[1] «Уральское казачье войско в борьбе с большевиками» (Бел. Дело» 11). Дальнейший путь на Тегеран изображен Толстовым в книге «От красных лап в неизвестную даль». (Константинополь, 1922).

[2] «Сибирские Огни» № 1-2 «Белые в Китае».

[3]  Гинс II, 507; «Чешские аргонавты» 19. Кап. Ясинский-Стахурек письмом от 5 февраля тоже вызывал на дуэль Сырового.

[4]  Смирнов «От Колчака к Советам». «Сиб. Огни» 27. V, 136; Н.К. Волков «Сибирь под властью большевиков» «Общее Дело» № 117.

[5]  Сахаров дал наиболее полное описание сибирского «ледяного похода».

[6]  Любопытна его судьба – в конце концов, он все-таки попал в эмиграцию.

[7]  По-видимому, не «энтузиазм» советской армии, на который ссылается Смирнов, а действия партизан являлись причиной арьергардных боев. По требованию самих железнодорожников, В.Р. Ком. Вынужден был от Нижнеудинска до Иннокентьевской установить 20 верстную нейтральную зону по обе стороны линии во избежание конфликта с чехословацкими эшелонами. («П.Д.», 198).

[8]  «Осмотр местными русскими властями эшелонов чеховойск – сообщают «Изв. Ирк. Р.К.» – часто обнаруживают беглых русских офицеров, которые арестовываются без препятствия со стороны чехов».

[9]  «Первая встреча партизан с красной армией» (Б. За Ур. 324).

[10]  Со стороны чехов в делегацию входил поручик Гаупе.

[11]  «Б. За Ур.» 293. Относительно вывоза золота (об этом имелся соответствующий пункт договора) было дано коммунистам 6 февраля распоряжение: «портить путь, взрывать мосты, туннели и т.д. («П. Дн.» 208).

[12]  “U Sibirske armady”  стр. 269, 272.

[13]  Оперативная сводка 3 февр. Говорила, что наступающие каппелевцы двигаются параллельно полотну ж.д. отрядами в 3000 из ударных частей и 12000 больных, раненых и обмороженных. («П.Д.», 205)

[14]  Перепечатано в «Последн. Новос.» 17 февр. 1925 г. Между прочим, Чудновский говорит, что он настаивал тогда же на расстреле всей головки «контрреволюции» – около 20 человек.

[15]  Ген. Лохвицкий, со слов одного офицера-очевидца, рассказывал на парижском собрании памяти адм. Колчака, что последний снял перстень, в котором был заделан яд и бросил его при аресте в Иркутске. Сделал он потому, что хотел чашу испить до дна. Рассказ Чудновского нам представляется более вероятным.

[16]  Очень широкое распространение получила версия, по которой красноармейцы отказались расстреливать адмирала,  и он был убит командовавшим отрядом чекистом. В дни памяти эта версия вновь обошла все зарубежные газеты. Ее, среди других, повторил и кап. Лукин на столбцах «Послед. Новости», делая ссылку на статью проф. Перса, в которой эта версия воспроизводилась со слов американского журналиста, расспрашивавшего какого то чекиста Ивашева. По моему мнению, вся эта версия – вплоть до рассказа о золотом портсигаре, отданном адмиралом красноармейцам, не заслуживает никакого внимания.

[17]  Передавая власть, П.Ц. передал большевикам и всех своих политических «пленников». В мае был инсценирован большой процесс «членов самозванного и мятежного правительства и их вдохновителей» – среди них оказался и Гришина-Алмазова… Не стоит останавливаться на десятидневной комедии суда, при непосредственном участии партизанских вождей Щетинкина и Мамонтова. Червен-Водали, Шумиловский, Ларионов и Клафтон приговорены были к смерти. Приговор – как сообщили «Изв. Сиб. Ревкома» (№2) – был приведен в исполнение в ночь на 23 июля. (Подробности казенного сообщения были перепечатаны в «Общем Деле» 30 авг. 21 г.) Суд признал обвиняемых виновными в подготовке монархического переворота, в распродаже России, в сношениях с буржуазными иностранными правительствами, в найме разбойничьих банд чехо-словаков, в клевете на советскую власть и в организации массовых расстрелов. Обвиняемые оказались виновными и в разрушении ж.д. полотна, и во взрывах мостов и водокачек, и в объявлении царского гимна «Коль Славен» национальным гимном, и в убийстве Новоселова, и в перевороте 18 ноября, и в денежных подлогах, и в ассигновании денег на розыски семьи Романовых и проч. Официальное обвинительное заключение заведующего отделом «юстиции» Сибирского револ. Трибунала Гойхбарга, бывшего когда-то сотрудником знаменитого «Права», напечатано в сборнике «Колчаковщина» (Екатеринбург, 1924).

[18]  Не надо смешивать с Крейчи, возглавлявшем политическую делегацию.

                          * * *

«За публичное оказательство меньшевизма наши революционные суды должны расстреливать, а иначе это не наши суды, а Бог знает, что такое. Они никак не могут понять и говорят: «Какие у этих людей диктаторские замашки». Действительно, такая проповедь, которую изрекают и Отто Бауэр, и эсеры, составляет их собственную натуру: «Революция зашла далеко. Мы всегда говорим то, что ты сейчас говоришь. Позволь нам еще раз это повторить». А мы на это отвечаем: «Позвольте поставить вас за это к стенке».

Ленин (Соч. т. 22, стр. 239-240)

ИНТЕРНАЦИОНАЛЬНЫЕ  ЧАСТИ  В  АРМИИ  ЛЕНИНА.

Ю. Сречинский

Каково влияние интервенции иностранцев на ход русской революции,  и какие слагаемые входили в людской состав этой чужеземной и инородной силы? Так как обвинение в помощи большевикам при захвате ими власти выдвигалось только против русских, то есть великороссов, я вынужден в состав этой чужеземной и инородной силы включить и представителей национальных меньшинств. Считаю такое деление совершенно бессмысленным, но упорство и злостность обвинений заставляет меня решиться на этот шаг.

Нерусские силы, участвовавшие на стороне красных в захвате власти в октябрьские дни и в удержании ее во время гражданской войны, можно условно разделить на три группы: военнопленные, национальные меньшинства и наемники.

Во время и после октябрьского переворота военнопленные по разным причинам были заинтересованы в поддержке советской власти. Они стали ее опорой, прикрытием, за которым большевики налаживали свой аппарат владычества, и, до некоторой степени, стержнем, вокруг которого, главным образом, в провинции, шло накопление советских военных сил.

Особенно много военнопленных было в Сибири. По словам Масарика (лето 1918 г.), чехословацкие легионеры были убеждены, что «воюют собственно против Германии и Австрии», «во всех сообщениях указывалось на участие немецких и венгерских полков в большевистских отрядах».

Пленные руководствовались, несомненно, различными побуждениями, в рассмотрение которых я здесь не могу входить. Не все они были преступниками, не все были и наемниками. Часть их действовала по приказам германского генерального штаба. Так С.П. Мельгунов считает правдоподобными упорные слухи о том, что при захвате власти в Москве красную артиллерию обслуживали немцы. Отряды, в которые военнопленные были объединены, так и назывались интернациональными. Из их же среды наполнялись кадры чека.

После окончания первой мировой войны пленные, не все, конечно, вернулись на родину, многие с целью произвести переворот и у себя. Венгерская революция была подготовлена в России. Оставшиеся, а количество их было не малым, пополнили ряды наемников, если они еще не были на положении таковых.

С.П. Мельгунов, ссылаясь на советские источники, отмечает, что уже в декабре 1917 г. на делегатском собрании военнопленных присутствовало 200 человек от 20.000 организованных интернационалистов. В апреле 1918 г. в одном только московском округе их насчитывалось 60.000. А на первом съезде военнопленных присутствует 400 человек, представляющих формально 500.000. Конечно, не все они участвовали активно в защите и укреплении советской власти, а только часть их, хотя и не малая, но уже одно наличие такой мощной организации, заинтересованной в сохранении большевистской диктатуры, не могло не влиять на решения и действия тех, кто эту диктатуру пытался свергнуть.

«Краткая история гражданской войны в СССР» сообщает, что в интернациональные формирования и соединения входили поляки, чехословаки, венгры, сербы, болгары, румыны, немцы, австрийцы, корейцы и китайцы.

Военные части из национальных меньшинств формировались по национальному же признаку. Наиболее крупными были формирования из украинцев, белорусов, латышей и эстонцев. В советских и зарубежных источниках находим упоминания о полках и батальонах литовских, башкирских, татарских, мусульманских (очевидно сводных) и так далее.

Состав наемников был пестр. Сюда входили интернационалисты из военнопленных, китайцы, латыши и эстонцы. Это была основа корпуса наемников. Если можно и предположить, что в начале революции латышские стрелковые полки поддержали большевиков по идейным соображениям, то позже, особенно после неудачи с советизацией Прибалтики, эстонские и латышские формирования, пополнившиеся за время пребывания на родной земле, по логике событий, соскользнули на положение наемников.

Участие наемников в военных действиях на всех фронтах гражданской войны не исчерпывает их деятельность. Из наемников, главным образом, комплектовались карательные и заградительные отряды, которые усмиряли крестьянские и рабочие восстания и «подогревали с тыла пулеметами дух красных воинов», из них же набирались кадры чека.

«… вся администрация (чека Ю.С.), - пишет член партии левых с.-р. Александра Измайлович, - почти сплошь латыши. Этот революционный когда-то народ теперь специализировался на отхожем промысле шпионства, тюремной охраны, провокации и палачества».

«Происходивший суд бросил яркий свет, - сообщает член той же партии Л. Вершинин, - на все ужасы, творимые в интернациональных наемных отрядах Красной армии…» «Особенно мне запомнился начальник интернационального полка – мадьярский офицер – с красивым, тонким, бледным, почти восковым лицом. Мы несколько раз говорили с ним по-немецки, и он все удивлялся жестокости нашей революции... на суде выяснилось, что в полку, которым командовал он, допускались при его потворстве и прямом участии такие невероятные жестокости, перед которыми бледнело многое из того, что принято называть ужасным». Иностранцы склонны,  так же удивляться и приписывать жестокости и зверства гражданской войны специфическим чертам русского характера.

Каково было количество иностранцев, принявших участие в гражданской войне на стороне большевиков? Неоспоримые цифры мы имеем только для двух национальностей. К началу октябрьского переворота 40.000 латышских стрелков вынесли резолюцию о поддержке большевиков. Сюда следует прибавить несколько тысяч латышей, «занятых» в чека. И количество их постоянно пополнялось. Бюллетень левых с.-р. отмечает «В Москву из Латвии в В.Ч.К. едут, как в Америку, на разживу». К лету 1918 г. на красную сторону перешло 12.000 чехословаков. О численности остальных национальностей приходится догадываться по косвенным данным. Мне кажется, что венгров, немцев, китайцев, украинцев и эстонцев следует считать десятками тысяч. Вклад остальных национальностей меньше.

К лету 1918 г. большевики ввели воинскую повинность. К осени того же года переорганизация Красной армии была в общих чертах закончена. Была создана система мобилизации и воинского обучения. В армию начали вливаться новые пополнения, и она стала,  быстро расти.

Но к лету 1918 г. Красная армия, комплектовавшаяся по добровольному признаку, насчитывала, включая и партизанские отряды, всего 450 тысяч человек. Н.А. Цуриков к началу 1919 г. для всех белых фронтов называет цифру в 225.000 бойцов. Одни лишь эти данные указывают на огромную роль отрядов военнопленных и наемников в гражданской войне. Значение этой роли увеличивалось и вынужденными боевыми качествами иностранных отрядов. Интернационалисты знали, что на пощаду им рассчитывать не приходится. Чехи, например, пленных вообще не брали, а расстреливали их, особенно если это были мадьяры. (Еще одно доказательство того, что жестокости гражданской войны являются результатом специфических черт русского характера). Таким образом, стойкость и преданность иностранцев, как военнопленных, так и наемников была большевикам обеспечена. И они это доказали неоднократно.

Для охраны Смольного, где разместились центральные органы партии и правительство, где находился и Ленин, был создан сводный батальон латышских стрелков.

Ленин не доверял революционному Петроградскому гарнизону. М. Вишняк передает свидетельство Троцкого: «Ленин настаивал и настоял на вызове в Петроград ко дню открытия Учредительного Собрания латышских стрелков, ибо «русский мужик может колебнуться в случае чего, - тут нужна пролетарская решимость». Роль латышских стрелков в день разгона Учредительного Собрания достаточно известна.

Восстание на Волге, организованное Савинковым и начатое 6 июля 1918 г., было подавлено при помощи интернациональных частей из мадьяр, австрийцев, немцев, латышей и китайцев. 428 участников восстания, сдавшихся в Ярославле сохранявшей нейтралитет «германской комиссии военнопленных», были переданы последней большевикам и расстреляны.

К подавлению этого восстания относится рассказ немецкого офицера о том, какими прекрасными точками прицела при артиллерийской стрельбе служили колокольни старинных церквей Ярославля и сколько их «удалось» сбить.

Одновременно началось восстание левых с.-р. в Москве. Несмотря на его неподготовленность, легкомыслие и внутреннюю слабость, большевики оказались неспособны, справиться с ним своими, т.е. русскими силами. Они справедливо сомневались в верности, преданности и послушании рабочих дружин и отрядов красной гвардии, находившихся в столицах. Вопреки официальной версии, восстание было подавлено латышскими стрелками полковника Вацетиса и интернационалистами Бэла Куна.

Даже «восстание» Муравьева было ликвидировано латышами, к которым этот командующий Восточным фронтом из левых с.-р. попал в плен.

7 августа 1918 г. белыми частями тогда еще полковника В. Каппеля была взята Казань. Троцкий, прибывший на Восточный фронт в Свияжек,  описывает полное разложение красных войск. Даже свежие, не бывшие еще в деле пополнения уже при разгрузке заражались чувством безнадежности и теряли боевой дух. «Вся моя сволочь разбегается», - ответил на требование о помощи одного из своих коллег будущий маршал Тухачевский.

Боеспособность сохранили, пожалуй, только черноморские и балтийские матросы Волжской военной флотилии под командой матроса Маркина и мичмана Раскольникова. Фронт же держали полки латышских стрелков, и под их прикрытием Троцкий принялся за спешную реорганизацию, укрепление и поднятие революционной сознательности грозившего разбежаться войска.

Главком Восточного фронта остался тот же Вацетис, уже отличившийся при подавлении восстания левых с.-р. Командующими двух армий на пяти, действовавших на фронте, были поставлены латыши: 3-ей – Берзин, 5-ой, находившейся на самом ответственном участке фронта, против Казани, - Славен. Политкомиссаром при Тухачевском, стоявшем во главе 1-ой армии, оказался тоже латыш – Калнин.

Так разрешен был ряд кризисов одного из самых опасных периодов существования большевистской власти. Поддержка и спасение были принесены нерусскими силами.

Следует упомянуть о том, что Туркестан был захвачен большевиками при содействии военнопленных немцев и мадьяр, в большом количестве поселенных там. Что в неудачной попытке советизации Прибалтики далеко не последнюю роль играли военные формирования из прибалтийцев же, причем большевикам удалось поднять восстания в тылу своих противников. Что и Белоруссия, и Украина были заняты для большевиков главным образом белорусскими и украинскими частями.

Осенью 1919 г. части Белой Армии заняли Орел и подходили к Туле. Для отпора им была создана ударная группа в составе Латышской стрелковой дивизии, бригады Червонных казаков и бригады Павлова. Уполномоченным Реввоенсовета при ударной группе был Орджоникидзе. Рядом с ударной группой выступала Эстонская дивизия, один из полков которой одновременно брал Курск. В приказе командующего Южным фронтом от 28 октября 1919 г. говорилось: «За стойкость и мужество, проявленные бойцами и командным составом латдивизии и бригады Червонного казачества в жестоких  боях за Орел и Кромы, объявляем братскую благодарность… Егоров, Сталин».

Так, опять, в критический для своего существования момент, большевистская власть получила спасение из не-русских рук.

Высокая, почетная и ответственная миссия – очистить Крым после оставления его Белой Армией была поручена Бэла Куну и его испытанным сотрудникам. Зверски истреблены были многие десятки тысяч.

Как ни велики были заслуги интернационалистов, военнопленных и наемников, перед большевистской властью на внешних фронтах гражданской войны, их заслуги на внутренних фронтах были, пожалуй, еще больше. Упоминаниями о них, как карательных и заградительных («заграбительных») отрядах, как чекистах и палачах, пестрят страницы всех воспоминаний, всех исторических работ о гражданской войне, советских и эмигрантских. Сильные и сплоченные благодаря своей инородности и ненависти к ним населения, спаянные одной судьбой с советской властью, падение которой означало для них возмездие и бесславный конец, они являли собой грозную силу, готовую на все, и удельный вес ее в ходе русской революции трудно преувеличить.

Если большевикам приходилось как-то считаться с настроениями, желаниями и планами военнопленных, пользовавшихся защитой своих правительств, то интернациональные наемники являлись покорными и послушными исполнителями приказов своих господ. Имея их на своей стороне, большевики могли быть спокойны за свой тыл. Не было преступления, которое остановило бы эту нелюдь. И масштаб преступлений их не пугал, - чем больше, тем прибыльнее.

Для проведения террора нужны были исполнители. Этих исполнителей было много. И число их увеличивалось и большевистской пропагандой ненависти, и атмосферой гражданской войны, и сознанием вседозволенности и безнаказанности, и использованием советской властью уголовных преступников. Но и убийства, даже бессудные, требуют времени и физических усилий со стороны палачей, тем более что иногда, в целях экономии боевых припасов и по другим причинам, им приходилось вешать, топить, сжигать, зарубить шашками или применять пытки.

Но террор – это не только убийства, а совокупность мер и действий, имеющих целью влиять устрашающе на население. Аппарат террора требовал немалого количества людей. Нужно было арестовывать, хватать заложников, держать их до расстрела в тюрьмах, допрашивать, демонстрировать силу, подавляющую волю к сопротивлению, а когда сопротивление выходило все же наружу, сокрушать его, нужно было иметь достаточную прослойку в армии, чтобы заставить ее воевать.

И невольно возникает вопрос: не будь чужеземной нелюди, с ее «пролетарской решимостью», с ее «презрением к стране и народу, холодной, страшной жестокостью и садизмом», нашлось ли бы в ту эпоху в России достаточное количество исполнителей, чтобы достичь «небывалого размаха убийств со стороны правящих кругов»?…

Кто-то сказал про Робеспьера, когда тот был еще неизвестным аррасским адвокатом: «он не только умеет говорить, он еще и верит в то, что говорит. Это страшный человек». Человеком такого типа, кажется, был и Ленин.

Идеей, в которую он верил и которой служил всю свою жизнь, была мировая революция, совершенная во благо угнетенных и обездоленных рабочих масс. Но Ленин был непоколебимо убежден в том, что добиться этой революции может только организация профессиональных революционеров, объединенных общей целью, подчиняющихся единой воле и связанных строгой дисциплиной. Такая группа подготовленных и целеустремленных деятелей лучше масс знает, что массам требуется, к каким целям нужно стремиться и какими методами и путями для достижения этих целей пользоваться, а массы должны слепо следовать за организованной единой волей, пока не сделают последний скачок в «царство свободы».

Напрасно, мне кажется, ищут объяснения этого тоталитарного учения в русской, монгольской, немецкой, еврейской крови Ленина, напрасно усматривают его истоки в русском или византийском самодержавии, считают его своего рода наследием военной или чиновнической Российской Империи. С таким же успехом можно объяснять это учение и видеть его истоки в инквизиции, в иезуитском ордене, в догмате Кальвина о предопределении и т.д. Возможно, что эти факторы и сыграли свою роль. Но было влияние, по-моему, весьма не малое, и от обратного.

Ленин чувствовал огромную потенциальную силу интернационализма и видел, что и форма и содержание Второго Интернационала ни в какой степени не отвечают идее интернационализма, сводят,  ее на нет,  и фактически предают ее.

Желание вождей Второго Интернационала, во что бы то ни стало сохранить внешнее, показное, формальное единство привело к полному пренебрежению доктриной. В конце концов, Второй Интернационал стал соединением отдельных национальных социалистических партий, отражавших интересы и чаяния своего национального рабочего класса и обнаруживавших непримиримые расхождения как внутри себя, так и между собой. У Второго Интернационала не было ни единой доктрины, ни единой цели, ни единых методов. Держали его вместе только утерявшая конкретное содержание фразеология и общие расплывчатые идеи. Его решения не связывали его членов. Это был скорее международный совещательный орган или клуб для обмена мнениями, чем боевая организация пролетариата.

Победить капитализм, изменить насильственно все существующие социальные отношения, т.е. произвести мировую революцию, добиться диктатуры рабочего класса при его посредстве не представлялось возможности.

Ленин обвинял Второй Интернационал в соглашательстве и предательстве интересов рабочего класса, - пролетариата, не имеющего отечества. Со своей, - интернациональной, марксистской, - точки зрения он был прав. В 1914 г. национальные социалистические партии голосовали за военные бюджеты своих буржуазных правительств и дали этим исчерпывающее доказательство того, что Второй Интернационал был интернационалом по вывеске, но не по содержанию и даже не по форме.

Значительно позже к тому же выводу пришли и с.-д. Меньшевики. 20 апреля 1920 г. на заседании пленума Московского Совета Рабочих и Красноармейских депутатов Мартов огласил резолюцию ЦК партии с.-д. Меньшевиков от 10 марта 1920 г. о выходе из Второго Интернационала. Пункт третий резолюции гласит:

«Этому II Интернационалу был нанесен изнутри смертельный удар тем фактом, что в переломный момент объявления мировой войны руководящие партии сошли с позиций классовой войны на почву политики социального мира».

Заслуга Ленина (или несчастье человечества) в том, что он рано понял бессилие Второго  Интернационала (как и всякой нормальной политической партии) и неприменимость его для осуществления мировой революции и заветов Маркса…

Национальную политику большевиков можно правильно понять только как производную их высших ценностей – мировой революции, интернационализма и единства партии.

Основы единства партии были заложены Лениным на II и III съездах партии в 1903 и 1905 годах. На втором съезде было также провозглашено право народов на самоопределение. Третий съезд постановил подготовить объединение всех с.-д. Партий (и русских и национальных), т.е. захватить руководство всем с.-д. Сектором.

Право народов на самоопределение Ленин подтверждал неоднократно. Каждое,  важное значение он придавал национальному вопросу, можно усмотреть на того, что в августе 1917 г. партия выпустила 14 периодических изданий на языках национальных меньшинств, при 27 на русском, и что право народов на самоопределение было декретировано советским правительством уже через неделю после октябрьского переворота.

Политика Ленина в национальном вопросе полностью оправдала себя во время гражданской войны. Она привлекла в большевистский лагерь созвучные ему силы не-русских народов и нейтрализовала враждебные.

К концу гражданской войны создалось сложное положение. Надежды на мировую революцию через Европу не оправдались – европейский пролетариат не пошел за большевиками. Авангард революции в составе крайне-левых социалистов Европы и военнопленных центральных держав, пропаганду среди которых большевики начали еще до октября, оказался недостаточно вирулентным.

По разным причинам единство партии расшаталось. Возникли оппозиционные группы. Некоторые из них высказывались за приоритет производителя над партийцем, против подавления государственного и профсоюзного аппарата партийным и даже – о кощунство! – против ц3ентрализма, т.е. самой основы партии, и ее дисциплины. «Партию била лихорадка».

Национальные и сепаратистские настроения, на которые пытались опереться, раздувая их до шовинистического накала, правительства новых государственных образований, - Винниченко и Петлюра на Украине, Сулькевич в Крыму, хан Хойский в Азербайджане, социал-демократы в Грузии и т.д. – не исчезли. Они разделялись в партии теми ее членами, которых Ленин назвал социал-националами,  и которые позже получили кличку национал-уклонистов.

Русские национальные настроения открыто внутри партии не проявлялись. Этому мешал интернационализм партии, постоянные выступления Ленина против великодержавного шовинизма, его подчеркнутая благосклонность по отношению к национальным меньшинствам и не менее,  подчеркнутое пренебрежение интересами России и русского народа («мне наплевать на Россию…»; «если только 10 процентов русского народа доживут до мировой революции…»; «похабный» Брест-Литовский мир; мирные договоры с Польшей и Балтийскими государствами и т.д.) С другой стороны, русские национальные настроения получили свое яркое выражение в Белых Армиях. Их невозможно было высказывать и защищать, не рискуя впасть в ересь и в противоречие с линией партии. Но эти настроения существовали и находили себе выход в других формах. А русские имели тогда в партии абсолютное большинство, да и аппарат партии, в силу принципа централизма и по языковым причинам, комплектовался главным образом из русских…

Угрозой единства партии являлась, кроме оппозиционных групп, центробежные силы не-русских народов, которые проявляли себя в сепаратистских и шовинистических настроениях. Некоторые не-русские партийцы подпали под власть этих настроений. Сохраняя лояльность к партии, они, тем не менее, тяготились опекой центра и не прочь были ослабить свою от него зависимость и по партийной и по государственной линии, или, по крайней мере, эту зависимость не укреплять, а сохранить и узаконить автономно, создавшеюся в результате гражданской войны. Примириться с этим положением означало утерять единственное возможное средство для устроения мировой революции – единую дисциплрованную, монолитную партию, движимую единой волею.

Но здесь два основных догмата партии – интернационализм и единство – обнаружили свое внутреннее противоречие. И хотя в 1919 г. на VIII съезде была принята резолюция о «единой централизованной коммунистической партии с единым ЦК», об обязательности решений РКП «для всех частей партии, независимо от их национального состава» и о приравнении в правах ЦК национальных партий к областным комитетам партии и полном их подчинении ЦК РКП, - борьба за восстановление единства должна была проводиться с особой осторожностью.

К концу гражданской войны увяли надежды на близкую мировую революцию. Тем необходимее было сохранить Россию, как материальную базу коммунизма, и усиливать ее в предвидении будущих возможностей. Эта задача требовала наложения нормальных отношений с внешним миром, потому что только оттуда могла придти помощь для восстановления разрушенного хозяйства страны. Эта помощь могла быть дана лишь после устранения некоторых препятствий. Одним из них было революционное рвение Коминтерна.

В ближайшем будущем предстояло провести на III конгрессе этого учреждения уже заготовленную резолюцию о «стабилизации капитализма», об «опасности изоляции коммунистического авангарда от масс», о «развертывания всесторонней длительной работы компартий в массах», ту резолюцию, которую на IV конгрессе Ленин назвал прекрасной, но слишком русской, потому что в ней мы (т.е. ВКПб) не сумели сделать русский опыт приемлемым и понятным для иностранцев. Иначе говоря, не сумели доказать иностранцам, почему невозможно обойтись без «компромисса с буржуазными правительствами и некоторых уступок иностранным капиталистам» и почему подрывная работа Коминтерна, должна быть принесена в жертву сохранению и укреплению материальной базы мирового коммунизма.

Эта резолюция, как Ленин и предвидел, вызвала разочарование среди иностранных коммунистов…

К тому же, третий догмат партии – мировая революция – воплотился теперь, вопреки всем марксистским законам, в эсхатологическое ожидание пробуждения и выступления Востока, миллионов Азии, угнетенных колониальных народов. Трасса дороги на Париж, Берлин и Лондон была спроектирована через Пекин. Поэтому, как писал позже Ленин, «было бы непростительным оппортунизмом, если бы мы.. подрывали свой авторитет среди него (Востока. Ю.С.) малейшей хотя бы грубостью и несправедливостью по отношению к нашим собственным инородцам».

Восстания и в центре, и на окраинах, находившие широкий отклик и поддержку у населения русского и не-русского, грозили самому существованию большевистской власти. В такой сложной и опасной обстановке, с мятежными матросами в Кронштадте и ширящимися восстанием крестьян Антонова в сердце Великороссии, собрался Х съезд партии – съезд великого обмана.

На этом съезде Ленин пошел как будто на существенные уступки. Был введен НЭП сначала для сельского хозяйства, позже для торговли и промышленности. НЭП оказался рассчитанным и обдуманным обманом. Он не был закреплен, легализирован, не стал органической частью системы, не стал правом, а остался лишь послаблением, усту4пкой милостью, которую при первой возможностью можно было (и нужно было) взять обратно. Но он дал партии передышку, позволил ей накопить силы для позднейшего уничтожения остатков и пережитков капитализма и расправы с народом. Объявленный слишком поздно, он не пре6дотвратил голода 1921-1922 годов, унесшего несколько миллионов жизней. Он не замирил страну, продолжавшую волноваться до конца 1922 года, но ослабил противобольшевистские настроения и уменьшил напряженность. Он обманул «заграницу», которая, к слову сказать, хотела быть обманутой, сделал возможным заключение торговых договоров и привлек концессиями и другими приманками иностранные капиталы.

Съезд не посягнул на внутреннюю независимость советских и автономных республик по государственной, т.е. советской линии и наметил общие принципы национальной политики, которые вскоре вылились в коренизацию государственного их аппарата и в насильственное внедрение национальных языков господствовавших народностей в этих республиках.

Но и национальная политика большевиков, и показная независимость союзных республик оказались обманом.  Съездом была принята резолюция о единстве партии с осуждением фракционности. Для осуществления единства и строгой дисциплины внутри партии, ЦК получил право исключать из партии не только рядовых партийцев, но даже членов самого ЦК (эта часть резолюции была опубликована не сразу; Ленин спрятал камень за пазуху, через полтора года его оттуда извлек Сталин). Партия оказалась в подчинении у аппарата или, вернее, у того, кто аппаратом владел. Независимые по советской линии наркомы, русские и не-русские, по партийной линии оказывались простыми пешками, лишенными своей воли. Этим же решением были аннулированы, не успев осуществиться, и партийная демократия, и право групповой полемики, признанное тем же съездом, и резолюция о профсоюзах.

Наиболее потерпевшей стороной вышел из Х съезда русский, т.е. великорусский народ.

Возникновение недоверия между народами России – дело большевиков. До захвата ими власти никто не боялся ни русского империализма, ни русского шовинизма, и никто о них не говорил. После Октября, в целях самосохранения, правительства новых государственных образований объявили большевизм внутренним русским делом, поспешили провозгласить свою независимость и отделиться от России. А в виде предохранительной прививки от заразы большевизмом ввели в организм своих государств изрядную дозу шовинизма.

Результаты получились неожиданные. Прививка пошла на пользу только большевикам. Шовинизм ничего не спас, от заразы не предохранил, а скорее ослабил сопротивляемость организма. Большевики же, воспользовавшись бродившим в крови ядом и увеличив его дозу, углубили отчуждение и разлад между русским и другими народами России.

Десятый съезд партии главной, так сказать основной опасностью признал великодержавный шовинизм. Через два года ХII съезд поставил точки над “I” и слово «великодержавный» заменил словом «великорусский». Тогда же была создана и снабжена соответственной терминологией система доказательства великорусской вины перед не-русскими народами, система, которая опровергается самым ходом русской революции…

Отныне стало опасно не только защищать интересы русского народа, но даже и говорить о них. Русским меньшинствам в союзных и автономных республиках стало невозможно защищаться от административно-полицейского произвола. Ущемление «москаля» и русского языка, начатое правительствами новых государственных образований, продолжалось и усиливалось. Но и на своей собственной территории – великоросс не чувствовал себя полноценным. Немногого  требовалось, чтобы быть обвиненным в великодержавном шовинизме и последствиями в виде соответствующих статей уголовного кодекса РСФСР, до расстрела включительно. Даже слова Россия и русский попали в разряд запретных слов.

Слово «хохол» исчезло из русского языка, слово «кацап» осталось. Мысль Ленина о том, что формального равенства недостаточно, «нужно возместить обращением и уступками по отношению к инородцу то недоверие, ту подозрительность, те обиды, которые были нанесены «, стала одним из главных элементов, направлявших национальную политику большевиков… Ленин добился своих целей. Национальные силы не-русских народов, опасные при тогдашнем положении и для единства партии, и для единства советской империи, были не только нейтрализованы, но и стали на длительный период времени опорой большевистского могущества… Престиж и влияние большевиков на колониальные народы, на «миллионы Азии», значительно возросли. Запад рукоплескал «великодушной расовой политике советской власти», так же мало ее, понимая, как и теперь, когда он клеймит за нее же русский народ.

* * *

БОЛЬШЕВИЗМ  И  ЛАТЫШИ.

Ю. Сречинский

В рождественском наступлении русской армии в первой мировой войне в 1916 г. от Риги на Елгаву участвовали 3-я Сибирская стрелковая дивизия и две Латышские бригады (8 полков). В первой атаке (23 декабря) первый удар нанесли сибирцы и 2-я Латышская бригада. Были прорваны три укрепленные линии. 25 декабря была окружена и взята штурмом т.н. Пулеметная горка. Сибирцы наступали на нее с севера, 2-я Латышская бригада – с юга. Других успехов достигнуто не было. На долю 1-й Латышской бригады выпала защита уже занятых 2-й Латышской бригадой позиций. 5-й Земгальский полк под командованием полковника Иоакима (Юкумса) Вациетиса входил во 20ю Латышскую бригаду.

Полковник И. Вациетис сразу после октябрьского переворота был назначен большевиками командиром 2-й Латышской бригады, а в декабре того же года переведен в Минск на должность начальника революционного полевого штаба при «верховном главнокомандующем» прапорщике Крыленке. Немцы начали наступление в Прибалтике (да и везде) 18 февраля 1918 года в полдень. В это время Вациетис уже эвакуировался из Минска в Москву и в Вольмаре быть не мог. Да и Вольмар был занят на второй день наступления.

У меня нет данных, сколько было коммунистов среди латышских стрелков, но на Втором съезде латышских стрелков 12-17 мая 1917 года в Риге за революцию, поддерживавшую программу партии большевиков, из 226 делегатов голосовало 194. Эта резолюция выдвигали лозунг «вся власть советам рабочих, солдат и крестьян», была направлена против Временного правительства и утверждала, что «война может быть прекращена лишь революционным путем, борьбой пролетариев всех стран против капиталистов всех стран».

В ноябре 1917 года состоялись выборы в Учредительное собрание. В латышских полках за большевиков голосовали 96.5%. В XII армии, в которую входили латышские полки, большевики получили 53.8 процентов. При таких данных подсчитывать коммунистов в латышских полках занятие излишнее. Их было, во всяком случае, больше 200, цифры, которые приводит А. Калниныш.

И за Вациетисом к большевикам пошли, больше, значительно больше 3.000. К этой цифре, данной А. Калниньишем, придется приписать, пожалуй, еще один ноль. Как известно, захватив власть, большевики приступили к спешной мобилизации русской армии. Фактически, из всех частей старой армии не были демобилизованы только латышские полки и, по странному стечению обстоятельств, лейб-гвардии Семеновский, в полном составе (он тогда насчитывал всего 500 человек) перешедший в Северо-Западную армию ген. Юденича в 1919 году во время первого наступления на Петроград.

Латышские же стрелки постановили не демобилизоваться по собственной инициативе. Решение это было принято на заседании Исколастрела (исполнительного комитета Объединенного совета латышских стрелковых полков) 15 февраля 1918 года, а 1 марта уже были предприняты шаги для перехода всех латышских полков в полном составе в Красную Армию. В это время латышские полки насчитывали около 29 тысяч. Голосование по этому вопросу успели провести только в двух полках. Из 2.600 стрелков 2-го Рижского полка против перехода голосовали только 12 и воздержались 30 стрелков. 6-й Тукумский полк, приблизительно той же численности, только что разогнавший Учредительное Собрание и расстрелявший демонстрацию в его защиту, одобрил это решение единогласно, так же как и латышская рота, охранявшая Ленина в Смольном.

Остальные латышские полки проголосовать не успели или не смогли. Находившиеся в Латвии отходили на советскую территорию перед немецкой армией, начавшей наступление 18 февраля. Другие в это время были уже заняты укреплением советской власти в России. 1-й Усть-Двинский латышский полк и один батальон 4-го Видземского полка 22 января 1918 года были направлены на «подавление мятежа» Польского корпуса генерала Давбор-Мусницкого и вели в это время с ним бои. 24 января 1918 года 3-й Курземский латышский полк был послан на «подавление мятежа генерала Каледина» и с конца января вел наступление на Ростов. В наступлении принимали также участие отряд латышских рабочих из Харькова под командованием Гангуса, численностью в 400 человек, и латышский конный отряд Яниса Кришьяна.

К середине апреля переформирование латышских полков было закончено и 13 апреля они вошли в Красную армию под названием Латышская стрелковая советская дивизия. Ее начальником был назначен «товарищ Иоаким Иоакимович Вациетис». При Латдивизии в апреле и мае были сформированы дополнительно кавалерийский полк, 6 дивизионов легкой и тяжелой артиллерии, инженерский батальон и батальон связи, а также авиагруппа из двух отрядов. Все эти специальные и вспомогательные части были укомплектованы тоже исключительно латышами.

Латышская дивизия, как раньше латышские полки, была самой преданной, доблестной и боеспособной частью Красной армии. Латышей бросали туда, где земля начинала гореть под ногами. В августе 1918 года они спасли положение под Казанью и были там костяком, вокруг которого организовался Восточный фронт. В октябре ухудшаются дела большевиков на юге, и туда, в район станции Поворино, посылают ударную группу из латышских полков. Кроме того, в 1918 году в Москве и в Петрограде неизменно стояло по одному, а то и по два латышских полка.

В ноябре 1918 года вся Латышская дивизия направляется на Западный фронт на завоевание Латвии. Несмотря,  на понесенные, на Восточном и Южном фронтах тяжелые потери, Латышская дивизия насчитывает в это время свыше 18 тысяч. Она заняла в самое непродолжительное время почти всю Латвию за исключением самого юго-западного кусочка с городом Либавой.

В России Латышская дивизия появилась опять в октябре 1919 года. Тогда белые заняли Курск, Орел и находились приблизительно в 300 верстах от Москвы. Из Латышской дивизии, бригады Павлова (состоявшей на две трети из интернационалистов) и бригады червонного казачества была сколочена ударная группа под командованием начдива Латышской Мартусевича. Вся группа насчитывала 14-15 тысяч, из них Латышская дивизия – 9-10 тысяч. Это был последний резерв. Снять эти части с Западного фронта позволило тайно заключенное перемирие с Польшей Пилсудского. Белые потерпели поражение, и начался откат.

Приблизительно в это же время шло наступление Северо-Западной армии на Петроград. Туда для спасения положения был направлен в 20-х числах октября 5-й особый латышский полк, бывший 5-й Земгальский, спасший в августе 1918 года положение под Казанью. За эту заслугу он получил почетное красное знамя, название «особый» и был выделен из Латдивизии в самостоятельную боевую единицу. Он насчитывал свыше 2.500 человек. Его удар во фланг белым вызвал их отступление. За бои на Северо-Западном фронте полк получил второе почетное красное знамя. В конце июля 1920 года уже на юге, под Янчекраком, этот полк был окружен частями армии ген. Врангеля и полностью уничтожен вместе с интернациональной бригадой. Кроме тыловых частей, спаслись только несколько десятков пушек, взятых в плен.

Латышская дивизия дошла до Харькова и там была остановлена для пополнения. Отдохнувшая и опять доведенная до 10 тысяч, она была брошена в апреле 1920 года на штурм Крыма. Несколько раз она пыталась безуспешно прорвать защитные линии Перекопа,  и была совершенно обескровлена. Несколько раньше, в марте, тоже у Перекопа сложила свою голову Эстонская дивизия. Остатки ее были сведены в несколько рот и переданы другим подразделениям, сама же Эстонская дивизия расформирована. Но Латышская дивизия опять была пополнена до 8-9 тысяч и брошена против Русской армии ген. Врангеля, вышедшей в Июне 1920 года из Крыма. Здесь дивизия была опять сильно потрепана, два ее полка (кроме 5-го особого) были уничтожены полностью и после занятия Крыма,  от нее осталось немногим больше 1.000 человек.

И только при последнем пополнении в Латышскую дивизию были влиты солдаты других национальностей, и то в ограниченном числе. До того Латышская дивизия, кроме ее артиллерийских частей, пополнялась только латышами. Исключения насчитывали единицами.

Латышские части Красной армии не ограничивались Латышской дивизией. Кроме нее множество полков, батальонов, рот и отрядов различной численности чисто латышского и смешанного, большей частью с интернационалистами, состава. Они возникали в самых различный городах и областях России. Некоторые влились позже в Латышскую дивизию, многие перешли в ЧОН (часто особого назначения) или чека.

Назову только крупнейшие. Латышский кавалерийский полк 11-й Петроградской дивизии, Витебский латышский кавалерийский полк, Пермский и Пензенский конные отряды; пехотные латышские полки: 1-й революционный, 6-й Торошинский, 1-й Либавский, 3-й Курземский (Воронежский), 10-й Саратовский особого назначения, 1-й и 2-й Симбирские (в последних двух латыши были перемешаны с интернационалистами); латышские батальоны и отряды: 1-й Александровский, Уфимский, Архангельский и т.д.

Более мелкие латышские отряды не поддаются учету. Очень много их, чисто латышского и смешанного состава было в Сибири. Так Красноярское восстание 1920 года было подавлено Карлисом Петерсоном, основателем чека и комиссаром Латдивизии, повздорившим со Сталиным, бывшим тогда членом реввоенсовета Южного фронта, во время перевода Латышской дивизии с Западного фронта на Южный из-за каких-то мобилизованных. Сталин потребовал его смещения. В воздаяние его чекистских заслуг, Петерсон был переведен на должность главного чекиста в недавно отвоеванный от белых Красноярск со значительным отрядом латышей. Известны в Сибири, в районе Иркутска, на Алтае (восстание Кайгородова), в Якутии, даже в Монголии и т.д. отряды братьев Карлиса и Яниса Некундэ, выступавших под псевдонимами Байкалова и Ивана Жарных, Яниса Строда, Яниса Круминя, П. Рубина, - всех не перечесть. Карлис Некундэ (Байкалов) был во время похода ген. А. Петеляева на Якутск в 1922-23 годах командующим войсками Якутской области. Была даже Владивостокская латышская рота – 150 человек под командованием Августа Берзиня.

Но как бы ни были велики заслуги латышских дивизий и отрядов на внешних фронтах гражданской войны, их заслуги на внутреннем фронте были еще значительнее. Не было, кажется ни одного сколько-нибудь значительного восстания, чтобы к подавлению его не приложили руку  латышские части. А только в 20 центральных губерниях России вспыхнуло,  и было подавлено в 1918 году 245 восстаний. Не было губернии, где бы ни вспыхнуло нескольких восстаний,  и где не появились бы латышские карательные отряды, «оставлявшие после себя долгую кошмарную память».

Дело в том, что по прибытии в Россию, латышские полки, а позже и дивизия поступили в распоряжение ВЧК. Комиссаром дивизии был назначен один из основателей ВЧК латыш Карлис Петерсон. Когда где-либо начинались волнения, Латышская дивизия получала от ВЧК ордер на посылку отрядов латышских стрелков «для оказания поддержки советской власти».

Бывший в то время начдивом Латышской Вациетис пишет об этом так: «Ордера об отсылке латышских частей присылались на мое имя и исходили от помощника председателя Чрезвычайной комиссии Александровича». Вациетис подозревает, что пользуясь своими возможностями, Александрович, сам левый эсер, старался перед восстанием выслать из Москвы как можно больше латышских стрелков, «чтобы, в момент мятежа у большевиков не было надежных воинских частей».  Само восстание, - пишет он дальше, - левые эсеры назначили на вечер под Иванов день, когда латыши, согласно обычаю, устраивали традиционный народный праздник за городом.  Латышские стрелки выехали за город, и казармы стояли пустыми…»

Во время восстания на сторону большевиков встали все латышские части. Это были 1-й, 2-й, и 3-й, 9-й и Образцовый полки Латдивизии, ее же легкий и тяжелый артиллерийские дивизионы, инженерный батальон, батальон связи и кавалерийский полк, вызванный из Павловского Посада (65 км от Москвы) и не успевший подойти. Из нелатышских частей на стороне большевиков были рота курсантов (80 человек) и отряд интернационалистов под командованием Бела Куна (70 человек).

На стороне левых эсеров были дружина Попова, матросский отряд, недавно вернувшийся с юга после боев с белыми, и полк Венглинского – всего около 2.500 человек с артиллерией и броневиками. Остальной гарнизон Москвы – 18-20 тысяч – объявил нейтралитет и позже присоединился к победителям. Забавно, что в сборнике документов «Из истории ВЧК» (!958 г.) и в «Очерках истории ВЧК» Софинова (1960 г.) совершенно замалчивается роль латышей в подавлении восстания левых эсеров в Москве.

Описывать другие восстания невозможно. Одно только их перечисление займет много страниц. Следует отметить, что лавры в их подавлении с латышами делили Эстонская дивизия и интернациональные части.

Но и это не все заслуги латышей перед большевиками. Есть еще одно поприще, может быть, самое страшное из всех, на котором латыши оказали большевикам неоценимые услуги. Это служба в чека.

«Только в одной В.Ч.К., - пишет С.П. Мельгунов в книге «Красный террор в России», - непосредственных служащих в 1919 году было более 2.000, из них три четверти латышей. Латыши вообще занимают особое положение в учреждениях Ч.К. Они,  служат здесь целыми семьями и являются самыми верными адептами нового коммунистического строя». Это своего рода «чужеземная опричнина» – в Москве Ч.К. называли «вотчиной латышей». Бюллетень левых с.-р. так характеризует эту тягу к Ч.К. со стороны латышских элементов: «В Москву из Латвии в В.Ч.К. едут, как в Америку, на разживу».

Р. Иванов-Разумник, в книге «Тюрьмы и ссылки», описывая свое пребывание в «Корабле Смерти» на Лубянке, дает зарисовку такой латышской семьи: «… за столом с бумагами сидела за стаканами чая целая семья чекистов-латышей: седоусый старик, человек средних лет, третий помоложе и мальчишка лет пятнадцати, все в военной форме, с револьверами в кобурах. Это были дед, сын и два внука, как я узнал из их полурусского, полулатышского разговора между собой. Не хватало здесь для полноты коллекции только бабушки и матери в этой почтенной чекистской семье».

Бабушка, мать и сестры служили в другом отделе. «Каторжные надзирательницы, пишет левая эсерка А. Измайлович в очерке «Семь недель в В.Ч.К.», описывая обыск после ареста, - должны бы были поучиться у латышки, снимавшей с меня даже рубашку и обшарившей все швы. Никогда ни одна из них не обнаруживала таких способностей». И дальше добавляет: «… вся администрация – почти сплошь латыши. Этот революционный когда-то народ теперь специализировался на отхожем промысле шпионства, тюремной охраны, провокации и палачества».

Массовый переезд латышей в Россию подтверждает также доклад латышского представителя на конференции коммунистических организаций оккупированных областей 19-23 октября 1918 года в Москве. «После заключения мира, - сообщил он, - начался массовый отъезд рабочих из Лифляндии, Риги в Россию. Уехали за неимением работы, многие наши товарищи, так что число членов партии сильно уменьшилось.

По размаху и масштабу злодеяний зловещие имена Латышей М. Лациса (Судрабса) и Я. Петерса стоят по полному праву рядом с именами поляков Ф. Дзержинского и В. Менжинского и русского М. Кедрова. И даже палач Мага, хвалившийся тем, что он собственноручно расстрелял свыше 10 тысяч человек, был латышом.

Должен также отметить, что утверждение А. Калниньша: «Латышские антикоммунисты оказались сильнее красных,  и им удалось завоевать независимость для своей родины» – не соответствует действительности. Ни одному прибалтийскому народу не удалось освободиться от красных своими силами. Финляндия была очищена от красных в марте-апреле 1918 года с помощью немецкой дивизии графа Р. фон дер Гольца. При освобождении Эстонии эстонцам помогли финские добровольцы и русский Северный корпус численностью в 3.500 человек, (это был максимум, допущенный эстонским командованием). В Латвии положение оказалось хуже. Латышских частей почти не было. Были сформированы два отряда: северный – полковника Замитаниса, дравшийся в рядах эстонской армии, и южный – под командованием сначала полковника Колпака, потом полковника Балодиса. Ко времени наступления красных в конце 1918 года, каждый из этих отрядов насчитывал по 400-500 человек. Спешно организовался ландвер из балтийских немцев, достигший 3.500-4.000 человек. Были и русские отряды в несколько сот человек. Но все они, конечно, не могли противостоять Латышской дивизии, первоклассной воинской части, по советским данным, насчитывавшей 18.000 бойцов, со своей артиллерией и кавалерией, подкрепленной Особой интернациональной дивизией (4 полка) и Новгородским полком.

В самое короткое время была занята почти вся Латвия, за исключением Либавы (Рига пала 2 января 1919 года). Латвийское правительство переехало в Либаву. Путем сложных переговоров с немцами и союзниками и обещаний, позже не выполненных, латвийскому правительству удалось привлечь на свою сторону, а вернее нанять, немецкие части. Это были т.н. Железная дивизия и резервная гвардейская дивизия.

Контрнаступление началось уже в феврале, но военные операции, имевшие целью освобождение Риги, развернулись только в первых числах мая. На Ригу наступали немецкая Железная дивизия под командованием майора Бишофа (4-6 тысяч), немецкая же резервная гвардейская дивизия (ее численности я нигде не нашел), заново переформированный и обученный балтийский ландвер (3-3.500) подкомандой майора Флетчера, латышский отряд полковника Балодиса (1.500) и русские отряды общей численностью 500-600 человек. Малая численность русских отрядов на фронте объясняется тем, что к этому времени отношения между немцами, балтийцами и латышами накалились до того, что постоянно происходили стычки между частями различных национальностей. К этому прибавились столкновения с эстонскими войсками, освобождавшими от большевиков город Валку, который латвийское правительство Недриса считало своим. Чуть не началась война. Поэтому для поддержки порядка и спокойствия в тыл были направлены русские части, нейтралитет которых гарантировал своим словом их командующий светлейший князь Анатолий Ливен. Два русских батальона охраняли в Либаве латвийское правительство. И даже после занятия Риги первое время порядок в ней поддерживал русский батальон.

В русских частях под командованием кн. Ливена было в то время в Латвии около 2.500 человек. В это число не входят русский отряд полк. Вырголича, стоявший в Шавлях (Литва), и отряд Бермонта смешанного русско-немецкого состава, позже нанесший предательский удар в спину и латышам, и русским.

Таким образом, в решительный момент освобождения столицы, меньшинства Латвии – балтийские немцы и русские – каждое в отдельности выставило более многочисленные отряды, чем основная народность – латыши. Рига была взята штурмом и освобождена от красных частями балтийского ландвера и немецкой Железной дивизии. И только после занятия Риги и открывшихся всем издевательств и зверств латышских красных стрелков и их достойных подруг (флинтенвайбер –ружейные бабы) над беззащитным мирным населением наступило отрезвление и перелом в умах латышского населения, и латышские национальные отряды стали быстро пополняться.

Отрезвление и перелом наступили также и в умах некоторой части латышских красных стрелков. Одно дело убивать чужих, другое – своих. Многие из них не выдержали запаха крови своего народа. Началось дезертирство, и даже переход на сторону противника. Так, после освобождения Риги правительственным войскам сдался полковник Мангул, командир 7-го Бауского полка с его основания.  Верой и правдой служил он большевикам, безжалостно истреблял непокорных русских во славу Ленина и III интернационала, раскрывал заговоры, расправлялся с заговорщиками, подавлял восстания, дрался на восточном фронте, залил кровью восстание доблестных ижевских и воткинских рабочих в сентябре-ноябре 1918 года, где сами восставшие пробились на восток, а на расправу остались их жены и дети. А вот здесь, на родине дрогнуло закаленное сердце испытанного латышского карателя, не выдержало издевательств и истребления родного народа. Насколько мне известно, полк. Мангул был принят в латвийскую армию со своим чином и дослужился до генерала.

К июню 1919 года Латышская дивизия была почти полностью вытеснена из Латвии. Ей удалось закрепиться только в районе Режицы. Начала она «освобождение» Латвии, имея в своих рядах 18.000, мобилизовала, по советским данным, около 30.000 на территории Латвии (цифра, явно завышена), а в июне 1919 года в ней осталось всего около 10.000. За эту неудачу советское правительство наказало своих верных слуг, отняв у них самоуправление и право выбора своих начальников, сохранявшееся за ними, не в пример прочим, со времен октябрьского переворота.

Здесь, у Режицы, дивизия переформировалась, отдохнула, зализала раны и в сентябре была направлена под Бобруйск, где нажимали поляки. Но в это время между советами и Польшей Пилсудского было заключено тайное перемирие, и Латдивизия стала ядром ударной группы против Добрармии ген. Деникина. 

* * *

A word on Remembrance Day of Russia’s martyrs and confessors.

A sermon read by Archpriest Alexander Shargoonoff At the conclusion of Divine Liturgy

7^th February 1999.  Translated by Seraphim Larin

On the celebration day of the New Martyrs and Confessors of Russia - which in this year coincided with the week of the Prodigal son - we once again pray so that God grant His Church the grace of atonement of the same intensity as that which appeared from the righteousness of Her Saints. And we remember not only those that have accepted suffering during the years of Communist persecution, but also those that have suffered for Christ during our time. We know such names as Hiermonk Nestor, slain Hiermonk Basil and other Optina monks, slain Archimandrite Peter and many other slain innocent Orthodox Christians, among whom are many priests, monks, women and children.

Today, from this multitude, I would like to highlight a new martyr and confessor – soldier Eugene. He accepted death for Christ on the 23^rd of May 1996, (on the day of Christ’s Ascension) in the Bahmoot village in Chechnya. Death came on the day of his 19^th birthday.

We have already heard of other Christian martyrs in Chechen prisons – of the murdered Archpriest Anatole, of the three young soldiers that were crucified on Great Thursday a few years ago, and other martyrs of this war. And now, about – Eugene Radionov.

Initially ignored, a small notation of his death had finally appeared in a patriotic journal some two years later. This subject matter was briefly expressed in the telegraph transmission in “Russian House” – and that’s all. As though nothing exceptional had happened, just a death of a soldier, which can now be forgotten. Yet this should have been a time, when the whole of Russia should have acknowledged him as her national hero; a time that his death and surrounding circumstances should have been proclaimed in the middle of the Church in front of the candelabrum, so that his name may shine brightly in our homes. 

But what did happen? What did the authorities express in the presence of OBCE – Chechen representatives of his murderers? They related what happened to captive Eugene and his comrades in arms. The young soldiers that were captured were told: “He, who wants to live, let him take off his cross around his neck and declare himself a Muslim”. When Eugene refused to do so, he was savagely beaten. This was followed by mockery and torture, which continued for three months. Finally, they beheaded him… slowly… with a big knife and a sawing motion.

For a large sum of money, the Chechens indicated to his mother where his body was buried. She identified his body by the cross that he wore around his neck. Remarkably, the cross was not removed from the dead body – even they didn’t have the audacity!

In point of fact, what is a personal cross that is worn around the neck? Why is it that satan hates it and does everything in his power to stop people wearing it, or wear it as an adornment?

No doubt, many people have heard that a young Lenin gripped by a fury against persistent calls to go to church, ran out of the house, ripped off his cross and started stomping on it. What happened to Russia, was tied in with this episode of his biography. I remember in the sixties, how one young woman experienced a satanic onslaught after becoming baptised. During the night, such an overwhelming force overtook her that she – realising the presence of the demon – was incapable of raising her arm to bless herself. An affectionate yet hypnotically commanding voice whispered to her: “Take off the cross – after all, it’s such a small thing”. Responding to the directive, she reached out to the cross. However, as soon as she touched it, she came to and uttered the prayer “Our Father”, and heard how the devil left her with loud groans.

Another young person of the same period described his temptations after being baptised. The devil commenced to instil into him that outward appearances are not important, let faith remain in the heart: so why wear a cross around your neck, which may be seen as showing-off? When he was just about ready to take off his cross, the Lord appeared to him in a dream and said: “The cross is a bell around the neck of a lamb, so that the Shepherd could quickly hear it when it is in distress.”

However, even after this episode, he frequented the church very rarely. Once at Easter time, having returned home tired from guard duty, he decided not to go to church but go to sleep. However, during the night he was suddenly awakened by a burning sensation around his neck. After grabbing involuntarily at the area of this feeling, he found his cross in his hand, which continued to burn and envelop his whole body with a joyful flame. Glancing at the clock, he realised it was midnight – just as prayerful processions were commencing throughout the churches. Jumping out of bed, he hurried to the nearest church – and his life changed forever.

But back to Eugene. We are not privy to what spiritual suffering that Eugene underwent in connection with his cross. It’s quite possible that there were none of any note. Apart from faith, it is Christ’s Cross. Martyrs for Christ are depicted in icons with Christ’s Cross in their hands.

But what happened to those prisoners that took off their crosses? The devil is never satisfied until he has completely overpowered a person. They were ordered that if they valued their own lives, they were to execute their fellow prisoners. After this, one of them was ordered to declare to the whole world – in front of a TV camera – that he rejects his own mother: “I have no mother. I only have Allah.”

The mother of the new martyr Eugene said: “What can be more devastating to a mother than a loss of her son! However, what gives me comfort is the fact that he was found to be a worthy Christian. Had he renounced Christ, the Orthodox faith, Russia, his mother – that I would not have been able to endure.”

Let us attempt to comprehend new martyr Eugene’s deed. First of all, the scenario itself of the torture of prisoners reveals much. They experienced unimaginable torture – physical and moral. If they started to give in, they were further debased. Nobody can imagine the horrors that they experienced. As one young soldier that survived the Chechen prison explained one of their methods: “Initially, they forced me to torture another prisoner. Then they had that prisoner torture me.” Only the devil could come up with such cruelty…to force individuals to torment one another systematically with the aim of destroying all amity between them. We are called upon to be as one in Christ, but here it is one with the devil, where no one believed anyone, no one trusted anyone - so that everybody was afraid of one another. So that no one opposed the prevailing evil – that which the devil is promoting in the contemporary world. So that a person felt that he was absolutely on his own, alone like the devil, who is in Hell. So that all the surroundings were a razed wasteland, so that people were lost, so that they were gripped with a deathly fear.

Eugene’s act of martyrdom and the circumstances of his death, forces us to consider two things One, due to the massive accumulation of evil in this world, we cannot avoid ensuing new persecutions against the Church. Secondly, we should consider how to prepare ourselves properly for these new ordeals.

Who were these Chechen murderers that have lost their human characteristics, and those Russian traitors who took off their crosses and forgot their God-given human qualities? If it wasn’t for “Perestroika”, they would all be komsomols (atheists), just like their fathers and grandfathers in past recent years.

However, in this contemporary world, evil is entrenched within society. Surely everyone is aware that through television, through pornographic videos, through rock music – which is demonic – young people are being taught from childhood how to torture and execute other people? To many youths weaned on this culture, it seems quite normal and acceptable to consider torture as entertainment. As an example, a priest related to me that one day, a woman approached him in church and said that she has 4 children – who were with her. The two youngest have already come into contact with a satanic cult. She tearfully begged the priest to pray for them so that they may return to Christ. The priest went on to say that an astonishing thing happened when he blessed them - they exhibited a hateful rage toward him – much to  the mother’s suffering! The children are small, yet satan is already holding them tightly in his power.

During the Week of the Prodigal Son, and on the commemoration day of Martyrs and Confessors of Russia, we are called to accept the deeds of contemporary martyrs as a special call to our youth, because as we know, young people are full of passion while the surrounding atmosphere is very destructive. Our enemies want to destroy all of us. If a person is unwilling to apply restraints to himself (and today this libertine principle is being implanted into the mass consciousness throughout the whole world), where will he obtain the strength not to succumb to satan without a struggle when the testing hour arrives?

We are all Christ’s warriors. However, we are probably like those warriors that are bold in speech, but have not yet “smelled the gunpowder”, and only our deeds will show who we are in reality. Perhaps we sometimes all too easily and without thinking, repeat words about the past years of persecution, during which time there appeared not only the great glory of the new martyrs of Russia, but also the revelation of the shameful apostasy of the Church – an unprecedented event in our history. A person can go through any torture, through death and be saved. But to renounce your faith; renounce everything that is the cornerstone of the soul; to declare that my life is a total lie; that I don’t believe in Christ God; I don’t love my parents; that I don’t give a damn about my Motherland and my Church – and remain alive? What can a person do with his life after this?

So as to make clearer what torture Eugene and other martyrs had to endure (once again we reiterate that he was tortured for three months), we cite the eyewitness report of an Orthodox individual that had been through a Gulag, who couldn’t sustain the torture, but then repented: “The hardest part is not the torture” he said. “They may start torturing you today, and start on someone else the following day. This gives you time to rest. But like demons, they are ever watchful of you and - at any price - want to force you to say a lie or blaspheme against God. They don’t have the time to beat you every day from morning to night. But they may try to force you to say something against your friend, or against God. When they are torturing you, after one or two hours the pain starts to subside. However, after renouncing God, the very realisation that you have renounced Him makes the pain constant. Spiritual pain is incomparably more torturous than a physical one. After this, what can a person do so as not to lose his mind? Simply pray. Without penitent prayers it would be impossible to survive.”

He went on to say that there were times when he grumbled against God, asking: “If You exist, why do You allow all this to happen?” However, there were moments when God’s mercy touched him and he would declare: “Lord, forgive me. God help me!” And this was sufficient to realise that God exists and that He had not abandoned His love for him. This person noted that it was difficult for him to think back to what happened -–not the torture and not the torturers - as he had forgiven them. It was difficult to forgive himself, even though he knew that God would never remind him of his betrayal.

Meanwhile, Eugene’s mother stated that after all she saw in Chechnya in searching for her son, she personally couldn’t find the strength to forgive or pray for the murderers. It was only after some well-known verses fell into her hands – copied by the Grand Duchess Olga when she was incarcerated – that things began to change:

              “ ..and before grave’s doorway

                             place into the mouths of Your servants

superhuman strength

                    to briefly pray for their enemies”.

She began to ask God to give her an understanding of Tsar-martyrs words in a letter, sent by his daughter from Tobolsk: “My father requests to inform everyone over whom he has any influence that they are not to seek revenge, because the evil that is in the world will become even stronger. However, evil will not prevail – but love.”

The most significant thing that can be said of warrior Eugene is that he participated in the suffering for Christ. They killed him because he was a Christian. His deed reflects the current hell in which we reside. All the gold in the world, all the lies and means of the mass media, all the military might of Russia’s haters are supporting the war in Chechnya –supporting the catastrophe that is developing within our Motherland. Yet he proved that the Orthodox faith is stronger than all these powers.

“In his suffering O Lord, Your Martyr Eugene has received the incorruptible crown from You, our Christ God…..” It’s impossible to find more accurate words than those in this general Troparion to Martyrs, which we sing daily in church.

The significance of his deed as a martyr is that it shows that there is a Christian dignity; there is human dignity in the world, where vilification of the Church reaches levels of exposure to the whole country in the form of sacrilegious films, of public blasphemous ridicule of icons in the centre of Moscow, and of the denigration of man through the corruption of children and young people. His deed speaks of something that is very important for our times – of the mystery of the indissoluble unity of faithfulness and fortitude, without which there could be no martyrdom.

Because our body is an instrument through which our enemy wants to seize our soul, the Chechens methodically, relentlessly beat his back and chest…until his lungs and kidneys were pulverised. The devil has to corrupt the body so as to make the soul compliant to evil. Hedonists cannot be martyrs for Christ - only those that have developed a love for chastity, as witnessed through the life of our Church, from holy Martyr Boniface and up to Blessed Martyr Elizabeth.

Today, this deed gives everyone an opportunity to see that there is a spiritual world, and that this world is more important than the material one. That the soul is more precious than the whole world. It’s as though through his martyrdom, a veil over all the events that took place is parted revealing the essence: he reminds us that torture is at hand - when a person cannot live by conscience and truth alone, that he cannot be just a citizen, a soldier true to his vow… if he is not a Christian; and being a non-Christian, he cannot be a traitor to anything.

I know that a person can become a devil; I know that I can become a devil. That’s why I must be very careful and attentive to myself. I must watch myself and lop off even the slightest inclination toward evil, because once evil is accepted and left unrepented, it will grow imperceptibly and could engulf the whole soul. The devil is very clever. Christ declares that we should be ready to cut off our arm or leg, or tear out our eye, only not to give in to the devil’s temptations.

Difficult times are approaching for the Christian. However, those who seek purity and truth, obtain the ability to resist evil through God’s mercy. God is shortening these times, and we must recognise that the spiritual resistance that is taking place in Russia is more momentous than anything else on earth.

We must prepare ourselves not for torture, not for starvation or something similar. But we must prepare ourselves spiritually and morally so as to preserve our soul and our image – God’s image in Man – unsullied. We must place our trust in God knowing that He will not leave His own. These are not mere words, not just beautiful words – this is life, about which thousands of new Russian Martyrs and Confessors have attested to…and the new MartyrEugene and all the other Holy Martyrs of our times.

And it is a life that we are now called upon to witness. Amen.

 * * *

A  MOTHER’S  CHRONICLE

Biography of Martyr warrior Eugene

By his mother Lubov Vassilievna Rodionova

Translated by Seraphim Larin

Eugene was born on the night of 23^rd May 1977. The birth was an easy one. Eugene was a strong and healthy baby, 52 cm in height and weighing 3900gms. When I first heard his cry declaring “I have come into the world, greet me, love me”, I released a great sigh of relief and my eyes quite inadvertently glanced at the window. The night was very dark and the sky was black, punctuated by big, bright stars. Suddenly, a star began to fall across the sky. I turned white; my heart contracted into a small tattered mass. The doctors and nurses began to convince me that it was a good sign; that it augured well for the child and myself. However, a feeling of danger, fear and a tense expectation of something stayed with me for a long time. Afterwards, this feeling passed but was recalled some 19 years later.

Eugene grew strong and was a quiet child. Perhaps the only characteristic that stood out from a very early age was his love of observing. He always paid attention to things that no one else would notice. At more than a year old, he wasn’t walking and we became worried. We decided to baptise him. A month later he began to walk firmly, confidently without hurrying.

I recall that shortly after, I took him with me into the forest that was situated next to our house. It was a fine, hot summer’s day. As he was standing next to a tree fern growing next to the trail, I hid from him, thinking that he would immediately look for me and show signs of unease. Total silence. Peering through the bushes, I discovered – much to my amazement – that my child had forgotten his mother by his side. He was completely engrossed by the tree fern and the myriad of insects crawling all over it. He was observing this with great joy, and later on through life, he saw every blade of grass in a special way. I have not been bestowed with this feeling. I can walk along a track and tear off a blade of grass, leaf or a twig without even noticing it. He however, would never do this, saying to me: “Mother, you need to have your hands tied.”

At 4.5 or 5 years of age, I discovered that notwithstanding his quietness and inconspicuousness, he possessed a fairly firm character. One day, when my parents arrived at the house, he was standing in the corner, so they asked him: “Gene, why are you standing in the corner?” He replied: “Mother put me there.” - “Why don’t you ask her forgiveness…she will release you”. He thought about this, looked at them and declared: “Why would she want that?” turned around and remained standing in the corner, as though to show his character. At the time it appeared as an act of stubbornness, but it was apparent that the lad was developing a strong, manly character.

I remember well how on the 1^st September, he went to school here at Kooreelovo. We had just relocated from another province and had no relatives or friends at this stage. He was standing with the other students, a bunch of flowers in his hand and looking a bit lost. When he saw me among a mass of other parents, I saw how his eyes flashed with warmth and joy. He had already ceased to feel like an outsider, a loner.

He studied well. His first teacher – Nahdezhda Ivanovna - was a remarkable woman. There are very few like her in the schooling system, particularly today. She loved him, and he displayed a special attitude toward her. Even when Gene was in 8^th and 9^th classes, every time he arrived at school on the 1^st September (beginning of school), although he was grown-up, he would bring a solitary flower as a gift -  and only to her. This resulted in him being treated by the rest of the teachers with envy.

When he was eleven or twelve, he returned from school holidays wearing a cross around his neck. Being surprised, I asked him: “Gene, what is this?”. He replied: “This is a cross. I went to church with grandma. I had confession, partook of Holy Communion and was given this cross”.

“What are you doing Gene. Take it off. You will be laughed at”.

Although he remained silent, the cross remained. With time, I noticed that the chain around his neck was replaced with a piece of string. I then started to approach the matter with a more serious tone: “What is it with you? Do you know the age we are living in? Have you ever seen any of your friends like this? If you really want to wear a cross that much and if you really need to wear it, then why not on a chain -instead of a rough piece of string?”. He replied simply, quietly, but with conviction: “I feel comfortable like this – and that’s how I will wear it”.

Although we lived on our own and became accustomed to respecting one another’s decisions, I nonetheless – on several occasions – niggled him about the string. It seemed to me that all his friends and everybody else was laughing at him, because he never took it off, whether he was swimming, playing sport, having a bath or at home. Photographs of him among large groups of friends showed only him wearing a cross – on a very thick string. I don’t know whether his friends made fun of this…I will never know. But he never took it off.

Gene studied quite comfortably, without any great effort. While he studied avidly, he left school after completing the 9th class, saying he had not decided what he wants to do. Generally speaking, he had a proclivity toward food. He loved preparing it, and his initial thoughts were to become a chef. Whether this was a firm decision or not, he declared: “After finishing my stint in the army, I will return and then determine what to do. I will then continue my studies”. After school, he directly went to work in a furniture factory. He liked the work. Being a woodworker myself, I wasn’t against this. His father Alex was also a carpenter and joiner, just as my father and grandfather – it was just like a family institution. And he liked the work. Apart from all this, he was earning fairly large money. I wasn’t making as much  in working 3 jobs! We started living quite well. In 1994, we received a 2-bedroom apartment and I thought that life would continue like this.

Before his entry into the Army, Gene had two professions – furniture maker (as well as upholsterer and cutter), and 3 months before entering the Army, he studied to be a chauffer. He received licences in two categories, without any help from me. He studied and passed all the exams on his own – without any assistance from me. Perhaps for this reason he received greater satisfaction, because basically, he was an independent individual. From 7 years of age, he awoke in the morning on his own, washed, dressed, had breakfast and left for school. This was all done without my presence as I was already at work from 6 am. Consequently, he was growing up independently, responsibly. I always felt that the person at home was a sufficiently mature person – perhaps not an adult – but in any case, not a child.

Even now, in thinking back about this, I cannot say that he was out of the ordinary, that he strongly stood out among his contemporaries. He wore a cross? Yes. Went to church sometimes? Yes. However, like all the other lads he loved music. Although not often, he did commune with a large group of very good lads, played sport, and did all this with pleasure. Before joining the Army, I saw him a number of times with a cigarette, although he never smoked in front of me – even when he was in the Army. Can I say that he was always open? No. He had something in him that I couldn’t understand – even at the end. Gene loved poetry, sometimes he wrote verses to me on my Names-day. He started writing at a very early age and while they were immature, not completely harmonious, they were always affectionate and praiseworthy verses.

On the 25^th of 1995, Gene left the house and the village for the last time – he was enlisted into the Army. He didn’t want to go, but it was his duty – that’s all. He and his friends were aware that with some things, whether you like it or not, had to be done. There was never a question of trying to dodge the draft.

Eugene was sent to the frontier, which was a source of great pride to him. In every letter and every phone call, he emphasised that he was a border-guard.

On the 10^th of July, they took the oath of allegiance. There were four of them when they left the village, and they were together when they left for a 3 month course at Oze`rsk, in the region of Kalingrad. Unfortunately, I was unable to attend this ceremony, although one of the mothers was able to go. When she returned, she said: “Luba, the first person I met at the Army barracks was Eugene. He was so longingly waiting for you”. I regret up to this day that I wasn’t able to go: I didn’t witness how my son, dressed in parade uniform, pronounce for the first time his oath of allegiance to the Motherland and commitment to his military service.

Taking my holidays in September, I went to visit him. At this stage, he had been transferred to Lestnoyea where he was undergoing a special course. Three months of study and special training, after which they were posted to “hot spots”: in Tadzhikistan, Dagestan, Ingoosheti. It was as though they were not specifically sending anyone –including Eugene - to Chechnya. However, there were wars going on in all these regions.

When I arrived at the post, the commander greeted me in a very unfriendly manner. He said: “Here we have another mother, arriving with demands that her son should not be sent to a “hot spot”. I immediately stopped this conversation and stated that I have not even spoken to my son. I went on to say that it was his decision because since his youthful days, he was the sole man in the house, and whatever decision he makes, it will be respected by me. The commander changed his attitude and even assisted me in locating Gene. My son was granted 8 days leave although he had to report in on a daily basis. The commander was still apprehensive in his heart that I may take him away.

During my conversation with him, Gene said: “Yes mum, everybody goes to a “hot spot” from this section, and I have already lodged my form of acceptance, as have all the others”. Of the 400 soldiers in his section, 300 have agreed to be sent to a “hot spot”. I said to him: “Gene, there are wars going on in those areas, and you don’t realise how serious this is. There are prisoners, there are those that have died. As you well know that if anything happens to you, I will not be able to cope with it”. He replied: “There is nobody that has avoided his fate. I could walk out into the street and be run over by a car. Would this be easier for you? About prison…prison – that’s up to the future”. Those were his words. We then had quite an extensive discussion about everything, as though our tongues were guided from above.

On the 13^th of January, Gene flew out to the command of Nazranski border detachment, military sector 2038.

His posting was for 6 months, although all of them got stuck there for 9 months. I received only one letter from him, and even then it wasn’t from where he was sent, but from Redanta – a border division – where they were assigned to their postings. He was with the 479 special section as a specialist in shells. Nobody had any complaints about him. He fulfilled his duties conscientiously and diligently. He became a good, responsible soldier.

Gene spent exactly one month at the checkpoint before he was taken prisoner on the 13^th Feb. 1996. He wasn’t the only one to be taken, there were three others: Alex Zheleznov, Andrew Troosov and Igor Yakovle`v. They were taken prisoners because of the negligence of their officers. The officers from Kaliningrad that arrived at this place of duty, thought that they had come to rest and have a good time. Instead of making sure that the position was made secure, the first thing they did was to build a steam- bath. Of course, a steam bath is very good, but the safety and security of the soldiers should have been their first duty. Unfortunately, this was not done, and subsequently these officers even received decorations – for some unknown reason!

The base and checkpoint was located at the only road through the hills, and was named “road of life”. It allowed the military to move armaments, supplies and prisoners. In other words, it was a very important sector. The control point was some 200 metres from the main base of this checkpoint…where Gene was taken prisoner. The 4 soldiers manning this point were located in a booth that had no lights, without communication with the base and without any provision of covering support in case of an attack.

After Gene was taken prisoner, everything changed. The booth was moved away from the road, a trench was dug in front of it, a machine-gun placed on its roof and supporting firepower established to cover it.

Why was it necessary to lose 4 soldiers before the officers acted the way they should have – right at the beginning? If the commanders had no intelligence, no heart, no sense of responsibility for the safety of their soldiers, they could have at least examined the formation of other out-posts. I travelled through many out-posts. They were fortresses secured with metal sheeting, logs and sandbags. They all seemed to realise the importance of their positions, except the Kaliningrad group.

It also frightened me that the authorities, in attempting to deny their responsibility for the soldier’s fate, sent me a telegram to say that my son, Rodionov Evgeny Alexanderovich, had left his post without permission, and that they were taking measures to ensure his return! I received this telegram on the 16^th of February 1996. This telegram forever destroyed the bright, albeit not completely easy, but normal life that I had enjoyed with Gene, because I knew my son would never do such a thing. I was distressed that people could think such a thing about him. Everybody knew that Gene was a faithful and principled person. And then suddenly, to receive such a telegram…I left to search for him while the militia was searching houses, basements and grounds for a deserter!

When I arrived at his base, the authorities started to apologise to me, saying that in the confusion and heat of the moment, they didn’t have the facts straight. In reality, everything was so evident that even two weeks after the event, the splashes of blood at the scene had not been completely covered by the snow. There were evident signs that a struggle took place – they obviously weren’t dumped into the truck like meek chickens. Later, an eyewitness related what he saw: at 3 o’clock, an “ambulance” arrived at the checkpoint and there was a cry of “Help”, and afterwards – silence. For some reason this did not worry anyone and inexplicably, no alarm was raised. At 4 o’clock in the morning, when the change of sentries arrived, the 4 soldiers were gone.

Gene spent three and a half months in prison. I know that he waited, he hoped that they wouldn’t leave him, thinking they just couldn’t leave him, that he would be freed and this nightmare would end. However, it turned out that he wasn’t needed by anyone, and unfortunately he wasn’t the only one.

Since time immemorial, the most frightening thing that can happen to a person is to be imprisoned. Prison – it is bondage, it is mockery. As experience has it, the Chechen prison camp is the most frightening, most inhumane, most fanatical of all prison camps that exist in the world.

Thank God if every mother has the same relationship that I had with my son. Notwithstanding this, and all the good times that we had, I still didn’t know my son. Then came the army. To me military service is when a person leaves for a totally unfamiliar place where there are no relatives, no one close, and initially no friends. But, there is constant pressure: dress in two minutes, cover a distance over a specified time, eat at set hours – it’s such a crazy pace that it is difficult for a civilian to adjust to immediately. Nonetheless, in the midst of all this confusion, amid this tense atmosphere, Gene wrote me some very tender and moving verses:

                                     I congratulate you on your birthday,

                                     My dear and tender mother,

                                     Please forgive me my dearest,

                                     That I am unable to embrace you.

 

                                    I wish you much happiness,

                                    So that you have a long life,

                                    So that you will forever be young

                                    And always be with me.

 

                                   Congratulations to you, my mother,

                                   From a sincere heart, with words

                                   I wish you joy, health

                                   And to live 100 years for me.

 

                                  And I further wish for you mother,

                                  So that old age shall not have you,

                                  So that forever you remain young

                                  And always be with me.

How much depth, warmth, tenderness and yearning for his home are reflected in these soldier’s short verses. Yet it articulates about a very tender heart, one that he didn’t show, one that he kept hidden.

At the same time, for three and a half months in prison, there is degradation, mockery, and bashings – all of which he could have stopped any day. Every day, they would say to him: “You can live. All you have to do is take off your cross, accept our faith and become our brother. And all these horrors will cease immediately”. And in his not yet 19 years of age, with no mother by his side, no officers, no instructors, the lad makes a choice. He knows perfectly well what it is to become a “brother” of a Chechen soldier. It means to take up arms against his own, against young lads like him. I don’t know whether I would have the courage, the resolve to make such a choice. I also know what war is, having spent ten months at the front. I too know what it’s like to be a prisoner, albeit I was imprisoned for only 3 days. I am not certain that I would have acted as he did. I am not certain.

I found my son – with enormous difficulty - some ten months later. I had to pass through all forms of torment, all of the world’s hell’s cycles, which Man could devise. Evidently, the Lord led me along the mined roads that I travelled because I wasn’t blown up – notwithstanding there were more land mines than stones. He protected me from being demolished; didn’t give me an opportunity to perish. He deemed that I had a duty, a mother’s duty to find my son and bury him in his homeland; bury him in the same manner as did our fathers and forefathers, in a Christian manner, with a burial service, to deliver the body into the ground.

I understand all this only now, while then I just travelled along military roads and silently prayed to the Lord. I didn’t pray for God to help me – only for him: “Lord, wherever he may be, help him, don’t forsake him, after all he is only a child. You can see, O Lord, that the government betrayed him. He was betrayed by everyone, he is not needed by anyone except me, his mother, and by You, Creator and Saviour. Help him, do not forsake him!”.

Two years after Gene’s burial, people started saying that he died for money, protecting an oil pipeline. I could have gone insane from this… how does one accept that your son died for someone’s money? It’s simply impossible to comprehend this rationally…

I went to church, I floundered from one to another, but couldn’t find what my soul was seeking. Perhaps, the Lord gave me these two years so that I may feel all these events more deeply. Possibly He once again gave me this frightening ordeal, which also had to be endured, because after it – strange as it may seem – everything started to change.

Two years later, during the restoration of our church, some journalists from the publication “Russian House”, arrived to cover the raising of the church’s cross. After the service, everybody sat down for a repast. During the meal, the locals mentioned to the journalists that: “ We seem to be always berating today’s youth. Yet there are those who are worthy of respect. We have such a lad”. The journalists became interested, so we met and conversed. They were deeply religious people and our meeting left me deeply moved.

I cannot say today that I have forgotten my son or my loss, that I am reconciled with it – no, of course not. I will never forget my Gene even in my final moments. But the despondency is gone, the feeling of not wanting to live is gone, when you feel like an animal that has been driven into a cage – when there is not only just an estrangement from all sides, but an isolationist feeling. My travels through the administration corridors (about my son) turn you into a nonentity – not simply into dust but a total nothing. Its not as if anyone cannot or will not understand you – it’s simply that you are not accepted as a person, and this is when your soul starts to die. Neither your pain nor your grievance worries anyone. You think: “Lord, where am I living; in what country am I living; why is it that for the past 2 years I haven’t met one decent individual!” True, how could I meet anyone when, apart from going to the cemetery, I stay indoors at home. Perhaps it’s because of this. And unfortunately, even in the past, there were very few decent people in the administrative offices. Whereas now there are none.

So when these young journalists arrived, when we started to commune – once, twice, three times, they started to relate things to me that even if one is well-read, would not be able to understand it in print. But here, in their own words, the meaning was simple, productive and understandable. And something started to change in my consciousness; it’s not as if the grievance was leaving, but simply an emergence of a new understanding. Then people began to phone, some questions began to be resolved, even though I didn’t apply any special efforts as I considered them unresolvable. Everything started to change. But most importantly, my understanding started to change.

Only now I realise that there are “people”, and there are people. One, are those that live in another world – they are rich, and maybe not very rich, but they are satiated, indifferent, undisturbed and are only worried about “I”, their own – that which relates only to their lives. But there are others. They are in churches. There were many priests that wanted to hear me out, to understand me. But the most important thing of all is that they are praying for my son. There is no greater reward for a mother. Having evaluated Gene’s bravery, the government gave him a medal…and promptly forgot about him – just as they did with me. And here are people, plain Orthodox people that regard coming here from Moscow, from Riazan, as their duty – to pray and hold panihidas at Gene’s gravesite.

There is a woman that works in a monastery outside Riazan. Her name is Vera Vladimirovna. One day she said to me: “Why are you suffering so! Yes, the government did betray your son. But the Lord never betrays His own – remember that. Irrespective as to how many years may pass, He will always recognise His own”.

Gene’s grave has a huge 2 metre cross and a vigil light (lampada). The cross was erected through people’s generosity: people collected money, placed the cross and lampada.

When the cross was being erected, there was an arrival of priests with their parishioners, journalists, writers, and others. There were those that were middle-class and not the very poor. This amazed me – what did these people want.. why? To travel to an unknown young man’s grave that didn’t save anyone, didn’t disable any tanks or aeroplanes. In this context to which we are conditioned, he was no hero – he simply perished. He voluntarily chose death. And suddenly, all these people arrive at his grave, bow before his cross and declare that it is not Gene that is in need, but they: that this has a deep spiritual meaning to them!

I am simply astounded that such people, of such social calibre – are suddenly at my unknown son’s grave. There was a woman that travelled from Cherepov – a long distance away – so as to bow and pray before Gene, even though she too had lost a son in Chechnya in 1995. Another stranger arrived from St.Petersburg, and requested that I show him Gene’s grave. On his commemorative day (23^rd of May), many priests arrived at his grave. It was completely unexpected by me. Once, a World War 2 veteran arrived at the gravesite. He took off his “For outstanding bravery” medal and placed it on the tombstone…

All this overturned my understanding of life. All this placed me into a different state. You think: “O Lord, why did I think that there are no more normal people in this world!” They exist, here they are – next to me. They are strangers, I don’t even know their names. They in turn don’t know me, yet they inexplicably responded. Having dropped all their responsibilities, they travel to my Gene’s gravesite…yet all of them have families, their own problems. Yet here they have evaluated his deed in a different way – not by way of giving him a piece of metal – they received it with their souls. And this makes it so incredible!

Editor: Eugene’s body was brought home on the 20^th of November 1996 – commemorative day of the 33 Martyrs of Melitine. They were Christian soldiers in the Roman army, who were beheaded for refusing to renounce Christ. One of them was named Eugene.

In the Summer of 1999,  the brother of the murderer of Eugene – Hoihoroev – was killed during an attack on a Russian outpost. He perished on the same spot where Eugene and three other soldiers were taken prisoners. While at the beginning of Autumn, news arrived of the death of Hoihoroev himself. He died on the 23 of August 1999 – exactly 3 years and 3 months after Eugene’s murder. He was killed with his cut-throat bodyguards in Grosno during a gang warfare.

 * * *

HE  CHOOSES  THE  CROSS

Interview of Fr.Vladimir Pereslegin by Tamara Moskveechova. From radio station “Radonezh”.

Translated by Seraphim Larin

Fr.Vladimir: The 19 year old soldier Eugene Rodionov martyr’s death has already been recorded by the journal “Russian House”, and many Orthodox Christians reacted to this most important communication. They went to his gravesite, met his mother.

Let us recall the facts. On the night of 13^th of February 1996, the then 18 year old Eugene Rodionov and his 3 fellow rookie soldiers were on sentry duty in an unguarded open area on the Chechen border. They were transferred here from Kaliningrad some 4 weeks prior. Initially, they were under orders not to shoot without first firing a warning shot into the air. All this in the lawless conditions in Chechnya.

The lads were taken prisoner by a heavily-armed band of Chechen bandits, who drove in an ambulance unimpeded through 3 checkpoints. This was followed by three months of confinement, during which time they were offered to accept the Mahommedan faith. Eugene was the only one that wore a cross around his neck, which he never took off. This brought out a special fury in his captors who demanded that he remove the cross. In other words, to consciously reject Christ. For declaring a final and immutable refusal to take off his cross, Eugene was subjected to agonising torture. On the 23^rd of May 1996, on the day of his birth, which was also the Orthodox feast-day of the Ascension of the Lord, he was beheaded.

An independent group of Chechen journalists produced a film of the Chechen war. This film contained footage of our imprisoned soldiers being tortured. The Chechens shot the film themselves. Some of the film was shown privately at the “Russian House” – but not all of it. This satanic film shows how two handcuffed soldiers are being shot, and later, how a third prisoner has his head sawn off while being alive. It’s more than likely that Eugene died this way. Together with him, there were 3 other soldiers that were tortured to death for refusing to convert to Islam. They were soldiers Igor, Andrew and Alexander. For refusing to take off his cross, Eugene earned special torture.

For two weeks in the heat of May, their bodies lay exposed. Later, having gone through all types of hell and paying an enormous sum to Chechen field commanders, their graves were found on the 23^rd of October 1996, and the remains of all four soldiers exhumed. For an additional payment, Eugene’s head was returned to his mother on the 6^th of November, feast-day of the Virgin Mary icon of “The Joy of All Who Suffer”.

It must be said that Eugene was quite conscious of his faith. By his own initiative as witnessed by his mother, he went to Confession and had Holy Communion before entering the army. While being an adolescent, he had great reverence for the Church. He loved going to church, and used to bring home blessed water from the Services. Not being fully conversant with the Church, he still made his choice – death for Christ, and through this, demonstrated a profound personal faith in the One Who rose from the dead. And how could a young man, offered life or death, choose death and an agonising one: an unheralded one, because his torturers made a point of telling him that he was listed as a deserter, that he was rejected by everyone and that his body will never be found. He chose the cross and death. And it was only the triumph within the cross that could move him toward such a decision, while his Guardian-Angel (that he received at Baptism), strengthened him.

T.M.: Father Vladimir, on what basis can we speak of martyrdom in this instance when there has been no canonisation?

Fr.Vladimir: Three months of torture, mockery, and ahead - an agonising death for refusing to transgress against yourself, become a traitor, a servant of your enemies. Under these circumstances, this mustn’t be interpreted as just a display of a determined will, commitment to an abstract principle.

Eugene chooses the cross. He chooses the cross as a symbol of his fidelity. The Lord had revealed to him the strength that is bound in this sign, the strength of Easter, the strength of victory over hell and the devil. He had Confession before a cross and the Gospel, and he had Holy Communion. And God reveals to him, who at the price of life and death holds fast to His holy sign, the cross, the power that is hidden within him, the power of Christ’s love for the human race. According to the field commander (Hoihoraev) that murdered Eugene and later sold his head to his mother, Eugene had ample time to consider his choices, and he made it himself. Eugene's cross was found around the neck of his beheaded body.

The suffering and death for Christ by Eugene and his comrades are remarkably similar to the sufferings of the New Martyrs – especially Greeks and people from the Balkan States, who suffered at the hands of Mohammedans and fire-worshippers. Thus we can recall John the New from Yaneena and John Kooleek that suffered in the XV1 century; the Great Martyr John the New of Sochav that refused to blaspheme against his faith in Christ, and after being savagely tortured – beheaded…and many thousands of Greeks, Serbians and other people from the Balkan States. They were killed just because they confessed to being Christians. The were also forced to change their faith, and they too were killed because of one word “Christian”, or “Orthodox”. Like Eugene, they were also beheaded after enduring torture.

The terminology itself “New Martyrs” came to us from the martyrs of the XV11, XV111, X1X and XX centuries. These martyrs are immediately accepted by our Church into the ranks of saints. They are not required to have had a pious life before their ordeal. Their suffering for Christ, for His name elevates them into righteousness because they died with Christ and are now with Him. It is sufficient to remember the last of the 40 Sevastian Martyrs, who knowing nothing about Christ, was still accepted with the other 39 Martyrs for his determination to die with them.

It’s impossible to over-estimate the importance of such deeds and the prayerful reverence that they evoke in impacting upon our people. Martyrs have always been and always will be the cardinal love of our Church – Her glory and jubilation. In relation to our youth, martyr Eugene’s glorification can be seen as God’s especial act of mercy in our contemporary age. After all, the majority of new martyrs in the 20^th century died for Christ’s work, for the commandment, for their fidelity in serving Him eg. priests that refused to reject their calling, or the Tsar that did not deny his Imperial duty, for which he was shot.

In most instances, the theomachists didn’t demand rejection of Christ from the priests – they were shot because they were Christians. To a regular church-goer, not compromising your conscience was sufficient evidence of one’s fidelity to Christ. Today, when the people have no understanding of the meaning of church attendance, many don’t understand this. That’s why this ignorance are forcing “the stones to cry out”! A young lad just starting to go to church, becomes a teacher of devotion to many people that have lost their fortitude; lost their true Christian virtues – those faint-hearted Orthodox people.

Observing the extreme level of hard-heartedness and callousness of our people, the Lord undoubtedly, gives them an opportunity to come into contact with martyrdom in His name, just as it used to be with martyrs of ancient times. This revealed sign is aimed at those who are not aware of this, or who have forgotten. This suffering – a deed not for a commandment, not for fidelity to duty, but for Christ’s name, which is nearly unheard of in the 20^th century.

Through Christ’s mercy, we have uncovered one such deed. Moreover, this was realised through the interaction of circumstances – through a cross. Martyr Eugene’s grave is located in a cemetery next to a church in the Koorilov province, and the Church found out about him when a cross was restored in this church.

I am certain that deeds of this nature are many. Just before Easter of 1996, the Chechens crucified three of our soldiers on telegraph posts. This was reported in the press. It’s another matter that in the first instance, this was not adequately understood among God’s people, in Church. But now, with God changing history, we are beginning to understand that we may have to shed our blood for Orthodoxy. And these facts are receiving notable pronouncements and meaning in the Church

Before all else, we are amazed by the lad’s fidelity. Here is a young man who cannot be bought , because he is wearing a cross. He is truly related to the cross, he is an authentic Christian. Such facts make up our Church. If we respond to them ie. have hope that the betrayals that have enveloped us – indifference, materialism, and demanding attitude toward life will vanish.

I am reminded by the words of one faithful woman. When she found out about Eugene’s deed of martyrdom, she exclaimed that this event speaks more eloquently than any other facts - that all is not lost in Russia…there is hope! The whole past 10 years of so-called “perestroika”, corruption, destruction of everything holy in Russia, has not achieved their aims. This is because this young lad displayed such steadfastness before these powers of hell, that this evil got blunted and broke off - and Christ conquered!

We have to firmly recognise this. This should be an example, a moral and spiritual model for our youth. This person that cannot be tempted, frightened or bought. A person to whom the whole world is not worth the symbol of Christ’s suffering and fidelity to the Lord, Who had suffered for him. If we were to have such youth, if Russia turns its face toward Heaven through the prayers of such martyrs as Eugene, then Russia is indomitable. Russia would then shake off the shackles of betrayal, materialism and indulgences, which bind Her and which She doesn’t see as Her source of woes.

This martyr is now praying for us in Heaven, so that we may awaken!

T.M. : Fr. Vladimir, you had an opportunity to meet Lubov Vassilievna. What type of person is she?

Fr.Vladimir : The main impression I got was that she is a very complete person. The second impression is that she is not a broken person. The third strong impression is that she is not like most of the others. She had occasions to hear reprimands as to why is she still crying over her son after 3 years? Why isn’t she returning to her own circle, circle of life? Of course there is no mention of underpayments, low pay, and the frightening prices in shops. Why isn’t she accepting mercantilism and this bustle? What is she – a saint? What is she – insane? What is she – why not like the rest?! That is, in the eyes of the world, she now appears as a fool for Christ, because of her correct evaluation of events, because of her sound thinking.

This sound thinking didn’t betray her, although she had certainly experienced terrifying and inhuman ordeals while she went through all the gamut of hell in Chechnya. She spent 10months searching for her son while he was alive, only to find him dead. She took all the bodies of those that had been shot with her son. In order to secure this, she mortgaged all she had, and paid the bandits in dollars. She had seen all the innards of this war, met all the people in key positions.

Lubov Vassilievna deserves the deepest respect for her statement that she doesn’t need any payments or compensation – she will not accept anything from those who are linked to the death of innocent sacrifices, the blood of her son - those who unleashed this war. To her, the most important aspect in this terrifying situation was the moral criterion. I am confident that there will be many that will be drawn to her in order to receive spiritual help and support.

In conclusion, I will again underline the fact that martyr Eugene’s deed, shines brightly in days of general spiritual devastation, betrayal and cynicism.

Let us pray to martyr warrior Eugene for our children, the future of Russia, for our Mother-Church and for ourselves, so as not to betray Christ when our hour comes – just as Eugene didn’t in his hour.

 * * *

TO  ACQUIRE  THE  MYSTERY  OF  CHRIST’S  CROSS

Eulogy by Fr.Alexander Shargoonov at the anniversary requiem on the 23^rd May 1999 for martyr warrior Eugene.

Translated by Seraphim Larin

Heavenly Kingdom and eternal memory for the ever-remembered warrior-martyr Eugene. He fell in the Chechen war, accepted a martyr’s death but didn’t remove his cross around his neck, he didn’t leave his cross. He laid down his life at that war - like the war against Serbia - a war against Russia, which today is converging with the major invisible war that is unceasing on earth.

We sustain defeat after defeat, and it seems that it couldn’t get worse. In order to participate in this conflict, we must first endeavour to find out who our enemy is, against whom we are fighting, to see the enemy and look into his face. If we were to conduct this war with the same means used by people that don’t know God, then it will always end with our defeat. We will never defeat hatred with hatred. If in our spiritual battle we are filled with the spirit of evil, hatred and greed, then in the end – we will destroy ourselves.

The main objective that the enemy wants to achieve, is to bring everybody into a condition of despair and hopelessness, into a state in which he himself resides, that will lead some particular people to suicide. We know about the Gulags; we know about the genocide that is being carried out today, in relation to the Russian and Serbian people, from external enemies of Orthodoxy. And now looms the most horrible , final genocide that is born from despair – suicide. It’s when a generation of suiciders are born – it’s becoming a reality – and when it becomes evident on a massive scale. In any case, the devil will be pushing more and more those that see life as meaningless – those who cannot understand what distinguishes life from death.

So long as we are not deep-rooted in the truth, we cannot rely on anything - we are predestined for defeat. Our war is a war against the father of lies, who only has complete power in this world when we don’t have the truth.

And here Christ’s Cross reveals to us what the pinnacle of truth is. Here on earth, the apex of truth is – Christ’s Cross. Christ’s Cross is the core of Christ’s teaching. Having endured crucifixion, Christ opened eternal life to the human race. His death on the cross, reveals the truth of His profound love in relation to us: from this we realise that God loves us, that He gave His life for us. “Greater love has no one than this, than to lay down one’s life for his friends”. And for this world, which was always steeped in evil and lies (and today, this evil and these lies are reaching the final frontiers), Christ’s sermons were always hard to accept, while the teachings about the Cross – madness! But the Lord, turning to His Disciples, to martyr Eugene, to all of us, pronounces: “If the world hates you, you know that it hated Me before it hated you. If you were of the world, the world would love its own. Yet because you are not of the world, but I chose you out of the world, therefore the world hates you”.

In this world, he who loves himself and his, and who would never deny himself, martyrdom is the highest form of disavowal from this world; and martyrdom is the highest form of spirituality. It is higher than any form of spiritual deed, and in all our church songs, martyrs are the first ones to be praised – before anyone else. The Blessed and all the Saints measure their spiritual deed through the level of their martyrdom.

We are astonished that the Lord would show us such a miracle in our times. Warrior Eugene was born into an ordinary family. He wasn’t a monk or a priest – just a young lad that went through a normal educational process at school, where faith was not a natural atmosphere within the family. He entered the army, apparently didn’t stand out among the thousands upon thousands of other Russian youths, and on the face of it, it was impossible to expect this astounding feat from him.

The Lord is also showing this miracle to us, of little faith - those that are increasingly losing hope in Russia’s regeneration and talking about the destruction of a whole generation – which is not without foundation. We cannot comprehend how this miracle happened, how he could instantly enter such a high level of holiness. However, one thing is clear: today, the Lord Himself is offering us a guiding star, this model of fidelity for our Orthodox youth amid irreligion and despondency. These are the Saints that mothers should pray to about their slowly dying children.

Salvation is possible only through Christ’s Cross, not only for us who received it at baptism and in our ordeals, but for those who have accepted it. We are called by his ordeal of fidelity to the Cross, to attain the mystery of the Cross. Just as the Lord said that He came into the world for the sake of this Cross: “I came to send fire on the earth, and how I wish it were already kindled. But I have a baptism to be baptised with, and how distressed I am till it is accomplished” (Luke 12:49-50). He speaks of the love of the Cross, which is evident on the Cross, and which He hastens to give to the human race, to His Church so that it will accept the Cross. And so long as humanity doesn’t accept this Cross, it is not attaining sanctity, because this is the highest form of sanctity. The Mother of God stood before the Cross with the Lord’s beloved Disciple. And he who professes the Cross with his life and death, stands there with them. Many prophets wanted to see this Lord’s glory, but didn’t, because it is revealed only in the mystery of the Cross. And all martyrs, ancient and new, Royal martyrs and all the Saints had partaken of this glory.

We are now discovering a lot about our new Russian martyrs and confessors. Here is a narrative by an eyewitness to a terrible event. One hot summer in the 1930’s, in a labour camp in Siberia, he saw 60 people that were exhausted and worn out through starvation and hard labour. They were priests. In the middle of summer, they were forced to pull sleighs loaded with human excrement. This is how they tried to crush these holy priests – like Christ Himself, Who was given up to be denigrated and spat upon by this world that was wishing to establish itself at the cost of trampling the Truth, and to reveal it’s own values.

They were then ordered to dig a huge hole, and were then asked in turn: “So you say there is a God?” – “Yes” - was the reply. There was a sound of a gun-shot…and he falls into the hole. The next priest is asked: “Is there a God?” – “Yes”, - and again there is a gun-shot. Thus, all sixty priests accepted their suffering for Christ.

All those that have attained holiness accept such suffering. It is through suffering that you attain the highest level of blessedness, all the highest commandments of Beatitudes, and all the most precious qualities. Among them is humility ie. having reliance not upon yourself or on people, but only upon God; realisation that God’s power is active in overcoming human weaknesses, in acquiring Christ’s patience; in learning to feel another person’s, or another nation’s suffering as if it was your own personal suffering.

Martyr Eugene is now part of the ranks of New Holy Martyrs. We know that he endured long, horrific suffering, which can only be likened to those of great martyrs of most ancient times, when they were dismembered, beheaded, subjected  to finely honed torture. But they attested before the whole world that both soul and body, are participants of Christ’s Cross, God’s triumph, His Resurrection.

May God grant each one of us, that when we are asked in front of an open grave, dug for us, if God exists, that we will be deserving of this mercy in attesting to the truth, which does exist in the world.

I would like to say a few more words. Recently, a canonisation service was held for Priest Martyr Hillarion, Bishop of Vereisk. God showed what a Saint is when he is glorified by God Himself. During the Divine Liturgy, when the choir sings: “With the Saints repose..”, and later – “In blessed sleep eternal repose”, are words that we hear every day, commemorating the dead. But this time, the Church sings it triumphantly, like a victory song. We suddenly become witnesses to the fact that he is a Saint, even before the declaration of his canonisation – “With the Saints repose…” – and the benison of the saintliness, benison of Christ’s victory fills the Church. This means that the prayers of the Church had been received by God, and that God is attesting that Her prayers had been accepted; that this person is reposing with the Saints and has eternal memory, memory that’s with God, which is eternal memory. It is only after this that the decree is made from the estrade, proclaiming that the glorified person has been joined to the ranks of Saints, followed by our glorification of him through song.

We are aware that the act of martyrdom, is already holiness, and according to all the tenets of the Church and Holy Fathers, a martyr for Christ is glory for the Church, a Saint with Christ. Nonetheless, we still perform requiem services for him. But this is done in the undoubted hope that the prayer, “With Saints repose” and “eternal memory” will be realised with his swift glorification. Amen.

* * *

ОСТАНОВИТЬ ДИЗИНФОРМАЦИЮ: РУССКИЙ ЛИОН НИКАК НЕ СОБИРАЕТСЯ ПОДЧИНЯТЬСЯ МОСКОВСКОЙ ПАТРИАРХИИ

Протодиакон Герман Иванов-Тринадцатый

Стоит ли писать целую статью от того лишь, что где-то прочёл неточную информацию ? Конечно – нет. Газеты всегда пестрили неточностями, приблизительностями, а с появлением советчины родилась и целая наука под названием – дезинформация, благодаря чему самая оголтелая ложь выдавалась за истину. Лгать стало безобидным естественным явлением, своего рода второй натурой для советизированного обывателя. Лгали без всякого зазрения, зная что если в крайнем случае кому надо знать правду – стоит просто понять наоборот то, что вам твердят и что вы сами на экзаменах с убеждением повторяете. Последовательно извращалась совесть человека, этот внутренний голосок, позволяющий каждому отличать добро от зла. Государство, некогда именуемое "Святая Русь", в одно поколение заслужило звание "империи лжи" и "империи зла". В перестроечные годы, благодаря гласности, народ стал соображать, до какой степени все эти десятилетия над ним издевались, ему нагло лгали, и Советский Союз горбачевских времен, с чуть ли не ежедневным разоблачением лжи относительно собственной истории, стал единственной в мiре страной с непредсказуемым прошлым ... Глупо было бы идеализировать положение в т.н. "свободном мiре", но сравнивать с тем, что творилось в СССР было бы глупостью, граничащей с преступностью.

Сегодня, как говорят, советский режим пал, но стала ли от этого лучше обстановка ? Вряд ли. С предельной точностью, приснопамятный протоиерей Лев Лебедев писал нам о своих пост-советских современниках, что это люди, отказавшиеся от большевицкой идеологии, но в полной мере, сохранившие большевицкую психологию. Большая ли перемена ? Идеологию ведь можно исповедовать губами, не веря в неё, а психология это наш внутренний мiръ, то что мы есть на самом деле. А новой главенствующей идеологией, охватившей западный и восточный мiръ, являются принципы нового мiрового порядка. 90 лет назад, сатана бросил свой жребий на Россию и на Удерживающего. Не стало последнего оплота истинного христианства, завершилась эра, открытая равноапостольным царём Константином Великим. Некому больше препятствовать наступлению антихристовых сил. Сатана может отныне выступать не со звериным лицом, а под личиной объединителя, благодетеля, примирителя, и под таким заманчивым видом, без особого теперь уже труда, может захватывать в свои сети всё большую часть человечества.

Для достижения своих целей сатана использует все имеющиеся средства, в частности передовую технику. Всегда было известно, что каждое изобретение, каждую вещь, даже самую лучшую, можно использовать и применять "во зло" или "в добро", "во спасение" или "во осуждение". Одно из самых передовых достижений науки и техники можно считать появление интернета и его вторжение в жизнь почти каждого семейства. Интернет несомненно является непревзойдённым орудием познания. Благодаря интернету, в частности, дано было разоблачать одно за другим все деяния предателей нашей Церкви, предавать гласности всё то, что им так хотелось сохранить в тайне. Но с другой стороны, своей молниеносной быстротой, сиюминутным распространением по всему свету, интернет становится опаснейшим орудием в нечистых руках людей, преследующих нечистые цели.

К сожалению всё чаще приходится наблюдать, что интернет может служить отвратительно-разрушительным орудием, попади он в руки безсовестных людей, окончательно утерявших всякое понятие о порядочности, нравственно опустившихся до такого уровня, что способны бандитскими способами взламывать чужие электронные ящики и с "гордостью" выкладывать на всеобщее обозрение чужие, частные письма. Какие чувства кроме брезгливости и омерзительности такие нравственные уроды могут вызывать, тем более когда имеют они наглость заниматься церковными делами ? И как правило, эти злоупотребители-вредители находят в лице интернета незаменимого союзника для распространения лжи под всеми видами. Наглая открытая ложь, ехидно обманчивая ложь, тонкое, но повторное введение в заблуждение читателя с конечной целью выдать ложь за правду с тем, чтобы люди стали верить в ложь.

Примеров можно приводить до безконечности, остановимся на том, который побудил нас к этим размышлениям. Несмотря на свою безобидность пример этот особо показателен именно по своей незначительности.

Года три назад в Париже было создано общество под названием OLTR, задавшее себе целью объединять всех православных русской традиции с тем, чтобы перетянуть их всех под власть советского патриарха. Вместо Десяти Заповедей, на скрижалях этого Общества начертано знаменитое письмо Алексея II от 1 апреля 2003 г., – т.н. "первоапрельская шутка", в котором предлагалось как Зарубежной Западно-Европейской Епархии, так и Парижской Архиепископии Константинопольской Церкви объединиться с малочисленными патриархийными приходами в Зап. Европе. Это была первая попытка прикарманить себе Русскую Эмиграцию и, как теперь принято говорить, "поставить последнюю точку гражданской войне" ! Известно, что с тех пор эта лукавая идея, неожиданно вероятно для самой себя, добилась немалых успехов, но тогда патриаршее предложение было, где категорически, где вежливо, отклонено. И тут, из недр Парижской Архиепископии появляется упомянутое OLTR. Ведущий состав состоит из некоторых видных традиционно евлогианских фамилий, которые десятилетиями объясняли всем и вся, на основании по-своему трактуемого 28 правила Халкидонского Собора, что вся диаспора, находящаяся на территориях, не входящих в одну из автокефальных Церквей, автоматически становится под омофор Константинополя. В один миг забываются все эти заумные канонические трактовки и с той же быстротой забыта ещё вчерашняя неприязнь к Зарубежной Церкви, как только часть её сдала свои позиции и пошла на позорную унию.

Со своей стороны мы всегда разоблачали евлогианский раскол, его многократные перемены юрисдикционного статута, его вовлечение в экуменизм, его не принципиальность по отношению к МП, но должны признать, что сегодня полностью поддерживаем стойкость Архиепископии в её противостоянии МП и даже удивляемся ей, особенно потому, что главе Архиепископии постоянно приходится вдобавок переносить удары в спину со стороны своих же евлогиан, состоящих в OLTR. Это предательство особенно чувствительно в совершенно скандальном вопросе Ниццкого собора, в котором путинская Россия, против всякой очевидности, нагло предъявляет свои мнимые права владельца в качестве ... преемника Царской Семьи ! В данной обстановке недавний приезд Алексея II во Францию дал повод несмолкаемому восторгу по поводу деяний, выступлений и служений "патриарха", и грозному возмущению в связи с тем, что не был он принят в знаменитом соборе на "рю Дарю" и не впущен в Успенский храм на территории не менее знаменитого кладбища в Сент-Женевьев де Буа, где покоится значительная часть Белой антибольшевицкой России, и где долголетний усердный агент КГБ, по кличке Дроздов, изъявил лицемерное желание отслужить панихиду !

И тут находит весь свой смысл обстоятельство, побудившее нас написать этот краткий очерк. То ли этим ярым болельщикам "патриарха" из OLTR слишком захотелось показать, какое сильное влияние произвела его поездка во Францию, что целые города, образумившись, стали переходить в МП, то ли захотелось показать своему Архиепископу, насколько он не прав и одинок – не будем судить, но зато имеем что сказать по поводу официального коммюнике, составленного в связи с решением Покровского прихода в городе Лион покинуть Архиепископию и войти в состав МП. В заявлении в частности сказано : "Все православные русской традиции, проживающие в Лионе, оказались теперь объединенными в единой канонической структуре", что естественно не могло не заставить улыбнуться всех знающих положение дел в Лионе. Поскольку заявление было сразу же воспроизведено на одном про-советском форуме, и поскольку Лион всё же второй город Франции и бывшая столица Галлии, мы решили целесообразным составить уточнение, в котором обрисовали настоящую картину русского православия в Лионе. Оно представлено тремя приходами :

- Покровский приход : первый русский приход в Лионе и до этих дней всегда был верен митр. Евлогию и его Церкви. Приход никогда не имел собственного храма и трижды менял своё местонахождение. В данный момент нашёл приют в пристройке католической церкви. Не имеет постоянного священника с середины 70-ых годов. Службы бывают раз в месяц.

- Приход св. Иоанна Русского : учреждён 5 лет назад из группы людей, отколовшихся от Митрополита Виталия и пошедших за Вл. Лавром. Расположен в помещении на первом этаже жилого дома. Обслуживается постоянным священником. Представляет теперь в Лионе заграничную часть МП.

- Свято-Николаевский приход : учреждён в 1928 году вследствие раскола м. Евлогия. Имеет свой настоящий храм с большим приходским домом. Имеет полный состав духовенства : протоиерея, протодиакона, диакона, иподиакона и чтеца, с малым и большим хором. Совершенно естественно общепризнан, как "русская церковь" в Лионе. Остаётся верным принципам Русской Зарубежной Церкви ; в настоящее время находится под временным омофором Русской Истинно-Православной Церкви в ожидании восстановления истинного Зарубежного Сvнода.

В своём уточнении мы ограничились этими несколькими указаниями вполне достаточными, чтобы показать неверность информации, поданной OLTR. Упомянутый выше форум поместил наше уточнение, зато OLTR не только никак не реагировало, но продолжило распространять то, что сперва можно было признать невольной ошибкой, но оказавшейся теперь грубой ложью. Лживый текст коммюнике не только не был изменён во французском оригинале, но был ещё переведён на русский язык, а затем и на английский !... Точная иллюстрация применения интернета нечистыми людьми, преследующими нечистые цели.

Но в итоге, что же сказать о православных русских в Лионе ? Неужели весь "русский Лион" пал в ноги Алексея II ?! Не будь сказано никому в обиду, но можно ли считать представителями Русской Церкви в Лионе и стопроцентными сторонниками патриархии перешедший в МП Покровский приход, где в общей сложности служится десяток служб в году, и Иоанновский приход, состоящий в основном из перешедших в Православие французов, утверждавших 5 лет назад на основании уверений своих архиереев, что в МП ничуть не намерены переходить и "патриарха" поминать не будут ... Был ещё вопрос экуменизма, за который твёрдо держались пошедшие за Вл. Ларом. Их перевод в МП заставил коренным образом пересмотреть и этот вопрос : сегодня м. Кирилл Гундяев открыто говорит о желательности альянса с Ватиканом, тогда как служение-моление Алексея Ридигера в католическом соборе Нотр-Дам в Париже выглядит более, чем соблазнительно для людей, воспитанных в Зарубежной Церкви. Но по-видимому всё это сходит теперь, как говорится, "как с гуся вода".

Итак, в заключение, ещё раз порадуем некоторых и огорчим других, но скажем с уверенностью, что "русский Лион", по причинам вполне понятным каждым знающим настоящее состояние, как в прошлом так и в сегодняшние дни, государственной Церкви на родине, никак не намерен подчиняться Московскому лже-патриарху и разделять вместе с ним все беззакония и гнусности, творимые в МП. 

* * *

EXTRAORDINARY PUBLICATION!

"But seek ye first the Kingdom of God and His righteousness, and all those things shall be added to you" (Matt.6:33)

Dr. Vladimir Moss has compiled a book about those Russian faithful who did seek first the Kingdom of God, those who did not compromise their beliefs and their conscience when pressured by the Soviet government. They suffered in labor camps, were tortured and died but did not relinquish their Faith. Through their unimaginable suffering, Orthodox Russia has "gone to Golgotha" for the Lord as instructed in the scripture: "Ye shall observe to do therefore as the Lord your God hath commanded you: ye shall not turn aside to the right hand or the left." (Dt. 5:32)  The Church has now canonized many of these Faithful.  We believe that through the prayers of these New Martyrs, our Lord gives us a chance to confess our sins and return to the path of salvation.

All Orthodox people have to thank the Lord for sending a talented theologian like Dr. Moss to assist us.  Readers of Fidelity-Vernost'  have read many of his articles about the inspiring lives of Russian saints.  Dr. Moss has published numerous books based on his research in theology and history.  To preserve the memory of the Russian New Martyrs he has compiled material  through his travels in Russia, and by interviews and correspondence with religious leaders, theologians and believers.  This work is an outstanding accomplishment greatly benefitting the Church as a whole and us as individual believers, ever in need of example.

The first volume of this multi-volume work has now been published. The next volume will appear as soon as financially possible All readers are encouraged to help support the revelation of an important part of Russian Orthodox Church history by purchasing this first volume for themselves or for their parish library so that publication can continue.

 * * *

'THE   RUSSIAN   GOLGOTHA':   NEW   HISTORY   TELLS  STORY   OF   RUSSIA'S   20th-CENTURY  MARTYRS

A new history series from Monastery Press, The Russian Golgotha, tells the story of Russia's new martyrs — men, women, and children slain for their refusal to abandon their Orthodox Christian Faith even under the most severe pressure from Communist authorities in the 20th century.

"With the appearance and consolidation of God-fighting Communism in Russia, there began a persecution of the faith unheard of in its cruelty and broad scale. As one Church writer has defined it, Orthodox Russia has been on Golgotha, and the Russian Church on the Cross ....The Russian Church and people have given an uncounted multitude of cases of the martyric endurance of persecutions and death for faith in Christ...not merely hundreds or thousands, but millions of sufferers for faith and unheard of and shocking phenomenon!" (from the epistle of blessed Metropolitan Philaret "Orthodox Russia" 6/14/81) (for the full epistle see http://www.roca.org/OA/11/11d.htm)

Our present work was begun in 1993, with the goal to catalog from every region of Russia as many lives of these New Martyrs as possible. It has been through numerous revisions as new information and sources have either added to or confirmed previous material. Several of the lives have been printed over the years in various publications of the Russian Church Abroad. In 1999, the compiler Vladimir Moss had given the rights and materials to Monastery Press with the hope to see the entire work (which at present exceeds 6000 pages) published as a whole. During the entire process of getting this work to print the compiler has been sending updated information. Indeed, even the last week of pre-press work information was coming in...

Despite arrest, imprisonment, torture, betrayal by informers, the forced closing of monasteries and convents, oppression by an atheist regime did not destroy the Church in Russia, but instead strengthened it and gave Russia a plentiful yield of new martyrs from all walks of life, from the nobility to the peasantry. Their stories now are told in The Russian Golgotha, an illustrated English-language history designed for years of use.

Written by eminent Orthodox Church historian Vladimir Moss, this 536-page account of selected martyrs' lives, including the Russian Royal Family, includes other material never before published in English or Russian, and is an invaluable resource for anyone interested in this dark, yet ultimately triumphant era in Church history.

The Russian Golgotha describes:

- How Orthodox Christians of all ranks, from hierarchs to lay people, resisted the "sovietization" of Orthodoxy and, in many cases, sacrificed their lives rather than accept compromise with the atheist regime.

- How the example and teachings of brave Orthodox Church leaders helped to keep true Orthodox Christianity alive in Russia despite all efforts to suppress it during the Soviet era.

- How the best efforts of the KGB and other Soviet agencies failed to extinguish Orthodox Christianity in the lives of believers all across Russia.

The author, distinguished Orthodox Church historian Vladimir Moss, assembled this account of Russia's new martyrs from primary sources including interviews with relatives and acquaintances of the martyrs, and from the martyrs' own conversations and writings. Much of this material has never been published in English or Russian before.

The result is a moving and highly readable book that represents an historic event in the documentation of Orthodox Church history and the history of 20th-century Russia. The text includes an extensive introduction and explanatory footnotes for the benefit of readers who may not be intimately familiar with the historical background of the new martyrs' stories.

For scholars, an especially valuable element of The Russian Golgotha is the extensive bibliography, which provides a much-needed listing of resources for research on the new martyrs and on Orthodox Christianity in Russia during the Soviet years.

The Russian Golgotha Volume One, is the first in a projected series of volumes from Monastery Press about the lives of Russia's new martyrs. The work is presently divided into seven sections:

A. The Royal Martyrs: Tsar-Martyr Nicholas II and his family, Grand-Duchess Elizabeth Fyodorovna

B. The Patriarch of Moscow and All Russia: Patriarch Tikhon

C. The Martyrs and Confessors of Northern and Western Russia, Belarus and the Baltic.

D. The Martyrs and Confessors of Central Russia

E. The Martyrs and Confessors of Southern Russia and the Ukraine

F. The Martyrs and Confessors of Eastern Russia and the Caucasus

G. The Martyrs and Confessors of the Urals, Siberia and Central Asia.

Volume One contains sections A, B and C.

$60.00 [plus shipping], hard-bound, illustrated, 536 pages,