* * * 

ЖЕРТВА  РУСИ.

Грешник Петр 

Всем нам русским повезло,

Мы крещенные врагам на зло.

Потому и Русь Святая,

Богу нашему родная.

Он ее не раз спасал,

Вразумляя, наставлял.

Дал нам Батюшку Царя,

Милость Божью даря.

Были разные они,

Каждый правил в свои дни.

Кто по многу, кто чуть чуть,

Был у каждого свой путь.

Николай всех превзошел,

Всей семьей к Христу пришел.

На Голгофу путь тяжел,

Он его с Семьей прошел.

Их нехристы как агнцев взяли

И в подвале расстреляли.

Кровь святая пролилась,

За Русь жертва вознеслась.

Вы спасители России,

Христиан кровью защитили.

Враг хотел чтоб Русь упала

И в ногах его рыдала.

Но Царевич Алексей,

Вместе с матерью своей.

И сестренками родными.

Стали русскими святыми.

Эту жертву Бог принял,

От нас милость не отнял.

Как не пыжились враги,

Они Русь не одолели.

Эти дети сатаны,

Дать ответ за Русь должны.

Как христиан уничтожали

И священников пытали.

Не поможет им талмуд,

Они в ад его возьмут.

Все замучены врагами,

Правду скажут Богу сами.

Божий суд недолго ждать

И за все ответ держать.

Русь пока еще рыдает

И к своим святым взывает.

Царь с Царицей помогите,

От паденья уведите.

Защитите Русь свою.

Пред иконою молю.

                                                                                                            Р.Ф.

* * * 

* * * 

HIEROMARTYR NICETAS, BISHOP OF NIZHNE-TAGIL

 Dr. Vladimir Moss

     Bishop Nicetas, in the world Theodore Petrovich Delektorsky, was born in 1876 in the city of Pokrov, Orekhovo-Zuyevo uyezd, Moscow province, in the family of a priest. He finished his studies at the Vladimir and Kholm theological seminaries. On August 3, 1898 he was ordained to the priesthood, and went to serve in the St. Nicholas women’s monastery, Pereslavl, Vladimir province. He also taught the Law of God in lower educational establishments. In 1911 he entered the Moscow Theological Academy, graduating in 1915. He directed the Academy choir and was the author of a jubilee hymn. In 1915 he became assistant secretary of the Council and Administration of the Holy Trinity – St. Sergius Lavra. In 1917 he became rector of the SS. Peter and Paul cathedral in Perm, being raised to the rank of protopriest in 1919. In 1922 he became superior of the Nativity of Christ cathedral in Alexandrov, Vladimir province.

     On May 9, 1924 he was tonsured into monasticism by Metropolitan Sergius (Stragorodsky) in the church of the Valaam podvorye, and on May 12 he was consecrated Bishop of Bugulma, a vicariate of the Samara diocese, by Archbishop Andrew of Ufa. The co-consecrator(s) is not known. In 1924 he was arrested in Bugulma together with a group of priests for “links with the Czechoslovaks”. Within two months he was released for lack of evidence against him. By November, 1924 he was living in Moscow. In 1925 he was arrested in Melekess, Ulyanovsk province, for “carrying out a church service without a patent” and for “commemorating Patriarch Tikhon”. After one-and-a-half months in prison he was released. In 1926 he was transferred to the see of Orekhovo-Zuyevo, Moscow province. On September 3/16, 1927 he was transferred to the see of Nizhne-Tagil, a vicariate of the Sverdlovsk diocese, where he remained until August 10/23, 1928. He was an elder distinguished by extreme non-acquisitiveness, and was a fool-for-Christ. In 1930 he was arrested in Moscow and sentenced to three years in the camps. He was sent to the building of DneproGAS, where he worked as a watchman. By 1934 Vladyka was again living in Orekhovo-Zuyevo. For two years he lived under the pseudonym “Makarov”, whose passport had been “stolen” from him during his captivity at DneproGAS. He earned his living by collecting and selling scrap. In 1936-37 he lived with the policeman Kraskov in a “saddler’s shop” room.

     On October 13, 1937 he was arrested in Orekhovo-Zuyevo because “he was an illegal wandering bishop, an activist of the True Orthodox Church, conducted anti-Soviet agitation and was occupied with counter-revolutionary activity”. He was transferred to Moscow on November 10 and was cast into the Taganka prison. On November 17, he was convicted of being “an illegal bishop of the ‘True Orthodox Church’ and was sentenced to death in accordance with article 58-10. He was shot in Butovo on November 19, 1937.

(Sources: M.E. Gubonin, Akty Svyateishago Patriarkha Tikhona, Moscow; St. Tikhon’s Theological Institute, 1994, p. 982; Pravoslavnaya Rus’, N 14 (1587), July 14/28, 1997, p. 7; Bishop Ambrose (von Sievers), “Episkopat Istinno-Pravoslavnoj Katakombnoj Tserkvi 1922-1997g.”, Russkoye Pravoslaviye, N 4(8), 1997, pp. 8-9; I.I. Osipova, “Skvoz’ Ogn’ Muchenij i Vody Slyoz”, Moscow: Serebryanniye Niti, 1998, p. 258; http://www.pstbi.ru/cgi-htm/db.exe/no_dbpath/docum/cnt/ans)

United Kingdom

* * *

 Вадим Виноградов

Каждый выпуск «Верности» - это всегда настоящая нечаянная радость!

Белеет парус одинокий, -  такой видится «Верность» среди сонмища разных изданий, так или иначе, зацепившихся за духъ преисподней. И только «Верность» держит то, что всегда несла Русская Православная Церковь заграницей.

Остался я одинъ, но и моей души ищут, чтобы отнять ее! – это возгласъ не только св. пророка Ильи, это сегодня вопль каждого, кому уже не под силу пере-носить всё усиливающееся лукавство мiра. И вот, как Спаситель утешил Илью пророка, сказав ему: Я оставил между израильтянами семь тысяч мужей, которые не преклонялись пред Ваалом, и всех сих уста не лобызали его. Так и каждому Он не только сказал мучающимся от мiрской лжи, что оставил мужей, не преклонявшихся под мiрское лукавство, но, более, чем пророку Илье, открывает каждому, который возревновал о Господе и не сделал вид, что не замечает нынешних ересей экуменизма. Каждому, кто устал от игры в правос-лавие, Господь говорит: ты не один! И это вселяет бодрость в начавшие унывать сердца, думая, что ты остался один, возревновавший о Боге. И, как и Илья пророк, услышав утешение Спасителя, вышел из своей пещеры и продолжил свой путь веры, так и Малое русское Христово стадо,  воспрянуло от печали и каждый, радуясь, углубился в дело своего личного спасения, в тот единственный вклад, который он может внести в помощь России снова обрести истинную веру.

        «Церковь незримая – вот сердцевина Руси, ее крепкое место, ее неприступный врагу белостенный Градъ Китежъ. Тот, кто прибегъ к его стенам, не знает СТРАХА – а если и узнает, так изгонится страхъ звоном китежским, который поистине слышен в эту ночь веры, сущей или искомой. Церковь незримая – есть вместе и истинная крепость России, которая не сдается никакому врагу…»

        Р.Ф.

* * * 

TRIUMPH  OF  ORTHODOXY

Vadim Vinogradov

Translated by Seraphim Larin

    Every issue of “Vernost” (“Fidelity”), is always an unexpected joy!

    A sole white sail – this is how “Vernost” appears among the myriad of different publications, who in one way or another are affixed to the spirit of the nether world. And it is only “Vernost” that holds that, which ROCA bore.

    “I remain alone, yet they seek my soul to take it away!” – this exclamation is not restricted to Saint Prophet Elias, but is a cry from anyone that hasn’t got the strength to bear all the intensifying slyness of this world. And this is how the Saviour comforted Prophet Elias with the words: “I have left among the Israelites seven thousand men who have not bowed down to Baal, and whose lips did not kiss him”. Likewise, He has not only said to the sufferers from earthly lies that he has left people that have not bowed down before the world’s wiliness, but more than that given to the Prophet Elias, He has revealed to everyone that is zealous of the Lord, and who hasn’t assumed an appearance of not noticing the current heresies of ecumenism. To each person that has tired of playing games with Orthodoxy, the Lord says: “You are not alone”! And this implants courage into the hearts and rekindles the zealousness of the Lord in those who have started to lose heart, thinking that they are alone. And like the Prophet Elias, upon hearing the comforting words of the Saviour, emerged from his cave and proceeded with his path of faith. Similarly, Christ’s Small Russian flock, having been enlivened from their sorrows, should joyfully immerse themselves into the labours of personal salvation, as well as bringing in a contribution toward helping Russia to acquire the true faith.

    And it is in this that every fearless person is strengthened by the reliable “Vernost”!

* * * 

***

ASSAULT ON THE FAITHFUL CLERGY OF THE HISTORICAL ROCA

By G.M.Soldatow

Translated by Seraphim Larin

Whenever one receives an unexpected blow, it takes that person some time to realize what happened. This occurs even in situations where the attacker is much weaker of the two and who has been negated by a retaliatory strike.

This is what transpires when the enemy attacks during government and political upheavals. The main reason for the attacker’s success is because of the surprise factor, and the attacker’s belief in his own invulnerability.

Over a course of decades, the soviet government – with the participation of the KGB controlled administration of the Moscow Patriarchate – directed a destructive operation within the “Overseas Russia” (émigré) against the remaining autonomous section of the Russian Church. First one, then another diocese fell into submission to the soviet Church. While various methods - right up to murder - were employed against individual hierarchs, the enemies were never able to subordinate the Overseas Synod and thereby achieving full control over the Church and “Overseas Russia”.

In the composition of the ROCA Synod, there have always been spiritual, wise and outstanding bishops who could see the threat of Satanism not only to the Russian Church, but to all humanity. In their sermons and in print, they kept cautioning about the looming ominous danger and rapid preparations for the entry of anti-christ. They were warning that the enemies of the human race are engaged in propaganda of ecumenism, to entice people with a utopian idea of the future epoch without wars or wants.

The Autocephalous (independent) Orthodox Churches paid heed to the wise opinions of ROCA’s hierarchs and theologians, and acted accordingly. The Communists, “Renovationists”, Ecumenists, various distortionists and other enemies of the Church, wherever possible, inflicted damage upon the ROCA. The leadership of the MP, together with the Communist government – as enunciated by K.Preobrazhensky – devised a plan to subjugate the Overseas Church and convert it into their obedient political tool. This soviet plan was put into operation over many decades. While many agents were dispatched into the Church, there were many collaborators within Her very core. Consequently, after many years, the plan was accomplished with the personal involvement of a KGB sub-Colonel – president of the neo-soviet Russian Federation – Putin.

During the implementation of the destructive plan, the attention of these agents focused on influential individuals. Accusations were raised against those that were against the MP. They were against people like Saints John and Philaret, Bishop Gregory (Grabbe) and many other distinguished spiritual and secular leaders. In their attacks, the pro-soviet accusers-provocateurs presented themselves as defenders of the “truth”, “observance of the canons”, as Russian “patriots” and even as “monarchists”.

It was only after many years of integrating their reliable people into the eparchial administration and the Synod, that the enemies of the Church were able to oust Metropolitan Vitaly and achieve the election of the weak-willed Laurus as the First Hierarch. Following this, the so-called “Fourth All Overseas Council” was convened with his assistance and those of three eparchial archbishops with seven archpriests – whose disgraceful behaviour was unworthy of true priests. This shameful “council” had nothing in common with past ones, as its reason for assembly was not to battle against harmful influences upon the Church, but resembled one of those gatherings practiced in the USSR. At this “council”, even the hand-picked delegates were forbidden to make notes etc.. And when the delegates broke for intervals, their working papers were substituted. As a result, the “unia” with the MP in 2007 was accomplished through deception with a large part of ROCOR being totally subjugated to the neo-soviet authorities.

Many clergy and faithful of ROCA were deceived by the promises of their bishops that there would be no “unia”. This was enunciated particularly by Met.Laurus and the secretary of the Synod, Bishop Gabriel. The ones who spoke out against the unification were Archbishop Alipi and Bishops Agaphangel and Daniel.

Sufficient time has elapsed since the treacherous betrayal of 2007. Those clergy and faithful that have rejected the “unia” and were abandoned by the betrayers, leaving them fragmented in separated parishes, have now recovered from the blow of betrayal. To this day they find themselves without any church leadership, not knowing with whom to unite in the diocese. However, there has been a partial re-establishment of the Overseas Church in the form of “fragments”, within which there is a strong desire towards unification and restoration of a Synod and an administrative-managerial framework. Those who have remained faithful, realize their strength and historical obligation before Church and Motherland, relying upon the help from God, the New Martyrs and Saints of Russia.

The enemies of the Church and Russia have now realized a fresh adversary in the form of the newly evolving ROCA, and have commenced with fury their usual methods of attack. Once again, accusations have begun to cascade upon the faithful in separate dioceses and parishes. Many of these allegations are laughably ludicrous. Father John Stukacz of Australia is such an example, where he and his parishioners having acquired a church, were charged as having created a “Stukaczian sect”! Frs. Michael and Vladimir and certain laity in Australia have also been singled out for these baseless and ill-advised indictments. The leading role played in this shameless activity is a “unia” organization styled ROCOR-UNITED.

A similar situation exists in South and North Americas. All sorts of accusations are inundating Bishops Stephen, Joseph and Gregory, priests and laity. The biggest recipient of these onslaughts is Fr. Sergius Klestov of New York, who is being accused of appropriating millions of dollars (!) and other sundry twaddle. Realising that their accusations have not achieved the desired result as Fr. Sergius continued to enjoy the parishioners’ love and respect of his authority, these insidious individuals have plunged to the absolute depths of baseness by beginning to write anonymously on Internet about the priest’s children.

All the clergy – without exception - that have rejected the “unia” with the MP, are being subjected to censure by these opponents.

In the Western European Diocese, the editor of the Diocesan bulletin, Protodeacon Herman Ivanov-Trinadtsati - well-known for his diametrical opposition to the MP and steadfastness in defense of the Faith, has been exposed to all types of denunciations.

This is reminiscent of the Stalinist era where the practice was – provided there is a human being, an accusation can be concocted against him!

So what can the clergy and faithful do under these given circumstances? The faithful are anticipating leadership. However, the Bishops in these “fragments” cannot act without the help of the clergy and laity! It’s essential that they are shown this assistance. In perceiving this feeling from the Church (that’s what Saint Apostle Paul called the clergy and laity), the Bishops can then assume their proper administrative status. But to actualize this, it’s imperative that at least some individuals organized a sisterhood-brotherhood association with the intent of defending their parish priests. As soon as the provokers open their mouths, these groups should immediately go into action of defending their clergy and parishioners. Classic examples of this type of defensive reaction can be found in Sydney and New York, where the faithful rose in defense of their clergy. When the clergy becomes confident in the support of their parishioners, they will collectively be able to declare their support of their hierarchs, and at the same time contribute  a more active facilitation of reunification of the ROCOR “fragments”, as well as the establishment of the administrative and organizational needs of the Synod.

* * * 

Российский Имперский Союз-Орден                Высший Монархический Совет

                                                                                                Февраль 2010

           OТКРЫТОЕ ПИСЬМО ВЛ. ГАВРИИЛУ  

        (ЧЕМОДАКОВУ).

            Владыко!

    Не могу понять, что с Вами случилось. Еще десяток лет тому назад Вы поднимали руку с фашистским приветствием, а сегодня распорядились поминать Красного Патриарха!?

    Еще в самом конце прошлого столетия, встретив меня с братом на ступеньках семинарского зала в Св. – Троицком монастыре (Jordanville), Вы, будучи новоиспеченным епископом, подняли руку по-фашистски и в разговоре о возможном объединении с Московской Патриархией заявили, что если останутся лишь четыре епископа, мы будем держаться нашей правой линии – по которой нас вел митр. Виталий.

    Митрополит Виталий, вместе с нашей его окружающей группой крепко держался своих принципов: “до моей смерти – говорил он – никакого объединения с М.П. не будет”.  На что один из либеральных монахов Св. Троицкого монастыря мне комментировал: “значит, будем ждать его смерти”.

    Не дождавшись его смерти и запутав решения старца на Соборе,  негодные иерархи от него избавились, выпустив в отставку,  и … добились развала Русской Православной Церкви Заграницей на более чем пять ветвей.

    Незадолго до этого времени Вы и Вл. Михаил (Донсков) были возведены в сан епископа. Мы тогда говорили что митр. Виталий приобрел себе двух ангелов хранителей: Михаила и Гавриила,… Но как мы ошиблись!

    Вл. Михаил, не раз, будучи у меня дома заявлял, что пока он жив,  волос не упадет с головы митр. Виталия… и как-то вернулся из Мансонвильского скита с подбитым глазом, результатом пробы физического воздействия на митр. Виталия…

    И, позже тот-же вл. Михаил, когда я его обвинил в предательстве, напомнил мне как я говорил о старушках водящих внучков в церкви М.П. в России. Не понял, вернее не хотел понять вл. Михаил то, что я ему тогда говорил: кроме М.П. чаще всего нет у них поблизости других церквей,  и я верю, что оздоровление Патриархии произойдет снизу – от старушек, их внучков и низшего духовенства… К примеру, упомяну что я, не желая слышать поминание Красного Патриарха в бывшей нашей церкви, на праздник Рождества Христова зашел в первый попавшийся католический храм "«перекрестить лоб».

    Примкнул вл. Михаил к линии объединения с М.П. по личным выгодам.

    «Вокруг измена, предательство и обман» сказал Николай II,  и в этих измене, предательстве и обмане участвовали лучшие иерархи Русской Православной Церкви, часть которых спаслась за границу и основала Р.П.Ц.З., а другая пострадала и стала Священномучениками вместе с Царственным мучеником и Его Семьей.

    Уничтожив церковную иерархию и  духовенство,  Сталину пришлось вос-создать церковь с целью возрождения патриотизма в населении, боровшемся против немцев. В ново созданной церкви вся иерархия состояла из большевистских активистов. Нынешняя М.П. еще является сталинской, т.е. коммунистической церковью. Ее иерархия состоит из большевиков, как и нынешнее, перекрасившееся в демократию (все еще Путинское) правительство России. Большевики продолжают оккупировать нашу Родину.

    Но нужно помнить, что это не первое Смутное время, постигшее нашу Родину,  и что Россия всегда восставала более крепкой из предыдущих смутных времен.

    Мы хотим восстановить наш Исторический Порядок вопреки Сионо-Масонскому Новому Мировому Порядку.

    Восстановление Самодержавия нуждается в единой Церкви: не может быть истинной Монархии без Православия, как и не может быть истинной Православной Церкви без Самодержавия.

    А что-же Вы, владыко Гавриил?

    Я знаю, что Вы находитесь под известным шантажом за Ваши прошлые и может-быть, нынешние ошибки – но не можете Вы стараться их разделить с Вашей паствой! Замечаю,  что драстически переменив Вашу линию политического мышления, Вы наверно потеряли не только Вашу честь, но и совесть! И мне кажется, что Вы хотели-бы увидеть ту-же потерю совести и чести у Вашей паствы: Вас бы это успокоило.

    Я верю что Вы, вл. Михаил и другие, годные и негодные иерархи уйдут в прошлое и что История проклянет сов-правителей и что возродится Русская Православная Церковь из пепелища Московской Советской Патриархии при помощи народа и низшего духовенства ибо «Врата ада не одолеют Её».

    Буду молить Бога о Вашем воцерковлении и о восстановлении Вашего чувства долга, совести и чести.

Искренне Ваш

Димитрий К. Веймарн

Председатель В.М.С.

	Канада

				          		* * *

                            ПОБЕЖДАЮЩИЙ НАСЛЕДУЕТ ВСЕ

                                                                                            (Откр. 3)

                                                                                П. Котлов-Бондаренко

                                                                            Много дивных обещаний

                                                                            Дал Господь ученикам.

                                                                            Но в последней Своей Книге

                                                                            Он еще больше обещал!

                                                                                    Он призвал нас в свою Славу,

                                                                                    Как возлюбленных сынов,

                                                                                    И обещал Он нас прославить

                                                                                    И дать наследие нам Свое.

                                                                            Он возродил нас к новой жизни

                                                                            И дал доспехи нам свои,

                                                                            Дабы мы вошли в Его Отчизну,

                                                                            Как победители земли.

                                                                                     Блаженны кротки и смиренны,-

                                                                                    Они наследуют землю!

                                                                                    Так Сам Господь Иисус сказал

                                                                                    И дать все им обещал: -

                                                                                    Побеждающий наследует все!

                                                                            Кто же это побеждающий?

                                                                            Это есть христианин, -

                                                                            Кто побеждает мир греховный

                                                                            И служит Господу всех Сил!

                                                                                    Он идет путем Христовым

                                                                                    И побеждает всякий грех,

                                                                                    Он силой Божьей низлагает

                                                                                    Все козни своего врага.

					США

						***																																			* * * 

ЧЕРТЫ  РУССКОГО ПРАВОСЛАВИЯ

Еп. Новгородский Дионисий         

В патриотических кругах распространен термин русское православие. Некоторые  задаются вопросом: в чем его особенности по сравнению с Православием вообще.

            Для начала отметим, что нередко под «русским православием» понимают некую смесь из христианских и языческих верований с упором именно на народные обычаи. В этой смеси христианская составляющая бывает завалена множеством нехристианских суеверий. Нет нужды доказывать, что эта смесь не есть русское православие, а скорее русское язычество или переходная форма к нему. Русское Православие – это лишь то, что строго церковно, согласно с вероучением Вселенской Церкви и совпадает с богослужебным строем и обрядами.

            И тем не менее русское православие имеет и свои особенности, которыми отличается, например, от православия греческого. Это связано с тем, что Божественная истина христианства, будучи единой и самотождественной, неодинаково усваивается разными народами, как и разными людьми. Одни усваивают ее достаточно поверхностно, и исправляют в соответствии с христианством только внешнее свое поведение. Другие стараются преобразовать в соответствии с ним и внутренний свой душевный уклад. Одни делают упор на умозрительную сторону христианства, на догматику, и стараются уяснить ее как можно глубже, построив на ее основе целостное мировоззрение. Другие большее внимание уделяют деятельной стороне христианства, стараются внедрить христианские нормы в законодательство. Кто-то создает памятники христианской культуры, письменности, зодчества, изобразительного искусства, а кто-то по силам стремится устроить христианский быт, чтобы вся жизнь протекала по-церковному.

            Особенности Русского Православия связаны, с одной стороны, со складом русской души, с другой стороны, с историческим путем русского народа и государства. Русская душевная стихия, хотя и формировалась под влиянием православия, но и сама наложила свой отпечаток на воспринятое ею христианство. Русский исторический путь решающим образом определил особенности Русского Православия.

            Крещение Руси по инициативе св. князя Владимира было воспринято большинством народа с одобрением. Заметного раскола на религиозной почве не произошло. Сторонники язычества сразу оказались в меньшинстве и в стороне от общественной жизни. Таким образом, христианство сразу стало созидающей и объединяющей силой для народа и государства. Русский народ складывался в истории именно как христианский народ, как народ-церковь, по точному определению прот. Льва Лебедева. Русское государство формировалось, как христианское, во главе с православным монархом, роль которого в делах охранения веры и созидания церкви была очень значительной. Заметим, что западная часть русского народа, оказавшаяся в составе польско-литовского государства, усвоила особые черты благочестия и особый душевный уклад, заметно отличающиеся от великорусского типа и сближающиеся с западным, католическим образцом.

            Попробуем здесь кратко описать основные стороны именно великорусского благочестия и душевного склада, которые неоднократно отмечались нашими мыслителями и историками. Многие из этих черт имеются, конечно, и у других православных народов, но с таким «удельным весом» и в другом сочетании. При этом речь пойдет не о святых, у которых национальные особенности менее выражены (хотя и не уничтожены), а о наиболее распространенном типе среднего благочестивого церковного человека, его идеалах, стремлениях, нормах поведения, его шкале жизненных ценностей. Еще одна оговорка касается того, что такой человек был более или менее распространен еще в начале ХХ века, но был впоследствии уничтожен в большевицких репрессиях и войнах и заменен другим – советским человеком, существенно отличным в духовно-нравственном отношении от русского. Хотя многие отрицательные черты характера, свойственные советскому человеку, имелись в зачатке и у русского, но они нейтрализовались у него христианским воспитанием и христианскими понятиями, которые были вытравлены из советского человека путем долголетнего принудительного и соблазнительного перевоспитания.

            1. Главная черта Русского Православия – жертвенность, страстотерпчество.

            Русское православие характеризуется глубоким переживанием искупительных страданий Христовых и последующего за ними воскресения. Именно Страстная седмица и Пасха стоят в центре внимания русского благочестия, как оно и должно быть в подлинном Православии. Образ страждущего за грехи людей Христа Спасителя глубоко был напечатлен в русском сердце. Поэтому русский человек ценил страдание, особенно невинное, как носящее на себе отпечаток страданий Богочеловека, как лучшее средство очищения своих грехов и достижения Царства Небесного. Ф.М. Достоевский отмечал, что, может быть, единственной любовью русского человека был Христос, и он любил Христа по-своему, до страдания. К подобному выводу приходил и наблюдатель русской жизни, католик-француз Леруа-Болье, который писал, что русский народ, возможно, самый христианский народ, ибо ценит страдание, умеет вкушать его терпкую сладость, прозирая за ним свет воскресения.

            Русский человек ценил и чужие страдания, готов был сострадать и другим. Русское сердце отзывалось на страдания невинные, особенно детские, на страдания за правду, страдания при выполнении своего долга, особенно воинского, страдания заключенного во очищение своих грехов. Идя на войну, русский человек не надеялся вернуться живым, ибо на то и война, чтобы там умереть. Вернуться с войны живым – это чудо милости Божией. «Жизни тот один достоин, кто на смерть всегда готов», - пелось в старой солдатской песне. И справедливо писал славянофил И. Аксаков, что если мы не умеем жить по-христиански, то еще умеем умирать по-христиански. Можно смело сказать, что страдания и смерть благотворно действовали в духовном отношении на русского человека, и может быть, поэтому история России так изобилует страданиями и смертями. Страдания снимали с русского человека всю греховную шелуху, все напускное, случайное, оставляя его здоровое христианское ядро. Слова блаж. Паши Саровской, сказанные в начале Первой Мировой войны: «разбойнички-то в рай так валом и валят», - можно по справедливости отнести и к другим войнам России и иным периодам тяжелых народных бедствий.

        В эти периоды страданий и близкой смерти, русский человек оживал, просветлялся духом, именно эти времена дают наибольшее количество героических примеров, составляющих славные страницы русской истории. Даже закоренелые преступники, вплоть до Разина и Пугачева, в страданиях как-то духовно оживали, принимали человеческий облик и встречали казнь с сознанием того, что они ее заслужили.

        До ХХ века в наших святцах стояло сравнительно мало русских мучеников, прославленных Церковью, но это не значит, что таковые были немногочисленны, а лишь то, что про большинство из них не было известно. Например, из Киево-Печерского патерика мы знаем о пострадавшем за Христа от иудеев в плену прмч. Евстратии, который канонизирован Русской Церковью, но вместе с ним пострадало и около полусотни мирян, которые, так же, как и он, сохранили верность Христу и отказались принять иудейство, но по именно они не известны. А сколько русских людей, захваченных при татарских набегах, были принуждаемы в плену к принятию мусульманства и предпочли смерть отречению от Христа? Мы никогда уже не узнаем ни имен, ни числа этих русских мучеников за веру, но о том, что они были и исчислялись тысячами, говорят многие данные. Некоторые русские преподобномученики, пострадавшие от турок, упоминаются в Афонском патерике, например, прмч. Пахомий (XVIII в.) из числа захваченных татарами. Св. Иоанн Русский исповедник, почитаемый в Греции, также из числа русских пленных.

        Другие русские мученики за веру были известны, но об их церковном прославлении вопрос почему-то не ставился. Например, в 1880 г. во время Хивинского похода попал в плен унтер-офицер Фома Данилов, и за отказ принять ислам был зверски замучен хивинцами. Размышлению об этом событии Достоевский посвятил свой очерк «Фома Данилов – безвестный русский герой». Фома пострадал именно за веру, но в церковном русском народе такое поведение воспринималось, как норма, а в обществе того времени уже переставали ценить такие добродетели. К этому добавлялась общая косность синодальной церковной системы в деле канонизации святых. А ведь таких пострадавших, как Фома Данилов, даже в XIX в. во время Кавказской войны и Туркестанских походов тоже было немало. Во всяком случае, несомненно, больше, чем в недавнюю Чеченскую войну. И теперь, когда практически все русские православные люди почитают святым мучеником Евгения Родионова, пострадавшего, как и Фома Данилов, это почитание в значительной мере объясняется именно редкостью такого подвига в наши времена по сравнению со временами собственно русской истории.

        Близким к подвигу мучеников стоит подвиг страстотерпцев, претерпевших страдания и самую смерть за Христовы заповеди, за нравственный евангельский закон. Лик страстотерпцев традиционно возглавляют у нас благоверные князья Борис и Глеб, которые соединили добровольное принятие смерти от руки брата с девственной чистотой и другими христианскими добродетелями. В этом же лике стоят князь Игорь Киевский, растерзанный толпой во время народного мятежа, князья Андрей Боголюбский и Ярополк Волынский, предательски убитые своими приближенными, князь Михаил Тверской, преданный на смерть своим племянником и погибший в Орде, и другие, скончавшие жизнь в подобных обстоятельствах. Здесь решающим было не только трагическая кончина, но именно добровольное принятие страданий и смерти со стороны самого страстотерпца, который чаще всего имел возможность уклониться от такой участи и активно побороться за свою жизнь.

        К святым страстотерпцам, прославленным Церковью, примыкает множество русских людей, подвизавшихся подобным образом и в кончине своей равнявшихся на святых. Описание смерти многих замученных в царствование Иоанна Грозного, особенно во время опричнины, убитых в церкви на молитве, или читавших молитвы ко Господу Иисусу во время самых предсмертных мучений, позволяют считать таковых, если не святыми, то, несомненно, спасенными. В тяжелой и кровавой истории России, обиловавшей жестокостями, было много таких неканонизированных страстотерпцев.

        Идеал мученичества и страстотерпчества, на который равнялся русский христианин, заставлял его безропотно переносить тяжелейшие болезни, изнурительные труды и множество лишений повседневной жизни. Господь терпел и нам велел, - гласит одна из наиболее распространенных русских поговорок. Это русское долготерпение в терпениях и страданиях всегда наиболее удивляло иностранцев, которые пытались найти ей естественное объяснение, то в природной русской выносливости, то в умственной отсталости и неразвитости русских, как чуждых европейской цивилизации. Но, конечно, все такие объяснения были ложны, как и все попытки малорелигиозных плотских умов понять поведение натур духовных. Лучше всего именно религиозная природа русского долготерпения доказывается от противного: из истории известно, что, когда русский человек терял веру, он быстро терял и свое терпение и скатывался к бунтарству и разбою.

            2. Неотмирность.

            Еще славянофилы отмечали, что в целом русский человек гораздо более равнодушен к миру и его благам по сравнению с западным. Отчасти с этим было связано и отставание России в техническом отношении от Запада. М. Антоний писал, что благочестивый русский человек наибольшую производительность труда показывает, когда работает для Бога, для Церкви. Поэтому наиболее процветающими хозяйствами на Руси были монастыри, где люди на работе выкладывались до предела. У себя же в хозяйстве русский ограничивался необходимым и не мог, подобно западному, все телесные и душевные силы вкладывать в свое преуспеяние, которое никогда не имеет конца. Западный человек нажитую собственность почитал почти священною и постарался оградить ее неприконовенность хорошо развитым законодательством. Напротив, русский человек, как отмечали славянофилы, никогда не был уверен в своем безусловном праве владения своим имуществом, остро чувствовал, что в любой момент Промысел Божий может лишить его всякой собственности и потому не прилеплялся к ней душой. Конечно, в русской истории известен тип «кулака», не в большевицком, а в народном понимании этого слова – человека прижимистого, расчетливого, жадного. Но такой тип в русском народе не вызывал уважения. «Кулак» всегда противостоял в сознании русских людей обычному благочестивому человеку и воспринимался своими соседями почти так же, как мытарь древними иудеями, в то время как на Западе любой богач всегда был уважаем.

            Презрение благочестивого русского человека к земной славе проявлялось в том, что он никогда не гонялся за пустыми отличиями, вроде титулов, званий, дипломов и т.п., чем так увлекались на Западе. Тип мольеровского «мещанина во дворянстве» для русского человека не характерен. Известна фраза природного и родовитого русского дворянина генерала А.П. Ермолова: «боюсь, как бы Государь не обезобразил меня каким-нибудь графским титулом», и его же ироничный ответ самому Императору Александру: «Государь, проиведите меня в немцы». Среди русских ученых стремление величаться степенями и дипломами считалось просто дурным тоном. Русский язык при всем его богатстве не знает однозначного и четкого перевода таких слов, как «имидж», «рейтинг», так же, как, например, и «секс», но зато знает, что есть вещи, о которых срамно есть и глаголати. Слова: реклама, популярность, афиша потому и заимствовались русским языком, что не носили в себе осудительного и презрительного звучания, подобно русским словам: гордость, чванство, пустозвонство, показуха. И такое простое сравнение русских слов с иностранными само по себе дает некоторое понятие о народном характере.

            Русские гении и таланты, в отличие от западных, зачастую большую часть жизни пребывали в безвестности, не искали себе славы и признания, умели своими руками уничтожить свои талантливые произведения, если чувствовали в них неправильную идею, не всегда даже отстаивали свои авторские права. Русский гений мог творить, но подать себя он решительно не умел и не хотел.

            Глубокое понимание суетности мира сего и его благ приводило многих русских людей к бегству от мира и иноческому житию. Русский человек чувствовал, что мир сей есть царство греховных страстей, сталкивающихся эгоизмов и неправд, и таким был и будет, как бы ни пытались его христианизировать. Поэтому ради служения Богу надо выйти из мира сего – так понимали, и так поступали многие.

            Кроме монашества в русском народе был распространен подвиг странничества – тех благочестивых людей, которые обрекали себя на постоянное странствование по монастырям и святым местам, питаясь подаянием. Среди женщин было распространено звание «черничек», тех, которые давали обеты безбрачия и жили при церквях.

            Очень почитаемым в русском народе был подвиг юродства во Христе, давший немало прославленных русских святых. Особенно много было юродивых в Московской Руси, но не исчезли они и в Петербургский период. Блаж. Ксения Петербургская положила начало женскому во Христе юродству, неизвестному дотоле на Руси, которое потом продолжали ряд подвижниц Саровской обители и другие. Известно, что и знаменитый полководец А. В. Суворов подвигом юродства спасался от суетной славы и прикрывался от зависти недоброжелателей, - настолько этот стиль поведения порой становился необходимым верующему русскому сердцу.

            Кстати, существует ли в европейских языках свой однозначный перевод слова «юродивый» ?

            3. Нравственный максимализм.

            Характерной чертой русского православия всегда было равнение на святых, стремление жить по правде и по совести во всем, отвращение от всякой лжи и лукавства. Славянофилы справедливо отмечали, что русский человек, даже и согрешая, сознает грех грехом и зло – злом, а потому никогда не поклонится нравственной грязи и не назовет зла добром. В отличие от греков, которые часто ограничивали православие только хранением догматов и богослужебного чина, русские остро чувствовали, что самая суть христианства заключается в нравственном совершенствовании по евангельским заповедям, без чего православие становится лишь пустой вывеской. Общеизвестное самоназвание Руси Святою, в сравнении с Великой Германией или Прекрасной Францией, как раз и отражает стремление русского человека превыше всего к идеалу святости во Христе.

        Преступления властителей Руси, если они совершались и становились известными народу, никогда этим народом не одобрялись, даже если внешне он и «безмолвствовал». Например, такие преступления, как цареубийство, были обычны в Византии, и к цареубийцам, севшим на престоле народ относился довольно спокойно. У нас же такие явления были совершенно невозможны, примером чего является Борис Годунов, который только подозревался в убийстве царевича Димитрия, но даже из-за этого полностью лишился народной поддержки, несмотря на свои способности правителя и в целом разумную политику. Грех покрывается только искренним покаянием и не может быть оправдан политическими соображениями и даже государственной пользой – вот на чем всегда стоял православный русский человек. Отступление от этого правила в 1917 г. как раз и ознаменовало конец русской государственной истории и открыло завершающую страницу в истории русских как народа.

        Нравственный максимализм, стремление сделать все по правде часто заставляли русского человека приносить в жертву и личное благополучие, и родственные связи, и даже национальное единство и государственную пользу. Из-за противоречий на этой почве разыгрывалось немало драм в русской истории. Желание все сделать по правде заставляло русского человека «прямить» и самим царям и другим сильным мира сего, хотя часто за это он мог лишиться и головы, как например, те, кто обличал неправды и жестокости Иоанна Грозного.

        И надо сказать, такое настроение русского человека очень хорошо чувствовали сами русские цари, понимавшие, что удержать власть в России они могут только если будут править по правде. Лукавые и фальшивые правители, типа Василия Шуйского, мелькают в нашей истории, как случайные фигуры. Основной тип наших царей, выработанный за XVII – XIX века, это правитель, искренне  поступающий перед Богом и людьми и стремящийся судить по правде. И такой тип, конечно, выработался под воздействием народных представлений о царе, под народным влиянием на царя. В этом еще одно отличие от Византии, где утвердился тип царя-политика, расчетливого и часто циничного.

        Очень важно, что русский человек никогда не довольствовался формальным пониманием правды, не удовлетворялся одним писанным законом, но всегда стремился к подлинной правде пред лицем Божиим. Русский человек верил в непосредственное действие на земле суда Божия, который выше и справедливее суда человеческого. Отсюда и доверие к присяге на кресте и Евангелии, приносимой судьями (целовальниками), которых самих эта присяга ставила перед судом Божиим. Отсюда и допущение в редких случаях судебных поединков в расчете на суд Божий. Отсюда и такое нелепое с виду судебное действие, как свидетельство с каленым железом в руках, как гарантия его искренности и честности.

        Стремление жить по правде, даже в этой земной жизни, отравленной грехом, никогда не покидало русского человека. Он мог временно терпеть действие окружающей неправды, но принципиально отказаться от идеала правды и жить лишь по расчетам выгоды и «пользы», русский человек не мог. Народными вожаками и предводителями разного масштаба были у нас почти всегда те, кто умело выдавали себя борцами за правду, а не те, кто обещали народу побольше земных благ. И те, кто обманывали наш народ, от первых самозванцев, до большевиков, всегда использовали эту черту русского характера: выдавали себя за борцов с неправдой и этим получали доверие русских людей.

        4. Эсхатологическая напряженность.

        Русские приняли христианство позже многих других народов Европы. Митрополит Киевский Иларион в своем знаменитом «Слове о законе и благодати» сравнивал русский народ с работниками единонадесятого часа, призванными в виноградник Господень. Это сознание особого долга благодарности Христу за свое призвание сочеталось в русских людях с ощущением близости конца мировой истории. Особенно оживало это чувство в связи с большими бедствиями. Так взятие латинянами Константинополя в 1204 г. русские люди восприняли, как начало конца. Татарское нашествие однозначно воспринималось тогда как нашествие народов Гога и Магога, упоминаемых в Апокалипсисе. Тогдашний латинский запад русские люди оценивали, как богоотступный и еретический, хотя и не всегда могли подобрать для этой правильной оценки нужные слова.

        И враждебное православию окружение, и близость конца, и главное, боязнь потерять самое дорогое в жизни – свою веру, - все это заставляло русских людей усиленно подвизаться в деле своего спасения, бодрствовать и трезвиться, сообщало и особую напряженность русскому благочестию.

        При таких настроениях русские люди в середине XV в. узнали о падении Константинополя и о конце Православной Византии. Это событие вновь оживило на Руси апокалиптические настроения. В такой обстановке родилась известная теория о Москве, как Третьем Риме, последнем православном царстве, принимающем эстафету хранения Православия от павшего Второго Рима – Византии. Важно отметить эсхатологическую напряженность этого учения. Автор его, старец Филофей Псковский в своем послании к великому  князю Василию Иоанновичу подчеркивал, что Московское Царство не будет иметь себе православного преемника. После падения Третьего Рима будет воцарение антихриста, а затем и второе славное пришествие Христово. Поэтому на московских государей и на весь их народ возлагается великая ответственность за достойное несение своего служения Богу.

        Хотя впоследствии учение о Москве как Третьем Риме несколько видоизменялось, оно не было забыто в Русской Церкви и влияло на мировоззрение православных русских людей. Такие выдающиеся иерархи Русской Церкви XIX в., как митр. Филарет Московский, еп. Феофан Затворник, еп. Игнатий (Брянчанинов) остро чувствовали нарастание сил зла в мире, отступление от Православия и приближение конца. Православные мыслители, такие как К. Леонтьев и Л. Тихомиров, также ощущали действие антихристовых сил и близкий конец Российской империи, а с нею и конец мировой истории. Их эстафету переняли отцы и учители Русской Зарубежной Церкви.

        5. Церковность и аскетизм, равнение на монашеский быт

        Иностранцы, посещавшие Москву, удивлялись не только большому числу храмов и монастырей, но и тому, сколько времени и сил отдавали русские люди церкви, богослужению и келейной молитве, делам благочестия и аскетическим подвигам. Причем совершалось все это по внутренней потребности русской души, а не по внешне наложенной повинности. Русский человек не мог прожить без церкви даже нескольких дней и строил свой быт в соответствии с церковными требованиями, равняясь на монастырский уклад жизни. Все Московское царство представлялось иностранцам одним громадным монастырем, где ранним утром весь народ встает по колоколу на молитву и так же заканчивает свой день.

        Образцом церковного благочестия для своего народа служили многие московские цари, строго соблюдавшие церковный устав и стремившиеся исполнять весь суточный круг богослужения. Известно также, как строго соблюдали русские люди посты, превосходя в этом отношении своих южных единоверцев, оказавшихся под властью турок. Об этом свидетельствует, например, антиохийский архидиакон Павел Алеппский. Русский бытовой аскетизм, неприхотливость и выносливость в трудах отмечают многие иностранцы.

        Равняясь на монашеский быт, наши благочестивые предки стремились иметь духовниками монахов; иные ежегодно совершали паломничества в монастыри, часто стремились жить близ почитаемых обителей. Возле многих известных монастырей вскоре вырастали посады, населенные благочестивыми мирянами. Наши преподобные, и вообще монахи, были гораздо более окружены мирянами и служили их спасению, чем то было в Византии. Так обстояло не только в Московской Руси, но и в XIX в. и даже до самой революции, когда многотысячные толпы богомольцев окружали обители Валаамскую и Соловецкую, Оптину и Саров, Киево-Печерскую Лавру и Почаев, живя там месяцами в качестве трудников и ища духовного назидания у монастырских старцев. Это было неудобно и не всегда полезно для самих монахов, но это служило выражением исканий русской души, желавшей найти в монашеском быту идеал евангельской жизни, а в монастырских духовниках -–подлинных наставников ко спасению, чуждых компромиссов с миром сим во зле лежащем.

        6. Соборность и общинность.

        Православных русских людей на местах сплачивала община.

        Само крещение Руси произошло массовым путем, всех сразу, а не индивидуальным обращением отдельных лиц в течение долгого времени. Массовое крещение соответствовало тогдашнему «детскому возрасту» нашего народа, его простоте, непосредственности и открытости, его незнанию умственных соблазнов. Поэтому христианами становились сразу целым городом или деревней, все вместе. Приход составляли также все жители села или городского квартала.

        Церковное объединение русских людей дополнялось и укреплялось их объединением хозяйственным и бытовым. Церковная жизнь становилась частью, причем главной частью, общей жизни. Община церковная вписывалась в состав хозяйственной сельской или городской (торгово-ремесленной) общины. Это, конечно, сплачивало людей. В Западной Руси, например, ремесленно-хозяйственные корпорации были опорой возникших при них православных братств, которые долгое время защищали Православную Церковь от натиска католицизма. В российской деревне до самого начала ХХ века огромную роль играла сельская община, в которой было совместное пользование землей, совместное несение трудовых повинностей, круговая порука и ответственность за поведение своих членов.

        В силу этого важной особенностью русского благочестия стала сила общего примера и общего мнения. Поскольку общий уклад жизни был православным, церковным, то на нем базировалось общественное народное мнение, осуждавшее грех и неправду. Грешник подвергался общественному позору (типа дегтя на воротах) и бойкоту, а иногда и более серьезным методам общественного воздействия (побоям и изгнанию). Мнение общины, поскольку оно ориентировалось на благочестие, имело огромную воспитательную силу, дополняющую семейное и церковное воспитание. Грешник вынужден был или прятаться до времени разоблачения или уходить из общины куда-либо на «вольное житие».

        7. Смирение и покаяние, как особо почитаемые добродетели.

        Как отмечал тот же антиохийский архидиакон Павел Алеппский, русские, начиная со своих царей, особо почитают добродетели смирения и покаяния и отвращаются от всякой гордости, самопревозношения, самоутверждения. Это наблюдение разделяется и другими иностранцами. Настороженное отношение наших предков к западным иноверцам в значительной степени было основано на неприятии чванливости и самоуверенности европейцев. Их рыцари часто выражали свое презрение к русским варварам, их купцы – к бедным и неудачникам, западные ученые – ко всем неучам, их церковнослужители – к восточным «схизматикам». Русский же человек даже по отношению к настоящим диким народам, не имевшим своей письменности, не испытывал презрения или неуважения, как к каким-то низшим или неполноценным человекам – и этим зачастую добивался их симпатии. Давно замечено, что именно гордость лежит в основе западной апостасийной цивилизации, а смирение – в основе православной культуры.

        Православному человеку, взирающему на примеры святых, на образ пострадавшего за нас Христа-Спасителя, должно быть присуще глубокое чувство собственного недостоинства, своей нравственной ущербности, своего несоответствия высокому званию христианина. Это чувство было глубоко присуще нашим предкам со времен самого св. князя Владимира. Недаром любимой молитвой стала для многих покаянная великопостная молитва преп. Ефрема Сирина. Весьма соответствовал духовному настрою русских Великий покаянный канон преп. Андрея Критского, жития преп. Марии Египетской, прмч. Евдокии и Пелагии и другие примеры покаяния грешников.

        8. Русское великодушие

        Характерной особенностью русского православного человека, известной всему миру, являлась широта души, отсутствие мелочности, зависти, скупости и мстительности, готовность прощать обиды, забывать оскорбления и помогать всем нуждающимся. Отчасти эти свойства были природными у восточных славян, но решающим образом они были воспитаны Православной Церковью, примерами ее святых, начиная опять-таки с самого крестителя Руси – св. Владимира. В этом отношении русский человек выгодно отличался не только от западных католических соседей, но и от своих южных единоверцев – греков, болгар и сербов. Именно русское великодушие способствовало собиранию вокруг Руси многих иных племен, объединяемых в единое государство, между тем, как отсутствие этого качества не позволило южным православным народам воссоздать единое православное государство на Балканах, объединить свои усилия против натиска латинства и ислама.

        В основе великодушия лежит простота и безхитростность, отсутствие лукавства, притворства, всякой фальши и лицемерия в соединении с безкорыстием и умением жертвовать для ближнего. Всем известны щедрые пожертвования русских людей восточным церквам, веками обираемым турками, и без преувеличения сказать, существовавшим на русском иждивении. Русский человек был также чужд злопамятности и мстительности, умел прощать и первым просить прощения. Русские не знали такого обычая, как кровная месть, широко распространенного не только среди кавказских или азиатских народов, но и у итальянцев, испанцев, корсиканцев, шотландцев и др.

        Русское великодушие, словно прекрасная диадима, венчало русскую силу. (Такое качество вообще невозможно представить у слабых и поверженных, ибо в таком случае оно не отличимо от человекоугодия и приспособленчества и не имеет никакой нравственной цены). Достоин уважения тот, кто мог бы сокрушить недруга или обобрать до нитки должника, - но отказывается от этого. Таковы были многие наши князья и цари, примеров тому достаточно. Великодушие проявлялось как в частной жизни русских царей, так и в их внутренней политике; им могли воспользоваться как ненадежные союзники, так и поверженные враги. Достаточно только сравнить, как вели себя французы в Москве в 1812 г, и как ответили им русские в Париже два года спустя.

        9. Почитание царской власти, как богоустановленной

        Неотъемлемой частью русского благочестия являлось почитание богоустановленной власти православного царя. Это, конечно, не «особый догмат веры», как обвиняют русское православие модернисты, но это важная часть предания Православной Церкви, не только Русской, но и Византийской, где было сформулировано учение о симфонии царской власти с церковью.

        В России почитание царей особо утвердилось еще и потому, что московские цари и последние императоры разделяли с народом подвиги церковного благочестия и воплощали в себе многие черты народного идеала царя. Добавим к этому, что несколько наших благочестивых государей, таких как императоры Павел и Александр скончались как страстотерпцы. А последний наш Император Николай со своим семейством явил всему миру подвиг святости и веры, сподобившись венца мученического. Тем самым почитание царской власти в России основывалось не только на народной традиции и церковном предании, благословлялось не только таинством миропомазания и венчания на царство, но и освящалось мученической кровью тех государей, кто пострадал при несении своего царского служения. Благочестие венценосцев и их страстотерпчество уже переводят вопрос об отношении к царской власти из области политического монархизма в область церковного почитания.

        И собственно осознанный политический монархизм в России был всегда слаб (на что в свое время сетовал Л. Тихомиров); у нас не было сильных и влиятельных партий «роялистов», зато народное почитание царской власти было широким, глубоко чтились царственные страстотерпцы в церковном народе. Здесь еще одно отличие русского православия от того же греческого, которое в последние столетия империи видело слишком много примеров дворцовых переворотов, слишком просто стало относиться к фактам цареубийства и тем лишило все монархические понятия должного благоговения и нравственной силы, оставив в них лишь политическое содержание. Потому впоследствии греческая церковь привыкла к власти султана, а затем вполне спокойно «вписалась» в политический ландшафт западной демократии. В России же до сего дня монархические убеждения составляют неотъемлемую черту всякого благочестивого православного.

Теневые стороны православия русского

        Всякое человеческое дело в этом падшем мире несет печать греховности. Греховность человека, даже искренне верующего во Христа и радеющего о спасении, неизбежно проявляется, во-первых, в его несовершенстве, ущербности, а во-вторых, в непостоянстве его воли. Абсолютным совершенством обладает един Бог, а всякая тварь ограниченна в своих силах и способностях, в том числе и в нравственных. Когда человек забывает о своей ограниченности, он выставляет свои преимущества и тщеславится ими, забывает о своих недостатках, осуждает ближнего за те качества, в которых тот уступает ему, завидует за то, в чем другой превосходит его, гневается на обличение своих недостатков. Вторая сторона греховности проявляется в том, что человек периодически охладевает в своем нравственном усердии и стремлении, претыкается и падает.

        Кроме общей человеческой греховности, подробно разбираемой отцами-аскетами в их учении о греховных страстях, для русского человека можно выделить и особые теневые стороны народно-религиозного характера.

        И прежде всего здесь нужно отметить серьезный недостаток естественно-человеческой добродетели. Все доброе в душе русского человека основывалось на его религиозности, на глубокой личной вере во Христа, на живой духовной связи со своим Спасителем. С потерей этой живой личной веры русский человек терял все разом. В отличие от человека западного, русский не имел необходимого правосознания, житейского расчета и даже здравого смысла, не держался каких-то принципов поведения, которые не имели бы ярко выраженной религиозной подоплеки, а служили бы просто спокойствию нормального человеческого общежития. Потеряв свою веру и не имея этих естественных сдерживающих факторов, русский человек стремительно превращался в разбойника и даже в зверя, что доказано опытом многих наших бунтов и революций. Именно это имел в виду Ф. Достоевский, когда говорил, что «русский человек хорош в православии, а без него он – дрянь», разумея под православием живую личную веру всякого. Верно поэтому писал и И. Солоневич, что в России возможна или православная монархия, или пугачевская анархия.

        Эта склонность к анархии, к «вольной житухе», к отрицанию государства с его повинностями и иерархией, жила в русской душе издавна, причем даже не порвавшей формально с православием, но желавшей жить по-своему, не терпя никаких ограничений, накладываемых на поведение человека Церковью и государством. С этим сочеталось стремление к полному общественному равенству («чтоб всяк всякому был равен»), а также с нетерпимостью к тем, кто лучше, способнее или богаче (пролетарская зависть). Пренебрежение к писанным законам при заглушении голоса совести приводило к тому, что человек совершенно переставал уважать чужой труд и чужую собственность. Вместе эти качества давали ярких представителей Руси вольной и разбойной, которые никогда не переводились в нашей истории со времен степных бродников и новгородских ушкуйников до красных и зеленых партизан времен гражданской войны.

        Отметим и другой искажение православной духовности в русском народе – аскетический надрыв и прелесть, наглядно проявившиеся, например, у многих старообрядцев первого поколения, но не только у них. Всем известны их изуверные самосожжения («гари»), пост до смерти («запощеванство») и прочие крайности этого «русского донатизма». Первые вожди старообрядчества, как отмечал, например, прот. Г. Флоровский, были не книжники-буквоеды, а именно прельщенные мистики, аргументировавшие преимущественно от бывших им видений и откровений. В центре старообрядческого вопроса стоит не обряд, а антихрист – из-за этого-то люди и готовы идти на смерть и вести к смерти. А вопрос о факте пришествия антихриста решался вождями старообрядчества, исходя преимущественно из своих личных  откровений. Так русский аскетизм и эсхатологическая напряженность дали неожиданно отрицательный плод в виде мощного движения раскола. Так искажение православной духовности нередко уводило русского человека (причем весьма религиозного, но сошедшего со святоотеческого пути) в сторону самообольщения и прелести. Это и понятно: где нет горячности веры, где не знают аскетического подвига, там не бывает ни прелести, ни ложного мистицизма. Недаром многие учители Русской Церкви, такие как свтт. Игнатий и Феофан, значительную часть своих сочинений посвятили разбору состояний прелести и самообольщения. Все это свидетельствует, что опасность такого уклонения была серьезною и в их время.

        К этому примыкает и другое уклонение – легкое доверие благочестивых русских людей к ложным харизматическим учителям и пророкам. В общественной жизни этому соответствовало увлечение самозванцами всякого рода. По справедливому замечанию А.Н. Островского, «у нас может прослыть пророком всякий, кому не лень и кому не стыдно». Именно лже-пророками были основаны в России самые разные секты и группы. Самозванцы, выдававшие себя за харизматиков, обольщали простодушных и доверчивых русских людей и ввергали их в ров погибели. В самой Церкви периодически появлялись то лже-старцы, то лже-юродивые. Показательно некритичное отношение благочестивых в целом людей к подобным ложным учителям. Отвергнув всякий рационализм, всякий «свой разум» и «свою волю», ища духоносных наставников, они оказывались под руководством явных волков, сознательных обманщиков. Легкость обольщения и людская доверчивость прямо провоцировали иных лже-пророков изображать из себя тех, кем они не являются.

        В этой ложно-мистической среде (и не только в ней) были распространены мечтания хилиастического направления о грядущем якобы «золотом веке» или «рае на земле». Примечательно, что подобного рода мечтания были характерны и для некоторых видов старообрядчества – «беловодцев», искавших в Сибири и Центральной Азии утопического царства «Белые воды». В другом словесном выражении они были близки почти для всех наших революционеров: и для масонов-декабристов, и для демократов-нигилистов, и для марксистов. Прот. Г. Флоровский отмечает, что марксизм был воспринят у нас многими именно религиозно, как новая вера в светлое будущее на земле. Только этим и объясняется фанатическое упорство, невменяемость и изуверство последователей марксизма, не признающих ни логики, ни фактов реальной жизни ради последования своим утопическим химерам. Важно то, что эти мечтания о райской жизни на земле были близки для многих русских душ и потому соблазны хилиазма, даже антихристианского, находили в них отклик.

        Еще одна слабость русской души заключается в пренебрежении умственным трудом и в излишней доверчивости чувству и инстинкту. На Руси умели молиться, но не очень любили богословствовать; чтили царя, но не чувствовали нужды в том, чтобы изучать исторические обоснования монархизма. В предреволюционные десятилетия на этой почве появился «адогматический морализм» – отрицание во имя некой «общечеловеческой морали» всех догматов Церкви и ее обрядов, а также отрицание государства и даже всей внешней культуры. Это уклонение проявило себя и в толстовстве, и в ряде других сект, а также в определенном направлении ранних революционеров- демократов. Люди этого направления страстно обличали нравственные пороки общества, пытались заниматься нравственным совершенствованием (даже, как Писарев, пытались «научиться жить свято» – по их собственному пониманию). Но при этом, как и ложные мистики, ложные моралисты отвергали не только Церковь, но и Самого Христа Спасителя. Идейные предшественники таких «толстовцев» встречались и ранее в русской истории, например, в лице «стригольников» XIV в и протестантов  XVI в, учение которых носило ярко выраженную анти-иерархическую направленность и обличительство наличной жизни с позиции морали.

        У многих русских людей, всецело церковных распространенной негативной чертой было обрядоверие. У иных любителей церковной службы Типикон чуть ли не заменил само Евангелие, а спасение ставилось ими в жесткую зависимость от соблюдения формы церковного устава и обряда. Ярко выразилось это в позднейшем старообрядчестве. Тип старообрядческого начетчика, знатока уставных тонкостей, неутомимого обличителя любых обрядовых уклонений, готового часами спорить, был довольно распространен в нашем народе и конечно, далеко отстоял от подлинного хранителя идеала Святой Руси – благостного, умиленного, просветленного русского человека, способного и без спора пробудить уснувшую совесть, обратить грешника на путь Божий.

        У других наших православных обрядоверие проявлялось иногда в том, что они почитали для себя достаточною саму принадлежность к Церкви и сохранение ее предписаний и обычаев. Живой веры во Христа они не имели, живой связи с Ним не искали, реальности Его непосредственного влияния на свой духовно-нравственный мир  не чувствовали. Ошибка здесь в том, что не Церковь спасает христианина посредством Христа, а Христос спасает его посредством Церкви. Такая перестановка мест Жениха и Невесты ведет неизбежно к тому, что религиозная форма постепенно вытесняет содержание. Обрядоверие со временем неизбежно заменяется суеверием, поначалу еще церковного, а затем и вовсе языческого происхождения. Отсюда и вытекает известное нарекание к русскому простонародному православию в склонности к суевериям и даже язычеству.

        Р.Ф.

***

ПОСЛЕСЛОВИЕ.

ИСТИННОЕ  ПРАВОСЛАВИЕ  И   "ОФИЦИАЛЬНОЕ ПРАВОСЛАВИЕ".

Михаил Елисеев.

        Публикация  статьи «Истинное православие и "официальное православие"» в интернет-журнале «Верность» № 138 от 1 февраля 2010, а также ранее на форуме РОНС, дала ожидаемые результаты в виде откликов читателей. В частности, были высказаны мнения по поводу составленного списка «Преступлений сергианства». И если реакция участников форума, в основном, находилась в русле дискуссии со сторонниками МП, их попытками отстоять свою позицию, то в поле зрения наших единомышленников, читателей «Верности», в большей мере оказались вопросы анализа содержания самого явления церковного сергианства, сути его отличия от подлинного православия, следования традициям русской церкви.

        Соответственно  такой, естественно обнаруженной, логике рассмотрения проблемы были подчинены предлагаемые мною ниже ответы на прозвучавшие вопросы, а также комментарии и дополнительные соображения по церковному положению. То есть сначала под углом зрения в большей степени оказывается МП, вообще «официальная церковь», а затем основное внимание будет уделено проблемам истинного православия как они встают перед русскими людьми в наше время. Но все эти вопросы, насколько достижимо, рассматриваются только в рамках начавшейся дискуссии, избегая чрезмерного расширения темы. Там же, где такое расширение допускается, оно оправдывается значимостью и сложностью предмета. 

    1. Пути апостасии 

        Прежде  всего, хотел бы констатировать ещё  раз принципиально важное обстоятельство. Российское общество продолжает оставаться расколотым; в первую очередь это относится к русским. В 1917 в России началась Гражданская война, которая продолжалась всё минувшее столетие в разных формах до нашего времени. Она отнюдь не закончилась и продолжается сейчас. Этот факт представляется очевидным, так что здесь не будем приводить его доказательства. Русские люди разделены различными, вплоть до диаметрально противоположных, убеждениями, взглядами, оценками, интересами. В основе всех противоречий лежат разные мировоззрение, отношение к религии, духовные ценности, в целом, состояние души. Решению проблемы не помогут призывы к единству, а только осознание своих общих ценностей, близости, - что начинается с духовной ориентации: за Истину ты лично, или Она тебя не интересует, и тогда против Неё. Вот это – самый коренной вопрос, ответом на который определяется многое или все. 

        Честно  говоря, я и не ожидал каких-либо серьезных возражений или комментариев к статье от сторонников МП,- прежде всего, имею в виду наших активных «ревнителей» «официальной церкви». Таких аргументов у них просто нет, -  за прошедшие более чем восемьдесят лет никто из сергиан ничего путного ещё не придумал, т.ч. не они первые. Моя цель здесь была представить полный перечень преступлений и нарушений, обвинений сергианства, существование которых они отрицают: либо по сознательному умыслу, либо из-за простого незнания.

        Характер  поведения упорных сторонников  МП на нашем форуме после публикации статьи в очередной раз подтвердил отмеченные в ней стереотипы поведения сергиан. Они уже не внимают ни слову Священного Писания и Отеческого предания в учении о Церкви, на них не действуют христианские догматы. Даже вполне конкретные Каноны не оказывают какого-либо видимого влияния. Ведь в МП - послушание превыше…всего!? Вообще, ощущается определенное безразличие к вопросам веры, интересы и внимание сосредоточены на нечто другое: например, церковную дисциплину, официально-бюрократическую суету.

        Так что же еще можем мы сделать для них? Роскошных храмов с золочеными куполами у нас нет (отдельные возможные исключения не в счет, да и те, что еще остаются, действительно исключения, – и достаточно скромные), почти все наши материальные средства уже отняты «официальной церковью» с помощью их «друзей». Они служат в наших храмах, распоряжаются нашими реликвиями, иконами, книгами и, в сущности, всем. Они обманывают наш народ. Они попытались украсть нашу русскую церковь, подменив Её сущность, но, сохраняя до времени некую внешнюю схожесть, как вывеску, декорацию. Но пока мы стараемся не поступиться Истиной и не отступиться от Неё, не склониться под ярмо врага Божия, мы остаемся под благодатию Святаго Духа, входим в Тело Христово, находимся в истинной Церкви. Вот, что у нас остается. И мы это не променяем ни за какие земные блага и лживые посулы. В том числе прикрытые словами о любви и примирении…с врагом Христа!

        И осуждаем мы не лично их, а их поведение, нравы, как противные правде и чистоте учения Христа. А Суд будет потом. Видится нам, что скоро. Суровый, нелицеприятный и справедливый. В этом наше упование. Победа все равно будет за стоящими на правом пути. 

        Однако, кроме наших «ревнителей» ведь есть и честные люди (не стоит меня понимать так, что я обвиняю в заведомой нечестности всех из этих первых,- там может быть несколько сложнее; о причинах упоминается в статье), которые находятся в невинном заблуждении, и те, кто пытается разыскать правду в этом мире лжи и коварства, обступившем нас уже со всех сторон. Именно поэтому я посчитал составление упомянутого списка необходимым. Поскольку у любого, так или иначе настроенного, читателя что-то останется от прочитанного (или может остаться). А тем, кто читает по диагонали или вообще не утруждает себя этим интеллектуальным занятием, мы ничем помочь не можем. Господь о них позаботится Сам. 

        Все-таки одно возражение прозвучало,- конечно из набора старых, ещё времен м.Сергия. Сначала, как обвинение истинной церкви в «политичности», в том, что движимыми мотивами РПЦЗ и ИПЦ служат политические пристрастия в борьбе с властью. Но истинное православие исходит исключительно из ревности о строгом соблюдении коренных основ христианского учения, необходимости нравственно-духовной оценки событий и действующих сил в мiре, обязательности верного суждения и осуждения греховных поступков и поведения отдельных лиц и организаций (если необходимость осуждения грехов вызовет чье-либо смущение, то постараюсь пояснить это отдельно). Никакой чистой политики в деятельности РПЦЗ и ИПЦ найти невозможно; как раз напротив, священство всегда сторонилось политики (возможно, даже излишне старательно избегая её). Нет чего-либо подобного и в статье «Истинное православие и "официальное православие"». Но о самом обвинении в «политичности» говорится в списке «Преступления  сергианства» (см. п.3.4.- оклеветание исповедников).

        Но  участник форума, указавший на «политичность», далее, в том же сообщении, очевидно, ненароком свидетельствует против своего же аргумента, оправдывая поведение МП: дескать, иерархам МП политически нецелесообразно поддерживать слабых патриотов, а целесообразно дружить с нынешней властью. Без излишних комментариев остается только поблагодарить нашего участника за откровенность. Поэтому, мы и говорим о добровольной вовлеченности МП в антихристианскую деятельность. 

        В основном же в противоположном лагере наблюдается то же молчание в отношении самых принципиальных, коренных вопросов наших расхождений. И продолжение движения прежним курсом (о поведенческих стереотипах упоминалось выше). Интересно проявляются также некоторые различия в позициях защитников МП. Иногда чувствуется неуверенность (что естественно для нормального человека, вынуждающего себя по каким-то причинам отстаивать сомнительную для него позицию), а порой, вопреки привычке не удивляться уже ничему, все-таки в очередной раз приводит в оторопь где-то напускная, а где-то ставшая личной чертой «твердолобость» в следовании официальной линии МП (не следует принимать использованное слово как оскорбление – можно гордиться «твердолобым» отстаиванием правого дела).

        К таким последним, например, относится  «ревнитель», выступающий под именем Друг св.Сысоева, который уже то ли ждет, то ли поклоняется мошиаху, с вполне жидо-еретическим объяснением своих взглядов («Православные евреи из Иерусалимского патриархата говорящие на ИВРИТе не имеют иных слов для обозначения ИЕШУА МОШИАХА ИЗ НАЗОРЕТА. Да и в Библии например у Исайи , в псалмах Давида, и других пророков будущий СПАСИТЕЛЬ НАЗЫВАЕТСЯ МОШИАХОМ. Если кто то отрицает, что ИЕШУА НАЗОРЕЙ - МОШИАХ, тот не может быть Православным христианином.» - Какова логика, чисто еврейская! Начинается с несчастных евреев, а кончается прямым шантажом подчиниться им во всем!).

        Не  являясь дипломированным богословом (как почему-то требует от своих оппонентов один участник дискуссии,- излишне спрашивать, где сейчас можно получить такой диплом; насколько можно понять, сам он его также почему-то не имеет), все-же рискну выразить православный взгляд на выдвинутый тезис, что Мошиах, Мессия и Христос – это одно лицо. Эти слова, имеющие одно лингвистическое происхождение, обозначают совсем разных лиц в иудаизме и христианстве. Поскольку мы относим себя к Русской церкви, то следует использовать русские и старо-славянские  транскрипции, переводы и произношения, т.е. те, что содержатся в нашем Св.Писании. Наше Св.Писание не использует слово мошиах, которое у евреев обозначает ожидаемого ими национального царя, т.е. человека, должного удовлетворить их национальные эгоизм и гордыню во вселенском масштабе. В православном понимании еврейский мошиах является антихристом. Для христиан прореченный в Ветхом Завете Мессия, Христос воплотился как Божий Сын Иисус, который является чаемым человечеством Спасителем. Постепенная, сначала завуалированная, подмена христианских верований, ценностей, понятий, терминов на иудейские служит одной из форм иудаизации мiра. В современном христианстве данным направлением идет ересь жидовствующих (Кстати, непонятно, почему была закрыта появившаяся на нашем форуме тема о новой ереси жидовствующих? - Актуальная и серьезная проблема!).

        В свете того, что МП стала на путь иудаизации вслед за латинской церковью, это замечательная проговорка, показывающая, что сергиане могут обогнать в идущем соревновании римо-латинян. Нам не известно, на какое место претендует лично Друг Сысоева, но печать на лоб он получит точно (если будет менять свои взгляды вслед за линией МП и дождется своего кумира мошиаха). 

        Здесь также к месту высказаться  по поводу ожидаемого соединения МП и  Римского папства, - одной из наиболее популярных тем обсуждений, аналитических  прогнозов,- и на нашем форуме тоже. С моей точки зрения, этот вопрос не заслуживает того большого внимания, которое ему уделяется, в силу своей невысокой значимости. В частности, я вижу в поднятии темы унии с латинством попытку иерархии МП и их хозяев переключить внимание на негодный объект, одновременно решая при этом и сам вопрос информационно-психологической подготовки к унии. Уния, конечно, будет. Но, фактически, она уже в значительной степени состоялась, или  можно сказать, что её процесс уже начался и продолжается в наше время. Всё более усиливающиеся экуменические контакты между сторонами, публично проводимые совместные службы, включая литургического характера, проповеди – всё вплоть до самого высшего уровня, назначения экуменически настроенных лиц (в этом пункте отсчет нужно вести, наоборот, с высшего уровня, - от открытого экумениста «патриарха» Кирилла) и т.п. Какое же ещё нужно объединение?! Процесс уже на завершающем этапе.

        Но  самое важное не в этом процессе «латинизации». Латинская церковь  – есть, в общем, с точки зрения православных экклесиологии и догматов, ересь, т.е. расхождение с учением Церкви в отдельных существенных вопросах. На современном этапе – с явными чертами иудаизации. Но если вернуться к первой половине ХХ века, то, так сказать, - ересь в рамках «европейского христианства». Сергианство – это разрыв с основами христианского учения, сознательное отступничество, выпадение из Церкви, подмена Её на «церковь лукавнующих». Для тех, кто вполне осмысленно оказался за допустимыми для христиан границами, что ещё может представлять большую опасность?! Разве такой опасностью может быть Латинская церковь? Латинян нельзя обвинить в сознательном сотрудничестве с антихристианской властью по разрушению Церкви. Конечно, в этом нет их заслуги,- они были избавлены от такого страшного искушения европейскими национал-социализмом и фашизмом. Если бы не вмешательство данных сил, то легко предположить повторение того же, что случилось с Русской церковью. На таких переломных рубежах Господь отделяет пшеницу от плевел (Мф.13:30). Поэтому, проблема опасности унии МП с римо-латинской церковью – надумана. Всё самое страшное уже случилось. А в наши «последние времена» и те, и другие, в общем, уже идут вместе и вровень.

        Есть  ещё одно печальное обстоятельство, которое отмечалось в статье «Истинное православие…». Процесс всё более глубокого скатывания МП по апостасийному руслу представляется уже необратимым. Все точки сопротивления были пройдены. По-видимому, последним таким внешне видным этапом послужил развал советской власти, который МП, по-моему, прошла без заметной задержки, органично вписавшись в антироссийский «демократический» режим. В дальнейшем, «правая оппозиция» в МП искала и определяла для себя другие «рубежи обороны»: существование Зарубежной русской церкви и впоследствии её разрушение, сплачивание своих рядов вокруг авторитетных верных епископов и священников, объединение с латинской церковью или, как вариант, передача высшей иерархической власти явному для всех еретику (примером которого служил тогдашний м.Кирилл Гундяев). Всё это было преодолено в свои сроки без внешне заметного большого труда и сопротивления. Надо отдать должное многим внутренним оппозиционерам – не удержав оборону перечисленных рубежей, они разорвали общение с иерархами МП, которые безсовестно отбросили в сторону церковные догматы, учения и каноны, мешающие реформировать саму эту церковь; многие также вышли из «патриархийной» структуры. После циничного и грубого попрания норм церковной жизни в случае с еп.Диомидом и при «избрании» нового «патриарха» Кирилла, т.е. демонстрации силы и могущества руководящей МП верхушкой, остававшиеся честные прихожане и священники были поставлены перед необходимостью ухода. Сейчас в МП уже просто не осталось каких-либо сил сопротивления охватившей её апостасии.

        Сейчас  называется ещё один, как самый последний, рубеж – изменение православного Символа Веры. Думается, что на такой скорости падения Символ Веры их не остановит. Поскольку хорошо заметно отсутствие подлинной веры в МП,- это отсутствие только немного прикрывается ещё обрядностью. Однако разве истинный Символ Веры помешал совершать беззакония иерархам МП, а клирикам и пастве принимать их? Сергианство с момента образования противоречило православному Символу, и данная несовместимость только нарастала до нашего времени. Сам Символ Веры служит свидетельством и укором против сергианства. Поэтому изменят и его – в своё время. А до поры «лицемерным лжесловесникам, сожженным в совести своей»(1 Тим.4:1-2), которые живут только материальными, земными интересами, Символ Веры, как видим, не мешает. 

        В дискуссии обсуждался один абзац  из статьи «Истинное православие и "официальное православие"», в частности фраза «В Церковь могут входить весьма грешные люди, а в еретическом сообществе могут находиться нравственно чистые благонамеренные ее члены». Должен пояснить, что под еретическим сообществом я не имел в виду МП (специально). В истории христианской церкви еретические учения исходили из неверно, ложно понимаемых учений, в общем, по добросовестному заблуждению их учителей. Сергианство же предстает, собственно, не ересью в изложенном смысле, а сознательным, лукавым отступничеством, т.е. явлением самых последних времен этого мiра. Поэтому, не вполне верно относить сказанное именно в этой фразе к МП. 

        Для входящих в истинно-православную церковь  информация из статьи «Истинное православие…» в целом не новость. Тем не менее, статья была ориентирована в значительной степени на единомышленников. Поэтому прошу обратить внимание тех, кто не смог прочесть ранее. Постараюсь еще раз вкратце изложить свои соображения.  

        Главная мысль: Нам, русским православным людям, нужно не утратить наши связи на основе всего общего для нас: веры, идей, убеждений, истории, задач и опасностей. Уже сейчас мы опутаны трудноразрешимыми проблемами, которых вчера еще просто не было. Завтра они могут стать неразрешимы в принципе. Пример сказанному – церковные дела. Когда читаешь статьи, исследования, сообщения единомышленников, то укрепляется вера, что у нас не оскудела еще земля на честных, талантливых, инициативных людей. Может быть, в условиях национального и, теперь уже, церковного размежевания, пользу в деле нашего единения, наряду с интернет-изданиями, информационными сайтами, принесет и форум. У меня такая надежда есть. Не в форме неоправданно оптимистичных ожиданий, а из осознания необходимости искать правильные пути действий даже в самой сложной ситуации. А наше церковное положение пока ещё самым сложным не стало. Но худшее всегда возможно – за последний век русские в этом убедились. Поэтому не исключены такие обстоятельства, когда простым русским православным людям придется прилагать свои активные усилия, чтобы не потерять и того, что они имеют, не рассчитывая на чьё-то заботливое попечение и руководство. Но для налаживания и закрепления связей нужно использовать имеющиеся возможности. Остается много вопросов, которые невозможно решить вне общения.

        Конечно, всё сказанное относится к  единомышленникам, которые были разделены  по различным церковным группам  волею, в основном, внешних для  них обстоятельств (в то же время во всех этих обстоятельствах чувствуется некая непреодолимая сила, - ведь то, что случилось с Зарубежной церковью, случайностью не является). 

        Чтоже касается общения со сторонниками «официальной церкви», то могу поделиться практически приобретенным личным опытом. В научной среде и в культурном обществе принято признавать обоснованность более весомых аргументов. В обычной окружающей нас грешной жизни господствует иная логика. Когда не хватает силы разума, то внешние приличия и правила отбрасываются в сторону. Сторонники МП все-же «победили в дискуссии» на форуме. Побитые в честном интеллектуальном состязании сергиане стали всё больше и больше прибегать к личным выпадам в адрес конкретных церковных деятелей, а затем и своих оппонентов, и в завершение скатились к откровенным оскорблениям, в т.ч. в непечатной форме. Администрация форума весьма благосклонно взирала на маленькие шалости своих «братьев по вере», и следующим шагом (когда ожидание её вмешательства по наведению порядка на дискуссионном поле стало переходить в нетерпение) неожиданно…закрыло доступ всем участникам со стороны ИПЦ, в т.ч. автору настоящей статьи. С формулировкой "хула на Церковь, раскольническая пропаганда". Без каких-либо предупреждений и объяснений (т.е. с грубым нарушением правил форума). Через несколько дней, также без уведомлений, извинений и комментариев, доступ нам был открыт. Но зато в течение этих «победных» дней «апологеты» сергианства могли вдоволь писать свои глубокие измышления и «доказательства» своей правоты без каких-либо помех.

        Конечно, нести слово истины своим погибающим братьям нужно. Великим утешением в связанных с этим скорбях служат слова Господа: «Блаженны вы, когда возненавидят вас люди и когда отлучат вас, и будут поносить, и пронесут имя ваше, как бесчестное, за Сына Человеческого. Возрадуйтесь в тот день и возвеселитесь, ибо велика вам награда на небесах. Так поступали с пророками отцы их»(Лк 6:22-23).

        Но  в этом непростом деле следует  руководствоваться правилами общения  с погрешающими против правды:

    «Аще же согрешит к тебе брат твой, иди и обличи его между тобою и тем единым. Аще тебе послушает, приобрел еси брата твоего: аще ли тебе не послушает, пойми с собою еще единаго или два, да при устех двою или триех свидетелей станет всяк глагол. Аще не послушает их, повеждь церкви: аще же и церковь прослушает, буди тебе якоже язычник и мытарь».

    «Не дадите святая псом: ни пометайте бисер ваших пред свиниями: да не поперут их ногами своими, и сращшеся расторгнут вы»(Мф.18:15-17, 7:6).  

        Следует все-же посочувствовать заблуждающимся на путях противления истинной Церкви - “Трудно тебе идти против рожна” (Деян. 9:5). Но таким оппонентам и противникам также желаю спасения на пути правом (Пс.24:8-9). 

                                  (продолжение  следует)

            Р.Ф.

* * * 

ДУМАЙ БРАТ.

 Грешник Петр 

Русь давно зовут Святой,

Православной и родной.

Уважали в мире Русь

Прошлым братья я горжусь.

За Христа она стояла

Веру Правую держала.

И Святых она взрастала,

Ими землю освещала.

Всем была она родной,

А для многих и Святой.

Царь и церковь дружно жили

И примером всем служили.

Те года давно прошли

И в историю ушли.

Нас отцы предупреждали

И наказы нам давали.

Что придут враги в Россию

Будут ждать свою миссию.

Эти слуги сатаны

По Руси зажгут костры.

Будут жечь Святые храмы,

А страною править хамы.

Им поможет Никодим

Ересь в церкви наплодив.

А его духовны чада,

Это бесы, слуги ада.

Захватили в церкви власть

Гнева Бога не боясь.

Нам гуньдяев все гуньдявит,

Что мол правильно он правит.

Филарет и с ним Кирилл

Ризу Бога разделил.

Оторвали от Хитона

Православных очень много.

Эта рана кровоточит

С них за это Господь спросит.

Украина нас предала

В гости папу приглашала.

И стелилась перед ним,

Словна правит ею Рим.

ОВЦС сдает эстонцам

Наших братьев - крестоносцам.

Рим с Кириллом очень дружит

Он папистам верно служит.

И кутепов в Казахстане

Служит службу на коране.

В Беларусии свой бес

В митру Божию залез.

Патриарх все это видит,

Он Россию не навидит.

Если б был бы, русским он

Защитил бы Божий дом.

Но у вы и он латыш

И к тому ж экуменист.

Вот братья кто нами правит

И отару Божъю грабит.

Не боятся они Бога

И нехристам они подмога.

Так-что думай брат родной

Как помочь церкви Святой.

Время есть пока у нас

Не пробил последний час.

Бог еще Россию любит

И ревнителей голубит.

Ждет еще Своих сынов

Верных, преданных бойцов

						Р.Ф.

* * * 

МИСТЕР  ЛЬЮИС  И  КАЗАЧЬЯ  ПЕСНЯ

Рассказы штабс-капитана И.А.Бабкина

Печатается впервые

    Шибко мы бежим по крымским дорогам, а кое-где и безо всяких дорог, через высохшие русла, через вытоптанные луга, через нескончаемые бакчи. Кое-где лежат перезрелые арбузы. Несколько раз из колонны выскакивает то один, то другой юнкер. Подбегает к арбузу, пинает его сапогом. Удручено догоняет своих.

- Что, скусен?

- Опять гнилой!

    Почерневшие высохшие головы подсолнухов дают больше радости. Молодые офицеры наламывают их. Хватают, сколько вместится в охапку. Потом раздают по колонне. Обозным тоже достается. Все жуют семена, не очищая от шелухи, потом высосав, сплевывают. Эх, армия! Видали б вы батальон, жующий и сплевывающий семечки. Так не до жиру, быть бы живу.

    Там и сям попадаются заросли орешника, рощицы, влажные распадки. Близость гор чувствуется все отчетливее.

    - Никак чесанули вы его, господин капитан, - говорит Копылов. - Народишко побежал, а вы молодцом - из «Льюиса» по нему...

    Это он все про драчку с аэропланом.

    - Не достал я его, Копылов.

    - А с чего доставать, когда пульку можно послать?

    Крепок он в солдатском деле. Умеет лить бальзам на сердечные раны.

    Пулеметы, что подарком вдогонку нам, ползут на трех подводах.

    Каменистая речушка на пути. Она приостанавливает наш ход. Через колючий кустарник люди сбегают к ней. Черпают воду котелками, кружками, руками. Пьют, плещут себе в лица. Вода освежает. Снова раздаются шутки: кто-то рекомендует не пить воды много, а то как потом на ходу опрастываться, придется из колонны выскакивать.

    - Ничо-о, можно и в строю, - хохочет какой-то беззубый солдат. - Портки расстегнул - и пошла писать ивановская...

    Он из приблудных. Рыжие выгоревшие ресницы, такая же щетина на щеках. Шинель грязная, без ремня, сам расхлябанный. Какого полка, непонятно. Погоны он спорол, как и многие другие.

    Казаки возвращаются к колонне. Сообщают, что перед нами, через верст пять или шесть будет большое село. Красных не замечено. Что нам пять верст после такого трудного, бесконечного дня?

    - Это ваше армянское село? - спрашиваю я у Багдасаряна, нашего всезнающего армянчика, что бежит с нами уже несколько недель.

    - Это Бахчи-эли?

    А чего ты меня допытываешь? Было б мне известно, стал бы я тебя спрашивать.

    - Да, это армянское село, - уверенно говорит Багдасарян. -Ми пагава-арим с людьми-и.

    Село и впрямь большое и богатое. Еще на подходе мы видим аккуратные скирды убранного хлеба. Потом обширные огороды и все те же плешины бакчей. Группки тополей стоят верными стражниками. Кого они сторожат?

    Батальон входит в село.

    Дома из тесаного известняка. Вокруг - сады. В садах груши, поздние яблоки. Белые стволы, темные ветви. Ветви переплетаются в густую сеть. Яблоки отсвечивают янтарем. Праздные, пустые, засыпающие  виноградники на склонах. Хозяева не очень разговорчивы. Оказывается, многие по-русски не знают. Но это не армяне. Они оказываются болгарами. Отто Шмидт-шустрый тут же сообщает, что просить хлеб надо так: «Искам малку ляба!»

    По колонне передается команда:

    - Ездовые, слезай!

    Мы с полковником Волховским разыскиваем старосту. Это здоровенный усатый болгарин в полукафтане странного, никогда не виданного нами покроя. Он говорит по-русски с южным акцентом. Сто пятьдесят лет болгары живут на русской земле. Но акцент свой сохраняют, как и покрой полукафтана.

    Староста оказывается понятливым и расторопным. Он отдает распоряжения своим помощникам, двум молодым парням и трем мужикам зрелых лет. Кажется, кто-то из них армянин. Для нас это не важно. Важно, что они разводят офицеров и солдат по улицам, по домам. Споров не допускают. Сказал: тази кышта е за теб! - и хоть ты обкричись.

    Впрочем, сил спорить у людей нет. Едва зажглись на небе первые звезды, как все роты, батарея, обоз и беженцы размещены. Мы с полковниками Волховским и Саввичем сидим в просторном доме старосты и едим сладкий арбуз с лепешками и брынзой. Незнакомое вкусовое сочетание. Навсегда оно у меня останется связанным с болгарами: сочный сладкий арбуз, кисловатая брынза и свежая духовитая лепешка.

    - Иван Аристархович, проверь-ка посты перед сном. Да накажи ребятам, чтобы никаких безобразий... - Василий Сергеевич трет лоб ладонью. - И это приказ!

    - Будет исполнено, господин полковник.

    Я беру с собой двух юнкеров. Хотя они молоды, но в боях уже побывали и закалены. Они идут позади меня плечо к плечу. Штыки их тускло мерцают ночными отблесками. Сапоги совсем по-взрослому бухают за мной. Мы молча обходим дома и улочки. Кое-где горят керосиновые лампы. Там еще пьют вместе с хозяевами кофе и ракью, ужинают свиным рагу и овощными салатами. Но по большей части уже спят, такого храпака задают, небось в Симферополе слышно. Зато на сторожевых постах - чутко! Стой, кто идет? Пароль!..

*****

    Утро следующего дня. Зорька едва забрезжила на востоке, серым клинком полосанула по синему небу, я уже на ногах. Матвеич подает кувшин с водой, затем полотенце.

    - А то бритовку навострить? - спрашивает он. - Три дня не брились, ваш-блародие...

    - Оставь, Матвеич. Не на парад.

    Роса на сухой траве замерзла. Подмороженые груши срываются с веток и с глухим стуком падают на землю. На вкус - грушовое мороженое. И зубы от холода ломит. Хриплые голоса офицеров и солдат. Плач ребенка. Лошади громко фыркают. Болгары провожают нас молча. Полковник Саввич пытается было заговорить о деньгах. Но староста, в это утро одетый в овчинную безрукавку, только машет рукой:

    - Денги не трябва!

    Что ж, не трябва, значит, не трябва. Да что там осталось, в батальонном ящике? Все-таки оставляем им старую сбрую, сапоги, ремни, котелки, мешки с мукой – им, селянам, в пользу, а нам чуток легче.

    Вдруг выясняется, что кубанцы вместе с Шепелем ушли. И многие из приблудных с ними. Всего человек сорок. Это был точно гром из ясного неба. Чтобы переметнуться к красным, об этом не могло быть и речи. Тосковали они в последнее время, наши кубанцы. Песни пели протяжные, с томлением.

    - М-да-с... Вот тебе, тетерев, и тетерочка!

    Вика Крестовский горячится:

    - Черти лохматые, чего удумали?

    Да ничего они не удумали. Отчаянные были рубаки, верные боевые друзья, однако мысль, что приходится уходить из родных мест, да не просто с Кубани, а может даже из России, их надломила. Не вынесли больше. Небось, решили на прорыв через буденновцев. И домой!

    Полковник Волховской взглядывает мне в лицо. Нам слов не надо, чтобы понять друг друга.

    - В головной заставе сам пойду, - говорит он. - Иван Аристархович, обеспечь движение колонны. Отцам-командирам: остановка только по моему приказу. Виктор Георгиевич, фланговые разъезды на две версты, вперед на три. Кто из казаков остался - под твое начало.

    - Слушаюсь, господин полковник.

    Вика Крестовский рывком поворачивает коня.

    Батальон вытягивается из главной улицы. Колонны, повозки, фурманки, телеги. Мимо нас опять сады, ограды, каменные постройки. Заросшие бурьяном развалины старинного монастыря. Корявые дубки, каждому лет по триста. На подъеме стрелки подталкивают подводы. Да тут и идти-то всего-ничего. Еще двадцать-двадцать пять верст равниной да косогорами. Потом начинаются крымские горы. Перевалить через них - и мы в Судаке. Там нас должен ждать транспорт.

    Офицеры хмуры. Несколько часов сна - не успели отдохнуть после вчерашнего. Ноги у многих стерты до крови. Такого сразу видно: шага нет, прихрамывает, путается в шинели, отстает, потом цепляется за подводу.

     Из казаков осталось только десяток, донцы да те, что были с нами аж с весны 18-го. Да еще культяпый дед Назарий. Он сидит на телеге, насупившись. Что-то бормочет, кутается в старую бурку. Проезжает мимо Видеман, спрашивает, отчего дед не ушел «с козаченьками».

    - От хрена с морквой! - скрипит дед Назарий и отворачивается.

    Алексей Видеман вскидывается:

    - Эх, жигануть бы, дед, тебя нагайкой!

    - Жигани, - с вызовом отвечает дед. - Спиной потом не поворачивайся!

    Ого, деду палец в рот не клади! У Видемана играют желваки. Я подъезжаю. Кладу руку ему на плечо. Мы все доведены до белого каленья. Этот уход казаков тайком, в ночь, подкосил офицеров. Сколько месяцев вместе, бились под Орлом, дрались в Таврии, ходили в рейды по красным тылам... Эх, да что теперь вспоминать!

    - Назарий Евлампиевич, - примирительно говорю я. - Был у нас в батальоне когда-то есаул Забелин. Большой и тонкий знаток казачьих песен, между прочим.

    Дед Назарий молчит.

    - Однажды напел он мне донскую старинку. Небось, помнишь: Ах, как ехал казак, да с Турецькой стороны, да с Турецькой стороны, с победительной войны...

    Глаза под изжелта-сивыми бровями деда блеснули. Удивился словно бы.

    - Нет, не помню. Старый я песни помнить да побудки гудошные.

    И опять замолчал. Но накал был сбит.

    Я двинул рысью вдоль колонны.

    Батальон растягивается по шляху. Солнце поднимается слева от нас. Сады и бакчи кончились, пошли овечьи выпасы. Это было твердое, выженное солнцем нагорье. Камень и камень. Глубокие овраги, поросшие степной жесткой травой да кустами. Цепи курганов и холмов. На одном, на обдутом ноздреватом камне, сидит какая-то большая птица. Похожа на грифа-падальщика. Печальное зрелище. Говорят, когда-то здесь проходили торговые пути. Карасу-базар, что остался позади, был великим городом. Все меняется. Реки высыхают, травы выгорают, деревья умирают, люди уходят. Остается камень да пыль.

    Через часа полтора на взмыленном жеребце донец Попов. Я как раз около полковника Волховского. Он в бричке с генералом и генеральшей, я - верхом. Попов, словно бы генерала и нет, без доклада сразу к Василию Сергеевичу:

    - Красные! Беме приказал до вас, чтобы, значит, предупредить.

    - Много?

    -  Сотен десять-двенадцать, а то поболе. Кавалерия. Всех не посчитали. Очень много, ваш-сок-родь! Быстро идуть. Мабуть наметом жарять...

    Они подумали, а мы уже знали. Двенадцать сотен одних конных - это, почитай, бригада. Откуда здесь красная бригада, когда должны эти края прикрывать алексеевцы, разбираться некогда. Может, вчерашний летун долетел до своих. Им приказ дан: остановить и уничтожить. У нас же приказ...

    Я оборачиваюсь к полковнику Волховскому.

    Сивый ус его нервно топорщится. А морщины на лице разглаживаются, глаза оживают, в них - стальной отблеск. Говорю же, это викинг. Ему пушечная канонада - отцова заповедь. Посвист пуль - колыбельная матери. Он в бою молодеет. Для него смерть - Божья благодать.

    - Такова наша судьба, Василий Сергеевич, - в это время бормочет растерянно генерал З-овский. - Это конец. Говорят же, от судьбы не уйдешь... Война проиграна, нам остается молить у Бога милости...

    - Я, господин генерал, учился у других учителей, - выпрямляется полковник Волховской. - Война не окончена, пока есть хотя один солдат. Война не проиграна, пока этот солдат держит ружье.

    И тут же ко мне, точно генерала больше не существует:

    - Иван Аристархович, обозу с гражданскими - продолжать движение. Уйти за следующую гряду и остановиться. Мы встречаем красных прямо здесь. Это поле - наше! Соловьеву с орудием - на полверсты влево, вон за ту сопочку. В закрытую позицию. Телефон протянуть!..

    Сколько раз замечал за полковником Волховским: в незнакомой обстановке, на чужой неведомой земле, без карт, без донесений разведки, он словно бы читает местность. Когда и как углядел он ту сопочку? Отчего вдруг такое решение: встречать врага прямо здесь, между желто-серыми косогорами?

    Я даю жеребчику шенкелей и гоню его к ротам. Приказы выслушиваются молча. Люди осознают неизбежность боя. Их лица теряют цвет, сереют, словно бы опадают, кожа на скулах натягивается. Вот как? Опять бой? Да, господа. Опять. Потому как не всех мы красных перебили, не всю горлопань повысекли.

    Командиры рот передают распоряжения взводным. Соловьев, Фролов, Лосев, Чусовских и номера расчета, вместе с трехдюймовкой, уже скачут в сторону. Пыль тяжело вздымается и тут же оседает. Роты, как на учениях, подают правое плечо вперед, заворачивают строй.

    У меня ощущение, что все это уже однажды было. Да, именно так. Обозные телеги, беженские брички и колымаги, лазаретные фуры, - все отделяется, становится чужим, уходит дальше. А ряды офицеров, юнкеров и кадетиков рассыпаются по краю поля. Приказы полковника Волховского точны и ясны.

    - Дистанция - два штыка. Подпоручик Копылов, на учебную команду взять «Льюис».

    - Слушаюсь!

    - Капитан Лепешинский, тачанку поставьте на правый фланг. Видите кусты? Да, впереди на триста саженей... Возьмите пять человек из второй роты прикрытием.

    Я дублирую распоряжения. На роту по два «Льюиса». Вишь-ко, пригодились. Юнкер, возьмите этот ящик с патронами, отнесите к третьей роте. Поручик, вам на взвод еще один пулемет и ящик с ручными бомбами...

    Неожиданно все замолкают. В воздухе неясное напряжение, словно дрожь.

    Потом все поворачиваются в одну и ту же сторону. Справа, пока еще далеко-далеко, на серой полосе земли, под розовой полосой восхода возникла черная клякса. Она размазана, размыта. Но она растет, движется. Вместе с нею нарастает в воздухе гул. Это топот тысяч копыт. Это тяжесть тысяч коней, сбитых в один огромный безудержный вал. Не двенадцать сотен - тысячи три будет!

    Мимо меня ковыляет капитан Никитин. Рука на перевязи, нога волочится, лицо острое, бледное. Каждый шаг отдается ему болью.

    - Я к своей роте, - говорит он мне глухим голосом.

    Дребезжит телефон. Артиллеристы вышли на боевую позицию. Адъютант полковника подает трубку:

    - Батарея, господин полковник!

    Его зовут поручик Дементьев. Он не новичок в нашем Офицерском батальоне. Идет с нами от Екатеринодара. Был дважды ранен и возвращался в батальон. Был отделенным и взводным. Одно время командовал пешей разведкой. Был помощником полковника Саввича по батальонному хозяйству, на капитанской должности. Это в прошлом году, в свои неполные двадцать лет.

    В качестве батальонного адъютанта Дементьев всем пришелся по душе. Он молод, свеж, с легким пушком на щеках, с лихими усиками «благородного корнета». Он знает чинов батальона не хуже меня или полковника Волховского. Но с ним легко. Всем и всегда. Прежний адъютант, довольно противный и скользкий субъект, был легко ранен еще в походе на Москву. После ранения к нам не вернулся. Многих офицеров это порадовало.

    - Батарея? - Василий Сергеевич берет трубку. - Соловьев! Слушай, генерал-бомбардир, меня внимательно: огня не открывать, пока противник не драпнет и не окажется вне достижимости нашего ружейного огня...

    У меня в глазах небо накренилось. Или я ослышался, или у Василия Сергеевича помешательство. Гул тысяч и тысяч копыт все ближе. Так, наверное, шли на русских когда-то тьмы и тьмы татар. Смерть наша идет. Я глубоко вздыхаю. Да, идет... Чистое лазоревое небо, темные заросли кустов, серо-желтая степь. Она расстилается широко перед нами. Черная свинцовая туча, вдали на горизонте, движется на нас. Она неумолимо растет, надвигается. Уже слышен рев тысяч глоток: «А-а-а-а!»

    А против этого стоят наши три шеренги, расстоянием два штыка, едва сто семьдесят человек. Застыли в тягостном ожидании. Какой-то нижний чин истомно хрипит: «Владычица, оборони!» Малознакомый мне юнкер нервно курит папироску во второй шеренге. Дальше вижу родные лица. Штабс-капитан Гроссе, поручик Щукин, подпоручики Скворцов и Ячменев, юнкера Грибов, Рутковский и Зальцер, за ними капитан Анастасиади, громадный унтер Лепехин с пулеметом «Льюиса»...

    Наш командир словно бы нарочито громко повторяет:

    - Именно так, господин полковник. Только когда они побегут и ружейной пулей их не достанет, всыпь им вдогонку и гранатами и шрапнелью. Кто у панорамы? Чусовских? Что ж, Валентин не мазанет...

    Сказав это, полковник Волховской кладет трубку на рычаги и крутит рукоятку. Потом спокойно встречает мой взгляд.

    - Пойдем, Иван Аристархович, и мы. Ты к своим, в третью?

    - Так точно, господин полковник, - отвечаю, не понимая, что я говорю.

    - А я буду с первой ротой. Огонь по моей команде.

*****

    Третья рота на левом фланге. Достался холм, на округлой вершине которой пристроились подлетевшие башибузуки Крестовского. Они спешились, коней отослали назад, деловито влились в офицерские цепи. Эта форма каре родилась в боях. Две передние цепи бьют, третья подает патроны, ручные бомбы, заменяют собой павших.

    Вика становится на колено у куста. Карабин он положил на сухую траву, вынул из кармана плоскую австрийскую фляжку, хлебнул из нее. Кивнул мне:

    - Для меткости глаза, для твердости руки!

    Усмешка его жесткая, неживая. Глаз - стальной, недобрый. Такие не сдаются и пощады не просят.

    Гул близится.

    Мне с косогора видно, там не кавбригада, там больше. Идут могучей лавой, волнами, будто прорвало плотину в половодье. Все пространство перед нами уже покрыто ими. Земля гудит. Передние рвутся. Уже видно отдельных всадников. Островерхие шапки. Красные знамена тут и там, блеск клинков. Их лошади с вытянутыми мордами. Скоро можно увидеть даже пену, слетающую с их губ. Рев все ближе: «Ур-р-ра-а-а-а!»

    Я смотрю вправо. Роты застыли в неподвижности. Штыки кверху. Перед нами широкое поле с дорогой. По ней мы шли всего четверть часа назад. Теперь это поле и эта дорога заполняются живой массой. Сколько их, свербит в мозгу, три тысячи, пять тысяч? Почему на наш истаявший батальон они выслали такие огромные силы? Решили, что мы - дивизия?

    Уже можно разобрать лица. Открытые рты орущие. Шашки занесены. Много молодых, совсем почти детей. Но есть и огромные звероподобные детины. Это упыри, сволочь накокаиненная! Пятьсот саженей между нами.

    - Бата-льо-о-он!

    Голос полковника Волховского неожиданно гулкий и громкий. Он покрывает многотысячный топот и рев.

    - Готовьсь!

    Я приподнимаю свой «Льюис» на стальных вилках. Устроен я хорошо - за двумя ноздреватыми валунами, с широким углом обстрела. Я сижу, расставив ноги. Носками я упираюсь в валуны. Бежать мне не придется. Здесь останусь.

    Офицеры одним взмахом наводят винтовки. Штыки блестят на солнце. Триста саженей.

    - Третья рота, цельсь!

    - Вторая ро-та-а!..

    - Пер-рвая...

    Я выбираю ряд конников. Он неровный. Лошади взмыленные, надвигаются с жуткой животной силой. Двести саженей... Сто...

    - Батальон! Огонь!

    - Пли!

    - Рота... пли!

    При первом же залпе, гриф словно бы соскальзывает с камня-утеса, расправляет крылья и легко возносится туда, где не может его зацепить шальная пулька.

    - Пулеметы, огонь!

    Заработал и мой «Льюис», заплевался огнем и пулями. Ахнул второй винтовочный залп. Кавалерийская лава ударилась о свинцовый барьер. Несколько следующих мгновений она еще прет безудержно вперед, рушась, сшибаясь, топча упавших. Пятьдесят саженей. Вот они, прямо перед нами. Лица, бурки, шашки наголо!

    Мой «Льюис» работает.

    Дук-дук-дук-дук-дук...

    Льется свинцовый поток из толстого ствола. Срезает передних, как серпом. Следующие через них перескакивают.

    - Рота! Пли!

    Третий залп.

    Падальщик, небось, удивлен. Ему не требуется столько пищи. Ему достаточно одной дохлой лошади. Но люди, эти маленькие двуногие существа, никак не могут насытиться. Много пищи грифу-падальщику, ой, как много!

    Ловкий краснюк, так чудесно сидящий в седле, напарывается на струю огня. Пули вышибают его вверх. Я повожу плюющимся стволом и срезаю еще трех или четырех.

    Обожрется ведь птица-дура!

    Мой «Льюис» клацнул и умолк. Кончилась обойма. Юнкер Богоявленский вталкивает мне в руку другую. Мягкий металлический звяк я не слышу. Я только чувствую, как послушно становится коробка-кассета на свое место. И вижу, что рядом, через двенадцать человек, полыхает огнем «Льюис» Щукина. А дальше - следующий «Льюис».

    Двадцать саженей между мной и летящей орущей ордой. Дай-ко им свинцового гороха, мистер Льюис! Меня охватывает ярость. Миг - и снова валятся перед нами кони, сыплются люди. Крики, предсмертные вопли, стоны. Справа летят в красных ручные бомбы. Взрывы разметывают группу конников. Слева позади меня кто-то падает и хрипит.

    Дук-дук-дук-дук-дук-дук...

    Я переношу огонь вправо, там почти наскочили красные на нашу шеренгу. Смотри, пупки, - ножики наточены! Офицеры берут на штыки первых. Отбиваются револьверами. Дерутся врукопашную. Мне бы своих не задеть. Отсекаю задних.

    «Льюис» клокочет у меня в руках.

    Вижу богатыря Лепехина. У него, никак, кончились патроны, и нет времени перезарядить пулемет. Так он выходит против конников, во весь рост и своим пулеметом как дубиной - одного сбивает с коня, другого, третьего. Истинный Илья-Муромец против силы басурманской. Красный упырь стреляет в него в упор. Другой бьет шашкой наотмашь. Но он успевает подставить пулемет - шашка вывернулась, чвыркнув его по голове. Лепехин сшибает коня ударом кулака, вырывает красного из седла, шваркает его о землю и топчет ногами. Топчет, сам заливаясь кровью.

    Сейчас подможем, унтер! Я перебрасываю свой «Льюис» через валун. Так нам сподручней! Длинной очередью вычищаю пустырь по-за дерущимися. Пади, пади, сучья сыть! А прими-ко в затылок, в загривок, в брюхо, спину, по ногам. Тут и наши ребята набегают, штыками докалывают красное отребье.

    - Рота! Пли!

    Сбились сотни и сотни коней перед нами. Падают конники. Они - по нам из карабинов. Мы по ним - из винтовок и пулеметов. Не уступаем ни мы – им, ни они – нам. Рев, крики, взрывы, конское ржанье. В голове пусто и гулко от выстрелов и разрывов. Словно кинжалами сквозь живую плоть бьют наши пулеметы. Трещат винтовочные залпы. Рвутся бомбы. Когда рядом, то огневой воздух толкает в лицо. Мелкие осколки секут щеки и лоб.

    Новую коробку!

    Я откидываю пустую, руку назад. Юнкер вталкивает мне гладкий металл в ладонь. Ах, юнкер, не замечал я тебя среди серой солдатской массы. К представлению! К Георгию! Снова перекидываю пулемет в первоначальное положение.

    Дук-дук-дук-дук-дук...

    Благодарю вас, мистер Льюис. Безотказна ваша машина!

    Дук-дук-дук-дук-дук-дук-дук-дук... - подхватывает справа от меня.

    Пространство между нами и красными на двести саженей завалено трупами и ранеными. Лошади мечутся, сбивая друг друга и людей. Мы от грохота выстрелов и разрывов бомб оглохли. Меня мотает, отдачей трясет до боли плечо. Глаза режет от дыма и пироксилина. Но лава остановлена. Красные сотни сбились в одну огромную муравьиную кучу. Их командиры кричат, размахивают шашками. И тут же падают. Свои же топчут их.

    По мне тоже ведут огонь. Пули крошат ноздреватые края валунов. Одна цвинькает и, отлетев, бьет меня в подбородок. Это как удар в драке. Сначала темно в глазах, потом резкая боль. И свет.

    Я вытираю кровь рукавом и покрепче упираюсь в камни ногами.

    Нет, красные б..., я еще жив.

    Дук-дук-дук-дук-дук!

    И справа: дук-дук-дук-дук-дук... Дук-дук-дук-дук-дук-дук...

    Мой «Льюис» затыкается. Пустая кассета. Выкидываю ее. Где новая?

    Нет коробки в руке.

    Оборачиваюсь:

    - Юнкер!..

    Он лежит в двух шагах от меня, скрючившись в последней агонии. Кровь изо рта. Глаза в меня, боль и страх в тех глазах. И пелена смерти по ним. Его ноги стригут по сухой траве. Мой Матвеич, наш третий номер, бежит с коробками ко мне.

- Ваш-блародие...

    - Давай!

    Ах, вы сукины дети! Какого мальчишку убили! Господи, доколе?..

    «Льюис» мой заработал с новой силой. Ожесточенно и упорно выкашиваю группу конников. И следующих. Что, не нравится? Али не хочется?

    Слева гулко бьет и бьет из карабина Вика Крестовский. Что не бах, то и ах! Сноровисто передергивает затвор. Щека к ложу, глаз в прорезь. Бах! Еще один катится. Лицо Крестовского бледно и сосредоточенно.

    Справа же залпы винтовок сливаются в единый треск. Воодушевленно и часто стреляют по красным юнкера и офицеры. Эка невидаль - красной сволочи туча! Нашей кровушки вам захотелось, упыри? Закусите сначала свинцом. Триста саженей перед нами - трупы и лошади. А дальше - жуткий, орущий, безумный муравейник.

    - Прицел триста! Рота - пли!

    Офицеры переводят прицелы на триста. А вот мы кваску на каменку! Да пропарку до косточек! Смотри, падальщик, тебе сверху все видно. Запоминай!

    - Пулеметы, огонь! - подстегивает нас окрик полковника Волховского.

    И снова враз полыхнули пламенем да свинцом. Откидываются и сыплются всадники. Разворачивают лошадей. Сбита их красная тряпка. Бежит куда-то сшибленный конник. Потом, смешно подпрыгнув, падает. Валятся они друг на друга.

     И тут наступает момент перелома. Стоит батальон. Дерется, себя не щадя. Убивает и побеждает. Не слабеет наш огонь, только точнее, только безжалостнее становится.  Размозженные головы, оторванные руки и ноги, трупы, вырванные внутренности животных, а главное, густой непрекращающийся поток свинца, жестокого, ищущего своей славы – хлещет кровь из шеи краскома, размахивает маузером кожаный комиссар, и тут же срезан пулеметным огнем, тонко ржут раненые лошади, истошно кричит окровавленный красноармеец, тянет руки... Ужас охватывает всю эту орду. Теперь не отдельные всадники - целыми сотнями мечутся они по полю, пытаясь вырваться из стальной и свинцовой лапы.

    Ну уж нет, шер-ами! Как приговаривал ротмистр Дондурчук, а водочки-то откушать? Просим! Рвутся ручные бомбы, бьют пулеметы.

    Выскакивает тачанка Лепешинского во фланг. Горячо и убедительно такает «Максим». Отхлынули влево красные.

- Батальо-он! Прицел четыреста!

    Это снова покрывает визг и вой, матерщину и крики, пулеметные очереди и винтовочные «пачки» голос полковника Волховского. До сего самого дня не ведал, какой у него громкий голос. Точно труба Иерихонская, призывающая на последний суд.

    - Ба-таль-о-о-он!..

    Животная злоба красных обращается в такой же животный панический страх. Муравейник трепещет, беспорядочно отстреливается, пытается спастись.

    - Огонь!

    На миг поворачиваю голову и вижу, как справа от меня ощетинясь штыками, словно соединясь единым нервом, ахнул залпом батальон. И восемь пулеметных огневых струй вожглись в красную мусорную кучу. Айда-ко, мистер «Льюис»!

    Я целюсь в спины, нажимаю на спуск. Струи огня и свинца пропарывают серые шинели, рвут бурки, сбивают лошадей. Я продолжаю нажимать на спусковой рычажок: дук-дук-дук-дук-дук-дук-дук...

    Наконец, вся красная тьма, все эти сотни и сотни, может быть, даже тысячи, в ужасе, с ревом скачут прочь. Кто коня потерял, тот на своих двоих норовит. Куда, буденновцы-мироновцы? Мы не там, мы здесь. Неужто накушались? Али забрезгали? Так мы свеженьких, горяченьких подбросим.

    Нет, не внимают нашим увещаниям. Задали драпака, уши на ветру отлетают. Как это у Михаила Юрьевича, «бежал Гарун быстрее лани...»

    В это самый миг:

    Бам-с!

    Ахает трюхдюймовка. Так вот он о чем, наш полковник Волховской. 

    Снаряд разрывается в самой гуще красных конников. Это фугас. Огонь, грохот, столб земли, лошадь по воздуху летит. Вопли отчаяния и боли покрывают даже ружейный треск и пулеметный трещет. Так ты, девка, почто с парнями хороводилась?

    Я выпускаю последнюю череду пуль. Потом отшвыриваю пустую кассету, вставляю новую. В это время:

    Бам-с!

    Второй выстрел. И тоже - в самую гущу. Десятка три-четыре красных разлетаются в разные стороны. Так разлетается мухомор от удара по нему сапогом. Вдрызг, в мелкие мокрые шмотья.

    Бам-с!

    И разрыв, сметающий заднюю группу.

    - Батальо-о-он! - голос полковника Волховского прямо надо мной.

    Оборачиваюсь. Так и есть. На своей лошадке - сидит, как влитой. Фуражка крепко надета на голову. Козырек по самые глаза. Небольшая рука отсвечивает медью.

    - Сомкнись!

    Пули цвинькают, жужжат поверху.

    Ротные повторяют команды.

    - Двумя цепями... Штык на руку! Впере-о-од! Шагом...

    А трехдюймовка наша знай колотит по бегущим красным. Бам-с! Бам-с!

    - А-арш!

    Заключительный аккорд боя. Торжественный и страшный. Шагнул вперед батальон. Все сто пятьдесят штыков. И мерно, неудержимо зашагал по поверженному врагу. Кто шевелился или стонал - били штыком. И дальше, дальше, не ломая строй. Крик, удар! Дальше, господа!

    Я подхватываю «Льюис» и, держа его на весу, догоняю ряды. Чувствую, как влажно холодеет горло. Это течет кровь из рассеченного подбородка.

    Бам-с!

    Уже в версте от нас разрыв. И опять в самую гущу всадников. Подгоняя их, чтобы не задумывались. Они даже раненых не забирают. Вихрем несутся прочь.

    «А ведь это наш последний снаряд», - подумал я.

    Мы идем вперед. Наступая на мертвые руки и ноги, перепрыгивая через лошадиные трупы, добивая раненых и контуженных. Я с другими в едином строю. Пулемет тянет вниз, я откидываюсь назад, чтобы было удобнее.

    Краем глаза вижу нашего полковника Волховского. Он немного позади, на лошади. Это его волей, его бесстрашием, его расчетом, его израненным и запекшимся сердцем батальон выстоял.

    - Последняя, - подталкивает меня Матвеич.

    Я откидываю пустую обойму. Вставляю новую. Мы не останавливаемся. Где какое движение, туда - огонь. Катится красноармеец. Замирает комиссар, забитый штыками. Болью кричит раненый жеребец о трех ногах. Усатый солдат, черные губы, черные прогалы глаз, островерхая буденновка сбилась набок, шинель разорвана, в руках винтовка, поднимается на колени. Я срезаю его чередой пуль. Он падает в черную лужу чужой крови, лицом в чьи-то пузырящиеся кишки. Я поддергиваю ремень на плече. Главное - строй. Главное - победа!..

*****

    Более шестисот красных конников мы уничтожили в том последнем бою. Посчитали наускорках. Может, меньше на тридцать трупов, может, больше на сто. Разгромленная кавбригада в беспорядке отхлынула. Не по зубам оказался им наш Офицерский батальон.

    Оставьте мертвым хоронить своих мертвых, сказал Господь! Мы так и сделали. Немного побродили по полю. Обобрали патронные и седельные сумки, собрали кое-какое оружие. На многих большевиках обнаружили пачки денег, золотые кольца, серьги, золотые зубные коронки...

    Юнкер Рутковский, сам шатается, кровь на разорванном рукаве, кровь на лбу и по щеке, кровью испачканы штаны, подает мне золотой браслет. На внутренней стороне его каллиграфическая надпись: «Машеньке в день ея 17-летия от брата Романа. 12-X-1913». Кровью Рутковского залиты слова чьей-то теплой памяти. Да, пограбила, потешила свою душеньку красная сволочь.

    - Сохраните его, Рутковский, - возвращаю я браслет.

    -Слушаюсь, господин капитан.

    -И немедля на перевязку!

    - Да-да...

    Он, шатаясь, уходит, длинноногий, длиннорукий, узкогрудый, совсем еще юный.

    Наши потери составили около сорока человек. Из них двенадцать офицеров и юнкеров убитыми. Среди них Дементьев, наш любимец. Отошел от Василия Сергеевича, всего на какое-то мимолетное мгновение - увлекся боем. И вот...

    Были также убиты два мальчика-кадета. Мы хороним их в общей могиле.

    Санитар промакает длинной тряпицей мне подбородок, останавливая кровь из рассечения. Потом завязывает тряпицу узлом на затылке.

    - Оставь так. Иди к другим, - говорю я, нахлобучивая фуражку.

    Лепехин сидит на горе трупов. Лицо залито кровью, но глаза горят злом и жизнью. Шашкой ему сорвало кожу с головы. В разорванную окровавленную рубаху видны две пулевые раны - прямо в грудь. Грудь его - бронза литая. Застряли в ней пули. Возле него два санитара. Один держит его за руки, другой бинтует голову, пытаясь приживить срезанную кожу с волосами.

    - Легче, чертяка! - рычит Лепехин. - Смотри, пришибу...

    Санитар, немолодой мужик в прожженной шинели, опасливо отстраняется:

    - Чего «пришибу»? Я что, зла тебе желаю, Лепехин?

    - Пули выковыряйте, - вместо ответа распоряжается тот. - Нечего их там оставлять...

    - Чем я тебе их выковыряю?

    - Шилом, едреня феня! Тебя учить, што-ль, надо?

    Из-за гряды к нам приблизились наши беженцы. Они шли, не веря глазам своим. Поле усеянное трупами, а на краю поля - роты, провожающие своих боевых друзей, раненые, фельдшер и санитары, торопливо наматывающие бинты...

    Только в этот миг я осознал, что бой окончен.

    Впереди шли жены и сестры наших офицеров. Бежала, всматриваясь, жена капитана Фролова, а поодаль ее гувернантка Сесиль, тощая и носатая француженка, волочила за руку малыша. За ними - жена князя Кугушева. Прямо к Гроссе метнулась сестра нашего славного Костина, что погиб в степях Таврии. Давно мы уже приметили за ними. Что ж, дело молодое да честное.

    Позади тянулись другие. Вон мать и сестра Можальскова, вывез-таки донец их. Непризнающийся в своем сане дьякон с женщинами и детьми. Идет, лохмы распустил, в лице растерянность. Не видал ты еще такого на своем веку, отец дьякон? Дальше - семья поручика Щукина, престарелый отец, исхудалая мать, старая бабушка, двое малолетних кузенов, что остались сиротами.

    Им, конечно, видеть такое не надо!

    Но как остановить?

    Пришли инженер Рогалев со своей молодой женой, и купец Куроедов, все закрывающий широкой ладонью глаза детям, и журналист Гаврюшин, и профессор права, чью попутчицу вчера убило бомбой с аэроплана. Пришли Шмидты-худые и Шмидты-шустрые, и армяне Багдасаряны, и крестьянские семьи, ищущие у нас защиты, и какие-то побродяжки, неизвестно зачем уцепившиеся за нас, и древний казак Назарий Евлампиевич со своей культей.

    Пришли наши обозные, коноводы, ездовые, ремонтники. Пришли наши кашевары. Сразу стали помогать санитарам и фельдшерам, другие пошли по полю, взять что придется.

    Пришел генерал З-овский со своей женой. Он долго смотрел пустыми глазами, как юнкера насыпают холм из серой крымской земли. Ничего не говорил. Да и что ему было сказать?

    А наш полковник Волховской со стариком полковником Саввичем, будто два священника, читали литию, осеняли крестом могилу, бросали первую горсть земли. Привычно и размеренно. Только перед телом Дементьева на миг задержался Василий Сергеевич. Вздохнул прерывисто, глубокие жесткие морщины дрогнули. Трудно ему было переносить смерть близких молодых офицеров и юнкеров. С сына Саши это у него пошло, с его гибели.

    Я поднял глаза. Картина меня поразила: на холмах, на белых камнях там и сям сидели большие черные птицы. Их было не меньше дюжины. Они не взлетали. Они смотрели на нас.

    Потом одна из них, переступая сизыми толстыми лапами, стала подбираться к полю, заваленному стынущей мертвой плотью. Вот она встала во весь рост и сердито замахала крыльями. Будто прогоняла нас. И дико заклекотала.

    Два других падальщика сорвались со своих белых камней. Пролетев саженей сорок-пятьдесят, они тяжело шлепнулись на твердую крымскую землю - тоже ближе к трупам красных.

    - Не могут дождаться, - сказал позади меня чей-то глубокий голос.

    Я обернулся. Это был дьякон, не желавший признаваться о своем сане.

    Полковник Волховской отдал приказ двигаться дальше. Раненых мы устроили на брички, на телеги, фуры и другого рода повозки. Кое-кого ссадили, ничего, променад полезен, пройдетесь ножками. Недалеко осталось. Крымские горы, окрашенные в какой-то сиреневый цвет, цвет голландских изразцов или увядающих хризантем, вырисовывались перед нами.

    Закричали возницы, ударили сапогами по пыльному шляху господа офицеры, заскрипели тележные колеса. Двинулся батальон дальше. Назад не смотрели. За спинами нашими торжествовали птицы-падальщики. Они кричали, а мы торопились прочь, торопились оставить это мертвое место.

    Я пустил своего жеребца за какой-то телегой. От боя, от удара пулей в подбородок, от пережитого все во мне дрожало. Во рту было горько и сухо. Горизонт кренился. Я знал, это новая контузия. Но я остался жив! Солнце справа садилось. Впереди была трудная дорога через горный перевал. На юг, к морю, к воле вольной.

    Вдруг старческий хриплый голос неспешно запел:

                                        «Ах, как ехал казак,

                                        да с Турецькой стороны,

                                        да с Турецькой стороны,

                                        с победительной войны...»

    Я подъехал и пристроился рядом. Конечно, это был дед Назарий. Он сидел, опершись спиной на круглый серый баул, смотрел на догорающий по-за горами закат, и даже не пел, а размеренно выговаривал в речитатив, затягивая последний стих:

                                        «Что ж ты видел там, брат,

                                        на Турецькой стороне,

                                        ах, в бусурманской стороне,

                                        да на славной на войне-е-е?..»

    Крымские горы все близились.

                                                            Белград 1927 

* * * 

						          * * * 

				РОССИЯ  НАЧИНАЕТСЯ  С  ТЕБЯ! 

						Аникин Сергей Сергеевич

        Боевые друзья! 100 лет назад впервые русские врачи объявили на весь мир, что алкоголь - наркотик! Наша задача: повторить подвиг соратников.
Оттачивая клинки трезвости и антиалкоголизма мы готовимся поразить врага рода человеческого. Бог силён Правдой!
        Будем бдительны и умелы в борьбе за народную Трезвость. Вместе – мы сила, порознь – ничто!
Желаю в наступившем году почувствовать плечо соратника, ощутить себя витязем, стоящим на страже Отечества.
                                                                            Россия начинается с тебя!
                                                                            Тебе поставят памятник потомки,
                                                                            За то, что крепко Родину любя
                                                                            Ты произносишь слово правды громко.
                                                                            Россия начинается с тебя!
                                                                            Тебе нести трепещущее знамя
                                                                            И выходить на линию огня,
                                                                            Чтобы из искры возгорелось пламя.
                                                                            Россия начинается с тебя!
                                                                            Наш юный витязь, голубые очи,
                                                                            Отцы с надеждой смотрят, как борьба
                                                                            Проходит между днем и темной ночью.
                                                                            Россия начинается с тебя! -
                                                                            Отчизны сын, отдавший сердце людям,
                                                                            Вперед идущий смело, крест неся,
                                                                            Поверив в то, что с Богом живы будем.
                                                                            Россия начинается с тебя!

                                                                                        Р.Ф.

 ***

 * * *