The Editorial Board is glad to inform our Readers that this issue of “FIDELITY” has articles in English and Russian Languages.

С удовлетворением сообщаем, что в этом номере журнала “ВЕРНОСТЬ” помещены статьи на английском и русском языках.

                      Contents -  Оглавление

1.  "ДЕЯНИЯ РУССКОГО ВСЕЗАГРАНИЧНОГО  ЦЕРКОВНОГО СОБОРА".  Состоявшегося 8 – 20 ноября 1921 года.

2. "ПРОЕКТ "РОССИЯ" - УТОПИЯ  "ПРАВОСЛАВНЫХ БАНКИРОВ" ИЛИ  ЗАГОВОР КРЕМЛЁВСКИХ  ИНТЕРНАЦИОНАЛЬНЫХ ЗАГОВОРЩИКОВ? ЕГОР ЕГОРОВ.

3.  "БЫЛА ЛИ ПРАВОСЛАВНАЯ ИМПЕРИЯ ХРИСТИАНСКОЙ?". Др. Владимир Мосс

4.  "WAS THE ORTHODOX EMPIRE CHRISTIAN?". Dr. Vladimir Moss

5.   "POWER OF FAITH" Dr. Vladimir Moss

6.   "FOUR NEW NUNS IN ST. PETERSBURG".

7   "НАМ ПИШУТ. LETTERS TO THE EDITOR".

ДЕЯНИЯ

РУССКОГО ВСЕЗАГРАНИЧНОГО  ЦЕРКОВНОГО СОБОРА

Состоявшегося 8 – 20 ноября 1921 года (21 ноября – 3 декабря)

в Сремских Карловцах в Королевстве С., Х. И С.

(Начало см. в № 35-36)

ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО

Председателя Отдела о духовном возрождении России Высокопреосвященнейшего Архиепископа Анастасия, при открытии прений по вопросу о восстановлении Монархии в России.

Когда отдел о духовном возрождении России приступил к своей работе, пред ним сразу стал во всей остроте вопрос о восстановлении монархии в России. Чем объяснить это обстоятельство? Уверенностью многих членов Собрания в том, что именно восстановление Царской власти в России явится лучшим и самым действительным фактором духовного возрождения последней. Это не значит, конечно, чтобы они приписывали животворящую силу этой власти самой по себе. Первоисточником духовного обновления человеческого общества, по их убеждению, является Церковь, исполненная благодати и истины, но они думали с другой стороны, что только при твердости государственного порядка, Церковь может проявить всю силу своего духовно-воспитательного влияния, как на отдельного человека, так и на целый народ. И, тем не менее, когда этот вопрос о восстановлении монархического строя в России поставлен был на обсуждение Отдела, он как бы испугал некоторых из его членов. Очень характерно, что это были по преимуществу священнослужители. Им казалось сначала, что Церковное Собрание совсем не должно касаться этого предмета. Откуда родилась у них эта опасливая мысль? Не из желания, конечно, застраховать себя на случай неизвестного будущего, ибо никто не может предвидеть, какая форма правления восторжествует в России в действительности и не из боязни разойтись с наказами, полученными ими на местах. Нет, мы свидетельствуем, что служители алтаря стояли выше этих малодушных опасений, как и не считали себя связанными указаниями, полученными ими от приходов, ибо они знали из учения самого Небесного Пастыреначальника Христа, что пастырь идет впереди своего стада,  и овцы по нем идут, а не наоборот. Ими руководило в этом случае только сознание лежащей на них высокой ответственности за Церковь, часть которой мы составляем на этом Собрании. Они исходили из того соображения, что Церковь, как вечное Божественное учреждение не связано внутренне ни с какою определенною формою правления и потому не должна догматизировать ни одной из них. Но по мере того, как они углублялись в этот вопрос, в их сознании произошел несомненный сдвиг. Переходя постепенно от чисто теоретической отвлеченной точки зрения на указанный предмет в область живой реальной жизни, они не могли не видеть, что Церковь как факт истории живет в условиях пространства и времени, она есть как бы лестница Иакова, вершиною своей уходящая в небеса, а основанием своим утверждающаяся все-таки на землю, низводя благодатное благословение на все стороны человеческого бытия. Оставаясь в своем внутреннем существе вселенной, т.е. как бы надмирной, она во внешнем своем проявлении всегда была более или менее национальной. И замечательно, что именно православные восточные церкви были национальными по преимуществу. За примером ходить недалеко. Посмотрите на эту картину, пред которой мы молимся каждый день. Вы видите здесь великого Святителя Сербского Савву; под благословляющей десницей его собрались жители Македонии и Герцеговины и всех других частей Сербского народа, т.е. преподобный Савва представлен здесь как олицетворение Сербского национального единства. Наша история дает нам не менее поучительных примеров из той же области. И вот в нас невольно заговорили заветы древних строителей Русской земли: Св. Петра и Алексия и преподобного Сергия Радонежского пред нами особенно ярко предстал образ адаманта Православия,  Свят. Гермогена и побудил нас именно как церковный орган, сказать свое слово о необходимости восстановления Царской власти в России. И мы сказали это слово вполне единодушно и единогласно. Момент, когда мы изрекли свое решение, был по своему столь же знаменателен, как и тот исторический день, когда Всероссийский Церковный Собор, собравши во едино свои помыслы, громко возгласил, «быть Патриарху на Руси!»  Но соборная мысль не захотела оставаться на этом пункте. Она по инерции, так сказать, стала работать далее, стремясь довести свое решение, как говорили многие, до его логического конца. Признать необходимость монархии и не указать если не лицо будущего Царя, то, по крайней мере, династию из которой он должен выйти, по убеждению этой части Собрания, равносильно тому, что не сказать ничего; даже более того: это значит только усилить царящую на Русской земле смуту, широко открыв двери для различного рода самозванцев, которые уже теперь в разных концах мира заявляют свои права на Всероссийский Престол. Такая династия может быть только одна – Дом Романовых, который один обеспечивает законный наследственный переход верховной власти от прежнего Государя к будущему, и с которым мы все, по взгляду этих членов Собрания, связаны клятвенным обязательством, ибо присягая тому или другому Государю, мы, по их, толкованию, принимаем на себя долг верности и в отношении к его наследнику, т.е. ко всему Царствующему Дому, из которого последний должен выйти. Не упомянуть о династии Романовых в соборном постановлении значит – как бы отвергнуть ее и тем нанести ей ничем незаслуженную обиду, между тем как открытое признание этой исторической и всеми уважаемой династии было бы некоторым искуплением нашей общей вины пред почившим Царем – Мучеником, навсегда скрепившим своею кровью наш исконный союз с домом Романовых. Не так рассуждала другая, меньшая и опять состоявшая по преимуществу из духовных лиц, - часть Церковного Собрания.

Переносить обсуждение этого вопроса с принципиальных его основ на зыбкую почву дальнейших условных суждений, полных борьбы и раздора, где даже между самыми исповедниками монархического начала нет полного согласия, полагали они, нельзя потому, что одновременно с этим мы низвели бы Церковь, от лица коей мы говорим здесь, с ее высокого, непоколебимого пьедестала и повлекли бы за собой  сферу суетных политических страстей. В нашей прошлой истории нет оправданий для такого направления вопроса. Церковные соборы, как известно, избирали только патриархов, но отнюдь не занимались выбором царей или даже царских династий. Правда, так называемый Освященный Собор принимал участие в Земских соборах, избиравших кандидатов на Русский Престол,  но в этом случае Иерархи и клирики были только органической частью Русского народа вообще, между тем как в теперешнем нашем положении мы отделены непроходимой преградой от толщи народной и, что особенно важно, от нашего Общего Святейшего Отца духовного Вождя Патриарха Тихона. Мы должны особенно бережно относиться к этому последнему обстоятельству, чтобы не усилить еще более тяжести крестлежащаго на нашем великом Страстотерпце, ибо ответственность за наши решения в большей или меньшей степени может пасть на него.

Нет никакого сомнения, что те, кто стал на последней точке зрения, пережили тяжелую внутреннюю трагедию; долг членов Церковного Собрания все время в них боролся с чувством граждан своего отечества, и эта борьба была тем острее, чем горячо призывали их перейти на другую сторону, с которой многие из них были вполне единодушны, но церковное сознание, в конце концов, в них, однако победило: «Нам дорого, « сказали они себе и другим «устраение града земного, но еще более дорог нам град Небесный, в который ведет нас Вселенская и, как часть ее, Русская православная церковь. И если по разрушении нашей Государственной храмины Русский народ продолжает так или иначе существовать, объединившись вокруг Церкви, то, в случае, если поколеблен авторитет последней, он может погибнуть навсегда.

Вот та психология, при которой проходила работа нашего Отдела по настоящему вопросу, и которая привела к составлению предлагаемого вашему вниманию тему воззвания к Русским людям, находящимся в рассеянии принятого в Отделе только большинством 58 против 31 голосов. Самое воззвание огласит Н.Е. Марков

* * *

Статья Высокопреосвященнейшего митрополита Антония,

Председателя Русского Заграничного Церковного Собора.

  Церковность или политика?

Вопрос этот по отношению ко всякой речи, проповеди и соборному постановлению ставится с 1905 г. каждый раз, когда духовные лица или учреждения высказываются за самодержавие или вообще за монархию, но никогда не ставится, когда они высказываются против того или другого. Между тем, до 1905 года о достоинстве самодержавия и о неприкосновенности царской власти говорилось и печаталось и Св. Синодом, и церковными проповедниками несравненно чаще и более, нежели в последующие годы, и никто на это не возражал. Не только духовная, но и светская журналистика восхищалась речами митр. Филарета, архиеп. Амвросия (+1901), архиеп. Никанора (+1890), а, между ем, названные проповедники едва ли не большую часть своих речей посвящали именно этому предмету.  Они раскрывали тесную связь монархического строя с процветанием благочестия на Руси, поясняя, с одной стороны, слова св. Апостолов Петра и Павла о Божественном установлении царской власти, а, с другой, указывая на свойства русской народной жизни, в которой преданность отечеству русского и других многоразличных племен, населяющих Россию, поддерживается, главным образом, идеализацией Царя в народном сердце, как единственного на земле носителя правды вместе с силой и силы вместе с правдой и милостью, какового сочетания нельзя найти на земле,  ни в каком ином учреждении.

Зато, когда 20 февраля 1905 года с такою проповедью выступил в Исаакиевском соборе пишущий эти строки, то на него посыпались со всех сторон укоризны за внесение политики на церковную кафедру, которая должна быть трибуной нравственных и церковных идей и потребностей жизни. Но именно только с этой стороны в той проповеди рассматривалась современная жизнь. Проповедник утверждал, что 1) единственная власть в России, которой народ верит и которая нравственно объединяет и русских граждан между собою, и инородческие племена в Империи, есть власть царская, самодержавная; 2) если она поколеблется (что уже произошло после 9 января 1905 года), то она будет заменена властью людей народу чуждых и ненавидящих нашу веру; 3) что тогда Россия не просуществует, как единое государство, и 25 лет (она просуществовала после этого только 12), а распадется на множество пределов, друг другу враждебных; 4) что новая власть, презирающая русский народ, начнет с того, что лишит народ права изучать Закон Божий в училищах, а кончит тем, что будет разрушать храмы и извергать мощи угодников Божиих из священных рак и собирать в музеи и анатомические театры; 5) что народ наш будет несчастнейшим из народов, придавленный гораздо более тяжким игом, чем крепостное право, и, наконец, 6) наши западные враги – мнимые друзья – подобно жадным коршунам, ждут этого времени, чтобы потом броситься на Россию и обречь ее на участь Индии и других колоний.

Не буду распространяться о том, какими насмешками и укоризнами осыпали меня тогда в газетах – не сочувственное отношение к «освободительному положению», но за последние 3 года, когда люди на себе почувствовали сладость этого освобождения, они стали вспоминать в прессе ту проповедь и притом в тех же самых газетах и журналах, в коих ее раньше поносили. Что-же, она являлась «вмешательством в политику» или была исполнением пастырского долга, предостерегавшим паству от физической и нравственной гибели?

Вот и теперь то же самое, что и в тогдашней прессе. Заступаться за армию – не политика, призыв ее на бой с большевиками – не политика, осуждать социализм – не политика, а пояснять, что монархия,  является единственной властью, при которых вера и церковь не будут гонимы - это политика?

Все софизмы, которыми стараются поразить русский пастырский и патриотический дух, основываются на неясном смысле слова политика и политический, т.е. на сознательном запутывании его смысла. Если под политикой разуметь что-то не сродное нравственному и церковному началу, то, конечно, все, что называют этим словом в вышеупомянутых выступлениях церковных пастырей, не есть политика, а исполнение пастырского долга, служение св. Церкви и вере; если же под политикой разуметь все соприкасающееся народной жизни, начиная с правого положения Церкви в государстве, то церковная власть и Церковные Соборы должны участвовать в политической жизни и с этих сторон предъявлять ей определенные требования. Так, святитель Гермоген на том жизнь положил, что прежде требовал от народа верности царю Василию Шуйскому, а когда его пленили поляки, то – избрание царя Михаила Романова. В настоящее время пути государственной жизни народа расходятся в разные стороны еще гораздо определеннее: одни – в благоприятном смысле для веры и Церкви, другие – во враждебном: одни – в пользу армии и против социализма и коммунизма, другие – наоборот. Итак, Карловацкий Собор не только имел право, но и обязан был благословить армию на борьбу с большевиками, а также вслед за Московским Великим Собором 1917-1918 года осудить социализм и коммунизм.

Еще гораздо определеннее выяснялся пастырский долг Собора высказаться за легитимную монархию. Если Собор в чем провинился, то разве в том, что он не высказал с достаточной силою осуждения революции 1917 г. и низвержение Государя. Кто же будет отрицать, что февральская революция была столь же богоборческой, сколько противомонархической? Кто может осуждать большевистское движение и в то же время одобрять временное правительство?

Оно подняло руку на Помазанника Божия; оно уничтожило в армии церковное начало, уничтожило церковно-приходские школы, ввело гражданскую присягу, одним словом – все это дело было торжеством того нигилизма, который известен русскому обществу уже три четверти столетия.
Правда, боясь простого народа, деятели этой революции только наполовину сняли маску со своего противохристианского облика и даже хвалились, что они освобождают не только народ, но и самую Церковь, угнетавшуюся царями. Однако, ни один царь не позволял себе разгонять всего состава Синода и набрать туда двух-трех заведомых священников – нигилистов, а должность обер-прокурора оставить во всей ее противозаконной силе и заменить ее сумасшедшим циником. Но «временное правительство» разрешило Собор? Да, потому, что надеялось, что он изменит, вернее – отменит православие в России, а преданные слуги нового Синода из богословов в духе Карамазовского Ракитина открыто печатали, что «Церковь нуждается не в реформе, а в реформации». Созвали Предсоборный Совет и больше, чем наполовину наполнили его выгнанными со службы горе-профессорами нигилистами, которые на Соборе всеми силами, т.е. при помощи клеветы, передержек, обструкций и т. под., боролись против возрождения патриаршества и духовной школы, которую они уже тогда успели почти совершенно разложить. Февральская революция освобождала каторжников, а церковную власть поработила хуже Бирона и Протасова; она вела напряженный поход против православия и Церкви, и если бы не подоспели большевички и не напугали собой наших левых лидеров на Соборе, то еще неизвестно, удалось ли бы восстановить патриаршество, о котором Предсоборный Совет и не обмолвился. Неизвестно и то, согласилось ли бы «временное правительство» признать патриарха, ибо оно  разрешило Собор с тем, чтобы его решения были представлены «на уважение временного правительства».

Вот почему православный русский народ и все разумные люди в России должны торжественно отречься от приобретенных ими «завоеваний» февральской революции, а это, возможно, выразить только чрез признание преступности низвержения Царствующей Династии и чрез призыв ее вновь занять царский престол. Это необходимо не только как единственное средство для спасения России, как государства, но в той же мере – для снятия с себя преступного уклонения от Божией правды и восстановления такого строя, при котором Церковь не будет в прямом гонении от государства.

Но не достаточно-ли пока призывать народ к объединению на задаче – изгнать большевиков? Разумно-ли заранее навязывать ему законную монархию? – Никто не говорил о навязывании, никто не говорил о самом порядке восстановления России. Собор предлагал молиться за восстановление ее, т.е. монархической и теократической России, какой она была до революции. Но и теперь скажу: объединяться на негативном начале - дело потерянное. Только тогда борьба за освобождение будет сильна и проча, если в сердцах воинов и всех деятелей будет: либо неутолимая злоба и жажда разрушения и корысти; либо, положительный идеал или надежда возродить ту Святую Русь, которая всем дорога и за которую сладко умирать. Если бы Деникинская армия написала это на своем знамени, то не окончила бы дело так печально, не потеряла бы любви народной. К сожалению, благороднейший и благочестивейший вождь той армии слушал тех негодяев и чуждых России советников, которые сидели в его Особом Совещании и погубили дело. Русскому народу, настоящему народу, верующему и подвизающемуся, ему голой формулы – единая, неделимая Россия, не надо. Ему не надо России не то христианской, не то безверной, не то царской, не то - господской (как он всегда будет понимать республику); ему нужно сочетание трех дорогих слов – за Веру, Царя и Отечество! Более всего ему нужно первое слово, как руководящее всею государственною жизнью; второе слово ему нужно, как ограждение и охранение первого, а третье, как носительница первых слов и только. Когда нашим старообрядцам казалось, что Россия и Царь отступают от истинной веры, они десятками тысяч стали переселяться в Турцию.

И если министры временного правительства осмеливались выражать желание, чтобы созванный ими Синод лишил Царя его благодатного Помазанника, (как лишают сана недостойных епископов и клириков), то Собор своим свободным голосом должен был разрешить от присяги временному правительству всех, кто ее давал – и тех, кто произносил ее над Крестом и Евангелием и тех, кто давал присягу языческую («клянусь честью офицера или солдата» и т.д.), хотя конечно и помимо торжественного разрешения, все, давшие такую присягу свободны от нее, и я, как старший иерарх из тех, кто имеет свободный голос, готов разрешить всякому, кто бы обратился ко мне с такой просьбой, потому что та присяга не имеет никакой цены в очах Божиих как клятва Ирода, о чем см. стихиру на 29 августа: «аще и клялся еси, но не о добре клялся; лучше бы тебе солгавшу жизнь получити, неже истинствовавши главу Предтечи усекнути».

Итак, призывая помощь Божию на восстановление в России законной, Романовской монархии, Карловацкий Собор только исполнил пастырский долг, все члены Собора заявили согласие с желательностью такого восстановления, только не все признали благовременным об этом объявлять; среди последних было три русских епископа и несколько более половины священников, при том в большинстве последних те, которые напряженно боролись против восстановления патриаршества во время Московского Священного Собора и еще до его созыва. Благодаря Бога, Карловацкий Собор остался верен своему пастырскому долгу и торжественно особым посланием призвал русский народ молиться за восстановление Династии Романовых, не предуказывая частнейших форм законной Монархии в России.

* * *

ПРИВЕТСТВИЕ СОБОРУ ОТ РУССКОЙ АРМИИ.

Заграничному Русскому Церковному Собранию.

От имени Русской Армии и своего приветствую Русское Церковное Собрание.

Четыре года льется кровь на родной земле – четыре года русские люди стонут под кровавым игом. Поругана, разорена и обесчещена наша Родина, обездолены наши братья, но крепко стоит Православная Вера. В общении с Церковью ищет утешения и черпает в молитве силы русский народ.

Оторванные от родной земли обращают свой взор к Церкви-Утешительнице и русские изгнанники, рассеянные по всему миру, и те, кто с мечом в руке под знаменем Креста четыре года боролись за честь и свободу России.

Русская Армия, не взирая на перенесенные страдания, по-прежнему готова на подвиги и жертвы. Она ждет часа, когда Господь сподобит ее возобновить борьбу за счастье Родины. Избавление своих братьев от рабства и прощение заблудшим несет она.

Освобожденный от красного ига русский народ, очистившись в страданиях, найдет верный путь к славе и могуществу будущей России.

                            Главнокомандующий Русской Армией

                            Генерал Врангель

19 ноября 1921 года.

Г. Константинополь,

Российское Посольство.

(продолжение следует)

* * *

 «ПРОЕКТ «РОССИЯ» - УТОПИЯ  «ПРАВОСЛАВНЫХ БАНКИРОВ» ИЛИ  ЗАГОВОР КРЕМЛЁВСКИХ  ИНТЕРНАЦИОНАЛЬНЫХ ЗАГОВОРЩИКОВ?

ЕГОР ЕГОРОВ.

Осенью минувшего года в Москве появилась одна загадочная книга под названием «ПРОЕКТ «РОССИЯ», которая и до сих пор вызывает много разговоров. Можно без преувеличения сказать, что книга эта особая. Прежде всего, речь идёт об очень хорошем  исполнении - теснения, вырубки, суперобложка, запайка в целлофан и прочие полиграфические «прибамбасы». При этом, в книге отсутствуют выходные данные, данные о типографии, авторстве и прочие, стоит загадочная фраза: «для спецраспространения». В продажу книга не поступала, а, как сообщают различные источники, распространялась фельдъегерской связью в стенах  Администрации Президента, Правительства, Генштаба, ФСБ, МВД, Генеральной Прокуратуры, обеих палат Федерального Собрания РФ, РПЦ, офисов большей части олигархата, зарубежных посольств и прочих «элитарных» заведений. Некоторые утверждают, что в основу книги лёг одноимённый цикл лекций, прочитанный за полтора года до этого не то в «вышке» (высшей школе КГБ, ныне Академия ФСБ) не то в Военно - Дипломатической Академии ГРУ Генштаба РФ в так называемой «консерватории». Спустя пару месяцев книга появилась в интернете.

На трёхстах страницах книги, очень ёмко и достаточно эмоционально обосновывается  двуединый тезис (1) о необходимости восстановления в России монархического правления, (2) при сохранении преемственности исполнительной власти. Иначе говоря, речь идёт о том, чтобы, с одной стороны,  восстановить в России монархию, а с другой - сохранить у власти тех же людей, которые находятся там и сегодня.

В книге приводится очень много интересных материалов по самым разнообразным вопросам. А поскольку тему монархии невозможно рассматривать вне контекста религиозной жизни, то и по этому поводу сказано всё, что нужно, подтверждено точными  цитатами и ссылками – не подкопаешься. И всё же, по мере углубления в книгу, в ней что-то начинает диссонировать, появляется ощущение какой-то её внутренней противоречивости. Со временем приходит понимание, в чём тут дело.

Затрагивая вопросы религиозной жизни, авторы безупречны в своей работе с «буквой» православного вероучения. Но, что касается его «духа», то здесь им явно не хватает личного опыта. Образно говоря, они пытаются рассказать о первом свидании языком математических формул. Наверное, это можно сделать, наверное, на основании таких формул можно даже вывести какие-то закономерности, вот только ничего человеческого в таком рассказе не будет. Так и в нашем случае, вроде всё правильно сказано в плане истории, политологии и религиоведения, только с реальным, живым исповеданием православной веры сказанное стыкуется очень слабо – одной лишь «буквой».

И всё бы ничего, если бы речь шла о каком-нибудь академическом исследовании, или «откровении» неофита, Но здесь ситуация иная. Здесь речь идёт о самой настоящей программе, о рецепте некоего лекарства, якобы способного излечить Россию ото всех её нынешних недугов. И сама книга – ничто иное, как начало инъекции.

В этой ситуации настораживает уже то, что за лечение берутся люди, знакомые с медициной лишь из учебников, и не имеющие никакого практического опыта лечебной деятельности. Что ж, может это какие-нибудь особо одарённые личности, и им достаточно одних лишь теоретических знаний? Но, при более обстоятельном изучении рецепта, оказывается, что нет. Вовсе не лекарство получится в случае реализации «Проекта «Россия», а, как раз наоборот – гремучая, ядовитая смесь, которая не только не излечит терзающие Россию недуги, но и перекроет к ним доступ для настоящих врачей. Не к оздоровлению приведёт реализация «Проекта «Россия», а к новым болезням и осложнениям.

Книга развивает два главных понятия, две главных темы, красными нитями пронизывающими всё её содержание - это МОНАРХИЯ и ПРЕЕМСТВЕННОСТЬ. Упрощённо, общую логику книги можно представить следующим образом:

– Россия находится на грани полного уничтожения.

– Нынешнее катастрофическое положение России является следствием внешней агрессии.

– Главной целью агрессии является доведение России  до неуправляемого состояния, до состояния полнейшего хаоса и анархии.

 - Враждебному стремлению повергнуть нас в состояние неуправляемости, мы должны противопоставить соответствующие усилия - по укреплению системы управления, центральным звеном которой  является государственная власть.

- В условиях перманентной внешней агрессии, эффективность государственной власти зависит от её непреходящего положения.

- Самой оптимальной формой, способной обеспечить непреходящее положение высшей государственной власти, является монархия. К тому же, для России монархия является формой традиционной. Да здравствует монархия!

- Однако речь идёт не о монархии «вообще», а о той, которая будет представлена в самое ближайшее время нынешними правителями России. Ибо, если принимать во внимание интенсивность внешней агрессии, то у России может не быть иной возможности для эффективного контрнаступления, кроме как на этапе ближайших президентских выборов. Посему, уже на этой стадии необходимо обеспечить преемственность высшей исполнительной власти – не отдать её в другие руки. Да здравствует преемственность!   

Первое, что настораживает во всей этой конструкции - это вопрос о преемственности. Ну, в самом деле:

- Нужна России преемственная православная власть? – Однозначно, нужна. Но при чём здесь власть нынешняя? Богоборческая по букве и духу, именно она является главной ударной силой той самой внешней агрессии, от которой нам предлагается защищаться «преемственной монархией». Это уже даже не просто «пустить козла в огород», но и запереть его там так, чтобы ни он оттуда сам выбраться не смог, ни хозяин огорода туда не попал, чтобы этого козла выгнать.

Думается, что истинные цели этой комбинации кроются в другом. Вкусившие сладость власти предатели России, начали тяготиться своей зависимостью от закулисных кукловодов. И не просто тяготиться, но и бояться их, так как знают, что рано или поздно будут заменены другими персонажами. Сами же, в лучшем случае останутся не у дел, подобно первому президенту СССР, а в худшем, окажутся в шкуре «козлов отпущения», подобно Адамову, Ходорковскому и иже с ними. Чтобы обезопасить себя, эти люди пытаются, с одной стороны, обособиться стеной «преемственной монархии» от своих зарубежных работодателей, с другой стороны, этим новым своим положением стать им (хозяевам) более интересными и более полезными – ведь, несмотря на все монархические «заморочки», свою антирусскую сущность нынешние правители России менять не собираются.

- Возможно такое? – Зная, какие преступления против своей страны, своего народа совершали и продолжают совершать эти люди, можно с уверенностью ответить: более чем. Но, в принципе, возможны и другие варианты. Например, такой, что действующая российская власть неоднородна ни по своим воззрениям, ни по своим нравственным качествам. Есть и там некая сила, некая группировка, которая вполне искренне стремится к возрождению Православной России. Это именно она «Проектом «Россия» готовит социально-психологическую базу для своего открытого выступления. И именно себя-хороших, а не своих проворовавшихся коллег, эти ребята прочат в преемники высшей государственной власти в форме монархии. Допустим, дело обстоит именно так. Допустим. Тогда откуда такой формализм, такое не церковное отношение к поднимаемой ими самими теме? Откуда такое расхождение между её (темы) буквой и духом?..

- Нужна России Православная Монархия? – Безусловно, да. Но при чём здесь президентские выборы 2008 года? При чём здесь «традиционность» монархической власти для России? При чём здесь какие-то тайные «собирания сил» и прочая «романтика» революционного подполья?

Православная Монархия является венцом Православного Государства, завершающим его формирование. Всё, что относится к Православной Монархии, корнями своими уходит в область духовно-нравственной жизни. Власть Православного Монарха эффективна в силу не интеллектуального потенциала  Его правительства, а духовно-нравственного состояния Его подданных. Православная Монархия – это знамение, вымпел, штандарт, который развевается над православным народом. Не народ перестаёт быть православным, когда исчезает Православная Монархия, а Православная Монархия исчезает, когда народ перестаёт быть православным.

Нельзя, неправильно и опасно начинать строительство дома с возведения крыши. Но именно к этому призывает «Проект «Россия» в части своих рассуждений о монархии. Не с провозглашения монархии нужно начинать. Сначала следует уделить внимание «православности» народа – фундаменту, - а потом уже, от брёвнышка к брёвнышку возводя стены православной государственности, обрести моральное право просить Господа венчать это сооружение короной Православной Монархии.

Говоря о «православности» народа, речь, конечно же, не идёт ни о каких количественных соотношениях между членами разных конфессий, юрисдикций и прочими показателями социологических опросов. Как сказал Господь Бог и Спаситель наш, Иисус Христос, где двое или трое соберутся во имя Моё, Я буду среди них. Если бы в делах веры количество играло какую-то роль, то, наверное, поселил бы Господь в раю не одного только человека с женою его, а сразу уж целое поселение.

Это как путник в снежной пустыне – уже замёрз почти, и вдруг набрёл на ветхую избушку, где и печка есть, и дрова, и посуда, в которой можно снег натопить. Вот только как огонь разжечь? Потому что без огня всё бесполезно – и избушка, и печка, и дрова. Всё, что этому человеку нужно – это огонь. При этом, значение будет иметь одна единственная спичка – та самая от которой загорятся дрова. А сколько всего спичек найдёт путник в избушке после этого – две, пять, или целый ящик, -  никакого значения уже иметь не будет. Ибо ценность спички не в ней самой, а в огне, который она может произвести, когда тот понадобится. И в нашем случае, степень «православности» общества определяется не тем, кого и насколько больше, а тем, насколько те люди, которые считают себя православными – сколько бы их ни было, - по своим духовно-нравственным качествам соответствуют стоящим перед ними задачам.

Есть одно очень подходящее к нашему случаю определение государства: «Государство – это нация, организованная по религиозному принципу». Представим себе цепь, выстроенную из «разнокалиберных» звеньев, расположенных в какой-то определённой строгой последовательности. Когда данная последовательность соблюдается, тогда эта система называется «Православным Государством». Когда последовательность нарушается и возникает какая-либо иная комбинация, то система перестаёт быть «Православным Государством» и становится чем-то иным – не важно чем именно, главное, что становится она ВМЕСТО «Православного Государства». На территории России, после 1917 года, таким «ВМЕСТО», до 1991 года был СССР, в настоящее время это РФ, а в случае успешной реализации «Проекта «Россия» будет «преемственная монархия».

Главное внутреннее противоречие «Проекта «Россия» состоит в том, что с одной стороны он провозглашает очень правильные и очень актуальные цели, с другой – предлагает такие средства и маршруты достижения этих целей, воспользовавшись которыми, мы получим результаты, совершенно противоположные декларируемым.

Нам говорят: хватит этого демократического хаоса, нужно возвращаться к исконным православным формам общественной жизни. Для этого распустим президентскую республику и установим «преемственную монархию». На деле же, мы одно «ВМЕСТО», именуемое РФ, меняем на другое «ВМЕСТО», именуемое «преемственная монархия». Более того, если в условиях республиканского «ВМЕСТО», мы ещё имеем какую-то возможность влиять на его персональный состав, и тем самым заниматься политической селекцией кадров для настоящего Православного Государства, то в условиях монархического «ВМЕСТО» мы утратим не только собственные политические свободы, но и саму идею возрождения Православной России – чего ещё возрождать, когда и так монархия? И какая тогда разница, кто был автором «Проекта «Россия» - кремлёвские члены интернациональной организации  или «православные банкиры», - если в любом случае, мы получаем результат со знаком «минус».

Если же за проектом, на самом деле стоят патриоты, то, вместо того, чтобы тратить время и силы на одну лишь смену вывесок, в сущности, над одним и тем же «ВМЕСТО», почему бы им не озаботиться реальным восстановлением Русского Православного Государства, которое Господь не преминет Сам (!) венчать Православной Монархией? Как это сделать? – Найти и вернуть на место, выпавшее из цепи звено – то самое, утрата которого, повлекла за собой исчезновение Русского Православного Государства и появление на его месте богопротивного «ВМЕСТО». Что это за звено, и каким образом его можно вернуть на место – это разговор отдельный. В данном же случае речь идёт лишь о том, что никакие властные рокировки, обоснованию которых посвящён весь «Проект «Россия», в принципе не способны вернуть российскому обществу достоинство Православного Государства, без которого всякая монархия на Руси – балаган и только.

Вернём на место утраченное звено – тем самым восстановим в духе Русскую Православную Государственность, тогда и вопрос о преемственности сам собой решится. Ибо истинная преемственность монаршей власти – это преемственность от Бога, а не какие-либо мирские законы о престолонаследии.

Таким образом, независимо от того, является ли «Проект «Россия» очередной аферой кремлёвских членов интернациональной организации или романтической утопией околокремлёвских «православных банкиров», затея эта во всех отношениях вредная. Во-первых, в случае реализации, она вполне способна окончательно подчинить Россию её смертельному врагу. Во-вторых, даже на уровне одних лишь разговоров, «Проект «Россия» способен сильно исказить представления об истинных задачах Русского патриотического движения – обмануть, дезориентировать, ввести в заблуждение его потенциальных членов, не имеющих достаточного опыта церковной жизни, чтобы самостоятельно рассмотреть всю духовную ущербность (или коварство?) проекта.

«Проект «Россия» - это «троянский конь» у стен «Третьего Рима». И не имеет никакого значения, кем именно он здесь оставлен.

* * *

В сопроводительном к статье письме автор пишет: "При этом я намеренно не коснулся темы МП и слияния с зарубежниками. Очень надеюсь на то, что читатель САМ поймёт, чего ради Кремль прилагает такие усилия, добиваясь слияния. В действительности Кремлю безразлична жизнь церкви. Всё, что ему нужно – это обоснование своей легитимности. Духовной – прежде всего. В условиях противостояния с зарубежниками, все решения МП по этому поводу будут оставаться сомнительными, и только слияние может создать видимость восстановления духовно-исторической преемственности Русской Православной Монархии. Думаю, если ясно обозначить практическое значение слияния, то некоторые из его нынешних сторонников посмотрят на него по-другому".

Редакция Верности,  благодарит Е. Егорова,  за присланную из России статью,  в надежде получения в дальнейшем,  других интересных статей о Православии и Русской Монархии.

* * *

Была ли православная Империя христианской?  

Др. Владимир Мосс

Такой вопрос может показаться странным, если иметь в виду общепринятый факт, что Империя Нового Рима, или Константинополя, не только называла себя христианской, но рассматривалась как оплот православия. Тем не менее, в своей недавно вышедшей книге иеромонах Григорий (Лурье) отрицает, что православная Империя была христианским, новозаветным образованием. Он утверждает, что "государство Hарода Божия в форме христианской Империи не отличается принципиально от того же государства в форме ветхозаветной - того государства, основные законы для которого дал Моисей задолго до возникновения его самого... закон Моисеев остается основой и христианского светского законодательства".[1] 

 Настоящая статья является опровержением этого взгляда.

  1. Ветхий или Новый Завет?

С самого начала следует четко заявить: основой христианского гражданского законодательства был не закон Моисея, но Евангелие Христово. Если даже закон Моисея и лег в основание некоторых канонических правил в Византии и в славянских странах,  как утверждает о. Григорий, этот факт второстепенен по отношению к специфически христианскому содержанию этих правил - догмам и постановлениям  Вселенских и поместных Соборов Православной Церкви. Более того,  включена была только часть Моисеева закона; его положения, упраздненные с приходом Христа, скажем, обрезание и празднование Субботы, принесение в жертву животных и сам ветхозаветный храм с его богослужениями, отсутствуют в законодательствах христианских императоров.

Первым долгом императоров была защита православного учения, определенного Соборами и святыми Отцами; и со времен Юстиниана особо подчеркивалось, что ни один закон, который будет противоречить  святым канонам не будет иметь юридической силы (новелла 131). О. Григорий указывает на факт, что христианский император иногда именовался  "новым  Моисеем" или "новым Давидом",  но эти имена давались в силу общей связи Нового Завета с Ветхим, согласно которой Ветхий Завет содержит "тени" и "типы" Нового, то есть ветхозаветные законодатели и цари проображали полноту христианского царства. Однако, такие имена и такое прообразование ни в коей мере не подразумевает реальное возвращение к Ветхому Завету  в теории или на практике. [2]

Неприемлемая теория христианского царства о. Григория основана на его равно неприемлемой теории сущности Новозаветного христианства в целом. Согласно этой теории, Новый Завет начинается только тогда, когда мир отрицается самым радикальным образом, когда, проще говоря, уходят в монахи. Но поскольку и брак, и государство - образования не монашеские, то, согласно о. Григорию, они не могут рассматриваться как Новозаветные, принадлежат не к сфере благодати, а к сфере закона.

Тем не менее, принадлежность к Православной Церкви и причастность  ее благодати определяется, в первую очередь, не какой-либо аскетической практикой, пусть и самой замечательной и целесообразной, но верой - верой во святую Троицу, в Иисуса Христа как воплощенного Сына Божия и во все православные догматы. Вера открывает путь к участию в таинствах, которые прививают верного к Истинной Лозе,  Господу Иисусу Христу. Именно пребывание  в нас Христа "полного благодати и истины" (Ин.  1.  14) делает нас истинными христианами Новозаветной Церкви.

Следовательно, сфера Нового Завета - это сфера  благодати  и истины,  которая начинается в этом веке и продолжается в будущем. Все, что совершается в благодати и истине - христианское, каким бы скромным и преходящим оно ни было. Было бы абсурдом думать, что христиане,  которые едят и спят умеренно и с благодарением, ниспадают на уровень Ветхого Завета! Скорее уж правилом, христианским правилом, является:  "Едите ли, пьете ли, или (иное) что делаете, все делайте в славу Божию" (1 Кор. 10. 31).

Скажем, египетские монахи плели циновки ради пропитания, ясно, что в жизни будущего века им это делать не придется. Но утверждал ли кто-нибудь на этом основании,  что они возвращались в Ветхий завет только потому, что они занимались таким "мирским" делом?!

Одним из самых "мирских дел" является война, это дело, кстати, особенно связано с царским служением. Тем не менее, в 1380 г. преп. Сергий Радонежский послал двух своих монахов, бывших воинов Александра Пересвета и Андрея Ослябю сражаться с татарами на Куликовом поле, предварительно облачив их в схиму. Согласно церковной  традиции,  их смерть на поле сражения только прибавила славе их аскетических подвигов;  никто не предполагает, что, вернувшись к своим мирским занятиям,  - конечно,  в полном послушании своему духовному отцу - они тем самым отпали от Нового Завета в Ветхий, тем более, что они "вернулись в Египет страстей". Все зависит от намерения, и если намерение истинное и благодатное, то и деяние - будет христианским.

Тот факт, что некое действие или организация имела место в Ветхом Завете не подразумевает обязательно, что ему нет место в Новом.  Некоторые действия, такие как обрезание и Суббота, животные жертвоприношения и ветхозаветный храм, с приходом Христа упразднились. Поэтому те, кто все это практикует, это не просто христиане "второго класса" - "разряженный диффузный хвост кометы" христианского общества, как сказал бы о.  Григорий.[3] Они вовсе не христиане, поскольку они, согласно ап. Павлу, "отвергают благодать Божию" (Гал. 2.21). Однако другие вещи, такие, как брак и управление государством не были упразднены. Это как будто особо отмечено Христом,  совершившим свое первое чудо на браке в Кане Галлилейской; Он же подтвердил и определенные, богоустановленные права кесаря, а ап. Павел упоминает отрицание брака как одно из зол последних времен (1 Тим. 4.3), в то время, как ап. Иуда порицает "мечтателей", которые отвергают "начальства" (Иуда 8).

Брак и царство не были упразднены Новым Заветом, скорее, благодать Нового Завета подняла эти Ветхозаветные установления на большую высоту, наполнила их новым, более глубоким содержанием. Если в Ветхом Завете брак служил лишь продолжению рода и сдерживанию желаний, то в Новом Завете брак - образ и подражание любви Христа и Церкви. Если в Ветхом Завете царство служило только борьбе с идолослужением и защите народа Божия, в Новом Завете оно служит защите истинной веры и ее распространению по всему миру.

Брак и царство в Ветхом Завете были установлениями сугубо этого мира, в Новом же Завете - они суть образ и путь к миру грядущему. Как написал Евсевий Кесарийский относительно правления первого христианского императора св. Константина: "вверенное ему царство - это образ Царства Небесного. Он смотрит горе, чтобы увидеть первообраз и правит теми, кем он управляет здесь в соответствии с этим образцом".[4] Или, как говорит митрополит Филарет Московский: "Бог, по образу Своего Hебесного единочалия, устроил на земле царя, по образу Своего вседержительства - царя самодержавного, по образу Своего Царства непреходящего, продолжающегося от века и до века, - царя наследственного".[5]

О. Григорий пишет:"в христианской Империи правят законы (пусть  и  богодухновенные) и царь (пусть и боговенчанный), а не Сам Христос непосредсвенно".[6] Но так ли это? Почему тогда Писание говорит: "Сердце царя в руке Господа... куда захочет, Он направляет его" (Прит. 21. 1)? В 533 г. папа Иоанн II приводил эти слова в послании императору Юстиниану и продолжал так: "В этом лежит основание твоей Империи и продолжение твоего правления. Ибо мир Церкви и единство веры возвышают своего начальника на высочайшее место и даруют ему блаженство и мир. Сила Божия никогда не иссякнет у того, кто защищает Церковь против зла и проклятия разделения, ибо написано: "Царь, сидящий на престоле суда,  разгоняет очами своими все злое" (Прит. 20.8).»[7]

Нет оснований полагать, что христианский император не ведом так же "непосредственно" Богом, как христианский епископ или монах. Помимо всего прочего, он ведь тоже - член Церкви, он тоже причащается Тела и Крови Христовых, он также получает особую благодать в таинстве помазания, чтобы нести крест своего призвания - призвания столь возвышаемого Церковью, что императоры и  цари - среди первых, кого поминают за Божественной литургией. [8]

Конечно, у царя больше мирских забот и трудов, чем у монаха. Но это только делает его призвание более тяжелым, требующим больше благодати, но это не делает его менее важным. Ибо, как может не быть  важным главная забота царя о "мире Церкви и единстве веры"?

Далее о. Григорий пишет: "Tаким образом оказывалось, что христианский монарх вел Империю именно к Hовому Завету, после принятия которого сама монархия должна будет упраздниться...  Как и положено учреждению ветхозаветному, христианская Империя готовилась уступить место для  жизни  новозаветной".[9] Тем не менее, согласно учению Церкви, жизнь Новозаветной Церкви началась со схождения Св. Духа в Пятидесятницу, а не со Второго пришествия Христова. И даже несмотря на то, что никокое земное царство не может быть отождествлено с Царством Небесным (поскольку в Царствие входят люди, а не организации и поскольку "царствие Мое не от мира сего" (Ин.  18.36)), тем не менее верно и то, что каждое христианское царство, по словам митр. Филарета "преддверие Царствия Небесного".[10] Более того, вряд ли было случайностью, что святой император Константин был крещен на Пятидесятницу в 337 г., что, вероятно, означало, что благодать  Пятидесятницы достигла последнеего и наиболее укрепленного бастиона языческого мира - института imperator-pontifex maximus, и просветила его, сделав равным апостолам. Таким образом, хотя христианский Рим как институция не вошел в Царствие Небесное в точном смысле, мы можем, тем не менее, уверенно говорить, что первый христианский император не только сам вошел в него, но получил в нем высшее достоинство через верное исполнение своих обязанностей императора.

Верно, конечно, что царства мира сего, как и все формы земной жизни,  какими мы их знаем, не сохранятся при Втором пришествии Христовом,  но выводы, которые следуют из этого, должны делаться в большой осторожностью. Особенно надо быть осмотрительным, чтобы не выбросить вместе с преходящим, земным вечное и небесное. "Христианский Рим" и "Святая Русь" - это не просто географические или материальные понятия; они относятся не к коронам и дворцам, армиям и крепостям. Они включают определенные идеалы, определенное духовное устремление,  идущее от Бога и потому вечное. Они включают апостолькое и миссионерское призвание Церкви, ее уверенность, что все племена земли, все народы могут, если они захотят, войти в Царствие Христово. [11] Как таковые, эти устремления отсутствуют в Ветхом Завете, ибо никогда такой веры и такого стремления, чтобы все народы земли, все люди, стали евреями в Ветхом Завете не было. Идея построения христианского Рима или Святой Руси, всемирного царства, обнимающего все племена и народы, которые бы подчинились Христу как Царю и Богу, - является существенной стороной Новозаветной веры и упования, того упования, которое сбудется, когда раздастся голос с небес: "царство мира соделалось Царством Господа нашего и Христа Его, и будет царствовать вовеки" (Откр. 11.15).

Как пишет Hовый Священномученик Иоанн Восторгов (+1918): "Окончательная цель жизни народов и человечества есть Богоправление,  Вселенская теократия в высшем смысле этого слова, как осуществление Божественного закона в мiре человеческом, воплощение небесного в земном, - все то, чему начало пророческими очами увидел старец Симеон,  нося в руках Христа-Богомладенца, увидел и возрадовался... Этот союз неба и земли, этот Hовый Завет Бога с творением, этот совершенный круг и венец всемирного дела, называемый Царством Божиим, - все это есть создание Божие вековечное, и никаким силам зла не поколебать того, что утверждено и наздано кровию Бога-Искупителя. К слиянию с этим Царством Божиим стремится должна и жизнь Царств человеческих, и всякая вообще личная или общественная жизнь".[12]

Отличие истинной христианской Империи и царств и других царств мира сего состоит в исполненном благодати эсхатологическом измерении христианской государственности, их стремлении к "к слиянию с Царством Божиим".  Они стремятся к спасению не только тел, но и душ, и не только во времени, но и в вечности. Поэтому только христианский император,  как пишет иеросхимонах Иларион Грузинский со Святой Горы Афон: "По образу Христа - Помазанника по естеству подобен Ему и достоин называться царем и помазанником Божиим, потому что он имеет в себе Помазующего Отца, Помазанника Сына и Имже помазася Духа Святаго. Прочии цари народов, если и нередко, и воображают о себе нечто высоким именем, но не благоволит и не почивает в них Бог. Царствуют же только частию, по снисхождению Божию. Поэтому, кто не любит своего богопоставленного царя, тот не достоин именоваться христианином".[13]

 2. Внутри или вне Церкви?

Достаточно было сказано, чтобы показать, что Православная Империя - реальность не Ветхозаветная. Тем не менее, необходимо сказать нечто большее, чтобы доказать истинно христианскую природу православного царства и империи. В частности, необходимо показать, что сам институт православной Империи был внутри Церкви. Ибо на конференции в Интернете о. Григорий пишет: "Совершенно точно, что царь стоит - по должности, а не как личность – вне церковной организации. Классический текст - 6 новелла св. императора Юстиниана, имеющая значение сразу и церковного, и светского законодательства."

Обратимся теперь к знаменитой шестой новелле (535): "Величайшие дары Божии, данные людям высшим человеколюбием - это священство и царство. Первое служит делам Божеским, второе заботится о делах человеческих. Оба происходят от одного источника и украшают человеческую жизнь. Поэтому, если первое поистине безпорочно и украшено верностью Богу, а второе украшено правильным и порядочным  государственным строем, между ними будет добрая гармония [consonantia,  sumjwnia], с которым она для пользы человеческого рода предлагается.  Посему мы величайшую имеем заботу и об истинных Божиих догматах, и о чести священников: если они будут блюсти ее, то, мы уверены, чрез нее великие дары мы получим от Бога и тем, что есть, будем владеть надежно, и приобретем то, что еще не достигнуто. Все будет благополучно и подобающее, если только начало дела будет должное и Богу любезное. А сие будет, веруем, если только сохраняется соблюдение священных канонов,  которое вверили праведно воспеваемые и поклоняемые самовидцы и служители Бога Слова - апостолы, и святые отцы сохранили и изъяснили".

Здесь необходимо отметить несколько моментов. Во-первых, сказано, что и священство, и Империя "происходят от одного источника", т.е., от Бога. Это имеет очень важное следствие: нормальные и естественные  отношения между двумя властями – отношения гармонии и симфонии, а не сопериничества и разделения. Если некоторые из ранних Отцов, как на Востоке, так и на Западе, были склонны подчеркивать разделение и различие между этими властями, скорее, чем их богоустановленное единство, то это было естественным результатом противостояния Церкви языческим и еретическим императорам первых веков. Тем не менее, теперь, т.е. при Юстиниане, Церковь и государство были объединены  в  Православии, и акцент стал делаться на общем источнике и цели обоих институций. Этот же акцент делался и в седьмой новелле, в которой было признано, что "неотчуждаемое в принципе имущество Церкви может быть передано в ведение императора, поскольку "отличие между священством и Империей (basileia) мало, как мало отличие между священным имуществом и имуществом принадлежащим общине".

Во-вторых, здесь речь идет не о любой гармонии или симфонии, но истинной симфонии, исходящей от Бога и ведущей к благу. Как указывает Андрушкевич, слово "симфония" в греческом тексте означает нечто  большее чем согласие и общность целей. Cвященство и государство могут соглашаться и во зле, в преследовании недобрых целей. Как отмечает А.В. Карташев, "это уже не симфония, а какофония".[14] Истинная "симфония" возможна лишь в том случае, если и священство "безпорочно", и государство "украшено правильным и порядочным государственным строем", т.е. в соглaсии с волей Бога. [15]

Во-третьих, как пишет о. Алексей Николин: "В едином служении делу Божию и Церковь,  и государство как бы составляют одно целое, один организм, хотя и "неслиянно", но и "нераздельно". Этим православная "симфония" принципиально отличается от латинского "папоцезаризма" и протестантского "цезаропапизма"".[16]

После шестой новеллы Юстиниана самым авторитетным документом относительно отношений Церкви и государства, относящимся к византийскому периоду, является Епанагога, появившаяся между 879 и 886 годами, в составлении которой несомненно важнейшую роль сыграл святейший патриарх Фотий Великий. Этот документ утверждает: "Государство составляется из частей и членов подобно отдельному человеку. Вeличайшие и необходимейшие части - Царь и Патриарх. Поэтому единомыслие во всем и согласие (sumjwnia) Царства и Священства (составляет) душевный и телесный мир и благоденствие подданных" (Titulus III, 8). Эти слова, которые повторяются и в авторитетной Синтагме Матфея Властаря рассматриваются как принадлежащие не к разным организмам, но к одному и тому же, а тот факт, что этот организм называется государством, а не Церковью показывает лишь то, как тесно были переплетены между собой Церковь и государство в византийском сознании.

Если мы обратимся к последнему периоду византийской истории, то здесь единство Церкви и государства декларируется еще более отчетливо. Так свт. Григорий Палама пишет: "Бог удостоил Царей Царствовать над жребием Своим, над земною Церковью Своею".[17]  Такой независимый иерарх, как св. Григорий несомненно не остановился бы на идее, что человек или институция должна "царствовать над ... земной Церковью", если бы этот человек и институция не были внутри Церкви.  Император "управляет" Церковью только в той мере, в какой он - сын Церкви, действующий в согласии с правилами и традициями. Ни он, ни патриарх, ни какой-либо другой член Церкви не может управлять Церковью  на  каких-либо других условиях, ибо, как пишет свт. Марк Эфесский: "Пусть никто не властвует в нашей Вере, ни Царь, ни архиерей, ни лже-собор, ни иной кто, но - только Единый Бог, передавший нам ее и Сам через Своих Учеников".[18]

А вот, что пишет патриарх Константинопольский Антоний IV великому князю Василию Дмитриевичу:"Святой Царь занимает высокое место в Церкви; он не то, что другие, поместные княья и государи. Цари вначале упрочили и утвердили благочестие по всей Вселенной; Цари собирали Вселенские соборы; они же подтвердили своими законами соблюдение того, что говорят Божественные и Священные каноны о правых догматах и благоустройстве христианской жизни, и много подвизались против ересей; наконец, Цари, вместе с Соборами, своими постановлениями определили порядок архиерейских кафедр и установили границы архиерейских округов и епископских  епархий.  За все это они имеют великую честь и занимают высокое место в Церкви. И если, по Божию попущению, язычники окружили владения и земли Царя, все же до настоящего дня Царь получает то же самое поставление от Церкви, по тому же чину и с теми же молитвами помазуется великим миром и поставляется Царем и Самодержцем ромеев, т.е. всех христиан. Hа всяком месте, где только именуется христиане, имя Царя поминается всеми патриархами, митрополитами и епископами, и этого преимущества не имеет никто из прочих князей или местных властителей. Власть его,  в сравнении со всеми прочими, такова, что и самые латиняне, не имеющие никакого общения с нашей Церковию, - и не отказывают ему такую же покорность, какую (оказывали) в прежние времена, когда находились в единении с нами. Тем более обязаны к этому православные христиане. И если язычники окружили землю Царя, то христианам не следует презирать его за это;  напротв, это самое да послужит для них уроком смирения и заставит их подумать, что если Великий Царь, Господин и Hачальник Вселенной,  облеченный такою силою, поставлен в столь стеснительное положение, то что могут потерпеть разные другие местные властители и мелкие князья?...  Итак,  нет ничего хорошего,  сын мой, если ты говоришь: "Мы имеем Церковь, а не Царя". Hевозможно христианам иметь Церковь, но не иметь Царя. Ибо Царство и Церковь находятся в тесном союзе и общении между собой и невозможно отделить их друг от друга. Тех только царей отвергают христиане, которые  были  еретиками,  неистовствовали  против Церкви и вводили развращенные догматы"...[19]

Тесная связь и общение между Империей и Церковью яснее всего проявляется, может быть, в помазаниии на царство и выборах патриарха.  Подобно тому, как таинство помазания совершается патриархом, который в некотором смысле "делает" императора императором  и  гарантирует его легитимность (по крайней мере, в поздней Византии), так и в выборе патриарха, как это описывает блаженный Симеон Фессалоникийский,  император играет важную роль, выбирая одного из трех кандидатов,  выдвинутых церковной иерархией. [20] Здесь мы видим "нераздельность" и "неслиянность" двух институтов, действующих совместно, играющих разные роли, но имеющих одну цель и находящихся под одной Главою.

В поздне-византийском искусстве отношения между двумя властями чаще всего олицетворялись образами Моисея и Аарона. Делалось это не  для того, чтобы указать на Ветхозаветное происхождение царства или священства (как, похоже, считает о. Григорий), а для того, чтобы показать,  что в Новом Завете, как и Ветхом, царство (Моисей) и священство (Аарон) были - подобно братьям, управлявшим народом Божиим в гармонии, - двумя частями одного и того же организма. [21]

Этому тезису часто противопоставляют то, что императоры-еретики пытались навязать свою волю Церкви. Но здесь необходимо проводить различие между институцией и человеком, возглавляющим ее в тот или  иной момент. Не только Империя, но и патриархат порой возглавлялся еретиками, и далеко не всегда император был ересиархом, а патриарх следовал за ним, часто было и наоборот. Но поскольку ересь пребывает вне Церкви, можно сказать, что в такие периоды Империя и Патриархат были вне Церкви. Но если мы отличим институции он их руководителей, то мы должны будем сказать, что и Империя, и Церковь являются христианскими образованиями, которые были временно захвачены еретиками.

Ибо, как отмечает Л.А. Тихомиров, даже, когда византийский император  пытался  навязать Церкви ересь, "это была борьба, не ссорившая Церковь и государственную власть, как учреждения. В этой борьбе Император действовал как член церкви, во имя церковной истины,  хотя бы ошибочно понимаемой. Он всегда имел с собой ту или другую часть самой же церкви. Это была борьба не за отношения церкви и государства, и не приводила их ни къ разрыву, ни к исканию каких-либо других принципов взаимоотношений. Что касается столкновений уже прямо между церковной и государственной властью, то они возникали лишь по частным поводамъ, только между данными лицами, и тоже не относились к принципу взаимоотношений." [22]

Не следует также забывать, что иногда именно император избавлял Церковь от ереси, а не церковная иерархия. Ярким примером здесь может быть вмешательство святых императоров Маркиана  и Пульхерии,  которые отвергли разбойничий Ефесский собор и собрали четвертый Вселенский Собор в Халкидоне в 451 г. Такое "вмешательство" одобрялось Карфагенским Собором в нескольких его канонах, а также св. Исидором Пелусиотом:"Древле священство и царскую власть исправляло, когда та погрешала, а ныне ждет от нее вразумлений; не потому, что утратило собственное достоинство, но потому, что вверено оно тем, кои не подобны бывшим при наших предках. Прежде, когда священством были увенчаны  жившие жизнью евангельскою иапостольскою, священство по праву было страшно для царской власти; а ныне царская власть страшна священству, лучше же сказать не священству, но тем, которые по-видимому священствуют, а своими поступками оскорбляют священство. Почему,  кажется мне и царская власть справедливо делает, когда, признавая само священство Божественным, наказывает оскорбляющих его пользующих им недолжно".[23]

Оправданием такого вмешательства, с точки зрения св. Исидора,  служит тот факт, что "хотя весьма велика разница между священством и царством (первое - душа, а второе - тело), однако они стремятся к одной и той же цели, то есть к спасению подданных".[24]

 3. Дворец или пустыня?

Одно из обычных обвинений,  выдвигаемых в адрес христианской Римской Империи, обычно протестантами, но часто, к сожалению, и православными, состоит в том, что ее обращение просто заменило количеством качество, вместо небольшого числа истинных христиан появилось большое число теплохладных лицемеров.

Отзвуки этого можно найти и в книге о. Григория. Так он пишет: "Какое-то усложнение структуры было неизбежно при любом увеличении численности христиан. Вопрос лишь в том, соответствовало ли данное усложнение христианскому учению.

"Доимперское" христианское общество напоминало комету: те, кто выбрали новозаветный путь жизни, составляли в нем как бы огненное ядро, а остальные - довольно разряженный диффузный хвост, то сокращавшийся (во времена гонений), то вновь растягивавшийся (во времена мира). В условиях христианской Империи то, что прежде было "хвостом", превратилось в плотную и толстую атмосферу...

Проблемы регуляции отношений между элементами этого "атмосферного слоя" стали решаться единственно возможным образом - в рамках гражданского законодательства. Возникла новая организация гражданского общества христиан, и эта организация не была чужда или безразлична для Церкви. Церковь должна была гарантировать ее соответствие жизни по Ветхому Завету. Hо не только. Понадобилась еще  и новая система законодательства, описывающая (хотя бы частично) жизнь по Hовому Завету как социальный институт - и  это  и стало институциализацией монашества.

В земной Церкви есть два пути жизни, ветхозаветный и новозаветный,  причем, дверь от низшего к высшему должна быть всегда открыта и  всем  известна. Для этого и было создано то описание внешних контуров новозаветной жизни - разумеется,  только  контуров, а не ее самой, - которое и превратилось в особый институт христианского монашества, учитываемый и в церковном, и в светском законодательстве...

Итак, два образа христианской жизни, мирской и монашеский, соответствовали всегдашней, еще дохристианской, альтернативе Закона и  Благодати. Эта альтернатива существует и в христианском обществе, где оба возможных пути жизни нуждаются друг в друге: ветхозаветный нуждается в новозаветном как в своей цели, без которой он не имел бы смысла, а новозаветный нуждается в ветхозаветном как в своем приуготовлении, без которого никто бы не смог его принять. Если христианское общество становится большим и, главное, не очень "диффузным" (то есть если "ветхозаветная" его часть не слишком часто и не в слишком большой пропорции отпадает от Церкви вообще; именно такие условия обеспечиваются христианской Империей), то два жизненных пути нуждаются в соответствующем законодательстве. При этом не возникает антагонизма между двумя частями христианского общества:  они по-прежнему нуждаются друг в другe." [25]

Оставляя в стороне ложное различение между мирянским и монашеским образами жизни, о котором мы говорили выше, обратимся к главной цели, которая здесь приписывается Империи: "обеспечивать, чтобы "ветхозаветная" часть общества "не слишком часто и не в слишком большой пропорции отпадала от Церкви вообще". Верно, конечно, что Империя, обеспечивая условия, при которых народ может и учиться евангельской истине и свободно  входить в Церковь,  не боясь гонений, играла важнейшую роль в удерживании нерадивых христиан от отпадения от Церкви. Тем не менее, эта роль вряд ли может быть названа "ветхозаветной", даже если она исполнялась только "ветхозаветной" частью общества. Она была в высшей степени "новозаветной", ибо тот, кто спасает человека от духовной смерти, исполняет высшее требование Нового Завета. Не зря, таким образом, христианские императоры сравнивались с пастырями и епископами.

Вывод, следующий из рассуждений о. Григория, однако, состоит в том,  что "новозаветная" часть общеcтва, монашество, не нуждалось в императорской власти. Они были ревностными христианами, "огненным ядром кометы", который может существовать сам по себе, без подкрепления извне. Если же им и нужен был мирянский элемент в Церкви, то только потому, что мирянское христианство доставляло "сырой материал" для монашества, "свое приготовление".

Не является ли это элитистским взглядом, неадекватным описанием внутренних зависимостей различных частей в христианском обществе? Не расходится ли оно с пониманием взаимозависимости христиан, которые мы находим у ап. Павла? Ведь он пишет: "Не может глаз сказать руке: "ты мне не надобна" или также голова ногам: "вы мне не нужны". Напротив, члены тела, которые кажутся слабейшими,  гораздо нужнее, и которые нам кажутся менее благородными в теле, о тех более прилагается попечения; и неблагообразные наши более благовидно покрываются, а благообразные наши не имеют в том нужды. Но Бог соразмерил тело, внушив о менее совершенном большее попечение" (1 Кор. 12. 21-24).

Элитаризм, конечно, может быть двусторонним: христиане-миряне, не понимающие истинной природы монашества, могут презирать монашество как нечто-то нисшее, не вносяшее вклад в благосостояние общества, живущее за счет братьев, находящихся в мире. Но более тонкий и может быть более опасный элитаризм - это гордыня псевдо-монахов, считающих себя единственно истинными, новозаветными христианами, презирающими своих "ветхозаветных" братьев,  погруженных так сказать в земные заботы и попечения. Именно для этих меньших братьев и нужна Империя (являющаяся сама ветхозаветным образованием), она доставляет им минимальный уровень общественного благосостояния и стабильности, без чего они бы отпали в полное язычество. Но Империя не нужна для монахов, более продвинутых в духовной жизни, раз и навсегда порвав с миром, они живут в пустыне и не нуждаются в материальной поддержке. Для них пустыня так же далека от дворца, как небо от земли.

Тем не менее, расстояние между пустыней и дворцом меньше, и их взаимная зависимость больше, чем можно было бы подумать. Дело не в том, что царь часто испрашивает молитв монахов и монахи молятся за царей, и не в том только, что сами цари часто вели аскетическую жизнь, так что Церковь вписала имена некоторых из них среди святых. Дело и не в том, что монахам иногда приходилось обращаться к императорам с просьбой навести порядок в их рядах (как это было во время оригенизма, когда св. Савва вынужден был отправиться в Константинополь). Дело в том, что само монашество расцветало только в определенных условиях - условиях, обеспечиваемых истинно православным императором, царем или князем, действующим в "симфонии" с истинно православным патриархом, митрополитом или архиепископом.

Примеры не трудно привести: египетское монашество расцвело только после христианизации Империи, английское православное монашество  достигло своего расцвета под властью династии, основанной королем Альфредом Великим, русское монашество - при благочестивых Великих князьях Киевских и Московских, сербское монашество при царях рода Неманья. Также легко привести и примеры противопложного толка - падения монашества  при еретических и абсолютистских правителях: русского монашества при императорах 18 века, греческого монашества  при баварских королях 19 века, православного монашества во всем мире при тоталитарных режимах и демократических правительствах в 20 веке.

Все это говорится не для того, чтобы принизить монашество, которое по праву высоко почитается в святой Церкви; оно - самый драгоценный цветок христианского общества. Но, как всякий дорогой цветок, оно нуждается в хорошей почве, в которой бы он мог расцвести, а такая почва обеспечивается обществом как целым, самыми важными элементами которого является истинно православная иерархия и истинно православный император или царь. Когда же почва христианского  общества становится непригодной, и большинство цветов начинает вять,  чаще всего цвет монашества увядает заметнее и разрушительнее всего.

Таким образом, к принципу "что будет с народом, то и со священником" (Осия 4.9), можно добавить: "что будет с мирянами, то и с монахами".  Христианское общество это тело, в котором каждый член влияет на другой.  Его цель - не спасение элиты, но спасение всех, и для этой цели нет более драгоценного члена, чем царь.

Вот почему не было более трагического момента в истории Церкви, чем падение Нового Рима в 1453 г. и Третьего Рима, Святой Руси в 1917 г. Ибо с падением православного царя, распадается все остальное. "Иначе и не могло быть, пишет Свт. Иоанн (Максимович). Был свергнут тот, кто объединял все, стоя на страже Правды. Был совершен грех и открыт путь греху"[26]...

 Заключение

"Мир, - сказал Тертуллиан за сто лет до св. Константина, - может быть и нуждается в кесаре. Но император никогда не будет христианином, не будет никогда и христианин императором."[27] Он ошибся - даже самый могущественный, секулярный и языческий элемент в древне-римского обществе, сама его вершина, обратилась ко Христу, и это навеки изменило это общество, обновив его по образу живого Бога, которого тогда признали над собой императоры.

Сегодня, как многие считают, мы пришли к концу имперского периода христианской истории. Возможно, как пишет о. Григорий, "для монашества это означает деинститутциализацию"[28] - до самого конца. Тем не менее, еще предстоит дождаться добрых плодов такой деинституализации (дурные же плоды уже всем очевидны), и пока мало  доказательств того, что можно просто повернуть стрелки часов назад к до-Константиновым временам, когда многие простые христиане жили как монахи в миру, и казалось, что нет нужды в христианском царе для христианской жизни (хотя надежда на его обращение всегда оставалась).

Сознание пост-имперского мира не может быть таким же, как сознание до-имперского. И мы, пост-империалисты, знающие, в отличие от Тертуллиана, что христианская империя возможна, но и что она - является благом, лучшей формой политической и социальной организации с христианской точки зрения, мы не можем и не должны отказываться от надежды на ее восстановление. Ибо мы знаем, что христианское общество  в своей полноте состоит не только из епископов и священников и монахов и мирян, но и из императоров и царей, оно простирается от дворца и вплоть до пустыни, обнимает оба полюса и приводит их обоих к порогу Царствия Небесного.

Понижение о. Григорией православной Империи до ветхозаветного статуса не только разрушает идеал христианского общества, оно лишает его надежды. Как мы видели, христианский Рим и Святая Русь представляют собой существеннейший элемент христианской веры и надежды. Они - два ближайших воплощения христианского идеала "Богоправления, Вселенской теократии в высшем смысле этого слова", которая до сих пор являлась на земле. "Опускать" их до уровня Ветхого  Завета значит не только идти против исторической правды, но и нападать на сам идеал, который они представляют. Это все равно, что бы израильтяне непосредственно перед приходом Христа называли царства Давида и Соломона "до-израильским" феноменом, продуктом языческого мира.

Великий русский поэт и верный царский дипломат Ф.И. Тютчев писал:  "Hельзя отрицать Империю Христианскую, не отрицая Христианскую Церковь. И та, и другая соотносятся между собой. В обоих случаях это означает отрицать традицию..."[29]

[1] Лурье, Призвание Авраама, СПб, 2000 г., С. 155.

[2] For a detailed critique of this theory, see Прот. Михаил Макеев, Владимир Мосс, Антон Тер-Григориан, Илия Григоренко, Сулружество, Закон и Благодать, Москва, 2001 г.

[3] Лурье, там же, С. 158.

[4] However, the analogy between marriage and the relationship between God and the human soul is also present in the Old Testament. See The Song of Songs.

[5] Eusebius, Oration in Honour of Constantine, 1.

[6] Митрополит Филарет, «Слово в день рождения Императора Николая Павловича», Творения, издательство «Отчий Дом», 1994 г., С. 274.

[7] Лурье, там же, СС. 156-157.

[8] A. Gerostergios, Justinian the Great: the Emperor and Saint, Belmont, Mass.: Institute for Byzantine and Modern Greek Studies, 1982, p. 82.

[9] Archimandrite Panteleimon, “On the Royal Martyrs”, Orthodox Life, vol. 31, no. 4, July-August, 1981.

[10] Лурье, там же, С. 157.

[11] Митрополит Филарет Моcковский, там же, С. 275.

[12] Как пишет П.С. Лопухин: «Вопрос об отношении Церкви и государств – есть в сущности вопрос об условиях миссии Церкви, об условиях ее деятельности, о том, чтобы она могла привлекать людей к себе, к богочеловеческой спасительной жизни» (цит. по: Сергей и Тамара Фомины, Россия перед вторым пришествием, М., 1994 г., т. I, С. 272).

[13] Св. Иоанн, цит. по: Сергей и Тамара Фомины, там же, С. 362.

[14] Иеромонах Антоний Святогорский, Очерки жизни и подвигов Старца Илариона Грузина, Джорданвилл, 1985 г., С. 95.

[15] Карташев, Воссоздание Святой Руси, М., 1991 г., С. 83.

[16] И.Н. Андрушкевич, “Доктрина св. Императора Юстиниана Великаго», Православная Русь, N 4 (1529), 15/28 февраля, 1995 г., СС. 4-12.

[17] Николин, Церковь и Госудaрство, издание Сретенского монастыря, 1997 г., С. 17.

[18] Свт. Григорий, цит. по: Фомины, там же, т. 1, С. 122.

[19] Свт. Марк, цит. по: Фомины, там же, т. 1, С. 124.

[20] Патриарх Антоний, цит. по: Фомины, там же, т. 1, С. 188.

[21] Свт. Симеон,. цит. по: Фомины, там же, т. 1, С. 118.

[22] Of course, Moses was not, strictly speaking, a king, and other Byzantine writers, such as St. Photius, saw in him an image of the priesthood rather than the kingship (see Gilbert Dagron, Empereur et Prêtre, Paris: Éditions Gallimard, 1996, p. 234.).

[23] Тихомиров, Moнархическая Государственность, СПб: “Koмплект”, 1992 г., С. 162. Again, as Fr. George Florovsky writes, “совершенно ошибочно сводить напряжение между христианами и Римской империей к конфликту Церкви и государства. Ведь Христианская Церковь больше, чем просто «церковь», подобно тому как Ветхий Израиль был не только церковью, но и народом.» («Империя и пустыня. Антиномии христианской истории», Догмат и История, Москва: Издательство Свято-Владимировского Братства, 1998 г., С. 69).

[24] Св. Исидор, Творения, Москва, 1860 г., т. 3, СС. 400, 410; цит. по: Священник Тимофей и Иеромонах Дионисий Алферовы, О Церкви, православном Царстве и последнем времени, Москва: «русская идея», 1998 г., С. 59.

[25] Преп. Исидор, цит. по: Зызыкин М.В. Патриарх Никон, Варшава, 1931 г., ч. 1, С. 244.

[26] Лурье, там же, СС. 158-159.

[27] Свт. Иоанн, «Слово перед панихидой Царю-Мученику»,  Архиепископ Иоанн, Архипастыр, Молитвенник, Подвижник, Сан-Франциско, 1991 г., С. 125.

[28] Quoted in Peter de Rosa, Vicars of Christ, London: Bantam Press, 1988, p. 155.

[29] Лурье, там же, C. 160.

[30] Тютчев, цит. по: Фомины, там же, т. 1, С. 327.

* * *

POWER OF FAITH

                                                                                 Dr. V. E. Moss

As we prepare ourselves for the Triumph of Orthodoxy Sunday, the following example of the power of the faith which has conquered the world in the life  of the Blessed Philaret of New-York (canonized by ROAC),   may be instructive.

From 1931 to 1945 Manchuria with its capital city of Harbin was occupied by the Japanese, which placed an important part of the Russian emigration in what was in effect a militantly pagan country. Towards the end of this period the Russians were called upon to confess their faith; for the Japanese placed a statue of their goddess Amateras, who according to Japanese tradition was the foundress of the imperial race, directly opposite the Orthodox cathedral of St. Nicholas. Then, in May, 1943, they demanded that Russians going to church in the cathedral should first make a “reverential bow” towards the goddess. It was also required that on certain days Japanese temples should be venerated, while a statue of the goddess was to be put in Orthodox churches.

The question of the admissibility of participating in such ritual venerations was discussed at the diocesan assemblies of the Harbin diocese on September 8 and October 2, 1943, in the presence of the hierarchs of the Harbin diocese: Metropolitan Meletius, Bishop Demetrius and Bishop Juvenal (Archbishop Nestor was not present). According to the witness of the secretary of the Episcopal conference, Fr. Leonid Upshinsky, “the session was stormy, since some objected that… Amateras was not a goddess but the Ancestress.” It was decided “to accept completely and direct to the authorities” the reports of Bishop Demetrius of Hailar and Professor K.I. Zaitsev (the future Archimandrite Constantine), which expressed the official view of the episcopate that participation in the ritual venerations was inadmissible.[1]

However, on February 5, 1944 the congress of leaders of the Russian emigration in Manchuria met in Harbin. The congress opened with a moleben in the St. Nicholas cathedral, after which the participants went to the Japanese temple “Harbin-Jinjya”, where they carried out a veneration of the goddess Amateras. On February 12 the Harbin hierarchs responded with a archpastoral epistle, in which they said: “Since any kind of veneration of pagan divinities and temples is forbidden by the commandments of God…, Orthodox Christians, in obedience to the will of God and his Law, cannot and must not carry out this veneration, for such venerations contradict the basic theses of the Orthodox Faith.” Archbishop Nestor refused to sign this epistle. In March both vicars of the Harbin diocese, Bishop Demetrius and Bishop Juvenal, were summoned to the police, where they were closely interrogated about the circumstances of the illegal distribution of the archpastoral epistle and about the attitude of the flock to this question. On April 28 Metropolitan Meletius was subjected to interrogation. The conversation, which lasted for several hours, produced no result. Referring to his extreme exhaustion and illness, Vladyka Meletius asked that the conversation be continued on May 1. This again produced no result. Bishop Demetrius, who also took part, categorically and sharply protested against the venerations.

On May 2, an Episcopal Convention took place (Archbishop Nestor, as usual, was not present), at which this position was confirmed. Several days later, Metropolitan Meletius presented the text of the Episcopal Convention to Mr. Kobayasi. Kobayasi demanded that he give a written promise not to raise the question of venerations until the end of the war. Metropolitan Meletius asked that the words “if there will be no compulsion to venerations” should be added to the text. Vladyka’s demand again elicited a quarrel. However, in the end Kobayasi gave in. On August 31 the Harbin archpastors sent a letter to Archbishop Nestor in which they appealed to him “to unite with us, return and may your voice sound out in defence of the purity of the Faith and zeal for its confession. Sign (better late than never) our Archpastoral Epistle and announce this publicly – in whatever way and place you can.” In reply, Vladyka Nestor wrote that he did not disagree with his brother archpastors about the inadmissibility of venerating the temples of Amateras.[2]

An important influence on the Japanese in their eventual climb-down was the courageous confession of Archimandrite Philaret (Voznesensky), the future first-hierarch of the Russian Church Abroad and the son of Bishop Demetrius. The Japanese seized him and subjected him to torture. His cheek was torn and his eyes were almost torn out, but he suffered this patiently. Then they told him: “We have a red-hot electrical instrument here. Everybody who has had it applied to them has agreed to our requests. And you will also agree.” The torturer brought the instrument forward. Then Fr. Philaret prayed to St. Nicholas: “Holy Hierarch Nicholas, help me, otherwise there may be a betrayal.” The torturer commenced his work. He stripped the confessor to his waist and started to burn his spine with the burning iron. Then a miracle took place. Fr. Philaret could smell his burning flesh, but felt no pain. He felt joyful in his soul. The torturer could not understand why he was silent, and did not cry out or writhe from the unbearable pain. Then he turned and looked at his face. Amazed, he waved his hand, muttered something in Japanese and fled, conquered by the superhuman power of the confessor’s endurance. Fr. Philaret was brought, almost dead, to his relatives. There he passed out. When he came to he said: “I was in hell itself.” Gradually his wounds healed. Only his eyes were a bit distorted. And the Japanese no longer tried to compel the Orthodox to bow down to their idol.[3]

[1] Monk Benjamin, “Letopis’ Tserkovnykh Sobytij Pravoslavnoj Tserkvi nachinaia s 1917 goda” (A Chronicle of Church Events of the Orthodox Church beginning from 1917), http://www.zlatoust.ws/letopis3.htm, part 3, p. 49.

[2] Monk Benjamin, op. cit., part 3, pp. 67-69.

[3] Protopriest Alexis Mikrikov, “Unia s MP privedet k dukhovnoj karastrofe” (The Unia with the MP will lead to a spiritual catastrophe), http://metanthonymemorial.org/VernostNo34.html.

* * *
 

We want our readers to know that the number of believers, clergy, and  churches that reject the Moscow Partriarchy  is groving. Despite all persecutions by government officials and the MP clergy,  people find the TRUTH.  Here is one example. 

FOUR NEW NUNS OF ROAC TONSURED IN ST.PETERSBURG

(Vertograd, St.-Petersburg)  Orthodox Journal, Newsletter No. 47, Sunday, March 12, 2006. 10:50 P.M.

Four nuns were tonsured on March 10 by Hegumen Gregory in the church of St.Elizabeth in St.-Petersburg.

Alevtina Nikinina was tonsured with the name Elizabeth after the Patron of the church. She was born in 1970; she graduated the Library Department of St-Petersburg University of Culture.

Maria Ustrizhitsrakya was tonsured with the name Joanna after St.John Kassian. She was born in 1971; she is a restore by education.

Rassopher Nun Martha (Senina) was tonsured after St.Kassia of Constantinople. She was born in 1972; she graduated the Department of Philology of the University of St.-Petersburg. Nun Kassia is the author of more then 10 church services, including the ones to St.Philaret of New York and Holy Nuns of Diveevo that were glorified in the ROAC. She researches the history of Byzantine and writes a book about St.Kassia of Constantinople.

Olga Mitrenina (the secretary of the parish of St.Elizabeth) was tonsured after St.Xenia of St.-Petersburg. She was born in 1968. She has PhD degree in linguistics and teaches at the department of Mathematical Linguistics in the University of St.-Petersburg.

All of the new-tonsured nuns know church ustav and can read and sing at the service.

Nun Kassia and nun Xenia are the members of editorial board of Vertograd

* * *

Нам пишут.  Letters to the Editor.  

* * * 

* * * 

* * * 

Звать меня Я.Г.А... Прихожанин общины св. прав. Иоанна Кронштадского (Минск, Беларусь) юрисдикции РПЦЗ(Л). Прославление митр.Филарета (Вознесенского) несомненно очень  благовременно. Спаси Вас Господи.

* * *