LIBERTE, EGALITE, FRATERNITE

В. Нилов

Уже давно было подмечено, что у свободы нет содержания. Свобода есть лишь условие, при котором содержание, если оно имеется, получает возможность проявить себя. Но свобода, разобщенная от морали, просто означает, что хочу, то и делаю, «нраву моему не перечь». Вот почему на Западе так много преступлений, которым нет конца. Людей насилуют, грабят и убивают не только с целью наживы, но и for fun /ради потехи/.

Исторически, свобода на Западе прнималась как свобода от духовного гнета католической церкви, затем такое понимание свободы было перенесено на государство с тем, чтобы оно как можно меньше вмешивалось в дела индивидуума. Свобода от религии обернулась свободой от нравственности вообще. Западные народы стали первыми в истории человечества обществами, которые решили закрыть небо и комфортабельно устроиться на земле, без Бога. Погром Церкви, начатый в XVIвеке, как назвал века «возрождения» Тютчев, в веке XVIII продолжился призывом Вольтера «раздавить гадину» и Французской революцией. Западная болезнь разлилась по всему свету, заражая проказой неверия все человечество.

Свобода Запада была – и есть – свободой «от», а не свободой «для». Эта свобода требовала неограниченного простора для деятельности человека, даже если его активность была во вред обществу. Западная свобода неразрывно связана со «зверинным индивидуализмом», как назвал ее митрополит Иоанн Петербургский. Такая свобода ставит человека во враждебные отношения с остальными людьми, в которых он видит не братьев, а средство к своему обогащению. Не даром в Америке так подчеркивается “team spirit”, как противоядие разъедающей и разделяющей свободе. Свобода в ее западном истолковании – это закон джунглей, перенесенный на человеческое общество, это то, что получило название «социал-дарвинизма».

Свобода, не ограниченная совестью, ведет к господству сильного над слабым и неразборчивостью в средствах приобретения богатства, главное, приобрести его, хотя бы грабежом. Достоевский определил это как свободу человека, у которого есть 100 тысяч франков, вертеть человеком, у которого их нет. «В Европе был феодализм и были рыцари. Но в тясячу слишком лет усилилась буржуазия и наконец задала повсеместную битву, разбила и согнала рыцарей и – стала сама на их место. Исполнилась в лицах поговорка: “Otes-toi de la que je my mette” /Убирайся, а я на твое место/. Но став на место своих прежних господ и завладев собственностью, буржуазия совершенно обошла народ, пролетария, и, не признав его за брата, обратила пролетариат в рабочую силу, для своего благосостояния». /Достоевский/.

Вот почему благороднейшая из всех профессий – медицина, есть подвиг коммерческой деятельности, всякое «ай» и «ой» переводится в доллары и центы. Порнография, проституция, наркотики процветают на Западе с его слепотой к способам наживы.

Не капитализм и не демократия сделали западные народы процветающими, а паразитическое существование за счет стран Третьего Мира, с которого Запад ежегодно собирает 400 миллиардов долларов,  как подсчитано экономистами. Жизненный уровень Запада снизился бы на 40% при справедливых рассчетах с Третьим Миром. Эта эксплуатация цветных народов земли длится уже 500 лет – со времени великих географических открытий. «»Западные народы «сделались» /как известно/ вполне равнодушными к высшему благу – Вере, и коснеют в слепоте духовной, а с другой стороны – сделались не благодетелями остального человечества /к чему были призваны/, но его врагами, всегда готовыми утеснять и порабощать другие народы. Горький опыт слишком ясно доказал это славянам: да и в целом мире корабли европейских народов считаются не вестниками мира и счастья, а вестниками войны и величайших бедствий. Какова надменность англичанина или любого немца, каково презрение его ко всем остальным народам мира, каково желание попирать ногами все их права и обращать их в бессильное орудие своей корысти, - знают все. Гибельное семя дает и гибельный плод, и вражда западных народов, особенно англичан и немцев против всех, порождают естественную и справедливую ненависть во всех народах против них» /А. Хомяков/. Эта характеристика Запада, сделанная в XIX веке, остается верной и по сию пору: в своих сношениях с остальными народами мира Запад стремится увековечить господство над ними еще на 500 лет.

Психологически, «свободный человек» самонадеян до дерзости, это язычник, а не христианин, точнее – антихристианин. Из всех обществ, известных истории, общество демократическое, либеральное или капиталистическое – это все разные стороны одного и того же, - есть общество отвернувшееся от неба. Но свобода Запада – это свобода внешняя, ибо нигде так не развит конформизм, как в обществах «демократических». Каждый свободен повторять своими словами прописные истины общества для которых СМИ /Средства Массовой Информации/ придумали презрительное название “lunatic fringe”- сумасшедшая кайма или бахрома. При том внешнем беспорядке, который на первый взгляд поражает стороннего наблюдателя, Запад железно дисциплинирован и вымуштрован. В России же внутренеее единство общества достигается, как в бочке, - обручами государственной дисциплины. Государство в России требует – и получает – внешние изъявления покорности, не затрагивая внутреннюю свободу человека. На Западе же человек не ребро бочки, а запрограммированный робот. Это об американцах сказал один русский, живший в Америке в XIX веке, что каждый из них проглотил по полицейскому. На Западе свобода внешяя /при минимуме государственного насилия, которое и не требуется/ за счет свободы внутренней. Западная внешняя свобода, однако, по сути своей – тоталитарна, ибо она поработила душу человека.

В России большая внутренняя свобода чревата склонностью к анархии и смутам. Один из немцев в XIX веке, хорошо знавший  русских, сказал: “Die Russen sind furchtbar frei”. Авторитарное правление в России есть прямая необходимость – это ответ на национальный характер. Русские демократичны по своей психологии и общении друг с другом вплоть до амикошонства. России скорее нужна здоровая доля аристократизма, чем углубление и расширение демократии. Введение же западной демократии служит не благу России, а толькоспособствует ее разложению и, в конечном счете -  ее гибели.

Первой жертвой снизу вверх дополнялась протекцией сверху вниз. ой троицы демократии, провозглашенной Французской революцией, было равенство. Равенству был придан узкий смысл равенства перед законом, но не в экономике, где каждый сам заботился о себе, т.е. подразумевается неравенство состояний. На практике это означало отказ сильных мира сего от социальной ответственности, от моральной ответственности сильного заботиться о слабом. Но в жизни не было и нет равенства даже в узком, урезанном смысле, ибо услуги адвокатов стоят больших денег /150 долларов в час в США/. Равенство перед законом работает на тех, у кого есть 100 тысяч, о которых писал Достоевский. Главное назначение закона – охрана экономического неравенства. Это лицемерие и еще раз лицемерие, столь типичное для демократий.

Если равенство было сужено, то о братстве вообще перестали упоминать. Эт ому нечего удивляться. Впервые за всю историю человечества на земле установилось общество социальной безответственности верхов. В рабовладеческом и феодальном обществах лояльность снизу вверх дополнялась протекцией сверху вниз. Мало кто знает, но в средние века католическая церковь установила т.н. «справедливые цены», как меру защиты бедных. Все это было выкинуто вон новыми господами – буржуазией. Папа Иоанн-Павел 2 сентября 1993 года на встрече с учеными в Риге предостерегал об опасностях капитализма, которые он назвал «бесчеловечными».

Западная демократия в России служит только одной цели – закабалению России навеки и превращению ее в колонию Запада.

* * *

RELIGIONS AND TERRORISM

Leonardo Boff

      Theologian-Philosopher

      Earthcharter Commission

  The principal conflicts of the final years of the twentieth century and the beginnings of the new millennium have religious undertones, whether in Ireland,  Kosovo, Kashmir, Afghanistan, Iraq or the extremely violent new Islamic State. This was clear in Paris, with the murder of the cartoonists and others by Islamic fundamentalists.  How does religion enter into this?

Not without reason did Samuel P. Huntington write in his well known 1997 book, The Clash of Civilizations: «In the modern world, religion is a central force, perhaps the central force that motivates and mobilizes people… What matters in the end to people is neither political ideology nor economic interest.   What people identify with are religious convictions, family and creeds. They fight and are even willing to give their lives for these things.» (p. 79). Huntington critiques Northamerican foreign policy for never having paid sufficient attention to the religious factor, considered something old and superceded. That is a huge error. Religion underlies the gravest conflicts that we are experiencing.

Whether we like it or not, in spite of the secularization process and the eclipse of the sacred, much of humanity is oriented by a religious cosmo-vision, Jewish, Christian, Islamic, Sintoist, Buddhist and others.

As already affirmed by Christopher Dawson (1889-1970), the great British historian of cultures: «the great religions are the foundations on which civilizations rest» (Dynamics of World History, 1957, p.128). Religions are the point d’honneur of a culture, because through religion they project their great dreams, elaborate their ethical dictums, confer meaning on history and have their say about the ultimate meaning of life and of the universe. Only modern culture has not produced a religion. Modern culture found substitutes with idolatrous functions, such as reason, endless progress, unlimited consumerism, limitless accumulation and others. The result was denounced by Nietzsche, who proclaimed the death of God. Not that God had died, if so, God would not be God. The fact is that men killed God. Nietzsche meant that God no longer is the point of reference for fundamental values, for an overriding cohesion among humans. We are seeing the effects at a planetary level: a humanity lacking direction, an atrocious loneliness and a feeling of rootlessness, without knowing where history is leading us.

If we want peace in this world we need to recapture the feeling of the sacred, the spiritual dimension of life that is at the origin of the religions. Truthfully, even more important than religion is spirituality, that presents itself as the profound human dimension. But spirituality expresses itself through religions, whose purpose is to nourish, sustain and infuse life with spirituality. This is not always accomplished because almost all religions, when institutionalized, enter into the games of power  and hierarchies, and can assume pathological forms. Whatever is healthy can fall ill. But we measure religions, as we do people, for the “sane” versions, and not the “pathological” ones.  Thus we see that religions perform an indispensable function: they try to give ultimate meaning to life and to offer a hopeful framework of history. What is happening now is that fundamentalism and terrorism, that are religious pathologies, have become relevant. In large part this is due to the devastating process of globalization (actually, the Westernization of the world), that ignores differences, destroys identities and imposes foreign habits on them.

In general, when that occurs, peoples hold onto those things that are the guardians of their identity. They conserve through religions their memories and their best symbols. When feeling invaded, as in  Iraq and Afghanistan, with thousands of victims, they take refuge in their religions as a form of resistance. Then the issue becomes something other than religious. It is politics using religion for self defense. Invasion creates rage and a desire for revenge. Fundamentalism and terrorism find their origins in this complex of questions.  Hence the terrorist attacks.

How can we overcome this impasse in civilization? It is fundamental to live the ethics of hospitality, to be willing to dialogue with and to learn from those who are different, to live an active tolerance, and to be aware of one's humanity.

Religions need to acknowledge each other, to enter into dialogue and to find minimum convergences that allow them to peacefully coexist.

Before anything, it is important to recognize religious pluralism, as a matter of fact and of right. Plurality derives from a correct understanding of God. No religion can hope to define the Mystery, the original Source of all beings or any other name they want to give to the Supreme Reality, within the limits of their discourse and of their rites. If it were that way, God would be part of the world, in reality, an idol. God is always beyond and always far above. Consequently there is space for other expressions and for other forms of celebrating God that are not exclusive to one specific religion.

The first eleven chapters of Genesis contain a great lesson. They do not speak of the Israelites as the chosen people. Reference is made of all the peoples of the Earth, all of whom are peoples of God. Above them all rises the rainbow of the divine alliance. This message reminds us still today that all peoples, with their religions and their traditions, are peoples of God, they all live on the Earth, in the garden of God, and form the unique Human Species that is composed of many families with their traditions, cultures and religions.

             01-30-2015

          * * *

СОБОРНО-КАНОНИЧЕСКОЕ ПРАВО РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ. 

(Продолжение см. Верность № 200)
 

НЕОБХОДИМОСТЬ ВЫЗВАЛА КАНОНИЧЕСКУЮ  ОБРАБОТКУ 

Многие духовные лица,  и миряне неправильно предполагают, что на Трулльском  Соборе закончился период общецерковного кодекса древней Церкви, который с тех пор получил свою окончательно установившуюся, неизменную форму.

Однако, это далеко не так. Прежде всего, не совсем правильно называть кодекс Трулльского Собора общецерковным, когда он был, по преимуществу сводом правил восточной половины тогда еще единой и нераздельной Церкви. В Западной половине Церкви существовали свои местные сборники подобных же правил, в которых наряду с восточным материалом (не полным, а с исключением некоторых канонов, например с 51-85 Апостольских Правил, 28-30 – IV Вселенского Собора, большинства правил Трулльского Собора) был включен и свой западный материал – папские декреты и постановления различных западных соборов с IV-IX в. (Особенную известность и влияние на Западе приобрел т.н. Исидоровский сборник (11) или «лже исидоровские декреталии».) И, наоборот, в Трулльском кодексе мы совершенно не имеем ни одного памятника Западной Церкви, несмотря на то, что тогда формального разделения Церквей еще не существовало,  и соборно-догматические определения делались Востоком и Западом совместно. Не следует ли отсюда, что к каноническому законодательству даже и древняя Церковь относилась свободнее, чем догматическому, и не требовала здесь непременного единообразия, а уважала и местные особенности? 

Следует обратить серьезное внимание еще на то обстоятельство, что даже и Православный Восток одним своим каноническим законодательством никогда не ограничивался. С тех пор как христианство стало государственной религией, не только внешняя, но до известной степени и внутренняя жизнь Церкви испытывала сильное влияние и государственного начала. И именно на Востоке, в силу тесного союза Церкви с государством и особого положения Императоров, как «епископов» внешних дел Церкви и ее «патронов-охранителей» (епистимонархов), государственное начало проявляло себя особенно сильно и заметно. Так что, говоря вообще, жизнь древней Церкви в эпоху Константина, Феодосия, Юстиниана, Императоров Исаврийской и Македонской династии, столько же, если даже не больше, определялась и Императорскими «законами», чем соборными канонами. Действующие практически кодексы древней и византийской Церкви, в виду такого источного своего происхождения и состава, так прямо и называлась «номоканонами» (авторитейнейший из них «Номоканон XIV титулов» приписываемый Фотию). Все эти новеллы, базилики, прохироны, эклоги и т.п. лучший показатель того, что сам по себе основной церковный кодекс был недостаточным и что он действовал на практике лишь в обработке смешанного церковно-государственного закона (типа «номоканона»).

Но и это еще не исчерпывает круга практических источников действовавшего права древней Церкви. Жизненные нужды рано выдвинули особый тип кратких подручных правил, т.н. «синопта» или «синтагмы»,  где разнородный материал церковно-государственного законодательства излагался в сокращенном виде и располагался в том или другом, по большей части, предметно-алфавитном порядке (синтагмы Иоанна Ефесского VI в, Михаила Пселла  (XI в.), Арсения Константинопольского XIII, Арменопуло XIV в, синтагма Матфея Властаря – XIV в).

Наконец потребность разобраться во всем исторически накопленном богатстве канонического материала, правильно его понять и верно истолковать, породила и еще один тип канонической литературы – его толкования на каноны, авторитетнейшими из которых признают толкования трех ученых канонистов XII века Зонары, Аристина и Вальсамона.

Все эти историко-канонические опыты ревизии, кодировании и комментирования канонов, в особенности же те  из них, которые выходят за грань Трулльского Собора, проходят через весь последующий Византийский период, а в известной мере окрашивают собой и новый период Турецкого владычества (постановления Константинопольских патриархов, с их синодом, реформа Самуила, и особенно новейшие реформы половины XIX века в области центрального управления Церковью (т.н. «канонические канонисмы») – показатели того, что и Восточная Церковь отнюдь не сказала своего последнего слова в сфере каноника на Трулльском Соборе, а продолжала линию канонического развития и дальше вплоть до наших дней. Все это вполне закономерно и свидетельствует лишь о силе и жизненности Восточной Церкви, ее способности откликаться на новые запросы жизни.

Несмотря на все эти разнообразные и многочисленные опыты канонической обработки и приспособления древнего номоканона к потребностям момента, в Восточной Церкви всегда было живо сознание их недостаточности и узкости, вызывавшее потребность в более радикальном пересмотре всего этого старого канонического багажа церковной истории. Особенно характерна в этом смысле новелла Алексея Комнина патриарху Николаю Грамматику от 1107 года, в которой Император, сетуя на забвение и попрание божественных канонов (в подлиннике употреблено еще более резкое выражение, говорящее о «презрении» канонов), предписывает Патриарху и его Синоду произвести чистку всего номоканона, с целью отделить в нем нужное и жизненное от обветшалого и мертвого. Исполнил ли задачу патриарх Николай с Синодом, мы в точности не знаем: но, по-видимому, скорее нет, судя по тому, что полувеком позднее за нее берутся и частично ее выполняют уже названные нами выше три знаменитых византийских канониста второй половины XIII века. Все они во введении и к своим комментариям указывают на обилие и несогласованность канонов, а также и на устарелость и безжизненность некоторых из них, примеры чего обычно и отмечают в самом тексте своих комментариев. Особенно усердствует в этом смысле Вальсамон, во что бы то ни стало, приспособляя древний канон к действующей практике, иногда не без насилия для первого, как это бы делали, защищая церковные права императоров и особые привилегии Константинопольского Патриарха. «Но эта самая тенденция Вальсамона сообщила его толкованиям высокую, практическую важность. Он являлся апологетом действующего права византийской Церкви, и это доставило ему во мнении его современников и отдаленного потомства первенствующее место между всеми толкователями канонического кодекса византийской Церкви» (Павлов «Курс церковного права»  стр. 97). Дань этого высокого уважения не только к одному Вальсамону, но и к двум другим знаменитым его современникам толкователям – Аристину и Зонаре – заплатила сравнительно еще недавно и Русская Церковь, одобрив предпринятое Московским Обществом Любителей Духовного Просвещения издание «Книги Правил» в двух параллельных текстах (греческом и славянском), с русским переводом комментария всех трех названных канонистов. (Правила Св. Апостолов и св. соборов с толкованиями, изд. Моск. Общества ЛДП, 1876 г.)  Очевидно,  в этом оказалась насущная потребность нашей Русской Церкви, освежить понимание древнего канона, приблизить его к жизни и действующей практике. Но, разумеется, этот византийский опыт весьма умеренной ревизии канона, имевший место чуть не девять веков тому назад, является слишком слабым паллиативом, не решающим проблемы, а только лишний раз ее подчеркивающим и дающим прекрасный пример для подражания и нашим современным канонистам.

 ЦЕРКОВНОЕ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО

Как во Вселенском, так ни в местном масштабе у нас в Русской Церкви, строго говоря, в настоящее время, нет точно определенного церковного законодательного кодекса, безусловно, пригодного для общего практического употребления. В России в настоящее время Церковь не свободна,  а РПЦЗ  не имеет полного права самостоятельно пересматривать, менять церковные законы или каноны, и держится уже прежде бывших в употреблении, что затрудняет  церковную деятельность по управлению епархиями и приходами на разных континентах и в странах с различного правления, с различными государственными законами и культурой населения. То, что было призвано заменить на Соборе 1917-18 гг. Но на Соборе не предполагалась деятельность, в какой пришлось оказаться РПЦЗ. Для канонистов которые прежде в своей работе ссылались на решения в различных епархиях,  помещавшихся в Епархиальных Ведомостях,  стало почти невозможно опираться для решений на эти постановления, и требовались иные решения. По этой причине в случае  затруднительных вопросов духовенство обращается к епархиальному Архиерею, который уполномочен Синодом,  решать дела. А случае затруднительных вопросов Епархиальные Архиереи должны обращаться в Синод РПЦЗ. В свою очередь если Синод затрудняется решить дело, то оно передается на очередной Собор Архиереев.  Тем, кто в РПЦЗ требует от Первосвятителя и Синода точного исполнения канонов, можно сказать, что они все по возможности соблюдаются, но некоторые из них,  прежде в связи с коллегиальным,  а не Патриархальном управлении, сильно грешили как, например, согласно канонам почти все Архиереи подлежали бы низвержению из сана за перемены кафедры (Апост. 14, Анк. 21; 1, 15) вся РЦ за несбирание Соборов (7, 6, за оставление клириков без помощи (Апост. 59), за ночлег в женском монастыре (4, 47); все духовные лица подлежали бы извержению за пост в субботу даже Св. Четыредесятницы (Апост. 54- 6, 55), за совершения крещений вне храмов (6, 59), за какой-либо подарок (например «на чай») тем, кто не принадлежит к православным (Карф. 22), или же за рощение и заплетение волос(5, 96); все миряне подлежали бы отлучению за преждевременный выход из храма (Апост. 9; 6, 66; Ант. 2), за лечение у неправославных врачей или за мытье в бане вместе с ними (6, 11)  и т.д. и т.д. Все это нужно принять во внимание, для того чтобы не впадать в ошибки буквоедства о соблюдении всех канонических постановлений в древней церковной практике.

 Для повседневной жизни, представляет большую непростительную смесь самых разнородных церковных и гражданских материалов – от Слова Божия и Правил Св. Апостолов до Императорских циркуляров включительно, - что ее даже трудно признать  как церковное право.

Та часть, которая исходит из канонически-церковных материалов Поместных Церквей Православного Востока, носит однообразную и устойчивую форму – принимаем как основной канонический кодекс Трулльского Собора, с добавлением канонов VII Вселенского и Соборов 861 и 879 годов, - даже и она почти в каждой из Поместных Церквей имеет свою, несколько своеобразную форму (в особенности, в смысле состава и объема), а главное – еще обросла такой массой национального исторического свойственного менталитета  греков в стремлении организации независимых друг от друга церквей и государств, вступающих друг с другом в бесконечные споры.

Взять, для примера, нашу древне-русскую «Кормчую», со всем разнообразием ее редакций и изводов, Это конгломерат самой разнообразной церковной, гражданской, византийской и русской касающейся Церкви литературы, - до архипастырских поучений и переводных полемических статей подозрительного характера, - что не понятно, как правильнее ее назвать: богословско ли исторической энциклопедией древне-русских канонистов, или их своеобразной исторической хрестоматией; но всего меньше ее назвать можно строго юридическим действующим сводом церковных правил.

С начала XIX века большинством Православных Поместных Церквей усилиями своих ученых, труды которых были, потом санкционированы их высшими церковными органами, была предпринята основательная расчистка всего материала, по крайней мере, в отношении к основному древне каноническому кодексу.  В результате его вышла греческая книга «Пидалион» 1800 года, русская «Книга Правил» в 1839 году, афинская в 1852 году, румынская и другие, выдержавшие уже по несколько изданий. В параллель с ними должны быть поставлены в авторитетные научно-критические издания восточного кодекса западными учеными, среди которых наибольшей популярностью пользуются труды Беверния 1672 г., Пинтры (1892 г.), Гефеле (1893 г.), Цахарие-фон-Лилиенталя (1878 г.), Архиепископа Иоанна, впоследствии Епископа Смоленского (1869 г.), и Епископа Никодима (Милаша) в 1914 году.

Но все это – скорей область истории и науки, а не действующей церковной каноники. В области же последней царящей здесь хаос не только ничуть не уменьшился, но если угодно, даже увеличился за последнее столетие, вследствие больших политических перемен и общественно-социальных переворотов, имевших место положительно во всех странах Ближнего Востока и Балканских стран.

Так что давно уже назревшая необходимость основательной ревизии древне-канонического кодекса, состоящая в упорядочении частного местного церковного права, в согласовании его с общим, и в соответственном, целесообразно проведенном новом каноническом творчестве, всеми чувствуется еще острее, чем когда - либо, и требует своего организованного удовлетворения.

Ревизионный пересмотр и дополнение канонов принципиально вполне допустимы, что исторически они не раз производились, а практически они необходимы и для наших дней, о чем уже было выше сказано.

Если мы ограничим свою задачу только рамками одного древнего канонического кодекса, то, следуя примеру Св. Григория Богослова, жаловавшегося на «мертвые каноны» мы не можем не согласиться со всеми теми, кто и в наши дни горько сетует на устарелость и непригодность для нашего времени очень многих древних канонов, на их внутреннюю несогласованность и кажущееся взаимное противоречие, наконец, на их очевидную неполноту и отсутствие в них ответа на многие новые явления жизни, далеко от прежней культуры римской Империи и византийской культуры, неизвестные древним периодам.

Не собираясь оспаривать справедливости отдельных конкретных указаний на будто бы отжившие и устарелые каноны, мы, тем не менее, принципиально против самой квалификации их подобными, не подходящими эпитетами. Она была бы законна и уместна только тогда, когда на канонический кодекс древней Церкви в РПЦЗ смотрели бы, как на действующее, актуальное право современной Церкви. Но, как мы старались доказать выше, этого на самом деле нет, да и быть не должно, так как неизменяемые каноны остаются все в силе а меняются только те которые допустимы  Церковью к изменению, в зависимости от обстоятельств жизни. Тут нужен чисто исторический подход, с точки зрения которого все факты – лишь пройденные вехи исторического прошлого. Нельзя,  например, вычеркнуть из русской истории татарского ига, нашествия иноплеменников Отечественной войны 1812 г., революции 1917 года и т.д., как бы несимпатично нам это ни было. Так же точно нельзя при ревизии канонов вычеркивать какие-либо из них, по несоответствию или противоречию условиям нашего времени как, например нашему рассеянию по странам всего мира. А самое большее, что можно и нужно сделать, это разделить каноны на действующие и чисто исторические.

Но как определить где безошибочная граница или критерий того, устарела ли данная каноническая норма или нет? Не правильнее ли будет сказать, что каждый из канонов был лучше другого не абсолютно, а лишь относительно в виду условия своей эпохи?

Да и где безошибочная граница или критерий того, устарела ли данная каноническая норма или нет. Вероятно, было бы правильнее сказать,  что канон является лучшим другого не абсолютно, а лишь относительно в виду условий своей эпохи. Учитывая то обстоятельство, что история иногда повторяется, не в праве ли мы ожидать, что при наличии благоприятной к тому обстановке правило может снова оживать, а ново введенное старится и отпадает?

Очевидно, ревизионный пересмотр и кодификация древних канонов должны преследовать не цели уловления противоречий (вспомним, что в разной исторической обстановке на один и тот же вопрос давался и не одинаковый ответ) между «канонами», или разделения их на «мертвые» и «живые», а цели чисто исторического освещения каждого канона, его правильной интерпретации и точного разграничения в нем «евангельского» зерна от «исторической» оболочки.

Если мы возьмем 6-е Апостольское правило и параллельные ему (81 Ап.; IV,3,7; VII, 10; Карф. 16) – категорически запрещающие епископу и всем клирикам вдаваться в «мирские попечения» или «народные управления» и протолкуем их грубо буквально, то получится резкое противоречие всех этих правил с положением Константинопольского патриарха как «Этнарха, т.е. национально-политического главы православных греков в Оттоманской Империи турок-могометан. Но если мы 6-му Апостольскому и его параллелям дадим широкое историческое освещение с указанием, что здесь идет речь о двух служениях – Богу и мамоне, Христу и велиару, Церкви и языческой Империи (как, например Епископ Павел Самосатский, бывший дуценарием пальмирской царицы Зиновии); то ничего общего с гражданской ролью Константинопольского Патриарха – «Этнарха ромеев» не будет, поскольку Патриарх тут движется не личными корыстолюбивыми мотивами, а велениями религиозно-морального долга защиты и охраны своей паствы от политического натиска чуждой по нации и вере народу власти.

Так что в рассуждении пригодности и непригодности древних канонов нельзя поступать однообразно трафаретно, а надо руководиться мудрым советом Св. Афанасия Великого, который в послании к Аммуну монаху говорит относительного этого так: «одно и тоже, смотря по времени, и в некоторых обстоятельствах, непозволительно, а в других обстоятельствах и благовременно, допускается и позволяется». Вот истинно канонический критерий, пользование которым принадлежит, разумеется, не каждому частному лицу, а авторитетному и на то уполномоченному церковному органу (Собору, Синоду, Высшему Церковному Совету)

Ровным образом, и при творчестве новых канонов нужно проникаться духом учения древних канонов, а не подражать их случайной, внешней форме, усвоить их принципы и, в соответствии с ними, творить новые формы, а не усиливаться, во что бы то ни стало выискивать готовые формы и шаблоны, чтобы не склеивать нового из разбитых осколков старого, не вливать вина нового в меха старые (Ев. Мтф. IX 17). И здесь мы имеем такую авторитетную опору, как взгляд глубокого знатока древней церковной истории и жизни проф. Болотова, выразившегося на счет этого так: «думая, что нет большей несправедливости, как восстановление форм давно прошедшего, при совершенно изменившемся бытовом строе, утративших всякую соль и силу; и та реформа, которая действительно отвечает потребностям данного времени,  и оправдала себя физически хорошими результатами, и есть реформа истинно каноническая, не имей она за себя даже ни единого прецедента». («Епархия в древней церкви» Приб. К Синодальным Ведомостям 1906 г. № 3, стр. 100).

Наконец, в обоих вышеуказанных случаях, т.е. как при пересмотре древнего канона, так и при творчестве нового, никогда не следует забывать и еще одного весьма мудрого канонического правила, имеющего для себя твердую опору в самых же канонах, это, так называемого, принципа «канонической экономии», т.е. «благоразумно осторожного и мудро осмотрительного подхода, как к существу той или другой церковной болезни, так и к предлагаемому врачевству ее. В особенности строго надо руководствоваться этим критерием при применении мер покаянной дисциплины: дабы овцу заблудшую возвратить и уязвленную змеем уврачевать, не должно ниже гнать по стремнинам отчаяния, ниже опускать бразды к расслаблению жизни и к небрежению: но должно непременно которым либо образом, или посредством суровых и вяжущих, или посредством более мягких и легких врачебных средств, противодействовать недугу и к залечению раны подвизаться: и плоды покаяния испытывати, и мудро управляти человеком, призываемым к горнему просвещению» (VI, 102; сравните с Василий Великий 2, 3, 74, 84, 85; Григорий Нисский 4, 5, 7, 8 и I Вселенский Собор 12).

Этому разумно-мудрому принципу «экономии» т.е. приспособления к немощам человеческим и к особенности индивидуума и вообще к наличным условиям места и времени, необходимо придать теперь особо широкое, распространительное толкование, переводя его из сферы покаянной дисциплины, по возможности, во все области церковного управления и жизни.  По некоторому сродству положенных в них тенденций принцип «экономии» полезно соединить и с принципом рекомендуемого канонами параллелизма между формами церковной и гражданской жизни (IV, 17, 28; VI , 38), придав и ему не узко территориальный, но более общий характер, в смысле известного приспособления церковного законодательства к меняющейся обстановке политической и общественной гражданской жизни, чтобы не отставать от жизни и идти в ногу с ней.

Делая теперь практические выводы из всего только что сказанного о ревизии канонов, мы полагаем, что ревизия такая полезна и нужна, поскольку в интересах большей сплоченности и единства всей православно-восточной Церкви, безусловно, важно иметь и единство общепринятого у них основного канона. Но вестись она должна, по нашему мнению, в двух видах – в форме обширного научно-исторического комментария, стоящего на уровне современной церковно-исторической науки, на весь канонический кодекс, с сохранением его общепринятого состава, распределения и текста (кроме, разумеется, филологической и, вообще, строго научных корректур). Это будет работой комиссии ученых богословов специалистов вроде комментариев  знаменитых византийских канонистов 12 века (Зонары, Аристина и Вальсамона), полезной для исторических справок и для более широкого, скорей научного, чем практического изучения и использования древних первоисточников.

Другая ревизия канонического кодекса должна преследовать чисто практические задачи и состоять в отборе основных, так называемых «евангелических» канонов, имеющих непреходящее догматическо-моральное и основоположительное значение для самой конституции православной Церкви, как выражающих ее природу и дух. Эта работа гораздо легче и проще предыдущей, она может быть произведена и одним компетентным знатоком церковного права, на подобие того краткого свода, какой наметил проф. И.С. Бердников в статье «Практическое значение канонов вселенской церкви» (Православная Богословская Энциклопедия 8, стр. 385-386). Но и эта работа очень ответственна, почему она также требует санкции какого-либо высокого церковного авторитета как, например Собора. Материал этого свода целесообразнее всего расположить не в соборно-последовательном, хронологическом порядке, а по типу предметной алфавитной системы-синтагмы.

Ревизионный пересмотр общего канонического кодекса и его практическая унификация не только не исключает аналогичной же реформы в области частного права Церкви, но  необходимо его постулирует: если нужна и полезна ревизия и кодификация для наиболее устойчивой основной части канонов, для их, так сказать, исторического фундамента. Такой авторитетный пересмотр и санкционирование еще гораздо важнее и нужнее, особенно если учесть и непосредственное, жизненно-практическое значение такой реформы для Церкви, желающей для себя опереться на авторитет.

Суммируя все, сказанное, мы можем обобщить это в ряде следующих тезисов:

1) Жалобы на «омертвение» некоторых канонов, вместе с опытами их ревизии и кодификации, идут из глубин веков древней Церкви и развиваются параллельно с самой историей канонического кодекса (Григорий Богослов, Понтийская кодификация, карфагенная ревизия, Книга Правил на Халкидонском Соборе, завершение кодекса в Трулльском Соборе).

2) На работу Трулльского Собора отнюдь нельзя смотреть, как на окончательное закрепощение канонического состава и запрет последующего канонического творчества. Этого не следует делать, во 1-х, потому, что сам Трулльский Собор дал нам наглядный урок противоположного, - т.е. безусловной не связанности Церкви и ее свободы в распоряжении со старыми канонами (даже «апостольского» происхождения и основанными на Священном Писании) и в творчестве новых. А, во-2-х, и потому, что на ряду с общим, вселенским правом, сам Трулльский Собор узаконил и частное, местное право, на которое и он не распространял своей кодефикаторской ревизии.

3) Трулльский Собор, строго говоря, и не давал нам единого канонического кодекса всей вселенской, тогда еще нераздельной Церкви; он дал очередную и очень авторитетную кодификацию права ВОСТОЧНОЙ половины Церкви, но вовсе не затронул канонического материала всей ЗАПАДНОЙ Церкви, неотделенной в то время от нашей.

4) Да и для Восточной Церкви кодекс Трулльского Собора не включил в себя доброй половины уже действовавшего и в то время церковно-гражданского права, всю, так называемую «Номическую» т.е. государственно-законодательную работу древних византийских императоров (Константина Великого, Феодосия, Юстиниана).

5) Развитие канонического творчества продолжалось столь же свободно в Восточной Церкви и после Трулльского Собора, доказательством чего служит не только каноническая деятельность VII Вселенского Собора и соборов 861 и 879 годов, но и вся огромная последующая каноническая литература как византийского, так и турецкого периода (синопсисы, синтагмы, прохироны, эклоги, патриаршие грамоты, покаянные сборники и т.д.) до общих канонистов половины  XIX века в Константинополе.

6) Действующее право каждой поместной Православной Церкви, хотя и имело своей первоосновой канонический кодекс Трулльского Собора, но нигде и никогда этим не ограничивалось, а обрастало такой толстой корой местного, национально-исторического права, за которой трудно было, и разобрать эту первооснову, действовавшую не прямо, а в формах местной обработки (Кормчая, Пидалион, Аф. Синтагма).

7) Вся эта масса исторических обработок и наслоений канонической литературы, как выросшая довольно случайно и не имевшая авторитетной санкции, безусловно, нуждается в ревизионном пересмотре авторитетной кодификации.

8) Ревизия древнего канонического кодекса должна идти в двух направлениях – в составлении обширного, стоящего на уровне современной канонической и церковно-исторической науки, комментарии на весь древне-канонический кодекс (типа комментария Вальсамона), с одной стороны, и с другой – в издании краткого свода основных «евангельских канонов», имеющих непреходящее значение для Православной Церкви и могущего служить для нее и теперь настольным, практическим руководством в епархиях РПЦЗ (тип алфавитной синтагмы М. Властаря и Алфавита, приложенного к «Книге Правил»).

9) Необходимым условием правильной постановки канонической ревизии, кроме, разумеется, широкого и всестороннего богословского образования является и хорошее знакомство с гражданской историей Византии и ее законодательством. А главными критериями при издании практического свода должно служить глубокое понимание духа древних канонов, а не погоня за их мертвой буквой, и умелое пользование принципом «канонической экономии», т.е. уменье приноравнивать и приспособлять неизменные начала «права божественного» к историческим меняющимся формам.

* * *

ВТОРАЯ ВЕХА АНТИХРИСТА

 или

ПОХОРОНЫ ХРИСТИАНСТВА

Вадим Виноградов.

Нет, это невиданное до селе шествие! Такого всемирного антихристианского единства мiр не знал!

В Священном писании пришествие Христа на землю предваряется многократно. Но есть в Священном писании и веха антихриста, веха начала его распространения в человеческое сознание. Это установка Золотого тельца народом иудейским в момент получения Моисеем Заповедей Божьих.

Ясно, что не случайно в одно и тоже время явлены людям были два пути  вместе с даром  свободной воли, чтобы каждый лично выбирал один из этих путей:

1. Путь ко Христу и

2. Путь к антихристу.

Приверженцу первого пути для опоры давались 10 Заповедей.

Приверженцу второго пути был попущен для соблазна Золотой телец.

Увидев Золотого тельца, Моисей разбивает скрижали, знаменуя тем самым, что сам человек изберет второй путь.

С этого мгновения начинается битва идей. Каждое поколение все сильнее и увереннее приобщается к Золотому тельцу. Приход на землю Господа Христа затормаживает этот процесс. Христос приносит в мiр идею тесных врат и узкого пути, которую принимает монашество, увлекся за собою такое количество людей, что возникает целая народность, назвавшая себя Святой Русью. Распространяемое Христианство направляет помыслы людей к 10-и Заповедям, и к главной из них Первой о любви к Богу.

Но, что называется, не долго музыка играла. С каждым столетием от Воскресения Христова все зримее становилось предупреждение Христа:

Но Сынъ человеческiй, пришедши, найдетъ ли веру на земле. (Лк. 18, 8)

И вот, уже не ощущения и многие извращения христианства свидетельствуют об этом предупреждении Христа, а и открытое узакониваете Золотого тельца, как кумира всего человечества, через насаждения новой заповеди, заповеди антихриста о "свободе слова". И как  в тот день, когда Моисей сошел с горы Хорив, держа в руках скрижали, а все, кого он вывел из Египетского плена плясали вокруг Золотого тельца, так и 11 января 2015 года вокруг символа победы Золотого тельца, вокруг “свободы слова” кружился весь цивилизованный мiр.

И не случайно в наименовании единого идола всего цивилизованного человечества входит “слово”. Вспомним его место в жизни человеческой. Въ началэ было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Богъ. А “свобода слова”, что это, как не страстное желание заменить Слово, которое у Бога, на “слово” свое, человеческое, чтобы тьма объяла свет?

Невиданная в истории человечества многомиллионная антихристиан-ская демонстрация в Париже и других городах мiра 11 января 2015 года под знаком "Я Шарли", то есть, "Я тоже, как и Шарли не против глумления над Христом, пресвятой Богородицей и всеми святыми”, невольно узаконила свободу греха, тем самым официально порвав с христианством. Только так следует воспринимать это неимоверное шествие в Париже, поддерживаемое во всех, так называемых, христианских странах. “Я Шарли!”, - возопил весь некогда христианский мiр. А кто этот Шарли? А Шарли - это кощунник, глумящийся над Христом, Божьей Матерью и всеми святыми! Вот, кто такой “Шарли”!  Мусульмане за глумление над Магометом отомстили и встали на его защиту.

А все эти вышедшие на площади под знаменем "Я Шарли" именовавшиеся некогда христианами, своей акцией невольно заявили, что против глумления над Христом ничего не имеют против, ибо они  за "свободу слова", которая для них является ценностью,  полностью превосходящей Христа. То есть, именно, "свобода слова" тот кумир, который воспрещала иметь Вторая заповедь.

Вот Первая и Вторая заповеди  11 января 2015 года парижским шествием, возглавляемым всеми главами Европейских и не только европейских государств, и были невольно отменены. За лидерами стран следовала вторая группа, которую возглавили лидеры разных церковных групп Франции и некоторые политики (от РФ закреплял отмену  заповедей и министр Лавров). Таким образом,  были отменили все Десять заповедей, данных человечеству Богом.

 
В сущности, это был второй день в истории человечества после возведения Золотого тельца, когда, именно, после тысячелетних побед и приобретения абсолютной власти Золотой телец окончательно закрепил свою абсолютную власть низвержением Христа, утверждением своей морально-нравственной ипостаси - "Свободы слова"! Теперь официально ни заповеди Христа, ни какие другие заповеди Бога не могут быть заповедями для всех, ибо каждый человек имеет право на свою точку зрения, а значит никаких морально-нравственных указов для него быть не может. Хочу - иду по улице голый; хочу - я гомик; хочу - я Шарли; хочу... Да, все, чего хочу, на то и имею право!

Иными словами, произнесением: «Я Шарли» признавалось «Я отрицаюсь Христа!» Вот, что означало шествие полноты всего Евросодома 11 января 2015 года в Париже. Это была вторая веха антихриста, веха его победы над человеческим умишком, принявшим от змия, как и Ева, его обман о том, что "Будете, как боги". А это и означает, что уже совсем не "Близъ есть при дверехъ", а что дверь - черту эту антихрист уже преступил и  вошел в человеческую жизнь. И многомиллионное парижское  шествие 11 января 2015 года было оповещением наступления на земле полной власти тьмы, власти  антихриста.


И неизвестным остается только срок Второго пришествия Христа, когда откроется беззаконник, которого Господь Христосъ убьётъ духомъ устъ Своихъ и истребит всех "Шарли" явлением пришествия Своего. ( 2 Фес. 2. 8)

 
А пока слышим гласъ: Горитъ гневъ Мой на васъ! Кто ныне сей, омрачающий Провидение словами безъ смысла? (Iов. 38. 2)

И ответ: Это Евросодом и его бренд "Шарли", выпускаемый сегодня тиражам в 3000000.

В результате столь дружного и объединяющего явления, каковым оказалось приверженность к "Я Шарли", которая, конечно же, как образ вышло за пределы осуждения теракта в Париже, который был только прикрытием присяге идолу, имя которому "свобода слова".

Да, не стань Европа Евросодомом, никогда бы не вышли эти миллионы на это всемирное единение! У антихристианства  этапы большого пути.

И миллионы эти проявили это единство своему идолу только прикрываясь терактом, вывела их на улицу защита "свободы слова", защита права бесчестить Христа. Теракт с башнями близнецами в Нью-Йорке с несравненно большими жертвами ведь не вывел миллионы  солидаристов. А почему? А "свободу слова", бога безбожья,  никак не пристегнешь к башням близнецам.

И Донбасс не пристегнешь к “свободе слова”, поэтому и не замечаем какой то там Донбасс. Вот “Шарли” - это вещь, тут можно разгуляться!

Только теперь открыто и убедительно провозглашена свобода греха, которая давно уже внедряется в сознание людское, но вот, наступил момент полного созревания жажде свободы греха, и ... свободу греха узаконили, дав ей имя "Я Шарли".
 
И теперь, чтобы стать "Я Шарли", это не обязательно было оказаться в колоннах этого самого  "Я Шарли" в Париже, в Нью-Йорке, или с цветочками у посольства в Москве, достаточно было с радостью принять эту "свободу" в свое сердце, и ты уже "Я Шарли"! То есть, стоит тебе  только согласиться с тем, что мерзопакостная газетенка, порочащая Христа, имеет на это право, и ты истинный "Я Шарли". И ты, никуда не выходя, получаешь печать, ну если ещё и не печать антихриста, то уж точно печать кандидата на печать антихриста.

И даже больше! Вдруг может оказаться, что ты и вообще пропустил всю информацию обо всём этом знаменитом парижском шествии, утвердившим свободу греху, и даже не понимаешь, что означает это "Я Шарли", но… Но, если душа твоя не испытывает никакой боли, когда, как и парижская мерзопакостная газетенка, у тебя в стране какое-нибудь "Эхо чего-нибудь" или, например, ведьма Арбатова всевозможными хитрыми уловками извращает христианскую веру твоих предков, то ты,  не желая того, становишься этим самым "Я Шарли"!

Именно, через "свободу слова" только и можно создать тот хаос, тот Новый Вавилон, без которого антихристу не воцариться в душах всего человечества.

И еще. Начетнический дух сергианства возопит ныне примерно так: "Нам надо искать свой путь спасения и только изменив самих себя можно  изменить мир. Гениальный Николай Васильевич Гоголь говорил, что самая тяжёлая работа человека - это работа над самим собой".

"Изменив самих себя, можно изменить мир"! А куда себя менять, если ты православный? И разве цель нашей жизни менять мир, а не искать Царства Небесного и Правды его? 

И нынче работа над собой и включает в себя в первую очередь труд, который позволяет не идти в ногу со временем. Не бояться огненной пещи, как те три отрока, которых приводил в пример митрополит Антоний Храповицкий.

Да! То, что мы назвали «Вехой антихриста»,

может быть, на а самом-то деле была….

«Репетиция встречи антихриста»?

В этот же день 11 января 2015 года, в тоже самое время, когда Париж и все другие города утверждали вседозволенность, в Нью-Йорке, Лондоне, Милане, Бухаресте, Берлине и Мехико проходила открытая акция «В метро без штанов», которая тоже утверждала вседозволеность. В метрополитене разных стран мира наблюдалось массовое нашествие пассажиров без штанов. В мероприятии приняли участие тысячи пассажиров подземок по всему миру, не скрывавшие "свободу" так,  как скрывали свою битву за вседозволенность "Я Шарли".

Конечно, все "Я Шарли" скажут, что это совпадение. Но, в ком остался дух, знают, что ничего случайно не случается и любое совпадение имеет смысл.

Вот и тысячи людей без штанов в метро по всему миру помогали своей безштанностью увидеть, что "короли" то на массовках "Я Шарли" - голые, что ложью о теракте прикрыли они защиту вседозволенности. У безштанников цель та же, но только они не скрывали ее, а делали это открыто без уловок лжи в этот же день 11 января 2015 года.

Суть акции под названием No Pants Subway Ride заключалась в том, что всем пассажирам необходимо снять свои брюки и при этом сделать вид, что это обычное дело и ничего в этом странного нет... Эта суть и была общей, как для безштанных, так и для "Я Шарли" которое тоже делало вид, что нет ничего странного в богохульстве, присоединяясь тем самым к флешмобу "В метро без штанов", сравнением с которым и открылась ложь о том, что "Я Шарли" терактом прикрыли  защиту вседозволенности.

Ну и что, "В метро без штанов", не имеет отношения к “свободе слова”, что ли? Сначала ведь сказали… а только потом и сделали.

Так, что же, разве эти безстыжие не  "Я Шарли", достигшие вседозволенности, за которую их теперь уже никто не напрягает?

Чего же не хватает этим главам государств - служкам Золотого тельца?

А вот, того самого, чтобы и богохульство принималось бы, как и безпорточность без всякого напряга, как норма.

И какое бы новшество извращения не выдали бы наши дни антихристианства, на все было предупреждение нашего пророка Фёдора Достоевского. Вот, его пророчество на "В метро без штанов":

Я предлагаю всем провести эти два месяца как можно приятнее и для того всем устроиться на иных основаниях. Господа! я предлагаю ничего не стыдиться!

- Ах, как я хочу ничего не стыдиться! - с восторгом вос­кликнула Авдотья Игнатьевна.

- Слышите, уж коли Авдотья Игнатьевна хочет ничего не стыдиться...

- Нет-нет-нет, я стыдилась, я все-таки там стыдилась, а здесь я ужасно, ужасно  хочу  ничего  не  стыдиться!

- Долой веревки, и проживем эти два месяца в самой безстыдной правде! Заголимся и обнажимся!

- Обнажимся, обнажимся! - закричали во все голоса.

- Я  ужасно,  ужасно  хочу   обнажиться! - взвизгивала   Ав­дотья Игнатьевна.

Ничего не стыдиться? Извольте, свершилось!

Но, конечно же, все пророчества исходят от предсказания Промысла Божьего Самим Творцомъ. И вот, они слова об этих днях:

Ибо приходятъ дни, в которые начнут говорить горамъ: “падите на нас” и холмамъ: “покройте насъ”. (Лк. 23. 30)

И разве не пришли эти дни?

Как говорил апостол Павел и с ним все христианство?

И уже не я живу, но живетъ во мне Христосъ. (Гал. 2. 20)

Что слышим ныне? "Я Шарли". То есть, я самодостаточный. О Христе же, даже малейшего помысла нет.

Вот, о чем поведало мiру парижское шествие 11 января 2015 года.

Будьте подражателями мне, какъ я Христу. (1Кор.11:1)

Забыт бывшими христианскими народами и этот совет апостола Павла.  

А так выглядели религиозные группы Евросодома на этом шествии.

Кому же теперь подражают народы Евросодома?

Не преисподней ли?

То есть, если Бога нет, то все дозволено!

Вот, чтобы было все дозволено, о Боге то надо забыть.

И стало ясно, что целью обоих этих демаршей, было забвение Бога, через утверждение новой морали: Ничего не стыдиться!

И те, и другие вышли на свои эпотажи, как и предсказывал еще пророк Исаiя, не стесняясь и не краснея.

И теперь зададимся вопросом: Для чего Господь Христосъ почтил Россию явлением Новомучеников и Исповедников российских? Только ли для одного мгновения Великого духовного подъема России? Думается, что не только для этого, но также и для предоставления всем последующим поколениям для соблюдения русскости лучшего учительства.

Вот, и определим посредством этого учительства, какова же была цель диавола, утверждавшего через "Я Шарли" и "Без штанов в метро" свой нрав: Ничего не стыдиться!

Священномученик Владимир (Богоявленский) помогает уяснить нам эту цель преисподней через воспитание чувства стыдливости.

“В ряду добродетелей, которые должны быть присущи всякому благовоспитанному дитяти, не последнее, а одно из первых мест занимает чувство стыда, или стыдливость. Она требует особых забот и особенного внимания со стороны родителей, обязанных ее воспитывать в своих детях.

Чувство стыда, так же как и чувство истины, прирождено каждому ребенку. Задача родителей и воспитателей в данном случае состоит в том, чтобы не дать погаснуть этому чувству, но воспитать его, развить и укрепить.

При этом, христианские родители, предохраняйте ваших малюток от всего, что растлевает святое чувство стыдливости. Как часто и тяжко погрешают в этом отношении многие родители или по неблагоразумию, или по недостатку бдительности! Как часто можно наблюдать, что матери дозволяют своим малюткам на глазах подрастающих сестер и братьев оставаться в полунагом или совершенно обнаженном состоянии, не воспрещают им бегать не только дома, но и на улице в одной сорочке, дозволяют безнаказанно отправлять свои естественные потребности на улице, на глазах других, раздеваться друг при друге во время купанья, при отходе ко сну, лежать в обнаженном виде на постели и т.п. Христианские родители! Допуская подобные поступки, вы тяжко согрешаете против детей ваших и вместо стыдливости развиваете в них чувство бесстыдства. Если, например, малютка по глупости обнажит себя, то сейчас же прикрой его, не говоря ни слова. Если же более или менее взрослое дитя примет неприличное, противное чувству стыда положение, то скажи ему серьезно: «Ах, как это дурно! Кто так делает? Вперед чтобы этого не было. Подумай, хорошо ли это? Ведь на тебя в таком виде смотрит Бог и святой Ангел-хранитель». Или скажи что-либо подобное. Если после неоднократных таковых замечаний не последует исправления, тогда необходимо построже наказать, его. Когда родители будут поступать таким образом, тогда у детей очень рано созреет убеждение, что всякое нарушение стыдливости есть тяжкий грех, хотя бы это происходило без всякой дурной мысли”.

Вот она, милость Божия! Ответ, не нуждающийся ни в каких либерастных дискуссиях. Скажем на это вразумление священномученика Владимира (Богоявленского) словами Федор Михайлович: Господи, какие уроки! названо всё и указано на веки веков. И сколько тайн разрешенных и откровенных.

                    16.01.2015

* * *

ПИСЬМА.

Е. Семёнова

ОТ ПЕРВОЙ ЧЕЧЕНСКОЙ ДО ПЕРВОЙ УКРАИНСКОЙ: НЕКОТОРЫЕ МЫСЛИ

(из письма другу)

В эти дни исполняется ровно 20 лет со дня начала Первой Чеченской войны. Историю этой войны, равно как и Второй Чеченской, я в своё время изучала, сколь могла, подробно. После войны гражданской она была у меня на втором месте по погружению в тему. А отчасти и на первом, поскольку от той меня отделяло почти столетие, а эта сопровождала изо дня в день… Во многом, знание этих двух войн определяло мой взгляд на войну новую - Украинскую. И именно о ней мне хочется сказать теперь несколько слов.

Когда в феврале началось побоище в Киеве, мне сразу стало ясно, что это – война. Многие тогда считали такую точку зрением преувеличением, но, увы, ошиблись.

Когда встал вопрос о присоединении Крыма, я считала наиболее оптимальным вариантом – вариант осетино-абхазский. Формальная независимость республики под покровительством России. Наша военно-морская база и наши граждане в случае чего и так служили абсолютно достаточным поводом с точки зрения международного права, чтобы их защитить. Между тем формально независимый статус давал целый ряд преимуществ. Во-первых, сам Крым оставался бы более свободен в своей внутренней жизни, а не подавлен нашей способной извратить всё благое бюрократией. Во-вторых, не было бы формального повода у «мирового сообщества» голосить об «аннексии». В-третьих, у Юго-Востока был бы меньший соблазн повторить крымский сценарий.

Когда Крым присоединили, мне многие звонили и писали, поздравляя с этим воистину русским праздником. А я… не могла праздновать. Не потому что не разделяла этой радости, а потому что у меня перед глазами уже стояла Новороссия. И самое большое моё желание было, чтобы там не «полыхнуло».

Я ни в коей мере не отношусь к пацифистам. И уж, конечно, желала бы воссоединения исконных русских земель, русского народа. Но для меня было очевидно, что Россия, её нынешнее руководство не способно провести на Юго-Востоке ювелирной операции, которая была там необходима. Да и не желало того по-настоящему. Это означало одно – большую войну, бойню с многочисленными жертвами в случае, если Юго-Восток поднимется.

Мне до сих пор не вполне ясно для чего наши руководители, политики, СМИ так старательно бросали искры на сухую солому. Упивались ли недавним триумфом? Отвлекали ли внимание от Крыма? Делали они это так энергично, что в мае было несколько дней, когда даже мне смутно показалось, что наши танки вот-вот перейдут украинскую границу.

Меня, впрочем, перспектива эта не впечатлила. По одной простой причине. Нужно или воевать по-настоящему, или никак. Воевать по чеченскому сценарию «предавать-продавать-гробить людей втупую» лучше не надо. А других сценариев, учитывая, что система всё та же, насквозь прогнившая, не просматривалось. В сущности, скорбная и позорная история майского штурма Донецкого аэропорта – как раз из этого сценария. Помните, как в Первую Чеченскую на штурм Грозного сперва бросали силы антидудаевской оппозиции, а когда их дважды отбросили, поскольку им не было оказано помощи, то к набившим руку боевикам послали уже наши танки – состоялся печальной памяти новогодний штурм Грозного? А проданные маршруты российских колонн помните? А БТР с надписью «Нас в бой бросает Менатеп»? На Первой Чеченской войне, на крови наших солдат делали деньги конкретные люди, имена которых известны, но которые за это так и не понесли ни малейшей ответственности.

Помня всё это, я менее всего хотела, чтобы на Юго-Востоке Украины началась война. Однако, она началась. На первых порах в ней преобладал дух своего рода романтизма – романтизма добровольчества, высокого подвига, служения Отечеству. Все взоры были прикованы к Славянску, к полковнику Стрелкову. И мой, разумеется, также. Вот, только, лишь бегло ознакомившись с биографией командующего, его статьями, заметками, свидетельствами о нём друзей, я уже ни секунды не сомневалась, что такому человеку помощи не окажут никогда. Помощь ещё могут худо-бедно оказать своим, «социально-близким», с которыми можно «распилить» и «договориться», «замаранным», но человеку, абсолютно чуждому, являющемуся по духу своему их антиподом, и уже самой своей честностью и неподкупностью кажущемуся опасным для системы, помогать эта система не станет ни при каком раскладе.

И понимая это, развязки я ожидала с ужасом. Пожалуй, никогда в жизни с таким страхом я не открывала утром новостную ленту. Я понимала, что город и его гарнизон обречён. И единственным моим упованием было, что гарнизону всё-таки удастся уйти из капкана. Это было лучшее, на что я могла надеяться. Слава Богу, эта моя надежда сбылась, и Стрелков вывел свою армию в Донецк.

Что помощи не будет и там было всё так же очевидно. И в тот момент мне виделись два варианта развития событий – Славянск в масштабах Донецка и отступление армии в Россию, либо полная смена командования, а затем затяжная война по уже означенному «чеченскому» сценарию со всеми вытекающими из оного подлостями. После провокаций Кургиняна и «Нашей Страны» и смещения с поста И.Б. Иванова вариант остался один – последний. И оный был запущен уже через неделю отставкой Стрелкова.

Затем было наступление… Когда в разгар его объявили о переговорах в Минске, «чеченский» сценарий окончательно стал явью. Вспомните, как в те моменты, когда нашим войскам удавалось «прижать» боевиков, из Москвы поступал приказ о перемирии, за время которого чеченцы приходили в себя, перегруппировывались, и всё начиналось сызнова. Поэтому в итогах «минского сговора» я не сомневалась ни разу.

Теперь г-н Затулин хвастает с экрана, как «нам» удалось остановить наступление ополчения, когда передовые отряды уже вошли на окраины Мариуполя. Предательское перемирие не позволило взять этот город и тем кардинально изменить баланс сил, не позволило развить наступление дальше. За это предательство заплачено уже многими жизнями. А сколькими ещё будет!

На смену Русской весне пришла русская зима. Огромный и богатый ресурсами регион обращается в руины, изо дня в день гибнут люди. А кто-то по обе стороны продолжает, как и в войну Чеченскую, делать на этой страшной крови свой гешефт.

Первая Чеченская окончилась финальным предательством Хасавьюрта. Предательства никогда не дают мира. Они лишь закладывают мину для новых войн. Война, не доведённая до конца, война, в которой один из противников не побеждён, обречена вспыхнуть вновь и собрать ещё более кровавую жатву. Это необходимо помнить. Я никогда не была сторонницей войн, ибо войны теперь нужны России менее всего. Ей, как и век назад, нужно «20 лет покоя». А лучше гораздо больше. Но война началась, она идёт, а, значит, выбора у нас нет. Или довести её до конца теперь или, покрыв себя позором, через некоторое время получить новую войну, уже в Крыму. Во втором случае потери будут ещё выше, чем теперь – и людские, и экономические, и репутационные. Весной у России был шанс закрепить крымский триумф. Тогда мир смотрел на неё с ненавистью, но и с испугом, мир был вынужден считаться с её словом. Сейчас это слово вновь обесценено, и мир уже смотрит на нас с пренебрежением, почувствовав слабину и додавливая. Де-факто, выбора у нас уже нет – только решительно довести до конца начатое. Хотелось бы, чтобы эта простая истина была осознана нашим руководством. Но мне в это верится весьма слабо, ибо из всех путей у нас обычно избираются наихудшие.

За 20 лет, минувших с начала Первой Чеченской выросло целое поколение. И это поколение теперь идёт на новую войну – Первую Украинскую. Дай Бог, чтобы она всё-таки оказалась последней, и мой обычный скепсис оказался ошибочен хотя бы на этот раз.

* * *

О ДЕТСКОЙ СЛЕЗИНКЕ И ПИРАХ ЛЮДОЕДА.

(Неотправленное письмо бывшему другу)

Добрых три месяца не читала я ни твоего блога, ни блогов и статей твоих единомышленников. (До сих пор странно мне говорить «твоих» - ведь столько лет единомышленники у нас были общими).

И, вот, на досуге пролистнула и их, и тебя… Не то, что бы я надеялась на отрезвление, на пробуждение задремавшей совести, но всё-таки хотелось предположить, что хотя бы энергичность «скачек» и тотальной клеветы как-то для приличия стихнет на фоне тысяч убитых людей, умерших от голода стариков, разорванных бомбами детей.

Увы! То, что я увидела, было ещё хуже прежнего. Хуже, чем когда вы без зазрения совести врали о том, что все ополченцы наёмники, агенты ФСБ и ГРУ и Бог знает кто ещё. Хуже, чем когда вы с пеной у рта, как у «известного политтехнолога», доказывали, что… «колорады сами сожгли себя в Одессе», а доблестные правосеки пытались их спасти. Бог ты мой! Уже международные правозащитные организации признают, что Украина уничтожает мирных жителей Донбасса запрещённым оружием. Но только не вы, прикрывающиеся оплёванным вами белым знаменем, а то и рясами, которые никак не пристало носить тем, кто принимает сторону царя Ирода.

Среди вас нашлись такие, кто уже постит обращения о сборе помощи для АТО. Сиречь для убийства детей, стариков, женщин… Вы цитируете в своих заметках писание, вы называете себя православными людьми, некоторые из вас якобы посвятили себя служению Богу. Какому Богу вы служите? Христос ли учил вас воспевать убийц и помогать им в их злодеяниях? Нет, но тот, кто вместо Христа. Ему вы служите теперь, принимая на своих головы всю ту кровь, что проливают при вашем сочувствии каратели.

В июле-месяце, когда упал злосчастный «Боинг» вы стенали на все лады, не ожидая хоть какого-то расследования, обличали «сепаратистов». Даже столь любимая вами Европа была куда менее категорична. И по сей день не нашла она доказательств клевете Госдепа и Киева, с восторгом подхваченной вами, бывшими русскими людьми. Так, может, стоит извиниться? За клевету?

«Пусть у вас перед глазами стоят эти кадры!» - так вопил один наш общий знакомый, выкладывая фото разбившегося «Боинга».

Хотелось бы спросить и у него, и у тебя, и у всех «сбивших «Боинг»» вместе с г-жой Ахеджаковой: а убитые дети Донбасса перед вашими бесстыжими глазами не стоят?  

У меня – стоят. Я не помню по именам всех этих убитых детей, к стыду своему не помню. Но не могу забыть ни одного лица.

Я помню славянскую девочку 4 лет, тело которой нёс уже могший помочь ей врач. Я помню 5-летнего Арсения, которого мама накрыла собой, но осколки оказались сильнее, чем материнская любовь, и, пробив насквозь мать, достали и сына.

Я 5-летнего Ваню Ермилова из уничтоженного украинской авиацией станицы Луганской – убитого на другой день после своего дня рождения, когда выбежал из дома встречать отца.

И годовалого малыша из Антрацита.

И 13-летнего Кирилла Сидорюка, закрывшего собой младшую сестру.

И «горловскую мадонну» - 24-летнюю мать погибшую вместе с годовалой малышкой на руках при очередном обстреле.

И двух донецких мальчишек, погибших на школьной площадке.

И 12-летнего Никиту Руссова, от которого даже тела не осталось, потому что мина разорвалась под его ногами.

И горловскую семью с двумя малолетними детьми, которую «накрыло» в собственном доме. Их – детей – хоронили в закрытых гробах. Потому что тел также – не осталось. И их мать умирала в больнице, сознавая, что у неё больше никого нет.

Всех их я помню и не забуду никогда. Постараюсь не забыть.

И я очень хочу, чтобы эти дети являлись вам в ваших снах, являлись тебе. Может быть, что-то сместиться в твоей голове, в сердце, если что-то человеческое в нём ещё осталось.

Ты, конечно, пожалуй, и здесь предпочтёшь закрыть глаза, как на Одессу, как на выкалывание глаза раненому «Беркутовцу» на любимом тобой майдане, и скажешь, что во всём виноваты мы, «колорады», «сепаратисты», «ватники». И начнёшь пересказывать враньё укроСМИ о «зверствах» ополчения. В точности, как большевистские историки, игнорируя красный террор, вещают о «зверствах» белых.

Вот, только… Скажи, пожалуйста, встречал ли ты в России или Новороссии выставки типа «Убей укропа!»? Нет? Удивительно! А, вот, на Украине уже не первая такого рода проходит – «Убей колорада!». А приходилось ли тебе у нас встречать блюда с названиями типа «пироги с укропом» или «кровь украинских младенцев»? Зато украинское меню с мая-месяца пополняется всё новыми «блюдами». «Жареные колорады», «кровь российских младенцев», «российский младенец с хрустящей корочкой»… Что там ещё? Людоедство становится частью украинской национальной идентичности. Украинские детки посылают своим папам на фронт рисуночки с поджариваемыми на вертелах «сепаратистами».

А в это время в донецком интернате голодающие и живущие под обстрелом дети рисуют… мир.

Но что тебе до них, верно? Это украинские молодчики для тебя – «онижедети», а донецкие малыши – дети «ватников», «недочеловеков». А значит, не стоит о них и жалеть, не правда ли? Пусть и дальше при твоей, вашей поддержке убивает их украинская артиллерия – во имя торжества европейских ценностей? Такова-то твоя позиция. И одному я удивляюсь теперь, как это в течение нескольких лет мы могли говорить с тобой на одном языке?.. Кстати, мой тебе совет: как верный поборник Украины, ты просто обязан выучить украинский язык и навсегда отречься от клятого москальского наречья, на котором говорили «ватники» Пушкин, Достоевский, предатель незалежности Гоголь и др. А то – непринципиально как-то.

                                                                                                 * * *

НАШ ДОЛГ

«Недавно мне пришлось услышать о наших инвалидах. Что они живы − это лишь случайность. Нужда во всем: от обуви, рубахи, хлеба, − до ноги, руки, лекарства… …Можно ли их забыть? Но есть, кто ничего не помнит. Богатые союзники − забыли. Победнее − кое-что дают.

Но мы-то забывать не смеем. Мы не смеем ждать, что кто-то даст, прикроет раны. Эти раны − наши. Каждый обязан помнить, не стене повесить приказ себе: не забывать о ранах!..

…В Париже 50 увечных, а мы не можем сделать им протезов, дать угла!.. …Куча просьб, молений: дайте ногу!

Средств нет».

Это строки из статьи Ивана Шмелёва 1925 г. «Забыть преступно», посвящённой положению инвалидов Первой Мировой и Гражданской войн в Русском Зарубежье. Вычеркнув из текста слово «Париж», кажется, что написаны они – только что.

Вот уже более полгода идёт война. Одни называют её новой Мировой другие новой Гражданской – в данном случае не суть важно. А важно то, что тысячи русских людей, добровольцев, поднялись на защиту своей земли, своей веры, своих традиций. Поднялись тысячи лучших людей, ибо на передовую всегда едут лучшие, «обывательская слизь», «потомственные дезертиры» (выражения Ивана Савина) оседают в тылу.

После долгих месяцев боёв многим нашим добровольцам нужна помощь. Ослеплённые, потерявшие ноги, руки, прикованные к больничным койкам в ожидании дорогих операций, эти люди ждут помощи от нас, потому что больше ждать её не от кого.

Россия, формально не принимающая участия в войне, на государственном уровне помощи не оказывает, ибо добровольцы не имеют официального статуса. Ещё летом приходили сообщения, что недолеченных бойцов по истечении минимального положенного срока госпитализации выдворяют из больниц на улицы, ибо за дальнейшее лечение им нечем было платить.

Особенно отчаянным представляется положение раненых добровольцев с Донбасса, ибо помимо увечья, некоторые из них потеряли родные дома, а их разрушенный войной край ничем не может помочь ни им, ни их семьям.

Между тем, необходимое им лечение стоит сотни тысяч рублей. Для примера: стоимость протеза бедра в комплектации - около 400.000 руб., стоимость операции по замене хрусталиков - от 82 000 до 187 000 руб.

Имеем ли мы право закрыть глаза на эту нужду, на нужду тех, кто, не пожалев жизни и здоровья, защищал честь нашей страны, защищал нас? Конечно, циники скажут обыденно-подлое, не раз слышанное: «Я вас туда не посылал!» Они рассудят, что «на нас никто не нападал». Но мы-то знаем, что напали именно на нас. Потому что когда нападают на наших братьев и сестёр, на родных нам людей, то это нападение на всех нас, русских. Да, беда ещё не постучала в наши собственные двери, но когда постучит, кто будет защищать нас? Уж не те ли, от кого нынешние надменные дезертиры небрежно отворачиваются?

Добровольцы Новороссии защищают сегодня на переднем крае нас всех, защищают в войне, уже идущей против России, но ею ещё не вполне осознанной. Они не забыли своего завещанного от предков долга в отношении родной земли и народа. Забудем ли мы свой долг в отношении их? Станем ли новоявленными иудами?

«Все мы должны исполнить долг, за родину, - писал Иван Шмелёв почти 90 лет назад. - Она не может − мы ее заменим. Обязаны. Это долг нашей чести, русской чести: да не покажут пальцем − «вот, своих забыли»! Тут ни политики, ни расхождений. Тут − во имя той России, какую мы когда-нибудь найдем, России − нашей колыбели и могилы. Ею мы связаны, и звенья связи − наши инвалиды. Надо отозваться горячо и сколько в силах. Себя урезать! Этим мы станем крепче и бодрее.

В память всего, утраченного нами, дорогого; в надежде обрести Россию; во имя чести, − отзовитесь! Если не растеряли сердца, если мы не камни, если еще мы русские и помним наше, − мы отзовемся, не можем не отозваться братьям. Бога найдем в душе, Рожденного, и будем возрождаться − во имя возрождения России».

* * *

«НЕ ЗНАЕТЕ, КАКОГО ВЫ ДУХА».

Ваше письмо, NN, признаться, читала я с тяжёлым чувством. Конечно, война, столь жестокая, лживая и нескончаемая, не способна пробуждать добрые чувства. Не скрою, что и собственная моя душа нет-нет, а полнится ненавистью к врагам, а много больше их – к предателям. И каких только громов и молний не посулишь им в такие моменты!

Но когда я вижу радость при виде убитых врагов, упоённость тем, сколько их мобилизаций «мы похоронили», слышу посулы «чтоб и ваши матери, ваши дети», я не могу этого не принять, не разделить. Потому что, несмотря ни на что, не могу забыть, что эти самые враги – тоже часть моего народа, одурманенная и брошенная в плавильный котёл, из которого кто-то желает получить своё кровавое золото.

Помилуй Бог! У нас одни предки, мы говорим на одном языке, поём одни песни (не беру в расчёт некоторое число т.н. «упоротых», альфой и омегой сознания которых стало пресловутое «ла-ла-ла-ла»), чтили (а то и теперь чтим) одних героев. Даже сейчас не только мы, но и они с вывернутым наизнанку сознанием апеллируют примерами ВОВ. Для нас «фашисты» - они. Для них, живущих в альтернативной реальности – мы. 

Для меня Украина никогда не была чужой страной, но моей страной, частью той Российской Империи, Святой Руси, которая одна лишь была, есть и будет моей Родиной. И народ украинский не был для меня ни чужим, ни «младшим», но неотъемлемой частью моего народа – русского народа.

Одной части моего народа помрачили разум, натравили её на другую часть, помрачения этого, лжи этой не принявшую.

Нападающий всегда должен получать отпор. Для его же собственного блага, для отрезвления. Причём чем скорее и твёрже отпор, тем больше шансов на это отрезвление. Ибо затяжная схватка порождает лишь взаимное озлобление и разложения, а пролитая кровь ослепляет и становится той стеной, через которую с каждым днём всё сложнее переступить навстречу друг другу.

Не мы начали эту войну, не мы пролили первую кровь. Но наш (России) большой грех и ошибка, что нам не достало духу на тот самый твёрдый и решительный отпор. Мы дали злу многократно умножиться, отравив, связав многие-многие души, включая наши.

Это возрастающее зло сквозит и в Ваших сточках. Если одна часть моего народа обезумела, то с безумием надо бороться, но радоваться гибели павших за чужую ложь – возможно ли? Ведь и они были ещё совсем недавно русскими людьми, и в них течёт наши кровь. Их сознание перевёрнуто, но они всё равно – русские. И их гибель – тоже немалый вклад в общее сокращении русского народа, что и требуется стоящим за кулисами этой страшной трагедии режиссёрам.

Несём потери мы, несут они, а в итоге потери эти складываются в общую огромную потерю для русского народа.

Нас, единых по крови, духу и истории, стравили, заставив видеть друг в друге врагов. Их обезумевшие молодчики грозят нам «гилякой», убивают невинных людей, измываются над нашими убитыми, грозят залить кровью Москву. И, вот, их яд начал разъедать и наши души. И уже из наших рядов можно услышать то же. Ненависть помрачает сердца и рассудки. И вот это – страшно, и этого нужно избегать, во что бы то ни стало.

Да, необходимо сражаться, необходимо давать отпор, но нельзя в какой бы то ни было форме радоваться братоубийству. И нельзя уподобляться нашим забывшим родство братьям в осатанении, в глумлении над погибшими, в призывах к расправам. А если уподобляетесь, то «не знаете, какого вы духа» (Лук.9:55).

Поймите, война, которую мы вынуждены вести, в первую очередь – духовная. Мы видим духовное состояние наших противников и ужасаемся ему. Так можно ли им уподобляться хоть в чём? Можно ли нам обращаться в них? Перенимающий образ, язык и повадки врага становится его копией, ничем не лучшей, а отличающейся лишь условным «цветом». Этого ли вы хотите?

Умножение зла не доставит победы. В усобицах гибель противников не является подлинной победой, ибо ведёт к истощению сил всего народа, наших общих сил. Нашу победу может нам дать лишь Господь, и для этого нам необходимо безусловное моральное, духовное превосходство. Мы должны быть не только противниками для воюющих по другую сторону, и, если позволит Бог, победителями, но – примером. Примером сохранения человеческого облика и достоинства в нечеловеческих условиях, образа Божия в сатанинскую страду. И высшая победа – не похоронить четвёртую, пятую, десятую мобилизации, что является лишь горькой необходимостью всякой войны, но возвратить наших братьев (кого ещё возможно), «внушить им наши идеалы», «заразить их нашей верой», как наставлял своих соратников генерал Каппель в отношении красноармейцев.

В этом залог нашей победы. А потому оставим пагубное злорадство, но будем исполнять наш долг, блюдя прежде над собой, а не над противником, затворив, сколь возможно нашей немощи, души для убивающих их ядовитых трихин.

Будем хранить незамаранной нашу Правду и сражаться за неё, и да поможет нам Бог!

 * * *

ВОИН, ПОЭТ И БЛАГОДЕТЕЛЬ. ОБРАЗЫ И СМЫСЛЫ УХОДЯЩЕГО ГОДА.

Ну, вот, дорогая NN, и подходит к концу очередной год, смутно кажущийся началом какой-то новой некалендарной эпохи, которая должна окончиться для нас или преодолением десятилетий нескончаемого позора и упадка, или… нашей окончательной гибелью. Само собой, цель тех, кто запустил кровавую бойню на русском Юго-Западе, состоит именно в последнем – полном уничтожении России. В сущности, весь ХХ век был посвящён именно этой цели. Первая Мировая война уничтожила монархию, уничтожила Российскую Империю, историческую Россию, а с нею и громадную часть русского народа, лучшую его часть, смолотую жерновами трагедии, которой положил начало 1914-й год. Попутно уничтожены были монархии австрийская и германская, а дивиденды со всемирной бойни собрала узкая группа людей, преимущественно расположившаяся на другом континенте… Вторая Мировая, хотя и закончилась победой СССР, но обошлась нашему народу такими человеческим потерями, которые уже невозможно восстановить. Так же, как и Германии. Это взаимное истребление, обескровливание двух крупнейших народов, которым лучшие их умы завещали жить в мире, вновь обогатило третью сторону – сторону, которая, как и в прошлый раз, приложила немало усилий к провокации очередной бойни…

И вот столетие спустя после акта первого те же руки запускают акт третий. Цели их ясны, и пока, надо отдать им должное, они действуют весьма умело, чему способствует паралич и предательство в высших эшелонах власти России и расслабленность самого нашего общества. Тем не менее, всё ещё может измениться. Ибо планы закулисы и судьбы Божьи – не есть одно и то же. Однако, ошибочно думать, что Бог спасёт нас, спасёт Россию просто так, «за прошлые заслуги», без нашего всемерного в том соучастия. Для Бога, как говорил митрополит Виталий (Устинов), Россия – это русское сердце, каждое в отдельности и все вместе. И если русские сердца в массе своей останутся в расслабленном, теплохладном состоянии, если не обратятся к Господу, то не помогут нам ни правильные слова, ни умные программы, ни даже… другое правительство и мощное вооружение. России сегодня равно необходимы мобилизация духовная и физическая. Нам, безусловно, насущно требуется кардинальная смена правительственного курса, скорейший переход от пустословия, безграмотности и бесчестности к предметности и продуманному, совестливому деланию на благо народа и государства. Но меры внешние могут достигнуть подлинного успеха лишь будучи подкреплены восстановлением русского самосознание, русской православной духовности, очищением и исцелением русского сердца, обращением его к Богу. Без этого всякое даже самое прекрасное здание окажется созижденным на песке, не имеющим необходимого запаса прочности для нашей эпохи «гладов, и моров, и ужасных явлений» (Лук.21:11)… Вот оттого, какими мы предстаём пред очами Спасителя в разгар новой трагедии, будет зависеть наше бытие или небытие.

Нынешний конфликт неслучайно получил столь явно выраженную духовную окраску. Такое ощущение, что в этот год нарочно для вразумленья нашего были сняты покровы с потаённого, явлено воочию то, о чём прежде знали мы лишь из пророчеств духовидцев. В преддверье куда более масштабных потрясений самим Божьим промыслом нам было наглядно показано, кто, за что и против чего ведёт войну. Более полусотни разрушенных храмов, убийства и аресты священников, откровенное беснование апологетов майдана – всё это недвусмысленно свидетельствует о том, чья сила стоит за новой бойней и какую цель, исключая политико-экономические, она преследует. С другой стороны мы видим обращение к вере в рядах противостоящих ей ополченцев Донбасса. Да, ополчение неоднородно, но нельзя не отметить, что в новейшей истории мы ещё ни разу не наблюдали такого явного всплеска подлинной веры, как видим теперь в Новороссии. Неслучайно православие здесь принимают даже добровольцы из других стран – французы, испанцы…

В нынешнем конфликте, как мне кажется, отчётливо проступает прообраз конфликта последних времён: с одной стороны те, кто принял так или иначе Антипода, правила его игры, его печать, с другой – те, кто печати этой не принял, не принял Лжи. И начав с отрицания Лжи, пришёл к обращению к Истине.

Уходящий год при всех ужасах, которые он принёс, открыл нам и немало светлого – прежде всего, то, как много ещё осталось меж нами людей, готовых положить душу свою за други своя, готовых к жертве и подвигу. И большей частью это люди, которые ещё вчера жили простой мирной жизнью, не помышляя, что совсем скоро им придётся сражаться с оружием в руках, спасать чьи-то жизни и жертвовать жизнями своими… В момент коллапса все человеческие качества, хорошие и дурные, обостряются и обнажаются. Вспомните знаменитую картину Брюллова, посвящённую гибели Помпеи. Один человек бросается собирать своё золото, другой – спасать своего ближнего. «Двое будут работать в поле: один возьмётся, другой оставится» (Лук.17:36)…

В нашем духовно выжженном мире, среди казавшейся безысходной трясины трудно было ожидать такого всплеска истинного подвижничества, являющегося неотъемлемой и важнейшей частью русского характера. На примере многих людей, как из России, так и с Донбасса, а кроме них – из десятков иных стран, в этот год нам было явлено, что мы не безнадёжны. Нам даны были примеры, на которые можно и должно равняться, от которых уже не отмахнёшься, как от «героев былых времён», ссылаясь, что теперь времена другие, ибо вот они – наши современники, живущие рядом с нами и в час Х оставившие привычную жизнь и ставшие на путь подвига и жертвы. Если могут они, так отчего же не можем мы? И не остаётся «объективных» отговорок на этот вопрос…

Много замечательных имён узнали мы за этот год. Мне бы очень хотелось перечислить все их, но не стану, ибо всё равно не упомню всех и, пожалуй, рискую оказаться пристрастной. Поэтому назову лишь три из них.

Имя Игоря Стрелкова уже провозглашено именем года. И это трудно оспорить. Все месяцы войны именно к нему были прикованы наши взгляды. Но дело даже не в том. А в том, что Стрелкову удалось воплотить в себе тот образчик русского, императорского, белого офицерства, который многие из нас не без основания считали безвозвратно канувшим в лету. И, вот, мы увидели его воскресение, воскресение дорогой нам Белой Идеи не в качестве чтимого мемориала, но живого и предметного дела. Стрелков и его соратники де-факто дали Белой Идее новую жизнь, наполнив её, не меняя сути, новым смыслом, выведя её из области исторических исследований в реальную жизнь, в которой современные «белые» продолжают сражаться за Россию, русский народ и Православную веру не в блогах и книгах, а на поле брани. Можно сказать, что Стрелков положил начало новому Добровольческому движению, и движение это за месяцы войны успело покрыть себя подлинной славой, явив немалое число героев, которых по праву можно поставить в один ряд с героями прошлого.

Ещё за два-три года до войны Игорь Иванович писал: «Чтобы спасти ситуацию, в России нужно ПРИНЦИПИАЛЬНО НОВОЕ Белое Дело. И оно, надеюсь, еще появится. И вберет в себя, даст Бог, какие-то традиции минувшего».

Может статься, что славянская эпопея стала прологом к явлению этого принципиально нового белого дела. В сущности, Белая Борьба начиналась с того же – с горстки отважных, едва вооружённых людей, выступивших против бандитских орд, бесчинствующих на их земле. «Белая борьба – это доказательство, что для сотен тысяч русских людей честь дороже жизни…» - говорил генерал Врангель. Корниловцы, Марковцы, Дроздовцы – почти сто лет назад зажгли лампаду в Кубанских степях. И, вот, теперь вспыхнула она с новой силой, возжённая в Славянске Стрелковцами. 

В ряды Добровольцев среди прочих встал и поэт Юрий Юрченко. Если в лице Стрелкова мы имеем пример боевого офицера, командира, воина, то в лице Юрия Васильевича – пример настоящего русского интеллигента, а не той «рукопожатной» шантрапы, не имеющей ни веры, ни рода, ни отечества, само слово «интеллигенция» измаравшей. Париж, слава лучшего поэта русского зарубежья, театральные постановки, высоко оцениваемые ведущими критиками, «Русские сезоны» в столице Франции, признание как на Родине, так и за её пределами… Что это, если не предел мечтаний современного «креакла»? У Юрченко было всё это. Но вместо того, чтобы мирно жить, «работать и зарабатывать» в Париже, он, 59-летний поэт, «благополучный парижанин», бросает всё и едет на охваченный войной Донбасс. Зачем? Чтобы всё увидеть самому, и рассказать миру о том, что происходит на самом деле. А ещё затем, о чём более полувека назад сказала Ахматова – «Я была тогда с моим народом, / Там где мой народ к несчастью был». Чтобы быть со своим народом. Не с «прогрессивной общественностью», а – с русским народом.

«Я смотрел на то, что происходит с разных точек зрения - из Москвы, из Парижа и с киевского майдана. И в какой-то момент понял, что ждать больше нельзя. Если ты мужчина, ты должен что-то делать, а не сидеть в Фейсбуке и давать советы с дивана. Я стихотворение написал:

Зачем иду я воевать?

Чтоб самому себе не врать.

Чтоб не поддакивать

родне -

ты здесь нужней,

чем на войне

Найдется кто-нибудь другой

Кто встанет в строй,

кто примет бой.

За это неуменье жить

                    не грех и голову сложить.

Оправдывать себя тем, что ты поэт, больше было нельзя - ведь погибали мирные жители, женщины, дети, а я ничем не мог этому помешать. Я думал, что если буду рядом, то хоть как-то смогу их поддержать. Извините за пафос, но вот такое дело... Поэтому приехал в Донецк и записался простым ополченцем», - объяснял поэт в своём интервью «Комсомольской правде».

Вот, пример подлинного, а не самозванного Поэта и Гражданина, каждое слово которого – неуклонное свидетельство Истины и обличение Лжи. Безусловный образец для всякого труженика пера, сцены или телекамеры.

Третье имя, которое я не могу не назвать – Алексей Смирнов. Молодой режиссёр, сам - бывший детдомовец, с началом войны он оставил всё, посвятив себя одной единственной цели – спасению людей. Со своими единомышленниками на свои средства, а позже на пожертвования неравнодушных людей он вёз в охваченные войной города и веси продукты и медикаменты, а оттуда вывозил людей. Не раз – под обстрелом, рискуя жизнью. Сколько людей обязаны жизнью этому молодому человеку, современному подвижнику? Сотни? Или больше? Летом он привозил беженцев в Россию и уже здесь, прилагая неимоверные усилия, устраивал их где только мог – в Ростове, Владимире, Подмосковье – договариваясь с базами отдыха, ища жильё. А попутно заботясь об устройстве на лечение больных детишек, оказании каждому своему подопечному именно той помощи, которая нужна ему.

За эти месяцы Алексей исколесил едва ли ни весь Донбасс, развозя адресную помощь по приходящим ему заявкам от родных и друзей нуждающихся – одиноким старикам, многодетным семьям, во многие-многие дома, куда пришла беда.

Сейчас Алексей в Донецке, он редко появляется в Москве. С каждым месяцев гуманитарная катастрофа на Донбассе всё нарастает. Но от дома к дому, из города в город, из посёлка в посёлок ездит поставивший себе целью спасти людей благодетель, стучится в двери и передаёт брошенным среди разрухи жителям вещи, еду, лекарства… И о каждом визите выкладывает краткий видео-отчёт, беспристрастное свидетельство о трагедии. Из этих отчётов уже составился целый фильм во многих сериях. «Свой лучший фильм я уже снял», - говорит об этих записях Алексей.

В комментариях к его постам – мольбы о помощи, в личке – то же. И вот, мечется праведник века ХХI и каким-то чудом поспевает везде. Завтра он едет в Первомайск и сразу извещает об этом – скорее сообщите адреса, кому и что везти? А послезавтра – в какой-нибудь ещё разорённый город. И снова – тот же клич. А в самом Донецке под его попечением находятся дети-сироты, оставшиеся без родителей из-за войны… Если вы хотите увидеть живое и деятельное Добро, живую и предметную Любовь к людям, посмотрите на этого человека. И попытайтесь сделать хоть толику того, что сделал за эти месяцы он.

Воин, Поэт и Благодетель – три образа этого года, три имени, три примера. Чем в большем количестве душ найдут они отклик, тем выше наши шансы на то, что планы закулисы потерпят полное фиаско, и… «расцветёт на зависть всем врагам несчастная великая Россия» (И. Тальков). Будем же молиться об этом всем сердцем в канун Нового года и во всякий его день, и да услышит Господь наши молитвы.

* * *

THE SIGNIFICANCE OF THE CHANGE TO THE NEW CALENDAR

 Dr. Vladimir Moss

     The adoption of the new calendar by the Church of Greece in 1924 came at a very vulnerable time for the Orthodox Church as a whole. The outward position of the Church had changed radically in the previous ten years. The Russian empire was gone, and the Ecumenical and the Moscow patriarchates, to which the vast majority of Orthodox Christians belonged, were fighting both external foes (the Bolsheviks and the Turks) and internal schism (“the Living Church” and “the Turkish Orthodox Church”). Neither the remaining Eastern patriarchates, on the one hand, nor the Serbian patriarchate and the Russian Church Abroad, on the other, could take the place occupied by the Russian empire and the Ecumenical patriarchate in the preceding centuries. It followed that if, as was (temporarily) the case, none of the hierarchs of the Greek Church would reject the calendar change and break communion with the Archbishop of Athens, there was only one force remaining that could take up the banner of truth – the people.

     The position of the laity in the Orthodox Church has often been misunderstood. In Orthodoxy, the laypeople are neither the inert, impotent, blindly obedient mass of the Roman Catholics, nor the all-powerful, revolutionary horde of the Protestants. There are two vital functions which can only be performed by canonically consecrated clergy: the administration of the sacraments, including the ordination of bishops and priests, and the definition of the faith, including the position of the Church in relation to heretics and schismatics. But while the laity cannot take the leading role in these two functions, they do have an important confirmatory role in them. Thus strictly speaking a bishop or priest cannot celebrate the Divine Liturgy without the presence of at least one layman. Likewise a bishop cannot ordain a priest without the consent of the people (expressed by shouting “axios!” or “he is worthy!”). And a definition of the faith that is rejected by the people will remain a dead letter. Thus we read: “I shall judge the bishop and the layperson. The sheep are rational and not irrational, so that no layman may ever say: ‘I am a sheep, and not a shepherd, and I give no account of myself, but the shepherd shall see to it, and he alone shall pay the penalty for me.’ For even as the sheep that follows not the good shepherd shall fall to the wolves unto its own destruction, so too it is evident that the sheep that follows the evil shepherd shall acquire death; for he shall utterly devour it. Therefore it is required that we flee from destructive shepherds.”

     In the long struggle with the western heresies, the Orthodox had never found themselves so bereft of clerical leadership as in 1924. The signing of the uniate council of Lyons in 1274 had been largely the work of the emperor and his stooge, John Beccus; and there were many clergy who resisted the Unia, which in any case lasted only eight years (to 1282). The position after the council of Florence was more serious: St. Mark of Ephesus was the only Greek hierarch who refused to sign the Unia. And it lasted for a longer period of time (1438-80). There followed a long period in which, although there were some latinizing (and protestantizing) patriarchs, the Church as a whole remained united against the western peril. Thus when the new calendar was introduced by the Pope in 1582 in order to create divisions among the Orthodox, it was synodically condemned no less than eight times: in 1583, 1587, 1593, 1722, 1827, 1848, 1895 and 1904. Towards the end of this period ecumenist tendencies, as we have seen, began to increase in the Orthodox Churches, but opposition to the new calendar remained strong.

     However, already in their encyclical of 1848, the Eastern Patriarchs had indicated the people’s role: “With us neither Patriarchs nor Councils could ever introduce anything new, because the defender of religion is the very body of the Church, or the people itself, who wanted their religion to remain forever unchanged and in accord with the religion of their Fathers.” The question that arose in 1924, therefore, was: did the people (and a handful of clergy) have the right to separate from all the innovating bishops and, in the absence of any hierarchs to support them in their struggle, declare themselves to be the truly Orthodox Church? The answer supplied by the Holy Tradition of the Church was a clear: yes. While certain functions that can only be performed by bishops, such as the ordination of priests, are temporarily suspended in such a situation, the Church does not cease to exist, and remains there, and only there, where the True Faith is confessed. For “where two or three are gathered together in My name, there am I in the midst of them”, said the Bishop of bishops, the Lord Jesus Christ (Matthew 18.20).

     Moreover, the 15^th canon of the First-and-Second Council of Constantinople praises those who break with a heretical bishop even before his synodical condemnation. Indeed, there are several cases in the Church’s history of holy men either breaking immediately with heretical bishops – St. Hypatius in the fifth century, for example; or dying out of communion with all the bishops of the Church and yet being praised and glorified by succeeding generations – St. Maximus the Confessor in the seventh century, for example, and St. Arsenius of Paros in the nineteenth. Since the Churches of Constantinople, Greece, Romania, Finland, the Baltic States and Poland adopted the new calendar in 1924, there was no way the laity in these Churches could remain in communion with the other Churches keeping the old calendar unless they broke communion with their innovating hierarchs.

     “But why such a fuss,” say the new calendarists, “over a mere ‘thirteen days’ difference?” Because the Apostle Paul said: "Hold the traditions" (II Thessalonians 2.15), and the tradition of the "old" Orthodox calendar was sealed by the fathers of the First Ecumenical Council and sanctified by many centuries of usage. To change the calendar, therefore, would be to break communion, not only with our brethren who keep the old calendar on earth, but also with all the saints who worship together with us in heaven.

     It is in this rupture of communion that the major crime consists; for, as St. John Chrysostom says, "exactness in the keeping of times is not as important as the crime of division and schism". And again: “To tear asunder the Church means nothing less, than to fall into heresy. The Church is the house of the Heavenly Father, One Body and One Spirit." The supreme aim of our life in Christ is unity in heaven and on earth, in time and in eternity - "that they all may be one; as Thou, Father, art in Me, and I in Thee, that they also may be one in us" (John 17.21); and anything which disrupts that unity is anathema to us. According to the Holy Fathers, schism is no less abhorrent and deadly a sin than heresy. Even martyrdom, writes St. Cyprian of Carthage, followed by St. John Chrysostom, cannot wipe out the sin of him who divides the Body of Christ. For as Christ is one, so is His Church one; indeed, the one Christ cannot be separated from the one Church in that “the full and perfect Christ”, in St. Augustine’s phrase, “is Head and Body” together.

     “Since the Church,” writes Fr. Justin Popovich, “is catholically one and a unique theanthropic organism for all worlds, she cannot be divided. Any division would signify her death… According to the united position of the Fathers and the Councils, the Church is not only one but unique, because the one unique God-man, her Head, cannot have many bodies. The Church is one and unique because she is the body of the one unique Christ. A division in the Church is ontologically impossible, for which reason there has never been a division in the Church, only a division from the Church. According to the word of the Lord, the Vine is not divided; but only those branches which voluntarily refuse to bring forth fruit fall away from the ever-living Vine and are dried up (John 15.1-6). At various times heretics and schismatics have been separated and cut off from the one undivided Church of Christ; they have subsequently ceased to be members of the Church and united with her theanthropic body. Such were, first of all, the Gnostics, then the Arians and Spirit-fighters, then the Monophysites and Iconoclasts, and finally the Roman Catholics and Protestants and Uniates and all the rest of the heretical and schismatic legion.”

     The Athonite zealot Fr. Augustine writes: “It is a dogma of the Faith that the Church is not only Holy, Catholic and Apostolic, but also One, so that even though the Churches are seen to be many, one and one only is the Church composed of the many that are seen in different places. This is the teaching of the Holy Creed, this is the message of the Divine Scriptures, the Apostolic Tradition, the Sacred councils and the God-bearing Fathers. From this we conclude that the union of the Church is a most important dogma of the Faith.

     “We have seen… that St. Constantine and the Fathers of the First Ecumenical Council re-established both the inner and the outer unity of the Church, which is why the joyful autocrat cried out: ‘I have reaped a double victory, I have both re-established inner peace through the common confession of the Faith and brought the separation which existed before into the unity of the Church through the common celebration of Pascha.’

     “This, then, is unity, as we are assured by the Acts of the First Council, an inner unity and an outer unity, and neither can the first be a true unity without the second, nor can the second exist without the first. The relationship between them is like that of faith to works and works to faith. The one without the other is dead. Thus inner unity without outer unity is dead, and outer unity without inner unity is dead. And the first is defined by the common confession of the Faith, and the second by the visible harmony in accordance with the laws and institutions of the Church, both constituting the one and only true unity, the essential unity of the Church.”

     In 1968 Abbot Philotheus Zervakos of Paros wrote to the new calendar bishop Augustine of Florina: “Since the old calendar is a written tradition, and since the new one is an innovation of papist and masonic origin, whoever despises the old calendar and follows the new is subject to anathema. Every excuse and justification is unjustified and ‘excuses in sins’…

     “Last Sunday I had to go to the peak of All Saints and the Prophet Elijah… and as I was kneeling in front of their venerable icon I tearfully besought them to reveal to me which calendar I the wretched one should follow together with my brethren, my spiritual children and all the Orthodox Christians. Before I had finished my humble and pitiful petition, I heard a voice inside me saying: ‘you must follow the old calendar which the God-bearing Fathers who brought together the seven holy Ecumenical Councils and supported the Orthodox Faith handed down to you, and not the new calendar of the popes of the West, who have divided the One, Holy, Catholic and Apostolic Church and despised the Apostolic and patristic traditions’!!!

     “At that moment I felt such emotion, such joy, such hope, such courage and greatness of soul as I have hardly ever felt in the hour of prayer in the whole of my life..

     “Do not suppose that following the papist calendar is a small thing. It [The Orthodox Julian calendar] is a tradition and as such we must guard it or we shall be subject to anathema. ‘If anyone violates any tradition, written or unwritten, let him be anathema’, declares the Seventh Ecumenical Council… This is not the time to continue to be silent… don’t delay, hurry.”

     And he added that Chrysostom Papadopoulos had told him during a meeting: “If only I hadn’t gone through with it, if only I hadn’t gone through with it. This perverse Metaxakis has got me by the throat”!

     On August 7, 1930 Metaxakis headed a delegation from the Churches of Alexandria, Antioch, Jerusalem, Bulgaria, Romania, Serbia, Greece, Cyprus and Poland to the Lambeth conference of Anglican bishops. There they officially, on the basis of a report by the Anglicans recognising the priesthood to be a sacrament, declared that the Anglicans had Apostolic Succession.

     But Metaxakis did not escape retribution. In 1935, on the death of Patriarch Damian of Jerusalem, he tried to acquire that see, too, but failed. It is said that he then went out of his mind, and six days later, grinding his teeth and wringing his hands, he died, groaning: “Alas, I have divided the Church, I have destroyed Orthodoxy.” He lied to the end; for he destroyed only himself, while the True Church will prevail over the gates of hell…

* * *

ФИЛЬМ, ПРИЗЫВАЮЩИЙ КРИЧАТЬ: ЕЙ, ГРЯДИ СКОРЕЕ, ГОСПОДИ IИСУСЕ! 

  Вадим Виноградов

Великий авва Антоний Храповицкий в 1905 году рыдая, вопрошал: «Боже мой, Боже мой! До чего же мы дожили? В какой атмосфере живёт… Церковь? В атмосфере разврата, лжи, обмана, лести и упадничества… Но неужели же ложь восторжествует, разврат поднимет голову и сатана будет победителем?»

В 1917 году святой Царь-Мученик Николай II открыл средства, коими сатана движется к своему торжеству:

 "Кругомъ измена, и трусость, и обманъ!

И вот, в 2014 году фильм "Левиафан" дал утвердительный ответ на вопрос аввы Антония показом победы сатаны - левиафана, сделал зримым и измену, и трусость, и, самую главную силу левиафана - обманъ, предсказанный еще пророком Исаией: "Ложь сделаемъ мы убежищемъ себе и обманомъ прикроемъ себя".

В сущности "Левиафан" - фильм, вскрывающий обманъ, ставший основой жизни людей начала ХХI века. Ведь Левиафан не только неправедный мэр. В фильме Левиафан коллективный. Сам дух нашего времени является Левиафаном.

Это и невероятно выразительный суд, обманом сначала отнимающий у Николая участок земли, а потом обманом отправляющий его в тюрьму. Левиафан - и показанная в фильме лживая ментовка, ее измена присяге служить честно и трусость потерять свое положение бандитов в жизни своего города.

Не умолчал фильм и о самом страшном обмане - об обмане церковном, впервые так убедительно показанном на экране, что и прибавлять нечего, настолько емко и выразительно этот обман изображен в фильме.

Ведь, антихрист придет, как религиозная личность, а для этого и должен быть подготовлен и весь дух времени к его прихода. Каков же этот дух? А вот Левиафан в образах архиерея и приходского попика в совершенстве и представляют этот дух, когда в церковь вошла не Божья воля.

Попик вместо теплоты и любви, которые так необходимы Николаю в данный момент, впаривыет ему, пьяному в стельку … свои богословские знания об Иове, которые в данный момент совершенно не уместны.

Ну, а самым ярким доказательством того, что в церковь вошла Не Божья воля, стал митрополит, проповедь которого взята прямо с экрана нынешнего телевизора.

Показан в фильме и страшный результат этого антихристианского духа времени, названного Левиафаном. Это сын Роман, проходящий свою юность в страдании от этого духа Левиафана, озлобленный этим духом, не имеющим выхода из удушья этого века.

Пожалуй, самым трудным моментом в фильме может стать страсть Дмитрия и Лилии, способствовавшая победе Левиафана. И совсем не в оправдание этой страсти, а только для обращения внимания на неизбежность ее так точно, так тонко показанной авторами фильма. Он и она бросаются в объятия друг друга, как единственной возможности хотя бы на миг освободиться от смрада преисподней, в которой пребывают оба. Она в духоте семьи, где из-за ненависти пасынка к себе и вынужденной резкости отца к любящему сыны, изнемогает и уже не в состоянии терпеть. Он, адвокат, находясь в непрерывной битве с Левиафаном, не только в этом провинциальном городе, но и в столице, в утехе с ней тоже ищет единственную возможность хоть на миг оторваться от Левиафана. Но только еще сильнее захватывается огнем его всепожирающей печи.

Рекламные знаком своего фильма авторы сделали скелет древнего кита, чтобы идею фильма, выраженную названием, вписать в вечность битвы Левиафана с человеком.

Вот, и мы, миллионы нынешних блогеров, вчера еще боявшиеся омрачать своим графоманством читателя, воспитанного красотой русской литературы, сегодня, как стая борзых, бросаемся на волка - левиафана, на все растлевающий дух нашего времени, в желании препятствовать его распространению, забывая, что единственно только Господь Христос способен убить беззаконника духом уст Своих и истребить явлением пришествия Своего … но только в свое время. А потому в наших силах остается только вопль:

Ей, гряди скорее, Господи Iисусе!

P.S. Ад - это место, где нельзя больше любить! (Ф.М.)

А теперь найдем главный источник, определяющий адское состояние уже здесь на земле:

"По причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь".

И что, охлаждаете любви разве не наблюдается в жизни ХХI века?

Фильм "Левиафан", как раз обращает внимание на охлаждении любви в человечестве. Да, на примере ситуации, произошедшей в сибирском городке. 

Но... премии то фильму из разных стран совсем не потому, что в нем униженна Россия, а потому, что многие узнают в фильме общую тенденцию охлаждения любви, как духа нашего времени, что и скрывается всеобщим обманом служек преисподни.

Это фильм об истинном духе времени, через конкретных персонажей и  предложенную ситуацию.

- Охлаждение любви, охлаждаете любви! Какое охлаждаете любви, когда видим даже в лице левиафана-мэра такую неподдельную любовь к сыну, и ни где-нибудь, а в храме, на службе!?

- В этом то вся и фишка, что теперь инстинкт выдается за любовь.

"Я возвращался с охоты и шел по аллее сада. Собака бежала впереди меня.

Вдруг она уменьшила свои шаги и начала красться, как бы зачуяв перед собою дичь.

Я глянул вдоль аллеи и увидел молодого воробья с желтизной около клюва и пухом на голове. Он упал из гнезда (ветер сильно качал березы аллеи) и сидел неподвижно, беспомощно растопырив едва прораставшие крылышки.

Моя собака медленно приближалась к нему, как вдруг, сорвавшись с близкого дерева, старый черногрудый воробей камнем упал перед самой ее мордой — и весь взъерошенный, искаженный, с отчаянным и жалким писком прыгнул раза два в направлении зубастой раскрытой пасти.

Он ринулся спасать, он заслонил собою свое детище... но всё его маленькое тело трепетало от ужаса, голосок одичал и охрип, он замирал, он жертвовал собою!

Каким громадным чудовищем должна была ему казаться собака! И все-таки он не мог усидеть на своей высокой, безопасной ветке... Сила, сильнее его воли, сбросила его оттуда.

Мой Трезор остановился, попятился... Видно, и он признал эту силу.

Я поспешил отозвать смущенного пса - и удалился, благоговея.

Да; не смейтесь. Я благоговел перед той маленькой героической птицей, перед любовным ее порывом.

Любовь, думал я, сильнее смерти и страха смерти. Только ею, только любовью держится и движется жизнь".

Иван Сергеевич инстинкт назвал любовью, и правильно. Но только Господь то Христосъ, говоря об охлаждении любви, имел виду любовь не только любовь инстинкта, но ту большую любовь, аще кто положит душу свою за други своя.

Вот, готовность положить душу свою за други своя, такая вот любовь во времена охлаждения любви, уже мало в ком пребывает.

Но все же пребывает! Она как раз в Малом русском Христовом стаде, которое Господь скрыл ныне от людей, сохраняя через него истинную свою Церковь, которую то врата ада, ныне одолевшие уже человечество, и не одолеют!

                            31.01.2015

* * *