[1] Andrei Movchan, “Rossia i Zapad: kto moral’nee?” (Russia and the West: who is more moral?”),  http://slon.ru/russia/rossiya_i_zapad_kto_moralnee-1114248.xhtml, June 17, 2014.

   [2]    Buchanan, “Whose Side is God on Now?”, http://buchanan.org/blog/whose-side-god-now-6337, April 4, 2014.

 

 

 

***************************************************************************************************

На днях президент РФ В.В. Путин дал распоряжение председателю правительства Д.А. Медведеву взять под личный контроль все "вечные огни", чтобы они горели вечно. (Из ТВ-новостей)

*****************************************************************************************************

ПРОКЛЯТИЕ ВЕЧНЫМ ОГНЕМ

Валентина Сологуб

            “...Радуйся, огня поклонение угасившая.”  (Акафист Пресвятой Богородице, ик. 5)

           “Тогда скажет и тем, которые по левую сторону: идите от Меня проклятые во огнь вечный,

                                                                                         уготованный диаволю и аггелом его.”  (Матф., 25:41)

                                  “Избави мя огня вечнующаго, и червия же злага, и тартара”   (Утреннее правило)

                   И союз ваш со смертью рушится, и договор ваш с преисподнею не устоит.  (Исаия, 28:18)

 

...По Елисейским Полям, как по главной трубе, вливаются в Париж германские войска. Безконечной пеленою идут военные платформы, искусно защищенные декоративными прикрытиями. На моторах – неизменные фетиши: бархатные медведи, собаки, балерины. Вот прицеплена и французская пожарная каска... Все это мчится одним темпом, скрежещет, дрожит, спешит, дивится на новый легендарный город — мечту далеких европейских углов. Париж! Париж! Столица мiра! Столица неизвестного таинственного солдата, погребенного на самом пупе земли! Декоративный труп, лишенный панихид, креста, материнских слез! Бедный солдат! Куда бежать от президентских парадов, холодных безслезных цветов, дипломатической лжи и этих притворных вытягиваний рук по швам? В этом мертвом солдате  как в фокусе воплотилось европейское бездушие, показная фальшь. Могила Неизвестного Солдата — это самая дикая и фальшивая нота демократической Европы. Из человеческого трупа, нуждающегося в могиле и кресте, сделали гвоздь столицы, монмартрский номер. Благословен будет добрый правитель, который перенесет этот многострадальный гроб в тишину простого, чистенького деревенского кладбища. И да будет бензиновый дым заменен кадильным! Безчувственному телу ровно повсюду истлевать, но все же… Нехорошо, когда около христианского трупа «слишком кипит житейское море». Ах, как желанно тихое пристанище. Зря не дали покоя этому доброму и доблестному солдату.

                                        Париж. 15 июня 1940 г. (Из рассказа И.Д. Сургучева «Парижский дневник»)

 

...Мраморный обелиск, по белому полю которого сверху вниз бегут нескончаемой золотой чередой имена тех, кто погиб на фронтах Второй Мiровой. Почти в каждом русском городе установлены такие стелы памяти героям-воинам. И среди них особо выделяется своей торжественной строгостью черно-красный гранит мемориала у стен Московского Кремля — Могилы Неизвестного Солдата. На часах, в почетном карауле несут вахту молодые курсанты. А между ними, из воронки пятиконечной звезды, вырывается несгораемое пламя “вечного огня”.

Не правда ли, хорошо знакомая всем картина? В Дни Победы — дни народной славы и скорби — проходят здесь парадным маршем, беря под козырек, боевые шеренги, тянутся сюда, чтобы отдать дань памяти, выразить чувство благодарности погибшим героям вереницы людей… Ветераны войны, ушедшие в окопы совсем молодыми, а теперь уже ставшие глубокими стариками, их дети, тоже уже поседевшие, дети их детей — внуки, правнуки и дети, внуки и правнуки погибших воинов, благодаря которым осталась непокоренной внешним врагом наша Отчизна. Идут сюда потомки и родственники погибших, идут сюда их однополчане. Несут венки, цветы, переживая заново нахлынувшие чувства, воспоминания, утирая набегающие слезы незабываемых утрат.

Вот скромно одетая старушка опустилась на колени и, прислонившись к холодному камню, что-то шепчет: может, говорит она с мужем, а может, с сыном. Подошел подросток в кадетской форме и, по-мужски сдерживая неожиданное волнение, хмурясь от сознания торжественности минуты, положил на гранитную ступень алые гвоздики. Но дотянуться им до подножия памятника невозможно: не даст прикоснуться к гранитному символу гудящий язык пламени, вырывающийся из воронки бронзовой пентаграммы. Мало, что вылез он из недр земли, но еще и назван зловеще — “вечный огонь”. И, наверное, никому из этой скорбной процессии в голову не приходит, что свершилась чудовищная подмена: вместо соединения в духовном общении с душами погибших воинов — разъединяющее их пламя, в котором сгорают и слова и чувства, обращенные к ним. Вместо почитания их подвига — поругание, вместо освящения — глумление над ним. Ибо преклоняют они свои головы не столько пред памятью погибших, сколько пред огнем, эту память оскверняющим.

Да, очень бы хотелось назвать место упокоения героев, сражавшихся с фашистской Германией, священным, как это по-настоящему и должно быть. Но “вечный огонь” не дает, пентаграмма, воронка которой, как символ дыры в преисподнюю, не позволяет. Нет, не надо ошибочно считать, что это гражданский памятник, как, например, воздвигнутый на Красной площади гражданину Минину и князю Пожарскому от благодарной Россiи, или памятник в Костроме крестьянину Ивану Сусанину, отдавшему жизнь за Царя, или памятник в Екатеринодаре, увековечивший подвиги казаков-черноморцев по охране южных границ Россiйской Имперiи... Эти и многие другие монументальные произведения, посвященные конкретным лицам и знаменательным событиям, в том числе и недавней нашей истории, о которых народ хочет передать свое свидетельство потомкам, не наполнены двусмысленной, затемненной символикой. Они являются памятниками гражданскими, светскими, памятниками человеческого, земного прославления. А храмы, часовни, поклонные кресты, иконы и другие православные символы являются памятниками славы небесной. Но совсем другое дело — мрачная атрибутика архитектурного комплекса “вечного огня”.

Поклонение огню было распространено у языческих народов Востока и затем заимствовано масонами, чтобы стать символом сатанинской религии, которая тайно исповедовалась в созревавших как гнойные нарывы, рассеявшихся по всему мiру масонских ложах, неоднократно пытавшихся утвердиться и в Россiи, упорно стремившихся подчинить ее своей власти и по своему плану “обустроить”. К слову сказать, не оставивших эту сатанинскую затею и по сей день. А в недавние годы появился еще, также связанный с масонством, ритуал: поклонение “вечному огню” новобрачных. Например, в Тамбове, построен комплекс "вечного огня" прямо пред входом в кафедральный собор. И молодые пары, прежде чем венчаться, идут поклониться преисподней, а потом, выйдя из храма, у "вечного огня" фотографируются  "на  память" - таков установился обычай и местный архиерей этому не противоречит... Огненный капкан как бы замкнулся: символически приносятся в жертву преисподней не только души усопших предков, но и будущие дети, отдается в плен сатане новый род. В православном храме брачующихся венчает Бог, беря народившуюся семью и их потомство под Свой покров, как слышат они это в чине венчания, заканчивающегося благословением священником “молодых князя и княгинюшки” иконами Спасителя и Богородицы. А здесь — у кого они ищут защиты, ждут помощи?..

Был такой обычай в Древней Иудее, когда в пожирающий огонь Молоха родители бросали своих первенцев, «чтобы сожигать сыновей своих и дочерей своих в огне» (Иерем., 7, 31). Бог запретил человеческие жертвоприношения, отныне считая подобное смертным грехом. А в Россiи — через много тысячелетий, подумайте, буквально в наши дни! — в результате упадка веры, этот каббалистический ритуал добровольно, хоть и символически, возродили, «чего Я не повелевал и что Мне на сердце не приходило» (Иерем., 7, 31)... Конечно, те, кто внедрил этот сатанинский ритуал поклонения огню, знали о его происхождении. Потому не случайно соединен он с пентаграммой, из которой вырывается газовое пламя, - масонским изображением сатаны. Но многие, кто участвует в нем, быстрее всего совершают это по неведению, ибо далеки они от веры наших предков. Но только ни одно деяние, ни один поступок, как мы знаем, не остается втуне, без последствий: «И прекращу в городах Иудеи и на улицах Иерусалима голос торжества и голос веселия, голос жениха и голос невесты; потому что земля эта будет пустынею» (Иерем., 7, 34). Потому и падает в русском народе рождаемость, и распадаются семьи, и зверствует ювенальная юстиция, вырывая малых детей из семьи, обрекая их на горькое сиротство при живых родителях - работает пламя преисподней, год от года всё больше покрывая нашу землю "вечными огнями".

Так что же означает понятие “вечный огонь” в православном мiровоззрении? Человек, воспитанный на церковном предании, будь то лицо духовное или мiрянин, независимо от своего возраста, сословной принадлежности и образовательного ценза, не раздумывая ответит: “Это ад, преисподняя, геенна огненная, — и перекрестившись, добавит, — упаси, Господи, мя участи сей”…

Картины раскаленного ада, заполненного неугасимым, полыхающим, нестерпимо истязающим вечным огнем, в котором в страшных мучениях горят души нераскаявшихся грешников, описаны в Библии как в Ветхом Завете, так и в Евангелии: “...трупы людей, отступивших от Меня: ибо червь их не умрет, и огнь их не угаснет; и будут они мерзостью для всякой плоти” (Ис., 66:24); “и смерть и ад повержены в озеро огненное”; “озеро огненное и серное для диавола” (Откр., 20:14; 20:10); “...Идите от Мене, проклятии, во огнь вечный, уготованный диаволю и аггелом его...” (Мф. 25:41). В старинных фресках, расположенных на западной стене православных храмов, богобоязненные церковные живописцы зримо раскрывали картины Страшного Суда. О нескончаемых муках грешников в аду поведали, в назидание нам, по внушению Духа Святаго, и смиренные Божiи угодники, величайшие молитвенники, Святые Отцы Вселенской Церкви. Благодаря им, уже многие века в храмах, на молебнах и панихидах, при чтении канонов и акафистов, православные возносят свое прошение Богу: боимся, что “ангелы грозные поймут тя, душе, и в вечный огнь введут”(1); “ужасает меня и страшит огнь негасимый геенский, червь горький, скрежет зубов” (2); “да не услышу, Господи,.. поиди во огнь проклятых” (3); “ не осуди нас, Владыко, во огнь геенский”(4); “пощади и избави огненнаго мя осуждения” (5). И в домашних своих молитвах православный христианин ежедневно просит Господа о милости: “Избави мя огня вечнующаго, и червия же злага, и тартара” (6); «Иисусе, огня негасимого и прочих вечных мук свободи мя» (7); «В смерти же час, Пресвятая Дево, избави нас от власти бесовския, и осуждения, и ответа, и страшного испытания, и мытарств горьких, и огня вечнаго…» (8)… И потому в православной Россiи никогда не могло быть памятников вечному огню, являющих собой сатанинское капище.

Однако... в 1920 году в Париже, на Могиле Неизвестного Солдата — как память о жертвах Первой Мiровой Войны, был зажжен "вечный огонь". Через тридцать с лишним лет он вспыхнул в Ленинграде, на Марсовом поле, где построен так называемый Мемориал Павшим Героям Революции. Ни Ленин, ни Сталин тогда еще, в годы своей деспотической власти над Россiей, на этот откровенный сатанизм не решились, очевидно, понимая, что “вечный огонь”, выходящий из подземельного мрака прямо над местом человеческого погребения, будет воспринят народом буквально, что собственно он и означает, — как символ вечного адского проклятия. Чтобы он получил прямо противоположный смысл, понадобились годы, необходимо было, чтобы под властью невежественных, богоборческих правителей выросли новые поколения, не просвещенные в православной вере, не знающие православный язык. А сказать-то им было некому: прежние либо отреклись “ради страха иудейска” от духовных традиций своих отцов, либо, заодно с этими традициями, к тому времени были уничтожены. И поползли по нашей земле зловещие огни, вспыхнули их адские фитили в Волгограде, Севастополе, Керчи, Минске, Калининграде, Киеве, Белгороде, Одессе... В Волгограде, например, на Мамаевом кургане, в мемориальном комплексе, посвященном Сталинградской битве,  сооружение "вечного огня" занимает одно из центральных мест: откуда-то из подземелья  вылезает по локоть огромная, в несколько раз превышающая человеческий рост,  человеческая рука, сжимающая горящий факел. Откуда она тянется и где остальное тело этого гиганта - не трудно догадаться.  И разве можно признать это отталкивающее сооружение увековечением великого подвига? Жуткое зрелище... Кажется, нет уже ни одного города, где бы не горела мрачная пентаграмма "вечного огня". И вот в 1967 году заполыхало адское пламя в самом центре страны — у стен Московского Кремля. Но и этого оказалось мало: кому-то понадобилось зажечь его рядом с величайшей национальной православной святыней — в Сергиевом Посаде! Зажужжала газовая горелка синего пламени прямо у стен Троице-Сергиевой Лавры, где почивают мощи истинного Заступника и Игумена Земли Русской — преп. Сергия Радонежского, чьи молитвы всегда были крепким щитом народа от иноземных оккупантов. Он благословил св. благ. князя Димитрия Донского на битву с татарами, он отпевал павших защитников Веры и Отечества. Не адским пламенем, как сейчас это кощунственно совершается, а храмами, часовнями, благодарственными акафистами откликалась русская душа на подвиги святых героев. Молитвами преп. Сергия Радонежского, а по его молитвам к Пресвятой Богородице, Ее заступничеству обязаны мы во многих победах над врагами нашей Родины, в том числе и в победе над фашистской Германией.

Но за вероотступничество попустил Господь дьяволу затмить народу разум, предать глумлению величайший подвиг — служение Отечеству до смерти. “Сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, как Я возлюбил вас. Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя” (Ин.,15:12,13). Ценою Собственных Крестных мук пояснил Он смысл этих слов, сопоставлением дал понять, что в очах Бога ратный подвиг является священным. Тех, кто положит души свои за Отечество, Церковь причисляла к лику святых мучеников, нарицала молитвенниками пред Богом.

Лет двадцать назад в дни Победы, была я в творческой командировке в одном поволжском селе. Зашла в церковь, хотела помянуть своих родных и близких. Поставила свечку на канон. Батюшка служил панихиду. А в храме пусто, только одна пожилая женщина стоит. На площади у сельсовета — торжественный митинг, все там. Забубенно по бумажке говорит председатель сельсовета, ревет на солнцепеке оркестр медными трубами, состоящий из местных пожарников, которые играют одну и ту же мелодию, что в траурной процессии, что в красные дни... А здесь тишина, прохлада, только успокаивающее позванивание кадила и протяжный голос священника: “Дивен Бог во святых Своих... Со святыми упокой... И сотвори им вечную память...”. Закончилась служба, поклонились мы трое друг другу и вышли с прихожанкой из храма. Присели рядом с храмом на лавочку в ожидании батюшки: моя новая знакомая хотела его пригласить к себе домой отобедать. Разговорились, и поведала она мне свою историю.

Осталась она вдовой совсем молодая, во время войны получила похоронку: ваш муж героически погиб, остановив танковую колонну. Плакала она горько, безутешно, уж очень любила мужа, да и дальнейшая судьба ее страшила: осталась она одна-оденешенька с двумя малолетними ребятишками-погодками. Куда с горем-то идти? Пошла в храм — он за много километров был, в их селе еще до войны закрыли — и детишек с собой, один мальчонка на руках другой за подол держится, ковыляет. Отстояла заупокойную, потом панихиду, а сама плачет не переставая: как будет она без мужа, без отца ребятишкам, без главы семейства! Закончил батюшка служить, подошел к ней, погладил ее ласково по голове: “Не плачь, милая, своим подвигом муж твой зажег свечу на земле, а огонек ее до небес доходит, все грехи его в нем сгорели. Господь в раю его упокоил со святыми. Поминай его, молись, чтобы у Господа попросил помощи своим сиротам, по его молитвам Спаситель с Богородицей вас не оставят, Сам главой семьи будет, под Свою защиту твоих сирот возьмет”. Так и молилась, и как батюшка сказал, — закончила свой рассказ христианка, — и Спасителя просила, и Матерь Божию, и  Николая Угодника, чтобы моих деток согрели. И ребятишек научила поклоны Им бить, отца поминать, может, потому и выжили. Что говорить, тяжело быват — произнесла она по-волжски это слово из своего земного бытия — тяжело, но ребят подняла, сохранила, Бог оберег их...”.  А кому помог "вечный огонь",  утешил в потере близких?

Один уважаемый пожилой человек, ветеран войны, ушедший на фронт мальчишкой, а вернувшийся полным инвалидом, но и по сей день много сил отдающий ветеранскому движению, спросил меня: “Разве вечный огонь — это не огонь вечной жизни? Чем же он отличается от свечи и лампады?”

 Церковь учит, что огонь, горящий в лампаде пред иконой, — это огонь, как и огонь свечи, благодатный, небесный, живой. Его Иисус Христос послал с Небес в День Пятидесятницы на Апостолов, основав тем самым Церковь земную. Каждый год на Святую Пасху снисходит он с небес в Иерусалиме, в руках православного Патриарха сами, чудесным образом, зажигаются от этого огня свечи. А потом этот огонь развозят по всей земле, по всем Божиим храмам, освящая им и нашу Россiю. Это и есть огонь вечной жизни. А идущий из-под земли, горящий мертвым синим пламенем, это огонь сатаны. Нет, не “вечный огонь”, а огонек свечи, лампады, огонек молитв согревает души верующих, помогает им в трудные времена. На огне благодатном, огне молитв, возносимых Спасителю, зиждется уже третье тысячелетие Православная Церковь, им спасаются души праведников. Знают ли об этом архиереи и духовенство Московской Патриархии? Конечно, знают, еще в семинарии "проходили". Однако... В День Победы в Костроме по местному ТВ демонстрировали такую картинку: правящий архиерей, в праздничном облачении, в сопровождении местных муфтия и раввина, служил у "вечного огня" панихиду и не переставая кадил горящую пентаграмму... В День Победы в Краснодаре, выходя из храмов после литургии, верующие выстраивались в мощные колонны, торжественным шагом направляясь за своим настоятелем к "вечному огню"...  Одного из них я спросила: "Батюшка, вы знаете, что означает "вечный огонь"? "Конечно, знаю, - не задумываясь ответил он, - это ад, грешники там горят". "А почему же вы туда идете и своих прихожан за собой ведете?" "Но это же лучше, чем водку пить, все-таки ближе к Богу!". Больше вопросов у меня к нему не было... Первым делом, после возвращения Крыма и Севастополя, к огромному огорчению - это как среди праздничного Благовеста  послышался бы скрежет ржавого железа -  зажгли в Севастополе "вечный огонь" и поклонились ему  власти города во главе с президентом. Русский христолюбивый народ в благодарность за одержанную победу молебны Христу служил и Богородице. А здесь кому  спасибо сказали - сатане?..

Конечно, оттого, что в местах захоронений героев-фронтовиков горят эти “вечные огни”, подвиг защитников Отечества не становится в очах Господа менее священным. Господь упокоил их в раю, “принял их в обители света и радования” (Акафист о упокоении усопших, конд.1), «где праведные яко светила сияют”, “где несть ни болезнь, ни печаль, ни воздыхания, но жизнь безконечная” (Чин панихиды), «и дела их идут вслед за ними” (Откр.,14:13). Не будем сейчас рассуждать, кто был крещён, кто ушёл неверующим, ведь многим в те времена приходилось скрывать свою веру. Не можем мы знать, что происходило в душе человека в его смертный час, один “Господь ведет души наша”. До сих пор в местах жесточайших боев находят останки погибших солдат, и среди истлевших костей — потемневший от времени нательный крестик. Известны случаи, когда к умирающим от ран приходила Богородица, и они, получив от Нее исцеление, потом крестились. Бывало, что перед тяжелыми боями, зная, что этот день может быть последним, воины тайно принимали крещение, и души новообращённых, погибших «за други своя»,  ангелы уносили на Небеса. Настоятель храма Петра и Павла, что на Прохоровском поле, рассказывал мне со слов приезжавших сюда со всех концов Россiи потомков тех, кто погиб здесь, на Курской дуге, особенно радостно делились с ним этим свидетельством дети: они видели, как над храмом, тогда еще только строящемся, по лестнице, ведущей на небо, восходят русские люди в солдатской форме... Не нам сейчас судить погибших воинов, ценою собственной жизни защитивших наше право жить в Россiи и остаться русскими. Наша обязанность, наш долг по достоинству их подвига воздать им должное.

Но пока подвиг своих предков живущие сегодня будут прославлять не по-христиански, а возжиганием вечного, адского огня и поклонением ему, тем самым совершая богомерзкое дело, до тех пор Господь будет посылать на нас Свою кару. Но на кого нам пенять, если сами же попрали Его заповеди и, прежде всего, эту, главную: “Господу твоему поклоняйся и Ему одному служи” (Мф.,4.10;Лк.,4.8), забыв Его наказ “да не будет у тебя иного бога” (Пс.,80.10). Может, потому и лишен Русский народ Его помощи и заступничества Богородицы — “Надеющиеся на Тя да не погибнут”, — что православные архиереи после литургии в храме, после Евхаристического канона, где они у жертвенника воздевая руки к Небу, коленопреклоненно возносят Благодарение Богу «от всех и за вся», где они призывают  "Сами себе и друг друга и весь живот наш Христу Богу предадим", а не успев выйти из алтаря,  идут на поклон вечному огню, “освящая” его каждением? Или, что стало уже чуть ли ни священной традицией, в Дни Победы во главе траурной процессии Священноначалие Московской Патриархии возлагает венок из живых цветов в виде Распятия к подножию "вечного огня" у Могилы Неизвестного Солдата? Например, что было не однажды в годы предстоятельства Алексия Ридигера, накануне Дня Победы «от Русской Православной Церкви возложил к могиле Неизвестного солдата у Кремлевской стены Патриарх Московский и всея Руси Алексий Второй выложенный белыми гвоздиками Православный Крест и слова "Христос Воскресе" — на венке» (ИТАР-ТАСС). "Обращаясь к военнослужащим Московского гарнизона, он подчеркнул, что пример отцов и дедов, явивших безпримерный подвиг в борьбе со злом, должен вдохновлять молодых воинов служить Отечеству и народу"  (РТР-Вести) - с помощью сатанинских сил?. . Неустанно, с такой же торжественностью, в сопровождении московского духовенства - причем приглашают на поклонение огню в качестве заслуженной награды особо отличившихся священников, - продолжает эту традицию своего предшественника нынешний Предстоятель Московской патриархии Кирилл Гундяев. А за ним со скорбным взглядом идут первые лица государства, члены парламента, важные чиновники, армейские генералы и офицеры... Разве это не кощунство? Ведь в «вечном огне» горят души грешников, а души праведников покоятся на небесах. За что же власти РФ героев в ад поместили? А служители алтаря к подножию капища Крест положили, как бы тем самым признав над Ним верховенство сатаны! Раньше главной святыней в Россiи был Успенский собор, а теперь самым главным стало капище, которому дан статус «пост №1». Ведь сказано нам, что хула на Бога не простится никогда - это грех смертный! «Как!.. кадите Ваалу, и ходите во след иных богов, которых вы не знаете, и потом приходите и становитесь пред лицем Моим в доме сем, над которым наречено имя Мое, и говорите: «мы спасены», чтобы впредь делать все эти мерзости… И ныне, так как вы делаете все эти дела,.. отвергну вас от лица Моего... Ты же не проси за этот народ и не возноси за них молитвы и прошения, и не ходатайствуй предо Мною, ибо Я не услышу тебя» (Иерем., 7, 9-16).

Посмотрите на Россiю сверху: она как бы вся стянута паутиной сатанинских огненных капищ, собственной волей опрокинул народ свою родину в преисподнюю! Кто ж сыграл с нами дьявольскую шутку, позволив на земле наших предков поставить сатанинскую печать? Никак, мы сами?..

Во все века русский народ, в тяжелейшие годины своего бытия, просил помощи только у Бога, обращался только к своим святым. На полях сражений с врагами Отечества впереди наших войск шло Воинство Небесное: Архистратиг Михаил, свв. Георгий Победоносец, Димитрий Солунский, Димитрий Донской... Св. благ. кн. Александр Невский, высоко почитаемый на Руси, помогал и Димитрию Донскому, и Ивану Грозному, и в Отечественной Войне 1812 года. И одержав победу, русские люди его прославляли: ”Радуйся, своея земли мужественный защитителю...” (Акафист, ик.5). Не случайно, что три Русских Императора были названы в его честь. Благословенные Государи наши были глубоко верующими людьми, и потому государственную политику строили на Православной основе. Воздавая память павшим защитникам Отечества, либо уповая на победу над коварным врагом или благодаря за нее, они шли в храмы, отстаивая скорбные панихиды и праздничные молебны. Ибо они, как любой русский человек, понимали, что только Бог дарует победы, и мы без Него ничего не можем. А нынешняя, чуждая Русскому народу власть, сама лишенная благодати Божией, не имеющая в себе духовной основы и потому не изведавшая силы молитвы, не способна освоить и наши духовные традиции, презирает наши национальные святыни, все это стремится уничтожить, лишив государство Божией защиты.  Поэтому они, заполняя душевную пустоту, воздают почести "вечному огню", с важным видом безсмысленно перебирая ленточки на ритуальных венках "от благодарного правительства».

На недавней встрече Путина с членами "Народного фронта", одна из ее участниц пожаловалась, что в Орловской области, где она проживает, не горит половина - она насчитала, кажется, больше сотни - "вечных огней". Вот бы порадоваться Президенту, что наша страна наконец-то стала очищаться от этой нечисти, и ему, верующему, этой неверующей девушке объяснить, что представляют собой эти далеко не христианские сооружения, от которых Народный Фронт помог бы окончательно освободиться, если он русский, если народный. Однако Президент тоже посокрушался такой нерадивости губернаторов и  пообещал поднять чувство патриотизма среди административного ресурса. И вот теперь это чувство патриотизма потребовалось президенту в самый раз, он дал указ премьер-министру взять под личный контроль все "вечные огни", чтобы они горели вечно!

Сегодня время далеко не мирное, каждый день на Украине, а точнее на земле Новороссiи, рвутся снаряды и погибают русские люди: наши сыновья, дети, старики. Против русского народа, искусственно, без нашей воли,  разделенного государственной границей, идет жестокая безпощадная война,  снаряды падают уже на территорию Россiи. Но вместо того, чтобы объединить народ на православных основах, и с Божией помощью - "Если Бог за ны, кто против ны?" - дать адекватный ответ нацистам, укротить хунту и ее хозяев, защитить Россiю от военной угрозы, как сделали бы это наши Цари,  Президент решил поднять дух патриотизма... служением сатане. Последнее время всё чаще Путин использует патриотическую риторику: говорит о русских традициях, русской истории, патриотизме русского народа - слушать, не оторвешься! Но когда доходит до дела, то для поднятия патриотического духа он применяет рычаги, совершенно чуждые и нашим национальным традициям и нашей православной вере, которая и Россiю и "Вселенную утверди!". Так в начале года, по воле Президента, начиная от Кремля и до окраин, под крики и завывания толпившейся вдоль дороги распропагандированной молодежи, обнесли факелами ритуального языческого Олимпийского огня всю страну, который побывал и в Космосе, и на Эльбрусе, и на дне Байкальского озера... А потом... началась война на Украине, против русского народа, как предупреждение Россiи. А теперь срочно приводит в действие все "вечные огни", построенные как в советское время, так и в демократическое. Как точно сказал И.А. Ильин: "Царь ведет народ к Богу, президент отводит народ от Бога", и предупредило Евангелие:  "Суждено в мiр придти соблазнам, но горе тому, через кого они придут. Лучше бы этому человеку..." Ну а дальше пусть Владимир Владимирович сам дочитает это послание, чтобы не обвинил меня в экстремизме.

  Нет, не языческие оргии, а тем более огонь преисподней помогали нашему народу в тяжелейших испытаниях, а Иисус Христос со Своими святыми спасал его от уничтожения. И во Вторую Мiровую, чему немало дошло свидетельств, по молитвам Богородицы, не оставил Господь наш народ, хоть и величайшей ценой, но дал ему радость победы над врагом. И в недавнее время, когда шла война на Кавказе есть свидетельства помощи Божией. Например, казаки из Ермоловского батальона, прошедшего две чеченские войны, рассказывали, что всегда молились перед боем и служили благодарственные молебны святому покровителю казачества Архистратигу Михаилу: потери были минимальные, чеченские вооруженные банды всегда терпели поражение. И какими бы трудными не были для Россiи нынешние времена, будем надеяться и сейчас на заступничество Богородицы, св. Сергия Радонежского, св. Царя-Мученика Николая Александровича — «Хозяина Земли Русской», и Всех Святых, в земле Россiйской просиявших.

Каждый год православная Россiя празднует Священную Пасху, а по окончании Светлой Седмицы, на девятый день совершается Радоница — день поминовения усопших, которую еще называют Пасхой умерших. В этот день во всех православных храмах служат панихиды, в том числе и по погибшим воинам специально, если этот праздник находится рядом с Днем Победы. В православной традиции учреждено в течение года много памятных дней, связанных с воинским подвигом. Поминаются воины на Родительские великопостные субботы, на Субботу Троицкую и Субботу Димитриевскую, установленную св. благ. князем Димитрием Донским в память воинов, жизнь свою положивших на Куликовом поле. Днем памяти русских воинов был праздник Покрова Пресвятые Богородицы. В 1769 г. Высочайшим Указом Императрицы Екатерины Второй и Святейшего Синода был установлен ежегодный особый День поминовения защитников Россiи, павших во всех войнах за Веру, Царя и Отечество, которым был избран день Усекновения главы Пророка, Предтечи и Крестителя Господня Иоанна, приходящийся на 11 сентября по н. ст. После октября 1917 г. этот Особый День Поминовения под угрозой расстрела был запрещен и предан забвению по инициативе Льва Троцкого и его подручных. Тогда они понимали, что значит сохранять в народе молитвенную благодарность защитникам Отечества, потому и постарались вытеснить ее поклонением сатанинскому вечному огню…

Хочется обратиться ко всем русским людям, кому дорога память о героях, погибших «в дни агарянских нашествий и в смутное время», много лет назад и совсем недавно, о своих дорогих и близких. Во имя своего спасения и будущего нашего народа не ходите к «вечным огням», засыпьте их пеплом забвения! Давайте сотворим низкий земной поклон за пролитую кровь всем нашим воинам, погибшим в окопах священных войн за Русь Святую, за Державу Россiйскую, в том числе и сейчас в Новороссiи. Не забудем и тех православных с Куликова поля в Одессе, заживо сожженных и газом удушенных, и расстрелянных солдат в Краматорске, отказавшихся стрелять в свой народ,  и милиционеров в Мариуполе... Это всё наши ближние, наши братья, все они остались непобедимыми воинами на поле брани, потому что погибли они за веру Православную, за Россiю, за нас с вами.  Все они стали пламенными молитвенниками на Небесах за русский народ. Давайте каждый год, в Дни поминовения воинов в наших общих молитвах поминать их безсмертную душу, зажигать свечи наших надежд на их молитвенную помощь, на то, чтобы ради их соборного ратного подвига не оставил Господь нашу Русь. Нет, не у вечного, сатанинского огня надо искать русскому народу покровительства и помощи в освобождении Россiи, а у Господа нашего Иисуса Христа, усердно воссылая Ему наши молитвы:

“Спаси, Господи, в тяжких мучениях скончавшиеся, убиенныя, живыми погребенныя, землею засыпанныя, волнами и огнем поглощенныя, зверьми растерзанныя, от глада, мраза, бури, и падения с высоты умершия и радость Твою вечную подаждь им за скорбь кончины. Да благословят страданий своих время, яко искупления день, воспевая: “Аллилуйя!” (9).

“Мерзкия и богохульныя агарянския, большевистския и жидовския царства вскоре испровержи, и правоверным царем предаждь: правоверие же утверди, и воздвигни рог христианский, и низпосли на нас милости Твоя богатыя” (10). Аминь! 

        Примечания:

 1 — Канон покаянный ко Господу нашему Иисусу Христу, икос;

 2,3,4 — Канон коГосподу нашему Иисусу Христу, песнь 1,6, светилен;

5 — Великий канон св. Андрея Критского, на среду, ирм.,

6,10 — Правило утреннее;

7 — Акафист Иисусу Сладчайшему, икос 12;

8 — Молитва пред иконою ПресвятыяБогородицы «Феодоровскою»;

9 — Акафист о упокоении усопших, конд.4.

 

 

 

Украинский  кризис 

3. Гражданская война

Дмитрий Калихман

(Продолжение начало смотрите в Верности № 195)

                                                                          «Можно долгое время обманывать часть народа, можно короткое 

                                                                          время обманывать весь народ, но нельзя всё время обманывать всех».

                                                                                                                                                                     Авраам Линкольн.

   Украинский кризис, развиваясь по революционным законам, описанным в фундаментальном труде Питирима Александровича Сорокина «Социология революции», совершенно закономерно привел страну к гражданской войне, пока идущей на Юго - Востоке Украины. К великому сожалению, пессимистические прогнозы, высказанные автором в двух предыдущих статьях (марта и мая) по данному вопросу, полностью сбываются. Киевские правители бомбят собственные города, убивая без разбора правых и виноватых, применяют системы залпового огня, начинаются расправы с мирным населением, общество погружается в дикость и хаос, а экономика страны начинает трещать по швам. Мечты Майдана о «вхождении в Европу» сбываются, но только в Европу средневековую, а не современную. На этом фоне фигура свергнутого президента Януковича все более и более превращается просто в ангельскую в сравнении с серийными убийцами, пришедшими к власти в Киеве. Ведь, если вдуматься, то известный всем маньяк Чикотилло был признан чудовищем «всего за каких-то 56 эпизодов», совершенных им за 20 лет, а по приказам, отдаваемым киевскими правителями, в день гибнет больше народа, а уж каким образом расстались с жизнью люди – от ножа серийного убийцы или от разрывов снарядов и бомб – не столь важно, так как друзьям и родственникам погибших от этого не легче. Создается впечатление, что для Порошенко и компании   земли Юго – Востока являются вражеской территорией, а не своей собственной страной. Вспоминается опричнина при Иване Грозном, Вандея в дни Великой французской революции, политика расказачивания, проводимая большевиками. История уже вынесла вердикт этим явлениям: преступления против человечности. Во всех приведенных примерах преступники - правители издевались над своим собственным народом в своей стране. Но, если деяния Ивана Грозного, можно объяснить психическим расстройством тирана – царя, то в двух последних случаях деяния революционеров абсолютно закономерны. Так было и так будет всегда во время всех революций.

   Питирим Александрович Сорокин, анализируя в пятом разделе своего труда «иллюзии революции» на примерах Русской 1917 года, трех Французских (Великой, 1848 и 1871 годов) и Гуситской в Чехии, обратившимся в разные времена и при абсолютно разных первопричинах в полные противоположности,  приходит к следующим выводам:

   «Я не буду продолжать эту «очную ставку» слов и дел революции, её обещаний и исполнений. Могу лишь сказать, что другие глубокие революции дают тот же результат. И важно здесь вот что: этот результат оказывается наиболее тяжёлым именно для «низших», трудовых классов. Важно и другое: этот отрицательный результат дают все глубокие революции, независимо от того, была ли заменена революционная власть контрреволюционной или нет. И русская, и Великая французская, и английская, и гуситская революции не были прерванными. Они развивались до конца. Власть здесь сохранялась в руках лиц и групп, выдвинутых революцией, а не ее противниками. И, однако, мы видим, что это условие ничуть не мешает, а скорее способствует  при данной же власти наступлению результатов, противоположных обещаниям и словам революции. Уста революции говорят одно, а руки делают другое, сегодня она возвещает одно, а завтра или сегодня же попирает свои обещания и декларации. Так было, и так есть. И ни один революционер, не отрицая фактов, не может сослаться в свое оправдание на то, что им, мол, «помешали водворить рай, низвергнув их с трона». Для самых крупных революций эта ссылка не годится. Никто не мешал ни таборитам, ни якобинцам, ни Долгому парламенту, ни Кромвелю, ни русским коммунистам устроить обещанный рай, кроме … «необходимой силы вещей». Если, давая свои обещания, они их не учитывали, значит, они были утопистами и легкомысленными людьми, поджигавшими дом, не опасаясь пожара. Таких безумцев сажают в сумасшедший дом. Если они учитывали «силу вещей», надеялись их победить и не победили, это опять говорит не в их пользу. Если же, разжигая пожар, они знали, что сила вещей их сломит, и от пожара будут только жертвы и развалины, то таких «поджигателей» сажают в тюрьму даже за поджог простого амбара, а не только целой страны с тысячами жертв. Я – не прокурор и пишу это не для предания суду «поджигателей», а для того лишь, чтобы показать всю иллюзорность аргументации «неисправимых революционеров», подобных бездарным и слишком снисходительным к себе людям, вечно видящим источник неудач и вину не в себе и в революционерах, а в других людях и побочных обстоятельствах. И прерванные, и не прерванные глубокие революции – учит история – полны иллюзий, лжи, тартюфства, цинизма и «вместо хлеба дают камень». Быть может, такая квалификация покажется оскорбительной многим поклонникам революции, которые представляют собой разновидность самых слепых идолопоклонников. Но… для меня нет идолов, в том числе и «идола революции». Памятуя о том, что «не человек для субботы, а суббота для человека», я беру ее такой, какова она есть. Если она Великий Тартюф на деле – такой и показываю я ее. Если же вдобавок этот Тартюф в то же время является прожорливым Молохом, пожравшим и пожирающим людей немногим меньше, чем кровавый брат этого Молоха – Война, - то не является ли обязанностью всех и каждого предупредить других людей: берегитесь этого Молоха, он требует немало жертв. Обещает много, но не дает ничего, кроме пышных слов и иллюзий, требуя за них слишком тяжелую плату» (П.А. Сорокин. Социология революции. – М.: Астрель, 2008 г. – с. 306-308).

   Как видно, за несколько столетий, прошедших со времен Гуситской революции до Украинской не изменилось практически ничего в итогах революции при абсолютно разных причинах возникновения революционной ситуации. Еще полгода назад народ весело плясал каждый на своем Майдане, а преступники – революционеры обещали райскую жизнь и европенсии сразу после свержения «гнусного и коррумпированного режима Януковича». Получили в итоге кучу филькиных грамот договоров, которые не выполняются и выполняться не будут, гражданскую войну на Юго - Востоке страны и перспективы сползания всей Украины в хаос и анархию. Где же место деятелям Майдана? Великий русский мыслитель и социолог, как мы видели чуть выше, отправляет их либо в сумасшедший дом, либо в тюрьму. Но вряд ли место им в дурдоме, полными сумасшедшими этих людей назвать, все-таки, нельзя. А вот на скамье подсудимых – им самое место, так как перспективы у Украины весьма печальные.

1. Даже, если боевые действия прекратятся завтра, то никто не вернет жизни погибших людей, и долгие десятилетия их друзья и близкие будут проклинать убийц. Это внесет страшный раскол в нравственное состояние общества, даже если оно сохранится.

2. Созданные бандитские структуры, типа «Правого сектора» и отдельных батальонов оружия не сложат, а займутся примитивной уголовщиной, только уже без прикрытия красивыми лозунгами. Любая власть на Украине вынуждена будет их уничтожить. Пример – судьба работников ВЧК эпохи Гражданской войны в России. 1937 год уничтожил практически всех бандитов руками их же «учеников».

3. В ополчении также разные люди, есть среди них, в том числе,  авантюристы и преступники, этот элемент пойдёт по тому же пути, и бывшие «правосеки» и ополченцы вполне могут оказываться в  одних и тех же преступных группировках.

4. Для восстановления всего разрушенного даже на настоящий момент времени потребуются годы и огромные деньги, а воры – олигархи привыкли брать, а не отдавать, значит, всё опять будет восстанавливаться за счет практически рабского труда простых людей, а победившая сторона будет прикрывать собственные преступления и бездарность «объективными причинами», как это делали большевики после революции, валя все на белогвардейцев и контрреволюционеров. В случае подавления восстания на Юго – Востоке украинскими властями, во всём будут виноваты «проклятые москали». В случае победы ополченцев и выхода Новороссии из состава Украины, бремя восстановления народного хозяйства ляжет на плечи России.

5. На скамью подсудимых никому не охота, поэтому нынешние правители Украины в случае банкротства своей политики, скорее всего, сбегут за границу или же будут уничтожены Молохом революции.

6. Ученые, инженеры, словом, работники умственного труда, которых и так на Украине осталось немного сбегут в Россию или в другие страны. Этот процесс уже начался, и остановить его вряд ли удастся. Главная проблема – языковой барьер (в случае бегства в Россию) отсутствует, поэтому адаптация к новым условиям не потребуется.

7.   Из уже сбежавших сотен тысяч людей многие и очень многие не вернутся домой, оставшись в России. А это, как правило, трудолюбивые люди, а не воры и бандиты, т.е. страна потеряет десятки тысяч тружеников.

8.   Органы внутренних дел и полиции всегда набираются из местных жителей. Учитывая то, что бомбежек и убийств киевской власти никто не простит, то даже разгромленное ополчение, уйдя в подполье, перейдёт к террористическим актам против украинской власти при полной поддержке местных правоохранителей.

9. Однако до разгрома пока еще долго. Полностью разложенная украинская армия с маленьким Славянском возилась несколько месяцев, а Донецк и Луганск – большие города, взять которые очень непросто. Кроме того, нет ничего более бездарного с точки зрения военного искусства, как цепляться за какие - то населенные пункты: необходимо громить войска, уничтожая и забирая в плен живую силу противника, а этого – то как раз и не происходит. Стрельба же по площадям обанкротилась еще в годы Первой мировой войны, не давая эффекта даже при прорыве глубоко эшелонированной обороны противника, а стрельбу из систем залпового огня по городам иначе, нежели преступным идиотизмом, назвать нельзя: с военной точки зрения это бессмысленно, с нравственной – преступно, с политической – безумно, т.к. увеличиваешь число врагов. Именно вследствие этого ряды ополчения постоянно пополняются добровольцами, и остановить этот процесс вряд ли кто-то способен.

Иными словами, страна идет к полной катастрофе семимильными шагами: впереди зима с ее естественными проблемами отопления, которые при отсутствии газа, станут ключевыми.

   Теперь, как и в прежних статьях, рассмотрим позиции сторон.

Россия. К великому сожалению, но факты говорят о том, что современное украинское государство при поддержке большой части населения, особенно из западных областей, является злейшим врагом России. Путин, демонизируемый украинской пропагандой, здесь ни при чем, ибо, как будет видно ниже, и до правления Путина отношение на Украине к России было не лучшим. Даже если рассматривать СМИ России и Украины как чисто пропагандистские организации, то в российской пропаганде клеймят, в основном, «захватившую власть хунту», а не украинский народ. Русских же, как только не называют: и москалями, и колорадами, т.е. колорадскими жуками, которых необходимо истреблять. В таком случае, о чем идет речь? О каком «братском народе»? Истерические вопли демократической интеллигенции о том, «что мы не можем представить войну Украины и России» можно оставить за скобками. Если бы жителям Донецка и Луганска еще полгода назад сказали, что киевская власть будет бомбить мирные города и применять против своего народа системы залпового огня, такого «пророка» сочли бы сумасшедшим, но, тем не менее, это реальность наших дней. Уже прошло более двух месяцев со дня злодеяний украинских националистов в Одессе. Где результаты расследования? Где суд над виновными? Их нет и быть не может, так как вся эта мерзость инспирирована киевской властью. Толку от сноса ленинских истуканов никакого нет: они не помогли построить коммунизм, не поможет их снесение исправить моральное состояние украинского общества. Гитлеровцы тоже с успехом сносили памятники большевистским вождям, но это не изменило звериной сущности нацизма.

Вся мерзкая вакханалия с запрещением русского языка началась далеко не сегодня. В этом вопросе упражнялись в той или иной мере все украинские правители без исключения. Когда выдающегося русского артиста  Николая Олялина, сыгравшего бессмертную роль комбата Цветаева в фильме «Освобождение», изгоняли с работы за «незнание украинского языка», закрывали передачи с его участием, доведя человека до того, что он говорил о нежелании жить, и, в конечном итоге, умер в достаточно молодом возрасте от инфаркта задолго до всяких революций, - это ли не пример враждебного отношения ко всему российскому.

Кроме того, данный факт, равно, как и все остальные,  является примером ярко выраженного комплекса национальной неполноценности. Если бы на украинском языке были созданы произведения, равные по уровню произведениям Пушкина и Лермонтова, Толстого и Достоевского, Бунина и Куприна, Виктора Астафьева и Бориса Васильева, список этот можно продолжать долго, то не было бы и никаких притеснений по языковому признаку. В своем маразме украинские националисты дошли до того, что даже Гоголя не считают украинским писателем только потому, что писал он на русском языке. Единственный шанс свой заполучить великого писателя – и тот упустили. В Канаде, например, два государственных языка - английский и французский, и это никому не мешает, в том числе и потому, что и на одном, и на другом языке созданы величайшие литературные произведения, сравнивать которые друг с другом можно бесконечно, равно, как и до бесконечности спорить о том, какое из них лучше.

Великий белорусский писатель Василь Быков  и во времена СССР, и после его крушения писал свои произведения на белорусском языке. Они моментально переводились не только на русский, но и на многие иностранные языки. Расул Гамзатов писал на аварском языке, но  его песня «Журавли» сразу же была переведена на русский язык, а также многие иностранные языки, и стала наиболее пронзительной песней, посвящённой погибшим солдатам всех народов во всех войнах.

Один вопрос: отчего за 23 года «незалэжности» ничего подобного не было написано на мове? Если бы что-то было, мы бы об этом узнали. Ответ прост: национализм, национальное чванство, неуважение к другим народам и культурам выхолащивают и собственную культуру, приводят к эмиграции талантов. Германия до Первой мировой войны была ведущей страной мира в области математики, физики, философии, а также многих иных наук. Даже проигранная война не привела к оттоку талантов, напротив – Русская революция, изгнав из страны два миллиона человек, существенно пополнила интеллектуальный состав Германии, так как, если в Париже, в основном, осела военная часть эмиграции, то в Берлине была сосредоточена её научная часть. Приход к власти нацистов во главе с Гитлером привёл к оттоку интеллекта: из страны выехали в США не только «неарийцы», но и многие этнические немцы. Итог известен: проигранная война и окончательное превращение Германии во второстепенную державу на долгие годы. Научное лидерство после окончания Второй мировой войны окончательно перешло к США, а нынешний украинский кризис ещё раз показал чего стоит «мнение» Европы: что сказали за океаном, то и делают. Мыслимо ли было такое сто лет назад?

Сравнивать Украину с Германией и ныне смешно, что уж говорить о Германии до 1933 года, поэтому свою грядущую судьбу граждане Украины могут предсказывать сами.

И ещё одна «маленькая» вещь. Стремясь создать унитарное государство, выживая из страны всех «неукраинцев», бездарная киевская власть в дальней перспективе обрекает свой народ на генетическое и биологическое вырождение, так как давно известно, что лишь смешение народов даёт ярко выраженные таланты. Достаточно проанализировать родословные Пушкина и Лермонтова, чтобы понять это. Примеров же вырождения аристократических, в том числе и царских, родов из-за родственных браков и браков в ограниченной социальной среде достаточно в любой стране мира.

Не лучше украинских националистов ведут себя и российские либералы. Их поведение живо напоминает поведение истеричной русской интеллигенции в предреволюционные годы. Клеймили последними словами правительство, даже если оно предпринимало и верные шаги, в дни революции разваливали армию, а когда пришли большевики, то раболепно побежали им служить, либо сбежали за границу, трусливо предав оболваненный ими же народ, оставив сражаться за него «монархистов - офицеров и прочих царских сатрапов». За 23 года, прошедшие со дня крушения коммунизма, они не высказали ни одной хоть мало – мальски приличной национальной идеи, не написали ничего, хоть отдалённо приближающееся по уровню к трудам национально мыслящей русской эмиграции первой волны, а, как только дорывались до власти, то проворовывались не хуже бывших коммунистов. Минувшие годы явили нам тысячи примеров мерзости их поведения. Особенное отвращение вызывает Новодворская. Хоть бы одна здравая мысль, кроме отрицания всего, что только можно, вышла из её уст. Ныне она призывает ополченцев и «русских наёмников» сдаваться украинской армии, как ранее призывала российских десантников сдаваться басаевским боевикам. Ничего нового, всё, как в песне Владимира Высоцкого: «Через 20 лет – все также».  Если бы она одна была такой: в дни украинского кризиса интеллекта либералов хватило лишь на слепое повторение киевской пропаганды, ни о каком анализе событий речи не шло и не идёт.

Удивляет и позиция церкви. Если в годы революции 1917 года Патриарх Тихон, предав большевиков анафеме, в своих посланиях жестко критиковал их, несмотря на страшный риск для собственной жизни, то ничего внятного ни с украинской, ни с российской стороны от высших церковных иерархов пока не прозвучало.

Ну, да и Бог с ними со всеми, насильно мил не будешь. Ныне России нужно сформировать свою жесткую позицию и идти до конца. Украинский национализм, подогреваемый большевиками все годы их правления и в последние двадцать три года «незалэжности», дал свои плоды. Ведь четверо из пяти украинских президентов были членами КПСС, крутились у комсомольской кормушки, откуда же они все взялись такие?

В таблице 1 приведены краткие биографические сведения политических деятелей Украины, доведших свою страну до нынешнего состояния. Заметим, что приведенные данные общедоступны в Интернете и не являются каким – либо секретом. Для их осмысления не нужно быть геополитиком или разведчиком, крупной политической фигурой или профессиональным аналитиком – политологом. Для того, чтобы понять суть вопроса необходим обычный здравый смысл и час свободного времени для сбора данных и сведения их в таблицу, что и сделал автор.

 Таблица 1

Биографические данные украинских президентов.

 

ФИО и годы президентства	Год и место рождения	Год вступления в КПСС и образование	Последняя должность в СССР	Связи в партийно-хозяйственной номенклатуре СССР
Кравчук Леонид Макарович (5.12.1991 – 19.07.1994)	1934 Село Великий Житин Волынского воеводства (Польша), ныне – Ровенская область.	1958 Экономический факультет Киевского Государственного университета (1958), Академия Общественных наук при ЦК КПСС (1970, к.э.н.)	Второй секретарь ЦК КПУ, член ЦК КПСС	1970-1988 прошел путь от зав. сектором до зав. отделом агитации и пропаганды ЦК КПУ. Сделал карьеру самостоятельно.
Кучма Леонид Данилович 19.07.1994 – 23.01.2005	1938, село Чайкино Новгород – Северского района Черниговской области.	1960 Физико-технический факультет Днепропетровского Государственного университета (1960), к.т.н.	В 1976 году – секретарь парткома  ПО «Южмаш» (г. Днепропетровск) и с 1986 по 1992 – Генеральный директор ПО «Южмаш»	Зять Г. Туманова, заместителя Главного инженера завода «Южмаш» (1952-1966), впоследствии Главного инженера ГТУ МОМ СССР (1966-1976)
Ющенко Виктор Андреевич 23.01.2005 – 25.02.2010	1954, село Хоружевка Недригайловского района Сумской области	1977 Высшее. Тернопольский финансово -экономический институт (1975), к.э.н.	Начальник планово-экономического управления Агропромбанка СССР, с 1993 – глава Нацбанка Украины	Вадим Гетьман – с 1975 года -  глава государственного комитета по ценам УССР, с 1987 – глава правления Агропромбанка УССР, с 1992 – глава Нацбанка Украины.
Янукович Виктор Федорович 25.02.2010 – 22.02.2014 (бежал в результате революционных событий).	1950, пос. Жуковка Енакиевского района Донецкой области.	Член ВЛКСМ 1964-1978, член КПСС с 1980. 1973 – Енакиевский горный техникум, 1980 – Донецкий политехнический институт, в 2001 - факультет международного права Украинской академии внешней торговли, д.э.н.	Генеральный директор ряда автотранспортных хозяйств, последнее – «Донецкавтотранс».	15.07.1967 осужден на 3 года лишения свободы за грабеж, но через 6 месяцев освобожден по ходатайству администрации. 8.06.1970 осужден на 2 года за нанесение тяжких телесных повреждений. 27.12.1978 года судимости были сняты по ходатайству Г.Т. Берегового – дважды Героя Советскго Союза, начальника Центра подготовки космонавтов, земляка Януковича.
Порошенко Петр Алексеевич 7.06.2014 – по сей день	1965 г. Болград	Член ВЛКСМ, в КПСС не состоял. Экономический факультет Киевского государственного университета (1989), к.ю.н.	Административных должностей в СССР не занимал, сразу пошел в бизнес по окончании университета.	Отец – Алексей Иванович Порошенко с 1977 по 1983 годы – директор Бендерского экспериментально – ремонтного завода, с 1983 по 1992 директор Механизированной колонны в Тирасполе, с 1992 – в Киеве Генеральный директор концерна Укрпроминвест, объединяющего более 50 предприятий.

 

Таким образом, первые 4 президента Украины вступили в КПСС в молодом возрасте, сразу после окончания института. Они не могли не знать о сталинских преступлениях, разоблаченных на 20 съезде партии. Отцы Кравчука, Кучмы и Ющенко в годы Великой Отечественной войны воевали в Красной армии. Отец Кравчука погиб в Белоруссии в 1944 году, отец Кучмы  умер в госпитале в 1942 году, где лежал после ранений, полученных на Волховском фронте, и посмертно был награждён орденом Красной Звезды, а отец Ющенко попал в плен, был узником лагеря смерти Освенцим и нескольких других концлагерей. Таким образом, отцы первых трех президентов Украины никогда не были идейными националистами, ибо никто им не мешал в годы войны сдаться в плен и пойти в украинские батальоны СС, а уж отцу Ющенко – и подавно: более миллиона советских военнопленных пошли по разным соображениям в коллаборационистские формирования в годы Второй мировой войны. Подавляющее большинство из них просто спасалось от голодной смерти, а уж идейные борцы долго не ждали – сразу делали свой выбор. То есть никаких семейных причин из-за участия предков в националистических формированиях в годы войны ни у одного из президентов Украины не было. Этого не могло быть в принципе, т.к. в противном случае их никто  никогда не принял бы ни то, что в КПСС, а даже в ВЛКСМ, а, соответственно, практически исключалась возможность поступления в вуз со всеми вытекающими отсюда последствиями. Более того, как следует из табл. 1, самостоятельную карьеру сделал лишь первый президент Украины Кравчук, дойдя до очень высоких постов на ниве идеологической работы. Если бы он посмел высказать хоть часть националистических идей, то сидел бы не в ЦК КПСС, а в казанской спецпсихушке вместе с советскими диссидентами. Все остальные президенты имели очень неплохие родственные и дружеские связи в высшей советской партийно – хозяйственной номенклатуре и, тем самым, обеспечили себе карьеру.

Что же касается Януковича, то тут картина вырисовывается просто эпическая. Имея две судимости, он даже не был исключен из ВЛКСМ, а после снятия судимостей по ходатайству генерал-лейтенанта авиации, дважды Героя Советского Союза, начальника Центра подготовки космонавтов Георгия Тимофеевича Берегового, был принят в КПСС, с успехом окончил вуз и пошел «скакать» по руководящим должностям. Это говорит не просто о землячестве с Береговым (они оба родом из Енакиево Донецкой области), но и о хороших дружеских связях с ним семьи Януковича. Если бы не этот факт (мало ли народа живет в Енакиево, за каждого уголовника такой человек просить не будет) пел бы Виктор Фёдорович популярную в 1970-е годы блатную песенку: «Ну вот, тюрьма, я вновь с тобой, я твой бессменный часовой», мотался бы по зонам, глядишь – до вора в законе бы дошёл на счастье «незалэжной» Украине. В противном случае ему не светило стать никем, кроме разнорабочего или же заклеймённого на всех партийных съездах «летуна» или «бича» из популярной песни Владимира Высоцкого «Про речку Вачу и попутчицу Валю».

Что же касается Порошенко, то в 1989 году, когда он закончил вуз, только слепому не было видно, что дни КПСС сочтены, ну а о старте в бизнесе, учитывая положение его отца, говорить не приходится. Как делался бизнес в «лихие 90-е» всем известно. Он не мог не быть криминальным. Методы же «решения вопросов» великолепно показаны в сериале «Бандитский Петербург», так что, если кого-то подводит память, то можно пересмотреть. Методы решения проблемы с Юго - Востоком Украины ныне не видит только слепой: они родом из 1990-х, только силенок сейчас у господина Порошенко побольше, всё-таки, хоть и разложена Украинская армия, но мощнее бригад бандитов, «крышевавших» бизнес в те годы.

Встаёт логический вопрос: как свора бывших коммунистов, в том числе из высшего номенклатурного звена, могла лихо перековаться в украинских националистов, переделать свою психологию, «став европейцами», и получить, тем самым, моральное право руководить страной, «ведя свой народ в Европу»? О «братках» 1990-х и говорить нечего, у тех, кроме денег, вообще никаких принципов не было. Все они последние 23 года крутились во власти, грызлись, как пауки в банке, устраивая «бархатные революции», стали долларовыми миллионерами и миллиардерами, доведя свою страну до сумы, причём, чем хуже было положение, тем более остервенелым становился их национализм. Интересно, а что они все говорили в многочисленных клятвах, которые так любили давать коммунисты в армии или при вступлении в партию? «Если я нарушу эту торжественную клятву, пусть покарает меня суровая рука моих товарищей и моего народа» и т.п. Не пора ли товарищам и народу от слов перейти к делу?

Но суть тут не в клятвах и не в эмоциях. Ведь все эти люди не рафинированные интеллигенты или «копающиеся в себе» раскольниковы.  Они же взрослые и очень прагматичные политики, а не пионеры на полянке, играющие в «зарницу», а, по сему, должны отдавать себе отчет в собственных словах и действиях. Дело все в том, что в советские времена положение в партийной иерархии определяло материальное благополучие, а с начала 1990- х все сменилось: деньги стали определять властное положение. Моральных принципов у этих «верных ленинцев» не было никогда никаких, так что их «украинский национализм» столь же «прочен», как и марксизм – ленинизм.

Иван Александрович Ильин еще в 1953 году в цикле работ «Наши задачи» оценивал моральный уровень коммунистов, находящихся у власти в СССР, и высказал, воистину, пророческие слова:

 «Нет никакого сомнения в том, что за последние двадцать лет умственно - образовательный уровень компартии повысился, а моральный уровень понизился. Первое потому, что в партию стала входить и впускаться столь нужная ей интеллигенция - и техническая, и военная, и работающая в области искусства... Эта новая большевицкая интеллигенция (уровень которой несравненно ниже прежней, русско-национальной) - не обновила, однако, ни партию, ни ее программу: она служила за страх, приспособлялась, всячески страховалась и утряслась, наконец, в несколько миллионный кадр чиновников, спасающих себя и губящих Россию и Церковь. Но именно поэтому морально, патриотически и, конечно, религиозно - ее уровень таков, какого Россия еще никогда не имела. Эти устроившиеся бюрократы не верят в партийную программу, не верят своим властителям, не верят и сами себе. И назначение ее стоит в том, чтобы верно выбрать близящийся ныне момент (1953 г), предать партию и власть, сжечь все то, чему поклонялись все эти долгие годы, и поклониться тому, над чем надругивались и что сжигали доселе. Но возрождения России она не даст: для этого у нее нет ни веры, ни характера, ни чувства собственного достоинства. Возрождение придет только от следующих поколений».  (Иван Ильин.  Что за люди коммунисты? / Наши задачи, ПСС т. 2, кн. 2 - М: Русская книга, 1993, с. 213).

Продолжая мысль выдающегося русского философа, можно смело утверждать, что моральный уровень коммунистов в 1991 году был на порядок ниже, нежели в 1953, по всей территории Советского Союза. Так на что же надеялись граждане Украины в течение 23 лет, выбирая в президенты страны подобную публику? Ильина с Сорокиным почитали бы на досуге, прежде, чем бежать голосовать к избирательным урнам. Если больше было не за кого, то уж лучше бы вообще туда не ходили.

Более того, «звонки» звучали еще в 1986 году, когда после катастрофы на Чернобыльской АЭС практически все «слуги народа» позорно бежали из Киева, вывозя своих чад на всех видах транспорта, отменяя авиарейсы, оставляя в аэропорту пассажиров с уже взятыми билетами на самолеты. Чему удивляться, что бежал Янукович – у него были достойные учителя.

Политический гнойник на Украине зрел давно, наружу вырвался недавно. Оказавшись во главе государства без истории, так как никакой Украины не существовало в природе на карте Европы ни в какие времена, они заменили реальную историю выдуманной с мифами о «древних украх», «семи российско – украинских войнах» и прочей ахинеей, сделав украинский национализм средством идеологической пропаганды для достижения личной власти и богатства. Оболваненный народ, а, в основном, молодёжь проглотили эту мерзость так же легко, как в 1920-30-е годы малообразованные рабоче - крестьянские парни и девушки коммунистическую. Итог будет одним и тем же, рано или поздно. Можно сколь угодно много учреждать ордена «Ярослава Мудрого», но он был русским князем, равно, как  Даниил Галицкий и Боброк Волынский, сыгравший решающую роль в Куликовской битве атакой Засадного полка. «Сколь не повторяй  - халва – слаще не станет», сколь не ври про древних укров, а русские князья ими не были. Маразм украинской власти дошёл до того, что её стараниями ныне у России отношения с народами Кавказа, действительно покорёнными силой русского оружия в ходе столетней Кавказской войны 18-19 веков, несмотря на всю их неровность и сложность, намного лучше, чем с Украиной, хотя наши народы 350 лет были вместе во всех войнах и невзгодах. Что говорить о Кавказской войне, отгремевшей полтора столетия назад, с Германией ныне отношения лучше, нежели с Украиной, причём давно, задолго до идущей революции!

«Незнание закона не освобождает от ответственности» - эта теза юриспруденции применима и в обычной жизни. Можно не знать законов физики и химии, но их нарушение ведет к гибельным катастрофам. Можно наплевать на законы социологии и развития общества – это ведет к гибели государства. Враждебное России украинское государство обречено на распад и исчезновение. Оно не нужно, в первую очередь, собственным гражданам. Поэтому и позиция России в его отношении должна быть соответствующей: никакой помощи этому режиму. Сами влетели в свои проблемы, сами и выбирайтесь. За газ – деньги вперед, и никаких разговоров. Добровольцы идут к ополченцам? Это их частное дело: куда хотят, туда и идут. Беженцам – помогать, чем можно, а желающих оставлять у себя, давая гражданство. Пока позиция России соответствует этой схеме, ее и необходимо придерживаться далее. А армию держать в полной боевой готовности, чтобы все знали, что наследники Суворова и Кутузова сумеют ответить достойно любому врагу (Наполеон с Гитлером себе шеи свернули), а уж наследникам Мазепы, Петлюры и Бандеры - подавно. Более того, даже, если бы правительство России очень захотело пресечь проникновение добровольцев к донецким ополченцам, оно все равно бы этого сделать не смогло. Кто смог это сделать во время гражданской войны в Испании в 1936-38 годах, когда целые интербригады воевали по разные стороны фронта? Кто это смог сделать во время двух чеченских компаний в 1990-е годы в России? Революции и гражданские войны развязываются легко, вот только останавливаются трудно.

Позиция Европы. В Европейских странах ранее однозначное общественное мнение в поддержку киевского режима начинает меняться на противоположное, несмотря на то, что по основным европейским телеканалам об Украине не говорят практически ничего, как будто её нет в природе.  Многочисленные угрозы санкциями тускнеют на глазах. Как и предполагалось, прагматизм берет верх над эмоциями. Отсюда, помня о том, что «выдержка – оборотная сторона стремительности», необходимо ждать, когда этот прагматизм утвердится окончательно. Совершенно ясно одно: если Евросоюз будет столь безумен, что примет Украину в свой состав, его ждет развал со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Любая революция – есть желание оболваненных масс получить блага «на халяву», даром, быстро и просто. Именно такой была Русская революция 1917 года. Крестьянская масса была абсолютно уверена в том, что поделив помещичью землю, каждая крестьянская семья станет жить, как жили помещики. Разделить площади помещичьих земель на число крестьянского населения, хотя бы приблизительно в уме, никто не удосужился. А результат получился следующим. У крестьян в Земельном банке в среднем лежало около 7 миллиардов золотых рублей. По «кубышкам» в домах было спрятано приблизительно столько же. После раздела помещичьих земель в среднем крестьяне «прирезали» к своим наделам по 2 десятины земли. Однако, вследствие разрухи, инфляции и прочих «достижений» революции, денежные накопления исчезли, как снег весной, поэтому, в конечном итоге, десятина земли стоила крестьянам в среднем более 600 рублей, когда до революции её цена не превышала 60 рублей. Эти цифры приводит американский историк Ричард Пайпс в фундаментальном трехтомном труде «Русская революция». Ну, а дальнейшая судьба крестьянства известна хорошо: последний деревенский дореволюционный нищий жил лучше, нежели крестьяне в 1930-е годы.

Когда на Майдане толпа грезила о европейских пенсиях, никто не задумался, откуда возьмутся деньги, и захотят ли немцы, французы, англичане взять на содержание страну с 50-миллионным населением. А, самое главное, почему они должны это делать? Почему немец или француз, трудящийся не покладая рук, должен содержать украинского бездельника, беснующегося на Майдане и разваливающего собственную страну? В Евросоюзе, в отличие от Украины и России, политики выбираются по-настоящему и моментально вылетят из своих кресел, если уровень жизни народа начнет понижаться из-за каких-то эфемерных политических целей и интриг.

Позиция США. Ныне совершенно ясно, что украинскую революцию спонсировали США. Гражданам этой страны абсолютно наплевать на всех, кроме себя, 85 % населения понятия не имеет, где находится Украина, а остальные 15 % - выходцы из бывшего СССР и просто интересующиеся политикой люди. Поэтому американскому обществу при желании можно внушить, что угодно, что и делает правительство.  Причины этого рассмотрены в предыдущих статьях, поэтому повторяться не будем. Но Америка добилась абсолютно противоположных результатов не только на Украине, но и в России. Вместо того, чтобы свалить путинский режим, она его укрепила. Ситуация с фотографической точностью напомнила начало Великой Отечественной войны: 4 миллиона пленных в 1941 году, когда практически никто защищать сталинский режим не желал, и полный разворот к 1942 году, когда все поняли, что из себя представляет гитлеровский режим. Вот и явился к 1945 году «гений всех времен и народов», а режим укрепился на долгие годы, и советский патриотизм, воспитанный в годы войны, просуществовал 45 лет после Победы, жив он и поныне: подавляющее большинство российского общества, несмотря на доступность информации, мало что знает о Первой мировой и Гражданской войнах, но свято чтит  Победу в Великой Отечественной. О войнах более ранних лет все познания, как правило, ограничиваются программой средней школы.

Украинская революция дала ещё один противоположный результат: вновь подняли голову коммунисты.  Окончательно вырождавшаяся организация, которая могла только «подмыкивать» официальной позиции российской власти, начала наглеть.  Во времена правления Ельцина вся их пропаганда была направлена против гомерического пьянства российского Президента и маразма внешнеполитической деятельности, сопровождавшихся  «дирижированием» оркестром во время визита в Германию и тому подобными выходками. Но, когда к власти пришёл бывший офицер КГБ, мастер спорта по дзю-до  В.В. Путин, все эти «козыри» выпали из их рук. Говорить больше было нечего. Пользуясь тем, что украинские националисты, подобно гитлеровцам, совмещают снос ленинских истуканов с ярой антироссийской деятельностью, коммунисты, как и в годы Великой Отечественной войны, опять оседлали российский патриотизм и уже готовятся переименовывать Волгоград в Сталинград, словом, вновь начали врать и морочить голову как российскому, так и украинскому обществу. В подобной обстановке запрет на Украине коммунистической партии приведёт к ещё большему усилению противоположного результата революции.

Революция, прежде всего, происходит в головах у людей. Только тогда, когда общество в большинстве своем поддерживает ее, она происходит. Украинские события ужаснули большинство россиян, никто такого не хочет, поэтому популярность Путина, весьма невысокая до этих событий,  возросла невероятно. Повторилась история с Германской армией, вошедшей в 1918 году на Украину и в Область Войска Донского. Увидев ужасы Гражданской войны в России, Германская армия после ноябрьской революции 1918 года и бегства кайзера Вильгельма II в Голландию наголову разгромила коммунистическое движение, утвердив у власти Веймарскую республику. В будущем, правда, впали в другую крайность по причинам, рассмотренным выше.

   Современную сложившуюся  ситуацию необходимо использовать и начинать реальную борьбу с коррупцией, сформировать патриотическую оппозицию вместо истеричной псевдодемократической, поддерживать науку, образование, принимать украинских специалистов у себя, тем самым, мы будем ослаблять противника, усиливаясь сами. Так делали американцы в течение последних 25 лет на всем постсоветском пространстве, так необходимо делать и нам.

Практика показывает, что ложью и террором невозможно заменить правду истории. Большевики пытались это сделать и провалились, киевская власть банкротится на наших глазах. Поэтому в оценках исторических событий прошлого надо ставить точки над i. Довольно «мирить» Белых и Красных: это столь же невозможно, как примирить Донбасс и Киев. Банкротство большевизма  однозначно и нечего ныне творить новые мифы, косвенно оправдывая преступления прошлого: на плечах наших офицеров погоны с 1943 года, над нашей страной российский триколор – флаг Белой армии, а герб – Двуглавый Орел – символ Императорской России, восстановлен самый почётный русский боевой орден – Святого Георгия Победоносца, кавалеров которого беспощадно расстреливали большевики. За эти святыни, попранные революцией, за Единую и Неделимую Россию и шли в бой Русские Офицеры, казаки и оставшиеся  верными долгу солдаты в далекие и страшные годы Гражданской войны, отголоски которой через 90 с лишним лет гремят на Украине. Они шли в бой против большевиков и петлюровцев, духовные наследники которых до сих пор разлагают общественное сознание, ссорят народы, давно превратившись в примитивных воров, жуликов и бандитов. И, если в годы Гражданской войны среди большевиков и петлюровцев иногда и мелькали идейные люди, то ныне – это просто уголовная шайка бизнесменов от политики. И, если раньше у русских и украинских крестьян было одно слабое оправдание – малая грамотность, из-за которой они и шли в ряды бесов – искусителей, бросив фронт Великой войны, предав, тем самым, интересы Родины, то теперь у пользователей Интернета подобных оправданий нет. Верить персонажам из таблицы 1, приведённой чуть выше, могут только…  Пусть читатель сам даст определение - кто.

Современной России необходимо подумать и о государственной идеологии, лучше всего которую сформулировал выдающийся русский мыслитель, философ и социолог, идеолог Белого движения -  Иван Александрович Ильин в далёком 1923 году:

«Пройдут определенные сроки, исчезнут коммунисты, революция отойдет в прошлое; а белое дело, возродившееся в этой борьбе, не исчезнет и не отойдет в прошлое: дух его сохранится и органически войдет в бытие и строительство новой России… Мы верим в это и будем верить до конца; ибо дух народа и совесть народа произносят свой суд тогда, когда действовавшее поколение уходит из жизни и стихает кипение личных страстей, тщеславий и честолюбий; когда беспристрастная история вскрывает архивы, освещает поступки намерениями и вычитывает сокровенный смысл событий. Тогда обнаружится во всей своей полноте наша историческая и идейная правда, и Россия не забудет тех, кто пошел за Алексеевым и Корниловым, не ища для себя ничего и отдавая все, что человеку дорого в личной жизни…

Близок тот час, когда все поймут, что у Родины не может быть пасынков, что у нее не должно быть обездоленных, бесправных, беззащитных и угнетенных; что русским становится всякий, кто огнем своей любви и своей воли говорит: «Я – русский!» И когда придет этот час, тогда все почувствуют и поймут, что в единстве русского лона – все остальные деления второстепенны или несущественны, что все «классы» и все «партии» - для России, что Россия существует не для классов и не для партий…Вне этих основ нет здоровой государственности; и на них будет стоять наша Россия. Знаем, что для этого русские души по обе стороны родного рубежа должны очиститься от предреволюционных недугов и революционных страстей; что они должны погасить в себе старый дух и зажечь новый; что они должны принять по-новому Родину как целое и восчувствовать по – новому государственное дело России» (Ильин И.А. Белая идея / ПСС т. 9-10 - М: Русская книга, 1999, с. 280-314).

Примечательно то, что фундаментальные работы Ивана Александровича Ильина и Питирима Александровича Сорокина были обе написаны в 1923 году, и, чувствуется, что никто из политиков их не читал и читать не собирается, иначе результаты их деятельности были бы несколько иными.  Под Россией и русскими в те годы понимали всех граждан Великой России, вне зависимости от партийной и национальной принадлежности, а уж малороссов – тем более. Но, по всему видно, что до осознания этих пророческих слов еще очень далеко как в России, так, тем более, на Украине. Ныне по аналогии с  расхожей фразой советских времён: «не немецкий народ, но германский фашизм – основной враг всех народов Советского Союза», мы можем сказать: «не Украина и народы, её населяющие,  - злейшие враги России, но правящий режим и украинский национализм как идеология этого режима».

Что же касается Украины, то, похоже, что развал ее неизбежен. Общество, не делающее выводов из собственных ошибок, валящее все на «проклятых москалей», а то и вообще на одного Путина, как будто это дикий и жуткий монстр, способный читать мысли каждого человека на Украине, обречено на полное разложение и гибель. Пока еще есть время одуматься всем: и украинской власти, и части общества, считающей Россию главным виновником  украинских бед. Но вряд ли это произойдет. Бандиты, уничтожающие собственный народ, достойны презрения. Но те, кто молчаливо оправдывает это, только потому, что, к примеру, в Запорожье или в Киеве «все хорошо», также уважения не достойны. А расплата им будет такая же, как и всегда, как в итоге любой революции любому народу за всю человеческую историю.

«Низвергнуть власть и дегенерировавшую аристократию, мешающую развитию общества, ценой небольших жертв и усилий на первый взгляд кажется делом практически целесообразным. Если бы дело обстояло так, то мне нечего было бы возразить на это. Я не защитник и не поклонник бездарной, паразитарной и выродившейся аристократии. Но, увы, революции – говоря языком медицины – похожи на «болезни атипические», ход и развитие которых врач не в состоянии предсказать. Иногда, начав с незначительного симптома, не внушающего никаких опасений, они неожиданно осложняются и кончаются смертельным исходом. То же самое можно сказать и о революции. Кто может быть вполне уверен, что, зажигая маленький костер революции, он не кладёт начало огромному пожару, который охватит все общество, испепелит не только дворцы, но и хижины рабочих, уничтожит не только «деспотов», но и… самих зажигателей вместе с тысячами невинных лиц? – Никто! Поэтому в таких вопросах особенно необходимо «семь раз отмерить, прежде, чем один раз отрезать» (П.А. Сорокин. Социология революции. – М.: Астрель, 2008 г. – с. 35).

К этим пророческим словам великого русского ученого трудно что-либо добавить, кроме гласа вопиющего в пустыне: «Остановитесь, безумцы»! А остановиться можно только одним способом: признать факт независимости Новороссии, прекратить боевые действия и попытаться наладить жизнь на оставшейся территории Украины. Даже, если это сделать, кому-то придется ответить за тысячи загубленных жизней и развал народного хозяйства региона. Но, как показывают события, все бессмысленно, поэтому самое главное – не допустить подобного беспредела в своей стране, ибо «худой мир лучше доброй войны», «из двух зол выбирают меньшее», а, по сему, воры, находящиеся у власти, лучше серийных убийц, пусть и вскормленных этими же ворами, как это следует из сравнения режима Януковича и нынешнего. Вот еще один вывод из затянувшегося украинского кризиса.

«Говорят, что все наместники ворюги,

Но ворюги мне милей, чем кровопийцы» -

- эти великолепные строки Иосифа Бродского как «чёрный» юмор очень подходят к сложившейся трагической ситуации на Украине.

   Подведём краткие итоги полугода украинской революции.

1.   В Евросоюз не вошли, подписанный договор об ассоциации – не более, чем фикция. Более того, абсолютно неизвестно, хорошо или плохо, если Украина, действительно, войдёт в Евросоюз, ибо мечты – одно, а реальность – другое.

2.   Произошёл фактический развал страны по языковому признаку. Русскоязычные области восстали: Крым отошёл к России, на Юго - Востоке идёт война. Первичные причины постепенно отходят на второй план, выдвигая на первый вторичные - месть за разрушенные дома, убитых родных и друзей.

3.    У власти вместо коррумпированного Януковича утвердилась преступная шайка из воров, бандитов, убийц и гомосексуалистов и ранее бывших во «втором властном эшелоне».

4.    Погибли тысячи людей, сбежали из страны сотни тысяч, процесс этот продолжается и конца ему не видно.

5.  В ходе гражданской войны разрушаются города, села и станицы, хозяйство Юго - Востока Украины падает в пропасть.

6.  На остальной части Украины, где пока нет гражданской войны, экономика также деградирует, усиливается недовольство населения: получать похоронки и хоронить убитых на Юго – Востоке никому не хочется.

7.   Окончательно испорчены отношения с Россией, прерываются экономические связи, прекращены поставки газа. Все это ведёт страну к дефолту и экономическому коллапсу.

8.  Испорчены взаимоотношения между народами и отдельными людьми. Социальные сети в Интернете кипят взаимной ненавистью, проходящей уже через семьи и дружеские связи – это типичный признак настоящей гражданской войны.

9.  Подняли  голову коммунисты – главные виновники гибели людей в годы большевистских репрессий и голода на всей территории бывшего Советского Союза.

10. Испорчены отношения России со странами Европы, что негативно сказывается на обоюдном развитии экономик.

11ю На Украине в результате многолетней деградации армии и органов внутренних дел созданы террористические организации и полубандитские формирования, подчиненные олигархам, слабоуправляемые, которые в перспективе могут стать чисто криминальными.

При желании негативные последствия можно перечислять и далее, но, кажется, и упомянутых хватает с избытком. И сразу в голове возникает простой детский вопрос: «Зачем? К чему украинцам нужна была эта  революция?»

Этот вопрос всегда возникал в ходе любой революции за всю историю человечества, но никто и никогда не мог дать на него вразумительного ответа, потому что признавать собственные ошибки и собственную глупость не хочет никто. Со временем, однако, приходится.

Автор лишний раз хочет повторить, что выражает частное мнение, спорить ни с кем не желает и очень рад был бы ошибаться в своих оценках. Но 6 месяцев наблюдений за событиями, к сожалению, не выявили ошибок, напротив – действительность оказалась намного худшей, т.к. то, что безумный киевский режим начнет авиационные бомбардировки собственных городов и обстрел их системами залпового огня, автор предположить не мог.

            Июль  2014 г.

 

 

 КАК ЧАСТО ВИДИМ МЫ ПРОРОКОВ

                                                                Елена Семёнова

Как часто видим мы пророков
В своих грядущих палачах.
Не рок идёт на нас, но рока
Мы сами ищем и бича.

Глаза зажмурив, безраздельно
Отдаться власти вожака!
С груди срывает крест нательный
В экстазе бешенном рука.

Уверовать и покориться.
И пасть пред новым гуру ниц,
Чтоб вновь затем остервениться
И рвать, не разбирая лиц,

И тех топтать с особой страстью,
Кто был кумиром лишь вчера,
И уж иных "отважных" власти
Вопить с готовностью: "Ура!"
 

Из бури, поднятой в стакане,
Устроят целый "Сталинград"...
И поведут нас на закланье
Под старый гимн на новый лад.

 

 

 

ДЕЛЕНИЕ НЕ УБИТОГО МЕДВЕДЯ!

 «Могущество России может быть подорвано отделением от нее Украины…необходимо не только оторвать, но и противопоставить Украину России, стравить две части единого народа и наблюдать, как брат будет убивать брата. Для этого нужно только найти и взрастить предателей среди национальной элиты и с их помощью изменить самосознание одной части великого народа до такой степени, что он будет ненавидеть все русское, ненавидеть свой род, не осознавая этого. Все остальное – дело времени».

   Отто фон Бисмарк (1815 – 1898г.) Рейхсканцлер Германской Империи.

Канцлер Германиии не был первым, кто указал как разделить Россию. Это  практически предпринималось чрез разделение Православия Ватиканом проведением «уний». Этим же занялось правительство нацисстской Германии. Организации и лица занимавшиеся этим при Гитлере после второй мировой войны переехали в США. В Америке они начали пугать жителей «страшными русскими» желающими забрать у американцев имущество или даже убить. Нельзя забыть о продолжении шествия этих сеятелей вражды по этому пути и по их проискам был проведен в США «Закон порабощенных наций» с финансированием «помощи» различным «комитетам» и «национальным представительствам»,  этих в большинстве никогда не существовавших народов и  стран как например «Казакия», «Идел-Урал» и т.д. При этих организациях,  с большими кадрами платных служащих,   издавались на различных языках журналы, газеты и пропагандные книги, раздувая пламя «холодной войны».  Советский союз наконец развалился на самостоятельные республики,  но всеже у этих врагов Православия и русских сохранилось желание не допустить сотрудничество или хорошие взаимоотношения между славянскими республиками бывшего Союза и работу сеяния ненависти и вражды теперь с энтузиазмом продолжают  некоторые западные союзники.

 

 

 

«РУССКИМИ ЛЮДЬМИ МЫ ОСТАВАЛИСЬ И В ЛАГЕРЯХ».

Памяти К.Д. Вор

Елена Семёнова

«Я не требовал наград за свои дела, потому что был настоящим русским», - так писал в своём дневнике  замечательный русский писатель, имя которого, по слову Игоря Золотусского, «сделалось в литературе символом чести», Константин Дмитриевич Воробьёв.

 «Еще в детстве он ощутил свою исключительность, - вспоминает сын писателя, С.К. Воробьёв. - Отец мне рассказывал такой эпизод: однажды, когда ему было лет двенадцать, он шел в знойный летний день по полю и увидел следовавшую за ним тень в окружении сияющего нимба над головой. Его талант, действительно, Богом отмеченный».

Детство Константина Дмитриевича пришлось на годы становления советской власти. Он родился 24 сентября 1919 в селе Нижний Реутец Курской области в бедной крестьянской семье. «Степь, простор, огромное небо с первых дней окружали деревенского мальчика, - рассказывает дочь писателя, Н.К. Воробьёва. - Тихий хуторок, гречишный дух, соловьи по весне. Все яркое, сочное, красивое. Земля — шелковистая, черная, как воронье крыло. Отец знал назубок и птиц, и растения».

Ходили слухи, будто настоящий отец Константина был белым офицером. Однако, доподлинно о нём ничего неизвестно. Как свидетельствует Н.К. Воробьёва, «Константин Дмитриевич не знал своего отца. Воробьев — не его фамилия. Необыкновенно красивая мать Кости Марина по природе своей была любвеобильной. Пока муж Марины был на германском фронте, в 1919 году на свет появился Костя. Дмитрий Матвеевич Воробьев вернулся с войны, простил грешницу, записал мальчика на свою фамилию и дал свое отчество. Марина не посвятила никого в свою тайну. Папины родственники называли двух возможных отцов. У них на постое стоял австриец, интересный, породистый. Он мог стать отцом мальчика. Мои тетушки называли еще одного возможного батюшку — на горке жил богатый человек по фамилии Письменов. Марина ходила туда заниматься уборкой. И вновь случился роман…»

В начале 20-х Воробьёвы жили относительно благополучно, благодаря тому, что глава семьи работал заведующим сельмагом. Но однажды в магазине обнаружили недостачу, и Дмитрий Матвеевич был арестован. Вскоре после этого центральные области России поразил страшный голод, ставший следствием проводимой в стране коллективизации. В 1933 году село Нижний Реутец вымирало целыми семьями.

Всё пережитое в детстве нашло отражение в ряде произведений Константина Дмитриевича. В первую очередь, в повести «Друг мой Момич», рассказах «Синель» и «Почём в Ракитном радости».

Чтобы спасти семью от голодной смерти, четырнадцатилетний Воробьёв начал работать в сельском магазине, где платили хлебом. По окончании сельской школы он недолго учился в сельскохозяйственном техникуме в Мичуринске, после чего окончил курсы киномехаников, вернулся в родное село и устроился литературным сотрудником в районную газету. В 1935 году он написал стихотворение на смерть Куйбышева, в котором были такие строки: “Ты не один, в аду с тобою и Сталин будет в краткий срок”. Несомненно, именно этот опус стал причиной увольнения молодого сотрудника. Впрочем, официально в вину Воробьёву поставили хранение книги «Война 1812 года», бывшей настольной для Константина.

Последовав доброму совету, Воробьёв, не дожидаясь худших кар, перебрался в Москву к сестре. В столице он учился в вечерней школе, и одновременно продолжал журналистскую деятельность, работая в редакции газеты «Свердловец». На этом поприще он подвизался и во время службы в Красной Армии, сотрудничая в армейской газете «Призыв», а по окончании службы - в газете Академии им. Фрунзе. Благодаря крестьянскому происхождению и высокому росту, Константин был зачислен в роту курсантов Кремлевского училища.

Попасть в элитное подразделение Красной Армии было, казалось, большой удачей. Никто не мог предугадать, что в 1941 году эти молодые люди, отборные кадры, своего рода, гвардия, будет бездумно брошена на полное истребление наступающим на Москву немцам. Брошена, как пушечное мясо, едва вооружённая винтовками образца 1893 года и бутылками с зажигательной смесью. Брошена без шанса на спасение, ибо с тыла ожидали её откормленные заградотрядовцы…

Константин Воробьёв попал на фронт в октябре 1941 года. Немцы наступали на Москву, и в оголтелом хаосе тех дней целые дивизии оказывались в окружении, гибли почти в полном составе, попадали в плен, приравненный в СССР к измене Родине… Эту обстановку Константин Дмитриевич воспроизведёт до мельчайшей детали, до тончайшего психологического оттенка в повести «Убиты под Москвой», не утаив и одной из главных примет эпохи – безотчётного страха не перед врагом, а друг перед другом. Одна единственная деталь: никто из роты не решается взять листовку из тех, что сброшены с немецкого самолёта, и, глядя на это, капитан Рюмин задаётся вопросом: “Они боятся. Кого? Меня или друг друга?” Этот же мотив проходит во встрече Рюмина с командиром спецотряда НКВД, образ которого мгновенно вырисовывается, благодаря точно ухваченной характерной примете – «щупающей душу усмешке». Кажется, ни в одном советском произведении о войне не показано изнанки её с той предельной откровенностью, какая свойственна произведениям Воробьёва.  

«Никто из нас по-настоящему не нюхал ещё войны. Пока что мы ощущали её морально и только немножко физически, когда рыли окопы. Мы не встречали ни убитых, ни раненых своих, не видели ни живого, ни мёртвого немца. Мы видели лишь – да и то со стороны – вражеские самолёты. Они всегда пролетали большими журавлиными стаями, и рёв их надолго заполнял небо и землю. Я никогда не слыхал, чтобы в этот момент кто-нибудь произнёс хоть слово. Тогда бойцы почему-то избегали смотреть друг на друга, торопились закурить, и лицо у каждого было таким, будто он только что получил известие о несчастье в доме. Зато надо было слышать тот по-русски щедрый, приветственный мат по адресу своего самолёта, когда он появлялся в небе!» - так в повести «Крик» описывал своих однополчан Воробьёв. И, вот, этих-то бойцов, необстрелянных, едва вооружённых, бросили на верную смерть.

«При встрече с капитаном Рюминым маленький, измученный подполковник несколько минут глядел на него растроганно завистливо.

- Двести сорок человек? И все одного роста? – спросил он и сам зачем-то привстал на носки сапог.

- Рост сто восемьдесят три, - сказал капитан.

- Чёрт возьми! Вооружение?

- Самозарядные винтовки, гранаты и бутылки с бензином.

- У каждого?

Вопрос командира полка прозвучал благодарностью. Рюмин увёл глаза в сторону и как-то недоумённо-неверяще молчал. Молчал и подполковник, пока пауза не стала угрожающе длинной и трудной.

- Разве рота не получит хотя бы несколько пулемётов? – тихо спросил Рюмин, а подполковник сморщил лицо, зажмурился и почти закричал:

- Ничего, капитан! Кроме патронов и кухни, пока ничего!..» («Убиты под Москвой»)

В первом же бою, под Клином, почти вся рота Воробьёва была уничтожена, а оставшиеся в живых разбрелись по окрестным лесам. Этот первый бой, всё увиденное вдребезги разбило внушаемые пропагандой шапкозакидательские иллюзии «о том, что мы будем бить врага только на его территории, что огневой залп нашего любого соединения в несколько раз превосходит чужой» и многом другом. И устами капитана Рюмина писатель, пусть и не произнося имени, прямо называет главного виновника трагедии первых месяцев войны: «Мерзавец! Ведь всё это давно было показано нам в Испании!»

Произведения Константина Дмитриевича показывают тот очевидный, хотя и до сей поры оспариваемый факт, что победили в той войне не благодаря, а вопреки Сталину. «…Победили, - как пишет В. Куницын, - вопреки тому, что армия и флот перед боем оказались обезглавлены. Военачальников погибло перед войной больше, чем Россия потеряла их за всю историю ведения ею войн, включая Великую Отечественную... От командующих округами до командиров полков почти все были уничтожены по ложным обвинениям... Победили не потому, что нам сопутствовала удача (этого фатально не было), а потому, что нас невозможно было уничтожить... Сделано было, казалось бы всё, чтобы мы потерпели поражение. И изнутри, и извне. А этого не произошло!» Победили, благодаря силе духа народа, вставшего стеной против врага за свою землю, победили ценой громадных жертв, которых не вынесла бы ни одна другая страна, ни один другой народ…  

Немногие уцелевшие курсанты, включая Воробьёва, получившего тяжёлую контузию, оказались в плену. «Это новое разящее, уму не представимое бытие, по сути грозившее в тот год любому воюющему, бытие, смертную жестокость которого нельзя было и близко вообразить тогдашней советской молодёжи, воспитанной в победных обещаниях, — врезалось в грудь молоденького лейтенанта по сути как тема всей его жизни. Захватило не только обречённое тело пленника-новичка, но в первые же недели и мысль его: этого никто у нас не представляет! об этом — непременно рассказать, если только выживу» (А.И. Солженицын. Слово при вручении литературной премии К. Воробьёву и Е. Носову). Начался страшный путь из одного лагеря смерти в другой.

«Декабрь 1941 года был на редкость снежным и морозным. По широкому шоссе от Солнечногорска на Клин и дальше на Волоколамск нескончаемым  потоком  тек транспорт отступающих от Москвы немцев.

Ползли танки, орудия, брички, кухни, сани.

Ползли обмороженные немцы, напяливая на себя все,  что  попадалось  под руку из одежды в избе колхозника.

Шли солдаты, накинув на плечи детские одеяла  и  надев  поверх  ботинок лапти.

Шли ефрейторы в юбках и сарафанах под шинелями, укутав онучами головы.

Шли офицеры с муфтами в руках,  покрытые  кто  персидским  ковром,  кто дорогим манто.

Шли обозленные на бездорожье, на русскую зиму, на  советские  самолеты, штурмующие запруженные дороги. А  злоба  вымещалась  на  голодных,  больных, измученных людях... В эти дни немцы не били пленных. Только убивали!

Убивали за поднятый окурок на дороге.

Убивали, чтобы тут же стащить с мертвого шапку и валенки.

Убивали за голодное пошатывание в строю на этапе.

Убивали за стон от нестерпимой боли в ранах.

Убивали ради спортивного интереса, и стреляли не парами и пятерками,  а большими  этапными  группами,  целыми  сотнями  -  из  пулеметов  и пистолетов-автоматов!  Трудно   было  заблудиться  немецкому  солдату, возвращающемуся из окрестной деревни  на  тракт  с  украденной  курицей  под мышкой. Путь отступления его однокашников обозначен  страшными  указателями. Стриженые головы, голые ноги и руки лесом торчат из снега по сторонам дорог. Шли эти люди к месту пыток и мук  -  лагерям  военнопленных,  да  не  дошли, полегли на пути в мягкой постели родной страны -  в  снегу,  и  молчаливо  и грозно шлют проклятия убийцам, высунув из-под  снега  руки,  словно  завещая мстить, мстить, мстить!..» («Это мы, Господи!..»)

Сперва Воробьёв оказался в лагере под Ржевом, в котором ползающие по земле узники, которым не давали воды, пытаясь утолить жажду, съели «с крошками земли холодный пух декабрьского снега»…

«Низко плывут над Ржевом снежные тучи-уроды. Обалдело  пялятся  в  небо трубы сожженных домов. Ветер выводит-вытягивает в эти  трубы  песню  смерти. Куролесит поземка по  щебню  развалин  города,  вылизывает  пятна  крови  на потрескавшихся от пламени  тротуарах.  Черные  стаи  ожиревшего  воронья  со свистом в крыльях и зловещим карканьем плавают над лагерем.  Глотают  мутные сумерки зимнего дня залагерную даль. Не видно просвета  ни  днем  ни  ночью. Тихо. Темно. Жутко.

Взбесились,  взъярились  чудовищные  призраки  смерти.  Бродят  они  по лагерю, десятками выхватывая свои жертвы. Не прячутся, не крадутся призраки. Видят  их  все  -  костистых,  синих,  страшных.  Манят  они  желтой  коркой поджаристого хлеба, дымящимся горшком сваренной в мундирах картошки.  И  нет сил оторвать горящие голодные глаза от этого воображаемого сокровища. И  нет мочи затихнуть, забыть... Зацепился  за  пересохший  язык  тифозника  мягкий гортанный звук. В каскаде мыслей расплавленного мозга не потеряется он ни на секунду, ни на миг:

- Ххле-епп, ххле-еп... хле-е...

На тринадцатые сутки умышленного мора голодом  людей  немцы  загнали  в лагерь раненую лошадь. И бросилась  огромная  толпа  пленных  к  несчастному животному, на ходу открывая ножи, бритвы, торопливо  шаря  в  карманах  хоть что-нибудь  острое,  способное  резать  или  рвать  движущееся  мясо.  По образовавшейся гигантской куче людей две  вышки  открыли  пулеметный  огонь. Может быть, первый раз за все время войны так красиво и экономно расходовали патроны фашисты. Ни одна удивительно  светящаяся  пуля  не  вывела  посвист,  уходя поверх голов пленных! А когда народ разбежался к  баракам,  на  месте, где пять минут тому назад еще ковыляла на трех  ногах  кляча,  лежала  груда кровавых,  еще  теплых  костей  и  вокруг  них  около  ста  человек  убитых, задавленных, раненых...

...В одно особенно холодное и вонючее в бараке утро,  Сергей  с  трудом поднял с нар голову. В висках серебряные молоточки выстукивали  нескончаемый поток торопливых ударов. В первый раз не чувствующие  холода  ноги  казались перебитыми в щиколотках и коленях.

"Тиф", - спокойно догадался  Сергей  и,  сняв  шапку,  положил  ее  под голову». («Это мы, Господи!..»)

Ни контузия, ни тиф, ни страшное изнеможение сил, вызванное голодом, не могли сломать необычайно сильной натуры Константина Дмитриевича. Он не переставал думать о побеге, напряжённо вынашивая план оного. В «Архипелаге ГУЛаг» А.И. Солженицын отмечал, что беглецы – это совершенно особая категория заключённых, особый психологический тип. Решиться на столь отчаянный шаг могли лишь единицы. И среди этих единиц был Воробьёв. Первый раз он бежал из плена во время этапа, сумев на полном ходу спрыгнуть с поезда, вёзшего узников в Литву. Товарищ, бежавший вместе с ним, разбился насмерть, а Константин Дмитриевич выжил, но сильно повредил ногу. Эта травма и привела к повторному пленению после нескольких дней блуждания по литовским лесам.

Далее был Каунас, где многих прибывших пленников гестаповцы в куски изрубили лопатами, и страшный Саласпилсский лагерь, «Долина смерти», где все сосны, сколько может дотянуться человек, были обглоданы умирающими от голода узниками… Люди умирали здесь каждый день без счёту, умирали, смирившись со своей участью. Но Воробьёв смириться не мог. Он вновь вынашивал план побега и искал единомышленников.

«В  этот  день  Сергей  подошел  к  седоголовому  иссохшему  старику  с сохранившимися знаками отличия  полковника.  Он  сидел  и  что-то  писал  на обложке книги, каким-то чудом  попавшей  в  лагерь.  На  приветствие  Сергея полковник молча чуть наклонил голову.

- Товарищ полковник, мы знаем все, что погибнем... Вы, наверное, умрете завтра, если не дать вам сейчас кусок хлеба... Я умру через  месяц.  Я  буду дольше всех жить тут, потому что только пять дней тому назад пришел сюда...

 Старик спокойно и равнодушно -глядел на Сергея.

 - Нас шестьсот человек, - продолжал тот. - И если  мы  со  всех  сторон полезем на проволоку, то... человек сто останется, может быть, в живых...

- Нет. Я думал... Идите.

- Но почему же нет?

-  В  одну  минуту...  четыре  пулемета  выбрасывают...  четыре  тысячи восемьсот пуль... Восемь пуль на каждого... Всего нужно  перелезть  тридцать метров проволоки...  Каждый  метр  -  три  ступеньки...  В  минуту  -  шесть ступенек... значит - пятнадцать минут... Следовательно, сто двадцать пуль... на каждого. Идите...» («Это мы, Господи!..»)

Константину Дмитриеву удалось невозможное: он сумел бежать вновь, но и в этот раз его постигла неудача, после которой ему привелось узнать кошмар тюрем в Паневежисе и Шяуляе, пытки гестаповских застенков… Привелось изведать и холодящий ужас камеры смертников, в которой «в одном исподнем белье, заломив руки, сидели, тесно прижавшись  один к другому, четыре человека. Теперь с вошедшими смертников было семеро. Глаза каждого  казались  дегтисто-черными:  зерна  зрачков  были  неправдоподобно велики, распираемые предсмертным осмысленным  ужасом.  Мысль,  что  вот  уже завтра их не будет в живых и никогда потом, кидала людей то из угла  в  угол поодиночке, то в одну тесную кучу. До крови грызли  руки,  пальцы  вырывали пряди волос. Но нет, это не сон. Это - быль и явь, это - неумолимая  правда, как вот эти желтые цементные стены и стальные двери камеры!..» («Это мы, Господи!..»)

Казалось бы, две неудачи и всё испытанное могло сломить даже самого сильного и волевого человека, но в голове двадцатитрёхлетнего пленника продолжала биться одна и та же неотступная мысль:  ««Бежать, бежать, бежать!» - почти надоедливо, в такт шагам, чеканилось в уме слово. «Бе-ежа-ать!» - хотелось крикнуть на весь лагерь и позвать кого-то в сообщники… Нужен был хороший, надёжный друг. И лип Сергей к разговору кучки пленных, прислушивался к шёпоту и стогну, ловя в них эхо своего «бежать»…» («Это мы, Господи!..»)

24 сентября, в собственный день рождения, Константин Дмитриевич бежал в третий раз. На этот раз удача улыбнулась ему: он успел скрыться в лесу и нашёл приют в доме Яна Дзениса, жена которого зазвала встреченного в лесу беглеца к себе и укрыла на чердаке.

Здесь Воробьёву суждено было встретить свою будущую жену – Веру Дзенис, с которой вскоре ушёл в лес создавать партизанский отряд. Отряд этот во главе с Константином Дмитриевичем с большим успехом сражался с немцами до самого освобождения Прибалтики.  

Казалось бы, такие подвиги должны были быть по достоинству оценены Родиной, но… Как отмечает, сын писателя С.К. Воробьёв: «У вершителей судеб в советское время был другой взгляд на людей. Ведь советские воины, попадавшие в плен, даже тяжелораненые, в бессознательном состоянии, автоматически зачислялись властью в "предатели Родины". Так, после войны сотни тысяч бывших военнопленных, выживших в фашистской неволе, перекочевали в отечественные концлагеря. Отца, к счастью, эта участь миновала - учли то, что он был в партизанском отряде. Но не раз допрашивали в НКВД, пытаясь, как тогда водилось, докопаться, не является ли он "замаскированным врагом". И допрашивали жестко, до сердечного надрыва. В итоге уволили из армии, лишили офицерского звания. А когда он стал писать повести и рассказы, необычные для того времени по своей правдивости, на их пути к читателю идеологические надсмотрщики ставили преграды».

 При разбирательствах Воробьёву вспомнилось и его дерзкое, обличающее фашизм заявление, отправленное им в какую-то немецкую газету сразу после побега из плена и напечатанное там, что трактовалось НКВД как сотрудничество с оккупационными изданиями.

«Он мог назвать их палачами и выродками, а сердце упрямилось поверить в их людоедскую жестокость, потому что в физическом облике их все было от обыкновенных людей». (Из дневника)

После вынужденной демобилизации Константин Дмитриевич перебрался в Вильнюс. Работать было негде, и писатель смог устроиться только в торговлю.

Между тем, им уже было написано первое произведение о пережитом – «Дорога в отчий дом», позже переименованное в «Это мы, Господи!..». Эта вещь создавалась в течение месяца в шауляйском подполье на чердаке Дзенисов. В ней писатель выплеснул всё, что довелось ему увидеть, пережить и перечувствовать в плену. Повесть перепечатали на машинке, а саму машинку зарыли в саду, где она и пролежала до конца войны.

Сразу после войны Воробьёв отослал повесть в журнал «Новый мир». Но редакция испугалась уже самой темы. Под предлогом, что автор представил лишь первую часть произведения, вопрос о публикации был отложен до появления окончания. Текст попал в архив, где был случайно найден лишь в 1985 году.

«Повесть отбросили — и этим «ударом в спину ножом», как назвал Воробьёв, он был ранен надолго, надолго — больше он не пытался печатать её до конца жизни — по полной безнадёжности. Лишь два коротких его рассказа, связанные с пленом, много позже увидели свет — «Немец в валенках» и новеллистически отточенная «Уха без соли», — оба просвеченные человечностью. Да тема-то оставалась неисчерпаемой: а кто когда расскажет о жестокой борьбе между пленными за выживание на краю гибели, и сколько зла и низости обнажалось при этом? или об измождённых процессиях под конвоем — как пленных гонят за повозкой с трупами закапывать своих умерших? — «Это мы, Господи!» напечатали — лишь через 40 лет, уже в «перестройку»». (А.И. Солженицын. Слово при вручении литературной премии К. Воробьёву и Е. Носову)

«У отца была необычайно трудная жизнь, - говорит С.К. Воробьёв, — он прошел все «круги ада» войны и фашистского плена, испытал страдания одиночества и непонимания. Такой же трудной оказалась и писательская судьба — его рукописи отвергались многими издательствами, так как поднятые им темы находились под запретом. Но несмотря ни на что, он сохранил чистый и цельный взгляд на жизнь, на призвание человека на земле…

…Мне самому скоро уже «полтинничек», но я никогда не встречал никого похожего на отца. Это была ярчайшая личность — говорю без преувеличения, — от него исходила особая энергетика».

Н.К. Воробьёва вспоминает: «По натуре он был громкоголосый, заводной. В молодости устраивал семейные «маскарады» — переоденутся в кричащие одежды и начинают импровизировать всякие сюжеты. Иногда за подобные дурачества на улице попадал в милицию. Я помню его в длинном темно-синем пальто, очень он был представительный. Как-то зимой вышел пройтись, а вернулся раздетый: отдал пальто нищему алкашу. Мы долгое время жили в коммуналке, на кухне выстраивались у своих столов хозяйки четырех семейств. Всех раздражало, что Константин Дмитриевич вечно притаскивал в квартиру то подбитую птицу, то еще какую-нибудь живность, которую предстояло вылечить. Мы с Сережей любили, когда отец готовил сам, например, карасей в сметане. Пальчики оближешь. Он вообще стряпал лучше мамы. На свою любимую рыбалку отправлялся в полном походном снаряжении и тащил все на себе. А уж какую он тройную уху на берегу готовил! Лет до пятнадцати я была окружена вниманием отца: коньки, велосипед, красивые платья — он заботился, чтобы его дочь выглядела достойно. Я, в свою очередь, ревновала его ко всем. Естественно, желала ему известности, славы, какой-то иной, красивой жизни. Меня мучила, задевала его обойденность».

Константин Дмитриевич был любящим и заботливым отцом и глубоко порядочным человеком, отличающимся большим чувством ответственности. «Папа был страшно опутан бытом. На нем всегда висел долг перед людьми, обязательства перед ними. Честь была для Константина Дмитриевича превыше всего», - свидетельствует Н.К. Воробьёва.

Книги Константина Дмитриевича стали большим потрясением для его детей. С.К. Воробьёв рассказывает: «Первое, что я прочел, была повесть о войне "Крик". К тому времени, как мне казалось, я уже многое знал о минувшей войне - по книгам из школьной программы, по кино. Особенно впечатляли лихие подвиги героев телесериала "Четыре танкиста и собака". Но когда я прочитал "Крик" - во мне будто все перевернулось. И каждая следующая вещь - "Убиты под Москвой", повести и рассказы о фашистском плене, о довоенной деревне - были открытием. Я начал по-настоящему понимать, что такое война, как это страшно. Меня завораживало и то, что отец сам прошел все круги ада: в числе кремлевских курсантов, почти безоружных, противостоял под Москвой немецкой бронированной армаде, испытал все мыслимые и немыслимые муки в лагерях военнопленных, нашел в себе силы совершить побег, стать партизаном...»

«Крик» стал потрясением и для многих читателей, когда Сергей Воронин отважился опубликовать её в журнале «Нева». Ещё раньше Воронин напечатал положительную рецензию на первую московскую книгу Константина Дмитриевича «Гуси-лебеди» (ранее в Вильнюсе вышла книга рассказов «Подснежник»).  Одним из первых прозу Воробьёва заметил Юрий Бондарев, писавший в 1960 году на страницах «Литературной газеты»: «Ещё мало кому известный Константин Воробьёв набрал уже ту высоту мастерства, которая позволяет сказать: в литературу пришёл талантливый писатель, скромный, нешумный, но писатель со своим миром, со своей добротой, со своей интонацией». О повести «Крик» Бондарев отозвался следующим образом: «Эта маленькая повесть почти вся написана с той суровой и вместе с тем щемяще-горькой интонацией, которая сразу же придаёт чёткую реалистическую окраску короткой истории фронтовой Любви». При этом Бондарев критиковал повесть за «беллетристичность», которая «порой разрушает неторопливую реалистическую манеру письма, снижает пронзительно-щемящую ноту, с которой вещь начата; иногда отсутствие мотивировок рождает ощущение заданности, вообще-то чужеродной стилю Воробьёва».

В 1963 году А.Т. Твардовский опубликовал в «Новом мире» повесть «Убиты под Москвой», принёсшую писателю первую известность. «Вы сказали не только новое слово о войне», - писал Александр Трифонович Воробьёву. Официальная же критика сочла иначе. Так, Григорий Бровман обвинил Константина Дмитриевича в очернительстве: «Что это такое?! Мрачный реестр страданий, ужасов и смертельно изуродованного тела, оторванные руки, искалеченные жизни». Воробьёв оказался настолько не ко двору власть предержащим, что главный идеолог страны М. Суслов запретил имя писателя даже к упоминанию.

«…человеку, жаждущему правды, невозможно брести в реке лжи. Воробьёв читал и читал, что полилось в печати о фронте, о войне, — и приходил в ярость от перекажения, от облыгания. Даже честные публикации были искажены утайками и полуправдой. И при начале общественного оживления, в 60-х, Воробьёв написал две прямодушные повести о подмосковных боях — «Крик» и «Убиты под Москвой». В них мы найдём, при всём скоплении случайностей и неразберихи любого боя, и нашу полную растерянность 41-го года; и эту немецкую лёгкость, как, при лихо закатанных по локоть рукавах, секли превосходными автоматами от живота по красноармейцам; и тупость неподготовленных командиров; и малодушие тех политруков, кто спешил свинтить шпалы с петлиц и порвать свой документ; и засады за нашей спиной откормленных заградотрядчиков — уже тогда, бить по своим отступающим; и ещё, ещё не всё поместилось тут — и об этом тоже целые поколения не узнают правды?? — Повесть «Убиты под Москвой» безуспешно прошла несколько журналов и была напечатана в начале 63-го в «Новом мире» личным решением Твардовского. И концентрация такой уже 20 лет скрываемой правды вызвала бешеную атаку советской казённой критики — как у нас умели, на уничтожение. Имя Воробьёва было затоптано — ещё вперёд на 12 лет, уже до его смерти. Он жил эти годы со «вторым ножом в спине», в состоянии безысходности». (А.И. Солженицын. Слово при вручении литературной премии К. Воробьёву и Е. Носову.)

Между тем, повесть «Убиты под Москвой» высоко оценили писатели-фронтовики: В. Кондратьев, В. Астафьев, Е. Носов. Последний писал о прозе Воробьёва: “Впервые я прочитал его более двадцати лет назад, когда он был уже зрелым мастером. Это была повесть «Убиты под Москвой». В общем потоке тогдашней литературы о войне она остановила меня, как останавливает в картинной галерее, повергает в волнующее смятение, скажем, суриковское полотно «Утро стрелецкой казни»”.

В начале 1960-х годов Константин Дмитриевич обратился к деревенской теме. Для начала он написал повесть «Почём в Ракитном радости». Но Сергей Воронин честно признался автору, что повесть «радости нам не доставила, а почему, ты должен знать сам. Не можем её напечатать. Никак не можем... А написано очень хорошо, очень!». По сути, в этой повести Воробьёв бросил вызов советской власти. Из неё явствовало, что гражданская война у нас никогда не заканчивалась. С сокращениями её осмелились в 1964 году напечатать лишь в издательстве «Советская Россия».

«Своей наибольшей удачей отец считал повесть «Друг мой Момич» (о страшном периоде коллективизации в деревне), - свидетельствует С.К. Воробьёв. -  Автора повести травили, набранную рукопись в издательстве изъяли, и даже Твардовский, редактор «Нового мира», давший жизнь повести «Убиты под Москвой», не решился на публикацию предельно правдивой пронзительной книги».

За это произведение Воробьёв взялся в 1964 году. «Я и в самом деле пишу роман, – сообщал тогда писатель редактору издательства «Советский писатель» Виктору Петелину. – Сюжет его – просто жизнь, просто любовь и преданность русского человека Земле своей, его доблесть, терпение и вера. Роман будет из трёх небольших частей, объёмом листов в 20. Начало его – тридцатые годы, конец – шестидесятые нашего, как говорят, столетия. Наверное, что-то будет в нём и о так называемом «культе». Я не боюсь того, что темы этой чуждаются издатели, хотя и не все. Причина их «оторопи» мелка и недостойна серьёзного внимания. И она преходяща. Ведь если говорить правду, то тема «культа» по существу ещё совершенно не тронута. Она лишь печально скомпрометирована и опошлена различного рода скорохватами и конъюнктурщиками – бездарными к тому ж – т.е. теми самыми «мюридами», которые в своё, «культовское» время создавали и охраняли этот «культ» с кинжалами наголо. Нет, я не собираюсь поражать, устрашать, холодить и леденить. Я хочу по возможности русским языком рассказать о том, на чём стояла, стоит и будет стоять во веки веков Русь моя вопреки всему тому, что пыталась и будет ещё пытаться подточить её, матушку. Роман будет ясен, прост, спокоен, правдив и жизнеутверждающ, поскольку мы с Вами живы, здоровы и боевиты. Кажется, я наговорил полный короб комплиментов ему, роману, но сам я тут ни при чём: я строитель, любящий свою работу и наученный понимать толк в «стройматериале». И если я иногда отступаю от желания «заказчика» приделать «балкончик» к зданию, то это ж на пользу зданию. Дольше стоять будет». Но для «Советского писателя» такая вещь показалась чересчур смелой.

Как пишет в своей статье «Под ударами судьбы» В. Огрызко: «Вчерне «Момич» оформился у Воробьёва в 1965 году. Поначалу писатель очень рассчитывал на «Новый мир» А.Твардовского и на своего постоянного редактора в издательстве «Советская Россия» И.Фомину. Но Твардовский то ли уже устал рисковать, то ли поддался своему окружению, которое не хотело, чтобы «Новый мир» слишком часто обращался к драме русского крестьянства. Во всяком случае драться за «Момича» с цензурой он не пожелал. Зато бойцовские качества проявила Фомина. Когда она поняла, что руководство колеблется, эта женщина придумала неожиданный трюк, который, как ей казалось, дожмёт функционеров. Фомина взялась за формирование, как теперь бы сказали, общественного мнения. Сошлюсь для примера на воспоминания воронежского прозаика Юрия Гончарова. Если верить им, он «Момича» получил от Фоминой в 1966 году буквально на одну ночь. «Помню всё так, – признавался Гончаров, – как будто это даже не прочитанное, а пережитое самим. Засело во мне множество подробностей – есть удивительные по наблюдательности, кое-какие места помню почти дословно. Написана повесть на редкость сильно, изобразительность великолепна, а горькая правда рассказанного, сам «звук» не просто оставляют в сердце след, но больно и навсегда его ранят». А дальше Гончаров рассказывал о своей встрече с Астафьевым. «Мы говорили о Вашем «Момиче», сошлись на самой высокой оценке и тут же оба сокрушались и злились без меры, что ничего-то настоящее не может пробиться сквозь заслоны, воздвигнутые подлостью и трусостью. Сколько уже сгублено запретительством и сколько оно ещё сгубит! А сколько остаётся в зерне, на корню, в черепных коробках, задавленное тягостным чувством безнадёжности?» («Слово исповеди и надежды». Письма русским писателям», М., 1990). Гончаров тогда ещё не знал, что всё-таки Фомина пробила «Момича» в печать, но в сильно сокращённом варианте и под другим названием – «Тётка Егориха». Это случилось в 1967 году. Полностью, без купюр повесть «Друг мой Момич» была издана лишь в 1988 году».

«Я не знаю, что погнало меня сразу на огород, к амбару. Еще на крыльце своей хаты передо мной возник голубов-ский конь в подбрыке, с округло-раздвоенным крупом, и я заученно и легче, чем тогда, на выгоне, завыл на одной ноте. Я бежал и выл, и от угла своего полуразоренного сарая увидел Момича. Он был жив. Он стоял на коленях возле лаза в омшаник и сгребал в подол рубахи комья снега. Мимозыром, вскользь, я увидел растворенную дверь амбара, каких-то незнакомых людей, загруженные чем-то сани и Момичева жеребца в упряжи, а подле омшаника что-то кряжистое, серое, неподвижно-убитое. Я не хотел и боялся знать, почему Момич стоит на коленях, зачем понадобился ему снег, и видел только его набрякшие руки и больше ничего.

— Дядь Мось! Дядь Мось!

Я прокричал это ему в лицо, и Момич сонно взглянул на меня и сказал недоуменно и неверяще:

— Живые...

В снегу копошились и елозили пчелы,— это их сгребал он в подол рубахи.

— Зачем они нам, вставай! — сказал я, но он захватил пригоршню снега, поднес его к лицу и трижды дыхнул в ладонь.

— Вставай, дядь Мось! Неш их отогреешь теперь! — сказал я.

— Живые ж! — повторил Момич.— Сходил бы за ведром али за меркой, а?

Он сказал это равнодушно и тупо, и я никуда не пошел. Я уже разглядел на снегу подле омшаника поваленные колоды ульев, почуял, что было в широкой кадке, грузно сидевшей в передке саней,— в нее обломали соты, узнал Сибилька, Андрияна Крюкова и тех трех некамы-шинских мужиков, что приходили к нам в хату с учительницей. Ни Голуба, ни уполномоченного тут не было. Я стоял возле Момича и ждал, когда кто-нибудь из ударников вынесет из амбара не мешок с мукой или рожью и не кошель с салом, а что-нибудь другое, не виданное еще ими самими и мной,— мало ли чем оно могло оказаться! Мешки носили к саням те трое и Митяра, а Сибилёк караулил жеребца. Он держал его не за узду, а за ноздри двумя пальцами, и жеребец стоял понуро и смирно. Кострец у жеребца обозначился угловато и плоско, а живот подобрался и усох — наверно, Момич не поил и не кормил его со вчерашнего дня. Где ж там было поить, раз упряжь и ту бросил возле плетня! Весь с ног до головы белый — обмучнился — Андриян высунулся из сумрака амбара и весело,— весна ж на воле,— спросил у Сибилька:

— Игнатьич, а жмыхи забирать? Ну прямо как колеса от хохлацкой арбы! Вот же куркуль!

Сибилёк кивнул — забирать, мол. Андриян пропал в темноте амбара, а Момич поднялся, вытряхнул из подола рубахи белых пчел и неразличающе, как спросонок, оглядел сначала меня, потом свои руки. Я подумал, куда им Сибильку, Андрияну и тем троим — нужно сейчас бечь: на проулок через наш огород или на выгон мимо клуни? Лучше на проулок — ближе потому что, да и Сибильку тут знакомей, но Момич заморенно оперся на мое плечо, и мы пошли мимо амбара и загруженных саней к воротам на двор. Там под поветями закут и сарая ныли голуби, буль-булькала капель и густым сине-розовым паром курилась большая кругловерхая куча навоза.

Еще от варка, где на мутовязи бился и ярился кобель, я увидел на крыльце Момичевой хаты Зюзю, а возле подводы Митяру Певнева и учительницу. Пятясь и приседая, Зюзя тянул из сеней вздувшуюся кумачную перину, а на ее втором конце полулежала между притолок дверей Настя. Она заметила нас с Момичем и, обжав перину оголенными руками, рванула ее к себе. Зюзя ткнулся вперед и упал, поскользнувшись,— не обвыкся, видно, в хромовых сапогах. Мне не нужно было тогда смеяться — какой же тут смех и над кем, но с собой не всегда легче справиться, чем с другими, отчего у людей и бывает лишнее горе. Я засмеялся негромко, не с радости и не с озорства, а просто так, из-за своих двенадцати годов, девка одолела малого, а Зюзя, глянув в нашу сторону, перекосился в лице и на крике, себе самому жалуясь, спросил невидимую в сенцах Настю:

— Это ты мине, коммунара, свалила, кулацкая стерва?!

Сидя, он вылущил из кармана кожанки белесый обтерханный наган и обеими руками поднял его у себя над головой. Наверно, он стрелял в первый раз, потому что при хлопке зажмурился и пригнулся. Я тоже пригнулся и схватился за Момича, и, когда Зюзя опять стал жмурить глаза и хилиться набок, Момич шагнул к крыльцу и в трудном борении с чем-то в себе сказал:

— Слышь, ты... Спрячь пугач! Ну?!

Неизвестно, как и зачем я оказался тогда между Момичем и крыльцом. Я стоял спиной к Зюзе, ждал выстрела и выл; но Зюзя не стрелял, а Момич качал себя вправо и влево и глядел куда-то через крыльцо, на рушник, видно. Я тихонько выл и слышал, как за моей спиной учительница смятенно-торжественно сказала Зюзе:

— Сергей Федорович, на вас ведь было прямое покушение! Надо немедленно составить акт!

Переливчато и чисто — будто она «страдала» под Романову гармошку заголосила в хате Настя. Момич округло, словно обходил яму, повернулся от крыльца и пошел к варку. Я стоял и ждал, пока он зайдет за угол конюшни, и учительница несколько раз спросила меня издали, чего я тут жду. К варку я пошел Момичевым шагом и когда оглянулся, то увидел, как Зюзя немощно вволок перину в сани, сразу погасив там лучистое сияние не то Настиной швейной машины, не то иконы Николы Чудотворца…» («Друг мой Момич») 

Повесть «Друг мой Момич» особенно отметил в своём слове при вручении премии А.И. Солженицын: «…Его юность, прожитая в деревне, дала ему многое оживить, и он свободен и естественен в сельском материале. Обо всём растущем, живущем и народном обиходе — у него и слова природные и звучит непринуждённый разговорный язык. Отметное достижение здесь, — правда о разоре русской деревни, повесть «Друг мой Момич», в которой автор сумел изнутри показать и раннесоветскую коммуну (всю мертвечину её обряда и образа мысли — очень свежо); и закрытие церкви (священника заставили перед мужиками отрекаться от веры, разгром иконостаса); и — конокрад председателем сельсовета — начало раскулачивания, первые конвойные отгоны, сперва по паре выхвачиваемых, — при общем замирании села. Повесть написана с характерной для Воробьёва чёткостью эпизодов, языка, фраз и большой мерой в недосказанностях. В ней — десяток ярких весьма своеобразных фигур. Мужик-богатырь Максим Евграфович, а по кличке Момич — твёрдый, хозяйственный, мужественный и вместе с тем добродушный и сочувственный к слабым, — из лучших крестьянских образов в нашей литературе. Когда-то пойманный им конокрад и отпущенный — теперь, в будёновке, с милицией, приходит выгребать всё его имущество, нажитое собственными неутомимыми руками. Момич, однако, с этапа уходит, обзаводится ружьём и скрывается в лесу, в землянке — непобедимый тип. А в войну — он и в партизанах.

К этой повести подтолкнула Воробьёва невыносимая фальшь «Поднятой целины», с её щукарским балаганом. И он отнёс рукопись в «Новый мир», это было уже в 65-м году, кажется, приосвобождённое время? Никак нет, в самой благожелательной редакции он услышал: повесть имеет несостоятельную претензию сказать новое слово о коллективизации, это — ограниченность взгляда. Затем её принимали в московском издательстве — но набор велено было рассыпать. Это был — третий удар по автору, после которого он уже не оправился до своей тяжёлой смерти».

Константин Дмитриевич остро переживал следовавшие один за другим отказы и запреты. «Хотя я в те годы был мальчишкой, - вспоминает С.К. Воробьёв, - я все же замечал, как отец расстраивался из-за очередного письма с официальным штампом на конверте. Но человек он был очень волевой, за плечами у него была потрясающая школа жизни. Он хорошо понимал, что обнаженная правда, которую он говорит в своих книгах, не нравится многим сильным мира сего, и они постоянно будут препятствовать ему. Известно: чтобы говорить правду, требуется мужество, а отцу было не занимать его. Несмотря ни на какие удары, писать он никогда не бросал. Теперь, изучив его архив, я думаю, что отца даже раззадоривали иные приходившие из издательств и журналов "внутренние рецензии" - настолько они были бездоказательными, а то и просто примитивно-хамскими. Например, указывали, что он "создает патологически мрачный колорит". Или: "Вещь бездарная, абсолютно неинтересная, об аморфном человеке". В другом письме: "Что с вами случилось - вы же вроде неплохо писали?"»

Горькие мысли писатель поверял дневнику: «Пробую работать. Хочу написать цикл миниатюр о том, что было. «Заметы сердца»… …А писать невозможно. Как только я сажусь за стол, за спиной незримо встает редактор, цензор, советский читатель. Этот «простой человек», пишущий на меня жалобы в ЦК. Жить давно надоело……

Я утратил вкус к жизни и боюсь, что не смогу писать…

…Нет, дневник вести невозможно, если всё время помнить, что его каждую секунду могут прийти и забрать. А записывать здесь различный вздор, а не то, от чего волосы встали бы дыбом, не стоит…»

Растёт во мне тоска и обида, - так писал о себе Константин Дмитриевич. Иногда груз этой тоски и многочисленных обид становился столь тяжел, что приходила отчаянная мысль «прекратить глупую возню».

«Ну что, Воробьев, гибнешь?

- Нет, я еще держусь, это мне надо… жить надо, а то, что пистолет постоянно рядом, что мне стоит протянуть руку — и я прекращу эту глупую возню, — это мне помогает жить. Я всегда свободно, по собственному желанию, уйду, и никто, никогда, ни за что не заставит меня уйти из жизни, если я того сам не захочу!» (Из дневника)

«Отец был очень одинок, - говорит Н.К. Воробьёва. - Я не раз видела его слезы — он плакал от безвестности, от тоски, отрешенности от желанного общения с писателями. Он задыхался в провинции…»

«В Москве он, мало издаваемый, бывал нечасто, ограничиваясь перепиской с журналами и издательствами, на съезды писателей России его не приглашали, лишь один раз попал на какое-то мероприятие, да и то досрочно вернулся оттуда - не вынес пустопорожней говорильни, - свидетельствует С.К. Воробьёв. - Однако некоторые важные контакты с единомышленниками и прежде всего с писателями-фронтовиками у него были. Я помню, что к нему приезжал Виктор Некрасов, знаю о дружеских отношениях с Юрием Бондаревым... Особая статья - дружба с Виктором Астафьевым.

Предыстория ее такова. В 1964 году Александр Твардовский напечатал в "Новом мире", хотя и с немалыми купюрами, повесть "Убиты под Москвой". В том же году в Москве вышел первый сборник Воробьева "У кого поселяются аисты". Эти публикации принесли отцу всесоюзную известность, он стал получать много писем от благодарных читателей. И в то же время один из официальных критиков, выступавший на страницах главных партийных изданий, опубликовал разгромную рецензию, требуя больше не печатать подобные "патологические произведения".

Можно представить, что испытывал в те дни писатель, с таким трудом пробивавшийся к читателю. Ведь тот же "Новый мир", редактируемый Твардовским, отверг его повесть "Друг мой Момич" - о русской деревне 20-х годов, попавшей под власть "конокрадов и всякой нечисти", об ужасах коллективизации, а также повесть "Почем в Ракитном радости", рассказ "Чертов палец"... А эти свои работы сам отец считал большими удачами.

И вот в этой ситуации со страниц газеты "Литературная Россия" прозвучало темпераментное слово в защиту творчества Константина Воробьева - слово Виктора Астафьева. Отец просто воспрянул. А вскоре у них с Астафьевым завязалась дружеская переписка».

Дружбой с Виктором Астафьевым Воробьёв очень дорожил. В своих письмах Константин Дмитриевич часто благодарил его «за ласку», жаловался, что отвык от человеческого слова — «потому, как рык и брань сплошь... сердце-то незащищенное!» Астафьев называл Воробьева большим русским писателем, отмечая точность его стиля, «удивительно тонкое проникновение в святая святых, душу человека», говорил, что его повести должны стоять на одной полке с русской классикой.

К сожалению, это убеждение нисколько не могло повлиять на официальную линию, коей следовали редактора и критика…

«Это какая-то мстительная зловредность, свойственная бездарным людям, нечаянно, по праву безвременья оказавшимся в силе делать свои пакостные заметки на чужих рассказах. К ним уже стало невозможно относиться с брезгливым пренебрежением, потому что они назойливо и откровенно (потому что «работают» безнаказанно) утверждают, что они - враги всех и каждого, кто мыслит. Кто не знает, что есть жемчужные мухи, водка «Российская», что можно посмотреть отчужденно, а что-то сказать миролюбиво, что можно ощутить царапную боль в сердце; и есть ладанно-горький запах, и можно непростудно кашлянуть, что можно рыдать судорожно, редко и трудно[1]…

***

Какое-то порочное убожество мысли, какое-то злое мещанство и желание видеть в жизни людей подрывные стремления.

Если проследить природу подобных тенденций, то можно безошибочно сделать следующее заключение - человек, во всем выискивающий «крамолу», непременно сам отягощен каким-то непотребным для нашего общества грузом. И мнимая «крамола» нужна ему для воровского приобретения некоего политического капитала.

* * *

Говорил он спокойно, ласково, почти нежно, и до того бесстрастно, что было страшно. И хоть бы рассердился, накричал, вспылил. Нет! Ведь такие угробят любое дело, любого человека - и с улыбкой и нежностью. Гад!

***

В описании советскими писателями военных ритурнелей бесстыдно выпирает холопское «чего изволите-с» и «сколько дадите-с?». Подонки!

***

Это те, кого уже не убедишь, что Христос воскрес, кто не знает, что такое тихая ночь, и луна, и звезды, и покой в мире.

***

Соцреализм - это полное лишение права писателя показывать действительность.

***

Во всей советской литературе нельзя найти такой, например, фразы - «с глубокой душевной болью». О чем совавтор может болеть?!

ЭТАПЫ ПИСАТЕЛЯ

Вначале - горячее поощрение - в тебя не очень верят.

Затем - ирония - «неужели ты всерьез думаешь о себе?».

После - «мы его вытащили, он бы так и продолжал торговать дегтем».

Предпоследнее: обида, учет каждого твоего шага, желание и ожидание твоего первоначального «положения», предположение о твоем мнимом богатстве, подозрение в аморальности, самоуверенности, пьянстве, разврате, пижонстве, эгоистичности, скупости,- словом: рьяная зависть, и если ты средний, если ты то дерьмо, которое нужно твоему времени,- ты удовольствуешься этим подаянием, будешь сытым, гибким, внимательным, лысым и приятным,- но и только.

А надо: послать всех, особенно тех, кто тебя «вытащил», к такой матери, ибо «вытащил» тебя - ты сам, и написать такое, которое повергнет твоих «друзей» в состояние удивленного, молчаливого, тайного или явного - это их дело - восхищения.

Тогда они и в самом деле поверят в тебя.

***

Да, конечно же! Опустошенность не что иное, как одна из стадий нравственного развития. Отречение от ложных богов, признавать которых и проще и выгоднее, требует от человека исключительного мужества и нравственной высоты. Чтобы достигнуть нравственности, писатель должен забыть все то, чему его учили, а он должен научиться смотреть своими глазами, «видеть все ясно и цельно», как говорил Хэм». (Из дневника)

Одним из немногих, кто по достоинству оценил творчество Воробьёва при жизни, был литературный критик Юрий Томашевский. «Он первым стал писать об отце, показывал людям его книги, - рассказывает Н.К. Воробьёва. - Томашевский, как библейский пророк, мудро выводил нашу семью из тяжелейших и даже постыдных ситуаций. Болезнь папы протекала очень тяжело. Юрий Владимирович отыскал в Москве новое лекарство и постоянно возил его в Литву. Думаю, вся запрещенная литература, в том числе и Солженицын, шла к отцу от Томашевского. Он заменил мне отца. Сейчас я понимаю, что при жизни Томашевского не успела сказать ему хорошие слова благодарности. Мой приход в литературу и в журналистику тоже благословил Юра Томашевский. Обаятельная, светлая личность. Он, конечно, понимал одиночество Константина Дмитриевича».

В 1981 году, вскоре после смерти писателя, вышла статья И.Б. Золотусского, в которой критик отмечал: «Странно: его повести выходили и печатались, но имя его и книги не были в ходу. Может быть, потому, что слишком горькая правда была заключена в них, широкому читателю оно было незнакомо. Повесть «Убиты под Москвой» была напечатана в «Новом мире» в 1963 году. С тех пор имя К.Воробьёва запомнилось, но отошло куда-то на край сознания, как имя редкое, одинокое. В повести «Почём в Ракитном радости» герой, вернувшийся после долгого отсутствия в родную деревню, встретив там своего дядю, говорит ему: «Я хороший писатель… Я хороший писатель… Я не плохой писатель, дядя Мирон!»

Есть в этом самооправдании что-то личное».

Во всей советской литературе, посвящённой войне, нет произведений столь пронзительных, как произведения К.Д. Воробьёва. «Крик» - так называется одна из самых известных повестей писателя. Криком было и всё творчество его.  «…В то время, когда писатели из «его полка» писали об испытанном ими в последние годы войны, он писал о первом», - отмечал Юрий Томашевский. «В полновесной правде явил трагическое начало Великой войны, её ход, её последствия для русской деревни и позднюю горечь пренебрежённых ветеранов», - указывал А.И. Солженицын. Как пишет Игорь Золотусский, «в нравственном поле воробьёвской прозы всё перенапряжено, всё жжёт и горит и требует в ответ жжения и горения».

По своему накалу, обжигающему душу, творчество Воробьёва можно сравнить с творчеством белого поэта Ивана Савина и Варлама Шаламова, предтечей которого некоторые эмигрантские критики считали Савина. Надо заметить, что и в судьбах Константина Дмитриевича и Ивана Ивановича было нечто общее. Савин служил вольноопределяющимся в рядах Белой Армии, после эвакуации последней оказался в красном плену. Один из самых известных очерков Савина называется «Плен». В нём поэт с беспощадной правдивостью описал пережитый ужас. Ивану Ивановичу привелось пережить и концентрационный лагерь, и застенки ЧК, и голод. И всё это было описано им с обжигающей, опаляющей душу силой. При этом произведения Савина отличал пафос сохранения в нечеловеческих условиях человеческого достоинства, чувства долга и чести, а наряду с тем любви к своей стране и своему народу. Ровно те же качества свойственны и произведениям Воробьёва. Творчество и судьбы этих писателей показывают во всей правдивости рукотворный ад, в который ввергается человек, и вместе с тем силу и высоту самого Человека, который может вынести такие страшные испытания и остаться Человеком.

Правда, неуклончивая ни в одну сторону, вот, отличительная черта воробьёвской прозы. ««Ты писатель», — сказали мне. А значит, нельзя ничего выдумывать, пусть даже это будет красивое. Нельзя врать!», - писал Константин Дмитриевич в дневнике. «Тут каждое слово - правда - и вся правда», — отмечал И.Б. Золотусский. По мнению критика И. Дедкова, «этическая сила таких талантов особенно значительна и активна». «Не всякая тема,- писал А. Коган,- становится для писателей судьбой; но если и становится, то далеко не всегда через эту личную «тему-судьбу» отражается время. Во всяком случае - главное во времени».

В отличие от Савина и Шаламова Воробьёв не был поэтом. Хотя, по свидетельству сына, «он писал и стихи, правда, их немного, но это высокая поэзия». В последнем не приходится сомневаться, ибо высокая поэзия отличает и прозу Константина Дмитриевича. Его произведениям свойственен тонкий лиризм, художническое видение мира: утро у него хрупкое, счастье – неуёмное, притаившееся, снег – с запахом антоновских яблок… И сколько света разлито писателем лишь в одной картине: “снег не блестел, а сиял огнисто, переливчато-радужно и слепяще — солнце взошло прямо за огородами деревни. Свет всё нарастал и ширился...”!

У Константина Дмитриевича есть немало лирических рассказов, написанных с бунинской поэтичностью, необычайно высоким чувством Слова, тона, окрашенных неким пастельным, неярким светом: среди них «Зимняя сказка», «Солнечный блик» и другие. Тем же лёгким светом пронизаны рассказ «Синель», в котором писатель обратился к двум очень важным для себя темам – деревни и детства, военные рассказы «Гуси-лебеди» и «Подснежник»…

«Стояли сухие, почти жаркие дни августа, свет был прозрачен, негуст, и в тени тянуло прохладой, и во всем проступала печаль по изжитому, ушедшему.

* * *

Марево всегда было голубым, синим, и оно всегда струилось, как речка, и от этого было чуть-чуть тревожно, но не опасно.

И там виднелась пелена той самой лазурной мглы, что никогда не была доступна суетному глазу советина.

* * *

Вороха битого стекла блестели зеленым льдистым светом.

КАК ДВАЖДЫ ПОГИБЛА РАДОСТЬ

У меня был сильный жар. На заре я задремал, и мне приснилась долина цветов. Цветы обыкновенные - ромашки, маки, дикий клевер, васильки... Но я никогда наяву не ощущал так живо и светло (именно светло!) краски цветов, их оттенки, строение и малейшие трепетания лепестков. И оттого мне было легко и грустно, как не бывает наяву.

Но я сразу проснулся, и очарование исчезло. Тело ломило, во рту было сухо, а настроение погано. В окно пробивался рассвет. Он все синел и ширился, и от большой тишины, какая бывает обычно на рассвете, в моей комнате плавал тонкий звон. На улице был мороз, я стал глядеть в окно, не поворачивая головы на подушке, но вдруг внимание мое привлек один замечательный узор на стекле. Нет, не замысловатый, а сказочный. Было: наш сибирский таежный лес. И с луком в правой руке, непокрытый, в разрисованной гарусом шубе Иван Царевич, как я привык его в детстве видеть на картинках.

А на самом широком верхнем стекле с поразительным мастерством была изображена баталия. На возвышенности, выбросив ногу в огромном ботфорте и со шпагой в руке, стоял усатый большой человек. Даже любой школьник, увидя его, сказал бы, что это Петр. И ясно было, что это - Полтавская битва.

Когда же из-за крыши соседнего дома выкатилось солнце, узоры на стекле брызнули таким ярким алмазным светом, что я невольно засмеялся вслух и закашлялся. Кашель бил меня долго. И когда я оправился от него и взглянул на окно - по стеклам сверху вниз тянулись длинные безобразные потеки - солнце растопило и Ивана Царевича, и Полтавскую битву.

Стало скучно и тоскливо, как бывает только наяву в наши дни. 

  * * *

  Это было в апреле 1940 года в Польше в лесу. На стройной березе, начавшей распускаться, было несколько грубых топорных ран. Из них крупными светлыми монистами стекал сок - кровь березы или слезы. Береза плакала горько и безутешно. Я сидел под ней 40 минут и видел эти слезы.

  * * *

  Широкая, поросшая травой дорога. И бойко катится по ней телега. И путник все время оглядывается назад, и почему-то ему кажется, что уже не встретить на дороге того, что было, чему он был свидетель...

  В тревожной дымке неизжитого теряется близкий конец пути-дороги. Что-то там?

  А позади - радости незабвенных встреч, зелень весны и беспричинный смех дерзновенной юности...» (Из дневника)

Не чужд был писателю и юмор, что также роднит его с Иваном Савиным, написавшим ряд фельетонов и сумевшим даже собственную горчайшую из возможных судьбу рассказать в иронической форме. Среди написанных в этом ключе произведений Воробьёва замечательно актуальным сегодня кажется рассказ «Скривившаяся линия», опубликованный в газете «Труд» в год 90-летия писателя:

«По причине выправления скривившейся линии партии и правительства в Литве я, граждане, остался без работы.

- Нету, - говорят. - И шабаш! Потому, - говорят, - русский ты.

В первый день я не упал духом. Как-никак, а выходное пособие мне дали, невзирая на мое родство с Мининым и Пожарским. А также не остановились и перед тем, что в войну осенял меня образ Суворова. Одним словом, триста целковых я получил. И честно принес их жене.

Она пересчитала целковые и говорит лирическим сопрано:

- Как-нибудь до получки протянем.

Я помолчал, а потом говорю нежным шепотом:

- Маня, - говорю, - а ведь получки у нас скоро не предвидится.

- Как так не предвидится? - спрашивает она хриплым контральто.

- Аукнулась получка, - говорю. И объяснил скривившуюся в Литве линию. А так как жена не желала входить в диалектику, я это слово "аукнулась" перевел на немецкий язык, а потом и на литовский. По-немецки выходил "капут", а по-литовски - "байкта".[2]

Супруга моя, надо вам сказать, существо от воспитания хрупкое и деликатное. В войну она тоже осенялась образом Голенищева-Кутузова, и на собственной спине транспортировала раненых русских ефрейторов с поля боя в тыл. Потому слово "капут" ей хорошо знакомо. А насчет "байкты" она подумала нехорошо.

- Ты, - говорит, - не выражайся тут нецензурными словами. И дурочку не валяй. Чтоб пятнадцатого получка была мне, - говорит. - А то, - говорит, - я покажу тебе скривившуюся линию!

Я промолчал, переночевал на кухонном столе, а утречком отправился на поиски работы. Туда-сюда. "Нека нера",[3] - отвечают, да еще и добавляют при выходе моем в дверь: "Ир не бус!"[4]

За неделю обошел я, братцы мои, почти все доступные организации. "Не бус!"[5] - и шабаш. К этому времени супруга моя успела вникнуть в диалектику насчет скривившейся линии - два дня в очереди за мукой стояла, ну и просветлела от русских соседок по жилплощади: мужья-то ихние тоже в одинаковой солидарности со мной оказались!

Перешел я спать на кровать. Помирились. Лежим. Рассуждаем - некуда ехать. То есть не в том смысле, что некуда, а не за что. Я и говорю:

- Мань, - говорю, - а давай плюнем! Давай, - говорю, - пошлем ее - Литву то есть - ко всем чертям и уедем. Вспомни, - говорю, - во время войны не такие трудности перенесли - и живы остались. Мы же русские с тобою, и к тому же образами осенялись...

- Дурак ты, - говорит, - Петя. Нешто на 131 рупь, какие остались от пособия, далеко уедешь?

- А мы, - говорю, - русскую смекалку проявим.

- Это какую же? - спрашивает.

- А на тачке, - говорю. - Нам же до Рязани только. Сейчас июнь на дворе, так что к сентябрю, - говорю, - прибудем на место.

Она полежала молчком, а потом и говорит:

- Это б можно было, пока не поздно. Пока, - говорит, - линия совсем не сломалась. Обстановки у нас как раз на одну тачку, если кухонный стол продать. Да только, - говорит, - некрасиво как-то получится при приезде на родину. Как-никак из-за границы едем...

- Не болтай, - говорю, - глупости! Курица не птица, а Литва не заграница. Тоже нашла мне Балканы. Да нешто, - говорю, - Литву с Рязанской областью можно сравнить?

Порассуждали мы так с женой пару часиков, а потом она в волнении выбралась из-под одеяла, села посредине кровати и говорит:

- Есть, - говорит, - нашла!

- Что, - говорю, - нашла?

- А выход, - говорит. - Завтра ты будешь работать, как миленький!

Я тоже от волнения сел и спрашиваю:

- Какой выход, Манечка?

- Иди, - говорит, - завтра к самому что ни на есть главному литовскому националисту и заяви, что ты в родстве с литовцем.

- Да ты же русская, - говорю, - Мань! Из Рязани ж ты!

- Да не обо мне речь! Скажи, что твой дед литовец.

- Это мой родной дедушка Сидор Прокопич-то? Защитник Порт-Артура? Кавалер четырех Егорьевских крестов? Первейший пасечник и рыболов? И чтобы произвести в чужую нацию его?! Да ты что - сдурела или как?!

Поругались мы, и я отправился спать на кухонный стол...

На другой день прикончил я в ходьбе последние городские учреждения. Не зашел только по причине беспартийной боязни в ЦК. В Совет Министров торкался, но не допустили.

И вот, братцы, решился я насчет своего дедушки Сидора Прокопича. "Старик, - думаю, - давно померши и едва ли будет в большой на меня обиде за произведение его в литовцы. Потому - временное это дело. Может, завтра поступит директива совсем другого направления. Дескать, считать выпрямление скривившейся линии не выпрямлением, а скривлением. А скривление - считать выпрямлением. По причине диалектики это у нас бывает довольно-таки часто. Так что не знаешь, где потеряешь, а где найдешь. На то она и диалектика!"

Одним словом - решился. И пошел в свое министерство, откуда меня, невзирая на родство с Мининым, выгнали месяц тому назад. Зашел - ничего, не гонят.

Подождал, как положено, пять часов в приемной и потом пробился к министру.

- Здравствуйте, - говорю, - товарищ министр!

А он, сукин сын, скосоротился от моего русского языка, будто лесное яблоко съел, и отвечает:

- Лабас.[6]

Думаю: дело дрянь. Надо ему на его родственном диалекте сказать что-нибудь. Пусть задобрится человек. И говорю:

- Байкта.

А он, не глядя на меня:

- Ну, то судев.[7]

- Да нет, - говорю, - товарищ министр. Я не сидел, и по амнистии, в честь смерти товарища Сталина, не отпущен. Я, - говорю, - работал тут пять лет товароведом. Теперь, - говорю, - изгнан по причине линии, а у меня, - говорю, - дед родственник...

- Какой дед? Кому родственник? - спрашивает министр по-русски и вижу, сердится.

- Литовский родственник, - говорю.

- Черт знает что! - злится министр. - Твоя как фамилия?

- Бочкарев.

- А дед твой кто?

- Сидор Прокопич, - отвечаю. А потом спохватился: - Сидорюс Прокопичюс, - говорю.

- А фамилия его как? - спрашивает.

- Фамилию дедушки, - говорю, - я немного забыл. Да она на вашу похожа, и я ее сейчас вспомню.

- Ну, когда вспомнишь, тогда и приходи, - и показывает мне на дверь.

- Уже вспомнил, - говорю. - Будрейка.

- Ка-ак? - спрашивает, и приподнимается с кресла.

Думаю: обиделся. Может, думаю, что ругательное скрывается в этом слове, и исправляюсь:

- Кудрейка!

- Как-как?

- Мудрейка! - говорю и двигаюсь к двери.

- Пшел вон, су...

Окончание речи министра я не дослушал. Так что не могу точно сказать - по-русски он ее домыслил или по-своему.

Нынче с утра пойду, граждане, на базар. "Кам кяльнес! Кам кяльнес?"[8] - выучил по словарю.

Нет, русского человека никакая линия не скривит. Потому - осенялись.

Константин Дмитриевич очень глубоко ощущал свою ответственность, как писателя, звание писателя было неизменно сопряжено для него с чувством Долга: «В известном смысле писатель тот же врач: он нащупывает больное место, интуитивно определяет болезнь и ее причину и помогает здоровому началу организма справиться с нею. Но задача писателя много сложнее, ибо он имеет дело не с телом и душой отдельного человека, а с духом человека вообще, тем самым духом эпохи. И чем значительнее творение писателя, тем глубже проникает он в поддонные бездны духа человеческого, тем шире обнимает и выражает эпоху».

«Воробьёв всегда отличался бескомпромиссностью, - пишет В. Огрызко. - Он никогда не прощал лицемерия и подлости. Известно, с каким негодованием писатель воспринял, например, прозу Галины Серебряковой. В 1964 году он даже отправил ей открытое гневное письмо по поводу её лжи о концлагерях, коими наша страна была переполнена в 1930 – 1940-е годы. А в 1972 году Воробьёв публично возмутился той травлей, которую «Литературная газета» развернула тогда против Солженицына.

Ещё один штрих к портрету Воробьёва. В 1970-е годы некоторые писатели, даже с очень благополучной литературной биографией, то ли устав от зверств цензуры, то ли желая добиться ещё большей славы, всё чаще начали поглядывать в сторону Запада. Но для Воробьёва такой путь был неприемлем. Так, когда в чекистских и литературных кругах возник скандал по поводу оставшегося в Англии Анатолия Кузнецова, писатель записал в дневнике: «…во имя чего вырвался, чем руководствовался?.. Кузнецов, стало быть, не любил Родину и свой народ. Я и без него знаю, что написать три антисоветских романа при пяти верноподданнических значительно легче, чем написать один «возможный» к публикации «Чёртов палец». Я знаю это потому, что положил жизнь на это»».

Советскую власть Константин Дмитриевич расценивал, как совершенное зло. Это отношение особенно откровенно явствует из дневниковых записей писателя.

«После полувекового черного гнета русский народ отворил чугунные ржавые двери всероссийской темницы... И вот взору его в этих бескрайних гулких подвалах представилась груда (вместо радостного ожидания встречи с заточенными) серых костей. И они, люди, оплакивают, отпевают хором погибших.

* * *

Коммунисты, разорив в 29-30-е годы церкви, и казнив священников, и охулив перед народом веру в Бога, низвели этот народ до степени мерзостного стада обезьян.

* * *

Не стало личностей, индивидуальности. Страх личной смерти, неспособность на подвиг и жертву, готовность на любую обиду,- лишь бы жить, читать газеты и совокупляться. Таким обществом легко руководить: делай что хочешь, грабь, режь, жги, торгуй родиной, только дай жрать и радио. Такие подлые твари, что заселили сейчас Россию, не способны на избавление от рабства.

Самоубийство - это уже божественный подвиг.

* * *

Ингредиенты эмоций советского человека напоминают мне составные части лагерной баланды - вода и костяная мука.

* * *

Д. - командир партизанского отряда. По окончании войны ему предложили работу в НКВД. Он сообщил об этом своему старику отцу. Тот, подумав, сказал:

- Тебе сейчас нельзя.

- Почему?

- Вначале надо операцию сделать.

- Какую?

- Совесть вырезать.

Д. не пошел.

* * *

Эти семидесятилетние, со звездами, были, конечно, оплотом всего гнусного и страшного, что привелось испытать русскому народу. Иначе, если бы было наоборот, их не было бы в живых и они не были бы награждены.

* * *

Дело было в том, что нельзя было не видеть глубокой порочности всего сущего, подтверждающего, как велик и уже необратим процесс распада человечности в этой гнусной антинародной и антижизненной системе власти.

***

В Библии сказано, что ничто не остается и не останется без возмездия,- и это хорошо, потому что безнаказанность преступления по своей сути аморальна, она разлагает человека, общество, наконец нацию, ибо является прецедентом для повторения зла.

* * *

Это был обыкновенный шалман, но там уже по западному образцу стояли высокие круглые столики - почти до подбородка,- и он встал за одним спиной ко мне и начал есть колбасу, кефир и булку, пританцовывая, сгибая ноги в коленях каким-то непристойно-вожделенным приемом, и при этом толстые, на вате, плечи габардинового макинтоша топорщились на нем, а он все приплясывал, ел и пил, и я подумал, что советской власти не будет конца.

* * *

На Руси были страшные времена, но подлее моего времени не было. Сохрани, Боже последние единицы, укрой их и защити!» (Из дневника)

Константин Дмитриевич очень тяготился жизнью в Литве. «…Осточертела чужбина! Хочу в Русь, криком кричу — хочу домой!» - писал он Виктору Астафьеву.

Вначале Воробьёв думал о переезде в Ленинград, затем в Рязань, но подводил квартирный вопрос. В то время писатель был уже тяжело болен. «Завтра или послезавтра профессор-онколог скажет, рак у меня или нет. Собственно, он, конечно, не скажет правду. Но меня-то он ведь не обманет, я всё увижу. Тогда мне нужно будет месяцев 7-8, пока не начнутся дикие боли, написать свою последнюю книгу — то, что я видел, что знаю…

…Удивительно. Вот в эти пять трудных дней я находил поддержку в том, что читал малыми дозами «Праздник, который всегда с тобой». Сейчас читаю Ремарка «Три товарища». Это тоже помогает жить. Не пускает к веревке», - записывает он в дневнике.

Незадолго до своей смерти Константин Дмитриевич писал другу, Юрию Гончарову: «Пробуем менять свою квартиру (три комнаты, под окном каменный гараж) на какую-нибудь клеть в Москве. Там ведь похоронены мать и отец, оттуда я ушёл с кремлёвцами на фронт… Не пишу. Левым глазом почти не вижу… Хочу домой. А тут ещё курить нельзя. И пить тоже. Хоть бы немного…».

Незадолго до смерти в 1975 году после онкологической операции в Москве он, наконец, получил разрешение на переезд в столицу, где жили его старший сын Володя и сестры. «Он собирался купить домик в Барыбине, - вспоминает Н.К. Воробьёва. - Папа еле ходил с палочкой, исхудал, болезнь измучила его. Но чтоб поселиться в домике, отец должен был вступить в совхоз. Напрасно мама соглашалась стать там учительницей, это не помогло. Совхозное начальство тянуло, забалтывало ответ в течение года, пока папа не умер. 20 лет он пролежал в литовской земле, и лишь незадолго до своей кончины моя мама все-таки выполнила папино желание — и перезахоронила прах на мемориальном Курском кладбище, где теперь в его могиле похоронена сама».

На надгробном памятнике Константина Воробьёва выбиты слова А.Т. Твардовского: «…Писатель Константин Воробьев сказал новое слово о войне, слово честное, выстраданное, высокохудожественное».

В год 85-летия К.Д. Воробьева в его родном селе был полностью восстановлен дом писателя. К юбилейной дате работники культуры успели подготовить небольшую музейную экспозицию.

На доме, в котором Константин Дмитриевич жил в Литве, установлена мемориальная доска.

В 1994 году писателю была посмертно присуждена премия им. Сергия Радонежского, а в 2001 году творчество Воробьёва было отмечено премией Александра Солженицына, которого Константин Дмитриевич бесконечно уважал.

"Важно то, что мы не только живыми оказались, но и в человеческий строй вступили, что мы опять превратились в бойцов, а русскими людьми мы оставались и в лагерях..." - такими словами оканчивал свой рассказ "Дорога в отчий дом" писатель Константин Воробьёв.

Судьба его, детально отражённая в написанных им повестях и рассказах, одновременно потрясает, заставляет распрямляться гордо от сознания величия духа русского человека и совеститься за то, как пасуем мы подчас перед самыми пустяковыми испытаниями. Обращаясь к судьбе и творчеству писателя, трудно не согласиться со словами его сына С.К. Воробьёва: «Мне кажется, что Константин Дмитриевич своей жертвенностью очищает ныне живущих…»

В отроческие годы будущий Воробьёв не расставался с книгой о героях 1812 года, подвигами которых восхищался. Собственной своей жизнью он, без преувеличения, превзошёл их. Страшная летопись тех адских испытаний, через которые пришлось пройти ему, рождает вопрос: откуда бралась эта невероятная сила бороться, оставаться человеком, раз за разом бежать оттуда, откуда не мог и не пытался бежать практически никто? А сила была - в кровной и духовной памяти, неугасимой любви к своей Родине и народу, в неистребимом чувстве собственного достоинства, Долга, Чести. И показателен диалог между автобиографическим героем Воробьёва и пленным же врачом, выхаживавшим его после тифа:

"- Владимир Иванович, вы согласны с  тем,  что  в  представлении  нашем, ровесников  революции,  честность,  порядочность  и... доброта,  скажем, неизменно ассоциируются с понятием о любви к Родине, к русским людям?..

Доктор, насторожившись, внимательно слушал, наклонясь к Сергею.

- И, - продолжал Сергей, - я поэтому предполагаю в вас наличие такой же полноты второго достоинства, как и первого.

- Следовательно?

- Я люблю мою Родину!

- И?

- Вы ведь немного старше меня!..

- Вставайте. Учитесь ходить, да. Баланды сумеем  достать.  Приходите  в амбулаторию. Там наши. Познакомитесь. Решим, да..." («Это мы, Господи!..»)

В произведениях Константина Дмитриевича нет пафосной и демонстративной любви к Отечеству. Тем более, к власти, к партии. Нет никаких смягчений в описаниях ужасов плена. Нет ничего, что могло бы сделать их проходными в советские годы. Они и не стали таковыми. В стране, где плен приравнивался к измене, становился пятном на всю жизнь, тема русских узников фашистских лагерей не приветствовалась. Ничего искусственного и подлаженного под "нужную" линию не встретить в книгах Константина Воробьёва. В них есть две вещи, самые важные и дорогие: обжигающая всякую душу Правда и нелицемерная, глубочайшая Любовь к своей стране, к русскому народу. Этой любовью, не выставляемой напоказ, не коверкаемой идеологическими догматами, пронизано и озарено всё творчество Константина Дмитриевича. И с большой силой выражена она в следующих стихах:

Часы зари коричневым разливом.

Окрашивают небо за тюрьмой.

До умопомрачения лениво

За дверью ходит часовой...

И каждый день решетчатые блики

Мне солнце выстилает на стене,

И каждый день все новые улики

Жандармы предъявляют мне.

То я свалился с неба с парашютом,

То я взорвал, убил и сжег дотла…

И, высосанный голодом, как спрутом,

Стою я у дубового стола

Я вижу на столе игру жандармских пальцев,

Прикрою веки - ширь родных полей...

С печальным шелестом кружась в воздушном вальсе,

Ложатся листья на панель.

В Литве октябрь. В Калуге теперь тож

Кричат грачи по-прежнему горласто...

В овинах бубликами пахнет рожь. .

Эх, побывать бы там - и умереть, и баста!

Я сел на стул. В глазах разгул огней,

В ушах трезвон волшебных колоколен...

Ну ж, не томи, жандарм, давай скорей!

Кто вам сказал, что я сегодня болен′

Я голоден - который час!..

Но я готов за милый край за синий

Собаку-Гитлера и суком ниже - вас

Повесить вон на той осине!

Жандарм! Ты глуп, как тысяча ослов!

Меня ты не поймешь, напрасно разум силя:

Как это я из всех на свете слов

Милей не знаю, чем - Россия!..[9]

 

Источники:

Заметы сердца: Из архива писателя. (Издательство «Современник», 1989 г.) Это мы, Господи!.. (Издательство "Русский мир", 2005 г.)

Александр Солженицын. Слово при вручении литературной премии Константину Воробьёву и Евгению Носову 25 апреля 2001 г.

Константин Воробьёв: «Просто удивительно, что я жив». (Т. Грива. «Курская правда». № 48, 2005г.)

Признание после смерти. (Н. Дардыкина. «Волгоград МК». №30, 2001г.)

Под ударами судьбы. Константин Воробьёв. (В. Огрызко. «Литературная Россия». №20, 2006г.)

Мужество говорить правду. Памяти К.Д. Воробьёва. (В. Павленко. «Труд». № 210, 2004г.)

Материалы СМИ и Интернета.

[1] Эта запись сделана в 1969 году, когда рассказ «Чертов палец» был возвращен автору редакцией журнала «Наш современник» с многочисленными пометами на полях рукописи.

[2] байкта - конец, кончено

[3] нека нера - ничего нет

[4] ир не бус - и не будет

[5]  не бус - не будет

[6] лабас - здравствуй

[7] то судев - тогда до свидания

[8] кам кяльнес? - кому штаны?»

[9] «Это мы, Господи!..»

 

 

 

ПАДЕНИЕ ПАТРИАРХА ИЛИ БИЙСКИЕ ПРОГУЛКИ С  АГАСФЕРОМ

Евгений Королёв

© Copyright: Евгений Королёв, 2014

Перепечатка разрешается только после письменного разрешения автора

                          (Продолжение,  смотрите  номера 193, 194, 195)                    

                      Глава  5   

Утром следующего дня Андрон отправился в поездку по городу с Афанасием Ивановичем, которому отец Александр надавал разных поручений.

- Так, что там с миссией Христа? – напомнил Андрон о прерванном разговоре.

- Здесь тоже есть свои нюансы, - заговорил Афанасий Иванович, не отрывая внимательного взгляда от дороги, - К моменту Рождества Христова, Бог известил человека обо всём, что тому следовало знать о мире и о его собственной роли в Божественном Мироздании. Пришло время сделать свой ход человеку – выбрать между «днём» и «ночью», - протяжно посигналил зазевавшемуся пешеходу, - Посланником, Собирателем и Венцом  исполнения заветов стал Сын Божий, Иисус Христос. Он пришёл призвать тех, которые от Бога, к прямому участию в устроении Дома Отца их Небесного. Откликнись они на этот призыв, и все остальные люди, которые и «не от Бога», обратились бы в эту же сторону. Но рождённые «жаворонками» не откликнулись на призыв, а рождённые «совами», по определению не способны были это сделать.
- То есть, - в большей степени сам для себя повторил Андрон, - в решающий момент, на сторону Бога не встал никто – «совы» вообще к этому были не приспособлены, а «жаворонки» нравственно» переродились.
- Можно сказать и так, - подтвердил Афанасий Иванович.
- И, что тогда?
- И тогда миссия Христа приобретает двоякое значение, - Афанасий Иванович притормозил перед «зеброй» пропуская молодую мамашу с детской коляской, -  С одной стороны, передать верным из «жаворонков» науку и средство служения Отцу Небесному. С другой стороны, желающим из «сов» обрести жизнь вечную, открыть путь к её Источнику, преодолев который определёнными усилиями они восстановят своё единство с Творцом всего. 
- Не слишком смелые выводы? – с сомнением проговорил Андрон.
- Разве это мои выводы? – изобразил удивление Афанасий Иванович, - Разве не о том же говорит Сам Христос в притче о гостеприимном хозяине, который  устроил пир, и пригласил на него своих друзей и знакомых – это «званые», которых мы называем «жаворонками». «Званые», под разными предлогами не пришли, и тогда хозяин посылает своих слуг по всем дорогам, чтобы они привели на пир всех, кого встретят – это «собранные», которые «совы». И уже из числа тех, кто, в конце концов, оказался за столами, а там были и «званные» и «собранные», хозяин избрал достойных участвовать в его пиршестве – это «избранные», остальных же изгнал.
- Насколько я знаю,  - Андрон немного опустил стекло, и в салон ворвался свежий утренний воздух, - в этой притче речь идёт об иудеях, не принявших Христа-Мессию, и язычниках, занявших их место у подножия Божия Престола.
 - Пожалуй, это тот самый крючок, на который одновременно попались и христиане, и иудеи, - ответил Афанасий Иванович.
- Что за крючок?
- И те, и другие соблазнились идеей о собственном избранничестве – христиане по религиозному признаку, иудеи – по этническому, - водитель ловко управлялся с рулевым колесом, - И те, и другие стали делить людей на «правильных» и «неправильных» - «избранных» и «изгнанных», - совершенно упустив из виду, что прежде чем быть зачисленными к тем или другим, люди были рождены «жаворонками» или «совами».
- Ты хочешь сказать, что свои «жаворонки» и «совы» есть среди представителей и каждой нации, и каждой религии? – спросил Андрон.
- Это же очевидно, - пожал плечами Афанасий Иванович.
- Допустим, - на мгновение задумался Андрон, - Но при чём здесь князья, бароны и прочие «графья»? При чём здесь какие-то сословия?
- Как причём? – Афанасий Иванович, приостановился на правой обочине, и повернулся лицом к собеседнику, - Различие людей по их степени духовной ответственности - это и есть истинное основание сословного устройства общества. Человек относится к той или иной  сословной группе сообразно тому, в каких он отношениях с Богом Отцом, опосредованных Богом Словом. Отсюда и это выражение: «СО-СЛОВИЕ». Кем человек, вместе СО СЛОВОМ  приходит к Богу Отцу? – «жаворонком» или «совой»? Человеком, осознающим свой долг перед Творцом, и готовым его исполнить, или соискателем вечной жизни через освобождение от телесного рабства? Каждому своя мера, - Афанасий Иванович изобразил руками весы, -  У каждого своё предназначение и свой Кодекс чести. Соответственно, для каждого сословия Христос занимает особое положение. Для «жаворонков» Он Вождь и Спаситель, для «сов» – Спаситель и Хозяин. А все эти княжеские, графские и прочие дворянские титулы - лишь фантики человеческого тщеславия, подменившие реальное служение бывшего служивого сословия.
 - Не боишься, что за такие слова побьют тебя их потомки? – не нашёл повода для возражения Андрон.
- Наоборот, спасибо скажут, - водитель аккуратно тронулся с места.
- За что?
- Как минимум, за то, что показываю флагшток, - Афанасий Иванович ткнул пальцем в крышу салона, - на котором их фантики, вновь знамёнами могут стать.
- Если им это надо, - с сомнением произнёс Андрон.
- Если это им, действительно, надо, - повторил Афанасий Иванович. 
- Ну, хорошо, - внутренне встрепенулся Андрон, - «жаворонки» - это служивое сословие, а остальные?
- «Мастеровое», «разночинное», «потребительское», как угодно иначе! – вновь пожал плечами Афанасий Иванович, - Здесь важно другое. Те сословия, о которых говорим сейчас мы с тобой, предполагают различия не имущественно-правового, не социально-политического характера, а исключительно мировоззренческого, я бы даже сказал: мироустроительного.  Это означает, что «жаворонков» может оказаться больше в «хрущёбах» и коммуналках, чем в особняках и пенхаусах. И, наоборот, среди «сов» больше людей может быть богатых и знаменитых. Кроме того, в условиях так называемого либерально-рыночного общества, «жаворонки» куда чаще работают на «сов», чем наоборот. И в этом нет ничего порочного настолько, что могло бы послужить реальной основой для социального конфликта.
- А что с духовным сословием? – продолжил тему Андрон.
- Это тоже не из нашей темы, - покачал головой Афанасий Иванович, - Священником может стать любой человек, как из «жаворонков», так и из «сов». По каким бы мотивам человек не захотел послужить Богу у Его Престола в алтаре храма –  Бог примет его службу. Лишь бы исполнялась она с верой, старанием и точно по уставу.
- Значит, «жаворонки» и «совы», - в задумчивости произнёс Андрон.
- Да, - подтвердил Афанасий Иванович, - «жаворонки» - которые «званые», и «совы» - которые «собранные». Ты – «жаворонок».
- С чего ты так решил? – Андрон с любопытством посмотрел на собеседника.
- Вот тебе раз! – улыбнулся Афанасий Иванович, - Во-первых, ни один «сова» в принципе не способен понять то, о чём мы говорим с тобой вот уже… который день. Во-вторых, никакой «сова» не попрёт с гранатой на патриарха!
- На «антипатриарха»! – настойчиво поправил Андрон.
- Пробраться к нему в опочивальню, - Афанасий Иванович не стал останавливаться на деталях, - чтобы с глазу на глаз обсудить размер пожертвования, за который можно рассчитывать на прощение какого-нибудь греха – это да. Это он сможет. Но, чтобы «с песней на танки»? - Никогда! 
- Кто же тогда революции разные устраивает, тоже «жаворонки»?
- Исключительно они, - выразительно вздохнул Афанасий Иванович, - «Совы», конечно, тоже могут за кампанию побузить, трофеями поживиться, а где и пулю схлопотать, но устраивают всё только «жаворонки» - и революции, и контрреволюции.
- Странно как-то, - усмехнулся Андрон, - Говорим: «званные» - Богом и к Богу, - а они в зачинщиках и «революций» и «контрреволюций».
- «Званые», «избранные», «совы», «жаворонки» - это всё слова из числа условностей, которыми мы отличаем одну тайну от другой, - Афанасий Иванович круто заложил вправо, въезжая во двор, окружённый «пятиэтажками» - В глубине этой тайны лежит определённая энергия, которая является лишь одним из фрагментов личности. Мотивы же и приоритеты личности, которые направляют её энергетику в ту или иную сторону – это уже другие её фрагменты. Иначе говоря, когда человек рождается с энергетикой «жаворонка», это ещё ничего не гарантирует, в том числе и неизменности его шкалы ценностей. Отличительное качество «званного», который «жаворонок», состоит в его предрасположенности к самоотверженному служению. А вот какому «богу» он посвятит это служение, вопрос иной.
- Мудрёно всё как-то, - Андрон разглядывал двор, по которому они аккуратно проезжали.
- Не понятно? – водитель подруливал к гаражной площадке.
- Не в этом дело. С одной стороны, то, о чём ты говоришь, понятно и… никаких особых споров не вызывает. С другой - не вижу, каким образом все эти разговоры касаются нашей темы?
- Увидишь.
Они остановились у одного из жестяных гаражей, на дверях которого висел большой замок. Судя по тому, насколько он был ржавым и неухоженным, его не открывали с самой зимы.
- Прогуляемся, - позвал Афанасий Иванович, выходя из машины.
Миновали двор, перешли улицу с односторонним движением, оказались на широкой зелёной аллее.
- Это бульвар Петра Первого, - Афанасий Иванович взмахнул руками в одну и в другую сторону.
- Петра Первого? – переспросил Андрон.
- Город основан его указом, - пояснил Афанасий Иванович, - Единственный петровский город за Уралом. И, представляешь, каким числом был провозглашён этот указ? - 29 февраля 1708 года!
- Бывает…, - без особого энтузиазма отозвался Андрон.
- А это, единственный…, до недавнего времени единственный в городе подземный переход! – Афанасий Иванович был явно увлечён тем, о чём рассказывал гостю.

Они спустились в переход. При этом хозяин довольно крепко ухватил гостя под локоть. «Близорукий, наверное», - подумал Андрон, когда они проходили по сумрачному коридору. Поднявшись на другой стороне улицы, Андрону показалось, что погода как-то изменилась.

- Здесь так часто бывает, - будто угадал его мысли Афанасий Иванович.
В глазах у Андрона рябило, он тёр их руками, но это помогало мало. Быстро миновали злёную улочку, потом какой-то проулок, и взору открылся вид красивого храма.
- Успенка, - указал на него глазами Афанасий Иванович.

Подошли ближе, остановились, разглядывая выбеленный собор с голубыми куполами и золочёными крестами. Мимо прошли пожилая женщина с девочкой лет десяти.

Судя по всему, бабушка с внучкой направлялись в храм. Вдруг женщину окликнули. Это оказалась её давняя знакомая. Бабушка даёт внучке деньги и хозяйственную сумку: «Здесь рядом, за углом, - говорит она, - хлебный магазин. Купи четыре буханки, на канун положим».

Девочка резво побежала исполнять поручение, а женщины занялись обменом приветствий. Они находились совсем рядом с Андроном и Афанасием Ивановичем. Андрон попытался было отойти, но спутник придержал его за руку, и только приложил палец к губам.

Не прошло и пяти минут, вернулась девочка с наполненной сумкой, которую протянула бабушке. Та заглядывает в сумку, и начинает, хватать воздух губами, словно рыба, выброшенная на берег. «Я тебя за чем посылала?», - причитала женщина. «За хлебом…», - в недоумении отвечала девочка, готовая расплакаться.

«Я тебе, что сказала?», - не унималась женщина. «Купить четыре булки», - шмыгала девочка. «Не булки! – чуть не в крик сорвалась женщина, - Буханки! Понимаешь, буханки! Я же их на канун хотела положить!»

Вторая женщина попыталась разрядить ситуацию, на что подруга только отмахнулась, ухватила внучку за руку, и со словами: «Чему вас только учат в ваших лицеях?», - засеменила прочь от храма.

- Нам тоже пора, - шепнул Афанасий Иванович Андрону на ухо, и они скорым шагом, чуть ли не бегом, отправились обратно, откуда пришли.

Всё это время Андрон чувствовал себя не в своей «тарелке». Это чувство дискомфорта прошло только, когда они вышли из подземного перехода на прежнем месте - на петровском бульваре. Андрон обратил внимание на то, что и погода вернулась в своё прежнее русло.

- И как тебе картинка? – спросил его Афанасий Иванович.
- Ты о чём? – не сразу сориентировался Андрон.
- О бабушке с внучкой.
- По правде сказать, ничего не понял, - признался Андрон, - Может, она больная? – предположил он.
- Кто?
- Бабушка…
- Вряд ли такую сугубую экономность можно отнести к болезни, - возразил Афанасий Иванович.
- Экономность? – переспросил Андрон.
- Э-э, да ты тоже не знаешь разницы между «булкой» и «буханкой», - рассмеялся Афанасий Иванович.
- Не знаю, - покачал головой Андрон.
- Буханка, это формованный в виде кирпича серый хлеб, из второсортной пшеницы, или вообще изо ржи - пояснял Афанасий Иванович, - а булка, хлеб белый, из высших сортов пшеничной муки. Соответственно и цены разные. Женщина, судя по всему, хотела немного сэкономить – брала то не к своему столу, а к общему поминальному, - а внучка не знала, что булка и буханка, это не одно и то же. И получилось, что от этого незнания и самой ей досталось «на орехи», и бабке после такой ругани не до молитвы, и на канун ничего не попало. Как думаешь, кто в выигрыше от всего этого остался?
- В каком смысле? – не понял Андрон.
- В духовном, - слегка улыбнулся Афанасий Иванович, - конечно, в духовном. 
- Понятно, кто, - Андрон скосил глаза к левому плечу.
- Так же и с путаницей между «жаворонками» и «совами», - Афанасий Иванович посмотрел куда-то вверх, словно пытался высмотреть этих птиц, - Вроде, все люди и одинаковы, когда же доходит до дела, то начинается одна сплошная мешанина и неразбериха – где «булки», где «буханки»?
Вернулись к машине.
- И всё-таки, - проговорил Андрон, - в практическом плане, или даже в повседневном житейском, мне трудно представить существование какой-то реальной разницы между «совами» и «жаворонками».
- Сколько угодно! – тронул машину с места Афанасий Иванович, - Как только, что-то подобное появится на горизонте, дам знать.
- Договорились, - Андрон пристегнулся ремнём, и откинулся на спинку сиденья.
- Скажи лучше, - обратился Афанасий Иванович, - ты со столярным мастерством знаком?
- Не так, чтобы очень, - пожал плечами Андрон, - но табуретку там, или ящик посылочный сколотить сумею.
- Отлично! – довольно улыбнулся Афанасий Иванович, - Тогда можно и за инструментом ехать.
- Чего делать-то? – неуверенно спросил Андрон.
- Ульи!
- А чертежи какие-нибудь, размеры, есть?
- Найдём! – уверенно заявил Афанасий Иванович, - Всё найдём!

 

Глава 6

- Как называется этот проспект? – поинтересовался Андрон, когда машина выбралась из дворов, на асфальтный простор.
- Это переулок «Коммунарский», - ответил Афанасий Иванович.
- Переулок? – удивился Андрон, - Такой… большой?
- А что ты удивляешься, - улыбнулся Афанасий Иванович, - основные Бийские улицы, как им и положено, тянулись вдоль Бии, а улочки, которые их пересекали, назывались переулками. Этот, до революции назывался Шорный, и пересекал Бийск от Больничного Взвоза до реки.  Шорники, это мастеровые по изготовлению конской упряжи, - пояснял рассказчик, - Ну а после революции переименовали его в Коммунарский. Мост в этом месте построили гораздо позже, тогда и стал он частью Чуйского тракта - федеральной трассы, протянувшейся до самой Монголии. Но так и остался переулком.
- Что за взвоз? – не понял Андрон.
- Вот этот самый подъём, по которому мы сейчас взбираемся на гору, - указал на дорогу Афанасий Иванович, - А. «больничный» потому, что слева ниже раньше больница была…
- Это у нас просто продолжение экскурсии? – поинтересовался Андрон, не найдя в услышанном никакого контекста.
- Не совсем, - понял гостя Афанасий Иванович, - Заедем ещё к одному интересному человеку.
- Интересному? – переспросил Андрон.
- Бывший военный, участник…, кавалер…, - рассказывал Афанасий Иванович, ловко выкручивая «баранку», - Называет свои владения фабрикой, а себя фабрикантом.
- Владения?
- Раскопанный собственными руками глиняный склон, и выстроенное, теми же руками, здание, - Афанасий Иванович улыбнулся, - Довольно экзотическое, я тебе скажу, здание. У него там мастерские разные, в которых даёт и ребятне подработать, а заодно и мозги им вправляет.
- Что значит «вправляет»? – не понравилось Андрону такое выражение.
- Воспитанием занимается, - пояснил Афанасий Иванович, - «Питает» отроков пониманием о смысле жизни.
- Такое возможно?
- Почему нет? – пожал плечами Афанасий Иванович, - Когда этим перестали заниматься семья, школа, общество, в конце концов.
- И, получается? – усомнился Андрон.
- На мой взгляд, да. К тому же он не один этим занимается, - Афанасий Иванович свернул с трассы в гаражный массив.
Медленно покатились по грунтовке. Поворот направо…
- А вот и фабрика господина Жигарева, - показал рукой Афанасий Иванович.
Метрах в ста, в стороне по склону горы, возвышалось необычное здание из красного кирпича. В части архитектурной стилистики настоящий смерч, поднявший в воздух всевозможные башенки, портики, мозаики и прочие украсы. Перед самим зданием довольно большое свободное пространство. Свободное от строений, но не пустующее вовсе. Здесь и небольшая парковка, и спортплощадка, и даже клумба. Правда, кроме жгуче жёлтых одуванчиков на ней пока ничего не было, но в разгар лета, надо полагать она выглядела эффектно - на фоне синего неба, и кирпично-красного замка.
- И в правду замок, - не без восхищения сказал Андрон, - И говоришь, всё сделано своими руками?
- Без преувеличения, - подтвердил Афанасий Иванович, - От фундамента до самой маковки.
Оставив машину на парковке, гости прошли к строению. За большими металлическими дверями расположился целый ангар с автомастерской. Возле разномастных машинок копошилось несколько человек – механиков.
- Хозяин на месте? – с порога крикнул Афанасий Иванович.
От одной из машин поднялся мастер, и вытирая руки ветошью направился к посетителям.
- Нет его, а чего хотели? – спросил он, отбросив ветошь.
- Скоро будет? – вместо ответа продолжал задавать вопросы Афанасий Иванович.
- Должен, - утвердительно ответил мастер, хотя, кто, что и кому должен осталось непонятным. Тем не менее, гости решили подождать.
 
С другой стороны от замка, прямо на краю склона располагалась уютная беседка из обожжённого дерева, туда они и направились.

- У него там целые катакомбы, - кивнул в сторону замка Афанасий Иванович, - а за этими окнами небольшой компьютерный класс.
- Зачем ему компьютерный класс?
- Говорю же, с подростками занимается, - напомнил Афанасий Иванович, - У него даже собственная воспитательная программа имеется.
- Что за программа?
- А вот приедет, сам расскажет, - пообещал Афанасий Иванович.
- Подождём, -  Андрон подошёл к краю беседки, нависшем над самым склоном гаражной горы. Внизу виднелось аккуратное озерцо с низкими травянистыми берегами. Два мальчугана и один дедок, разместившиеся по разным берегам, пытали своё рыбацкое счастье. Дальше начинались дома, несколько многоэтажек и квадратные грибочки крыш частного сектора. 
- Красиво? – к нему подошёл Афанасий Иванович.
- По-разному…, Хотя, - ухватил Андрон мысль, - может, в этой разнице красота и состоит?
- Это ты о «жаворонках» и «совах»? – посмотрел на него Афанасий Иванович.
- В том числе, - кивнул Андрон, - Что с того, что есть какие-то отличия?
- А то, что и Благая Весть Христова прозвучала для каждого сословия отдельно, хотя и в рамках одного Завета – Нового, - ответил Афанасий Иванович.
- Как это, отдельно? – Андрон повернулся к собеседнику лицом.
- Слова одни, - пояснил Афанасий Иванович, - а смысл для каждого сословия имеют свой, особый.
- Так уж и особый, - недоверчиво усмехнулся Андрон.
- А давай заглянем в первоисточник, - Афанасий Иванович достал из борсетки уже знакомую Андрону книжечку, - Ну, например, - он наугад раскрыл страницу и прочитал, - « Я есмь дверь: кто войдет Мною, тот спасется, и войдет, и выйдет, и пажить найдет» (10.9).  Если очень обще, - закончил он чтение, - то для «сов» слова эти означают: иди за Христом, и Он приведёт тебя к Отцу Небесному, где и обретёшь ты жизнь вечную. А для «жаворонков» они несут иной смысл: будь, как Христос, и исполнишь предначертанное тебе Отцом Небесным.
- Честно говоря, особой разницы не вижу, - произнёс Андрон.
- Ну как же! – Афанасий Иванович даже округлил глаза, - «Совам» говорит: следуйте и получайте; «жаворонкам»: уподобляйтесь и созидайте. Ты не видишь разницы между «следовать» и «уподобляться», «получать» и «созидать»?  Или вот ещё, - открыл другую страницу, - Глава третья, стихи с семнадцатого по двадцать первый:
«Ибо не послал Бог Сына Своего в мир, чтобы судить мир, но чтобы мир спасен был чрез Него.
 Верующий в Него не судится, а неверующий уже осужден, потому что не уверовал во имя Единородного Сына Божия.
Суд же состоит в том, что свет пришел в мир; но люди более возлюбили тьму, нежели свет, потому что дела их были злы;
ибо всякий, делающий злое, ненавидит свет и не идет к свету, чтобы не обличились дела его, потому что они злы,
а поступающий по правде идет к свету, дабы явны были дела его, потому что они в Боге соделаны»
- Улавливаешь? – Афанасий Иванович даже немного разволновался, - В этих словах «сова» слышит гарантию личного спасения, если будет веровать во Христа и следовать Его заповедям. «Жаворонок» же слышит напоминание о долге участия в со-творении всего Божия мира, и указание на средство  исполнения этого долга – Иисуса Христа.
- Но это же, всего на-всего комментарий, так сказать читательская интерпретация текста, - возразил Андрон, - Так-то и книгу кулинарных рецептов можно преподнести как некое мистическое откровение.
- Приветствую твоё критичное здравомыслие, - хлопнул в ладоши Афанасий Иванович, - Надеюсь, что именно оно и поможет тебе во всём разобраться. В связи с чем, обращаю твоё внимание на такое обстоятельство, что в фокусе «читательской интерпретации», как ты её назвал, находится обращение не только к «жаворонкам», но и к «совам». При этом, интерпретация обращения к «совам» принимается тобой почему-то, как само собой разумеющееся, обращение же к «жаворонкам» - как «авторская интерпретация». Почему? – Не потому ли, что «совиная» интерпретация известна настолько давно, что уже и забылось, что это тоже интерпретация?
- Вот-вот, почему «совиная» интерпретация известна давно, а о «жаворонках» и слышно ничего не было, почему так? – в свою очередь задал вопрос Андрон.
- Практически по той же самой причине, по которой и Христа распяли – Афанасий Иванович присел на перила беседки, - от духовной инфантильности «жаворонков». «Совы» правильно поняли обращённые к ним слова Нового Завета, и повели себя соответственно этому пониманию. «Жаворонки» же, вместо того, чтобы искать и впитывать смысл слов Нового Завета, обращённый именно к ним, стали подражать, менее отягощённым сомнениями «совам». «Жаворонки» полностью оставили без внимания завещанную им «тему». Потому-то «совиные» интерпретации известны давно, и воспринимаются, как единственно возможные.
- И, что же такого важного, из обращённого к «жаворонкам», осталось без должного внимания? – прищурился Андрон.
- Всё важно, - Афанасий Иванович развёл руками, - Абсолютно всё, с чем Бог обращается к человеку не просто важно, а жизненно важно.
 - Конечно, конечно, - поспешил согласиться Андрон, - Я, просто имел ввиду…  Может, пример какой приведёшь?   
- Пожалуйста! Что означает слово «Евангелие»? – Афанасий Иванович поднял перед собой книжечку.
- Благая Весть, - ответил Андрон.
- Верно, - подтвердил Афанасий Иванович, - А с какой именно благой вестью Христос пришёл на Землю?
- С вестью о Воскресении и… «жизни будущего века», - вспомнил Андрон слова Символа Веры.
- И так ответит процентов девяносто сегодняшних христиан, - поднял указательный палец Афанасий Иванович, - Меж тем, во всех четырёх Евангелиях, Христос неоднократно говорит, что пришёл благовествовать Царствие Божие! Ты понимаешь, что это означает? - Что Царствие Божие не может быть построено без нашего сознательного участия;  что участие это может осуществляться лишь по определённым законам, и прочее, и прочее, о чем благовествовал Христос, но что до сих пор остаётся за рамками понимания, и даже внимания тех, кому эти слова адресованы – «жаворонков».
- Разве Царствие Божие не то же самое, что и Царствие Небесное? – задал вопрос Андрон.
- Многие так и полагают, но это не так, - Афанасий Иванович несогласно покачал головой, - Если говорить кратко, то Царство Небесное – это субстанция сугубо духовная, в то время, как Царство Божие – это обустройство земной жизни по небесному подобию.  «…Да приидет Царствие Твое, да будет Воля Твоя, яко на Небеси и на земли…»
- Рай на Земле? – прищурился Андрон, - Что-то из ереси хилиазма?
- Во-первых, никакой не рай, а вполне земное сообщество, стремящееся жить по Божьим законам. Во-вторых, и то, что называют хилиазмом, не ересь, - Афанасий Иванович кивнул на книжечку, - Во всяком случае, ни один из Соборов эти взгляды ересью не назвал.
- Разве? – удивился Андрон.
- Представь себе! – уверенно подтвердил Афанасий Иванович.
- А у нас в монастыре, где я трудничал…, - о чём-то вспомнил Андрон, но Афанасий Иванович остановил его:
- Минуту! – поднёс он палец к губам, - Мы как раз и говорим об искажениях в восприятии некоторых постулатов духовной жизни. Тема хилиазма одна из таких, которая не помещается в голове «сов». Это с одной стороны. С другой - остаётся до конца не понятой в виду отсутствия к ней должного внимания со стороны «жаворонков». Почему? – Правильно! – Афанасий Иванович сам же ответил на свой вопрос, - Потому что «жаворонки» и не подозревают, что таковыми являются! А некоторые из них, особо резвые, вообще охотятся на патриарха с гранатой. 
- Причём тут это? – на мгновение смутился Андрон.
- Как при чём? – наседал Афанасий Иванович, - В свете всего выше сказанного, я твою историю проиллюстрировал бы таким условным примером: ты – режиссёр, но вместо того, чтобы ставить собственный спектакль на сцене своего театра, театра «жаворонков», ты бегаешь по сцене «совиного» театра, во время репетиции на ней «Золотого ключика», пытаясь наказать Карабаса-Барабаса за жестокое обращение с куклами.   
- Такой вот значит я идиот? – кисло улыбнулся Андрон.
- Не жеманничай, тебе не идёт, - похлопал его по плечу Афанасий Иванович, - Ты отлично понимаешь, что я хочу сказать: вместо того, чтобы устраивать скандалы в чужом театре, вернись в свой и ставь там собственный спектакль.
Над беседкой нависла вязкая тишина. Такая, которую если вовремя не нарушишь, может затянуться надолго.
- Я вот думаю…, - первым заговорил Андрон.
- О чём?
- Про «Карабаса-Барабаса», про его куклы – Андрон, с какой-то грустью смотрел вдаль, - Может оно так и есть: и театр чужой, и пьеса, и Карабас всего лишь условность, но те, кого ты называешь «куклами», они то, как ни крути живые!
- Ну ты так уж не передёргивай, - немного опешил Афанасий Иванович, - Я ведь заговорил о «куклах» исключительно в сюжетной связке с «Карабасом-Барабасом».
- Да-да, я понял, - поправился Андрон, - Я лишь хочу сказать, что за всеми этими условностями стоят живые люди. 
- Живые – согласился, Афанасий Иванович, - Однако, больше, чем Христос, ты для них всё равно ничего не сделаешь. С другой стороны, больше чем сегодня ты можешь для них сделать, только если доберёшься до своего театра.
- И как я, в своём театре, могу сделать больше для персонажей пьесы, идущей в чужом театре? – Андрон с вызовом посмотрел на собеседника.
- Поставь свою пьесу превосходнее той, другой, - посоветовал Афанасий Иванович, - чтобы она собрала всех зрителей, и тогда всё остальное исчезнет само собой. Без зрителя – субъекта внимающего, интерпретирующего, ретранслирующего - нет ничего, - он развёл руками, - ни театра, ни пьесы, ни персонажа. Это один из вариантов решения проблемы.
- Есть и другие варианты?
- Есть ещё один: когда театр «жаворонка» начнёт ставить свои спектакли, то и в театре «сов» «Золотой ключик» перестанет быть «ужастиком», а вновь станет детской сказкой.
- Всё так привязано одно к другому?
- Очень, - категорично подтвердил Афанасий Иванович, - Представь себе знойную, южную страну. Два человека совместно обрабатывают одно поле. Первый в течение дня пропалывает посадки, разгоняет прожорливых птиц, второй в течение ночи, поливает эти посадки, нося воду из водоёма. Картинка понятна?
- Вполне.
- А теперь представь, что оба этих человека стали выполнять одну и ту же работу, не важно, какую именно. Что получится? Если они оба в течение дня пропалывают посадки и разгоняют птиц, то через несколько дней нещадное Солнце выжжет их обезвоженное поле. Если они оба будут по ночам заниматься поливом, то очень скоро посадки будут уничтожены сорняками и прожорливыми птицами.
- Ты хочешь сказать, - медленно произнёс Андрон, - смешение сословий в мировоззренческой нише «сов» иссушает поле христианства?
-  Не просто иссушает, а искажает, перерождает его в какую-то иную субстанцию, ибо христианство – это путь не только спасения собственной души, - Афанасий Иванович постучал ладонью себе по груди, - но и соучастия человека в творении всего Божьего мира, - развёл он в стороны руки, - Одно без другого существовать не может. Одно без другого уже не является христианством.
- Не слишком круто? – недоверчиво покачал головой Андрон.
- А сам ты, не против ли именно такого «псевдохристианства», в лице его патриарха, выступил с гранатой в руках? – прищурился Афанасий Иванович.
- Так, всё-ж-таки против «псевдо-», - встрепенулся Андрон, - против искажённого христианства! Значит я прав в оценке ситуации?!
- Да, искажённого, но не сомнительным «совиным» патриархом, - ушёл от прямого ответа Афанасий Иванович, - а твоей личной «осовелостью», когда вместо постижения и исполнения собственного «жавороньего» предназначения, ты с гранатой в руках устраиваешь разборки с «совиными» поводырями, которые по определению своему днём слепы.
- А, может, всё-же не со слепыми, а с продажными?
- Да хоть с «инопланетными»! – Афанасий Иванович вскинул руку вверх, - К исполнению твоего, в смысле «жавороньего» долга, это не имеет никакого отношения!
- Как это, не имеет, - стоял на своём Андрон, - когда он бюрократизировал и узурпировал всю церковную власть!? Без его позволения никакие вопросы не только не решаются, но и не обсуждаются.
- Церковь, вот ещё одна реальность, где происходят накладки плоскостей «сов» и «жаворонков», - Афанасий Иванович поднялся с перил, - По твоему, что это такое, церковь?
Но Андрон не успел ответить на этот вопрос, из-за поворота выехала машина хозяина фабрики.
   
                                                                                          * * *
 
- Здравствуй, Анатолий Игнатьевич! – обхватил ладонями протянутые навстречу руки Афанасий Иванович, - Ждём здесь тебя, - развёл руками, словно показывая, где именно ждёт. Затем представил хозяину гостя и наоборот.
- Вот за что люблю тебя, Иваныч, - расплылся в улыбке хозяин, - когда здороваешься, целоваться, как баба не лезешь. А то, некоторые взяли моду, такая прямо любовь прёт, что без лобызания ну никак не обойтись.
- Что уж ты так, - в свою очередь улыбнулся Афанасий Иванович, -  Люди традициям следовать пытаются…
- Ох уж эти традиции, - нарочито вздохнул Анатолий, - По мне, чем строже, тем честнее. Правильно я говорю? – неожиданно обратился к Андрону.
- …Как у палача, - с серьёзным выражением лица, не задумываясь, ответил тот, - Строже и проще, как у палача…
- Ты посмотри! Уважаю! – после секундной паузы воскликнул Анатолий Игнатьевич, - Мужик! - и вторично пожал руку гостю, - Нет, ты понял, а? – вновь переключился он на Афанасия Ивановича.
- Сначала увидел, - сам себе улыбнулся Афанасий Иванович, - Мы, в общем-то, по делу, - сменил он тему.
Речь пошла об отце Александре, ремонте, станке-«циркулярке» и прочих хозяйственных вещах. Договорившись по основным позициям, Анатолий Игнатьевич подозвал своего мастера по оборудованию, на которого оставил Афанасия Ивановича обсуждать детали, а сам занялся вторым гостем. Началась экскурсия по фабрике.

После беглого знакомства с производственными мастерскими, сопровождающегося эмоциональными рассказами о том, как всё это создавалось, и какие планы на повестке дня, хозяин провёл Андрона в компьютерный класс. Совсем не большой, всего на четыре компьютера, но по качеству своего оборудования больше похожий на какую-то научную лабораторию, чем на учебное помещение.
    
- Хотел ещё детский сад здесь открыть, - поделился планами Анатолий Игнатьевич, - Но с этим делом оказалось столько мороки, и с медиками, и санэпидемстанцией, что пришлось отложить.
- Всё-таки от самой идеи не отказываешься? – спросил Андрон.
- Как можно? – воскликнул Афанасий, - Животные и те своё потомство обучают, как же людям без этого»
- Ну, что касается учёности, с людьми никому не сравниться. В этом деле животные нам вряд ли примером послужат, - с сомнением ответил Андрон.
- Это с какой стороны посмотреть, - многозначительно улыбнулся Анатолий.
- В смысле?
- Животное обучает своё потомство науке жизни, - Анатолий стал вдруг очень серьёзным, - А человек – науке смерти.
- Чему уж там особо обучают животные? – сказал Андрон, - В том мире главенствуют инстинкты.
- Может, инстинкты и главенствуют, но их значение для жизни животных не абсолютно, - уверенно заявил Анатолий, -  Знаешь, ведь, сколько было случаев, когда животные ценой собственной жизни спасали людей, - он присел на один из стульев, - Недавно прочитал, случай был где-то на Дальнем Востоке. В деревне одной жила мать-одиночка не то с четырьмя, не то с пятью детьми – старшему лет двенадцать было. Вечером допоздна хлопотала, и утюг не выключила. Проснулась от того, что кошка когтями ей тело рвёт. Комната в дыму, огонь уже стену лижет, дети не отзываются – надышались гари. И начала мамка деток своих по одному из пожарища выносить. Одного вынесла и снова в огонь! А там ничего не видно. И только кошка мяукает. Идёт на зов животного женщина и на ребёнка натыкается. Так всех нашла и спасла. Всех спасла! А кошка сгорела .
- Хорошая история, - Андрон устроился на стуле напротив Анатолия.
- Там, где у животных правят инстинкты, - продолжал тот, - человек опирается на воспитание.
- Этого никто не оспаривает, - согласился Андрон, - Проблема в другом: как воспитывать?
- Если мы понимаем, ЧТО нужно воспитывать в человеке, то само собой станет понятным и то, КАК  это можно сделать, - уверенно ответил Анатолий.
- Вот ты, православный человек, - Андрон в упор посмотрел на Анатолия, - ты хорошо понимаешь, ЧТО именно нужно воспитывать в детях. И как ты будешь это делать?
- Тебе действительно это интересно? – с искоркой в глазах поинтересовался Анатолий, - Только имей в виду, это не мои идеи… . Точнее, не только мои. Нас тут много над этим трудится…
- Афанасий рассказывал…, - перебил его Андрон.
- Кто? – переспросил Анатолий, - А, ну да. Мы тут даже книжечку собираемся издать. В общем, программа наша такая, - он придвинул стул ближе к столу, - Первое, с чего нужно начинать воспитывать ребёнка, это сформировать у него идеал. Идеал – это когда…, ну ты понимаешь. ...Это такой пример, на который хочется быть похожим. Очень хочется. Через который ребёнок будет сверять свои дела. Сверять и оценивать, свои, чужие. Это такой образ, которому хочется соответствовать. Очень хочется. Сильнее, чем игрушку какую-нибудь, или угощение. Понимаешь?
- Понятно, - кивнул Андрон.
- Однако нельзя это дело упрощать до такого… «плинтуса», когда мама с папой сами будут выбирать идеал для своего ребёнка, исключительно по собственному усмотрению.
- Разве мы говорим не о православных детях, родителях, воспитателях? – Андрон вопросительно посмотрел на собеседника, - Разве у гас не одни и те же идеалы?
- Вот-вот, - поднял указательный палец Анатолий Игнатьевич, - Потому я и говорю, что упрощать здесь нельзя. Идеалы, по большому счёту, у нас одни, да личности их носителей, с которых мы берём пример, разные. Возьмём, к примеру, святых Александра Невского и Михаила Черниговского. Заслуживают они того, чтобы быть нашими идеалами?
- Риторический вопрос, - отозвался Андрон.
- Вот именно! Конечно, заслуживают! – довольно откинулся на спинку стула Анатолий, -  Меж тем, одному из них – князю Александру, - мы вменяем в достоинство политическую гибкость, благодаря которой он оградил часть русских земель от полного монголо-татарского разорения, а второму – князю Михаилу, - непреклонность в исповедании веры. Как ты помнишь, он отказался склониться перед языческим кострищем. Вот и получается, что одного почитаем за гибкость, а другого за несгибаемость.
- Но надо же понимать и обстоятельства! – постарался помягче возразить Андрон, -  Если ты снимешь с себя крестик, когда тебя к этому принуждают, ты совершишь грех. Если ты делаешь то же самое, чтобы тесёмкой от крестика перетянуть кровоточащую рану своему товарищу,.. и не обязательно товарищу, то этим ты исполняешь свой христианский долг. И даже больше: исповедуешь Христа!
- Красиво сказал! А главное правильно, - Анатолий пристукнул кулаком по столу, - Согласен с тобой на все сто процентов. Хочу только немного… подкорректировать, что ли: это мы, взрослые и битые, способны понять, что в жизни бывают разные обстоятельства, и сделать на них соответствующие поправки. Ребёнку же, который только-только начинает отличать нравственность в мозаике мира, это практически невозможно. Ребёнок ориентируется на то, что ближе его … психофизике – гибкому гибкость, твёрдому твёрдость. Потому и говорю, что прежде чем приступать к целенаправленному процессу воспитания, нужно разобраться в психологических струнах личности, чтобы гибкого воспитывать на примере Александра Невского, твёрдого – на примере Михаила Черниговского. Ну и так далее: рисковые и осторожные, щедрые и экономные, ведущие и ведомые.
- Понял тебя, - отозвался Андрон, - Согласен. Я бы даже сказал: горячо поддерживаю.
- Тогда о ещё одной особенности формирования идеала, - продолжил Анатолий, - Состоит она в том, что идеал должен иметь определённое соответствие не только с личностью воспитанника, но и с личностью воспитателя. Чего будут стоить уроки твёрдости, преподаваемые «мягким» воспитателем? Наигрыш, натяжка, лицедейство. Ребёнок, может и не поймёт этого умом, но сердечком своим маленьким почувствует. Почувствует и решит, что воспитание, идеал, долг - это такая игра, где все выдают желаемое за действительное, нужно только говорить правильные слова, а как оно на самом деле, это другой вопрос.
- Это точно, - о чём-то своём подумал Андрон, - Как вспомнишь этих штатных идеологов, замполитов там разных… . Как люди они, конечно, тоже разные были, но как начнёт про мир про дружбу!..
- Вот-вот! – Анатолий даже привстал, - Воевал?
Андрон только махнул рукой. Но такой ответ был понятен Анатолию больше чем десятки слов. Он продолжал разговор о своей программе.
- С идеалом определились. Начали о нём рассказывать ребёнку, показывать, рассуждать. Когда информации накоплено уже достаточно, наступает второй этап воспитательного воздействия. Состоит он в том, чтобы обозначить привязку идеала к Богу. Что все достоинства нашего героя – от Бога, подвиги – ради Бога, слава – Богу. Нужно показать, что вся жизнь человеческая протекает в Боге – в отношениях с Ним, чем бы земным при этом человек не занимался.
- Не боишься скатиться до уровня банальных лозунгов, типа «Слава КПСС!»? – вспомнил былые времена Андрон.
- Как сказать? – сделал паузу Анатолий, - За себя не боюсь. За тебя вот не боюсь. Как поведут себя другие? По-разному поведут, только Бог-то ведь, взаправду есть. На Него и уповаю.
- Аминь – произнёс Андрон.
- Следующий этап: научение просьбам к Богу, - продолжал Анатолий, - Наш Бог не идолище каменное или деревянное, Он живой, Он жизнь, цветущая в нас. Когда нам больно, больно и Ему, когда радостно, радостно и Ему. Попроси Его, и Он даст то, в чём ты нуждаешься. Если надо, разгонит дождливые тучи на небе, если надо, поможет вдеть нитку в иголку. Бог может всё, только попроси Его!
- А вот здесь по-разному может сложиться, - Андрон скривил губы, - Человеку ведь нужно всё сразу, и непременно сейчас же. Это даже у взрослых так, чего уж говорить о детях. Не получится ли так: просит ребёнок, и не получает, и начинает он обижаться на Бога, сердиться, искать другие пути исполнения желания?
- Правильно, - согласился Анатолий, - Искушений здесь может оказаться немало. Но, в этой связи следующий воспитательный этап будет посвящён обучению распознавания ответов Бога на просьбы.
- Серьёзная заявка, - качнул головой Андрон.
- Я, конечно, слишком плоско выразился: «распознавание ответов», - притормозил Анатолий, - Правильнее, наверное, будет сказать: обучение относиться к происходящему вокруг тебя, как к своеобразному ответу Бога на твои просьбы; как акт Его непрерывного общения с тобой. Общения, несущего тебе только добро, даже если иногда оно переживается в виде боли от удалённого зуба.
- Пожалуй, что так, - в очередной раз согласился Андрон.
- А как же иначе?! – воскликнул Анатолий, - Отсюда и следующий этап – обучение благодарности…
- Вижу, вы нашли общий язык, – заглянул в дверь Афанасий Иванович.
- Слава Богу! – поднялся из-за стола Анатолий, - Нет слов, как приятно поговорить с человеком на понятном друг другу языке. Спасибо тебе, Агасфер, за такого гостя!
- Во славу Божью! – ответил Афанасий Иванович, никак не отреагировав на Агасфера, - Пообщались мы с твоим мастером, - продолжил он разговор с Анатолием, - Задача ясна. Как только протянем провод, ждём тебя с «циркуляркой».
- В любое время! – развёл руки Жигарев, выказывая свою всегдашнюю готовность помочь.
Так группкой и направились к машине.
- А ты надолго к нам? – спросил Андрона хозяин фабрики.
- …Не знаю, - неуверенно ответил тот.
- Надолго, - встрял Афанасий Иванович.
- Это хорошо! – с искренним удовольствием встретил такую новость Анатолий Игнатьевич, - Обязательно заезжай ещё. Найдём о чём ещё поговорить. С остальными нашими воспитателями познакомлю, с ребятишками.
- Постараюсь, - улыбнулся Андрон.
- Обязательно постарайся! – прокричал фабрикант Жигарев в след отъезжающим гостям.
Машина медленно, но ровно взбиралась на взгорочек, мимо гаражей, к основной трассе.
- Ты был прав, - первым заговорил Андрон, - очень интересный человек этот Анатолий Игнатьевич.
- Это здесь, отец Александр пытался службы наладить, - кивнул он в сторону удаляющейся фабрики.
- Да, - задумчиво проговорил Андрон, - без церкви нельзя. В ней вся жизнь.
- Вот-вот, на этом нас и прервали, - вспомнил Афанасий Иванович, - На том, что церковь «жаворонками» и «совами» тоже может восприниматься по-разному.
- Как такое может быть? – с нотками возмущения задал вопрос Андрон.
- Так же, как с Евангелиями, - буднично ответил Афанасий Иванович, не отрывая глаз от дороги, где начиналась развязка, - Кстати, ты не успел ответить на мой вопрос: что такое церковь?
- …Тело Христово…, - напряг память Андрон.
- Так, - согласно кивнул Афанасий Иванович, - Продолжай - развивай.
- Ну, это такое объединение людей, -  вспоминал Андрон книжные фразы, - верующих во Христа, исповедующих свою веру, участвующих в Святых Таинствах, наставляемых общим духовенством, имеющим апостольскую преемственность.
- В общем, верно, хотя и несколько поверхностно.
- Что значит поверхностно? – возмутился Андрон, - Почти слово в слово, как в Законе Божием сказано.
- Если я скажу, что автомобиль – это такое устройство на четырёх колёсах, с креслами для водителя и пассажиров, оборудованное рулём управления, - Афанасий Иванович слегка похлопал по рулю, - педалями, фарами освещения и клаксоном, я сильно ошибусь?
- Ошибки нет, просто…
- … Это будет слишком общий, слишком поверхностный взгляд на предмет, - докончил фразу Афанасий Иванович, - Правильно? Так и с твоим определением церкви – всё правильно, только не по существу.
- И как можно о церкви сказать по существу? – Андрон с сомнением посмотрел на водителя.
- Церковь, во-первых, это ПРОЦЕСС. Не структура, не помещение, не иерархия, а динамика, движение в духе, - Афанасий Иванович один раз нажал на клаксон.
- Церковь, во-вторых, это процесс ИСПОЛНЕНИЯ. Не какого-то стихийного перемещения чего-то в чём-то, а целенаправленного созидания, - водитель посигналил дважды.
- Церковь, в третьих, это процесс исполнения ЗАВЕТА. Не какого-то сосуда, не собственного проекта, а договорённости, - раздалось три гудка.
- Церковь, в четвёртых, это процесс исполнения завета СО-ЧЕЛОВЕКА с Богом. Не отдельных людей или групп людей, а всех верных, в лице любого количества их представителей, - Афанасий Иванович выпустил очередь из четырёх гудков. 
- Вот это, четвёртое, что оно значит? – спросил Андрон, внимательно выслушав спутника.
- Это означает, что, если например ты, окажешься тем человеком, который сподобится сыграть  аккорд, завершающий Божественную симфонию Мира, - водитель дал ещё один долгий гудок, -  то духовно, вместе с тобой это совершат и все прежние «оркестранты», которые через Церковь – Тело Христово, -  всегда с нами, всегда в составе со-Адама.
- Но это нисколько не отрицает, того, что о церкви говорил я, - пожал плечами Андрон.
- Конечно, не отрицает, - согласился Афанасий Иванович, - Я и не собирался этого делать. Я лишь хотел тебе показать, что в Церкви «единица» и «множество» величины равновеликие, равнозначные, потому, как и то и другое и есть церковь, проявляющаяся в разных ипостасях и перспективах.
- Перспективах? – переспросил Андрон.
Ну да, - кивнул Афанасий Иванович, - В том смысле, что не только каждое сословие, но и каждый человек, как-то по-своему участвует в «процессе исполнения Завета со-человека с Богом». И воспрепятствовать ему в этом не могут ни патриархи, ни, тем более, лжепатриархи.
- Как-то ты резковато… . Церковь, всё-таки, - повёл плечами Андрон.
- А ты думал, что заповедь о не сотворении кумиров – это только про идолищ языческих? – посмотрел на него Афанасий Иванович, - Хотя, язычество, оно таково, что способно и стены христианского храма превратить в идола…
- Может, в этом и всё дело?
- В чём? – спросил водитель.
- В стенах, - Андрон постучал пальцами по обивке дверцы, - которые многими неискушёнными в вопросах веры людьми, воспринимаются как сама церковь, а тех, кто среди этих стен управляет - глашатаями Самого Бога.
- Встречается и такое, только не существенные все эти заблуждения, а возрастные – от духовного, так сказать, младенчества, - Афанасий Иванович поискал нужные слова, -  Ты пойми, в каждом настоящем деле есть свои подвижники и свои «тормоза». Но ни один «тормоз», даже самый «упёртый» не способен реально воспрепятствовать истинному подвижничеству. Главной причиной замедления дела является не активность «тормозов», а пассивность подвижников. Если, вместо того, чтобы встречать восходящее Солнце звонкой трелью, «жаворонки» спят вместе с «совами» - разве в том «совы» виноваты, или их слепоглазые вожаки? Ну перестреляешь ты их всех из рогатки, и, что - «жаворонки» запоют?
- Тогда самих «жаворонков» надо тряхануть, как следует, - Андрон стукнул кулаком по колену.
- Ну да, … гранатой. То-то запоют! – рассмеялся Афанасий Иванович, - …Хотя, как говорится, мыслишь в верном направлении – от «жаворонка» к «жаворонку», от песни к песне.
- Ну, и? – Андрон повернулся в сторону водителя, демонстрируя своё внимание.
- Что, ну и?
- Какова будет наша песня? – спросил Андрон.
- Это надо расценивать, как твой отказ от варианта с гранатой? – сыграл удивление собеседник.
- В каком-то смысле, - неуверенно пожал плечами Андрон, -  Хотя, быть может и не совсем.
- Как это?
- В том, что ты рассказал мне о «совах» и «жаворонках» свой смысл есть, - Андрон задумчиво посмотрел в окно, - Но, так это или нет, окончательно может подтвердить только жизнь, только практика. Я готов пойти за тобой, но не потому что всецело поверил твоим словам. Я поверил им настолько, что готов на себе испытать их истинность. Если ты прав, то мне не нужно будет никого взрывать. В противном случае, как и договаривались тогда, у реки – твоя ошибка делегирует мне право исполнить задуманное.
- Хозяин – барин, - Афанасий Иванович не скрывал своего удовлетворения.


 

 

 

 

«СУВЕРЕННАЯ МОНАРХИЯ – ПРЕЕМСТВЕННАЯ ПО ДОВЕРЕННОСТИ».

Стоит ли  строить «пирамиду» демократии?

Владимир Гарматюк 

                                                                  «У меня есть тысячи специалистов, которые могут построить

                                                                 пирамиду, и нет ни одного, который знал бы. — Стоит ли её строить».

                                                                                                                               (35-й президент США, Джон Кеннеди).

Миллионы людей в мире плачут, спрашивают: – «Почему война, почему нас невинных убивают, почему беженцы, почему преступность, почему кризис. Почему постоянно растут цены, нищета, пьянство, наркомания,  много, много других «почему» и  бесконечно много, много  горя»? – Почему? – Потому, что не умеем выбирать власть! Ведь именно власть всё это и делает.

В России в Москве в начале 90-х годов добрая сотня специалистов-экспертов из США, не афишируя свою деятельность (чтоб не раздражать самолюбие россиян), «за кулисами ельцинского» президентства, процеживали через мелкое сито» законодательство  СССР (наследство однопартийной власти).

Специалисты создали в России точную копию американской политической «пирамиды власти» (президентство и двухпалатный парламент), запустили в жизнь законы, способствующие скорейшему накоплению капитала, развитию монополий и олигархических структур. Во множестве были расставлены материальные стимулы -  «ловушки» для денежного порабощения граждан.

Эксперты полагали, что в России (как в США) будет двухпартийная «равновесная» конструкция власти капитала, с придатком из множества мелких партий, выполняющих функцию ремонтного комплекта запчастей для системы».

Две равновесные партии перекидывал бы  власть, словно «мячик» из рук в руки над головами народа, который бы, как собачка с лаем бегали за мячиком из стороны в сторону от одной партии к другой.   – Такова теоретическая модель пирамиды власти.

В России же, немедля, «двухколесная партийная колесница» была переделана на одноколёсную» партийную правящую систему - и равновесие властной конструкции нарушилось. Суверенная «партократия»  в России завалилась на «бок».

Кроме того, испугавшись ответственности за преступления против государства и народа, первый российский президент Б. Ельцин до самой своей смерти не выпустил из рук власть, а передал её избранному им преемнику (в обмен на гарантию безопасности).

В результате прецедента передачи президентской власти «по доверенности», исполнительная ветвь власти (в теории подчиненная парламенту) - трансформировалась в структуру монаршего правления с подконтрольными, управляемыми механизмами передачи «президентской короны» доверенному лицу (аналогично и в регионах России).

В итоге высший государственный Закон России - «Конституция РФ» превратилась в декларативный документ, предмет насмешек, раздражающий слух «исполнительной» власти. (При требовании выполнения «Конституции», исполнительная власть «щетинится и бросается с рыком, словно пес на руку, которая хочет у него забрать миску»).

Законодательная (парламентская) ветвь власти в России перешла в зависимое положение от монархии и успокаивается тем, что избирает себя (сама, составляя свои партийные списки), довольствуется роскошью на бюджетные средства населения.

Граждане же в России, как и во времена правящей однопартийной власти в СССР, по-прежнему  никого не выбирают. Так как в реальности депутатов (по своим спискам) выбирают партии. Отсутствие граждан на избирательных участках - предусмотрено отменой минимального порога явки. Партийные проценты в парламенте, необходимые монархии и её однопартийной власти, при необходимости регулируются  в избиркомах.

За каждого проголосовавшего за партийный список, партии (вопреки Конституции) ежегодно берут из казны государства миллиарды рублей (из расчета по 50 рублей за избирателя). «Обман граждан – на средства самих граждан».

Принуждение граждан  выбирать партии, вместо выборов депутатов – прямое нарушения положения Конституции РФ!

Американская двухпартийная система власти в сравнении со  средневековой монархией была для США большим  прогрессом. Она позволила США привлечь со всего мира свободных людей, их таланты и таким образом, существенно обогнать в развитии другие страны. Хотя США и называет свою модель демократией (по сравнению с монархией, несомненно, да), но до подлинной демократии ей ещё далеко.

Выборы независимых (от монархии и правящих партий) народных депутатов и  проведение отборочных тестовых экзаменов для кандидатов с целью определения у них   способностей управлять (см. «Манифест демократии- власти Чести, Совести и Ума») – произведёт в мире  колоссальный рывок в развитии человечества.

Государство (США, Германия, Греция, Россия, Украина, Египет или какое другое), которое начнёт строить у себя новую конструкцию власти, «пирамиду демократии» - будет много опережать в развитии другие страны. Передовые умы, таланты, идеи будут стекаться в то государство, потому, что там будет возможность их реализовать. Благосостояние государства, общества, граждан от этого значительно увеличится. 

Это лишь вершина «айсберга - пирамиды демократии». Скрытая же «под водой» её  часть – есть бесконечный, созидательный, умственный потенциал народа, который без демократии реализовать нельзя. – Такова огромная цена  демократии. «Как не оскудеет рука дающего, так и не иссякнет  государство,  дарующее народу  свободу, но падёт и обнищает - отнимающее».

 Политическую систему власти должно совершенствовать в соответствии с новым  временем. Устаревшая двухпартийная «пирамида» власти в США и странах Евросоюза висит  над пропастью банкротства. Долг бюджета США – около 100%, Евросоюза - 80%. По сути, они уже банкроты. Почему не падают? – Так как  всё держится на глупости.

Потому экономисты ничего не могут предложить и предпринять против кризиса.

Поставит ли умный человек своё благополучие в зависимость от глупости? – Нет.

Будет ли он спокоен, поставив на глупость и невежество? – Нет!

«Наш прогресс проверяется не увеличением изобилия у тех, кто уже имеет много, а тем, способны ли мы достаточно обеспечить тех, кто имеет слишком мало». (Теодор Рузвельт 26-й президент США).

Прогресс проверяется уровнем благосостояния беднейшей части населения!

А заключается прогресс - в политической системе власти (демократии), которая создает механизмы управления экономикой  и всеми другими сферами жизни человека.

            Россия, г. Вологда

                25.07.2014.

 

 

 

 

КАТОЛИЦИЗМ ПРЕЖДЕ И ТЕПЕРЬ

Георгий  Солдатов

Во время любой войны,  и тем более гражданской,  выявляются худшие и лучшие человеческие качества. Многие воины на поле битвы обращаются к Богу с молитвой. Те, кто был военнослужащим,  знаком насколько солдат получает  более отзывчивое к себе отношение и совет от духовного лица, чем от  командующего состава. 

Так было также во время американской гражданской войны в 1861-1865 г.г. В войне противниками оказались многие члены  семейств, в большинстве случаев по причине своего место проживания. Положение их было похожим на то, какое создалось в наше время на Украине, и РФ. Также тогда процветала дезинформация и алчность к наживе, одни гибли на поле битвы, а другие обогащались воровством или поставками для армии.  

Во время американской гражданской  войны героизм и службу стране оказали не воины и не правительственные чиновники, а женские католические монашеские ордена.  Об их службе написано много работ и я считаю, что лучшей о монашках и их службе написана статья Михаила Ф. Фитцпатрика в журнале Civil War Times от октября 1997 г. стр. 34-40. Автор статьи пишет о том, что как на поле битвы, так и в походных лазаретах и госпиталях монашки оказывали медицинскую помощь, как белым, так и цветным раненым и  больным. Они также оказывали помощь воинам как северной, так и южной армий. Они не страшились свиста летящих над головами пуль, когда делали перевязки раненым или уносили их с поля битвы, чем поражали воображение многих новобранцев.

На службу в армии монашки прибыли с уже готовой административной организацией, специалистками по оказанию медицинской помощи  при операциях, кормлении больных, уходом за нервно больными и безумными. Как автор пишет,  страна не была готова для оказания медицинской помощи большому количеству раненых и больных. Поэтому когда на службу явились сотни монашек как медсестры, то на них смотрели как дар небес. Их уже прежде подготовили к службе в католических школах, приютах, госпиталях превратив их в элитную дисциплинированную организацию по оказанию помощи другим.

 Как Фитцпатрик пишет - они и духовно безропотно переносили трудности походной жизни с отказом удобств и продовольствия.  Они служили не только на полях сражения и в госпиталях, но также и на кораблях и в лагерях военнопленных. Что их также отличало от других медсестер – они служили бесплатно, не считая время. Поэтому неудивительно, что уже в 1862 году командование южной конфедерации издало отчаянный приказ «ловите по больше сестер милосердия». Когда сестры прибывали на призывы,  их встречали с большим восторгом.  

Тысячи монашек служили медсестрами в армиях Юга и Севера. В 1863 году Вашингтон прислал приказ  в лагерь Пойнт Лукоут для военнопленных в Мериленде уволить из лагеря всех женщин медсестер за исключением монашек. Бывали, однако, случаи когда монашки отказывались подчиняться распоряжениям военного начальства,  как это было, например в Нью Орлинце, когда хирург Северной армии распорядился не оказывать помощь южанам. Старшая сестра ему указала на то, что она подчинена более высшему начальству, чем правительство и из чувства человечности они будут оказывать всем нуждающимся помощь. В Винчестере Виржиния, местные гражданские медсестры просили, чтобы уволили монашек, но доктора южане указали, что опытные монашки оказывают несравненно большую помощь, чем местные женщины.

Действительно сохранились воспоминания, когда доктора предполагали,  что нет иного выхода как ампутация, но монашки спасали раненому руку или ногу,  а бывало, так что и жизнь когда предполагалось что раненый не имеет шансов  на выздоровление. Монашки  не отказывались от службы в госпиталях,  даже когда там были заразные болезни как, например желтая горячка или оспа. Монашки-медсестры были настолько аполитичны, что не в пример другим они свободно проходили границы занятой одной или другой воюющей стороны. Их паспортом была их монашеское облачение. Военное командование им полностью доверялось в том, что они не проносили сведения,  и не сохранилось ни одной жалобы с подозрением их в шпионаже.  

Монашки были в большинстве иммигрантки главным образом из Ирландии и Германии. На полях сражений и от заразных болезней погибли многие сотни католических монашек служивших в армии, лазаретах и лагерях для военнослужащих. Во многих городах они превратили в госпитали католические храмы. Их заслуги отметил после окончания войны Президент Конфедерации Джефферсон Давис также как и многие военнослужащие обоих армий. В столице Америки в Вашингтоне стоит памятник, посвященный монашкам, служившим во время гражданской войны. На бронзовой доске изображение 12  монашек различных орденов. Своим бескорыстием и жертвенностью монашки многих военных и гражданских жителей в Америке привлекли в лоно католической церкви.  

После окончания гражданской войны руководство монашеских орденов направило их на новые  битвы – католические школы для детей различных рас. В деле образования им пришлось продолжать борьбу за право в обучении туземного и черного населения Соединенных Штатов.  В  деле обучения населения католическая церковь также как русская Православная на Аляске сделала очень много.

После второго Ватиканского Собора в 1960 годах произошло изменение в веровании католического населения Америки. Отхождение от прежних верований и традиций сначала началось среди католического духовенства и затем распространилось на верующих.  Ранее католик был уверен,  как спасать свою душу и заслужить райское блаженство.  Прежде было всем католикам понятно как им веровать, кому и в чем подчиняться. Теперь этого более не существует – теперь многие католики считают,  что протестанты,  и даже иноверующие,  и не христиане также в чем- то правы,  и необходимо всем объединиться в одну церковную экуменическую организацию.  

Ранее была вера в рай, чистилище и ад. Теперь уже большинство католиков в чистилище не верит. Ранее  католики считали, что слово Римского Папы является голосом Бога, так как он заместитель Бога на земле, но теперь в это почти никто из католиков не верит. Католические монашки в Америке в своей жизни теперь совершенно изменились  в  дисциплине и жизни. Многие из них более не живут в монастырях, а на частных квартирах  и одеваются как роскошные дамы. Они участвуют в демонстрациях с различными протестами и требованиях даже быть рукоположенными в духовный сан и т.д. От других женщин многие католические монашки в Америке отличаются только в том,  что они не замужем.  Бывает так,  что ухаживающие за ними мужчины,  обнаруживают их принадлежность к какому либо монашескому ордену,  только тогда,  когда они показывают им  до этого  спрятанное, серебряное кольцо монашки. 

 

 

Новая книга Олега Валецкого – «Сербская руна»

Опубликовано Воскресенье, 27 Июль 2014

    Автор: Senica.ru

В прошлом месяце в Боснии и Герцеговине состоялась презентация новой книги известного публициста, автора множества литературных трудов военно-исторической тематики Олега Валецкого.

Новая книга называется «Српска руна» (Сербская руна), и представляет собой принципиально новый труд автора, не связанный с военной аналитикой. «Српска руна» - серьезная историческая работа, ставящая своей задачей выявить и показать реальную картину происхождения славян.

Данная книга представляет собою отредактированный и проширенный моей работы «Происхождение славян в свете работ историков сербской «автохтонной» школы» которая впервые была опубликованна в ноябрьском за 2012 год, номере журнала «Вестник Академии ДНК-генеалогии» (Proceedings of the Academy of DNA Genealogy, Boston-Moscow-Tsukuba,Volume 5, No. 11, November 2012) под редакцией президента Академии ДНК генеалогии профессора Анатолия Клёсова.

В этой работе автор посчитал своим долгом ознакомить русского читателя с работами сербских историков, лингвистов и археологов по данному вопросу, хотя на данный момент отсутствует достаточное количество доказательств, дабы составить полную картину происхождения славян.

Сама данная работа является обзором того, как те или иные историки, лингвисты и археологи вели исследования вопроса как происхождения сербов и славян вообще, так и самой древней истории Балкан. Мнения многих из этих ученых значительно различались, а в некоторых вопросах нередко были противоположны. Сама работа не является ни просербской, ни антисербской, и служит лишь для того, чтобы осветить будущим исследователям направления уже существующие в сербской исторической науке. Хорошо известно, в какой мере национальные идеи могут послужить целям манипулирования обществом, по опыту бывшей Югославии 90-ых годов, и потому выяснение истины как раз и служит одной из мер по предотвращению подобных манипуляций. Поэтому данная работа как раз и является не исследованием а скорее обзором мнений и эти мнения могут быть различными, но огульно отметать их смысла нет.

    Книгу можно приобрести в интернет-магазине OZON.

 

===================================================================================================

===============================================================================================