ARE ALL MEN CREATED EQUAL?

Dr. Vladimir Moss

Equality and Human Rights

     The idea that all men are created equal, first proclaimed as part of a national ideology by the American Declaration of Independence in 1776, is probably the most influential socio-moral-political idea of the modern world. It is also the most fundamental and axiomatic; for the Declaration of Independence, after declaring the “self-evident truth all men are created equal”, goes on immediately, in the same sentence, to assert “that they are endowed by their Creator with certain inalienable Rights…” In other words, the whole Human Rights philosophy (or religion) of the so-called “international community”, is based on “the egalitarian dogma”; most of the actions of modern politicians are justified on the basis of “human rights”, which in turn are justified on the basis of egalitarianism.  Even after witnessing the vast upheavals and huge rivers of blood that have been poured out to force equality on the nations of the world since 1 776, the world still loves the dogma, still worships it, is still prepared to die for it. Even most Christians, who should know better, regard it as an article of their faith which they believe in with greater sincerity and passion than any other article, including the Holy Trinity or the Divinity of Christ.

     When it was first proclaimed, the egalitarian dogma was greeted with a healthy dose of scepticism. The British Gentleman’s Magazine for September, 1776 ridiculed it: “‘We hold, they say, these truths to be self-evident: That all men are created equal. In what are they created equal? Is it in size, strength, understanding, figure, civil or moral accomplishments, or situation of life?”

     The answer to these questions is self-evident: in all these spheres, men are profoundly and persistently unequal…

     This is true especially in the moral and spiritual spheres, which alone could provide a basis for certain “human rights”. For, as C.S. Lewis writes, “equality is a purely social conception. It applies to man as a political and economic animal. It has no place in the world of the mind. Beauty is not democratic; she reveals herself more to the few than to the many, more to the persistent and disciplined seekers than to the careless. Virtue is not democratic; she is achieved by those who pursue her more hotly than most men. Truth is not democratic; she demands special talents and special industry in those to whom she gives her favours. Political democracy is doomed if it tries to extend its demand for equality into these higher spheres. Ethical, intellectual, or aesthetic democracy is death…”[1]

     Until the arrival of the philosophy of human rights, most men accepted this position. It was self-evident to them that men were unequal in both the higher and the lower spheres. Moreover, they accepted that these inequalities justified different treatments or rewards, that the talented should be rewarded differently from the untalented, the industrious from the lazy, the good from the evil. The “scandal” was not so much in the obvious and inescapable fact of inequality in every sphere of life, as in the fact that life so often does not seem to distribute rewards in accordance with natural inequality: “the race is not to the swift, nor the battle to the strong, nor bread to the wise, nor riches to the learned, nor favour to the skilful” (Ecclesiastes 9.11). So life is unjust, not so much because it contains inequalities, as because the natural order of inequality is not rewarded as it should be…

     But then there was the consolation that all injustice would be put right in the age to come by “the God of justice” (Malachi 2.17). However, justice in that age would not be done by removing all inequalities among men, but by rewarding them unequally but justly in accordance with their unequal deserts. For, as the Apostle Paul says, “there is one glory of the sun, another glory of the moon, and another glory of the stars; for one star differs from another in glory” (I Corinthians 15.41).

     In the meantime, if we wish to shine with any kind of true glory in the age to come, we have to accept the natural order or inequality or hierarchy of being, what Shakespeare in Troilus and Cressida called “degree”:

Take but degree away, untune that string,

And hark what discord follows! Each thing melts

In mere oppugnancy: the bounded waters

Should lift their bosoms higher than the shores,

And make a sop of all this solid globe;

Strength should be lord of imbecility,

And the rude son should strike his father dead;

Force should be right; or, rather, right and wrong –

Between whose endless jar justice resides –

Should lose their names, and so should justice too.

     But the humanrightists of the eighteenth century no longer believed in the age to come or in any kind of “degree” except the inequality between enlightened people like themselves and the unenlightened traditionalists. They wanted their justice (and their apocalypse) now. They thought that they could take the place of the Creator and Judge, change nature by education and “benign intervention”, and thereby remove the need for any justice in the usual sense. For after all, they reasoned, people can’t help being what they are. It’s all just a question of heredity and environment – and we can fix the latter, at any rate, while the former will undoubtedly come within our power in the future… As for the traditionalists, with their scare-stories about a “natural order” or hierarchy of Being, their real motivation was simply to perpetuate inequality and keep their place in the sun…

     Actually, there was a grain of truth in this last comment. In all ages, privileged individuals, classes and nations have sought to justify and perpetuate their privileges on the basis of their supposed innate superiority to those less privileged. Even the founders of the American Constitution, such as Thomas Jefferson and George Washington, did not go so far as to think that “self-evident equality” extended to the Indians or their black slaves … So there was hypocrisy on both sides in the egalitarian versus anti-egalitarian debate… But the hypocrisy of a philosopher does not in itself invalidate his philosophy. There have been many unchristian Christians, but that fact does not invalidate the truth of Christianity– although it makes it less persuasive for those who base the truth of an opinion on the worthiness of the man who expresses it…

     So let us abandon ad hominem arguments and examine the case for the egalitarian dogma as objectively as possible.

Equality in Adam and Christ

     God said in the beginning: “Let us create man in our image and after our likeness” (Genesis 1.26). This verse certainly constitutes a basis for the thesis that mankind is a single species, all men having essentially the same nature. Human nature is quite distinct from that of any animal species in that it is sealed with the image of God – a concept that receives many interpretations in the patristic writings, but which is generally agreed to refer to freewill and rationality, and hence the ability to make moral choices.

     Our common origin in Adam is the reason, according to the Prophet Malachi, why we should see each other as brothers and treat each other with love: “Have we not all one father? Hath not one God created us? Why then doth every one of us despise his brother, violating the covenant of our fathers?” (Malachi 2.10).

     A still stronger reason than brotherhood in Adam for treating each other equally is brotherhood through the Church in the New Adam, Christ. This was beautifully expressed in the seventh century by St. John the Almsgiver, Patriarch of Alexandria: “If by chance the blessed man heard of anybody being harsh and cruel to his slaves and given to striking them, he would first send for him and then admonish him very gently, saying: ‘Son, it is come to my sinful ears that by the prompting of our enemy you behave somewhat too harshly towards your household slaves. Now, I beseech you, do not give place to anger, for God has not given them to us to strike, but to be our servants, and perhaps not even for that, but rather for them to be supported by us from the riches God has bestowed on us. What price, tell me, must a man pay to purchase one who has been honoured by creation in the likeness and similitude of God? Or do you, the slave’s master, possess anything more in your own body than he does? Say, a hand, or foot, or hearing, or a soul? Is he not in all things like unto you? Listen to what the great light, Paul, says: ‘For as many of you as were baptized into Christ did put on Christ. There can be neither Jew nor Greek, there can be neither bond nor free, for ye are all one man in Christ Jesus’. If then we are equal before Christ, let us become equal in our relations with another; for Christ took upon himself the form of a servant thereby teaching us not to treat our fellow-servants with disdain. For there is one Master of all Who dwells in heaven and yet regards the things of low degree; it does not say ‘the rich things’ but ‘things of low degree’. We give so much gold in order to make a slave for ourselves of a man honoured and together with us bought by the blood of our God and Master. For him is the heaven, for him the earth, for him the stars, for him the sun, for him the sea and all that is in it; at times the angels serve him. For him Christ washed the feet of slaves, for him He was crucified and for him endured all His other sufferings. Yet you dishonour him who is honoured of God and you beat him mercilessly as if he were not of the same nature as yourself.”[2]

     If brotherhood in Adam or in Christ was what the American revolutionaries – and their followers in the French and other revolutions – meant by being “created equal”, then we would have no quarrel with them. But of course they meant much more than that. They meant that all the evident inequalities in human nature that appeared after the fall – “in size, strength, understanding, figure, civil or moral accomplishments, or situation of life”, as the Gentleman’s Magazine put it – are irrelevant, and in a sense unreal.

     We can agree with this up to a point. We should not love a man more or less, or treat him more or less as a brother, because he is more or less tall, or fat, or strong, or wise, or beautiful, or powerful, or rich. Differences in “moral accomplishments” are a different matter, to which we shall return later. But differences caused by genes or environment are morally neutral or irrelevant in the sense that our attitude to their bearers as people should not be influenced by them. Nevertheless, they are real differences, and, as we shall argue later, they cannot and should not be ignored as if they did not exist, still less subjected to processes of social or (as is becoming increasingly possible) genetic engineering in order to bring the human mass back to a supposed condition of “original equality” before the “original sin” of inequality.

Equality and the Fall

     The mention of “original sin” takes us back to the creation story and the real cause of the inequalities between men…

     In the beginning there existed a man and a woman who were as similar to each other as any man and woman – or perhaps any two human beings - in history. After all, Eve derived her whole nature from Adam, without any other “parent”, and their environments were virtually identical. Of course, there was this difference: that he was a man, and she was a woman. But the difference was so small that the words for the two sexes are almost the same in Hebrew (“isha” as opposed to “ish”), a similarity that, among modern languages, is mirrored only in English (“woman” as opposed to “man”). Moreover, it is not recorded in what that difference consisted in the pre-lapsarian state. We cannot assume that then, as now, after the fall, it consisted in the difference between “XX” and “XY” chromosomes. All we know is that she was created to be “a helper like him” (Genesis 2.18), not the other way round – that is, she was meant to be a follower rather than a leader.

     But it was precisely this very small difference – a difference in role rather than nature – which Satan exploited to widen the gap and lead to a difference also in nature. First, the difference in role between the man and the woman was reflected in the difference in the sin that they committed. For “Adam was not seduced; but the woman being seduced, was in the transgression” (I Timothy 2.14). So in spite of their commonality of nature, which made them equal from a natural point of view, Eve was deceived, but Adam was not. Adam sinned also, of course, but in a different way. He was not deceived by the serpent, but he did follow his wife – and followed that up by blaming God for giving her to him. So he who was created to lead his wife, disobeyed by following her; while she who was created to follow her husband, disobeyed by leading him.

     Shortly after that, God gave the couple “garments of skins” (Genesis 3.21), which, according to the interpretation of the Holy Fathers, signify the opaque, coarse nature of our present, postlapsarian bodies, together with the fallen passions that are associated with such bodies: gluttony, lust and anger. Their bodies were now more different from each other  than  they  had  been  in  Paradise  because  of  the  new  demands  placed  on  them  in  order  to   survive  both as individuals and as a species. In particular, the man’s body was modified in order to carry out hard agricultural work and in order to beget children, while the woman’s body was modified in order to give birth to and raise children. Moreover, the difference in their roles was sharpened. The woman, instead of being simply a “helper” to the man, was placed in definite subjection to him: “thou shalt be under thy husband’s power, and he shall have dominion over thee” (Genesis 3.16).

     Since the original sin of Adam, together with its consequences in death and corruption, extended to all subsequent generations, the differences and inequalities between men have multiplied – that is, political, social and economic inequalities. But the most fundamental inequality was revealed already in the first generation after Adam, in  his sons Cain and Abel. This was the moral inequality between those men who love God and those who love only themselves. Now this inequality is not a difference in nature; men are not made good and evil, saints and sinners, in the sense that they cannot help belonging to this or that category (that is the error of the Calvinists). True, evil is mixed with our nature from our conception – “I was conceived in iniquities, and in sins did my mother bear me” (Psalm 50.5). But all men still retain in themselves that image of God – freewill and rationality – that enables them to choose good over evil. The image has been darkened, and our freewill has been weakened (“the spirit is willing, but the flesh is weak” (Matthew 26.41)). But by exercising the good in our nature that still remains from our original creation, we can, with the help of God, overcome the sin in our nature that flows from the original sin of Adam and Eve. So the first, most fundamental inequality between men is the moral or spiritual inequality that is expressed in the different ways in which they freely direct the nature they have received from their parents – towards God or towards the devil.

     From this first, moral inequality flow all the others; for none of these would exist if sin had not entered the world and the whole world did not lie in sin. These less fundamental inequalities can be divided into those that are based, on the one hand, on the entrance of death into men’s genetic inheritance, causing the degeneration of the gene-pool and the appearance of destructive mutations that are passed down the generations, so that some are born as geniuses and with various talents and abilities while others are born with crushing physical and mental disabilities; and on the other hand, on inequalities in environment and social station, so that some people are born in crushing poverty or slavery, while others are born with all the advantages of wealth and education. The very struggle to survive in a fallen world creates man-made inequalities, the hierarchical structures of families, tribes and states that institutionalize inequality. For without some such distinctions and inequalities society as a whole could not defend itself against invaders from without or criminals from within. Again, the need to survive and reproduce and prosper, both individually and collectively, explains why strength and beauty and intelligence are rewarded, while the lack of these attributes is penalized.

     So we are not equal by nature, and the nature of the fallen world is such that there is no way in which these inequalities can be ironed out, even supposing that that were desirable in all cases. But this has not stopped all modern societies from trying to do just that – that is, re-engineer human nature and society to its prelapsarian condition of perfect harmony by the elimination of all inequalities of every kind. Not that modern societies believe in Paradise or the Fall. On the contrary, the socialist experiment (for that is what this striving for unnatural equality is) rejects all such “religious myths”; for it sees the subjection of man to God as the first and worst of all inequalities, that generates all subsequent inequalities, such as the divine right of kings to rule over their subjects. Thus the most thorough-going and famous socialist experiment, that of the Soviet Union, began its attempt to wipe out the natural inequalities of human nature and society by killing the Tsar and all belief in God – and ended up creating the most hideously unequal society in world history…

Equality and Divine Providence

     However, what has been said so far will be unlikely to convince die-hard egalitarians, and especially those with a Christian background who believe in the “Social Gospel” – that is, that it is God’s command that we help the poor by ironing out differences in wealth, power and privilege through democratization, redistribution and social engineering. Such people will not be deterred by the example of the Soviet Union, a “mistake” that could have been avoided, in their opinion, if the Soviets had followed the path of German welfare socialism rather than Marxist revolutionary socialism. They fail to draw the deeper lessons from the collapse of communism in 1989-91, which is why there has been so little comment on, or study of, that epochal event in the last twenty years.[3] For them, socialist egalitarianism is simply the application of the command to love one’s neighbour. And the fact that it has so often failed proves only that it is difficult, not that it is not mandated; just as the command “Be ye perfect” is difficult, but still mandated…

     Let us put the argument for Socialist Christianity in a different way: “Since the radical inequalities that exist between men are consequences of the fall, is it not right that we should seek to reverse these consequences as far as we can?” This argument rests on the assumption that the consequences of the fall, in the form of social, political and economic inequalities, are evil in themselves. But this assumption is false. In fact they are like bad-tasting medicine administered to us by the Providence of God for the sake of our moral health. For “all things work together for those who love God” (Romans 8.28); and so if we love God, all the crushing inequalities that follow from the fall – poverty, illness, slavery – can, if borne with patience and gratitude, contribute to our ultimate goal, which is the acquisition of the Holy Spirit. It is this goal, rather than the abolition of inequality, that constitutes the true reversal of the fall. For the evils of this present fallen world are inflicted on us in order to humble us, to subdue our passions, and thereby to make us fit vessels for the reception of God’s Grace, the same Grace that Adam and Eve lost when they refused the light burden of obedience God placed upon them.   

     “So are you saying,” objects the Socialist, “that it is good that the rich should continue to oppress the poor?!” Of course not! Economic inequality is a challenge for the rich as for the poor. If the rich man stops worrying about his own well-being and opens his heart to help the poor, then he comes closer to God; and if the poor man bears his poverty with patience, and prays for his rich benefactors, then he, too, comes closer to God. Thus inequality can help both men towards the Kingdom.

     When Mary poured the oil of spikenard over the head of Christ, Judas complained that the oil could have been sold for a lot of money and the money given to the poor. But “this he said, not that he cared for the poor, but because he was a thief, and had the money box, and he used to take what was put in it. But Jesus said, ‘Let her alone; she has kept this for the day of My burial. For the poor you have with you always, but Me you do not have always” (John 12.6-8).

     This story illustrates several things. First, it shows that the motive in alms-giving is all important. The call to help the poor may proceed, not from compassion towards the poor, but from greed and envy towards the rich. In the case of all socialist revolutions, this greed and envy predominate to such an extent that the revolutionaries seek to destroy, not only economic inequality, but every kind of superiority of one man over another. For, as C.S. Lewis writes, “the demand for equality has two sources; one of them is among the noblest, the other is the basest, of human emotions… There is in all men a tendency (only corrigible by good training from without and persistent moral effort from within) to resent the existence of what is stronger, subtler or better than themselves. In uncorrected and brutal men this hardens into an implacable hatred for every kind of excellence…”[4]

     However, even if greed or envy is not to be suspected in a particular naοve socialist, the abolition of inequality as such and in toto should not be the aim either of almsgiving or of government legislation (still less, anti-governmental revolution). For, as the Lord says, “the poor you have with you always”. That is, inequality has been implanted permanently in the society of fallen men by God for our salvation, so that we should learn obedience, patience and compassion and drive out self-will, anger and hardness of heart. If all men were equal in all things, they could not learn these moral lessons, and God’s purpose would be thwarted. So almsgiving, like every other good work, should be done, not in order to restructure society, but in order, as St. Seraphim said, to acquire the Holy Spirit.

     For, as Bishop Nikolai Velimirovich wrote, “it is God’s desire that men be unequal in externals: riches, power, status, learning, position and so forth. But he does not recommend any sort of competitiveness in this. God desires that men compete in the multiplying of the inner virtues.”[5]

Equality and Slavery

     Let us look a little more closely at one kind of social inequality whose supposed abolition the liberals and socialists point to as an undoubted achievement and triumph of Christian morality – the abolition of slavery.

     Now Christianity has never endorsed slavery, and has always considered the emancipation of a slave by his master as a laudable act of charity. But on the other hand it has always called on slaves to obey their masters, and has not endorsed violent wars to destroy the institution. As Archbishop Averky of Jordanville writes: “The epistle [of the holy Apostle Paul] to Philemon vividly witnesses to the fact that the Church of Christ, in liberating man from sin, does not at the same time produce a forcible rupture in the established inter-relationships of people, and does not encroach on the civil and state order, waiting patiently for an improvement in the social order, under the influence of Christian ideas. Not only from this epistle, but also from others…, it is evident that the Church, while unable, of course, to sympathize with slavery, at the same time did not abolish it, and even told slaves to obey their masters. Therefore here the conversion of Onesimus to Christianity, which made him free from sin and a son of the Kingdom of God, did not, however, liberate him, as a slave, from the authority of his master. Onesimus had to return to [his master] Philemon, in spite of the fact that the Apostle loved him as a son, and needed his services, since he was in prison in Rome. The Apostle’s respect for civil rights tells also in the fact that he could order Philemon to forgive Onesimus [for fleeing from him], but, recognizing Philemon’s right as master, begs him to forgive his guilty and penitent slave. The words of the Apostle: ‘Without your agreement I want to do nothing’ clearly indicate that Christianity really leads mankind to personal perfection and the improvement of the social legal order on the basis of fraternity, equality and freedom, but not by way of violent actions and revolutions, but by the way of peaceful persuasion and moral influence.”[6]

     “That is all very well,” say the socialist. “But this applies to individuals, not states. States must surely be occupied with abolishing inequality through social reform and redistribution. It is a scandal that there should be poor people in our modern societies when the State can easily abolish poverty through legislation.”

     Which is why begging became a crime in the world’s “first socialist state”, and “almsgiving”, miloserdie, disappeared from the vocabulary of Soviet society…

     No: rulers can, unlike private citizens, occupy themselves with a certain degree of social restructuring and redistribution. Nevertheless, even the most radical such measures in Orthodox lands never went so far as to seek to abolish classes or the very existence of poverty. For example, in 1861 Tsar Alexander II abolished serfdom in Russia, freeing 22 million serfs from their noble landowner masters in the greatest single act of social reform in world history. And yet poverty and inequality were not thereby abolished; nor was that the aim. The peasants remained peasants, and the nobles remained nobles, even if their relationship in law had changed.

     Moreover, because people are people, and there are losers as well as winners in every social reform, the results even of this great act were by no means unambiguous.   Emancipation changed the relationship both between the state and the landowners, and between the landowners and the peasants. As the nobles began to lose their feeling of duty and obedience to the state, the peasants, correspondingly, began to see their obedience to the nobles as a burden that was not justified, as in the past, by the defence of the land. As such, the formal structure probably had to change in view of the change in its spiritual content. But the change in formal structure from patriarchal to civil meant that the sanctifying bonds of obedience broke down still faster than they would have done otherwise. To that extent, the reform, though rational from a politico-economic point of view, was harmful from a moral one.

     As Schema-Monk Boris of Optina said: “The old order was better, even though I would really catch it from the nobleman… Now it’s gotten bad, because there’s no authority; anyone can live however he wants.”[7] Indeed, so self-willed had emancipation made the peasants that the sons and grandsons of those liberated by the Tsar set about murdering him and his successors and enslaving the whole population in their new communist paradise – all in the name of freedom and equality!

     Archpriest Lev Lebedev writes: “Later critics of the reform also justly point out that it suffered from an excessive ‘slant’ in one direction, being inspired most of all by the idea of the immediate emancipation of the serfs from the landowners, but without paying due attention to the question how and with what to substitute the guiding, restraining and, finally, educating function of ‘the lords’ (the landowners) for the peasants. Indeed, delivered as it were in one moment to themselves, to their own self-administration (after 100 years of the habit of being guided by the lord), could the Russian peasants immediately undertake their self-administration wisely and truly, to their own good and that of the Fatherland? That is the question nobody wanted to think about at the beginning, being sometimes ruled by the illusion of the ‘innateness’ of the people’s wisdom!…

     “They began to think about this, as often happens with us, ‘in hindsight’, after they had encountered disturbances and ferment among the peasantry. All the indicated mistakes in the reform of 1861 led to the peasantry as a whole being dissatisfied in various respects. Rumours spread among them that ‘the lords’ had again deceived them, that the Tsar had given them not that kind of freedom, that the real ‘will of the Tsar’ had been hidden from them, while a false one had been imposed upon them. This was immediately used by the ‘enlighteners’ and revolutionaries of all kinds. The peasants gradually began to listen not to the state official and the former lord, but to the student, who promised ‘real’ freedom and abundant land, attracting the peasant with the idea of ‘the axe’, by which they themselves would win all this from the deceiver-lords…

     “But in spite of inadequacies and major mistakes, the reform of 1861, of course, exploded and transfigured the life of Great Russia. A huge mass of the population (about 22 million people) found themselves a free and self-governing estate (class), juridically equal to the other estates. This immediately elicited the need to build its life and activity on new foundations…”[8]

     But it is the extreme difficulty of rebuilding life on new foundations that constitutes the danger of such huge transformations. We see this only two years later, in Abraham Lincoln’s Emancipation of the American slaves. He imposed it by war, costing 600,000 lives. And the result? Poverty for the newly emancipated, and bitterness between whites and blacks, North and South, that lasted for generations…

     J.M. Roberts compares the two acts of emancipation as follows: “In retrospect [the emancipation of the Russian serfs] seems a massive achievement. A few years later the United States would emancipate its Negro slaves. There were far fewer of them than there were Russian peasants and they lived in a country of much greater economic opportunity, yet the effect of throwing them on the labour market, exposed to the pure theory of laissez-faire economic liberalism, was to exacerbate a problem with whose ultimate consequences the United State is still grappling. In Russia the largest measure of social engineering in recorded history down to this time was carried out without comparable dislocation and it opened the way to modernization for what was potentially one of the strongest powers on earth…”[9]

     It is ironic and instructive that the most successful social transformations have been carried out, not by secular socialists fighting for equality, but by traditionalist Christians who profoundly believed in the natural order and hierarchy of being. Thus Tsar Nicholas II as an individual was one of the most charitable rulers in history. Even as a child he would give his shoes to the poor, and throughout his life he was secretly giving alms to the people, not to mention the huge benefits, spiritual and material, that he gave to the nation as a whole, including the reform of Church-State relations, an agrarian policy that released millions of peasants from poverty and a system of labour legislation that was hailed by American President Robert Taft as the most enlightened of its time. The result was that Russia became not only the fastest-developing nation in the world, but on the way to becoming one of the most just.

     But even he did not attempt to destroy the class system in Russia or radically overturn the foundations of society. For he understood that inequality is built into human society by God Himself, and that the ruler’s task is not to revolutionize society, but to mitigate, as far as he was able, those unfortunate consequences introduced into its God-established hierarchies by the evil of men. And too late the Russian democrats who overthrew the tsar came to understand that, in the words of C.S. Lewis, “the old authority in kings, priests, husbands, or fathers, and the old obedience in subjects, laymen, wives, and sons, was [not] in itself a degrading or evil thing at all.”[10]

Equality and Monarchism

      Besides, even in fallen men there is a secret desire to look up and admire, even if the object is not admirable: “where men are forbidden to honour a king they honour millionaires, athletes, or film-stars instead: even famous prostitutes or gangsters.”[11] Since inequality is so deeply ingrained in human nature and society at every level, simply destroying an institution or even a state that embodies it solves nothing. Deep in their hearts, men know that they are not equal; and if their hearts are not filled with greed and envy, they delight in the honour given to their superiors; which is why monarchy survives and prospers even in such a liberal and socialist society as contemporary England.

     Thus at the heart of the English democracy, Westminster Abbey, there still lies, like a rose among thorns, the body of the most holy of the Orthodox kings of England, Edward the Confessor. It is as if the English people, even while leading the way into the new, anti-Orthodox and democratic age, subconsciously feel that they have lost something vitally important, and cling to the holy corpse with despairing tenacity, refusing to believe that the soul has finally departed. Even such a convinced democrat as C.S. Lewis could write of the monarchy as “the channel through which all the vital elements of citizenship - loyalty, the consecration of secular life, the hierarchical principle, splendour, ceremony, continuity - still trickle down to irrigate the dustbowl of modern economic Statecraft".[12] And even today, hysteria can seize a whole nation on the death of a princess, for little other reason than that she was a princess…

     Roger Scruton has spoken of the English monarchy as “the light above politics, which shines down on the human bustle from a calmer and more exalted sphere. Not being elected by popular vote, the monarch cannot be understood as representing the views only of the present generation. He or she is born into the position, and also passes it on to a legally defined successor. The monarch is in a real sense the voice of history, and the very accidental [sic] way in which the office is acquired emphasises the grounds of the monarch’s legitimacy, in the history of a place and a culture. This is not to say that kings and queens cannot be mad, irrational, self-interested or unwise. It is to say, rather, that they owe their authority and their influence precisely to the fact that they speak for something other than the present desires of present voters, something vital to the continuity and community which the act of voting assumes. Hence, if they are heard at all, they are head as limiting the democratic process, in just the way that it must be limited if it is to issue in reasonable legislation. It was in such a way that the English conceived their Queen, in the sunset days of Queen Victoria. The sovereign was an ordinary person, transfigured by a peculiar enchantment which represented not political power but the mysterious authority of an ancient ‘law of the land’.”[13]

     Monarchy represents the summit of inequality among men. As such, it is an image of the infinitely greater distance separating all men from God, the King of kings. So veneration of the monarch facilitates the worship of God, and vice-versa; which is why its destruction inevitably leads to that falling away from God that we see in all the nations that have killed their kings….

Conclusion

     It was Satan who first whispered the egalitarian dogma – or rather, heresy- into the words of our first parents, saying: “You shall be as gods”. His motivation was envy – “Long ago the crafty serpent envied my honour”, “Of old the enemy who hates mankind envied me the life of happiness that I had in Paradise”.[14] By offering the bait of equality with God, he wanted to separate man from God and bring him into equality with himself – an accursed equality on the bottom rung of the Hierarchy of Being, filled with unutterable pain, bitterness and shame.

     Such is, and always will be, the motivation of those who dangle the unattainable mirage of equality with God before suffering mankind. Their goal is in the literal sense of the word satanic, being the goal of Satan himself when he was cast from heaven: “How are thou fallen from heaven, O Lucifer, son of the morning! How art thou cut to the ground, who didst weaken the nations! For thou hast said in thine heart, I will ascent into heaven, I will exalt my throne above the stars of God; I will sit also upon the mount of the congregation, in the sides of the north; I will ascend above the heights of the clouds; I will be like the Most High.  Yet thou shalt be brought down to hell, to the sides of the pit…” (Isaiah 15.12-15).

     And yet the paradox is that God does want us to be “as gods”, “partakers of the Divine nature” (II Peter 1.4). “God became man”, as St. Athanasius said, “that men should become gods”. His will is that when He comes again at His First Coming “we shall be like Him” (I John 3.2), having transformed the fallen, muddied image of God in us into a true and radiant likeness, wholly suffused by Grace.

     However, the key to this exaltation of human nature is that we follow the example He gave at His First Coming, when, “being in the form of God, He did not consider it robbery to be equal to God, but emptied Himself, and took upon Himself the form of a slave, and was made in the likeness of men” (Philippians 2.6-7). In other words, God the Son, although fully equal to God the Father by nature, renounced, as it were, this lofty equality, and made Himself equal instead to the infinitely lower nature of man. And, moreover, “being found in fashion as a man, He humbled Himself, and became obedient unto death, even the death of the Cross…” (v. 8)

     So equality of a Divine, paradoxical kind is attainable, and exaltation to unimaginable heights is possible – but only through voluntary self-humiliation to the depths of the created hierarchy, and the patient acceptance of all the inequalities – physical, psychological, social, political, economic, and above all moral and spiritual – that exist in the real, fallen world.

March 6/19, 2012.

[1] Lewis, “Democratic Education”, in Compelling Reason, London: Fount, 1987, p. 41.

[2] Life of St. John the Almsgiver, 33; in Elizabeth Dawes & Norman H. Baynes, Three Byzantine Saints, London: Mowbrays, 1977, pp. 243-244.

[3] Janet Daley, “The Lessons of 1989 have still not been learnt”, The Sunday Telegraph (London), February 5, 2012, p. 24.

[4] Lewis, op. cit., p. 40.

[5] Velimirovich, Homilies, book 2. Italics mine (V.M.).

[6] Archbishop Averky (Taushev), Rukovodstvo k izucheniu Sviaschennago Pisania Novago Zaveta (Guide to the Study of the Holy Scriptures of the New Testament), Jordanville, N.Y.: Holy Trinity Monastery, vol. II, pp. 354-355 . Italics mine (V. M.).

[7] Victor Afanasyev, Elder Barsanuphius of Optina, Platina, Ca.: St. Herman of Alaska Press, 2000, pp. 216, 217. The old family retainer in Chekhov’s The Cherry Orchard also believed that the rot set in with “Freedom”.

[8] Lebedev, Velikorossia (Great Russia), St. Petersburg, 1999, pp. 342-343.

[9] Roberts, History of the World, London: Helicon, 1992, p. 612.

[10] Lewis, “Equality”, op. cit., p. 28.

[11] Lewis, “Equality”, op. cit., p. 31.

[12] Lewis, "Myth became Fact", God in the Dock: Essays on Theology, Fount Paperbacks, 1979, p. 64.

[13] Scruton, England: An Elegy, London: Chatto & Windus, 2000, p. 188.

[14] Triodion, Sunday of Forgiveness, Mattins, Canon, Canticle 3, troparion, Canticle 5, troparion,.

 

 

 

 

РУССКИЙ ШТЫК

Н. Смоленцев-Соболь

(Продолжение, начало в №№164, 165, 167, 169, 170, 171, 172, 174б 176 «Верности»)

 Мой дед с маминой стороны, Николай Иванович, тоже был на той войне. Он пришел домой летом 46-го. Увозили его в 42-ом на запад, а вернулся он с востока, из пыльных знойных казахских степей. Как это было, я узнал от прадеда, Ивана Леонтьевича.

Чужой, полупьяный солдат поднялся по скрипучему крылечку. Толкнул дверь, а сам остался снаружи. Стоял и настороженно всматривался в темные сени. Он не узнавал свой дом на улице Красной. И был готов ко всему. Домашние выбежали. Радость жены, моей бабки, крики детей. Обняли, повели внутрь. Николай Иванович вошел, огляделся, бросил сидор, потом сел на лавку и... заплакал.

В сидоре оказалось две пары рваных кальсон, один старый английский френч, трое немецких наручных часов, набор серебряных ложек с чьими-то вензелями да фотоаппарат «лейка». Ну, еще четыре американские консервы, несколько пачек табака и махры.

Прадед, уже седой, как лунь, качал головой:

-Коляня после войны был никакой! Ну, что тут поделать? Когда ты воюешь не на своей войне, не за свою страну, а за эту сволочь?

Иван Леонтьевич повернулся к божничке, украдкой теплящейся в углу:

-Прости меня, Боже. Но сам знашь, где правда, где блажь!

И после досказал. Как дед, тогда тридцатидвухлетний детина с пудовыми кулаками, бросил сидор в угол, сел за дощатый стол, заплакал. Потом за обедом ахнул бутылку водки, не переставая плакать.

Приходили соседи, радуясь. Поздравляли с возвращением. Подсаживались. Принимали стакашек. Видели, как текут у деда слезы. Качали головами: натерпелся воин, эко его отпустило.

Дед плакал на следующее утро. И весь следующий день. И другие дни, которые последовали за первым и вторым. Просыпался, выходил в сени, потом на крыльцо, спускался к бочке, плескал прелой водой в лицо, бессмысленно водил глазами по хозяйству. Потом возвращался, завтракал, пил водку, заедал холодным соленым огурцом из погреба. Шел снова на кушетку и продолжал плакать.

Слезы текли ему на майку. Майка была вся мокрая спереди.

Жене своей, моей бабке, он сказал:

-Мне казашка на базаре в Кызыл-Орде набаяла: помру через два года.

Приходили, прослышав, дедовы друзья. С одними он учился в техникуме, с другими охотился  по лесам да болотам, стреляли рябчиков да уток, с третьими работал, строил мосты и подъездные эстакады. Только мало их осталось после той войны. И кто приходил, те тоже начинали плакать. Водку пили, рубахи на груди рвали, матерной руганью тешились. Опьянев, давали слезам волю. А медальки со Сталиным надевать не хотели.

Заявлялись, бывалоча, и другие. То уполномоченный, то от горисполкома, то из военкомата. Дед выходил на крылечко, лохматый, опухший от водки и сна, с глазами мокрыми и прозрачными. Слушал, что скажут. Выслушав, уходил в дом и шваркал дверью перед носом. Иногда доносилось до незваных гостей: «А идите вы...»

Иван Леонтьевич тогда вступал:

«Чего уставились? Человек не в себе. Али не понятно?»

Другой начальничек бурчал:

«Коли не в себе, надо к доктору. Пущай справку дает, что контуженный али еще чего. Слышь, дед?»

«Слышу, милок. Твой совет тока, что погорельцам веник. Некогда мне с тобой тут чесать языком. Будь здоров, Иван Петров!»

И это не смотря на то, что никакой гость не Иван и не Петров.

Так мой дед пролежал на кушетке целых два года. Деньги, что скопила бабка на тяжких работах, оказались прожиты. Все, что было наработано и припасено у прадеда Ивана Леонтьевича, а заодно и трофейные немецкие часы и ложки с чужими вензелями, оказалось пропито. Как пришло, так и ушло!

Постепенно возвращались с войны другие. Кто подемобилизации, кто после госпиталя. Мой дед угощал их водкой или вином. И снова уходил плакать. Умирал самый близкий друг от ран, полученных под Кенигсбергом. Дед плакал у его топчана, потом плакал на поминках. Настал страшный голод 47-го. Люди ходили скелетами, у детей пучило животы от травы, которую они ели. В пригородном селе у одного фронтовика умерла дочка. Фронтовик достал трофейный «вальтер», пришел в райком партии, убил там двух, и сам застрелился. Мой дед раздобыл где-то целую четверть самогона, сам напился, других напоил. И снова лег, не вытирая слез, катящихся по щекам, по груди, по той же майке на животе.

На третий год бабка подошла к его кушетке:

-Слышь-ко, Иваныч? Однако два года прошло, ты все лежишь. Што казашка натрынчала, давно ветер унес. А детишкам твоим шамать хочется, мотри-ко, и вовсе рахитики стали.

Тогда повернулся к отрывному календарю мой дед. Впрямь был июнь 1948-го. И он все еще жив. И отец его, Иван Леонтьевич, копошится в сенях, чинит тяпку, чтобы картошку окучивать.

Поднялся мой дед.

-Папа, вы мне тяпку тоже поправьте, я вам подмогну, - в нашей семье младшие всегда к старшим на «вы» обращались.

 

* * *

 

В монастырской церкви мы со Стариком долго молимся. Поет хор. Хорошо поет, слаженно. Фрески мне не нравятся. Сделано холодно, без того внутреннего горения, что остались на века в иконописи Феофана Грека или Дионисия. Даже до сусально-лубочного московского или палехского стиля не дотягивают. Две монашки обходят с подносами. Кладу на них по пятерке. Людей все прибывает, хотя главные празднества только завтра. На Троицу сюда и впрямь съезжается православного народу бесчисленное множество. Тогда и понимаешь, как много нас тут, в Америке.

Свечей запалено – море светлое. И как ни воспитаны здешние русские, а по мере стеснения, начинают давить друг друга. Раза три от скученности и спертости воздуха я выхожу на крыльцо. Воздух чист и тепл. Вижу иногда знакомое лицо. С кем-то здороваюсь.

Вон от своего «кадиллака» трюхает мой старый знакомец и любитель стюдня Всеслав Орлов, граф Чесменский. Меня заметил, обнял, трижды облобызал.

С ним довольно молодая особа.

-Анжелина, познакомьтесь, это тот самый молодой человек, который по бабушкиному рецепту холодцом нас потчевал...

Ишь ты, дался ему этот стюдень!

У Анжелины стрижка московская, золотой крестик наружу, на видном месте, чтоб, понимашь, сомнений не было, да дымчатые очки, через которые глаз не видно. Такие стрижки и очки часто видишь на Брайтоне. Это как джинсы, кожаная куртка и вязаная «чеченка» на тыквах у братков с Измайловского рынка.

Она делано улыбается.

Потом делает шаг вперед, и улыбка исчезает.

Научилась, понимашь ли.

Подходит наша китаянка Лида. Она старенькая и сморщенная. Ее крестил сам Митрополит Филарет, когда еще был игуменом в Харбине. По-русски она говорит лучше меня, а китайский и вовсе забыла. Татьяна Сергеевна, из Святоотеческой церкви на 153-й улице, как-то рассказала, хотя с полунамеками и большими умолчаниями, про ее жизнь. Японцы в начале 30-х оккупировали Манчжурию. Лида тогда еще не была Лидой, а была обычной молоденькой китаянкой из Фудзядзяна. Япошки ей и другим применение нашли, в солдатский публичный дом забрали. Да она сбежала оттуда и прямо к русским, на подворье. Япошки туда соваться не отважились. А эта самая Лида так и прибилась к русским с той поры.

Вижу доктора-психиатра Замойского. Он в «Благодати» за директора или что-то вроде того. Интересный старичок, всех за психов считает, себя – за выдающуюся личность. Около него – зять его. Такие рожи только на Лубянке да в третьих отделах НКВД сидят. Глаза лживые и наглые, смотрит в сторону, морда лица бородой прикрыта. Там, в той стране, откуда мы оба с ним родом, его банда моих родичей убивала, в лагерях гноила, голодом и непосильным трудом давила.

-Знаком с ним, Коля? – голос Старика за плечом.

-Лично – нет. А по морде – советская падаль.

-Так оно и есть, - говорит спокойно Георгий Васильевич. – Виктор Добронравов, так он по паспорту пишется. Раньше в Сан-Франциско ошивался. Только тамошние наши, хотя и не в силах больших, однако вызнали: такой же он «Добронравов», как я генерал Мак-Артур. Настоящая фамилия его – Винокуров. Какого чина, неизвестно. Да нам оно и не надо. Когда красненькому Замойскому сказали, он стал в носу ковырять: это моя семья, что вы хотите, чтобы Ляля от мужа отказалась?

Окреп тут голос старого воина.

-Знает, сукин сын, кого в семью принял.

Доктор-психиатр остренько взглянул на Георгия Васильевича, потом на меня, словно запоминая. И быстро вошел в притвор.

Мы двинулись к машине. Лили была нами оставлена в своем доме. В самом деле, большом, трехэтажном, на две семьи, с гаражом на три машины. Мы же не доехав до Джорданвилля нескольких миль, взяли номер в мотеле. Сорок два доллара на двоих! Милое дело, как говорил мой прадед Иван Леонтьевич.

 

* * *

 

-Ты спрашивал, как я в Америку попал, - сев в глубокое и мягкое кресло, вспомнил он. – Опять благодаря Эрику Хайландеру. Когда в Шляйсхайме репатриационные комиссии заработали, он будто из-под земли появился. С его помощью я в Брауншвейг ездил. Ту крышку над водостоком нашел, боялся, что унесло мой мешок. Ан-нет! Куда я его запхнул, там он и оставался, даже не замочился. Ну, с настоящими-то документами легче стало. Я с детьми проходил как беженец из Югославии. Пришел мой черед – вызвали. Сидели за столом в полном наборе: англичанин, советский смершевец с четырьмя шпалами, француз, американец да какой-то задприпанный полячишка. Ну, ланно. Зачали они мне вопросы свои кидать. То бишь на предмет моего прошлого. Француз – более или менее по делу и с пониманием. Что ни говори, европейская культура. Американец все помалкивает. Зато британец, этот полез без мыла, куда ему не следовало: на какой улице в Белграде вы жили? Как звали главного инженера железно-дорожного депо? Сколько стоила буханка хлеба?..

-Ишь ты?

-Ну, да. Советчик вел дело по-другому, этакий стервец. Он сразу дотумкал, кто я. Говорит: «Не набегались по свету? У нас люди в вашем возрасте и с вашим опытом наркомами становятся...» Конечно, Коля, про свой очевидный опыт я ему рассказывать не стал. А то бы назад в лагерь угодил. Просто говорю: «Так у вас и наркомов к стенке ставят, али все вранье в советский газетах?»

-Прямо так и влепили?

-Мне ли их, паршивцев, бояться? Смершевец, я те скажу, в цвете изменился, что тот рак в кипятке. «Если вы о предателях и двурушниках, вроде Ежова, так в семье не без урода, - говорит. – И советская власть знает, как с такими поступать!» Я плечами пожимаю: «Так на то она и власть, чтоб расстреливали всласть. Только никогда я в вашей семье не был, с чего ж мне туда ехать? Мои документы сами за себя говорят. Я – подданный короля Александра...» Смершевец, однако, подкованность в политграмоте выказал. «Да шлепнули вашего короля, давным-давно шлепнули!» - кричит. На что я ему: «И ваш Ленин протянул ноги, что ж из того? Вы отчего-то из советчины не бежите, туда же возвращаетесь!»

Мы сидим с ним в номере мотеля. Уже глубокая и теплая ночь. Окно мы открыли. Ветер шумит в соснах. С дороги редко когда донесется шум автомобиля. Пока я принимал душ, Старик сготовил чай. У него в машине оказался плетеный сундучок, а в нем коробочки с чаями, мешочки с травяными сборами и баночки с медом. Я только улыбнулся. Очень удивился бы, если б Георгий Васильевич вечерять без чая собрался.

Старик любит вспоминать о своем прошлом. Его войны позади. На них он жил полной жизнью. Наверное, такой же полной жизнью живет какой-нибудь Сорос в своих финансовых интригах, или Клинтон в своих сексуально-политических похождениях: у меня не было секса с этой женщиной, Моникой Левински! Ах, ну как же? Платье Моники с пятнами органического происхождения скоро двинут на аукционе за тысячи долларов. В народе пойдут анекдоты про кубинскую сигару. За Клинтоном закрепится прозвище «Буба», как за Хитлером – «Додо».

Георгий Васильевич в пижаме и просторном халате сверху. От горячего у него лоб поблескивает. В глазах – лукавые мотыльки. Они соскальзывают с его век и крутятся вокруг лампы.

-Игорек мой, и вовсе отчебучил. Его тот же смершевец затеялся споймать, с подковыркой такой, знашь ли, спрашивает: а учился ты в какой школе? Игорь отвечает: в гимназии здесь, в Грюнвальде. Смершевец дальше: Ах, в гимназии? Что ж, а песни вы какие-то разучивали? – Конечно, - говорит сын. – Какие? Можешь напеть? – не унимается гад. Что ж, мой сынок и запел:

Старик своим надтреснутым голосом повел бравурный марш и на немецком оттарабанил несколько стихов. Потом перевел мне:

«Адольф Хитлер, мы тебе верны до смерти,

Славься, Германия, мы твои дети!»

-Так и запел?

-Правильный был парнишко. Смершевец только руками замахал: хватит, хватит!.. Не надо больше песен.

Я представил, какая рожа была у смершевца. Рассмеялся. Старик тихо улыбался своим воспоминаниям.

Верочку, дочку, на комиссии допрашивать не стали. За кого они боялись больше всего, так это за нее. Девочка была доверчивая, искренняя. Священник сказал, что врать нельзя, и она бы не соврала, все бы рассказала. И про Смоленск, и про тетку... Тут американец, в чине капитана, вмешался и сказал, что вопросов больше нет, так как есть у них другие дела и посложнее. И сам, будто бы нечаянно, стал подталкивать Верочку и Георгия Анисимова к двери.

А позже, когда они уже в свой барачный  угол вернулись, он с Эриком на джипе прикатил, к ним оба зашли. Эрик – американскому капитану начальством доводился, так он отчитывался: ай-ай, сэр! Все сделано, как вы сказали! Вот эта семья, вся в целости и неприкосновенности.

Принесли они с собой бутылку виски. Достали закуску. Сидели и говорили допоздна. Опять вспоминали бои в Финляндии, да бои в Испании, да последнюю войну, которая столько унесла жизней и столько судеб изломала.

Игорек американских офицеров изумил. Если майор Хайландер что-то неверно переводил с немецкого, Игорек сразу поправлял. Был он немчик по воспитанию: все должно быть ясно, понятно и правильно. Только правильно переведенное может быть правильно понято. Эрик спросил, где молодой человек учил английский? Конечно, в гимназии, в той самой, где их учили петь песни про фюрера и верность Германии.

Оба офицера громко и заразительно смеялись, когда капитан пересказал ту историю. Как 16-летний паренек заставил советского майора слушать песню про Додо.

Но вот кончилось виски в бутылке. Эрик стал очень серьезен и сказал:

-Мистер Анисимоу, завтра вас будут ждать в военной комендатуре. Пропуск на ваше имя будет готов. Вы подойдете к охраннику и назовете свое имя...

И обращался он не к отцу, а к сыну, к Игорю Анисимову.

-На втором этаже вы найдете представителя организации УННРА. Им крайне нужны толковые люди, знающие языки. Я лично дам вам рекомендацию и прослежу, чтобы эти бюрократы не валяли дурака. Конечно, если вы согласны, сэр...

Сэр?

Игорек в растерянности смотрел то на отца, то на майора Хайландера, то на капитана.

Отец кивнул.

-Конечно, Эрик, он будет там завтра ровно в одиннадцать.

 

* * *

 

Восемь месяцев Игорь работал в УННРА. Дел было невпроворот. Он был и за переводчика, и за делопроизводителя, и за курьера, и за подсказчика, и за утешителя. Он сразу повзрослел. Никто бы и не сказал, что парню всего шестнадцать. Высокий, широкоплечий, ловкий в движениях, отличный гимнаст. Речь правильная, спокойная, по-военному четкая. Недаром обер-лейтенант Мартин их муштровал в «хитлер-югенде».

Через него проходили сотни беженцев. Одни торопились вернуться домой, в родную Варшаву, в тихую Любляну или Загреб, в старый добрый Копенгаген или Будапешт. Другие несли фальшивые справки и аусвайсы от бургомистров: с 1935 по 1945 год Александр Ткачев работал при муниципалитете, прибыл из Зальцбурга, где работал таксистом. Настоящим удостоверяю, что Ольга Сотникова, урожденная Камлач, 1912 года рождения, место рождения – город Кострома, Российская Империя, проживала с 1930 года в городе Мюнхене, работая в качестве секретаря юридической фирмы Альберт Боос. Подтвержаю, что Сергей Каменский, 1909 года рождения, страна рождения – Россия, заключил брак с фройляйн Анной Шисслер, дочерью Максимиллиана и Марии-Терезы Шисслер, в 1937 году...

Документы были несерьезные. Некоторые – на оберточной бумаге. Другие – с размазанными орлами, с невнятными подписями.

Но американцам, похоже, было все равно, чья там подпись и что заворачивали в эту бумагу раньше. Им требовался перевод. Игорь Анисимов был незаменим.

Если Сергей Каменский женился на Анне Шисслер в 1937-ом, это значило, что он не мог жить в пределах советских границ 1939 года. И поэтому репатриировать его не имели права. И если Ольга Сотникова работала в мюнхенской юридической фирме с 1930-го, то пожалуйста, оставьте все ваши доводы товарищу Вышинскому с товарищем Ульрихом. А у нас тут, хотя и полный военный разгром с капитуляцией, но закон законом и прочая справедливость.

Своему боевому другу Эрик тоже нашел место. При военной администрации Ван Вагонера, который стал губернатором Баварии. Должен был Джордж Анисимов помогать американцам с огромными завалами трофейного оружия: немецкого, итальянского, советского, югославского, греческого, польского, испанского, французского. Что на разборку и переплавку, что на внимательное изучение и подготовку документов и чертежей. Но прежде всего надо было выяснить, а стоит ли овчинка выделки? Немецкий боевой полковник, имевший огромный опыт в стрелковом и противотанковом вооружении, оказался находкой.

-Знашь, Коля, иной день знатоки их хреновы бьются-бьются, никак не могут понять, и почему это зенитная пушка горизонт не держит. А там, вишь-ко, один шпинделек опущен. Ты его подними, гидравлика начинает работать, горизонт устанавливается. У меня таких пушек четыре штуки было на Висле. Отличные пушки! Хошь по самолетам жарь, хошь – по танкам. Коли танк легкий, какой-никакой «Т-двадцать шестой», так его в решето за три минуты!..

Уже через полгода смогли перебраться на квартиру, а спустя еще пять месяцев приобрели дом. Не было такого в характере старого воина, чтобы куковать по углам, за солдатскими одеялами, на дармовшинку кусками пробавляться. Должен быть свой дом, своя квартира. Игорек сдал экстерном экзамены на аттестат, и прямиком в Мюнхенский университет. Верочку отдали в католическую школу для девочек, которую содержали монашки. Но связь с лагерем не прерывали. Своим помогали, чем могли. Подерется какой-нибудь Трофимка Коноплев с патрулем, ребята бегут к «господину полковнику»: Георгий Васильевич, выручайте! Не по пьянке задрался, за девушку заступился...

Ну, скажем, быстро выяснится, что не совсем трезв был Коноплев. Потому и силы свои переоценил. Однако русского кулака отпробовали ребята из Оклахомы и Виргинии тоже не задаром. И впрямь посвистывали вслед Наташе Горчаковой, когда она шла в широкой развевающейся юбке, ножки стройные, стан гибкий, волосы аккуратно убраны в «корзинку» - и не только посвистывали, но и кричали по-немецки: Frδulein, Frδulein, ich liebe dich lass uns ins Bett gehen!.. То есть предлагали то, что порядочным девушкам не предлагают. А если предлагают, то получают по морде.

В военной комендатуре Георгия Васильевича знали хорошо. Странный «немец»! Говорит – как приказы отдает. Зайдет, прихрамывая, со своей палкой, сам худой, высокий, прямой. Все сразу навытяжку. Крупные фигуры за ним, должно быть, и возможно, в самом Вашингтоне. А потому лучше предложить ему посидеть в кресле. Угостить кофе или стаканчиком кюммеля. Пока же он сидит или рассматривает приказы на стене, сержант военной полиции спешит на гаупт-вахту. Оттуда Трофимку Коноплева вытаскивают и, приведя немного в приличный вид, выдают по требованию.

Участвовал Георгий Анисимов в укреплении рассеянных белых сил. С генералом Барбовичем ручкался. Болен и немощен был старый генерал, славный своей конницей в Гражданскую. Но любил послушать Георгия Васильевича. О Каппеле, об атамане Семенове, о генерале Франко, о Маннергейме. О тактике партизанских налетов на Дальнем Востоке. О том, как стояли, не страшась самой смерти, финны и белые добровольцы на холме «Лобастый».

Генерал Глазенапп нередко засиживался в гостиной у Георгия Васильевича.

-Террор, Петр Владимирович, только террор остановит эту бесовню, - убеждал он генерала. –Им наши политические посиделки да заявления – моржу морковка. Леваков-невозвращенцев в эмиграции – что комарья на болоте! Не далее, как третьего дня, на заседании подкомитета заговорил один: советчики нам не враги, они – русские, как и мы, они сломали хребет хитлеризму... Долго терпеть будем? После гражданской они нахально пропаганду вели, и теперь разлагают воинство...

-Понимаю тебя, Георгий Васильевич, - отвечал тот. – Все понимаю! Только осторожнее надо. Ты вот одного левака определил, а у меня есть сведения: интересуются твоим прошлым. Все выведывают о тебе.

-Ах, выведывают?

-Все расспрашивают, с какой частью ты попал в Югославию – если ты вообще через Константинополь приехал.

-А не боятся, что мне тоже захочется кое-что выведать у них?

-Их власть ныне, Георгий Васильевич. Третьего дня из «СС-казарм» взяли троих наших. Советчики сообщили американцам, будто бы двое – уголовники, совершившие несколько убийств, а третий – военный преступник, на которого розыск в Польше. Явился американский патруль с немецкими полицейскими – и забрали их.

-Как же! Петр Владимирович, мы все – белобандиты, преступники, убийцы. Они – ангелы небесные, славнейшие без сравнения серафимы...

Генерал кряхтел:

-Ну, это ты, Васильевич, немного того...

В конце сороковых поветрие: айда, народ, в Америку! Там все дешево, жизнь полнешенька, работа есть, деньги платят настоящие, особенно, ежели с образованием. Да и без образования – руки есть, ноги есть, голова варит, где наша не пропадала!

Стали уезжать всеми правдами и неправдами. Изготавливали письма несуществующих тетушек. Придумывали биографии:  мой отец, Алберт Эванс, в 1913-ом году приехал в наш город строить и налаживать хладобойню. Там он встретился с моей мамой. Они полюбили друг друга. В 1914-ом родился я. Отец уехал, так как началась война. Матушку он взять с собой не мог, но писал письма, которые матушка моя хранила все эти годы. Помню, как отец носил меня, посадив на плечи. Это было в 1921-м, он вернулся в Россию, чтобы помочь голодающим. Мне было семь лет, и он учил меня говорить, читать и писать по-английски...

Или другая. Дядя Марк эмигрировал в Америку еще до революции. Там у него была лесопилка и магазин скобяных товаров. Теперь он умер, но мои двоюродные братья пишут, что ждут меня в городе Баффоло, штата Нью-Йорк...

Добывали знаменитые «аффидевиты» - подтверждения, что вызывающие в Америку имеют достаточно средств, чтобы поддержать нового эмигранта. Что для него есть работа. Что сенатор такой-то обратился во Всемирную организацию церквей...

Уехали бывшие соседи по бараку Грековы. Уехали их друзья Орлянские с детьми-футболистами. Уехал священник отец Василий, старому под восемьдесят, ноги подгибаются, а он все сызнова решил начать в «Новом Свете»!

Как права оказалась Соня Берсеньева! Еще тогда, в 1923-ом, в Харбине умолявшая: поедем в Америку, все туда тянутся, там богатеют, сколачивают состояния... Четверть века прошло, и он снова перед выбором: Америка или драться? Жить или умирать? Может, тогда прямо и нужно было уехать. Но как бы он встретил душу свою, Любовь Макаровну? И не родился бы Игорек, не было бы семьи. Не воевал бы он ни в Испании, ни на финнских сопках. Не громил бы партизан вокруг Смоленска, не жег бы краснозвездные танки ни на речке Боровке, ни на Висле, ни под Берлином.

За отца. За сестренку Любочку. За изломанные жизни.

И был совет в его семье. Собрались за столом с любимой скатертью. Жаркий самовар тихо посапывал. Янтарное крыжовниковое варенье в вазочке. Молодые высказались «за». Да, папа, лучше ехать, там будет легче. Уваровы тоже за океаном, Марина прислала письмецо: отцу дали работу, стал чертежником, мама печет и жарит пирожки, раскупают в полчаса. Сама она учится по вечерам, английский вместе с бухгалтерией. Работы для бухгалтеров полно!..

Марина Уварова была на годик старше Игорька.

А вот же, не забыла мальчишку даже за океаном!

Анисимовым легко сделали въездную визу. Им не пришлось ждать месяцами и годами. Не пришлось доказывать, что их там живут несуществующие родственники. Не понадобилось добывать гарантийные письма. Собственно, американцы сами предложили Георгию Васильевичу переехать. За море-океан, в Новый Свет.

На отъездной пирушке собрались самые близкие. Были тут Юрий Смирнов, чуть не загнувшийся в американском лагере, и Сашка Ушаков, будущий Муссонэ. С ним пришел Дрынских, добравшийся до Мюнхена проскоком через Италию. Притащился, постукивая деревянной ногой, казак Горский. Был приветливо встречен и посажен во главу стола, под иконами. Летчик-истребитель Сапожков принес целого запеченного поросенка. Где взял? Выменял у окрестных бауэров.

Чуток припоздал, но явился также Аполлоний Барсуков. Был он новоженом. Нашел-таки свою половинку бывший зэк и бывший штрафбатовец – сиял, что твой новый пятак. Его немочка смотрела застенчиво на этих русских, которые пили шнапс из кружек, захрустывали его луковицей, цепляли ножами куски мяса и пели сильными голосами:

Любо, братцы, любо,

любо братцы жить.

С нашим атаманом

не приходится тужить...

И обнимали своего полковника. И целовались с ним трижды.

А дальше все, как по накатанной дорожке. Поезд, Гамбург, пароход «Вашингтон», две недели океана, зеленые массы воды, дважды сильная качка, пассажиры влежку по коридорах и на палубах, все зеленые, как вода за бортом. Потом вдруг покой, штиль, дельфины, мерный ход на запад, небоскребы Нью-Йорка, выплывающие из серого тумана над Манхэттеном, позеленевшая статуя Свободы, иммиграционный контроль и карантин на острове Эллис.

 

* * *

 

Я прилетел в аэропорт Джона Кеннеди в феврале.

На паспортном контроле офицер раскрыл мой паспорт. «На сколько вы приехали в Америку?»

Я должен был понять этот вопрос. Не знаю, как, но я его понял.

«На две недели».

Офицер еще раз посмотрел на визу. Она заканчивалась через двадцать дней.

«К кому вы приехали?» 

«Что?»

Этому меня научили два серба в самолете – спрашивай: Уот? Уот?

«К кому вы приехали в Соединенные Штаты?»

«Уот?»

«Кто вас ждет в этой стране?»

Сам не знаю, но каким-то непостижимым способом я снова доехал.

«Мой транслейтор!»

У офицера запала челюсть. Он поставил штамп и вернул мне паспорт. «Вы должны покинуть страну через двадцать дней...» И еще что-то. Наверное, об ответственности и иммиграционной тюрьме.

Я ничего не понял. Но сказал: «Тэнк ю!» И попер в Америку.

В Москве был холод, грязь, снежная каша под ногами. Здесь тоже было не пляжно. Моросил дождик. Подъезжали и отъезжали автомобили. Везде надписи на английском. Светили лампы на высоких выгнутых столбах. Люди шли, явно зная, куда они идут. Тащили свои поклажи: чемоданы на колесиках. У меня был только мой рюкзак. Я забросил его за спину. На аэропортовском автобусе доехал до станции метро. А как попасть в это самое метро? Везде рельсы, пути. Платформа – на той стороне. Может, поперек рельсов? Но платформа была довольно высокая. Если все так добираются до поезда, то почему я не вижу парочку перерезанных или сгоревших трупов? Толстый неповоротливый уборщик-негр блекотнул мне что-то. Я мычал и показывал на серебристый поезд. Он опять блекотнул, но уже раздраженно и стал тыкать рукой в обратную сторону.

Чудак, мне к поезду, а он меня посылает куда-то вдаль. А в торец за наглость?

Но с этого начинать новую жизнь не стоило.

Тем более, что пройдя по направлению, указанному негром, всего двадцать шагов, я увидел подземный переход. Серебристый вагон будто ждал меня. Едва я вошел, двери закрылись и мы плавно поехали.

Как-то удалось попасть на 34-ю Улицу.

Вышел, увидел огни Манхэттена, стрелу Эмпайр Стэйт Билдинга, толчею вокруг. И снова зашел. Пришлось, правда, другой жетон покупать. Еще доллар-двадцать пять у меня отняли.

Вот когда это случилось. Отпечаток на всю мою американскую жизнь! В широком бетонно-полированном переходе на 34-й Улице я увидел нищего. Опять негра. Он сидел, спиной подпирая стену. Какой-то изможденный, измызганный, в грязных штанах и трех куртках, надетых одна на другую, в грязных кроссовках, с сединой в кучерягах. Возле него стоял бумажный стаканчик из-под кофе. Меня удивил этот стаканчик, на нем были очертания древних греков, то ли олимпийцев, то ли Ахилов с Патроклами. Негритос увидел мой интерес к стаканчику и стал шамкать своим беззубым ртом. Потом поднял стаканчик, потряс им. Там звякнули две-три монеты. Интернациональный жест. Знания языка не требуется.

Мимо шли люди. Мы смотрели друг на друга, негр и я. Он, родившийся в этой стране, а я – только прилетевший. И я уже полез в карман за мелочью, которая осталась от покупки жетона на метро. Но в это время... яблоко. Большое, красное, сочное, блестящее! Оно лежало на том же полированном бетоне. Шагах в четырех от попрошайки. И он, этот негр, не обращал на него никакого внимания.

Эй, смотри! Яблоко!

Я будто ощутил его сладкую с приятной свежей кислинкой плоть.

Яблоко, едрит-твою-покрышку!

У меня там, в России, старухи в помойных баках роются. Строили-строили свой коммунизм, пели-пели свои песни: «Широка страна моя родная, много в ней лесов, полей и рек...», теперь от голодухи все позабыли и роются.

А тут негр сидит, хочет мои центы. Рядом с ним яблоко, но он даже не смотрит на него. Сволочь! Он тянет свою лиловую щупальцу со стаканчиком из-под кофе.

Я выставил указательный палец: подними яблоко, съешь его и будешь сыт.

Он прошамкал что-то недовольно. В глазах у него появилась неприязнь.

Сволочь и есть!

Потом я ехал в пригородном поезде и вспоминал одну старуху-нищенку на нашем городском базаре. Там, в той стране.

Я в тот день был в барышах. Карманы моей джинсовой куртки пухли от пачек денег. И в рюкзаке, в этом же самом, что теперь лежал у моих ног, были деньги. На базаре я прикупил продуктов, отличного сала, что привезли заезжие хохлы, свежего пива для себя и жены, яблок и апельсинов для детей. Довольный, я шел, плечом развигая толпу.

А нищенка стояла, приткнувших к самому последнему ряду.

Готовая, что ее сгонят.

У нее было бледное пергаментное личико. Покрасневшие веки. Глаза – мокрые. Не от горя. Может, от какой-то болезни. Она тянула руку.

Меня поразили ее чоботы. Это были ботики конца 50-х. Лак на них полопался, носы разбиты, языки вывалились. Ее тонкие ножонки торчали из ботиков, как тычки. Это моя работа – видеть людей. Я ее увидел, а она меня – нет. Я появился, наверное, слишком неожиданно, со стороны. Это не было нарочно. Так получилось. Сунул руку в карман, вытянул первую попавшуюся купюру. Оказалась десятитысячная бумажка. Старуха стала всматриваться в то, что ей вложили в руку. И вдруг закричала:

«Ты что даешь? Ты что мне даешь?»

В слабом голосе был недоверие, испуг, даже отказ.

«Мать, не кричи. Такая бумажка попала... - только и пришло мне на ум объяснение. – Купи себе поесть. Купи яблок внукам...»

И я стал быстро уходить. Потому что мне стало стыдно.

А она вдруг заплакала в голос: «Молиться буду за тебя, Богу молиться...»

Это она напрасно. Мне не нужно было ничего.

Я побежал и постарался исчезнуть в толпе. Меня жег стыд.

Эта история со старухой и яблоком на полированно-бетонном полу нью-йорской станции сабвея всегда вспоминается мне, когда меня просят рассказать о первом дне в Америке.

 

*  *  *

 

-А каковы ваши были первые впечатления? – спросил меня пожилой дядечка.

Мы сидели за длинным столом. Стол, как принято у русских, ломился от яств и питья. Две большие фарфоровые лохани – в них еще осталались жареные цыплята. Каждый мог ткнуть вилкой и достать себе добавки. Салаты: зеленые, овощные, рыбные. С брынзой, с крабовым мясом. Отдельно – рыба заливная. Она пользовалась успехом. Гости нахваливали хозяйку. Она же, с круглым лицом киевлянки, вздыхала и певуче приглашала: «Кушайте, кушайте, пожалуйста!» Две молодухи, из советских, разносили кому что. Кто-то уже переходил к десерту. Кто-то просил чашку кофе. Кто-то подмигивал: «А еще бутылочку, вот сюда, к нам поближе?»

Из питья были вина, в основном, французские и калифорнийские. Были коньяки, шотландское виски и, конечно, водка. Водка была трех сортов и шла за милую душу. Ее, как полагается, загодя держали в морозильнике, и бутылки были покрыты серебряной изморосью.

Сюда, на посиделки стариков, меня привез Всеслав Орлов-Чесменский. «Хочу представить вас своим друзьям», - сказал он после богослужения в церкви. Татьяна Сергеевна кивнула: «Поезжайте, Николай. Там будут интересные люди». Сама она ехать не пожелала. Сказала, что боли в ногах не оставляют ее.

О своих первых впечатлениях? Собравшиеся повернули ко мне головы. Я поведал им про яблоко. На 34-й Улице, в сабвейном переходе. И про наших бабок роющихся в мусорных отвалах, побирающихся, просящих.

Пожилой дядечка внимательно выслушал. И другие, что были поближе к нам, тоже перестали говорить и жевать.

-А нам тут рассказывают сказки, что Россия возрождается, - сказала какая-то дама в крупных старых изумрудах на дряблой шее.

-Посмотри, кто рассказывает, Муся, - перебил ее господин в свободном батнике, с золотой цепочкой на груди. – Вот этот человек прямо оттуда. И он не лжет. Когда вы приехали в Америку, Николай? В феврале прошлого года?

-Да, больше года назад.

-Но может быть, за это время там что-то изменилось? – неуверенно сказала другая дама, высокая, прямая, с красиво зачесанными волосами. У нее был акцент, тот неуловимый и неистребимый акцент всех русских, которые родились заграницей.

Дядечка, затеявший это разговор, обреченно махнул.

-Пропал народ... Давай, Николай, выпьем по-русски.

К нам присоединился господин в батнике. Его седоватые волосы были зачесаны назад, открывая высокий лоб. Он был бы похож на прожигателя жизни, какими их показывают в старых фильмах. Если б не твердый и печальный взгляд.

Мы чокнулись. Хлопнули по маленькой. Я – уже четвертую или пятую.

-И давайте познакомимся поближе, - сказал господин в батнике. – Я – Владимир Константинович, князь Старкенбергский. Мои предки были в равной степени из Германии и из России.

-То есть вы – немец?

-Нет, я – русский, - твердо сказал князь. – Немецкие предки жили в России со времен Екатерины Великой, при Государе Александре Павловиче приняли православие, а русская половина всегда там была. Но как ваше настоящее имя?

Я удивился этому вопросу.

Повторил, что у меня стоит в паспорте.

Князь Владимир Иванович слегка качнул головой. Всеслав Орлов придвинулся ближе:

-Здесь все свои, Николай. Скажите, что вы говорили Татьяне Сергеевне.

Конечно, я должен был подумать об этом. Они же все всех знают, триста-четыреста русских семейств на этом пятачке земного шарика под названием Нью-Йорк.

Сказал. О нашей морской ветви, о нашей лесной ветви. О прапрадеде, генерале-цейхмайсторе. Он был началом лесной ветви. О прадеде по женской линии, Иване Леонтьевиче, что ходил каппелевцем аж до Харбина. Но вернулся в родные края. И сидел потом в лагерях. Оттого-то не боялся он никого, кроме Бога. Из наших лесных, вятских, все уже умерли. И прадед умер, и дед, что плакал два года после войны. И мама, моя синеглазая Ижевочка. Остался я. Вот ищу теперь хотя бы морских. Есть еще брат, но он – там.

-Значит, вы – наш, - сказал князь Владимир Константинович. – Я это сразу понял. Только увидел вас. Хотя разное про вас говорили. Да еще господин Муссонэ сомнений подбавил. Он вас за советчика принял. Даже за подосланного. Приехал ко мне: Владимир Константинович, не поверите, но работает у меня кремлевский шпион. Как догадался, Александр Александрович? Это я его спрашиваю. А он: руки у него не рабочие, французский знает, умеет фехтовать... Вы в самом деле, Николай, умеете фехтовать?

-Подростком занимался...

-А мы вот здесь, с самого начала на тяжелых работах... Я дорос до мастера на картонной фабрике, оттуда ушел на пенсию...

Дядечка, что спросил меня о первых американских впечатлениях, умиротворенно развел руками:

-Вот и выяснили все. Давайте, господа, выпьем! Князь Владимир, граф Всеслав, вам водочки? Баронесса... налить вам вот этого винца?.. Преславное калифорнийское, из Напа-Вэлли... А еще, господа, я вам не раз говорил: раз молодчика сам полковник Анисимов принял, значит, дело русское и честное. Джордж красных и всякий интернационал чует за версту. Николай, тебе водочки? Вижу, умеешь пить...

И мы снова опрокидывали рюмку за рюмкой. Напряжение окончательно спало.

Потом старики запели. Они собрались вместе посреди стола, человек восемь. Один, со шрамом на щеке, взмахнул рукой. И запели они... германские марши. Их лица обострились, подбородки задрались, в глазах появилось веселое упрямое выражение:

       Auf der Heide blόht

       ein kleines Blόmelein

       und das heiίt – Erika!

Дамы притихли и стали слушать.

Князь Старкенбергский внимательно смотрел на меня. Я улыбнулся.

-Вы оттуда, Николай, - наклонился он ко мне. - Вам, может быть, неприятно слушать это. Но таковы были песни нашей молодости.

-Нет, Владимир Константинович, маршевые песни – душа армии.

-Свою дочь я назвал Эрикой – по этой песне, - сказал благодарно он. – Крещена она, конечно, в православной церкви – Елизаветой.

Старики весело продолжали:

                                                «Юби-и, юби-юби-юби-и – аха-ха!

                                                Юби-и, юби-юби-юби-и – аха-ха!..»

 

Их глаза светились молодостью и все тем же бесшабашным упрямством. Это было странно: в Америке сидят русские старики и поют немецкие марши!

Что ж, много уже насмотрелся чудес на свете. Да один Старик, что начал воевать в яблоневом саду под Казанью, а теперь рассказывает мне о пятой или восьмой своей войне – это как? Или вот они, князья да графы, что говорят с твердым акцентом, работают на спичечной или картонной фабрике, а детей крестят по-православному и старые русские изумруды сохраняют в семьях?

Между песнями мы снова наливали водочки. И скоро вошли в то состояние, которое никто и никогда у русских не понимал. Немецкие марши внезапно кончились. Оборвались, будто не было их. Установилось неловкое молчание. Ветерок шевелил пух старческих волос. Потупились взоры. Потом негромкий, но правильный голос повел:

                                            Степь за степь круго-ом,

                                            Путь далек лежи-и-ит,

                                            В той степи глухой

                                            За-амерзал ямщик...

 

Это был Владимир Константинович, князь Старкенбергский. Он обнял старика со шрамом на щеке одной рукой, и Всеслава Орлова – другой. Все они сильно и душевно подхватили:

                                            В той степи глухой

                                            За-амерзал ямщик...

 

Я был пьян. Я заплакал.

Это был мой народ. Как же долго я искал его!

(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)

 

 

 

The Editorial Board is glad to inform our Readers that this issue of “FIDELITY” has articles in English, and Russian Languages.  

С удовлетворением сообщаем, что в этом номере журнала “ВЕРНОСТЬ” помещены статьи на английском и русском  языках.

ЭМИГРАЦИЯ РУССКИХ – ВОПРОС ЖИЗНИ И СМЕРТИ

Н.Смоленцев-Соболь

На днях из РФ приехал мой знакомый. Назову его Вася. Двадцать лет живет в Америке, имеет двойное гражданство – РФ и США. Поэтому в обеих странах чувствует себя как дома. И ездит туда-сюда, а заодно развозит пропаганду.

«Хорошо люди живут в России. В магазинах все есть, как у нас. Кто работает, те нормально получают. А кто бухает, тем и жизнь не нужна. Молодые все находят работу. Ребята организовали компанию, ставят воздушные кондиционеры, имеют по 3500 долларов в месяц. На жизнь хватает, откладывают на отпуск, отпуска по месяцу, не так как здесь, две недели. Старые? А что о них говорить? Они свое получили, понастроили своего коммунизма, теперь пользуются тем, что строили... Умирают... Но пусть больше не мешают новому поколению жить...»

Смотрел в холеное лицо Васи и думал: совок неистребим! Ложь, самолюбование, жестокость к другим, озлобленность, готовность на скорый суд. Но может, в самом деле, жизнь, как таковая, стала лучше при Путине, и жить стало веселее? Вот и Вася, даром что на родине провел больше месяца – ничуть в теле не спал, лицо такое же откормленное, гладкое, щеки лоснятся, глазки заплыли.

А тут, как в ответ на мой вопрос, в газете «Нью-Йорк Таймс» была опубликована статья о жизни, а точнее, о страшной смерти в населенном пункте Левиха, что под Нижним Тагилом, на Урале. Двадцать лет назад был это шахтерский городок на 18 тысяч человек. Сегодня там – 4 тысячи. Половина их них, как свидетельствует местный житель, бомжи. Работ нет. Практически все мужчины – алкоголики. Проституция – самое распространенное занятие среди женщин.

Поводом же для написания статьи для Эллен Барри (Ellen Barry) стал факт, что в рядом в лесу было обнаружено 248 человеческих зародышей. Некоторые – в возрасте 22-26 недель, то есть пяти- и шестимесячные, уже имеющие ножки и ручки, уже живущие. Точнее, жившие, а затем убитые.

Пять лет назад, в 2007 году, неподалеку от той же Левихи было обнаружено 15 женских трупов, в возрасте от 13 лет и старше. Их похищали для эксплуатации в качестве проституток. Сутенеры держали их в притоне в Нижнем Тагиле. А потом убивали. Правоохранительные органы бездействовали. Позже они будут придумывать сказки: мы выслеживали всю цепочку преступников и боялись спугнуть.

Теперь же – 248 трупиков. Использованных то ли для медицинских, то ли для косметических целей.  И опять никто ничего не знает. Опять выслеживают всю цепочку и боятся спугнуть? А местная «русская» женщина по имени Зухра Мурзина, скривив лицо, заявляет американской журналистке: «Это была просто халатность. Почему бы не сжечь их или не закопать в землю?»

Спрашиваю своих друзей-американцев: что было бы в этой стране, случись такая находка – 248 зародышей! – в пригородном лесочке? Ответ в один голос: крик СМИ на весь мир, ФБР и  полиция начали быть рыть так глубоко, что вынули бы каждый корешок преступления, правозащитные организации и церкви тут же включились бы, по стране прошли бы выступления, и не дай Бог, чтобы кто-то из административных лиц, вплоть до губернатора штата или мэра, попытался остановить или допустим, как-то придержать информацию о преступлении – вышибли бы на раз! Потому что это жизни – Американцев!

Но в РФ все иначе. Специфическая страна, особый режим, уничтожающий исконнее население - Русских! - всеми способами. Система власти больше даже не скрывает своих намерений. Русские, как историко-генетический этнос, должны быть уничтожены, территория предназначается для лично-корпоративного обогащения.

Крупнейшая корпорация страны – Russia, Inc. Возглавляется администрацией, сидящей в Кремле. Если для обогащения нужно будет пожертвовать миллионами жизней и даже самой территорией, то в Кремле спокойно смотрят на это. Люди Системы давно уже наладили контакты со стабильным Западом: их дети и внуки учатся в престижных учебных заведениях, а окончив, нередко остаются здесь. Сами они владеют недвижимостью по всему свету, от Кипра, Ривьеры и Лондона до Нью-Йорка, Сан-Франциско и канадского Монреаля. Многие имеют двойные гражданства, как мой знакомый Вася. И катаются по свету то с американским (израильским, канадским, британским, итальянским, испанским и т.д.) паспортом, то с родным, выданным паспортным отделом в Москве или другом городе РФ.

Политика геноцида русского населения в РФ больше не является страшным секретом. Система знает: как таковых, русских, способных и готовых к сопротивлению, больше не осталось. Идет обычная окончательная зачистка. Те маргинальные группы, что крикливо называют себя «националистами», «патриотами», все находятся под контролем. Если двухпаспортные туристы Васи работают на пропагандистском поле в странах Запада, то эти работают по родным просторам: с упорством дятлов долбят о «возрождении России», о том, что «если все сбегут, то что станет со страной», наконец, просто так: «мы здесь родились, мы здесь и умрем!»

Правда, умирать эти «нац-потриоты» не собираются, а ездят свободно за бугор, ошиваются в Америке, Канаде, Великобритании, Германии. Потом возвращаются, делают серьезные лица, собираются на пресс-конференции, на съезды своих партий – и выливают на головы отупевших граждан новую порцию вранья, «трудных признаний»  и призывов к возрождению России.

Они никогда не сделают последнего и искреннего признания: возрождение России – без русских! Потому что работают на Систему, являются частью Системы, выполняют четко сформулированные задания Системы по оболваниванию людей, по промыванию им мозгов, по созданию видимости демократии.

Зато обычные граждане той страны, как представляется, уже делают верные выводы. Вот что пишут на мной упомянутой странице в Интернете сайте http://pora-valit.livejournal.com/:

«О причинах того почему Россия одна из наихудших стран мира по качеству жизни, тут написано уже немало. Для меня основные причины были следующие:

1.Полное отсутствие жизненных перспектив. Прожив в Москве более 12 лет, самое ценное, что я получил — много разнообразного опыта, и неплохое резюме ещё.

2.Непригодный для жизни климат.

3.Непригодное для жизни общество.

4.Непригодное для жизни государство.

5.Риски для жизни и здоровья (преступность, ДТП, экология, продукты питания)».

Так пишет человек, который уже сделал свой выбор. Этот выбор не в пользу РФ.

За исключением пункта 2, я соглашусь с каждым утвержением автора. Пункт 2 – это отрыжка доктрины профессора Р.Пайпса и принятой на Западе ложной теории о прямой зависимости состояния общества от климата. Почему-то при этом не учитывают исторический опыт Швеции, Финляндии, Норвегии, Канады, Аляски, нашего Русского Севера ДО того, как туда пришла власть интернационалистов-интервентов.

Вывод же большинства из тех, кто общается на том сайте, содержится в заглавии сайта, но без вопросительного, а скорее с восклицательным знаком: пора валить!

Пишет еще один корреспондент: «Ненависть, злоба, раздражение уже у меня зашкаливают. Позавчера на дороге грузовик , не посмотрев в зеркало, снес меня с дороги. Спасибо Господу и Роверу, ни одной царапины на мне. На железяку нас...ть. Хотя обидно. Водила грузовика не останавливаясь сбежал. В какой стране это возможно? Он даже не остановился узнать жив-ли я...Или может вызвать скорую...Ублюдки... Грязь, хамство, неустроенность. Норма жизни. Зачем??? Ну у меня понятно, сафари. Адреналин. А жить-то тут постоянно ЗАЧЕМ? Что-б сдохнуть раньше положенного? Что-б наворовать бабла и потом свалить? Растить детей? Здесь??? Смотреть это лживое, часто тупое ТиВи? Бред. Доставка заказанного на Интернете 4 недели. Это в столицах:-) А на перефирию? Я понимаю, что даже СУПЕРджеты ("СУПЕР" :-))) падают, но когда они долетают? Они летят быстро? Сверял цены...Судя по ценам на услуги, запчасти, шмотки, зарплата местного населения(средняя) раза в четыре выше американской. Иначе понять этого не возможно:-) А доллар уже 34. И это радует:-)»

К правильному решению пришла женщина, оставившая такое сообщение:

«Разве что-то изменилось? КГБ стало ФСБ, милиция - полицией, разрешение на выезд - бесконечной волокитой с документами, бюрократией, (про Саратов): раньше на паспорт документы можно было подать в живой очереди, теперь только по записи, причём записаться можно только по одному номеру телефона на всю область и на месяцы вперед, потом еще паспорт ждать и это притом если документы примут, а списочек не маленький особенно парням до 27.

Снятия с учета в военкомате (при отбытии на 6+ месяцев). Ох!.. И печать выезда/въезда осталось той же только ссср на Россию заменили и также ставят своим же гражданам. С институтом прописки стало всё только хуже. Домовые книги никто отменять не собирается. И даже списки граждан с оформленными загранпаспортами вывешивают в интернет...»

Решение ее – уезжать из страны, так как там ничего не изменилось. И люди едут. Не только в страны благополучного Запада. Едут в страны бывшего восточного блока: в Словакию, Польшу, Болгарию, Чехию, Венгрию. Оседают там, обживаются, обнаруживают, что «нац-потриоты» не совсем правы.

Приведу мнение одного корреспондента, по имени Янсон, уже ушедшего в эмиграцию:

«От переезда я многое приобрел, многое потерял, главное, чего я добился и зачем я ехал - это спокойствие. Спокойствие, от того, что за мной не охотится военкомат, спокойстве что работа не сможет меня выгнать, а полиция посадить и списать на меня висяк, спокойствие от того, что скорая приезжает за 14 минут и спокойствие от того, что скорую пропускают даже гигантские фуры, когда она с мигалкой, спокойствие от того, что на дороге тебя пропустят и еще кивнут. Вот сейчас еду по автобану, спокойно вижу, что бензин подешевел за нефтью уже на 11 центов (у вас он начал дешеветь?), и я знаю, что так во всем, европейцу проще оказать услугу честно и полностью, чем кинуть тебя на сто евро. Да, моя новая страна совсем не похожа на то, где я вырос, но она ТАКАЯ УЮТНАЯ, что я порой жалею, что родился не тут».

Другой, также уехавший автор, Сергей Елагин, напрямую связывает процесс эмиграции с путинским – и в целом, с любым другим тоталитарным! - правлением:

«В России диссонанс начался как раз с того самого момента, когда как вы выражаетесь пришел "вменяемый либерал" Путин. Именно это и подстегнуло эмигрантские настроения, что собственно и является главной темой данного сообщества.
Что касается КНДР, то я чего то вообще не слышал, чтобы туда кто хотел переехать. Даже из России...»

Третий пишет мне из Болгарии: «Здесь, в Варне, у меня гостиничный бизнес, небольшой, но честный. Я не должен отстегивать, не должен хитрить, рвать с клиентов незаработанное. Это все, что мне нужно было на родине: дайте мне работать честно, не входя в конфликт ни с законом, ни с совестью! Не дали, с...и! Получили то, что имеют: я и мой брат с семьей, две прочные, полновесные семьи, больше им не принадлежим. По-болгарски мы уже говорим довольно сносно, но больше потребовался немецкий и голландский, и мы учим их. Наш клиент, в основном, западный. Он хорошо воспитан, он знает, что ему нужно, а мы знаем, как удовлетворить его потребность в качественном отдыхе, как обслужить, чтобы на следующий год он опять приехали к нам...»

Наблюдая процесс переосмысления пост-советским населением своей жизни через Интернет, я обнаружил еще один интересный факт: новый эмигрант, сегодняшних дней, состоявшийся или еще готовящийся, пошел намного более образованный, практически приспособленный и готовый к решительным переменам. У многих уже есть приличный английский, некоторые освоили по два иностранных языка. У многих по два высших образования. Мне пишут адвокаты, инженеры, врачи, производственники и торговые менеджеры, компьютерщики и журналисты. Это значит, что Система обречена – кровь, которой она питается, больше не хочет ее питать.

Но мое обращение все-таки не к этим, как говорится, продвинутым и перспективным. Вся моя боль – за тот русский народ, который отторжен от образования, который загнан в клетушки квартир, в покосившиеся дома середины прошлого века, едва выживает, перебиваясь жалкими работами, получает в лучшем случае 3-4 тысячи, но не долларов, о чем мне врал Вася, а рублей. Того народа-то осталось всего 5-7 миллионов, разбросанных по необъятным просторам. Но он пока еще есть!

Русский человек все эти 90 лет был обречен Системой на гибель – в силу нашей религии, светлого и достославного Православия. Нас продолжают уничтожать именно потому, что в нас остается, несмотря ни на что, мироощущение христианское, покаянное, направленное на спасение души. Потому Русь и была богатой, доброй, щедрой, талантливой, трудолюбивой, широко живующей, что она была богобоязненной!

Сегодня и либералы вроде журналистки Ю.Латыниной (Москва), и нац-потриоты вроде И.Артемова (США) и В.Крюкова (Германия) признают, что у русских больше нет своего государства. Там, на территории РФ, больше нет русской армии, нет русской полиции, нет русских законодательных и правоохранительных органов.

Но даже признавая это, «лучшие умы» остаются частью Системы. Они ходят в церкви МП, о чем горделиво сообщают на весь мир, духовно подтверждая свою принадлежность Системе. Они примеривают себе посты в РФ-ском правительстве и сердятся, когда им их не дают. Они, бывает, жестко критикуют Путина, но никогда не говорят о разрушении РФ-ского, основанного орденом ЧК-ГПУ-НКВД-КГБ государства. Эту цель они как раз перед собой не ставят. И потому они не говорят, что же делать русским, которых это государство уничтожает каждый день?

Ответ может только один: оставшись без своего национального государства, мы должны самосохраняться, должны уходить за пределы Системы. Русские должны эмигрировать!

Случай с 248 зародышами – показателен. Нас убивают в зародыше. Мы не имеем права даже вдохнуть воздуха. Не говоря уже, что мы не имеем права на голос. Нет у русских ни своих газет и журналов общенационального значения, нет своего телевидения и радио. И слышу я дикий на мой слух прононс московских дикторов: «А-а-ва-Маскве- состоялось-аэ-совещение-директоров-аэ-мукомольных-заводов».

Свои национальные средства массовой информации есть у всех народностей. Они есть у татар, чувашей и бурят, у моих земляков-удмуртов и дагестанцев, у якут, калмыков и евреев. Русским своих национальных СМИ не положено! Почему? Потому что это имеет прямое отношение к духовному состоянию народа: владеющий информацией владеет ситуацией. Ситуация в РФ всегда должна находиться под контролем Системы.

Кстати, о духовном состоянии. Смешно сказать, но «патриархом» РПЦ является... мордвин. Интернациональный процент среди священничества РПЦ зашкаливает, этих всегда можно отличить по темно-дымчатым очкам, которые они носят даже во время литургии. Эти очки – признак времени, как кожаная куртка комиссаров, членов реввоенсоветов и гепеушников. Об этом глухо говорят, но громко уже боятся заявить. Потому что МП РПЦ давно заявила о себе, как об идеологическом отделе Системы. Защитой у этого идеологического отдела – разумеется, силы подавления. И уже не смешно читать, что министром внутренних дел РФ является... этнический татарин.

Русским в РФ запрещено иметь свои культурные центры, духовная и церковная жизнь задавлена «официальной» МП РПЦ. У русских нет государственной поддержки таких национально-культурных центров, а попытка создать на территории РФ вне-государственную Русскую Православную Автономную Церковь (РПАЦ) закончилась травлей клириков, провокациями, грязной клеветой и судебными фарсами, наконец, отнятием у верующих церквей, которые им достались в виде руин и которые они восстановили своими руками.

Между прочим, в этом разительная разница между РФ и настоящей старой доброй и справедливой самодержавной Россией, между русскими начала 21 века и, допустим, евреями начала 20 века. Последние получали от Русского правительства огромные субсидии и дотации на поддержку своих культурных и образовательных центров. За счет этого могли посылать своих детей учиться в Великобританию, Германию, Францию, Америку. Строили школы-ешивы, больницы, культурно-религиозные центры, ремесленные и высшие училища, различного рода музеи и общества. Устанавливали тесные связи с еврейскими общинами по всему миру.

У русских нет своих университетов и даже средних школ. Значит, нет науки и образования. До сих пор не написан даже типовой классический учебник по истории России, как нет такого учебника по русской литературе 20 века, учебники по русскому языку – это вообще полный ангидрит. Не потому ли я недавно встречаю такое заявление одной хорошей русской женщины из РФ: мы с мужем женаты только церковным браком, я его гражданская жена?

Я уже не говорю про желто-черно-белые монархические флаги вперемешку с красными, серпы-молоты на двуглавых орлах, двуглавые орлы на красных флагах, иконы и портреты св. новомученников Николая II и Его Семьи на фоне красных транспарантов. Такого дикого смешения старый русский эмигрант и в кошмарном сне не представил бы.

Остатки этнических русских в 21 веке – это разбитые семьи, алкоголизм, мертвящий совковый менталитет. Это население даже не второго, а третье-четвертого сорта. Оно не намного выше по своей ментальности тех же рабов в Древней Мессопотамии или пленников, которых за собой таскала кочевая татарская орда. Этим частично объясняется то, что и сегодня, в эпоху развиттия Интернета, высоких технологий и глобализации, русские на территории РФ остаются в информационной отключке, в полном невежестве о процессах в мире, в политической дезорганизации и моральном упадке.

И никакого выхода – там, на чужой, контролируемой не-русскими территории РФ!

Выход есть за пределами ИХ территории.

Здесь, на воле, мы становимся снова русскими. Это важно. Нас начинают уважать, так как мы научаемся уважать других. Нас принимают на работу, потому что мы, оказывается, умеем работать по-русски, с улыбочкой, с думанием, проскакивая промежуточные звенья, прямо к результату. За нами гоняются потенциальные женихи и невесты: все знают, что русский муж или жена – это стабильная семья.

Думаю, не ошибусь, если скажу, что эмиграция за иностранца – одна из самых популярных. В последние 10-12 лет сотни тысяч пост-советских граждан выбрали свою половину в далеких странах. Среди них есть этнические русские, хотя большей частью, как мне кажется, это все-таки русско-язычные. Иногда те же американцы доезжают, что им просунули не тот товар, но сделка уже проведена. Живи теперь, как можешь.

Господь в свое время свел меня как раз со старой эмиграцией, с теми русскими, что живет с неизуродованной генетикой. Но замечал не раз: если такой старый эмигрант начинает якшаться с советчиной, в нем, в его психике, начинаются необратимые процессы. Он становится таким же моральным уродом, духовно ущербным, а в конце концов, полностью потерянным человеком. Эти, еще вчера порядочные люди, сегодня провели «объединение церквей». Они вляпываются теперь в различные махинации, авантюры и мошенничества, а потом, прикрывшись американским (канадским, французским, испанским) паспортом и гражданством, стараются скрыться, забыть о том, что они натворили.

Знавал в свое время я одного такого. Назову его Олегом Игоревичем. Из хорошей семьи, отец – офицер, дед – царский генерал. Сам учился когда-то в русском кадетском корпусе во Франции. Потом стал инженером. Женился на достойной девушке. Тесть – священник. Жена, увы, покойная, по отзывам прихожан была кристальной души человеком. Безвременно скончалась в возрасте 53 лет, от рака. И вот тут-то с Олегом Игоревичем и начинаются метаморфозы.

Каким-то образом он знакомится с женщиной из СССР. Она начинает приходить с ним в церковь, чаще стоит позади всех, через темно-дымчатые очки оглядывает молящихся. В разговоры особо не вступает, но раз или два в трапезной громко вдруг возмущается: «Но разве мы виноваты, что родились в Советском Союзе? И разве там все одни воры и алкоголики? Мой отец был журналистом, писал на сельские темы, печатался и в «Сельской Жизни» и в других газетах. Знаете, сколько проблем на селе?» И Олег Игоревич в ее поддержку: «Россия будет возрождаться крестьянством. Село должно стать основой новой России...»

Я сидел, слушал и думал: мистер-месье Олег Игоревич, но что тебе известно о русской деревне? Бывал ты там наездами в 80-х и 90-х. И все больше по Московской области, да в пригородах Ленинграда. О каком крестьянстве ты ведешь речь, когда оно все уже люмпенизировано и погибло? Какая «новая Россия» тебе мерещится, когда вся пост-коммунистическая экономика основана на вывозе сырья: нефти, газа, леса? И тот лес валить не русским дают, а завозят то болгар, то шведов, то финнов.

Но на все незаданные мной вопросы Олег Игоревич ответил примерно месяц спустя. Прибыл на церковную службу с... медалью. Я как глянул, а по форме медалька – советская. Приблизился, присмотрелся – так и есть, советского образца, с объяснением подвига: «В память 850-летия Москвы». Новая жена Олега Игоревича тут как тут: «Нас принимал сам Лужков и Ресин. Вы знаете Ресина? Это настоящий московский вельможа, при царе он был бы боярином...»

Позже выяснилось, что собирал Олег Игоревич деньги для разных нужд пост-советской страны и сдавал их туда. Тысяч десять набрал – и медальку заслужил. Нужно ли говорить, что по поводу «объединения церквей» Олег Игоревич был самым рьяным в приходе сторонником Митр.Лавра (Шкурлы). Как передавали, Митр.Лавр даже у него в доме останавливался – к вящей гордости хозяина. Недавно встретил я общего знакомого. Он досказал мне историю: «А Олег Игоревич у нас в богадельне для престарелых. Жена его туда сдала. Дом отсудила – и сдала его. Так что ж поделать, человеку уже под восемьдесять, забываться начал. А у нее от первого брака двое детей...»

Не помогла медалька, получается.

Но есть и обратные примеры. Восхитительные случаи!

В 1998 году я учился в местном колледже, в Бруклине – решил дополнить свое достаточно приличное образование. В группе была 24-летняя женщина, Вероника. Вот ее рассказ. Приехала сюда по купленному и подложному вызову. Вышла замуж за брайтонского еврея из Киева. Родила сынишку. Развелась. Пошла учиться, вызвала в Америку свою мать. Мать с внуком сидит, Вероника утром на работу, по вечерам в колледж. Кое-как перебиваются. Иногда месяцами на знаменитых фуд-стэмпах живут. Так многие начинали. Хорошо, хоть фуд-стэмпы дают и мать впустили!

А потом Веронике повезло. Она встретила парня-американца. Из хорошей протестантской семьи, с правильными устоями. Вышла за него замуж – и перетащила в православие не только мужа, но и двух его сестер. Одна из сестер в свою очередь вышла замуж за украинца. Другая работает в организации, которая помогает православным в Боснии и Черногории. Вся семья, как американская часть, так и русско-украинская, не приняла «унию» РПЦЗ и МП РПЦ. Ходят теперь в один из приходов, воспротивившихся предательству.

Прошлым летом решили мы все вместе, я с моей женой, Вероника с ее мужем, пойти на балет. Конечно, это труппа Мариинского театра, выступавшая в Нью-Йорке – для нас с женой только питерский балет приемлем. В антракте Вероника выдала секрет: приобрели они дом, переехали из Бруклина. Муж ее, Ричард, пригласил на рюмку чая. Так как приглашение совпало с моими выходными, решил съездить. Думал, ну, домик на три спаленки, ну, лужайка перед домиком, открытая веранда, двор позади. Среднее американское счастье!

Переехал через Вашингтонский мост, через полчаса вкатил в пригород. Что-то показалось мне, что не туда заехал. Дома в пригороде – богачи только так живут. Мой электронный гид меня ведет: поверни налево, по Кленовой улице до Речной улицы, поверни направо, по Речной улице до переулка Шерлока Холмса, заверни направо еще раз, ты на месте! Глянул – глазам не верю: дом с беломраморными колоннами, въезд выложен красным кирпичом – как в старой доброй России, для шестерок лошадей цугом. Хозяева уже выходят, улыбаются, говорят, куда поставить машиненку мою. Во-от сюда, рядом с их тремя машинами. Вышла и немолодая, примерно моих лет, женщина, мать Вероники. Двух девочек, лет десяти и восьми, вывела. Спокойно улыбается, говорит: «Много слышала о вас, Н.Н. Вероника все уши прожужжала. Наконец, довелось свидеться! Просим в дом...» Девчоночки синими глазками в меня – ну, прямо, будто в милой Игре, в деревне моего детства, я снова. На них сарафаны, волосы в косички, на шейках простые веревочки с крестиками.

Когда уже не одну рюмку чая опрокинули с хозяином да вышли на высокий балкон – с мороженым в руках, Ричард и говорит:

-С этой женщиной привалила мне удача. Не могу понять, как это происходит. Но стали встречаться с Вероникой, и у меня все пошло на лад, все стало получаться. На работе повышение, прибавка жалованья. Стали доверять сложные проекты. Потом сделали начальником отдела. Двенадцать человек под моим началом. Жалованья еще больше. Работы конечно много и работа ответственная, но вот, купили дом, стали жить, как когда-то мечталось. Старший сын в университете учится, в Корнелль поступил.

А потом была кульминация, наверное, всей моей жизни в Америке. Потому что вернулись к столу, Вероника вынесла из соседней гостиной что-то в рамке. Говорит по-русски:

-Н.Н, вы наверное и не помните, но все началось с вас. Помните, мы сидели в перерыве между занятиями, и я спросила: как надо молиться? И вы на листке написали «Отче наш».

И показывает: белый листок в линейку, на нем моей рукой наша Молитва. Я уж и забыл давным-давно. Действительно, так и было. Не выбросила, оказывается, Вероника, тот листок. Аккуратно в рамочку вставила. История этой славной русско-американской семьи.

Конечно, эмиграция – это не сладкий пирог каждый день, с самого начала и до самой смерти. Всякое случается, жизнь как жизнь. Однако эти два случая доказывают то, во что мне всегда наши старики-эмигранты говорили: без Бога – не до порога, а с Богом – и в Америке жить можно.

Там же, в нашей когда-то прекрасной, но сегодня загаженной и убитой стране, жизни нет, потому что отвергли там Господа, не стало там благодати Его. Там нас казнят до того, как мы рождаемся. Там нас спаивают, втаптывают в грязь, уродуют наши судьбы Русским надо оттуда уезжать, чем быстрее тем лучше, чем в больших количествах, тем себе же легче. Не только и не столько физической гибели избегнем, но духовное спасение обретем. За тем мы в этот мир и пришли.

            Нью-Йорк

            Июль 2012

 

 

 

 

 

ПОЗДРАВЛЕНИЯ С 80-ЛЕТИЕМ

 

 

Юбилей  Г.М.  Солдатова.

8 Июл, 2012

8 июля свой юбилей (80 лет) отмечает Георгий Михайлович Солдатов, общественный и религиозный деятель Русского Зарубежья. Жизнь Георгия Михайловича многогранна и подобна книге. В ней можно отыскать массу интересных страниц, ставших историей на глазах самого автора. И какую бы страницу его жизни мы не открыли для чтения, все они наполнены любовью к Богу и России, и иллюстрированы примерами СЛУЖЕНИЯ и БОРЬБЫ.

Не имея возможности, в силу своих юных лет, продолжить Белую Борьбу с оружием в руках, Георгий Михайлович посвятил свою молодость работе с молодежью сначала в Германии, а позднее в США. Еще в Германии он стал инструктором Организации Российский Юных Разведчиков (ОРЮР). Переехав в США (г.Чикаго) он знакомиться с ветеранами Белой Борьбы – чинами Чикагского отделения Русского Обще-Воинского Союза (РОВС). Полковники А.Сахно-Устимович и Е. Янковский приняли молодого Юру Солдатова в свою воинскую семью, став для него не только старшими товарищами, но и воспитателями. Не будучи БЕЛЫМ по рождению, Георгий Михайлович стал БЕЛЫМ по духу. Принятый в РОВС при генерале А.А.фон Лампе, он и сегодня остается верен завету своего начальника: «Белыми мы должны быть до конца. Когда бы он не наступил и каким бы он ни был. Отбоя не было! Борьба продолжается!».

В Чикагском отделении РОВС Г.М.Солдатов исполнял должность «обер-офицера по особым поручениям» с подчинением начальнику Отделения полковнику А.Сахно-Устимовичу. Имея опыт скаут-разведческой работы, в 1960 году по поручению своего начальника, Георгий Михайлович вновь возвращается к работе с молодежью. Его трудами была создана Организация Российский Патриотических (слово «патриотических» со временем было заменено на «православных») Разведчиков (ОРПР) под покровительством РОВС, а позднее князя С.С.Белосельско-Белозерского и Чикагско-Детройтской епархии РПЦЗ.

Г.М. Солдатов был не только первым начальником ОРПР, но и на протяжении 20 лет редактором журнала ОРПР «Костер Разведчика».

Основателю РОВС генерал-лейтенанту, барону П.Н.Врангелю принадлежат несколько изречений, которые уместно напомнить в контексте разговора о Георгии Михайловиче. «Борьба за Россию еще не окончена. Она приняла лишь иные формы…». «Белая борьба – это воспитание десятков тысяч юношей – сынов будущей России – в осознании долга перед Родиной».

Г.М.Солдатов на разных этапах жизни находил свою форму борьбы за Россию. Молодость посвятив национальному воспитанию российского юношества. А последние десятилетия активно ведя информационную борьбу под знаменем ВЕРНОСТИ Христу, Белой Идеи и Исторической России.
Чины Русского Обще-Воинского Союза поздравляют своего товарища, члена Совета Старших чинов при Председателе РОВС Георгия Михайловича Солдатова с юбилеем и желают ему здравия, долголетия, крепости БЕЛОГО духа, новых свершений во славу Божию и в борьбы за Национальную Россию!

Председатель РОВС, капитан И.Б.Иванов,
Начальник 1 Отдела РОВС в России, поручик А.С.Терзов.

·                                                                          

 

 

Дорогой Юрий Михайлович!

С большим удовольствием поздравляю Вас с прекрасным юбилеем - 80-летием от рождения! Вы трудились во благо Христовой церкви, отдавали свой долг и свою любовь русскому народу, несли свой крест,- и Господь Вас не оставил Своею благодатию.

Всегда вспоминаю о Вас, Юрий Михайлович, с тёплым чувством. Что также даёт мне ощущение связанности с русским рассеянием. Но подлинно неоценимую помощь всем нам в поддержании связи оказывает Общество памяти митр.Антония (Храповицкого) и журнал "Верность", сейчас единственный в таком, объединительном, значении. Писал Вам об этом раньше, и сейчас также подчёркиваю. А рассеяние, или эмиграция, сейчас в не меньшей, а чуть ли не в большей степени характеризует положение действительно русских людей в своём бывшем отечестве: где их меньше и где труднее, в Зарубежье или в нынешней России?! Последнее время всё чаще задаюсь таким вопросом.

С праздником замечательного русского святого - преподобного Сергия Радонежского! Преподобне отче Сергие, моли Бога о нас!

Помощи Вам от Бога. Спаси Господи и помилуй!

Искренне Ваш

Михаил Елисеев

 

 

Приношу глубокую благодарность всем поздравившим меня с 80-летием и высказанным желанием в дальнейшем выпуска электронного журнала «Верность». Моя церковная деятельность является лишь выполнением моего долга, перед Архиереями которым я прислуживал, тем монашествующим и профессорам которые  дали мне возможность получить духовное образование в стенах Свято Троицкого монастыря, преподавателям Русской гимназии в Мюнхене и Белым воинам учившим меня любить Православную Церковь и Россию. Я уверен, что они одобряют мою деятельность по редактированию журнала, но заслуга за выпуск журнала в большей мере многочисленных корреспондентов присылающих свои статьи. Все они не согласились быть в административном подчинении МП,  видя ее непреклонное желание следовать по пути ересей.

Наша Русская Православная Церковь Заграницей сделала свое большое дело, сплачивая ряды переселенцев из Отечества после мировой и второй мировых войн, поднимала их дух на победу над темными силами зла,  ведя их по пути к Царствию Небесному. Верю что т.н. уния части РПЦЗ с МП Божье наказание нам за нерадение к Церкви, но это также испытание нашей веры и преданности Спасителю. Темные силы зла преследуют Церковь по прежнему в Отечестве и наша обязанность как прежде извещать о нарушении религиозной свободы, канонов Церкви и ухода от Учения Церкви. Благодарю Преосвященных Владык и друзей за Святые молитвы обо мне.

С благодарностью,  

Ваш во Христе

Георгий Солдатов

 

Москва

 

 

НАМ ПИШУТ

 

LETTER TO THE EDITOR

    Dear Mr. Editor-in-Chief,

Recently, several long forgotten documents were re-published on the church website belonging to Archbishop Vladimir (Tselischev) (http://www.roca-sobor.org/ru): the Determination made by the Synod of Bishops of the Russian Orthodox Church Outside of Russia (ROCOR) in 1986 in the matter of Archimandrite Anthony (Grabbe), the Determination of the same Synod in 1994 “deposing Bishop Valentine (Rusantsov),” and the last letter of Metropolitan Vitaly (Ustinov) to Bishop Gregory (Grabbe) in 1995.

I am an American citizen of Greek ancestry, and Orthodox by faith. For many years, I was a close associate and friend of Vladyka Anthony (Grabbe). I learned many things from him, and came to understand many things differently thanks to him, and I considered him to be one of my spiritual mentors. Among the things that we discussed were, of course, the events of 1985 and 1986, as a result of which, he left the ROCOR. I heard firsthand how the last True Orthodox Christians were gradually forced out of the ROCOR.

The Determination of the Synod of Bishops, as published on Archbishop Vladimir’s site, does not correspond to what actually was said at the Synod. However, it does correspond to the plans of those who took part in this show trial, where, with the help of lies, slander and malicious speculation, the accomplishments of Bishop Gregory (Grabbe), as well as  those of Archimandrite Anthony (Grabbe), were presented in a false light, with the aim of removing both of them from positions of influence in church matters.

You may be surprised by what I have just written, and respond by saying that in the Determination of the Synod of 1986, the name of Bishop Gregory (Grabbe) is not even mentioned. That is true. But that is only because this quote was excerpted from the real protocols. The real protocols of this Synod, are much longer. Many things from them have been left out. I know because I have read them myself.

For example, the quoted text says nothing about the arguments over the millions of dollars that Archimandrite Anthony won from the government of Israel for the ROCOR, as a result of a lawsuit that he brought against that country. Nor does it say anything about numerous other reports presented at that Synod, or other events that took place at that Synod. For example, the quoted text says nothing about Archbishop Seraphim (Ivanov) of Chicago and Detroit, who, in protest against the underhanded way in which Bishop Gregory and Archimandrite Anthony were being treated, stormed out of the meeting.

Here, on Archbishop Vladimir’s web site, these documents prove the moral corruption and disregard for the Canons shown by the highest ranking hierarchs of the ROCOR: Archbishop Anthony of Los Angeles (Sinkevich), Archbishop Laurus of Syracuse and Holy Trinity (Shkurla), and Bishop Hilarion of Manhattan (Kapral).

The Synod, after suspending Archimandrite Anthony from serving, required him to “immediately cease all activities, whether direct or indirect, in connection with the affairs of the Orthodox Palestine Society (OPS).” Then, they even went so far as to “call upon Archimandrite Antony to resign from his duties in the Russian Ecclesiastical Mission in Jerusalem and the Orthodox Palestine Society, and by their decree of January 21/February 3, relieved him from those very duties.”

But what right did the Synod of the ROCOR bishops have to interfere in the internal affairs of an independent Orthodox cultural and educational organization? What right did anyone in the Synod have to remove anyone from his duties in the Orthodox Palestine Society? This society, founded by the initiative of Tsar Alexander III, never belonged to the ROCOR, was never part of it, was never subject to the Synod, had its own charter, and lived by the rules of its Charter. There were individuals from the ROCOR who had served as members and as honorary members of the OPS, but there were also people from other Orthodox jurisdictions and even non-Christians who belonged to it. I know this because I and my brothers were members of the OPS for many years ourselves.

Archimandrite Anthony was accused of spending church money, including for personal use. But his accusers made no mention of the fact that all expenditures made by him were done with the written consent of the Synod of ROCOR! I spent a lot of time with Archimandrite and Bishop Antony, I learned a great deal from him and my Faith was buttressed because of his wisdom and knowledge, I knew him very well, I took care of him in whatever ways I could when he became bed-ridden and all others betrayed him. To this day I lament the loss of this deeply pious and much-suffering Bishop. I can confirm beyond any doubt that he was not at all the kind of person that the accusers are trying to portray. He always lived a very frugal life and he always had to be very careful with money because he never had much. The accusation of misusing Church money is simply an attempt to alter the facts. The accuser should know that it is a great injustice to falsely accuse anyone, especially a fellow clergyman who is already dead. Since dead men do not talk and they cannot defend themselves, as a matter of principle I decided to step forward to set some facts straight.

The private letter of Metropolitan Vitaly, which has yet again been exposed for all to see, and which goes beyond the bounds of church canon law, rather indicts Metropolitan Vitaly himself.

In recent years, we have often heard that Metropolitan Vitaly was the last keeper of the true Russian Orthodox tradition and of canonical integrity. But these documents, as made available to us, clearly refute this view.

From the very beginning of his tenure as Chief Hierarch, Metropolitan Vitaly fell under the influence of such people as the then recently appointed secretary of the Synod, Archbishop Laurus (Shkurla), Archbishop Antony (Sinkevich), Bishop Hilarion (Kapral), Bishop Mark (Arndt), and, although not listed in the documents, Archpriest Victor Potapov, who was a particular opponent of Bishop Gregory and Archimandrite Anthony. Where are all these people today? They all, except for the late Archbishop Anthony, worked assiduously for the unification of the ROCOR with the Russian Orthodox Church-Moscow Patriarchate (ROC-MP), but more correctly stated, implemented the non-canonical subordination of the ROCOR to the graceless Moscow Patriarchate.

The matter of Metropolitan Vitaly’s own removal from ecclesiastical authority, therefore, needs to be seen in a different light; he himself brought in the very people who would later turn out to be the ones to destroy the confessing ROCOR, and he completely alienated the only loyal people left in the Church. It is, therefore, no surprise that in the difficult days of 2001, he was left alone, betrayed by all the bishops and clergy, who preferred business as usual and personal benefits to the way of confessing the truth of Christ. During my many discussions with Bishop Anthony, he told me in no uncertain terms that Metropolitan Vitaly asked for his help after he was chased out of the synod building, but Bishop Antony refused. When I asked him why he came to him since ROCOR defrocked him, he said that whatever they did they over-reached beyond their jurisdiction, he was never given the chance to present his case, it was not according to Canon Law and it was done with other intentions in mind. That’s when he reached into his archives, pulled the attached letter and gave it to me. The rest I leave up to each reader to judge for himself.

The last bishop to resist the confessing ROCOR being turned into part of the Soviet church/mega-business conglomerate, to the end of the life, was Bishop Gregory (Grabbe). After him, the holy banner was picked up by his son, Bishop Anthony (Grabbe) and by Metropolitan Valentine (Rusantsov) of the Russian Orthodox Autonomous Church (ROAC). Today, it is in the hands of the bishops and clergy of the persecuted ROAC, and in particular, here in America, in the hands of Bishop Andrew (Maklakov).

I can only note with satisfaction that publications such as those made by Archbishop Vladimir (Tselischev) confirm my own findings with documentation.

                        Anthony Skevаs,

                        New York, USA

                        July 17/30, 2012

 

 

ПИСЬМО В РЕДАКЦИЮ  

        Глубокоуважаемый Г-н Редактор!

Не так давно на церковном сайте Архиепископа Владимира (Целищева) http://www.roca-sobor.org/ru появились переопубликации давно забытых документов. Это Определение Архиерейского Синода РПЦЗ по делу Архимандрита Антония (Граббе) от 1986 года, Определение  того же Синода «о лишении сана еп. Валентина (Русанцова)» от 1994 года, Последнее письмо Митрополита Виталия (Устинова) Епископу Григорию (Граббе) от 1995 года.

Я, американский гражданин греческого происхождения и православного исповедания, долгое время непосредственно общался и дружил с Владыкой Антонием (Граббе). Я многому научился у него, многое понял благодаря ему и считаю его своим духовным наставником. Конечно, он рассказывал мне о событиях 1985-86 годов, в результате которых он вышел из РПЦЗ. Из первых уст я слышал, как удаляли последних истинно-православных из Церкви.

Определение Архиерейского Синода не соответствует тому, что действительно говорилось на заседании. Однако оно соответствует планам тех, кто участвоввал в этом шоу: используя ложь, клевету, злонамеренные домыслы нужно было представить в неверном свете труды Епископа Григория (Граббе) и тогда еще Архимандрита Антония (Граббе), а цель этого – отстранить их обоих от церковных дел.

Вы удивитесь и скажете, что в Определении Синода 1986 года имя Епископа Григория даже не упоминается. Да, это так. Потому что настоящие протоколы того Архиерейского Синода – это один текст, и я их читал. Определение же Синода – это совсем другой текст, в котором пропущено очень многое. Например, не оказалось там споров о миллионах долларов, отсуженных Архимандритом Антонием в пользу РПЦЗ у государства Израиль. Не нашлось в Определении места многим другим выступлением и событиям. В частности, не указано, что Архиеп. Серафим (Иванов) Чикагский и Детройтский в знак протеста против беззаконной расправы над Епископом Григорием и Архимандритом Антонием покинул заседание.

Здесь же, на сайте Архиепископа Владимира, перед нами документы, свидетельствующие о моральной нечистоплотности и попрании канонов высшими иерархами РПЦЗ: Архиепископом Лос-Анжелосским Антонием (Синкевичем),  Архиепископом Сиракузским и Троицким Лавром (Шкурла), Епископом Манхеттенским Иларионом (Капралом).

Так, Синод после запрещения Архимандрита Антония в служении требует от него «немедленно прекратить всякую деятельность, прямую или косвенную, в связи с делами Православного Палестинского общества». И даже более того, «Собор предложил о. Антонию подать в отставку от своих обязанностей в Русской Духовной Миссии в Иерусалиме и в Православном Палестинском Обществе, и постановлением от 21 янв./3 февр. отстранил его от вышеуказанных обязанностей».

Но какое право имел Синод РПЦЗ вмешиваться в дела независимой православной культурно-образовательной организации? Какое право имели лица из Синода отстранять кого-либо от обязанностей в Православном Палестинском Обществе. Это Общество, созданное по инициативе Царя Александра III, никогда не принадлежало РПЦЗ, не было ее частью, не подчинялось ее Синоду, имело собственный Устав и жило по этому Уставу. В членах и почетных членах ППО были лица из РПЦЗ, но были также из других православных юрисдикций и вообще не-христиане. Я знаю это, так как был много лет членом ППО.

Обвиняется Архимандрит Антоний в тратах, в том числе на личные нужды, церковных денег. Но обвинители не упоминают того факта, что все расходы производились с письменного согласия Синода РПЦЗ.

Проведя много времени рядом с Архимандритом и затем Епископом Антонием, я многое познал и моя Вера только укрепилась благодаря его мудрости и проницательности.

Зная его очень хорошо, я помогал ему чем мог, когда он оказался прикованным к постели, тогда как все остальные предали и покинули его. До сего дня я жалею о потере этого в высшей степени благочестивого и тяжело страдавшего Епископа. И я подтверждаю, что вне всякого сомнения, он не был таким, каким пытаются изобразить его обвинители.

Он вел очень cкромный образ жизни, был очень щепетилен с деньгами, потому что у него никогда их не было много. Обвинения о незаконных растратах церковных денег является попыткой извратить факты. И тот, кто обвиняет, должен учитывать, как это безчестно возводить ложные обвинения на человека, а особенно на священнослужителя, который уже почил. Так как покойные говорить не могут и не могут защитить себя, я считаю делом чести выступить и восстановить факты, как они есть.

Частное письмо Митрополита Виталия, которое выставлено в очередной раз для всеобщего обозрения, и вовсе за пределами церковного канонического права, а вместе с тем этот документ свидетельствует о самом Митрополите Виталии.

В последнее время нередко приходилось слышать, что Митрополит Виталий был последним хранителем настоящей русской православной традиции и неповрежденной каноничности. Документы, представленные нам, со всей очевидностью опровергают эту точку зрения.

С самого начала своего первоиераршества Митрополит Виталий подпал под влияние таких, как ставший секретарем Синода Архиепископ Лавр (Шкурлa), Архиепископ Антоний (Синкевич), Епископ Иларион (Капрал), Епископ Марк (Арндт), а также не указанный в документах прот. Виктор Потапов, который особенно нападал на Владыку Григория и на Архимандрита Антония. Где сегодня все эти лица? Они все, кроме покойного Архиепископа Антония, много приложили усилий над объединением РПЦЗ с РПЦ МП, а точнее осуществили подчинение РПЦЗ неканоничной и безблагодатной Московской Патриархии.

История отстранения от церковной власти Митрополита Виталия тем самым приобретает особый оттенок: он сам приблизил к себе губителей Церкви-Исповедницы, он сам оттолкнул от себя единственно верных Церкви людей. Не вызывает поэтому удивления, что в трудные дни 2001 года он остался один, преданный всеми архиереями и почти всеми клириками, которые бизнес и личные выгоды предпочли пути исповедания Истины Христовой.

Я неоднократно обсуждал с Епископом Антонием те события и он определенно говорил мне, что Митрополит Виталий просил его о помощи, когда был изгнан из здания Синода. Епископ Антоний ему отказал.

Я спрашивал, почему Митрополит Виталий обращался к нему, лишенному сана именно Синодом РПЦЗ? Он  отвечал, что все совершенное ими было вне их церковной  компетенции, ему так и не дали возможности выступать по своему делу, что было нарушением канонического права. Это было произведено совершенно с другими целями. Именно тогда он обратился к своему архиву и извлекши письмо, дал мне его. Я предоставляю право читателям самим сделать выводы из этого письма. (Писмо помещено ниже)

Настоящим же последним архиереем, который до конца жизни сопротивлялся такому превращению зарубежной Церкви-Исповедницы в советскую церковь-бизнес был как раз Епископ Григорий (Граббе). Затем святую хоругвь подхватил его сын Епископ Антоний (Граббе) и Митрополит РПАЦ Валентин (Русанцов), а сегодня она в руках архиереев и всего клира гонимой Русской Православной Автономной Церкви, в частности, здесь, в Америке, - в руках Епископа Андрея (Маклакова).

Могу только с удовлетворением отметить, что публикации, подобные тем, что сделаны Архиепископом Владимиром (Целищевым), подтверждают мои выводы документально.

                        Энтони Скевас,

                        Нью-Йорк, США.

                        17/30 июля, 2012г.

* * *

 

* * *

+

Дорогой Юрий Михайлович, посылаю Вам несколько ссылок и статью о Трагедии на Кубани.  Складывается впечатление, что власть вознамерилась поэтапно и всеми  способами активно уничтожать  русский  народ.  А против тех, кто будет говорить   правду,   Путин  вдобавок  к  действующей  "русской"  282-й статье, отправляющей за решетку исключительно русских,  своевременно решил принять закон о клевете: ведь доказать правду через суд простому человеку у нас невозможно, поэтому сиди!
Я  вчера  разговаривала с одним станичным атаманом с Кубани. Он сказал, что только что
они   с   казаками  вернулись  из  Крымска,  куда  возили гуманитарную помощь,  собранную  собственными силами местных жителей. "Ты представить не возможешь, что там происходит,  это  ужас и ад! Погибло там огромное число народа, может, 10,  может  15 или 20 тысяч... Власти врут, что 171 человек погиб, чтобы меньше  платить  компенсаций.  Абакамку всю смыло, а там живет (жило!) несколько сот семей.  Смрад стоит в Крымске невыносимый. Водой смывало в ямы все  подряд:  животных,  птицу,  мусор  и  людей.  И все  это лежит в  перемешку!   Ткачев   врет,   что   это   только  дожди стали причиной гибели людей, 7-метровая волна от дождей  не  бывает,  каждый,  кто  здесь  живет, это понимает. У нас и сейчас  идет  дождь,  реки  несутся  с  гор,  потоки  сильные,  но это равномерно,  а  здесь  сразу,  за  несколько  минут  огромная  волна..
Неджавинское  водохранилище  здесь  не  при  чем, это спустили воду из Краснодарского  водохранилища...". Может, в деталях он ошибается, но в главном  прав,  эта  трагедия  спровоцирована  властями. У них там дворцы   и   имения,   у  Гундяева  дворец под Геленджиком. Ведь давно известно, что свой дворец, то бишь рубашка, ближе к телу, а погибший народ кто считать будет?
Но народ наш, слава Богу, все еще живой: сколько людей приняли активное участие  в  помощи  пострадавшим! Господь видит это и обязательно даст нам  освобождение  от  оккупационной  власти!  У  Путина  на  все века останется     имя     "УБИЙЦА"!  Народ  никогда  ему этого не простит и не забудет!  Через несколько дней после кубанской трагедии Путин ездил на
Украину  (в очередной  раз  отдав соседнему государству, не спросив у народа, часть российской
земли), по пути  встретился  с  байкерами  из Севастополя, обнимался с главным из них,   улыбаясь,   сфотографировался    с   подаренной ему майкой на память. Странно, что он не сделал "фотку на память" в Крымске с оставшимися  чудом в    живых    крымчанами,    на    фоне   утопленных  трупов стариков, женщин, детей  и разрушенных жилищ. Вот это было бы фото века! А он не догадался, высоко (запах!) пролетел  над  кричащим о помоще горем,  с любопытством взирая из окна вертолета.
Но если вы не забыли, то перед этой трагедией Путин был в Израиле и Палестине.
Сначала   прикладывался  к  величайшим  христианским  святыням в Храме Гроба  Господня,  а  потом  пошел   (не   снимая   креста?)  к   Стене плача,   где  в  белой  кипе, как посвященный, молился  (кому?) вместе с хасидами.   Там   же,  беседуя  с раввинами, он дал обещание (опять же кому:  силам  ада? тем, кто распял Христа?) приложить все усилия, чтоб способствовать скорейшему восстановлению   Третьего   храма.   А   как   известно,  когда  будет восстановлен  храм  Соломона, придет Антихрист и воссядет на престоле. М.б.,  они  его  услышали  и   эта  трагедия  на  Кубани  - уже начало выполнения его обещания?.. А что же он еще там наобещал?...
О   Гундяеве   прочитаете  в приводимой статье. Построен действительно роскошный, царский  дворец, к которому пристроен купол, чтобы он как-то напоминал церковное  здание.  Причем  построен  в  реликтовых  лесах, за вырубку которых  никто не ответил! Почему-то Гундяев тоже не полетел на место русской  трагедии,  чтобы молитвенно поддержать тех, кто ее до сих пор переживает... Поражает здесь одно: почему православные из МП  справедливо   обличая   кощщунниц  в  ХХС,  так бережно относятся  к этому волку, кощуннику,  экуменисту и сребролюбцу? Только диву даешься их раздвоенной совести... 

     Храни Вас Господь,  Ваша В.Д. Сологуб

 

 

Общине и настоятелю храма в честь Покрова Божией Матери протоиерею Василию Демченко  (г. Малин Житомирской области, Украина).

Братья и сестры!

Мы, члены Вознесенского прихода РПЦЗ (г. Барнаул, РФ), решили написать Вам письмо, чтобы выразить Вам своё сочувствие и поддержку в связи с событиями, развернувшимися вокруг Вашего храма. Конкретной информации немного, но достаточно, чтобы понять ситуацию в общих чертах. Она всегда одинаковая, что наша, что ваша. Чуть больше года назад мы таким же образом потеряли и наш храм захват, которого  сергианами происходил в нарушение не только духовных, нравственных и моральных норм, но и в нарушении ныне действующего российского законодательства.

Суд и прокуратура Российской Федерации защищали и будут защищать интересы РПЦ МП, но крайне удивительно, что такое же беззаконие может твориться и на территории братского независимого государства. Вы сами понимаете, что ни право, ни мораль в МП не имеют значения и, поэтому думаем, что исход зависит от вашей стойкости и долготерпения. Надеемся, что ситуация в вашем государстве пока еще не такова как в России, где МП и олигархический чекистский режим слились в братских объятьях.

С нашей стороны, как и от всей Русской Православной Зарубежной Церкви, возносятся молитвы к Престолу Божьему, чтобы Господь Иисус Христос явил Свою милость и подал вам благодатную помощь.

С любовью во Христе

Свято-Вознесенская община г.Барнаул, России.

 

* * *

 

 

Иные мои собеседники считают, что с продлением власти Путина наступит новая эра возрождения России. Но нужно понять, что это не новый, а продолжающийся период нашей истории,  пост-ельцинский. И от этого неосоветского периода ничего положительного ожидать не следует: Путин лишь продолжает (теперь снова официально) свою неосоветскую диктатуру.

В нашей истории был не один тяжелый период: татарское иго, смутное время, большевицкая оккупация… Но из первых двух Россия восстала еще сильнее. Сильнее она должна бы восстать и после третьего нашествия иноплеменников.

Увы, наследники Советского Союза Путин, Гундяев и все другие олигархи обокравшие наш народ, разбазарившие национальное достояние, хотят построить новую Россию не на нашей тысячелетней традиции, а на условиях удобных для их собственного благосостояния.

Их чисто большевицкое отношение к нелюбимой ими родине определяет их политику: народ беднеет, а олигархи дальше обогащаются.

Наше население превращают в быдло, уродливо копирующее западную моду. К радости, можно отметить, что не все поддаются этому процессу. Есть люди, понимающие куда надо идти. А надо идти к следующим целям:

Наследники большевиков должны отречься от своего прошлого, покаяться в нём.

От олигархов следует отобрать украденное народное имущество; всех преступников судить и наказать.

Советские эмблемы и наименования должны быть уничтожены. Мавзолей, где хранится консерв из Ильича на Красной Площади, надо превратить в музей большевицкой иноземной оккупации. И там наглядно должны быть представлены такие советские «достижения» как искусственный голод, сталинские чистки, бессмысленное истребление молодых русских солдат маршалом Жуковым и так далее.

Из стен Кремля будут выброшены трупные останки советских деятелей.

Все красные звезды должны наконец быть заменены двуглавыми орлами. В московской метро советскую символику надо замазать дёгтем.

Восстановить Русскую Православную Церковь предприняв следующие шаги:

Рассмотрение деятельности иерархов Московской Патриархии и немедленное удаление непорядочных.

Покаяние в сергианстве.

Прекращение участия в Мировом Совете Церквей – полное отречение от экуменизма.

Возрожденная Русская Православная Церковь предает в Москве проклятию Ленина, Сталина, Жукова и иже сними.

Необходимы полные меры, а не полумеры. Вот например в нынешнем гимне РФ слова изменены, а проклятая мелодия «Союза нерушимых» остается в силе.

Если я предложу заменить его на «Боже Царя храни», мне возразят, что Царя нет. Но тогда, временно, поскольку главной религией России является православие, можно заменить мерзкую сталинскую мелодию на молитву «Спаси Господи люди Твоя». Не было бы сие началом возрождения Российской Православной Империи?

Однако надеяться на это мало – будем действовать! Мы, русские патриоты, не ставшие советским быдлом, любящие свою родину и её тысячелетнюю традицию, должны объединиться в общее национальное движение, которое и сможет привести к возрождению Российской Империи.

Мы русские – с нами Бог!

Димитрий Веймарн

Председатель Высшего Монархического Советa

 

 

 

Русский Православный Детский Лагерь в Спасо-Преображенском Скиту

В воскресенье 2/15 июля в день парздника Положения честной ризы Пресвятой Богородицы во Влахерне закончил работу Православный детский лагерь в Спасо-Пребраженском скиту города Мансонвилля, Канада. Это был уже четвертый сезон лагеря и, как и прежние сезоны, он во многом был похож на предыдущие, но многим и разнился.

Лагерь посетили дети прихожан РПЦЗ из Монреаля, Торонто, Шербрука, Эдмонтона, Оттавы и Нью-Йорка. В большинстве своем дети были в нашем лагере уже не первый раз, однако были и новички, которых приняли тепло и с любовью.

Как и в прежние годы в лагере безвозмездно трудились миряне и священство прихода Преподобного Серафима Саровского из Монреаля. Особенно необходимо выделить мирян, не имеющих своих собственных детей. Эти добрые люди, жертвуя своими отпусками (в Канаде гарантированный отпуск 2 недели), безвозмездно трудились на ниве Христовой, заботясь о подрастающем поколении православных христиан.

Во время лагеря в скиту состоялись несколько богослужений: архиепископ Владимир служил воскресную литургию, а также в праздник Св. Первоверховных Апостолов Петра и Павла. Также, в скиту служили иереи Андрей Ломов и Игорь Грицышин из Монреаля и иерей Кирилл Бартошевич из Saint-Paul, Миннеаполис. Помимо служб, священство провело с детьми несколько бесед и занятий по Закону Божию. В частности, владыка Владимир провел несколько занятий со старшей и младшей группами.

Все дети остались довольны своим пребыванием в лагере.

Дай Господь всем нашим детям вырости достойными христианами, а их родителям дай Бог сил способствовать этому во всем.

                                                                                            Дирекция Православного детского лагеря