Vernost' Number 61

The Editorial Board is glad to inform our Readers that this issue of “FIDELITY” has articles in English, and Russian Languages.

С удовлетворением сообщаем, что в этом номере журнала “ВЕРНОСТЬ” помещены статьи на английском и русском языках.

1. СУЩНОСТЬ ХРИСТИАНСТВА. Епископ Александр (Милеант)

3. ВОСПОМИНАНИЯ О РОССИИ.. Княгиня И.Д. Голицына

1) ПИСЬМО ПРЕОСВЯЩЕННОМУ АРХИЕПИСКОПУ ТИХОНУ О ПРИСВОЕНИИ ЕМУ ПОЧЕТНОГО ЗВАНИЯ ДОКТОРА ТЕОЛОГИИ.

2) ПИСЬМО ПРЕОСВЯЩЕННОМУ АРХИЕПИСКОПУ ТИХОНУ О ПРИСВОЕНИИ ЕМУ ПОЧЕТНОГО ЗВАНИЯ ДОКТОРА ТЕОЛОГИИ.

3) ПИСЬМО ПРЕОСВЯЩЕННОГО АРХИЕПИСКОПА ТИХОНА В СЕВ.-АМЕРИКАНСКОЕ ДУХОВНОЕ ПРАВЛЕНИЕ О ПЕРЕНЕСЕНИИ АРХИЕРЕЙСКОЙ КАФЕДРЫ.

Those who attack the Church of Christ by teaching that Christ's Church is divided into so-called "branches" which differ in doctrine and way of life, or that the Church does not exist visibly, but will be formed in the future when all "branches" or sects or denominations, and even religions will be united into one body; and who do not distinguish the priesthood and mysteries of the Church from those of the heretics, but say that the baptism and eucharist of heretics is effectual for salvation; therefore, to those who knowingly have communion with these aforementioned heretics or who advocate, disseminate, or defend their new heresy of Ecumenism under the pretext of brotherly love or the supposed unification of separated Christians, Anathema!

Общество Блаженнейшего Митрополита Антония, со времени своего основания, следуя примеру своего небесного покровителя, непрестанно стремилось объединить разразненные части, совсем еще недавно, бывшей единой Русской Православной Церкви Заграницей. Поэтому Общество с великим прискорбием относится ко всем возникающим распрям между этими разразненными частями и не поддерживает ни одну из них в отдельности, призывая их вновь сплотиться воедино для совместного противостояния унии с Московской Патриархии, пока МП не вернется на путь истиного Православия.

I believe in one, holy, catholic and apostolic Church * * * Είς Μίαν, ̀Αγίαν, Καθολίκήν καί 'Αποστολικήν 'Еκκλησιαν

Верую во едину Святую, Соборную и Апостольскую Церковь

"... В истинной церкви Христовой, где не должно быть обладания (мирского), господства одних и борьбы и прекословия других, где напротив все должны искать общего блага, объединяться в дружной, согласной работе, выборное начало может быть применяемо не без пользы во многих областях... участие мирян, придало бы церковной жизни больший характер соборности и способствовало бы оживлению ее ".

".. Ревновать о Церкви обязаны не только все епископы, но и миряне..."

+ Епископ Буэнос-Айресский и Южно-Американский Александр (Милеант)

"Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный" (Мат. 5:48).

ЗА ДВЕ ТЫСЯЧИ ЛЕТ существования христианства следовало бы ожидать, что учение Господа Иисуса Христа будет глубоко и всесторонне изучено, понято и объяснено. Однако наличие большого количества всевозможных сект убеждает в том, что это далеко не так. В то время, как большинство "точных" наук прогрессирует и совершенствуется, учение Господа нашего Христа, по-видимому, все больше и больше искажается. Причиной этому является не столько непостижимость христианских истин, сколько нежелание понять и принять самое главное в христианстве - для чего пришел на землю Господь Иисус Христос, т.е. сущность христианства.

Читатель может подумать, что, наверное, мы сами здесь что-то путаем. Ведь даже дети знают, что Господь Иисус Христос пришел на землю, чтобы спасти людей, о чем говорит само Его имя "Иисус," что значит "Спаситель." Проблема заключаются в том, что сущность спасения нельзя понять вне контекста учения Священного Писания о назначении человека.

Естественно, что никто не хочет быть осужденным в ад, но каждый хотел бы попасть в Царство Небесное. Однако чрезвычайно важно понять, что Царство Небесное - это не столько место, сколько состояние. На вопрос книжников, когда откроется Царство Божие, Христос ответил, что оно "не придет приметным образом, и не скажут: вот оно здесь, или вот оно там, ибо Царство Божие внутри вас" (Лук. 17:20). Этим Господь указал, что спасение связано самым тесным образом с внутренним состоянием человека. Оно - не просто "переселение" из нынешних жизненных условий в другие, лучшие, но нечто более глубокое и замечательное. "Если нечестивый будет помилован, - говорит Писание, - то не научится он правде, - будет злодействовать в земле правых и не будет взирать на величие Господа" (Ис. 26:10) - т.е. по-прежнему он будет завидовать, враждовать, ссориться и томиться жаждой чувственных удовольствий - т.е. будет носить в себе ад. Ведь истинная радость, мир и блаженство - это внутренние состояния, которые приходят в результате общения с Богом, которого грешник не имеет. Праведный же человек, где бы он ни находился, всюду будет наслаждаться общением с Богом и как бы носить с себе рай.

Очень важно понять, что главной целью пришествия Христа было не то, чтобы нас внешне переселить в лучшие условия бытия, но чтобы восстановить утраченный рай внутри нас. В этой истине содержится ключ к пониманию христианства. Когда человек поймет это, тогда он увидит и превосходство Православия над другими вероисповеданиями, потому что в сущности все, чему учит и чего придерживается Православная Церковь, направлено к одной цели - соединению с Богом через нравственное обновление и уподобление Ему.

В этой работе мы покажем, что источником всех заблуждений инославных церквей является формально-утилитарное понимание спасения, оторванное от процесса внутреннего обновления человека. Господь всемогущ! Он может целые миры создать одним Своим словом, но Он не может спасти нас без нашего активного участия, потому что добро и зло - это состояния нашей свободной воли. Можно дать ученику самые прекрасные и усовершенствованные учебные пособия, предоставить ему лучших преподавателей, и, однако, никто не может вложить в него знания и опыт, если он сам не заставит себя учиться. Нечто похожее происходит и с многими христианами: при всем обилии предлагаемых им благодатных средств они не растут духовно. И не только не растут, но и само учение Христово дерзают переделывать в угоду своей лени. А так как большинство предпочитает путь наименьшего сопротивления, то и учения "упростителей" христианства пользуются успехом.

Предвидя это, Господь учил верующих не смущаться своего "малого стада," идущего узким путем, потому что именно трудный путь духовного обновления ведет к жизни вечной.

МНОГИЕ НЕ ПОДОЗРЕВАЮТ, что все современные ереси своим существованием обязаны римо-католической церкви. В то время, как Православная церковь на Востоке почти непрерывно подвергалась жестоким гонениям со стороны персов, арабов, турок и других восточных народностей, а также вынуждена была постоянно отражать натиск еретиков, западный мир жил сравнительно безбедно и в довольстве. Это привело к тому, что христианский дух Апостольской Церкви стал постепенно угасать, уступая место формализму и обрядоверию. Спасение перестало рассматриваться как путь духовного обновления, а уже понималось как награда за добрые дела. Римо-католическая церковь стала все больше походить на мирское учреждение с его властолюбием, карьеризмом и интригами. Внешние проявления вытесняли внутреннюю настроенность. Весь упор делался на обряды и дела: чем больше сделаешь "добрых дел," тем большую получишь награду. Святые угодники Божии якобы собрали так много добрых дел, что у них образовался избыток. Римо-католическая церковь начала проповедовать, что эти "сверхдолжные заслуги" находятся в ее сокровищнице, и что она может этим богатством распоряжаться и наделять им других своих членов.

Так возникло уродливое учение об индульгенциях со всеми его печальными результатами для христианского мира. Для сбора средств в пользу церковной казны стали бойко продавать отпущения грехов - не только уже соделанных, но и будущих - на много лет вперед. Чем больше заплатишь, тем больше грехов тебе отпустится. Это чудовищное искажение христианства вызвало реакцию в виде протестантского движения. В пылу борьбы со злоупотреблениями католической церкви Лютер впал в противоположную крайность: "никаких дел не надо: только верь - и ты спасен!" Однако самым трагичным для западного христианства оказалось то, что ни Лютер, ни его последователи не смогли освободиться от главного заблуждения католичества - от формального понимания спасения. Замена добрых дел верой нисколько не решило проблемы, потому что деятельное обновление души - то главное, чему учил Христос - осталось вне поля зрения. Ключ к пониманию христианства, утерянный римо-католической церковью, так никогда и не был найден протестантскими богословами. Объявив одну веру достаточным условием для спасения, они "одним росчерком пера" отменили и все те благодатные средства, которыми Господь наделил Апостольскую Церковь для обновления и спасения верующих душ. Священство и таинства объявили излишними.

Приходится с тревогой наблюдать, как инославный мир все больше и больше отходит от христианства апостольской Церкви. Многие вновь появляющиеся секты и культы идут еще дальше римо-католичества и протестантства по пути "потребительского" отношения к христианству. Одни, как например, пятидесятники и подобные им "харизматики," главный упор делают на то, чтобы искусственно вызывать в себе состояние восторга и экстаза, или даже неудержимого смеха. Нелепые выкрики нечленораздельных звуков они богохульно именуют "даром языков," а медиумистические трансы - сошествием Святого Духа. Другие, метко прозванные "проповедниками of the gospel of greed" ("евангелия наживы"), в христианстве видят средство для достижения успехов в жизни. "Поверь! - взывают они, - и у тебя наладится бизнес, достигнешь успеха в любви, создашь прекрасную семью, всегда будешь здоровым, счастливым и полным сил." Получается, как в фешенебельном ресторане: каждый выбирает себе из меню Писания то, что больше всего ему по вкусу.

Спасение - это обновление души и уподобление Богу

"Блаженны алчущие и жаждущие праведности (dikeosini), ибо они насытятся" (Мат. 5:6).

ЧТОБЫ ПОНЯТЬ УЧЕНИЕ СПАСИТЕЛЯ, надо обратиться к библейскому повествованию о сотворении человека. Намереваясь создать человека, Бог в отличие от животных благоволил наделить его Своим образом и подобием (Быт. 1:26). "Образ" и "подобие" - это неоднозначные термины. Образ - это те способности, "таланты," которые Бог заложил в нашу природу. Сюда входят нравственное чувство, голос совести, тяготение к добру, жажда бессмертия, потребность духовно расти и совершенствоваться. Подобие - это уподобление Богу в Его совершенствах. Если образ - это неотъемлемое свойство нашей природы, то подобие - это лишь потенциальная возможность. Бог бесконечно мудр, добр и справедлив. Он хочет, чтобы и мы, Его дети, по возможности совершенствовались в этих свойствах. Естественно, никто не может мгновенно, одним скачком воображения, стать мудрым или добродетельным. Надо поработать над собой, исправиться, усовершенствоваться. Такова была цель создания человека, такова она и осталась!

Грех внес разлад в нашу природу, стал помехой на пути к совершенству. Яд греха оказался настолько силен, что никто из людей своими усилиями не мог освободиться от него. Явилась необходимость прийти в мир Сыну Божию. Он не только научил людей правильно жить, но, приняв нашу природу, Он влил в дряхлый человеческий организм свежую струю Божественной жизни и, таким образом, дал нам силы к нравственному возрождению. Это приобщение человека к Божественной жизни осуществляется в Церкви. Вот почему она именуется телом Христовым (1 Кор. 6:15; Еф. 4:12).

Процесс духовного обновления начинается в таинстве Крещения, в котором человек освобождается от яда греха и приобщается к благодати Божией. Он изымается из мира, лежащего во зле, и вводится в ограду Церкви. Господь Иисус Христос и Его Апостолы всегда противопоставляли мирскую жизнь, мир "во зле лежащий" - христианской жизни. "Не сообразуйтесь с веком сим, но преобразуйтесь обновлением ума вашего, чтобы вам познать, что есть воля Божия," -наставляет ап. Павел (Рим. 12:1-2). Благодатная сила крещения настолько велика, что человек, крестившись, становится как бы новым творением: "Кто во Христе, - тот новое творение. Древнее прошло, теперь все новое" (2 Кор. 5:17). В крещении христианин умирает для всего греховного. Приобщаясь к возрождающей силе крестных страданий Спасителя, он умирает для всего греховного и начинает жить праведной жизнью. "Я не желаю хвалиться, разве только крестом Господа нашего Иисуса Христа, Которым для меня мир распят, и я для мира, - пишет ап. Павел. - Ибо во Христе Иисусе ничего не значит ни обрезание, ни необрезание, а новая тварь" (Гал. 6:14-15). С этого момента у христианина происходит полная переоценка ценностей: он начинает желать и искать то, чем он раньше пренебрегал и презирать то, чем раньше пленялся.

Это состояние Священное Писание именует "переходом от смерти в жизнь" (Иоан. 5:24, 1 Иоан. 3:14) и воскресением с Христом (Кол. 3:1-17). Бог переводит его из области тьмы в Царство света, где его озаряет Дух Святой (1 Пет. 2:9-10). Поэтому "так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного," - призывает нас Господь Иисус Христос (Мат. 5:16).

В мире нет ничего выше христианского звания. "Вы - род избранный, царственное священство, народ святой, люди, взятые в удел, дабы возвещать совершенства Призвавшего вас из тьмы в чудный Свой свет; некогда не народ, а ныне народ Божий; некогда непомилованные, а ныне помилованы," -ободряет верующих ап. Петр (1 Пет. 2:9-10). "Вы были некогда тьма, а теперь - свет в Господе: поступайте, как чада света, потому что плод Духа состоит во всякой благости, праведности и истине" (Еф. 5:8-9).

Естественно, что это подразумевает моральную безупречность и близость к Богу: "Будьте святы, потому что Я свят" (Лев. 11:45; 1 Пет. 1:16). Святость подается даром Духом Святым, но христианин должен беречь ее и усиливать ее в себе: "Старайтесь иметь мир со всеми и святость, без которой никто не увидит Господа" (Евр. 12:14).

Евангелия и апостольские Послания однозначно призывают все более и более уподобляться Богу в Его нравственных совершенствах: "Подражайте Богу, как чада возлюбленные" (Еф. 5:1). В конкретном плане это означает подражать воплотившемуся Сыну Божию. Наш идеал - это стать похожими на Христа и как бы облечься в Него: "Все вы, во Христа крестившиеся, во Христа облеклись" (Гал. 3:27-29,). Поэтому: "У вас должны быть те же чувствования, какие и во Христе Иисусе," - наставляет апостол (Фил. 2:5). "Кто говорит, что пребывает в Нем, тот должен поступать так, как Он поступал" (1 Иоан. 2:6). "Посему умоляю вас: подражайте мне, как я Христу... Кто познал ум Господень, чтобы мог судить его? А мы имеем ум Христов," - пишет ап. Павел (1 Кор. 2:16, 1 Кор. 4:16).

Чем больше христианин преуспевает в уподоблении своему Первообразу, тем глубже совершается его таинственное соединение с Ним. Господь Иисус Христос говорил: "Кто любит Меня, тот соблюдет слово Мое; и Отец Мой возлюбит его, и Мы придем к нему и обитель у него сотворим" (Иоан. 14:23). Цель жизни - это стать "причастниками Божеского естества" (2 Пет. 1:4).

Цель эта настолько высока, что, естественно, человек поначалу боится её, считает недостижимой для себя. Тем не менее Бог помогает ему на пути к совершенству и постепенно возводит все выше и выше к Себе. Вот почему нередко Священное Писание уподобляет Церковь высокой горе (Пс. 2; Ис. 2:2-3, 11:1-10 и 26 гл.; Дан. 2:34). Став христианином, человек вступает на подножье горы. Его дальнейшая жизнь - это постоянное восхождение по лествице (лестнице) совершенствования. На самом верху Горы - Господь, окруженный сонмом праведников. Только в этом контексте понятным становятся слова ап. Павла, который пишет христианам: "Вы приступили к торжествующему собору и церкви первенцев, написанных на небесах, и к Судии всех Богу, и к духам праведников, достигших совершенства" (Ев. 12:23). Эти слова замечательны тем, что они удостоверяют в достижимости нравственного совершенства - конечно, в меру нашего существа.

Итак, эти и многие другие места Священного Писания, убеждают в том, что спасение неразрывно связано с процессом духовного обновления. Рай, в первую очередь, - это состояние обновленной души. Бог милостиво призывает нас в Свое Небесное Царство, нам надо приложить усилие, чтобы достичь его. Поэтому: "Ищите же прежде всего Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам" (Мат. 6:19-34). "Мы сделались причастниками Христу, если только начатую жизнь твердо сохраним до конца" (Евр. 3:12-14). Бог призвал нас стать Его детьми. Естественно, Он желает, чтобы мы уподоблялись Ему. Грех совратил нас на гибельный путь. Христос пришел, чтобы исправить поврежденное. Он помогает нам вернуться на правильный, спасительный путь. Поэтому христианство - это не столько учение, теория, сколько п у т ь, образ жизни.

Поняв это, человек поймет и логичность, и целесообразность всего того, что составляет отличительную сторону Православия - его учение о подвиге и воздержании; его таинства, посты, богослужения и праздники; его церковную архитектуру, пение и живопись. Все это вспомогательные средства на пути духовного совершенствования, как сказано: "Все испытывайте, доброго держитесь" (1 Фес. 5:21).

Некоторым людям, привыкшим формально-упрощенно воспринимать христианство, может показаться новым и даже странным то, о чем мы здесь пишем. "Если нужно трудиться и совершенствоваться, то где же спасающая вера и благодать Христова?" - спросят они.

Это недоумение решается очень просто. Мы нисколько не умаляем значение веры и благодати Христовой, а, напротив, уясняем их надобность. Проиллюстрируем это следующим примером. Богатый филантроп решил предложить дикому босоногому юноше, живущему в джунглях, возможность учиться в самой дорогой и престижной школе. Он берет на себя все расходы в связи и обучением: оплату обучения, квартиры, питания, учебников, всех нужных компьютерных и лабораторных пособий. Школа отличается самыми прекрасными условиями, которые только может пожелать студент. По окончании школы юношу ожидает блестящая карьера. Все, что ему нужно, это воспользоваться добротой филантропа и не лениться, ведь никто не может насильно вложить знания в его голову. Без его личного усилия все благие намерения филантропа не смогут осуществиться, и лентяю придется вернуться в свои джунгли.

Подобным образом и благодать христианства дает нам все нужное для спасения - совершенно даром, без каких-либо заслуг с нашей стороны. Бог прощает наши грехи, потому что Христос искупил их на кресте. Бог обновляет наши души, лечит струпья наших страстей, просвещает разум, умиротворяет сердце, дает нам духовные силы, ведет нас за руку и помогает на каждом шагу. Но Он не может, не нарушая нашей свободы, сделать нас добродетельными. Здесь необходимы наше желание и старание. Разъяснению этой темы и посвящено все Писание Нового Завета.

"Как же, - нас спросят, - разбойник спасся без всяких трудов, одним только покаянным вздохом." Дело в том, что Бог каждому человеку определил свою меру совершенства. Ведь и некоторые язычники спасутся, потому что поступали в соответствии с тем, что подсказывала им совесть (Рим. 2:14-16). Но нельзя забывать, что "кому много дано, с того много и потребуется" (Лук. 12:48). Если кому-нибудь кажется христианство слишком трудным, то не ропщите на милующего Бога.

Христианство замечательно тем, что оно открывает перед человеком неограниченные духовные возможности. Оно не только предоставляет ему честь называться сыном Божиим, но и уподобляться своему Отцу. И в то же время оно не диктует человеку определенный образ жизни, не требует непосильных подвигов. Оно каждому предоставляет свободу расти столько, сколько он желает. Если тебе кажется трудным получить докторскую степень, то получи хотя бы степень бакалавра. Кажется и это трудным - закончи среднюю школу. Средняя школа слишком трудна? Закончи начальную или хотя бы первый класс. Главное - не оставайся праздным и не зарывай талант веры. Если же ты отказываешься и от самой малой работы над собой, то хотя бы смиряйся перед Богом и кайся в лености. Главное же - прошу тебя - не унижай учения Христова и не говори, что ты уже спасен и что совершенствование не нужно - потому что в нем именно сущность христианства!

Хотим с Божией помощью в следующих главах глубже развить затронутую тему и, в частности, поговорить в чем состоит духовное совершенствование и какие препятствия христианину приходится преодолевать, какая взаимосвязь существует между благодатью Божией и личными усилиями человека, в чем источник наших скорбей и радостей на пути к достижению Царства Небесного.

"ЛЮДЯМ, НЕ ИМЕЮЩИМ природных расположений к добру, не следует в отчаянии опускать руки и пренебрегать боголюбивой и добродетельной жизнью, как бы ни была она трудна для них. Но должно им подумать и приложить посильную заботу о себе. Ибо, хотя и не возмогут они достичь верха добродетели и совершенства, но все же, стараясь, они или сделаются лучшими, или, по крайней мере, не станут худшими, что само по себе есть немалая польза для души" (Ант. Вел.)

"Как тело, пока в нем находится душа, проходит три возраста, а именно: юность, зрелый возраст и старость; так три возраста проходит и душа, а именно: начало веры, преуспевание в ней и совершенство. В первом, когда начинает душа веровать, она рождается во Христе, как говорится в Евангелии. Апостол Иоанн дал нам признаки этого нового рождения, равно как и среднего состояния и совершенства, говоря: "Я писал вам, юноши; писал вам, дети; писал вам, отцы" (1 Иоан. 2:12-14). Так он писал не своим плотским друзьям, а верующим, раскрывая три состояния, которые проходят стремящиеся в духовную область, чтобы достигнуть совершенства и удостоиться полной благодати" (Ант. Вел.)

"Получивший благодать считает себя хуже всех грешников. И такая мысль естественна для него. Чем глубже человек познает Бога, тем больше считает себя невеждой, и чем больше учится, тем больше почитает себя ничего не знающим. Помогающая ему благодать внушает ему такой образ мыслей, как естественный... (Мак.Вел.) .

"Как младенец не навсегда остается младенцем, но ежедневно возрастает по законам естества, пока не достигнет совершеннолетия, так и христианин, рожденный свыше водой и Духом, не должен оставаться в духовном младенчестве. Но, пребывая в подвиге, труде и многотерпении, он должен постоянно преуспевать и возрастать до полноты духовного возраста, "в мужа совершенного, в меру полного возраста Христова," как учит апостол" (Ев. 4:13, Ефрем Сир.).

"Если хочешь наследовать будущее Царство, то еще здесь найди благосклонность Царя. И в какой мере ты будешь чествовать Его, в такой и Он возведет тебя; сколько ты послужишь Ему здесь, настолько и Он почтит тебя там, по написанному: "Я прославлю прославляющих Меня, а бесславящие Меня будут посрамлены" (1 Цар. 2:30). Чти же Его всей душой, чтобы и Он удостоил тебя чести святых. На вопрос же: "Как снискать Его благоволение?" - отвечу: Принеси Ему злато и серебро через помощь нуждающимся. Если же тебе нечего дать, то принеси Ему в дар веру, любовь, воздержание, терпение, великодушие, смиренномудрие... Удерживайся от осуждения, храни свое зрение, чтобы не смотреть на суету, удерживай свои руки от неправедных дел, ноги свои уклони от худого пути; утешай малодушных, будь сострадателен к немощным, подай жаждущему чашу воды, накорми голодного. Словом, все, что имеешь и чем Бог наделил тебя, то и принеси Ему, ибо Христос не презрел и двух лепт вдовы" (Ефрем Сир).

"Святые достигают того, что недостижимо естеству, потому что естество не обладает свойством познать то, что превосходит ее. Действительно, нет состояния обожения, которое доступно было бы природе, потому что природа не может познать Бога. Только благодать Божия обладает способностью сообщать обожение существам способом, доступным им. Тогда естество сияет сверхъестественным светом и возводится выше своих естественных границ преизбытком славы" (Макс. Исп.).

"В какой мере человек приближается к Богу своим намерением, в такой мере и Бог приближается к нему дарованиями Своими" (Исаак Сир.).

"Господь требует не только лишь исполнения заповедей, но - главное - исправления души, ради чего и заповеди даны. Тело одинаково участвует как в добрых, так и в недобрых делах, разум же во всех поступках становится или праведным, или грешным, судя по своему настроению" (Исаак Сир.).

"Истинные праведники всегда думают, что они недостойны Бога. И то, что они истинные праведники, видно именно из того, что они сознают себя окаянными и недостойными попечения Божия и признают это и тайно, и явно, будучи умудренными на это Духом Святым. Так думать располагает их Дух Святой, чтобы они всегда пребывали в труде и в тесноте, пока находятся в этой жизни. Бог же готовит им покой в будущем веке. Поэтому всякий, в ком обитает Господь, не желает жить в покое или освободиться от скорби, хотя по временам и подается ему таинственное духовное утешение" (Исаак Сир.).

"Цель нашей жизни - соединиться с Богом. В этой жизни мы соединяемся с Ним верой, надеждой и любовью, а в будущей - совершенным образом. Но обратите внимание, как мы искажаем эту цель. Мы привязываемся сердцем к разным предметам, так что часто (о ужас!) наша любовь обращается к деньгам, к пище, питью, одежде, дому, убранству или к нравящимся нам людям - до забвения Бога. Из-за привязанности к житейским благам мы гордимся, завидуем, ненавидим, лжем - и тогда мы прямо соединяемся с дьяволом, этим носителем зла. Этим мы оскорбляем своего Владыку и искажаем в себе Его образ и подобие" (прав. Иоанн Кр.).

"Начинай исполнять заповеди, касающиеся малого, и ты исполнишь заповеди, касающиеся великого: малое везде ведет к великому. Начни исполнять хотя бы заповедь о посте в среды и пятницы, или десятую заповедь, касающуюся худых помыслов и желаний, и ты исполнишь все заповеди, "а неверный в малом и во многом неверен" (Прав. Иоанн Кр.).

"Человек, пока не узнает большего, доволен тем малым, что имеет. Он подобен петуху деревенскому, который живет на малом дворе, видит немного людей и скота, знает десяток своих кур и доволен своею жизнью, потому что большего не знает. А орел, который летает высоко в облаках, и видит зорким глазом дали, и слышит издалека звуки земли, и наслаждается красотой мира, - знает многие страны, моря и реки, видит множество зверей и птиц. Он не будет доволен, если посадят его вместе с петухом на малом дворе" (старец Силуан).

In 1942 Java was occupied by the Japanese and all the Dutch people were put in camps, and some in prison. Bantjeuj is a large white walled prison in Bandoeng on Java. It was condemned by the Dutch as "unsuitable for human habitation." It was a pity the Dutch had not demolished this old prison by the time Java was occupied by the Japanese, because at once they made use of Bantjeuj by filling it up with prisoners-of-war.

Many times as a young girl of 14 and 15 years I had cycled past Bantjeuj. Never did I imagine for one moment that one day I would be prisoner in one of its cells myself! Our life in Java was carefree. School going, passing exams, playing tennis, swimming, going for long walks, spending holidays in mountain places seemed to be the order of the day and to continue forever.

Suddenly war was declared with Japan. In no time Java surrendered and the Japanese storm-troops rushed on motorcycles into the towns. The Japanese with their dark sunglasses and hats with ear flaps looked like species from another planet. Announcements were made over the radio, telling us how we should behave towards them. We were taught that we should bow for Japanese, as that was their custom, and women were not allowed to look in the face of a Japanese man when he spoke to her, but should answer him by looking down on the ground. Schools were closed. Overnight, life changed from living in freedom to imprisonment on this island. It seemed unreal and nightmarish, because the change had not come gradually, but like a thief in the night, we were unexpectedly robbed of our possessions, our way of life and most of all, of our loved ones.

One day, around 4 a.m. in the morning a truck stopped in front of our house and a Japanese soldier banged on our door, ordering my mother and I to follow him into the truck. We were allowed to take one small suitcase for each of us. Half an hour before the Japanese arrived, someone had "tipped us off" that we were going to be picked up; and we hurried to bring our little dogs to our neighbours, who were Chinese people. It was the custom of the Japanese, when they picked up people to lock up any pets, e.g. dogs, cats, birds, etc., inside the house and shut the doors of the house with a Japanese seal. So the poor animals just starved to death inside the house.

The truck was already quite full of people when my mother and I clambered into it. We continued to pick up some more people until our truck was absolutely full. Then we were brought to a large building somewhere in Bandung where we had to get our suitcases from the truck and were interrogated by various Japanese officers all day long in a mixture of Malayan, English and Japanese. Then towards the evening we were all told to get on to the truck again and we were driven off without our suitcases, which we were ordered to leave behind. Why were we told to bring them in the first place was a puzzle to us; was it for the sake of show?

We had no idea where we were being taken to, though we all presumed it was to a camp. Imagine our horror when we saw the large white building of the prison "Bantjeuj" looming up before us! We just could not believe it. Never will we forget that moment when the large double prison gates were opened with the rusty screeching of iron and we drove in. It was like going into the jaw of a great monster.

The truck drove into the courtyard and the Japanese yelled that we should get out of the truck. All around the courtyard, we saw cells, and behind the iron bars pale hollow faces were staring at us. They looked like death-masks and their expressions frightened us. They were expressions of despair, fear and anguish. The cells around the courtyard were for those in solitary confinement. Our hearts sank at the sight and our spirits, which were already weary and low after a whole day of interrogation, became even heavier with fear of the unknown. Then an Indonesian warden was summoned and led us to a cell about 17 ft. by 10 ft. (no. 4 on the sketch), and we were pushed in. It was a cell in the corner; two of our walls faced the outside world and on one side of an inner wall we had a cell full of women (no. 3 on the sketch), while on the other side was a narrow passage and next to that one we bordered to a cell full of men (no. 5 on the sketch).

The iron door was closed behind us and the rusty key turned and turned, locking us in. It was a horrible feeling. By that time it was dark, and only one miserable light bulb hang in the cell, enabling us to see what it was like. The thought stuck me suddenly; "I am a prisoner, I am locked in". We discovered that there were 33 of us. There were 5 children, 4 boys and a little girl, without a mother (she was in hospital dying). The eldest of these 5 children was Jonathan, 8 years old, followed by his 3 younger brothers, Karel, Tommy and James, and the youngest was Truusje: she was 2 years old and looked very delicate. Then there was a Mrs. O'Hara with us, wife of a doctor, with her 3 small children. We also had a young mother who was partly paralyzed through having caught infantile paralysis after she had given birth to a son. She was in the cell with her small boy. So we had 9 children and 24 adults in the cell.

There was a hole in the corner of the cell which served as a toilet. This was a condemned prison, quite obviously because of the bad sanitation system. There was an inch of water on the floor, coming out of the ground. As we had no mattresses, nor blankets, we looked in despair at the wet floor and decided we could not possibly lie on it. So we started by all standing together, close to each other for warmth and comfort. But as the hours went by, we could not keep it up and we sat down, leaning against one another. Towards the morning we were all lying on the ground and woke up when we heard the rusty sound of the key in the door. We were all wet and had to try to dry ourselves by walking in a little narrow strip outside our cell. This walkway was 17 ft. by 6 ft.

To our horror, during the night large sewer rats came into our cell; they seemed very large and had webbed feet. The warden had warned us about them, and said: "Don't move when the rats come, otherwise they'll bite you, which will give you a fever". While I was lying on my stomach towards the end of that memorable first night in Bantjeuj, suddenly I felt a rat walk over my legs. Should I scream or should I stay quiet? The thoughts raced through my head: "Don't go mad, just remember - even a rat is made by God", and it helped me. I noticed it had a soft warm body and could feel its little webbed feet on my skin. I tried to forget what it looked like.

We had no ceiling above us. Instead we had wire netting with birds nests scattered on them. Above the wire netting we could see the tiles of the roof. As there were many tiles missing, we could see the beautiful starry sky above us. In the tropics one can often see the Milky Way and admire the millions of stars.

Soon after our doors were opened at 6 a.m. and we were led out to dry, some prisoners in brown clothing like pajamas with large white numbers on their backs appeared and brought us food. Each of us received a tin plate with one spoonful of boiled rice and salt. This we were given three times a day. Prisoner number nine was called Samson. He had a smooth face with a constant grin on it, he was soft spoken and after a few days he told us why he was kept a prisoner by the Japanese. Apparently he had killed 9 women in cold blood. He proceeded to tell us calmly how he murdered each one of the women and gave as his motives: some bored him, some had angered him, others turned out to be a nuisance. Whether we wanted to listen to him or not, he insisted on telling us. We could not run away from him; we had to try to plug up our ears to avoid feeling sick at his descriptions. He took a sadistic pleasure in this.

After several days in prison, Samson continued to tell us the crimes of the other brown-clad prisoners who served us. It was obvious that they were highly dangerous criminals, to such a degree that even the Japanese did not dare to release them when they took over the prison from the Dutch. Some of the 'numbers' seemed to be raving mad, and were watched over carefully by the uniformed Indonesian wardens. Because they each had their own number in large white printing on the back of their pajama-tunics, it was easy to identify them to others. Messages to each other like "watch out for no. 9" or "no. 2 is nasty today, he tries to trip you when you go forward to get your tin of rice," were common among us.

Every morning the toilet in the corner of the cell was blocked, with the result that all its filthy contents floated among us on the ground-water. Thousands of flies and an unbearable stench were the result. Sure enough, about one or two hours after we were released from the cell to dry up on the court-strip, the long-awaited plumber would arrive armed with a crooked iron-stick in his hand. It was a pitiable sight to see this human wreck. He seemed reduced to shreds of flesh on bones, with hollow cheeks and large, sunken eyes. He was covered in sores and clothed in rags. Many flies were on him and followed him. He would start poking the toilet with his crooked stick to try to unblock the system. That usually did not work, so he would stand with both feet in the toilet hole and start stamping up-and-down. Then he would proceed to go on his knees to put his arm into the toilet right up to his shoulders. At last he got it unblocked and he would leave our cell, his shoulders rounded and slumping, looking at us. We wondered what dreadful crime he had committed to be allocated this hellish job. We called him the 'poop-trapper' or P.T. for short.

Before my Mother and I were picked up and put in Bantjeuj, we had helped out friends by smuggling into Bantjeuj medicines e.g. especially drugs against bacillary dysentery, aspirins, quinine etc., and condensed foods like fudge, chocolate bars, condensed milk (like carnation milk). We conducted our smuggling through the aid of a warden who came once a week into our garden disguised as a tramp picking up sticks of wood in a large basket. We used to hide a small parcel under some leaves at the foot of the large Waringin tree in our garden. This we would put there in the midst of the night, making sure that the Japanese who occupied the house opposite us were asleep. Sometime during the following day this tramp would come to collect sticks of wood from all the front gardens of the houses on our street, eventually coming to our garden and swapping a short letter in a bamboo holder for our packet of medicines and food and money to pay his fee. This `tramp' was in fact a warden from Bantjeuj.

During the night I'd try to find the small bamboo container. Sometimes I managed to do it during the day under the very preening eyes of the Japanese who lived opposite our house by letting our dogs have a run around in the garden while I reclined with a book under the Waringin-tree. The letter from Bantjeuj told us whether our friends had received our previous parcel, who had died in their cell or in any of the other cells, and of course their requests for more supplies.

Needless to say the warden-tramp had to be paid handsomely be us to render this service. For him it involved the risk of being tortured if he was ever caught! When we landed in Bantjeuj ourselves, we at once recognized one of the wardens as our obliging tramp. He tried to hide his shock and disappointment at seeing us there. His regular income had stopped now. We pretended not to recognize him. Whenever it was his duty to guard our cell, he would make a point never to talk to my mother or me out of fear that we would give him away. It was quite obvious the warden-tramp was petrified and would certainly not be willing to let the cell of men in no. 1 know that we ourselves were now in Bantjeuj. But we desperately desired to make contact with the other cells.

Suddenly a wonderful idea struck me. Why...the P.T. was the answer, as he visited all the cells each day. We had no paper, no books, no toothpaste, no tooth brushes nor soap with us. In my hair I had smuggled in a small pencil that fatal morning when we were 'tipped-off` that our turn had come to be picked up. But where were we to get the paper from? I plucked up courage when the P.T. came one morning and braced myself to go up to him, trying not to vomit in disgust at his appearance and stench, I asked him in Malayan whether he would be willing to give a message to cell no. 1 if he visited them. He first looked startled, then he nodded. Then I asked him if he could bring me some paper, pencil not needed, so I could scribble a note to them. Another nod. Then I moved away from him swiftly to be in the fresh air outside the cell. While I talked to this pathetic man, my mother looked out at the door to watch whether the warden or any of the 'numbers' were passing by.

Imagine our joy when next morning the infamous P.T. came with his entourage of flies and his wounds and he gave me a proud smile and carefully, very carefully took a roll of paper like a cigarette out of the torn border of his tunic. He did not wear long trousers or a pajama-uniform like the prisoners who served us but a short tunic so his bare legs and bare arms could help in his job with the prison toilets.

Quickly we wrote a message to the men in cell no. 1 telling them that we, my mother and I, had become prisoners ourselves. The next day, when the P.T. came we gave him the letter, which he dutifully passed on to the men of cell No. 1. Needless to say, their distress was great because it meant that their source for supplies from 'outside' now had ceased. They wrote us at once, using the same method, the P.T. man as 'courier'. Of course, from then onwards we wrote small letters to each other trying to encourage each other not to give up the fight for life.

We decided to change the name of the courier to Postillon d'amour and for short, "P.A." Of course, we could not pay him a penny. It impressed and moved us that this skeletal man with his sores was willing to risk his life by helping us in this way, without getting any financial reward for it. What he did receive was a complete change of attitude towards him, both from the women as well and the men of cell no. 1 who were treating him now with great respect, which he could feel. Suddenly he had become a V.I.P. for the prisoners of Bantjeuj.

After our first dreadful night in Bantjeuj, we began to notice more of the details of our surroundings. Our walls were covered with scribbled quotations from the Psalms and sayings from Christ, 'Come unto Me all ye that are heavy laden and burdened...' We said to each other that the people in the cell before us must have been a religious lot. But within 24 hours of arriving in Bantjeuj, we started to turn more and more towards the scribbles on the walls, and it penetrated our minds and souls that indeed our only hope was to receive strength and comfort from God to endure this situation. We had nothing to do and no books to read except for my New Testament Bible, which was returned to me by the Japanese Officer when I said to him: "You can't take this book from me because it's my Koran". As he could not read the Dutch, he paged through my Bible and was not convinced that it was the Koran and that I was Moslem; but decided to let me keep it. Other people had brought Bibles along, but they were all confiscated together with our other belongings.

We started to talk with each other, expressing our fears of sickness, death, or madness, wondering whether there is a God behind all creation Whom we would meet after death. There were violent arguments due to tense emotions. For myself, I was frightened and I knew that it was too much for me. I feared that I might go mad. I decided to put my trust in God and to draw strength from this Power. All sorts of arguments were voiced, that 'No one had ever seen God' and 'that there was no proof of His existence' and that 'if there was a God, who was called a God of Love, how could He allow evil and such situations like Bantjeuj?' Of course, it was also noticeable how the people who claimed to believe in God differed in their doctrines about God. One person would describe a God who was a rather insipid, weak character, one who allowed everyone to walk over Him and expected his followers also to become doormats. Another would describe a more Holy God, totally removed and "Wholly Other" in relation to His creation, a God who could show wrath and use strong words against people of the establishment, likening them to "whitened sepulchres", all beautiful outside, but rotten from the inside. We discovered that we had as many different 'Christians' in our cells as `believers'. We had an Anthroposophist, who kept telling us how Rudolf Steiner explained the Scriptures. We had a Rosicrucian, a Theosophist, Roman Catholics, a Lutheran, a Calvinist, a Russian Orthodox, a reformed Protestant, a Free Thinker etc. The atheists were two women. One went raving mad within 3 weeks and used to grip the iron-bars of our windows, trying to break them. She mocked the faith of those among us who believed in God and gave long speeches to us about 'the injustices in the world', 'the evils everywhere', etc. She taunted us, blasphemed God, and was driving us crazy. After a few days, the Japanese Officer who visited our cell every day, decided that she had to be taken away to be locked up in a mental asylum. When the wardens came to fetch her, she resisted them physically. She seemed to have supernatural strength, and they had to fetch many more wardens to overpower her and to drag her away. We watched her strength and her struggle with amazement. In her madness, she became incredibly strong. We were physically very weak after 3 weeks of hardly any food, 3 spoonfuls of rice a day with salt, and we wondered where she got her strength.

The other atheist was an American tourist, who complained every day about the injustice done to her, explaining that she was caught by the Japanese while she was touring Java. She could not care less about all the poor children in our cell. To our surprise, she was wearing cheap bracelets, necklaces and rings, which looked as if they were brought on the market. All our jewellery had been taken by the Japanese before we went to prison, and we asked her why she had been allowed to keep hers. She shrugged with her shoulders and told us that she had mockingly asked the Japanese whether they were really interested in her junk. The Japanese officer who was interrogating had became uncertain and he said "keep that cheap stuff". To our amazement, we saw her change daily before our eyes. She was very overweight and had rather striking red-chestnut brown hair. Her hair turned out to have been dyed and daily we saw more grey hair appearing at the roots. She lost weight rapidly, but her skin could not shrink with the same speed, which made her look a little like a turkey in her face. She refused to eat even 3 spoonfuls of rice and obviously she simply wanted to die to get out of the awful situation we were all in. Her selfishness was unbelievable; she did not take to heart what happened to the people around her, and she was occupied with herself all day long. We ended up ignoring her as she ignored us. Then we had some agnostics, who really started to think earnestly for the first time in their lives about whether there was a meaning to life, whether life continues beyond the grave, whether there is a God and if so, what is He like.

After a few weeks the American woman died in her sleep. We reported it to the morning-warden, who sent for some 'numbers' to fetch her body. They came with a bamboo stretcher and more or less threw her on to it without any respect for the dead. One of her arms flopped down from the narrow stretcher. Suddenly we saw one of the 'numbers' shoot forward and grab her cheap bracelet. He scratched with his nails on one of the beads, and something glistened and sparkled. He gave a big yell and the other numbers and the warden quickly came to see what all the excitement was about. Can you imagine our shock when we realized that she was loaded with diamonds, and that she had prepared herself for being 'picked up' by painting all her gems with nail-polish, making them look like trash jewellery? The warden and two numbers departed with her corpse, laughing hysterically after, howling with glee, they ripped off her rings, bracelets and two necklaces. They held a fortune in their hands given by a corpse, whose intention it had been to take it all along with her into the grave. She was outwitted by fate, in the last minute! After they left, we sat in stunned silence; then some of us started to weep. Our first reaction was not anger but despair; those diamonds could have brought us food and medicines from the outside world into our dreadful prison. We could have paid the warden to smuggle food not only for ourselves but also for all those other cells with women and men. How much relief one diamond a time could have brought to all those suffering with illness, starving from hunger, or dying. Then some of us felt anger and hatred towards the dead woman. It helped to talk with each other about it. There were some who felt great fear at realizing how a human soul can become like a stone while the body is still alive. Had she been alive while she was with us in the cell or was she already dead for years? What is it to be 'alive', if you can remain unmoved when you see children suffer? Are you in that case not already a 'dead' person?

What a difference there was between her and the five children who were without a mother, in our cell. From the first night onwards, Jonathan would round up his three brothers and little sister in a circle around him. Then he would start the prayers and Ave Marias. If one of them started looking around, Jonathan would say; "You must not look at other people when you pray, you know what mommy has said to us, that Jesus is listening!" The Japanese had allowed them to have one large tube of toothpaste and one pot of jam. Jonathan offered to let us use their toothpaste and share the pot of jam with them. Of course, we declined and told him that neither the toothpaste nor the jam would last long, so they had better save them. As the days dragged on, the children got quieter and weaker. Jonathan became very sad, and every time someone died in our cell or in any other cell, he sighed; "wish it was me! I'd rather be with Jesus than here". It was caring for his three brothers and little sister that made him so weary. He told us that his ninth birthday was approaching. That particular day a whole string of awful things happened, and not one of us remembered it was Jonathan's birthday. And when the evening came he said, "it was my ninth birthday today". All of us were stricken with guilt for having forgotten it. We rushed up to him and tried to make a fuss of him. He smiled but his large brown eyes were sad. He said nothing and we all understood that we had failed him and that we were too late with our affections. How ashamed and guilty I felt! The next day when we were 'drying-up' on our strip, I sidled up to him and said, "Jonathan, I am sorry, I can't put it right anymore; you know already that people let you down. It is because we all are so weak, selfish and need help, but Jesus never lets you down". He nodded and turned his face away to avoid showing me his tears of disillusionment with the 'grown-ups'.

Samson was criminal no. 9, one of the numbers whom the Japanese did not dare to free. He was very friendly with the doctor of the prison, a fat bold man, who was immensely proud to have studied in Heidelberg, Germany. He was very pro-Nazi and looked like a German in spite of his black skin. We were allowed to see the doctor twice a week, if we had any complaints. We were led by one of the wardens along passages and cells to the doctor's room. There we had to sit on a bench outside his room. He used to give us herbs in little paper-folders for headaches, diarrhoea, constipation etc. We very soon realized that the herbs he gave us made our conditions worse instead of better. This medicine was all phoney or intentionally spiteful. We still continued to go to him just to be able to stretch our legs and see a little of the prison and people. One day, it was my birthday and the warden came to fetch those of us who wanted to see the doctor. I went along. When I entered his room I saw a huge birthday cake on his table. I recognized it as the kind of home-made cake with nuts which my Italian friend Nora used to bake for me. At once I understood that she had delivered the cake for me at the gates of the prison. Samson was sitting as usual next to the doctor, and he was munching with great delight on a big slice of 'my' cake. The doctor grinned and looked at me, expecting a reaction. My stomach turned at the meanness of the two men. I pretended not to see the cake, but sure enough - Samson's voice drawled slowly: "Delicious cake, would you like a slice?!" My thoughts argued with each other as I tried to decide what to say. I was not going to fall into the trap. Samson had no intention of giving me a slice of 'my' birthday-cake and he knew that I knew that it was my cake. Like the doctor, he was waiting for an outburst from me, which they would both thoroughly enjoy. So I looked around blankly at him, and absent-mindedly asked: "Which cake?". The doctor slapped his knees and, laughing, he pointed to Samson with his fat finger: "Do you hear that? She does not recognize her own birthday cake!" By that time my mouth was watering watching the two men heartily consuming another slice of cake each. Inwardly I shook with fury at this injustice, and replied coolly: "Whose birthday is it? Samson stopped eating, and his eyes narrowed. He preened at me, licked the cream off his fingers and said: "What a pity you don't want any of this cake. It is really very nice." I ignored him, stated that I suffered headaches, accepted herbs in an envelope from the doctor and left the room. When I was back in the cell I cried. It was not because of the cake, but the hurt caused by the teasing of the two men. I detested Samson and hated the doctor with a real fear. Soon after this incident I fell ill with a fever. How happy I was! I did not struggle to get better and hoped that I would die. My mother was desperate. The warden and the numbers came with the tin plates with rice and salt. Samson asked my mother what was wrong with me and she told him that I had a high fever. He did not say anything, but left quietly. Then suddenly he returned and knelt on the ground next to me. He had some white pills in his hand. "Here", he said, "take these against the fever." I shook my head and pushing his hand away said: "I don't want any pills; I don't want to get better." He bent forward, got hold of my jaw and pushing the pills into my mouth said severely: "Swallow." I had to swallow, and was crazy with anger at him. Then Samson quickly disappeared. He never seemed to walk, but moved swiftly like a snake. My mother ran up to me and asked: "What did Samson do?" I answered: "He forced pills into my mouth either to kill me or make me better - I hate him!" After an hour I could feel the fever getting less and could tell that I was getting better.

Towards the evening Samson returned, knelt down on the ground beside me and ordered me to swallow another two pills. The next morning I was better, but very weak from the high fever. I wobbled out of the cell into the court-strip to dry up. When Samson appeared I ignored him. He too acted as if nothing had happened. What was his motive for saving my life? Was it sadistic pleasure to force me to live when he knew very well that I wished to die? Or was it a genuine motive of compassion for me because I refused to beg for a piece of my own birthday cake?

Samson offered us some bars of soap, which we could buy from him if we had an address outside the prison where one of the wardens could go to get money. The Swiss, Germans, Italian and Swedes were free and were not put in camps. Many of them were willing to help us, especially if no risks were involved, for instance, they would pay money for us to be able to have soap. Our friends outside were willing to oblige. After we had been using the soap for some weeks, Samson with his secretive smile told us that the soap was given to him by the Japanese to wash the bodies of the dead before they were buried. We continued to use the soap for ourselves, feeling guilty towards the dead and thankful to our friends outside paying Samson for this service. The enigma of Samson - One day he came and asked: "Who would like to come to the doctor?" I should have known that something was up. Why was there eagerness in his voice? I went along with a few others and while I waited outside the doctor's room, I saw a young man of about 20 years old walking between two Kempetai officers towards and past us. His eyes were full of agony and his face was deathly white. Terrible fear took hold of my heart. I looked at the Kempetai officers and shivered. They had no expression either in their eyes or faces. They were just masks. One could not get through to these two men emotionally, because they were like walking corpses themselves. To my horror they turned to an open court-space (no. 6) opposite us and from a pole lowered a noose. We gasped and closed our eyes. Samson watched us and smiled. The anguish on the young man's face was terrible, but he was so brave, he did not shout, nor sob. We don't know what he had done, but he was slowly tortured to death in front of our eyes and, while we did not want to watch, we were forced by Samson to stay where we were with closed eyes, weeping for the young man. How we suffered for him, cold sweat was on our own faces and we waited and waited for his end to come. How I prayed for him: "God help him! God help him! God comfort him, please God let him not feel any pain, please God let him die soon..." I can't remember how long it took, but when it was all over, the world seemed different than ever before. Did people say that hell comes after death? Hell is already here on earth, even if it continues beyond the grave for some souls. Only the Power of God is greater than the power of hell. Only through Grace are we saved from this hell on earth, which is a huge grave-yard of humanity. I prayed to God not to let me go mad. I feared madness and admitted that it was all too much for me. My head reeled, my heart thumped with grim despair of human virtue. The world seemed to sweep over me, and I felt I would drown in it. Never will I forget the face and the eyes of that young man, nor of the two Kempetai officers. At least there was life in the face of the young man, but there was only death in the faces of the two officers. They killed his body, while their souls were already sick unto death. A drama there is concealed in life, a drama in which life and death take on new meaning.

When the war was over, I heard that Samson and the other 'numbers' had been released by the Japanese. So they were free again. They disappeared into the villages around the town of Bandoeng, and were as scorpions among the people.

One does not realize how much one misses the sight of green grass, green trees, leaves and foliage until one is in a prison with grey walls. All we could see during the day was a strip of blue sky with occasional clouds. At night the stars shone beautiful stars which reminded us of Infinity and Eternity. We longed to see something green! One day Jonathan shouted; "Moss! There is some moss on the wall here." We quickly went to inspect the little green patch on the wall. How wonderful it was. I had never realized that moss was so velvety, had such shades of deep green and was so cool to the touch. Daily we watched our patch of moss grow and it was inspiring to see the rays of the sun on it. It produced little seeds on stalks which flowed to and fro gently. We all loved that patch of moss, and now when I see moss somewhere, especially the cushiony dark green velvety kind, I am back in the cell watching the sunlight dancing on our precious patch of moss. When we have got eyes to see, we take all the beauty of trees, grass, fields and flowers for granted until it is taken away from us. It is only then that we realize how great a loss it is when the things we get for free are removed. The stars made us wonder whether there is a difference between infinity and eternity, or are they bound together? If time and space were created and are dependent on each other, then their source must be one - Infinite Eternity. Is this God? Our eyes were drawn during the day and at night upwards away from the misery around us to gaze at either the blue sky or the starry night. Surely the "Infinity in a grain of sand" and "the Eternity in a flower" comes from above. So the stars seemed to tell us.

We had someone in the cell, Kathleen Smith, who was a great collector of Bohemian crystal. She told us how she had taken great pains and spent hours thinking up schemes to save her crystal collection during the Japanese occupation. She told us how the stars above us reminded her of her sparkling crystal-collection. She had buried her crystal pieces in different places in her garden, and made a map and list of where they were hidden. She made duplicates of the map and list and buried those too in different spots. Her husband was at home with her when they were picked up. He was put in cell no. 5. She was the only one who had her husband so close to her because the rest of the women in the cell had been without their husbands at their homes when the Japanese had come to pick them up. Their husbands had already been already imprisoned. Every day Kathleen would shout messages to her husband while we were out on the court-strip, and he could hear through three round ventilation holes on top of the wall. He would shout messages back from inside his cell, carried by echoes to his wife. One day he fell ill with bacillary dysentery and from then onwards it was awful for all of us to listen to the anguished shoutings as Kathleen tried to find out how he was feeling. After a few days he had no more strength, and one of the other men would answer Kathleen on behalf of her husband. It was obvious he was dying; he told her via the other man "to have courage." She paced up and down the strip wringing her hands in desperate frustration. He was so close to her, with only one wall between them, but she could not physically get closer to nurse and comfort him. The Japanese officer refused her permission to see her dying husband. Then the end came and when the voice of the friend shouted: "It's all over", Kathleen broke down and sobbed and sobbed. We felt it was a tremendous relief, not only for ourselves, but also for her. She cried and turned her tear-stained face to us; "To think that when the war is over I will have saved all our crystal collection, but I have lost my husband." Then she said vehemently to us; "Let this teach all of you something! We care too much about material things and spend so much time and effort saving those, but what about things that matter? People, relationships? Oh God, how I wish I could have my husband alive and smash all the crystal! It is too late now, it is too late."

The first two people who died in our cell were two old ladies, sisters together in Bantjeuj. One was 81 years old and the other 73 years. I had never witnessed death before. When the 81 year old was dying, she talked incessantly while unconscious. What she said sounded very sweet. She kept thanking God for all the good things he had given her in her life and thanked Him for preventing her from landing "in the gutter." She kept mentioning "the gutter" and obviously she had been frightened throughout her life of ending up in it. One morning I woke up early, sat up and looked in her direction. She was lying with her back towards me on her side and I knew she was dead. This was strange because I could not see her face. Betty who was lying next to me and who was a few years older than I, woke up too and sat up. She whispered to me: "She's dead." I told her that I thought the same thing, although I was puzzled about why I thought so. There was a quiet lovely atmosphere in the cell in spite of flies, stench and ground water. She had indeed died. A week later her sister of 73 years was dying and the contrast between the two death scenes was very great. This one was cursing God while she was unconscious, blaspheming Him in foul language. We could not get away even for five minutes to be out of ear-shot. She was 'demanding' things, which we were unable to give her and when she died it seemed that the temperature had dropped in the cell: we all shivered. It was as if demons had come in to fetch her soul.

It was through this kind of death scene that I became convinced that there are invisible powers or consciousnesses, dark and light angels who come and fetch the souls of a departed person. We all noticed the differences in the atmosphere. As we had nothing to do nor to read, we had all the time in the world to think and the topic which interested us most was religion, because we were confronted with life and death problems daily. We realized there were only two possibilities; either there is a God or there is no God! Every time I looked down at yet another dead body I was struck by the mystery of where that life-energy had gone, that part which had self-consciousness, which could reason and which made the body 'alive.' The body had not 'disappeared' at the moment of death. How could the 'person' who activated the body suddenly become 'extinct?' It made no sense. If the law of indestructibility applies to all matter and energy, why should life-energy fall `outside' this law? To me it seemed like a driver who got out of his car, leaving his car behind, while he went elsewhere. Surely the driver is more important than his car. Admittedly without his car he cannot drive around, but there are other activities he can do: walk, fly in a plane, swim, etc. To walk this earth in these dimensions of ours we need a body, but just as one can get different wave-lengths on the radio without moving one's position, by simply turning different knobs, one realizes that different wave-lengths exist simultaneously and interpenetrate each other at certain points. But while you are tuned in on one wave-length, you are not aware of what is going on on another wave-length, unless you switch over. So it makes sense that there could be other planes of existence, dimensions of which we are unaware, but which penetrate into ours. Some argued that we have no proof for God's existence, as if the whole of Creation, His handy-work is not a witness, proof of a Creator? The ones who professed to be atheists themselves are believers, because they 'believed' that Creation has come into being by itself, out of nothing, which they could not prove either. To see the plan, a Divine Plan at work in this world, in nature, in the discoveries of science, is a witness in itself. Some said they could only believe in God once they had knowledge of Him, proof of Him. But how does one get knowledge of a person, when one wants to know the other person and enter into a relationship? Surely it starts with an act of faith, with trust and a desire to know the other. Then one not only looks at that person, trying to learn from expressions of their face and eyes, one also listens intently to what he has to say. Surely you cannot get to know a person without him being willing to reveal his thoughts, his emotions, his invisible inner self to you. So to get knowledge and proof of this invisible God, don't we have to start by looking around us, at the stars, the trees, the birds, at all the manifestations of creation. Don't we have to learn through the sunsets through the eyes of children, what this invisible God is like, who expresses Himself in myriad ways? Should we not start trusting Him and 'listening' in the hope that He will choose to reveal Himself to us by sharing with us some of His thoughts (to the extent that we can receive them). Surely trusting Him, depending on Him, asking Him for strength and guidance is the only way we will ever receive it, know Him to be trustworthy, and to be our source of wisdom. If there is indeed no God then there will be no response, no guidance, no strength coming to us. It is like tuning-in on a wave-length which does not exist. Faith is to believe in something which you cannot prove: you just act upon it. Through faith knowledge comes, if your faith is right and true. Even if you have faith in a falsehood, the results, the fruits of it, will be the proof of the falsehood of that faith.

In Bantjeuj we used to be interrogated. Sometimes in the middle of the night we were woken up by a torch and a commanding voice calling one of us to come out for questioning. On one occasion, my name was called out; my mother was very frightened and her whole body shook from fear. This affected me and made me tremble. My legs felt weak. I walked behind the uniformed warden and he led me to an enormous hall. At the end of the hall was a platform on which a table was set with four Japanese officers sitting around it. Huge whips lay across the table. My legs became like macaroni and I could hardly walk. When I entered the hall I noticed that the walls on either side of me were flanked with mirrors, so I saw my reflection and did not recognize myself at first. I looked on the verge of death, scraggy with very large hollow eyes. The thought struck me: well I haven't got much longer to live. Then came the realization that the Japanese with the ships were watching and awaiting me. I felt the cold sweat drip down from my shoulders down my back, and my face was wet with perspiration from fear. In despair my heart cried out to God: "Please help me!", while my mind remembered that Christ had promised us: "When they bring you before Councils do not contemplate what to say, but have faith and I will guide you in all your ways," and I also remembered His words, "He who puts his trust in Me shall not be made ashamed." As soon as I remembered those words and promise and prayed, an amazing thing happened to me. It was as if an invisible wall was formed circling around me. It seemed as if I was lifted an inch from the ground and instead of walking, I seemed to be gliding over the floor towards the Japanese. Their voices seemed to be coming from a distance, faraway. It was wonderful; I felt protected and the spirit of fear left me, giving way to a spirit of rest in my soul. It was as if I was in a little house in the midst of a raging storm, like Noah's Ark in the Flood. Noah, like me, was helpless and I think scared too in the face of the raging elements, but he "rested in the Ark" as I had to do.

When I had reached the end of the hall, I saw one of the Japanese officers come down from the platform and start to walk around me, while he whipped the air. I saw that the whip had many corks at the end of each string to add sting, but I remained calm. Then he started putting questions to me in a mixture of Japanese, Malayan and English. I had to remember not to look in his face when I answered him, as I was a woman and he would slap me in the face if I did. This is what a Japanese man outside the prison would do to a woman if she looked into his face when she answered him. I tried to understand what he was asking me and quite definitely I was guided by someone, an angel perhaps, who knew more about Japanese characters than I did, because I was made to understand by an inner voice. Thus I could answer the Japanese officer without letting him wait or making him repeat his question. He should not be made to feel that his inadequacy at speaking either Malayan or English was obvious. So even if I gave the wrong answer to his question, that gave him an opportunity to call me stupid and repeat his question in a different way. By myself, I would never have hit on this solution. He was pleased that I kept getting things wrong because of my stupidity and not due to his incomprehensible language. Suddenly he started asking me questions about my maternal and paternal grandparents. He wanted to know their full Christian names and dates of birth. I did not have any notion, as I had never known personally any of my grandparents. So a voice inside me told me to make up their Christian names and dates of birth. One of the Japanese officers at the table scribbled down my answers. Then suddenly after having asked me all sorts of other questions, he returned to the Christian names and dates of birth of my grandparents. As I could not remember them anymore, I made up new names and new birth dates. Nothing moved me to fear. His voice came from afar, although I knew he was shouting at me. I knew what to say: "I did not know their names nor birth dates when you asked me before." He replied: "Why did you give false names and dates?" and I replied calmly looking at his boots, "Because I did not want to offend you with my ignorance." He shot into laughter as did the other officers, and then he went on with his interrogation.

Finally he stopped and the warden was told to lead me back to the cell. As soon as I came out of the huge hall, my invisible wall left me. I seemed to drop down and could feel the ground again. Sounds came rushing towards me. Then I knew for certain: God truly helps people in their distress, if they trust in His Word and remember that although man is not always faithful, God always is, He truly keeps His promises and He alone is the forever Faithful. When I was back in the cell my mother was overjoyed that nothing terrible had befallen me, not even a slap in the face. How grateful she was, giving thanks and crossing herself (a practice among Russian Orthodox).

We had a cell which bordered on a street and a big square, and we could hear cars passing by and the shouts of salesmen, but above all we could smell the delicious Satl'h (kebabs) being grilled over charcoals. On Java a lot of food is cooked and sold along the streets, at markets and on squares. The food was sold in banana leaf folded to make the shape of a bowl.

One day loudspeakers were put on the square and we could hear that a large crowd was assembling. We heard it announce that Sukarno was coming to speak to them. Sukarno was an Indonesian whom the Japanese used to lead the mixed population of Java. The crowd was getting more and more agitated, cars were hooting, cyclists were ringing their bells and suddenly a voice was thundering over the microphone: Sukarno had arrived. Then we listened to the speech Sukarno delivered in Malayan. He was trying to stimulate hatred towards "all whites." The words I remember most clearly were: "The time of the whites is over! Now our time has arrived! We must wipe out the whites, whether they are Dutch, English, American, it doesn't matter. If they belong to the white race of any nation, we should finish with them. We do not need rifles to do this or any arms. We can use simple methods like cutting off their heads. They'll soon bleed to death that way. Or one can put bamboo-hairs in their food", etc. Sukarno went on and on describing many different ways to eliminate "the whites." Of course, the crowd got agitated, till they began to hammer with their fists on the walls of the prison, knowing that it was full of "whites." We all thought of the Bastille and we were petrified. How was I going to die, I wondered, having my hands cut off, my face slashed or a knife in my throat? The excitement outside our prison grew and grew like an approaching storm. We had the feeling that the walls of Bantjeuj were going to crumble down from all the fists hammering on them, and that we would be lynched by the crowd.

Suddenly we heard a new sound; tanks were arriving. Japanese voices were telling the crown to disperse, and we realized the amazing fact that this time we had in fact been saved by the Japanese who were afraid of a massacre and the opinion of the outside world. Imagine the headline news in foreign papers: "Dutch massacred in prison by mob. Japanese incapable of controlling the tragedy." We heard cars driving away, voices fading in the distance and at long last silence, the stillness after a storm. We all laid down to sleep exhausted from the fearful nightmare we had lived through.

We had a young partly paralyzed mother in the cell with her little son of five years. It was wonderful how this little boy did everything for his mother, bringing her her tinned plate of rice, helping her to get up with her crutches. He was her legs and hands. Apparently she had suffered infantile paralysis when he was still a baby, so he had been accustomed from very early on to take care of his mother. At times the mother seemed hard on her small son, but she said ruefully to us: "I have to be tough on him for his own sake, otherwise, as I am so handicapped, he won't survive. The quicker he can look after himself the better, as he may have to face the world alone without even me in the days ahead." He never sulked nor complained, and he was an amazingly independent, calm character. In spite of being only five years old, he seemed to have already an inner source of strength. He never turned to any of us for help. It never entered his mind that he had a lot of capable adults in the cell who could give him a hand; instead he considered his mother to be his responsibility.

All the children in the cell were an example for us. They never complained nor asked for food, knowing it was useless. They accepted everything with much more grace than the adults. By watching this partly paralyzed mother coping with life in a prison cell we became aware that each one of us was in part paralyzed spiritually. Some of us could cope with broken sleep, but not with the hunger. Others managed the interrogations but suffered deep depressions caused by the uncertainty of our future. We were all being trained in endurance, patience, and the will to fight against all sorts of fears, despair and anger. What differences there were among people in terms of inner resources of strength. Those who had never given a thought to anything else but the gaining of material wealth, careers, sport, art, marriage, social life and children were bewildered and broke down the quickest. It taught me that life on earth is like a school where, at times, examinations take place. It is no good not preparing for them because it only means failure and setbacks. Prison taught me that life is full of various crises and that the only thing we are certain about is that we are going to die. In that case surely we should prepare for death as we do for an examination. It does not mean that one stops living life to the full, while realizing that one is moving towards death during one's life on earth. Death is not the end of things, but the beginning of something new. How marvellous or terrible this new beginning will be, depends on our death. Didn`t Christ say: "I shall judge you in the way I find you"? All through life we have to fight many battles, but the most important battle is the Last Battle. If we have not got hold of Eternity while we are in Time, then we have missed out and failed to realize that Eternity is the Infinite God.

By being put in prison without books, radio, T.V., sport, art, etc., we had been put on a great fast. We realized through this, that all that this world has to offer us belongs to Time and is vanity, because when Time is no more, and death comes, all these things (sport, science, arts, career, etc.) cease to have any significance. It is never too late to start preparing for death. Death is a birth into a full life where we will be able to understand what is impossible to grasp here. Death is like a final examination when the Judge will determine which of us can move from being merely human beings to being sons of God. In the womb a baby sleeps constantly, until born on earth. Our life is partly being asleep, partly awake. After death there will be a constant awakening. Instead of living in time, subject to change and decay, one is in Eternity. It is a state of being instead of becoming.

We had a Mrs. O'Hara, who had three children with us in our cell. She had started to cough up blood and every day she worried about what would happen to her three children when she died. We could offer her no solution, no comfort.

On the morning of Christmas eve we woke up to find her lying quietly with a smile on her face while she looked tenderly at her children. Then she turned towards us and asked us: "Aren't you surprised that I am not worrying today about my children?" We agreed; we had noticed it, but were glad for her sake that she was at peace. She then told us how during the night she had been worrying about her children while she was gazing up at the starry sky through one of the holes of our roof. She wept from fear for her children. Suddenly she heard a voice asking her: "Do you believe in God?" She answered inwardly: "Yes". Then the voice made it clear to her that if she truly believed in God, did she think that God could not take care of her three children, while He did manage to look after the Milky Way? A rush of deep peace and joy entered her heart and whole being, she surrendered all her anxieties into the Hands of God, the Mighty Creator not only of the Milky Way with its millions of solar systems, but of all the galaxies in the universe. Mrs. O'Hara managed to have her first deep restful sleep since weeks.

We were very glad for her; she was convinced of the Power of God to take care of everything, and the comfort she received from this was spiritual strength.

The eve of Christmas was beginning when one of the wardens came and brought a candle to be our "Christmas tree". We put it on the water barrel in the corner of our cell, and he also provided us with a box of matches so that we could light it. When darkness fell we lit our "tree" and it was amazing how much light that one candle gave out in our dark cell. All our eyes were drawn towards it instead of upwards to look at the starry sky. To me, the cell seemed to have been transformed to a painting from Rembrandt. Here and there the weak light of the bare bulb and the soft radiating light from the candle lit up the faces of some of the people in the cell. Their expressions were pensive and restful. I suddenly realized how about 2000 years ago God chose to be born in a stable like ours, admittedly without ground-water, flies, and a stinking toilet but nevertheless it was a most humble cave inhabited by animals, because there was "no room in the inn" for the Lord of Glory, Who has created all and for Whom not a Palace on earth would have sufficed. So He was laid not in a royal cradle, hand carved, inlaid with gold or set with precious stones, but a manger. A manger, of course, is a Sepulchre in miniature, prefiguring what He was born for, to die and overcome death for us. God's greatness truly is expressed in His humility, which we see reflected in the care He takes for minute details in His creation: a ladybird, a patch of moss, and all the finishing touches we find even in the most common flowers like buttercups or daisies.

Suddenly I felt that the Person of Christ had entered our cell and I even knew where He was standing: not in the middle of the cell, but on the left hand side near the door. Unspeakable Joy and Peace entered my heart and suddenly nothing mattered anymore, neither the rats, ground-water, Japanese, sickness, death, interrogations nor fears, all that was life-giving and truly mattered was to be close to His Presence and to know that Eternal Bliss, to be without Him will be Hell. I understood now His words: "In My Presence is the fullness of Joy". Just as infinity and eternity are of the same source, so time and death depend on each other, devour each other. As time moves on, everything decays, and even the strongest buildings eventually crumble.

While it was quiet in our cell, we heard people in the cell next to us start singing: "Silent Night, Holy Night." When they had finished, our cell took over and when we had finished, the other cell of the men started it. The whole prison of Bantjeuj was praising God like the angels for His Good Will towards men shown by giving us His greatest gift, His Son. His Son is the "Peace" of the Father which passeth all understanding, Peace in Person, the Person of Christ within our soul since He came to be with us. It is not the peace which is between people with good will towards each other. It is a much greater gift, a God-given gift. One of the wardens told us the next day how he had wept when he was approaching for night-duty and heard the voices singing "Silent Night, Holy Night". That great big white condemned prison sent up its praises to God in the Highest and there in the moonlight it was bathed in beauty. Manure is good for growth and in that condemned prison many souls were drawn upwards to God.

When we woke up the next morning, Christmas Day, we discovered from each other, that almost everyone had felt the Presence of Christ in the cell the evening before. We also knew when He left our cell, leaving us with a deep gratitude and joyful Hope behind. "In quietness and in confidence shall be your strength. In returning and in rest shall you be saved." Like Noah, all the faithful have shown to us the Way to travel through this life on earth, towards the Kingdom.

While we were talking with each other about this most beautiful Christmas we had ever known, we heard children start sobbing. They were Mrs. O'Hara's three little ones. The eldest boy was about nine years old. She had died and she looked as if she was in a peaceful sleep; her face was relaxed and calm. We were suddenly all in deep grief, forgetting the previous evening. Suddenly the doors were opened with their usual rusty screeching noise and the warden was there with a Japanese officer next to him. The Japanese looked at the woman and the sobbing children and pointed towards their mother, asking what was the matter with her. Before anyone of us could answer him one of the women jumped up and screamed at him: "She is dead! She is dead and it is all your fault, because the water killed her!" She was in her early thirties and she had caught tuberculosis. The Japanese officer took out a short whip which was stuck in his belt and he raised his arm to whip her. But the woman was beside herself and shouted to him: "Go on, whip me, whip me! You're not scared of me, but out there is One of Whom you should be scared, that is..." At this point she pointed with her finger upwards: - Allah!" The officer stopped in mid-air, gaped at her and slowly brought his arm down with the whip. Then he turned and walked away quickly. We were all dumbfounded. The woman in question, sat down and wept from nerves and emotion. We were all shaken, and wondered if there would be a reprisal from the Japanese officer.

Sure enough, after about ten minutes the warden returned and asked the woman to follow him together with the three children of Mrs. O'Hara. They timidly and dumb with grief followed him while we stayed behind panic-stricken. What was happening with them? Were they being beaten up? We were getting more and more depressed as time went on! In the meantime the warden and some numbers came to carry the body of Mrs. O'Hara away. Worry gnawed at us. After about two hours, to our surprise, the woman without the children returned to our cell. Her face was beaming. She then told us that when she was led to the Japanese officer he had asked her whether the children had any family outside, and she had told him that their grandmother was still free and had not yet been put in a camp. To her surprise, the Japanese officer then told her that he had decided to allow the children to leave Bantjeuj and to be looked after by their grandmother until the end of the war. He wrote something in Japanese on a piece of paper, signed it and handed it over to her with the words: "Give this paper with my signature to the grandmother. This will keep her out of the camps, as I have given my permission to her personally to stay with these three children outside the camps. I want you to bring these children accompanied by the warden to the grandmother and hand them over to her. Then you alone return here."

What happened was as follows. They set off together in a sado (cart and horse), and when they arrived at the grandmother's, she broke the news of her daughter's death to her. What a Christmas present to receive on December the 25th! The grandmother broke down and wept, hugged the children closely and took the official Japanese paper granting her permission to remain outside the camps for the duration of the war.

We moved from utmost despair to incredulous joy. Surely God had proved to Mrs. O'Hara and us that indeed He can take care of three children and can move the heart of a Japanese officer to act as He wishes him to do. Within 12 hours of her death, the children were free! Who is a God like unto our God?

Never will I forget this amazing Christmas when the single candle on the barrel reminded us that God is the true light of the World and in Him there is no darkness. St. Isaac the Syrian once said: "O Lord, the Martyrs can show thee their wounds, which prove their love for Thee; the Saints show their virtues acquired through hope in the Joy of Thy Kingdom; the confessors offer their undying struggles for the Truth as proof of their faith in Thee. But I, O Lord, what do I offer up to Thee to show my love, hope and faith for having overcome death for me? I have neither wounds, nor virtues, nor ceaseless struggles to offer Thee as have the Martyrs, Saints and Confessors. All I can do is to plead for Thy Mercy towards me, a sinner, and to send me Thy Holy Spirit to teach me how to walk on the path of humility which is the only way left for me to enter Thy Kingdom."

We have to choose our loyalties, we cannot have a foot in two opposing camps. When Christ, the Head of the Christians, was crucified, there was only a faithful remnant left at the foot of His Cross. So it is today with the True Church of Christ. She is very small, greatly outnumbered by unbelievers of all kinds. We have to choose whether we want to belong to the sheep and be saved, or to be numbered among the goats. "Do not be unequally yoked together with unbelievers," is the warning. How many of us take heed and leave churches which are corpses in search of the True Living Church? "He who seeks shall find."

He gave us a most beautiful gift by proving to us that what is impossible for man is possible for God. God can open doors or shut them for us as He wishes and just as he sent an angel to release Peter from prison, so He moved the heart of the Japanese officer to let these three children go. As it had been promised to their dying mother, God is quite capable of looking after three children as He manages the Milky Way, with all the other galaxies.

One night in January a terrible storm was raging outside. As we had here and there a tile missing, the rain came into our cell. It was the worst experience of my life up to then. My mother was ill with a high temperature, all around me people were sick. Betty and I were the only two who were not ill. People were groaning and all we could do was to go up to them, say a few comforting words and help to turn them to another positions. One cannot imagine the conditions. We had various cases of dysentery, which meant diarrhoea. We had no water, a few bars of soap from Samson which we could only use in dry-time when we had water flowing in from outside in a stone water-trench on one court-strip. We had no towels and no change of clothing, so what nursing could we do! But when you heard pleas and groanings; "Come to me! Please come to me!..." You had to go and stroke the hair of the sufferer, move their position or rub their arms or legs if they were suffering from cramp.

Suddenly the wind blew off a few tiles above my mother's head and water came down on her and me. I was frantic while looking down at my feverish mother soaked in water and I thought at that moment that I was going mad. My head reeled and I could not think nor feel anything and a great fear overcame me: "Please God", I whispered, "don't let me go mad, let me die, don't let me go mad..." I was crying loudly, maybe howling; I don't know. There was so much noise with the raging storm above us, the rain pouring in all over the cell. From exhaustion I dropped down and fell into a sort of dazed sleep. Then I was woken up by a prodding from my mother and I knew what that meant. People were groaning and they wanted me to come and comfort them. I whispered to my mother: "I am too worn out! I can't do anything!" My mother, although very weak, said in a stern voice: "Get up and go." For a moment astonishment and indignation overwhelmed me. How could my mother expect this from me? Then an inner conviction that she was right (although I judged her to be harsh) made me stumble to my feet. I swayed, half-drunk from tiredness and despair and went over to one of the voices to do my feeble best. Then I went to another one and another one and another one. At last it was still again in the cell; I slumped down next to my mother and fell asleep.

In the morning we went out to our court-strip to dry up. The sick we dragged along the floor to lay them down outside. The warden came with some numbers and brooms to sweep away the water and the P.A. visited us for his daily call. I can't remember how many of us were still alive by that time.

Now and again I think back of that incredible, terrible night and I am thankful to my mother, because she saved me from the shame I would have felt if I had not forced myself to comfort the sick.

Just before my mother's illness we were desperately trying to find a warden who would be willing to bring us supplies of medicine from 'outside' the prison. We looked at the faces of our various wardens but did not dare to trust them, except for one huge black portly warden whom the children called "Uncle." I don't know why they called him "Uncle." He had a broad wide smile that showed white teeth. I decided to test him, going by the judgment of the children who trusted him, so I strolled up to him and whispered: "Do you think you could bring us some medicines from outside? We have an address outside and you will be paid for it." Great shock registered on his face. He quickly walked away from me and I hoped fervently he was not going to report me to the Japanese. Nothing happened in the following days. When Uncle was on duty, he looked away from me and I did not dare to repeat our question. About a week later he walked close to me and whispered the name of the people and their address outside, I told him that I would give him a slip of paper to give to these people. He nodded and I went into the cell and quickly wrote on the paper supplied by the P.A., a plea for help from our friends outside, asking for medicines against dysentery, fever, etc. Then I went out of the cell, stood next to Uncle and when no one was looking I slipped the roll of paper into his hand. We never managed to find out how Uncle operated his mission outside. We never could have long talks with him. He brought in the medicines and I let the men's cell (no. 1) know that Uncle was willing to help. So when my mother fell ill with dysentery she was saved by the medicines smuggled in by Uncle. How deeply grateful we felt towards this tall, very kind man. When the war was over, I heard from the men who were still in Bantjeuj alive, that several months after we had been transferred to a camp, Uncle had been caught smuggling by the Japanese. He was hanged. When I heard this I cried and cried and even now when I think of this man the tears come to my eyes. Your see, I was responsible for his death, because I asked him to start smuggling in medicines. But if he did so for love of Christ, then God the Righteous Judge will reward him accordingly.

One evening we heard a lot of shouting going on and searchlights from the four towers of the prison were streaming across the sky. We heard the sound of running footsteps, boots and screams. Then we saw some shadowy figures on the wall near us and we heard someone falling on our roof. Obviously a chase was going on. At last the poor victim was caught and severely punished by the Japanese.

How could he, a white person, think he could escape from a prison set amongst the black population of the town? What made him take this mad risk? We were all hoping and praying that he would succeed, but we were helpless, locked up in our cell. We all started to think about escape. Can we escape anything in this life, or is it madness to try to escape the inevitable? We are all prisoners in this life on earth, we all face death sooner or later. Can we escape death? All the physical exercises in the world will not ward off death in the end. It is just an illusion to think otherwise. Why not look at the examples of the lives of Saints who tackled death in another way: by accepting this great moment-to-come, they prepared and overcame it through faith. They got hold of true life instead of vanity and found the way of overcoming death through life. There is a spiritual light in their old faces instead of the ironed-out masks of the faces of so many modern people, who try to achieve this by plastic surgery and other artificial means. There is holiness and character in Saints' faces expressing the touching of their souls with an Eternal quality, instead of chocolate-box film star looks. Are we not all escaping from the truth, merely preferring to live in fools' paradises instead of facing the reality that life on earth is as short as grass: here today, gone tomorrow? Do we face up to the fact that this earth is a huge graveyard and we are the people living in the shadow of death, in the valley of darkness? Our hope surely lies beyond the grave, because that life is Eternal and so the meaning of life here must be to prepare for an Eternal Life.

No child will say to you that the meaning of life on earth is to go to school, because he or she realizes that school-time is a preparation for the time after school. Surely this earthly existence, being so short, is a preparation and a test for the time afterwards? We take care of so many earthly insurances; what about our Eternal Insurance? Some people in our prison mentioned the idea of the reincarnation of human beings, and the notion that we can improve ourselves through many lives. Has humanity got better over the years? Are there more Saints today than in the past? It is like trying to life by one's own boot strings. If we do not remember past lives, how can we benefit from the lessons in those lives? How terrible it would be if reincarnation destroyed all relationships of love. The one who is my mother in this life, I will never meet again, according to the doctrine of reincarnation, because she will be someone else in another life. The joy of meeting up and being re-united with loved ones is taken away by reincarnation. In this doctrine, there is no need for God to come to the help of mankind. There is no need for grace.

We had been 99 days in Bantjeuj. By now we were lift with 13 people: 6 children and 7 adults. We came in with 33 people: one person had gone mad and the three children of Mrs. O'Hara had been released, sixteen had died.

We thought it was a day like other days, but suddenly at about midnight 'Uncle' woke us up by speaking through the bars to us: "Tomorrow you are leaving, you are going to be transported. The Japanese officer has just told us that a truck is coming to fetch you." That was all; he was gone.

We all sat up and shivered. None of us could sleep anymore. How scared we were for the future. We were imagining all sorts of horrible things that could befall us. Really it was madness because conditions could not get much worse than what we were already experiencing. Sleeping on a soaked cold ground with rats moving around us at night, the toilet blocked and overflowing, swarms of flies and diseases, no water to wash ourselves, no change of clothing for 99 days, interrogation and little food...that was our life in Bantjeuj. So little hope and trust did we have in better things to come. We are more inclined to descend into gloominess than to hope for joy ahead. We had fleas in our hair, we smelt, and it was with shaky legs that we followed the warden the next morning to the awaiting truck. We said good-bye to the hollow faces behind the bars of the cells which we passed on our way to the inner courtyard. The voices whispered: "God bless you!" - "God protect you!"

The gates opened with a loud rusty screeching noise and off we went out of the jaws of the monster into the world outside. How wonderful, how wonderful to see such an expansion of sky, to see trees and grass even flowers, to see people on cycles in cars and walking. Oh how wonderful the world is with all its vanities and colours. Then we saw a big notice up in the distance 'Tjihajit' and we laughed from relief, as we had been brought to a camp.

When we clambered down from the truck, women came rushing up to us and it was like Paradise. First of all we were scrubbed and scrubbed and de-flead. Food was offered to us, rice with cabbage, and we talked and told them how lucky they were to be in Tjihajit-camp instead of Bantjeuj prison. One hundred days in Bantjeuj was like a life of its own. I always think of my life before Bantjeuj - then Bantjeuj as a life of its own, one hundred days in Bantjeuj - then life after Bantjeuj. Towards the Japanese I do not feel hatred or a need for revenge, because owing to Bantjeuj I learned what the significance of life is, to prepare for death, which is the beginning of the real, true, full life. I know the Japanese did not set out purposely to teach me the meaning of life, but I am so grateful for what I received spiritually, I hope this may off set the darkness of their souls, their cruel inflicting of needless suffering.

I felt desperately lonely in the cell in spite of all the people, because everyone had become like an island trying to survive in terrible conditions. And in a lonely life one has the chance to seek communion with God, who is literally 'at hand', whose Grace is within reach. I realized that I was being prepared in prison, later in the camps, for both life and death. To leave this earth and be with Christ is far better, but life with Him here on earth is also wonderful and a preparation for a greater communion with Him in His Kingdom. Psalm 32: "I will instruct thee and teach thee in the way which thou shalt go, I will guide thee with Mine Eye".

Memories are not the key to the past but to the future. I know that the experiences of our lives, when we let God use them, become the mysterious and perfect preparation for the work He will give us to do. Every experience God gives us, every person He puts in our lives, is the perfect preparation for the future that only He can see.

In Bantjeuj I kept my eyes all day fixed on that bit of heaven. At night looking at the stars, in daytime sometimes clouds moved across, white or pink or edged with gold. All this that seemed so wasteful and so needless - this war - this Bantjeuj prison, this very cell, none of it was unforeseen or accidental. There is a Mighty Plan, a Designer behind the Plan. It is not a matter of punishment, it is a matter of "refining the silver" and all that is dross must be burned away.

In days, hours and months like these, you discover your real self through God. He allows circumstances or people to affect us and gives us an opportunity to affect them. We discover our lack of faith, our impatience, our fears, our despair in the face of defeats or personal comforts. We pray: "God give me patience", but we are in a hurry to receive this virtue.

Who of us, when we come to our senses prefers to have a fur-coat or a Rolls-Royce in preference to our eye-sight, which is free? Imagine living in darkness and missing out on the beauty of nature, of colours, of the expressions on the faces of people. Who would prefer being a champion in any sport, or art, or science to being able to hear the sounds of voices?

We spend quite a lot of money on food, considerably less on water and nothing on air. But we can only live without air for a few minutes, a longer time without water and yet several weeks without food. So we do not pay any money for the air which is most essential for us, and therefore we take it for granted and think nothing of its value. The fool says in his heart: "There is no God", but those of us who have come to our senses, re-think the priorities and values of our life and repent. We should in that case become like the man who has found the Priceless Pearl and for whom nothing else matters anymore than to sell everything so as to obtain this Priceless Pearl, God's grace.

We have to learn the example of Job, who praised God in all the circumstances of his life. Job praised God not only for all the blessings that came his way. When evil befell him he also praised God Who allowed these things to happen in his life. And he said: "Should I receive only the good things from God and not the evil things, if God so chooses to send them to me?"

It is no good, then, denying there is evil in the world, being like an ostrich and burying our heads in the sand in the hope that it will then disappear. My mother taught me to say to myself: "'The Devil is mighty - but God is Almighty".

«История моей жизни в России говорит о страданиях и трагедиях.

Каждое мгновение своей жизни я должна благодарить за великую

милость к нам Бога, не только выведшего нас живыми из того

ужасного места, в какое превратилась Россия, но через страдания

приведшего нас к познанию существования Бога – величайшего дара

17 Июня я заболела. Пришлось улечься в постель. Ближе к часу, когда я лежала и дремала, а Ика возилась на кухне, я услышала шаги Ники, и вот он уже в моей комнате. Страшная мысль мелькнула у меня в голове. Неужели я так плоха, что Ники пришел среди дня, чтобы взглянуть на меня? У него на работе было очень строго, и отлучиться можно было, только если случалось что-нибудь действительно серьезное.

«По-видимому, мне осталось не долго жить, и он пришел повидать меня», - подумала я. Я сказала ему, что мне пришло в голову, но он только спросил, как я себя сейчас чувствую. Потом сообщил, что мы едем за границу.

- Вчера вечером я получил повестку из ГПУ, но ничего не сказал тебе, чтобы не волновать. Утром вместо работы отправился в это ужасное место. Меня приняли очень вежливо, называли князем, усадили и предложили сигарету. Потом один из них спросил: "«Князь, вы бы хотели уехать за границу?" Не колеблясь, я ответил: «Да, мне хотелось бы уехать за границу». – «Ладно, мы можем это устроить для вас и для вашей семьи. Нам будет приятно помочь вам чем-то. Теперь вы знаете о наших добрых намерениях по отношению к вам. Я советую пойти и обсудить все с женой. Вы можете начать с того, что поедете в Москву, естественно, мы оплатим все расходы, так что вы можете не беспокоиться относительно этого. Вы можете выбирать лучшие гостиницы. Забудьте обо всех беспокойствах и трудностях. Живите и развлекайтесь, как хотите. Все нами будет оплачено, мы позаботимся о вашей жене и семействе. Если ей что-то понадобится, пусть приходит к нам, мы поможем. Тем временем мы приготовим для вас визы, паспорта и все остальное, это займет время, как вы понимаете. Потом вы сможете отправиться.

Услышав это, я встала с постели, я была здорова, я моментально поправилась. Все недомогание исчезло. Когда Ика вошла в комнату и увидела меня, она воскликнула:

- Что ты делаешь? Разве ты не знаешь, как ты больна? Как ты могла встать?

Я только и могла ей ответить, что все в порядке, что я хорошо себя чувствую, и мы отправляемся за границу. Я думаю, что этот день был счастливейшим в моей жизни. Богоматерь исполнила вторую мою просьбу.

Мы совершенно не знали, откуда пришло наше спасение. Большевики держали это в секрете от нас. Они дали нам понять, что сами организуют наш отъезд. Они также рекомендовали помалкивать об этом, так чтобы не могли распространиться слухи. Итак, Ники уехал в Москву. Он полагал, что через десять дней вернется, а ГПУ будет держать меня в курсе его дел.

Прошло три недели, отпуск сестры закончился, и ей пришлось вернуться в Москву. Прошло еще две недели, никаких известий о возвращении Ники. В ГПУ мне всегда говорили одно и то же:

- С ним все в порядке, наслаждается жизнью, ходит в театры и тому подобное.

Наконец он вернулся. Он жил в первоклассном отеле. Еда была прекрасной, ванна каждый день, он мог делать, что хочет, видеться с друзьями при желании. Но каждый день в определенный час он должен был встречаться с определенным человеком, который спрашивал его, как он проводил время и что он делал. Человек был всегда вежлив, шутил и даже советовал, куда Ники стоит пойти и чем себя развлечь. Недели проходили, и Ники начинал думать, что что-то надо делать. По приезде он сразу же запросил визы и паспорта, но время шло, а ничто не двигалось с места. Прошло уже шесть недель, а все оставалось по-прежнему.

И, наконец, он прозрел: все это был трюк, потому что в один прекрасный день этот человек предложил Ники крупную сумму денег, если он останется в России.

- Вот вы сейчас развлекаетесь, а жизнь беженца в чужой стране ужасна.

Ники отказался и решил, что наступила пора действовать.

К тому времени из завуалированных намеков в письмах из Лондона, из намеков на учителя немецкого языка, учившего Ники и его брата в юности, мой муж понял, что наше освобождение имеет какое-то отношение к главе германского правительства. На следующее же утро он узнал, где находится германское посольство, повидался с послом, объяснил ситуацию и нашел, что тот очень хочет помочь нам. Когда позже, в тот же день он сказал об этом своему «посетителю», тот стал бледнее бумаги, а Ники получил распоряжение собираться и немедленно покинуть Москву.

- Что мы будем делать? – Спросила я, - что с нами случится?

- Ничего, - ответил он, - посол знает о нас, и они не посмеют нас тронуть. Мы сами должны готовиться к отъезду. Нам придется продать вещи. Этот жуткий человек сказал, что теперь они не помогут нам ни копейкой, и мы должны справляться сами.

Трудно передать, что мы чувствовали в этот опасный период нашей жизни. Но внутренний голос говорил, чтобы мы были готовы, собраны, спокойны и действовали, держа себя в руках и не оглядываясь по сторонам, и, укрепившись духом, шли прямо к цели. Но нас подстерегали опасности, и мы не знали, в чьих руках находимся. На другой день после возвращения Ники, я решила нанести визит в ГПУ.

Я вошла так, как будто ничего не произошло, и прошла прямо в обычную комнату. Мой ГПУшник был на месте, но с какой холодностью он меня встретил, с каким равнодушием, будто говорил: «Я не понимаю, зачем вы пришли».

Я пыталась завязать разговор, но безрезультатно. Я попросила муки, поскольку у меня вся вышла. Ответ был:

- Мы не можем снабжать вас больше, ваш счет закрыт.

- Нам это неизвестно, но он закрыт, и это окончательно.

Было ясно, что больше я ничего не узнаю, и я ушла.

Мы продали свои пожитки, зимнюю одежду, пальто, посуду, кухонные принадлежности, лишнюю одежду, даже примус и большой самовар, но не выручили много. Правда, мы выговорили себе право пользоваться ими, пока не уедем. Но главное, что следовало продать – нашу двухкомнатную квартиру. В них была большая нужда, так что было не трудно найти людей, желавших купить нашу. Итак, мы продали квартиру с условием пользоваться гостиной, пока не сможем уехать. Но каждый раз, как я ходила в ГПУ узнать, не прибыли ли наши паспорта ответ был прежним:

- Никаких новостей, и вы не можете уехать, не поставив нас в известность.

Дни тянулись, мы продали все, что имели, и не могли уехать. Однажды мы сидели дома в скверном настроении, вдруг раздался стук в окно, заставивший нас поднять головы, и нам была вручена большая кастрюля горячего борща. Какой праздник был у всех нас в этот день! Я никогда не пробовала ничего подобного, настолько он был вкусен. Мы почувствовали себя лучше и решили снова действовать.

- Почему бы не уехать, например, завтра, - предложила я, - чего мы ждем? Мы продали все, даже квартиру, и новые жильцы начинают проявлять нетерпение, квартира принадлежит им, а мы все еще тут. Пойдемте на старое кладбище, попросим отслужить молебен и отправимся.

Ники согласился, и мы все – малютка, дети и мы – пошли в церковь на старом кладбище. Вечерняя служба кончалась. Несмотря на то, что это был канун Успения Богоматери, и церковь была полна народа, мы не могли найти священника, чтобы отслужить молебен. Мы вернулись домой, чувствуя, что нам пока ехать нельзя.

Мы все обсудили и решили, что надо найти надежного человека, который мог бы поехать в Москву нашим курьером. Мы оплатили бы ему дорогу туда и обратно и дали бы письмо к тете Нине, объясняющее нашу ситуацию, с просьбой связаться с германским посольством. Наши новые хозяева были очень добрыми людьми, и к тому же в их интересах было, чтобы мы скорее уехали. Они нашли для нас молодого человека, который согласился проделать то, что мы хотели.

Через несколько дней он вернулся, сказав, что тетя Нина отказалась пойти для нас в посольство.

- Они не должны валять дурака, а собрать вещи и сами приехать в Москву. Это все, что я могу сказать. До свиданья.

Мы были ошеломлены. Две мысли мучили нас: то ли последовать совету тети Нины, то ли искать другой путь.

- Она не отдает себе отчета, в какой ужасной ситуации мы находимся. Мы как мыши в ловушке, сказала я.

Мой муж помолчал некоторое время, а потом сказал:

- Давай соберемся и отправимся как можно скорее. Ожидание ничего не даст. Этот узел надо разрубить, так или иначе.

- Мы должны пойти в церковь, - сказала я, - мы не можем уехать без молебна.

На этот раз все было совершенно по-другому, мы сразу нашли священника, он отслужил молебен, благословил и пожелал всего хорошего. Ники пошел сообщить ближайшим друзьям о нашем решении, а потом мы в деталях разработали план действий. Мы решили, что на следующее утро Ники должен пойти на станцию и купить билеты и организовать перевозку нашего большого сундука. Мы точно знали, когда отбывает поезд. Мы должны были покинуть дом в три очереди. Сначала выйдет Ники, совершенно один. Потом подруга, которой можно было доверять полностью, возьмет Булю, а последней выйду из дома я с малюткой на руках и с Мимой. Нам нужно было еще написать открытку и отослать ее этим же вечером, но не тете Нине, а нашим друзьям, которые дадут ей знать, если что-то с нами случится. Текст открытки был следующим: «Сентябрь. 7.1932. Семья Бебишон (прозвище Валентины) выезжает из Перми восьмого. Надеемся, что у вас все благополучно и каникулы прошли хорошо».

Рано утром подъехала большая телега и забрала наш большой сундук и несколько вещей меньшего размера. Ники вышел, как было запланировано, а вскоре наша подруга забрала Булю. Потом вышла я с двумя младшими детьми, но вместо того, чтобы сразу пойти на станцию, я свернула в сторону и постучала в дверь священника. Матушка открыла дверь и впустила нас.

Услышав, что мы уезжаем, она спросила, есть ли у меня еда для детей. Я ответила, что у меня ничего нет. Она отрезала большой ломоть хлеба, завернула и вручила его мне.

Я попросила ее благословить нас, поцеловала ее руку, и мы вышли. Отец Леонид был опять в тюрьме.

Утро было сереньким, и слегка морозило. По пути мы встретили женщину, которая стирала наше белье. Увидев меня, она спросила:

На вокзале Пермь-1 наша маленькая группа воссоединилась. Поезд был уже подан. Появились два ближайших друга – крестная мать малютки и девушка, которая носила нам воду из колодца. Мы попрощались с ними и вошли в вагон. Ники сел у окна. Между ним и мной мы поставили корзинку с ребенком. Двое детей сели напротив. Внезапно дверь открылась, и вошла группа людей в форме с револьверами в руках. Они посмотрели вокруг, уставились на нас, а затем один из них сказал:

Они вышли, оставив дверь открытой. Один из пассажиров заметил.

Мы не произнесли ни слова. Я сидела и молилась. Кого еще они могли искать – конечно, нас… Ужасные мгновенья, их невозможно забыть… Но, наконец, паровоз засвистел, и поезд тронулся. На станции Пермь-2 поезд стоял двадцать минут. Мы сидели и ждали, не смея произнести ни слова, потом опять гудки, и поезд начал двигаться. Он шел быстрее и быстрее и скоро пересек Каму.

Я не была так уверена, но ничего не сказала, надеясь на лучшее. Чем дальше мы ехали, тем лучше себя чувствовали. Это было долгое путешествие. Мы могли покупать еду на некоторых станциях, но были очень рады большому куску хлеба. Ехали весь этот день, ночь, весь следующий день и все следующую ночь, а в девять часов утра 10 сентября поезд остановился у московского перрона.

Мы взяли извозчика и приехали в дом тети Нины. По счастью, моя сестра Елизавета была как раз там. Мы были так счастливы оттого, что наконец, оказались все вместе. Тетя Нина могла нам предложить только маленькую комнату, так что Ники нужно было устраиваться в другом месте. У него когда-то был доходный дом, который он продал незадолго до революции, но дворник там остался прежним и предложил приютить его. Так что после приятного обеда Ники сразу ушел. Нужно было много всего сделать, самое главное выяснить вопрос относительно паспортов и виз. У тети мы устроились очень удобно. Я спала на большой постели моей бабушки вместе с Мимой. Бабушка скончалась за два месяца до нашего приезда. Ники дважды в день приходил к трапезам. Он был очень занят, организуя все для нашего дальнейшего путешествия.

Все шло замечательно. Через день после того, как мы прибыли в Москву, паспорта были готовы, а вскоре и визы. Нам стало ясно, что ГПУ не старается препятствовать нам, но пыталось запугать, чтобы мы сами отказались от поездки. Они сделали последнюю попытку, когда мы покидали Пермь, сделав вид, что обыскивают поезд. Когда же мы уехали из Перми, они сдались.

Наши десять дней пребывания в Москве были очень приятными. На второй день мы все пошли на Кладбище Александра Невского, где покоились моя дорогая бабушка Татищева и тетя Тун. Узнав о нашем приезде, многие наши друзья приходили повидать нас. Детей баловали и восхищались ими. Тем было интересно в новой обстановке. Даже спустить воду в уборной было очень любопытно. Они шептались и постоянно пробегали по коридору, чтобы дернуть за цепочку, до тех пор, пока не вмешалась тетя Нина. Поскольку все шло так хорошо с нашим отъездом, мы несколько успокоились и чувствовали себя лучше физически и морально.

Наконец, когда все приготовления были закончены, Ники решил пойти купить билеты. Это было самое последнее, что осталось сделать, и к тому же самое простое, потому что очень немногим разрешалось ехать за границу и билетов покупалось мало. Ники ушел, как всегда, и мы ожидали его на следующее утро с билетами в руках. Когда я открыла дверь, его лицо было серьезным, а не улыбающимся, как обычно. Я посмотрела на него и спросила, что случилось, получил ли он билеты.

Он ответил, что не смог достать никаких билетов.

- Но почему? – спросила я, начиная паниковать.

- Я не знаю, - ответил он, - у них нет, или они не хотят продавать их.

Как молния пронзила меня мысль: «Я не поблагодарила Матерь Божию за избавление, не сделала ни малейшей попытки, не сделала и шага по направлению к церкви». Тетя Нина говорила мне, что большевики закрыли маленькую кирпичную церковь у Кремля и что икона Пресвятой Девы, перед которой я молилась о нашем спасении, перенесена в церковь совсем недалеко от того места, где мы жили. Я легкомысленно полагала подождать с благодарностями, пока мы не доберемся до Берлина.

Я не стала говорить об этом, мы провели вечер тихо, и, уходя от нас, Ники сказал, что завтра утром он опять попытается купить билеты.

На следующее утро тети Нины не было дома, она давала уроки. Я одела двух детей, оставив малютку на попечении Маши, преданной прислуги, которая ухаживала за моей бабушкой, и мы направились прямо в церковь. К тому времени, как мы пришли, Литургия подошла к концу, и люди постепенно расходились. Я подошла к столу, где продавались свечи, купила одну и подошла вместе с детьми к чудотворной иконе Пресвятой Богородицы «Нечаянная Радость». Людей вокруг было немного. Мы преклонили колени и поцеловали икону, и я поблагодарила Пресвятую Деву за Ее великую милость к нам. Потом мы тихонько вышли из церкви, и пошли домой. Вскоре появился Ники, я поспешила ему навстречу и спросила о билетах. Он улыбался, ответа не требовалось.

Следующий день, 16 сентября 1932 года, был днем нашего отъезда. Поезд отходил в 11 вечера. Мы решили, что нас будет провожать только сестра, для тети Нины это было бы слишком тяжело. Она выглядела грустной, когда мы расставались. Она знала, что последний раз видит нас на этом свете. Разлучаясь так, люди делают это не ради у3довольствия, не для того, чтобы увидеть другие страны или составить себе состояние, они вынуждены покидать свою страну, чтобы избежать участи быть раздавленными. В этом, быть может, заключалось некоторое утешение.

На вокзале мы окончательно попрощались. Ика плакала и перецеловала нас всех. Поезд тронулся. Горечь расставания перемешивалась с огромным облегчением и радостью при мысли, что наши страдания подходят к концу.

На следующее утро мы доехали до последней остановки перед границей. Это был день, когда Православная Церковь празднует исход из Египта по дну Красного моря. Нам нужно было пересесть в другой поезд и пришлось вытащить все наши вещи и сундук на станцию. Там ждали два часа, пока все было подвергнуто тщательному досмотру. Они, видимо, пытались найти драгоценности, золотые и серебряные вещи, но их не было. То немногое, что у нас было – иконы и немного бриллиантов, доверенных нам немецкой гувернанткой Катей Мансуровой, - находились в надежном месте – немецком консульстве. Их должны были передать нам по прибытии в Германию. Пока шел досмотр, у нас было два часа волнений. Мы знали случаи, когда людей возвращали обратно прямо с границы.

Наконец досмотр был кончен, и нам пришлось упаковывать вещи заново. Мы погрузились в поезд, который шел на Берлин через Польшу. Мотор заработал, мы медленно отъехали от станции. Поезд шел все быстрее и быстрее, но вот мы подъехали к границе, и он слегка замедлил ход.

- Красный флаг, посмотри на него в последний раз.

Мы смотрели на него, пока он не исчез из виду. После этого мы перекрестились.

Через тридцать шесть часов после отъезда из Москвы мы прибыли в Берлин, усталые, но счастливые. Нас встретила милая немецкая дама – баронесса фон дем Кнезебек. После нескольких недель пребыван7ия в их поместье, мы жили еще некоторое время в Южной Германии, в замке кузена матери и его жены, Кирилла и Руфи Шмидт-Нарышкиных.[2] Потом, после воссоединения с матерью, Котом и многими старыми друзьями в Париже, мы переехали в Англию.

Мы узнали, как было устроено наше бегство. Моя мать встретила в Париже родственника Ники, который упомянул, что племянник президента Гинденбурга[3] женат на Голицыной. Она, в сущности, не была родственницей моего мужа, но стоило попробовать. Вава написал Гинденбургу, а тот Сталину с просьбой разрешить «кузенам» навестить его. В то время Советское правительство пыталось установить дружеские отношения с Германией. Поэтому они не решились отказать и, тем не менее, не говорили нам об этом. Такая прямолинейность была не в их духе, а ведь мы были им совершенно не нужны, и наш отъезд не мог ничему повредить.

В конце концов, мы обосновались в Лондоне, и три года спустя родилась наша третья дочь – Мария. Жизнь не была легкой: у нас не было собственных денег, а здоровье Ники постепенно ухудшалось. Кроме того, в течение первых лет из-за экономического кризиса нам не разрешалось работать. Но мы видели так много доброты и от русских, и от англичан, и теперь я живу рядом с моими четырьмя детьми и пятью маленькими внуками. Мой дорогой Ники умер в 1958 году. Все эти трудные годы он прожил, не теряя бодрости.

История моей жизни в России говорит о страданиях и трагедиях. Каждое мгновенье своей жизни я должна благодарить за великую милость к нам Бога, не только выведшего нас живыми из того ужасного места, в какое превратилась Россия, но через страдания приведшего нас к познанию существования Бога – величайшего дара в этом мире. Наша история не является исключением, существуют тысячи других, более тяжелых. Для тех из нас, кто постиг эту великую истину, самое главное теперь – жить в соответствии с ней и пытаться передать ее людям, с которыми сталкивает нас жизнь.

[1] Редакция «Верности» благодарна Князю Д. Голицыну, любезно предоставившего возможность познакомить наших читателей с тем, как совершился чудом отъезд их семьи из СССР. Мы знакомим читателей с 13 главой и эпилогом книги: Княгиня И.Д. Голицына, Воспоминания о России (1900 – 1932), Москва, Айрис-Пресс 2005, 210+ стр.

[2] Шмидт-Нарышкин Кирилл – сын Натальи Федоровны Нарышкиной и поручика Баденской службы Г. Шмидта. Руфь – жена Кирилла Шмидт-Нарышкина.

[3] Гинденбург Пауль фон (1847-1934) – генерал-фельдмаршал, начальник Генштаба, президент Германии (1925-1934).

Начиная с этого номера, редакция Верности будет помещать в журнале копии документов касающихся истории Русской Православной Церкви в Америке. Миннеаполис был одним из главных центром Православного миссионерства в Северной Америке. Из этого города раздался призыв Св. Алексия (Товта) к приехавшим в Америку униатам, чтобы они возвращались в веру своих отцов. В этом городе Св. Тихон, Патриарх Всероссийский, организовал Духовную Семинарию. Оригиналы предлагаемых читателям документов находятся в Архивах Американцев Русского Происхождения в Миннесоте. К сожалению, на многих документах чернила полиняли. В виду недостаточного качества имеющейся в редакции техники, мы вынуждены содержание некоторых документов перепечатывать. Текст будет помещаться без каких-либо изменений.

№ 1 ПИСЬМО ПРЕОСВЯЩЕННОМУ АРХИЕПИСКОПУ ТИХОНУ С СООБЩЕНИЕМ, О ПРИСВОЕНИИ ЕМУ ПОЧЕТНОГО ЗВАНИЯ ДОКТОРА ТЕОЛОГИИ.

№ 2 ПИСЬМО ПРЕОСВЯЩЕННОМУ АРХИЕПИСКОПУ ТИХОНУ С СООБЩЕНИЕМ, О ПРИСВОЕНИИ ЕМУ ПОЧЕТНОГО ЗВАНИЯ ДОКТОРА ТЕОЛОГИИ.

№ 3 ПИСЬМО ПРЕОСВЯЩЕННОГО АРХИЕПИСКОПА ТИХОНА В СЕВ.-АМЕРИКАНСКОЕ ДУХОВНОЕ ПРАВЛЕНИЕ О ПЕРЕНЕСЕНИИ АРХИЕРЕЙСКОЙ КАФЕДРЫ.

Пророчества Карла Маркса – об исчезновении семьи, частной собственности, денег, наций и т. д. – как известно, не сбылись. А вот чего он не предсказал, это что главным пособником в уничтожении старого мира и построении нового будет либеральное духовенство.

Под влиянием марксистского учения, в либеральных кругах католичества и протестантизма, в середине прошлого столетия возникло мнение об обязанности духовенства «быть с народом». Священники, забывая свою главную обязанность нести Учение Христа, стали рабочими на фабриках и заводах, и даже партизанами с оружием в руках в стремлении построить рай на земле.

Под влиянием марксистских деятелей на Западе появилось так называемое «Освободительное богословие», которое - в особенности в Южной и Северной Америке, - обратило храмы в места общественных дел. Некоторые из духовных лиц были уверены, что Христос мог дать ответы на вопросы, как попасть в Царствие Небесное, а у Маркса были приведены правильные ответы на то, как помочь нищим, голодным и угнетенным на земле. Они забывали что: «не можете служить Богу и мамоне» (Лук. 16, 13). Проповеди такого духовенства были направлены на борьбу с безработицей, преступностью, расовой и половой дискриминацией. Для привлечения большего количества людей они устраивали музыкальные и танцевальные развлечения. Богослужения превращались в представления, а проповеди в политические речи. Божьи места молитв становились общественными клубами. По убеждению этих «пастырей», на свете будет легче жить, если будут перераспределены материальные средства. Для этой цели все религии мира должны объединиться. Таким образом, значительная часть западного духовенства, забывая что «никакой слуга не может служить двум господам» (Лук. 16, 13), стала участвовать в планах создания мирового правительства и нового мирового порядка. Направив свою деятельность на участие в мирских делах, это духовенство делает религию бесполезной, не ведущей следующие поколения людей к спасению душ, низводя её до степени орудия политических и экономических изменений.

Советское правительство передало ряд обязанностей по пропаганде и шпионажу духовенству Московской Патриархии, которое мало интересовалось церковными делами. Это «духовенство» разделяло марксистское мнение о том, что недостаточно только свержение капитализма, но необходима и «отмена религий», как иллюзорного счастья людей. Поскольку МП была организована и действовала как часть безбожного советского режима то она была воплощением, как предсказано, «духа антихриста, о котором вы слышали» (1 Иоан. 4, 3).

После того как коммунисты изменили свое именование на «демократов» и «республиканцев», просоветские духовные лица, часто совсем не верующие, остались в руководстве МП. Они, уже прежде участвовавшие с политическими поручениями в экуменических организациях, продолжают и теперь марксистскую деятельность, исполняя поручения правительства. Для этого они вращаются на конференциях и съездах среди неправославного и даже нехристианского духовенства.

А с недавнего времени некоторые воспитанные в либеральных училищах духовные лица РПЦЗ, также начали отвлекаться от своей прямой обязанности. Их начали увлекать выступления в клубах, радио и телестанциях, в собраниях других исповеданий.

Эти русские священники, целыми группами или индивидуально, начали поездки в РФ для встреч и переговоров с представителями МП проводя там более времени, чем на местах своей службы. Подвергшись влиянию воспитанного в марксистском духе духовенства МП, они, не замечая этого, в свою очередь увлекаясь политическими и экономическими, а не церковными делами, отвлекают верующих от Православия, вследствие чего отношение верующих к ним, изменилось: «такой человек есть обольститель и антихрист» (2 Иоан. 7).

Видя в РФ новые или восстановленные блистающие золотом церковные купола, обольщенное духовенство Зарубежной Церкви пребывает в умилении, не замечая того, что рождаемость русского народа, средняя долговечность и количество населения ежегодно катастрофически падают и также то, что правительство, тратя средства на МП, не заботится о благоденствии народа. Это распропагандированное духовенство увлекает верующих на унию с МП, расписывая радужные картины светлого будущего Православия. После возвращения из нео-коммунистического «рая», они даже угрожают духовенству и мирянам, опасающимся стать частью МП, изумляя всех своим поведением.

Однако большинство духовенства РПЦЗ настроено против поспешного канонического и евхаристического общения с МП и против введения обновленчества в церковный обиход. Оно, терпеливо и добросовестно, поддерживаемое верующими Зарубежной Руси, продолжает исполнение своих пастырских обязанностей и верит в правильность пути избранного первосвятителями Митрополитами Антонием, Анастасием, Филаретом и Виталием.

Грозящей исчезновением РПЦЗ деятельностью заняты, главным образом, один из архиереев, разделяющий почему-то мнение о благотворности единого государства Европы и несколько заблуждающихся священников, вводящих в Зарубежной Церкви обновленчество. В этой тлетворной деятельности они поддерживаются находящимися далеко от Церкви организациями. В результате, в приходах этого про-патриархийного духовенства, посеяны раздор, неясность и недоверие.

Дорогие о Господе Георгий Михайлович и все Ваши единомышленники и соратники

Примите мои искренние поздравления с началом благодатного Успенского Поста и праздником происхождения честных древ Животворящего Креста Господня. Да благословит и укрепит Вас Всемилосердный Господь и Его Пречистая Матерь.

=============================================================================

ВЕРНОСТЬ (FIDELITY) Церковно-общественное издание

   “Общества Ревнителей Памяти Блаженнейшего Митрополита Антония (Храповицкого)”.

      Председатель “Общества” и главный редактор: проф. Г.М. Солдатов.

      President of The Blessed Metropolitan Anthony (Khrapovitsky) Memorial Society and Editor in-Chief: Prof. G.M. Soldatow

     Сноситься с редакцией можно по е-почте: GeorgeSoldatow@Yahoo.com или

      The Metropolitan Anthony Society, 3217-32^nd Ave. NE, St. Anthony Village, MN 55418, USA

      Secretary/Treasurer: Mr. Valentin Wladimirovich Scheglovski, P.O. BOX 27658, Golden Valley, MN 55427-0658, USA

      Список членов Правления Общества и Представителей находится на главной странице под: Contact

      To see the Board of Directors and Representatives of the Society , go to www.metanthonymemorial.org and click on Contact

      Please send your membership application to: Просьба посылать заявления о вступлении в Общество:

      Treasurer/ Казначей: Mr. Valentin Wladimirovich Scheglovski, P.O. BOX 27658, Golden Valley, MN 55427-0658, USA

      При перепечатке ссылка на “Верность” ОБЯЗАТЕЛЬНА © FIDELITY

     Пожалуйста, присылайте ваши материалы. Не принятые к печати материалы не возвращаются.

Нам необходимо найти людей желающих делать для Верности переводы с русского на английский, испанский, французский, немецкий   и португальский языки.

Мнения авторов не обязательно выражают мнение редакции.   Редакция оставляет за собой право редактировать, сокращать публикуемые материалы.   Мы нуждаемся в вашей духовной и финансовой поддержке.

Any view, claim, or opinion contained in an article are those of its author and do not necessarily represent those of the Blessed Metr. Anthony Memorial Society or the editorial board of its publication, “Fidelity.”

==============================================================================================

ОБЩЕСТВО БЛАЖЕННЕЙШЕГО МИТРОПОЛИТА АНТОНИЯ

По-прежнему ведет свою деятельность и продолжает издавать электронный вестник «Верность» исключительно за счет членских взносов и пожертвований единомышленников по борьбе против присоединения РПЦЗ к псевдоцеркви--Московской Патриархии. Мы обращаемся кo всем сочувствующим с предложением записаться в члены «Общества» или сделать пожертвование, а уже ставшим членам «Общества» напоминаем o возобновлении своих членских взносов за 2006 год.

Секретарь-казначей «Общества»   В.В. Щегловский

The Blessed Metropolitan Anthony Society published in the past, and will continue to publish the reasons why we can not accept at the present time a "unia" with the MP. Other publications are doing the same, for example the Russian language newspaper "Nasha Strana" www.nashastrana.info (N.L. Kasanzew, Ed.) and on the Internet "Sapadno-Evropeyskyy Viestnik" www.karlovtchanin.com, ( Rev.Protodeacon Dr. Herman-Ivanoff Trinadtzaty, Ed.). There is a considerably large group of supporters against a union with the MP; and our Society has representatives in many countries around the world including the RF and the Ukraine. We are grateful for the correspondence and donations from many people that arrive daily. With this support, we can continue to demand that the Church leadership follow the Holy Canons and Teachings of the Orthodox Church.

=============================================================================================



БЛАНК О ВСТУПЛЕНИИ - MEMBERSHIP APPLICATION

ОБЩЕСТВО РЕВНИТЕЛЕЙ ПАМЯТИ БЛАЖЕННЕЙШЕГО

МИТРОПОЛИТА АНТОНИЯ (ХРАПОВИЦКОГО)

THE BLESSED METROPOLITAN ANTHONY MEMORIAL SOCIETY

     Желаю вступить в члены общества. Мой годовой членский взнос в размере $ 25

с семьи прилагаю. Учащиеся платят $ 10. Сумма членского взноса относится только к жителям США, Канады и Австралии, остальные платят сколько могут.

(Более крупные суммы на почтовые, типографские и другие расходы принимаются с благодарностью.)

     I wish to join the Society and am enclosing the annual membership dues in the amount of $25 per family. Students

       pay $ 10. The amount of annual dues is only for those in US, Canada and Australia. Others pay as much as they can afford.

(Larger amounts for postage, typographical and other expenses will be greatly appreciated)

ИМЯ - ОТЧЕСТВО - ФАМИЛИЯ _______________________________________________________________

NAME—PATRONYMIC (if any)—LAST NAME _______________________________________________________

   АДРЕС И ТЕЛЕФОН:___________________________________________________________________________

   ADDRESS & TELEPHONE ____________________________________________________________________________

Если Вы прихожан/ин/ка РПЦЗ или просто посещаете там церковь, то согласны ли Вы быть Представителем Общества в Вашем приходе? В таком случае, пожалуйста укажите ниже название и место прихода.

If you are a parishioner of ROCA/ROCOR or just attend church there, would you agree to become a Representative of the Society in your parish? In that case, please give the name and the location of the parish:

   ПОЖАЛУЙСТА ВЫПИШИТЕ ЧЕК НА:                                  Mr. Valentin W. Scheglowski

С ПОМЕТКОЙ:                                                                                           “FOR TBMAMS”

И ПОШЛИТЕ ПО СЛЕДУЮЩЕМУ АДРЕСУ:                                        P.O. BOX 27658

CHK WITH NOTATION:                                            Golden Valley, MN 55427-0658, USA

SEND COMPLETED APPLICATION TO:

_________________________________________________________________________                __________

Если Вы знаете кого-то, кто бы пожелал вступить в наши члены, пожалуйста сообщите ему/ей наш адрес и условия вступления.

If you know someone who would be interested in joining our Society, please let him/her know our address and conditions of membership. You must be Eastern Orthodox to join.

=================================================================================================