ истинно-православной юрисдикции, противостоящей Московской патриархии. Зам. прокурора Т.Зайцева по «легенде» ФСБ, откуда поступило в прокуратуру г.Кирова брошюра с Вероисповеданием РосПЦ, неубедительно заявляет:

«Брошюра поступила в Управление федеральной службы безопасности по Кировской области в конверте без указания отправителя, его адреса и каких-либо пояснительных подписей. Автор данного произведения также указан не был».

Это смехотворное разъяснение. «Пояснительные подписи» даны не только в этой брошюре, а и везде, где появлялся текст Вероисповедания после того, как он был принят на Архиерейском Соборе РосПЦ, состоявшемся 26-28 мая 2008 года в храме Запорожского Свято-Покровского монастыря Малороссийской епархии Украинского Экзархата РосПЦ. Везде есть и имена архиереев, и даже номер телефона, адрес электронной почты Первоиерарха РосПЦ митрополита Дамаскина (Балабанова). Уже полтора года ФСБ РФ прекрасно информирована о «Вероисповедной концепции РосПЦ», т.к. эта спецслужба пристально наблюдает за всей деятельностью РосПЦ. Свидетельством тому «оперативно-негласное» выдворение в декабре 2007 года с Синодального подворья РосПЦ в подмосковной Щербинке проживавшего там владыки Дамаскина, запрет на богослужения в тамошнем храме.

* * *

ШЕДЕВР ПРОКУРОРСКОЙ ЛОГИКИ

Хроника суда по делу о покушении на Чубайса

Если вы полагаете, что суд – частное дело частных людей, когда одни отбиваются от обвинений, а другие пытаются наказать зло, и большинства из нас это не касается, то ошибаетесь. Суд, какой бы частный характер он ни носил, создает прецеденты, которые так или иначе могут коснуться каждого, а то ненароком и зашибить. Вот и в нынешнем заседании по делу о покушении на Чубайса защита с обвинением бились друг с другом не столько за свои «шкурные» интересы, сколько за прецедент. Ведь если такой прецедент обживётся в юриспруденции … Лучше всё по порядку.

На минувшем заседании подсудимый В. В. Квачков ходатайствовал об оглашении перед присяжными заседателями протокола собственного опознания, в котором зафиксировано, что сразу же после ареста Квачкова охранник Чубайса Клочков НЕ опознал в Квачкове мужчину, которого видел на железнодорожной станции Жаворонки в кругу молодых людей. Протокол требовалось огласить в связи с тем, что на нынешнем суде охранник Клочков вдруг «прозрел» и заявил, что Квачков очень похож на того самого мужчину. Пять лет узнать не мог! Ни на опознании, ни на двух предыдущих судах, а тут вдруг просветление нашло! Вот В. В. Квачков и стал добиваться от суда, чтоб огласили протокол опознания, чтобы дать возможность присяжным заседателям самим судить где правда, где ложь. На что прокурор потребовал … изъять из дела протокол опознания как недопустимое доказательство на том основании, что «охранник Клочков мог до опознания видеть Квачкова по телевизору в экстренных выпусках новостей о покушении на Чубайса». И закрутилось!

Прокурор представил в суд видеоматериалы с выпусками телевизионных новостей, правда, неизвестно от какого числа и какого телеканала, но где действительно демонстрировали фотографии Квачкова времен афганской войны, ещё молодого, сорока лет не было. Адвокаты Чубайса дружно поддержали прокурора, изо всех сил добиваясь одного: о протоколе опознания, в котором Квачков не опознан Клочковым, присяжные знать не должны.

Прокурор для пущей убедительности спросил Клочкова: «Скажите, потерпевший, как вы объясните, что изменили свои показания?».

Клочков: «Просто я четыре года наблюдал Квачкова в судах, приглядывался к нему, хорошенько рассмотрел его – мимику, жесты, вот и узнал».

В столь затянувшемся процессе узнавания усомнился адвокат Квачкова Першин: «Если Вы через четыре года вспомнили Квачкова, то, возможно, еще через два года вспомните, как во время так называемого покушения на Чубайса Квачков стрелял вместе с адвокатом Першиным, а адвокат Михалкина подносила нам патроны?».

Охранник Чубайса обидчиво насупился, молчит.

Найденов уточняет: «Скажите, пожалуйста, сколько лет мужчине на фотографии, которую Вы видели по телевизору до опознания?».

Клочков уверенно с готовностью: «55 - 60 лет».

Миронов улыбается: «Ваша честь, как понять прокурорскую логику: «потерпевший не узнал обвиняемого, потому что видел его по телевизору». Не узнал, потому что видел! Шедевр…».

Судья прерывает: «Прекратите издеваться, Миронов. Шедевры в Эрмитаже! А здесь суд и саркастический смех в судебном заседании не допустим».

Миронов: «Это шедевр логики, Ваша честь».

Судья: «Миронов, Вы предупреждаетесь о некорректном отношении к прокурору!».

Миронов: «Понял. Допустим, мы приняли прокурорскую логику, но что это меняет? Ведь Клочков сейчас пояснил, что на фотографии он видел мужчину 55 - 60 лет. Но на фотографии, которую показывали по телевидению, человек моложе лет на двадцать, он не может подпадать под описание, данное в суде Клочковым. К тому же прокурор предъявил видеоматериалы, которые не имеют логотипа телеканала НТВ, а, значит, это рабочие материалы телеканала, из которых далеко не все попало в эфир. И не факт, что эти фотографии были показаны в эфире. И такая доказательная база является основанием изъятия протоколов опознания как недопустимого доказательства? К чему устраивать этот странный фарс?».

Судья возмущенно: «Называя судебное заседание фарсом, Миронов, вы оскорбляете всех участников процесса».

Адвокат Михалкина: «Протокол опознания Квачкова оформлен строго в соответствии с законом и его следует огласить перед присяжными. Потерпевший Клочков так легко меняет показания, потому что истекает пятилетний срок со времени его первого допроса, и его не смогут привлечь к уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний».

Трудно сказать, какие доводы больше всего убедили судью, но она приняла единственно здравое решение огласить перед присяжными заседателями протокол опознания Квачкова в марте 2005 года, когда охранник Чубайса Клочков, и это подчёркнуто в документе, уверенно не опознал Квачкова, то есть у него не было тогда никаких сомнений, что на железнодорожной станции Жаворонки точно был не Квачков.

А случись иное, и откажись судья под давлением прокурора от протокола опознания, - какой опаснейший прецедент был бы ею создан в судебной практике! Ведь сегодня, когда именно телевизионный показ фотографии или созданного оперативниками по свидетельским показаниям словесного портрета – фоторобота, очень часто помогает находить и обезвреживать преступников, - подобный прецедент мог подорвать всю доказательную базу следствия, основанную на свидетельских показаниях. Ведь тогда бы, после показа фотографии преступника или его фоторобота по телевидению, все опознания свидетелями пойманного преступника должны были бы признаваться недопустимым доказательством. Гуляй, маньяк, дальше! Или отменяйте бутовскому маньяку Пичушкину полученный им пожизненный срок, ведь его приговор основан на протоколах опознания потерпевшими, которые прежде могли видеть его фоторобот, очень схожий с оригиналом. Самое поразительное, что столь опасный судебный прецедент пыталась создать именно прокуратура, которая, казалось бы, больше всего заинтересована в том, чтобы опознание являлось прочной опорой доказательной базы обвинения. Может потому, что не истина вовсе цель нынешней прокуратуры, а обвинительный приговор любой ценой. В таком случае впереди нас ждёт целый вернисаж шедевров прокурорской логики, непостижимой ни умом, ни здравым смыслом.

Следующее заседание суда в среду, 16 декабря, в 11 часов.

Любовь Краснокутская.

(Информагентство СЛАВИА)

* * *

НЕОБЪЯСНИМАЯ ЩЕДРОСТЬ ЧУБАЙСА

Хроника суда о покушении на Чубайса

Это очень мудро и трогательно, что при перемещениях по дорогам страны нынешних высокопоставленных лиц трассы блокируют, и бдительные гаишники не допускают автомобили простых граждан в близость к бронированным лимузинам высоких начальников. Подрыв, обстрел, даже бомбовый удар - лимузину всё нипочем, а вот простые граждане, случись им ехать неподалеку от начальства, рискуют пасть жертвой на поле чужой битвы. Вот почему странно и даже преступно по отношению к соотечественникам, что трасса из Жаворонков в Первопрестольную 17 марта 2005 года не перекрывалась, и беспечные жители Москвы и Подмосковья сновали по ней, не подозревая, что находящийся рядом с ними БВМ Чубайса, - это грозный источник террористической опасности, потому как на машине Чубайса не было должных и необходимых предупреждающих знаков «Не езди рядом – опасно для жизни!» или хотя бы «Кто не спрятался – Чубайс не виноват!». Вот почему были так беспечны братья Вербицкие, возвращавшиеся с суточного дежурства домой в то мартовское утро, каждый из них на своих «Жигулях», когда на Митькинском шоссе их нагнал надёжно бронированный БМВ Чубайса и не замедлил раздаться взрыв. Чубайсу – ничего, он как ехал, так дальше и уехал, а вот одному из Вербицких, тот что ехал перед БМВ, досталось. Подробно об этом рассказал сам И. Я. Вербицкий на очередном заседании суда по делу о покушении на Чубайса: «Брат ехал впереди, я – сзади, на «девятке».

Прокурор: «Кто ехал сзади вас?».

Вербицкий: «Машина с мигалкой. БМВ. Темного цвета».

Прокурор: «Вы видели, кто был в БМВ?».

Вербицкий: «Как увидишь, если стекла тонированные».

Прокурор: «Какие машины шли навстречу?».

Вербицкий: «Точно помню – автобус шел в сторону Жаворонок».

Прокурор: «В какой момент и по каким признакам Вы поняли, что произошел взрыв?».

Вербицкий: «Взрыв произошел сзади. Я его не наблюдал».

Прокурор: «Физически как Вы ощущали взрыв?».

Вербицкий: «Не сказать, что приятно. Уши заложило».

Прокурор: «А травмы были?».

Вербицкий: «Травм не было».

Прокурор: «Повреждения какие?».

Вербицкий: «И повреждений никаких».

Прокурор: «После взрыва Вы машину сами остановили, или она оказалась неисправна?».

Вербицкий: «Сам остановил».

Прокурор: «Какие еще машины остановились?».

Вербицкий: «Брата машина и Мицубиси».

Прокурор: «Были ли повреждения от пуль, осколков?».

Вербицкий: «Нет, не было, ни от пуль, ни от осколков».

Прокурор: «Вы видели лиц, которые стреляли?».

Вербицкий: «Нет, не видели. Там же лес».

Прокурор: «В вашу сторону пули долетали?».

Вербицкий: «Нет».

Прокурор: «Как вели себя люди в Мицубиси?».

Вербицкий: «Один вроде как за машину сел, а двое в лес убежали».

Прокурор: «В вашем присутствии Мицубиси уезжала?».

Вербицкий: «Уезжала».

Прокурор: «Был ли кто в Мицубиси, кроме водителя?».

Вербицкий: «Не знаю».

Прокурор: «Не было ли у Вас впечатления, что выстрелы, подрыв направлены против Вас?».

Вербицкий: «А чего в меня стрелять? Нет».

Прокурор: «Вы видели само место взрыва?».

Вербицкий: «Подходил, видел».

Прокурор: «Опишите, как выглядела воронка».

Вербицкий: «Небольшая такая вороночка».

Прокурор: «Размеры можете описать? Глубину? Небольшая, по-вашему, сколько?».

Вербицкий: «Ну, небольшая, десять сантиметров».

Суд замер: глубина воронки с полутора метров, как уверяли охранники Чубайса, сократилась до десяти сантиметров! Но не успевших ещё до конца освоиться с такими дикими перепадами присяжных заседателей Вербицкий огорошивает новым не менее поразительным признанием.

Прокурор: «Ваша машина после описанных событий была отремонтирована или до настоящего времени так и стоит?».

Вербицкий: «Нет, была отремонтирована».

Прокурор: «За чей счет и кто занимался ремонтом?».

Вербицкий: «Средства выделил РАО ЕЭС, а ремонт делал автосервис».

Прокурор: «С вами работал, наверное, представитель РАО ЕЭС. Он не объяснил Вам, почему именно РАО решил отремонтировать Ваш автомобиль?».

Вербицкий: «Знаете, мне без разницы, хоть «Газпром».

Прокурор: «Ну, а Вас не удивило вот такое желание РАО ЕЭС?».

Вербицкий: «Ну, помогли и спасибо, что помогли».

Прокурор: «На какую сумму был произведен ремонт?».

Вербицкий: «Около двух тысяч».

Прокурор: «Двух тысяч чего?».

Вербицкий: «Долларов».

Неожиданно взрывается судья: «Вы когда даете показания, Вы все-таки думайте! Вот Вы сейчас говорите «две тысячи», а ведь люди, которые здесь сидят, они мыслят чем? – рублями. Они не все могут мыслить так, как Вы мыслите, Вы слова-то договаривайте».

Вербицкий невозмутимо пожимает плечами: «Да все уже в евро думают».

Судья, чтобы оставить за собой последнее слово в споре об образе народного мышления, завершает дискуссию философски: «Ну, это кто как может».

Щекотливый и очень неприятный для обвинения вопрос о неожиданной щедрости РАО «ЕЭС России» был таким образом скомкан. А адвокат Чубайса Шугаев, все еще не веря своим ушам и удивляясь новоявленной ничтожности глубины воронки, переспросил: «Так какой глубины была воронка?».

Вербицкий неумолимо: «Десять сантиметров».

Пытаясь спасти ситуацию и отвлечь внимание присяжных от подозрительной благотворительности Чубайса, от ничтожно малой мощности взрыва, со стороны обвинения звучит вопрос адвоката Котока: «Видели ли Вы какие-либо предметы у воронки, на шоссе: болты, гайки, пули?».

Вербицкий рушит и эти надежды: «Нет. Болтов, гаек, пуль не видел. А вот осколки стекол видел».

Найденов: «Вы осматривали корпус вашей машины после взрыва?».

Вербицкий: «Конечно».

Найденов: «В корпусе вашей машины пулевые повреждения были?».

Вербицкий: «Нет».

Найденов: «Осколочные повреждения были?».

Вербицкий: «И осколочных не было».

Казалось бы, такие простые вопросы и столь же ясные простые ответы, но как же мощно прогрохотали они на суде, подрывая и сметая опорные моменты следствия, утверждающего в обвинительном заключении, что именно автомашина И. Я Вербицкого прикрыла собой бронированный БМВ Чубайса от трагической развязки, когда БМВ за секунды до взрыва пошёл на обгон «Жигулей». Только поэтому, - утверждало следствие, - Чубайс уцелел. Но, оказывается, на самой «девятке», ставшей щитом чубайского БМВ, ни осколков от фугаса, ни следов от пуль. Они что, пули с осколками, резво скакали через «жигуленка», гоняясь за бронированной иномаркой!?

«Кем и когда была произведена оплата ремонтных работ вашей машины в автосервисе? Это была платежка или наличные деньги?», - принялась уточнять судья.

Вербицкий: «Сначала я отогнал машину в сервис, они определили, сколько это будет стоить. Калькуляцию я отвез в РАО ЕЭС».

Судья: «Почему Вы повезли калькуляцию в РАО ЕЭС?».

Вербицкий: «Раз они мне предлагают, мне что, отказаться?».

Судья: «А кто предложил и когда?».

Вербицкий: «Ну, я сейчас не помню, прошло пять лет».

Судья: «А какое отношение РАО ЕЭС к этому имело, не знаете?».

Вербицкий: «Ну, раз говорят, Чубайс там ехал, на тот момент он ведь был Председателем…».

Судья не дает ему договорить: «А почему Вы в суде не упоминаете Чубайса вообще и делаете вид, что вообще Вам не известно, кто ехал?».

Вербицкий: «Вам одно говоришь, а Вы другое совсем… Пять лет одно и то же!».

Но вопрос - с какой стати РАО «ЕЭС» вдруг проявило абсолютно не свойственную ему заботу о стороннем для него человеке, что очень похоже как на подкуп свидетеля, так и на стремление заткнуть свидетелю рот, - вопрос этот так и остался судом не выясненным.

Следующее заседание – в понедельник, 21 декабря в 11.00.

Любовь Краснокутская.

(Информагентство СЛАВИА)

* * *

«КОЗЫРНЫЙ ТУЗ» ОБВИНЕНИЯ

Хроника суда по делу о покушении на Чубайса

Как и во всяком уголовном деле с обвинением по серьезным статьям и перспективами долгосрочной посадки обвиняемых, в деле о покушении на Чубайса имеется главный свидетель обвинения. Главный свидетель обвинения - это человек, показания которого обычно не оставляют у суда сомнений, что обвиняемые – несомненные преступники. Но для того, чтобы свидетель стал главным свидетелем обвинения, то есть осознал, что на основании его свидетельств обвиняемые сядут в тюрьму на много лет, вплоть до пожизненного, его обычно чем-то «мотивируют», то есть «убеждают» или «уговаривают» дать свои «главные» показания. Чем и как мотивировали главного свидетеля обвинения дать показания в рассматриваемом здесь процессе, нам и предстоит понять.

В зал зашел Игорь Петрович Карватко, сорока лет, крепкий, рослый, вполне уверенный в себе. Прокурор осведомился у него, знает ли Карватко подсудимых. Ответ была краток: «С Яшиным в дружеских отношениях, с Найденовым знаком, Квачкова видел два-три раза до 2005 года, Миронова вообще не знаю».

Прокурор попросил его рассказать о событиях марта 2005 года, свидетелем которых тот оказался.

Повествование получилось длинным, обстоятельным:

- С Яшиным мы познакомились в начале двухтысячных годов, нас познакомил мой друг, его сослуживец Паньков. У нас завязались дружеские отношения. На каком-то дне рождения я познакомился и с Найденовым, я знал только, что его зовут Саша. С Квачковым мы увиделись на каком-то празднике, мы с ним общения не поддерживали. У нас состоялся лишь один разговор. Он спросил, где я служил, я ответил, что в армии вообще не служил.

Найденов, зная, что я занимаюсь частным извозом, бывало, просил отвезти его на дачу или в аэропорт. 14 марта 2005 года мы встретились с Найденовым, он свел меня с человеком, который был мне нужен. Дело было у ресторана, откуда Найденов вышел с женой. После этой встречи Найденов при мне объяснил жене, что ему позвонил Роберт Яшин и просил сделать электропроводку у Квачкова на даче. Я, услышав это, сказал, что могу довезти его до пересечения МКАД и Минского шоссе, где его ждали Яшин с Квачковым. Мы поехали, попали в большую пробку на Ярославке. Они позвонили Саше и договорились, что не будут нас ждать на дороге, уедут без него, чтобы не терять времени, а я довезу Сашу прямо до дачи. Мы с Сашей тогда доехали до его дома на Ленинском, взяли инструменты и поехали на Можайку. На Можайке, уже выехав на МКАД, Саша созвонился с Робертом, и он уточнил, что нам нужно за Голицынский пост проехать и повернуть. Мы проехали пост, но там не было никакого поселка. Мы обратно выехали на Можайку, проехали в сторону области. Было скользко, мы пронеслись мимо поворота, потом вернулись к повороту. Там еще стояла белая машина, иномарка. Возле нее было три человека, один стоял перед машиной, другие два сбоку. Они сразу, как по команде, повернулись к нам спиной. Причем один стал с зеркалом возиться, а другие что-то вдали рассматривали.

Мы подъехали к КПП на дачные участки, там пропускной режим. С охранником общался Саша, он назвал охраннику номер участка и фамилию, к кому едет. Мы доехали до участка, не огороженного забором. На дороге стоял СААБ, на участке было три человека. Один из них Роберт Яшин, второй – Квачков, третий – я его никогда не видел, его звали Саша. Потом уже я понял, что это сын Квачкова - Александр Квачков. Саша Найденов сказал: «Как проводку делать, если температура в доме такая, как на улице». А Квачков сказал: «Главное, чтобы сделать все до восемнадцатого числа, когда сюда съедутся гости». Роберт Яшин пояснил ему, что надо бы дом протопить, прежде чем что-то делать. Тогда Квачков-отец сказал Александру Квачкову: «Ты оставайся, протопи дом, прогрей». Александр сказал: «Мне надо купить сигарет, воду». Квачков-отец просил меня доехать с ним до КПП, я всё куплю, говорит, а ты вернешься, отдашь пакет. Он очень спешил. Я вернулся, отдал пакет, забрал Яшина и Найденова и поехал с ними в Москву. А Квачков-сын остался в доме. Я довез Яшина и Найденова до Москвы, и мы договорились, что 16 марта мы вместе поедем в поселок «Зеленая роща» и они все закончат.

16 марта я задержался, приехал на КПП, позвонил Роберту, он мне назвал номер участка, и меня пропустили. Я проехал на участок. Там все преобразилось. Снег расчистили, в самом доме было уже тепло. Но 14 марта Найденов упал на крыльце. Тогда никто не обратил на это внимания. А 16 марта, когда он подал мне левую руку поздороваться, я обратил внимание, что правая рука у него распухла. Он был в этот день сильно выпивши. Роберт его ругал, а Найденов говорил, что это он принимает анестезию.

В доме все было прибрано, лежал электропровод. Людей на участке было трое: Яшин, Найденов и Александр Квачков. Пообедали. И мы поехали по просьбе Роберта на строительные рынки. У Роберта был список, что нужно купить. Мы приехали на станцию Жаворонки, Роберт в аптеку сходил, купил йод – сетку Саше сделать. Мы заехали в сам поселок Жаворонки, там были пятиэтажные жилые дома. Роберт зашел в подъезд, я спросил у Саши, можно ли мне набрать там воды для стеклоочистителя, она кончилась, взял пятилитровую баклажку и пошел вслед за ним туда же. Поднялся не помню на какой этаж, кажется, на третий. В этой квартире был еще один человек, похожий на гастарбайтера, он говорил, как приезжий, с украинским акцентом. Разговаривали они о каких-то срубах, не помню, я не вникал. Саша был уже порядком выпивши, так как на каждой остановке он покупал алкогольный коктейль. Потом мы поехали на выезд, въехали в тупик, там на выезде были ворота зеленые. И вот когда мне задают вопрос о воротах неких владений Чубайса, то я отвечаю – эти ворота, в которые мы ткнулись, были на выезде, это были ворота промзоны.

Найденов уже спал на заднем сиденье, мы остановились у магазина, растолкали Найденова, пошли в магазин. Роберт пошел со списком по отделам, Найденов стоял у входа в магазине, я стал что-то рассматривать. Потом Найденов выбрал утеплитель, свернул рулоном, а Роберт все это оплатил. Они загрузили покупки, и утеплитель положили между спинок сидений в машине. Александр Найденов сел сзади справа, Роберт сел спереди, я сел за руль. Утеплитель выпирал, Найденов пытался что-то сказать, Роберт на него ругался. Зачем эти покупки производились, никто на эти темы со мной не разговаривал. Я их привез на станцию Голицыно. Они что-то покупали там на рынке. Найденов там потерялся, с ним созвонились, он нашелся. Уже снова успел выпить. Вернулись в поселок «Зеленая роща». Ужинать собирались, водку на стол поставили. И вот получилось так, что вечером Квачков приехал. А Александр Найденов спит в кресле, уже невменяемый. Квачков стал кричать, выговаривать Яшину, что уже среда, а ничего не сделано. Главное, что Найденов не сделал проводку, а теперь уже и не сделает, - такой пьяный.

Потом приехал кто-то и его нужно было встретить на КПП. Сына Квачкова я довез до КПП, и там он кого-то встретил. Квачков-сын на КПП из-за сугроба машину не сразу увидел, он кому-то позвонил с моего телефона, свои вещи он на даче оставил, и машина, то ли «девятка», то ли «восьмерка» проехала на участки. Стекла у нее были тонированные. Машина стояла на дороге, на улице около гаража стоял сын Квачкова и молодой человек. Он был в зимней одежде и диодный фонарь на лбу. Лица этого человека я не увидел. Они зашли в дом. Я тоже потом зашел в дом узнать, где Найденов. Он сидел в кресле. Я взял кружку, чтобы выпить чаю, и тут состоялся разговор между Квачковым и Квачковым-сыном. Квачков спрашивает его, на сколько хватит аккумулятора, если он будет гореть в парилке (свет ведь Саша так и не сделал). Я тоже посмотрел на аккумулятор, он был с зеленым огоньком. Я объяснил, что он новый и будет гореть не один день. Я запомнил, что на аккумуляторе был индикатор и синяя ручка для переноски. И в дальнейшем, когда мне предъявляли аккумулятор для опознания, я говорил, что синяя ручка…

В этом месте прокурор вдруг резко прерывает свидетеля, запрещая ему говорить о следственных действиях, и Карватко возвращается к событиям на даче 16 марта 2005 года.

- Они определились со светом, Найденова попросили на выход. Он, пьяный, шатаясь, пошел на выход, дошел до моей машины раньше меня. Берется за ручку, дергает, отламывает ее, падает в снег и начинает смеяться. Я говорю Яшину: что я буду с ним делать, Петрович? Как хочешь, я его такого не повезу. Роберт махнул рукой, сказал: «Езжай, мы сами разберемся». Я поехал, выехал через КПП. Когда – сказать не могу. Приехал я в «Зеленую рощу» в 13 часов, а остальное время я не фиксировал, это время в моих показаниях мне называли сотрудники милиции, которые меня в Твери держали...

В монолог Карватко тут же вмешивается судья Пантелеева: «Вы зачем переводите стрелки на сотрудников милиции? Говорите о фактических обстоятельствах дела».

Карватко согласно кивает головой:

- Итак, я проехал КПП. Само КПП – хорошо освещенное место, а выезд на Можайское шоссе не освещен. Там я остановился, чтобы протереть фары, так как шоссе темное. Я остановился у обочины, долил жидкости. В это время я увидел, что с этого места на Можайку выезжает автомашина СААБ. Номера его я не видел, но из Москвы ехала фура, свет от фуры осветил салон СААБа и через лобовое стекло я увидел Квачкова, очень четко. А рядом с ним сидел человек, и сзади тоже сидел человек. Я их не разглядел, но видел, что верхняя одежда их была светлая. Машина Квачкова быстро ушла вперед, но я нагнал ее у светофора. Она стояла впереди меня через три-четыре машины. Потом он на повышенной скорости уехал. Больше я его не видел.

Уже на следующий день в мастерской – у меня машина сломалась – я узнал о покушении на Чубайса, и в обед увидел репортаж по телевизору, где сказали, что Квачкова обвиняют в покушении. Вот и все...

Невольно образовалась пауза. Создалось впечатление, что все присутствующие на суде были весьма озадачены рассказом главного свидетеля обвинения. Казалось, что над всеми висит один вопрос, где же в показаниях «козырной карты» обвинения неоспоримые доказательства причастности подсудимых к покушению на Чубайса 17 марта 2005 года. Пока что речь шла лишь о попытке провести свет на даче Квачкова, столь же успешной, как охота в популярном фильме «Особенности национальной охоты» или рыбалка в не менее известных «Особенностях национальной рыбалки». И детальный рассказ Карватко больше смахивал на сценарий к фильму «Особенности национального ремонта дачи», нежели на показания свидетеля о сборе организованной преступной группы накануне покушения на Чубайса.

Однако сторона обвинения придерживалась совершенно другого мнения. Первым добывать доказательства из главного свидетеля принялся прокурор. Он начал с опознания: «Молодого человека в очках, вот этого, что сидит во втором ряду, Вы когда-нибудь видели?».

«Нет», - не подтвердил своего знакомства с Иваном Мироновым Карватко.

Тогда прокурор переключился на объекты повествования: «Вы упомянули про белую машину. Что это за машина?».

Карватко: «Понятия не имею. Но мне же говорили сотрудники милиции, когда допрашивали, в какое время я приехал на дачу. Откуда они это знали? Может, у экипажа этой машины и спросили».

Прокурор: «С какой целью Найденов просил протопить дом?».

Карватко: «Я должен только факты излагать или свои предположения?».

Недоумение свидетеля разрешает судья: «Можете разъяснить, какая связь между теплом в доме и освещением».

Карватко пожимает плечами: «Я не знаю, почему Найденов не мог на морозе сделать проводку. Наверное, нежный очень».

Прокурор: «Как вы определили, что 14 марта Найденов упал?».

Карватко: «Я обернулся на звук падающего тела в пяти метрах от меня».

Прокурор настаивает: «Как Вы определили, что это был именно Найденов?».

Карватко начинает терпеливо объяснять: «На участке находились Роберт Яшин, Александр Квачков и Александр Найденов. К машине пошли Яшин и я. Александр Квачков остался в доме. За моей спиной кто-то упал. Я обернулся, увидел человека, который высказался по поводу этого события словами, которые я не могу привести в суде, и я увидел его лицо».

Прокурор не унимается: «Как Вы определили, что Найденов повредил руку?».

Карватко, постепенно теряя терпение: «Я же объяснил, что 16 марта Найденов здоровался со мной левой рукой».

Прокурор: «Как Вы определили, что это именно результат падения 14 числа?».

Карватко: «Он мне сам объяснил. Он был выпивши».

Прокурор: «Он не объяснил, почему не обратился в больницу?».

Карватко: «Он мне сказал, что принимает «анестезию», и к врачу ехать не собирался».

Прокурор: «16 марта, когда Вы приехали на дачу Квачкова, чем занимался Найденов?».

Карватко вновь начинает рисовать картину особенностей национального ремонта дачи: «Они все обедали. Водка стояла. При мне строительных работ не велось. Единственно, это Найденов пробовал померить рулеткой высоту двери».

Прокурор нетерпеливо: «Электричество он делал или нет?».

Карватко раздумчиво: «Я видел лампочку в патроне на конце длинного провода. Кто его удлинил, я не знаю».

Прокурор: «Осветительные приборы 16 марта были в том же состоянии, или что-то поменялось?».

Карватко: «Нет, лампочку на длинном проводе подвешивали в помещении. А с этим проводом можно было уже в любое помещение пройти и его осветить».

Прокурор меняет тему: «Кто вам указал квартиру в Жаворонках?».

Карватко: «Дорогу указывал Роберт Яшин».

Прокурор: «Вы с какой целью туда ехали?».

Карватко: «Я приехал туда 16 числа по просьбе Яшина и мне за это заплатили».

Прокурор обрадованно: «Почему раньше Вы сказали, что приехали за водой?».

Карватко: «Вы мои слова пробуете перевирать, как это было не раз во всех этих процессах».

Судья защищает прокурора: «Карватко, почему вы так агрессивны?».

Карватко: «Ну, человек явно изменяет мои слова. Меня Найденов повел в эту квартиру за водой, когда Яшин уже туда ушел».

Прокурор: «Почему Вы жидкость не купили на базаре?».

Карватко: «А жидкость у меня была. Я ее просто разбавлял водой. У меня вода в этот момент кончилась. А расход был большой – погода грязная».

Прокурор заметно разочарован ответами Карватко, но стоически продолжает искать уязвимые места в показаниях свидетеля: «Как Вы определили, что человек, который говорил с Яшиным, говорил именно с украинским акцентом?».

Карватко оторопев: «Мне доводилось бывать на Украине и я слышал украинскую речь».

Но прокурор требует именно лингвистического анализа: «А чем его речь походила на украинскую речь?».

Карватко с трудом сдерживает раздражение: «Мне так показалось».

Квачков с места подаёт совет Карватко: «Игорь Петрович, скажите что-нибудь на украинской мове».

Судья не разрешает.

А прокурор всё ещё не оставляет никому непонятной уже надежды: то ли поймать на чём-то свидетеля, то ли добиться от него каких-то показаний и продолжает с маниакальной дотошностью преподавателя, решившего «завалить» студента: «Можете конкретно сказать, почему Вы определили, что этот человек именно с Украины?».

Карватко обречённо отмахивается от надоевшего прокурора: «У меня так сложилось в голове».

Прокурор резко: «А как звали парня с фонариком на голове, которого Вы видели на даче?».

Карватко с минуту вспоминает: «Квачков-отец обратился к нему «Иван».

Прокурор: «Какая машина была у Ивана?».

Карватко: «Мне это неизвестно».

Прокурор тоном ниже, мягко: «Найденов все три дня выпивал?».

Карватко: «Почему три дня? Первый день – 14 числа он был выпивши, но вменяемый. Он тогда вышел из ресторана навеселе, потом еще купил коктейль. Во второй день – 16 числа он был в обед уже изрядно выпивши».

Прокурор: «Вы были на месте взрыва до 17 марта?».

Карватко: «Меня сотрудники привозили туда и говорят: покажи, что ты здесь был. Но я этого места не знаю».

Судья Пантелеева не дремлет: «Уважаемые присяжные, оставьте без внимания показания Карватко о том, куда его привозили сотрудники следственных органов. Вопрос я снимаю. Свидетель не давал показаний, что ему известно место взрыва».

Квачков: «Видели ли Вы аккумуляторную батарею в других местах, кроме моей дачи?».

Карватко: «Мне фотографию показывали…».

Судья начеку: «Вопрос снимается как не исследованный в судебном заседании».

Квачков: «Вас похищали в ходе следственных действий?».

Карватко: «Да».

Судья: «Вопрос снимается как не исследованный в судебном заседании».

Квачков: «Вам подкидывали наркотики?».

Карватко: «Да».

Судья: «Вопрос снимается как не исследованный в судебном заседании».

Квачков: «Вашей жене подкидывали патроны?».

Карватко: «Да».

Судья: «Вопрос снимается как не исследованный в судебном заседании». Немного подумав, добавляет: «Мы можем сейчас заявлять и спрашивать: «Был ли Квачков на Луне?». Но мы не можем исследовать этого вопроса в судебном заседании. Прошу присяжных заседателей оставить без внимания вопросы подсудимого и ответы свидетеля».

Найденов: «На участке поселка «Зеленая роща» в доме Квачкова вы видели оружие, взрывчатые вещества, средства наблюдения, боеприпасы?».

Карватко: «Нет, ничего подобного не видел».

Найденов: «Расскажите про зеленые ворота промзоны, про которые вы говорили».

Карватко: «Из поселка Жаворонки можно выехать по дороге на станцию, а параллельно идет дорога, которая ведет к промзоне. Там тупик и зеленые ворота в тупике. Они находятся в противоположной стороне от имения Чубайса, то есть от зоны бывших детских садиков РАО «ЕЭС».

Найденов: «Сотрудники следственных органов именно эти ворота представляли как ворота имения Чубайса?».

Судья торопливо снимает вопрос.

Найденов: «Вы в Твери когда-нибудь были?».

Судья не медлит с запретом вопроса.

Найденов: «Ну, а в Питере или на Луне Вы были когда-нибудь?».

Судья не снимает привычно вопрос, а возмущённо выговаривает Найденову: «Что это за вопрос? Подобное поведение в суде недопустимо! Вы нарушаете закон!».

Найденов: «А Вы, Ваша честь, нарушаете нашу линию защиты!».

Котеночкина, адвокат Найденова, пытается выправить линию защиты, поврежденную судьей: «Сколько раз и где Вы видели аккумуляторную батарею?».

Судья и рта не даёт открыть Карватко: «Я снимаю вопрос, так как догадываюсь, для чего Вы его задаете».

Прокурор подсказывает судье: «Свидетель говорил, что видел аккумулятор дважды – 14 и 16 марта».

Карватко: «Я такого не говорил! Прокурор искажает мои показания!».

Котеночкина тихо, но язвительно: «Если адвокатам запрещается задавать уточняющие вопросы, так и скажите, Ваша честь. Мы не будем их задавать».

Судья: «Прошу оставить без внимания заявление адвоката Котеночкиной».

Закалюжный, адвокат Яшина: «В законе нет положения о запрете повторяющихся вопросов».

Судья: «Прошу оставить без внимания заявление адвоката Закалюжного».

Уникальный допрос. Прокурор явно пытается поймать на неточностях, уличить в противоречиях главного своего свидетеля, но при всех попытках сделать это, рассказ Карватко на суде об особенностях национального ремонта дачи всё равно не имеет ничего общего с заявленным в обвинительном заключении, что Карватко И. П. являлся свидетелем тщательной подготовки членов организованной преступной группы к посягательству на жизнь государственного и общественного деятеля Чубайса А. Б. Защита пытается дать возможность Карватко хоть слово молвить о шантаже и угрозах, которым он подвергался со стороны следственных органов, но всё это намертво глушит судья, которая зорко сторожит подобные вылазки защиты.

В конце-концов, убедившись, что от прокурора с чубайсовскими адвокатами толку мало, судья Пантелеева сама учиняет допрос свидетелю.

Судья: «14 марта при заезде домой по пути на дачу брал ли Найденов какие-либо вещи?».

Карватко вежливо напоминает: «Про инструменты я уже говорил».

Судья победоносно: «Про инструменты Вы не говорили!».

Гул возмущения в зале. Карватко: «Я говорил. У Найденова был вольтметр или амперметр, я не знаю, и белый пакет с плоскогубцами и другим инструментом».

Судья: «14 числа на даче находились вещи, необходимые для проводки?».

Карватко: «Что находилось на даче в бытовых помещениях, я не знаю».

Судья: «Было ли Вам известно, имеет ли Найденов навыки по устройству электросети?».

Карватко: «Я привозил его раньше в Люберецкий район на его дачу, где он делал разветвление»..

Со специальности Найденова судья переключилась на его здоровье: «14 марта в пути следования с дачи Квачкова до дома Найденова он жаловался на боль в руке?».

Карватко: «Нет, он терпеливый».

Судья укоризненно: «Почему Вы не предложили довезти его до больницы?».

Карватко не принимает упрека: «Если бы попросил, - довез бы».

Судья не соглашается: «Машина Ваша, Вы управляете, Вам и решать – везти его в больницу или не везти».

Карватко удивляется человеколюбию судьи: «Он взрослый человек, в Москве живет, знает, где какие больницы находятся. И вообще о том, что у него серьезное повреждение, я узнал 16 числа».

Судья: «Что это было – вывих, растяжение, трещина – что?».

Карватко: «Он мне показал руку 16-го и пояснил: что упал на локоть – то ли сломал, то ли ушиб».

Судья не сходит с моральной плоскости: «Я спрашиваю относительно Вас: почему Вы не предложили ему медицинскую помощь?».

Карватко: «Ваша честь, я не доктор, и он был в одежде, а не по пояс голый, чтобы я увидел повреждение его руки».

Судья: «Я Вас не о том спрашиваю!».

Карватко: «А о чем!? Почему я не сделал ему медицинское заключение?».

Судья смотрит на свидетеля с сожалением и меняет медицинский курс: «Проводка для дома покупалась или нет?».

Карватко: «Сумок и пакетов было много».

Судья: «Назовите те вещи, которые предназначались для электропроводки?».

Карватко: «Я же сказал, что не знаю. Правильно я понял, что после этих покупок я должен был проверить, что у них в пакетах?».

В этот момент судье передают вопросы присяжных к главному свидетелю обвинения. Судья читает вопросы присяжных про себя, молча откладывает их в сторону. Не оглашает! Подсудимые в лучшем положении, чем присяжные, их вопросы косяком снимает судья, но они хотя бы звучат. Но даже этого лишены присяжные заседатели, наши народные судьи.

Миронов пытается дать шанс свидетелю говорить: «Вы связывались с Яшиным после 21 марта?».

Карватко: «Нет, 21 марта я был задержан…».

Судья снимает и этот вопрос, призывает присяжных забыть, что сказал свидетель и закрывает судебное заседание.

Следующее заседание в среду, 3 февраля, в 11 часов.

Стал удобным проезд до суда: от только что открывшейся станции метро «Мякинино» 10 минут пешком до Московского областного суда. Паспорт обязателен, зал 308.

Любовь Краснокутская.

(Информагентство СЛАВИА)

* * *

«Чекистско-правовая уловка»

Недавно на собственной «шкуре» я узнал чекистскую уголовно-правовую уловку из тех, которых не поймешь, пока не испытаешь. Это знание полезно в правозащитном плане, поэтому пишу данные заметки.

Суть, банально, состоит в том, что если на кого-то возбуждено уголовное дело, проводится следствие и оно идет со всеми мыслимыми фальсификациями. И тогда возникает желание стать на защиту такого человека и выразить свои знания и эмоции по этому поводу конкретным адресатам в органах государственной власти либо кругу лиц -- обращаясь через интернет или СМИ. Выражение таким способом правозащитных эмоций – естественно и, конечно, используется разными людьми в разное время, исходя из обстоятельств. Однако же сейчас это максимально стало опасно.

Например, сходная ситуация сложилась, когда в Подольске содержался под стражей предприниматель В.П.Мелихов, создатель мемориала «Донские казаки в борьбе с большевиками». Люди, сопереживавшие ему, писали письма в различные юрисдикционные органы, показывая общественный резонанс дела.

Взглянем же на эдакие ситуации более пристально. Итак, уголовное дело против человека, какому вы сочувствуете, возбуждено. Вы написали свои правозащитные соображения по делу -- с отрицательной оценкой обоснованности его возбуждения. Послали письмо в один орган, второй, третий. Потом вы уже не эмоционально, а по-деловому занимаетесь более конструктивными правозащитными обстоятельствами. Все это в случае, когда вы не являетесь строго адвокатом, защитником подозреваемого.

После этого, как проходят все сроки пересылки писем, вы вдруг обнаруживаете в своем почтовом ящике повестку (шаблон) о вызове вас на допрос. Естественно, с угрозой в случае неявки привлечь вас к ответственности административного свойства или подвергнуть приводу.

Вы приходите в обозначенное место и время, и вас подвергают допросу как свидетеля. Основание же привлечения как свидетеля – это те самые правозащитные письма или статьи и интернете. На ваши законные вопросы следователю: «Почему меня вызвали на допрос?», «Что тут такого полезного для следствия?», «Я лишь выразил свое мнение» и прочее, -- вы получаете следовательский ответ:

-- А по моему мнению, исходя из того, что вы написали, вы что-то знаете о сути дела, поэтому сейчас будете допрошены.

Далее начинается допрос, следователь внимательно фиксирует в протоколе ответы на вопросы. Причем, всегда все формулировки – это то, с чем следователь старается, чтобы вы согласились. Т.е. это именно те суждения, которые он хочет отобразить наводящими вопросами.

М.Буханов

===============================================================================================

РУССКАЯ РЕЛИГИОЗНО-НАЦИОНАЛЬНО-ПАТРИОТИЧЕСКАЯ ГАЗЕТА «НАША СТРАНА» НЕ ДЛЯ ПЕССИМИСТИЧЕСКИ НАСТРОЕННЫХ ЧИТАТЕЛЕЙ, ОНА ОБЪЯСНЯЕТ ОШИБКИ ПРОШЛОГО И СОВЕТУЕТ, ЧТО НЕОБХОДИМО ДЕЛАТЬ ДЛЯ СВЕТЛОГО БУДУЩЕГО. ОНА НЕ ПРОВОЗГЛАШАЕТ, ЧТО ПОЛОЖЕНИЕ НАСТОЛЬКО ПЛАЧЕВНОЕ ЧТО, ПОХОЖЕ, НАСТУПИЛИ, ДЛЯ ВСЕГО МИРА И НАСЕЛЕНИЯ, ПОСЛЕДНИЕ ДНИ, И ЧТО ПОЭТОМУ, НЕТ БУДУЩЕГО, К КОТОРОМУ НУЖНО СТРЕМИТЬСЯ.

«НАША СТРАНА» ВЕРИТ В СВЕТЛОЕ БУДУЩЕЕ ДЛЯ РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ, РОДИНЫ И ЗАРУБЕЖНОЙ РУСИ. ПОЭТОМУ ОНА БОРЕТСЯ ПРОТИВ НЕОКОММУНИЗМА И ЗЛА ПОРАБОТИВШЕГО РУССКУЮ ЦЕРКОВЬ И РОДИНУ. И БОРЕТСЯ ОНА НА СТРАНИЦАХ ГАЗЕТЫ - ПРАВДОЙ!

ПОЭТОМУ ЧИТАТЕЛИ "НАШЕЙ СТРАНЫ" ВО МНОГОМ ОТЛИЧАЮТСЯ ОТ ТЕХ, КТО УВЛЕКАЕТСЯ ДРУГОЙ ЛИТЕРАТУРОЙ.

ПОЭТОМУ С ЧИТАТЕЛЯМИ «НАШЕЙ СТРАНЫ» ПРИЯТНО ОБЩАТЬСЯ И ГОВОРИТЬ О БУДУЩЕМ, СОВМЕСТНО МЕЧТАТЬ И СТРОИТЬ ПЛАНЫ.

НИКТО НЕ ХОЧЕТ БЫТЬ В СРЕДЕ ТЕХ, КТО ПОСТОЯННО НОЕТ, ЖАЛУЕТСЯ НА ВСЕХ И НЕ ВИДИТ ТО, ЧТО ОКРУЖАЕТ ЕГО ПОЛОЖИТЕЛЬНОЕ. В ОКРУЖЕНИИ ТАКОГО ПЕССИМИСТА ТЕ, КТО С НИМ ОБЩАЕТСЯ, САМ ПОДПАДАЕТ ПОД ЕГО НАСТРОЕНИЕ И НЕ СТРОИТ НИ СВОЕГО, НИ ДРУГИХ БЛАГОПОЛУЧИЯ.

ПОЭТОМУ РЕДАКЦИЯ «ВЕРНОСТИ» СОВЕТУЕТ СВОИМ ЧИТАТЕЛЯМ ПОДПИСЫВАТЬСЯ, ЧИТАТЬ И ДЕЛИТЬСЯ СОДЕРЖАНИЕМ ЕДИНСТВЕННОЙ В ЗАРУБЕЖНОЙ РУСИ, ГАЗЕТЫ ПРИЗЫВАЮЩЕЙ СООТЕЧЕСТВЕННИКОВ К ОБЪЕДИНЕНИЮ "ОСКОЛКОВ" ПРЕЖДЕ ЕДИНОЙ РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ ЗАГРАНИЦЕЙ, СТРЕМЛЕНИИ ИДТИ ПО УКАЗАННОМУ ЦЕРКОВЬЮ И РУКОВОДИТЕЛЯМИ БЕЛОГО ДВИЖЕНИЯ ПУТИ, ДЛЯ СПАСЕНИЯ СВОЕЙ ДУШИ И ПОСТРОЕНИЯ СВЕТЛОГО БУДУЩЕГО ДЛЯ БУДУЩИХ ПОКОЛЕНИЙ СООТЕЧЕСТВЕННИКОВ.

Основана 18 сентября 1948 г. И.Л. Солоневичем. Издательница: Лидия де Кандия. Редактор: Николай Леонидович Казанцев. 9195 Collins Ave. Apt. 812, Surfside, FL. 33154, USA Tel: (305) 322-7053

Электронная версия "Нашей Страны" www.nashastrana.info

Просим выписывать чеки на имя редактора с заметкой "for deposit only" Денежные переводы на: Bank of America, 5350 W. Flagler St. Miami, FL. 33134, USA. Account: 898018536040. Routing: 063000047.

Цена годовой подписки: В Аргентине - 100 песо, Европе - 52 евро, Австралии - 74 ам. долл. Канаде - 65 ам. долл. США - 52 ам долл. Выписывать чеки на имя:Nicolas Kasanzew, for deposit only.

НЕ ЗАБУДЬТЕ СДЕЛАТЬ ПАСХАЛЬНЫЙ ПОДАРОК "НАШЕЙ СТРАНЕ" - ЕДИНСТВЕННОЙ МОНАРХИЧЕСКОЙ ГАЗЕТЕ В ЗАРУБЕЖНОЙ РУСИ!

===============================================================================================

(Более крупные суммы на почтовые, типографские и другие расходы принимаются с благодарностью.)

I wish to join the Society and am enclosing the annual membership dues in the amount of $25 per family. Students

pay $ 10. The amount of annual dues is only for those in US, Canada and Australia. Others pay as much as they can afford.

(Larger amounts for postage, typographical and other expenses will be greatly appreciated)

ADDRESS & TELEPHONE ____________________________________________________________________________

Если Вы прихожан/ин/ка РПЦЗ или просто посещаете там церковь, то согласны ли Вы быть Представителем Общества в Вашем приходе? В таком случае, пожалуйста укажите ниже название и место прихода.

THE BLESSED METROPOLITAN ANTHONY MEMORIAL SOCIETY

Желаю вступить в члены общества. Мой годовой членский взнос в размере $ 25