О СУДЕ БОЖИЕМ.

Епископ Иосиф Вашингтонский

В Священном Писании Ветхого Завета часто упоминается, что Божие Провидение (Господь) руководя миром, для наказания пользовалась и пользуется для вразумления – разными языческими народами, часто довольно свирепыми.

Эти народы Господь употреблял для вразумления и спасения рода человеческого, но которым Божием Провидении, также как и всем нам, была положена граница, если которую переходили, то Господь оставлял их; и тогда будь это народы или царства или отдельные люди – обычно гибли, часто при очень, печально – трагических, обстоятельствах.

В книге св. Пророка Даниила, одного из четырех великих пророков, как называет их наша Православная Церковь, описан один из множества исторических примеров, - таких случаев. (Дан. 5, 1-30)

Последним Вавилонским царем был Вальтасар (+538 до РХ) который упоминается в Библии. Господь употреблял его для наказания Израильского народа, обычно за отступления от Закона Божия. В одном из его походов на Иерусалим он взял из Храма Иерусалимского серебряные чаши, которые были употребляемы для Богослужения в Храме.

И вот он решил сделать пиршество для своих приближенных (на современном языке «парти», как очень похоже на современное общество…) в котором он решил употребить кощунственно, со своими гостями – чаши из Иерусалимского Храма, для пития вина.

И вот в самом разгаре этого нечестивого пиршества, таинственная рука написала на стене зала, где происходило то пиршество, роковые слова: «МАНИ, ФЕКЕЛ, ФАРЕС». Никто не знал, как это понять и вот призвали Пророка Даниила, по совету царицы, который был при царе до Вальтасара, и попросили объяснения этого чудесного явления. Пророк Даниил объяснил царю следующим образом: «МАНИ» – исчислил Бог царство твое и положил ему конец. «ФЕКЕЛ» – ты взвешен на весах и найден очень легким. «ФЕРЕС» – разделено царство твое и дано Мидянам и Персам (Дан. 5, 26-28).

Интересно то, что трагические обстоятельства были: город был оставлен, при всеобщем опьянении, без надзора и врата остались, открыты без надзора. А в туже ночь Персы беспрепятственно вошли в город и без всякого сопротивления завладели им.

Нужно помнить, что Вавилонское царство было одно из самых сильных, и оно погибло, по суду Божию, даже не за сутки – но за одну ночь.

Этот пример суда Божия относится не только над народами или государствами, но и каждому из нас.

Один из самых сильных столбов, которые поддерживали последнее царствование св. Мученика Николая 2-го – был премьер-министр Столыпин (+1911) который говорил что в политике нет мести, есть лишь последствия, то еще с большим правом это суждение может быть применено к Господу Богу в Его отношении к людям. Мы говорим часто «идет суд Божий или Господь наказывает». Но все это и подобное им выражения не в точности или в буквальном смысле должны быть принимаемы.

Господь гневаться не может, ибо гнев есть страсть; Господь мстить не может, ибо месть есть грех, но если человек или народ или нация или государство в своей жизни не только перестанут руководиться законом Божиим, но и явно идут против Бога, то хотя мы и говорим,  что этим они навлекают на себя гнев Божий, то вернее было б сказать, что за человеческими грехами как неизбежное последствия идут болезни, скорби, напасти, разорения, бедствия. Тут нет мести, а есть лишь неотвратимые последствия.

Давайте посмотрим с другой стороны. Часто слышится, что нужно оживить приходскую жизнь.  Вот пример: до революции 18-го года возле Санкт Петербурга был приход довольно большой. И вот решили оживить приход: построили старческий дом, построили школы, в церковном зале всегда было полно народу на разных собраниях, были разные детские организации и другие подобные им. А вот на богослужениях людей не было – все отдыхали после всех т.н. благотворительных и гуманитарных дел.

Грянула революция, и все организации с приходом испарились, старческий дом остался на улице… Этот пример приводили наши великие святители РПЦЗ в 50-ые или 60-тые годы.

Невольно вспоминаются слова одного из подвижников Золотого Века Православия (кажется св. Антония Великого) «Спасися сам и тысячи спасутся возле тебя».

        Аминь.

The Anti-Ecumenist Testament of St. Theodosius of the Kiev Caves (+1074)

    "Lord, give the blessing! I, Theodosius, the miserable slave of the All-Holy Trinity, the Father, the Son and the Holy Spirit, was born in the pure and right-believing faith and brought up in good teaching by an Orthodox father and mother.

     "Do not commune with the Latin (Catholic) faith, do not attach yourselves to their customs, flee from their communion, avoid all their teachings and abhor their morals.

     "Beware, my children, of the crooked in faith and their conversations, for our land has been filled to the full with them. If anyone will save his soul, then let him only live in the Orthodox Faith, for there is no other faith better than our pure and holy Orthodox Faith.

     "Living in this faith, do not only escape sins and eternal torment, but become partakers of eternal life, and you will rejoice without end with the Saints. As for those who live in another faith: the Catholic, or the Muslim, or the Armenian - they shall not see eternal life.

     "Moreover, it is not right, my child, to praise another faith. He who praises another faith is as if he is blaspheming his own. If someone begins to praise both his own and another faith, then he is two-faithed, and close to heresy. But you, my child, observe such people, and constantly praise your own faith. Do not be friendly with them, but flee from them and struggle in your own faith through good works. Give alms not only to those of your own faith, but also to those of other faiths. If you see someone who is naked or hungry, or who has fallen into misfortune, - whether he is a Jew, or a Turk, or a Latin, - be merciful to every such person, deliver him from his misfortune as far as you are able, and you will not be deprived of a reward from God, for God Himself in the present age pours out His mercies not only on Christians, but also on the unfaithful. God cares in this life for the pagans and those of other faiths, but in the future age they will be alienated from the eternal blessings. But we who live in the Orthodox Faith will receive all blessings from God both here, and in the future age our Lord Jesus Christ will save us.

     "My child, if you will even have to die for our holy Faith, go to your death with boldness. Thus did the Saints die for the faith, and now they are living in Christ. But you, my child, if you see people of other faiths quarrelling with the faithful, and trying to draw them away from the right faith by deception, help the Orthodox. In this way you will as it were save a sheep from the mouth of a lion. But if you are silent and leave them without help, then this is as if you took a redeemed soul from Christ and sold him to Satan.

     "If one who opposes you says: 'Your faith and our faith are from God,' then you, my child, must reply as follows: 'O crooked in faith! Or do you consider God also to be two-faithed! Have you not heard, you who have been corrupted by an evil faith, how the Scripture says: "One God, one Faith, one Baptism" (Ephesians 4.5)?

     "'Have you not heard the Apostle Paul saying: "If an angel comes from heaven and preaches to you a gospel that we have not preached to you, let him be anathema" (Galatians 1.8).

     "But you (Latins), who reject the apostolic teaching and the Holy Fathers, have received an incorrect and corrupted faith, full of destruction. Therefore you are rejected by us. Therefore it is not right that you should serve with us and approach the Divine Mysteries with us, neither should you come to our Mysteries, nor we to yours, because you are dead and offer a dead sacrifice, while we offer to the living God a pure and immaculate sacrifice in order to inherit eternal life.

     "For thus is it written: 'Give unto each according to his works' in Christ Jesus our Lord. To Him be the glory. Amen."

 

ТИХИЕ ПОДВИЖНИКИ СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ.

   Епископ Новгородский Дионисий.Еп. Дионисий.

    При освещении современного положения в России многие публицисты главное внимание уделяют политической обстановке и правящему режиму. Когда же пишут о состоянии народа, то подчеркивают его «совковое» происхождение, деградацию, аморальность, преступность и вымирание. Все это правда, но не вся правда. История человечества вообще, а русская история, пожалуй, особенно, антиномична, соединяет как будто несоединимое. В одно и то же время идут противонаправленные процессы, управляемые непостижмым для нас Промыслом Божиим. Явления созидания и разрушения, подъема и спада, постоянно сосуществуют друг с другом, хотя и в разной пропорции. Их следует различать и не смешивать.

     Да, процессы деградации в разных областях общественной жизни преобладают сейчас в России, - это правда. Но не вся правда. А вся правда требует признания того, что хотя и менее активно, менее заметно, но идут процессы и противоположные – созидания и восстановления. Эти процессы связаны не с режимом, не с общественной системой, а с людьми. Не с пассивным большинством, живущим по стадному чувству, а с активным меньшинством, у которого пробудились нравственные понятия, личная инициатива и чувство ответственности. Таких людей меньше, чем хотелось бы видеть, но они есть во многих областях: в науке, в школе, в искусстве, в церкви, в хозяйстве, - и все они делают доброе дело. Речь у нас пойдет не о видных представителях, а о «тихих подвижниках» (употребим эти слова генерала П. Краснова) современной России, которые живут не для себя, а для ближних. Они болеют за свою страну и подвизаются «там где их народ, к несчастью, был», не пытаясь найти себе место потеплее, чем «эта страна».

       Для примера расскажу о трех людях, которых лично знаю давно, и профессии которых являются по-своему символичными: священник, педагог и спасатель. Священник восстанавливает национальные святыни, педагог воспитывает русских мальчиков, спасатель спасает людей от огня и прочих бед. По примеру ген. Краснова, опускаю фамилии и биографические подробности, не имеющие существенного значения. Судьба каждого из них, как и любого человека, исключительна, но черты их душевного портрета являют нечто типическое. Таких не трое на всю страну.

        Знамя князя Дмитрия Пожарского

    Священник Валентин служит в одной из вымирающих областей центральной России, в старинном, но опустевшем селе, где мало осталось жителей. В свое время здесь была усадьба нашего национального героя – князя Дмитрия Михайловича Пожарского. Усадьба была разрушена в 1920- х годах. От храма, построенного князем Пожарским, но взорванного тогда же, осталась одна колокольня. У о. Валентина 11 детей, и чтобы прокормить семью, он зарабатывает художественной вышивкой: вышивает шелком и золотом иконы, портреты и гербы. Несмотря на трудные условия жизни батюшка никогда ни на что не жалуется. Его большая семья служит ему опорой и утешением. Пятеро старших детей уже помогают ему вышивать.

    Одному «новорусскому» заказчику о. Валентин вышил копию знамени князя Пожарского, - того самого знамени, с которым Земское ополчение в 1612 году освободило Москву. Подлинник знамени ныне находится в Оружейной палате Кремля, но в сильно поврежденном состоянии. Целый год о. Валентин трудился над знаменем, чтобы копия вышла точной – с Нерукотворным Спасом с одной стороны и с Архангелом Михаилом – с другой. Заказчику он посоветовал  пожертвовать это знамя общественному движению, которое проводит крестные ходы 4 ноября, в день освобождения Москвы. Но бизнесмен предпочел подарить знамя князю Монако Гримальди, во владениях которого он приобрел себе виллу.

    В свое время белые вожди Колчак и Деникин согласно сетовали, что у них «есть Пожарские, но нет Мининых». Сейчас Мининых, жертвующих на русское дело, нет тем более, не видно пока и Пожарских. Но есть еще люди, которые хранят историческую память, могут изготовить знамя князя Пожарского и, может быть, вручить его тому деятелю, который будет способен это знамя поднять.

           Кадетский пост у могилы белых борцов

       Педагог Георгий уже почти двадцать лет ведет морской кадетский класс в Москве. Класс числится в системе дополнительного внешкольного образования, и три-четыре десятка ребят приходят в него после обычных занятий. Программа в классе довольно широкая, включает парусное дело, греблю, плавание, фехтование, стрельбу, строевую подготовку, русскую военную историю и даже бальные танцы. По некоторым предметам преподавателей приглашают, но все основное Георгий ведет сам вместе с супругой. За основу им взята программа Императорских морских кадетских корпусов. В архивах он нашел материалы Всероссийского съезда преподавателей кадетских корпусов, состоявшегося в 1912 г под председательством великого князя Константина Константиновича, - подлинный кладезь педагогической мудрости на основе двухвекового опыта российских кадетских корпусов.

    Такое направление деятельности не могло понравиться чиновникам из министерства образования, и потому его класс неоднократно закрывали, лишали минимального финансирования и помещений. Как и у всех русских энтузиастов-одиночек, жизнь у педагога была бедная и кочевая. Почти все приходилось делать самому, вплоть до баркасов и яхт, на которых ходили кадеты летом по Волге. Будучи талантливым художником, Георгий делал на продажу статуэтки и бюсты – и этим содержал класс. Им изготовлен, видимо, первый в России бюст замечательного русского поэта, композитора, педагога и просто человека – великого князя Константина Константиновича, «отца российских кадетов», ныне украшающий здание Михайловского кадетского корпуса в Воронеже. Для батальных сцен, снимаемых на киностудии «Мосфильм», им изготовлена действующая копия морского орудия времен Крымской войны. Эта пушка «кормила» кадетский класс целый год. При кадетском классе создан приличный морской музей с немалым количеством экспонатов: образцами формы, оружия, моделями судов, портретами деятелей русского флота, написанными самим Георгием.

    Несколько лет назад по инициативе фонда Н. Михалкова в Россию на кладбище при Донском монастыре в Москве были перенесены останки ген. Деникина и проф. Ильина с супругами, а затем и ген. Каппеля. После проведения пропагандистской акции могилы оказались почти забыты. Георгий организовал шефство своих кадетов над этими могилами. Каждое воскресенье в течение четырех лет кадеты убирали могилы, меняли цветы и стояли в почетном карауле. Как-то в Донской монастырь приехали те же деятели культуры (или конъюнктуры) из фонда Михалкова, который, указуя на кадетов, перед телекамерой произнес, что вот, мол, видите, не зарастает народная тропа к могилам героев. Пути политических конъюнктурщиков и тихих подвижников иногда могут пересекаться, а потом опять расходятся, ибо это разные пути, где людьми движут разные побуждения. Фонд Михалкова ничем не помог кадетам Георгия, да тот его и не просил. Своих кадетов он учил снимать бескозырки перед подвигом героев, а не перед богатыми дядями.

    Георгий не ставил себе задачей подготовку кадров для флота РФ. Из его воспитанников со флотом, в основном гражданским, связали свою жизнь немногие. Главным в его деятельности было воспитание у мальчиков мужских качеств и русского патриотизма в традициях императорской России. Если бы ему помогали или хотя бы не мешали, он с его способностями давно бы создал полноценный кадетский корпус. Но и в условиях противодействия со стороны официальной системы образования человек двадцать лет не бросает полезного дела. Глядя на изготовленные им статуэтки, картины, бюсты, модели судов, я как-то спросил его, не хотел ли бы он оставить педагогическое поприще и заняться более спокойной художественной деятельностью. Георгий убежденно ответил: нет, главное мое дело – воспитание русских мальчишек, а рукоделие – это так, чтобы прожить.

    И потому пост его кадетов у могил белых вождей – не случайность, а выражение духовной связи с ними, духовного преемства с героями обоих ледяных походов, Кубанского и Сибирского. И хочется верить, что эти русские герои вдохновят своим примером хотя бы некоторых из подрастающего поколения.

        Спасатель

    Андрей четверть века прослужил в пожарной охране одного старинного городка в центральной России и лишь недавно вышел на пенсию инвалидом. Про страшные пожары прошлого года в России слышали уже по всему миру. Но запустевшая центральная Россия выгорает ежегодно в течение последних полутора десятилетий. Пустые, заброшенные деревни, окруженные сухим бурьяном, горят каждую весну от подожженной травы. В городах и поселках горят старые дома с неисправной электропроводкой и отоплением. Регулярно горят в своих квартирах пьяницы. В ходе своих разборок поджигают дома, ларьки и склады разные бандиты. По сравнению с советским периодом пожаров стало намного больше. В то же время пожарная охрана до предела сократилась, особенно в провинции. Тяжесть борьбы с огнем легла на плечи немногих оставшихся на службе людей, в основном уже немолодых.

    Пожарный Андрей говорил, что в течение одного года он пробовал считать, скольких людей он вытащил из огня, - насчитал двадцать пять, из которых двадцать были уже мертвы. Потом он перестал считать, но продолжал идти в огонь и спасать людей. Под ним и над ним не раз рушилась кровля или перекрытия, взрывались неподалеку газовые баллоны, кончался кислород в его изолирующем противогазе. «В противогазе кислорода на полчаса, здесь не стреляют, но, как и прежде, идет война». Погибло несколько его товарищей, но он оставался жив. Другие его сослуживцы давно ушли, кто в торговлю, кто в охрану, а он с несколькими еще оставался в пожарных, пока не стал инвалидом. Он понимал, что кому-то все равно нужно тушить пожар. Незадолго до увольнения, когда в их городе горел роддом, ему удалось вытащить более двадцати женщин. А в новогоднюю ночь удалось спасти из горевшего общежития десяток пьяных студентов.

    Но и выйдя на пенсию, Андрей так и остался спасателем. Каков человек по складу характера, таким его и воспринимают окружающие. Опять случится поблизости пожар – зовут Андрея. Забрались к одинокой старушке бомжи-грабители, она тоже кличет его на помощь. Сосед сумасшедший устроил на улице стрельбу из охотничьего ружья, - опять зовут Андрея укрощать преступника, а только потом милицию-полицию, которую не всегда вовремя дозовешься. Тонет ли кто в протекающей вблизи реке, – снова зовут ветерана-спасателя.

    В прежние времена в России так и было: с огнем, водой и лихими людьми боролись прежде всего своими силами, всем миром, без помощи специальных служб. Настоящий русский мужик был не только работником, но при случае и спасателем и первым борцом с чрезвычайными ситуациями в своей деревне. Для этого он обладал и силой, и мужеством, и умением, и главное, чувством ответственности за свою улицу и деревню, за своих земляков, а не только за свою хату (которая «с краю»).

    И вот такими-то мужами нынешняя Россия сильно оскудела. Проблема не только в том, что слишком много в ней ныне пьяных, сумасшедших и бандитов, создающих чрезвычайные ситуации, но и в том, что слишком мало тех, кто готов бескорыстно и самоотверженно с этими бедствиями бороться. Тем дороже те немногие подвижники, которые все-таки борются, спасают людей, помогают им выживать, и поступают так потому, что иначе не могут.

    Средневековые схоластики любили спорить о том, различаются ли какие-либо явления умозрительно или действительно, в нашем ли только восприятии или в самой сущности. Если и нас спросят, различаем ли мы в нынешней России постсоветских граждан «совков» от русских людей умозрительно или действительно, то ответим, что различаем именно действительно, по сущности и по присущим им действиям. Деятельность «тихих подвижников» показывает их подлинную христианскую сущность, их преемственность с исторической Россией, которая не умерла, но живет, как раз в таких людях. Это внушает надежду, что при содействии Божием наше национальное бытие будет иметь продолжение, хотя и не знаем какое.

     Июнь 2011.

 

 

ИДЕМ НА ВАС!

Вадим Виноградов

    Мужественный русский воин, князь Святослав, всегда шедший на врагов с открытым забралом, перед битвой предупреждал противника: Иду на вы! В духе этого смелого воина бросил вызов и Владимир Михалыч Гундяев с гнездом своих птенцов, со своей правой рукой Григорием Валерьянычем Алфееввм, в простонародье Лариосиком, и др. Произошел этот вызов 26 июня 2011 года, и ни где-нибудь в потаенной комнате, а на самом многолюдном телеканале «Россия» в её главной информационной программе в «Новостях недели». Акцию проводили под лозунгом: «Святое обновление». Рекламными фразами были: «Каким будет язык в церковной службе?», «Приблизить язык службы…» и проч., и проч. В этот день на всенародный экран выпущены были лазутчиками  патриархийные господа Козлов и Шевкунов, а также без сана некий Андрей Зубов. Представитель так называемой интеллигенции и выпалил это самое «идём на вас», заявив ультимативно и прямо: «Служить на непонятном языке – нельзя!» Непонятным языком назван здесь был церковно - славянский язык, на котором Русь более 1000-и лет славила Бога. Сей неизвестный персонаж будущей реформы, конечно же, высказывал не свою только точку зрения. Просто реформаторам необходимо было, чтобы затравка в церковном перевороте шла бы «из народа», которому де непонятно, что там в церкви происходит, о чем они там говорят. И ведь, этот смельчак из «так называемой интеллигенции» (выражение святаго праведного Iоанна Кронштадского) не стесняясь и не краснея пренебрёг ясным знанием каждого даже и неинтеллигентного человека, что когда язык непонятен, его начинают учить. Посмотрите, как бойко, например, говорят на английском языке Владимир Владимирыч и Дмитрий Анатольич! Они же не сказали:  «Не будем говорить с восьмёркой на непонятном нам английском языке». А взяли и выучили этот язык так, что их английский язык стал понятен всем и друзьям и недругам России.

    Хотя к церковной службе совсем и не применимо понятие «непонятный язык». Церковная служба никакой информации не несёт, чтобы её понимали. Святой Духъ через церковно - славянский язык подаёт благодать, которая и вразумляет, и наполняет чувства правильным духом. И потом, церковный язык раньше не учили, да, и теперь Малое русское Христово стадо не учит его, его не учат - его впитывают с детства.

    Кому же непонятен, вдруг, стал церковно - славянский язык? 1000-у лет всем православным людям в храме всё было понятно, и, вдруг: «Служить на непонятном языке - нельзя!» Так, приехали! Тысячу лет было можно, а теперь, вдруг - нельзя? Кому же это стал не понятен великий церковно - славянский язык? Разве он не понятен Владимиру Михалычу? Или Григорию Валерьянычу? Может быть, он не понятен господам Козлову и Шевкунову, штатным лазутчикам Московской Патриархии, появляющимся на экране всякий раз, когда надо сдобрить елеем новую подлянку. В этой программе - затравке г-н Шевкунов, конечно же, понимая, что нельзя вот так с бухты- барахты брякнуть, как тот, так называемый интеллигент, предпринял мягкое увещевание. Он взял только одно слово, которое они заменили на русское, сказав: - И ничего страшного не произошло. Г-н Козлов был агрессивнее. Чтобы сразу ошарашить, он выпалил: - А церковь - не музей! Ну, чем покроешь этот козырь!?

    Конечно, Церковь - не музей, господин Козлов. Музей… - Московская патриархия. Надо выражаться точнее. Как раз в музее то и можно менять и искажать экспозицию. А в Церкви… Iисусъ Христосъ вчера и сегодня и во веки Той же (Евр. 13, 8), а с Ним все та же и Церковь Его. И в Русскую Православную Церковь никогда не проникнет никакой иной язык, чтобы заменить им великую красоту, церковно - славянский язык. Не проникнет в неё и никакой новый стиль, даже если в ней, Русской Православной Церкви, останется всего лишь один русский Максим - Исповедник. Потому что Русскую Православную Церковь врата ада не одолеют. А вся эта готовящаяся модернизация с языком и стилем, что совершенно очевидно, это - адские потуги. 

    Пока модернисты не пустили в ход свою тяжелую артиллерию – прото-дьяка Кураева и проторока Рыбко. Но, видимо, и это не за горами.

    А непонятен наш служебный язык, конечно же, не церковным людям. Непонятен он лишь тем, кто ныне только играется в православие. Вот, этим случайным захожанам в храм, чтобы поставить свечечку, красота церковно -славянского языка, конечно же, непонятна. Но именно ими и прикрываются нынешние модернисты - экуменисты, цель которых создать такую «церковь», которая бы служила мiру, прикрываясь служением, якобы, Богу. Совсем не для понятности хотят они ввести в церковные службы современный язык, а только для того, чтобы ещё сильнее сблизиться с мiром, стать его придатком и естеством.

    Ибо как влияет на душе сам церковно - славянский язык? Наша великая классическая литература раскрыла и этот трудный для понимания нынешней “так называемой интеллигенции” процесс.

    Ольга каждый день читала Евангелие, читала вслух, по - дьяковски, и многого не понимала, но святые слова трогали её до слёз, и такие слова, как “аще” или “дондеже”, она произносила со сладким замиранием сердца. И когда она произносила слова из Писания, даже непонятные, то лицо у неё становилось жалостливым, умиленным, светлым.

    И ведь, знают это место из Чеховских «Мужиков» и Козлов, и Шевкунов, и, естественно, образованнейший Кураев, да, и Рыбко мог слышать их в школе, но сегодня задача сиих господ всячески скрывать это действие святых слов на русскую душу. Чтобы заменить их тем языком, который несёт в себе сегодня и матерщину, и иностранщину, и бесчисленные «как бы», «типа» и всякую другую шелупонь, которые уже никогда и никого не будут трогать до слёз, от которых ни одно лицо никогда не станет жалостливым, не станет умиленным, не станет светлым.

    На кого же идут нынешние модернисты в МП, заменяя церковный язык и стиль?

    А на Сам Духъ Православной Веры!

    Так что, желание модернистов приблизить к чему бы то ни было язык службы, означает только одно единственное, утвердить ещё один способ отвлечения русской души от Христа.

    Каждый “так называемый” возмутится всем своим либерально - демокра-тическим духом: «Какая невиданная грубость! Где это видано, чтобы людей облаченных священным саном представляли, как господ?»

    А где видано, чтобы люди, принявшие священный сан, так ополчались бы на тысячелетний духъ русской православной веры?

 

    

 

В ЗАЩИТУ ЦЕРКОВНОГО ЯЗЫКА

Н. Смоленцев-Соболь

    В средствах массовой информации недавно появились сообщения о том, что в недрах МП РПЦ идет серьезная работа по реформе богослужебного языка. В первых рядах реформистов называется «Свято-Тихоновский православно-христианский институт» (СФИ) и его руководство, включая ректора института о. Георгия Кочеткова.

    Один из самых близких Кочеткову лиц, проф. Д. Гзгзян, между тем вошел в состав комиссии могущественного Межсоборного присутствия РПЦ. О том, что такое Межсоборное присутствие говорит только тот факт, что в него входит 16 митрополитов и 22 архиепископа МП РПЦ. Возглавляет это присутствие их «патриарх» Кирилл (Гундяев).

    В мае 2011 года эта комиссия Межсоборного присутствия представила концепцию «Церковно-славянский язык в жизни РПЦ XXI века». Документ сразу вызвал шквал вопросов и возмущения в самой МП РПЦ. Несмотря на то, что официальные опровергатели всего и вся в идеологическом аппарате МП РПЦ сразу стали убеждать верующих, что никакого реформирования языка богослужений не ожидается, само содержание документа, а также события и факты последних месяцев указывают на обратное.

    Так, например, уже в том же мае 2011 года, была проведена презентация перевода на современный русский язык «Православного богослужения». Автор перевода – тот же священник МП РПЦ Георгий Кочетков. Презентация была проведена по благословению митрополита МП РПЦ Санкт-Петербургского и Ладожского Владимира (Котлярова). На ней присутствовали член Синодальной библейской и богословской комиссий МП РПЦ архим. Ианнуарий (Ивлиев), член комиссии Межсоборного присутствия, кандидат филологических наук Д.М. Гзгзян, проректор СФИ Д.С. Гасак, бывший член Синодальной богословской комиссии, а ныне директор Православного института миссиологии, экуменизма и новых религиозных движений прот. Владимир (Федоров).

    Участники сами по себе характеризуют данную акцию лучше, чем их концепция и даже сами переводы. Так, прот. Владимир (Федоров) в свое время был введен в клирики МП РПЦ никем иным, как Никодимом Ротовым, тем самым полковником КГБ (А. Шмеман), что скончался, обнимая ступни папы Римского.

    Гзгзяна и Кочеткова связывает многолетнее сотрудничество на почве масоноидного движения, в котором состоит и который в определенной мере контролирует известный левенький и всеядный жучок от культуры Никита Струве из Парижа. Это тот самый Струве, почетный профессор Парижского университета, директор издательства ИМКА-Пресс, что несколько лет назад курировал и поддерживал небезызвестного в РПЦЗ засланца от ФСБ А. Зубова и даже состоял в масоноидно-гебешной организации Зубова. Оба оказались неутомимыми сторонниками так называемого «объединения церквей», то есть поглощения РПЦЗ московской патриархией.

    О Д. Гасаке лучше, чем он сам сказал, не скажет никто. Для него, оказывается, основателями церковной литургической традиции «были русские эмигранты первой волны: о. Сергий Булгаков, о. Николай Афанасьев, а затем и о. Александр Шмеман...»

    Можно, конечно, быть модернистом, вопить на всех перекрестках о свободе духа, неизвестно что под этим разумевая, однако надо и меру знать. Для православных основой церковной литургики были древнейшие патриаршие типиконы: Святогробский Иерусалимский и Великой Константинопольской церкви, а также типикон патриарха Алексея Студита (Студийско-Алексиевский Устав, 11 век), в дальнейшем подвергшиеся постепенным изменениям, и во второй половине 17 века завершенные нынешней редакцией Иерусалимского Устава патриархами Никоном и Иоакимом. Ни Булгакова, ни Афанасьева, ни Шмемана основателями литургической традиции назвать никак нельзя.

    Однако внимание автора этих строк привлекла не только и не столько концепция реформирования богослужебного языка, а то, как она стала вводиться в общество. Слишком ярко напомнило все пресловутые «реформы Гайдара», «прихватизацию Чубайса», «денежные реформы Павлова» 90-х годов прошлого столетия. Много заумных слов, много обращения к титулам, много игры на популизме – и практическое полное непонимание сущности явления, отсутствие всякого исторического видения, не говоря уже об исторической ответственности.

    Так например, несколько недель назад, по «радио России» этой теме была посвящена передача, которую вел А. Гаспарян, человек, выдающий себя за наследника и даже продолжателя «Белого дела». В качестве интервьюируемого был привлечен некий Ю.М. Табак, религиовед, публицист, пропагандист иудео-христианства. Это тот самый Табак, который вместе с Бродом и Ряховским три года назад нашумели своим обращением к МП РПЦ с требованием осудить русский национализм.

    Тогда они заявляли: «нужен именно синодальный документ, обязательный для исполнения всеми православными». И чтоб на основании этого синодального документа любые проявления русского национализма в РФ пресекались бы на корню. Другими словами, как при Сталине-Хрущеве-Брежневе: конечно, у нас есть конституция, есть УК, но если тот УК и ту конституцию подкрепит очередное «постановление ЦК КПСС», то это то, что нам надо.

    Любой здравомыслящий человек задастся вопросом: что послужило мотивом для А. Гаспаряна пригласить в радио-студию именно Ю.Табака для обсуждения вышеупомянутых богослужебных реформ? Точно вчера это было: о фермерском движении, о жизни селян и вопросах земли, о проблемах рабочих и экономических преобразований промышленности, о возрождении национально-культурных и духовных ценностей в России в тех же 90-х громче всего кричали лица с «жириновскими» фамилиями.

    Так и на этот раз около часа оба, Гаспарян и Табак, ходили вокруг да около «проекта» МП РПЦ по переводу богослужебных текстов, утверждая, что эта проблема «связана с генезисом, с динамикой развития религиозной доктрины», с сакральностью церковно-славянского языка, в которой Ю. Табак этому языку, в целом, отказал – не греческий же, не иврит и не даже латынь! Говорили о возможном сопротивлении консервативных религиозных кругов «проекту». О позиции общества. О том, что Святые Кирилл и Мефодий, оказывается (и  неопровержимо!) были греками, а также реформаторами и католиками (!!!), славянский язык был им не родным. О том, что тысячу лет спустя Сергий Страгородский тоже был реформатором, и был «горячим сторонником реформы богослужебных текстов», но что об этом все сейчас забыли. Что вообще-то это было основным блюдом «обновленцев» в 20-х, но об этом и вовсе не надо упоминать, а то утонем...

    В целом же, оба участника передачи попросту работали на создание так называемой «психологической установки» (по Узнадзе) для слушателей. Как известно, это часть принятой «теории манипулирования» общественным сознанием ( Гюстав Ле Бон, Вилфред Троттер, Елиас Канетти, Эдвард Бернэйс, а в РФ – С. Кара-Мурза и др.). Несмотря на то, что исполнение было на более низком уровне, чем СФИ с его практически беспредельными ресурсами из МП РПЦ, однако это было то же самое, что иными словами и в иной форме запечатлели о. Кочетков и его коллеги. (Пошлое, наглое и тем не менее эффективное ельцинское «ДА-ДА-НЕТ-ДА» из той же серии дешевых психотрюков).

    Если же по сути вопроса, то необходимость реформы богослужебных текстов, в основном, объяснялась тем, что верующие будто бы не понимают церковно-славянского языка, что некоторые слова и выражения сегодня ими воспринимаются неправильно (и тут же примером «живот» в значении «жизнь» и «влагалища не ветшающие» из Евангелия от Луки, 12: 33), что вряд ли молодых людей заставишь изучать мертвый церковный язык, так что лучше сделать его ближе к публике, понятней, доходчивей.

    Такой подход далеко не нов. Например, в Америке, когда-то основанной христианскими переселенцами, сегодня в так называемых «христианских общинах» и «конфессиях» для привлечения народа нередко и танцуют, и играют рок-н-ролл, и толкуют о бизнесе, и даже исполняют акробатические номера. Уж куда как ближе к публике! Правда, результат всего этого – плачевный.

    Прозвучали в передаче и верные мысли. Например, о том, что «реформа языка всегда ассоциировалась с общим реформированием Церкви, а иначе говоря, с модернистскими тенденциями». Добавим от себя, что не только ассоциировалась, но и была несомненной составляющей реформирования церкви.

    Так, церковные реформы середины 17 века затронули и богослужебный язык, и обряды, и в целом, литургику. Чем они завершились? Об этом ни о. Георгий Кочетков с коллегами, ни А. Гаспарян с Ю. Табаком не упоминают. И напрасно. Потому что завершились они общенациональным расколом на «никониан» и «старообрядцев», а в дальнейшем колоссальными потрясениями Петровских нововведений.

    Церковный раскол привел к гибели (сожжение, самосожжение, пытки и казни, гибель в ссылках, на каторгах, уход в эмиграцию – тех же казаков-некрасовцев) миллионов русских православных. Он привел к государственному закрепощению церкви, к тому, что некоторые в наше время поощрительно называют «сервилизмом», вспоминая, что во все времена высшее духовенство Православной церкви так или иначе соглашались с необходимостью государственной (княжеской, царской, императорской) длани.

    Однако как бы мы это не называли, но даже при Иоанне Грозном был митрополит Филипп, тогдашний глава Русской православной церкви, который мог прикрикнуть на царя: прокляну! А после реформ 1666/67 годов такого митрополита или патриарха больше не было, не было. Немного спустя и сами патриархи исчезли.

    Через примерно 250 лет чекисты-богоборцы из клики Ленина-Троцкого-Свердлова повторили опыт реформ, на этот раз уже не скрывая своих дьявольских замыслов по уничтожению церкви. Ими был применен принцип «параллельных структур», и для введения в заблуждение была создана в 1920-х упомянутая ранее «обновленческая церковь».

    Чекисты не скрывали, что это они ведут «живоцерковников» и разного рода «обновленцев» к лучшей жизни. Как раз под их контролем одновременно были реализованы изменения в орфографии, некоторые «улучшения» в языковом строе. В ими закабаленной стране стали писать по-советски, думать по-советски, жить по-советски.

    Чем это завершилось?

    Исчезновением лучшей русской интеллигенции, уничтожением огромного духовного наследия русских в целом, гибелью Российской Православной церкви к концу 1930-х, распылением церковно-культурных ценностей по катакомбным общинам, образованием в 1943 году сталинско-чекистской секты МП РПЦ, как религиозного института (термин Алексея Редигера). А в целом, это привело к уничтожению национального государства и к геноциду всего русского народа, который продолжается до сего времени.

    Позволю себе напомнить также, что языковые реформаторские потуги в правление Ленина-Сталина иногда принимали совершенно уродливые формы. Например, «великий лингвист» Сталин, подхватив почин Ленина, утверждал, что в советской стране народ вскоре откажется от русского языка в пользу некоего интернационального языка чем-то напоминающего... немецкий.

    Рискну предположить, что Сталин имел ввиду идиш, язык еврейского населения на территории России, который действительно имеет основу в немецком. Рискну также предположить, что если бы «отец народов» не занялся менее интеллектуальной работой, а именно «великой чисткой», в процессе которой были уничтожены тысячи высокопоставленных советских государственных и партийных чиновников-носителей языка идиша, то планы партии оказались бы, как там было принято, планами народа. И нынешнее пост-советское население там, вполне вероятно, говорило бы на прекрасном местечковом языке Шолома Алейхема.

    Таким образом, это единственный, на мой взгляд положительный результат «великой чистки». Не одолей Сталина паранойя и жажда вселенской власти, кто бы сейчас в РФ мог читать в оригинале и понимать Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Достоевского, Лескова, Толстого или того же Шолохова?

    Одно непреложно, и многие отмечают это. Как в середине 17 столетия, так и в течение почти всего 20-го века реформы языка носили абсолютно модернистский характер. Расплачиваться за модернизм пришлось всей русской нации, в конце концов утратившей даже свою идентификацию.

    Влияние письменного языка на устный огромно. Самые, казалось бы, незначительные изменения в языке письменности или всего лишь в правилах письма, могут привести к катастрофическим изменениям в устной, разговорной и бытовой речи. Введение гражданского алфавита в царствование Петра I привело к ломке всего языка, к замусориванию его заимствованиями, к потере традиционных основ, литературному и национально-культурному безвременью. И это в 18-м, «просвещенном» веке!

    К концу того столетия этот удар начал преодолеваться, появились Державин, Крылов, Фонвизин, но только солнечный гений Пушкина смог окончательно рассеять кромешную тьму петровских «реформ». Можно сказать, что Пушкин – это светлая и животворная контр-реформа и возвращение к жизненной силе Церкви и православной веры. Об этом говорит наш глубочайший мыслитель, второй Первоиерарх РПЦЗ Митрополит Анастасий (Грибановский) в своей книге «Пушкин в его отношении к религии и Православной Церкви» (1-е издание – 1937):

    «...сила Пушкина состоит в том, что он... никогда не отрывался от русской православной стихии и от постоянного соборного общения с народом, почерпая из него ту исключительную духовную мудрость, которую мы начинаем понимать только теперь... Он углубил ее основательным изучением минувших судеб родной земли, что особенно помогло ему оценить кроткое смиренное величие родной Православной Церкви и те блага, какия принесло с собой Восточное Православие нашему народу».

    Зарубежная Русь, как теперь многие называют это уникальное явление, сохранила не только церковные традиции, но и укрепила во многом органическую взаимосвязь между языком церковных богослужений и обыденным языком общения. Тот процесс, который был начат реформами Петра I, а именно разделение языка церковного и языка гражданского, письменного и устного, привел к самоизоляции первого и к непредсказуемому развитию второго.

    Однако  на  протяжении  последних  почти  двух  веков  крупнейшие  отечественные  языковеды,  начиная  с А. Востокова (1820) отмечали, что влияние церковного языка на так называемый современный русский всегда было огромным. Библейские слова и выражения вошли в активное употребление всех слоев населения.

    Я бы отметил, что не будь у нас неприкосновенной драгоценной казны церковно-славянского языка, не было бы у нас и богатейшего, красивейшего классического русского литературного языка.

    Там, в стране «победившего недосоциализма», эту казну в угоду властям сначала завалили камнями антицерковных кампаний, затем залили цементом учебников Селищева (1951) и Хабургаева (1974) – и получили недолитературу Зощенко, Ильфа и Петрова, Симонова, Казакевича, А.Толстого, Панферова, Фадеева, ублюдочные творения Корнейчука, Горбатова, Маршака, Антокольского, Суркова, Сельвинского, Вознесенского, Евтушенко, Чаковского, Наровчатова, Богомолова, Бондарева... - всей десятитысячной оравы членов СП, допущенной к кормушкам Гослита, Госполитиздата, Госиздата «Художественная литература» и проч. В 1980-е и позднее все это вылилось в то, что вообще нельзя назвать литературой, а скорее, сточной ямой: этих Веничек Ерофеевых, В.Сорокиных и им подобных.

    В Зарубежной Руси, сохранившей свободный доступ к драгоценностям церковного языка, мы получили непревзойденного позднего И. Бунина, душевного и светлого И. Шмелева, богатейшего и лучезарного В. Никифорова-Волгина, сказочно-распевного А. Ремизова, строгого и точного П. Краснова, несгибаемого А. Туркула, неожиданно ироничного М. Каратеева, поэзию И. Савина, В. Корвин-Пиотровского, Г. Адамовича, эмигрантский цикл М. Цветаевой и многих других.

    Конечно, процесс так называемой «демократизации языка» затронул и Зарубежную Русь, однако известны случаи бескомпромиссного сопротивления русских писателей, журналистов, этим нововведениям. Например, стоял за старое русское письмо Иван Бунин, жаловавшийся издателю (и тоже писателю) Марку Алданову по поводу печатания его рассказов «по-советски». И не только жаловался, но и требовал, чтобы его «яти», «еры» и старые формы склонений, - все оставалось так, как он написал, как должно быть.

    Настольной книгой лучших зарубежных писателей, как и большей части русских, оказавшихся в рассеянии, была и остается Библия. В ней мы черпаем силу слова, силу веры, силу Истины. Эта сила остается в Книге книг, в том числе, благодаря священному церковно-славянскому языку. Приходя в церковь, мы не раздваиваемся в своем языковом мышлении: Слово Божие написано на одном языке, но молиться надо на другом, «более понятном». Язык Бога для нас – един.

    Приведем опять-таки слова Пушкина в его споре с Хомяковым из книги Митрополита Анастасия (Грибановского):

    «Для чистых все чисто; невинное воображение ребенка никогда не загрязняется, потому что оно чисто... Поэзия Библии особенно доступна чистому воображению; передавать этот удивительный текст пошлым современным языком – это кощунство даже относительно эстетики, вкуса и здравого смысла. Мои дети будут читать Библию в подлиннике». «По-славянски?» - спросил Хомяков. «По-славянски, - подтвердил Пушкин. – Я сам обучу ему».

    Сегодня, прикасаясь к текстам той поры, будь то личная переписка, мемуары, произведения в прозе или поэзии, даже сухие канцелярские циркуляры и решения, судебные бумаги и административные постановления, мы изумляемся: и это Пушкин называл «пошлым современным языком»? Но все это – наш великолепный, утонченный, сложный, богатейший, светлый классический русский язык – на нем, по Ломоносову, и говорить с друзьями, и признаваться в любви, и изъясняться с королями, и обращаться к Богу!

    И что теперь, в начале 21 века, представляет собой язык, изуродованный и многажды «реформированный», которым пользуются в РФ? Это – советский слэнг, язык-оглупляк, языковая система, изначально лишенная всякой связи со Словом Божиим, с церковной языковой традицией, уже в пятом поколении забиваемая режимом в головы людей. Если русский язык был и остается живой, как жизнь (К.Чуковский), то советский язык – мертвый, как смерть.

    Апологеты измений и прочих «улучшизмов» в языке богослужения апеллируют к необходимости реформ, подавая их в нарядных обертках: ну, мы заменим некоторые непонятные церковно-славянские слова на такие же славянские, но понятные. Люди, которые разбираются в языке, сразу задают вопрос: из каких же славянских языков вы наберете эти слова? И как вы введете эти слова в лексическую систему? И знаете ли вы вообще, что такое лексическая система, имеете ли представление о лексикологии? Потому что лексическая система, реформируемая сверху, сразу отвечает на подобные изменения трещинами и развалом. Придется опять-таки использовать ваш советский слэнг-оглупляк. Вот это и будет крайней степенью кощунства.

    Кочетков и его коллеги не первые и не последние, думается, кто пытается «Отче наш» или «Верую...» перевести на понятный современный язык. До сих пор получалась трудно-прожеванная масса пустых фраз и выражений. Иначе быть не может. И это не «поколенческий вопрос», как его пытается представить знаток иудео-христианства Ю. Табак и иже с ним. Это вопрос приобщения к Господу или отторжения от Него.

    Здесь мы подходим к главному вопросу: зачем потребовались переводы богослужебных текстов МП РПЦ? Сам проект о. Георгия Кочеткова и его коллег, как и поддержка его на самом высоком уровне МП, на уровне епископов и митрополитов, есть признак грядущих реформ. И далеко не всегда реформы означают что-то очень хорошее. История показывает, что некоторые реформы приводили былые могущественные державы в полный упадок и к самоуничтожению.

    В наше время в Католической церкви идет активное переосмысление результатов Второго Ватиканского Собора 1962 года, на котором было постановлено, что местные церкви могут использовать в качестве богослужебного языка не латынь, а язык той страны, где находятся приходы этой церкви. Это переосмысление идет в направлении того, что латынь должна вернуться в приходы, должна снова занять место обязательного языка богослужений.

    То есть представляете, в МП РПЦ настроены отказаться от священного церковно-славянского языка, тогда как католики осознали свои ошибки и стараются их исправить. Так, нынешний папа Римский Бенедикт 16-й вернул Тридентскую мессу на латыни, его сторонники ведут целенаправленную работу по контр-реформации. Сведущие и посвященные католики здесь, в Америке, не раз подтверждали автору этой статьи: нынешняя политика папы может привести к расколу в Католической церкви, и даже – раскол неизбежен.

    Странное несоответствие наблюдается в этой активности католиков и «реформаторов» в МП РПЦ, которые как раз пытаются начать с того, что первые теперь отрицают. Что это, задержка в развитии МП РПЦ? Или, с учетом особой близости верхнего эшелона власти в МП РПЦ к Ватикану, это имеет совсем иную подоплеку?

    В церковно-славянском богослужении – опасность для МП по возрождению истинного Православия. Традиционализм всегда был убежищем здоровых консервативных сил, тех сил, которые дали Руси старообрядческие общины, сохранявшие генофонд нации, Нила Сорского и заволжских старцев, крепко стоявших в духовной непоколебимости, оптинских старцев, чей неугасимый православный дух питал верующих много позже после того, как сама Оптина пустынь была богоборческими властями закрыта.

    Традиционализм дал миру светоносную Катакомбную Церковь, к которой сегодня пытаются безуспешно примазаться многие пресловутые «осколки РПЦЗ», как в РФ, так и за ее пределами. Катакомбная Церковь состояла из сотен и тысяч малых общин. Ее потайные приходы часто были не связаны между собой. Нередко они утрачивали административные связи с правящими архиереями. Однако в них сохранялось духовное стояние православных пред лицом Господа и против безбожных властей.

    Традиционализм дал на политическом поле Белое Движение, славу Белых воинов, отстоявших честь Русской Армии, нашу эмиграцию, то знаменитое русское рассеяние, о котором поэт сказал: мы не в изгнании, мы – в послании.

    Что пытаются сделать в МП РПЦ, это оторвать духовность и традиционализм от питательной среды церковного языка. Но тем самым они уничтожат саму возможность духовного возрождения населения на пост-советском пространстве. Уничтожение церковного языка, которое несомненно произойдет через два поколения реформированных священников МП, приведет к полной дезинтеграции православного общества, к необратимому процессу разложения и исчезновения православного миропонимания.

    Закон двух поколений остается в силе. Два поколения с 1666/67 годов и мы получили гражданский алфавит, бесконечные войны, строительство новой столицы на костях русских людей, выстриженные бороды бояр, вырванные по пьянке зубы – с приложением записки Петра: «Не помню как, не помню у кого, зело был пьян», симпозиумы с обязательным пьянством и плясками, а также вывозом на них боярских дочек, и в конце концов, разрушение старого доброго православного мира.

    Два поколения «демократических реформ» в России (1861/66 – 1917) и Россия прекратила существование как русское национальное государство. Ее дворянство утратило образующую силу государственнной основы. Ее интеллигенция и высшее общество занимались столоверчением и прочим оккультизмом. Ее крестьянство оторвалось от земли и бросилось на поиски «рая на земле». Ее церковь оказалась не готовой к социальным переменам и нередко шла на поводу у «реформаторов». Ее новый, только нарождающийся класс капитала «отрекался от старого мира», требовал новых либеральных изменений, а бывало, играл в революцию (легендарный Савва Морозов, например).

     Так, на смену Закону пришло «общественное мнение» и те, кто его создавали, затем появилась Государственная Дума, в а ней – «думцы», и с ними развилась говорильня, всякий мог теперь из грязи да в князи, а тут и немецко-американский Шифф с сородичами стал инвестировать в «русскую революцию» сотни тысяч и миллионы долларов. Потом появились Ленин-Троцкий-Свердлов и вся их гоп-компания. И не стало ни капиталистов, ни оккультистов, ни дворян, ни думцев, а игра в революцию обратилась в кровавый кошмар и гибель миллионов русских.

    За 1917-1921 годами (февральский и октябрьский перевороты, гражданская война) последовало два поколения «строителей коммунизма», тоже примерно полвека, и после массовых убийств, после ГУЛАГ-а, после голодоморов, после страшной войны и еще более страшных, невосполнимых человеческих потерь, после десятилетий каторжного  труда и культивируемого властями алкоголизма, после полного морального разложения и утраты последних христианских ценностей, Бровастый Леня (Брежнев) объявил о свершении, казалось бы, несвершаемого: о создании нового типа человека, советского человека, уродливого Голема, зомбированного доктриной большевиков с «жириновскими» фамилиями.

    Ни о. Георгий Кочетков, ни проф. Д. Гзгзян, ни Д.Гасак, ни Н. Струве, ни прот. Владимир Федоров, ни митрополит Санкт-Петербуржский и Ладожский Владимир, ни тем более А. Гаспарян с Ю. Табаком об этом и намеком не обмолвятся. Это потом, годы спустя, они или их духовные наследники, будут пожимать плечами и морщить лбы: «хотели как лучше, а получилось, как всегда» (крылатое выражение бывшего премьер-министра Черномырдина, давшего миру в 1990-х целый набор подобных «черномырдинок»).

    Но дело будет уже сделано. Не будет даже в церквях звучать богатый, торжественный, чистый и боговдохновленный церковный язык. Загажен будет последний источник разума и света. И найдется ли во тьме бездуховного невежества и полного разложения атома новый Пушкин, которому Господь даст гениальный дар провести новую контр-реформу против реформаторов-модернизаторов и их кромешной тьмы?

            Нью-Йорк, США-Июль -2011

 

ON THE UNITY OF THE RUSSIAN AND SERBIAN TOCs

Dr. Vladimir Moss.

     Modern history began on July 19 / August 1, 1914, the feast of St. Seraphim of Sarov, when Tsar Nicholas II led his empire into war with Germany and Austria in order to defend Orthodox Serbia, which had been unjustly accused of collaboration in the murder of Archduke Ferdinand of Austria. The Tsar knew that his armies were not ready for war, and that the war could well lead to revolution and the fall of the Orthodox empire. Nevertheless, in a supreme act of self-sacrifice, the very opposite of Realpolitik, he trusted in Divine Providence to vindicate and reward his act, carried out for the sake of Christian brotherly love.

     Nearly one hundred years have passed since that day – a century that has seen the unprecedented collapse of Orthodox Christianity throughout the world. The First World War was followed by the Russian revolution, which was followed by the genocide of the Russian and Serbian peoples in the period 1918-1945, and then the rise of the heresies of Ecumenism, Sergianism and Darwinism, which have reduced those confessing the true faith to a tiny remnant of True Orthodox Churches that have little unity among themselves and therefore limited influence on the world around them. And yet a tiny spark of light has emerged in the prevailing darkness – the prospect of a union between the True Orthodox Churches of Russia and Serbia.

     Such a union would be the first positive step towards the reunion of the True Orthodox Churches since 1969, when Metropolitan Philaret of New York, first-hierarch of the Russian Church Abroad (ROCOR), and his Synod restored the hierarchy of the Greek TOC and reunited the two main Greek fractions in communion with themselves. Unfortunately, the union collapsed within a few years. However, something important was demonstrated during this period: the right and the wrong ways in which one TOC can help another. Let us look a little more closely at this earlier failed union.

     This was not the first time that the Greek TOC had sought help from a Slavic TOC. From 1924 to 1935, being without bishops, they had received holy chrism smuggled secretly across the border by Bishop Nikolai (Velimirovich) of Ochrid. In 1934 they asked Metropolitan Anthony (Khrapovitsky), first-hierarch of the Russian Church Abroad, to help them in restoring their hierarchy, but were refused. Again, in the early 1950s, when the sole surviving bishop of the Greek TOC, Metropolitan Chrysostomos of Florina, refused to ordain bishops on his own, Bishop Nikolai offered to help him as a second consecrator – the offer was refused. Metropolitan Chrysostomos died in 1955, after which the Greeks tried to re-establish their hierarchy through ROCOR’s Archbishop Seraphim of Chicago and again through Archbishop Leonty of Chile – but without the knowledge or consent of the Russian first-hierarch, Metropolitan Anastasy.

     This was the wrong way of doing things. The canonical rules governing the relations between Local Autocephalous Churches, such as the Greek and the Russian, are strict: one Church cannot interfere in the internal life of another; one Church cannot “steal” clergy from another, let alone baptize and re-ordain them. And while bishops of one Church can help in the ordination of bishops for the other, it cannot do this stealthily, and without securing the agreement of their first-hierarch…

     However, in 1969 the new first-hierarch, Metropolitan Philaret and his Synod, moved by Christian love for the Church that brought Orthodoxy to the Russian land, decided to regularize its canonical situation. St. John Maximovich and Archbishop Averky were particularly prominent in pressing for this.[1] In this way the Greeks were given a lawful hierarchy – and then left to govern themselves without any interference from the Russians.

     This was the right way of doing things. Unfortunately, while the Russians scrupulously left the Greeks to themselves, the Greeks decided to interfere in the life of the Church that had given them their episcopate: in 1978 the Greek Archbishop Auxentius, in a totally anticanonical act, took a priest of ROCOR, baptized him and consecrated him to the episcopate of a newly created “Autonomous Church of Portugal”, where he promptly began preaching a rather extreme form of ecumenism. Auxentius’ action was condemned by some of his fellow bishops, and in 1986 he was himself canonically defrocked by a Council of thirteen bishops – but the damage was done.

     In February, 2008, bishops of the Russian and Greek TOCs met in the monastery of Lesna in France in order to try and mend fences and restore communion between themselves. It was quickly established that there were no dogmatic differences between the two Churches, and that each Church had a sound apostolic succession. The Russians were hoping that Eucharistic union through a con-celebration of hierarchs could be established during the Sobor of the Russian TOC in Odessa in November, 2008; but the two Greek hierarchs sent to Odessa were not authorized to enter into communion, and quickly returned home… The Russians did not give up. In September, 2009 three of their bishops travelled to Athens, the Greek Synod voted to enter into official communion with them, and a date for the first con-celebration was fixed – November 13/26, the namesday of the Greek first-hierarch, Archbishop Chrysostomos (the Russian first-hierarch is Archbishop Tikhon of Omsk). However, Metropolitan Kallinikos of Corinth, who not been present at the meeting, threatened to leave the Greek Synod if this decision was not reversed. To the great sadness of True Orthodox Christians around the world, the Greek Synod (with only one vote against, that of Bishop Photius of Marathon) voted to reverse the decision they had only just made.

     Kallinikos’ excuse for sabotaging the union negotiations was the fact that there were a few priests within the Russian TOC who had not received correct threefold immersion baptism. The Russians accepted that threefold immersion was the only correct form of baptism, but pointed out that their present practice in the reception of people from the Moscow Patriarchate was already stricter than that which had been practised by ROCOR – the same Church that had given both the Russian and Greek TOCs their episcopate. But they reserved the right to practise flexibility (oikonomia as opposed to akriveia) in individual cases, and in general insisted on the right of the bishops of each Local Autocephalous Church to make their own decisions on how to receive people from heretical and schismatic jurisdictions. They pointed out that before the revolution the Russian and Greek Churches had been in full communion for centuries in spite of the fact that they had not had identical practices in the reception of Catholics and Protestants.[2] And they saw no reason why the Russian and Greek TOCs should not enter into full communion now in spite of differences in the application of akriveia and oikonomia.

     In February, 2011 a meeting took place in Odessa between delegations of the Russian and Greek TOCs, at which a (perhaps surprising) degree of agreement on the issue of akriveia and oikonomia was reached. The Greek delegation agreed with a written presentation of the Russian position, and promised to show it to their Synod for approval. The delegations parted, hoping that they would soon see each other again at a con-celebration between the two Churches in Athens.

     However, to this date the Greek Synod has yet to express official agreement with the Russian position, but has stated that both sides need another two years of preparation before con-celebration can take place. The Russians deny this – they have been ready almost from the beginning to enter into communion with the Greeks immediately.[3] Wearily, after three and a half years’ of negotiations, the Russians are beginning to come to the conclusion that the Greeks, in spite of friendly noises, simply do not want to enter into communion with themselves, although there are no fundamental issues of disagreement between the two Churches…

     While these negotiations were continuing, the Russian TOC got to know the small but vigorous Church of the True Orthodox Christians of Serbia, which was temporarily under the omophorion of Metropolitan Kallinikos of the Greek TOC. Frequent exchanges took place between the Russian convent at Lesna in France and the Serbian convent of Novistjenik in the Balkan mountains, and a strong delegation of the Serbian TOC (but no Greek representative) was present at the canonization of Abbess Catherine of Lesna (+1925) in October, 2010. Convinced that they were already one in Christ, the Russians and the Serbs looked forward to the establishment of full Eucharistic communion between the three Autocephalous True Orthodox Churches of Greece, Serbia and Russia.

     However, in September, 2010 Archbishop Chrysostomos of Athens, who had been in favour of union, died, and was succeeded by Metropolitan Kallinikos of Corinth. The Serbs were dismayed, for they had been under the omophorion of Metropolitan Kallinikos already for fifteen years, and were convinced from bitter experience that he was no friend of the Serbian TOC, and that his aim was not the establishment of “one happy family” of Local True Orthodox Churches in full communion with each other, but the re-establishment of Greek ecclesiastical hegemony in the Balkans in the spirit of Greek nationalism. The Russians, too, were not happy – and determined that, while they would continue to strive for union with the Greeks, they would not abandon their brother Serbs, whose position in the Greek TOC was becoming increasingly difficult… In particular, the Greeks were deaf to the pleas of the Serbs to have their own bishop: while they grudgingly and with reservations accepted that the Serbs constituted an Autocephalous Church, they were not prepared to grant the Serbs de facto, as opposed to de jure, autocephaly by consecrating a bishop for them. Forgetting that they themselves had received their own episcopate from the Russian Church in 1969, without any subsequent interference by the Russians in the internal affairs of the Greek Church, they now wished to retain a suffocating and harmful control over the Autocephalous Serbian Church…

     However, even if the Greeks were suffering from loss of historical memory, and in general showed themselves lacking in the generosity of spirit and universal vision of their great Byzantine ancestors, the Russians and the Serbs were determined not to allow this to hinder their own communion. The sister Slavic TOCs remembered how the sacrifice of Tsar Nicholas II had cemented the unity of their two nations, how the Russian Church Abroad had been born in the cradle of Serbian hospitality, and how the recently canonized Abbess Catherine of Lesna had regenerated women’s monasticism in both the Russian and the Serbian lands. If others chose the path of ecclesiastical nationalism and imperialism, they would choose the path of brotherly love in Christ on the basis of the equal sisterly rights of Autocephalous Local Orthodox Churches.

     And so, at its Hierarchical Council in Odessa in June, 2011, the Russian TOC recognized the Autocephaly of the Serbian TOC “insofar as the Serbian TOC is the canonically lawful heir of the Local Serbian Church”, and pledged to help this Church as soon as it had “resolved its administrative relations with the Sacred Hierarchical Synod of the True Orthodox Church of Greece, under whose temporary administrative direction the Serbian TOC now resides”.[4] The question was: What help did the Serbian TOC need, and which the Russian True Orthodox Church was in a position to provide? And: What obstacles were constituted by the present administrative relations between the Serbian and Greek True Orthodox Churches to the provision of this help?*

     There is no question that what the Serbian TOC needs most of all today is: a truly Orthodox bishop. It has grown in a steady and natural way for the last 16 years in spite of major obstacles from within and without; but its lack of a bishop has held up its progress. And the emergence of a “third force” in Serbian church life, separate from the patriarchate and led by Bishop Artemije, which rejects ecumenism but also rejects the Serbian TOC while remaining part of World Orthodoxy, poses a new and serious threat.

     Already Bishop Artemije’s organization, having existed for only a few months, numbers several thousand people. This witnesses to the fact that there is a great spiritual thirst within the Serbian people for a bishop that will fight against the pan-heresy of ecumenism, and against the generally corrupt and worldly state of the official Serbian Patriarchate. But instead of joining the True Orthodox Church, which alone has true apostolic succession and the correct confession of faith, and has no communion with heretics or schismatics, these people have joined a bishop who does not have apostolic confession, who opposes ecumenism on paper but not in deed, and who still recognizes, and is trying to remain in communion with, all the heretical Churches of World Orthodoxy except the Serbian.

     There are several reasons for the greater popularity of Bishop Artemije. The first is that the Serbian TOC, unlike Bishop Artemije, insists that the official Serbian Patriarchate, together with the whole of World Orthodoxy, has fallen away from the One, Holy, Catholic and Apostolic Church – a message which the majority of the Serbian people, immersed for so long in the heresies of sergianism and ecumenism, do not yet want to hear. However, the Serbian TOC cannot be criticised for this, but must, on the contrary, be praised for refusing to compromise their confession of faith for the sake of attracting more people.

     The second reason is that if the Serbian people see two nominally anti-ecumenist Churches, one of which is headed by a bishop and the other not, they will naturally be drawn to the Church with a bishop. Centuries of experience have shown that a Church needs a bishop if it is to grow. There is therefore a pressing obligation on neighbouring True Orthodox Churches to give the Serbian Church a bishop if they truly want her to grow and prosper.

     However, the leadership of the Greek True Orthodox Church has more than once rejected the request of the Serbian True Orthodox to ordain to the episcopate the senior priest in Serbia, Hieroschemamonk Akakije (Stankevic), who has been serving the Serbian flock for the last 16 years, who has received hundreds of people (including all the priests and monastics) into the Church, who has built up two monasteries (one for men and one for women), and who is trusted and admired by the great majority of the Serbian True Orthodox, not to speak of True Orthodox in other countries. The Greek leadership has rejected his candidacy, ostensibly for four reasons. Let us examine each of these in turn.

     1. The Serbian flock is supposedly too small. But there is no lower limit to the size of a diocese according to the Holy Canons! The criterion has never been size, but whether the ordination of a bishop for a community would help it to become stronger or not. In any case, in the Early Church dioceses were often very small. Thus in the Roman province of Africa it was normal to have a bishop in every small town. And when the Lord Jesus Christ Himself sent St. Porphyrius to be the Bishop of Gaza, there were fewer True Christians there than there are now in Serbia. Again, the True Church in Constantinople in the late fourth century consisted of one single church ruled over by St. Gregory the Theologian. Nor is this unique to the Early Church. For many centuries and up to the present day the famous monastery of Sinai has been the seat of an Autocephalous Archbishop, although his flock can rarely have exceeded one hundred. Again, St. Nectarius of Optina (+1928) prophesied that the common structure of the True Church in Russia would soon be: “One bishop, one priest, one layman” – which is close to what happened in some places.

     Moreover, it should be remembered that we are not talking here about one diocese within a Local Church which can easily be served by bishops from neighbouring dioceses: we are talking about a whole Local Autocephalous Church covering a very large area with a very large potential membership. This brings us to the second objection:

     2. The Serbian Church is supposedly not truly Autocephalous because of its lack of a bishop. This argument has an initial plausibility in that, as all Orthodox know, the smallest natural unit of Church organization is a bishop with his flock. A community without a bishop cannot ordain bishops or priests for itself, and so will die out in the long term.

     However, we must be careful what conclusions we draw from this undisputed fact. An Autocephalous Church does not lose its autocephaly immediately its episcopate falls away from the True Faith. Otherwise, we should have to conclude that the Patriarchate of Constantinople ceased to be autocephalous in the eighth century when all its bishops became iconoclasts. But nobody thought like that at the time: those priests and laity who remained faithful even while all the bishops apostasized were considered to constitute the Autocephalous Church of Constantinople. Thus St. Nicephorus, the second patriarch of Constantinople after the restoration of Orthodoxy in the patriarchate, wrote: “You know,  even  if very few remain in Orthodoxy and piety, then it is precisely these that are the Church, and the authority and leadership of the ecclesiastical institutions (kuroV kai prostasia twn ekklhsiastikwn qesmwn) remains with them.”[5]

     Against this it has been argued (by bishops of the Greek TOC) that since the Serbs accepted Metropolitan Kallinikos of Corinth (now Archbishop of Athens) as their ruling bishop 16 years ago, his will is law for them, and they can neither expect to have another bishop for Serbia if he does not want it, nor look to another True Orthodox Church for help. In fact, the attempt to seek help from any other bishop or Synod of bishops would constitute rebellion against the lawful ruling Bishop of Serbia – in effect, schism. It has even been claimed that Archbishop Kallinikos is now in effect the locum tenens of the Serbian Patriarchal Throne until another bishop can be ordained for the Serbs.

     But this idea cannot be sustained from a canonical point of view. The Church of Greece has no canonical jurisdiction in Serbia, and any attempt by a foreign bishop under a foreign Synod to take the place of a Serbian True Orthodox bishop or patriarch would constitute a usurpation of power. He can help Serbian Christians (by providing them with clergy, for example), but he cannot claim jurisdiction over them in anything more than a temporary and limited sense – and so long as the Serbs agree to it. Only an Ecumenical or Pan-Orthodox Council of True Orthodox Churches could give him greater power – by in effect changing the boundaries of the Local Churches and swallowing up the Serbian Church in the Greek Church. While there would be no canonical objection to a Greek national occupying a Serbian see (with, of course, the consent of the Serbian faithful), he could do so only if he ceased to be a member of the Greek Church and became a member of the Serbian Church.

     There have been occasions when the autocephaly of a Church has been unilaterally abolished – for example, when the Ecumenical Patriarch abolished the Serbian Patriarchate of Peč in 1766. But this usually took place as a result of a change of political boundaries (for example, the conquest of the Slavic Balkans by a Byzantine emperor), or under pressure from non-Orthodox forces (for example, the Turks). In the case of the abolition of the Serbian Patriarchate by the Ecumenical Patriarchate in 1766, this was done partly under pressure from the Turks and partly for motives of Greek nationalism; the abolition was flagrantly anti-canonical, and the patriarchate was restored at the first available opportunity.

     A few years ago, the extremist Metropolitan Kyrikos of Mesogaia claimed to have jurisdiction over the Catacomb Church of Russia while remaining a bishop of his Greek jurisdiction. The present writer criticized this uncanonical move at the time, writing: “The Kyrikites consider Metropolitan Kyrikos to be the head of the Catacomb Church of Russia. But he is also, at the same time, a bishop (one of the very few) of the True Orthodox Church of Greece! So he belongs at the same time to two autocephalous Churches! But this is clearly anti-canonical!”[6]

     So, coming back to the question whether the Serbian TOC can be autocephalous if it has no bishop, we conclude: the de jure autocephaly of the Serbian TOC remains unassailable, even if de facto it cannot exercise its autocephaly because of its lack of a bishop. But this obliges those bishops who have taken it upon themselves to help the Serbian TOC to restore its de facto autocephaly by providing it with a bishop at the first available opportunity. It follows that if they do not fulfill that obligation, but keep the Serbian TOC languishing without a bishop, they must provide a convincing explanation – which brings us to our third objection:

     3. The Serbs supposedly do not have a worthy candidate for the episcopate. This is the opinion of the Greek bishops, but decisively not the opinion of the great majority of the Serbian True Orthodox Christians, who are surely in the best position to know who is capable of shepherding them. For the Serbian TOC, Hieroschemamonk Akakije is a worthy candidate, and they have been lobbying for his ordination to the episcopate for several years. Moreover, the Serbian TOC are supported in this opinion by the Russian TOC, who are ready – if administrative relations with the Greek TOC can be resolved – to ordain Fr. Akakije immediately – and then leave him to administer his Church without any interference from themselves.

     Although here we enter the realm of personal opinion rather than canonical argument, it will nevertheless be useful to inquire a little more deeply why the Greeks are opposed to Fr. Akakije’s candidacy, and whether the continued administration of the Serbian Church by Archbishop Kallinikos of Athens, first-hierarch of the Greek TOC, is really to the benefit of the Church.

     It must be remembered, first of all, that the Synod of the Greek TOC has never ordained a non-Greek to the episcopate.[7] This is in accordance not only with the Greek Church’s centuries-old politics in the Balkans and the Middle East, which has aroused so much resentment and at least one full-blown schism (the Greco-Bulgarian schism of 1872-1945), but also with the personal convictions of Archbishop Kallinikos, who in 1994 declared that the Slavs had “never been good Orthodox”, and who as recently as October, 2009 forced his brother-bishops to reverse an already-taken decision to enter into communion with the TOC of Russia. Recently, Kallinikos has tried to soften the bad impression which that decision caused by declaring that the Church of Christ is one, that in it there is neither Jew nor Greek, and that we should go back to the conditions of the Early Church, when there were no national Churches. And yet his actions belie his words. All the indications are that Kallinikos is aiming at an ecclesiastical re-conquest of the “lost territories” of the Byzantine empire in the Balkans, and that while he is happy to have non-Greeks in the one Church, that “one Church” is for him – the Greek Church.

     Apart from the fact that Fr. Akakije is not Greek, there are two other problems with his candidacy, according to the Greeks: his supposed weakness as an administrator, and the fact that there is a small minority in Serbia that is opposed to him.

     Fr. Akakije’s supposed weakness as an administrator refers to the fact that he has not registered the Serbian Church as a whole, and only some of its parishes and monasteries, with the Serbian State. In a recent letter to the Serbs by the Greek Holy Synod, particular insistence was placed on legal registration or incorporation, as if this would create better relations with the State and the official Church. But is this in fact the case? In 2005 the patriarchal Bishop Justin petitioned the courts for an order to destroy the True Orthodox women’s monastery of Novistjenik. In spite of the fact that the monastery was not incorporated (it is now), the nuns won their case, which shows that incorporation was not a necessary weapon of defence. In fact, the present writer has been told that property registered in the name of a legal corporation can more easily be seized by the State in Serbia than property registered in the name of a private individual – which is why the Novistjenik monastery remains in the possession of its abbess.

     Now the present writer claims no competence whatever in Serbian law, and the previous paragraph may be challenged by someone with better knowledge. But it seems at least prima facie likely that the Serbs should know more about their State and its laws than the Greeks. This is one of the many reasons why the Serbs should have a Serbian bishop with a knowledge of local conditions, which undoubtedly differ from those in Greece.

     Moreover, whatever the truth about the legal situation, one thing is sure: whatever the situation of the Serbian TOC from a legal point of view, the Serbian patriarchate will remain in a privileged situation in relation to the State, and bitterly opposed to the TOC “schismatics”. This perniciously intimate relationship between Church and State is created not only by mutually intertwined interests of a worldly (Masonic) nature, with which the Greeks are familiar, but also by the complete submission of the Church to the State created by the “sergianism” of the communist period – of which the Greeks have very little idea. Sergianism, which even now continues to exert a devastating effect on Church life in Russia and all the post-communist States of Eastern Europe, presupposes a far greater penetration of the State and its agents and interests into Church life than is found in the western democracies, including Greece.[8] As a direct result, legalization and incorporation, which in the West help to guarantee the independence of the Church organization, may in the post-communist countries have precisely the opposite effect, making the penetration of the State into Church life deeper and stronger. This is another important reason why the Serbs need, not a Greek bishop living in Greece and occupied almost exclusively with Greek interests, but a Serbian bishop living in Serbia who knows the special particularities and complexities of Serbian life and is devoted to the growth and prosperity of the Serbian Church.

     As for the fact that there is a small minority that opposes Fr. Akakije, there have always been malcontents in any church election, and Church history is full of cases when God’s chosen hierarch has been stopped temporarily from receiving ordination out of envy or malice. In the present case, the leading malcontents are all men who owe much to Fr. Akakije, but who, for personal and/or material reasons, do not like his vision of an autocephalous Serbian Church, but wish to remain members of the Greek Church on Serbian soil (an anti-canonical desire, but that does not appear to worry them). One of them has been tempted to leave his parish in Smederevo by a better-paid post serving a Greek parish in Greece. A second, immediately after being baptized and ordained, left the TOC for a schismatic jurisdiction, but has now returned to fill the gap in Smederevo. A third, who is medically unfit to serve at the altar, was nevertheless ordained by Archbishop Kallinikos secretly and without the knowledge or consent of anybody in Serbia (including even the dissident priest in Smederovo). This ordination has been rejected – rightly – as uncanonical by Fr. Akakije and all the priests, monastics and laity loyal to him.

     In a way, the solution to this problem is simple: since the malcontents consider themselves to belong to a different Church from Fr. Akakije – to the Greek TOC, not the Serbian TOC, - it would seem logical for them and Fr. Akakije to go their different ways. Let the “Serbian Serbs” have their Serbian bishop, and let the “Greek Serbs” stay with their Greek bishop! But this solution is unacceptable to the Greeks, which brings us to the fourth objection:

     4. If the Serbs acquire a bishop from any other source than Archbishop Kallinikos, they will become schismatics, because they would be leaving their ruling bishop. In answering this objection, and for the sake of being able to concentrate more closely on the central question, we shall assume that the TOC of Greece is completely irreproachable from both a dogmatic and a canonical point of view, so that the TOC of Serbia would have no canonical reason for breaking communion with the TOC of Greece…

     The central question is: can a bishop – any bishop – rule two dioceses belonging to two different Local Churches at the same time? And the answer, emphatically, is: no. A bishop is not like an apostle, whose jurisdiction is essentially unlimited. A bishop is allowed to function only within the confines of his own diocese, and is not allowed to carve out extra territory in other dioceses. By economy he can be given the temporary jurisdiction of another diocese that has been widowed by the death of its archpastor, or be transferred from one diocese to another. But these economies are legitimate only if done: (a) with the blessing of the Synod of Bishops to which the bishop in question belongs; and (b) within the bounds of a single Local Church.

     However, such economies, even within the bounds of a single Local Church, have often aroused fierce opposition because, rightly or wrongly, they have been suspected of being motivated by the love of power. Thus when St. Basil the Great tried to carve out a bishopric in the town of Sasima for his friend St. Gregory the Theologian, he was opposed by Bishop Anthimus of the neighbouring diocese of Tyana – and also by St. Gregory himself.[9] Again, when St. Theodore “the Greek”, Archbishop of Canterbury, tried to divide the huge northern English diocese of York into four dioceses, St. Wilfrid, bishop of York, protested – and his protest was upheld by St. Agatho, Pope of Rome, and a Local Roman Synod.[10] Again, when Metropolitan Sergius of Nizhni-Novgorod tried to transfer St. Joseph of Petrograd from Petrograd to Odessa, St. Joseph opposed him – an act that opened the history of the Russian Catacomb Church.[11]

     For a bishop to claim jurisdiction over dioceses in two or more Local Churches is canonically impossible. After the Fall of Constantinople in 1453, the Ottoman Sultans placed the Ecumenical Patriarch as civil as well as ecclesiastical leader of the whole of the Rum Millet, “the nation of the Romans” – all the Orthodox Christians of all nationalities in the Ottoman Empire. The Christians bowed to force majeure, and accepted the decision involuntarily – but it was never canonical, and never accepted as such - at any rate by the non-Greek Orthodox. Unfortunately, when an essentially uncanonical situation has been accepted for too long, it becomes habit and acquires its own kind of illegal legality. And so the uncanonical situation, combined with Turkish interference and the nationalisms of the Orthodox peoples, led, as we have seen, to such evils as the Greco-Bulgarian schism of 1872 and the Balkan Wars of 1912-13.

     Archbishop Kallinikos has now assembled a vast “portfolio” of dioceses, both Greek and foreign, that is almost unprecedented in the history of the Church. As well as holding on to his diocese of Corinth and Achaia, he is Archbishop of Athens, and ruling bishop throughout Europe and over the scattered parishes in Russia, Georgia and Australia. Even the autonomous Church of America, with its Synod of five bishops, acknowledges him as their “common spiritual father”. Of course, some of these territories, such as Australia, are not Autocephalous Local Churches and so can be considered to be missionary territory and therefore “fair game” for any wandering bishop. However, for a bishop to be considered to be a missionary for a certain territory he must at least make an occasional appearance in the territory and say a few words to the natives…

     Now it could be argued that this unprecedented accumulation of ecclesiastical power is not the result of ambition, but rather the inevitable consequence of the divisions between the True Orthodox Churches and the lack of any suitable men to take over some of these territories. Perhaps… And yet several facts make one wonder…

     The first is that since, when Kallinikos was only Metropolitan of Achaia, he showed himself woefully incapable or unwilling to fulfill his duties in his non-Greek territories, it seems highly unlikely that he will do a better job now that he is Archbishop of Athens with the inevitable increase in workload that that promotion involves. In Western Europe, for example, the number of parishes of the Greek TOC has been drastically reduced in the last twenty years. The present writer’s own parish in England has not received a single visit, or even a single letter or phone call, from Kallinikos. How can a man who has so shamefully neglected his Western European parishes be allowed to take on yet more responsibilities? Was there no other man in the whole of Greece (we will not speak of candidates from outside Greece!) to be found to lighten his load by becoming Bishop of the much-suffering True Orthodox Christians of Europe?

     Secondly, if the divisions between the TOCs are the cause of these “mini-global” ecclesiastical empires, then it is the duty of the True Orthodox bishops to attempt to overcome these divisions. But as we have seen, Kallinikos actually sabotaged the already-achieved union between the TOCs of Greece and Russia. As for Serbia, he has, if not created, at any rate fanned the divisions there…

     Let us then return, finally, to Serbia, and summarize our discussion by asking: Do the True Orthodox Christians of Serbia, in view of the refusal of the TOC of Greece to provide them with a Serbian bishop, have the right to seek such a bishop from another True Orthodox Church?

     A very striking precedent to the present situation exists in the original creation of the Church of Serbia under St. Sava in the thirteenth century. St. Savva was a priest under the Autocephalous Church of Ohrid, whose Greek Metropolitan, Demetrius, was hostile to the idea of an Autocephalous Church of Serbia. So St. Sava simply bypassed him and went to the Emperor and the Ecumenical Patriarch Manuel in Nicaea. As Fr. Daniel Rogich writes: “Sava… discussed his vision with the Patriarch and Emperor Theodore. At first, the Patriarch was reluctant to grant Sava’s request. Why hadn’t Sava, he thought, petitioned through the Archbishop of Ochrid, who was the immediate jurisdictional authority over the Church of Serbia? But after a careful review of the political and ecclesiastical difficulties in the Balkans – not only in Serbia but also between Nicea and Epirus – this request on the part of Sava began to make perfect sense to both the Patriarch and the Emperor. By granting autonomy to the Church of Serbia, Rome and the West’s attempts to capture the Balkans could be thwarted. Also, the Archbishop of Ochrid [who was loyal to the kingdom of Epirus rather than Nicaea] was becoming too powerful; with independence granted to the Serbs, his power would diminish. The Serbian Orthodox Church, now independent, would remain under the direct jurisdiction of the Patriarchate. (As is well known, the Serbian Orthodox Church did not receive her own Patriarch until over one hundred years later, becoming autocephalous on Palm Sunday, April 9, 1346.) Thus, the situation was quite favorable to all involved. At Patriarch Manuel’s request, Sava was elected to be elevated to Archbishop…”[12]

      St. Sava’s consecration was protested by Archbishop Demetrius on the grounds that, as Aristides Papadakis writes, “he did not recognize the legitimacy of the emperor in Nicaea: ‘We have no legitimate empire,’ he wrote to St. Sava, ‘and  therefore  your ordination  lacks legal foundation.’ In the Byzantine understanding of the relations between church and empire, it was understood that the emperor had the right to establish boundaries of ecclesiastical jurisdiction..."[13] Moreover, on the death of King Stephen in 1228, his newly-crowned son Radislav called for “a return of the fledgling Serbian Church to the protectorate of the Greek Archbishop of Ochrid.”[14]

     This would have been disastrous for Orthodoxy in the Balkans. But fortunately it did not happen. And so the autocephaly of the Serbian Church came to be recognized as God-willed and God-blessed by all (until 1766) in spite of the fact that St. Sava had left his “ruling bishop” in order to achieve it.

     Of course, the parallels between the thirteenth century and today are not exact. Today there is no Orthodox emperor, neither of the Second nor of the Third Rome - and the creation of autocephalous Churches, as we have seen, has usually been the product of political forces and events. Another difference is that when St. Sava left his “ruling bishop” he did not yet belong to an Autocephalous Church of Serbia, whereas the Serbian TOC is already an Autocephalous Church, making her position in canon law still stronger than that of St. Sava.

     But the most important lesson that should be drawn from the thirteenth century to the twenty-first century is that the cause of the preservation of the ecclesiastical empires of powerful bishops should not stand in the way of the objective good and spiritual unity of the Orthodox Christian peoples. The Serbian TOC needs not only de jure autocephaly (she already has that, and it cannot be taken away from her), but also de facto autocephaly, together with full Eucharistic communion with the Russian TOC, if she is to fulfil her mission of serving the spiritual needs of the Serbian people and the True Orthodox Church as a whole. It would indeed be a crime before God and His Holy Church – a crime hardly less than that of creating a schism - to attempt to separate those Local Churches whom God has brought together in a true, grace-filled unity of Christian faith and love…

June 22 / July 5, 2011.

St. Alban, Protomartyr of Britain.

_______________________________

                   СПАСИ ТЫ, ГОСПОДИ, СВОИХ!

                                                                                        Елена Семенова

Всех самозванцев пробил час,

Игра краплёными - в разгаре.

Меняют быстрые окрас -

Дурман-траву профанам варят...

И в этой дьявольской игре

Вновь на кону - судьба России.

Всех февралей и октябрей -

Да завершатся ли усилья?

Не колесо летит. Каток

Ползёт торжественно и страшно,

Давя любой живой росток,

Проросший сквозь бетон однажды.

Опустошители небес

Насадят чёрные науки,

Распродадут страну навес,

Растопчут мозг, сломают руки.

Рабами легче управлять...

В экстазе бешенный дальтоник

Тьму учит светом прославлять,

Ждёт двойника на царском троне.

Всё обуяла клевета,

И строй слепцов шагает в бездну,

И воцарилась пустота

Во храмах, сделалась соль пресной.

И стали серою кадить

На подлых сонмищах вне правил,

Самозабвенно возносить

Мольбы об иродовой славе.

Под блудословия витий

Под визг паяцев балаганных

На крест Святой Руси идти -

Избранницей средь многих званных.

От двоемысленных вождей,

От мифов ядовитых плена,

От разрушительных идей

И вечной Истины подмены

Спаси Ты, Господи, своих!

Подай им разум и терпенье!

Не дай Ты душ скорбящих их

На разоренье и растленье!

Грядущему - придёт черёд.

Не отстранить рукою грешной.

Дай Боже изо всех "свобод"

Одну - с Тобой пребыть дондеже.

ИСЛАМСКАЯ УГРОЗА РОССИИ?

 Протоиерей Тимофей

      Об исламской угрозе говорят и пишут много. Об исламофобии тоже немало. Беда многих таких речей и писаний в неглубоком знании предмета, в излишнем, иногда чуть ли не мистическом страхе, в недостатке евангельского взгляда на проблему. А главное в том, что наши реальные жизненные проблемы: этническая преступность, хамское поведение некоторых пришельцев с Кавказа в русских городах и поселках, коррумпированность чиновничества, покрывающего этот криминальный беспредел, - достаточно необдуманно возводятся к религиозным корням ислама. Исламское и христианское религиозное невежество, сталкиваясь в национальных и социальных конфликтах, пытаются (каждое со своей стороны) разжечь пожар священной, межрелигиозной вражды.

      А если посмотреть на ислам не теми глазами, какими смотрит американский солдат в Ираке? Не через прицел, не через броню... И не глазами обывателя, не видящего ничего, кроме телевизора и любимого блога в Интернете.

      Ведь Россия не Ирак и не США. По сути дела в нашей стране две (а не четыре) традиционных, базовых религии, объединяющие значительное число людей. Это христианство (разных конфессий) и ислам (разных направлений). И есть долгая и поучительная история совместного существования.

      Ныне наша беседа обращена к молодому русскому православному патриоту. Еще раз повторю специально для придирчивых бородатых критиков: это написано для молодых людей. С соответствующими особенностями, как стиля, так и объема информации.

      Человек, любящий свою родину, ценящий ее историю, способный сострадать своему народу, может сделать для своей страны много добра. А может наделать и много зла, одушевляемый теми же самыми ценностями и идеологемами. Потому что многое зависит не только от глубины сердечного чувства и твердости воли, но и от ясности в голове, от знания и понимания уроков истории. С этой точки зрения и стоит подумать об исламе, а чтобы разговор был серьезным, надо, прежде всего, отложить все фразы, типа: "да, знаем их, понаперлись сюда и начали..." Все мы прекрасно знаем, кто "приперся" и что "начал". Пусть об этом говорят прокурор и следователь. А наш разговор будет о религии.

      Но начать придется немного издалека.

      Национализм, понимаемый, как любовь к своему народу и его культуре, - качество доброе, нужное и ценное. Вытекает оно из пятой заповеди Божией: почитай отца твоего и мать твою, чтобы тебе было хорошо, и чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь Бог твой дает тебе (Исх. 20, 12). Во множестве языков, практически во всех европейских языках, слово "родина" имеет прямую связь со словами: отец, мать, род. Здоровое почитание родителей – основание патриотизма. Семья дарит человеку его родной язык, его песни, книги и сказки.

      Нормальный путь национализма здорового – это путь позитивный, идущий от почитания родителей, от семейной любви, через которую обретается чувство народа и родины. С чего начинается родина? – С картинки в твоем букваре, с той песни, что пела нам мать, и так далее.

      Но есть другой путь к национализму, не позитивный, а негативный. Это путь подросткового бунта. Подросток стремиться утвердить свое, личное, которое он едва только ощутил в самом себе. В этом своем личном может быть и корпоративная ценность. Мы, подростки, сбившиеся в стайку, ценим наше, компанейское, а главное, мы отвергаем чужое, то, что мы противопоставим нашему. Вот мы и русскими становимся потому, что мы не черномазые. Вчера мы дрались и конкурировали улица на улицу, а сегодня подросли и показываем тяжелый кулак всем инородцам.

      И путь этот нехороший, и плод его, соответственно, тоже не лучше. Всякому молодому русскому националисту хочется задать вопрос: а каковы твои отношения с родителями? Ты действительно обрел святое чувство родины, как логичное расширение любящей семьи? Твоя родина начиналась с той песни, что пела тебе мать? Или с дворовой ватаги пацанов? Или с подворотни, где рассказали первый анекдот про жидов и черномазых?

      Проще сказать: на любви или на ненависти был основан твой патриотизм изначально? Что было вначале? От худого семени не жди доброго племени. Если ты строишь хорошую постройку на плохом фундаменте, то либо все у тебя развалится, либо получится какая-то уродливая кособокая хибарка, но совсем не то, что ты хотел бы видеть.

    А как твои родители оценят твой патриотизм? – Тоже, кстати, довольно серьезный вопрос. Почему в националистических организациях так мало взрослых, зрелых людей? У них у всех не хватает патриотизма? Или сам патриотизм их другой?

      В том-то и дело, что в подростковом возрасте я сам обретал свою родину, как и нынешняя молодежь: отталкиваясь от патриотизма старших (так сказать, казенного) к патриотизму бунтарскому, ксенофобскому, простому и зеленому, как три советских рубля. Поэтому я не осуждаю младших товарищей за свою же собственную ошибку (за нее осуждаю себя), но только при условии, что этой ошибке мои юные читатели не будут следовать долго, упорно и через преступления. И хочу рассказать сейчас то, что мне так нужно было бы услышать в свои семнадцать лет, и чего я не мог бы тогда ни от кого услышать.

      До нас на земле жили разумные люди, которые тоже любили свой народ, желали ему добра, пытались принести ему добро. Они делали свои ошибки, которые являются даровым уроком нам. Понять их ошибки, выучить их, чтобы самому не повторять – и это будет прекрасно. За чужие ошибки ты платить не будешь, за них платил уже тот, кто их совершал, а также его дети. Поэтому умный человек учится на чужих ошибках. На бесплатном отделении жизненного университета.

      А за свои ошибки придется уже платить самому. Причем иногда несправедливо большие суммы. Такова жизнь: последствия ошибки могут быть многократно больше ее самой. Эту большую сумму раздели надвое: половина пойдет за сам грех, а половина за науку. Средний человек, не умный, учится на таком вот платном отделении, учится на своих ошибках, за которые дорого платит. И, разумеется, вынуждает платить и свою родню, и своих детей.

      Но кто даже на таких ошибках не учится... Тот уже по-настоящему дурак. А если он еще и злой дурак, то дров он наломает.

      Итак, если ссориться с головой ты не желаешь, то несколько исторических уроков изучить с самого начала будет невредно.

      Итак, первый хороший урок о плохом национализме преподает нам избранный народ еврейский. Очень важный урок о том, как не надо любить свой народ и свое отечество. Полагаю, излишней юдофилией ты не страдаешь, а потому и урок этот оценить сможешь правильно. Кстати сказать, много патриотических изданий, содержат в заглавии слово: "русский", но в самом содержании гораздо больше говорится о евреях и о всем еврейском. Однако даже при этом главный урок еврейской истории остается у нас невыученным. Мы его сами повторяем на каждом шагу!

      Все началось задолго до Иисуса Христа. Бог действительно избрал еврейский народ, действительно заключил с ним завет, действительно любил его и заботился о нем. Многие русские патриоты этому не верят, но это правда. И это совсем не значит, что это был лучший народ. Просто устами Иисуса Бог имел призвать в будущем всех людей к любви по отношению к врагам, вот и Сам первым показал пример любви к не самым лучшим людям.

      Первая ошибка большинства евреев (только не пророков!) в том, что это Божие избрание, они расценили, как высший бал,  как "пятерку" себе в табель. Пророки не раз говорили им, что это не правильно, но их не слушали. Кстати, здесь же первейшая ошибка и русского национализма. Эта же ошибка присутствует и в семейных отношениях. Люди часто путают: если я люблю отца, мать, жену, брата, сына, - то это автоматически должно означать, что они вообще самые лучшие, по крайней мере, для меня. Но это не так! У всех людей есть грехи и недостатки, а любить мы должны не лучшее, что есть в человеческом роде – за то, что оно лучшее, - а должны мы любить тех, кого Бог послал нам на пути – несмотря на то, что они не самые лучшие. Если по ложной любви к своему ребенку внушать ему, будто он – самый лучший, то нет другого способа глубже исковеркать детскую душу. Также и народ свой любить – это вовсе не значит: воображать его самым лучшим, выдумывать ему самое высокое место среди других народов и самое высокое служение в истории. У каждого народа – свой путь, свое избрание, своя задача, поставленная ему Богом. А если эти задачи и призвания, данные разным народам, просто не сравнимы между собою по такой простой шкале: кто лучше, кто выше?

      И вот, еврейскому народу Бог не велел смешиваться с окружающими его племенами, имеющими неверные религиозные представления и скверные обычаи. Это привело к тому, что маленький Израиль на земле Палестины оказался, как семечко посреди жерновов. Маленькое царство среди больших империй: Египетской, Вавилонской, Ассирийской. Благодаря своей религиозной, национальной и культурной обособленности, Израиль не мог создать большую империю сам. Постепенно это стало его внутренней, а не только внешней бедой.

      Несколько веков после Моисея израильтяне шатались между почитанием Единого Бога и чужих идолов. За это были посланы им наказания, вплоть до пленения вавилонского и разрушения Храма. После вавилонского плена они вернулись к единобожию и пытались стоять в нем крепко. Борьба за религиозную свободу при Маккавеях усилила чувство религиозной и национальной исключительности. Но при этом не дала иудеям чувства национального единства. Слишком много вокруг было врагов. Уже и глаз замылился, чтобы разглядеть рядом друга. И вот после освобождения от эллинизации при Маккавеях лет сто в Иудее шла почти непрерывная гражданская война за престол.

      Вот урок второй из еврейской истории, очень плохо усвоенный нашими патриотами. Пропишите в тетрадке и подчеркните жирным красным карандашом: чувство национальной исключительности не создает в людях чувства своего народного единства! Это совершенно разные вещи! В русском патриотическом движении так и мелькают крошечные секточки под названиями типа: национальное единство, национальный собор. И все эти "единства" и "соборы" насчитывают жалкие единицы последователей, постоянно ищущих среди своих же по крови братьев всяких там "жидков и поджидков".

      Гражданскую войну, столетнюю войну между патриотами Израиля, протекавшую после победы Маккавеев, описывает нам не какой-нибудь антисемит, а известнейший еврейский историк конца I века, любящий свой народ, Иосиф Флавий. Он же сообщает, что притихла эта война только под руководством римлян, когда по приглашению обеих противоборствующих сторон римский полководец Помпей в 64 г. до Р. Х. вступил в Иерусалим и отдал царский престол той партии из иудеев, которую счел более законной.

      Если все евреи терпеть не могли все иноземное и языческое, то римляне, напротив, относились с большим уважением к традициям других народов. Под их владычеством Афины оставались центром философии и учености, Александрия хранила свою библиотеку и школы, а Иерусалимский храм, в который, пользуясь случаем, Помпей все-таки заглянул, на следующий же день по его же приказу был освящен и продолжил обычное богослужение. Из храмовой казны Помпей не тронул ни одной монетки.

      Вопрос: какой из двух народов способен создать большое и крепкое государство? Правильно, именно римляне. С их безмерной религиозной терпимостью и уважением к традициям других народов. А заодно – с удивительным правовым сознанием, с чувством законности и справедливости, которое очень привлекало к римлянам других людей, всю жизнь живших среди культа силы, произвола, самосуда и кровной мести.

      И вот Иудея оказалась под римским владычеством. Ты, вероятно, слышал бесчисленные воздыхания о римской жестокости, о том, как худо бедным евреям жилось под их произволом. И о том, с каким героизмом они бросились в неравную борьбу за свободу.

      Такая оценка, по самой малой мере, однобокая. Чтобы не сказать: просто лживая.

      Приведу свидетельства только трех еврейских источников.

      Первый – это оценка Самого Иисуса. Не запретив отдавать подать кесарю, повелев любить врагов, Он явно дал понять, что еврейский стон об угнетении не оправдан, а вооруженная борьба против римлян обернется для евреев национальной катастрофой. Иисус даже в подробностях предсказал, как это будет. И все это исполнилось.

      Второй автор – Иосиф Флавий. Во введении к своей книге "Иудейская война" он констатирует: "Ибо случилось так, что из всех государств, находящихся под властью Рима, именно наше сначала достигло вершин процветания, а затем пало во глубину ничтожества". Иосиф был очевидцем и участником всех описанных им в этой книге событий. Ему нет смысла кого-то обманывать. И первый из семи томов "Иудейской войны" посвящен описанию того огромного строительства, накопления богатств и высокого уровня жизни в Палестине при Ироде Великом, в последние дни царства которого родился Иисус Христос.

      Подробностей здесь много. Масштаб строительства был грандиозен. Храм при Ироде увеличил свою территорию в несколько раз, а его убранство стоило неисчислимых денег. Важнейшие города и крепости: Кесария, Антипатрида, Махерон, Масада и многие другие украсились стратегической важности постройками и роскошными  зданиями. Такие стройки ведутся, разумеется, только там, где можно прокормить работников. Еврейские семьи были многодетными. Население Иудеи быстро росло.

      Религиозная свобода в Иудее была полною. Ни один религиозный символ язычества не мог быть внесен в святой Город Иерусалим. Когда однажды Понтий Пилат (тот самый, по приговору которого распяли Христа) попытался внести в Иерусалим знамена с изображениями римских орлов, еврейская депутация смогла его отговорить от такого неуместного шага, показав неизбежность народного бунта. Попытавшись было запугать депутатов кровавой расправой, Пилат довольно быстро одумался и отступил, отменив свое решение. Иными словами, речи не могло идти о том, чтобы в столице якобы оккупированной страны было хотя бы религиозное равноправие. Речь не шла о том, чтобы хотя бы какое-то маленькое капище в честь Зевса прилепить где-нибудь на окраине Иерусалима, даже просто государственный флаг Римской империи не мог быть водружен в стенах Святого Города! И римляне такую пилюлю проглотили и долго терпели такое положение.

      Представь себе, как англичане где-нибудь в Австралии или в Новой Зеландии нигде не имели бы права, чтобы над своей колониальной резиденцией поднять британский флаг. Можешь себе такое представить? Я тоже не могу.

      На входе в Храм висели каменные доски, сохранившиеся, кстати, до наших дней, где по-гречески и по-латыни было написано запрещение любому необрезанному человеку вступать в священные пределы Храма под страхом смерти, - даже если это римский гражданин. И гордые римляне, эти глаголемые тираны и поработители, спокойно терпели такое к себе отношение.

      Вот такая оккупация, при которой Иудея "достигла вершин процветания"!

      И третий автор, описавший тогдашнее еврейское счастье – Альфред Эдершейм (1825-1889). Он родился в Вене, в еврейской семье, прекрасно знал и Библию, и Талмуд. Еще будучи студентом обратился в христианство и стал ведущим ученым своего времени в области доктрин и традиций иудаизма в период конца Второго Храма и в первые годы христианской эры. Его капитальный пятитомный труд "Жизнь и времена Иисуса Мессии", недавно до конца переведенный на русский язык, служит ценнейшим историческим источником. И вот, вся первая книга этого труда посвящена, по сути, подтверждению оценки Иосифа и описанию этих самых "вершин процветания". С учетом жизни евреев не только в Палестине, но и в рассеянии по всей Римской империи.

      Повсюду евреи беспрепятственно имели свои синагоги, кладбища, в том числе в самом Риме. Их не брали в армию, они имели налоговые льготы. Рабов из евреев практически не было – выгоднее было отпустить его за выкуп, чем заставить работать в субботу. В самой Палестине не было рабского труда, кроме как в порядке домашней помощи. Сельскохозяйственный труд в Палестине был вольно-наемным, что отражено и в Евангелии. И это в то время, когда повсюду были крупные рабовладельческие хозяйства, со множеством рабов на казарменном положении.

      Император Август, друг и покровитель Ирода Великого, очень благоволил евреям. С его легкой руки многие знатные римляне посылали щедрые пожертвования на Иерусалимский Храм, просили там приносить за них молитвы и жертвы. Многие греки и римляне знакомились с иудейской верой и принимали ее. Они веровали в Единого Бога, сотворившего небо и землю, давшего людям свое откровение в том Писании, которое хранят евреи. Эти люди назывались прозелитами, а в Новом Завете, особенно в книге Деяний они именуются: "боящиеся Бога". Далеко не все из этих "боящихся" решались принять обрезание (это достаточно больно). Потому полностью в иудейскую веру обратиться они не могли. Но в синагогах (не путайте их с Храмом; синагог было много везде, где жили евреи, Храм же, где приносили жертвы – только один, в Иерусалиме) и им было отведено особое место, и они ходили туда послушать из книг Закона и помолиться. К таким необрезанным сами евреи относились с презрением и подозрением, не ели вместе с ними, не пользовались общей посудой.

      И, несмотря на это, библейская вера в Единого Бога пользовалась большой популярностью. Даже те, кто не становились прозелитами, считали, что с Богом Иерусалимского Храма им не нужно портить отношения.

      До прочтения книги Эдершейма, я сам полагал, что золотой век мирового еврейства наступил после Второй мировой войны в результате создания ими собственного государства. Думаю, эта ошибка распространена, тем нужнее ее скорректировать. Нет, не теперь, а именно тогда, в конце царствования Ирода, при императоре Августе, еврейское счастье было на пике, достигало "вершин процветания". Конечно, все это относительно, как вообще, все, принадлежащее тленному миру. Но именно относительно всей истории евреев за три с половиной тысячи лет, пик был именно тогда.

      Если рассказать немного дальше, то можно будет найти много иллюстраций к известной истине: революцию делают не голодные люди, а те сытые, которым дали две недели поголодать.

      Этому невозможно найти рациональные причины, но именно к концу правления Августа в еврейской среде зреют революционные настроения. Конечно, их подогрел и сам Ирод, сознававший свою неполную законность, как царь, а потому ставший очень подозрительным. Интриги при его дворе, казни им своей ближайшей родни – захватывающее чтение для любителей исторической хроники. Конечно, все это вновь начало раскачивать притихшую междоусобную брань. И все же гнев евреев против Рима тогда не был исторически оправдан. Объясняется он только ложно понимаемым патриотизмом.

      Первые восстания против римлян прошумели незадолго до рождения Иисуса Христа и когда Он был еще ребенком. Происходили они именно в Галилее, где и жило святое Семейство. И приурочивались к периодическим переписям населения. Иными словами, даже льготные подати платить евреи не хотели. Причем не по бедности, а именно из принципа.

      Мало-помалу это бунтарство начинало римлян раздражать. И в целом после императора Августа, при Тиберии, затем в краткое правление полубезумного Гая Калигулы, затем при Клавдии и Нероне римлянам приходилось все туже подтягивать палестинские гайки, пока наконец резьбу совсем не сорвало.

      Большая резня началась в 66 году. Но и все время до этого огонь революции кипел в сердцах, периодически прорываясь наружу. Причины тому были и политические, иногда и экономические, вызванные злоупотреблениями некоторых римских прокураторов, особенно последнего – Гессия Флора, но главным двигателем революции была все же мессианская идея. Никогда ни до того, ни после иудеи с таким горячим желанием не ждали Мессию, как в эти самые годы, когда Он был к ним послан и отправлен ими на Крест! От Мессии ждали, конечно, не того, что проповедал Иисус, а чудодейственного и божественного уничтожения римлян и установления мирового еврейского господства.

      Вы думали, это товарищ Троцкий придумал всемирную и перманентную революцию? Нет, копните поглубже, минимум на две тысячи лет.

     И свои товарищи троцкие тут, разумеется, появлялись и конкурировали друг с другом. Вот в такой обстановке и началась еврейская революция в Палестине в 66 году, сразу перешедшая в борьбу еврейских мессианских партий. Тогда они делились не на большевиков, эсеров и анархистов, а проще: по именам предводителей Симона, сына Гиоры, и Иоанна.

      Иосиф Флавий, сам один из лидеров этого восстания, затем попавший к римлянам в плен и перешедший на их сторону, свидетельствует, что междоусобная война среди вождей восстания обеспечила большинство потерь с еврейской стороны. А заодно она же привела к пожару на продовольственных складах в Иерусалиме и массовому голоду среди осажденных, унесшему сотни тысяч жизней. Повстанцы не стеснялись проливать братоубийственную кровь во дворах самого Храма, что особенно возмущало Иосифа.

      Вот и третий урок. Национализм, возводимый уже на религиозный уровень, на уровень культа вождя-мессии, непременно обернется борьбой в своем же народе, а также стиранием всяких нравственных ограничений. Такая религия собственной исключительности достаточно быстро расчеловечивает человека. А расчеловеченный человек всегда опустится ниже кровожадного зверя или всеядной скотины, он уподобится не менее чем бесам.

      И итог этой войны был достаточно закономерен. Иерусалим разрушен, Храм сожжен, жертвы междоусобицы, голода, рабства и гладиаторства над пленными, в общей сложности далеко превысили миллион человек. По сути, холокост, самый настоящий. Отношение к евреям по всей империи стало значительно хуже, чем прежде, а бывшее почитание Единого Бога и Храма сменилось презрением и ненавистью. К евреям в окрестных народах теперь отнеслись так, как сами лидеры этого восстания относились ко всему нееврейскому человечеству.

      Вот четвертый урок, самый простой: что посеет неумеренный националист, то и пожнет весь его народ, включая и тех, кто не разделял его заблуждений. С "высоты процветания" в бездну падения привела евреев неправильная любовь к своему народу, неумеренная национальная гордыня, презрение к прочим народам, обожествление народа своего.

      И если, прочитав историю Флавия (что я очень советую), ты, воскликнешь: "Ух, жиды!" – то это будет означать только одно. Значит, главного ты в этой истории так и не понял. Такие книги нужно читать не для того, чтобы запасаться местью и антисемитизмом, а для того, чтобы никогда, ни при каких условиях не забыть еврейский урок и никогда самим не повторять их ошибку и великий грех.

      Умный русский человек, прочитавши, хлопнет себя по лбу: "О, Боже, кому и в чем мы подражаем! На кого мы стали похожи!" И это сознание его отрезвит.

      Я уверен, что если бы Гитлер вовремя прочитал эту историю без презрения к евреям, то и Германия не свалилась бы с вершин процветания в бездну национального падения и унижения, не выплачивала бы десятками лет репарации евреям за холокост, не видела бы на улицах Берлина гей-парадов в полмиллиона человек. А была бы сильной страной со здоровым и счастливым населением, хотя бы и с умеренными национальными амбициями. Точно так же, как и Израиль времен Иисуса имел реальные шансы быть процветающей, высококультурной страной в составе Рима и с духовным лидерством во всей империи.

      А теперь время сказать пару слов и о Евангелии, к которому националисты традиционно питают недоверие, видя в проповеди Христа о подставленной другой щеке проявление слабости и чуть ли не обучение подхалимству.

      Да, в Нагорной проповеди Иисуса достаточно много политической составляющей. Понимать ее нужно в контексте еврейских революционных мессианских настроений. Несомненно, Иисус сразу дает понять, что Он – Мессия, а потому сразу же раскрывает свою политическую программу. Под кратким девизом: любите врагов ваших!

      Мы часто склонны эти слова прилагать к контексту бытовому. Переиначиваем их примерно так: терпи, сколько можешь, вредную тещу. Иисуса представляем отвлеченным философом на все времена. Но это однобоко и неточно. Конечно, и тещу нужно любить и терпеть. Конечно, учение Христа – это вечные истины, но в Его речах о любви к врагам содержится и совершенно явный политический подтекст для Его времени. Если угодно – целая политическая программа, соответствующая реалиям Его эпохи. И Он раскрывает ее сразу. И на уровне человеческих взаимоотношений (если отложить мысли о предвечном плане Божием) именно эта Его политическая позиция привела Его на Крест.

      Давайте снова прочитаем эти строчки глазами политического обозревателя первого века. Открываем 5-ю главу Евангелия от Матфея.

      Блаженны нищие духом – понимающие всецелую свою зависимость, в том числе и политическую, от Бога, а не от римского прокуратора.

      Блаженны плачущие. Мы привыкли в толкованиях добавлять: о грехах своих, но такой добавки в самих евангельских словах нет. Блаженны плачущие не только о грехах своих, но и об обидах, наносимых им; блаженны просто плачущие, но не мстящие. Утешение от Бога для них придет, оно близко.

      Блаженны кроткие, то есть не мстительные. Как ни странно, именно они наследуют землю – святую Землю Палестины, как вековечную ценность еврейского народа. Для евреев земля Палестины – это именно духовная ценность, высшая ценность. Иисус напоминает слова псалма, сказанные не о какой-то, а именно о Святой Земле: эту землю смогут наследовать только кроткие. Тогда это прорицание не сбылось, точнее, сбылось наоборот: еврейские повстанцы, полностью лишенные всякой кротости, землю свою потеряли. Потеряли на долгие века. И даже, вновь отняв ее в ХХ веке, сделали ее землей крови до сего дня. Но вывод этим подтверждается, хотя и от противного: землю наследуют только кроткие!

      Блаженны алчущие и жаждущие правды. Национально-освободительная борьба евреев времен Иисуса (в отличие от эпохи Маккавеев) не отличалась справедливостью. Это очень важно. При Маккавеях Храм был переделан в капище Зевса, евреям запрещали иметь свои книги, обрезываться, учить закону детей, иудеев принуждали насильственно приносить жертвы идолам и есть свинину. Евреи восстали за свою веру против этого ужасного гнета язычников. И тогда Бог помог еврейским повстанцам. А теперь даже римский флаг нельзя было внести в, так сказать, оккупированный Иерусалим. А евреи обижались на религиозное притеснение. Как говорится, почувствуйте разницу! И будьте же справедливы!

      Блаженны милостивые – ко всем людям, а не только к своим.

      Блаженны чистые сердцем. У нас это принято трактовать только про блудные помыслы и похотливые взгляды. А почему бы не увидеть здесь отказ от двойной жизни и от двойной морали, неизбежных для любого революционера-подпольщика? Чистый сердцем – это не Штирлиц среди своих же соотечественников в своей же стране. А таковыми Штирлицами и вынуждены были быть лидеры повстанцев.

      Блаженны миротворцы, ибо их роль в данном случае в комментариях не нуждается.

      И наконец, блаженны гонимые за эту правду. Совершенно верно: предложить евреям такую политическую линию – это было крайне опасно для собственной жизни.

      Революционная борьба заполнена подозрительностью, недоверием, ненавистью. И вот Христос прежде всего учит мириться с братом своим, не молиться и не приносить жертв в состоянии вражды и подозрения, в состоянии непрощенности и непрощения.

      И вот дальнейшая политическая программа Иисуса. Тут уж только слепому было не видно, что речь идет об отношении к римлянам, собирающим налоги:

      Вы слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб. А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую; и кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду; и кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два.  Просящему у тебя дай, и от хотящего занять у тебя не отвращайся. Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных. Ибо если вы будете любить любящих вас, какая вам награда? Не то же ли делают и мытари? И если вы приветствуете только братьев ваших, что особенного делаете? Не так же ли поступают и язычники? Итак будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный. (Мф. 5, 38-48).

      Кто раньше всех ударит по щеке, отберет одежду и заставит нести свои вещи целую милю? Сосед? Нет, конечно. Даже закон такой был в римских провинциях, что местный житель обязан при нужде помочь римскому воину пронести поклажу на определенное расстояние. Христос призывает подчиниться этому порядку. Более того, говорит о любви к врагам. Именно образ оккупанта первым всплывет при этих словах в сознании еврея. Но Иисус не призывал к какому-то предательству, лицемерию или подхалимажу. Нет. Любовь к врагу в Его понимании раскрывается далее. Благословляй – значит, по меньшей мере, не злорадствуй, не зложелательствуй.  Благотвори и молись – тоже достаточно понятные дела, еще не требующие особого сердечного чувства. Делай добро тому человеку, при приближении которого ты привык ощетиниваться, от кого привык ожидать удара или обиды. Так ты будешь подражать справедливости и милости Небесного Отца.

      Правильна ли эта позиция? Могла ли она принести какие-то добрые плоды? – Безусловно!

      Не забудем об интересе к еврейской вере в среде самих римских воинов, в среде знатных римлян, вплоть до императорского дома! Это не враги, даже не поработители, и уж менее всего их можно представить гонителями еврейской веры. На страницах Евангелия мы встречаем римского сотника, просившего у Иисуса исцеления для своего слуги. Иисус похвалил веру этого человека, присоединив пророчество, что многие язычники придут и возлягут в Царстве Божием. Христос Сам показал, как нужно выполнять Его повеление. Подобное же поведение прочих евреев могло не только смягчить сердца римских воинов и чиновников, но и привести их к истинной вере. Для такой надежды были совершенно реальные основания.

      Другого сотника из Италийского полка в Кесарии приводит нам 10-я глава Книги Деяний Апостолов. Вот еще один римский офицер, принявший веру сначала в Единого Бога, а затем (через проповедь Петра) и веру в Господа Иисуса. Благожелательное и терпеливое поведение евреев позволило бы и грекам, и римлянам, общавшимся с ними, скорее принять правую веру и спасение в ней. Это был бы прямой и правильный путь.

      И он был столь же осуществим и доступен, как и для наших прародителей вполне возможно было соблюсти Божию заповедь в раю. Ничего фантастического, ничего запредельного тут не было. Элементарное терпение и отказ от национальной гордыни ради Божьего дела. Не так уж и много. Не требовалось жертвовать жизнью, своей и своих близких, не требовалось рисковать и подвергать себя многим лишениям, соизмеримым с бедствиями развязанной войны. Просто немного смирить свою национальную гордость – и все.

      И что бы тогда было? – Вполне мог получиться тот же союз народов, какой получился у римлян с греками. Политическая воля, политическое лидерство остались за Римом, а философия, наука, культура стали преимущественно греческими. Так и здесь при сохранении политической столицы в Риме, духовной столицей империи вполне мог стать Иерусалим, подобно тому, как интеллектуальными столицами были Афины и Александрия. Дело прямо-таки и шло к тому. Бог Сам давал евреям в руки духовное лидерство в тогдашнем мире.

      Так ведь нет, они полезли в политическую бутылку!

      Теперь ты понимаешь, почему плакал Иисус, входя в Иерусалим со всем торжеством Мессии? Хотя и встречали Его с радостью, хотя и видели Его подчеркнутое миролюбие и кротость, - все равно скандировали в сердце своем: мы ждем политических перемен! А не других. Вот Он, и чувствовал эти сердца, и плакал о них, предсказывая с полной точностью то, что сбылось через сорок лет.

      Теперь ты видишь, что в политической программе Иисуса было не какое-то идеалистически возвышенное нравственное содержание, недоступное, а потому даже вредное простым смертным. Как раз наоборот! Его позиция была реалистичной, здравомысленной и глубоко патриотичной, вдобавок вполне отвечающей текущему политическому моменту. Следуя Ему, своему Царю, Израиль утвердился бы на этих самых вершинах процветания не только в экономическом и социальном, но и главное – в духовном отношении. Только следуя за Иисусом, Его народ как раз и достиг бы предназначенного ему от Бога лидерства в мире. Правда, оставив при этом политическое лидерство за римлянами, как более способными к этому. Самое удивительное: мир сейчас уважал бы евреев, признавал бы их лидерство. Никакого антисемитизма не было бы!

      Так ведь нет, евреи схватились за то, чего им Бог не давал и не повелевал, и довели самих себя до руин и черепков. Помнишь: добьемся мы освобожденья своею собственной рукой! Ну вот, попробовали и чего добились?

      Очень простой вывод: на такой национализм нет воли Божьей, только дьявольская и порабощенная ей человеческая.

      Снова выпишем в тетрадку красными буквами: обостренный национализм никогда не создаст ни национального единства, ни сильного национального государства. Мало примеров? – Пожалуйста, еще.

      Сама Римская империя. Более долгого и сильного государства, наверное, вообще в истории не было. Удивительная справедливость к другим народам, полная веротерпимость ко всем традиционным религиям (христианство сюда не вписалось, как религия молодая и не принадлежащая конкретному народу). Вот основы римского могущества. Цари соседние искали союза с Римом, желая избегнуть собственной междоусобной борьбы.

      С подъемом национального сознания входящих в империю народов сама империя всегда разрушается. Наследница Римской империи – Византия стоит мощно и богато, пока любовью и справедливостью обнимает все входящие туда народы. И одной из причин гибели этой империи опять же становится обострение местных национализмов и превращение имперского сознания византийцев (ромеев) в узкий греческий шовинизм.

      Национальная гордость современных греков лишь чуть поменьше еврейской. Соответственно, и территория современной Греции лишь чуть побольше территории Израиля. Достаточно закономерно.

      Еще один прекрасный пример дурного национализма – Балканы. Ты, наверное, наслышан о свободолюбивом и гордом сербском народе. Пора бы уже все такие хвалебные песни-кричалки немножко приглушить. Тут уже не только национальные, но главным образом, межконфессиональные противоречия со всех сторон доведены до предела. Представить себе: один народ, один язык намертво разрезан на православных, католиков и мусульман, которые при любом удобном случае, каждый каждому, совершенно безжалостно вонзает зубы в горло. До поры до времени только империя как-то сдерживает эту национально-конфессиональную ярость. Сначала турецкая, потом империя Габсбургов, королевство сербов-хорватов-словенцев. Даже коммунистическая империя. Но в любой из них - только дай небольшую трещину – и потоки крови заливают несчастную Югославию. Причем, корень беды не в НАТОвских бомбежках, а именно в национально-конфессиональном сознании. И вот, вместо одного небольшого, но стабильного государства мы видим семерку кровавых карликов, в которой не видно конца-края остро или вяло текущей гражданской войне. Причем и православные здесь отнюдь не являются образцом кротости, - если только смотреть на них честно. Одно слово: пороховой погреб Европы, из которого начались две мировых войны.

      Скажи честно: ты и своей родине этого желаешь?

      Та же петрушка и в Средней Азии и на Кавказе. Нигде не проведешь справедливых границ, которые разграничили бы соседние народы: здесь мы живем, а здесь – вы живете. Потому что, как "вы", так и "мы" живут и там, и здесь, в одном селе, в одном городе. И даже не в одном, а во всех подряд городах целой области. Как провести границу национального государства? – Да, никак. Только общее сильное и справедливое многонациональное государство может решить такую проблему.

      А если большое государство слабеет, национализмы тут же обостряются, вековые обиды вспоминаются, воинские песни со слезами умиления поются все громче, герои в них прославляются, ножи точатся – и все до первой искры. Все стороны мечтают о несбыточном – о своем национальном государстве. Выкидывают лозунги, типа: Лилипутия для лилипутов. И режутся бедные народы-лилипуты, за родную свою землю, которая тысячу лет назад была в одних границах, пятьсот лет назад – в других, а сто лет назад – в третьих. А пятьдесят лет назад товарищ Сталин вообще республику Лилипутию пытался пересадить на Северный полюс! Ну и как тут дальше жить?

      И на таком-то фоне слышен бравый лозунг: Россия для русских!

      Давай посмотрим, что получится, если за него взяться всерьез.

      Чтобы не обидно сразу было про свою бузину в огороде, лучше сперва на киевского дядьку посмотреть. Вот ему, киевскому дядьке, выпал целый вагон яблок – такая территория, что съесть сразу нельзя, только понадкусать. И стал дядька всю эту страну в голубую и желтую полоску раскрашивать, в вышиванку зашивать. Но ему говорят: извини, дядя, Украина – это прекрасно, национальное ее сознание – пожалуйста. Но поимей совесть, ты все это разверни на территории исторической Украины. Украина для украинцев – замечательно. Но только в границах Украины. Крым тут причем? Когда он был украинским? А Донбасс? А Закарпатье, Харьковщина, Новороссия, Таврия? При чем тут Украина? Все это стало Украиной лишь потому, что один усатый вождь когда-то любил перерисовывать карту. Границу Украины он провел по границам немецкой оккупации по давно уже отмененному Брестскому мирному договору. А теперь ты, киевский президент, будь любезен, отрежь эти территории: две трети по площади и три четверти по населению от государственного образования под названием Украина, - и пляши себе гопак на Крещатике. А если не нравится такой разговор, то смекни, что тебе волею радянськой власти досталась по площади целая империя. В ней жить и управлять ею можно только с имперским же сознанием, но ни в коем случае не с узким своим национализмом.

      Скажи, друг, ты хочешь, чтобы и современная Россия стала похожа на такую Украину? Наверное, ведь, нет! Ведь эта бедная страна, это государство-подросток никак не может начать заниматься своим хозяйством, жить и строиться, как независимая страна. Она двадцать лет только и занята криком о своей незалэжности, доказательством своей независимости, раскручиванием исторических обид на Россию и бесконечной борьбой за власть между одними националистами и другими националистами. И все это при постоянном недовольстве населения русских, татарской и гуцульской областей, волею сталинского и хрущевского карандашика пририсованных к жовто-блакитному прапору.

      Согласен ли ты, что нам это не нужно? Ни балканский вариант, ни украинский, ни среднеазиатский или кавказский.

      Отрезанная от единой империи часть Кавказа сразу вспыхнула множеством гражданских войн.

      Тот же "отец народов", швыряющий целые народы единым росчерком пера в разные стороны, среди прочего Абхазию и Осетию пристегнул к своему малому грузинскому отечеству. И крепко "огрузинил" эти территории, перебив местную интеллигенцию и переселив в эти области грузин. Пока такие пестрые картинки были только на карте, а власть держалась в Москве – было еще полбеды. Едва только треснула центральная власть – кровь полилась ручьем.

      И вот теперь: Россия для русских.

      Но ведь сразу услышишь в ответ: что такое Россия? На какой ее части справедливо написать: только для русских?

      И тебе в нос сунут карту Киевской Руси, точнее ее обрубок на территории нынешней РФ. И увидишь ты территорию от Твери до Рязани и от Ярославля до Брянска. И все! А как ты хотел? Какой Тамбов-Воронеж? Нет, это дикое поле, Великая Степь. Киев и Чернигов – пожалуйста, можешь забрать их у Украины, если тебе отдадут. Полоцк проси у белорусского батьки. Новгород? Это тоже  "относительная часть" России. Это начало русской демократии, земноводная республика, член Ганзейского союза и почти что "зона евро". До Ивана III новгородцы были совершенно  независимы от прочей России. Если бы новгородцы подхватили украинскую игру в независимость – у них на эту независимость от Москвы исторических прав не меньше, чем у киевлян. Милостью Божией только это сумасшествие на новгородцев не напало.

      И уж тем более, если Россия для русских, то Татарстан для татар, Удмуртия – для удмуртов, Коми – для зырян, а Дальний Восток для китайцев. А Саха-Якутия, соответственно, для самой себя. И, короче говоря, получаем мы сербский вариант в масштабе 100:1, со стократным увеличением национализмов, где каждый гордый и вольный народ, чем гордее и вольнее, тем беднее и униженнее.

      И над всем этим лоскутным одеялом восседать будет или заокеанский дядька или желтый наш сосед, с которым мы "братья навек".

      Еще раз: ты этого хочешь?

      Нет. Для России есть только один путь к выживанию и существованию: это империя, это дружба и единство всех входящих в нее народов, каждый из которых, в том числе и русский, в одиночку уже бессилен, как говорят: не конкурентоспособен. Мы должны жить только вместе, понимая и уважая все народы, входящие в наше большое содружество. Иначе нас разотрут в националистический порошок.

      Заранее слышу законный вопрос: и против кого же мы дружим? Ответ прост: мы дружим против своей гражданской войны, против своей разобщенности. Если хотите, то и против наших гигантских просторов и нашего климата. На двух третях территории России жить невозможно, можно служить вахтенным методом и зарабатывать северную пенсию, подыскивая себе какое-нибудь жилье на так называемой "большой земле". А эта "большая земля" по территории составляет меньшую часть общей площади России. И на этой "большой земле" – лишь малая часть наших природных ресурсов. А там, где залегают эти ресурсы – там жить невозможно. Эти земли освоены лишь монахами, казаками да зэками, - вольными или невольными подвижниками, а сейчас там также работают и живут подвижники, и живут лишь на кое-как обжитом месте. И здесь единственный выход – сплоченность народов.

      Так что дружим мы не против людей, а, так сказать, против самих стихий нашей природы. И если эта дружба народов России начнет кого-то раздражать – это его проблемы. А если он начнет здесь клинья вбивать и гражданскую войну в наш дом тащить – тогда пусть не обижается, мы его первыми не трогали.

      Вспомни золотой век величия России на международной арене. Когда он был? Трудный вопрос? Конечно, патриотизм у всех нас разный, кому мила еще языческая Русь, кому киевский период, кому московский, кому петербургский. Люблю отчизну я, но странною любовью, - так может повторить за поэтом всякий. И сказать, что, допустим, самой светлой в истории отечества была, с его точки зрения, эпоха преподобного Сергия Радонежского.  Но государственное величие – это все-таки нечто, более-менее объективно оцениваемое в истории состояние. И в нашей истории оно попадает на XIX век. Империя от моря до моря по широте, и от моря до моря по долготе. И эпоха великого братства народов внутри великой страны. Посмотри дворянские фамилии. Великорусские среди них составляют малую часть. Малороссийские, польские, татарские, грузинские и армянские и в придачу фамилии всех народов Европы. В то время родилась поговорка: мама турка, папа грек, а я русский человек. И это было то время, когда русских во всем мире уважали. Не боялись, не ненавидели, а именно уважали.

      Прекрасный пример из истории – поведение русских воинов в Париже в 1814 г. Помня пожар Москвы и свои многочисленные бесчинства, грабежи и мародерства в России, французы опасались возмездия. Но русские отплатили им воистину по-христиански. Не только не допустили грабежей или мародерства, но даже снабжение своих войск оставили за собою, практически не обременив французского обывателя. На Пасху того года служили царский молебен в центре Парижа, на месте казни последнего французского короля Людовика XVI, где сам государь Александр Благословенный христосовался и с союзниками, и с французскими маршалами. А если где-то французам и случались притеснения от пруссаков или австрийцев, то лучшим гарантом безопасности для побежденного француза всегда был русский офицер. Человек, неизвестно какого этноса из множества народов России и Европы, но зато в большинстве случаев знавший французский язык и понимавший основы евангельской нравственности. Преданный своему Государю и отечеству.

      Вот тогда Европа уважала Россию по-настоящему. Вот тогда поход русской армии в Европу был подлинно освободительным – в коренном отличии от 1945 года. Вот тогда русских встречали во Франции, как подлинных освободителей. А карету с низложенным Наполеоном, препровождаемым на остров Эльбы (откуда он потом сбежал еще на сто дней), пришлось охранять русскому конвою, едва сдерживавшему негодование французской толпы, готовой повесить тирана на первом же суку.

      Любишь ты славное прошлое своей страны, своего народа? Оцени вот эти его страницы. Вот именно тогда политическая программа Иисуса Христа была реализована, насколько это возможно, христианами, строителями христианской империи. Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас... – Сожженая Москва и ликующий Париж, встречающий православную Пасху в своих стенах через два года! Разве это не иллюстрация к тому, что Иисус Христос не был каким-то философом-идеалистом, что Он дал умные, добрые и реальные практические заповеди, которым нужно, во-первых, поверить, во-вторых, следовать им.

      Теперь понимаешь, почему Россия могла существовать и расти только как христианское государство? Потому что на полном серьезе умела руководствоваться политической программой Иисуса Христа. А почему теперь мы не можем руководствоваться ею же в своей жизни?

      Не только можем, а просто обязаны. У нас вообще нет другого выхода, как ты видел на грустном примере почти всех наших соседей.

      От общего введения в тему нам теперь пора перейти к более частной проблеме: как христианам и мусульманам научиться жить и ладить между собою в одной стране? Опыт этого сосуществования в императорской России накоплен огромный, но каждому поколению его нужно усваивать заново. Взаимная рознь и неприязнь постоянно находит для себя основания и пробивается наружу. Основания для ненависти очень просты; и главное из них вообще проще простого – это невежество. Ничего не знай и ни о чем не думай, кроме того, что мой сосед не похож на меня, и чтобы разжечь вражду и ненависть, этого будет вполне достаточно. Следуя таким путем, можно всю Россию пригнать в Косово.

      А вот основания для нормальных отношений, необходимых в одной многонациональной стране, гораздо сложнее. Здесь нужно научиться друг друга слушать и понимать. Для начала – коль скоро мы называемся православными – слушать и понимать хотя бы Евангелие. Все эти его неудобные и непонятные страницы про любовь к врагам. Этого мало. Затем нужно будет научиться слушать и понимать Коран. А затем слушать и понимать самих мусульман, научиться говорить с ними на понятном для них языке.

      А для начала неплохо бы выбросить из своего сознания образ мусульманина с кинжалом в зубах и взрывчаткой на поясе. Да, такие встречаются, но они встречаются в разных религиях и в разных народах. Наши революционеры-бомбисты XIX-XX века тоже вполне соответствовали такому образу, не будучи мусульманами.

      Может быть, если ты интересовался исламской темой, то читал фантастический роман Елены Чудиновой "Мечеть Парижской Богоматери, 2048 г". Мусульмане там показаны, прямо скажем, карикатурно. Тупые и злые чудища, с которыми вступают в неравный бой доблестные бойцы французского сопротивления. Но по ходу дела в этой фантастике о будущем описываются и христианско-мусульманские отношения в России. И вот тут-то выясняется, что русские со своими мусульманскими согражданами как раз таки сумели найти общий язык. Освободительная национально-религиозная война идет во Франции, а в свой родной дом писательница не собирается и на порог пускать эту войну, даже в самых черных своих фантазиях. Мне это кажется очень характерным и показательным. При всей несправедливости романа к исламу, эта побочная черта в его сюжете говорит об очень многом. Для России христианско-исламская конфронтация однозначно смерти подобна. Нам с ними нужно учиться мирно жить в одном большом доме. Но мирная жизнь возможна только без ненависти. А без ненависти – это и значит, без страха.

      Греческий язык богат своими словами и понятиями. Для обозначения любви там имеются, как минимум, три различных слова. Крайне интересно при этом, что страх и ненависть по-гречески выражаются одним словом: фобос, откуда и происходит наше: фобия. Исламофобия и христианофобия. Это психологически очень точно: ненависть боится, а страх ненавидит. То и другое человека ослепляет: и страх, и ненависть. Они сливаются во что-то одно. Победи страх – и ты победишь ненависть. Об этом же учит нас и апостол Иоанн: В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение. Боящийся не совершен в любви (1 Ин. 4, 18). Именно эта диалектика страха и ненависти в основном и определяла поступки лидеров Иудейской войны 66-70 г. Апостол Иоанн, современник событий, знал, о чем пишет.

      В заключение, если уж затронут вопрос, против кого мы дружим, то уместен и симметричный вопрос: ради кого мы враждуем? Здесь "мы" – это и разные народы России, и конкретно ее мусульмане и христиане. Пожалуйста, подумай сам над таким несложным вопросом: кому выгодно, чтобы Россия в штыки ударила на мусульманский мир, причем так, что эта война сразу станет гражданской? Думается, не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы найти ответ, он лежит на поверхности.

      Все-таки, я немножко подскажу.

      В конце 1990-х годов в среде русской эмиграции, в том числе в ее широких православных изданиях (например, в "Православной Руси"), пестрели сообщения о планах китайского руководства начать войну с Россией примерно в 1999-2000 г. Русские люди на Западе были более чем всерьез обеспокоены ближайшей судьбой своего отечества. Они прекрасно знали, были абсолютно уверены, что китайцы – это такие живые роботы, без души и совести, без малейших признаков человечности, которые для начала привыкли убивать, не моргая глазом, своих сепаратистов, а теперь с такими же не моргающими глазами идут на Русь. Вспоминаю, как ошарашила меня убежденная беседа русского человека, пожившего в Америке лет десять и точно узнавшего все тонкости гегемонистской политики Китая.

      Последующий ход событий эту картинку существенно скорректировал.

      Я лично знаком как с теми русскими православными людьми, кто жил в Америке и интересовался китайской угрозой оттуда, так и с русскими же христианами, кто в это же время жил в Китае и знает обстановку из этого угла. Две картины – диаметрально противоположны, притом, что обе опираются на некие факты. Тебе это тоже ни о чем не говорит?

      Есть на белом свете такой "большой шайтан", который и рисует подобные картинки. У него хорошие краски и спецэффекты, с помощью которых картинки получаются очень убедительными. Он ненавидит мусульман. Он делает вид, как будто хочет защитить от них христиан, но это неправда. Христиане ему тоже не нужны.

      Есть у него еще один друг и помощник на Ближнем Востоке, "малый шайтан". Хотя тут еще вопрос, какой из них значимее и какой другим руководит. Как в известном фильме: то ли собака виляет хвостом, то ли более умный хвост виляет собакой. Не стану сейчас разбираться с этим вопросом, кто кем виляет. Мне важнее, чтобы ты понял принцип: кому и для чего нужен этот красивый рисунок: клинок в зубах и бомба на поясе?

      Только еще одну важную оговорку сделаю: "большой шайтан" – это не сама Америка, хотя он там и живет, а "малый шайтан" – это не страна Израиль и даже не народ Израиля, хотя он там и живет. И не просто живет, а все рули держит. Есть и американцы, и израильтяне, отнюдь не способствующие шайтану, хотя есть и обманутые им. И, вероятно, обманутых больше. Но те, кто не следует за этим пропагандистским шайтаном, большей частью – христиане. Только Евангелие на самом деле дает нам возможность освободиться от его козней – точно так же, как и в конце первого века!

      Это – самая важная мысль, которой я хочу с тобою поделиться: каждый из нас лично, и каждый народ на белом свете нуждается в спасении от своего греха. Грех придуман шайтаном (сатаной), и  к нему сатана приобщил человека. Спасение это может подать только Иисус Христос. Спасение, которое приносит Иисус Христос, напрямую связано с Его заповедями о любви к врагам, заповедями, имеющими прямой политический подтекст, подходящий к политическим реалиям разных эпох, а также к отношениям между разными народами и религиями. Сам Его Крест является исполнением с Его стороны этих самых заповедей. На Кресте Его любовь к врагам, Его отношение к миру (можешь назвать это отношение Его политической программой, и ты не ошибешься) вступает в борьбу не только с метафизическим злом мира, но и с человеческим грехом (тоже можешь назвать его политической программой еврейского мессианизма и тоже не ошибешься). Иисус Христос побеждает в этой борьбе через собственную крестную смерть. Поэтому христианства нет без евангельского восприятия межнациональных и межрелигиозных отношений.

      Неслучайно, Он – Царь Израиля, Царь мира и Спас душ наших. Да, конечно, Он - Царь не от мира сего, Он от вышних, в то время как мы от нижних, но в мире сем Он именно Царь. А Царь – фигура политическая.

      Короче сказать: невозможно быть в полной мере христианином, отвергая, или игнорируя, или не понимая национально-политическую программу Иисуса Христа, рассказанную в Евангелии.

      Вот и подумаем, стоит ли нам веселить "большого шайтана", заслужил ли он такой подарок с нашей стороны, как наша вражда с мусульманским миром?

 

 

 

1945 ГОД И  "БОГОСЛОВСКИЕ ПОБЕДЫ" В МОСКОВСКОЙ ПАТРИАРХИИ.

Д-р Владимир Мосс

        Хорошо известно, что до сего дня Московская патриархия защищала мировой коммунизм, оправдывая самые страшные злодеяния советского правительства – даже те, которые не имели прецедентов в мировой истории. Этот процесс начался с просоветской "декларации" митрополита, позднее патриарха Сергия в 1927 г., и продолжился под руководством патриарха Алексия в течение и после Второй Мировой Войны. В 60-х годах при митрополите Никодиме Ленинградском появилось "богословие мира", весьма сходное с "теологией освобождения" католических марксистов в Центральной и Южной Америке. Этот "завет коммунистического христианства" оказался на некоторое время забыт после падения СССР в 1991 г., но к концу 90-х возникла новая "религия победы" - прославление победы Советского Союза в 1945 г. как победы добра над злом, сравнимой с победой Христа над дьяволом при Воскресении. В 2010 г., для того, чтобы увенчать это поистине ужасающее представление величайшего зла как величайшего добра, новый патриарх, Кирилл (Гундяев) представил гибель миллионов советских людей во Второй Мировой Войне как "очищающую жертву" Богу за грехи Русского народа…[1]

    Рассмотрим кратко, как это "богословие победы" выросло из "богословия мира" 60-х гг.

    Так называемое движение "за мир" возникло как политическая реакция на основание НАТО в 1949 г. НАТО было создана с целью защитить Европу от советской агрессии. Но с точки зрения марскизма-ленинизма НАТО представляла собой угрозу миру.

    В соответствии с этой линией Московская патриархия организовала серию экуменических конференций в "защиту мира", в которых участвовали не только представители христианских конфессий, но также индуисты, буддисты, мусульмане, синтоисты и сикхи. Поскольку религиозные "борцы за мир" поклонялись совершенно разным богам или (в случае буддизма) никаким богам вообще, то на этих конференциях не могло быть и речи о христианском понимании мира. Таким образом, никто не упоминал о том, что истинный мир на земле возможен лишь благодаря миру с Богом, который приобретается через веру в искупительную жертву Христа, Который "есть наш мир" (Ефес. 2, 14) и через постоянную борьбу со злом во всех его формах, включая атеизм и коммунизм.

    Более того, как пишет Курочкин, "на страницах церковной прессы и в речах перед верующими близость и сходство коммунистических и христианских общественных и моральных идеалов утверждались чаще и чаще". Так культ Сталина трансформировался в культ коммунизма. "Патриархийная церковь, победившая обновленцев, была вынуждена принять наследство побежденных не только в области политической переориентации, но и в сфере идеологической реконструкции" [2].

    "Завет коммунистического христианства" появился в патриархийном послании "в связи с Великой Октябрьской Социалистической революцией", которая будто бы "превратила в реальность мечты многих поколений людей. Она сделала все природные богатства и средства производства достоянием народа. Она изменила саму сущность человеческих отношений, сделав всех наших граждан равными и уничтожив любую возможность вражды между людьми разных рас и национальностей…" [3]

    Утверждение, что революция "изменила саму сущность человеческих отношений" к лучшему, равносильно отречению от христианской веры и исповедованию веры в Антихриста. Этот аспект отступничества Московской патриархии часто забывается. И, конечно, после падения советской власти, Московская патриархия предпочитала не упоминать о былом энтузиазме вокруг антихристианского коммунизма. Но, если говорить правду, иерархи МП перестали быть не только православными в любом разумном смысле, но даже христианами в то время…

    "Так называемое богословие мира, - писал протоиерей Георгий Граббе, - есть в сущности хилиастическая проповедь Царствия Божия на земле с помощью насаждения коммунистического социализма…

    Мир, о котором хлопочет Московская Патриархия, — не духовный мир, а политический и при этом ложный, ибо т. н. богословие мира связано с обманной пропагандой Советов. Стараясь вторить коммунистической пропаганде, Патриархия невольно впадает в проповедь некоего хилиазма, т. е. достижения золотого века и общего мира человеческими средствами политического характера. Если Спаситель сказал: "ищите прежде Царствия Божия, и сия вся приложится вам", то Московская Патриархия ставит вопрос в обратном порядке: Царствие Божие должно достигаться через внешние средства коммунистического социального порядка.

    Поэтому в 1963 г. Митр. Никодим в докладе "Мир и свобода" на местной конференции мирного движения в Голландии звал к сближению Церкви с мiром сим. "С ранних времен, — говорил он, — апологеты незыблемости несправедливых социальных отношений начали склонять мысли христиан к полному отчуждению от мiра с целью отвлечь их от жгучих социальных проблем, от борьбы за переустройство общества на началах справедливости. Под длительным влиянием такой псевдо- христианской проповеди воспитывались и вырастали целые поколения узких фанатиков с изуродованными представлениями о христианстве" (Ж. М. П., 19б3, № 1, стр. 40).

    От кого отрекается в этих словах Митр. Никодим? Он отрекается от святоотеческого и аскетического прошлого, он старается перевести Церковь от устремлений к небу на путь земных социальных задач. Его Царствие Божие на земле — это коммунистический строй.

    Ему вторит проф. прот. В. М. Боровой, который высказался еще ярче: "Систематическое богословие и исторические церкви никогда не были на стороне революции по той простой причине, что они были пленницами космоцентрического понимания реальности, пленницами статического понимания раз навсегда утвержденного порядка на земле. Только в последние десятилетия, когда в философском, научном и богословском мышлении произошли глубокие изменения, своего рода революции, в результате антропоцентрического взгляда на космос, эволюционной концепции универса и нового переосмысливания всей истории человечества, — только после этого появилась возможность разработки богословия развития и революции" (Ж. М. П.,1966, № 9, стр. 78).

    В этом своем апостасийном направлении Московская Патриархия уже теряет самое Христианство, заменяя его религией мiра сего. Вопреки слову Спасителя (Мф. 6, 24), она пробует компромиссно служить двум господам и, в соответствии с предупреждением Спасителя, пришла к тому, что христианству нерадит, а безбожному коммунизму усердствует" [4].

    Марсксизм-ленинизм вышел из моды с падением Советского Союза в 1991 г. Но коммунистический дух никогда не умирал и в конце эры либерализма 90-х гг. он возродился в виде "национал-большевизма", крайней националистической формы старого коммунизма с некоторой "православной" добавкой, но без марсизма. Эта новая форма старой идеологии стремиться оправдать все беспрецедентные преступления советского прошлого и отвергла покаяние за грехи как предательство нации.

    Наиболее ярко это выразилось в статье, озаглавленной "Религия Победы", в которой российский религиозно-политический блок, "За Победу", представил свою программу. Победа СССР над нацистской Германией в 1945, ее кровь была рассмотрена блоком как имеющая "мистический, священный смысл", став "главным символом русской исторической совести". Политические и экономические аспекты предвыборной программы блока являлись коммунистическими; но ее националистические и религиозные моменты были еще более подчеркнуты. Ельцин и его соратники были обвинены в "предательстве 45-го" и "истинно-гениальных" достижений послевоенного советизма. "Однако, - пишет Валентин Чикин, - врагу не удалось истребить нашу Победу. Победа является той духовной силой, что поможет нам возродиться. От Победы, как от плодоносящего дерева, пойдут новые побеги: взойдут обильные хлеба, возникнут новые технологии, вырастут научные школы, окрепнет оборона, обретется миросозерцание. Новая всенародная общность подтвердит Победу 45-го и в XXI веке.

    Не забудем: в сороковые годы произошло удивительное слияние русских эпох. Языческой, с князем Святославом, отбившим хазар. Православной, в которой действовали великие русские полководцы и святые — Александр Невский и Дмитрий Донской. Монархической с Петром, Суворовым, Кутузовым. В дыму сражений Отечественной войны они сочетались с блистательными "красными" Жуковым, Василевским, Рокоссовским, о чем так ясно и громко возвестил с Мавзолея Иосиф Сталин…

    Только блок "За Победу!" имеет право претендовать на общенародную широту. Идеология блока "За Победу!" — это и есть долгожданная национальная идея, за которой наши горе-демократы ходили в Америку. Победа — это и есть то священное слово, которое переполняет русское сердце гордостью и свободой".

    Александр Проханов продолжил тему: "Победа — не просто национальная идея. Победа — это вероучение, особое религиозное умонастроение русских. Под куполом Победы найдет себе место и православный, и мусульманин, и атеист, и страстно верующий человек. Конечно, для того чтобы раскрыть это вероучение, нужны свои провозвестники, такие как Иоанн Богослов. Необходимы свои строители и организаторы. В создании этой религиозной философии есть место художникам и ваятелям, социологам и политологам, историкам и политикам.

    Еще предстоит выстроить это великое русское вероучение — Победа! В нем веками ожидаемое чудо, которое от волхвов передавалось из уст в уста, из Киевской Руси в Московское княжество, из империи царей в красную империю вождей. Это упование на вселенское добро, на вселенскую любовь. Понимание того, что миром правят не слепые силы материи, а Справедливость, Божественная правда…" [5]

    Православные авторы бросились поддерживать эту идеологию. Возникли движения за канонизацию таких "сильных лидеров" как Иван Грозный и Распутин. Появились "иконы" Сталина. И, что является наиболее ужасным и кощунственным, годовщина советской победы 9 мая 1945 г. представлялась некоторыми как "праздник праздников", сравнимый с Пасхой – и даже как сама Пасха! Так, в статье на патриархийном веб-сайте мы читаем:

    "Безбожный" СССР, смертию смерть поправ, воскресил и спас мир. Только потому, что "божные" и "безбожные" солдаты миллионами умирали, живём сегодня мы и живо всё мировое население, всё человечество. И не будет никаким преувеличением считать, что та страшная и Великая война и Великая Победа в той Великой войне стала первым социологически-масштабным мировоскресением, воспроизведением народами СССР подвига Христа. Этот факт требует всеобщего осмысления и некалендарного отношения к праздникам, поскольку в основе любого праздника всегда лежит событие, а не дата. 9 мая 1945 года стало самым убедительным свидетельством того, что две тысячи лет назад Христос воскрес. Поэтому наша Великая Победа – это праздник праздников, это Пасха" [6].

    Бывший кумир либералов РПЦЗ, о. Димитрий Дудко писал: "Теперь вот настало время реабилитировать Сталина. Впрочем, не его только, но само понятие государственности. Сегодня мы сами воочию можем увидеть, какое преступление есть безгосударственность и какое благо - государственность! Как не кричат, что в советское время много погибло в лагерях, но сколько гибнет сейчас без суда и следствия, безнаказанно, безвестно, ни в какое сравнение не идет та гибель. Весь ограбленный и обманутый народ теперь вздыхает: был бы Сталин, не было б такой разрухи.

    Сталин с внешней стороны атеист, но на самом деле он верующий человек, это можно было бы показать на фактах, если бы не рамки нашей статьи. Не случайно в Русской православной Церкви ему пропели, когда он умер, даже вечную память… Но самое главное все-таки, что Сталин по-отечески заботился о России. И поэтому Сталин, по крайней мере для меня, законным образом стоит рядом с Суворовым…" [7]

    "Церковный сталинизм" в Московской патриархии даже сейчас, когда она оказалась свободной от советского давления, стал наиболее страшным знаком отсутствия покаяния. В 2010 г. эта нераскаянность стала официальной идеологией Московской патриархии. Ее новый лидер, патриарх Кирилл, заявил, что "мы должны проникнуться специальным пониманием очистительного значения Великой Отечественной Войны – и это религиозное понимание".

    Кирилл обвиняет тех историков, которые считают, что зло на советской стороне было не меньшим, чем на стороне нацистов: с их "примитивным и греховным анализом", как говорит он, они не видят "Божественной перспективы". Согласно патриарху, Россия духовно возродилась в 1945 г. благодаря пролитой крови миллионов советских граждан, погибших на войне. Поэтому мы должны торжественно отмечать 9 мая как церковный праздник [8].

    Рассмотрим то, что в действительности произошло на войне, и в период до и после нее.

    Время с 1917 по 1941 гг. было наиболее безжалостным, массовым, кровавым и разрушительным гонением на Православную Церковь в течение всей ее истории. Укажем только на ужасающую статистику: согласно российским правительственным источникам, только в 1937 г. было арестовано 136,900 священников, из которых 106,800 были убиты [9]. Вместе с уничтожением собственных граждан в беспрецедентных масштабах, Советский Союз подписал пакт с нацистской Германией и с ее "благословения" присоединил к своей территории часть Польши и прибалтийские государства.

    Нацистское нападение в День всех святых, в земле Российской просиявших, освободило западную Россию от советского гнета и было встречено с нескрываемым энтузиазмом большинством жителей. Были распущены колхозы, открыты церкви, крещены множество людей. Восстановилась законная церковная иерархия в форме Автономных Православных Церквей Украины и Белоруссии.

    Однако, для тех, кто оставался на советской территории, события развивались по-другому. Преследования христиан, особенно катакомбников, отказывавшихся признавать советскую власть и воевать за "достижения Октября", не прекращались. Многие были убиты за отказ служить в Красной Армии, тысячи отправлены в лагеря.

    Более того, несмотря на все попытки советских пропагандистов представить войну как "Великую Отечественную", никакого возрождения русского патриотизма не произошло. Как пишет Антон Кузнецов, "с самого начала большевики показали себя как антирусская власть, для которой не существует понятий Родина, Отечество, честь и долг; у которой святыни русского народа вызывают ненависть; которая слово Россия заменила словом Интернационал, а русский национальный флаг – красным знаменем; которая и по своему национальному составу была, очевидно, нерусской: в ней преобладали евреи (составлявшие громадный %, первое время казалось, что речь идет о чисто "жидовской власти") и инородцы.

    За 24 года своего владычества большевицкая ("советская") власть добилась огромных успехов в деле уничтожения исторической России. Были последовательно истреблены все сословия: дворянство, купечество, крестьянство, духовенство, образованный слой (в том числе поголовно русское офицерство) и разрушены все государственные институты прежней России: армия, полиция, суд, местное самоуправление, благотворительные учреждения и т.д. Проводилось систематическое уничтожение русской культуры – взрывались церкви, разграблялись музеи, переименовывались города и улицы, вытравливались русские семейные и бытовые традиции, ликвидировались русские наука и школа, была зачеркнута и оплевана вся русская история. Вместо уничтоженного русского создавалось красное и советское, начиная от Красной армии и красной профессуры и кончая советской орфографией и советским спортом. Наше земное Отечество – Россия была фактически уничтожена, её террором превращали и превратили в Совдепию, которая была полным отрицанием России, анти-Россией. Русский человек не имеет права забывать, что последовательное отрицание русской государственности – это то, на чем стоял и чем подчеркнуто хвалился советский режим.

    Называться национальной властью такой режим не имеет никакого права. Он должен быть определен как антинациональная оккупационная власть, свержение которой каждый честный патриот может только приветствовать.

    …Антинациональная и антинародная сущность Красной (Советской) армии ясна каждому, кто более или менее близко с этой армией соприкоснулся.

    Но и всякий русский, сохранивший национальную память, согласится, что Рабоче-Крестьянская Красная Армия (РККА) никогда не являлась ни продолжателем традиций, ни правовым преемником Русской Императорской Армии (таковым была и остается до сегодняшнего дня армия Белая). Красная армия была создана большевиками вместо уничтоженной ими Русской Армии, причем создатели, руководители и костяк личного состава этой армии были либо открытыми предателями Родины, либо изменниками присяге и дезертирами из Армии Русской. Эта армия в Гражданскую войну обезчестила себя мародерством, убийствами наших русских офицеров и генералов и неслыханными насилиями над русским народом. При своем создании она пополнялась преступным сбродом, деревенскими босяками, красногвардейцами, матросней, а также китайцами, мадьярами, латышами и другими "интернационалистами". В "комсоставе" Красной армии коммунисты составляли: в 1920 – 10,5 %; в 1925 – 40,8 %, в 1930 – 52 %, а с конца 30-х годов коммунистами или комсомольцами были заняты все командные должности. Эта армия была пропитана доносчиками НКВД и политруками, её судьбами вершили комиссары, большинство которых было евреями; она представляла собой не национальную Армию, а партийное войско ВКП(б)-КПСС. Лозунг этой армии был не "За Веру, Царя и Отечество!", а "Даешь Интернационал!"

    Эта армия изначально создавалась не для защиты, а для порабощения нашего Отечества и превращения его в "плацдарм мiровой революции", с которого она должна была вести наступательную войну за распространения богоборческого коммунизма по всему мiру…

    Но конечно самый страшный удар по этому мифу наносит Русское Освободительное Движение Второй Мiровой войны, называемое у советских патриотов "власовским". Уже сам тот факт, что в составе германского Вермахта служило в разное время около 1 000 000 (одного миллиона!) советских граждан, должен пресекать все разговоры о "великой отечественной" войне, ибо действительно: где, когда, во время какой Отечественной войны люди в таком количестве добровольно переходят на сторону противника и воюют в его рядах? Совпатриоты не находят ничего более умного как объявить этих людей врожденными изменниками, шкурниками и трусами. Это – откровенная ложь, но даже если бы она и была правдой, то остается совершенно непонятным, почему же раньше за всю свою историю Россия не знала такого массового "предательства" и такой масштабной "измены". Сколько войн провела Россия, и никогда у нас не было столько изменников, перебежчиков и "шкурников", но вот стоило только начаться "отечественной" войне и притом не простой, а "великой", как сотни тысяч людей с оружием в руках перешли на сторону врага. Причем в РОА люди записывались даже в 1945 г., когда крах гитлеровской Германии стал очевиден, а победа Сталина неотвратима". [10]

    Когда большевики отступали в 1941 г., "НКВД выполняла программу ликвидации всех заключенных, сидевших в ее застенках. В большой Лукьяновской тюрьме в Киеве тысячи были расстреляны в своих камерах. Но в Ставрополе они еще успели вывезти "контрреволюционеров", включая старых священников и монахов, за город. "Спецэшелон" заключённых из областного города Ставрополя прибыл на линию Москва-Кисловодск. На станции Машук, место дуэли М. Ю. Лермонтова, вагоны отцепили и подали в тупик, в Каменоломню. Священникам и монахам связали руки и завязали глаза. По пятеркам их подвели к глубокому отвесному обрыву, образующему огромный котлован каменоломни и, при содействии солдат, они полетели с большой высоты вниз. Затем крюками оттаскивали бездыханных и укладывали рядами все следующие пятерки. Потом забрасывали землею, щебнем и песком и пускали лёгкий трактор уровнять для следующего вагона…" [11]

    Немцев встречали с большой радостью. Александр Солженицын пишет: "Литва, Латвия и Эстония устроили немцам торжественную встречу. Белоруссия, Западная Украина и первые оккупированные русские территории последовали их примеру. Но наиболее наглядно расположение народного духа было продемонстрировано Красной Армией: на глазах у всего мiра она отступала на протяжении всего 2000-километрового фронта, пешком, но с такой же скоростью, как моторизованные соединения. Ничто не может быть убедительнее того, как эти люди, солдаты в лице своих лучших представителей, проголосовали своими ногами. Численное превосходство было целиком на стороне Красной Армии, у нее была превосходная артиллерия и сильные танковые части, которые, правда, катились назад, — ни с чем не сравнимое поражение, беспрецедентное в анналах российской и мiровой истории. В первые несколько месяцев около трех миллионов офицеров и солдат сдалось в руки врага!

    То есть, народное настроение было сходным — настроение тех народов, из которых некоторые пережили двадцать четыре года коммунизма и тех, которые только один год. Для них весь смысл этой последней войны был в том, чтобы сбросить иго коммунизма. Вполне естественно, что каждый народ прежде всего интересовало не решение каких-либо европейских проблем, а его собственная национальная задача — освобождение от коммунизма" [12].

    "В годы войны, - пишет Анатолий Красиков, - с согласия германских оккупационных властей было открыто 7547 православных церквей (против 1270 открытых в 1944-1947 с разрешения Совета по делам Русской Православной Церкви)" [13]. Даже в полностью советизированных регионах, таких как Псков или восточная Украина, 95% населения, согласно немецким источникам, хлынуло в открытые храмы.

    Однако, немецкая глупость и расовая ненависть по отношению к славянам привели к тому, что к окончанию войны многие русские были рады уходу германских войск. К тому же нацизм и советизм были близки по своему духу и идеологии как две ветви одной антихристианской революции. Так что война между ними не была ни в коем случае войной добра и зла, даже в относительном смысле, но скорее войной между двумя демоническими режимами.

    И больший демон выиграл… По мере продвижения Красной армии на запад в последние месяцы войны начался один из самых величайших исходов в человеческой истории. Миллионы людей разных национальностей бежали от апокалиптического зверя – в особенности русские, которые точно знали, к чему приведет возвращение советской власти. Среди них были вся иерархия Белорусской и Украинской Автономных Церквей вместе со многими будущими светильниками Русской Зарубежной Церкви, такими, как митрополит Виталий, архиепископы Виталий и Аверкий, Леонтий Чилийский и Андрей Роклендский...

    Поведение солдат Красной Армии на немецких землях было невероятно жестоким. Оно извинялось советскими пропагандистами тем, что для солдат было естественно мстить немцам за их преступления в России. Но такой аргумент может иметь значение для язычников или коммунистов, но не для христиан, тем более православных.

    Наиболее пострадавшей частью немецкого населения оказались женщины. Согласно Ричарду Эвансу, почетному профессору современной истории Кембриджского университета, "женщины и девочки подвергались постоянному насилию… Насилие часто сопровождалось пыткой и издевательством и заканчивалось убийством. Часто, особенно в Берлине, женщин насиловали в присутствии мужчин-немцев, для того, чтобы подчеркнуть глумление. Мужчин обычно убивали, так как они пытались помешать насилию. В Восточной Пруссии, Померании и Силезии было изнасиловано около 1,400,000 женщин. Насилие было скорее нормой, чем исключением. Согласно оценкам двух крупнейших берлинских больниц, по меньшей мере около 100,000 женщин было изнасиловано в немецкой столице. Многие заболели венерическими заболеваниями. Большое число позднее сделали аборты, или, если родили, оставили детей в больнице. Насилие продолжалось много недель, даже после формального окончания войны…" [14]

    Таким образом, если верить патриарху Кириллу, доблестные христианские солдаты Красной Армии, "искупили грехи русских людей"! Таким образом Сталин "смертию смерть попрал"! Таким образом Христос был прославлен в новой пасхе!

    Но нет: результатами войны стало непоправимое зло для всех людей, которые попали в сферу советского господства – и даже для тех, кто оказался за ее пределами, так как Сталин вынудил союзников насильственно выдать миллионы русских в соответствии с ялтинскими соглашениями.

    "С 1945 по 1947 гг. 2,272,000 людей были переданы союзниками в СССР. Из них более 600,000 служили в "восточных силах" германской армии. Около 200,000 смогли остаться на Западе" [15]. Однако, как пишет Виталий Шумило, "более чем 6,000,000 "восточных рабочих" (остов), беженцев и эмигрантов были насильственно  репатриированы  в  СССР  до  1948 г.  Большинство  из  них оказались в стенах сталинского НКВД" [16].

    Самую большую категории тех, кто был насильно репатриирован, составляли те, кто воевал в Красной Армии. Уже в течение войны властями было казнено 157,000 красноармейцев (эквивалент 50 девизий) и почти миллион арестовано [17]. Потом настал черед тех, кто провел войну в нацистских лагерях или просто, увидя благосостояние на Западе, узнал о лживости советской пропаганды. Протоиерей Михаил Ардов пишет: "я прекрасно помню послевоенные годы, как в 45-м, 46-м году Москва была буквально наводнена калеками, безрукими, безногими солдатами, которые пришли с войны, и вдруг они все исчезли. Я только потом узнал, что их всех, чтобы они вид столицы не портили, схватили и отправили помирать на остров Валаам.

    Там не было монастыря, вот они там, можно себе представить, в каких условиях доживали свой век. Они нищенствовали, побирались, - вот, чтоб ничего этого в столице не было, так с ними обошлись. Это я хорошо запомнил. Кроме того, как мы знаем, по вине, в общем-то, самого Сталина, его военачальников, огромное количество советских людей попало в плен. И государство от них сразу отреклось, их сразу объявили изменниками. А впоследствии, когда они по тем или иным причинам возвращались в нашу страну, их немедленно – по большей части – просто сажали в сталинские лагеря. Вот так они относились к ветеранам…" [18]

    В 1945 г. специально подобранных епископов из наиболее малодушных заставили выбрать Алексия (Симанского) как патриарха и согласиться с беспрецедентным контролем государства над Церковью. Виталий Шумило пишет: "Внешний результат Московского собора 1945 г. был благоприятным для советского режима, фактически, благодаря тому, что участие в нем восточных патриархов давало "легитимность" и "каноничность" для вдохновленных Сталиным выборов. Это ввело в заблужление не только часть православной иерархии заграницей, но и многих истинно-православных пастырей в СССР, которые наивно не подозревали, что это могло произойти с каноническими нарушениями" [19].

    Решения собора имели прямые и крайне неприятные последствия для тех православных христиан, которые остались верными Христу. Как пишет профессор Иван Андреев, бывший членом Катакомбной Церкви до войны, "подпольная или Катакомбная Церковь в Советской России подверглась тяжелейшим преследованиям после 4 февраля 1945 г., когда произошла интронизации советского патриарха Алексия. Те, кто не признал его, были приговорены к новым срокам заключения и через некоторое время убиты. Те, кто признал его, часто получали освобождение до окончания срока и назначения… Все тайные священники, обнаруженные в советской зоне в Германии были убиты" [20]. Этот факт, как пишет М.В. Шкаровский, "частично подтвержден документами из архивов тайной полиции. В 1944-45 гг. в лагерях была сфабрикована целая серия дел о контрреволюционных организациях. Многие клирики были приговорены в увеличению сроков заключения или расстреляны" [21].

    Другим последствием сталинского "искупления" было подчинение Румынской, Болгарской и Сербской Православных Церквей КГБ и ее "филиалам", в результате чего были убиты многие епископы и священники, в то время как другие стали марионетками коллективного Антихриста. Затем началась коммунизация населения Восточной Европы: и если материальное и духовное разрушение в этих странах не сравнимо с тем, которое было в Советском Союзе, то лишь потому, что они были под коммунистическим гнетом меньшее время и уже в основном после смерти Сталина.

    На Западе коммунистические партии Франции и Италии получили "путевку в жизнь" благодаря победе "дяди Джо" и щедрые субсидии (ценой, конечно, голодающих русских людей), так что лишь присутствие американских войск и еще большие субсидии плана Маршалла спасли Западную Европу от советского ига. Когда опустился железный занавес, полчища "сталинских ангелов" распространились по всему миру, сея "мир и добрую волю для всех людей" – за исключением христиан, капиталистов и всех, кто не был захвачен антихристианскими убеждениями марксизма.

    Их величайшой победой стал 1949 г., когда самую населенную страну мира – Китай – захватил коммунизм. Четвертая часть суши, от Берлина до Пекина, оказалась под коммунистическим владычеством. Невольно приходят на ум слова пророка: "И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя `смерть'; и ад следовал за ним; и дана ему власть над четвертою частью земли - умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными". (Откр. 6, 8)

    Для падшего человечества характерно понимать все в сугубо физическом и внешнем смысле, в понятиях человеческой жизни и смерти, завоеванных или потерянных земель, захваченного или разрушенного имущества… Но христиане должны судить не по наружности (Иоан. 7, 24), но по внутренней сущности. Христианство есть религия Духа, невидимого и нематериального, который проявляет себя в видимом и материальном.

    Сергианское "богословие победы" утверждает грубо чувственное, богохульное и еретическое понимание искупления и основ христианской морали. Это понимание искупления через Сталина в сущности равносильно иудаистскому пониманию искупления благодаря лже-мессию: национально-политическое освобождение от внешних врагов путем войны и кровопролития. Хотя патриарх Кирилл может говорить о победе 1945 г. как искупившей грехи русских людей, на деле это является лишь прикрытием для нерелигиозных или даже антирелигиозных целей.

    Христос отверг мечты иудеев об освобождении от римского владычества, и за это Он был распят. Искупление от греха, смерти и дьявола было совершено Им через добровольное принятие страданий и унижения без всякой ненависти, гордости или чувства мести – т.е., совсем иными средствами, нежели это было в иудейской и советско-германской войне. С внешней точки зрения, Христос потерпел полное поражение, Он был погребен в склепе, а его ученики бежали в страхе и растерянности. Его смерть на Кресте не изменила ничего в политическом смысле. Но внутри Его собственной Души и Тела, в глубинах ада и в душах и телах тех, кто последует за Ним в истине, грех был искуплен, смерть побеждена, а Сатана сокрушен благодаря Победе, более грандиозной, чем любая политическая или национальная победа.

    Святой апостол Павел пишет: "Не будь побежден злом, но побеждай зло добром" (Рим. 12, 21). Однако, солдаты Красной Армии в 1945 г., победившие нацизм в физическом смысле, были побеждены им морально и духовно. Они впитали все зло своих противников, их гордость, похоть, расовую ненависть. И после войны, в то время как немцы, униженные поражением, покаялись и добились "преодоления прошлого", советские люди, гордые победой, приумножили свои беззакония и нераскаянность. И сегодня у власти в России находится режим, напоминающий одновременно нацистский и советский. Этот режим обижен на свое поражение в холодной войне так же, как и Германия на поражение в 1 Мировой Войне, и он восстанавливает свои военные силы так же, как делал Гитлер в 30-х гг. Как пишет Эдвард Лукас, "бездумный национализм, прославление г-на Путина массовыми молодежными движениями, такими, как "Наши", заставило некоторых назвать их "Путинюгенд", вспомнив "Гитлерюгенд" в нацистской Германии" [22].

    Материальное зло может быть побеждено материальными средствами, но духовное зло можно преодолеть только духовными средствами. И советизм, и нацизм – эти два демона - являются несомненным злом. Как предсказывал старец Аристоклий Афонский в 1911 г.: "Зло на короткое время возобладает в России, и повсюду, где это зло пройдет, потекут реки крови. Это не есть русская душа, а нарост на русской душе. Это не идеология, не философия, а дыхание ада".

    Такое духовное зло можно победить только добром, святостью. Таков был завет Царя-Мученика Николая, в его последнем слове к миру, как передано его дочерью, мученицей великой княгиней Ольгой Николаевной: "Отец просит передать всем тем, на кого они могут иметь влияние, чтобы они не мстили за него, так как он всех простил и за всех молится, чтобы не мстили за себя, чтобы помнили: что то зло, которое сейчас в мире, будет сильнее, но что не зло победит добро, а только любовь…" И почитание Царя-Мученика в России сегодня вселяет надежду, что не все потеряно, что добро может одолеть зло здесь.

    Но Московский Патриархат не усвоил завета Царя-Мученика. Как Геббельс для Гитлера, так и патриарх Кирилл для Путина разжигает мстительность, "победобесие", "победный демонизм". Не желая признать того, что победа 1945 г. стала фактически духовной катастрофой, когда Сталин покорил Россию и Восточную Европу Сатане, Кирилл говорит вместе с шекспировским Макбетом: "Зло, будь мне добром!"

    Мы должны заключить, что если смерти солдат Красной Армии в 1945 г. и могут рассматриваться как жертвы, то не Богу, но дьяволу. Не следует понимать эту мысль лишь фигурально. Протоиерей Лев Лебедев говорит о кровожадности коммунизма – фактически, самого кровавого движения в мировой истории [23] – как имеющей дьяволопоклонническую сущность: "Проливаемая ею кровь — всегда ритуальная, это жертва бесам. Св. Иоанн Златоуст писал: "Таков обычай у демонов, когда воздают им человеки Божеское поклонение вонею и дымом крови, тогда они, подобно кровожадным и ненасытным псам, пребывают в тех местах для питания и наслаждения". От таких кровавых жертв и получают сатанисты те демонские энергии (силы), которые им так нужны в борьбе за власть или ради её сохранения. Здесь именно отгадка странной кровожадности всех без исключения революций и всего режима большевиков от 1917 до 1953 гг." [24].

    Сравнение коммунизма, будто бы строго "научного" или атеистического мировоззрения, с демонослужением может показаться странным на первый взгляд. Но более глубокое изучение истории коммунистического движения подтверждает это заключение. Невероятная ненависть коммунистов к Богу и христиан и ко всему человечеству в целом, может быть объяснена только одержимостью или, точнее, бессознательным желанием приносить кровавые жертвы дьяволу, который был, говоря словами Христа, "человекоубийца от начала" (Иоан. 8, 44). Невозможно исключить возможность, что в некоторых случаях они точно знали, кому они приносят жертву. К тому же многие лидеры большевизма вышли из среды талмудического иудаизма и, вступив в партию, сознательно продолжили восстание против Бога своих отцов…

    Это можно видеть из предсмертного признания Янкеля Юровского, убийцы Царя: "наша семья страдала меньше от постоянного недоедания, чем от религиозного фанатизма моего отца… На праздники и обычные дни детей заставляли молиться, и не удивительно, что моим первым активным протестом был протест против религиозных и национальных традиций. Я возненавидел Бога и молитву так же, как ненавидел бедность и господ…" [25]. Он ненавидел Бога и отказался верить в Него? Или, возможно, он перенес свою верность на Его величайшего противника – дьявола? Мы не знаем ответа на эти вопросы. Но мы знаем, что Царь и его семья были убиты ритуальным способом. Странные каббалистические символы были найдены на стенах дома, где произошло убийство. Их расшифровка гласит: "Здесь, по приказу тайных сил, Царь был принесен в жертву для разрушения государства. О сем извещаются все народы " [26].

    Второй пример. Бывший семинарист Сталин сказал Черчиллю: "Может быть, Бог поможет вам". Черчилль ответил: "Бог, конечно, на нашей стороне". Сталин сказал на это: "А дьявол, естественно, на моей, и благодаря нашим совместным усилиям мы победим врага" [27]. Он пошутил, конечно…

    Но неужели не было ничего, что искупило "победу" 1945 г. - эту вакханалию зла? Ответ на этот вопрос мы находим в Откровении: "И когда Он снял пятую печать, я увидел под жертвенником души убиенных за слово Божие и за свидетельство, которое они имели. И возопили они громким голосом, говоря: доколе, Владыка Святый и Истинный, не судишь и не мстишь живущим на земле за кровь нашу? И даны были каждому из них одежды белые, и сказано им, чтобы они успокоились еще на малое время, пока и сотрудники их и братья их, которые будут убиты, как и они, дополнят число" (Откр. 6, 9-11). Другими словами, подвиг Святых Новомучеников Российских, отвергших советскую власть, и был искуплением ужасного триумфа зла в 1945 г.

    Конечно, ни один человек не может искупить грехов другого – и не меньшим лжеучением, чем ересь патриарха Кирилла, является ее следствие, что люди могут искупить грехи независимо от Искупителя. Как говорит Давид: "Человек никак не искупит брата своего и не даст Богу выкупа за него: дорога цена искупления души их, и не будет того вовек, чтобы остался кто жить навсегда и не увидел могилы" (Пс. 48, 7-8). Ни величайшие святые, ни тем более безбожники и насильники Красной Армии не могут искупить ничьих грехов. Только один Господь Иисус Христос есть Искупитель, только Он, принесший совершенную искупительную Жертву за грехи целого мира.

    И только Он – Победитель. Истинный победитель – не тот, кто убивает людей и завоевывает царства, принося жертвы дьяволу, ненавистнику человечества и "князю мира сего", но Он, Который благодаря совершенной Жертве Самого Себя Богу, разрушил власть дьявола, освободив человечество от смерти. Святой Иероним говорит: "День Господень, день Воскресения, день христиан – наш день. Он называется днем Господним, потому что в этот день Господь вознесся к Отцу как Победитель" [28].

    Тем не менее, про святых и мучеников можно истинно сказать, что они участвуют в искупительной Жертве и Победе Христа, потому что своими страданиями они "восполнили недостаток в плоти скорбей Христовых" (Кол. 1, 24). Они предложили самих себя как жертвы всесожжения Спасителю, и их жертвы не были напрасны, но принесли окончательную победу Христа над большевизмом.

    И где же остается патриарх Кирилл с его прославлением "искупительной жертвы", принесенной сатанистами-большевиками? Митрополит Анастасий, первоиерарх Русской Зарубежной Церкви, в своем ответе на описание патриархом Алексием Сталина как "богоизбранного вождя, который привел нашу родину к процветанию и славе", замечательно написал по этому поводу: "Кто может со спокойным сердцем слышать эту постыдную лживую похвалу, где человекоугодничество граничит уже с богохульством. В самом деле, — можно ли допустить, чтобы человек, обагренный кровью с головы до ног, покрытый преступлениями, как проказой и глубоко отравленный ядом безбожия, мог быть назван "избранником Господним", предназначенным вести нашу Родину к благоденствию и славе? Не значит ли это возводить клевету и хулу на Самого Бога Всевышнего, Который в таком случае являлся бы ответственным за все зло, которое творится уже много лет на нашей земле большевистской властью, возглавляемой Сталиным? Атомная бомба и все другие разрушительные средства, изобретенные нынешней техникой, поистине менее опасны, чем нравственное разложение, какое вносят в русскую душу своим примером высшие представители гражданской и церковной власти. Разложение атома приносит с собой только физическое опустошение и разрушение, а растление ума, сердца и воли влечет за собою духовную смерть целого народа, после которой нет воскресения" [29].

    И все же воскресение Святой Руси возможно. Но оно придет только, когда весь народ покается, отвергнет сатанинскую победу 1945 г., анафематствует "патриарха" Кирилла и всех, кто вместе с ним восхваляет ее, и вернется к истинному знанию, что есть только один Победитель смерти и ада, Господь Иисус Христос. И каждый, кто раскается, принесет тем самым свою истинную жертву против ложных жертв большевиков. Как говорил старец Аристоклий, "надо каяться в грехах и бояться творить и малейший грех, а стараться творить добро, хотя бы самое малое. Ведь и крыло мухи имеет вес…, а у Бога весы точные. И когда и малейшее на чаше добра перевесит, тогда и явит Бог милость Свою над Россией…"

        2010 г.

[1] Богословие победы // Наша страна, №2891, 2010.
[2] П. Курочкин, Эволюция современного русского православия, М., 1971 г., стр. 81, 82.
[3] ЖМП, 1967, цит. по "Православная жизнь", №110, 1968, стр. 25.
[4] Г. Граббе, Догмат о Церкви в современном мире (доклад 3-му Всезарубежному собору), 1974.
[5] В. Чикин, А. Проханов, Религия Победы: Беседа // Завтра, №32 (297), 1999, стр. 2.
[6] Ю. Крупнов, Победа – это пасха.
[7] Д. Дудко, Мысли священника о Сталине.
[8] Богословие победы, op. cit.
[9] Документ комиссии при Президенте России по реабилитации жертв политических репрессий, 5 января 1996 г.; Service Orthodoxe de Presse, № 204, 1996, p. 15. Согласно другому источнику, с октября 1917 г. по июнь 1941 г., было убито 134,000 священников, большинство из которых (80,000) – в период с 1928 по 1940 гг. ("Наша страна" – конечно же не Ваша").
[10] А. Кузнецов, О советско-германской войне. А. Солдатов пишет: "память "власовцев" дорога для многих чад Русской Церкви Заграницей (РПЦЗ)… На мемориальном кладбище РПЦЗ в Ново-Дивеево около Нью-Йорка установлен обелиск, посвященный памяти всех солдат и офицеров Русской Освободительной Армии, которые отдали свою жизнь "во имя идеи свободы России от коммунизма и фашизма" (Радости Пасхи и скорбь Победы // Московские новости и Вертоград, №520 (2005)).
[11] Монах Епифаний (Чернов), Церковь Катакомбная на Земле Российской.
[12] A. Solzhenitsyn, The Mortal Danger, London: The Bodley Head, 1980, pp. 39-40.
[13] А. Красиков, Третий Рим и большевики // Л. Воронцова, А. Пчелинцев, С. Филатов. Религия и права человека, М., 1996, стр. 203.
[14] R. Evans, The Third Reich at War, London: Penguin Books, 2009, pp. 710-711.
[15] А. Солдатов, op. cit.
[16] В. Шумило, Советский режим и "советская Церковь" в 40-е-50-е годы XX столетия.
[17] A. Yakovlev, A Century of Russian Violence in Soviet Russia, Yale University Press, 2003.
[18] М. Ардов, Не вовлекаться в Великую Победу // Вертоград, 18 мая 2005 г.
[19] В. Шумило, op. cit.
[20] И. Андреев (Андреевский), Катакомбная Церковь в Советской России.
[21] М. Шкаровский, Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве, М., 2005, стр. 205.
[22] Е. Lucas, The New Cold War, London: Bloomsbury, 2008, p. 102.
[23] "С громадным числом жертв, которое оценивается между 85 и 100 миллионами… история коммунизма представляет собой самый колоссальный пример политического убийства в истории…" (M. Malia, in S. Courtois, N. Werth, J.-L. Pannι, A. Packowski, K. Bartošek, J.-L. Margolin, The Black Book of Communism, London: Harvard University Press, 1999, p. x).
[24] Л. Лебедев, Великороссия, СПб, 1999, стр. 429.
[25] E. Radzinsky, The Last Tsar, London: Arrow, 1993, p. 177.
[26] См. Н. Козлов, Крестный путь, М., 1993 г.; М. Орлов, Екатеринбургская Голгофа // Колокол, №5, 1990, стр. 37-55; Князь Ф. Юсупов, Воспоминания, М., 1998, стр. 249; Л. Лебедев, op. cit., стр. 519.
[27] J. Fenby, Alliance, London: Pocket Books, 2006, p. 152; cf. p. 65.
[28] Св. Иероним, Беседа 94-я на Пасху.
[29] И. Андреев, Благодатна ли советская церковь?, 1948 г.

                                                 17 июля

                                                                                                     Елена Семенова

                                                                                Раскололся колокол плачем поминальным.

        Над трясиной волглою воет ветер шквальный.

                  Не из Углич-города ль слышен звон набатный?

      Грают злобно вороны в трауре закатном.

Вы кого хороните, ветры, в поле чистом?

По князьям ли стонете, Глебе и Борисе?..

                Ночь ползёт кромешная. Русь, бедой обвита,

    Плачет, безутешная, по Царе убитом.

         По княжнам умученным сатанинской силой...

                                                                                 Красная падучая извела Россию.

                                                                                        И средь слёз меречется ей в "раю" кандальном

                                                                                        Ангела-Царевича взор светло-печальный.

                                                                                 Не блистают сполохи в сумраке полона.

                                                                                 Раскололся колокол поминальным звоном...

ОСТАВЛЯЕТСЯ ДОМЪ ПУСТЪ

 Вадим Виноградов.

                                                                                                                                Здесь русского духа... нетъ!

                                                                                                              Здесь Русью... даже не пахнетъ!

 

    6 мая в день святого великомученика Георгия на 5-ом канале ТВ, из города, который и сегодня мог бы называться Петроградом, но так не называется, ибо своему нынешнему образу жизни не соответствует тому названию, которое присвоил ему в свое время Царь - Мученик Николай II, в рубрике «Открытая студия» обсуждалось понятие «патриотизм».

    В дискуссии на эту тему участвовали: известнейший журналист, известнейший писатель и полемист, известнейший редактор известнейшей газеты, неизвестный, но очень шустрый священник, под изображением которого временами появлялась надпись, что он ещё и историк. Пятым полемистом была и ведущая, которая задавала вопросы с явно имеющейся у неё точкой зрения на вопрос, что же это такое патриотизм, хорошо это или плохо. Имена участников этой Открытой студии называть просто ни к чему, ибо их мнения о патриотизме - это мнения всей интеллектуальной элиты РФ. Ибо совершенно очевидно, кого бы из постоянно пребывающих на экране ТВ сюда не пригласили, мы не услышали бы ни от кого слов Истины. Не будем и цитировать сих полемистов - если ни одна из их дорог не ведёт к храму, то, что это за дорога. Скажем только, что поскольку, их было пятеро, то образ лебедя, рака и щуки будет недостаточен - в басне нет четвёртого, например, крота, утаскивающего идею под землю, и пятого, например, шмеля, который бы летал кругалями, возбуждая четырёх несог-ласных друг с другом мужчин.

    Откроем одно только мнение священника, противника всякого патри-отизма, негодовавшего по поводу празднования Дня Победы. Другие тоже крутили «патриотизм», как та обезьяна крутила и вертела очки, не зная, как их применить.

    Из всей этой длиннющей дискуссии, пытавшиеся в этой перепалке определить и “русскую национальную идею”, и разъяснить что такое “свобода”, стало ясно: чем в течение 1000-чи лет были для русского человека слова  патриотизм,  русская идея,  свобода, любовь, представители нынешней интеллектуальной элиты на самом деле не имеют и малейшего представления.  А были эти понятия для русской души простыми и ясными, потому что все люди Святой Руси были едины во Христе. Сегодня же об этом единстве не хочет вспоминать даже священник, негодующий на патриотизм, пренебрегающий патриотизмом апостола Павла: Я желалъ бы самъ быть отлученнымъ отъ Христа, лишь бы спаслись мои братья по плоти. (Рим. 9:3).

    Не вспомнил ни священник, ни один из интеллектуалов дискуссии об установке патриотизма данной Самим Господом Христом: Нетъ больше той любви, какъ если кто положитъ душу свою за други своя. (Ин. 15. 13).

    Кстати, ведь и «что такое любовь» - не унимались бедолаги. Ромео и Джульетту разобрали по косточкам, вспомнили даже Меркуцио… Самые разнообразные знания пёрли из каждого полемиста, как из рога изобилия. Козыряли даже Конфуцием. Но не было угадано за весь 2-х часовой мара-фон препирательств у сверхинтеллектуалов ХХI-ого века, одного знания, которое-то как раз, может быть и единственное, хорошо знал каждый представитель Святой Руси - знание Христа. Не было согласия у самодо-вольных ораторов и о любви. И здесь каждый тянул одеяло на себя. Но, о любви Христовой? Да, как это неприлично сегодня, даже и священнику. 

    Интеллектуалы - юмористы, хотя и имели насупленный вид, выглядели больше юмористами, так как не знали даже азбуки русского патриотизма. Каждый изобретал свой патриотизм, свою русскую идею, свое понимание и свободы, и любви, полностью пренебрегая этими понятиями, выработан-ными тысячелетием русской верующей жизни. Не держат уже в памяти элита наша, что: И когда приблизился къ городу, то, смотря на него, заплакаль о немъ. (Лк. 19. 41).  Кто из элиты РФ способен сегодня заплакать о заблудшем русском народе? Может быть, министр сельского хозяйства способна уронить слезу? Или, может быть, министр здравоохранения? Или…

    Есть двадцатиминутный фильм под названием «Полк, смирно!». Суть патриотизма, суть русской идеи, суть свободы и любви выражена в этом фильме во всей полноте, без употребления самих слов «патриотизм» и прочего. И с грустью и горечью думается, что если бы любой из миллионной нашей элиты, и эти пять представителей её, оказавшиеся на ковре 5-ой студии, посмотрели бы этот фильм, то каждый из этого миллиона, имея свое представление о патриотизме, не приметил бы в этом фильме истинного патриотизма, как не приметил слона в кунсткамере крыловский персонаж. И в этом вся русская трагедия, о которой давно известили отцы Церкви: Чувство тонкой гордости, связанное с верой в возможность для человека жить собственной мудростью, весьма характерно для многих культурных по-нынешнему людей, которые выше всего ставят свои умозаключения, почти всегда выпускают из вида, что кроме действий человеческих в исторических событиях проявляется Перст Божий. (Святитель Iоаннъ Шанхайский)

    Так, что же произошло на 5-ом канале в преддверии Дня Победы? А для сегодняшнего дня ничего особенного, просто нынешние “инженеры человеческих душ” РФ в очередной миллионный раз продемонстрировали свое нежелание обращаться к истокам русского патриотизма, возвестив этим от всего интеллекта РФ, что дом их, РФ, уже оставленъ имъ пустъ, что духъ жизни уже отошел от него, что ныне в РФ русского духа… нет!, что Русью то не только на 5-ом и на всех иных каналах и радиостанциях… даже и не пахнетъ!

    Патриотизм же русский состоит только в одном единственном желании русской души - в желании, чтобы на его земле воссиял Христосъ! Даже когда русский патриот атеист, когда он окончательно поражен диавольской попсой каких - нибудь стасов михайловых и другой шелупони, даже тогда он, именно, этим жаром, сохраненным в нем генами его предков, печётся о своей России.

    Но сегодня это всего лишь жар затухающих углей. «Ты мне ещё за Севастополь ответишь!» - вот и весь остаток русского патриотизма.

    И война 1941 - 1945 годов была тем временем, когда русский народ прощался со своей русскостью, когда удалялось из русской души главное её свойство - способность к самопожертвованию, дарованное ей Господомъ Христомъ для исполнения Его главной заповеди, забытой даже многими, одевшими ныне сутаны: Нетъ больше той любви, какъ если кто положитъ душу свою за други своя. (Ин. 15. 13), любви, любящий ближнего своего больше, чем самого себя. В этой войне русский народ использовал послед-ний свой остаток самопожертвования, который то и принес народу нашему внешнюю победу, обернувшуюся страшным поражением внутренним.

    Конечно же, не в это одночасье от русских людей удалялась их рус-скость. Ещё наш пророк Достоевский обращал внимание на начало этого исхода русскости: Всякъ за себя и только за себя и всякое общение между людьми единственно для себя. То есть, чуждое русской душе состояние.

    Да, если бы не покидала постепенно русскость людские души населения России, разве возможны бы были в России и 1905-ый, и 1917-ый годы? Кстати, сравнение этих двух революций наглядно, как научный экспери-мент, показывает и уменьшение духа русскости в русском народе, и влияние этого уменьшения для судьбы российской земли. В 1905-ом году на местах само крестьянство расправлялось с распространителями идей сатаны в провинции, ибо наличие русскости ещё сохраняло иммунитет против лжи заговорщиков. А уже в 1917-ом году ясно видно, как иммунитет этот иссяк вместе с иссякновением русскости в русском человеке. И ответ Государя Николая II на вопрос, почему он не призвал народ к защите Самодержавия: Русский народ сознавал свое безсилие, как раз об ослаблении  иммунитета против сатанинской лжи. 

    Рубиконом же, после перехода которого возврата к русскости не стало, и был 1945 год. Во время войны советский народ, оказавшись в тяжелейших условиях, по естеству самой человеческой природы вынужден был зажить духовной жизнью! 1.Убогое пропитание - являло собою постъ! 2. Трудились и на фронте, и в тылу, скажем образно, - 24 часа в сутки. 3. И самое главное, молитва! Оставленная народом после переворота 1917 года, молитва вновь вернулась в русские сердца, когда почти в каждую семью стали приходить похоронки. И материнские сердца, и сердца жен от всего сердца, с настоящей сердечной молитвой в клети своего сердца восклицали: Господи, спаси хоть Колю! Наступила настоящая аскетическая жизнь. И во время войны русское самопожертвование преподнесло миру свою ярчайшую коду русскости. А сразу после Победы крик довоенной уже атеистической русской души: “Если уж нам хорошо пожить не удастся, то хотя бы наши дети были счастливы”, сменился новым желанием: “А почему бы и нам самим после такой победы не пожить счастливо?” И Бога снова стали забывать! Но в советское время ещё не было почвы для торжества себялюбия: колбаса только в Москве, вкалывать приходилось по-прежнему много.

    И когда в 1991 году (как хитёр и лукав сатана (Св. праведный Iоаннъ Кронштадский)) магазинные полки, предварительно опустошенные, завалили товарами, это и стало командой: Поехали! Поехали в ад уже добровольно и свободно, а не как во время советской власти, когда в ад гнали палкой.  

    Потому то и парад, который ныне отрицают даже те из либералов, кто облачился в сутаны, очень нужен населению РФ, именно, как память об утраченной русскости. Во время парада в лихом марше войсковых колонн, в звуках «Прощания славянки», нашим людям видятся русские чудо - богатыри. И не памятью даже, а своим сердечным чувством встречается они на параде через нынешних воинов со всем русским воинством, ведомым в разное время то Александром Невским, то Дмитрием Донским, то Суворовым, то Кутузовым, то Ушаковым, то Жуковым…. которые сами были ведомы Неведомымъ Богомъ. И не словами, не мыслями даже, а сердцем своим, дряблым и опустошенным ныне, но ещё сохраняющим генетической памятью, ему самому неведомо, звучит в нем во время парада вечная русская благодарность: Не намъ, не намъ, а Имени Твоему!

    И пускай себе во время этого чеканного шага, во время этого единства повернутых в прошлое лиц нынешних воинов, президент РФ, прозванный ещё и главнокомандующим, вальяжно развалился в креслах, а не стоит вытянувшись пред войском, как это делали все русские цари и, даже генсеки, обманутый ныне человек, всё же, не обращает на него внимания, потому что для него, замороченного и далеко не православного, всё равно, совсем не этот Крошка Цахес, его главнокомандующий, его главнокоман-дующий… Господь Христосъ, принесший ему столько и ратных, и духовных побед.  

 

 

              WHY DID CONSTANTINOPLE FALL?

                                                                                         Dr. Vladimir Moss

    

    Many causes have been proposed for the Fall of Constantinople in 1453. Secular historians have naturally looked for material causes: the loss of Anatolia to the Ottoman Turks, with the consequent loss of manpower and economic resources; the handover of trade into the hands of the Genoese; the debasing of the currency; the feudal system introduced by the Latins; social inequalities between the rich and the poor; and the Black Death… Orthodox historians have gone deeper, proposing the divisions in the Byzantine commonwealth of States between the Slavs and the Greeks, or, most plausibly, the betrayal of the Faith at the Council of Florence in 1439…

     And yet there is something not quite convincing in these explanations. While undoubtedly valid up to a point, they fail, individually and collectively, to explain why the Fall took place precisely at this time. After all, the Byzantines had suffered similar disasters on previous occasions. Anatolia had been lost to the Arabs in the seventh century, and again to the Seljuks in the eleventh century – but they had recovered. Before 1204 trade had been in the hands of the Venetians – but they had recovered. Social rest had been rife at the end of the Comnenan period, and again in mid-fourteenth century Thessalonica – but they had recovered. The Black Death afflicted them, as it afflicted many European states – but they had recovered. As for trouble with the Slavs, especially the Bulgarians, this was not new. And as for falls into heresy, these had been frequent and sometimes prolonged, as in the time of the iconoclasts - but both the Church and the Empire had recovered. There was no reason to believe that this fall into heresy was any deeper than previous falls – the unia of Florence 1439 was rejected almost immediately by the people, and was officially rejected by the hierarchy in 1454 and again in 1484.

     A clue to our conundrum is provided by an 8^th or 9th century Greek prophecy found in St. Sabbas’ monastery in Jerusalem, which says: "The sceptre of the Orthodox kingdom will fall from the weakening hands of the Byzantine emperors, since they will not have proved able to achieve the symphony of Church and State. Therefore the Lord in His Providence will send a third God-chosen people to take the place of the chosen, but spiritually decrepit people of the Greeks.”[1] If we take this prophecy as God-inspired, as I believe we can, then we have the beginnings of an answer: Constantinople fell because something fundamental in the relationship between Church and State went wrong in the Palaeologan period – something that was irreparable in the context of late Byzantium, and which was so serious, according to God’s righteous judgement, as to require the final Fall of the Empire itself...

     But had not the Church-State relationship almost always been in crisis in Byzantine history? How many emperors had not come to power through murdering their predecessors, prompting the remark of the historian J.B. Bury that the government of Byzantium was “an autocracy tempered by the legal right of revolution”.[2] How many had not broken the laws of marriage in a particularly flagrant manner! How many had not tried to impose heresy on the Empire, thereby stretching the Church-State relationship to breaking point! What was so sinister about the apparently peaceful relations between Church and State in the Palaeologan period that called for so terrible and final a judgement?

     According to the theory of Church-State “symphony” that was accepted in both East and West before the rise of the heretical papacy, the Emperor was in complete command of the political sphere, and could be deposed only in the case of his apostasy from the true faith. Thus in about the year 1000 the English Abbot Aelfric said: “No man may make himself a king, for the people have the option to choose him for king who is agreeable to them. But after he has been hallowed as king, he has power over the people, and they may not shake his yoke from their necks.”[3]

     However, until the first Fall of the City in 1204, the Byzantines were constantly “shaking the yoke of the emperors from their necks” – and not for reasons of the faith. They were killed or mutilated simply because, in the opinion of some army commander, they were bad rulers. And the Church and the people usually acquiesced in the deed…

    Thus in 865 St. Irene Chrysovalantou revealed that the Emperor Michael III was to be murdered. However, she said, “do not by any means oppose the new Emperor [Basil I], who shall come to the throne, though murder be at the root of it. The holy God has preferred and chosen him, so the enemy himself will not benefit.”[4]

     Again, when Emperor Nicephorus Phocas was murdered in 969 by John Tzimiskes, Patriarch Polyeuctus eventually crowned him although Tzimiskes’ guilt was well-known. The patriarch, as Leo the Deacon relates, “declared that he would not allow the Emperor to enter the church as long as he had not expelled the Augusta from the palace and had not named the murderer of the Emperor, whoever he might be. Moreover, he demanded the return to the Synod of a document published by Nicephorus in violation of justice. The point was that Nicephorus, either intending to remove certain violations of the sacred rites that had been allowed, in his opinion, by certain hierarchs, or wishing to submit to himself even that in the religious sphere which it was not fitting for him to rule over, had forced the hierarchs to compose a decree according to which nothing in Church affairs was to be undertaken without his will. Polyeuctus suggested that the Emperor carry out all (this); in the contrary case he would not allow him to enter the holy church. (John) accepted the conditions; he removed the Augusta from the palace and exiled her to an island called Protos, returned Nicephorus’ decree to the Synod and pointed to Leo Valans, saying that he and nobody else had killed the Emperor with his own hand. Only then did Polyeuctus allow him into the holy church and crown him, after which he returned to the Royal palace and was hailed by the army and people”.[5]

     The Russian diplomat K.N. Leontiev tried to defend the Byzantines against the charge of serial regicide: “They drove out the Caesars, changed them, killed them. But nobody touched the holiness of Caesarism itself. They changed the people, but nobody changed its basic organization.”[6] But was he correct? Was Caesarism truly seen as holy? Is not the truth rather that the Byzantine attitude to the imperial power veered, for much of its history, from one unchristian extreme to the other, from the extreme of idolatry (the emperor as demi-god) to the extreme of sacrilege and murder (the emperor as a mere mortal, who could be removed by force if “the mandate of heaven” deserted him)? In neither case was the Lord’s command: “Touch not Mine anointed ones” (Psalm 104.15) seen as applying to emperors, and emperors continued to be slaughtered right until the first Fall of the City in 1204.

     But then, under the impact of that terrible tragedy, attitudes began to change. Emperor Theodore I Lascaris received the physical sacrament of anointing to the kingdom for the first time in Byzantine history – over six centuries since the sacrament had first been used in the barbarian lands of the British Isles, on the one hand, and Southern Arabia, on the other. And the effects were felt immediately: the Lascarid dynasty was the most pious and effective in Byzantine history, even if – and perhaps partly because - their rule was exercised in the more modest conditions of Nicaean exile and not in the pomp and splendour of Constantinople. Moreover, no Lascarid emperor was was killed by his own people…

     However, with the advent of the last Byzantine dynasty, that of the Palaeologi, this apparent improvement in morals was compromised by what amounted to a deviation from the faith, a heresy concerning the kingdom. For the emperor was now not only the Anointed one – both physically and spiritually, but also considered to be untouchable, even in the event of his falling away from the Orthodox faith…

     This development began in 1369, only a few years after the great spiritual triumph of the Palamite Councils, when the Emperor John V Palaeologus travelled to Italy and converted to Roman Catholicism. No rebellion against him followed because of his apostasy, as there had been in the time of Michael VIII. And the reason for that is revealing…

     The reason is that, as Sir Steven Runciman writes, “he was careful not to involve the Church in his conversion. His tact was rewarded. Towards the end of his reign, probably in 1380 or soon afterwards, in circumstances that are unknown to us, he was able to make a concordat with the Patriarchate which clarified and restored much of the Imperial control over the Church. It contained nine points. The Emperor was to nominate metropolitans from three candidates whose names were submitted to him. He alone could transfer and promote bishops. He had to sanction appointments to high Church offices. He alone could redistribute sees. Neither he nor his senior officials nor members of the Senate, which was his advisory council, could be excommunicated except with his permission, ‘because the Emperor is defender of the Church and the canons’. Bishops were to come to Constantinople and to leave it whenever he ordered. Every bishop must take an oath of allegiance to him on appointment. Every bishop must put his signature to acts passed by a Synod or Council. Every bishop must implement such acts and refuse support to any cleric or candidate for ecclesiastical office who opposed Imperial policy.”

     St. Simeon, Metropolitan of Thessalonica commented with some bitterness on the situation: “Now… the Bishop is not counted worthy of any kind of honour for the sake of Christ, but rather his lot is dishonour; he is counted immeasurably inferior to the emperor, who receives a blessing from the Hierarch. At the present time the Bishop falls down at the feet of the emperor and kisses his right hand. With the sanctified lips with which he recently touched the Sacred Sacrifice, he servilely kisses a secular hand, whose function is to hold the sword. And, O shame!, the Bishop stands while the emperor sits. For the Bishop, as the delegate of the Church, all this reflects in an indecent and shameful manner on Christ Himself. These absurd customs were introduced, however, not by the emperors themselves, but by flatterers, who in an undiscerning manner suggested to them that they should use the Divine for evil, that they should ascribe to themselves power and install and remove the Bishop. Alas, what madness! If the deposition of a Bishop is necessary, this should be done through the Holy Spirit, by Whom the Bishop has been consecrated, and not through the secular power. Hence come all our woes and misfortunes; hence we have become an object of mockery for all peoples. If we give to Caesar what is Caesar’s and to God what is God’s, then the blessing of God will rest on everything: the Church will receive peace, and the State will become more prosperous.”[7]

     “As an Emperor,” continues Runciman, “John V was incompetent and almost impotent. The Turks were overrunning all his territory and exacting tribute from him. [In 1396 the Byzantine armies suffered a crushing defeat at Nicopolis, and Sultan Bayezid began a siege of Constantinople. The City was saved at this time by the intervention of the Mongols under Tamerlane in the Turkish rear.] He himself in a reign of fifty years was three times driven into exile, by his father-in-law, by his son and by his grandson. Yet, as the concordat shows, he still retained prestige enough to reaffirm his theoretical control over a Church, many of whose dioceses lay far outside of his political control. It was soon after his death that the Patriarch Antony IV wrote the letter in which he talked of the great position of the Emperor. It was addressed to the Grand Prince of Muscovy, Vassily I, who had somewhat scornfully pointed out the actual weakness of the Emperor, hinting that some more powerful Orthodox ruler ought to lead the Oecumene. ‘The Emperor,’ Antony wrote, ‘is still the Holy Emperor, the heir of the Emperors of old and the consecrated head of the Oecumene. He, and he alone, is the King whom Saint Peter bade the faithful to honour.’

     “The Patriarch’s loyalty was greater than his realism. But the Emperor still had some power. About twenty years later, in 1414 or 1415, Manuel II, who was generally liked by his ecclesiastics, when in Thessalonica appointed a Macedonian bishop to the see of Moldavia and sent him to Constantinople for consecration by the Patriarch, Euthymius II. Euthymius refused to perform the service, on the out-of-date ground that a bishop could not be transferred. The case undoubtedly had deeper implications, of which we can only guess. It must be remembered the Emperor was actually nominating a bishop for a Christian country over which he had no control; and the Patriarch must have feared that his own good relations with the sovereign Prince of Moldavia might be endangered. He insisted that the transference be approved by the Holy Synod. But the Emperor referred him to the concordat. He had to yield…”[8]

     The concordat was a truly shameful document, which subordinated the Church to the State in a truly caesaropapist manner.  The Emperor now had a control over the Church that the iconoclast emperors could only have dreamed of. Moreover, nobody had twisted the Church’s arm: the hierarchs had surrendered their power voluntarily and without compulsion…

     From now on, even if the emperor betrayed the Faith he could not be removed or even excommunicated, according to the concordat. Or, if some still thought he should be removed, nobody called on the people to do it. Thus John V submitted to Rome – and kept his throne. John VIII signed the unia in 1439 – and kept his throne. The last emperor, Constantine XI, remained faithful to the unia – and kept his throne - until an unbeliever killed him and captured it...

     The unia with Rome was not caused by real sympathy for the papacy: only a small minority were real Latinophiles. It was caused by the fact that the bishops (except Mark of Ephesus) chose to follow their emperor rather than Christ. But by 1453 the emperor was not only uniate but also unanointed. And yet in spite of that the people followed him even when they deserted the uniate churches.

     And so the emperors, although they were no longer seen as gods, as in pagan times, nor have pretensions to be priests, as in the times of the iconoclasts, were nevertheless for all practical purposes god-kings and king-priests. For they were untouchable, being placed by their subjects above the laws both of God and of man. And this untouchable idol was placed as the lynch-pin upon which the whole Byzantine system of government, both political and ecclesiastical, rested; for as Patriarch Anthony IV said to Great Prince Basil of Moscow, “it is impossible for Christians to have a Church, but not have an Emperor”.

     And yet this was not true, as the patriarchs knew better than anybody else. For whereas, in late Byzantium, the emperor’s ever-decreasing rule extended over Constantinople, Thessalonica and the Peloponnese, and little else, the authority of the Ecumenical Patriarch was truly universal in the Orthodox world, extending far beyond the bounds of the Empire – to Serbia in the West, to Russia in the north, and to the Turkish-occupied lands in the East.

     So why did the powerful patriarchs fawn on, and bow down to the almost powerless emperors? The paradox is explained by the fact that the Ecumenical Patriarchate was increasingly Greek in its orientation – and Greek hopes centred exclusively on the Empire, and specifically on Constantinople. In 1204 the patriarchs had been prepared to fight on even after the fall of the City – and had constructed a viable and prosperous realm outside it. But not now… In a previous age, they might have blessed and supported a translatio imperii to some foreign land that was still devoted to the ideals of the Christian Empire – Romania, perhaps, or Moscow. But not now…

     The fatal weakness of the Byzantines had been their placing the security of the Empire above that of the Church, the earthly kingdom above the Heavenly Kingdom. They reversed the choice that the holy Prince Lazar of Serbia made on the field of Kosovo. Like Judah in the time of Jeremiah, they tried to play off one despotic power against another – and lost to both. Unable to present a truly Catholic – in the sense of universal, non-nationalistic - vision of Christian society to the world, the Byzantines fell into a false union with the West with its heretical, but more explicitly universal vision. And so, in becoming Latins, they ceased to be Romans, whose whole glory, even when their dominion was no longer universal, lay in their universal vision; for, as Solomon said, “where there is no vision, the people perish” (Proverbs 29.18).

     Great-Prince Basil had been right. “We have a Church,” he said to Patriarch Anthony, “but we do not have an emperor”. But the Byzantines could not and would not believe this, even when it was obvious that their heretical emperor was leading them to political and spiritual disaster. Unlike their great ancestors, who had often defied heretical emperors for the sake of the Faith, they tried to preserve their earthly kingdom at the price of the Kingdom of Heaven, forgetting that the whole glory of the Christian Empire lay in its readiness to live and die for its Heavenly King; "for here we have no lasting city, but seek the City which is to come" (Hebrews 13.14). The universal vision of Christian Rome had been narrowed to a terribly debilitating concentration on one speck of dust. And so, in order that this extreme narrowness of vision should not contract to complete blindness, the Lord in His great mercy removed even that speck from their sight…

May 16/29, 2011.

Sunday of the Blind Man.
 

_____________________________________________________

[1] Archbishop Seraphim, “Sud’by Rossii” (“The Destinies of Russia”), Pravoslavnij Vestnik (Orthodox Messenger), № 87, January-February, 1996, pp. 6-7 (in Russian). Translated in Fr. Andrew Phillips, Orthodox Christianity and the Old English Church, English Orthodox Trust, 1996.

[2] Bury, The Constitution of the Later Roman Empire, Cambridge University Press, 1910, p. 9.

[3] Aelfric, Sermon on Palm Sunday.[4] The Lives of the Spiritual Mothers, Buena Vista, CO; Holy Apostles’ Convent, 1991, p. 325. In spite of that, St. Photius the Great refused the new Emperor communion.

[5] Leo the Deacon, quoted in S. Fomin and T. Fomina, Rossia pered Vtorym Prishestviem (Russia before the Second Coming), Sergius Posad, 1994, vol. 1, p. 99 (in Russian).

[6] Leontiev, “Vyzantinizm i Slavianstvo” (“Byzantinism and Slavism”), in Vostok, Rossia i Slavianstvo (The East, Russia and Slavism), Moscow, 1996, p. 97 (in Russian).

[7] M.V. Zyzykin, Patriarkh Nikon, Warsaw, 1931, part I, pp. 122-123 (in Russian).

[8] Runciman, The Great Church in Captivity, Cambridge University Press, 1968, pp. 71-72.

 

 

ВОССТАНОВИТЕЛЬ   ПОЧВЫ  

(ПАМЯТИ   В. А. СОЛОУХИНА)

Епископ Новгородский Дионисий

    Возрождающееся в России русское национальное движение, кроме внешних препятствий, испытывает немалые внутренние проблемы. Русский национализм за последние два десятилетия оформлялся преимущественно в борьбе с либеральным космополитизмом и в противостоянии чужим национализмам. Постоянная полемика, текущая политика наложили на него свой отпечаток, заразили его пристрастием, в значительной степени лишили его объективного восприятия, как истории, так и современной действительности. Отрицателям русской истории чаще всего противопоставлялось также отрицание, но в результате этот закон диалектики («отрицание отрицания») не привел к какому-либо положительному содержанию, не обогатил идейно современный национализм. Простое противопоставление чужим национализмам не сплотило и самих русских националистов, разбитых на множество течений и групп. Политический национализм, сконцентрированный на вопросах текущей политики, имеет партийный характер, разделяет, а не сплачивает нацию. Современный национализм, выросший из мутной социальной среды мегаполисов, лишен здоровой национальной почвы, более не любит чужое, чем любит свое, родное, с которым ощущал бы живую связь. Между тем, здоровый национализм всегда основан на системе национальных ценностей, чувствует свою связь с верой предков, с национальным прошлым, с родной культурой и природой.

      Национальное чувство всегда глубже даже правильной национальной идеологии. Поэтому национальное сознание не может быть до конца выражено в словах – всегда остается еще какой-то невыразимый остаток. Подлинный национализм всегда имеет сердечную глубину, ибо основан на любви, и потому не всегда рационален и прагматичен. Прагматичные пункты национальных программ, не говоря уже о лозунгах, необходимы, но не достаточны, ибо не выражают подлинного национализма. Национальному чувству более, чем программы, импонирует личность: национальный герой или деятель национальной культуры, выразитель национального духа, являющийся знаковой фигурой.

      В этой связи вспоминается Владимир Алексеевич Солоухин и связанные с ним деятели культуры 1970-80-х годов, так называемые «почвенники». Они стояли тогда у истоков русского национального движения, начавшегося возрождаться после долгих лет безраздельного господства коммунистической идеологии.

      Самый термин «почвенники» имел прямую аналогию с земледелием. В советское время плодородный слой земли на больших площадях подвергся разрушению. Глубокая вспашка с переворотом пластов разрушила почвенную структуру. Массовое применение минеральных удобрений и особенно ядохимикатов привело к отравлению почвы. В результате таких насилий над землей ее плодородие резко упало.

      Нечто подобное произошло и в области национальной культуры. За советское время русскую культуру сильно перепахали плугами марксизма и прочих «измов», срезали верхний творческий слой интеллигенции, отравили ядами атеизма и сделали ее бесплодной.

      Движение «почвенников» возникло в то время среди пробуждающихся людей, как стихийное движение к своим корням, к истокам, к родной истории и природе, к естественному и созидательному вместо разрушения и противоестественного коммунистического строительства. Не даром многие тогдашние «почвенники» группировались вокруг двух «охранительных» общественных организаций: Всероссийское общество охраны памятников истории и культуры (ВООПИК) и Всероссийское общество охраны природы (ВООП), которые пытались заниматься охраной того, что еще осталось от прошлого. Среди главных вдохновителей движения «почвенников» был В. Солоухин, выдвинувший лозунг «Время собирать камни».

      В Москвском химико-технологическом институте им. Менделеева, где я в то время учился, два ректора (Кафтанов и Ягодин) поддерживали связи с группой тогдашних «русофилов» и приглашали многих деятелей «почвенников» для встреч с преподавателями и студентами. Так, кроме В. Солоухина у нас неоднократно выступали художник И. Глазунов, писатели В. Крупин, В. Чивилихин, Ю. Лощиц, эколог Ф. Шипунов, скульптор Ф. Викулов и другие. Торжественно отмечалось, например, 600-летие Куликовской битвы (1980 г), к которой Глазунов создал свою замечательную серию картин, а скульптор Викулов столь же яркую серию скульптурных образов русских героев той эпохи. Помнится, на торжественном заседании в честь Куликовской битвы Солоухин смело сказал, что нужно готовиться к встрече 1000-летия крещения Руси, как важнейшего события нашей истории. Слова эти были, конечно, встречены шипением партактива, но публично скандалить никто не посмел. Авторитет Солоухина был тогда весьма велик, он много ездил по стране, выступал перед разными коллективами учащихся и трудящихся и имел много сторонников и сочувствующих. Песни на его стихи часто исполнялись по радио и некоторые из них (например, «Лада», «Мужчины») были весьма популярны. Репутация «чудака» прикрывала его от преследований партийного начальства.

      Для многих из нас, не только студентов, но и взрослых преподавателей, он открыл глаза на русскую историю и русскую литературу, на их христианские корни. Помнится, после одного его выступления встал старый советский академик Жаворонков, всю жизнь занимавшийся разработкой взрывчатых веществ и с детской непосредственностью произнес: «очень правильно сказал Владимир Алексеевич, что мы должны знать нашу тысячелетнюю историю, и прежде всего, до 1917 года, а то ведь мы ее совсем не знаем; я только из его выступления узнал, что Пушкин написал замечательное стихотворение «Клеветникам России». Этот новый мир, открытый Солоухиным для своих подсоветских соотечественников наполнял их души радостью и утешением.

      Главным делом жизни Солоухина было национально-культурное миссионерство, восстановление почвы. С религиозной точки зрения это еще не был сам посев, но это была та необходимая предварительная работа, без которой посев не принес бы плодов.

      Темы для своих бесед В.А. брал из русской литературы. На примере какого-либо писателя и его произведений он мог показать и красоту литературного русского языка, и привлекательные характеры русских людей, и красоту родной природы. Помню, как одну беседу он посвятил творчеству Сергея Тимофеевича Аксакова, большинству советской читающей публики неизвестного (Солоухин добился тогда издания сочинений С.Т. Аксакова в пяти томах). И вот, на примере повестей Аксакова «Семейная хроника» и «Детские года Багрова-внука» Солоухин рассказывал о патриархальном русском быте, об освоении русскими Поволжья и Урала, о русском дворянстве и крестьянстве. Приводя примеры из Аксакова об отношении помещика к своим крестьянам, он проводил сравнение с советской действительностью: «Ну, а у нас лучше ли относится к людям средний директор совхоза, чем помещик Багров-дед?» Ставил в пример дружную семью Аксаковых, где не существовало конфликта отцов и детей, где отец Сергей Тимофеевич даже в письмах к сыновьям подписывался «твой отец и друг». В такой семье были воспитаны идеологи славянофильства, братья-идеалисты Константин и Иван, основоположники национального общественного движения, люди с горячим сердцем, ясным умом, чистой совестью и даром слова.

      Солоухин указывал на чистоту русского языка у С. Т. Аксакова, подчеркивая, что классическую русскую литературу нельзя читать «по диагонали», в поисках одной только информации. Описания природы, охоты и рыбной ловли у Аксакова вдохновили самого Солоухина написать и свои сочинения «По грибы», про травы и цветы. Описаниям природы посвящены у Солоухина многие места во «Владимирских проселках». Все эти описания сделаны с глубоким знанием предмета. Ведь, несмотря на свою известность и частые разъезды, основной своей базой писатель имел родные деревенские места, он не вписался в городскую социалистическую культуру, он реально сохранил связь с родной землей, с «почвой». Эта личная связь с родной землей и обусловила духовное преемство Солоухина со славянофилами, с их идеалами, образами, языком. Их и его национализм был «культурным и этическим» (по выражению о. Флоровского), или «национализмом дворянских гнезд» (по выражению Бердяева), но не национализмом маргиналов и люмпенов, выросших в мегаполисах и связь с родной землей ощущающих лишь теоретически.

      Официальный агитпроп, конечно, периодически критиковал Солоухина за «отсталость взглядов», за «идеализацию темного прошлого». Либералы-западники едко его высмеивали. Но Солоухин этим не смущался, не обращал внимания на нападки, сознавая, что является проповедником не своих чудачеств, а тысячелетней русской культуры, от которой его советский современник был оторван уже в третьем поколении. Это же чувствовали и его слушатели, воспитанные в пафосе социалистического насилия над культурой, историей и природой. Современный националист может усмехнуться, услышав о русском идеологе, писавшем про грибы. Но советскому человеку, воспитанному на лозунгах Маяковского («здесь взрывы закудахтают в разгон медвежьих банд»), необходимо было услышать и о грибах, и о травах, чтобы освободиться от социалистических токсинов отвержения естественной жизни, пропитавших его с младенчества. Кто не жил сам при социализме, этого не почувствует, но пусть поверит на слово: слова Солоухина подлинно согревали сердца.

      При этом В.А. никогда не опускался до злобной полемики и личных выпадов против своих оппонентов. Во время выступлений перед довольно разношерстной аудиторией ему немало задавали ехидных вопросов (чаще из либерально-еврейской среды), но он никогда не выходил из себя, сохраняя спокойно-добродушное настроение. Этим он тоже импонировал большинству слушателей.

      Солоухин был одним из первых, кто гласно выступил с осуждением разрушения церквей и памятников старины. Конечно, в условиях советского режима гласно защищать можно было только «памятники культуры, ставшие общенародным достоянием» от «перегибов местной власти», а не церковные святыни от поругания. Но к тому времени (конец 1970-х), в эпоху «разрядки» официального порицания удостоилась советская культурная революция 1920-30-х годов и «пролеткульт» за свой «левацкий уклон». Эта оценка косвенно поддерживалась необходимостью осуждения «маоизма» и китайской культурной революции, а затем и осуждением режима «красных кхмеров» в Камбодже. Защищать подобные зверства и варварства советский режим считал уже неприличным, вот и своим «почвенникам» приоткрылась тем самым маленькая щелка для свежего воздуха. А они, в т. ч. И Солоухин использовали эти возможности для защиты от нападок закоренелых коммунистов, выставляя своим противникам упрек в левацких замашках и в тяготении к «маоизму». Они настойчиво трудились для преодоления «тяжелого наследия 1920-х годов», то есть, первородного большевизма, хотя бы в области культуры. За что регулярно получали осуждения с трибун партийных съездов (XXV и XXVI), за попытку пересмотреть советские оценки истории.

      При этом Солоухин прямо не выступал против коммунистической системы, как это делал А. Солженицын (хотя, помню, ходили упорные слухи, что он сочувствовал Солженицыну). Видимо, отвечая на сомнения своих соратников, он написал стихотворение «Знают все, что пилоты не робкий народ», которое тоже впервые прочитал в нашем институте. В нем он описывал ситуацию, когда самолет захвачен террористами, и пилоты вынуждены исполнять их приказы «потому что у них за спиной пассажиры». Без них пилоты пошли бы на таран, чтобы уничтожить террористов, - «я бросаю на землю свой самолет», но они все-таки этого не делают. Эзопов язык стихотворения не скрыл смысла от тех, кто давно слушал Солоухина и угадал себя в образе пассажиров.

      Солоухин любил героические образы и примеры. Советским мужчинам времен застоя, измельчавшим и опустившимся в серой обывательской жизни, он приводил в пример рыцарей лучших времен, которые «к барьеру вели подлецов», и своих древних воинов, садившихся на коня «под железный звон кольчуги». Примеры он брал из истории разных народов. Помню, как с воодушевлением читал он у нас в институте свое стихотворение, посвященное Жанне д’Арк: «Если не я, то кто же? Кто любит меня, за мной» и рассказывал о вдохновившей его героине Франции. Здесь раскрывалась еще одна черта подлинного националиста: любовь к своему народу и его наследию не только не мешает ему ценить в других народах то, что достойно уважения, но и дает ключ к пониманию чужого патриотизма и доблести во имя его. Здоровый национализм умеет уважать национальные чувства других народов, - если они не посягают на твои святыни. Шовинизм тем и отличается от здорового национализма, что более ненавидит чужое, чем любит свое, носит не охранительный, а агрессивный характер.

      Известно, что Солоухин сотрудничал с некоторыми национальными поэтами, кавказскими и азиатскими. Стихи, написанные на их языках (с авторским подстрочным переводом), он перекладывал русскими стихами. Сам он объяснял нам, что брался за обработку далеко не всяких стихов, пропаганду и халтуру отклонял, а выбирал хорошую лирику и героический эпос у наиболее талантливых поэтов. Этим он вводил их в русскую литературу, в сотни раз расширяя их читательскую аудиторию. Без зависти и ревности со всей широтой русской души помогал национальным литераторам, как старший товарищ и наставник. И многие были ему за это благодарны. Так узы дружбы связывали его с аварским поэтом Расулом Гамзатовым. Здесь видно еще одно отличие национализма от шовинизма: подлинный национализм представляют деятели культуры, а шовинизм несут деятели торговли и криминала. Русский национализм всегда носил широкий, имперский характер, всегда был открыт и доброжелателен для других культур, готов был делиться своим культурным богатством, приобщать к нему малые народы, уважая и их собственные национальные особенности. Русская литература, в отличие от рынка, не боялась, что ее захватят выходцы с Кавказа.

      Следует подчеркнуть, что Солоухин одним из первых почувствовал опасность соскальзывания русского национализма на языческий, антихристианский путь. В те годы в самиздате ходила книга бывшего работника ЦК В. Емельянова «Десионизация». Ее знаменитая триада: «антисионизм, антимарксизм, антихристианство» активно обсуждалась на разных посиделках и полуподпольных сходках. Большую известность получило творчество молодого талантливого художника Константина Васильева, в котором явно преобладали языческие мотивы. Творчеству К. Васильева Солоухин посвятил в 1978 г отдельную статью, вышедшую в «Нашем современнике». Отдав должное таланту и памяти трагически погибшего художника, В. А. указал на искажение истории в некоторых его картинах, как, например, образ Ильи Муромца, сбивающего кресты с церквей (этот сюжет отсутствует в былинах). Солоухин отстаивал христианскую основу русской культуры и предостерегал от опасности заигрывания с язычеством, традиция которого прервалась много веков назад. Неоязычники фактически выдумывают и изобретают свою новую антихристианскую веру, и в угоду своим построениям искажают историю. Особо Солоухин отмечал чуждость русскому духу кровавых и жестоких германских (якобы арийских) божеств – Вотана, Одина, валькирий, изображенных Васильевым. Сейчас предостережения Солоухина звучат особенно актуально. Языческая стихия, языческий дух все активнее влияет на русское национальное движение, навязывая ему языческую символику, языческие исторические мифы, заражая неприязнью к христианству, отрывая таких горе-националистов от веры их предков и от Святой Руси.

      Культурно-этический национализм Солоухина имел жизнеутверждающий характер. Те ценности, которые он выдвигал и защищал, помогали ему преодолевать пессимизм, навеваемый политической действительностью. Поэтому он мог написать такое стихотворение, как «Россия еще не погибла, покуда мы живы, друзья», которым вдохновлялись его ученики и соратники не одно десятилетие.

                    Июнь 2011

     

 

                                            РАЗГРОМ

                                                                     (НЕ ПО ФАДЕЕВУ). 

                                                                                 Светлой памяти И.А. Бунина

                                                                                                    В. Акунов

Наступали на Москву тонкою паутиною задорных смелых   цепей, поддержанных танками. Отступали клочьями отрядов, предоставленные сами себе и населению. 

                                                                                             П.Н. Краснов. "Единая-неделимая".

                                                                                   Zahlt's ihnеn heim mit Kugel oder Strick!                                                       

                                                                                              Александр Шавердян. "Смерть госпитальера".

       
       Штабс-капитан - корниловец граф Галенин - торопил спутников, хотя в этом не было нужды. Спутники и сами понимали, что, если они не поспешат, то марковец полковник Шпагин, раненый в бою с большевиками три дня тому назад, непременно отдаст Богу душу. А в имении Галениных – Суходоле - жил дядя штабс-капитана – земский врач, который мог спасти командира их сводного батальона, а в последнее время и полка, до последней возможности державшего участок фронта.

       Восемнадцать всадников сопровождали дрожки, на которых лежал накрытый шинелью полковник Шпагин и сидел придерживавший его прапорщик Блинов. Дрожками правил кубанский казак, хорунжий Кокунько, прибившийся к отряду Галенина два дня тому назад, во время стычки с бандой красных "воинов-интернационалистов" (в которой было "всякой твари по паре" - китайцы, мадьяры, австрийцы из пленных, какие-то матросы, уголовники, цыган и даже негр из цирка).

       Дорога на Суходол после недавних проливных дождей уже подсохла, и кони шли ходко. Вот уже появились из-за березовой рощи вершины могучих дубов и лип. Граф Галенин невольно улыбнулся, и, обернувшись, крикнул спутникам: "Господа, это наш парк!"

       Они въехали в длинную аллею. Кони зацокали копытами по старинной брусчатке. Все повеселели, увидев сквозь деревья старинный барский дом с мансардой.

       Штабс-капитан вдруг вздрогнул, напрягся и, полуобернувшись, скомандовал:

      - К бою! В цепь! Окружай дом!

       Его спутники: лихой рубака-вахмистр Проничев, прапорщик Сидельников, подпоручик Таланов, два юнкера-нижегородца – Космолинский и Кручинин, унтер-офицер Сухов, двое вольнопёров – Кузнецов и Пигилов, кадет Азаренков Московского корпуса, донской казак Мелихов, осетин Джиоев и другие, привычно рассыпались в цепь, дали шпоры коням и взяли дом в кольцо.

       Стёкла в окнах были выбиты, кое-где сняты и рамы. Перед домом стояли телеги, доверху нагруженные мебелью, зеркалами, люстрами и узлами с другой утварью. Группа мужиков неспешно укладывала у стен снопы соломы и поленья. Чуть поодаль, с расстёгнутыми воротами рубах и кумачовыми бантами на всю фуражку, лениво дремало несколько красноармейцев, разморившихся на солнышке. Никакого охранения по беспечности выставлено не было.

       Горстка белых со свистом и гиканьем ворвались во двор. Двое красных успели пальнуть по разу из винтовок, но их сразу пристрелили. Остальное довершили шашки. Мужиков нагайками и выстрелами загнали в угол двора к сараю, поставив на колени.

       Штабс-капитан граф Галенин и поручик Блинов взбежали на крыльцо, распахнули широкие двери... и сразу ощутили тошнотворный запах крови. Они отбросили ногами солому и поленья и шагнули из прихожей в зал. Пол был усыпан осколками стекла и посуды, обрывками каких-то бумаг, страницами из разодранных книг, обломками мебели. Ткань со стен была оборвана и висела клочьями.

       В углу, в тускло блестящей луже крови лежал чей-то труп.

       - Дядя, - каким-то бесцветным голосом сказал граф Галенин и шагнул в коридор.

       Под лестницей лежал в крови лицом вниз могучего телосложения мужчина, сжимавший в руках охотничью двустволку.

       - Это наш Семён. Он был ранен под Мукденом, Георгия заслужил. Дядя его подлечивал.

       Сквозь выбитые двери офицеры вошли в спальню.

       Граф Галенин, шедший впереди, качнулся назад и издал то ли крик, то ли стон. Блинов взглянул из-за его плеча - и почувствовал, как волосы зашевелились у него под малиновой дроздовской фуражкой.

       На смятой окровавленной постели лежало голое женское тело. Сизые, в кроваво-желтых потёках жира кишки лезли из распоротого живота. Блинов, навидавшийся всякого за четыре года Великой и три года гражданской войны, тем не менее, почувствовал внезапный прилив тошноты и бросился вон, на свежий воздух.

       Граф Галенин рванулся из спальни в коридор, оттолкнув Блинова, и заглянул в комнату в конце коридора. Там на полу лежало ещё одно голое мёртвое женское тело в потёках крови, царапинах и синяках, с зияющей раной под левой грудью.

       - Маша...сестра - прохрипел Галенин и рванулся наверх.

       В разгромленной комнате, белой от пуха из распоротых перин, они нашли третье мёртвое женское тело. В окровавленной груди убитой торчали крестьянские вилы-тройчатки. Граф Галенин глухо застонал, повернулся на каблуке и выбежал наружу. В углу коридора Блинов успел заметить еще два трупа – пожилой женщины (видимо, служанки) и совсем юной девушки, еще подростка. Жужжали мухи...

       Блинов почти натолкнулся на Галенина, обошёл его и замер. Лицо штабс-капитана превратилось в маску – жестокую и беспощадную маску смерти. Поручик пытался найти какие-то слова, чтобы успокоить корниловца, но сам сразу же понял всю тщетность подобных попыток - ибо горе было слишком велико.

       Граф Галенин медленно спускался с крыльца. И эта неторопливость была страшнее всего. Он шёл прямо к стоявшим на коленях мужикам, опустившим головы и старавшимся спрятаться друг за друга. Среди них выделялись своей хорошей одеждой и обувью двое явно не местных – в картузах и куртках дорогой черной кожи (правда, кожанки сидели на обоих мешковато, как будто были с чужого плеча).

       Галенин прохрипел:

       - Ты, бородатый, встать!

       Один из кожаных, маленький человечек с рыжей, длинным клином, бородой, похожий на гнома, поднялся на короткие, полусогнутые, кривые ноги в ярко начищенных хромовых сапогах, снятых не иначе, как с убитого офицера:

       - Кто такой? – голос штабс-капитана прозвучал неожиданно резко, как скрежет металла по стеклу.

       - Я командир отряда... Лев Давыдов Левинсон. Вы не имеете права казнить нас без суда!

       У маленького человечка с рыжей бородой оказались большие и ловкие глаза – они схватили графа Галенина и, вывернув его наизнанку, подержали так несколько мгновений, будто взвешивая всё, что там оказалось. Но это не помогло рыжебородому.

       Штабс-капитан ударил его рукояткой нагана по зубам. Раздался хруст. Рыжебородый опрокинулся навзничь. Не дрогнувшей рукой Галенин всадил ему в голову три пули. Тело Левинсона дернулось, как будто он хотел вскочить, и жизнь покинула его со струей крови и мозгов из простреленного черепа.

      Штабс-капитан перевел взгляд на другого кожаного.

       - А ты кто такой?

       - Я – комиссар отряда, Дмитрий Фу-фурман...

       Крестьяне начали наперебой оправдываться, обвиняя убитого Левинсона и живого (пока) комиссара в том, что это те разрешили им брать барское добро.

       - На осину! – приказал граф Галенин своим обычным, слегка надтреснутым голосом, и поправил пенсне.

       Фурмана (пытавшегося незаметно выбросить награбленное в доме золото и серебряный крест с груди повешенного красными священника) и двух прыщавых мальчишек с накокаиненными глазами – ночных партнёров командира и комиссара -, потащили к стоящей у дороги суковатой засохшей осине.

       "Товарищи" катались по земле, пытались целовать белым сапоги, что-то верещали, но потом обгадились и, наконец, замолчали, отхрипев свое в петле.

       Вернувшись во двор, граф Галенин резко скомандовал схваченным грабителям:

       - Всем снять рубахи, живо!

       Мужики замялись, но юнкера вскинули винтовки, и тем поневоле пришлось подчиниться.

       Двенадцать грабителей – тех, у которых нашлись на теле царапины от женских ногтей, отвели в сторону. Штабс-капитан некоторое время молча смотрел на них. И те поняли, что на них смотрит сама Смерть. Она смотрела на них серебряным черепом с фуражки корниловца, "мёртвыми головами" с его черно-красных погон, "Адамовой головой" с траурной нашивки на его плече и с кольца на безымянном пальце его левой руки.

       Граф Галенин ни о чем не спрашивал и ничего не говорил. Он знал их всех в лицо - знал, как отъявленных лодырей и пьяниц, самых худших, никчемных хозяев, не пользующихся никаким авторитетом в селе. И вот эти-то нелюди, явственно отмеченные печатью вырождении, стали убийцами и насильниками его матери – всегда помогавшей им, его дяди – земского врача, лечившего их, его сестры – учившей их детей, его невесты – так и не ставшей его женой, честных, добрых и трудолюбивых Семена, Агафьи и ее дочки Катюши.

       Выхватив из ножен шашку, штабс-капитан рванулся вперед. Вокруг него зачавкало, захрустело, завизжало, захлюпало – падая наземь.

       Пространство перед ним внезапно опустело. Но в углу двора ещё жались те, кто тоже грабил, те, кто не остановил насильников и убийц. Граф Галенин выронил шашку и вскинул наган. Его выстрелы слились с гулкими выстрелами винтовок.

       Штабс-капитан всё нажимал на спуск, пока в барабане пусто не стало. Затем, не оглядываясь на трупы, достал из узла простыни и пошел в дом. С крыльца, не оборачиваясь, глухо прохрипел:

       - Сколотите семь гробов... или шкафы возьмите.

       Хорунжий Кокунько сказал:

       - Нужно восемь – полковник... отмучился.

       В сарае нашлись доски, гвозди, пилы и молотки. Подъесаул вошел в дом. Вскоре он и штабс-капитан начали выносить завёрнутые в белое тела. Их молча укладывали в гробы и шкафы, забивали, ставили на освобождённые от награбленных вещей телеги. Прежде чем забить гроб умершего полковника Шпагина, граф Галенин поцеловал его в удивительно быстро окостеневший лоб, закрыл бескровное лицо умершего его белой марковской фуражкой и снял у него с пояса черные чётки-лествицу. Такие лествицы носили многие марковцы, с тех пор, как осенью 1919 года получили их в дар от иеромонаха афонского Свято-Пантелеимонова монастыря, посетившего офицерский Марковский полк в Таганроге.

       Фамильный склеп графов Галениных находился за парком, в берёзовой роще. Штабс-капитан с трудом открыл ржавым ключом железную дверь, и гробы внесли внутрь. Он сам запер замок и сломал в нем ключ. В углубление перед дверью вылили бочки с известью и набросали камней. Когда вернулись в дом, граф Галенин приказал приготовить дом, телеги и награбленное барское добро к сожжению, лошадей отпрячь и выгнать в поле, оставшуюся провизию забрать с собой, и сделать ему факел.

       Тяжело ступая, корниловец поднялся в дом и минут через пять вышел с небольшим мозаиковым портфелем в руках. Когда закончили погрузку, Мелихов протянул штабс-капитану факел, сделанный на скорую руку из занавески, намотанной на ручку лопаты и пропитанной керосином.

       Граф Галенин зажёг факел и пошел вдоль стен, поджигая солому и облитые керосином дрова. Он обошёл весь дом кругом, поднялся на крыльцо и бросил факел внутрь, в прихожую, на пол которой вылили остаток керосина.

       Штабс-капитан некоторое время молча смотрел на разгорающееся пламя, охватившее родовое гнездо Галениных. Его худощавая фигура в черной корниловской форме резко выделялась на фоне пожара. Наконец он развернулся, провёл рукой по лицу и огляделся, как будто впервые увидел окружающее. Затем подошел к бочке с водой, помыл руки и сапоги.

       И раздалась его команда:

       - По коням! Рысью – марш!

       Маленький сводный отряд белых ратников уходил на рысях от имения, над которым клубился дым и внезапно налетевший ветер раздувал рыжее гудящее пламя. Сколько таких Суходолов пало жертвой огня и разрушения по всей необъятной России - одному только Богу известно...

                                                                                                   * * *

       Штабс-капитан граф Галенин, расстрелял последнюю пулемётную ленту, разобрал замок "максима" и далеко разбросал детали. Всё было кончено. Их оставалось только трое – он, подхорунжий Кокунько (поседевший в свои тридцать лет, как лунь), и раненый пулей в правую руку поручик Блинов.

       Штабс-капитан и подхорунжий потеряли всех своих родных. Кокунько недавно навестил отецкую станицу, и случайно уцелевший мальчик рассказал ему о налёте красного карательного отряда, направленного на "расказачивание". После "расказачивания" живых казаков в станице не осталось...

       Граф Галенин достал из мозаикового портфеля семейный альбом и какие-то бумаги, щёлкнул серебряной зажигалкой и поджег их. Он молча смотрел, как превращаются в пепел память о прежней жизни и прежней любви. Затем достал заветную флягу с шустовским коньяком и развинтил три походных металлических стаканчика.

       - Ну, боевые друзья...по последней! Все берёг коньяк, чтоб выпить за победу, когда войдем в Белокаменную... да видать, не судьба!

       Молча выпили.

       Хорунжий Кокунько сказал:

       - Может быть, посадим поручика в челнок? Стрелять ему больше нечем, да и в рукопашной он сейчас не боец...

       Граф Галенин взглянул на челнок-однодеревку, вытащенный на берег степной реки. Блинов запротестовал, но его не слушали и, подхватив с двух сторон, свели за руки к челноку. Крепко обнялись в последний раз, поцеловались три раза по русскому обычаю, уложили раненого дроздовца в челнок и сильно оттолкнули от берега.

       Поручик Блинов через расщепленный борт смотрел на удаляющийся берег и две одинокие фигуры на нем.

       Появились красные – человек тридцать. Подъесаул обнялся со штабс-капитаном, сбросил свою темно-синюю черкеску, перекрестился и в одном бешмете кинулся на "товарищей" с шашкой и кинжалом в руках. Красные стреляли в него, но поначалу не попадали. Потом начали попадать. Подъесаула Кокунько качало от попаданий красных, он падал, поднимался и всё продолжал бежать на них, молча и страшно, как сама смерть. Но не добежал. Упал. А они, страшась его и мёртвого, всё стреляли и стреляли в него. Кубанец дёргался под ударами пуль – казалось, что и мёртвый он все ещё ползет к большевикам, чтобы достать их во что бы то ни стало – своими ненавистью, шашкой и кинжалом, намертво зажатыми в сведённых предсмертной судорогой руках.

       Блинов смотрел затуманенным от боли взором, как штабс-капитан приготовил две бомбы-лимонки, сунул их в карман выцветшей, простреленной шинели, встал и пошёл навстречу красным. Те, привычно захлёбываясь грязной матерщиной, толпой бросились к корниловцу со штыками наперевес – и тут сверкнуло ослепительное пламя, и на берегу прогремели два взрыва, слившиеся в один. Штабс-капитан погиб вместе с окружившей его "человечьей икрой".

       Так закончился на Руси род служилых дворян графов Галениных, в котором за 300 лет из 85 мужчин 75 погибли в походах и боях за Отечество.

       Поручик Блинов отёр глаза, слезившиеся, вероятно, от едкого порохового дыма, и, вытянувшись на дне челнока, стал потихоньку грести здоровой левой рукой. Надо было жить и выполнять свои обязанности. Русско-советская война ещё не кончилась.

 

 

 

ИМЯ ДЛЯ ГЕНИЯ

Николай Смоленцев-Соболь

    Нестор Берендеев вышел из машины и глубоко вдохнул свежий сосновый воздух. В своем Нью-Йорке он месяцами не вдыхал запах хвои, не слышал трелей кардинала и блю-берда (синицы ред.), не видел маленьких потешных чипмонков-бурундучков. А вот как раз и один из них, выскочил между камней и корней громадной сосны и побежал вдоль аллейки. Остановился, посмотрел на Нестора, как бы оценивая опасность, потом юркнул в высокую траву у камня.

    -Какие лю-ю-юди! - вдруг раздалось сзади. - Какие лю-ю-юди к нам приехали!

    Нестор обернулся. Ему навстречу вышагивал маленький пузатый человек в соломенном козырьке, с выпирающим животом в расстегнутую рубашку, в штанах, не застегнутых на верхнюю пуговицу.

    -Какие люди посетили наши края! - в третий раз закричал пузатенький человек.

    -Здравствуй, Гоша! - сказал Нестор, изображая улыбку.

    -Ой, держите меня, а то я упаду, - сказал Гоша, также изображая подобие улыбки.

    Гоше Мендюку было немногим за шестьдесят. Он называл себя «свободным художником». Впрочем, это было самым нейтральным самоназванием Гоши. Более определенно он выражался о себе так: «один из гениальнейших живописцев нынешней эпохи», «великий мастер кисти», «человек, который потрясет мир»...

    -Здравствуй, великий мастер кисти, - сказал Нестор.

    -Здравствуй, великий мастер пера, - сказал Гоша.

    -Ты мне льстишь, - сказал Нестор.

    -Зато ты - попал в самую точку!

    Позади Гоши из-за поворота аллейки вышла маленькая, чистенькая немолодая дама в легком платье покроя сафари, с зелеными бусами на шее.

    -Любовь Николаевна, посмотрите кто к нам приехал! - все так же дурашливо обратился к ней Гоша. - Вы только посмотрите, кто к нам приехал.

    -О, Нестор, мы рады видеть вас.

    Любовь Николаевна была старше Гоши Мендюка на восемь лет. Она была из французской эмиграции, никогда не бывала в России. Несколько лет назад она приютила Гошу, человека оттуда, в своем доме в «Благодати». Мало-помалу приют стал для Гоши и мастерской, и кухней-столовой, и берлогой, где можно было спать, сколько угодно, пока не придет вдохновение создавать очередной шедевр. Когда приходило вдохновение, Гоша пек свои шедевры, как блины - по четыре «гениальных» картона в день, либо по два «гениальных» холста в неделю. Правда, публика отчего-то не спешила оценить гениальность Гоши. Только при особых стараниях Любови Николаевны продавалось три-четыре картона в год. Либо один-два холста, на которых было намалевано что-то в духе пьяного Моне. С изумлением Нестор Берендеев узнал три месяца назад, что Любовь Николаевна сочеталась с Гошей браком.

    -Здравствуйте, новобрачные, - сказал Нестор, приобнимая Любовь Николаевну за хрупкие плечи и трижды целуя ее в щеки. - Мои поздравления.

    -Ну, ладно, это уже прошло. Вы извините, что вас не пригласили на церемонию - там и было-то всего два свидетеля. Так внезапно...

    -Ничего. Лучше поздно, чем никогда, - сказал Нестор и подумал, что надо как-то избавляться от своего пристрастия к двусмысленностям.

    Все направились к дому Любови Николаевны. Дом был старый, и это было все, что у нее осталось после длинной и нелегкой жизни вечной эмигрантки: после бегства из оккуппированной Франции в Марокко, после переезда из Марокко в Канаду, а потом замужества за американцем и совсем не замеченных десятилетий в Америке.

    -Как вы поживаете? - спросил Нестор, ступая на мягкий покров хвои под соснами.

    -Как мы поживаем! Хорошо! - напористо отвечал Гоша. - Хорошо поживаем. Вот Любовь Николаевна все мечется со своей благотворительностью, помогает разным старушкам, всяким идиотикам-нелегалам. А я - творю!

    -Что же ты творишь, Гоша?

   -Как что? - озадаченно переспросил тот. - Настоящее искусство! Что может еще творить такой человек, как я?

    -Такой великий человек, - подсказал Нестор.

    -Такой великий человек, - согласился Гоша.

    Гостиная Любови Николаевны была еще больше захламлена, чем год назад. С каждым годом в ней оставалось все меньше свободного места. Повсюду стояли рамы, картоны с намалеванными масляными пятнами, полиэтиленовые пакеты с газетами, банки с кистями, гипсовые слепки, бурые коряги, найденные на берегу Гудзона, какие-то вазочки с засохшими цветами (в прошлом году Гоша писал натюрморты по шесть штук в день, это был всплеск его творческой активности), камни, горшки, бутылки со вставленными и оплывшими свечами, рулоны бумаги, под кушеткой - слесарные тиски (они там же валялись и в прошлом году), у видеомагнитофона навалены кучей кассеты, и снова рамы, углы, заляпанные красками этюдники (у Гоши был один любимый и четыре нелюбимых этюдника), журналы по американскому искусству и опять стопки прочитанных русскоязычных газет. Из газет Гоша предпочитал «Новое Русское Слово» и «Еврейский Мир».

    -Все читаешь? - кивнул Нестор на вороха газет, которыми была завалена кушетка, кресло и диван.

    -А как же? А как же? Мы должны знать наших врагов. Никто не скажет о евреях более мерзко и никто не выдаст все их гнусные тайны, как сами они. Например...

    -Гоша, не забивайте Нестору голову, - сказала Любовь Николаевна. - Он с дороги...

    -Вот пусть и слушает с дороги, что ему старшие говорят. Вы, Любовь Николаевна, не понимаете этого! Когда человек устал или болен, или голоден, его воля ослаблена, и он будет впитывать, как губка, все, что ему скажут. Это еще в фашистских концлагерях медики выяснили. И все свои опыты записали. Я же все читал, я же все это изучал.

    -Ну, слава Богу, я не в концлагерь попал, - усмехнулся Нестор. - А, Гоша? Или как?

    -Как знать! Как знать!.. - ответил Гоша, сдвинул ворох газет с кушетки и сел. - Вот, например, масоны!

    -Причем тут масоны, Гоша? - всплеснула руками Любовь Николаевна.

    -Как это причем? Как это причем? Вы, Любовь Николаевна, ничего не понимаете! Вы думаете, почему меня не покупают, почему женщины не падают передо мной на колени, почему мультимиллиардеры не выстраиваются в очередь за моими творениями? Всё - они! Масоны! Они душат свободу творчества! Они навязывают России ложные идеалы. Порнографию, наркоманию, все такие дела...

    -Не забудь, Гоша, что я - профессиональный порнограф, - вставил Нестор. - Так считают, по крайней мере, некоторые члены «Благодати».

    Гоша остановился. Внимательно посмотрел на Нестора Берендеева, что-то обдумывая. После издания романа «Рецепт №69» Берендееву действительно пришлось драпать из «перестроенной» России. Но самое забавное произошло уже здесь, в Америке. Лидер общества «Благодать» доктор психиатрии господин Руковский, прочитав заголовок романа, изрек: «Это порнография. Посмотрите на одно только название. Вы же понимаете, что обозначает «69» на языке всяких гомосексуалов...» Все остальные важно покачали головами. Они понимали, что обозначает «69» на языке гомосексуалов.

    -Нет, ну при чем тут ты? - возмутился Гоша. - Я говорю о погибающей России. Однако есть силы, которые ее спасут. Вот президент Путин...

    -Чай готов, прошу к столу, - объявила Любовь Николаевна.

    За чаем говорили на отвлеченные темы: какое лето в этом году в Нью-Йорке, как прогревается вода на пляжах Кони-Айлэнда, что делает Нестор для излечения своего артрита.

    -Я должен показать тебе последние свои работы, - сказал Гоша внезапно, перебивая животрепещущую тему артрита. - И ты тогда поймешь, на каком уровне я сегодня.

   -Да, насчет уровня, - сказала Любовь Николаевна, - Гоша, вы знаете, сколько мне пришлось заплатить за тормоза на вашем «ниссане»?

    -Ах, оставьте меня в покое, Любовь Николаевна. Какие такие тормоза? Что такое тормоза, если я говорю об искусстве?

    Гоша затряс головой и щеками.

    -Да, но плачу-то я из своего кармана!

    -Ну, и платите себе на здоровье! Я-то тут при чем? Вам хочется, вы и платите!

    Нестор удивился. В прошлом году Гоша тоже был закомплексован на своей гениальности, но не до такой степени. Пока он удивлялся, Гоша допил свой чай и поднялся:

    -Все! Идем вниз, в подвал. Немедленно! Там все мои работы. Там и главная моя работа. Можно сказать, работа всей моей жизни.

    Он погладил себя по нависшему над штанами брюху.

    Подвал был захламлен, разумеется, еще хуже, чем жилые комнаты. Здесь стояли два старых холодильника и три старых телевизора, какие-то короба с одеждой, обувью, пожелтевшими книжками, какие-то бутыли с мутно-зеленой жидкостью, утюги с оборванными шнурами, лампы со сбитыми абажурами, снова рамы, подрамники, доски, верстак, на котором, очевидно, Гоша сбивал рамы и натягивал холсты, банки, склянки, ржавый инструмент, металлические коробки, старый пылесос, несколько стертых автомобильных шин, «цветовые» картины: сирень, астры, снова сирень, опять астры, виноград в вазе, лимоны на голубой  скатерти, зеленые женщины с голубыми волосами, церкви с покосившимися крестами...

    -На это можно пока не смотреть, - объявил Гоша. - Смотри сюда!

    «Работа всей жизни» Гоши была громадна. Она занимала целую стену в подвале: метра три высотой, метров пять шириной. В центре ее были изображены две обнаженные фигуры - шикарная в своих необозримых и гладких формах Моника Луински, которую сзади обнимал Билл Клинтон в костюме Адамат. Оба любовника сидели на каких-то не то облаках, не то туманах. Причиндалы Билла Клинтона были выписаны с особым старанием, крупно, емко, в увеличенном масштабе. Это был композиционный центр работы, и Гоша красок не пожалел. Из туманов, на которых покоились оба любовника, выползал Гад-Змей. Он вил свои кольца и разевал жуткую пасть. Вместо зубов у него были знаки доллара и «звезды Давида». Нестор сразу вспомнил о Кукрыниксах. Сами туманы клубились на куче самых разных деятелей. Здесь был Ленин, Франклин Делано Рузвельт, Горбачев, Ельцин, голова Хилари Клинтон, лежащая на подносе, Мэделин Олбрайт, еще какие-то жуткие шаржированные рожи. Над влюбленной парочкой зато в эмпиреях парил какой-то бог с телом атлета-олимпийца, с бородой Зевса, с торсом Геракла, с руками и ногами Атланта. Правой рукой своей он тянулся вперед, почти касаясь другой группы портретов: Христа, бородатого дядьки в чалме («Кто это, Гоша?» - «Да ты что, не узнаешь? Это же Магомед!» - «А-а-а!») и бронзово-узкоглазого изображения Будды. Под левой, несколько отставленной назад рукой парящего Зевса, прямо под мышкой примостился портрет Путина.

    -Э-э...

    -Что? - агрессивно спросил Гоша. - Что «э-э-э»?

    -«Э-э-э» - а почему Путин под мышкой у Зевса?

    -Потому что я уважаю его.

    -Ну, так зачем же помещать его в такое интимное место?

    -А куда мне его поместить? Впрочем, ты не понял сразу гениальное величие моего замысла. Путин - это тот, кто должен вывести Россию из небытия и забвения. Освободить ее от цепей масонского заговора, который плетут...

    -Я так понял, что Змей - это и есть заговор?

    -Точно. Змей подсунул Монику Луински этому дурачку Клинтону. Это же поня-я-ятно! Они хотят всеми силами разрушить духовный мир человечества.

    Нестор повернулся к Любови Николаевне. Она махала ему ладошкой за спиной Гоши: не критикуйте, не отвечайте ничего плохого.

    -Ага! - сказал Нестор. - Замысел интересен.

    -Я знаю, что когда работа будет готова, меня постараются убить, - сказал Гоша. - Постараются замолчать мое великое прозрение. Постараются размазать имя мое...

    -Пенкой во всю стенку, - подсказал Нестор.

    -Но им это не удастся. Россия...

    -Подожди, Гоша, но где же здесь Россия? Я вижу Билла Клинтона с торчащ... ой, пардон, Любовь Николаевна, не буду говорить, с чем торчащим. Вижу Монику Луински. Красивая женщина, между прочим. Вижу жаржи на Ельцина... вот эта пьяная рожа - это же Ельцин? - на Горбача, на мадам Олбрайт...

    -Да, она сейчас торжествует - им удалось захватить Милошевича. Но им не удастся уничтожить всех, кто против масонов.

    -Ага? Но где же Россия? Или это - Моника Луински?

    Гоша остановился на миг. Опять задумался. Перспектива сделать Монику Луински символом страждущей России на долю мгновения показалась ему любопытной. Однако улыбка Моники, ее шикарное бело-розовое тело, ее блестящие карие глаза, ее крупные груди-дыни с розовыми сосцами (одну Клинтон так и продолжал лапать) так не соответствовало общему имиджу страны-страдалицы.

    -Нет, Монику подложили масоны, - вернулся он все-таки к своему первоначальному замыслу. - Да ты что, совсем ничего не знаешь, ничего не понимаешь, ничего не читаешь? Везде пишут про то, что она была исполнительницей чужой воли.

    Гоша остановился, посмотрел с сомнением на Нестора. Пока он смотрел, сомнение его вдруг стало перерастать в подозрение. Правая бровь изогнулась и поднялась, левый глаз прищурился.

    -Мне иногда кажется, что ты сам - скрытый масон, - сказал он.

    Нестор ответил не задумываясь:

    -А мне, Гоша, кажется, что это ты - провокатор от масонов. Все время одну и ту же шарманку крутишь, а сам изучаешь: кто как к масонам относится...

    -Да, да, я - провокатор!

        - ...кто что о них говорит, кто вообще что-то знает, кто ничего не знает...

    -Да, пусть я буду провокатором! Я даже хочу быть провокатором!

    -Гоша, ну что вы такое говорите? - остановила его Любовь Николаевна. - Господа, не будем ссориться. Пойдемте наверх... Кстати, Нестор, я хотела попросить вас об одном одолжении...

    Все трое поднялись в комнаты по расшатанной деревянной лестнице. Гостиная за время их отсутствия не стала менее захламленной. Те же вороха газет и вырезок, те же рамы и рамки, картоны и холсты, вазочки с засохшими цветами, старая мебель, доставшаяся Любови Николаевне еще от свекрови, матери ее первого мужа-американца.

    Нестор, уличенный в скрытом масонстве, сел на стул. Гоша, точно так же уличенный в провокаторстве, занял свое место в кресле, переложив ворох газет из одного места на другое, извлек из вороха очередную газету и начал демонстративно читать. Любовь Николаевна быстро изложила свою просьбу. Великим и неповторимым творениям Гоши давно нужно было бы попасть в художественные галереи, на знаменитые аукционы. Но там отказываются говорить, пока у художника нет имени. Посоветовали сделать что-то вроде брошюрки, на которой будет портрет Гоши, несколько фотографий с его работ. Небольшой текст. Вот, собственно, за этим Любовь Николаевна и позвала Нестора, который работает в рекламном агентстве и который знает, как это все делается.

    Нестор пожал плечами.

    -Давайте лист бумаги. Все очень просто! Начинаем с составления текста. Снимки шедевров у вас, конечно есть...

    -Конечно, есть, - подал голос из кресла Гоша Мендюк. - У нас все есть. Фотографии, слайды... Я четыре месяца назад продал большую картину - за три тысячи.

    -Разделим на три, - усмехнулся Нестор. - За тысячу ты ее продал, Гоша. И что?

    -Как что? Как это что? Это же успех! Это начало моего восхождения к Олимпу! Это же... Нет, вы меня не понимаете...

    -Давайте вернемся к брошюре, - сказала Любовь Николаевна.

    -Давайте, - сказал Нестор. - Пишем заголовок. В заголовке сразу помещаем имя автора. Скажем, так: Гоша Мендюк - артист, художник, человек.

    Пауза. Любовь Николаевна и Гоша оценивали вариант.

    -Да, только не «Гоша Мендюк», а «Гоша дюк Мен-Брюллов-Бенуа», - сказал вдруг Гоша.

    -Гоша... как?

    -Дюк Мен-Брюллов-Бенуа.

    -Дюк Мен - это еще понятно, - пожал плечами Нестор. - А откуда взялось Брюллов-Бенуа?

    -А это... - Гоша задрал подбородок и мотнул головой, - спроси у нее.

    Нестор улыбнулся и посмотрел на Любовь Николаевну.

    -Мне сейчас сказали, что вы знаете разгадку этого роскошного имени.

    -Я ничего не знаю, - сказала она.

    Снова повисла пауза.

    Нестор повернулся к Гоше за объяснениями. Тот неожиданно стал багроветь. Вокруг глаз его образовались два белых круга.

    -Что вы не знаете? - обратился он к супруге с шипящей угрозой в голосе.

    -Я не знаю, откуда вы взяли приставку или что это там - Брюллов-Бенуа?

    -А не вы ли мне говорили, что ваша бабушка с маминой стороны урожденная Бенуа? Не вы ли мне показывали письмо Брюллова к вашей прапрабабушке с отцовой стороны?

    -Подождите, Гоша, письмо Брюллова к моей прапрабабушке со стороны отца, когда она была еще молоденькой девушкой, ничего не значит.

    -Как это не значит? Как это не значит? На хрена будет писать великий мастер какой-то соплячке письмо, если он ее не...

    -Гоша, осторожней на поворотах! - предупредил Нестор.

    -И выбирайте выражения, - сказала Любовь Николаевна.

    -Нет, вы это слышите? Ее прапрабабушка спала с Карлом Брюлловым, а теперь выясняется, что я должен выбирать выражения.

    -Дружеское и ободряющее послание совсем не значит...

    -Именно значит. Именно значит, Любовь Николаевна! Зачем бы я, знаменитый мастер, стал писать какой-то дамочке, если... между нами нет интимных отношений? - тщательно подобрал Гоша последнее выражение.

    -Моей прапрабабушке тогда было четырнадцать лет, а Карлу Брюллову уже за пятьдесят.

    -Ну и что? Вы что же, полагаете, что в четырнадцать лет нельзя спать с мужчинами. Да на Руси девушки выходили замуж в тринадцать лет. Прикажет барин - и выйдет замуж.

    -При чем тут барин? Моя прапрабабушка сама была владелицей имения.

    -Тем более! Вот почему и пиши, Нестор фамилию - «Брюллов»! А дальше через черточку - «Бенуа».

    Нестор перевел взгляд на Любовь Николаевну. Все это больше смахивало на абсурдистскую пьесу. Он любил театр абсурда, но только как театр. Эжен Ионеско, Сэмюэль Бэккет... Но он приехал из страны, где театр абсурда был нормой жизни, и абсурд, как норму жизни, он терпеть не мог. Он ожидал, что сейчас все засмеются: ловко мы тебя разыграли. Однако никто не засмеялся.

    -Никаких Брюлловых и никаких Бенуа! - объявила Любовь Николаевна. - Я не разрешаю вам использовать эти фамилии.

    -А почему это «никаких Бенуа»? - вдруг окончательно взъелся Гоша. - Ладно, вы не хотите делать грех вашей прапрабабушки публичным достоянием. Пусть даже не будет Брюллова. Но ваша бабушка по матери была - Бенуа! Была она Бенуа или нет?

    -Так что из того? Какое вы имеете отношение к этому?

    -Как это какое? Как это какое? - завопил и даже подпрыгнул Гоша на своем кресле. - Я женился на вас! Вы думаете, зачем я женился на вас? Я что - совсем больной, чтобы жениться на женщине, у которой нет миллионов?

    -Гоша, ты - больной, что говоришь такие глупости Любови Николаевне.

    -Нет, ты сейчас не вмешивайся, Нестор, - продолжал вопить Гоша. - Да, я женился на вас только потому, что вы по происхождению - Бенуа!

    -Напомню вам, что моя девичья фамилия - фон Лемке. И уж если вы захотели взять мою девичью фамилию, то будьте Лемке, - стойко отвечала Любовь Николаевна.

    -Да на хрена мне ваша фашистская фамилия? Лемке! Что такое Лемке? Пустой звук! Ни продать, ни на хлеб намазать! Вы сказали, что ваша бабушка была урожденная Бенуа, и только ради этой фамилии я женился на вас. Пиши, Нестор: «Гоша Бенуа - гений, художник...»

    -Нет, он не будет писать этого, - твердо сказала Любовь Николаевна.

    -Почему это он не будет? Вы, что ли, ему прикажете?

    -Потому что я не давала согласие на это. Представьте, попадет ваш буклет настоящим Бенуа - они ведь и в суд могут подать...

    -Вот и пусть подают! Пусть будет суд, пусть на меня надевают кандалы, пусть бросают в тюрьму - в этом свободном обществе! Мне будет только известность!

    Нестор покрутил головой. Нельзя было отказать Гоше в изобретательности.

    -Такой ценой известность? - спросил Нестор.

    -Нечего разговаривать! - прикрикнул на него Гоша. - Пиши, что я говорю: Дюк Бенуа!

    -А куда подевался «Мен»?

    -Хорошо! Дюк Мен-Бенуа. Через черточку.

    -А может, лучше все-таки «Мендюк-Бенуа»? Тоже звучит, - сказал Нестор.

    -Никаких Бенуа! - опять твердо сказала Любовь Николаевна.

    Гоша подпрыгнул. Вскочил на свои тычки-ножки и пробежался по захламленной гостиной вперед назад.

    -Ах, вот как? Ах, вот как? Вы, кажется, не поняли меня.

    -Нет, я вас поняла.

    -Так вот: если никаких Бенуа, то и развод! Зачем вы мне нужны, если вы - не Бенуа? Развод! Р-развод! - пророкотал Гоша угрожающе.

    Нестор откинулся на своем стуле, чтобы лучше видеть бегающего Гошу. Засмеялся и сказал:

    -Гоша, а вот тут ты и попался. Если ты сейчас потребуешь развод, то есть такая организация - Иммиграционная служба. Тебя вызовут туда, покажут тебе твое заявление о разводе, скажут: милок, а ведь это фиктивный брак с целью получения грин-карты. Уголовное преступление!

    -Вот и отлично! - перебил его Гоша. - Отлично! Пусть хватают, сажают в тюрьму свободного художника! Обо мне будут писать газеты! В этой стране, кичащейся своими свободами, гениев бросают за решетку!..

    -Есть один нюанс, Гоша, - методично продолжал Нестор. - Агенты Иммиграционной службы делают все это быстро, красиво и, главное, не оповещая мировую прессу. Ты хочешь наручники? Будут тебе наручники. А потом фургон едет в иммиграционную пересылочную тюрьму, это в аэропорту Кеннеди. Тебя там держат до решения суда. На суде ты не можешь сказать ни слова, потому что не удосужился выучить за восемь лет английского. Как совершившего фиктивный брак тебя приговаривают к депортации, сажают в самолет и дают сильного пинка под зад. Через двенадцать часов - ты уже на родной Харьковщине! И никто никогда не узнает про великого живописца из Америки - Гошу Мендюка!

    -Ах, вот как? - Гоша схватил засохшие цветы из вазочки и с размаху швырнул их на пол. - Плевал я на все! У вас обоих уровень - колхозников!

    -Если у нас уровень колхозников, - начал всерьез заводиться и Нестор. - Тогда у тебя, Гоша, уровень - бомжа. Ты, по сути, и есть бомж. За восемь лет в Америке - ни дома, ни работы, ничего!

    -Это потому что я связался с вами. Вот с нею! - неистово завизжал Гоша, доходя уже до крайней степени исступления. - Вы оба тут - кретины!

    -Сам ты кретин, Гоша, - сказал Нестор и поднялся - после таких обоюдных комплиментов как в той стране, так и в этой стране мог последовать обмен ударами. От Гоши можно было ожидать чего угодно.

    -Кретины! Колхозники! У вас уровень третьеклассников сельской школы!

    -Гоша, - пыталась что-то сказать Любовь Николаевна.

    -Что Гоша? Что Гоша? Да у вас - вялотекущая шизофрения! И вы всех пытаетесь сделать шизофрениками, - выплевывал Гоша ей в растерянное лицо.

    -Это у тебя вялотекущая шизофрения, ты, кретин и бомжатник! - зарычал Нестор, сам того не замечая, заученно повернулся вперед левым боком, согнул левую руку в локте и отвел правый кулак, готовый встретить Гошу. - Не понимаю, что ты вообще здесь делаешь. Выезд из страны свободный - вперед, дюк Мандюк!

    Но Гоша иначе расценил приготовления Нестора. Он рванул пузатым мячиком к двери, ударил ее ногой и выскочил, все так же вопя на всю «Благодать»:

    -Кретины! В мозгу ни одной извилины! Уроды!..

    Когда вопли Гоши затихли где-то вдали, Любовь Николаевна вздохнула.

    -Хотите еще чаю.

    Чаю Нестор не хотел. Чего он хотел сейчас, в данную минуту, это оказаться опять в Нью-Йорке, сесть на кушетку рядом с Дженни, смотреть телевизор, или спуститься на этаж ниже, к китайцу Цзе, рассматривать его коллекцию каллиграфии на шелке и бумаге, обсуждать с ним изменения в традиционной китайской живописи с 16 века до 18-го, или подняться наверх к французу Жаку д’Эсперу, выпить с ним по стакану красного вина, и пусть Жак рассказывает о своем детстве, как он гонял на мопеде по узким улочкам Марселя, или позвонить своему другу Расселу Мюррею, встретиться на углу Седьмой Авеню и 49-й улицы, зайти в ресторанчик, послушать его стенания, что вот еще одна русская девушка его обманула: «Почему все они хотят только деньги, Нестор? Разве деньги - главное в жизни? Я завидую тебе, Нестор, ты вот приехал сюда и сразу нашел Дженни... Она такая славная девушка...»

    Но и оставлять в таком состоянии пожилую даму он не мог.

    -...Нет, я знаю, что как только я совсем состарюсь, он сдаст меня в нёрсинг-хоум, то есть в приют для престарелых. Даже минуты не задумается, - говорила Любовь Николаевна, разливая чай по фарфоровым чашечкам.

    -Зачем же вам такое счастье, Любовь Николаевна?

    Она села, оправила воротник блузки. Взяла серебряную ложечку, одну из оставшихся двух с вензелем русских немцев фон Лемке.

    -Вы знаете, я думаю, что вызвало у Гоши этот взрыв? Мне кажется, тем не менее, что вы были резковаты в оценке его полотна.

    -Вы имеете в виду - где Моника и Клинтон?

    -Да. Он столько работал над ним.

    Она подняла на Нестора глаза. В них была затаенная надежда. Она ждала, что Нестор скажет: да, я был неправ в оценке.

    -Вы ждете, что я изменю свое мнение, Любовь Николаевна?

    -Понимаете, я договорилась с библиотекой, чтобы провести его выставку. Здесь, в нашем городке. Так там люди писали на листочках, как были впечатлены...

    Нестор стал смотреть в свою чашечку. В голове у него был только один вопрос: дать ей лекарство или нет? Лекарство это - страшно горькое. Никакой Гоша не художник, а посредственный мазилка, который никогда живописи нигде не учился, который не умеет написать ни руку, ни кошку, ни даже улыбку человека - выходит все время какая-то старческая гримаса. Ведь знает Любовь Николаевна, что всего образования у Гоши - реставрационный техникум, а потом болтался он по всей стране художником-оформителем. Но художник-оформитель и живописец - это совсем разные вещи.

    Он знал, что дети не любят лекарства от того, что оно часто бывает горьким. Он знал, что люди здесь, особенно в преклонном возрасте, пройдя в жизни столько испытаний, хотят снова стать и быть детьми.

    -Но вы же сами понимаете, Любовь Николаевна, что сдаст он вас в конце концов...

    -Да, Нестор. Так что же делать? А иначе я могу остаться совсем одна... Знаете, это так тяжело...

    Когда они прощались, Нестор поцеловал ее стареющую маленькую ручку.

    -Если вдруг что, вы скажите ему: сейчас позвоню Нестору.

    -Нет, Нестор, - улыбнулась пожилая дама. - Я лучше позвоню в полицию. Но буду просить Бога, чтобы до этого не дошло. Прощайте же. Звоните. Заезжайте. Извините за все.

    -Вы меня извините, Любовь Николаевна.

    Когда Нестор выезжал из ворот «Благодати», через дорогу побежал, сверкнув синим глазом в ночной темноте, ракун-енот. Нестор притормозил. Ракун быстро пробежал куда-то по своим ночным делам. Их много водилось тут, на природе.

 

	          C.C. Аникин 

За русское дело возвысил ты голос,
Пытаясь вернуть Роду суть.
Прошло 20 лет, но храбро и смело 
Врагу подставляешь грудь!
Печатное слово в народе не ново,
Но смысл твоих строк будит Рать.
Стать русским для многих - правое дело:
За русскую Русь стоять.
За русское дело возьмёмся умело,
Ладами скрепляя страну.
Сердцами питая духовное тело,
Ведя за потомство войну.
Мы, русские люди, скандируем: «Слава!
Да здравствует наш Человек!»
Спасибо богине по имени «Мама».
…Живите друзья много лет!!!

НАМ ПИШУТ

 

___________________________________________________________________________________________________________

Сайт Канадской Епархии РПЦЗМП сообщил о том, что патриарх Кирилл 5 июня с.г. поздравил Архиепископа Монтреальского Гавриила с 50-летием со дня рождения и, отметив заслуги Владыки, наградил его орденом преподобного Сергия Радонежского  II степени.

На этом же сайте сообщено, что 6 июля в связи с 15-летием архиерейского служения Архиепископа Гавриила патриарх Кирилл прислал юбиляру поздравление с добрыми пожеланиями.

 

 

 

 ==================================================