Vernost' Number 19

The Editorial Board is glad to inform our Readers that this issue of “FIDELITY” has articles in English, Spanish and Russian Languages.

С удовлетворением сообщаем, что в этом номере журнала “ВЕРНОСТЬ” помещены статьи на английском, испанском и русском языках.

1. "Святой благоверный кн. Михаил Тверской". Епископ Дионисий

3. A Reply to the Essay “Let’s Get Real” by Fr. Alexander Lebedev. Archpriest Alexis Duncan

4. "Сила моя в немощи совершается". Митрополит Виталий

5. "Государственный облик Киевской Руси". Архим. Константин

6. "Братства мирян как защитники Православия." Н. Тальберг

7. "О чем нужно более пещись Епископу". Митрополит Антоний.

*********************************************************************************************************

Святой благоверный князь Михаил Тверской – русский белый герой
Епископ Дионисий Новгородский и Тверской

22 ноября / 5 декабря Русская Церковь совершает память святого благоверного князя Михаила Ярославича Тверского, мученически скончавшегося в Орде в 1318 году. Несомненная святость благоверного князя Михаила была засвидетельствована многими чудесами и нетлением мощей, обретенных через несколько лет при перенесении их из Орды в Москву, а затем в Тверь. Местное почитание благоверного князя Михаила в Твери началось сразу же после его страдальческой кончины, а к всероссийскому почитанию он был причтен на Макарьевском соборе 1549г.

Русские историки, начиная с Карамзина, высоко оценивали нравственный облик благоверного князя Михаила Тверского, хотя критически оценивали его как политика «нереального» и неудачного. В конце XX века интерес к личности князя Михаила вновь был привлечен Новгородским писателем Дмитрием Балашовым в его историческом романе «Великий стол». Образ благоверного Тверского князя получился у Балашова правдивым, написанным ярко, с большим сочувствием. Описание страданий и смерти Михаила Ярославича составляют самые сильные страницы этого романа. Их по достоинству оценил Первоиерарх РПЦЗ Митр. Виталий, издавший эту часть романа отдельной брошюрой. Сам же писатель Дмитрий Балашов, известный также своей патриотической публицистикой и оппозицией к правящему в России режиму, был несколько лет назад убит при невыясненных обстоятельствах. Возможно, что тот, кому дано было проникнуть в тайну страдальческого подвига своего героя, сподобился по его молитвенному предстательству и сам разделить подобные страдания.

Память благоверного князя Михаила дает ответ на ряд актуальных вопросов нашего времени. Как соотносятся между собою святой и национальный герой? Возможно ли их совмещение в одном лице и кто нужнее для народа в критические эпохи истории? Как должно оценивать татарское иго в русской истории, и может ли вообще иноземное иго прямо или косвенно способствовать объединению и возрождению порабощенного народа? Что важнее для государственного лидера: деловые качества и проводимая «реальная политика», или личный нравственный облик и личный подвиг? К этим вопросам можно добавить и еще один, хотя и не совсем корректно поставленный несколько лет тому назад в газете «Завтра»: «Непротивление или сопротивление? Что полезнее для России: линия Ивана Калиты или линия Михаила Тверского?» Попробуем дать ответ на эти вопросы, рассмотрев житие благоверного князя Михаила.

Святой благоверный князь Михаил Тверской стоит в одном ряду с князьями-страстотерпцами: святыми Борисом и Глебом, Игорем Черниговским (1147г.), Андреем Боголюбским (1175г.), Ярополком Волынским (1086г.). Эти князья несколько отличаются по своему подвигу от князей-мучеников, таких как, например, Михаил Черниговский (1246г.) с боярином Феодором или Роман Рязанский (1272г.), пострадавшие от татар-язычников и мусульман соответственно, именно за свою христианскую веру. Отличаются они и от князей-воинов, таких, как, например Георгий Владимiрский, Василек Ростовский (1238г.) или Василий и Константин Ярославские (1252г.), и других, павших на поле брани с врагами веры и Отечества. Еще несколько отдельно стоят благоверные князья, прославившиеся в иноческом чине, каковые составляют большинство наших святых князей.

Первые русские страстотерпцы – святые Князья Борис и Глеб, показали смысл всего подвига, как добровольного страдания по образу Христову. Это невинное страдание они принимают от руки брата, которому они, имея средства к вооруженной защите, сознательно не хотят сопротивляться, по примеру Божественного Страдальца-Христа. Себя они вольно приносят в жертву по любви ко Спасителю, – и эта жертва приемлется Богом, как плод горячей веры в новопросвещенном русском народе. В ответ на эту жертву по молитвам страстотерпцев народу посылаются обильные благодатные дарования.

Подобным образом страдали и другие князья страстотерпцы. Князь Ярополк Волынский много размышлял о смерти святых Бориса и Глеба и молился, чтобы самому получить такую же кончину, – и был предательски убит своими слугами. Князь Игорь Черниговский доживал свой век в Киеве – и был растерзан толпой во время народного мятежа. Великий Князь Андрей Боголюбский был также предательски убит боярами – заговорщиками.

Но особенно величественно предстает страдание великого князя Михаила Тверского. Оклеветанный перед ханом Узбеком в мятеже, великий князь Михаил получает от него ультиматум: или срочно прибыть на ханский суд, или огромная орда карательной экспедицией опустошит все его княжество. Неравенство сил при этом такое, что сопротивляться татарам безполезно. Михаил Ярославич, отвергнув все предложения спасаться бегством, принимает решение ехать в Орду на смерть, положив душу свою за люди своя. В Орде он подвергается унизительному суду, при чем главным обвинителем выступает его двоюродный племянник князь Юрий Московский. Осужденный на смерть он еще двадцать три дня ожидает казни с тяжелой колодой на шее и с цепью на ногах. Силы он черпает в молитве и в причащении св. Таин, т.к. к нему допускают священника. Он отвергает двукратные предложения о побеге местных христиан, осетин и греков, которые, сочувствуя русскому князю, готовы ему помочь. На молитве, подобно святому Борису, князь Михаил принимает страшную смерть – в присутствии князя Юрия у него было вырезано сердце, причем палачом оказался один из русских предателей. Михаил Ярославович ценой своей жизни избавил свое княжество от татарского разорения, почему и получил от летописцев наименование «Отечестволюбца». Подвиг добровольного страдания по образу Христову соединился у него с подвигом жертвы за свой народ, за Отечество. В одном лице благоверного князя Михаила Тверского соединились святой страстотерпец и национальный герой.

У других святых князей такое сочетание встречается, в общем, нечасто. Святость соединена почти всегда с неотмiрностью человека, с желанием ухода его от мiра для служения Богу. Следствием такого настроения души, понимающей, что нельзя служить двум господам, Богу и мiру, бывает часто неудачная или мало полезная мiрская деятельность, особенно в области политики. И действительно, многие святые князья, стоящие в наших святцах, изображаются летописцами-современниками, как политические деятели неумелые, неудачные, неэнергичные. Это относится и к выше упоминаемым князьям Ярополку Волынскому и Игорю Черниговскому, и к другим князьям, как до-монгольского периода, так и монгольского. Например, князя Всеволода Псковского за неудачную политику даже изгоняет новгородское вече. Яркий пример – князь Георгий Всеволодович, обвиняемый летописцами и позднейшими историками в том, что он не смог организовать объединение русских сил для отражения Батыева нашествия. А между тем он прославлен нетлением мощей. Глава его, отсеченная татарами в битве на Сити, положенная во гробе, приросла после смерти к телу, что было подтверждено даже в протоколах большевицкой комиссии 1920 года, вскрывавшей его мощи. Другой пример – князь Феодор Ярославский (Чермный), упрекаемый летописцами в угодничестве перед ханами, проживший много лет в Орде, но сохранивший веру и благочестие, и также прославленный нетлением мощей и чудесами вместе со своими сыновьями Давидом и Константином.

Подчеркнем, что всех наших святых этого периода Церковь канонизировала поздно, после открытия нетленных мощей и многих чудес от них, т.е. после явного прославления их Богом. В отличие от многих современных канонизаций Московской патриархии, святость древних святых Русской Церкви несомненна. И такая святость далеко не всегда совпадает с разумной и успешной государственной деятельностью.

И, тем не менее, находились среди наших благоверных князей люди, совмещавшие качества святого и национального героя. Первым здесь идет, конечно, просветитель Руси святой князь Владимiр, за ним – князья Андрей Боголюбский и Александр Невский. Эти князья были и храбрыми воинами, бившимися во многих битвах на первом ступе (т.е. в первом ряду) и мудрыми правителями, и волевыми государями. Как национальные вожди, они смотрели дальше своих современников, решали не только текущие задачи, но и закладывали основы национального и государственного бытия русского народа. Как святые духовно чуткие люди, они понимали идеальные основы мiробытия, видели в окружающих событиях Промысл Божий, и вели свой народ в соответствии с волей Божией.

Подлинный национальный герой в нравственном отношении всегда выше своих современников. Главной чертой его является жертвенное служение своему народу и Отечеству. Он не ищет себе личной славы и личной корысти. Поэтому его судьба чаще всего бывает трагична. Большинство современников могут не понять его и не принять его жертвы, даже оклеветать его, ближайшие потомки могут забыть о нем. Поэтому истинный национальный герой редко становится национальным вождем, тем, которому поверили и за которым пошли массы. Во главе с подлинным национальным вождем народ может совершать великие подвиги, внешние и внутренние. Но это бывает в истории не часто. Чаще национальный герой, не признанный большинством современников, совершает свой подвиг в одиночестве, оставленный почти всеми, по образу страдания Христова. Он идет на это, ибо движущая сила его подвига – любовь ко Христу и к своим братьям. И поэтому его подвиг, даже начавшись, как воинский, чаще всего заканчивается, как страстотерпческий. Так было у благоверного князя Михаила Тверского, так было и позже, вплоть до русских героев XX века.

Можно сопоставить для наглядности христианского национального героя, такого, как благоверный князь Михаил с языческими героями, древнегреческими и римскими, представленными, например, в «Сравнительных жизнеописаниях Плутарха». Богато одаренные от природы многими талантами военных и государственных деятелей, герои-язычники еще более обладают огромным самомнением и гордостью. В случае неблагодарности соотечественников, изменения политической конъюнктуры, они, как, например Алквиад, Фелистокл или Марций Кариолан, легко переходят на сторону врагов и обращают свои способности против неблагодарного к ним отечества. Не так поступает христианский герой, который по образу Христову, умирает за неблагодарных братьев, но не изменяет им, ибо руководствуется не самоутверждением, а самоотвержением и любовью.

Таким образом, качество святости во Христе, хотя и не всегда совпадает с качествами национального героя и вождя, но не противоречит им, а освящает и возвышает самый подвиг служения своему народу и Отечеству. В критические для народа эпохи, когда ставится под вопрос дальнейшее национальное бытие, для народа нужны и святые, и национальные вожди. Святые, будучи чаще служителями Церкви, воздействуют на народную совесть, возвышают нравственность, содействуют укреплению народного единства, ходатайствуют за народ к Богу. Национальные вожди, показывая личный пример, пробуждают народную волю, энергию и жертвенность, необходимые для национального спасения. Так святые действуют совместно с национальными вождями, ведя народ по путям Промысла Божия.

У дореволюционных русских историков господствовало однозначно отрицательное отношение к татарскому игу. Татарское нашествие, прежде всего, сопровождалось страшным опустошением страны, разгромом и сожжением городов и сел, массовой гибелью и угоном в рабство множества людей. Летописцы-современники назвали нашествие Батыя «погибелью Русской земли» и усматривали в нем апокалипсическое нашествие народов Гога и Магога. Многие города, например такие, как Старая Рязань, вообще исчезли с карты, другие, такие как Курск, были восстановлены лишь через три с половиной столетия. Более двухсот лет в развалинах лежал даже Киев. Вся южная Русь была опустошена, южнее Оки уже начиналось «дикое поле». Демографические потери русского народа от татарских нашествий исчисляются миллионами. Известно, что при карательных походах ханов и набегах разбойничьих отрядов отдельных мурз, главной добычей был «полон», т.е. захваченное население, предназначенное для продажи. При этом на одного дошедшего до Орды приходилось двое погибших при переходе через степи. Один из русских историков подсчитал, что в течении XVI-XVII вв. в Турцию было продано около 5 млн. рабов из Московской и Западной Руси. С учетом погибших в пути, людские потери России за два столетия от татарских набегов составляют до 15 млн. При населении Московского государства в середине XVII в. 5 млн. человек, это почти три населения страны.

Если так обстояло дело в XVI-XVII вв., не стоит думать, что в XIII-XIV вв. положение было лучше. В эти столетия татарские нашествия случались в среднем раз в 14 лет. Такие страшные вторжения, как «Неврюева рать» (1252г.) или «Дуденева рать» (1292г.) опустошили всю Северо-Восточную Русь.

Известно, что татары, прежде всего, угоняли в плен ремесленников, разных дел мастеров. Историки отмечают понижение уровня построек и качества всех изделий после татарского нашествия на Руси. Потеря квалифицированных кадров причинила серьезный ущерб всем видам ремесел и искусств.

Грабительская система собирания дани ханскими баскаками и откупщиками, среди которых было немало бухарских иудеев, совершенно разоряли хозяйство Руси. Экономика Орды была чисто паразитической, основанной на рабском труде пленных и собирании обременительной дани с зависимых областей, которые при этом нищали.

Орда, как и все восточные деспотии, не была правовым государством, но держалась на произволе хана и его чиновников. Все решала сила, законы имели вспомогательное значение. Ярлыки, выданные по прихоти хана, могли быть, по его же прихоти, и отобраны в любой момент, и потому немного стоили. Любой ханский «посол» к русскому князю не стеснялся грабить всех встречных, любой мурза, если был в силах, организовывал свой набег на русские области. Благоверный князь Михаил был одним из первых, кто разбил один из таких разбойнических татарских отрядов совместно с князем Даниилом Московским в 1291г. Позже под селом Бортеневым (в1317г.) он разбил большой татарский отряд Кавгадыя, пришедший вместе с Юрием Московским грабить тверские пределы.

Насилие и произвол ханов задерживали экономическое развитие Руси, деморализовали всю общественную жизнь. Потеря национальной независимости всегда приносила побежденным горе: грабеж, нищету, безправие и рабство.

Татарское иго вовсе не способствовало объединению Руси, как утверждали позднее евразийцы. Наоборот, оно задержало собирание Руси, начавшееся вокруг Суздальского княжества. К началу XIII века Суздальское княжество, укрепившееся трудами таких государей, как Андрей Боголюбский и Всеволод Большое гнездо, являлось лидером среди остальных княжеств, и готовилось стать центром объединения русских земель. Нашествие Батыя и последующее иго разгромило этот центр, ослабило начавшуюся складываться единую сильную монархическую власть, разделило Суздальское княжество на части, противопоставило их друг другу (Тверь, Москва, Нижний Новгород). Ханы действовали по старому принципу: «разделяй и властвуй», ссорили князей, передавая ярлык на княжение поочередно то одному сопернику, то другому, не давая никому усиливаться, убивая тех, кто казался наиболее опасным.

Но самые тяжелые последствия оставило татарское иго в области народной нравственности и правосознания. Два с половиной столетия в полной зависимости от иноземных завоевателей, постоянный страх за свою жизнь, развили в народе отрицательные черты, известные под названием «рабской психологии». Известно, что этим термином широко злоупотребляли иностранцы и либералы-западники, причисляя к рабской психологии непонимаемое ими все православное благочестие, особенно нелюбимое ими смирение. Русофобы много писали о «рабской душе» русского народа, воспитанной при татарах. Конечно, такие пропагандные штампы ложны. И, тем не менее, доля правды здесь есть. Карамзин приходил к такому выводу, просто сопоставив народную психологию, поведение масс и ведущего слоя до татарского нашествия и спустя полвека после него. Разница здесь, конечно, заметная. При нашествии Батыя татарам не сдался без боя почти ни один город, ни один князь, все население участвовало в обороне своего города. Через полвека после этого татарские набеги не встречают никакого сопротивления, все разбегаются в ужасе и даже для бегства не всегда имеют волю – часто один татарин гнал человек двадцать и более в полон. По словам летописцев «хлеб не шел в уста от страха». Этот страх толкал многих на раболепие, человекоугодие, на предательство своих, на доносительство, на полицейскую службу в отрядах у баскаков. Страх приучил постоянно лгать и притворяться, хитрить и изворачиваться, носить личину, страх отучил от искренности, честности, правды (здесь уместно провести сравнение с советским игом, воспитавшим в остатках русского народа те же нравственные качества с целью создания нового, «советского народа» – прим. Ред. ЦВ).

Карамзин отмечал, что до татарского нашествия русский человек не знал телесных наказаний и почти не знал смертной казни, увечья и смерть получал только на войне или в драке. Татарская система управления приучила русского человека ко кнуту, к изощренным пыткам и казням. Киевская Русь, славная богатырями, помнила слова Святослава: «не посрамим земли Русской, поляжем костьми, мертвые сраму не имут», на которые равнялись и князья, и дружинники. Воинская доблесть была нормой поведения, хотя и неразумно расходовалась часто в междоусобных бранях. Спустя уже полвека после татарского нашествия, она сильно оскудевает. Из запуганных и забитых людей трудно воспитать доблестных воинов.

Особенно заметно это на ведущем слое, на князьях. Характерный тип князя до-монгольского времени – удалого воина, рыцаря, живущего со своей дружиной по законам боевого братства. Про таких князей как Мстислав Храбрый или Мстислав Удатный (Удачный), летописцы говорят, что они «не боялись никого, кроме единого Бога», что они были «просты нравом, широки душой, отходчивы в гневе, ко всем приветливы», особенно подчеркивая их любовь к правде и ненависть ко всякой лжи и лукавству. «Кто служил им, никому другому не хотел служить», – подчеркивали летописцы, отмечая, что князья эти привлекали к себе людей прежде всего своими личными качествами, а не деньгами и властью. Таким был и благоверный князь Александр Невский. И национальные герои выходят именно из такого типа людей.

И вот такой тип князя при монголах почти исчезает. Такие князья погибают в боях или кончают свою жизнь в руках ордынских палачей. Благоверный князь Михаил Тверской был один из последних князей старого времени. Ему на смену приходят другие князья – расчетливые политики, умеющие вести хитрые интриги, завязывать полезные связи, давать взятки, льстить и угождать чиновникам хана, способные при нужде и на лжесвидетельство, и на донос. Только такие люди и могли выжить в орде, находясь там годами то в качестве заложников, то в качестве подсудимых у хана, под непрестанным наблюдением, под ежедневным страхом смерти.

У князей «подтатарского» типа, в основном, отсутствуют идеальные понятия чести, правды, воинской доблести, а остаются лишь понятия земной целесообразности и выгоды. Они редко ходят в походы, больше в составе татарских экспедиций чем сами, не бьются «на первом ступе». Их отношения с дружиной становятся другими – не боевое братство, а наем на службу или принуждение зависимого человека. Соответственно их дружина не отличается высокими боевыми качествами, это не боевая единица, а «частная охранная структура». Эти князья ведут иную политику, которая наряду с выгодами выживания приносит большой нравственный ущерб. Эти князья могут пользоваться большим или меньшим уважением народа в зависимости от прочих своих качеств, но они и сами не способны к подвигу и не способны вдохновить на него других. Среди таких нет национальных героев и вождей.

Князья «подтатарского» типа и их приближенные были не способны стать ведущим национальным слоем, вести политику по объединению русских земель и восстановлению национальной независимости Руси. Нужно было прийти иным людям, поколению князя Дмитрия Донского, свободному от рабского страха перед Ордой, чтобы начать национальное дело.

Коренному пересмотру подвергли период татарского ига евразийцы. Сразу оговоримся, что нынешние евразийцы (из партии А. Дугина) довольно сильно отличаются от первых евразийцев 1920-х гг. и от «последнего евразийца» проф. Л.Н.Гумилева. И, тем не менее, можно говорить об общем их подходе к истории.

Первые евразийцы писали под впечатлением крушения Российской империи и поражения в гражданской войне белых сил. Попытавшись понять победу большевиков, они высказали много здравых суждений по поводу тлетворного западного влияния на Россию и ее отхода от своего исторического пути. При этом они, увлекшись обличительством России, оправдали большевиков, приписав им миссию по охранению России от влияния Запада, от расчленения ее на части и восстановлению евразийской империи. Свою задачу первые евразийцы увидели в том, чтобы, отказавшись от конфронтации с большевиками, «просвещать» их в государственном отношении, помогать им строить «новую Евразию», избавляясь от интернационализма и атеизма. Евразийцы надеялись на самопроизвольную эволюцию советского режима в евразийских рамках того же государства.

Нет нужды повторять, что в своих мечтаниях евразийцы обманулись. Советские спец. службы использовали их для раскола и разложения русской эмиграции, а возвратившихся в СССР представителей этого направления отправили в лагеря.

Из такого мечтательного взгляда на современную им действительность, евразийцы делали проекцию на русскую историю, на период татарского ига. Он предстал перед ними не как период порабощения Руси монголами, а как период «симбиоза Руси с Ордой», строительства «евразийской империи чингизидов», преемницей которой потом стала Российская империя. Уже из того, что евразийцы ошибались по поводу современного им (советской империи), можно заключить, что их схема и относительно прошлого тоже была не безупречна. Так оно и получилось.

Евразийцы утверждали, что татарское иго, изолировав Восточную Русь от Запада, избавило Россию от еретических соблазнов латинства и гуманизма. Затем они подчеркивали, что империя чингизидов была веротерпимой, потому что допускала свободу исповедания и для православных подданных. Отсюда, они делали вывод, что власть Орды была благом для Руси, сохраняя ее от главного врага – Запада. Но и эти положения, во многом верные, нуждаются в серьезных оговорках. Всякие схемы лишь довольно условно отражают реальную историю, которая, по выражению К.Н.Леонтьева, являет собою «цветущую сложность».

Терпимость к разным верам в империи монголов действительно была, что отражено в своде законов (изречений) «Ясе» Чингиз-хана. Но, как уже отмечалось выше, эта империя не была правовым государством, подобным, например, Римской империи. В ней не было механизмов по поддержанию законности, не было развито правосознание в людях. Поэтому «Яса» Чингиз-хана была скорее цитатником, подобным китайским цитатникам Мао-дзедуна, чем действующим законодательством. Реальная история свидетельствует, что и при завоеваниях, и потом при карательных набегах монголы всегда грабили и оскверняли православные храмы, избивали укрывающееся в них население, а заодно и духовенство. Действительно ханы даровали ярлыки русскому митрополиту на право владения Церковью имуществ, земель и об избавлении их от дани. Правда, эти ярлыки не спасали церковные земли от грабежа отдельных татарских отрядов. Но имущественные права Церкви и состояние самой веры в народе – вещи довольно разные. Наше время особенно наглядно показывает это. Можно ли убивать подлинную веру в народе, даровав церковной верхушке и церковной системе самые широкие права?

При ханах-язычниках веротерпимость, хотя и относительная, действовала. Но в 1312 году власть в Орде захватил мусульманин хан Узбек, перерезавший семнадцать своих братьев. Хан Узбек принуждал к принятию ислама всех татар, язычников и христиан-несториан, убил несколько тысяч непокорных. Многие татары тогда бежали на Русь и поступали на службу к русским князьям, принимая крещение. Это событие пришлось как раз на время княжения благоверного князя Михаила Тверского. До этого была какая-то надежда на обращение в христианство Орды и создания на основе общей веры некоего «симбиоза» Руси и Орды, могущего действительно впоследствии перерасти в «евразийскую империю». Принятие ханом ислама окончательно похоронило эти надежды. Какое-то время для русских подданных еще продолжала действовать прежняя веротерпимость. Но уже было ясно, что это временное положение, переходный период. По завершении исламизации самой Орды, должна была настать, рано или поздно, очередь Руси, ее принудительная исламизация, как это было уже во всех странах, завоеванных мусульманами.

Весьма относительно утверждение, что татарское иго оградило Русь от завоевания Запада. Скорее можно говорить о разделе Руси между Западом и Ордой. Татарское иго, сокрушив русские силы, способствовало захвату Галиции и Волыни Польшей, а других областей Западной Руси – Литвой. Уже с самого нашествия Батыя римские папы пытались договориться с монголами за счет Руси, о чем свидетельствует миссия к монголам папского легата Плано Карпини. Согласованно с монголами теснили Русь и латиняне в Прибалтике. В дальнейшем контакты Запада с Ордой не исчезали, поддерживались они главным образом через генуэзцев, имевших свои торговые колонии в Крыму. Весьма показательным было участие итальянских кондотьеров-наемников в составе войска Мамая в Куликовской битве. И в дальнейшей нашей истории, России почти всегда приходилось воевать одновременно на два фронта: на западном – латинском или протестантском, и на восточном (южном) – исламском.

Очень спорным выглядит утверждение об ограждении Руси татарским игом от соблазнов латинства и гуманизма. Всякие умственные соблазны требуют от Церкви защиты своей веры, а не ухода в молчание и в изоляцию. Пассивная оборона всегда обречена на поражение. Для ответа на вызовы еретического Запада требовалась школа и книжность, знание своей веры, знание наследия Отцев и Учителей Церкви. Но татарский погром и последующие набеги свели до полного минимума не то что богословскую школу, но и элементарную грамотность. Если в до-монгольской Руси грамотность среди городского населения была довольно распространена, а в Новгороде, как свидетельствуют берестяные грамоты, даже женщины были грамотными, то под татарами просто грамотных людей осталось очень мало. Церковный собор 1274г. во Владимiре свидетельствовал, что даже во священство людей, которые хотя бы могли «брести по книгам» (т.е. кое-как читать по складам) найти было нелегко. Татарское нашествие уничтожило огромные библиотеки, множество рукописей, почти срезало тонкий слой образованных русских людей. Если в до-монгольской Руси многие князья знали по нескольку иностранных языков, в т.ч. и латынь, и греческий (например, князь Всеволод, отец Владимiра Мономаха знал пять языков), то после татарского нашествия такие почти не встречаются. Безшкольность и малообразованность будет потом одним из бедствий Московской Руси, и в значительной степени оно явилось последствием татарского ига. Плохо вооруженная, в плане образования, тогдашняя Русь как раз и не могла дать достойного ответа на соблазны латинства и гуманизма. Так что и здесь татарское иго принесло скорее вред, чем пользу.

О татарском иге при сравнении его с властью латинского Запада можно говорить только в категориях «выбора из двух зол меньшего». Подобный выбор стоял в XIV веке и в Византии и в Сербии. В Византии, от которой остались жалкие остатки былой империи, шли жаркие споры, какую власть предпочесть: римского папы или турецкого султана. К подчинению папе склонялись византийские гуманисты и большинство чиновников императорского двора, к подчинению султану склонялись монахи-исихасты, в т.ч. и святитель Григорий Палама. Следует подчеркнуть, что и те, и другие выбирали именно «наименьшее», по их мнению, зло, а не добро, рассматривали этот шаг, как вынужденную, временную меру. История показала, что эта дилемма «латиняне или турки», была ложной, – и те и другие ликвидировали православие, просто разными методами. Под турками Православие умалилось до предела, огромные области, прежде христианские (Малая Азия, Сирия, Египет, Палестина, Африка) стали мусульманскими. Поэтому ни о каком «симбиозе» православия с исламом говорить не приходится.

Для современных евразийцев ни христианская религия, ни русская нация не являются самостоятельными ценностями. Главная ценность для них – некая абстрактная «евразийская цивилизация» и континентальная империя, противостоящая западной цивилизации и приморской глобальной империи. Религиозная основа нынешнего евразийства – религиозный синкретизм с сильной примесью оккультизма. Или же эта религиозная основа вообще отсутствует (В.Кожинов). Планируемая евразийцами империя с таким же успехом может стать плацдармом будущего антихриста, как и глобальная западная империя, которой они, якобы, противостоят. Показательно, что идеи евразийства зачастую намеренно распространяются среди русских для разложения их религиозного и национального сознания. Поэтому вред от современных евразийцев для русского национального движения еще больше, чем от евразийцев первых.

Ни одна болезнь не укрепляет организм, а ослабляет, и тем самым открывает доступ и другой болезни. И любое иноплеменное и иноверное иго не защищает порабощенный народ, а ослабляет национальный организм, и может подготовить его к новому порабощению. Так, коммунистическое иго не только не защитило русский народ от порабощения его либеральным Западом, как казалось первым евразийцам, но наоборот, максимально ослабило наш народ во всех отношениях и передало его в подчинение этого самого Запада.

4. «Линия» князей Юрия и Ивана Калиты Московских и «линия» благоверного князя Михаила Тверского.

Главным врагом князя Михаила Ярославича оказался, однако, не чужой хан Узбек, а свой двоюродный племянник Юрий Данилович Московский, старший сын его двоюродного брата Даниила Московского (по старому называемый «сыновец»). Драматическая история борьбы этих князей во многом напоминает сюжет одной из драм Шекспира в его исторической серии от «Ричарда II» до «Ричарда III» (конец XIV – конец XV вв.), почему не случайно взята Д. Балашовым за основу романа «Великий стол». Это был не просто спор двух князей за великий стол Владимiрского великого княжения, и не только соперничество двух центров объединения Северо-Восточной Руси – Твери и Москвы, и не только борьба двух политических «ориентаций» – про-литовской и про-татарской. Все эти стороны выдвинутся вперед позднее, полвека спустя. А тогда вопрос стоял о средствах, используемых в деле национального объединения – какие из них допустимы? Вставал вопрос и о национальных лидерах, – какого типа деятелю отдать предпочтение?

И здесь благоверный князь Михаил Тверской является во всем антиподом князю Юрию Московскому. Самую борьбу за великий стол начал не он, а Юрий. Князь Михаил Ярославич имел право на этот стол по древнему обычаю («лествичному праву»), как старший сын своего отца Ярослава Ярославича, бывшего Великим князем после своего брата Александра Ярославича Невского. Почти все князья и «вся земля» признали права князя Михаила. Хан Тохта утвердил его своим ярлыком и митрополит Максим венчал его на великое княжение Владимiрское. Князь Юрий, вступая в борьбу с дядей, вел явно беззаконное и неправое дело.

Власть не являлась главной целью благоверного князя Михаила, но только средством служения Богу и своему Отечеству. Когда спустя несколько лет он понял, что обстановка изменилась не в его пользу, и большинство князей, и новый митрополит Петр уже не поддерживают его, а продолжение борьбы только приносит разорение Руси, – он добровольно отказался от великого княжения Владимiрского в пользу Юрия. Пытаясь усовестить племянника, он посылал ему посольство, заклиная его именем Христовым и Русской землей прекратить ковать крамолу.

Признавая в свое время и военный способ разрешения конфликта, когда нет другого, благоверный князь Михаил всегда лично предводительствовал воинами и сражался в первом ряду. Так было и в боях с войсками Юрия, и с мятежными Новгородцами. В последней славной битве под селом Бортеневым, где он разбил Московско-татарское войско, все доспехи на нем были иссечены. Войне с родственниками он, однако, всегда предпочитал честные переговоры. Не признавал он одного: тайной дипломатии, закулисного сговора, интриг и предательства. Как рыцарь, он признавал одно из двух: или честно мириться, или честно драться. Такой прямой, честный лидер мог иметь успех только в случае всенародной поддержки, а при ее отсутствии он был обречен на неудачу.

Князь Юрий по смягченному выражению И.М. Карамзина был «в высшей степени не-рыцарь». Он был совершенно не похож на своего отца, святого князя Даниила, благочестивого, кроткого и миролюбивого. Юрий был хитрый и расчетливый политик, крайне циничный и вероломный, неразборчивый в средствах, когда можно – наглый, когда нельзя – осторожный и сдержанный. В самом начале своего княжения он тайно убил захваченного в плен и томящегося в тюрьме рязанского князя Константина. Убил он и боярина, посланного благоверным князем Михаилом с увещанием к примирению. Неустанно работая над созданием большой коалиции против Тверского князя, Юрий умело импонировал и другим князьям, и большим новгородцам, и татарским чиновникам. Одних подкупал деньгами, других обещаниями. Несколько лет он прожил в Орде и настолько вошел в доверие к хану Узбеку, что тот выдал за него замуж свою сестру Кончаку (в крещении Агафью). В борьбе с дядей он приводил на Русь татарские отряды и ронял авторитет великокняжеской власти, расширял новгородские вольности и привлекал себе на помощь безчестных и продажных людей. Для суда и расправы над князем Михаилом он собрал многих лже-свидетелей и палачей. Эти слуги Юрия и клеветали на Тверского князя, и убили его перед татарами, и разграбили потом его имущество. Вообще, князь Юрий Московский, наряду со Святополком Окаянным и некоторыми другими является одной из самых черных фигур русской истории.

Не очень понятным является сотрудничество такого человека с митрополитом Петром. Известно, что Юрий Московский удачно воспользовался обстоятельствами церковной смуты, возникшей из-за доноса тверского епископа Андрея на митрополита Петра. Епископ Андрей, родом из литовских князей, позавидовал святителю Петру и обвинил его перед Константинопольским патриархом в симонии (продаже церковных должностей). Для разбирательства прибыл экзарх патриарха и был собран поместный собор в Переяславле-Залесском. Князь Михаил не одобрял своего епископа и устранился от участия в церковных делах. Зато Юрий активно поддержал митрополита Петра и заслужил его благодарность. Собор оправдал Митрополита и уволил тверского епископа на покой. Верно встав на сторону победителя, Юрий до конца жизни сохранял союз с митрополитом Петром, в то время как князь Михаил такой союз утратил. Это еще один пример, насколько условной является личная связь государя с предстоятелем Церкви, сколь от многих случайностей в политике она зависит.

Борьба князя Юрия с князем Михаилом длилась с перерывом почти 15 лет. Как и надеялся Юрий, решило эту борьбу слово хана в его пользу. Но и от Русской земли, от поддержки ее ведущего слоя зависело не мало. И этот слой в основной массе благоверного князя Михаила не поддержал, а или встал на сторону Юрия, или предпочел отсидеться. При этом речь шла не столько даже о военной поддержке, сколько о помощи на ханском суде для спасения жизни князя Михаила. И такой помощи оказано не было. Только Тверское княжество болело за своего князя, остальные отмолчались. Здесь проявилось и отсутствие в то время единого национального сознания, и отсутствие ощущения общности бед и скорбей русских людей. Проявилась и пресловутая «рабская психология», сложившаяся при татарах: «другого бьют – моя хата с краю».

Очевидно, что в лице благоверного князя Михаила Тверского был воздвигнут в то время от Бога святой и национальный герой, который в случае народной поддержки мог бы стать и национальным вождем. Этого, однако, не произошло. На Руси еще не созрело поколение людей, которые могли пойти за таким вождем. Должна была настать эпоха преп. Сергия Радонежского, обратившая людей к покаянию, возвысившая их горé, к небу, к высшим ценностям, от серого прозябания и рабского выживания любой ценой. И потому князю Михаилу суждено было закончить свой путь страстотерпчеством, а не ратным подвигом.

Итак, князь Михаил оказался политически проигравшим, а князь Юрий выиграл. Что дала Руси победа князя Юрия? – Практически ничего. Вскоре после уничтожения своего главного соперника, Юрий был лишен великого княжения тем же ханом. Гнушаясь предателем и не доверяя ему, Узбек передал ярлык на княжение старшему сыну убитого, князю Дмитрию Михайловичу. Злое дело, ставшее делом почти всей жизни Юрия, кончилось ничем. А вскоре и сам он был убит в Орде сыном замученного князя Михаила – Дмитрием. Москва так и не получила ярлыка на великое княжение, а нравственный авторитет ее был подорван.

Ивану Калите, младшему брату Юрия, пришлось начинать все с начала. Первое с чего он начал – это добился у хана смертного приговора для своего соперника, тверского князя Дмитрия Михайловича. Хан казнил Дмитрия за убийство Юрия, продержав его десять месяцев в тюрьме, но ярлык на великое княжение отдал все-таки не Калите, а брату казненного тверского князя Александру Михайловичу. Четырнадцать лет Калита боролся за великое княжение с тверским князем. Он утвердил его за собою, только добившись смерти Александра Михайловича и его сына Феодора, которых казнил в Орде тот же Узбек по доносу Ивана Калиты. Сам Калита через год после этого тоже умер. Политическая линия князя Юрия была продолжена его братом, а страстотерпческая линия благоверного князя Михаила – его сыновьями и внуком.

Считается, что Иван Калита своей политикой способствовал объединению Руси. Об этом можно говорить лишь очень условно, с серьезными оговорками. Погубив доносами тверских князей, Калита реально надолго разъединил Тверь с Москвою, и затруднил объединение Руси. Все-таки предательски пролитая братская кровь не объединяет, а разъединяет. Нравственный авторитет Московских князей Юрий и Иван не подняли, а уронили. Добившись у хана права собирать дань, Иван Калита избавил большую часть Руси от татарских баскаков. Но, облегчая жизнь подданным своего Московского княжества, он безпощадно собирал дань с других областей. Так, например, был разорен московскими сборщиками дани родитель преподобного Сергия, ростовский боярин Кирилл вместе со своими земляками. Калите пришлось участвовать со своим войском и в карательной экспедиции татар против Тверского княжества зимой 1327-28 гг., когда погибли и были угнаны в плен тысячи людей.

Возвышению авторитета Москвы способствовали не ее неразборчивые в нравственных средствах князья, а ее святые: святители московские Петр и Алексей, и преподобный Сергий с плеядой своих учеников. Именно святость и нравственная высота, особенно же дары Святого Духа привлекают к себе людей. Подлость и предательство ни у кого не вызывают симпатии. Те же татары-мусульмане, хотя и не любили и опасались благоверного князя Михаила и его сыновей, но уважали их, как людей прямых, честных и храбрых. А таких как князь Юрий, используя в своих целях тем не менее презирали. Московских святых, например митрополита Алексия, татары уважали и почитали, несмотря на разность религий.

Окончательно авторитет Москвы подняла Куликовская битва (1380г.) (а еще ранее походы князя Димитрия Донского на Казань (1376г.) и битва на реке Воже (1378г.)). Высоко поднятое знамя борьбы за веру и национальную независимость, жертвы, принесенные во имя обще-русского дела – вот что привлекло к Москве сердца лучших русских людей. Совместно пролитая кровь на Куликовом поле скрепила союз отдельных русских областей в начавшее складываться единое русское государство. Великий князь Димитрий Иванович Донской, хотя по плоти и приходился внуком Ивана Калиты, но по духу и по направлению своей политики во многом был ближе к благоверному князю Михаилу, чем к своему деду. Он смог стать национальным вождем на том этапе, получив народную поддержку.

Для нашего времени этой историей дается простой и ясный урок. Прямой путь в борьбе за русское дело, за веру, за национальную государственность и христианские ценности, путь, получающий благословение Божие – это, прежде всего, путь духовно-нравственного возрождения и жертвенного служения. Это путь, начатый благоверным князем Михаилом, продолженный преподобным Сергием и благоверным князем Дмитрием Донским. Путь нравственной чистоты и жертвы – путь Белой борьбы. Проф. И.А. Ильин совершенно справедливо усматривал основание традиции Белого движения в тех русских подвижниках, которые в тяжелое безгосударное время, сначала татарского ига, затем первой Смуты, поднимались за веру и Отечество и шли именно этим путем, служа Богу и Отечеству «честно и грозно». Этим родоначальники Белого дела отличались от «воров и хороняк» (по выражению Ильина), людей нечестных и нечистых, мелких душой, людей корысти и расчета, неспособных к жертвенному служению и подвигу, но всегда готовых к предательству.

Заметим, что люди, подобные князю Юрию Московскому, могли быть тоже верующими, церковными благотворителями, умевшими налаживать хорошие отношения с предстоятелями Церкви. В наше время именно таким путем внешней помпезной церковности, налаживания связей с лидерами официальной Церкви, и с «ханскими чиновниками» (т.е. в точном смысле слова путем князя Юрия) идет большинство православно-патриотических деятелей. Внешняя политическая активность может при этом сочетаться с активностью идеологической, с сочинением программ, от тривиальных до экстравагантных. Но при обилии всего этого дыма никак не видно огня, – огня подлинной жертвенной любви к Отечеству, огня ревности об ином житии, неподобном окружающему растленному мiру. И на сотню людей, подобных князю Юрию или Ивану Калите, не видно ни одного, подобного благоверному князю Михаилу Тверскому.

Тот же святой князь дает нам ответ и на вопрос: что избрать теперь русскому человеку: «Непротивление или сопротивление?» Ответ ясен: конечно, сопротивление. Речь идет только о его формах. Христианское сопротивление начинается всегда на духовном и нравственном уровне. Евангельское житие есть уже само по себе сопротивление мiру безбожному и богоборному. Христианин, который живет не как большинство, не растворяется в окружающей среде, тем самым уже сопротивляется. Заключенный христианин, который и в лагере не «ломается», не превращается в «лагерную пыль» – достойно сопротивляется. Благоверный князь Михаил сопротивлялся тем, что и на свободе и в оковах сохранил высокое духовное настроение, не превратился в раба, не допустил из-за страха смерти никакого недостойного поступка. При благоприятных условиях он выступал и на вещественную брань. Для него действительно, по словам проф. И.Ильина, молитва была мечом, а меч его освящался молитвой. Но действенное сопротивление татарскому игу на Куликовом поле могло быть оказано только после того нравственного возрождения, которое мы связываем с эпохой преподобного Сергия. Так и теперь. Правильное сопротивление безбожному мiру – не есть политическая возня вокруг выборов, не культурно-развлекательные мероприятия с политическими лозунгами. Мы должны стремиться для начала к исправлению нравов, искоренению страстей, взаимной христианской помощи. Обратим внимание на важность изучения отечественной истории, правильное понимание ее уроков. Дальнейшая организация русских православных сил может сложиться и созреть только на такой основе. О соотношении непротивления и сопротивления проф. Ильин написал отдельную книгу «О сопротивлении злу силой», в которой обобщил опыт всех белых русских борцов со злом. И в этом ряду одно из первых мест достойно принадлежит святому благоверному князю Михаилу Тверскому.

*******************************************************************************************************

De todas las criaturas de la tierra, solamente es el hombre quien posee la comprensión de la moralidad. Toda persona sabe que las acciones humanas son o buenas o malas, benévolas o nefastas, moralmente positivas o moralmente negativas (inmorales). Debido a estos conceptos de moralidad que el hombre posee, el hombre difiere inmensamente de todos los animales. Los animales se comportan de acuerdo con sus características naturales u otras, si han sido bien entrenados, del modo en que han sido enseñados. Sin embargo, no poseen concepto alguno de moralidad/inmoralidad, y por esa razón no pueden examinarse desde el punto de vista de la conciencia moral.

¿Por qué medio podemos distinguir entre lo moralmente bueno y lo moralmente malo? Esta diferenciación se hace por medio de una ley moral especial dada al hombre por Dios. Esta ley moral, esta voz de Dios en el alma humana es escuchada en el fondo de nuestro conocimiento interior y se llama la conciencia. Esta conciencia es la base de la moralidad que es común al hombre. Una persona que no escucha a su conciencia, sino que la calla, suprime su voz con falsedad y con la oscuridad del pecado obstinado, es llamada falto de conciencia. La Palabra de Dios hace referencia a tales pecadores obstinados como a gentes con conciencia marchita. Su condición espiritual es extremadamente peligrosa, pudiendo ser ruinosa para el alma.

Cuando escuchamos la voz de la conciencia, vemos que esta conciencia habla dentro de nosotros, ante todo como un juez estricto e incorruptible que valora todas nuestras acciones y experiencias. Frecuentemente, ocurre que una acción determinada parece ventajosa a una persona, o bien que ha obtenido aprobación por parte de los demás, pero en lo profundo del alma, esta persona escucha la voz de la conciencia que le dice: "Esto no es bueno, esto es pecado."

En estrecho abrazo con esta actuación de juicio, la conciencia también actúa en el alma, como legislador. Todas esas demandas morales que se presentan ante el alma del hombre en todas sus acciones conscientes (por ejemplo: ser justo, no robar, etc.). son normas, demandas, preceptos de esta misma conciencia. Su voz nos enseña cómo debemos y cómo no debemos portarnos. Finalmente, la conciencia también actúa en el hombre como remunerador que nos premia. Esto ocurre cuando nosotros, habiendo actuado correctamente, experimentamos paz y calma en el alma o, por el contrario, cuando experimentamos reproches de la conciencia después de haber pecado. Estos reproches de la conciencia a veces desembocan en un dolor y tormento mental, que pueden llevar a una persona a la desesperación o a una pérdida del equilibrio mental, si uno no restablece la paz y la calma en el alma por medio de un arrepentimiento profundo y sincero.

Es totalmente evidente que el hombre tiene responsabilidad solamente por aquellas acciones que comete, en estado consciente, siendo libre de realizar acciones. Solamente entonces puede aplicársele una imputación moral a estas acciones, y entonces se le imputa a la persona, o transgresión, o alabanza, o juicio.

Las personas que, por lo contrario, son incapaces de reconocer el carácter de sus acciones (niños pequeños, los privados de razón, etc.). o los que son forzados contra su voluntad a cometer tales acciones, no tienen responsabilidad por ellas. En la (primera) época de persecución contra la Cristiandad, los atormentadores paganos frecuentemente colocaban incienso en las manos de los mártires y seguidamente ponían sus manos sobre el fuego que estaba en sus altares. Los torturadores suponían que los mártires echarían las manos atrás, arrojando el incienso sobre el fuego. Realmente estos confesores de la fe eran tan firmes generalmente en su creencia que preferían quemar sus manos y no arrojar el incienso; pero, aunque lo hubieran arrojado, ¿quién les acusaría de que habían sacrificado al ídolo?..

Que la ley moral tiene que ser reconocida como innata en la humanidad, es decir, fijada en la misma naturaleza del hombre, es indiscutible. Esto está demostrado por la universalidad indudable por parte de la humanidad de un concepto de la moralidad. Naturalmente, solamente son innatos los requerimientos morales más básicos - una especie de instinto moral - pero no ocurre esto con las comprensiones y conceptos revelados y de clara moral. Pues las comprensiones y conceptos de clara moral se desarrollan en el hombre, en parte a través de la enseñanza e influencia de generaciones precedentes, la mayor parte de todas sobre la base de sabiduría religiosa. Por lo tanto, grupos inferiores de personas tienen normas morales inferiores, más bastas, más contrahechas que los Cristianos Ortodoxos que conocen y creen en el Dios Verdadero Quien puso la ley moral dentro del alma humana, y Quien, a través de esta ley, guía toda su vida y actividades.

Todos los cristianos ortodoxos saben por las Sagradas Escrituras y creen que Dios creó al hombre a Su imagen y semejanza. Por consiguiente, en la creación el hombre recibió una naturaleza exenta de pecado. Pero ni siquiera el primer hombre, Adán, permaneció sin pecado. Perdió su pureza original en el Paraíso con la primera caída en el pecado. La toxina de esta corrupción contaminó a la raza humana entera, ya que provenía de sus progenitores que habían pecado, exactamente como un agua envenenada fluye de una fuente envenenada. Toda persona comete sus propios pecados personales, actuando precisamente sobre la inclinación a pecar heredada de nuestros antepasados como la sentencia de las Escrituras dice: "No hay nadie que viva un solo día y no peque."

(1) NOTA: (Los Cristianos Ortodoxos no deben confundir esta realización del efecto del pecado ancestral con la enseñanza sectaria acerca del 'Pecado Original.' No hay doctrina de 'Pecado Original' en la Santa Iglesia, pues no es posible heredar el 'delito' de Adán. En ningún lugar mencionan los Santos Padres, sino que se refieren al "pecado ancestral" que produjo, como el Metropolita Filareto dice aquí, no un delito, sino una enfermedad hereditaria, es decir: 'la inclinación a pecar: estado del hombre de separación de Dios, etc.)

Solamente nuestro Señor Cristo Jesús está absolutamente libre de pecado. Incluso los justos, los Santos de Dios pecaron por sí mismos, aunque lucharon con la ayuda de Dios contra el pecado, y se humillaron reconociéndose como pecadores. Por lo tanto y sin excepción todas las personas son pecadoras, contaminadas por la toxina del pecado.

El pecado es una lepra espiritual, una enfermedad y una ulcera que ha herido a toda la humanidad, tanto en el alma como en el cuerpo. El pecado ha dañado a las tres capacidades y potencias básicas del alma: la mente, el corazón y la voluntad. La mente humana se oscureció, inclinándose hacia el error. Por tanto, el hombre yerra constantemente: en ciencia, en filosofía y en su actividad práctica.

Lo que está aún más dañado por el pecado es el corazón humano: el centro de su experiencia del bien y del mal, y de los sentimientos de tristeza y de alegría. Vemos que nuestro corazón ha sido ligado al lodo del pecado; ha perdido la capacidad de ser puro, espiritual y Cristiano, poseer sentimientos verdaderamente elevados. Y en lugar de esto, se ha cambiado a inclinarse hacia los placeres de la sensualidad y de las aficiones terrenales. Está infestado de vanagloria y frecuentemente nos asombra por una completa ausencia de amor, así como del deseo de hacer el bien al prójimo.

Así y todo, lo más dañado de todo es nuestra voluntad como capacidad de acción y de realización de nuestras propias intenciones. El hombre demuestra que carece de fuerza de voluntad, especialmente cuando es necesario practicar el genuino bien Cristiano más especialmente, aún cuando pudiera desearlo. El santo apóstol Pablo habla de esta debilidad de la voluntad, cuando dice: "Porque no hago el bien que quiero, sino que hago el, mal que no quiero." NOTA 3: (Romanos 7:19). Esta es la razón por la cual Cristo dijo del hombre pecador: "Quien practica el pecado es el esclavo del pecado." NOTA 4: (Juan 8:34) aún cuando, desgraciadamente, le parezca al pecador mismo que servir al pecado es libertad y luchar por escapar a sus redes es esclavitud.

¿Cómo se desarrolla el pecado en el alma humana? Los santos Padres, luchadores de ascetismo y piedad Cristianos, que conocían el alma humana pecadora, lo explican mucho mejor que los doctos psiquiatras. Ellos distinguen los siguientes grados en el pecado: El primer momento en el pecado es la 'sugestión' cuando una 'tentación' se presenta en la conciencia de una persona: una impresión pecadora, un pensamiento sucio o cualquiera otra tentación. Si, en este primer momento, la persona rechaza la sugestión pecadora de manera decisiva e inmediata, la persona no peca, sino que vence al pecado y su alma experimentará progreso en lugar de degeneración.

Y precisamente es en el momento de la sugestión del pecado cuando es la ocasión más fácil de todas para alejarlo. Pero si no se logra rechazar la sugestión, pasa primeramente en un intento enfermizo, para pasar después a transformarse en un claro deseo consciente de pecado. En este momento uno ya comienza a inclinarse al pecado de un cierto tipo o clase. Sin embargo, incluso en este preciso momento, sin una lucha especialmente difícil, uno puede evitar el entregarse a un pecado, absteniéndose de pecar. Uno será ayudado por la clara voz de la conciencia y la ayuda de Dios, si solamente uno se vuelve a El.

Más allá de este punto, uno ha caído en el pecado. Los reproches de la conciencia suenan ruidosa y claramente, produciendo una repulsa al pecado. La antigua confianza en si mismo desaparece y el hombre es humillado (compárese el Apóstol Pedro antes y después de su negación de Cristo).

Pero incluso en este momento, la derrota del pecado no es totalmente difícil. Esto se manifiesta en numerosos ejemplos, como en las vidas de Pedro, del santo profeta - rey David y otros pecadores arrepentidos.

Es más difícil luchar contra el pecado cuando, por su frecuente repetición, se convierte en hábito en la persona. Después de haber adquirido cualquier clase de hábito, las acciones habituales son realizadas muy fácilmente, casi sin darse cuenta la persona, espontáneamente. Por consiguiente, la lucha con el pecado que se ha convertido en hábito para una persona es muy difícil de vencer, desde el momento que no solamente es difícil el vencer, sino que es incluso difícil de detectar en su aproximación y en su proceso.

Y aún un momento más peligroso del pecado es el vicio. En esta condición, el pecado gobierna a la persona de tal manera que fragua su voluntad en cadenas. Aquí, uno se encuentra casi sin potencia para luchar contra él. Está esclavo del pecado, aún cuando la persona reconozca su peligro y, en intervalos de lucidez, quizá llegue a odiarlo con toda el alma (como ocurre, por ejemplo, con el vicio del alcoholismo, el empleo de drogas o estupefacientes, etc.). En esta condición, uno no puede enfrentarse consigo mismo sin especial misericordia y ayuda de Dios y uno necesita de la oración y la ayuda espiritual de los demás. Debemos tener presente que incluso un pecado al parecer menor como la murmuración, el placer de adornarse y ataviarse, las diversiones vacías, etc. pueden convertirse en un vicio en el ser humano, si este vicio le posee enteramente y llena su alma.

El estadio inferior del pecado, en el que el pecado esclaviza por completo a la persona, es la pasión por uno u otro tipo pecaminoso. En esta condición, el hombre ya no puede más odiar su pecado, como puede hacerlo con un vicio (y ésta es la diferencia entre ellos). Más bien, el hombre se somete al pecado en todas sus experiencias, acciones y maneras, como hizo Judas Iscariote. En esta condición, la persona, literal y directamente, permite a Satán que entre en su corazón (como se dice de Judas en el Evangelio, NOTA 6: (Juan 13:27; Locas 22:3), y en esta condición, nada le ayudará, excepto las oraciones llenas de la Gracia de la Iglesia y otras acciones semejantes.

Hay aún otro tipo de pecado especial y el más terrible y destructor. Este es el pecado mortal. Incluso las oraciones de la Iglesia no pueden ayudar al que se encuentra en esta condición. El apóstol Juan el Teólogo habla directamente cuando nos invita a orar por un hermano que ha pecado, pero señala la inutilidad de la oración para el pecado mortal. NOTA 7: (1 Juan 5:16).

El Mismo Señor Cristo Jesús dice que este pecado - la blasfemia contra el Espíritu Santo - no es perdonado y no será perdonado, ni en esta edad, ni en la futura. NOTA 8 (Mateo 12:31-32). El pronunció estas terribles palabras contra los fariseos quienes, aunque vieron claramente que El hacía todo de acuerdo con la Voluntad de Dios y por el poder de Dios, no obstante falseaban la Verdad. Ellos perecieron en su propia blasfemia y su ejemplo es instructivo y urgente para todos aquéllos que cometieran este, pecado mortal: por una obstinada y consciente oposición a la Verdad evidente y por eso mismo blasfemia contra el Espíritu de la Verdad: el Santo Espíritu de Dios.

Tenemos que observar que incluso la blasfemia contra el Señor Cristo Jesús puede perdonársela al hombre (de acuerdo con Sus propias palabras) desde que puede cometerse con ignorancia o ceguera temporal. La blasfemia contra el Espíritu Santo pudiera ser perdonada, dice San Atanasio el Grande, solamente si la persona cesara por completo, arrepintiéndose de ella. Pero la misma naturaleza de este pecado es tal, que hace virtualmente imposible a una persona retornar a la Verdad.

El que está ciego puede recobrar su vista y amar al que le ha revelado la verdad, y el que está manchado de vicios y pasiones puede ser purificado por el arrepentimiento y convertirse en confesor de la Verdad, pero ¿quién y qué puede cambiar a un blasfemo, que ha visto y conocido la Verdad y que la ha rechazado obstinadamente e incluso la ha odiado? Esta horrible condición es semejante a la condición del mismo Diablo, que cree en Dios y tiembla, pero que, a pesar de ello, Le odia, blasfema de El y está en contra de El.

Cuando una seducción, una tentación de pecado, se presenta ante el hombre, generalmente procede de tres fuentes, a saber: de la propia carne del hombre, del mundo y de Satán.

Con respecto a la carne del hombre, no existe duda alguna de que generalmente es una caverna y fuente de predisposiciones, contiendas e inclinaciones inmorales. El pecado ancestral - esta inclinación al pecado, herencia del pecado de nuestros progenitores- y nuestras propias experiencias pecadoras personales: todo esto acumulado y cada experiencia fortaleciendo a las demás experiencias, crea lógicamente en nuestra carne una fuente de tentaciones, y de maneras y acciones pecadoras.

Aunque, más frecuentemente, nuestra fuente de seducción suele ser el mundo que nos rodea, el cual, de acuerdo con el Apóstol Juan el Teólogo, 'está bajo el poder del maligno' y la amistad con él de acuerdo con el Apóstol, es enemistad con Dios. El mundo que nos rodea (o nuestra circunstancia) nos seduce, e igualmente las gentes que nos rodean nos seducen también (especialmente los premeditados, seductores y corruptores conscientes de la juventud, acerca de los cuales dijo el Señor: "El que haga que uno de estos pequeños tropiece y caiga, le hubiera sido mejor a tal hombre que le ataran una rueda de molino y que fuera arrojado al mar").

Los tentadores son también los bienes exteriores, las riquezas, las comodidades, los bailes inmorales, la literatura sucia, los atavíos desvergonzados, etc. Todo esto es indudablemente una fuente fétida de pecado y seducción.

Pero la fuente principal y raíz del pecado es, naturalmente, el diablo, como el Apóstol Juan el Teólogo dice: "El que practica el pecado es del diablo; pues el diablo ha pecado desde el principios. En lucha contra Dios y Su Verdad, el diablo lucha con las personas humanas, tratando de destruir a cada una de ellas. Lucha más intensamente y con el máximo de malicia con los Santos, como vemos en el Evangelio y en las vidas de los Santos. Nosotros, enfermos y débiles, somos defendidos especialmente por Cristo contra esas fieras tentaciones a las que los Santos de Dios, fuertes de espíritu, están sujetos. Sin embargo, Satán no nos ignora. Actuando por medio de las incitaciones del mundo y de la carne, haciéndolos más fuertes y engañosos, y también tentándonos con sugestiones pecadoras de toda clase. Por eso el Apóstol Pedro compara a Satán con un 'león rabioso anda dando vueltas buscando a quien devorar." NOTA 10: (1 Pedro 5:8).

*********************************************************************************************************

Fr. Alexander, in his opening paragraph says that the documents formulated by the commission from the Russian Church Abroad and the Moscow Patriarchate have been approved. In other places he indicates that the documents are now the official stance of both churches. Of course this is not true. The documents were compiled and presented to the Synod of Bishops. The Synod of Bishops approved the work of the commission and accepted them. That is all. To intimate that the documents actually express the thought and desires of the Synod is misleading at best. They simply accepted the documents. No decisions about the documents or how they will be taken into account in the unification process has been made. In fact, the Synod is free to disregard them completely if so desired. No decisions will be made until after the All Diaspora Council and subsequent Synod meeting. Clearly, they are working documents and not authoritative until further decisions are made.

Fr. Alexander writes that those who are “dead set” against the process remain so and those who supported the process of reconciliation continue to do so. This introduces a false argument in that very few, indeed if none, of the membership of the Church Abroad oppose reconciliation. That needs to be made clear. Others have even suggested that if one does not support the present documents, he is disloyal or disobedient to our beloved metropolitan. That is an attempt to marginalize anyone not in agreement with the conclusions of the commission. No, in fact, we are all supportive of reconciliation. To be otherwise would not be Christian. However, we are not supportive of reconciliation at any cost.

Fr. Alexander addresses those who criticized the commissions for a secretive approach. Indeed, I heard many voices, sober voices who made these comments. It is not at all surprising that the commission had to keep the working documents private. Everyone understood this. I think what was worrisome was the appearance of secretiveness. After the Nyack meeting where things were so obviously prearranged and agendas were made to appear as a fait accompli, people were afraid that an agenda was being pushed through without due consideration of the voice of the entire Church. At the Nyack meeting it was apparent that the majority of the clergy were uncomfortable with the union. They wanted to see more deliberation and were vocally opposed to the union as presented. Even today, the majority of our clergy want to stop the swift move toward Moscow.

Some have said, especially on the internet, that the vast majority of the Church Abroad want this union and only a handful of "isolationists" as Fr. Alexander portrays them, are against this union. That is not true. Over the past year, I have tried to evaluate this division. It becomes clear that the majority are opposed to a swift and untimely union. All of South America is opposed. The overwhelming majority of clergy in Australia are opposed. The overwhelming majority of clergy in Canada are opposed. The majority of clergy in the Eastern American Diocese are opposed. Almost all clergy in Russia are opposed. The only dioceses that are solidly in favor of an untimely union are the West Coast, the Midwest and Europe. Even in those three dioceses the tendencies are far from unanimous. I must point out the fallacy that all these clergy are opposed to negotiations and talks. That is not true. I know of no clergy who are opposed to talks. What most of us oppose is a negotiated union that does not address serious matters of the Faith such as Sergianism, Ecumenism and out future relations with the modernists. Also of grave importance is the status of the Russian Church Abroad. Let me address that particular point.

We have ever taught that the Russian Church Abroad is a part of the greater Russian Church along with the enslaved church in the Soviet Union and the Catacomb Church. The Mother Church was seen to be the pre-Revolutionary Church of St. Tikhon before any divisions. Several years ago I made this point on an internet list and was commended by Fr. George Larin who stated that he felt I understood the issue better than the Russian priests who were beginning to make flirtations in the direction of Moscow. Never did our hierarchs identify the Moscow Patriarchate as the Mother Church. It is true that hierarchs such as the ever-memorable Archbishop Vitaly made frequent reference to the Mother Church. Was he speaking of the Moscow Patriarchate. No. In fact, he wrote:

"The Patriarchate has destroyed the essential dogma of the Church of Christ, and has rejected Her essential mission to serve the regeneration of men, and has replaced it by the service of the godless aims of Communism, which is unnatural for the Church. This falling away is more bitter than all the previous Arians, Nestorians, Iconoclasms, etc. And this is not the personal sin of one or another hierarch, but the root sin of the Moscow Patriarchate, confirmed, proclaimed and bound by an oath in front of the world. It is, so to speak, dogmatized apostasy."

At this point it seems absolutely necessary to speak of our true Mother, the Russian Orthodox Church Abroad. The utmost respect must be paid to Her. During the darkest hours of the Russian Revolution, it may well be said that the Russian Church Abroad, alone in the world, called attention to the light of those brethren enslaved by the godless Bolsheviks. Just as Israel wandered through the wilderness seeking the blessing of God, so too, led by that new Moses, Metropolitan Anthony Khrapovitsky, along with countless hierarchs, clergy, men, women and children endured the heat of the day and the frost of the night to be faithful. This was not a mere political immigration, rather the hand of the Almighty leading His Church. Can it possibly be that this band of spiritual warriors were simply mistaken and suffered for naught? Were their cries day and night in vain? Had they indeed separated from their lawful Mother? No, God forbid we believe that.

For the last eighty five years our Russian Church Abroad has been almost alone in proclaiming an unswerving faithfulness to Orthodoxy. It would certainly have been easier to capitulate and blend into world Orthodoxy. Our beloved hierarchs did not take that course. Rather, they were named schismatics and uncanonical and ridiculed by the very bodies we now seek to appease. How can one begin to enumerate the luminaries such as Archbishop Averky, that fiery voice of reason, Archbishop Leonty, a fervent defender of patristic understanding, Bishop Andrei, a torch bearer of the Optina fathers, Metropolitan Philaret whose incorrupt relics give testimony to his staunch position, Bishop Nektary, a meek and beloved pastor of souls, Archbishop Vitaly, the “Abba of the diaspora“, and of course, St. John of Shanghai whose ascetic labors led him with boldness to intercede for us. No other church in modern times can point to such a brilliant legacy. No other church has glorified so many saints, This is our Mother and our Nurturer throughout perhaps the most explosive years history has known. How can it be that with the work of a “committee” the magnificent witness of the Russian Church Abroad will be made “invalid” as the documents say, and we will sink into the mediocrity that is a hallmark of modern Orthodoxy?

Our Mother is holy. She is our Ark of salvation. She alone preserved Russian Orthodoxy during terrible trials in the homeland when our compatriots were unable to do so. She alone gave birth to and nurtured hundreds of parishes, monastic institutions and societies. She alone preserved the holy places in the Holy Land with the “widow’s mite”. It seems incredible to me that we now seek legitimacy from the very body that illegally created schism within the Body of Christ. We are now forced to seek autonomy from the Moscow Patriarchate! We must now seek and ask the blessing of Holy Chrism from the Moscow Patriarchate! This belies the belief within the Moscow Patriarchate that She is alone the Mother Church. She does not share our idea that the Russian Church is composed of three parts. She considers us schismatic children that must return to Her fold. There is no parity in this arrangement. The Russian Church Abroad, by accepting these documents makes admission that we are unequal to the Moscow Patriarchate and spiritually and canonically inferior. In order to be legitimate, we must bow beneath Her omophorion. I would ask, “Who is our Mother?”

The documents as written seem to appease those who fear the subservience of the Church Abroad to the Patriarchate. The documents seem to guarantee independence in most matters. But is independence what we want? After all, if the Moscow Patriarchate is truly the Mother Church why would we ever want to be independent? That is truly puzzling. If the errors of the Patriarchate are overcome and repentance for Sergianism and Ecumenism has taken place, then it seems to me we would be obligated to being fully integrated into the Patriarchate. We would return to our Mother and be inseparable from Her. No, something does not add up as they say.

To accept the authority of the Patriarchate (with the visible sign of subservience in obtaining Holy Chrism from Her) is to accept that all along She has been the Mother Church and we were unlawfully separated from Her. We must now be "regularized" or in better soviet terminology, "rehabilitated". Now, we will be accepted by every local Church and we will receive legitimacy. I hardly think any of our forbearers would accept that premise, yet it is the only premise possible under the terminology and arrangements of the documents.

“Some who criticize the documents, especially the ones on Church-State relations, attack them for not openly criticizing Metropolitan Sergius personally. It is as if the demonization (sic) of Metropolitan Sergius is of the utmost importance.”

All sober voices I have heard have refused to condemn Metropolitan Sergius. He was a man as we and perhaps of greater stature. I know for a certainty that I would have done worse than he given the situation. However, the actions of metropolitan Sergius are inexorably linked with him. To speak in vague terms about the “subservience” to the godless authority without mentioning names and times is obfuscation. In order to honestly deal with the terrors of the twentieth century in Russia, we must of necessity be clear that Metropolitan Sergius was the catalyst and effected the subservience of the Church to the Soviet government. That simply is historical fact, not a personal judgment. Quoting Fr. Alexander from 1997 we read,

“Making a prostration and asking forgiveness of the faithful on Forgiveness Sunday is not anything to be impressed with--it is a requirement of the service itself that every bishop and priest follows. Much better would be his (Patriarch Alexis II) support of the total refutation of ecumenism, outright glorification of all new martyrs, a total rejection of Sergianism (meaning the concept that it is fine to lie in order to "save the Church"), and a disassociation of the MP from any shady business ventures, especially those that result in the poisoning of millions of citizens (such as results from the importation, under Church auspices, of literally billions of cigarettes).”

“It seems that some people will not be satisfied unless the remains of Metropolitan Sergius are exhumed, and then burned in the middle of Red Square, while all the clergy of the Moscow Patriarchate are made to kneel on broken glass, while scourging themselves on their backs with whips of barbed wire.”

I enjoy sarcasm, and in this case extreme hyperbole, and find it quite interesting when crafted cleverly (here it isn‘t). However, we see a terribly snide rebuke hurled toward any one who disagrees with Fr. Alexander’s assessment of the documents. Here, the words of Metropolitan Anthony are instructive. He writes to his former student Metropolitan Sergius:

“I implore you, as my former pupil and friend, free yourself from this temptation, renounce publicly every lie which Tuchkov and other enemies of the Church have put into your mouth, do not yield in the face of probable tortures. If you are counted worthy of a martyr’s crown, the earthly and heavenly Churches will combine in glorification of your courage and of the Lord Who strengthened you; but if you stay on this wide path leading you to perdition (Matthew 7.13), on which you stand now, you will be ignominiously led to the pit of hell and until the end of its earthly existence the Church will not forget your betrayal. I always think of this when I look at the panagia of the Vladimir Mother of God with the engraved inscription which you presented to me twenty years ago: ‘To a dear teacher and friend.’ Your further words in this inscription are: ‘give us some of your oil, for our lamps are going out.’ Here we offer you the salvific oil of faith and loyalty in the Holy Church. Do not refuse it, but reunite with it as in 1922 when you solemnly declared to Patriarch Tikhon your repentance for your former wavering loyalty. Do not refuse the friendly appeal of one who tenderly loved you and continues to love you. Metropolitan Anthony."

Further, Fr. Alexander presents the idea that any one who disagrees with his present assessment might not have an understanding of the mindset of “people who suffered from 80 years of totalitarian oppression”. Firstly that implies that those who disagree are not sufficiently educated, by experience or learning, of the social ramifications of the bitter communist experience. I suppose there are numerous ways of addressing this concept. Of course, we must all agree, including Fr. Alexander, that we are all dismally and completely ignorant of the experiences of these people. We have no authority upon which to base any opinion, positive or negative, about their experiences and hardships. In my parish I have at least a majority of new immigrants. From a close relationship with them I realize daily that I have no true understanding of their struggles. But that really isn’t the point is it? Fr. Alexander himself writes,

“It is an indisputable fact that since the time of the October Revolution the Soviet state has attempted to exert control over the Russian Orthodox Church. From the earliest days, clergy were found who would cooperate fully with the Soviet authorities in every way, including reporting the "anti-Soviet" activities of other clergy, which inevitably led to their repression (execution, concentration camp incarceration, or exile). There are documents now published that show that Lenin was very much aware of this and directed his adherents to exploit these "loyal" clergymen in every way possible to further the Soviet regime. Very early on, the Soviet state attempted to form a completely subservient church structure. Its first attempt, the "Living Church" failed, when the majority of the faithful simply refused to accept it. The early Soviet state put enormous pressure on St. Patriarch Tikhon, who withstood every effort to compromise the faith. After his death in 1925, the Soviet state created the so-called "Grigorian schism," again a structure that was to be completely subservient. Finally, in 1927, Metropolitan Sergius, the Deputy Locum Tenens, issued his "Declaration," effectively placing the Church in subjugation to the atheist authorities. More than just the words of the Declaration were the problem--Metr. Sergius allowed the Soviet authorities to control the election and assignment of bishops and other clergy (something that Patriarch Tikhon absolutely refused to permit), and, what is even worse, he began to openly and unequivocally _lie_ about the true situation of the Church in Russia (starting from the Declaration, in which he actually thanks the Soviet authorities for their benevolent care of the Church and its faithful--at a time when tens of thousands of churches were forcibly closed and tens of thousands of clergy, monks and nuns had been executed or arrested).”

We are dealing with two concepts that intertwine, yet are completely separate. Those concepts are sociological and theological. From the view of a sociologist, we can absolutely agree with everything Fr. Alexander has written. People in the former Soviet Union, including clergy and hierarchs, had to compromise to survive. In fact, we do the same here in America, only to a less drastic measure perhaps. After all, do we not celebrate, in the most outlandish measure, our Independence Day when we revolted against lawful authority? And yet the illegal act of revolution does not diminish our patriotism. And rightly so.

From a theological view, we must measure everything against the touchstone of fidelity to Orthodoxy. In other words, a group of people, even masses or a nation, may have deep psychological and sociological justification for actions, and yet be required to intellectually admit error. This is not incongruous. Therefore, the lengthy apology of Fr. Alexander for the eighty years of oppression as the impetus for unlawful Church behavior is not valid. We can understand the horrific decisions and compromises made in the past, but we must now admit that they were wrong and bring forth a visible and sincere renunciation of that error.

As Fr. Alexander rightly points out, the average Russian, whether clergy or laity, sees Metropolitan Sergius as the successor to St. Tikhon and the rightful heir to the throne of the Patriarchate. This is understandable since this is what they have been taught. But their belief that he was legitimately holding that office does not make it true. Either he was or he wasn’t. Our Russian Church Abroad has always taught the he was not. So we have a conflict. Is that not the issue the commissions should address? Is that not the crux of the matter? Whether the Nazis invaded or battalions of tanks poised themselves against the aggressors of World War II isn’t the issue. These things are vital for a sociological understanding of recent Russian history, but again, they don’t touch on the matters of the Faith. Fr. Alexander says that “times change”. Yes they do. But truth doesn’t.

Fr. Alexander is surprised of “the stubborn resistance of some to see the magnitude of the changes in Church life in the former Soviet Union in the past fifteen years”. I don’t share his surprise. I am sure that we have all marveled at these changes. We have all rejoiced to see churches, monasteries, brotherhoods, publishing houses and charitable organizations begin to flourish. Just yesterday I read an interview in the Russian press with Patriarch Alexis II. I was very impressed. He was speaking on Catholic-Orthodox relations. He spoke in a decisive and honorable manner. He said exactly what I wanted to hear. Many of us are emboldened by his courage to speak such things. Many of the Moscow Patriarchate hierarchs write sermons and articles that are breathtakingly beautiful. So no, Fr. Alexander, do not be surprised. We all see these wonderful things and rejoice.

The numbers are impressive are they not? But of course, numbers are again not the measure of the Church. They are important but they are not the final criteria. That we are small is no news. We have always been small. I recall that as we followed the coffin of the ever-memorable Metropolitan Philaret up the hill from the cathedral in Jordanville to the cemetery chapel, one of our senior Protodeacons looked ahead at the little crowd of people, turned to me and said “Vot maloe stado!” (Behold the Small Flock!). These words have rung in my ears since that day. From that day, I have never had any concern about our size. Were there not only twelve apostles? Did not the Lord refer to us as His Little Flock?

Fr. Alexander makes a special note about clergy and parishes in the so-called Southern Sub-Deanery. Of course we know that there is no such entity known as a Southern Sub-Deanery. We have a deanery of the South in the Eastern American Diocese. The Dean is Fr. Victor Potapov and I am the assistant, or as officially named, the Sub-dean. Bishop Gabriel assigned me to that task and I am in direct contact with him regarding church matters. To utilize the misnomer Southern Sub-Deanery is incorrect as surely Fr. Alexander knows. It is a rather subtle affront. But affronts are not uncommon to Fr. Alexander. In the past, on internet lists, he has referred to us as “Georgia crackers”, “mind-numbed extremists” and “imbeciles“. In a recent letter to Fr. Victor Potapov, Fr; Alexander writes, “P.S. Have gotten a couple of strong reactions from two of the S.S. (Southern Sub-deanery) clergy. No surprise.“ Can you imagine referring to brother clergy as Nazis after he belabors the point of the Nazi invasion! And further, he writes this to the dean of our area! Are not words like this to be condemned? And yet there was not one word of protest. Had someone used similar hateful language against Fr. Alexander, I am sure a swift reprimand from the Synod of Bishops would have been sought. Fr. Alexander moves heaven and earth to justify Metropolitan Sergius, yet with one quick swipe of the tarry brush of bigotry smears his own fellow clergy. This, in and of itself, is far more than sufficient reason not to trust the words of Fr. Alexander.

The Southern Deanery consists mainly of missions founded over the past few decades. Most are very new with American pastors. To single out this area smacks of a certain subtle bigotry. Americans might be seen as dispensable in the overall view of Russian church life. To criticize them or to single them out is not at all dangerous. If they are belittled, it is of no consequence. Fr. Alexander seems to imply that due to the smaller size of these communities, they are not to be taken very seriously.

It is somewhat ironic that the proponents of the union often say that we live in comfort, not appreciating the plight of those who struggled under the Soviet oppression. I might posit the same argument to Fr. Alexander. The communities of the American South struggle to a great degree to preserve our Faith. Most priests have to work at secular jobs, raise a family on little or no salary, and often pay church expenses from their own pockets. Most parishes and missions have begun in storefronts, warehouses and rented space from some kind Protestant church. It is not unknown for priests to resort to the federal food stamps program to feed their family. The struggle to keep the Faith in a rather hostile environment is immense. Perhaps a priest in a large parish with a good salary, hundreds (if not thousands) of dollars of treby, travel benefits, beautiful church and many parishioners would never be able to understand the sacrifices that clergy in small insignificant communities make. Perhaps if Fr. Alexander were to intimately be acquainted with these various hardships, he would be slower to dismiss these missions with such a cavalier attitude and condescending sarcasm. As obscure as the reference might be, the bigotry is rather clear. Prejudice against Americans has always been an undercurrent among those who possess a serious insecurity of their own ethnic identity in the Church. I suspect that this insecurity, (evident among those who never lived in Russia, but were products of the second immigration) is one of the driving emotional motives behind those who are ardently striving for union.

Fr. Alexander likens those opposed to the current wording of the documents as “strict isolationists” who want to maintain the “Southern Baptist concept of shunning”. I am not sure how much understanding Fr. Alexander has of Comparative Theology, but this statement is very strange. Firstly it is strange because there are hardly any former Southern Baptists in our rank. I have never been a Southern Baptist and know of only one clergyman who was. Secondly, Southern Baptists don’t have a practice of “shunning”. That is a practice of the German Anabaptists or groups like the Mennonites or Amish. But of course Fr. Alexander is trying to make a point that the Southern Deanery is filled with isolationists who base their views on some strict Protestant world view. That isn’t the case.

Fr. Alexander laments the fact that parishes are now filled with newcomers from Russia. He says that previously parishes had dwindled to nearly nothing. I don’t follow his logic here. If this is true, then it is a mighty indictment against our own clergy. Must we rely on new immigrants to revitalize our parishes? Has it not been our duty to bolster our older immigration? Does not this sin lie at our own feet? I fear that it does. If we did not take care of the older immigration, what guarantees are there that we will do any better with the new immigration? After a couple of generations will they likewise fall away due to our neglect?

Fr. Alexander says that in our entire Russian Church Abroad we have perhaps three, or maybe even two thousand dues paying members. He contrasts that with 100 million members of the Moscow Patriarchate. Now we know that is a stretch. Certainly they are huge in comparison to our little Church. However, to claim 100 million members is not true. And certainly there are not 100 million “dues paying members” in the Church of Russia. According to statistics from the Russian Federation, only about 2% of the population are church goers who regularly show up on a Sunday. Only about 36% have ever entered a church for any reason. These are Russian government statistics which were verified by an independent study from the University of Michigan. But again, contrary to Fr. Alexander’s entire premise, numbers are not the focus in determining truth.

“And I can assure you that the Russian Church is alive, vibrant and growing. Nobody is preaching any heresy, but keeping to the strict teaching of Orthodoxy. And they are welcoming us to participate in the process of the revitalization of Church life, for good estate of the Church, both at home, and abroad. How can we reject that invitation?”

Yes, we can see that church life is vibrant and attempting to grow. Glory to God! Can we reject the opportunity to assist in the revitalization of Russian Church life? Absolutely not. However, we must also ensure that the ideals of our Russian Church Abroad are not compromised or betrayed. The current documents have betrayed those ideals in my opinion. We read from those documents:

“Some of these documents contained canonical suspensions or other expressions of canonical rejection of the hierarchies and of the presence of grace in church life on the other side of the division. In connection with this, it is proposed that when the above Act is put into effect, all previous acts which would hinder the fullness of canonical communion are declared invalid.”

This seems to say that all the heroic statements, the unambiguous stance of our former hierarchs are now “invalid”. Since “times change” we must sweep under the dusty carpet of history everything that our holy forbearers have struggled for. These struggles are now replaced by “the podvig (spiritual struggles)” of Metropolitan Sergius. This is an outrageous thought to me.

Lastly, the popular sentiment is that the Social Concept documents address the issue of Sergianism. They are not addressed in a substantive way. They make ambiguous reference to church-state relations and do intimate that subservience to the godless authority was sinful and not to be repeated. That is a little like a penitent in confession acknowledging that his very serious sin would have been better left uncommitted.

I recall in 1981 when the Holy Church glorified the New Martyrs of Russia. In all parishes sermons were read and articles written about the valor and struggles of the martyrs. Pannikhidas were served everywhere. All the Russian church press had countless articles about this triumph of faith. For many weeks the Church prepared for perhaps the most important church event in the twentieth century. Prayers of repentance for the murder of the Royal Family were heard in every parish. Then, on the final day before the glorification, Metropolitan Philaret called for a special day of fasting in preparation for the glorification. At the final Pannikhida the cathedral was filled with the faithful, tears streaming down their faces. Kneeling as the choir sang “With the saints give rest”, thousands held candles. At the glorification it seemed as heaven was thundering as the clergy began singing the magnification for the first time and the veil was swept away from the glorious new icon painted by the ever-memorable Archimandrite Kyprian. We knew with a certainty, beyond all doubt, that heaven was opened on that day and the grace of God was showered on all. Would such a similar solemn rejection of Sergianism not be appropriate for the cleansing of the Russian land?

The first step to negotiation is openness and complete honesty. There are unwavering principles which must guide the Russian Church Abroad. Sentimentality, ethnic insecurity and social “popularism” has no place in these talks. We must restate the principles that we hold as eternally immovable. We may not accept Sergianism and Ecumenism in any form and we must stand apart from the world, even if they call themselves “Orthodox“. All else is interesting, but beside the point. Let us all pray that they day will soon arrive when we can honestly and in a spirit of brotherly respect forthrightly address the difficult issues without any hint of compromise. Then there will be a true union and not merely a contrived “common ground”.

*********************************************************************************************************

«Благословим же память великих самодержцев России», - восклицал Погодин на торжестве семидесятипятилетия Московского университета. И кого же он назвал первым? – «Рюрика, которому судьба назначила славный жребий поставить на первую ступень гражданского образования то дикое общество, почти семейство, которое ныне разродилось в обширнейшую на свете империю, где никогда не заходит солнце»… Так представляли себе политический облик Киевской Руси: пустое место – и на нем внезапное появление единодержавного монарха, главы государства, родоначальника династии, которая, оборвав свою государственно-строительную работу с ниспадением Руси в удельную смуту, потом на новом месте и в новых условиях, в Москве, вернется к этой работе и вернет Руси ея государственное величие…

Историческая наука постепенно раскрыла иную картину. Пусть даже не правы те, кто хотят найти в Приднепровьи восточнославянский «каганат» еще до призыва варягов Новгородом, но едва ли кто сомневается теперь в том, что отдельные волости, обособленные по признаку племенному или территориальному, имели еще до Рюрика облик, поддающийся квалификации в терминах государственно-правовых. С другой стороны, мало кто в настоящее время склонен Киевскую Русь, даже в период рассвета, рассматривать как законченное, оформленное государство монархического типа. Государственной жизнью жила и до-Киевская Русь, а сложившимся государством не сделалась Русь и Киевская.

Три элемента можно различить в политическом устроении изначальной волости: едино начального главу, князя; сходку хозяев, вече; некую связывающую иерархию военно-административного управления, по-видимому, построенную на начале численном (тысячи, сотни, десятки): На это «готовое» пришла варяжская власть, когда она, скользя по «чужому» краю и им частично овладевая, стала постепенно врастать в него, наслояя свою организацию военно-торговых пришельцев на политическую организацию захватываемых и облагаемых данью волостей. Первоначально в отдельных волостях могла оставаться неприкосновенной вся былая организация, вплоть до туземного князя, который становился данником новой власти. Только постепенно произошла повсеместная замена коренных князей князьями и наместниками новой формации, родичами и ставленниками Рюрикова дома. Новые князья садятся на занимаемых ими столах, конечно, не одни, а окруженные своими дружинами, которая и составляет новую правящую «элиту» – над старой и рядом с ней.

Нельзя, впрочем, упрощенно рассматривать власть варяжских пришельцев, как власть оккупантов-завоевателей. Предание о призыве Рюрика и его братьев отчетливо рисует характер связи, наблюдавшейся между землею и князем на Руси: то был сговор, построенный на взаимном интересе обеих сторон. Соотношение сил могло в отдельных случаях весьма далеко уклонять чашу весов от равновесия, но принципиально «земля» («волость», «город»), находя политическое воплощение в боярской думе и в народном вече, сохраняла рядом с князем свое значение. Без добровольного сотрудничества с землею немыслимо было нормальное существование и длительное функционирование княжеской власти.

«Верховенство» принадлежит земле, но на первом месте стоит князь. Князь правит, судит, главенствует в войске. Это - не отвлеченный «орган власти», а живой человек, который должен творить личный суд между спорящими, давать личную управу обиженным, лично вести дружину и ополчение в поле. Отсюда такое внимание к личным качествам, к моральному достоинству князя. Он должен быть добрым и хотеть добра всем сердцем. Если он плох, это – беда. Но если его нет совсем, это – беда горшая, это – анархия, бесчинство, небытие. Князь – это то правительство, которое не может не существовать, так как без него вся жизнь останавливается, теряет волевой центр. Князя можно сдерживать, контролировать, даже согнать – но жить без князя нельзя.

Каждый отдельный князь не воспринимался как неограниченный владыка, не ощущался даже как правитель, крепко, постоянно наследственно связанный с данной землей. Он сам мог перелететь в любой момент куда-нибудь на другой стол, более для него выгодный или привлекательный, да и волость могла признать его для себя неугодным. Вот где сказывалось верховенство земли! Князю мог быть указан "«путь чист на все четыре стороны"»

Такова была стойкая тенденция и прочная традиция политического устроения отдельных волостей. Она испытывала существенное воздействие со стороны киевской общерусской власти, которая облекалась в сложную и хрупкую форму родового совладения Рюриковичей.

Происходило, таким образом, два одновременных и переплетающихся процесса государственного оформления: местный и обще земский: В отдельных землях отстаивался государственный порядок на путях согласования деятельности трех элементов: князя, правящего отбора (имеющего два корня, дружинный и туземный) и веча. На всем протяжении Руси отстаивался порядок общегосударственный, опирающийся на три начала: признания Киева стольным градом всея Руси, признания Рюрикова рода монопольным правителем Руси и признания за отдельными князьями свободы их между княжеских соглашений – «рядов». Этот порядок лишь в эпизодических случаях мог приводить к более или менее повсеместному и длительному фактическому верховенству киевской власти, обычно же являл картину споров и раздоров.

Легко представить себе, в какой мере множествен и расплывчат был политический облик Киевской Руси! То была причудливая, постоянно меняющаяся и в деталях и в общих контурах, политическая мозаика, способная временами сливаться в импозантную картину целостного государства, но тут же обнаруживающая свою природу многосоставного множества, готового распасться на раздельные, едва связанные между собою, элементы. Не единая политическая организация обеспечивала общую жизнь Киевской Руси, а напротив – духовное родство питало и поддерживало политическое единство. Это духовное родство выражалось в общности языка, на всем пространстве русской Земли употреблявшегося Церковью и ставшего повсеместно литературным и государственным языком, в общности культуры, несомой Церковью, и в самой этой Церкви, как иерархически построенной организации. Эта духовная связь создавала в области государственной некий хрупкий, но явственно различимый купол над Русской Землей, почти всецело опиравшийся на начало религиозно-нравственной самодисциплины. Отсюда великое политическое значение примера свв. Бориса и Глеба, самоотверженно – мученически подъявших подвиг послушания старшему брату. Отсюда и политический резонанс их прославления и почитания. Ведь подчинения князья не знали вне подчинения отеческой власти. Но и это подчинение, при всей нравственно-бытовой безпорности, не всегда соблюдалось: вспомним случай ослушания Ярослава Владимиру Святому. Вообще же, как говорит Сергеевич, «все князья, происходя от одного общего родоначальника, считают себя прирожденными правителями. Они никогда не поданные другого князя, а равные ему». Поэтому, определяются ли взаимные их отношения семейно-родственными связями, определяются ли они особыми «рядами» – начало добровольности лежит в основе всех действий, совершаемых несколькими князьями. Владеет Русью союз князей, опираясь частью на родовую конституцию, формулированную Ярославом, частью на соглашения, общие и сепаратные, заключаемые князьями. Сами эти соглашения окрашены цветом не столько деловитого утилитаризма, как моральной солидарности. "«Буди со мною за один"», «да ноне имемся во едино сердце», «быти всем за один брат», «якоже за один муж быти» – вот обычные, традиционные формулы княжеских мирных договоров.

*******************************************************************************************************

Н. Тальберг

В конце XVI века иезуиты приобрели большое влияние в Речи Посполитой. Польским королем был избран королевич Сигизмунд Ваза, сын шведского короля Иоанна III. Король Сигизмунд III был ревностным католиком и сильно сочувствовал иезуитам, подчиняясь их влиянию. Последние же в это время обратили особенно внимание на Восточное или Русское исповедание.

Иезуиты поняли, как трудно провести обращение православных прямо в католичество и решили добиться унии. Они стали усердно хвалить православную Церковь и жалеть об ее дурном состоянии. Православным панам они указывали на холопское положение и крайнее невежество их духовенства. Духовенству говорили о раздражавшей его зависимости от мирян и самостоятельном положении католического духовенства. Народом они пренебрегали, ошибочно рассчитывая на его безгласие. Именно простой народ и в городах и в деревнях твердо стоял за свою православную отеческую веру и не хотел слышать о вере латинской. В духе этой пропаганды, с развитием этих мыслей написано было Скаргою сочинение «О единстве церкви и о Греческом от сего единства отступлении» (изд. 1577). Уния, заключал он, должна уничтожить все непорядки, а для нее православным нужно только принять учение римской церкви и признать главенство папы – обряды можно им оставить по-прежнему.

Соловьев пишет: «Мы видели уже, что во второй половине XVI века, Западно-Русская Церковь находилась далеко не в завидном положении. Правительство, принадлежавшее к другому исповеданию, по меньшей мере равнодушное, не могло быть внимательно к ее интересам, любило кормить ее хлебом своих, а не ее служителей, отдавать не только православные монастыри но и целые епархии в управление людям, не чувствовавшим никакого внутреннего призвания к подобным должностям, из желания наградить не заслуги, оказанные церкви, но заслуги, оказанные государству только. Такие пастыри не могли укреплять паству к вере и нравственности: отсюда ослабление дисциплины церковной, ослабление нравственности низшего духовенства, упадок просвещения. Но если государство становится во враждебные отношения к Западнорусской Церкви, отказывалось ее поддерживать, то этим самым вызывало к деятельности начало общественное. Что Скарга считал бедствием для Русской Церкви – именно вмешательство светских людей в дела церковные, то было необходимо и спасительно для нее; правительство не заботилось о Церкви, архиерейство ослабевало, - общество должно было принять к сердцу высший интерес свой и обнаружить сильное влияние на дела церковные. Но какие же средства имело Западно-Русское общество к обнаружению этого влияния, какие силы были в нем, какие соединения сил, союзы? Западнорусское общество, в описываемое время, представляет нам сильную аристократию, богатые, могущественные роды; из них некоторые вели свое происхождение от Рюрика и Гедимина; от них, особенно вначале, Русская Церковь и народность получили сильную помощь; мы уже видели деятельность князя Константина Острожского, видели также, какую помощь Русской Церкви в борьбе с католицизмом оказал московский выходец князь Курбский с товарищами. Но потом аристократия западнорусская начала ослабевать в стремлении своем, поддерживать Русскую веру и народность; средоточие ее деятельности было не на Руси, а в короне Польской, при Дворе, в сенате; аристократия русская составляла часть аристократии польской и стремилась приравняться к целому; интересы русские были для нее интересами провинциальными, и потому она скоро охладевает к ним, как ниже стоящим; старики еще крепко держались родной старины; но молодые, выхваченные из родной старинной обстановки, воспитанием, браками, службой, легко отвыкали от своего. Но если знатные паны, оказавшие вначале так много помощи Русской вере и народности, ослабели впоследствии, то не слабело среднее сословие, городовое народонаселение, благодаря крепким частным союзам, среди него образовавшимся, благодаря знаменитым братствам. Мы видели, что братства, или братчины, общие всем областям русским, как восточным, так и западным, приобрели особенное значение в общинах более самостоятельных и развитых, следовательно, имели большее значение в Новгороде и Пскове, чем в городах низовых, имели большое значение в городах Западной Литовской России, где старые общинные формы получили точнейшее определение и укрепление благодаря Магдебургскому праву, где цеховое устройство особенно содействовало развитию братчин, или братств».

«Кроме этой крепкой основы для общей дружной деятельности – развития общинного быта и братств, - городовое сословие, мещанство и потому могло сильнее бороться за веру и народность, что сфера его была теснее, чем у аристократии; сильнее, были у мещан местные, провинциальные привязанности, ибо не забудем, что русские привязанности были привязанностями провинциальными в Речи Посполитой польской; понятно, следовательно, почему мещанские братства, коренившиеся на цеховом устройстве, явились средоточием, к которому стягивалась и шляхта во время борьбы за веру; за братства, за эти крепкие союзы, выработанные городовым бытом Западной России, всего сильнее запнулись иезуиты со своей унией».

Предложение Скарги пало на хорошо подготовленную почву. Даже такие защитники Православия, как кн. Острожский и его друзья, внимательно отнеслись к основной мысли Скарги о желательности воссоединения восточной и западной Церквей при обещанном уравнении в правах православных с католиками, но, конечно, допуская такое соединение на основе верности истинному учению Вселенской Церкви. Сочувствовали такому предложению и некоторые тогдашние епископы, которые давно завидовали положению католического духовенства. Последнее, подчиненное папе, мало испытывало зависимости от властей и занимало почетное положение в государстве. Высшее же духовенство приравнивалось к знатным вельможам и занимало места в сенате. Обо всем этом русские архиереи, как главы презираемой и униженной по законам Речи Посполитой «холопской» веры, не могли и мечтать. С другой стороны, их крайне тяготила зависимость от городских общин и братств. Многие епископы принадлежали к высшему сословию, и зависимость от простого народа была им особенно обидна. Король Стефан Баторий в этом отношении очень помог иезуитам, назначая, на православные епископии и настоятельства людей, подходящих к принятию унии. Он выбирал их из панов, не приготовленных к духовному служению и желавших попользоваться церковными имениями. В епископы попадали лица недостойные, даже двоеженцы и женатые.

Недолгое пребывание в Западной Руси патриархов антиохийского Иоакима и константинопольского Иеремии, принеся известную пользу, вместе с тем осложнило положение расширением прав братств и некоторыми неудачными назначениями. В 1586 г. патр. Иоаким, будучи по пути в Москву во Львове, дал грамату тамошнему братству. Утвердив обычные правила братств о братских сходках и взносах, о выборе старост, о наблюдении братьев за поведением друг друга, о братском суде и взаимной помощи в нуждах, патриарх, кроме того, дал братству право обличать противных закону Христа, отлучать их от Церкви, обличать самих епископов, как врагов истины, если они будут вести себя незаконно. В ряду других братств Львовское объявлено было старейшим. Братство, поощренное патриархом, завело у себя типографию и школу и своим влиянием на церковные дела сильно стеснило власть местного епископа.

Н. Чистович пишет: «Львовским епископом был в это время Гедеон Балабан, получивший кафедру как бы по наследству от своего отца, Арсения Балабана, человек молодой, пылкий и своенравный, не привыкший ни подчиняться кому либо, ни обуздывать своего своеволия. Посещение Иоакима не могло быть ему приятно, а предпочтение ему братства, с поручением наблюдать за его поведением, не могло, конечно, послужить в миру между епископом и братством и, естественно, могло возбудить его как против этого патриарха, так и против цареградского, именем которого Иоаким действовал. Спустя несколько недель после этого, в следующую же пасху, из за одного церковного обычая произошло столкновение между епископом и братством. Епископ предал ослушников своей власти анафеме. Мир восстановился между ними, но не надолго. Взаимные неприятности возобновились в следующем году. Патриарх Иеремия принял сторону братства и пригрозил епископу отлучением. Гедеон не выдержал, сблизился с латинским львовским епископом и обещал ему принять унию». (Очерк истории Западно-Русской Церкви», ч. II).

В 1588 г. проездом в Москву и в 1589 г. на обратном пути Западную Русь посетил константинопольский патр. Иеремия. Знаменский пишет: «Иеремия застал православную церковь в польских владениях в самом печальном состоянии. Духовное значение и сила ее иерархии были подорваны в конец. Сам митрополит киевский Онисифор был двоеженец. Епископы – перемышльский Михаил Копыстенский, холмский – Дионисий Збируйский и пинский – Леонтий Пельчинский были женаты, последние двое и на епископстве жили с женами. Будучи по происхождению панами, архиереи и на епархиях жили, как паны, в замках, окружив себя вооруженными слугами и пушками, делали наезды на чужие земли и дрались между собою; епархии были для них чем-то в роде вотчин, с которых они получали доходы, нисколько не заботясь о церковных делах. Виднее всех епископов был луцкий Кирилл Терлецкий, родом дворянин, образованный, ловкий и деятельный человек, но всего менее достойный быть православным епископом; соседи его по землям не раз жаловались суду и на его буйство и наезды, сопровождавшиеся даже убийствами. В деле устроения церкви и укрепления ее в борьбе с врагами на таких иерархов, конечно, нечего было надеяться, и патриарх естественно должен был предпочесть их содействию содействие мирян. Он еще более усилил львовское братство, дав ему новые права: печатать всякие книги, руководить всем образованием во Львове, избирать и удалять от должности своих священников. Иеремия убеждал православных заводить и другие братства. Кроме львовского братства, он утвердил своим благословением и грамотою еще Троицкое братство в Вильне, которое тоже завело у себя школу и типографию».

*********************************************************************************************************

(Слово, сказанное 21 апреля 1913 г. в соборном храме Почаевской Лавры, при вручении жезла новопоставленному епископу Кременецкому Дионисию рукою блаженнейшего Григория IV, патриарха Антиохийского и всего Востока. Впоследствии епископ Дионисий был Варшавским Митрополитом в Польше.)

Возлюбленный новоблагодатный собрат преосвященный Дионисий!

Приветствую тебя с саном святительским, долгом считаю хотя бы в нескольких словах пояснить, о чем более всего должен пещись современный русский епископ. Нам много говорили и писали в последние годы о том, о чем я лично немало толковал еще в восьмидесятых годах, - о необходимости епископу стоять ближе к жизни, знакомиться с господствующими в обществе настроениями и течениями мысли, не быть сыном и радетелем своего только сословия, ни пастырем одного только духовенства.

Все пожелания сохраняют свое значение и поныне, но значительная часть высшего духовенства настолько увлеклась ими, что потеряла более потребностей ей, и все же не достигла и того, за чем погналась, т.е. влияния на общество. Действительно, теперь уже нельзя упрекнуть епископов в отчужденности от жизни: мы сидим в так называемых парламентах, наши приемные по количеству и разнообразию просителей и посетителей могут сравняться с полицейскими участками; каждый из нас, волею или неволею, председательствует или заведует в десятках обществ, братств, комитетов и комиссий; наши дома все меньше и меньше уподобятся настоятельским келиям монашеской обители, - жизнь общественная влилась в них широкою волною: но достигнута ли та высокая пастырская цель, во имя которой, якобы, произошло такое обмирщение? Ответа на такой вопрос давать я сейчас не буду: где было искреннее желание спасать души человеческие, там это и отразилось на новой обстановке архиерейской жизни. Хочу сказать о другом.

Хочу напомнить слова великого Григория Богослова: епископ должен знать все духовное, как иноки, живущие на горах, и все мирское, как обращающиеся с наиболее хитрым животным, которое именуется человеком.

Мирское мы теперь все знаем, - да, конечно, и раньше знали, вопреки заявлениям обличителей; но не начали ли мы забывать «все духовенство»? Вот вопрос, который должен ставить перед собою всякий современный епископ, прежде всего: и тот, который идет к людям, как проповедник и пастырь, а еще более тот, кто сообщается с ними, как человек общества или, как член правительства.

Зная «все духовное», питая душу свою молитвой и чтением слова Божия, исторгая этими средствами из души своей греховные страсти, предубеждение и леность, - епископ тем самым становится близок и к своим сопастырям и к пастве, хотя бы и часто пребывал в уединении, хотя бы и не спешил на всякие заседания, акты и визиты.

Слово такого служителя Господня принимается со вниманием и уважением, с доверием и с открытыми сердцами слушателей, будь то в храме Божием, будь то в частной беседе или в архипастырском распоряжении и приказании…

Таковы были слова двух Филаретов, Феофана, Антония Казанского, Антония Воронежского, и многих других, которые, будучи, прежде всего монахами, чрез то самое были и влиятельными на сердца людей пастырями, каких теперь очень мало. Правда, в наше время нередко слышатся жалобы на времена прежние, на архиереев древне-византийского облика монахов, далеких от жизни, однако отзывающиеся так о прежних владыках еще менее довольны владыками нового типа и, если по отношению к временам прежним их жалобы и имеют какую-либо цену, то лишь в тех случаях, когда под видом подвижнической уединенной жизни скрывалось лицемерие и тщеславие, а под видом пастырской строгости – мирская гордыня и надменная недоступность для меньшей братии, и искательная общительность с сильными мира.

Но тех владык, которые действительно были исполнены духа молитвы и разума, проводили дни в воздержании и труде, - их помнит и духовенство и местная паства, и их обычаи, приемы почитают, как образец церковного порядка, оценивая их преемников по степени их сходства с этими «образами архиерейства».

Да будут такие владыки и для тебя образами жития и пастырского делания. Пекись о том, чтобы не удаляться от Бога, а люди сами придут к тебе, как шли к Иоанну Крестителю в далекую пустыню. Люби людей, поддерживай сильных духом и жалей слабых, но больше люби Бога, помня, что «сия есть первая и большая заповедь». Да будет сердце твое полно молитвенною благодатью и уста твои отверзты для беседы духовной. Борись с современным обмирщением духовенства, с теми, которые, гонясь за обществом, потеряли Церковь и Бога, а людей все равно не привели в Христову ограду.

Пусть и такие легкомысленные служители веры, взирая на тебя, исполненного благоговения и духовного покоя, как на маяк со светлым светильником в бурном море, - поймут свое заблуждение и потщатся сами научиться тому, к чему они по делу служения своего призывают верующих. Пусть также и увлеченные западною ересью, которая в том и заключается, что сыны ее потеряли даже понятие о духовной жизни, пусть и они, взирая на тебя, поймут значение слов Христовых: «очисти прежде внутренность чаши и блюда, чтобы была чиста и внешность их» (Мф. 23, 26).

И да поможет тебе Господь, приемлющему архипастырский жезл от руки святейшего патриарха, исполнить пророческое слово: «воздаждь ми радость спасения Твоего и духом владычным утверди мя; научу беззаконныя путем Твоим, и нечестивии к Тебе обратятся"» Аминь.

********************************************************************************************************

В связи с публикацией в журнале статей под названием «Обновленчество» и «Экуменизм» считаю небходимым сделать к ним некоторое пояснение.

Эти статьи на самом деле являются только частью одной обширной работы, написанной в конце 80-х годах в Русском Ильинском Скиту (РИС) на Афоне за несколько лет до изгнания оттуда горстки русско-зарубежных насельников по почину Константинопольского Патриархата.

В юбилейный год тысячилетия крещения Руси нами из России были получены две книженки Н.Гордиенко – «научного атеиста», как он сам себя называет, по нашему-же – воинствующего богоборца. Первая – о «Русской Православной Церкви», вторая – «Обреченные», как сказанно в аннотации – о «карловацкой юрисдикции», «эмигрантской псевдоцеркви», «джорданвильской группировки» и т.д.. В «Обреченных» сразу же бросилось в глаза удивительное откровение: автор прекрасно разобрался, в чем заключается обособленность и отличие РЗЦ от прочих православных юрисдикций. Взирая на вещи его богоборческими глазами можно убедиться в том, ЧТО вредит Церкви, и в чем заключается сила христовой Церкви, перед которой её враги трепещют скрежета зубами.

Противопоставляя «обреченных» карловчан по отношению к остальному Православию богоборец, не свойственно своей природе вполне учтиво отзывается о Вселенском Православии, изрыгая злобу исключтельно лишь на РЗЦ. Нам показалось, что для россиян в отечестве и на чужбине живущим откровения подобного человека весьма любопытны. (То же самое вкратце было мною изложено в статье «Всяк человек ложь» см. №6).

Надобность такой работы ещё была продиктована тем, что на Востоке – Афоне и св. Земле – чада российской Церкви при общении ближе и тяжелее ощущали разделение и, следовательно, больше переживали и интересовались.

Изначально предполагалось написать небольшую статью. Однако в процессе работы статья разрослась далеко за пределы статейного размера (более 150 стр.),- ещё потому что результаты первого, после долгого перерыва, Поместного Собора 1988г., дали множество дополнительного (разоблачительного) материала.

Работа состояла из Вступления, 4-х глав и Заключения. В ходе бурных перемен 90-х гг. в нашем Отечестве, или, вернее, чаяния перемен мы порешили воздержаться от публикации работы. С тех пор протекло много т.н. «перестроечных» лет, когда была прекрасная возможность «уклониться от зла и сотворить благо». Однако, современная действительность свидетельствует об ином... А равно и новое мышление многих чад РЗЦ по отношению к Московской Патриархии побудило редакцию «Верности» опубликовать выборочные части статьи, несмотря на 17-тилетнюю давность.

Сейчас, как никак, важно осознать Миссию РЗЦ по отношению к России и к зарубежью. Эта Миссия и побудила по приказу слуг отца лжи – современных неронов и диаклетианов, не просто гнать Веру, но «разоблачать» тех, кто сохраняет верность Христу и многострадальной Родине, становясь т.о. орудием в руках божественного Промысла.

В заключении сего краткого пояснения приведу, далеко не устаревшие, слова приснопамятного о.Михаила Памазанского: «В своем идеологическом напрвлении наша Церковь идет по твердой и прямой линии, от начала принятой духовными вождями Её. В своем большинстве Её чады, члены Церкви, живут сознанием своей миссии и своего долга. РЗЦ останется верной своему призванию во все времена своего бытия».(«О жизни, о вере, о Церкви» Джорд.1976г. т.1 с.63).

Коллега Гордиенко, советский историк обновленчества А. Шишкин, написавший книгу «Сущность и критическая оценка обновленческого раскола русской православной церкви», дает более точное определение всему вышеприведенному явлению, нежели Гордиенко:

«…Не верен установившийся в нашей атеистической (как и в церковной) литературе взгляд на то, что обновленчество «ликвидировалось», «провалилось» и т.п. Как внутрицерковное течение оно не ликвидировалось и, тем более, не провалилось, а наоборот, победило; провалилось староцерковничество.. Староцерковники под давлением самой жизни вынуждены были перейти на позиции обновленцев. Они и перешли на них, но под своим церковно-административным флагом… Масса верующих не может простить обновленцам их прошлый «грех» – попытку своими церковными реформами «испортить веру», «повергнуть православие». Староцерковники же (учтя эту ошибку обновленцев) громогласно объявили верующим, что они являются «хранителями старой веры», чем и завоевали доверие верующих…

Патриаршая православная церковь заняла позицию, подготовленную обновленцами. Переход патриаршей церкви на новые позиции был вынужденным: церковь должна была приспособиться к новым условиям, чтобы спасти себя от гибели и отстоять свое право на существование. Этот спасительный … для церкви путь проложили обновленцы».46

Итак, можно вполне уверенно заключить, что произошло именно то самое противоестественное явление, которого так опасались Соловецкие епископы-исповедники – внутреннее примирение Церкви и коммунизма, политика примирения Христа с Велиаром, «братство во диаволе»…

Соловецкое послание последовало буквально за два месяца до декларации митр. Сергия и, безусловно, являлось свободным и соборным голосом Русской Церкви. Следовательно, поэтому митр. Сергий не мог ссылаться на незнание воли епископата, на то, что де, трудно было услышать его голос. Более того, митр. Сергий действовал не только без согласия епископата, но и явно вопреки его воле.

Несмотря на претерпеваемые страдания и муки Соловецкие узники имели мужество писать:

«… Никакими компромиссами и уступками, никакими частичными изменениями в своем вероучении или перетолковываниями его в духе коммунизма Церковь не могла бы достигнуть такого сближения. Жалкие попытки в этом роде были сделаны обновленцами…

… Положение (Церкви) отягчается еще тем обстоятельством, что отколовшаяся от нее часть духовенства, образовавшая из себя обновленческую схизму, стала как бы государственной Церковью, которой Советская власть, вопреки ею же изданным законам, оказывает покровительство в ущерб Церкви Православной…»47

Православная Церковь не может по примеру обновленцев, засвидетельствовать, что религия в пределах СССР не подвергается никаким стеснениям и что нет другой страны, в которой она пользовалась бы столь полной свободой. Она не скажет вслух всему миру этой позорной лжи, которая может быть внушена только, или сервилизмом, или полным равнодушием безграничного осуждения в ее служителях. Напротив, со всей справедливостью она должна заявить, что не может признать справедливым и приветствовать ни законов, ограничивающих ее в исполнении своих религиозных обязанностей, ни административных мероприятий, во много раз увеличивающих тяжесть этих законов, ни покровительства, оказываемого в ущерб ей обновленческому расколу… Она повинуется всем законам и распоряжениям гражданского характера, но она желает сохранить свою духовную свободу и независимость, предоставленные ей Конституцией, и не может (!) стать слугою государства…»48

«Боговоинственный полк мученик, победивший лесть победительно взываше…»49

Заключенные сохранили свою свободу, а свободные ее утеряли! Не поэтому ли во всех службах мученикам говорится, что они – мученики – победили своих мучителей, хотя последние всегда оставались в живых.

«Терпением ран всяко низложше вражие шатание, твердии оружницы, и терзаеми и повешаеми, и огню вещественному приобшившеся всяку вещь безбожия запалисте благодатию».50

«Троическою верою утверждся, и истины пращею вооружся, лести низложил еси иноплеменную дерзость: и вражий восхитив словес меч, тем ссекл еси лживое противление. Сего ради победами обличив лесть, телом умерл еси, и духом ожил еси страстотерпче…» (Дек. 13 Муч. Евстратия, Седал. п. полиелеи)

… Даже из приведенного отрывка Соловецкого послания можно заключить, что узники и мученики вели Церковь к победе и свободе, а свободные – в рабство и измену, где пребывают и доныне.

«Собор честных страдалец, собор беззаконных гонителей посрами…» (Глас 2, Пон., 5-я песнь)

«Явистеся воинство честное, во Христе собрано великоименитии, и противистися ко власти миродержавца и победивше их оружием божественныя веры…» (Стих. 9-я песнь канона 7 ноября, 33 муч. В Мелетине)

Приснопамятный архиеп. Виталий (Максименко) писал:

«Говорят: патриархия ничего не изменила ни в догматах, ни в службах, ни в обрядах. Нет, ответим. Патриархия нарушила существенный догмат о Церкви Христовой, отвергла ее существенное назначение – служить возрождению людей и заменила противоестественным служением безбожным целям коммунизма. Это отступление горше всех прежних арианств, иконоборчества и прочих. И это не личный грех того или другого иерарха, а коренной грех Московской Патриархии, утвержденный, провозглашенный, связанный присягой перед всем светом, так сказать, догматизированный апостасис». (Русский Пастырь, 1990 г. № 2, стр. 14)

В одном из докладов в Польше Зоя Крахмальникова говорила о пагубности «сергианства». Присутствовавший там же Владимир Зелинский, позже писал:

«Но можно ли говорить о «сергианстве» вне контекста всей многовековой истории Восточной церкви, в отрыве от эпохи Распутина, Победоносцева, Екатерины и Петра, Грозного Ивана, забыв о такой же сговорчивости и послушливости византийских иерархов?» (Русская Мысль, 1990, № 38)

И все-таки, нам думается, что «сергианство» справедливо рассматривать вне контекста предыдущей истории Церкви, в силу того, что по своей масштабности последствия сергианской симфонии не подлежат сравнению со всей предыдущей историей вместе взятой. Конечно же, искать оправданий «в контексте истории» всегда проще, ибо грех, зло, измена и предательство всегда было и будет. Ведь падением Адама или предательством Иуды тоже многое можно оправдать. Но поскольку нам суждено быть современниками «сергианства», то и осмысливать оное мы должны не «в контексте истории», а в контексте Свящ. Писания.

Впрочем, из мнения В. Зелинского явствует, что он не является поборником «сергианства», а, признавая это явление нездоровым, сравнивая с разными историческими лицами, в список которых не входил св. благ. Вел. Кн. Александр Невский.

Но это все как бы «корни», а «древо познается по плодам» (Мф. 7:33). Так что, перенесемся ближе к «юбилейной оттепели» и взглянем на них; тем более что сам митр. Сергий еще до войны в печати писал, что его усилия как будто «не останутся бесплодными».

Но, прежде всего, надобно рассмотреть одно более нейтральное мнение, касательно всего случившегося, высказанное в статье «70 лет вавилонского пленения» москвича В. Аксючица.

« (Московская Патриархия) ценою огромных религиозно-моральных жертв всеми силами пытается сохранить остатки церковной жизни (30-е годы – РИС) Казалось бы, последовавшие после достигнутого в 1928 году компромисса жестокие гонения показали неоправданность тактики сторонников митр. Сергия. Но сохраненное сейчас в будущем послужит возможности богослужения в тысячи храмов, проповеди Слова Божия миллионам людей, открытию духовных школ».52

Это, безусловно, так, и возможность предстает огромная, но, конечно, при том условии, что в этих тысячах храмов через проповедь Слова Божия будет зажжен в сердцах людей тот Свет Христов, который просвещает всех – проповедь о КРЕСТЕ. К сожалению, однако, «официальная» проповедь является – отрицанием Креста. Древний мир был покорен проповедью Слова Божия, проповедью о Распятом, исходящей из катакомб, а не «константиновской» церкви; - не физической силой, не какой то хитростью или мудростью, не соглашательством (к чему батюшек «приглашает» КГБ), а нравственной силой, терпением и «верой побеждали царства, творили правду, получали обетования, заграждали уста львов, угашали силу огня, избегали острия меча, укреплялись от немощи…» (Евр. 11:33-4) «Сие есть победа, победившая мир, вера наша». (1 Ио. 5:4)

Глядя на древнехристианскую историю, мы теперь можем утвердительно сказать, что будущее Православия определится не компромиссами с властями антихристианскую, небытийную сущность которых автор раскрыл в той же статье, не открытием тысячи храмов, - не количеством, но качеством, - исключительно тем героическим стоянием и свидетельством, от которого МП отказывается. И не только отказывается, но и утверждает нечто иное…

«Падение самодержавия в феврале и установление нового социального строя в октябре 1917 года явилось внешним проявлением вековечных стремлений русского народа к справедливому общественному устройству».53

Это «внешнее проявление» обновленцы и дополнили внутренним (духовным) проявлением. Отчего и проблемы, стоящие перед «Полнотой Церкви», заключаются, по мнению митр. Филарета Киевского – в «блуждании на духовной почве».

«К церковным проблемам, - говорил владыка на юбилейном Соборе, - относится также имеющее место блуждание на духовной почве некоторых священнослужителей и мирян, сеющих в церковной ограде семена разномыслия и соблазна. Как правило, эти люди выступают с критикой Священноначалия, приписывают себе право выражать вовне истинные, как они думают, интересы всех верующих и тем самым противопоставляют себя Полноте Церкви». (Из доклада «Крещение Руси»)

Не намекает ли здесь митрополит, - что священноначалие – это Полнота Церкви?

Из святоотеческой истории мы видим, что спор с первоиерархами не всегда признавался Церковью непослушанием Богу и Церкви. И это не только тогда, когда спор касался, как у св. Максима Исповедника и Патр. Софрония Иерусалимского вопросов догматических, но и тогда, - когда как в случаях со св. Тарасием, св. Никифором и преп. Феодором Студитом, - когда дело касалось церковной дисциплины.

Из отношения митр. Филарета к церковным проблемам, вопрос становится предельно ясным: - кто преодолеет: сила народа – благочестие Простого Духовенства и Мирян или же душепагубный дух обновленчества, навязываемый «сверху».

46 А. Шишкин, Казань 1970, стр. 356-7

47 Зарубежная и Катакомбная Церкви именно так и считают МП – как «государственную Церковь».

48 Регельсон, стр. 416

49 3-я седмица Великого Поста, Суббота 8-я – песнь канона.

50 Февраль 22, 5-я песнь

52 ВРХД, № 152, стр. 75

53 Издание МП, вып. Прессы 1988 г. 11 мая № 1)

********************************************************************************************************

The story of Suzdal’

Metropolitan Valentin

It is great and vast the fame of one of Zalesje land (Behind the woods land) ancient cities – Suzdal’. One can say it for sure that the city is known not only in every corner of our fatherland but far abroad as well.

Suzdal’ was first mentioned in chronicle dated year 1024. But we have all reasons to suppose that the city is much older than both Vladimir and Moscow are.

Lavrentiy’s chronicle of 1337 known also as “The tale of years in their sequence” for some reasons did not include the messages about the events that happened in the course of several years, and among them were those about the events which took place from 898 up to 922. But that could be the very historic period of time when Suzdal’ was founded. So the Tradition told us, and the records of the latest archeological expeditions give us the right to believe that.

Suzdal’ was mentioned in the chronicle only in connection with a large-scale revolt of smerds (old Russian word for peasants). So we can conclude that Suzdal’ was mentioned not as a newly founded city but as a city which had already existed for a number of years. The chronicle tells us not about “the province of Suzdal’ but about “Suzdal’ lands”, about the territory dependant on Suzdal’ in a way and because of that attracted to the city. So the city did not only exist but appeared to be a large administrative or trading center. And time had been required to occupy such a position. It might have been a long time.

The Church Tradition insists that in 990 Suzdal’ was visited by Grand Duke Vladimir of Kiev together with Bishop Theodore brought by the Duke from Greece and placed here to convert the local pagans to Christianity. Here in Suzdal’ bishop Theodore erected an oak-wood church in honor of Assumption of The Virgin Mary and he himself conducted the divine services up to his death in 993, in other words 31 years earlier than the peasant revolt.

Now nobody knows when and how Suzdal’ appeared in Zalesije land. And may be it is of no importance – when.

Suzdal’ was created not for the purpose of becoming a museum of a city, nor its temples are “the native city decoration”. All here is filled with the greatest inner sense, and trying to understand it we should not only recall the events that directly or indirectly formed the historical fate of the city but to realize how these events were perceived and evaluated by their actual participants. For all the deeds of our ancestors, all their creative work was stipulated not by our but by their own perception of the world, emotions, and spiritual needs.

The conditions of the old Russian social life changed in the course of centuries and together with them sometimes very unexpectedly and radically the role of Suzdal in that life transformed.

At first it was a city-fortress like many other near-border cities of north-east Russia. A fortress and an outpost in defense of frequent raids of the Volga and the Don nomads – the Pechenegs, the Khazars and the Polovtsians. Later under Yury Dolgorukiy (“Yury the Long Armed”) Suzdal’ became the capital of Rostov-Susdal’ principality depending in some ways on Rostov the Great. A century later the city became the capital of independent Suzdal’ principality. And at last it lost any political position and acquired absolutely other and maybe its main significance as a result of which becoming what it is now.

The beauty of each architectural monument in Suzdal’ is not in its outer configuration, not in the composition of its facades and not even in the combination of separate elements making up the picture of each wall. All this is necessary but it is necessary not for idle decorating but for creating some special harmony, some symbols, prompted to the architect at each separate moment of time by his inner art feeling.

Spare some more time standing near each temple. Try not to give a close look at its separate parts but to watch the whole of it not marking out some special components, and in this case you will be able to feel that each temple creates another mood in your soul. One of them flowing to the heavens with its hipped-roof bell-tower seems to take you into the world of reverence lightening the soul. Another one with the friendly greatness of its forms under the smooth outline of light onion domes merrily surrounding the central onion dome awakens in your soul the feeling of joyful longing for the bright hope. The third one with the thoughtful calmness of its modest appearance on the contrary awakens in your sole the painful feeling of a loss, a not realized bitterness of not coming back. And the forth one only caresses your heart with its appealing beauty and water-colors tenderness of its virgin-like appearance. And near each temple you can experience another feeling, newly born, non-repeatable in its individual mood and accordingly another state of consciousness.

The feeling awakened in your soul is what the architect lived for creating in his imagination the outlook of each Suzdal’ temple. And especially in this non-understandable ability to transmit through the forms and volumes one or another mood the creative genius of the architect and the beauty of the temple are concluded.

( Continued in next issue)

*********************************************************************************************************

Нам пишут. Letters to the Editor.

Из полученнаго письма мне из Алабамы, США:

"...Воистину, Cлава Богу за ВСЁ! Мы только что пережили обружившееся на нас буквально, как снег на голову очередное (и уже не первое по счёту :-)- СТРАШНЕЙШЕЕ и УЖАСНЕЙШЕЕ испытание! Слов нет передать всё то, что мы здесь пережили за последние 3 дня! Только неизреченной МИЛОСТЬЮ БОЖИЕЙ и святыми молитвами всех наших преосвященнейших Владык, Господь помиловал нас, грешных !!! Воистину - "Иже праведные любяй и грешные милуяй".

Воистину и слова дивного псалма : ...Щедр и милостив Господь, долготерпелив и многомилостив. Не до конца прогневается, ниже во век враждует: не по беззаконем нашим сотворил есть нам, ниже по грехам нашим воздал есть нам...

И вот - после страшнейших, сильнейших искушений, которые всем нам надо было и необходимо было пережить - вот уже который раз многомилостивый Господь вновь и вновь милует нас, недостойных и падших, и - вне сомнения - , что только благодаря святым молитвам нашего Блаженнейшего Владыки Митрополита Виталия и всех наших Достопочтеннейших Архиереев. Для нас всех, лично, - это уже вне всякого сомнения, ТОЛЬКО и БЛАГОДАРЯ святым молитвам наших преосвященнейших архиереев, ВСЕМ СЕРДЦЕМ возносимыми о нас, грешных и недостойных, во время Божественной Литургии и особого Молебна Пресвятой Владычице нашей Богородице и Святителю Николаю- многомилостивый Господь вот уже в который раз смилостивился о нас и отвёл от нас страшнейшую, неминуемую и надвигающуюся на нас катастрофу - КАТРИНА ! Уму не постижимо понять и осознать всё то, что только что произошло здесь - ТАК БЛИЗКО - от нас, буквально в 15-20 милях !!!

И чем больше мы осознаём и видим теперь все те жуткие, катострофические, можно даже сказать библейских размеров бедствия и разрушения, и столько человеческих жертв и страданий, тем больше мы начинаем осознавать и благодарить Господа со слезами на глазах о такой милости на нас, недостойных, непрестанно говоря: ...Господи, слава тебе! Воистину: ...не по беззаконем нашим сотворил есть нам, ниже по грехам нашим воздал есть нам...

В это Воскресение, в предверии столь страшного катастрофического урагана Катрина, который был столь очевидно неминуем - во время праздничной Божественной Литугргии на УСПЕНИЕ Божией Матери, Заступнице нашей Усердной, -- наша Церковь молила Господа о нас, недостойных. И после нашего последнего разговора по телефону по приезде из Мансонвилля (перед самым ураганом), Владыко Виталий позвонил нам узнать как мы доехали до дома. И как только мы поговорили с Владыкой Митрополитом и он сказал нам перед самым ураганом в Воскресение поздно вечером: "... Не волнуйтесь и возложите всю свою печаль на Господа, а я сейчас пойду и отслужу молебен за вас Царице Небесной и Св. Николаю и всё будет хорошо..." Как только Владыко нам это сказал, на душе сразу же стало спокойно и радостно. Словами это и не передать. Воистину, Господь посылает нам скорби только на пользу, но со всеми, даже самыми страшными испытаниями и скорбями - Господь посылаем нам и духовную поддержку, а самое главное - УТЕШЕНИЕ !!! Словами этого и не выразить! Мы это уже (и не один раз !) испытали и прочувствовали - ВСЕМ СЕРДЦЕМ -, за что и Слава Богу ! Ещё и ещё раз убеждаемся в том, что вне сомнения - всё это произошло по попущению Божию, как и всегда, - только на добрый конец. Господь посылает нам такие искушения ради нашей же пользы духовной и всё, что ни бывает снами, всегда и только бывает по Божию Святому промыслу. И как часто все мы теперь, вновь и вновь, вспоминаем утешительные слова Свв. Тихона Задонского: "Не знает искуситель, что искушению его последует: он искушает на зло, но искушение его претерпевающему обращается на добро, и тако посрамляется, и как стрелою уязвляется".

И вот уже который раз и даже в самых страшнейших испытаниях Многомилостивый Господь показывает нам что Отец, Сын и Святый Дух - Бог безначальный, бесконечный, вездесущий, преблагий, праведный, премудрый и столь непростижимый для нас -- как о всех, так и о нас промышляет и печется. СЛАВА БОГУ за ВСЁ !!! Сразу же после разговора с Вл. Виталием - все мы, и в один миг, сразу же как-то успокоились и решили никуда даже не эвакуироваться (несмотря на то, что у нас было объявлено -- EMERGENCY Mandatory Evacuation !), так как мы только что вернулись из Мансонвилля, то ехать куда-либо в эвакуацию нам было уже поздно и довольно опасно. Все наши Епископы нам тоже позвонили, утешая нас тем, что все в Церкви будут за нас молиться. А также, по приезде из Мансонвилля на сердце у нас было неописуемое спокойствие и радость о Господе, а на душе - утешение и умиление после столь радостного праздника и встречи со всеми нашими Достопочтеннейшими Владыками. Именно то чувство радости и благодарности ко Господу, словами которое передать просто невозможно - это чувство можно сохранить только в сердце!!! Как и писал Свв. Никон: ... Где Господь, там МИР, СВЕТ, РАЗУМ и РАДОСТЬ ... После разговора и встречи с нашим Блаженнейшим Владыкой Митрополитом на сердце у всех нас было именно то чувство, о котором нас непрестанно и поучает сам Владыко Виталий: ...Всегда радуйтесь о Господе, за всё благодарите Господа, и непрестанно молитесь...,-- И Владыко Виталий всегда говорит нам это не не только на словах, но и показывает нам это всей своей жизнью во Христе и своим истинным БЛАГОДУШИЕМ, несмотря на все жизненные житейские невзгоды и потрясения. Мы же, грешные, тоже непрестанно просили Владычицу нашу Богородицу, Святителя Николая и всех святых, чтобы они своим предстательством умолили за нас Господа, так как ведь мы своими силами не можем ничего сделать, а также мы непрестанно повторяли слова псалма: ... Господь Просвещение мое и Спаситель мой, кого убоюся? Господь - Защититель жизн моей - от кого устрашуся?... Владыко Владимир также сказал нам по телефону, чтобы во время всего урагана мы непрестанно читали Псалтырь. Также, и Владыко Виталий рассказывал, как во время войны, в Германии, когда вокруг них непрестанно взрывались бомбы и совсем вблизи слышались сильнейшие взрывы сотрясающие всю землю, ...все мы, - вспоминал Владыко, - не смотря ни на что - непрестанно читали Псалтырь, зная уже вне свякого сомнения, что если даже какое-либо зло, беда или же враг и приблизятся к нам, то в конце концов враг изнеможет, потому что Господь просветит и защитит нас всех.

И....воистину, Аминь. Именно так и было!

И - СЛАВА БОГУ ЗА ВСЁ !!! - вот уже который раз свв. молитвами нашего Блаженнейшего Влыдки Виталия и всех наших архиереев - хотите верьте, хотите нет - но (совершенно уже очевидно для нас) - произошло у нас опять чудо их чудес!!!

Несмотря на страшнейшие разрушения, неслыханное по размеру и даже в истории Америки стихийное бедствие как ураган КАТРИНА, и за всю историю наших мест наводнение (всего в каких-то 15-20-ти милях от нас) на острове Dauphin Island, где ВСЁ было просто снесено и почти весь остров был под водой -- у нас в доме опять, и вот уже в третий раз, даже не было воды... ни капельки!

Мало того, в этот раз, мы просидели весь ураган дома и своими собственными глазами видели как происходило, на наших же собственных глазах, что-то совершенно необъяснимое. Если рассказать всё, что мы видели и пережили за эти 24 часа - никто даже, наверное, и не поверит! А потому, после всего пережитого и от чувства сердечной благодарности ко Господу за Его неизречнную милость к нам, грешным и недостойным, теперь мы можем сказать только одно, но сказать это уже - ВСЕМ СЕРДЦЕМ - и со слезами умиления и глубочайшей любви и благодарности ко Господу: ... СЛАВА БОГУ ЗА ВСЁ !!!

Но факт один - наш дом вот уже в третий раз оказался СОВЕРШЕННО невредимым. СОВЕРШЕННО !!! Мало того, у нас в доме за время всего урагана всего только несколько часов не было электричества (!!!). Как говорили в России: ...Невероятно, но - это ФАКТ !!! В Gulf Shores, который от нас всего 15 минут езды, вот уже спустя 3 дня, до сих пор нет электричества, и там было страшнейшее наводнение (18-20 футов подъем воды) и полностью уничтожены сотни домов (их как языком слизало), а у нас в доме, который стоит практически в воде - не было ни капельки воды !!! В этот раз, чтобы уже не быть голословными и чтобы нам просто поверили, мы всё засняли на видео касету, прекрасно понимая, что если мы не покажем этого на видео, люди просто не поверят в такое чудо !!! Слава Богу ! Об этом можно рассказывать бесконечно, но всё равно словами ВСЕГО этого НИКОГДА просто невозможно описать!!! ....Милость же Господня от века и до века, на боящихся Его..."

Хочу добавить от себя, что уже два раза ураганы шли прямо на жилище моих друзей в Алабама, и два раза миновало только их: кругом же ужаснейшее разрушение! Дивна дела твои, Господи! Так что вот уже третье чудо!

Сильна молитва Митрополита Виталия!

* * *

… Высылаю Вам доказательства притеснений которые испытываем мы на уровне простого сельского прихода от бывших наших собратий. Думаю они Вам могут быть интересны, как характеристика того духовенства которое осталось с Синодом в России.

Из «Милоти» Вы поймете, что наш приход находился под омофором Митрополита Виталия, а после Его указа под омофором архиепископа Лазаря.

Разделяю Ваши взгляды в борьбе с унией. Помоги Вам Господь!

О. Валерий В. Солдатов.

Настоятель в с. Мыльниково

************************************************************************************

Представители Общества Ревнителей Памяти Блаженнейшего Митрополита Антония.

Representatives of The Blessed Metropolitan Anthony (Khrapovitsky) Memorial Society :

Switzerland: M-me Catharina Raevsky/ 6, Chemin du Champ d'Anier, 1209 Geneve

France: T.R. Protodiacre, G.Ivanoff-Trinadzaty, 152 rue Joliot-Curie, Tassin la Demi Lune, 69160

Australia: Mr. K.N. Souprounovich, 23 Farquharson St., Mount Waverley,Victoria 3149.

Argentina: Sr. Jorge Rakitin, Fray Justo Sarmiento 2173/ 1636 Olivos Pcia. Bs. As.

Chile: Sr. Oleg Minaeff, Felix de Amesti 731, Les Condes, Santiago

Canada: Mr. Boris S. Dimitrov, 720 Montpellier, Apt 708, v. St. Laurent, PG H4L 5B5

US Central States: Mr. Valentin W. Scheglovsky, 6 Saratoga Ln. Invanhoe Woods, Plymouth, MN 55441

The Blessed Metropolitan Anthony Society published in the past, and will do so again in the future, the reasons why we can not accept at the present time a "unia" with the MP. Other publications are doing the same, for example the Russian language newspaper "Nasha Strana"(N.L. Kasanzew, Ed.) and on the Internet "Sapadno-Evropeyskyy Viestnik" ( Rev.Protodeacon Herman-Ivanoff Trinadtzaty, Ed.). There is a considerably large group of supporters against a union with the MP; and even though our Society is new - only a few months old - it already has representatives in many countries around the world including the RF and the Ukraine with membership of several hundred members. We are grateful for the correspondence and donations from many people that arrive daily. With this support, we can continue to demand that the Church leadership follow the Holy Canons and Teachings of the Orthodox Church.

============================================================================

ВЕРНОСТЬ (FIDELITY) Церковно-общественное издание

“Общества Ревнителей Памяти Блаженнейшего Митрополита Антония (Храповицкого)”.

Председатель “Общества” и главный редактор: проф. Г.М. Солдатов.

President of The Blessed Metropolitan Anthony (Khrapovitsky) Memorial Society and Editor in-Chief: Prof. G.M. Soldatow

Acting secretary: Mr. Valentin Wladimirovich Scheglovsky

Please send your membership application to: Просьба посылать заявления о вступлении в Общество: Treasurer/ Казначей: Dr. Tatiana Alexeevna Rodzianko, 252 Rockland Lake Rd. Valley Cottage, NY 10989

Пожалуйста, присылайте ваши материалы. Не принятые к печати материалы не возвращаются.

Нам необходимо найти людей желающих делать для Верности переводы с русского на английский, испанский, французский, немецкий и португальский языки.

Мнения авторов не обязательно выражают мнение редакции. Редакция оставляет за собой право редактировать, сокращать публикуемые материалы. Мы нуждаемся в вашей духовной и финансовой поддержке.

===========================================================================

Сайт на интернете Общества Ревнителей Памяти Блаженнейшего Митрополита Антония:

http://metanthonymemorial.org/

Сноситься с редакцией можно по е-почте: GeorgeSoldatow@Yahoo.com или

The Metropolitan Anthony Society,

3217-32^nd Ave. NE, St. Anthony Village, MN 55418, USA

==============================================================================================