ВЫСОКОПРЕОСВЯЩЕННЕЙШИМ ВЛАДЫКАМ РУССКОЙ ЦЕРКВИ, ДУХОВЕНСТВУ, МИРЯНАМ, ВСЕМ ЧИТАТЕЛЯМ И ЖЕРТОВАТЕЛЯМ НА РОДИНЕ И В ЗАРУБЕЖНОЙ РУСИ, ОСНОВАТЕЛИ И ПРАВЛЕНИЕ "Общества Ревнителей Памяти Блаженнейшего Митрополита Антония" И РЕДАКЦИЯ “ВЕРНОСТЬ” С ДУХОВНОЙ РАДОСТЬЮ ВОЗВЕЩАЕТ:

The Founders and Board of Directors of The Metropolitan Anthony Memorial Society and the Editorial Board of "Fidelity" congratulate the Most Reverend Archpastors, Clergy, and Faithful of the Russian Orthodox Church and our dear Readers and Donors with the Most Glorius Holyday of Holy Paskha!

Слава Отцу и Сыну и Святому Духу * Glory to the Father and to the Son and to the Holy Spirit

3. ВЕЛИКИЙ ПОСТ И ПАСХА ГОСПОДНЯ. О. Владимир Цуканов

5. БРАК, РАЗВОД, И ГОСУДАРСТВО. Еп. Иосиф Вашингтонский

9. ЭККЛЕЗИА? (ОАЗИС ПРЕЛЕСТИ). Вадим Виноградов, кинорежиссёр

13. АРХИЕПИСКОП АНДРЕЙ (Рымаренко). Владимир Самарин

19. РАЗМЫШЛЕНИЯ НА СВЕТЛОЙ СЕДЬМИЦЕ. Елена Семенова

У каждого из нас есть вера, или, во всяком случае, мы так любим выражаться, и вот в Св. Евангелии Господь говорит: «… по вере вашей будет вам…(Мф. 9, 29) и Св. Апостол Павел говорит в одном из своих посланий, поучая: «… поминайте наставников ваших, которые проповедовали вам слово Божие, и, видя кончину их жизни – подражайте им вере…» (Евр, 13, 17).

Вера изложена в догматах, т.е. в учении Церкви, которая изложила ее в Символе Веры, который начинается словами: «Верую в Единого Бога, Отца Вседержителя…». Об этих нескольких слов написано в книгах и объяснялись они Отцами Церкви много раз и вот наш Приснопамятный Святитель Святой Владыка Филарет как-то в одной из своих бесед, задал вопрос о том, какие три главные догматы Православной Церкви и ответы были довольно расплывчатые, не совсем ясные и удовлетворительные главным образом потому, что веру смешивали с обрядами, т.е. внешностью. На внешность почему-то обращают больше внимания, чем на внутренность, т.е. веру.

И вот я хочу обратить ваше молитвенное внимание на одно слово из выше-сказаного начала Символа Веры: «Верую… в Бога ВСЕДЕРЖИТЕЛЯ». Слово «Вседержитель» не объясняет, что есть Бог, но объясняет, каким Он есть – Вседержитель, т.е. Который держит всё и вся.

Господь сказал женщине, которая прикоснулась с верою к Его одежде, что она получила исцеление по своей вере. Правильная вера имеет или дает силу Благодати Божией делать всё что угодно, включая исцеления от любой болезни или обстоятельств.

Ведь у каждого из нас есть куча болезней или обстоятельств, от которых мы бы хотели избавиться.

Если мы зададим вопрос, главным образом самим себе, веруем ли мы в то что Бог есть Вседержитель, то думаю что большинство из нас скажут “Да”, но тогда же сразу возникает вопрос почему же мы не получаем такие результаты, какие получила женщина которой Господь сказал “будет тебе по вере твоей”?

Если мы задумаемся над этим вопросом ЧЕСТНО (здесь нужно вспомнить что Церковь учит истине), то ответ будет, что у нас с верой что-то не в порядке. А мы ведь должны помнить, что Господь говорил не только о полной вере (в Евангелии упоминаются два случая такой веры, когда Господь, по выражению Евангелистов – удивился), но что вера величиной в горчичное зерно, которое самое маленькое, может творить чудеса, то какой должен быть истинный ответ, на выше указанный вопрос к самим себе? Что у нас нет веры и такой маленькой как горчичное зерно, и если мы будем действительно истинными (честными), а не самомнительными, к самим себе – что у нас нет веры и наши обращения к Богу, идут по нужде, а не через веру.

Возьмем такой пример: если Бог Вседержитель и все от него зависит. Как это укладывается в нашем сознании, если мы заболели то, какие причины: плохое питание, плохой воздух и др. причины или болезнь пришла по Божию попущению или наказанию (за что?). Если по попущению, то терпение будет лекарство, а если наказание, то нужно снова истинно проверить свою совесть, свою жизнь, свою деятельность, или пойти к доктору и взять лекарство.

Где здесь вера и где Господь Вседержитель у нас, в нашем сознании?

Или же возьмите другой пример: попали в аварию: случайно или Господь послал как испытание или наказание? Где Вседержитель в нашем мышлении и какая причина?

В зависимости от ответов, куда мы поставим Бога Вседержителя, будет зависеть и состояние веры.

Выходит, что мы попадаем в безвыходное положение. Вроде да! Так что же делать?

Господь через Святое Евангелие дает ответ, как выйти из тупика кратко и быстро, но снова мы должны быть истинными к самим себе, куда мы сами себя поставили или поставим.

Коротенькая молитва, тоже из Святого Евангелия, дает ответ на вопрос выше: ГОСПОДИ ПОМОГИ МОЕМУ НЕВЕРИЮ.

В жизни православной церкви есть особое время в тчение календарного года – время для сугубого покаяния и осмысления своей жизни. Конечно же это время Великоо Поста. Великий Пост предшествует самому большому христианскому празднику – Пасхе Господней и является одновременно подготовкой к этому великому событию в нашей жизни.

Древние христианские писатели единомысленно свидетель ствуют, что св. Четыредесятница установлена была святыми апостолами в подражание примеру Иисуса Христа, постив- шегося в пустыне 40 дней при вступлении на Своё общественное служение:

«И постившись сорок дней и сорок ночей, напоследок взалкал» ( Мф.4,2).

У древних ( в особенности у древних иудеев ) был обычай в ознаменование каких-либо важных исторических или религиозных событий или во время опастности и бедствий налагать на себя пост, т.е. воздерживаться от пищи, молиться и приноcить жертвы. То же самое соблюдалось отдельными верующими людьми, если им предстояло исполнить какое-либо важное дело или их постигали неудачи и бедствия. Например,

Моисей постился на горе Синай для принятия закона от Бога (Исх. 24, 18), Давид постился когда узнал о смерти царя Саула (2 Цар.1, 12), Ниневитяне постились в следствие проповеди пророка Ионы (Ион. 3, 5). Законом иудейским был прописан только один пост в великий день Очищения, но на практике постов у древних иудеев было значительно больше.

Из истории древней христианской церкви можно видеть, что cв. Четыредесятница была учреждена апостолами. Св. Кирилл Александрийский, св. Иероним, Ориген и др. древние авторы прямо указывают на святость соблюдения св. Четыредесятницы.

Поскольку дни Великого Поста предшествуют Светлому Христову Воскресению, то это придает Посту особое значение. Через Христово Воскресение нам дарована надежда совоскресения и жизни вечной. Чтобы пройти тем же путем, нам нужно учиться подражать Христу в чистоте и святости жизни. Нельзя уподобиться Спасителю, не подражая Его самоотречению и не борясь с чувственностью и греховностью нашей природы. Блаженный Августин указывает на то, что дни Четыредесятницы служат образом жизни настоящего века, тогда как Пасха и последующие дни есть образ жизни будущего века. Нам довольно часто мешает созерцать чистоту небес Горнего Мира суетность этого, земного мира. Пост - есть возможность для нас нераздельного покаяния и отречения от от неправд и ложных надежд мира сего.

Вопрос первый – почему именно 40 дней? Оказывается число 40 относится к тому разряду числ, которые стали наиболее известными и знаменательными еще с древности. Это число было предопределено и указано Самим Богом как свыше указанная мера подвигов и деяний в жизни праотцев и пророков. Всегда срок покаяния и исправления грешников определялся как минимум в 40 дней. Даже некоторые заметные явления природы в послепотопной истории тоже стали происходить тоже не менее чем за 40 дней. Например, общеизвестно, что вино созревает не менее, чем через 40 дней. Это один из законов современной природы.

В христианской истории число 40 освящено новыми, гораздо более великими священными примерами. Сам Спаситель во исполнение закона был принесен в храм в сороковой день. Сорок дней постился Он перед выходом на общественную проповедь. Сорок же дней Спаситель благоволил оставаться на земле по Своем славном Воскресении до вознесения на небо. Церковь, следуя этому славному примеру, освятила сороковой день как знаменательный для родившегося младенца и для умершего человека. Епитимьи во исправление грешников нередко положено налагать на 40 дней. Наконец Великий Пост положен был св. апостолами в сорокодневный срок . Если вычесть из этих 40 дней воскресные дни, то получим 36 дней, т.е. десятую часть года. Получилось так , что Пост составил в духовном отношении ту самую узаконенную десятину, которую положено было приносить Богу в Ветхозаветной церкви от всех своих доходов. Теперь нам приходится приносить этот дар самой своей христианской жизнью. Ибо что может быть важнее для для человеческой души, как не отрешение от житейских забот и развлечений с целью приемущественного служения Богу?!

В первую седмицу Великого Поста читается покаянный канон Андрея Критского. Эти чтения расчитаны на натроение души на покаянный лад. В субботу первой седмицы св. Церковь творит память просдавленного в чудесах великомученника св. Федора Тирона, напоминая тем самым, что Пост угоден Богу и постящиеся находятся под особым покровительством Божим (достаточно вспомнить явление св. Федора Тирона константинопольскому епископу с целью воспрепядствовать употреблению пищи во время Великого Поста, окропленной тайно идоложертвенным при императоре Юлиане Отступнике).

Первая неделя (Воскресенье) посвящена воспомнанию победы Православия над ересями. Событие это произошло при св. патриархе Мефодии в царствование византийского императора Михаила ( 842 г.). Оно ознаменовало собой торжество иконопочитания над иконоборческой ересью. Здесь нужно напомнить, что иконопочитание ( поклонение небесным образам ) – есть догмат православной веры, т.е. её основа.

Вторая неделя Великого Поста называется неделей светотворных постов. Чтения и песнопения этой седмицы показывают возможность озарения души Божественным Светом. В эту неделю св. Церковь творит память св. Григория Паламы, епископа Фессалонитского. Сей великий подвижник явился обличителем ереси Варлаама, утверждавшего невозможность достижения озарения и видения Божьего Света через аскетические подвиги. Основная мысль этого лжеучения заключается в том, что истина только тогда является истиной, когда она доказывается исключительно из начал разума. Но поскольку Бог и весь нетварный мир иррационален и часто недоступен нашему разуму, то это учение довольно скоро приводит к отрицанию Самого Бога. Напротив - св.Григорий Палама создал учение о Фаворском Свете - нетварном невещественном Свете, просвещающим всё творение Божье. Через это свойство Божественной природы мы можем познавать Самого Бога и весь окружающий мир. Св. Григорий Палама явился по сути основателем восточно – европейского духовного возрождения.

В третью неделю Великого Поста Святая Церковь прославляет святой крест Господень. Невозможно не воспеть то оружие, благодаря которому была низложена смерть и ангелы погибели. Всякое деяние и чудотворение Христово весьма велико и всехвально, но удивительнее всего - честный Его крест. Св. Иоанн Дамаскин учит:

«…смерть ниспровергнута, прародительский грех уничтожен, ад ограблен, даровано воскресение, дана нам сила презирать настоящее и даже самую смерть, устроено возвращение к первоначальному блаженству, открыты врата рая, наше естество село одесную Бога, мы сделались чадами Божьими и наследниками не через другое что, если не через крест Господа нашего Иисуса Христа».

Покланяемся мы образу животворящего креста как и любому другому священному образу, заключающему в себе Силу Божью. Покланяемся, почитая не вещество ( материю ), но образ, символ Христа. Св. Церковь называет его «древом жизни», ибо как через древо познания добра и зла вошла смерть в наш мир, так через древо снова были дарованы нам жизнь и воскресение.

Как можно ясно и коротко изъясниться о кресте – этом овужии Небесного Царя? Св. Иоанн Златоуст говорит:

«…крест Господень неприятен и скорбен для слуха, но в нем заключается радость и веселие; он - виновник не столько страдания, сколько безстрастия. Имя креста для иудеев - соблазн, для язычников – безумие, но нам верующим напоминает оно о спасении.»

Четвертая неделя предлагает нам высокодуховный пример постнической жизни преподобного Иоанна Лествичника. Его «Лествица» возводит души к неизреченным высотам царства небесного и «паче меда и сота услаждает чувства наша». «Лествица» читается на протяжении всего Поста во время часов великопостных служб. Воистину автор этих возвышенных строк возводит наш ум в горний мир, давая нам возможность видеть «лествицу, досязающую до небес». Эта книга делает сон патриарха Иакова для нас реальным, осязаемым. Все действие завершается чтением Евангелия в воскрестный день о человеке, впадшем в разбойники. Евангелие ставит перед нами вопрос – кто нам ближний? Само же и отвечает на него - тот, кто творит милость и тем нелицемерно исполняет закон Христов («..имже души избавляет долга греховного, Един Многомилостивый») .

В четверг пятой седмицы на утреннем богослужении единственный раз в году прочитывается полностью покаянный канон Андрея Критского, читавшийся по частям на первой седмице Великого Поста, и канон преподобной Марии Египетской с положнными тропарями в честь св. Андрея Критского.

Пятая неделя Великого Поста посвящена прославлению подвигов св. Марии Египетской. В ее жизни Святая Церковь обращает внимание на две совершено противоположные вещи: на глубину ее грехопадения и на высоту ее восхождения в духовной жизни, тем указывая на то, что истиное покаяние способно изгладить даже самые тяжкие грехи и может возвести грешника на самую высокую степень духовного совершенства. Воскресное Евангелие возвещает о приближающемся времени спасительных страстей Христовых. Притчей о богатом человеке и нищем Лазаре воскрешаются в нашем сознании образы Небесного Царства и глубины адовы. Снова возникает перед нами образ воскресения мертвых.

Таким образом мы подходим к торжественному cобытию всей евангельской проповеди Спасителя - торжественному Входу Господа в Иерусалим. Это событие свершилось накануне Его страданий и отмечается св. Церковью в шестую неделю Великого Поста. Неделе Ваий ( так еще называется этот воскресный день ) предшествует суббота шестой седмицы, не понимая смысл и значение которой – невозможно понять значение Вербного Воскресения. В этот день мы вспоминаем чудо воскрешения Лазаря, совершенное Спасителем прежде шести дней Иудейской Пасхи. Лазарь был весьма известным человеком в Иерусалиме и одновремено учеником Христовым. Спаситель часто гостил в его доме. Когда же случилось Лазарю серьезно заболеть, то Спасителя в этот момент не было в Иерусалиме. Более того, получив известие об опасной болезни Лазаря, Христос явно медлил вернуться в Иерусалим. Возвратился Он только тогда, когда Лазарь уже умер. Таким образом Спаситель промыслительно замедлил прибыть в Вифанию, чтобы явить последнее доказательство людям Своей божественной природы. Еще никто и никогда не мог воскресить четырехдневного мертвеца. Причем свидетелй этого события было довольно много. Многие хорошо знали Лазаря и пришли на похороны, а затем остались в доме с Марфой и Марией для утешения. И вот они то и принесли в Иерусалим удивительную весть о воскрешении уже разложившегося мертвеца. Это был шок! На следующий день весь Иерусалим с пальмовыми ветвями вышел встречать Христа. Все понимали теперь, что им явился обещанный Спаситель. Что для них было может наиболее важно, перед ними был царь иудейский. Наверное никто из них не подозревал насколько все изменится буквально через несколько дней! Наступала полследняя седмица и последние дни земной жизни Спасителя.

Страстная седмица или Великая седмица называется так по важности и величию событий, произшедших тогда в Иерусалиме. «В эту седмицу, - учит св. Иоанн Златоуст - разрешена древняя тирания дъявола, попрана смерть, связан сильный и расхищены его оружия, заглажен грех , снята клятва и отверст рай, небо перестало быть недоступным, люди сблизились с ангелами, преграда разделения отнята, границы взяты; Бог мира примирил небесное и земное».

Стараясь собрать и сосредоточить внимание и мысли верующих вообще на всей Евангельской истории воплощения Богочеловека и Его служения роду человеческому. Богослужебный Устав предписывает прочитывать в первые три дня этой седмицы на часах все Четвероевангелие.

События Вербного Воскресения окончательно подвигли фарисеев к решению погубить Спасителя, а с ним заодно и Лазаря, т.к. многие через него уверовали во Христа. Их власть и дух никак не могли примириться с благодатью и светлостью божественной природы Христа. Им нужна была теперь только возможность сделать это. Теперь это было непросто. Слишком многие веровали в Него.

В ночь на среду Спаситель провел в Вифании в доме Симона прокаженного. Некая женщина дерзовенно приступила к Нему и возлила миро на главу Христову. Тем самым промыслительно она уготовила Его на погребение, о чем Сам Он и объявил присутствующим, опровергая слова Иуды о напрасной трате столь драгоценной жидкости. Сребролюбие, лицемерие и подлость взяли верх в душе Иуды. В тот же вечер он решил осуществить свой замысел и предать иудеям Божественного Искупителя.

Наступил Великий четверток. В Богослужении этого дня вспоминаются события, предварившие шествие Спасителя на вольные страдания: совершение последней вечери и Установление таинства Евхаристии. В этот день св. Церковь призывает верующих приобщиться тела и крови Христовых. Таинство в Великий Четверток совершается в час установления самого таинства. В честь этого Херувимская песнь на этой литургии не поется и заменяется песнью «Вечери Твоея иайныя». Песнь Богородице заменяется ирмосом Канона, в котором верующие приглашаются на Божественную трапезу.

В этот же вечер в Гефсиманском саду совершилось предательство Иуды и взятие Христа под стражу. Эту страшную ночь отражает утреннее Богослужение Великой Пятницы. Чтение 12 Евангелий воспроизводит всю последовательность событий того времени. Тьма ночи, мрачность природы, мрак злобы иудеев, скорбь Спасителя во тьме Гефсиманского сада, затем крайнее уничижение и оставленность - все это проходит перед мысленным взором верующих людей в эти минуты. Господа ожидают крестные страдания, Он терпит унижения и издевательства, при этом скорбит не столько о Себе, сколько о мучителях Своих ; не столько от смертных ран, сколько от нравственного уродства тех , кто глумится над Ним. За любовь и терпение - крест и смерть. Такова адская злоба распинателей.

Господь «смирил Себе, послушлив был даже до смерти, смерти же крестныя», смиренно претерпел все уничижения, оплевания, насмешки и саму смерть позорную со злодеями. «Яко овча на заколение ведеся, и яко агнец пред стригущим его безгласен, тако не отверзаше уст Своих» - Свидетельствует древнее пророчество о страданиях Христовых. Казалось все отошли от Него в тот момент. Даже те немногие, кто нашел в себе мужество оставаться при кресте - тоже были скованы ужасом происходящего. Но вот среди сгущающейся тьмы и торжествующей злобы прозвучало исповедание Голгофского Страдальца Сыном Божьим: «Помяни мя Господи, егда приидеши во Царствие Твое». Исповедание это прозвучало из уст разбойника, распятого рядом со Спасителем на кресте. Ему не страшна была злоба иудейская и осуждение Синедриона - он и так уже был осужден за дела свои. Смерть представлялась ему неизбежной и отвратить ее он никак не мог. Ничего не препятствовало ему увидеть в Божественном Страдальце невинную жертву злобы человеческой и принять свой крест, следуя за Спасителем. Именно разбойнику предстояло первому увидеть область Царства Небесного. Так Господь судил о верующем сердце этого человека.

Церковь всецело сосредотачивает взоры верующих людей на созерцании креста Христова. Сами небо и земля стали свидетелями Голгофского жертвоприношения: «небо помрачашеся, земли же основания колебашася». Этим поразительным зрелищем всего совершившегося в эти часы страшного и ужасного святотатства на земле завершается история земной жизни Спасителя. «Свершилось» - так засвидетельствовал Божественный Страдалец наступление совершенно иного Царства - Царства Божьей Благодати.

Торжественный вынос плащаницы совершается на вечернем богослужении Великой Пятницы. Это священодействие изображает собой снятие со креста и положение во гроб Спасителя. «Благообразный Иосиф с древа снем пречистое тело Твое» - священник поднимает плащаницу на голову и одновремено берет Евангелие, изображая тем самым обвитого плащаницею Спасителя, в предшествии двух свещеносцев с кадильницею выходит из алтаря и полагает ее среди храма напротив царских врат. Все завершется троекратным каждением. Т.о. завершается положение во гроб или погребение Спасителя.

Во время этих событий наступала иудейская пасха. В день Великой Субботы торжественным крестным ходом св. Церковь вспоминает пребывание пречистого тела Христова во гробе, сошествие Его душой во ад и изведение оттуда душ праведников от века почивших. Это есть крушение царства дьявола. Пречистый гроб Спасителя нашего - есть надежда всех народов, провозвещенная сонмом древних пророков, за тысячелетия предсказавших эти события. Это есть место встречи ангелов и людей, чающих Христова Воскресения. Место скорби и отрады, печали и радости, смерти и будущего Воскресения. Утро нового дня - первого Воскресения, обозначило собой наступление нового царства - царства Божьей Благодати.

Слово Пасха по толкованию св. Амвросия Медиоланского означает «прехождение» ( или «переход», авт.). Сам Сын Божий перешел от мертвых к Отцу Небесному, от земли на небо, открыв тем самы путь для людей из царства мертвых в горний мир. Отвкрстое небо принимает восходящих.

Митрополит московский Филарет в одной из бесед поучает: «Никто из живущих в теле не видал воскресения Христова в то тайное мгновение ночи или глубокого утра, когда оно совершилось. Так было, может быть, по самому свойству сего действия, в котором и видимое Христово тело, преобразуясь в духовное и прославленное, выступало за пределы мира видимого... потому, что не созрела вера для сего высокого созерцания,... для того, чтобы дать место возвышенному подвигу веры и высшему за него воздаянию, по суду Христову: «блажени не видевшии и веровавше» (Иоан. 20, 29)».

Примем сей день с любовью! Просветимся торжеством и принесем дары Пострадавшему за нас и Воскресшему! Уразумеем силу таинства настоящего праздника!

Радостное Пасхальное приветствие говорит нам о состоянии апостолов (Лук. 24, 14), в котором они, когда пронеслась весть о Воскресении Христовом, с изумлением и радостным восторгом спрашивали один у другого: «Христос воскресе!» и отвечали один другому: «Воистину воскресе!»

Во всемирной истории, большую часть которой занимает история Римской Империи, и как наследницей последней – Византийская Империя.

Римская Империя просуществовала около 1000 лет и Византийская приблизительно тоже время.

Разница между ними была та, что первая была языческая, а последняя – христианская.

Обе Империи занимали колоссальное пространство, для того времени и историки, да и другие ученые без конца доказывали как будто ясные, но часто меняющиеся, причины их упадка.

Можно приводить много исторических деталей о причине их упадка, но я хочу обратить внимание читателя на одну деталь: в Римской Империи до начала 1-го века до РХ не было разводов, или были как очень редкое исключение. Первый развод в языческой Римской Империи зарегистрирован в 234 г. до РХ (Farrar. Early Days of Christianity p.5).

В Византийской Империи до 795 г. было тоже самое, разводы были чрезвычайно редкое явление. Пример развода подал сам Византийский Император, когда насильно приказал постричь в иночество свою жену, внучку Святителя Филарета Милостивого, чтобы жениться на другой. Патриарха, который протестовал – насильно послали в изгнание. Кроме того, благодаря христианству, особенно указания Св. Евангелия: «Что Бог сочетал, того человек да не разлучает» (Мф. 19,6) – разводов не было, или были как редкое исключение. Они начались из императорских дворцов, как в языческой империи, так и в византийской, а потом и Русской.

В 795 г. император Константин, сын благоверной царицы Ирины, заставил насильно императрицу внучку св. Праведного Филарета Милостивого, постричься в инокини, и женился второй раз.

Император был отлучен от Церкви Патриархом Константинопольским, но сила власти победила тем, что Патриарх был сослан в заточение за то, что настаивал на том, что церковные каноны относятся ко всем, включая императора или царя.

Как последствия злоупотребления императорской власти, вельможи и аристократия взяли пример с императора и стали насильно постригать своих законных жен в инокини, чтобы блудодействовать – вступать во второй брак при живой жене.

Но жаль, это зло о злоупотреблении гражданской (императорской или царской) власти привилось и в России. Один Петр I-й чего стоит со своим «окном в Европу». Иногда, кажется даже удивительно, как могли такие империи просуществовать так долго?

Но было одно государство, которое по размерам было во много раз меньше, вышеупомянутых трех империй, было также могучее по временам и богатое по временам. Это было Израильское царство Давида и Соломона. Грехи были и там (один Бог без греха), но какие были примеры покаяния. Эти примеры прошли через тысячелетия.

Могущество царств Давида и Соломона, было в каком-то случае даже более сильное и могучее по сравнению с тремя выше упомянутыми государствами и стоит внимательно присмотреться почему.

Конечно, царство Избранного народа еще пользовалось многоженством, но все же закон брака оставался в силе: т.е. «что Бог благословил, то считалось церковным и гражданским законом, т.е. «отпускные книги» были как исключение. Разводы между консервативными иудеями даже в наше время есть как исключение.

Один из историков, который занимался собранием выше приведенной информации, пришел к выводу, что пренебрежение к браку, делая развод обычным явлением – уничтожило государственную мощь и постепенно развалило государство.

Святая Православная Церковь учит то, что Господь заповедал: «Что Бог сочетал, того человек да не разлучает» (Мф. 19,6). Исключение Господь сделал только в случае греха прелюбодеяния одного из супругов. Второй раз жениться, при живой жене, или выходить замуж, при живом муже, Господь Иисус Христос назвал прелюбодеянием (Мф. 19,9)

В Апостольских Правилах есть канон, который запрещает человеку, который развелся с женой, чтобы быть в священном сане. Это считается пренебрежением к таинству брака, и были такие еретики, которых Св. Церковь осудила. Следовательно, человек берет развод, для того чтобы быть епископом, как об этом хвалятся многие из иерархии Советской Патриархии, особенно в высших слоях их иерархии, которые бросили жен, развелись, чтобы быть епископом, то такие кандидаты не могут быть ни на каких иерархических степенях, согласно канонам Православной Церкви, не говоря уже о других погрешностях в оной. В Советской Патриархии это нормальное явление, это лишнее доказательство не каноничности Советской Патриархии. Духовная сторона там полностью отсутствует.

Итак, из всего вышесказанного, не трудно вывести заключение, что пренебрежение к таинству брака, привело к разложению семьи и таким образом приводит рано или поздно к разрушению государства изнутри. Для Римского государства этот развал шел изнутри, для Византии тоже был развал изнутри т.к. те, кто должен был поддержать империю финансово - не поддержали. В России Святой Серафим Саровский, в начале 19-го века говорил, что трон шатается. Повторяли это и другие святые Русской Православной Церкви. Следовательно, большевицкая революция 1918 года была как последствие духовного упадка.

Есть мнения наших святителей и людей, духовно трезво смотрящих на события, посланные Богом, что все эти т.н. падения и революции были попущены Господом Богом для очищения Церкви от внешне-православных (православных по имени только) и православных. Возможно, что и уния 2007-го года очистила, хоть это и больно сказать и почувствовать, от искренно-православных от внешне-православных. Ведь качество не зависит от количества.

Итак, возьмем пример из истории для нашего образования.

Один из великих Отцов Святой Православной Церкви о разводах, суммируя учения Церкви, говорит так что «Разводиться дело противное как природе, так и божественному закону. Природе – поскольку рассекается одна плоть, закону – поскольку покушаются разделить то, что Бог соединил и не велел разделять. (т. 7, стр. 635).

На эту тему Св. Иоанн написал несколько страниц в своих творениях, цитируя Священное Писание и других Св. Отцов.

Святая Православная Церковь, допуская т.н. второй брак, как из двух грехов выбирая меньший показывая в «Чине Второбрачных» и подчеркивая покаянный характер, так же как и на исповеди.

Но жаль, в Советской Патриархии – развод для получения архиерейского сана – нормальное явление. В Русской Истории, времен Великих князей, если супруги решили разойтись, то просто принимали добровольно монашеский постриг: о разводах не было и слова согласно учению Православной Церкви.

Отцы Русской Зарубежной Церкви, как, например: Архиепископ Аверкий, Архимандрит Константин и другие часто высказывали подозрение в правильности учения в духовных школах Советской Патриархии. Один из т.н. докторов церковного права из советской духовной академии написал такую чушь о каноничности Советской Патриархии, что для рецензии не хватило бы бумаги писать.

From the late sixteenth to the late eighteenth centuries the Orthodox peasants living in what is now Belorussia and Western Ukraine were being severely persecuted by their Polish-Lithuanian landlords and the Jesuits. The cause was the foundation of the Society of Jesus in 1540, which aimed to buttress the buttressing of the Counter-Reformation papacy throughout the world. The Jesuits were soon waging war, not only against Protestantism, but also against Orthodoxy, and their methods included both crude force and the subtler weapon of education.

“At the end of the 16th century,” writes Protopriest Peter Smirnov, “the so-called Lithuanian unia took place, or the union of the Orthodox Christians living in the south-western dioceses in separation from the Moscow Patriarchate, with the Roman Catholic Church.

“The reasons for this event, which was so sad for the Orthodox Church and so wretched for the whole of the south-western region were: the lack of stability in the position and administration of the separated dioceses; the intrigues on the part of the Latins and in particular the Jesuits; the betrayal of Orthodoxy by certain bishops who were at that time administering the south-western part of the Russian Church.

“With the separation of the south-western dioceses under the authority of a special metropolitan, the question arose: to whom were they to be hierarchically subject? Against the will of the initiators of the separation, the south-western metropolia was subjected to the power of the Patriarch of Constantinople, and the patriarchs, in view of the dangers presented by the Latins, intensified their supervision over the separated dioceses.”[1]

The formerly Russian lands from Kiev westwards were largely deprived of political protection until a part of the Ukraine came under the dominion of Moscow in 1654 as a result of the victories of Bogdan Chmielnicki and his Cossack armies. Until then they were persecuted by the Poles and the Jews.

“In such a situation,” continues Smirnov, “the Jesuits appeared in the south-western dioceses and with their usual skill and persistence used all the favourable circumstances to further their ends, that is, to spread the power of the Roman pope. They took into their hands control of the schools, and instilled in the children of the Russian boyars a disgust for the Orthodox clergy and the Russian faith, which they called ‘kholop’ (that is, the faith of the simple people). The fruits of this education were not slow to manifest themselves. The majority of the Russian boyars and princes went over to Latinism. To counter the influence of the Jesuits in many cities brotherhoods were founded. These received important rights from the Eastern Patriarchs. Thus, for example, the Lvov brotherhood had the right to rebuke the bishops themselves for incorrect thinking, and even expel them from the Church. New difficulties appeared, which were skilfully exploited by the Jesuits. They armed the bishops against the brotherhoods and against the patriarchs (the slaves of the Sultans), pointed out the excellent situation of the Catholic bishops, many of whom had seats in the senate, and honours and wealth and power. The Polish government helped the Jesuits in every way, and at their direction offered episcopal sees to such people as might later turn out to be their obedient instruments. Such in particular were Cyril Terletsky, Bishop of Lutsk, and Hypatius Potsey, Bishop of Vladimir-in-Volhynia....

“The immediate excuse for the unia was provided by the following circumstance. Patriarch Jeremiah of Constantinople, during his journey through the south of Russia to Moscow to establish the patriarch, defrocked the Kieven Metropolitan Gnesiphorus for bigamy, and appointed in his place Michael Ragoza, and commanded him to convene a council, by his return, to discuss another bigamist who had been accused of many crimes, Cyril Terletsky. Мichael Ragoza was a kind person, but weak in character, he did not convene a council inflicted unnecessary delays and expenses on the patriarch. The Patriarch, summoned out of Russia by his own affairs, sent letters of attorney to Ragoza and Bishop Meletius of Vladimir (in Volhynia) for the trial of Teretsky. Both these letters were seized by Cyril, and the affair continued to be dragged out. Meanwhile, Meletius died, and Cyril Terletsky succeeded in presenting the Vladimir see to his friend, Hypatius Potsey. Fearing the appointment of a new trial on himself from the patriarch, Cyril hastened to act in favour of the unia, and made an ally for himself in Hypatius, who was indebted to him.

“In 1593 they openly suggested the unia to the other south-western bishops in order to liberate themselves from the power of the patriarch and the interference of laymen in Church administration…”[2]

Now the Russian bishops wanted to secure for themselves a certain degree of autonomy, and the retention of the eastern rite in the Divine services. Differences in rites had been allowed by the decrees of the council of Florence in 1439. “However,” as Igumen Gregory Lourié writes, “after the Council of Trent (1545-1563), the Roman Catholic church was not interested in giving anyone the right of administrative autonomy. Therefore we must call it a diplomatic victory for the Orthodox supporters of the unia that they succeeded in convincing the Roman curia of the necessity of establishing in Poland-Lithuania a parallel Catholic hierarchy of the Greek rite, which would be independent of the local Latin bishops. In 1595 the diplomatic efforts of the bishops were directed, on the one hand, to securing the future uniate organization at as high a degree of autonomy as possible, and one the other, to convincing the Orthodox aristocracy to accept the unia. Among the nobles the main opponent of the unia was Prince Constantine Ostrozhsky. By the summer of 1595 such a sharp conflict had been lit between the bishops and the laity that Patriarch Jeremiah Tranos of Constantinople turned directly to the laity, passing by the bishops. The patriarch sent to Jassy (Romania) his exarch Nicephorus, who convened a council of six bishops, including the metropolitans of Moldavia-Wallachia (Romania) and Ugro-Wallachia (Hungary). On August 17, 1595 this council issued a decree in which it addressed ‘the nobles and simple people’ who were ‘under the power of the Polish king’, telling them not to submit to their local bishops. But the latter were told immediately to present penitential acts to the patriarch, otherwise they would be stripped of their rank, while the laymen would receive the right to put forward their own candidates to the Episcopal sees that had become vacant (Welykyj, 1970, 120-121, document № 69). The bishops found themselves to be not only on the verge of being deprived of their rank, but also under threat of excommunication from the Church. It goes without saying that as private individuals they would not have been able to influence the decision of the question of the unia with Rome.

“The publication of this act could not be hidden from the Roman curia, and therefore the bishops found themselves in a situation in which their position at the negotiations with Rome was severely shaken. It was necessary to act without delay and agree now even to almost any conditions. And so two of the West Russian bishops set off for Rome as fully-empowered representatives of the whole of the episcopate of the Kievan metropolia. The upshot of their stay in Rome from November, 1595 to March, 1596 was the acceptance of the conditions of the future unia without any guarantees of equality between the Catholic churches of different rites – the Latin and Greek. The unia was established by the will of the Roman Pope, and not at all as the result of negotiations of the two sides. The Russian bishops were not even accepted as a ‘side’. The future uniate church had to accept not only the decrees of the council of Florence but also those of the council of Trent. Moreover, it had to be ready for any changes, including changes in rites, that the Pope might introduce. The only right that the bishops succeeded in preserving was the right of a local council to elect the Metropolitan of Kiev. However, this had to be followed by the confirmation of the Roman Pope.

“Prince Ostrozhsky, in his turn, actively opposed the unia. A significant part of the Orthodox nobility took his side. Prince Ostrozhsky and his supporters succeeded in creating a schism in the pro-uniate party: two bishops separated from the others, refusing to support the unia. Their renunciation of their former position is explained by the fact that they were in a state of significantly greater dependence on the local magnates than on the king. It is of note that Gedeon Balaban, Bishop of Lvov, who was the first to begin preparing his diocese for the unia, was one of these two bishops. Prince Ostrozhsky invited Exarch Nicephorus to Poland-Lithuania.

“In October, 1595 [recte: 1596] two councils were opened simultaneously in Brest. One of them took place with the participation of five bishops and proclaimed the unia with Rome. The other was presided over by Exarch Nicephorus. This council excommunicated the uniates, which became the beginning of the Orthodox resistance to the unia.

“Soon Nicephorus was accused of spying for Turkey and was put in prison under guard. He died in prison in 1598 or 1599. The role of the spiritual leader of the Orthodox resistance passed to Ivan of Vishna…”[3]

Smirnov writes: “The whole affair was carried through, as was the custom of the Jesuits, with various forgeries and deceptions. Thus, for example, they took the signatures of the two bishops on white blanks, supposedly in case there would be unforeseen petitions before the king on behalf of the Orthodox, and meanwhile on these blanks they wrote a petition for the unia. Potsej and Terletsky made such concessions to the Pope in Rome as they had not been authorised to make even by the bishops who thought like them. Terletsky and Potsej had hardly returned from Rome before these forgeries were exposed, which elicited strong indignation against them on the part of some bishops (Gideon of Lvov and Michael of Peremysl) the Orthodox princes (Prince Ostrozhsky) and others…

“From this time, there began persecutions against the Orthodox. The uniate bishops removed the Orthodox priests and put uniates in their place. The Orthodox brotherhoods were declared to be mutinous assemblies, and those faithful to Orthodoxy were deprived of posts and oppressed in trade and crafts. The peasants were subjected to all kinds of indignities by their Catholic landlords. The [Orthodox] churches were forcibly turned into uniate ones or were leased out to Jews. The leaseholder had the keys to the church and extracted taxes for every service and need. Мany of the Orthodox fled from these restrictions to the Cossacks in the steppes, who rose up in defence of the Orthodox faith under the leadership of Nalivaiki. But the Poles overcame them and Nalivaiki was burned to death in a brazen bull. Тhen a fresh rebellion broke out under Taras. But, happily for the Orthodox, their wrathful persecutor Sigismund III died. His successor, Vladislav IV, gave the Orthodox Church privileges, with the help of which she strengthened herself for the coming struggle with the uniates and Catholics...

“However, although Vladislav was well-disposed towards the Orthodox, the Poles did not obey him and continued to oppress them. The Cossacks several times took up arms, and when they fell into captivity to the Poles, the latter subjected them to terrible tortures. Some were stretched on the wheel, others had their arms and legs broken, others were pierced with spikes and placed on the rack. Children were burned on iron grills before the eyes of their fathers and mothers.”[4]

Oleg Platonov writes: “All the persecutions against the Orthodox in the West Russian lands were carried out by the Jews and the Catholics together. Having given the Russian churches into the hands of the Jews who were close to them in spirit, the Polish aristocracy laughingly watched as the defilement of Christian holy things was carried out by the Jews. The Catholic priests and uniates even incited the Jews to do this, calculating in this way to turn the Russians away from Orthodoxy.

“As Archbishop Philaret recounts: ‘Those churches whose parishioners could by converted to the unia by no kind of violence were leased to the Jews: the keys of the churches and bell-towers passed into their hands. If it was necessary to carry out a Church need, then one had to go and trade with the Jew, for whom gold was an idol and the faith of Christ the object of spiteful mockery and profanation. One had to pay up to five talers for each liturgy, and the same for baptism and burial. The uniate received paschal bread wherever and however he wanted it, while the Orthodox could not bake it himself or buy it in any other way than from a Jew at Jewish rates. The Jews would make a mark with coal on the prosphoras bought for commemorating the living or the dead. Only then could it be accepted for the altar.’”[5]

Especially notorious as a persecutor of the Orthodox was the uniate Bishop Joasaph Kuntsevich of Polotsk. Lev Sapega, the head of the Great Principality of Lithuania, wrote to Kuntsevich on the Polish king’s behalf: “I admit, that I, too, was concerned about the cause of the Unia and that it would be imprudent to abandon it. But it had never occurred to me that your Eminence would implement it using such violent measures… You say that you are ‘free to drown the infidels [i.e. the Orthodox who rejected the Unia], to chop their heads off’, etc. Not so! The Lord’s commandment expresses a strict prohibition to all, which concerns you also. When you violated human consciences, closed churches so that people should perish like infidels without divine services, without Christian rites and sacraments; when you abused the King’s favours and privileges – you managed without us. But when there is a need to suppress seditions caused by your excesses you want us to cover up for you… As to the dangers that threaten your life, one may say that everyone is the cause of his own misfortune. Stop making trouble, do not subject us to the general hatred of the people and you yourself to obvious danger and general criticism… Everywhere one hears people grumbling that you do not have any worthy priests, but only blind ones… Your ignorant priests are the bane of the people… But tell me, your Eminence, whom did you win over, whom did you attract through your severity?… It will turn out that in Polotsk itself you have lost even those who until now were obedient to you. You have turned sheep into goats, you have plunged the state into danger, and maybe all of us Catholics – into ruin… It has been rumoured that they (the Orthodox) would rather be under the infidel Turk than endure such violence… You yourself are the cause of their rebellion. Instead of joy, your notorious Unia has brought us only troubles and discords and has become so loathsome that we would rather be without it!’”[6]

On May 22, 1620, local people gathered at the Trinity monastery near Polotsk to express their indignation at Kuntsevich’s cruelty. “These people suffered a terrible fate: an armed crowed of uniates surrounded the monastery and set it on fire. As the fire was raging and destroying the monastery and burning alive everyone within its walls, Joasaphat Kuntsevich was performing on a nearby hill a thanksgiving service accompanied by the cries of the victims of the fire…”[7]

In 1623 Kuntsevich was killed by the people of Vitebsk. In 1867 Pope Pius IX “glorified” him, and in 1963 Pope Paul VI translated his relics to the Vatican. Pope John-Paul II lauded him as a “hieromartyr”…

Even after the union of the Eastern Ukraine with Russia in 1686, very extensive formerly Russian lands still remained under Polish control. However, in 1717, as a result of civil war between King Augustus II and his nobles, Poland fell under the effective control of Russia. And so Poland’s domination of the South Russian lands from the fourteenth century onwards now began to be reversed…

Nevertheless, the persecution of the Orthodox living in Poland did not cease. Thus the Polish nobility, writes David Vital, were “overwhelmingly opposed to giving non-Roman Catholic Christians (the Orthodox, the Lutherans, and the Calvinists) political rights until well into the eighteenth century. Only in 1768 did ‘dissidents’ get ‘partial equality’. They were admitted to municipal citizenship in 1775. They lost it two years later.”[8]

“The Orthodox,” writes A.P. Dobroklonsky, “suffered every possible restriction. In 1717 the Sejm deprived them of their right to elect deputies to the sejms and forbade the construction of new and the repairing of old churches; in 1733 the Sejm removed them from all public posts. If that is how the government itself treated them, their enemies could boldly fall upon them with fanatical spite. The Orthodox were deprived of all their dioceses and with great difficulty held on to one, the Belorussian; they were also deprived of the brotherhoods, which either disappeared or accepted the unia. Monasteries and parish churches with their lands were forcibly taken from them… From 1721 to 1747, according to the calculations of the Belorussian Bishop Jerome, 165 Orthodox churches were removed, so that by 1755 in the whole of the Belorussian diocese there remained only 130; and these were in a pitiful state… Orthodox religious processions were broken up, and Orthodox holy things subjected to mockery… The Dominicans and Basilians acted in the same way, being sent as missionaries to Belorussia and the Ukraine – those ‘lands of the infidels’, as the Catholics called them, - to convert the Orthodox… They went round the villages and recruited people to the unia; any of those recruited who carried out Orthodox needs was punished as an apostate. Orthodox monasteries were often subjected to attacks by peasants and schoolboys; the monks suffered beatings, mutilations and death. ‘How many of them,’ exclaimed [Bishop] George Konissky, ‘were thrown out of their homes, many of them were put in prisons, in deep pits, they were shut up in kennels with the dogs, they were starved by hunger and thirst, fed on hay; how many were beaten and mutilated, and some even killed!’… The Orthodox white clergy were reduced to poverty, ignorance and extreme humiliation. All the Belorussian bishops were subjected to insults, and some even to armed assault….

“The Orthodox sought defenders for themselves in Russia, constantly sending complaints and requests to the court and the Holy Synod. The Russian government according to the eternal peace of 1686 had reserved for itself the right to protect the Orthodox inhabitants of Poland, and often sent its notes to the Polish court and through its ambassadors in Poland demanded that the Orthodox should be given back the dioceses that had been granted to them according to the eternal peace and that the persecutions should cease; it also wrote about this to Rome, even threatening to deprive the Catholics living in Russia of freedom of worship; more than once it appointed special commissars to Poland for the defence of the Orthodox from abuse and in order to investigate complaints. But the Polish government either replied with promises or was silent and dragged out the affair from one Sejm to another. True, there were cases when the king issued orders for the cessation of persecutions… But such instructions were usually not listened to, and the persecution of the Orthodox continued. Meanwhile the Russian government insufficiently insisted on the carrying out of its demands.

“Only from the time of Catherine II did the circumstances change. On arriving at her coronation in Moscow, George Konissky vividly described for her the wretched condition of the Orthodox in Poland and besought her intervention (1762). A year later all the Orthodox of Poland interceded with her about this. The empress promised her protection and made the usual representation to the Polish court. At that time a new king, Stanislav Poniatovsky, had been established, with her assistance, on the Polish throne. George Konissky personally appeared before him and described the sufferings of the Orthodox in such a lively manner that the king promised to do everything to restore the rights of the Orthodox (1765) and actually issued a decree on the confirmation of their religious rights, demanding that the uniate authorities cut short their violence. However, the uniate and Catholic authorities were not thinking of obeying the king. Their spite against the Orthodox found fresh food for itself. In 1765-1766, amidst the Russian population of Poland, and mainly in Little Russia, a powerful mass movement against the unia had begun. Its heart was the Orthodox see of Pereyaslavl headed by Bishop Gervasius Lintsevsky and the Motroninsky monastery led by Abbot Melchizedek Znachko-Yavorsky. Multitudes of the people went there and were there inspired to the task of returning from the unia to Orthodoxy. Crowds of people gathered everywhere in the villages; together they swore to uphold the Orthodox faith to the last drop of their blood, they restored Orthodox churches and restored Orthodox priests provided for them by Gervasius. They persuaded uniate priests to return to Orthodoxy, and if they refused either drove them out of the parishes or locked the churches. Whole parishes returned to Orthodoxy. The uniate authorities decide to stop this movement. The uniate metropolitan sent a fanatical zealot for the unia, the official Mokritsky, to the Ukraine with a band of soldiers. The Orthodox churches began to be sealed or confiscated; the people were forced by beatings to renounce Orthodoxy. Abbot Melchizedek was subjected to tortures and thrown into prison. There were even cases of killings for the faith… This violence elicited a fresh representation from the Russian court. Moreover, the courts of Prussia, England, Sweden and Denmark demanded that the Poles reviewed the question of the dissidents (Orthodox and Protestants) at the Sejm and protected their rights. However, the Sejm that took place in 1766 still further restricted their religious liberty. The Catholic bishops Soltyk and Krasinsky by their epistles stirred up the people against the dissidents; the Pope himself (Clement XIII) tried to persuade Stanislav not to make concessions. Then the dissidents began to act in a more friendly manner towards each other. In Torn and Slutsk conferences of noblemen were convened, and in other places up to 200 similar unions appeared with the aim of obtaining rights for the non-Catholics of Poland. In her turn Russia, in order to support these demands, moved her army into Poland. Relying on it, the Russian ambassador in Poland Repin demanded a review of the question of the dissidents at the new sejm in 1767. When at this Sejm the Catholic bishops Soltyk, Zalusky and some others continued to resist any concessions in favour of the dissidents, Repin arrested them and the Sejm agreed upon some important concessions: everything published against the dissidents was rescinded, complete freedom of faith and Divine services was proclaimed, they were given the right to build churches and schools, convene councils, take part in Sejms and in the Senate, educate children born from mixed marriages in the faith of their parents – sons in the faith of their fathers and daughters in the faith of their mothers, and forcible conversions to the unia were forbidden. These decrees were confirmed by a treaty between Russia and Poland in 1768. It was then decided that the Belorussian see should remain forever in the power of the Orthodox together with all the monasteries, churches and church properties, while the monasteries and churches that had been incorretly taken from them were to be returned. For this a special mixed commission of Catholics and dissidents – the latter led by George Konissky – was appointed. In these circumstances the movement among the uniates that had begun before was renewed with fresh force. Most of them – sometimes in whole parishes – declared their desire to return to Orthodoxy; these declarations were addressed to George Konissky, presented to Repin and written down in official books; even the uniate bishops turned to the king with a request that they be allowed to enter into discussions concerning a reunion of the uniates with the Greco-Russian Church. But the indecisiveness of the Polish and Russian governments hindered the realisation of these desires. Comparatively few parishes succeeded in returning to Orthodoxy, and then the matter of their reunion was stopped for a time. Immediately the Russian army left the boundaries of Poland, the Polish fanatics again set about their customary way of behaving. Bishop Krasinsky of Kamenets went round Poland in the clothes of a pilgrim and everywhere stirred up hatred against the dissidents; the papal nuncio fanned the flames of this hatred in appeals to the clergy, and sometimes also in instructions to the people. Those who were discontented with the Sejm of 1767 convened the conference of Bar in order to deprive the dissidents of the rights that had been granted them. Again there arose a persecution of the Orthodox, who could not stand the violence. In Trans-Dnieper Ukraine, under the leadership of the zaporozhets Maxim Zhelezniak, a popular uprising known as the Koliivschina began. The anger of the rebels was vented most of all on the landowners, the Jews, the Catholic priests and the uniate priests. They were all mercilessly beaten up, their homes were burned down, their property was looted; even the whole of the small town of Uman was ravaged. The rebellion enveloped the whole western region. The Polish government was not able to cope with it. The Russian armies under Krechetnikov came to its aid. The revolt was put down. But unfortunately, Krechetnikov and Repin, listening to the insinuations of the Poles and not seeing the true reasons for the rebellion, looked on it as an exclusively anti-state peasants’ rebellion, and so they themselves helped in destroying that which stood for Orthodoxy and Russian nationality in the Ukraine. Gervasius and Melchizedek, being suspected of rebellion, were retired; the Orthodox people, being accused of stirring up the people, had to hide in order to avoid punishment. The uniate priests took possession of many Orthodox parishes; in many places the Orthodox were forced to appeal with requests to perform needs to parishless priests coming from Moldavia and Wallachia. Fortunately, in 1772 there came the first division of Poland, in accordance with which Belorussia with its population of 1,360,000 was united with Russia. At this the Polish government was obliged to take measures to pacify the Orthodox who remained in their power, but in actual fact nothing was done. A new woe was then added to the already difficult position of the Orthodox: With the union of Belorussia with Russia not one Orthodox bishop was left within the confines of Poland, and for ordinations the Orthodox were forced to turn to Russia or Wallachia. Only in 1785 did the Russian government, with the agreement of the Polish king, appoint a special bishop for them, Victor Sadkovsky, with the title of Bishop of Pereyaslavl and vicar of Kiev, with a salary and place of residence in Slutsk monastery. But when, with his arrival, another movement in favour of Orthodoxy arose among the Ukrainian uniates, the Poles were disturbed. Rumours spread that another Koliivschina was being prepared and that the clergy were inciting the people to rebel. Whatever Victor did to quash these rumours, they continued to grow. They began to say that arms for a planned beating up of the Catholics and uniates were being stored in the hierarchical house and in the monasteries. In accordance with an order of the sejm, Victor was seized and taken in fetters to Warsaw, where he was thrown into an arms depot (1789); some Orthodox priests were subjected to the same treatment; many were forced to save themselves by fleeing to Russia. The whole of the Orthodox clergy were rounded up to swear an oath of allegiance to the king. After this the thought was voiced in the Sejm of 1791 of freeing the Orthodox Church within the confines of Poland from Russian influence by making it independent of the Russian Synod and transferring it into the immediate jurisdiction of the Patriarch of Constantinople. The Pinsk congregation, made up of representatives of the clergy and brotherhoods, did indeed work out a project for the conciliar administration of the Church. But it was not fated to be put into effect. Soon there followed, one after the other, the second (1793) and third (1795) divisions of Poland, in accordance with which Russia acquired all the ancient Russian lands with the exception of Galicia, and the Lithuanian region with a population of more than 4 million.

“With the union of Belorussia and the south-western regions to Russia there finally came to an end the age-old sufferings of the Orthodox there. At the same time there came the right opportunity for the uniates to throw off the fetters of the unia that had been forcibly imposed upon them. The Belorussian Archbishop George Konissky received many declarations from uniate parishes wishing to return to Orthodoxy. Although the Russian government did not allow him to do anything about these declarations without special permission, and itself did not give permission for about 8 years, the striving of the uniates for Orthodoxy did not wane. When, finally, permission was given, up to 130,000 uniates went over to Orthodoxy. In the south-western region an energetic assistant of George Konissky in the work of uniting the uniates was Victor Sadkovsky, who had been released from prison and raised to the see of Minsk (1793). With the permission of the government, he published an appeal to the uniates of his diocese urging them to return to Orthodoxy. Soon, on the orders of the government, the same was done in the Belorussian region. Moreover, the government told local authorities to remove all obstacles that might appear in the unification of the uniates on the part of the Roman Catholic clergy and landowners, and threatened the guilty with responsibility before the law, while at the same time forbidding their forcible union. The appeals had an extraordinary success. In less than a year (from the middle of 1794 to the beginning of 1795), more than one-and-a-half million uniates had joined the Orthodox Church; the numbers of those united by the end of the reign of Catherine II came to no less than two million.”[9]

This was a great triumph for Orthodoxy. And yet we may agree with Archpriest Lev Lebedev that “from the point of view of the interests of Great Russia, it was necessary to pacify Poland, but not seize the age-old Polish and purely Lithuanian lands. This wrong attitude of Russia to the neighbouring peoples then became a ‘mine’ which later more than once exploded with bad consequences for Russia…”[10]

The voluntary return of the uniates to Orthodoxy continued into the nineteenth century. Favourable conditions for this change had been created by the fall of Poland in 1815, the expulsion of the Jesuits from Russia in 1820 and the suppression of the Polish rebellion in 1830-1831. Then, in 1835, a secret committee on the uniate question was formed in St. Petersburg consisting of the uniate bishop Joseph Semashko, the real soul of the movement, Metropolitan Philaret of Moscow, the over-procurator of the Holy Synod and the minister of the interior. By 1839 1,600,000 had converted to Orthodoxy.[11]

However, immediately Poland acquired independence from Russia, during the First World War and the Russian revolution, the persecution of the Orthodox began again. Thus already on October 22, 1919 the Poles had ordered 497 Orthodox churches and chapels, which had supposedly been seized from the Catholics in the past, to be returned to the Catholic Church.[12] Again, in Turkovichi in Kholm region there had been for centuries the miraculous Turkovitskaya Icon of the Mother of God cared for by a convent of nuns. In 1915 the nuns were forced to flee to Moscow, and the icon perished during the revolution. Meanwhile, in 1918, writes Archbishop Athanasius, “the Poles occupied the monastery and turned it into an orphanage under the direction of Polish nuns. The Orthodox were strictly forbidden to enter the monastery. Upon return from exile, the Orthodox inhabitants of Turkovichi built with their own means a small chapel in the cemetery not far from the monastery and ordered from the local artist and iconographer, Zinya, a copy of the miraculous icon, adorning it with a large kiot (shrine) and placing it in the church. The people heard of this and began to make massive pilgrimages to Turkovichi in order to venerate the sacred ‘Turkovitskaya’ Icon as one equal to the original. Thus the feast day of Turkovichi was restored and drew numerous pilgrims on the July 2/15 date.

“But the wheel of fate turned mercilessly for Turkovichi and Kholm. During the terrible years of 1943-1945 during the Second World War Polish bandits attacked the peaceful Orthodox inhabitants at night, slaughtered them, burned their homes, and brought a reign of terror and fear to these Orthodox people. In this tragedy hundreds of thousands of Orthodox people who inhabited the four districts of Grubeshovsky, Tomashevsky, Zamoisky, and Bielgoraisky perished at the hands of the Poles.”[13]

Long before that, however, the Poles had acted to try and destroy the links between the Russian Orthodox in Poland and their Mother Church in Russia by creating an autocephalous Polish Church. Thus in 1921 Patriarch Tikhon of Moscow appointed Archbishop Seraphim (Chichagov) to the see of Warsaw, but the Poles, whose armies had defeated the Red Army in 1920, did not grant him entry into the country. So on September 27 the Patriarch was forced to accept the Poles’ candidate, Archbishop George (Yaroshevsky) of Minsk. However, he appointed him his exarch in Poland, not metropolitan of Warsaw (that title remained with Archbishop Seraphim). Moreover, he refused Archbishop George’s request for autocephaly on the grounds that very few members of the Polish Church were Poles and the Polish dioceses were historically indivisible parts of the Russian Church.[14] Instead, he granted the Polish Church autonomy within the Russian Church.[15]

On January 24, 1922 Archbishop George convened a hierarchical Council in Warsaw which included Archbishops Dionysius (Valedinsky) and Panteleimon (Rozhnovsky). Under pressure from the authorities, Bishop Vladimir also joined them. Pekarsky, an official of the ministry of religious confessions, entered into negotiations with the Russian hierarchs that were directed mainly to forcing them to sign the so-called “Temporary Rules”, which had been drawn up in the ministry and which envisaged far-reaching government control over the life of the Orthodox Church in Poland. On January 30 the “Temporary Rules” were signed by Archbishops George and Dionysius, but not by Archbishop Panteleimon and Bishop Vladimir.

On the same day Patriarch Tikhon issued a decree transferring Archbishop George to the see of Warsaw and raising him to the rank of metropolitan, insofar as it had become evident that it would be impossible to obtain the Polish authorities’ permission for the entrance into Warsaw of Metropolitan Seraphim (Chichagov), who had the reputation of being an extreme rightist. However, the titular promotion of Archbishop George by no means signified that the patriarch supported his intentions, for in the decrees there is no mention of ecclesiastical autocephaly, nor of exarchal rights. Consequently, as was confirmed by the patriarch in 1925, he was simply one of the diocesan bishops in Poland, and not metropolitan “of all Poland”.[16]

Liudmilla Koeller writes: “The Polish authorities restricted the Orthodox Church, which numbered more than 3 million believers (mainly Ukrainians and Byelorussians). In 1922 a council was convoked in Pochaev which was to have declared autocephaly, but as the result of a protest by Bishop Eleutherios [Bogoyavlensky, of Vilnius] and Bishop Vladimir (Tikhonitsky), this decision was not made. But at the next council of bishops, which gathered in Warsaw in June, 1922, the majority voted for autocephaly, with only Bishops Eleutherios and Vladimir voting against. A council convoked in September of the same year ‘deprived Bishops Eleutherios and Vladimir of their sees. In December, 1922, Bishop Eleutherios was arrested and imprisoned’.”[17] Eleutherios was later exiled to Lithuania. Two other Russian bishops, Panteleimon (Rozhnovsky) and Sergius (Korolev), were also deprived of their sees. They, too, were then expelled from Poland.

In November, 1923, Metropolitan George was killed by an opponent of his church politics, Archimandrite Smaragd (Laytshenko), and was succeeded by Metropolitan Dionysius with the agreement of the Polish government and the blessing of the Masonic Patriarch Meletius IV (Metaxakis) of Constantinople. Patriarch Tikhon rejected this act as uncanonical.[18] On November 13, 1924 Meletius’ successor, Patriarch Gregory VII, signed a Tomos “on the recognition of the Orthodox Church in Poland as autocephalous”. The Tomos significantly declared: “The first separation from our see of the Kievan Metropolia and from the Orthodox Metropolias of Latvia and Poland, which depended on it, and also their union to the holy Moscow Church, took place by no means in accordance with the prescription of the holy canons, nor was everything observed that had been established with regard to the complete ecclesiastical autonomy of the Kievan metropolitan who bears the title of exarch of the Ecumenical Throne”. Hereby the patriarch indirectly laid claim to Ukraine as his canonical territory, in spite of the fact that it had been under Russian rule for two-and-a-half centuries. And yet, in contradiction with that, he affirmed as the basis of his grant of autocephaly to the Polish Church the fact that “the order of ecclesiastical affairs must follow political and social forms”, basing this affirmation on the 17^th Canon of the Fourth Ecumenical Council and the 38^th canon of the Sixth Ecumenical Council.[19]

The Polish government continued to persecute the Orthodox in the inter-war years. Thus Alexeyev and Stavrou write: “Before the beginning of the Second World War the Poles had closed hundreds of Orthodox churches on their territory on the grounds that the Tsarist government had in 1875 returned theses churches from the unia to Orthodoxy. The Polish government considered the return of the uniates to Orthodoxy an act of violence, and they in their own way restored justice by means of violence, which, needless to say, elicited protests even from the Catholic and Uniate churches.

“The results of these measures of the Polish government were such that, for example, in the region of Kholm out of 393 Orthodox churches existing in 1914, by 1938 there remained 227, by 1939 – 176, and by the beginning of the war – 53 in all.[20] Particularly disturbing was the fact that, of the cult buildings taken away from the Orthodox, 130 churches, 10 houses of prayer and 2 monasteries were simply destroyed.”[21]

After the Soviet victory in the war, it was the turn of the Soviets and the Sovietized Moscow Patriarchate to apply pressure. Towards the end of the war it was suggested to the uniate episcopate in Western Ukraine that it simply “liquidate itself”. When all five uniate bishops refused, in April, 1945, they were arrested. Within a month a clearly Soviet-inspired “initiative movement” for unification with the MP headed by Protopresbyter G. Kostelnikov appeared.[22] By the spring of 1946 997 out of 1270 uniate priests in Western Ukraine had joined this movement. On March 8-10 a uniate council of clergy and laity meeting in Lvov voted to join the Orthodox church and annul the Brest unia with the Roman Catholic Church of 1596. Those uniates who rejected the council were forced underground. Similar liquidations of the uniate churches took place in Czechoslovakia and Romania… Central Committee documents show that the whole procedure was controlled by the first secretary of the Ukrainian party, Nikita Khruschev, who in all significant details sought the sanction of Stalin.[23]

In August, 1948, Metropolitan Dionysius of Warsaw petitioned the MP to be received into communion, repenting of his “unlawful autocephaly”. In November, the MP granted his request, and granted the Polish Church autocephaly – again. However, because of his “sin of autocephaly”, Dionysius was not allowed to remain head of the Church.[24] Another reason may have been his participation in the creation of the Ukrainian Autocephalous Church during the war. This decision remained in force despite a plea on Dionysius’ behalf by Patriarch Athenagoras of Constantinople in February, 1950.[25] In 1951, at the Poles’ request, the MP appointed a new metropolitan for the Polish Church.[26]

From now on the Polish Orthodox Church returned to Moscow’s orbit. Metropolitan Savva of Poland, the present head of the Polish Church, was recruited by the Polish communist security forces in 1966, with the codename “Yurek”. Another Polish Church leader, Metropolitan Basil, was also an agent.[27]

However, the pendulum swung yet again in 1989, when, as communism began to collapse, rebellions broke out in the outlying republics. The most important of these was in the Western Ukraine, where the MP recruited many of its clergy. The MP’s spiritual impotence was illustrated above all by its almost complete surrender of its western borderlands to the movement for Ukrainian ecclesiastical autocephaly. As we have seen, this movement began at the council of Lvov in 1946, when Stalin integrated the Uniates or Ukrainian Greek Catholic Church (UGCC), into the MP, and forced those uniates who did not want to become Orthodox to go underground. When Gorbachev came to power, the uniates began agitating for the legalization of their Church.

They were supported, surprisingly, by the chairman of the Council for Religious Affairs, Constantine Kharchev, who insisted that local authorities keep the law in their dealings with believers and suggested the legalization of the uniates and the free election of bishops. This roused the MP and members of the Ideology department of the Central Committee to complain about Kharchev to the Supreme Soviet. Kharchev was removed in June, 1989; but he made a telling comment about those who had removed him: “I suspect that some members of the Synod, from force of habit, have counted more on the support of the authorities than on their own authority in the Church”.[28]

The UGCC finally achieved legalization in January, 1990, just after Gorbachev met the Pope in Rome. This represented the second major diplomatic triumph of the Vatican in the communist bloc (after the legalization of Solidarnost in Poland). However, even before they had recovered their freedom in law, the uniates started taking over churches in Western Ukraine which they considered to be theirs by right. By December, 1991, 2167 nominally Orthodox parishes had joined the uniates. Deprived of the help of the local authorities, who showed every sign of being on the side of the uniates, and discredited by its associations with communism, the MP seemed helpless to stop the rot…[29]

Will the tug-of-war between Orthodox and Catholics in East-Central Europe go on forever? Much depends on the future of the Moscow Patriarchate, the last unreformed Soviet institution in the Russian Federation. On the one hand, the present Patriarch, Cyril (Gundiaev), is very friendly with the Vatican, and hopes, like his predecessors, for a unia on a grand scale – that is, not simply a uniate church sitting between the two great churches of the First and the Third Romes, but a complete union of Orthodoxy and Catholicism. This project appears to have the blessing both of his FSB (KGB) masters and of Patriarch Bartholomew of Constantinople, leader of the Second Rome... On the other hand, there is strong and increasing anti-uniate sentiment inside Russia and in many other parts of the Orthodox world; and if Gundiaev oversteps the mark of public opinion, he may well precipitate the fall of the whole MP hierarchy in its unreformed, Soviet form, with incalculable consequences for the whole of Orthodoxy…

[1] Smirnov, Istoria Khristianskoj Pravoslavnoj Tserkvi (A History of the Orthodox Christian Church), Моscow: Кrutitskoe podvorye, 2000, pp. 203-204.

[5] Platonov, Ternovij Venets Rossii (Russia’s Crown of Thorns), Moscow, 1998, p. 224.

[6] L. Perepiolkina, Ecumenism – A Path to Perdition, St. Petersburg, 1999, pp. 227-228.

[8] Vital, A People Apart: The Jews in Europe 1789-1939, Oxford University Press, 1999, p. 74.

[9] Dobroklonsky, Rukovodstvo po istorii russkoj tserkvi (A Guide to the History of the Russian Church), Moscow, 2001, pp. 647-652.

[12] See M.B. Danilushkin, Istoria Russkoj Pravoslavnoj Tserkvi (A History of the Russian Orthodox Church), vol. I, St. Petersburg, 1997, p. 586.

[13] Archbishop Athanasius, "The Tragedy of Orthodoxy in Kholm: Eternal be its memory!", Orthodox Life, vol. 34, № 1 (January-February, 1984), pp. 34-35. Translated by Timothy Fisher from Pravoslavnaia Rus’ (Orthodox Russia), № 14, 1983, p. 9.

[17] Koeller, "Kommentarii k pis'mu Arkhiepiskopa Rizhskago i Latvijskago Ioanna Arkhiepiskopu Vilyenskomu i Litovskomu Elevferiu ot 2 noiabria 1927 g." (Commentary on the Letter of Archbishop John of Riga and Latvia to Archbishop Eleutherios of Vilnius and Lithuania), Tserkovnaia Zhizn’ (Church Life), №№. 3-4, May-June-July-August, 1992, pp. 56-57 ®; Monk Benjamin, op. cit., p. 87.

[19] K. Svitich, Pravoslavnaia Tserkov’ v Pol’she i ee autokefalia (The Orthodox Church in Poland and its autocephaly); Monk Benjamin, op. cit., p. 133. For a more detailed account of the Polish autocephaly, see M. Zyzykin, “Avtokefalia i printsipy eia primenenia” (Autocephaly and the principles of its application), Pravoslavnij Put’ (The Orthodox Way), 2004, pp. 101-133. A translation of the whole Tomos is to be found here: http://www.ukrainianorthodoxchurchinexile.org/1924_tomos_of_autocephaly.html.

[20] According to Monk Benjamin (op. cit., part 2, p. 73), in June and July of 1938 150 village churches visited by Ukrainian Orthodox were demolished. On July 16 the Polish Church issued a memorandum on the event, as did the MP on the same day. For further details of the persecution, see Danilushkin, op. cit., 1997, vol. I, p. 588; K.N. Nikolaev”’Unia’ i vostochnij obriad” (The ‘Unia’ and the Eastern Rite), Pravoslavnaia Rus’ (Orthodox Russia), № 6 (1411), March 15/28, 1990. Among the buildings destroyed was the cathedral of St. Alexander Nevsky (in 1927), and the Orthodox cathedrals in Liublin, Kalisha, Vlotslavka, Plotsk and Koltsy (Monk Benjamin, part 1, op. cit., p. 175).

[21] V.I. Alexeyev, F. Stavrou, "Russkaia Pravoslavnaia Tserkov' na Okkupirovannoj Nemtsami Territorii" (The Russian Orthodox Church on German-Occupied Territory), Russkoe Vozrozhdenie (Russian Regeneration), 1980 (IV), № 12, pp. 122-124.

[28] Ogonek (Little Fire), № 44, October, 1989. Cf. Keston News Service, № 339, 30 November, 1989, pp. 16-18; № 341, 11 January, 1990, pp. 13-14.

In March, 1988, at a meeting with teachers of the Higher Party School in Moscow Kharchev had made the following revealing comments: “Now a priest often has no connection with his parish, but he is born somewhere else, and is often even of a different nationality. He comes once a week to the parish in a car, serves the liturgy… and wants to know nothing more. Many even like this, after all they are not responsible for anything: neither for their flock, nor for the money, nor for the repair of the church. The official in giving him his licence warns him: take your 350 roubles, and don’t poke your nose into anything…

“We, the party, have fallen into a trap of our own anti-ecclesiastical politics of bans and limitations, we have cut the pope off from the believers, but the believers have not begun as a result to trust the local organs more, while the party and the state is increasingly losing control over the believers. And in addition, as a consequence, we witness the appearance of unspiritual believers, that is, those who carry out the ritual side [of Church life] and are indifferent to everything. And the main thing – are indifferent to communism… It is easier for the party to make a sincere believer into a believer also in communism. The task before us is: the education of a new type of priest.” (Russkaia Mysl’ (Russian Thought), May 20, 1988, № 3725.

[29] One reason was that for years the MP had been teaching its seminarians, many of whom came from the Western Ukraine, that the Orthodox and the Catholics were “sister churches”. 60% of those who joined the uniates graduated from Leningrad theological schools.

В тихую гавань духовного пристанища, в православное кино, ворвался эпотажный фильм под названием «ЭККЛЕЗИЯ», что в переводе с греческого означает церковь. И как театр начинается с вешалки, так теперь фильм начинается с упаковки, в которую диск с этим фильмом вложен. И вот, как начинается эта самая «ЭККЛЕЗИА»:

Возрождение настоящего документального кинематографа: без приглашенных ведущих, без закадрового дикторского текста, без ложного пафоса, без сенти-ментальности, без готовых выводов – правдивая картина состояния сегодняшних душ – приглашение зрителя к размышлению.

Мы принимаем приглашение к размышлению и начинаем размышлять.

И первое на что обращаем внимание - эх, эх! без Христа! В этом 3-х часовом фильме, снятом на материалах Православного СТГУ, Христосъ не угадывается!!! Нет, всуе Имя Его пару раз произносится. Но оказаться в “собрании призванных” сердцевиной - Христос не оказался. На иконах Господь Христос, да, мелькает несколько раз, но только так… в придаточном предложении. И только однажды фреска Христа в монтажном предложении появилась трижды. Но это был… перевёрнутый Христосъ! Этим перевёрнутым изображением Христа режиссёр и дал себе волю за монтажным столом от всей души поиграться, оправдывая такой невиданный доселе не только в православном, но и любом другом кино, ракурс, взглядом на фреску иконописцев, находящихся на строительных лесах. Но мы увидели в этом отсутствии Христа в фильме и в присутствии Его перевёрнутым на фреске, как главный и неслучайный камертон ко всему фильму, помогающий авторам уверенно шагать в ногу со временем, усиленно старающимся не замечать Христа.

И спрашивает великий сербский святитель Николай всех экклесиан:

- Кто васъ такъ прельстилъ, что оттеснили вы Христа в конецъ стола?

Не можем не отметить, что уже в этой, приведённой нами аннотации к этому фильму, в полной мере присутствует ложный пафос, ибо, как ещё можно расценить это самохвальство режиссёра? Стандартной фразой, принятой творческими людьми всего мира, и уж тем более мира православного: - Мы сделали фильм, а уж вам, зрителям, судить, что получилось, - автор без ложной скромности, но, явно, с ложным пафосом… пренебрёг. А уж: мы рабы ничего нестоящiе; потому что сделали, что должны были сделать (Лк. 17.10), новый экклесианин, видимо, никогда и не слышал.

Начинается фильм с ученого биолога, который записался и в ПСТГУ, чтобы стать ещё и миссионером. То есть, начинается всё с человека, видимо, принадлежащего к всегда учащимся и никогда не могущих дойти до познания истины (2 Тим. 3.7). Почему мы имеем основание причислить сего биолога к учащимся, не могущим никогда дойти до познания истины? Да, потому, что сей ученик ужасно долго разглагольствует в кадре о чем-то неопределённом, упоминает о каком то Гина Калоджа (Кстати, у биолога ещё один выразительный момент - у него каша во рту, что ещё больше сводит на нет все его старания. Правда, не только биолог шепелявит в «ЭККЛЕЗИИ». Но в косноязычии, как известно, никакого порока нет. Гугнивым был и пророк Моисей, и святитель Iоанн Максимович. Но они в кино не снимались. Здесь же, видимо, гугнивость тоже следует отнести к возрождению, правда, не понятно чего.), но ко Христу биолог даже не приблизился. А истина - Христосъ! Так что, апостол Павел имел ввиду, именно, такого перипатетика, как сей биолог. И вот, такое пустословие, не упоминая Христа, становится камертоном ко всему фильму. А почему он ещё и перипатетик? А по режиссёрской находке - доктор биологии богословствует, прохаживаясь по своей оранжерее, что затрудняет ему доносить до зрителя мысль. Впрочем, мысли то никакой у сего богослова - биолога особенно не проглядывается - так набор заученных для произведения впечатления фраз. И его бессмысленными проходами и утомительным потоком слов - утомляется и сам режиссёр. И тогда он перебивает “богослова” - ботаника “богословом” - байкером. Здесь снова новаторство в документальном кино. Байкер богословствует прямо с носящегося по кругу мотоцикла под его оглушительный рев. Опять утомляется не только зритель, но и режиссёр, который теперь перебивает сего байкера епископом Игнатием, потом появляется ректор протоиерей Владимир, которому отводится приличное время, но и он не заканчивает свой рассказ, так как перебивается биологом, который продолжает свою длиннющую занудную “богословскую” речь, начатую в начале фильма. И эта чехарда, становится главным приёмом фильма. Так перебитый три раза, сам перебив троих, ботаник - креационист только к концу первого часа сумел закончить свою невразумительную речь.

И в других эпизодах, где ведётся унылое повествование, которое, вообще, не имеет ничего общего с языком кинематографа, носителей этой трудно воспринимаемой речи заставляют ещё и шествовать в никуда. И этими своими приёмами по возрождению настоящего документального кинематографа режиссёру удаётся совершать ещё более утяжеляющие восприятие текста.

Без приглашенных ведущих, без закадрового дикторского текста.?! Да, разве это определяет достоинство фильма? То есть, ещё до просмотра фильма зрителя берут на понт, что ежели ему будет смотреть сие произведение скучно, то уж виноват только он, зритель, который не дорос до восприятия этого новаторского, возрождающего настоящий документальный кинематограф фильма так, как его постигли метры кинематографа Панфилов и Медведев. Но мы возьмем на себя роль того мальчика и крикнем сколько имеем силы: - А король то, голый! А Панфилов и Медведев? Так ведь, у Андерсена кроме обманщиков портных обманом занимаются ни кто - нибудь, а сами министры короля. Ну, те боялись, что их уволят. А эти? А эти, возможно, от своего духовного невежества.

- О, фильм о богословских знаниях! Поддержать!

Так что, если и возрождается что-то этим фильмом, то только духъ всевозможных обманщиков от Ганса Христиана Андерсена. Хотя надо ли этих обманщиков возрождать, если и без них сегодня:

Архимандрит Рафаил (Берестов) поставил диагноз главной и всеобщей болезни нашего времени:

В наше время действуют разные ложные учения и ложные толкования богословские, потому что мы, все человечество, повреждено прелестью. Это великая прелесть, когда хотят стереть догматы, стереть границы церковные, это величайшая бесовская прелесть и сейчас совершенно не видят этих границ и не подчиняются ни канонам, ни догматам церковным, утвержденных на семи Вселенских Соборах, и которые суть столп и утверждение истины(1 Тим. 3,15).

Фильм «ЭККЛЕЗИА» с полным основанием можно считать наглядным пособим диагноза этой болезни под названием «прелесть».

Все мы - в прелести. Все мы обмануты, все обольщены, все находимся в ложном состоянии, нуждаемся в освобождении истиной. Истина есть Господь наш Iисусъ Христосъ, Который и сошел к нам, что восхотел изъять нас из плена и из злодейшей прелести. (Симеон Новый Богослов, 3-е Слово)

В фильме«ЭККЛЕЗИА», как видим, Христосъ не ощущается!

И видимо, по этой причине прелестью, неизбежным свойством духа нашего времени, и пронизан весь фильм под названием «ЭККЛЕЗИА», сергианский дух которого авторам фильма никак не удалось задрапировать, хотя они очень стараются и делают всё, чтобы предстать преемниками Новомучеников и Исповедников российских. Но это им не только никак не удалось осуществить, а, наоборот, пришлось всем, кроме случайно попавших в кадр схиигумена Евфимия, да крупного плана ещё одного истинно духоносного отца, предстать пред зрителем, полной противоположностью Новомученикам и Исповедникам российским. И, прежде всего по двум причинам, из-за которых то мы, как говорится, и взялись за перо. Ну, какое нам было бы дело, куда идут и о чем пустословят персонажи в фильме «ЭККЛЕЗИЯ» - всё это нас не касается. Кто сегодня не играется в кинематограф? Но вот два момента… они уже не о кинематографе, они о нашей Православной вере.

1. Это выразительное отсутствие в фильме Господа Христа. Его место в фильме занимают: и реклама знаний, и золотой телец, и листочки жизни, да, всякая всячина, но Христосъ, что мы уже отмечали, в этом фильме даже не угадывается.

2. Это умышленное искажение (хотя бы, конечно, надо бы поставить слово “извращение”.Да уж, ладно, пусть будет “искажение”) фильмом сущности Новомучеников и Исповедников российских.

Вдуматься только, за 3-и часа из многочисленных представителей ПСТГУ, говоривших с экрана, никто ни разу не вспомнил Христа Спасителя! Хотя, не будем утверждать, что никто из снимавшихся в этом фильме не прославлял Христа во время съёмок. Вполне возможно, что в этих редких случаях Христа выкинули на монтажном столе, когда происходило возрождение настоящего документального кинематографа, кинематографа, в котором Христос заменен золотым тельцом, заменен какими то уводящими от Него знаниями. И дело тут не в том, чтобы укорить за отсутствие в фильме Христа, а в желании понять, почему в фильме «ЭККЛЕЗИА», что в переводе с греческого означает «церковь», не ощущается Христосъ?

Ведь вот, как вселенский учитель ХХ-ого века, святитель Николай Сербский учит, что надо говорить, чтобы в РФ вернулась Россия:- Вы спрашиваете, может ли это заблудшее, самое заблудшее в истории, поколение вернуться когда - нибудь к истине и чести? Может. А когда это произойдёт? Это произойдёт тогда, когда тысячи газет, тысячи передач на радио и телевидении будут ежедневно помещать похвалы во славу Христа Бога нашего.

Но зритель «ЭККЛЕЗИИ», где в аббревиатуре ПСТГУ главного снимаемого объекта фильма, Православного Свято-Тихоновского Гомунитарного Университета, ещё недавно бывшим ПСТБИ (Богословский Институт), “Б” заменено на “Г”, хотя ещё с оставленным “П” - православный, уже редко когда произносится слово Христосъ. А лик Его, видимо, под предлогом новации, в одном из эпизодов представили, как мы видели, даже перевёрнутым- оправдав, что де так видится он иконописцу.

Так, может быть, возрождение то это без ложного пафоса и состоит в том, чтобы устыдится имени Христа, как это было ещё совсем недавно?

Без готовых выводов - правдивая картина состояния сегодняшних душ, - заверяют нас авторы.

Так что, без готовых выводов-это тоже обман а la портные Ганса Христиана. Ну, зачем нужна была дань экуменизму, если ПСТГУ представлялся в фильме продолжателем традиций Новомучеников, которые бы, случись казахской башне золотого тельца существовать в их время, даже бы не поглядели в её сторону?

Во всяком случае, наш вывод такой. Протоиерей Александр Салтыков, хотя и поднялся к золотому тельцу, но всё же не приложился к нему рукой. А вот, уже нет уверенности, что многие другие герои фильма, и ботаник, и байкер, да, и учителя ПСТГУ, запечатленные в фильме, не приложились бы к руке золотого тельца, окажись они на этой башне. И делаем мы этот вывод от того, что «ЭККЛЕЗИА» действительно правдивая картина состояния сегодняшних душ. Авторы её, не стесняясь и не краснея, представили души, обходящиеся без Христа, души, искажающие сущность Новомучеников, души превозносящиеся над теми, кто вне храма, души лишенные радости, свойственной истиной православной душе, души, пораженные экуменическим духом.

Нынешние возрожденцы? Что же они «возрождают»? Ведь, православное кино наше имеет своим началом фильм режиссёра Дьяконова «Храм». И, в сущности, не весь этот фильм, а только маленький эпизод этого фильма, который длился на экране всего-то секунд 30.

В фильме «Храм» был один кадр, не эпизод, а именно кадр, который приковал к себе зрителя, потому что показал им человека, на ком почила благодать. И длился то этот кадр, всего то, наверное, секунд 30. У стола, на котором стоял самовар, сидит протоиерей отец Николай Гурьянов. Он смотрит на зрителя своим ясным, чистым, детским взглядом. И, вдруг, говорит ласково, тихо, не торопливо и убедительно: У нас всё есть: молитва, хлеб, работа. Больше он не знал, что сказать, сидя перед непонятной ему камерой и осветительными приборами, направленными на него. Несколько секунд он продолжает просто смотреть своим открытым взглядом, лишенным всякого лукавства, видимо, на стоящих перед ним людей: режиссёра, оператора, осветителей, а, может быть, и разных ассистентов, и администраторов, которые всегда лезут на съёмочную площадку полюбопытствовать. И вот снова неожиданно он берёт стоящую перед ним чашку чая и, протягивая её, возможно, беседующему с ним, произносит: Выпейте чайку! Ещё несколько секунд его любящий взгляд оставался на экране, и всё…

И, именно, этот эпизод и был тем началом российского православного кино, которое дало мiру такие шедевры, как «Полк, смирно!», где все творческие силы отдавались раскрытию внутреннего мира православной души. И всё в этом фильме по-настоящему без закадрового текста, по-настоящему без приглашенных ведущих. И ни у кого из авторов фильма «Полк, смирно!» и в мыслях не было бахвалиться этим.

А вот: Выпейте чайку!- проникало в каждое сердце. А почему? Что за знания такие доходили до самого сердца? А не в словах дело! Всё дело в любви, исходящей от говорившего эти слова. С экрана на зрителей смотрел человек, который любил не всех, а каждого из них. Вот и весь секрет истинного православного кинематографа. Он не в каком то там возрождении непонятно чего, он не в отсутствии ведущих и дикторского текста, он в… любви, исходящей с экрана, хотя бы всего только 30 секунд. Да, ещё 25 лет тому назад можно было даже на экране увидеть саму любовь, о которой непрестанно говорил Господь Христосъ. Ныне же видим лишь стремительное её охлаждение. И фильм «ЭККЛЕЗИЯ», в котором любовь в течение всех трёх часов, не проклёвывается ни на одну секунду, подтверждает это. И потому, чтобы поддерживать правдивость картины, хорошо было бы каждый эпизод заканчивать припевом из песни: Видно не судьба, видно нет любви, видно надо мной посмеялся ты!

В фильме «ЭККЛЕЗИЯ», что в переводе означает “церковь”, упомянут архимандрит Iоаннъ Крестьянкин. И мы хотим рассказать случай, связанный с этим благодатным старцем. Одна молодая очень одаренная женщина только в зрелом возрасте обратилась к Господу Iисусу Христу. И очень скоро и Евангелие, и Священное Писание, и святоотеческая литература стали её основным чтением. А ещё она ходила слушать при храме беседы, которые проводил там иеромонах, служивший в этом храме. И вот, однажды, отец Иларион говорит ей: - Галина, завтра у нас беседа, а мне непременно надо быть в это время в Лавре. Отменять же урок не хочется - наши прихожане так всегда его ждут. Не могла бы ты, подготовившись, провести беседу за меня? Галина эта согласилась, старательно почитала на тему, которую определил иеромонах, всё, что могла, и пересказала прочитанное ею собравшимся прихожанам. И если обычно слушатели благодарили лектора и мирно расходились, то на этот раз воодушевление всех было столь необычным, что долго никто не собирался уходить. Галину эту засыпали вопросами, она, благодаря почившей на ней благодати, отвечала ярко и образно, и все пребывали в необыкновенной радости. И тогда Галина наша подумала, что, не послужить ли ей Богу в качестве такого вот катехизатора? И она отправилась в Псково - Печерский монастырь к старцу Iоанну Крестьянкину за благословением. Там она рассказала ему подробно, как у неё успешно прошел урок Закона Божiего, и спросила, можно ли ей продолжать такое учительство. Отец Iоаннъ чуть не замахал руками: - Ни в коем случае! - сказал он, - вы внешняя!

То есть, всероссийский старец, в который раз напомнил, что только люди внутренней духовной жизни имеют право на богословское учительство. В противном случае это будет учение книжников, донесение знаний только позаимствованных, а не пропущенных через свою внутреннюю жизнь. И потому книжные знания никак не могут помочь Христу входитъ въ сердце ученика, соединяется съ его духомъ и сделаться началом всей его жизни и всех действiй, и обратить христианство человека в его жизнь, сделать его началом всей жизни и всех действiй ученика.

Такое вот, внешнее учительство и преподносит зрителю в течение 3-х часов, “возрождающий”, а на самом деле только всё извращающий фильм «ЭККЛЕЗИА» - фильм с массой загадок.

И вот, первая из них. Как говорит о мучениках Церковь? А вот, как:

Светло во страдании своемъ воссияли еси, Новомученики наши, к Небеси возлетели еси! Во страданияхъ своихъ венцы прияша нетленныя, имущее бо крепость Господа нашего Iисуса Христа! Мучителей низложиша, сокрушиша и демоновъ немощныя дерзости!

Почему же в «ЭККЛЕЗИИ» все только и хлюпают об ужасах, творимых в те времена советчиками - безбожниками? Только свидетельство о мучениях! Только о мученических актах! Почему никто в «ЭККЛЕЗИИ» не позволил себе возвестить о радости страдания за истину, о победе Новомучеников, низложивших мучителей и сокрушивших демонов немощныя дерзости? Почему об их нетленных венцах, об их крепости, об их взлёте к небесам благодаря их страданиям - в фильме стесняются упомянуть?

Почему никогда не услышите вы в Бутово, чтобы кто-нибудь вспомнил бы здесь слово самих Новомучеников:

- «Когда винят советскую власть за отнятие у Церкви храмов и предметов культа, то нужно винить не её, а самих себя.

Мы были плохими христианами, были верующими лишь по имени, а посему Богъ и отнял у нас право распоряжаться храмами и их принадлежностями; а советская власть лишь орудия Божьего гнева.

А посему и протестовать надо не против советской власти, а против самих себя и стать истинными и нелицеприятными христианами.

Мы потеряли основную ценность - Бога, а посему Он отнял от нас и второстепенные религиозные ценности - храмы и так далее».

В «ЭККЛЕЗИИ» только что и разговоров о знаниях. Но о том, что твёрдо всегда знали и знают ныне призванные Христомъ:

Доныне терпимъ голодъ и жажду, и наготу и побои, и скитаемся, и трудимся, работая своими руками. Злословятъ насъ, мы благословляемъ; гонятъ насъ, мы терпимъ; хулятъ насъ, мы молчимъ; мы как соръ для мира, как прахъ, всеми попираемый доныне (1 Кор. 4.11-13), об этих знаниях, даже когда говорится об истинно призванных Христом - Новомучениках, «ЭККЛЕЗИА» упоминать не желает. Видимо потому, что считает, что эти времена для Церкви прошли. И полностью разделяют убеждение протоиерея Дмитрия Смирнова:

Ну, вот я на своей шкуре ощущаю: свобода церкви…

И такой свободы, которую церковь имеет сейчас,

её не было никогда в предыдущие эпохи. Н и к о г д а!

- За все эпохи?- За все. И потому, это есть благо.

Такая вот, ныне проповедь свободы Церкви, свободы явно ложной, потому что: IисусъХристосъ вчера и сегодня и во веки Тот же (Евр. 13, 8), а с Ним все та же и Церковь Его.

Церковь Христова вот уже 2000 лет имеет свободу, которая имеет наименование constanta. Свобода Церкви абсолютна! Она постоянна и не меняется ни на секунду. И вдруг от учителя МП мы слышим:

И такой свободы, которую церковь имеет сейчас, её не было никогда в предыдущие эпохи!

Это что? Значит Церковь, Тело Христово, когда то не была свободна?

Но это же абсурд! Церковь Христова несвободной просто не может быть.

Значит протоиерей Смирнов, решив поговорить о свободе, церковью назвал, что-то иное. Может быть, такую вот экклесию? Вот, и посмотрим.

Апостолы…вот, они постоянно пребывали в бедствиях, в нуждах, под ударами, в темницах, в изгнаниях, но ни о какой недостающей им свободе почему-то никогда и нигде даже и не заикались?

А наши Новомученики? Разве они в лагерях и в тюрьмах, хотя бы один день оказывались не свободными… духовно?

Давайте-ка, ещё раз вслушаемся в голос самой свободы!

мы в отчаянных обстоятельствах, но не отчаиваемся;

Вот она, истинная то церковная жизнь, а значит и истинная свобода.

Она вся в терпении скорбей.И другой истинная жизнь Церкви не бывает.

Тогда будутъ предавать васъ на мученiя и убивать васъ;

и вы будете ненавидимы всеми народами за имя Мое. (Мф. 24, 9)

.А если кто и выдаёт за Церковь что-то другое, то это всегда её подменна, всегда её подделка, всегда её подлогъ.

Так что же это за свобода такая, которую, как мы слышали, Православный Царь, например, не давал Церкви, а вот либералы - безбожники ей эту свободу, пожаловали с избытком?

Свободу широких врат и просторного пути, ведущих в погибель жалует нынешние экклезиане (Мф.7,13-14), несмотря на знание о предупреждении Христа Спасителя об опасностях этого пути.

Не из этой ли триады, родоначальницы ложного понимание свободы, позаимствовано сегодняшнее представление о свободе?

Истинной свободе дал определение апостол Павел: К свободе призваны вы, братия, только бы свобода ваша не была поводом к угождению плоти (Гал.5,13).

А теперь вот представим, что для авторов этого фильма, имеем ввиду не только режиссёра, а и всех тех, кто оказался в этом фильме в кадре, слова апостола Павла: Я сораспялся Христу. И уже не живу, но живетъ во мне Христосъ (Галат.2. 20); Я разсудилъ быть у васъ незнающимъ ничего, кроме Iисуса Христа (1 Кор. 2.2); Если кто Духа Христова не имэетъ, тотъ и не Его (Римл. 8. 9) - оказались бы и их словами. Ну, просто, представим себе, как говорят в Одессе, на минуточку, такой вариант. Что бы тогда услышал от них зритель о Новомучениках? А тогда, рассказывая о подвиге Новомучеников, они не утыкались бы лицом в угол, не роняли бы свою голову на руки, не показывали бы шахтёрские руки, покрытые угольной пылью, вообще, не уходили бы под землю. Они бы с сияющим взором раскрывали бы нам о радости наших Новомучеников, страдавших за истину.

Радость страдания за истину - она же, эта радость, не только тогда, когда

или когда ГУЛАГ. Эта та же радость, когда Господь, испытывая своих друзей, посылает им страшную болезнь, как например, Iову. Состояние этой радости и преподнесла людям русская классическая литература, например, рассказом “Живые мощи”. (Кстати, интересно, входят ли “Живые мощи” И.С.Тургенева в программу обучения в ПСТГУ? Если не входят, то вот тут уже мы уроним голову на руки и скорбно возопием: жалко, жалко, ах, как жалко) А раньше Тургенева изобразил суть и состояние радости страдания за истину Н.В.Гоголь: Постойте же, придёт время, будет время, узнаете вы, что такое Православная Русская вера! Разве это не провидение времени Новомучеников и Исповедников российских, вложенное в слова Тараса Бульбы в тот момент, когда он привязан к дереву, а ноги его уже охвачены полыхающим огнем, который скоро прекратит его земную жизнь? Но, именно этот костёр и эти его радостный победный клич, отражающий его веру в правду Христову, воскресят его к новой жизни, которую он будет проводить уже у ног извечного Творца. Тарас Бульба, привязанный к дереву, и костёр разъедающий своим дымом его глаза, своим огнем обжигающий его ноги, и в этот момент радостный глас Тараса: Постойте же, придёт время, будет время, узнаете вы, что такое Православная Русская вера! - и есть образ Новомучеников и Исповедников российских. И никто, когда читает эти строки Гоголя не бросает голову на руки, не утыкает в скорби свое лицо в угол, не пробует рукой сжигающее пламя огня… Хотя, может быть, кто то и плачет… но плачет от радости! Почему же в «ЭККЛЕЗИИ» ни слова о том, что Новомученики и есть самые счастливые люди? Что истинное то счастье на земле, от которого 24 часа в сутки уводят людей фабрики дебилизации населения – и радио и телевидение, впаривая через рекламу и пошлость «счастье» преисподней, так вот, истинное то счастье - это блаженство, которому то и научают Новомученики и Исповедники российские весь современный мiр. Но о счастье, дающимся страданием за истину, в фильме, ни слова, потому что там все заняты изображением скорби по мученикам и кичливо превозносяться какими то непонятными знаниями.

Но состояние этой радости страдания за истину передано нам не только через литературных героев, а и через воспоминания участников событий, когда эта радость была зримой. И первым здесь хорошо бы увидеть нашего мученика Феодора Михайловича Достоевского. Когда он среди других петрашевцев был приговорен к смертной казни через повешенье, и приговоренные уже стояли на помосте перед своими виселицами, совершенно поникшие, один Феодор Михайлович быстро ходил между товарищей, подкрепляя их, говорил каждому: Скоро будем со Христом! Вот за это внутреннее состояние их личной радости от того, что “Скоро будем со Христом!” - Господь наполнял сердца и Луши, и Тараса Бульбы, и всех наших Новомучеников, ещё большей радостью, которая то и позволяла им совершать великие подвиги в столь тяжкие моменты их жизни.

А вот, как о радости, о сердечной молитве, наполнявшей находящихся в ГУЛАГЕ поведал нам архимандрит Павел (Груздев): Кто в войну не сидел, тот и лагеря не отведал. Словно в первые христианские века, когда богослужение совершалось зачастую под открытым небом, православные молились ныне в лесу, в горах, в пустыне и у моря.

Когда удавалось договориться с начальником второй части, ведавшей пропусками, «лагерная епархия» выходила в лес и начинала богослужение на лесной поляне. Для причастной чаши готовили сок из разных ягод: черники, земляники, ежевики, брусники - что Богъ пошлёт; престолом был пень, полотенце служило как сакос, из консервной банки делали кадило. И архиерей, облачённый в арестантское тряпьё, - разделиша ризы Моя себе и об одежде Моей меташа жребий... - предстоял лесному престолу как Господню, ему помогали все молящиеся.

Тело Христово примите, источника безсмертного вкусите, - пел хор на лесной поляне... Как молились все, как плакали - не от горя, а от радости молитвенной...

А братства времен гонений, такие, как Александро-Невское братство?

То было время какого то духовного увеселения, непередаваемой радости небесного благоухания. (И дневника архимандрита Варлаама Сацердоцкого руководителя этого братства).

Вот она, истинная то Церковь духовного подъёма России во времена гонений, а совсем не та экклесиа, преподнесенная в фильме!

И что, время Новомучеников - это не ясная победа Церкви, что это не победа духа Христова, которую в «ЭККЛЕЗИИ» относят почему то только ко времени установления либеральщины?

Потому и возник неразрешимый для нас вопрос - образ: Страстная неделя длится 7 дней, Пасхальная радость - 40. Почему «ЭККЛЕЗИЯ» лишила зрителей Пасхи Новомучеников?

Долго шел по фильму к раскрытию сергианства бакалавр Мазырин. Шел и в прямом, и в переносном смысле. В прямом - долго, прямо таки, метался по кадру, перечисляя житие местоблюстителей. А когда подошел, к чему шел, и должен был бы вот-вот уже произнести, наконец, всеми с нетерпением ожидаемые: “Ваши радости - наши радости”, не выдержал, резко повернулся спиной к зрителю, пошел от него прочь, продолжая крутить заезженную на лекциях в ПСТГУ пластинку. Ведущий со спины - да, это, видимо, с точки зрения хвалящихся кинематографистов, “находка”, это раскованность самоуверенных. А с точки зрения правдивости правдивой картины, то это снова… портные - обманщики. О главном, о том, чего добился Тучков, получив подписи под Декларацией, узаконивающей одновременное служение Богу и мамонне… утаили! А почему?

Оцеживая комаров - мучителей, авторы “правдивой” картины утаили от доверчивого зрителя всё то, против чего и были все местоблюстители, не соглашавшиеся с требованиями Тучкова, предпочтя ГУЛАГ этим самым сергианским радостям. Почему умолчали? А потому, что нынешним торжествующим сергианам вспоминать свои истоки нежелательно. Ибо их цель - выдать себя за преемников Новомучеников. В фильме об этом сказано очень определённо: Преемство возможно только в духовном преемстве с Новомучениками. Очевидно, что только именно подвиг мучеников, он и делает возможным возвращение русского народа к Вере, к Богу. Но вот, в фильме ведётся рассказ только об их мучениях, а не об их подвиге неприятия сергианского духа. Ибо, если акцент делать на подвиг наших Новомучеников, то, естественно, в первую очередь у нынешних истинных монахов, возникнет вопрос: Почему же вы, выдающие себя за преемников стойких наших святых, сами не готовы на их подвиг?

2. Почему не протестуете против участия высшего Священноначалия РПЦ в молитвенном общении с еретиками: папистами, протестантами, монофизитами и т.п.

3. Почему не протестуете против так называемых «богословских собеседований» с инославными, не раз подвергавшихся суровой критике и на Архиерейских Соборах, и на страницах православной прессы?

4. Почему не внесите ясность: кем являются иудеи для православных христиан и каковы должны быть отношения с ними?

5. Почему оправдываете показную демонстрацию близости Церкви с государством, не менее далеким от христианского идеала, чем ее советская предшественница? И проч., и проч.

Вот, какова она,“правда” то сей правдивой картины!!! Новомученики наши были людьми любившими подвиг! А трёхчасовая говорильня о Новомучениках, включающая даже разглагольствование об их мучениях в угольной пыли шахты, как раз и показала, что подвиг то ныне заменён баснями, не имеющей ничего общего с их подвигом. Вот уж, действительно: Все, что они велятъ вамъ соблюдать, соблюдайте и делайте; по деламъ же ихъ не поступайте: ибо они говорят, и не делаютъ (Мф. 23. 3).

Загадкой остаётся и монолог - гимн искусству протоиерея Александра Салтыкова, предваряющий финал фильма о том, что “художественное - это тоже духовное”, что “всякое искусство возносит человека над плоским материальным уровнем жизни”. Почему надо было подпускать рекламу знаниям о жизни листочка там, где само собой пришло время объявить о необходимости знаний о Личности Господа Iисуса Христа? Тоже загадка, которая подкрепляется недоумением фона. Протоиерей Александр говорить о жизни листочка, а за ним выверенная по кадру какая-то могучая пирамида. Тоже новация!? До сих пор всегда священники говорили на фоне православных храмов, олицетворяя себя с Церковью Христовой. Здесь же пирамида! Может быть, она была необходима, как дань гуманистическому духу времени? Ведь, в ПСТГУ “Г” занимает не последнее место. Так что, этот “пришей кобыле хвост” - так и остаётся загадкой: какая связь между подвигом Новомучеников и жизнью листочка на дереве, нам, не обремененным знаниями ПСТГУ, конечно же, понять невозможно.

Прискорбно было слышать от протоиерея Александра и о том, что Царская Семья возглавляет сонм Новомучеников, только потому, что она возглавляла русскую жизнь, то есть, просто, за их положение в обществе. Конечно, каждый имеет право на свое мнение. Но почему надо скрывать от своих студентов и от зрителей причину истинного возглавления Новомучеников Царем - Мучеником Николаем II, добровольно пошедшим на Голгофу, за которым и пошла Святая Русь?

Ну, и совершенным недоумением, так сказать, сверхзагадкой, стали следующие слова протоиерея Александра Салтыкова:

- Когда миновали страшные волны богоборчества и страшного гонения на христианство, когда стала ясной победа церкви, победа духа Христова, церковь канонизовала…

Выходит, что истинная то победа Церкви, настоящая победа духа Христова, а не её видимости, совершенная русским народом через Новомучеников и исповедников российских, для ПСТГУ далеко не является ясной. Но как раз время страшных волн богоборчества и страшного гонения на христианство и было временем истинной победы Церкви, победы духа Христова, временем истинного духовного подъёма России. Потому что именно в это время Малое русское Христово стадо через Новомучеников и Исповедников российских показало мiру Первохристианскую Церковь Христову, о которой мiръ уже не имел и малейшего представления. Ибо вот она Церковь: Мы доныне терпимъ голодъ и жажду, и наготу и побои, и скитаемся, и трудимся, работая своими руками. Злословятъ насъ, мы благословляемъ; гонятъ насъ, мы терпимъ; хулятъ насъ, мы молчимъ; мы как соръ для мира, как прахъ, всеми попираемый доныне. (1 Кор. 4.11-13)

А Iисусъ Христосъ вчера и сегодня и во веки Тот же (Евр. 13, 8), а с Ним все та же и Церковь Его. Что же, Его Церковь вчера и сегодня и во веки, разве не одна и та же? Да и все, желающие жить благочестиво во Христе Iисусе, будутъ гонимы. (2 Кор. 3, 12). Как вот, с этим то быть - Будутъ гонимы? Значит, не в этот ли момент страшных волн богоборчества и страшного гонения на христианство жила в России истинная Христова Церковь, а не её подмена, не её призрак, не её двойник?

А вот, когда миновали страшные волны богоборчества и страшного гонения на христианство, когда наступили времена вседозволенности, которая для видимости свободы, дала и возможность восстанавливать и строить храмы, никакой победы духа Христова в этом новом обществе потребления не было. Была явная победа духа диавола, потому что эта «победа» привела к невиданному растлению народа, на много превосходящему растление, учиненного советчиками. Растление народа под звон колоколов! Какая же это победа Церкви?**

Это победа такой вот экклесии, новосформировавшегося организма, выросшего на основе обновленчества. (Марк Берлинский).

Новомученики и Исповедники российские в заточении по внушению Духа Святаго, как узники Iисуса Христа, получили и передали нам откровение о том, что: И разрушительные войны, и революции, попущены России, именно, за грехи церкви, возлюбившей внешнее, паче внутреннего и обряд больше духа.

Но оказался в этой сказке под именем «ЭККЛЕЗИА», мальчик, крикнувший: «А король то … голый!» Проглядели творцы. Молодой иконописец говорит: Первая волна приходящих в храмы… была такой воодушевленной… горящей, а сейчас уже всё, как бы, более по бытовому происходит. Вот, это бытовое, это внешнее и отражает фильм «ЭККЛЕЗИЯ». Авторы возрождения настоящего документального кинематографа и не пытаются запечатлеть ничего внутреннего. Они подбрасывают зрителю только внешнее учительство! И за три часа просмотра не было не только намёка горящего воодушевления, не было и малейшего дуновения этого самого воодушевления, этого самого горения. Во всем только рационализм. Не такой ли вот рационализм и сформулирует в свое время необходимость антихриста? ** Появлялись на экране два епископа. О чём была их речь? О Господе Христе? Ничего подобного - о важности знаний. В сущности весь фильм и настаивает на необходимости знаний. Но именно, эта самая «ЭККЛЕЗИЯ» и подтвердила, что знанiе надмеваетъ(1 Кор. 8.1). Во всяком случае, любови, которая назидаетъ (1 Кор. 8.1), сия«ЭККЛЕЗИЯ»… никак не отразила..

И невольно возникает вопрос: почему в фильме такой упор делается на знания? Вопрос очень существенный и не простой. И чтобы на него получить ответ, необходимо обратиться к сравнению, ибо всё познаётся в сравнении. И это сравнение можно начать с примера, оказавшегося в фильме «ЭККЛЕЗИЯ». В фильме рассказывается об иеромонахе Павле Троицком, который отвечал на любые вопросы, находясь вне контакта с вопрошаемым. Какие знания имел отец Павел, чтобы так вот духовно руководить большим количеством церковных людей? Это были не знания - это была благодать Божия, которая то и позволяла духоносным отцам узнавать волю Божию. Да, наше время ещё знало многих старцев, которые когда возникал какой-то вопрос, сразу искали волю Божию, чтобы найти на него ответ, а не копались в заученных знаниях, даже из Святых Отцов.

И вот, эта благодать иссякла! И что мы видим? Её, благодать, стали подменять знаниями. То есть, стали вразумлять свою паству, подстраиваясь под духъ времени. Еп. Панкратий, например, в той же «ЭККЛЕЗИИ» ратует за то, чтобы не обращалась бы паства к своим духовникам с такими мелкими вопросами, как например, ехать, в отпуск или не ехать. Вот, как он говорит: - Чего на батюшку то перекладывать: куда он поедет в отпуск. И подытоживает: - Абсурд для мирянина - отсечение своей воли. Какое же слово искусно опустил еп. Панкратий, модернизируя православные принципы? Слово это, совершенно необходимое для этих его утверждений, - сегодня! Потому что ещё вчера, во времена Новомучеников, а значит и советского гонения, никто бы не отважился заявить, что отсечение своей воли для мирянина, это, видите ли, абсурд. Если бы еп. Панкратий обратился, например, к жизни паствы московского старца Алексия Мечёва, то увидел бы, с какой радостью отсекали свою волю миряне храма св. Николая в Клёниках. А также узнал бы, что священномученик Сергий Мечёв не тяготился вопросами своих пасомых об их отпуске. Поэтому слово «сегодня» в утверждении новых воззрений в православии - совершенно необходимо, чтобы не было лукавства. Сегодня отсечение своей воли для мирянина - абсурд! Чего сегодня на батюшку то перекладывать: куда он поедет в отпуск. Вот это, правильно!

Потому что ни еп. Панкратий, ни монах – фотохудожник с юмором рассказывавший, как отец Николай Гурьянов давал разные ответы мальчику, спрашивавшего его, какой ему избрать путь в жизни, не могут знать случится ли авария автобусом, в котором их чадо поедет в экскурсию на Синай, не могут знать нападёт ли на них в Египте акула, не могут знать, как революция в Египте, например, заставит их три дня сидеть на полу в аэропорту, ожидая, когда за ними прилетит самолёт. Да, вот такими знаниями ныне духовенство не располагает. И потому, просит своих чад такими вопросами их не беспокоить. Мог ли так просить любого пришедшего к нему преподобный Амвросий Оптинский? Или иеромонах Павел Троицкий? Или архимандрит Павел Груздев? Или… да, были люди в долиберальное время, не то, что нынешнее племя. Богатыри!

И вот, вместо поиска благодати настало время знаний! А знанiе надмеваетъ. То есть, знания без благодати и всеересь экуменизм оправдают и преподнесут, как толерантность, как заповедь Христа, мол, любите друг друга. И введут эти знания экуменическую пропаганду даже в школу, аж, для нежного возраста, обозвав её «Основы религиозной культуры». О таком виде знания, похоже, и заботятся все участники фильма «ЭККЛЕЗИЯ».

Так и пошло у нас всё по Писанию: У насъ тысячи наставников во Христе, но не много отцевъ. (1 Кор. 4.15)

И потому ещё раз повторим, что приведённые слова еп. Панкратия, без указания на нынешнее время качественного оскудения веры и прельщения избранных, для времени Новомучеников и Исповедников российских - - н е п р и е м л е м ы! Эта и вся остальная тонкая модернизация, проходящая ныне в православии, и частично отраженная в «ЭККЛЕЗИИ», наводит на мысль, что духовное то преемство с Новомучениками в наше время… уже н е в о з м о ж н о.

- Молодёжь всегда не религиозна, - поучает в фильме своих студентов протоиерей Николай Емельянов.

- А мы? - робко вопрошают его услышавшие эти слова молодые люди.

- Вы не типичные представители, поэтому, - заключил учитель ПСТГУ.

После такого превозношения невольно вспоминается одна из блистательных и, как всегда, глубоких проповедей протоиерея Всеволода Шпиллера. Когда он, вдруг перестав говорить, устремил свой взор на заполнившую весь храм паству. Казалось, что он смотрит не просто на людей, стоящих перед ним, а смотрит каждому из присутствующих в глаза. И вот, когда он взглядом встретился с каждым из устремленных на него глаз, то глядя каждому из присутствующих прямо в его глаза, он произнес:

- Не думайте, что вы лучше тех, кто вне храма.

Кстати, надменность, которой пронизан весь фильм, обескураживает уже на обложке упаковки диска. На ней, как образ тех, кто “призван”, помещено два женских лица, видимо студенток ПСТГУ. Одно, страдающее совершенно обреченное, лишенное всякой веры. Другое, с закрытыми глазами, изнемогающее от прелести, которая пронизывает весь фильме.

В фильме довольно долго рассуждает приличное количество дам. И надо отдать должное режиссёру, что их он пожалел и никуда идти не заставил, предоставив им рассуждать, находясь в покое. Единственно, чего бы хотелось, так это, чтобы перед каждым выступлением этих жен давалась бы надпись из слов апостола Павла: А учить жене не позволяю (1 Тим. 2, 12)! А чтобы всё было без ложного пафоса, можно было бы давать эту надпись на греческом языке без перевода, мол, догадывайся дорогой зритель сам, что завещал апостол.

Нам же хочется только напомнить милым дамам, скорбящим о мучениях Новомучеников, что они то, Новомученики, обращаются в данный момент к этим милым дамам с Небеси, говоря:

- Милые дамы из фильма «ЭККЛЕЗИА», не плачьте о нас, не удручайтесь уж так нашими страданиями, ибо если бы не было этих наших страданий, не было бы у нас и той несказанной радости, которую мы испытывали, когда в нас вонзали копья, памятуя, что скоро будем со Христом. И уж, тем более, не было бы у нас той радости, с которой мы пребываем ныне, находясь у ног извечного Творца.

Ну, и, наконец, о самом возвышенном пафосе, о высокомерии и о невиданной до селе в документальном кино прелести, представленной в фильме «ЭККЛЕЗИА» подзаголовком - (собрание призванных).

Призванных кем? Призванных в ПСТГУ, как в армию, что ли? Но на экран выведено слово апостола Павла, естественно, без ложного пафоса даны они на греческом языке и без перевода. Апостол Павел часто употреблял слово призванные и использовал это слово в одном только единственном смысле: Призванные IисусомъХристомъ! (Рим. 1. 6). Ясно, что собрание, преподнесённое зрителю фильмом «ЭККЛЕЗИА», призвано не Iисусомъ Христомъ. Ибо, если бы это собрание было призванным Iисусомъ Христомъ, то оно бы прославляло Христа, а не замалчивало бы Его и не подменяло бы Его ни знаниями, ни искусством. Тогда возникает вопрос: кем же призвано «собрание призванных» в фильме «ЭККЛЕЗИА»? Мысль эту можно б более пояснить, да боимся, как бы гусей не раздразнить.

Поэтому предложим богословам и авторам фильма «ЭККЛЕЗИА» не вводить зрителей в гадание, кем призваны персонажи фильма, и сделать поправку, которая будет без прикрас отражать суть фильма, написав под непонятным большинству словом «ЭККЛЕЗИА» не (собрание призванных), а (собрание внешних). Ибо в слове “внешний” ничего предосудительного нет. Одно только слово! И сразу «ЭККЛЕЗИА» станет правдивой картиной, и не будет никого вводить в заблуждение. И вперёд, на кинофестивали, благо их теперь, что называется, навалом. А там благодаря таким жалостливым метрам, как Панфилов и Медведев, отметят “новаторство” и богослова- байкера с его мотоциклом; и с богослова- ботаника с его креационизмом; и смелых батюшек, спустившихся в поиске Новомучеников в шахту, в то время, когда они все на Небесах, где бы их и следовало искать через лествицу любви. А, уж казахской то вавилонской башне с золотым тельцом, и вообще, устроят овацию.

Такова правдивая картина состояния сегодняшних душ!

Желая сделать вывод из разбора столь печального «кинематографа», хочется предложить совет. Естественно, не самодовольному режиссёру этого произведения, а может быть, тем, снимающим ныне множество фильмов, к кому попадёт этот разбор. Так вот, прибегнем к сравнению. Святитель Николай Сербский, больше других помогавший нам анализировать сию ленту, обратился в свое время к сербам с настоятельной сердечной просьбой: Серб веди себя мудро, как отцы твои. Не позволяй каждому, чтобы пастырем был. Точно так и режиссёр православного фильма, не позволяй каждому влезать в твой кадр! В художественном кино, чтобы этого не было, есть кастинг. Наш кастинг - найти протоиерея Николая Гурьянова, который даже тридцатью секундами пребывания в кадре, освятит весь фильм, как ученик Христов, любящий каждого зрителя, покажет собою суть Православия. В данном печальном 3-х часовом произведении освятить его было некому.

И появляется после просмотра этого фильма главный вопрос:

Кто же сможет научить не только молодых, а и таких великовозрастных учеников, как ботаник из фильма «ЭККЛЕЗИА» христианству, которое обратилось бы в твою жизнь, чтобы вера твоя состояла не в словахъ, поклонахъ или переходящихъ чувствахъ, - что не многимъ разнится от Iудея и Еллина, христианству, когда Христосъ остаётся не только в Евангелiи, или на плащанице, или на небе, а когда Он входитъ въ наше сердце, соединяется съ нашим духомъ и делается началом всей нашей жизни и всех действiй? Кто научит?

Когда Ф.М. Достоевский в образованном обществе его времени убеждал поколебавшихся держаться Православия, образованные дамы вопрошали: - Кто научит? Тогда Феодор Михайлович и бросил в мiръ на все времена точнейший ответ - образ: Куфельный мужик, он всему научит.

- Чему всему, никак не могли понять дамы, - истории, географии научит их куфельный мужик?

Научить смерти! Кто сегодня сможет научить смерти? Может быть, собрание призванных ПСТГУ? НИКАКЪ! Что и доказал пафосный фильм «ЭККЛЕЗИА».

А между тем, Св. Iоаннъ Златоустъ, относя слова Господа о прославлении Сына Человеческого к Его смерти писал: “Он называет Свою смерть славою, научая нас, что нет ничего столь постыдного и поносного, что бы не обратилось к большей славе человека, если он подвергается тому ради Бога. Быть преданным смерти и победить смерть - это действительно великая слава”. И вот, славой то «ЭККЛЕЗИА» Новомучеников и обделила. В чём же, всё - таки, дело? Почему зрителя “вразумляли” только мученическими актами? Думается, что совсем не случайно. Похоже, экклезиан интересуют только советчики! Их цель - доказать, что страшнее советчиков зверя нет. Нет советчиков - и все остальные деяния преисподней можно объявить ничтожными. А без советчиков у “церкви” свобода, какой никогда не было за все века! И все ереси, в сравнении с гонением советчиков, тоже ничтожны. Ну, что такое экуменизм в сравнении с советчиной? Да, только дружба, взывающая к любви все конфессии. А советчики даже экуменизм умудрялась гнать, не дозволяя советским архиереям общаться с милейшими людьми из Всемирного совета церквей. И мучает страшный вопрос: неужели же Новомученики для экклесиан только повод, чтобы их мученическими актами приложить советчиков, свалить на них все тяжкие и, тем самым, получить возможность для создания ширмы, которая прикры-вала бы еретические модернистские вызовы нового времени?

И всё ж таки, сказать, что, де «ЭККЛЕЗИА» так уж ничего не возрождает, было бы опрометчиво. Возрождают сии экклесиане, очень даже, возрождают… Схоластику, как нечто оторванное от жизни, некое умствование, они возрождают.

Что же сказать в заключении? А то, что в кино, а в документальном и, тем более, в православном кино, ни в коем случае, нельзя выпендриваться.

Хотя, может быть, мы совершенно не правы, если фильм задумывался, как комедия, чтобы вдоволь повеселиться. Тогда… это полная удача! Потешаться представляется возможность и над биологом с его дурацким креационизмом, и над байкером, богословствующим с несущегося мотоцикла, и над режиссёром - казахом, у которого фотография Армена Медведева с папой автора фильма и музыки, и над Мазыриным, проповедующим со спины, и над самой вавилонской башней и рукоприкладством к золотому тельцу. Веселит и появляющаяся временами гугнивость, и под стать духу прелести фильма монах, рассказывающий байки (а уж, что может быть страшнее прелести в монахе), и хлюпающий Николай Евгеньевич, и изысканная прелесть его сыновей, да и сама надпись слов ап. Павла на греческом… всё может быть воспринято очень даже весело. И если фильм «ЭККЛЕЗИА» задуман, как карикатура на представленную экклесию, тогда мы поднимаем руки вверх, сдаёмся и просим прощения. Если же это всё серьёзно, то…Платонъ мне другъ, но Истина дороже.

** Святитель Феофанъ «На 2-е посланiе Солунянамъ»:

День Христовъ не придетъ, доколэ не придетъ прежде отступленiе (2 Фесс. 2, 3)

Хотя имя христiанское будет слышаться повсюду, и повсюду будут видны храмы и чины церковные; но все это только видимость, внутри же отступление истинное.

Отступление людей въ ложные веры и въ нехрiстианскiя настроенiя сердца подготовитъ арену для дэйствованiя антихриста. Он, явясь и услилясь, завершитъ отступленiе внутреннее тем видимым отступленiемъ.

Антихристъ главнымъ деломъ своимъ будетъ иметь отвлечь всехъ отъ Христа.

Когда народы всюду заведутъ самоуправство (республики, демократии); тогда антихристу дэйствовать будетъ просторно. Сатане не трудно будетъ подготовлять голоса въ пользу отреченiя отъ Христа, как это показал опытъ французской революцiи. Некому будет сказать: veto - властное. Смиренное же заявленiе вэры и слушать не станутъ.

Трудно допустить, чтобы вера съ теченiемъ времени все болэе и более возрастала въ силе. Светлыя некоторыхъ писателей изображенiя христiанства въ будущемъ прiятно встречать, но не чемъ оправдать. Царство Христово благодатное точно расширяется, растетъ, полнеетъ; но не на земле видимо, а на небе невидимо изъ лицъ, тамъ и здесь, в земныхъ царствахъ, приготовляемыхъ туда спасительною силою Христовою. На земле же предуказывается господство неверия и зла.

Archbishop Andrew, in the world Adrian Rymarenko, was born in the town of Romny, Poltava province, Ukraine in 1893. As he said during his Address on the day of his ordination to the episcopate:-

“I grew up in a pious family… I was surrounded by that Orthodox way of life which for generations had been created by Holy Russia. In our family, life proceeded according to the church calendar, according to the yearly church circle. Feast days were as it were the signposts of life. At home there were constant Divine services, and not only molebens, but all-night vigils also.

“… When I remember those years there inevitably rises before me an unforgettable picture: early morning, it’s still dark. I have only just woken up and I see in front of the icons, half-illumined by a lampadka, my mother. She prays for a long time. But a still stronger impression was made on me by the early-morning Divine services, to which our mother often took us and to which we went no matter what the weather, autumn or winter! After these Divine services one always felt a kind of extraordinary inspiration, a kind of quiet joy.

“Our family was wealthy. My father was a major industrialist and factory owner. And the religious outlook with which our life was penetrated was naturally reflected in deeds also: we participated in the building of churches, set out tables with food for poor people, sent donations to prisons, hospitals, work-houses.

“Of course, there were also sorrows, and illnesses, and deaths. But they also were accepted in the light of Christ. The awareness that ‘Christ is risen, and the life of man will be in the Resurrection of Christ’ helped us to bear our misfortunes and reverses. Everything was experienced lightly and joyfully, without the strains so characteristic of many people.

“This feeling of joy, this Christian way of life, was characteristic not only of our family, but also of the society which surrounded us.

“Years passed. My childhood and adolescence flashed by. I finished my studies at the Real School.

“My life changed sharply. I entered the St. Petersburg Polytechnical Institute in the economics section and arrived in St. Petersburg.

“At first Petersburg stunned and depressed me. I fell into the company of people who were completely foreign to me in spirit and mood.

“After the revolution of 1905, in place of the hopes and agitations there came disillusionment and desolation. People became as it were closed in on themselves. They were occupied with empty things, with little egoistic interests, visits, concerts, the theatre. In human relations, dryness and formality reigned.

“And I, coming up against this cold alienation, this desolation, for the first time experienced a feeling close, if not to despair, then to despondency, and my soul cried out: ‘I cannot’. Why did my soul cry out?

“I was well provided for, I was studying in a fine institute. I had excellent professors who gave me valuable knowledge, and there opened up in front of me wide horizons of science and life.

“Why was my soul disturbed? Why did this cry burst out – ‘I cannot’? And what precisely did it refer to?

“I felt that I could not live as people around me were living. I felt that I was lacking that life, that Orthodox way of life, which had surrounded me in my childhood and youth, that lightness of heart which I felt. I had the impression that I had been deprived of the air which I had breathed.

“Once I chanced on the lectures on Dostoyevsky of Professor Tugan-Baranovsky. In examining the works of Dostoyevsky, Tugan-Baranovsky revealed what takes place in the human soul. He opened up those sides of life which I had somehow not recognized earlier. He showed me that horror which seizes a man who has pushed God away from himself, those thrashings around and that torment that a man experiences in seeking Him.

“In his works Dostoyevsky on the one hand portrays a whole gallery of characters who consider themselves Christians but who live in paganism, by their own reason, without God, in the power of their own lusts. On the other hand, Dostoyevsky shows a world of people living in Christ and incarnating Holy Rus’ in themselves. He shows the radiant face of Alyosha, who imbibes the source of his life from the Elder Zosima, from Christ. And I understood that my place was near Alyosha, near the Elder. And only with his support would I have the strength to swim across the sea of life.

“Then I began to look for faithful ways. With the help of the same Tugan-Baranovsky, I became acquainted with a Christian student group. But this group did not satisfy me. It was inter-confessional. But I, raised from childhood in the conditions of the Orthodox way of life, needed precisely the confessional way; I needed the Sacraments, the feeling of sanctification, prayer.

“All this was given to me by Archpriest George Yegorov, who was dear to me, a teacher in the Smolny Institute and many other educational institutions in Petersburg. He became the leader of a group of students who had left the Christian student group. I spent five years in his ‘school’, where there were twenty-five of us, and for me there was opened up the elemental reality of the life of Christ’s Church, by which Holy Russia had lived. I understood that the Divine services are not merely a ritual, but that in them is revealed the dogmas of faith…

“The examination and study of the works of the Fathers of the Church and the Patristic writings revealed to me the paths of life.

“When I had gone through the whole course taught by Fr. John, I had literally come back to life. I sensed the elemental power of Orthodoxy, I sensed that air of life which it gave. I understood in what this life consisted. I came to know the freedom of conscience which we receive through the Sacrament of Repentance.”

The future archbishop married Eugenia Grigorievna, and had two sons, Seraphim and Sergius.

“After this preparation,” continues Archbishop Andrew, “I came, in fact, upon an Elder, Fr. Nectarius, disciple of the great Elder Ambrose of Optina, who was portrayed by Dostoyevsky in the image of the Elder Zosima. Elder Nectarius showed me my path, the path of pastoral service, and prepared me for it with the help of his disciple, Fr. Vincent. He taught me that the confession of faith must be in godliness. The Divine must enter into every aspect of our life, personal, family and public.”

He came to Optina for the first time in 1921, and met Elder Anatolius the Younger. “Eugenia Grigorievna had gone to him earlier. She told him all about our life, he blessed our marriage and spoke about my priesthood. I also arrived in Optina from Romny on June 26, 1921 to resolve all these questions. At that time Optina was still full of life. There were masses of pilgrims in spite of the fact that it was already a revolutionary time. My journey was exceptionally difficult, I will not write about it, but I spoke about the difficulties only so as to show how I was glad to meet the Elder.

“I arrived at Optina on the day of SS. Peter and Paul at 6 o’clock in the morning, and stayed at the guest-house with the wonderful Monk Theodulus. He told Fr. Eustignius, Fr. Anatolius’ cell-attendant, that I had come. Batyushka immediately sent for me and blessed me to come to him after the Liturgy. Vladyka Micah celebrated the Liturgy. The service in the church of the Entrance was triumphant, and after the service I immediately went to Batyushka. There was a whole crowd of people around Batyushka’s house. They were mainly nuns. I was immediately let through and went to the Elder… He was friendly and affectionate. In one moment I completely forgot about what I had only just seen: through his questions the whole of my life was handed over to him. The conversation was mainly about my inner life. We talked about my pastorship. Feeling my unworthiness, I asked the Elder to forbid me to think of the priesthood, to which he, just like Elder Nectarius later, said to me: ‘Accept the priesthood without fail, otherwise you will suffer.’ When Batyushka asked me about my life, he suddenly said to me: ‘Go to the holy things in the holy corner.’ There he began to read the prayers of confession, and I thought that I would do confession, but Batyushka summarized everything that I had said, I confirmed my sinfulness, and he read the prayer of absolution. This was for me an unexpected prayer, I felt that I was reborn. Batyushka blessed me to receive Holy Unction. At first I was sent to Fr. Hieromonk Palladius, but soon a nun came to me and Elder Fr. Anatolius again called me. Several people had gathered around him, and he gave Holy Unction to us all.

“After this I went several times for talks with him, but, you know, this was fifty years ago. I can only say that Batyushka Anatolius, like Elder Dositheus and Monk Fr. Vincent, opened for me a new world, the world of the true man. I understood what the heart is, what the breath of life is. The Lord allowed me to see what I had once seen in my life.”

“And so in 1921 my pastoral activity began in my native Romny. It was a terrible time. The country was turned upside down by revolution and civil war. People were lost and shaken. Many perished, many were destroyed. Many returned to their ashes poor and homeless. They came to complete despair. And everywhere one heard the cry ‘help!’ They had to be helped: to be given food and drink and clothing. They had to be consoled and instructed; human souls had to be saved.”

In 1921 Adrian was ordained to the priesthood with the blessing of Elder Anatolius.

“A month before his death Batyushka Fr. Anatolius (I was already a priest then, it seems this was in 1922) wrote to Eugenia Grigoryevna asking her to come quickly to Optina, otherwise she would be sorry. At that time we had no money. Eugenia Grigoryevna sold the diamond ring on her hand and went to Optina.

“It was August, and Batyushka had died on July 30. Eugenia Grigoryevna arrived on the ninth day after Batyushka’s death. Thanks to the fact that she went to Optina, we passed by inheritance from Fr. Anatolius to Elder Nectarius, who until the death of Fr. Anatolius was only a monastic spiritual father.”

This was when Fr. Adrian’s life under the guidance of Elder Nectarius began. It lasted until the elder’s death.

“My pastoral activity was successful. And it passed under the guidance of Elder Nectarius. All this time my communion with him did not cease. This communion was in writing and in person. I often went to Optina Desert, and then to Kholmische, where batyushka was in exile. The Elder resolved all my questions and perplexities that arose in my pastoral activity. And Batyushka then died [in May, 1928] under my epitrachelion. Fr. Vincent lived for three years with me in Romny. He was a close disciple of the Elder, and I constantly took counsel with him.

“After a time, however, the Bolsheviks understood the danger that my pastoral activity presented for them. I was deprived of my flock and exiled to Kiev, under surveillance.

“There it was difficult for me at first, but then I became close to a group of outstanding Kiev pastor-ascetics, and they became my instructors and friends. Now before my eyes there stand my great teachers and confidants – Schema-Archbishop Anthony (Prince Abashidze), Bishop Nicholas, the vicar of Saratov, Fr. Michael Yedlinsky, Fr. Alexander Glagolev, Fr. Eugene Kapralov, Protopresbyter Nicholas Gross, Fr. Nicholas Stepenko, Fr. Constantine Steshenko… Their activity and battle for human souls took place during the frightful time of the revelling of the atheists, against a background of demonic carnivals, in the heat of persecutions against the Church and believers, of massive arrests and executions. And all of them gave up their lives for what was already in my heart – for the quietness which I experienced in childhood, for inner life, for establishment in the faith, for the Orthodox way of life, for Holy Rus’.

“With these clergy there went to prison, exile and death thousands of their flocks, who wanted to live in God and with God. On my shoulders lay the heavy responsibility of continuing the work of the martyred ascetics…”

Matushka Eugenia recalls this period: "That was a very difficult time, especially for the family of a priest. Fr. Adrian did not have a parish in Kiev, he served together with [the catacomb priest] Fr. Michael [Yedlinsky, the future hieromartyr] in the church of Saints Boris and Gleb in Podol.

"We lived mainly on chance parcels from former parishioners from Romny. The whole time there were various unpleasantnesses. For example, a message would come from the police: the next day Fr. Adrian was to go there to clean the snow; I had to run, bustle around and get a medical certificate to say that Fr. Adrian was ill and lying in bed. Moreover, the certificate could not be from a private doctor, but had to be from the Red Cross.

"In 1929 Fr. Adrian was arrested. How Vladyka [Nicholas of Aktar, the future hieromartyr] supported me, encouraged me, prayed for me at that time! By some kind of miracle Fr. Adrian was released.

“In 1931 the story with the flat began. At that time we were not living in the basement but occupied two rooms in the house of people whom we knew. But the house in which we were living had changed into a “communal living area”, so we had to find a flat from a private house-owner. But when we with great difficulty found it, it was almost taken away from us by a man who came into our flat, put a bed in one of the rooms and said that the flat was his!

“How much I went through then! Alone with two small children, and with constantly drunken people on the other side of the wall who shouted: ‘She’s hiding her pope somewhere or other’. I knew that the wife of this man was about to come from hospital with her just-born child. I understood our hopeless situation, our complete lack of rights in a juridical sense. Our landlady, of course, wanted to evict this man who had settled in without her knowledge and have us in her house. With her we decided that Poly (the nanny of our children, who at that time worked in a factory) could take him to court since she had the rights of a working person. I ran to Vladyka in complete despair, told him everything and said that we had to take a lawyer. But Vladyka said to me: ‘What lawyer? Your lawyer is Nicholas the Wonderworker.’ I left Vladyka encouraged, with a certain hope. We served a moleben to the holy Hierarch Nicholas, and the next day Polya returned from the court and said that the case had been decided in her favour and that if, in the course of the next two weeks, the man did not appeal, he would have to vacate the flat. In two weeks the flat was freed.

"Was this not the mercy of God, Who defended our rightless family according to the laws of that time through the prayers of Vladyka?! How necessary in those difficult times were such people as Vladyka Nicholas. By their deep faith and authoritative word they were able to support us who were fainthearted and wavering in faith. Vladyka always supported me in this way. We also had to suffer material hardships at that time. Vladyka somehow understood them and knew when they came. He would come to us, and after his visit you would find two roubles on the table; you would look at them as at a blessing to escape your material difficulties.

“In 1933 passportization was declared. With great difficulty Archbishop Sergius succeeded in getting the department of cults to assign Fr. Adrian to the church of SS. Boris and Gleb, and then to the Pokrov monastery, and finally to the church of Askold’s grave. If we had not succeeded in getting this, we would have had to leave Kiev.

“I worked at first as a needle-woman, and then in various libraries, and finally as director of the Narkomzdrav library. Life was nerve-wracking: constant fears for Fr. Adrian; we had constant searches, checks of the landlady’s books and questions about the priest living there, worries for the children who were studying at school, constant nervous tension at work, worrying whether my social position would be revealed, whether I would be sacked. You would return home only to find worshippers arrived from Romny. They came to see Batyushka Adrian, but officially, as it were, to consult with doctors. Again worries, one had to think about them, too, and put them up.”

Fr. Adrian continues the story: “From 1935, being in an illegal situation, I secretly celebrated the Divine Liturgy in Kiev on an antimins given me by [the Catacomb] Bishop Micah of Optina. I received it with the blessing of Elder Nectarius. One of the Kievan hieromonks communed the sick and infirm with the Holy Mysteries from our Liturgy. What would have happened then if the war had not started - we don’t know.”

Once Fr. Adrian’s hand was injured and gangrene set in. An amputation would have put a tragic end to his pastoral ministry, and he and his flock were very worried. But then one of the parishioners got up and went to the church of St. Barbara (whose relics are in Kiev). She took some holy water from the church and brought it to Fr. Adrian, who sprinkled it on his hand. Glory to God! A miracle took place, and the hand was completely healed. Thereafter Fr. Adrian always expressed great love and veneration for St. Barbara, and said that all Orthodox should know that, in the event that they are dying without a priest, they should call on St. Barbara, and she will come with the chalice and the Holy Gifts, as has happened many times.

“The Germans arrived in Kiev. At first the German occupation did not interfere into our church life. Churches were opened. The Lord helped us restore the Pokrov hospital women’s monastery, and I was the rector of its church. The situation in the city was difficult. Many people were starving. We again had to help people, and feed them. We succeeded in restoring a hospital and a home for the elderly and the lame. But the famine was not only bodily, but also spiritual. Starving for the Church and the Orthodox way of life, people streamed into the churches. We had to satisfy this hunger.

“After two years under German occupation we had to abandon everything and be evacuated. The Soviets came.

“I and a group of people who were close to me – Prince D.V. Myshetsky, Doctor A.P. Timofievich, P.A. Ivinsky and O.M. Kontsevich, the present Bishop Nektary of Seattle – found ourselves in Berlin. Vladyka Metropolitan Seraphim [Lyade] appointed me rector of the Berlin [Resurrection] cathedral. For almost two years, under unceasing bombardment, Divine services were performed every day in the church. The Lord helped us preserve the Divine gift of the Eucharist of Christ so as to strengthen and establish the souls of our Russian people in the faith. They had fled from communism or had been forcibly transported to Germany. The church was constantly full of “Osten” youth [Russian worker-refugees from the East], most of whom in their homeland knew neither God nor the Orthodox way of life, but now instinctively gravitated towards the Church and Christ. They had to be helped, comforted, taught, instructed.

In the cathedral in Berlin was a greatly revered icon of St. Seraphim, which the Royal Family had prayed in front in 1903, and which had been brought from Diveyevo to Kiev, and then from Kiev to Berlin. Once, after a severe bombardment, the Orthodox returned to the church from their bunker and saw that an explosive bomb had fallen through the cupola and into the left side-chapel. There was a Good Friday shroud there, and lying on top of that – the icon of the saint. They managed to put out the flames, but were struck by the fact that both the shroud and the icon were untouched by the flames, although everything around them, including the footstool of a cross and an icon of SS. Gurias, Amon and Abibas, were burning. The next morning, during the service, they noticed that the smell of burning was still in the air, and even getting stronger. Then they found that in the attic of the church there was a second, smouldering explosive bomb. Hardly had they touched it when a huge column of flame rushed upward. So the fire had smouldered for twelve hours, but had not exploded… From that time the cathedral did not suffer again from fire, although everything around it was burned and destroyed.

“The war was approaching its end. Again we had to be evacuated – this time to Wűrtemberg (in the south of Germany), to the small town off Wendlingen.”

Another notable miracle took place at this time… Now in 1923 the Optina Hermitage had been ravaged and everything in it subject to desecration. Icons were taken from the churches and piled up on the ground to await destruction. Among the women who stood tearfully watching was Schema-nun Eudocia, who managed to take away the Vladimir Icon of the Mother of God, which, as she knew, had formerly been in the cell of the famous Optina Elder, St. Ambrose. She brought it to Kozelsk, from where, at the request of Fr. Michael Yedlinksy, it was brought to Kiev. Fr. Michael then instructed Fr. Adrian to serve an akathist to it after the early (5 a.m.) liturgy on Sundays.

Fr. Adrian brought this holy icon with him to Berlin and then to Wendlingen. But the house in which the Orthodox were located caught fire during a tank battle between American and German forces. Then Fr. Adrian, followed by several dozen Orthodox people with him, squeezed together between the flames, lifted the Image of the Queen of Heaven over his head, dashed forth across the field on which the tank battle was taking place, and crossed between the two opposing forces unharmed…

It was with this icon that Metropolitan Anastassy, First-Hierarch of the Russian Orthodox Church Abroad, blessed Father Adrian and his co-strugglers on their journey to America. Since its passage to the United States, the Holy Image has rested in the women's monastery of Novo-Diveyevo, in Spring Valley, New York.

“In the difficult period that began it after the capitulation of Germany, being in constant fear of repatriation, our small group, under my guidance, created a church and immediately established the great Sacrament of the Divine Eucharist. And we again began to create a quiet order of life, the Orthodox way of life. Divine services were celebrated daily, life proceeded in godliness from Sunday to Sunday, from feast to feast. All around passions flared, there was enmity and a bestial struggle for existence. Many at first looked on us as naïve people who did not live in accordance with the times. But we lived, we lived in God. Little by little attitudes towards us changed. Pilgrimages began. People who had come to the depths of despair acquired amongst us peace of soul and a quiet joy, and went away enlightened and in peace.”

In 1949 Fr. Adrian, his family and small group of Russian émigrés, most of them invalids because of age or illness, arrived in America. In the autumn Archbishop Vitaly (Maximenko) and Archbishop Nicon (Rklitsky) “entrusted me to found a women’s monastery wherein to gather nuns scattered in various countries of the Diaspora, and to establish for them the quietness of Christ and the Orthodox way of life. This assignment seemed beyond our powers in the difficult circumstances in which we lived. Especially in view of the lack of money. Some people tried to dissuade me from this work. But the idea of establishing here, in America, a little corner of the Orthodox way of life, saturated in that spirit by which I had lived and breathed since childhood, took hold of me, and I agreed, hoping on the help of the Lord. And the Lord did not abandon us.

Although they had no money, and no knowledge of the English language, they managed to found a women’s monastery. First the monastery was located in Nayack, one hour’s drive from New York. Soon, with the help of some good people, they were able to rent a more fitting place for 200 dollars a month. This was still not suitable, and every day prayers and an akathist were offered before the Optina icon of the Mother of God – and a miracle was performed. Quite unexpectedly, in the neighbouring little town of Spring Valley they found a former Catholic women’s monastery that had been empty for some years and which the Catholics were willing to sell for the very cheap price of $30,000 on condition that nothing would be built in the plot that would defile the holiness of the former monastery. An Orthodox women’s monastery satisfied this condition.

But where were they to get $30,000? Again, a miracle of God’s mercy took place. K.N. Maleyev, who had already given $5,000 from his savings to the nascent community, gave another $15,000. The bank provided the other half of the needed sum. And so the land and buildings passed into the possession of the Orthodox, who were not required to pay taxes on it since it was a former Catholic monastery. On August 24, 1952 the cemetery was blessed – a purely Russian cemetery of the kind that the Russian émigrés had not had in the New York region before.

“Nuns were gathered together. About one thousand displaced persons were brought over from Europe, of whom a significant number settled around the monastery and formed, so to speak, a large Orthodox family. The Lord helped inspire people to build a beautiful church in which daily services were celebrated and to which Russian people flowed from all ends of America.

“And the main thing was that the Lord helped us to establish in Novo-Diveyevo that which had filled my soul since childhood. In the conditions of the emigration, when Russian people, confused in the midst of foreign conditions of life and non-Orthodoxy, were caught in a whirlpool of vanity, the Lord helped us to establish in Novo-Diveyevo the Orthodox way of life, a church atmosphere of the quietness of Christ and of godliness; to establish Holy Russia in a foreign land.

“But it is not yet enough to establish a monastic life; one must preserve it. For there is always the danger that life can be converted into a hothouse, a greenhouse, where it will be supported by artificial warmth, and as soon as the source of warmth ceases to operate, life will perish.

“Therefore there must be a constant source of life. Just as the earth and its vital juices constantly nourish vegetation, so our life also must be ceaselessly nourished by that elemental power which the Church of Christ gives, which is incarnated in the Orthodox way of life, in the Divine services, in fasting, in prayer, in vigils, in all that which embodies our Holy Russia. This is the elemental power which places in the mouth of the man who is leaving his earthly existence the last words, ‘Into Thy hands I commend my spirit’, and gives him the possibility to depart into eternal existence with the name of Christ.

In 1973, at the age of 80, Fr. Adrian was raised to episcopate as Archbishop Andrew of Rockland.

He said: “When Archbishop Nicon suggested that I accept the grace of the episcopate, I understood that the Lord was calling me to preserve – with the help of holy Grace and with the support of my Abba, Vladyka Metropolitan – Holy Russia in the hearts of our people, who had been cast into a foreign land. I understood that the Lord was giving me yet more strength and power to continue my labours on the field of Christ.

“Therefore the sight of an open grave does not disturb me, but forces me to new labours in the name of Christ, which I must carry out before I depart for the Lord.

“The forty-six years of my pastoral service have been sanctified by the Grace of the Lord, from which I drew strength and power. Now a new, higher Grace – the archpastoral Grace – is being laid upon me. I tremble, because I know that I am unworthy of it, but I accept it as the will of God, and in my trembling I call upon the Lord for help…”

As a bishop, Vladyka Andrew continued to live in Novo Diveyevo. He was the spiritual father of Metropolitan Philaret, and counselled many other members of the Church, both Russian and English-speaking.

Once a letter came to the monastery from a certain Vasilyeva in California. Her parents had been exiled in Russia, and she did not know their fate. Then she had a dream. She saw a new cabin, and in the kitchen was sitting her mother. There was a hatch in the floor leading to a cellar. It was dark. She was led to understand, perhaps from her mother, that her father was in the cellar. Then she looked and saw that although the cabin was new, there was no glass in the windows. “Why is there no glass?” she asked her mother. “Only Bishop Andrew can do this,” she replied. The daughter woke up and began to think that things were bad with her parents. It seemed that her father had died, and it was necessary to pray for him. It was necessary to find this Bishop Andrew.

She searched for a year, in various countries, but there was no bishop with the name of Andrew. But then she heard of the monastery, and sent a letter there asking for a burial service to be served, and giving a detailed account of her dream. Vladyka performed a burial service and sent her the prayer of absolution and some earth from the grave.

Vladyka also took part in the dogmatic debates of the time. Thus, following in the footsteps of Archbishop Theophan of Poltava, he was an opponent of the false teaching of Metropolitan Anthony (Khrapovitsky) on the ‘Dogma of Redemption’. When this teaching surfaced again in the Church Abroad a group of hierarchs, including Bishops Nectarius, Athanasius and Averky, not wishing to offend the first-hierarch, asked Archbishop Andrew, as the spiritual father of the metropolitan himself, to remove this subject from the agenda of the 1972 Council, so as to prevent a schism. When the danger had passed through the efforts of Archbishop Andrew, he crossed himself, thanking God that Orthodoxy had been preserved for the Americans.

On July 22, 1975 Vladyka was visited by Alexander Solzhenitsyn, the famous writer. He greeted him with the following words: “Dear, deeply respected Alexander Isayevich!

“I have thought much, and am thinking much, about you; and involuntarily, while thinking of you, there arise before me two places in Sacred Scripture. One is from the Old Testament: the image of righteous Noah. It was revealed to him by God that there would be a world-wide flood which would destroy all those who remained in ungodliness. But for the salvation of those who would remain in godliness, those who still preserved all that is God’s in honour, God commanded Noah to build an ark. And Noah began to build an ark, and at the same time to call the people to repentance…

“But the sky was clear, not a cloud was in sight; the whole of nature, as if indifferent to the sins of men, remained solemnly quiet. Men listened to Noah, but shrugged their shoulders and went away. Time passed. The building of the ark was finished, but only the family of Noah entered it. They entered the ark, not yet to escape the flood, but to escape the ungodliness that was everywhere. And then, at last, a cloud appeared in the sky; it soon grew into huge rain clouds. The whole sky was covered with them, and the rain poured down. The water began to rise and inundate everything. At this point the frightened people rushed to the ark, but the doors closed of themselves, and nobody could now enter…

“And now, thinking of you, I involuntarily thought of this magnificent figure of Noah calling the people! You, too, my dear one, are calling people from the ungodliness of Communism! They listen to you, they applaud you. And they listened to Noah, and perhaps expressed their enthusiasm. Yes, they listened… but they did not obey, and perished!

“Noah called men from something, from ungodliness. But he also called them to something: to godliness, and to a concrete godliness: to the godliness which was in the ark. And at this point I remember another passage from Holy Scripture, the Epistle of the Apostle Peter. This they willingly are ignorant of, that by the word of God the heavens were of old, and the earth made out of the water and in the water: whereby the world that then was, being overflowed with water, perished. But the heaves and earth which are now, by the same word are kept in store, reserved unto fire against the Day of Judgement and perdition of ungodly men (II Peter 3.5-7).

“If all this is to be destroyed in this way, then what a holy life and godliness must we have! This is what the New Testament Ark is: godliness, preserving what is God’s in honour!

“In your recent address you said that you were born a slave. That means that you were born after the revolution. But I saw everything that happened before the revolution and what prepared it – it was ungodliness in all forms, and chiefly the violation of family life and the corruption of youth… With grief I see that the same thing is happening here also, and indeed in the whole world. And it seems to me that your mission also is – to call people from ungodliness to godliness!

The last day in the life of Vladyka Andrew was the feast of the Holy Apostles Peter and Paul. The weather was hot. He received Communion reverently, as he did on all Sundays and feastdays. He was very weak, and lay down surrounded by the people most devoted to him, waiting for the long-awaited hour.

Every day he listened to three akathists: the first, to the Vladimir icon of the Mother of God, was read by Mother Nonna, the second, to St. Nicholas, was read at midday, and the third, to St. Seraphim, was read in the evening. He listened to all the services through a microphone that was connected to the church.

In the evening, towards the end of Mattins, Vladyka was praying with particular fervour to the Mother of God. He took out an icon that had been given to him by his mother and which he always carried. On this day he prayed before it with special intensity, with all his might. This was felt by everybody.

Blood started to flow. His son and Fr. Alexander were worried. Brother Michael began to read the akathist to the Vladimir icon. Then Vladyka called everyone to say goodbye to them and to give them his last blessing. He said that he was dying and asked everyone to pray for him. And then he began fervently to cry out: “Most Holy Mother of God, save me!” with other prayers. When a cold sweat came out on his face, he cried: “I am dead!”, and became white as snow.

Fr. Alexander ran into the neighbouring room to get hold of his epitrachelion – the same under which Elder Nectarius had died fifty years before. But Vladyka Andrew had already left this world.

It was 11 p.m. on the feast of SS. Peter and Paul, the same day on which Vladyka had entered Optina for the first time.

Nun Maria (Stakhovich) recalls: “I was especially upset by the death of our Vladyka, although we were expecting it. The ‘heart’ had left our community: such a one was no longer to be found. Forty days had already passed.. Each day after the liturgy there was a litiya in the church, and in the evening after the service there was a pannihida at the grace. There were always many people present.

“On the eve of the burial, in the evening after the service, we were all told from the ambon (the church was full of people) that on the day of the death of Vladyka the children in a summer camp, aged from 8 to 15, saw in the sky a cross made of clouds, and then it took the form of a face. The children recognized in it Vladyka Andrew. The face turned into an angel, and flew upwards.

“One of our parishioners saw him – the fifteen-year-old daughter of Doctor Zarudsky. Each of these children was separately interrogated by Fr. Alexander Kiselev. All the children confirmed one and the same story, so he was convinced that it was not a fantasy.”

(Sources: “Batyushka o. Adrian”, Russkij Palomnik, no. 18, 1998, pp. 92-109; “Our Living Links with the Holy Fathers: Archbishop Andrew of New-Diveyevo”, The Orthodox Word, July-August, 1975, pp. 135-137; Archbishop Andrew, “The Restoration of the Orthodox Way of Life”, The Orthodox Word, July-August, 1975, pp. 138-144, 168-171; Evgenia Grigorievna Rymarenko, "Remembrances of Optina Staretz Hieroschemamonk Nektary", Orthodox Life, vol. 36, no. 3, May-June, 1986; “Parish Life”, June, 1997, http://www.stjohndc.org/Russian/theotokos/e_9706_optina_novo_div.htm; Count A.A. Sollogub, Russkaia Pravoslavnaia Tserkov’ Zagranitsej, 1918-1968, New York, 1968, volume 1, pp. 554-570; Bishop Andrew of Pavlovskoye)

Жизнь приснопамятного архиепископа Андрея Роклендского была и подвижнической, и полной истинно-чудесных событий. И чем пристальнее всматриваемся мы в то, что известно нам о покойном владыке, тем явственнее очеркивается необычность его жизненного пути.

Владыка Андрей, в миру Адриан Андрианович Рымаренко, родился 15 марта 1893 года в городе Ромны, Полтавской губернии, в семье промышленника, в прошлом богатой, но разорившейся.

После окончания реального училища в Ромнах, Адриан поступил в Политехнический институт, с отличием окончил курс как раз к тому времени, когда началось крушение России, когда захватили в России власть бесы Достоевского во главе с Лениным и Троцким. И при новом строе, Адриан Рымаренко выбрал свой путь – тяжелый, но честный, жертвенный и подвижнический, - путь священства. Материального обеспечения и в помине не было, но зато совесть оставалась чистой.

Это был путь подлинного торжества духа над косной материей. Решающую роль в выборе направления жизненного пути сыграли посещения Оптиной Пустыни, знакомство со старцем преп. Анатолием, а затем с его преемником, старцем преп. Нектарием. Оба старца дали один и тот же совет: идти по пути служения Церкви. После бесед со старцами решение было принято окончательное. Никаких колебаний не было, как не было колебаний и на том пути, которым 50 с лишком лет шел священник Адриан, а затем епископ и архиепископ Андрей.

Чтобы стать священником, нужно жениться, и Адриан Рымаренко женился. 14 октября 1921 г. его рукоположили во диакона, а через 3 дня во священника. В том же году он получил место настоятеля Александро-Невской церкви в родном его городе Ромнах.

Пастырская деятельность молодого священника развивалась под руководством старца преп. Нектария. Общение было и письменное, и личное. Несмотря на трудности железнодорожного сообщения в те времена, о. Адриан неоднократно ездил в Оптину Пустынь, а затем в Холмщину, куда сослали старца Нектария. И умер старец под епитрахилью о. Адриана. От старца Нектария воспринял священник Адриан Рымаренко благодатный дар старчества, ибо, как свидетельствовал епископ Григорий Аляскинский: «Владыка был старцем в самом лучшем значении этого слова. Для многих и многих верующих он был духовным руководителем, воплотившим в себе все необходимые для старчества достоинства: необычайную в наш век сердечную проницательность, искреннюю любовь к своему духовному чаду, чуткость к прикосновении к душевным ранам, абсолютное бескорыстие, беспредельное христианское смирение».

Скоро власти поняли, какую опасность представляет для них молодой священник. В 1926 г. церковь закрыли, а его выслали в Киев под надзор ГПУ. Приписаться к какой-нибудь церкви в Киеве было невозможно, приходилось жить, скрываясь у знакомых, зная, что это может им повредить. В Киеве о. Адриан сблизился с группой выдающихся киевских пастырей: о. Евгений Капралов, о. Александр Глаголев, о. Константин Сташенко, о. Михаил Едлинский. Все они отдали свои жизни за Церковь, за веру – все погибли в застенках сатанинской власти. В 1930 г. в Киеве о. Адриана арестовали. Вырвался из тюрьмы буквально чудом. Его освободили только потому, что тяжело заболел. Начались годы скитаний. Совершая тайные богослужения и требы, он постоянно рисковал и свободой, и самой жизнью. Он стал священником катакомбной Церкви, но не ушел от служения людям. В 1937 г., в одну ночь было арестовано почти все киевское духовенство. Негласным духовником Киева стал ушедший из мира о. Адриан.

Началась война. По всей территории, занятой немцами, начали одна за другой открываться церкви. Ремонтировались полуразрушенные, оскверненные, превращенные в склады и конюшни храмы. Туда устремились верующие и неверующие. Чтобы понять, какой был религиозный подъем, нужно было побывать тогда в храмах, особенно на Рождество или на Пасху, нужно было видеть тысячные толпы празднично одетых людей на площадях и прилегающих к храмам улицах.

В 1941 г., после занятия Киева немцами, о. Адриан стал духовником вновь открытого Покровского женского монастыря, одновременно организовал дело помощи нуждающимся, создал дом для престарелых и увечных, больницу. Помогал всем, кто шел к нему.

Перед отступлением, немецкое командование предложило о. Адриану эвакуироваться из Киева. На вопрос Немецкого офицера, сколько у него родственников, о. Адриан назвал со своей незабываемой доброй и понимающей улыбкой цифру – больше сотни… Все названные были «семьей» о. Адриана. В 1943 г. о. Адриан вместе с семьей и общиной своей эвакуировался из Киева на Запад.

В том же году он был назначен настоятелем Владимирского собора в Берлине. По воскресеньям в собор собирались до тысячи и больше молящихся. Приезжали в метро, приходили пешком из разных концов Берлина – и эмигранты, и «остовцы» – восточные рабочие, вывезенные немцами на работу в Германию. Кто бывал в соборе, помнят те службы. Как молились тогда, как молились! Служили и о. Адриан, и о. Александр Киселев, духовник Русской Освободительной Армии генерала Власова, и митрополит Берлинский и Германский Серафим (Лядэ). По праздникам служил и сам глава Русской Зарубежной Церкви – митрополит Анастасий. Бывало, что во время службы начинались бомбежки, но служба не прерывалась. Из храма водили единицы, а остальные – еще ближе подвигались к алтарю, еще плотнее становились друг к другу. Что это была за молитва под грохот разрывов, под канонаду зенитной артиллерии!

Берлинский и Владимирский кафедральный собор был в то время местом, где потерянные, бесправные люди – русские, украинцы, белорусы, мобилизованные на работу в Германию, находили не только духовную поддержку, - в подвальном помещении собора была столовая, куда приходили со всего Берлина. В собор приходили в любое время суток, получали помощь, находили пристанище. Вот как вспоминает это время епископ Григорий Аляскинский, знавший владыку Андрея еще по Киеву.

«Подошла Пасха 1944 г. Из-за бесконечных бомбардировок Берлина наш остовский лагерь был закрыт, вокруг полицейские с собаками. А меня тянет неодолимо к заутрене. В 9 вечера я перелезаю через забор, бегу к электричке и еду в собор. Ровно в 12 из царских врат выходит духовенство со свечами, впереди митрополит Анастасий, а за ним священник в митре, очень похожий на кого-то. Я не верю своим глазам. Но это он, о. Адриан. Какая радость! В этот день Воскресения Христова и одинокий юноша, совсем отчаявшийся, воскрес душой. Появилась надежда, появилась семья. Здесь и матушка Евгения Григорьевна, и Поля, и монахиня Матрона, и князь Дмитрий Владимирович Мышецкий, которому о. Адриан заменил отца, и Сережа, и Серафим. Жизнь приняла новое направление.

Всегда мягкий и ласковый в обращении с людьми, о. Адриан мог, когда требовалось, быть непреклонным. Так, когда получили приказ гестапо запретить «остовцам» посещение собора, о. Адриан, поддержанный митрополитом Серафимом, ответил категорическим отказом, и собор по-прежнему был переполнен, главным образом, молодежью, потому что в Германию вывозили преимущественно молодежь. Одним из этих молодых людей был Николай Гаманович, (ставший впоследствии Епископом Алипием) примкнувший к группе монашествующих, ставши послушником и затем вместе с братией Ладомировского монастыря на Карпатах переехавшему в Америку в Свято Троицкий Монастырь.

Во время одного из воздушных налетов в Берлин был убит старший сын о. Адриана – Серафим. Вера, одна вера помогла о. Адриану и матушке Евгении Григорьевне пережить свалившееся на них тяжкое горе, продолжать служить людям и Церкви.

В 1945 г. о. Адриан с матушкой, вторым сыном Сергеем и всей духовной семьей, окружавшей его, переселяется в Южную Германию, под Штутгарт, где много помогает людям, над которыми нависла теперь смертельная угроза насильственной репатриации в СССР.

Во время эвакуации из Берлина в селение Вестерхайм, где в гостинице остановился о. Адриан со своими спутниками, начался танковый бой. Загорелась гостиница. Казалось, - гибель неминуема. И вот, о. Адриан в облачении, с высоко поднятой в руках иконой Владимирской Божьей Матери, хранящейся теперь Ново-Дивееве, вышел на улицу. Вслед за ним все его спутники. С одной стороны немецкие танки, с другой – американские, а посреди священник в облачении с иконой в руках, за ним – мужчины, женщины, дети… Сначала немецкие танкисты прекратили огонь, потом и американские. Наступила тишина, и о. Адриан вывел всех своих из зоны огня.

В 1949 г. о. Адриан со всею своей церковной общиной переселился в США.

На северо-востоке от Нью-Йорка, на правом берегу Гудзона, есть тихий провинциальный городок Спринг-Валлей. Здесь начал о. Адриан выполнять поручение Синода Зарубежной Церкви – основать в Америке русский женский монастырь, собрать монахинь из разных стран нашего рассеяния. Так было создано Новое Дивеево.

Начинали буквально с ничего: не было ни цента денег, но была вера и желание создать монастырь. Для стороннего наблюдателя случайно, а для верующего совсем не случайно, а по Промыслу Господню, был получен бесплатно пустующий особняк. Через полгода приобрели землю с большим домом и с другими постройками. Здесь был прежде католический монастырь. Католическим организациям вообще запрещено продавать недвижимое имущество и землю православным. Долго беседовавший с игуменьей католического монастыря о. Адриан, произвел на нее такое впечатление, что она лично поехала в Нью-Йорк к кардиналу Спельману и получила от него разрешение на продажу монастыря русским эмигрантам.

Штатные власти не дают разрешение на устройство новых кладбищ. Но о. Адриан добился разрешения, и кладбище при монастыре было основано. О. Адриан говорил тогда: «Что-что, а уж русские кладбища на чужбине пустовать не будут».

Сейчас наше православное кладбище насчитывает более 5000 могил. На главной аллее – часовня в память убитых чинов Русского Корпуса, сражавшегося против коммунистов в Югославии. Далее участок кладбища, где покоятся белые воины, солдаты и офицеры Добровольческой Армии генерала Деникина и Русской Армии генерала Врангеля. Рядом участок, где похоронены солдаты и офицеры Русской Освободительной Армии.

Обратившись к эмиграции, тогда еще не устроенной, только начавшей новую жизнь в незнакомой стране, о. Адриан собрал средства на постройку храма, и вот построен храм в древнерусском псковском стиле.

О. Адриан как никто умел находить и подбирать себе помощников, много их было на тернистом, но светлом его пути: его многолетний друг и помощник князь Д.В. Мышецкий, регент храма св. Серафима Саровского Борис Митрохин, игуменья Серафима (Янсон), «хранитель Нового Дивеева» о. Александр Федоровский и многие другие.

Еще одно испытание постигло о. Адриана: умерла матушка Евгения Григорьевна. В феврале 1968 г. о. Адриан принимает монашество. В том же году хиротонисан во епископы, становится викарным епископом Нью-Йоркской епархии – Андреем Рокландским. В 1973 г., в день его 80-летия, Владыка Андрей возводится в сан архиепископа.

Много скорбей претерпел владыка из-за длительной тяжбы со штатными властями, пытавшимися захватить часть монастырской земли под аэродром. Пришлось ему ехать в столицу штата Олбани, где он выступил на объединенном заседании Сената и Ассамблеи штата. Выступали и адвокаты монастыря, но выступление самого владыки произвело на законодателей такое впечатление, что было вынесено единогласное решение – не трогать монастырскую землю. В день 80-летия владыки, как нежданный подарок, пришло письмо от тогдашнего губернатора штата Нью-Йорк Нельсона Рокфеллера. Он поздравил владыку с 80-летием, с архиепископством и сообщил, что монастырь, основанный владыкой, ко дню его рождения объявлен правительством США национальной святыней. Так владыка отстоял и монастырь, и наш Пантеон. Конгресс США в марте 1971 года отметил деятельность владыки Андрея по созданию монастыря и храма как выдающуюся, сравнив его с первыми поселенцами в Америке.

Архиепископ Андрей скончался после продолжительной и тяжкой болезни 12 июля 1978 года, в день свв. Апостолов Петра и Павла. 12 ударов колокола известили насельников монастыря, что почитаемый и любимый всеми, кто знал его, владыка Андрей отошел в вечность. В последний путь провожали владыку Андрея сотни людей, съехавшихся из разных штатов Америки. Память о нем останется навсегда в душах тех, кто знал его, кто видел хоть раз в жизни.

Пусть знают о владыке Андрее и верующие в самой России. Церкви Православной служил он всю жизнь, до конца дней своих, а, служа Русской Церкви, служил он и Родине нашей, встающей из духовного пепла, вырывающейся из духовного плена.

ПРОПОВЕДИ АРХИЕПИСКОПА АНДРЕЯ ВО ВРЕМЯ ПЯТЬДЕСЯТНИЦЫ

Заметили ли вы, братья и сестры, как святая Церковь заканчивает нам то великое время, которое мы называли "Постная триодь"? В продолжении всей постной триоди святая Церковь будила наше сердце, раскрывала нам все состояние эмоций, которые связаны были с сердцем. Мы должны были как бы всмотреться в то, что в нас есть. И когда это в нас уже выявлялось, мы подходили ко Кресту и Евангелию и получали то обетование, которое давал нам Господь: "Примите Духа Святого, сказал Господь своим ученикам, им же разрешите, разрешится, им же держите - держится." И мы, надеясь на это дерзновение Церкви, получали в Таинстве исповеди прощение.

Но после того, как мы получили это освящение души нашей, сердца нашего, нам нужен был дальнейший наш путь. Вот святая Церковь и дает нам: после Голгофы, после Плащаницы, после того великого момента, когда слышали, вернее, совершали погребение Спасителя, изменяется как бы тот путь, по которому нас вела святая Церковь. До этого момента мы были назидаемы чтениями из Священного Писания, творений святых Отцов... все было для того, чтобы мы могли углубиться в самих себя. А теперь начинается как бы другая методика: Церковь дает нам символы. Вот и в Святую Ночь нам преподавался символ: при темном состоянии храма мы слышали ангельское пение, говорящее нам о Воскресении Христовом. И мы начинаем свой путь. Перед нами возвышается Крест. Высоко перед нашими очами-лики тех Святых, Царицы Небесной, которые являются нашими спутниками в небесное бытие. Мы идем кругом храма, при этом путь, по которому мы идем, неровен: тут и кочки, тут и камешки, тут и песок... И в то же время темно. Мы спотыкаемся, неровно идем, колышемся... Вот, вот упадем, но все таки идем... Перед нами знамение - Крест и святые лики. И в то же время в храме уже начинается освещение, из окон видим свет. И мы знаем, что мы должны войти в этот храм. Но войдем ли мы? Не остановимся ли мы в этой мгле навсегда? Не упадем ли? Или мы все таки войдем? И вот святая Церковь показывает нам этот путь. Идем мы кругом церкви. А в это время что делается? Хор поет. С ангелами мы воспеваем и славословим Творца нашего. Так рисуется святою Церковью символами тот путь, который нам предлежит пройти в этом году. Может быть, Господь и заберет нас, а может быть, еще мы и войдем видимо в храм, где будет прославляться Воскресший Христос и Благодать Воскресения сопричастится с нашей душой. Так должен был пройти вчерашний день под впечатлением этого символа. И в конце этого дня Церковь дает нам светлую, праздничную службу, где в евангельском чтении нам уже преподается дар от Воскресшего Господа: "мир вам!" И этот мир мы должны сохранить. Вот с этим чувством мы должны были совершить сегодня первую праздничную литургию уже при свете дня. Теперь указывается нам, что же нам еще делать ? А вот что. Там мы в нощи ходили. Мы не видели, что нас окружает. А сейчас мы уже во Господе. Мир почил в нашем сердце. И сейчас пойдем также с крестным знамением, со знамением Святых, но мы уже пойдем при свете солнечном, который в духовном смысле есть результат Господнего домостроительства о нас: Господь явил нам Свет Свой и Воскресение. И теперь нам тоже нужно идти, но не молча: мы всюду прославляем Воскресшего Господа. Ведь Само Евангелие повелевает нам: Идите и проповедуйте всем народам. Слушайте, братья и сестры, всем народам! О чем? Да о том, что Христос Воскрес!

Поэтому не думайте, что то, что мы сейчас совершаем есть что-то отжившее. Нет. Это необходимо для нашей христианской психологии. Это для того, чтобы вчерашний и сегодняшний день глубоко запечатлелись в нашем сердце на всю нашу жизнь и определяли бы все остальные моменты нашей жизни. Ведь теперь нам уже не символически, а на опыте придется встречаться друг с другом, придется решать разные вопросы, - семейные, общественные... Вот в такие моменты нам и надо будет помнить, что будут, конечно, и кочки, и песок, и камешки... Но все это не будет трагично, если мы только будем взирать на Крест Господень и на Воскресшего Христа, Который дает нам свет понимания, что не здесь наша жизнь, а есть вечная жизнь и вечное бытие. Да поможет же нам Господь это ощутить и пережить!

"Фома же, один из двенадцати, называемый Близнец, не был тут с ними, когда приходил Иисус. Другие ученики сказали ему: мы видели Господа. Но он сказал им: если не увижу на руках Его ран от гвоздей, и не вложу перста моего в раны от гвоздей, и не вложу руки моей в ребра Его, не поверю."

Что же значит это его "не поверю!" ? Неужели он мог не поверить другим одиннадцати апостолам, своим собратьям? Неужели они могли солгать ему? Ведь всю проповедническую жизнь Христову, все Его чудеса, Голгофу, смерть на кресте они пережили вместе, и вот, теперь этой радостью, которую они все испытали, они хотят поделиться с ним. Нет, это не ложь. Но Тот, Кого они видели, был ли действительно Тот же Христос? Не было ли это видение или какой-нибудь другой Христос? Не была ли это ошибка? А он боялся потерять то, что имел. Что же он имел? А вот что: за эти годы общения со Христом он впитал в себя Его учение, весь строй Его жизни и уже не мог жить по другому. Ему было больно не общаться больше лично со Христом, но он уже понимал, что Христос пришел на землю, чтобы научить нас главной заповеди Божией: любви к Богу и к ближнему, Самому совершить ее и дать нам силы, чтобы исполнять ее. В Раю первый человек исполнял заповедь Божию. Силы же для исполнения Заповеди Божией он черпал от вкушения плодов Древа Жизни. Но вот совершилось грехопадение. Был потерян Рай, было потеряно Древо Жизни, а вместе с ним и силы к богоугодной жизни. И Христос пришел, чтобы дать нам Новозаветное Древо Жизни: Тело и Кровь Свою. "Сие творите в Мое воспоминание," - сказал Он на Тайной Вечери. И Фома знал заповеди Христовы, он знал где черпать силы для исполнения их. Он жил этим. Он жил, хоть и без человеческого присутствия Христа, но во Христе. И он боялся ошибиться: вдруг ученикам явился другой Христос, не Тот, Которым он жил и продолжал жить. Вот что значит его "не поверю"! И Господь на восьмой день по Воскресении опять явился ученикам, когда и Фома был в доме, и дал ему прикоснуться к ранам Своим. И тут раздался восторженный возглас Фомы, который и ныне волнует наше сердце: "Господь мой и Бог мой"!

А вот слова Христа, которые уже относятся к нам с вами, открывая новую эпоху веры, которая пребудет уже до скончания мира: "Ты поверил, потому, что увидел Меня. блаженны не видевшие и уверовавшие." "Сие же написано, добавляет Апостол Иоанн Богослов, дабы вы уверовали, что Иисус есть Христос, Сын Божий, и веруя имели жизнь во Имя Его."

"По прошествии субботы, Мария Магдалина, Мария Иаковлева и Соломия купили Ароматы, чтобы идти помазать Его. И весьма рано в первый день недели приходят ко гробу, при восходе солнца и говорят между собою: кто отвалит нам камень от двери гроба"?

Братья и сестры! Представляете ли вы себе то состояние, в котором находились эти Жены Мироносицы? Для тех, кто пережил советское время в России и гонение на Церковь, - это так понятно. В некоторых церквах, как в Киеве на Подоле, эта служба - погребение Спасителя - совершалась ночью. Люди ночью пробирались к такой церкви по темным улицам. Все могло случиться, всего надо было опасаться. И соседи могли услышать, что вы куда-то вышли ночью, и на улицах вас могли остановить, и сама служба в церкви, и обнос Плащаницы вокруг храма могли быть нарушены властями. Вы не знали, состоится ли завтра, в Великую Субботу, эта уже полу-пасхальная обедня, потому что священника могли арестовать. Вот в таком состоянии были Мироносицы. Они сами были в состоянии опасности быть ежеминутно арестованными. Даже в своих домах они запирали двери изнутри, они боялись каждого стука, каждого шороха. Ведь два дня тому назад Петр отрекся от того, что и он был со Иисусом, и значит что был одним из Его учеников. И перед кем? Перед служанкой, и потому только, что она могла донести. Вот каково было положение. Их Учитель был осужден, приговорен к самой страшной казни, был казнен... Теперь очередь была за ними: как ученики казненного Учителя они были вне закона. Больше того: их должно быть уже разыскивали. Самое благоразумное было бы бежать куда-нибудь, скрыться... А они, вместо этого, собирались идти, да еще ночью, ко гробу, который был недалеко от места казни. Ведь они знали, что вход во гроб был завален камнем, который, как говорится в Евангелии, был "весьма велик," что на нем была печать, что римская стража охраняла этот гроб, и что стража эта была вооружена и особенно бдительна, так как была предупреждена, что ученики могли украсть Его тело. Ведь то, что эти слабые женщины хотели сделать, говоря по разуму, было не только невозможным, а было просто безумным риском... И все-таки они пошли. Как? Почему? Что за могучая сила влекла их? А сила эта - было Слово Божие, выраженное в законе Моисеевом. А исполняя этот для них священный закон, они купили ароматы и шли помазать Его. Этого требовала их совесть. И эта сила веры в Слово Божие, сила любви к их замученному Учителю, и сила надежды, что Господь поможет, - оказалась сильнее страха, сильнее разума, сильнее всего.

И что же получилось? Когда они пришли, стража в страхе разбежалась, а когда они вошли в гроб, то увидели юношу, сидящего на правой стороне, облаченного в белую одежду, и ужаснулись. Он же сказал: "Не ужасайтесь! Иисуса ищете Назарянина, распятого. Он Воскрес! Его нет здесь. Вот место, где Он был положен!"

Не так ли бывает и в нашей жизни? Мироносицы, исполняя закон ветхозаветный, закон Моисеев купили ароматы и шли помазать Тело Его, Тело Христово. А мы, исполняя Закон Нового Завета, Закон Христов, тоже должны приобретать духовные ароматы: Его Заповеди - смирение, кротость, миролюбие... и должны помазать духовным елеем, то есть, любовью и милосердием Тело Его. А Тело Его, есть Церковь Христова. Это все наши братья и сестры во Христе. Больше - это даже и враги наши. И как часто, делая это, мы подвергаемся и неудобствам, и убыткам, и насмешкам, а иногда и опасностям. А какие непреодолимые препятствия воздвигает наш холодный разум, наш эгоизм! И нередко мы сдаемся, отступаем, боимся проявить себя громко и открыто учениками Его.

Но если мы откинем этот позорный страх и только начнем исполнять Его учение, начнем только идти по Его стопам, - и с нами произойдет то же, что произошло с Мироносицами: препятствия сами собой рассеются, отпадут, как тот камень от двери гроба, все те, кто могли бы нам помешать, - разбегутся, мы их и не найдем... А перед нами будет одно: освещенный гроб Христа, и будет такая ясность, - все сомненья разбегутся. Мы будем знать, что нам делать, как быть, и то, что казалось невозможным станет возможным.

Будем же с этого дня подражать Мироносицам и не бояться исполнять Завет Христа, не бояться быть Его учениками, Христос всегда побеждал, всегда побеждает, и всегда победит!

Сегодняшнее Евангелие еще больше, еще крепче утверждает нас в Божестве Воскресшего Господа нашего Иисуса Христа, Сына Божия.

Евангелия двух последних воскресений говорили нам о явлениях Воскресшего. Они были как бы полны света Воскресения Христова: эти дивные явления, - ученикам, Фоме, Мироносицам... Но вот сегодняшнее Евангелие начинается мрачной, страшной картиной: в ней нет ни блеска, ни света. У овечьих ворот, купальня. При ней пять крытых ходов. В них лежит великое множество больных, слепых, хромых, иссохших. Ангел Господень по временам сходил в купальню и возмущал воду, и кто первый сходил в нее по возмущении воды, тот выздоравливал, какою бы он ни был одержим болезнью. Тут был человек, находившийся в болезни тридцать восемь лет. Вдумайтесь в эту картину, 38 лет находиться в таком ужасном состоянии, в боли, в страданиях, без врача, ухода, лекарства, и, может быть, даже часто без пищи. И все это терпел этот несчастный потому, что хотел быть здоровым. Он пытался войти в воду по возмущении, но не имел человека помочь ему, опаздывал и не получал исцеления. И так прошло 38 лет. Ведь это жизнь человеческая!

И вдруг все изменилось! Подходит к нему Иисус и говорит: "Встань, возьми постель твою и ходи..." И он пошел.

Что же случилось? Что произошло? А произошло то, что была устранена причина его болезни. Христос открывает эту причину, когда встречает этого человека в храме и говорит ему: "Вот ты выздоровел, не греши больше, чтобы не случилось с тобой чего хуже." Вот в чем причина: в грехе. Грех - причина всякого зла, всех наших страданий, всех наших болезней... Да, грех, только грех. И только один Христос может его уничтожить, может простить. Но это при одном условии: не греши больше.

Мы пережили Страстные дни, мы пережили самую смерть Христову, смерть Агнца Божьего, вземлющего грех мира. Значит и наш грех, Он, Единый Безгрешный, стал жертвою за нас перед Отцом нашим Небесным. И теперь мы идем в Пасхальной радости Воскресшего Христа. Так неделя за неделей. Но все же мы спотыкаемся, падаем, грешим... Но не будем унывать, а к Нему обратимся. Ведь Купальня у Овечьих Ворот была только тенью того, что свершил и совершает Христос. Он Один есть источник исцеления и прощения. Он Один, как Бог, может прощать грехи. Обратимся же к Нему, и Он скажет нам те же слова, которые сказал расслабленному: "Встань, возьми постель свою и ходи." И мы встанем, и опять пойдем во свете Его Воскресения. Только будем же и мы помнить Его слова расслабленному: "не греши больше." И не будем грешить, потому что Христос Воскрес!

"Иисус, утрудившись от пути, сел у колодца. Было около шестого часа. Приходит женщина из Самарии почерпнуть воду. Иисус говорит ей: "Дай мне пить." А у самарянки начинаются всякие недоумения и сомнения чисто земного порядка: как Он, Иудей, просит пить у нее, Самарянки? Ведь иудеи с самарянами не сообщаются. И еще Он говорит, что если бы она знала, кто Он,-то она сама попросила бы у Него пить, и Он дал бы ей воду Живую. Как Он может дать ей пить? Ведь у Него и почерпнуть нечем, а колодец глубокий. Ведь по-житейски это невозможно. Да и что это за "Живая вода"? Христос говорит о вещах небесных, духовных, а она все понимает по-земному, по-житейскому. И она говорит Христу: "Господин, Тебе и почерпнуть нечем, а колодец глубок, откуда же у Тебя вода живая"? Иисус сказал ей в ответ: "всякий пьющий воду сию, возжаждет опять, а кто будет пить воду, которую Я дам, тот не будет жаждать вовек, но вода, которую Я дам ему, сделается в нем источником воды, текущей в жизнь вечную." Еще непонятнее. Но одно только ясно. Он предлагает совершенно необычную воду. Кто будет ее пить, тот не будет жаждать вовек. Какое удобство: не надо будет уже никогда приходить к этому колодцу и нагибаться, чтобы зачерпнуть воду. Какая экономия сил, времени... Хоть предложение это и кажется невероятным, но оно уж слишком заманчиво, выгодно. Мимо него не пройдешь, стоит попробовать. "Господин, дай мне этой воды, чтобы мне не иметь жажды и не приходить сюда черпать," - совершенно откровенно говорит Самарянка, объясняя практическую точку зрения, которую она имеет ввиду. И она стоит теперь, вся полна ожидания материального, житейского дара. А Христос... Христос, воспользовавшись теперь ее вниманием, вдруг круто поворачивает тему разговора: "Пойди, позови мужа твоего и приди сюда." "У меня нет мужа," - отвечает она." Иисус говорит ей: "Правду ты сказала, у тебя нет мужа, ибо у тебя было пять мужей, и тот, которого ныне имеешь, не муж тебе. Это справедливо ты сказала." Ужас и радость охватили Самарянку. В этом была тайна ее жизни, которая мучила ее больную совесть. Как она хотела освободиться от этих укоров совести... покаяться. Но никто до сих пор ей не мог помочь. Но вот теперь перед ней стоит Тот, Кто знает тайну ее сердца. Это необыкновенный человек. Он может спасти ее, научить покаянию, молитве. Но где же молиться? Женщина говорит Ему: "Господи, вижу, что Ты - пророк. Отцы наши поклонялись на этой горе, а вы говорите, что место, где должно покланяться, находится в Иерусалиме." Иисус говорит ей: "Поверь мне: наступает время и настало уже, когда истинные поклонники будут поклоняться Отцу в Духе и Истине, ибо таких поклонников Отец ищет Себе. Бог есть Дух. Поклоняющиеся Ему должны поклоняться в духе и истине." Сердце Самарянки с трепетом восприняло это Божественное Откровение, но все еще она живет тем, что она "знает" по-земному. "Знаю, говорит она, что придет Мессия, то есть, Христос и возвестит нам все..." Иисус говорит ей: "Это Я, Который говорит с тобою." Вот и все. Все земные понятия опрокинулись. Она стала новым человеком. Она уверовала.

Не так ли с нами, братья и сестры? Мы так часто просим у Господа земные блага, которые нам кажутся так нужны. А Бог нам их не дает. Но молитва наша никогда не бывает напрасной. Ведь так было и с Самарянкой. Она просила у Христа воды. Он и дал ей воду, только не ту, что она просила, а другую, Его воду, которая стала источником в Жизнь Вечную. Он дал ей Жизнь Вечную. Но чтобы воспринять эту воду Христову, ей надо было покаяться. Сделаем же и мы то же самое. И тогда Он откроется нам и скажет: "Это Я, который говорю с тобою." И у нас будет такая радость, что мы не сможем удержать ее в себе. Нет. Мы, сами того не замечая, начнем проповедывать Христа. И не словами только, а всей нашей жизнью. И окружающие нас скажут: "Не по вашим словам веруем, а видя жизнь вашу, которую вы посвятили Ему мы узнали, что Он истинно Спаситель Мира Христос!"

В прошлое воскресение, в неделю о Самарянке, святая Церковь говорила нам, как от земного, плотяного состояния Христос возводит человека к состоянию небесному, духовному, к тому состоянию, в котором человек жаждет поклоняться Богу и молиться Ему. Ведь Самарянка пришла к колодцу за физической водой, которая удовлетворяет только земную жажду. Но когда Христос раскрыл ей ее грех, и она в покаянии бросилась к Нему, и когда в ней пробудилась духовная жажда, жажда Живой воды, текущей в жизнь вечную, жажда общения с Богом, ее первый вопрос был о молитве, где должно поклоняться Богу, как молиться? Вот сегодняшнее Евангелие и дает нам образ молитвы.

Проходя, Христос увидел человека, слепого от рождения. Будучи слепым от рождения, он никогда никого не видал. Он не мог себе представить образ человека. Он и Христа никогда не видал. Он только, знал что Христос проходит близко, что Он чудотворец и может дать ему зрение. И от стал кричать, звать Христа: "Иисусе, Сыне Давидов, помилуй мя"! Люди его старались унять, он мешал им слушать проповедь Христа, он нарушал порядок. Христос шел, окруженный Своими учениками. И они спрашивали: "Равви! Кто согрешил, он или родители его, что он родился слепым? Иисус отвечал: Не согрешил ни он, ни родители его, но это для того, чтобы на нем явились дела Божии. Сказав это, Он плюнул на землю, сделал брение из плюновения и помазал брением глаза слепому и сказал ему: "Пойди умойся в купальне Силоам." Давайте представим себе состояние этого слепорожденного. Он кричит, зовет... Его толкают, может быть, заставляют молчать, а он все кричит, просит... говоря по-нашему, молится. Наконец, Тот Невидимый для него Чудотворец подходит к нему. Но он не производит мгновенного чуда. Наоборот. Он делает нечто, что по человеческим понятиям могло бы казаться унизительным, неприятным. Он плюет и делает брение из плюновения и земли, и мажет глаза слепому. Но этого мало, Он посылает его с этим брением на глазах пойти умыться в купальне Силоам (что значит: посланный). Но слепой не возражает, он идет ощупью, спотыкаясь, подвергаясь насмешкам прохожих. Наконец доходит до купальни и умывается. И вот, исполнив все это, претерпев все это, наконец прозревает и возвращается зрячим.

Вот образ молитвы для нас с вами. Ведь и мы духовно слепы и не можем видеть Господа. Но мы знаем, что Он есть. И будем призывать Его, будем вопиять к Нему, прося Его о помощи. И не будем унывать, если эта помощь не сразу дается нам. Может быть, нам придется пройти еще долгий путь, нелегкий путь, как путь слепого к купальне Силоам. На этом пути нас могут встретить неприятности, унижения, как брение для слепого. Все перетерпим. Будем послушны. Будем делать то, что Он нам повелел, будем идти той дорогой, которую Он нам указал, как слепому путь к купальне Силоам, и вот, когда мы все это исполним, тогда и Господь ответит нам на нашу молитву, и если Ему угодно, исполнит ее. И с нами получится то же, что получилось со слепым. Когда через обстоятельства нашей жизни Господь спросит нас: веруешь ли ты в Сына Божия? Мы ответим: веруем, Господи! и поклонимся Ему...

Только будем избегать всяких образов во время молитвы. Нам ничего не надо представлять себе, а вот как слепой, будем только знать, что Господь близко, что Он все может. И если будут происходить вещи, как бы противные нашей молитве, - не будем унывать, а будем надеяться, надеяться против надежды. И Он сотворит полезное нам. Будем хранить это состояние слепого. Это лучший образец молитвы.

"И когда благословлял их, стал отходить от них и возноситься на небо. Они поклонились ему и возвратились в Иерусалим с великою радостью." С великою радостью, и пребывали всегда в храме, прославляя Бога.

Если в продолжении шести недель святая Церковь учила нас сохранять этот мир, который в первый день Своего Воскресения даровал Христос, сказавши: "Мир Вам!" то теперь это чувство мира должно бы наполнять наши сердца. Ведь оно, это чувство мира, является у всех чаянием радости. Ведь люди ищут какого-то покоя, каких-то утешений... Для этого они путешествуют с места на место, чтобы найти этот мир. А ведь мир-то этот в них есть, только в невыявленном состоянии.

Мир - это тот дар, который дал нам Господь. Этот мир, который хранит человека в каком-то неземном состоянии радости. Вот то, чему в продолжении шести недель Пасхи учила нас святая Церковь: пребывать поблизости Христа, хранить этот мир, охранять себя от тех обстоятельств, которые, вселившись в наше сердце, могли бы нарушить этот мир. Ведь сердце наше и есть это место, в котором пребывает мир. И этот мир пребывает в сердце, пока к сердцу не подойдет что-нибудь горючее. А как только под сердце подойдет горючее, какая-нибудь страсть, - сейчас же мир уходит, и начинается буря. Буря эта бьется над всеми нашими сердцами. Эта буря есть стихия врага рода человеческого, волнующая все человечество. Да минует же эта буря тех, кто будет в бункерах Христовых. А какие же это бункера Христовы? Эти убежища для душ человеческих от бурь житейских? А вот какие: в первый день Своего Воскресения вечером, когда двери дома, где собрались Его ученики, были заперты, из опасения от иудеев, пришел Иисус и стал посреди и говорит им: мир вам! Вот Его первый дар, как бы "первый бункер," который через учеников Своих Он передал всем нам, христианам. Сказав это, Он показал им руки, и ноги, и ребра Свои. Ученики обрадовались, увидевши Господа. Иисус же сказал им вторично: мир вам! Как послал Меня Отец, так и Я посылаю вас. Сказав это, Он дунул и говорит им: примите Духа Святого, кому простите грехи, простятся, на ком оставите, на том останутся. Вот и второй дар, второй бункер. И теперь, когда Христос возносится, Он оставляет нам благодать Святого Духа, которую Он обещал в первый же день Воскресения Своего. Два дара оставляет Он нам: первый дар - это мир, который и есть то, чего все люди ищут: истинное счастье. А второй дар, как бы ограждающий, сохраняющий этот мир, - это Таинство Покаяния, дар Духа Святого, данного Его ученикам: Дар Разрешения Грехов.

Вот и в сегодняшний день, разлучаясь с учениками и возносясь на небо, Он благословляет их. И что же получилось? Ведь была разлука. Разлука ведь всегда приносит печаль, а они в радости уходили. Почему? Да потому, что перед ними раскрывались пути жизни уже не самостоятельной, а с Благодатью Божией. Они знали, что и они также перейдут в вечность ко Христу. И живя в этой земной жизни, которая так связана с житейскими бурями, путь, по которому они будут идти, будет для них тих и мирен, потому что вдохнута для священнодействующих Благодать Святого Духа, прощающая и разрешающая. А что нам говорит Апостол по этому поводу? А вот что: "Ибо вы умерли в жизни сокрытой со Христом и Богом. Когда же явится Христос, Жизнь ваша, тогда и вы явитесь с Ним. И так, умертвите земные члены ваши: блуд, нечистоту... любостяжание, которое есть идолослужение," Другими словами: вы идете, а около вас проходят все эти волны: нечистота, гнев, ярость, злоречие... Ваше сердце бросает то в одну сторону то в другую. Но вы в радости. Около вас Рука Господня, Благодать Святого Духа, которая вас проводит, вас утешает, дает свет, разрешает вас от тьмы, тоски. Вот радость. Радость - то, что мы освобождены. У нас есть та внутренняя радость, которую только и может иметь христианин, имеющий руку Божественную, руку Благодати, разрешающую нас от грехов наших. И мы знаем, что находясь на этом пути благодатном, мы, озаренные, идем в вечное бытие.

Мы, православные христиане, еще сегодня на Елеонской горе. Идет попразднество Вознесения .Но это уже последние дни. Еще два-три дня, и мы должны будем сойти с Елеонской горы. Вот здесь и ставится вопрос в сегодняшний день, день Воскресный, нам православным христианам: куда? В то же время святая Церковь открывает нам двери и говорит, как бы отвечая на этот вопрос: Уже восстановлено Райское Древо Жизни - Евхаристия, Тело и Кровь Христовы. Для каждого из нас двери открыты: придите и видите, возьмите, примите. Вот та великая догма, которая раскрывается Господом в восстановлении того великого, что потеряно Адамом, - Древа Жизни. "Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную и Я воскрешу его в последний день." Ядущий Тело и пиющий Кровь Христову имеет жизнь вечную, но...

Тут святая Церковь и определяет нам это "Но." Что же в этом "но"? Двери открыты. Евхаристия готова. Принять каждого в Божественной Литургии Церковь готова. Но для этого нужно нам быть готовыми. В чем же состоит эта "готовность"? А на это нам и отвечает сегодняшний день, который мы называем "Воскресеньем Святых Отцов." Начинается установление правил, по которым христианин должен пройти, чтобы принять Новозаветное Древо Жизни - Тело и Кровь Христовы, которые дадут жизнь человеку. Как же воспринять это великое Таинство? И святая Церковь отвечает нам сегодняшним днем. Она дает первый Собор в Никее в 325 году, на который были собраны Святые Отцы, чтобы уничтожить ту ересь, которую создал Арий. Что это за ересь? Касается ли она нас? Не только касается, братия, но если мы не будем исполнять заветы Церкви, и не поймем того нарушения, которое сделал Арий, мы не будем православными христианами. В чем же вот это "Но" Арианства?

Апостол Павел, обходя Афины, нашел жертвенник Неведомому Богу. И он, проповедуя в Ареопаге, как говорится в Деяниях Апостольских, возвестил, что этот Неведомый Бог есть Христос. И Афиняне охотно приняли это. И начали поклоняться Истинному Богу, так как проповедовал им Апостол Павел. Поклоняться Богу и признавать Его величие они могли. Но жить по Боге они не хотели, они не хотели жить так, как это требовало Евангелие. Прежде всего, у них было нарушение семейной жизни. У них было многоженство. В общественной жизни у них была страшная политическая борьба - рабство. Человек не был человеком по отношению к Создавшему его. Между людьми были отношения жуткие, рабские. И вот это желание жить по-язычески окрепло у Афинян так, что оно начало говорить и в Церкви Христовой. А как идеолог явился Арий. Что ж он говорил? Когда собрался Собор и стал обличать Ария, он говорил: "Вы, Отцы, говорите: Христос есть Богочеловек. Его Божество и Человечество неизменно и нераздельно, одно в другом, нельзя сказать, что в чем. Нет разделения между Богом и Человеком. Отсюда вы делаете вывод, что христианин должен всегда и везде быть христианином, - и в своей семейной жизни, и в общественной жизни, всегда и везде быть христианином. "А же говорю, сказал Арий, что Христос есть Бог и Человек, Божество и Человечество в Нем раздельны. И это дает нам право тоже разделять нашу жизнь: в религиозном отношении быть христианином, поклоняться Христу, а в нашей частной и гражданской жизни жить так, как мы хотим, как мы и раньше жили, по-язычески. На это Святые Отцы сказали Арию: "Тогда ты, Арий, и твои последователи не могут быть христианами. Ты не понимаешь смысла пришествия Христова на землю. Христос воплотился не только для того, чтобы открыть нам истинное учение о Боге, но чтобы и жить по-Божьи. Он пришел на землю, чтобы исполнить заповедь любви к Богу и к ближнему. И от нас Он требует исполнения этой заповеди. И те, кто не исполняют этой заповеди, - будут язычниками и получат то, что получат язычники."

Так отвечали Арию святые Отцы. Так говорит нам и ныне святая Церковь. Посмотрите вокруг нас, и вы увидите на самом деле все те ужасы и явления, о которых говорили святые Отцы: вот современные войны с их бомбами, эту забытую старость, это безумие, которое творится среди молодого поколения. Ужас. Вот, чтобы избежать этих ужасов нам нужно быть православными христианами. А христианин не может быть христианин и гражданин, а должен быть и в гражданстве христианин, то есть всегда быть только христианином. Только тогда мы сможем сопричаститься и к Вечной Жизни с радостью Божественной во Христе.

Вот как святая Церковь преподает нам нашу совесть. Цветы в этот день-это совесть наша. Потому что, когда вся природа была еще мертва, когда наступало время нашего круголетия, святая Церковь открыла нам великую тайну: тайну нашего искупления. Она раскрыла тогда перед нами Вифлеемскую пещеру и Господа Родившегося. И говорила нам через Апостольское чтение к Галатам о том, что эта пещера есть наш вход в новое круголетие, что у яслей Христовых обновляется наша душа, и что в этом обновлении духа мы получаем дух сыновства, который нас объединяет в одну семью Христову. И это не слова. Святая Церковь убеждает нас в этом, сравнивая нашу духовную жизнь с тем, что происходит в природе: мертвенность природы зимой, ее оживление в красоте весны и лета, и плодоношение осенью. Так и душа человека: после косности духовной спячки получает дух сыновства для того, чтобы соединиться в одну семью и получить то, что дает Господь в Своем Домостроительстве - Его Тело и Кровь, ту Тайну Древа Жизни, которую потерял Адам в Раю. И как природа расцветает, так расцветает и наша жизнь, если только мы воспользуемся благодатью, которую Господь дает нам через Свои страдания, перенесенные Им ради нашего искупления для того, чтобы нашу душу оплодотворить тем добрым деланием, которое Господь называет "Блаженством." Блаженны нищие духом, блаженны кроткие, блаженны алчущие и жаждущие правды, блаженны милостивые, блаженны миротворцы... Блаженны! И это наше как бы отдание себя Господу повторяется в восьмой день после Рождества Христова, в день, когда Святая Церковь празднует Обрезание Господне. Тогда и мы, как бы, обрезываем свое сердце и исповедываем: мы - христиане, мы составляем одну семью, Отец которой - Бог.

И когда мы испытали все это и дали обещание, Господь подводит нас к Богоявлению, к тому моменту когда Христос показывает нам путь к совершенству. И однако мы не исполнили всего этого. Мы оказались недостойными. И вместо Богоявления мы превратили нашу жизнь в землеявление, живя земными интересами и забывая главное.

И тут, идя нам на помощь, Святая Церковь нам давала Великий Пост для покаяния, чтобы, изучивши свое сердце, мы бы опять обратились к Голгофе Господней, пришли бы ко Кресту Христову, приложились бы к Его язвам, увидали бы опять Его страдания, и так подошли бы к великому Дню Пасхи. И в этот День, День Радости и воскресения Жизни Новозаветной. Господь дунул и сказал: "мир вам!" Да, мы получили мир в наше сердце, но мы его опять и опять теряли. Вражда, злоба, всякая нечистота вытесняли его из сердца. А главное, уверенность в том, что на земле и в земном - наша жизнь. Земля предлагает нам земные блага, и за них мы боремся... Но вот приходит смерть, тело сгнивает в земле, а дух идет в вечность...

Для чего же была вся эта борьба за землю? Для чего? - ни к чему!

Все было напрасно. Да не будет же с нами такого состояния, которое закрыло бы нас от Христа и Христа от нас.

Но Господь милостивый, видя наше состояние совести, преподавая нам, как образ действительной жизни, дарует эти цветы... Какая красота! Какая ювелирная работа! Такую работу сможет сделать только Сам Творец!

И Он нам говорит: такую работу Я сделаю и над твоим сердцем! Сейчас за вечерней мы услышим эти три великие молитвы. Будем же молиться, чтобы там, где нам ничего не удалось сделать, Благодать Святого Духа совершила то, что приведет нас ко спасению.

Обратили ли вы внимание, братья, что ведь сегодняшнее Евангелие как бы вклинилось в тот порядок, который указывала нам Святая Церковь. Мы все время читали Евангелие Иоанна Богослова и Его учение о спасении: "В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог." И вдруг сегодня среди этих чтений Евангельских входит Евангелие от Матфея, 18-я глава, 10-20-й стих. Вот о чем говорит это Евангелие: "Смотрите, не презирайте ни одного из малых сих, ибо говорю вам, что Ангелы их на небесах всегда видят Лицо Отца Моего Небесного."

Здесь как бы показывается нам, каким достоянием является в глазах Господа нашего Иисуса Христа, в глазах Церкви Его, каждый человек. Нет "нечеловека," все люди. И у каждого есть Ангел Хранитель, который видит Лицо Отца Небесного. И мы не имеем права презирать никого, потому что он через Ангела своего предстоит пред Господом. "Ибо Сын Человеческий пришел взыскать и спасти погибшего," - говорится дальше в Евангелии. Ибо кто бы он ни был, но он Христов. И если бы даже он был самый грешный, совсем падший человек, как видите, Евангелие говорит, что именно такого человека Христос и пришел спасти. "Как вам кажется, если бы у одного человека было бы сто овец, и одна из них заблудилась бы, то не оставит ли он девяносто девять в горах и пойдет искать заблудшую"? Да, святая Церковь дает нам дерзновение взывать, просить, молить, кричать о том, чтобы душа такого человека была бы помилована. Но помилована не только для земли. Вот это то состояние, с которым нам так часто приходится бороться и в других, и даже в самих себе. Христос пришел на землю, но пришел не для того, чтобы спасти земные цели человеческие. Христос дал нам землю как средство, для того, чтобы на этом средстве воспиталось бы сердце, готовое для принятия Господа и вечную жизнь. Господь есть Вседержитель и Промыслитель, и Судья - Мздовоздаятель Вечный, а не временный. "И если случится найти ее," - эту овцу заблудшую, продолжает Евангелие, - "то истинно говорю вам, он радуется о ней. Так нет воли Отца вашего Небесного, чтобы погиб один из малых сих." Вот как раскрывается Благодать Божия. "И если согрешит пред тобою брат твой, пойди и обличи его между тобой и им одним." И дальше говорится о том, как надо обличать, как наконец довести это обличение до Церкви, как осторожно, как нежно надо делать, с какой любовью... И потом: "Истинно говорю вам: что вы свяжете на земле, то будет связано на Небе." Здесь уже совершенно ясно раскрывается то, что является Благодать Святого Духа, действующая в нас. Это место Евангелия как бы поучает нас о сегодняшнем дне, о той радости, которую дарует нам Господь через Третью Ипостась Святой Троицы, - Бога Духа Святого. И Он, являясь для нас осязаемый, спасает нас от всего того, что искушает нас, что ведет нас к погибели, потому что, "если разрешите..., а разрешает тот, кто есть сотаиник Апостольский, Пастырь Божий, принявший на себя Благодать вязать и разрешать, - то будет разрешено!

Вот что раскрывает нам сегодняшнее Евангелие. Зачем нам рассуждать о том, как сменяются понимания о Боге в роде человеческом? Единственное нужное для нас понимание нашего спасения, понимание той Благодати, которая разрешает нас от греха и дает нам то вечное бытие уже у Христа, - Жизни нашей.

. ПРОПОВЕДИ АРХИЕПИСКОПА АНДРЕЯ

Неделя всех Святых.

Братья и сестры!

В прошлую неделю святая Церковь вкладывала в наши руки цветы и, как бы, говорила нам: смотрите, как бездушная природа послушна своему Творцу. Со дней Рождества земля повернулась к солнцу, которое стало давать земле свою живительную теплоту. И природа не оказалась неблагодарной к своему Творцу. В ответ на Его ласку она произвела эту дивную красоту, эти цветы, а дальше произведет плоды. А мы? В ответ на духовную теплоту Божьей Благодати, так обильно излиянной на нас, приносим ли мы нашему Творцу духовную красоту, цветы, плоды добродетелей? Ведь Он стал Человеком ради нас, умер за нас, воскрес для нас, вознесся на Небо, чтобы ниспослать нам Духа Своего Святого! А мы? Не является ли эта красота природы вокруг нас укором нашей совести? Ответим честно: Да, является. Но мало того, мы еще хотим оправдать свое нерадение, свою неблагодарность. Заповеди Христовы прекрасны, говорим мы, и если люди станут их исполнять, то вся земля превратится в прекрасный Божий цветник. Но возможно ли это для слабых человеческих сил! И вот сегодняшнее воскресенье, Воскресенье Всех Святых, громко, во всеуслышание мира отвечает на этот вопрос: да, возможно.

Все Святые, воспоминаемые сегодня, шли по примеру Христа, и все в их время, в их обстоятельствах жизни исполняли Заповедь Божью... любви к Богу и ближнему. А времена их подчас были трудные, может быть, труднее наших, и обстоятельства их жизни были нередко опаснее в духовном отношении, а часто и в житейском отношении хуже наших. А они все таки шли, боролись... и дошли до горних обителей, где и торжествуют ныне.

Посмотрите только на стенную живопись нашего храма, и вы увидите их: мученики, исповедники, преподобные, юродивые, образованные, простые, богатые, бедные, святители, монашествующие, мирские... Вот сколько звезд Господь возжег на Своем духовном небосклоне. Это - Церковь Небесная. Она всеобъемлющая, а пополняется она Церковью Земной, воинствующей. Там для каждого есть место. Вот что говорит сегодняшний Апостол: "Посему и мы, имея вокруг себя такое облако свидетелей, свергнем с себя всякое бремя и запинающий нас грех, и с терпением будем проходить предлежащее нам поприще, взирая на Начальника Веры Иисуса."

И подумайте только: ведь все эти Святые были живыми людьми, такими же как мы. И все они были, как и мы, разными людьми. И пути их были разными. Но все они, безусловно все, имели три свойства, которые были у всех одинаковы. Эти свойства указаны нам в сегодняшнем Евангелии. Они обязательны для всех, а значит и для нас, их нельзя миновать. Вот они: "И так всякого, кто исповедает Меня перед людьми того исповедаю и Я перед Отцом Моим Небесным." Вот первое. Чувствуете ли вы, братья, как для нас, современных людей это важно? Ведь весь мир кругом нас, как бы спрашивает нас: "Христианин ли ты или наш?" И мы не можем оставить этот вопрос без ответа. И в речах наших, и в поступках, и в мыслях, и в чувствах... (а ведь и чувства наши как-то передаются другим), мы громко и твердо должны ответить: "Да, я христианин!"

А вот второе: "Кто любит отца или мать более нежели Меня, недостоин Меня, а кто любит сына или дочь более, нежели Меня, недостоин Меня." Вот и ныне, от нас с вами Господь требует этой всепоглощающей любви. Любить Его больше всех и больше всего. И только при такой любви к Нему мы сможем по настоящему любить и родных, и чужих, и даже врагов наших. И, наконец, третье: "И кто не берет креста своего и не следует за Мной, тот недостоин Меня." Это положение даже и объяснять не приходится: у каждого есть свои скорби и трудности в жизни. И они личные, у каждого свои. Трудно, тяжело, но такова наша жизнь, а, значит, такова о нас Воля Божия...

Возблагодарим же Господа и за наш этот крест. Без него нельзя спастись. А Господь хочет всем нам спастись и соединиться в одно Торжество со всеми святыми, которых мы сегодня прославляем...

Все Святые в земле Русской просиявшие.

Братья и сестры!

Сегодня святая Церковь раскрывает перед нами наш родной небосклон, - Всех Святых в Земле Русской Просиявших. Яркими звездами сияют они перед нами. И первый из них - Владимир Святой. Он был даровитым полководцем, государственным мужем, человеком проницательного ума и твердой воли. А политическое положение Русских Славян и требовало именно такого человека. Много славянских племен жило тогда по берегу Днепра, и все они были охвачены уже проповедью христианства: наступила заря новой жизни. И только одни наши предки пребывали еще в язычестве. Но к этому времени и они потеряли веру в языческих богов, и в сущности уже не имели никакой религии. И жажда Бога, Единого, Истинного Бога все сильнее и сильнее охватывала их души. Такое состояние переживал и сам Владимир: его великая душа устала от лжи и рвалась, как птица из клетки, к Правде, к Свету. Этого же требовало и политическое положение: просвещение и культура были в Христианстве. Язычество отмирало, а Христианство становилось новым, всемогущим двигателем современной культуры и жизни. Принятие Христианства стало необходимостью и притом безотлагательною, если русский народ хотел идти в ногу с другими народами. И Владимир стал действовать: он разослал своих послов по разным странам, чтобы выведать какая вера самая лучшая. Когда они вернулись, то засвидетельствовали, что Православная религия греков была самая лучшая, самая полная, и, действительно, была Апостольской Церковью. Владимир решился. Но он был слишком горд, чтобы пойти на поклон к грекам и просить у них крещения и наставления. Он решил, как и всегда решал в своей жизни, применить силу меча, завоевать христианство силою. Он пошел войной на греков, разбил их, и потребовал от них двух вещей: одно - это христианскую веру и крещение, а другое - руки греческой принцессы Анны, известной своей красотой и добродетельной жизнью. Греки, не имея выбора, согласились на то и на другое.

Владимир был в зените своей славы. Он достиг всего, чего хотел, чего мог достигнуть человек: и религию христианскую, и красавицу Анну, и торжество победы, а с нею и несметные богатства, и славу победителя, государственного деятеля и власть диктатора. Да, казалось, он имел все.

Еще шла подготовка к святому крещению, которая, может быть, представлялась ему религиозной формальностью. Ведь, собственно говоря, он уже достиг всего, был господином всего. И вдруг произошло нечто страшное: он ослеп. Медицинского искусства тогда еще не было. Ослепнуть - это потерять зрение на всю жизнь. И так сразу все кончилось, все оборвалось... Он не мог больше уж никогда быть полководцем, пользоваться мечем, вести в бой свои отряды... Без зрения он не только не мог управлять страною, он даже и о себе самом не мог позаботиться: его надо было водить, кормить. И предстоящий брак уже не имел смысла. Владимир сразу остался совершенно одним. Жутким было для него это одиночество. И только одни греческие проповедники не забыли его. Наоборот, они окружали его теперь и открывали ему глубины христианства, жизни духа, жизни сердца. И со слепыми глазами он видел теперь совершенно новую, доселе неведомую ему жизнь. Вот так внезапно, как эта слепота, придет и смерть. Все уйдет, умрет, а останется только его дух, который, сросшись с этим земным существом, с этими земными интересами, будет страдать и томиться в этой новой, неземной, но уже вечной жизни. Его государственные советники были безгласны, его меч лежал без употребления и ржавел. А дух в нем бурлил, и в болезнях рождения, вступал в новую жизнь, духовную, вечную жизнь. И приступил он ко крещению смиренным, беспомощным человеком, у которого была одна надежда, одна новая, вечная цель, Богообщение. И вот тут, в купели совершилось чудо: он прозрел. Он опять увидел свет Божий, этот дивный мир, Днепр, поля, леса... Все это было таким как и раньше. Но он-то уже был другим человеком, он уже опытом испытал новую жизнь, слепым увидел другой свет: "Свете Тихий, Святыя Славы Бессмертного Отца Небесного, Святого Блаженного Иисуса Христа." В купель он вошел язычником, гордым, похотливым, эгоистичным, сластолюбивым.., а вышел смиренным рабом Иисуса Христа, Владимиром Святым. И по кличу его Киевляне начали собираться на берегах Днепра, чтобы креститься. И Владимир заговорил: он звал свой народ к святости, к благочестию. Он всех убеждал окончательно порвать с язычеством, с укладом языческой жизни и начать новый уклад, христианский, где все Божие будет храниться в чести, уклад жизни православной. Он говорил, что настоящая жизнь только во Христе, а эта временная жизнь только средство, подготовка к истинной, вечной жизни. Вот с этого момента Русь стала Святой и стала давать плоды святости. Один за другим стали появляться Русские Святые пока не наполнили весь этот небосклон - Святых в Земле Русской Просиявших, которые яркими звездами горят перед нами ныне и зовут нас к себе: вот князь Борис, который был убит во время утрени, которую он совершал в своей келий, вот и князь Глеб, который тоже был убит во время молитвы, а вот и князь Изъяслав, который еще до рассвета ездил на своей колымаге в Лавру, чтобы там получить у Старцев Печерских совет и благословение на свои государственные дела, и только тогда, простояв раннюю литургию, ехал на "вече," то есть на свой Государственный Совет, чтобы решать дела. Так росла и крепла Святая Русь.

Времена теперь изменились, но Церковь неизменна и непреложна. И в наше время, и на чужбине, мы можем черпать в ней тот же уклад жизни православной. Да, наша жизнь напряженна, работа интенсивна, темпы бешеные. И, может быть, не все мы можем исполнять физически, как исполняли наши предки. Но зато психологически мы можем и должны участвовать в струе жизни церковной. Посмотрите внимательнее кругом: даже некоторые инославные идут и принимают веру нашу, и ее уклад. Не обличают ли они этим нашу теплохладность ?

Да послужит же это Воскресение Святых в Земле Русской Просиявших началом нашей новой жизни, которая приведет нас к Жизни Вечной!

СВЕЧА ПАСХАЛЬНАЯ

Анна Самойлович

Вышла Русь святая-богомолица,

Помолясь, с котомкой за спиной,

Миновала сельские околицы,

Покидая с болью край родной.

            И пошла она бездомная, печальная…

            Где пути ее дороги не легли?

            За моря, за океаны дальние,

            И пошла она из края в край земли!

Понесла она с собой свечу пасхальную

Благовестницей прошла по всей земле,

Побывала там, где глад морей зеркальная,

Навестила край в туманно-мутной мгле.

            Где прошла она – там храмы златоглавые

            Зазвонили там колокола;

            Там она, смиренно-величавая,

            Огонек свечей своих зажгла.

Русь, святая, Ты ль еще не странница

С ветхою котомкой за спиной?

В мир несешь ты, Божия избранница,

Огонек свечи своей родной.

            И привет твой радостью весеннею,

            Над землей звучит, как музыка небес:

            Мир! Встречай Христово Воскресение!

            Расцветай земля! – Христос Воскрес!

РАЗМЫШЛЕНИЯ НА СВЕТЛОЙ СЕДЬМИЦЕ

Елена Семенова

Христос Воскресе! - врачуя больных, утешая печальных, подавая надежду безнадежным, снова раздаётся по всему миру самая радостная весть в человеческой истории. И снова вспоминается мистерия двухтысячелетней давности, длящаяся доныне…

«Что есть истина?» - этот пилатов вопрос всё громче слышится теперь. Истина всё более размывается для помутневших людских взоров. И пользуясь этим, умелые руки проворно замещают её подделками. Замещают идеологическими догматами. Идолами. Фетишами. Истину, по существу, уже не ищут, предпочитая искать идеи или чувственные переживания. Истину боятся, ибо она всегда неудобна и никогда не вписывается в узкий формат некого лагеря. Недавно известный журналист В. Третьяков предложил установить в России идеологию «гражданского православия». Что это, как ни буквальное воплощение легенды о Великом Инквизиторе Ф.М. Достоевского? Ложь обряжается в маску истины и требует замкнуть уста всякого, кто попытается обнаружить подмену, кто свидетельствует о ней.

Страшна истина… И век за веком несётся тысячеголосый вопль: «Распни!» Вопль обезумевшей толпы, вдохновляемой мнимо праведными, учёными лицемерами… Распять! Расстрелять! Раздавить! Сколько таких призывов слышали мы лишь за последнее столетие! Сколько Варавв были предпочтены праведникам! И целая разбойничья партия на десятилетия получила мандат на уничтожение всего живого, на распятие истины…

Говоря о причинах гибели Российской Империи, архимандрит Константин Зайцев указывал: «Россия погибла не из-за бюрократии, не из-за царского самодержавия, не из-за «отсталости» в той или иной сфере. Нет, беда была в другом: она не знала цены своему прошлому… Главная беда была в том, что Россия перестала ценить выше всего прочего свой древний жизненный уклад, наполненный благодатными плодами её многовекового стояния в церковной Истине… Можно найти свои тёмные стороны в любой исторической эпохе России… но пока жива была Царская Россия, она никого не принуждала лгать, а, напротив, служила истине». Всё бытие «красной империи» было основано на лжи и пронизано ложью. Ложь сделалась средой обитания. Доносы, отречения от родных, предательство стало нормой существования.

Этот ком преступлений, отступлений, подмен нарастал год от года. И вырос, наконец, в безумие дней нынешних, когда порок затопил всё и вся.

Тем не менее, несмотря на все гонения и мучения, свет истины не мерк и не меркнет для тех, чей взор ещё не ослеплён. В самые страшные годы сберегался этот свет в тайниках верных душ. И жизнь продолжалась, благодаря взаимопомощи и отзывчивости чужой беде, которые не смогла окончательно вытравить даже страшная система доносов, опутавшая всё. Благодаря тем, кто духа не угашали, не позволяли уничтожить человеческое в человеке, помня, что человек создан не со звериной сущностью, но – по образу и подобию Божию. Сколько было их – тех, кто образ этот не пожелал с себя совлечь! Вспоминается история поэта Александра Солодовникова. Его друг боялся отправить посылку заключённому родственнику: узнают, что родня – арестуют следом. Солодовников отправил посылку сам… И вскоре был арестован. Незримым подвигом таких людей и сохранились до наших дней, и сохраняются теперь островки Святой Руси, подлинной России.

Часто, касаясь любой беды, в первую голову ищут у нас – виновных. В нашей российской беде, разумеется, немало их. Целый список имён. Но это – верхушка айсберга. И если творится кругом нас всеобщее разрушение, происходят вещи чудовищные, то дело тут не только в происках и деяниях отдельных, пусть и высокопоставленных личностей. Но и в каждом из нас. Кто не преступал делом, тот соучаствовал словом, мыслью, поднятием руки. Или молчанием, которым предаётся Бог. Трусостью. Слабостью. Безволием. Унынием. Малодушием. Маловерием. Равнодушием. «Не слышать, имея уши, / Не видеть, глаза имея… / Коровьего равнодушья / Что в тебе, Русь, страшнее?» (А.И. Солженицын). Многие ли из нас могут по совести сказать, что не повинны в нём? Что не закрывали и не отводили глаз? Не молчали? Так, капля сливается с каплей, и сосуд наполняется. И в итоге мы имеем то, что имеем.

Год назад в газетах писали об убийстве молодой женщины, матери маленького ребёнка. Её убивали в собственной квартире. Сидевшие во дворе соседи слышали крики о помощи, видели преступника, но никто из них даже не счёл нужным позвонить в милицию, просто наблюдая и обсуждая происходящее у них на глазах убийство. Страшнее всего в этой истории то, что все эти наблюдатели не какие-то выродки рода человеческого. А самые обыкновенные люди. Рядовые обыватели. И, как ни прискорбно думать, но даже те, кто отчаянно возмущался приведённым вопиющим фактом, возможно, поступили бы таким же образом. И происходит это не от одной лишь трусости. Но от притупления духовного инстинкта, совестного инстинкта. От утраты ответственности не то что за абстрактных ближних, но за себя самих.

Выдающийся философ Русского Зарубежья профессор И.М. Андреев в своей статье «Плачьте», написанной после того, как в Нью-Йорке молодая мать зверски убила своего маленького ребёнка, указывал: «Все виноваты за каждого, и каждый – за всех… Пусть каждый подумает о себе… что вы делали в тот вечер, когда совершилось это немыслимое, но вполне реальное зло? Может статься, это ваш грех, ваша безнравственность или злоба оказались той последней каплей, которая переполнила чашу зла. Именно так мы обязаны думать, если мы хотим быть христианами… Плачьте, братья и сёстры! И не стыдитесь своих слёз… чтобы они стали для вас источником противоположной энергии, энергии добра, которая противодействует энергии зла… и пробудили многих равнодушных».

Многие отмахиваются безнадёжно: «Что мы можем сделать? Всё бессмысленно!» Однако те, кто всё-таки делать отваживаются, как, например, подмосковный фермер Михаил Шляпников, опровергают это утверждение. Что не возможно человеку, то Богу возможно. Но и на это найдут лицемерный ответ хороняки: «Господь управит!» Искажённое, фальшивое смирение, не христианское, а подменное, призвано елеем велеречий скрыть совсем иное: малодушие, духовную расслабленность и леность. Забывают принимающие удобную и ласковую ложь и боящиеся встревожить себя её обнаружением, что Господь действует – через людей. И от самих людей зависит, прибывать ли в гибельной теплохладности, или быть проводниками созидающей божественной воли.

Тип человека-созидателя стал редок в наши дни. Целое столетие именно таких людей старались истребить физически и духовно, потому что именно такие люди – хребет народа, основа его. Их невозможно сделать безропотными рабами, бессмысленными винтиками вредоносной системы. Поэтому они – мешают. Но, несмотря на все усилия, всё же и доныне уцелели они. Уцелели - живые духом. И, берясь за какое-либо дело, животворят всё вокруг. И в них живёт подлинная Россия, сберегаемая и воссоздаваемая ими по крупицам. Многое могут такие одиночки, но, чтобы их самоотверженная работа, их подвижничество стали крепким фундаментом возрождения России, необходимо соучастие многих и многих людей. Необходимо соработничество всего народа. Ведь всякий народ есть не собрание отдельных, разрозненных личностей, но единое существо, единый организм.

«Мир от Господа так устроен, что мы все – одна сплошная ткань, - писал И.А. Ильин в своём очерке «О Божией ткани». - Все друг к другу приникли, все друг друга держим и друг другом держимся. Если одному плохо, то всем нехорошо, а люди этого не разумеют: глупы, близоруки. Думают: «Что мне до него, когда мне самому хорошо…» А на самом-то деле не так. Если одному которому-нибудь плохо, то он мучается и болеет; и его мука от него во все стороны распространяется. Ходит угрюмый и других угрюмит. От его беспокойства всем неуютно. От его страха у всех раздражение делается. Люди друг к другу злым местом повёртываются: не доверяют, подозревают, обижают, ссорятся. И все чувствуют, что это от него идёт и на него за это раздражаются. И он это чует, отвернётся, в себя уйдёт, ожесточится. Ему любовь нужна, а они к нему с раздражением. И никто не видит его муку, а видят только его угрюмость, жестокость, сварливость; и не любят его… И вот уже разрыв, порвалась ткань, врозь идёт, расползается. Надо скорее чинить дыру; а никто за это не берётся. «Мне, - говорят, - какое дело? Его беда, он и чини». А разрыв всё растёт и ткань испорчена. А чинить можно только любовью: твоя беда – моя беда, моя беда – общая… (…) Где ты не можешь, я за тебя смогу; где оба не сможем, другие вывезут».

Вот, в этом заключена первооснова необходимого нам созидательного процесса. При нарастающем на наших глазах разрушении единственная формула выживания заключается в само- и соорганизации, во взаимной поддержке друг друга, в кропотливой и непрерывной созидательной работе, направленной на восстановление того, что ещё возможно восстановить, начиная с самого малого. Без оглядки на власти и ожидания спущенных сверху решений. Без разлагающих душу и парализующих волю компромиссов с ложью.

«Отряхните сон уныния и лености, сыны России! – взывал святитель Иоанн (Максимович). - Воззрите на славу ее страданий и очиститесь, омойтесь от грехов ваших! Укрепитесь в вере православной, чтобы быть достойными обитать в жилище Господнем и вселиться в святую гору Его. Воспряни, воспряни, восстань, Русь, ты, которая из руки Господней выпила чашу ярости Его! Когда окончатся страдания твои, правда твоя пойдет с тобой, и слава Господня будет сопровождать тебя. Приидут народы к свету твоему, и цари — к восходящему над тобой сиянию. Тогда возведи окрест очи твои и виждь: се бо придут к тебе от запада, и севера, и моря, и востока чада твоя, в тебе благословящая Христа во веки!»[1].

[1] Акт Всезарубежного Собора, 1938 г. Югославия.

===============================================================================================

РЕДАКЦИЯ «ВЕРНОСТИ» СОВЕТУЕТ СВОИМ ЧИТАТЕЛЯМ ПОДПИСЫВАТЬСЯ, ЧИТАТЬ И ДЕЛИТЬСЯ СОДЕРЖАНИЕМ ЕДИНСТВЕННОЙ В ЗАРУБЕЖНОЙ РУСИ, ГАЗЕТЫ ПРИЗЫВАЮЩЕЙ СООТЕЧЕСТВЕННИКОВ К ОБЪЕДИНЕНИЮ "ОСКОЛКОВ" ПРЕЖДЕ ЕДИНОЙ РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ ЗАГРАНИЦЕЙ, СТРЕМЛЕНИИ ИДТИ ПО УКАЗАННОМУ ЦЕРКОВЬЮ И РУКОВОДИТЕЛЯМИ БЕЛОГО ДВИЖЕНИЯ ПУТИ, ДЛЯ СПАСЕНИЯ СВОЕЙ ДУШИ И ПОСТРОЕНИЯ СВЕТЛОГО БУДУЩЕГО ДЛЯ БУДУЩИХ ПОКОЛЕНИЙ СООТЕЧЕСТВЕННИКОВ.

1948 - 2011

" Н А Ш А С Т Р А Н А "

Основана 18 сентября 1948 г. И.Л. Солоневичем. Издательница: Лидия де Кандия. Редактор: Николай Леонидович Казанцев. 9195 Collins Ave. Apt. 812, Surfside, FL. 33154, USA Tel: (305) 322-7053

Электронная версия "Нашей Страны" www.nashastrana.info

Просим выписывать чеки на имя редактора с заметкой "for deposit only" Денежные переводы на: Bank of America, 5350 W. Flagler St. Miami, FL. 33134, USA. Account: 898018536040. Routing: 063000047.

Цена годовой подписки: В Аргентине - 100 песо, Европе 55 евро, Австралии - 80 долл. Канаде - 70 долл. США - 65 ам. долл. Выписывать чеки на имя:Nicolas Kasanzew, for deposit only.

=============================================================================================== ВЕРНОСТЬ (FIDELITY) Церковно-общественное издание

   “Общества Ревнителей Памяти Блаженнейшего Митрополита Антония (Храповицкого)”.

      Председатель “Общества” и главный редактор: проф. Г.М. Солдатов. Технический редактор: А. Е. Солдатова

      President of The Blessed Metropolitan Anthony (Khrapovitsky) Memorial Society and Editor in-Chief: Prof. G.M. Soldatow

     Сноситься с редакцией можно по е-почте: GeorgeSoldatow@Yahoo.com или

      The Metropolitan Anthony Society, 3217-32^nd Ave. NE, St. Anthony Village, MN 55418, USA

      Secretary/Treasurer: Mr. Valentin Wladimirovich Scheglovski, P.O. BOX 27658, Golden Valley, MN 55427-0658, USA

      Список членов Правления Общества и Представителей находится на главной странице под: Contact

      To see the Board of Directors and Representatives of the Society , go to www.metanthonymemorial.org and click on Contact

      Please send your membership application to: Просьба посылать заявления о вступлении в Общество:

      Treasurer/ Казначей: Mr. Valentin Wladimirovich Scheglovski, P.O. BOX 27658, Golden Valley, MN 55427-0658, USA

      При перепечатке ссылка на “Верность” ОБЯЗАТЕЛЬНА © FIDELITY

     Пожалуйста, присылайте ваши материалы. Не принятые к печати материалы не возвращаются.

Нам необходимо найти людей желающих делать для Верности переводы с русского на английский, испанский, французский, немецкий   и португальский языки.

Мнения авторов не обязательно выражают мнение редакции.   Редакция оставляет за собой право редактировать, сокращать публикуемые материалы.   Мы нуждаемся в вашей духовной и финансовой поддержке.

Any view, claim, or opinion contained in an article are those of its author and do not necessarily represent those of the Blessed Metr. Anthony Memorial Society or the editorial board of its publication, “Fidelity.”

===========================================================================

ОБЩЕСТВО БЛАЖЕННЕЙШЕГО МИТРОПОЛИТА АНТОНИЯ

По-прежнему ведет свою деятельность и продолжает издавать электронный вестник «Верность» исключительно за счет членских взносов и пожертвований единомышленников по борьбе против присоединения РПЦЗ к псевдоцеркви--Московской Патриархии. Мы обращаемся кo всем сочувствующим с предложением записаться в члены «Общества» или сделать пожертвование, а уже ставшим членам «Общества» напоминаем o возобновлении своих членских взносов за 2006 год.

Секретарь-казначей «Общества»   В.В. Щегловский

The Blessed Metropolitan Anthony Society published in the past, and will continue to publish the reasons why we can not accept at the present time a "unia" with the MP. Other publications are doing the same, for example the Russian language newspaper "Nasha Strana" www.nashastrana.info (N.L. Kasanzew, Ed.) and on the Internet "Sapadno-Evropeyskyy Viestnik" http://www.karlovtchanin.eu, (Rev.Protodeacon Dr. Herman-Ivanoff Trinadtzaty, Ed.). Russian True Orthodox Church publication in English: http://ripc.info/eng, in Russian: www.catacomb.org.ua, Lesna Monastery: http:www.monasterelesna.org/, There is a considerably large group of supporters against a union with the MP; and our Society has representatives in many countries around the world including the RF and the Ukraine. We are grateful for the correspondence and donations from many people that arrive daily. With this support, we can continue to demand that the Church leadership follow the Holy Canons and Teachings of the Orthodox Church.

===========================================================================================================================================================================================

                                                        БЛАНК О ВСТУПЛЕНИИ - MEMBERSHIP APPLICATION

                                    ОБЩЕСТВО РЕВНИТЕЛЕЙ ПАМЯТИ БЛАЖЕННЕЙШЕГО

                                                    МИТРОПОЛИТА АНТОНИЯ (ХРАПОВИЦКОГО)

                                   THE BLESSED METROPOLITAN ANTHONY MEMORIAL SOCIETY

           Желаю вступить в члены общества. Мой годовой членский взнос в размере $ 25

с семьи прилагаю. Учащиеся платят $ 10. Сумма членского взноса относится только к жителям США, Канады и Австралии, остальные платят сколько могут.

(Более крупные суммы на почтовые, типографские и другие расходы принимаются с благодарностью.)

I wish to join the Society and am enclosing the annual membership dues in the amount of $25 per family. Students

pay $ 10. The amount of annual dues is only for those in US, Canada and Australia. Others pay as much as they can afford.

(Larger amounts for postage, typographical and other expenses will be greatly appreciated)

ИМЯ - ОТЧЕСТВО - ФАМИЛИЯ _______________________________________________________________

NAME—PATRONYMIC (if any)—LAST NAME _______________________________________________________

АДРЕС И ТЕЛЕФОН:___________________________________________________________________________

ADDRESS & TELEPHONE ____________________________________________________________________________

If you are a parishioner of ROCA/ROCOR or just attend church there, would you agree to become a Representative of the Society in your parish? In that case, please give the name and the location of the parish:

Если Вы прихожан/ин/ка РПЦЗ или просто посещаете там церковь, то согласны ли Вы быть Представителем Общества в Вашем приходе? В таком случае, пожалуйста укажите ниже название и место прихода.

   ПОЖАЛУЙСТА ВЫПИШИТЕ ЧЕК НА:                                  Mr. Valentin W. Scheglowski

С ПОМЕТКОЙ:                                                                                           “FOR TBMAMS”

И ПОШЛИТЕ ПО СЛЕДУЮЩЕМУ АДРЕСУ:                                        P.O. BOX 27658

CHK WITH NOTATION:                                                      Golden Valley, MN 55427-0658, USA

SEND COMPLETED APPLICATION TO:

_________________________________________________________________________                __________

Если Вы знаете кого-то, кто бы пожелал вступить в наши члены, пожалуйста сообщите ему/ей наш адрес и условия вступления.

If you know someone who would be interested in joining our Society, please let him/her know our address and conditions of membership. You must be Eastern Orthodox to join.

=================================================================================================